§ 6. Деятельность Брасида

Далее следует рассказ о деятельности Брасида. Собравши большое войско (что он собирал его не для похода на Нисею, Диодор не говорит, хотя в его целях это было бы важно для его представления о походе на Фракию; но в том то и дело, что у него не представления, а слова), Брасид берет Нисею, освобождает Мегару и присоединяет ее к Спартанскому союзу. Только последнее говорит Фукидид; освобождение Мегары фраза Диодора. Но это, конечно, не важно, важней то, что Диодор говорит о том, что Брасид выгнал Афинян из Нисеи, между тем как на самом деле, по Фукидиду, Нисея осталось в их руках; да и сам Диодор гораздо позже говорит, что Нисея им не принадлежала (XIII. 65). Как ни существенна эта разница, я думаю, что ввел ее сам Диодор в угоду заметке, которую поместил позже, заметке, взятой им из своих collectanea. XII. 80. 5 он сообщает — в форме своих обычных кратких заметок, которые он прибавляет к годовому рассказу, посвященному более крупным событиям — Ἀθηναῖοι δὲ Νιχίου στρατηγοῦντος εἰλον δύο πόλεις, Κύθηρα ϰαὶ Νίσαιαν [афиняне, когда стратегом был Никий, взяли два города, Киферу и Нисею]. Что существовала версия, по которой Никий действительно взял Нисею, видно из свидетельства Плутарха (Nic. 6) — ϰαταϰλείσας δὲ Μεγαρεῖς εἰς τὴν πόλιν εὐθὺς μὲν ἔσχε Μίνωαν τὴν νῆσον, ὀλίγῳ δ᾿ ὕστερον ἐϰ τούτης ὁρμώμενος Νισαίας ἐϰράτησε [заперев мегарян в их городе, он тотчас же взял город Миною, затем немного спустя выступив оттуда, покорил Нисею]. Версия эта, как видно из слов Плутарха, возникла на основании неверного понимания Фукидидовского рассказа о нападении Никия на Миною (III. 51). У Диодора мы имеем несомненный дублет; Никий, как оказывается, берет не только Нисею, но и Киферу, которую он, на самом деле, давно уже взял (Diod. XII. 65. 8). Нисея, если была взята Никием, то много раньше. Как бы то ни было, Диодор отнес взятие Нисеи к этой эпохе и потому не мог оставить ее в руках Афинян после похода Гиппократа и Демосфена.
Сейчас же после взятия Нисеи Брасид отправляется на север, между тем как у Фукидида он отправляется сначала домой; пример подобного же случая мы имели в истории Никия. и точно также, как и там, это отражается и в дальнейшем. Брасид вышел против Нисеи, имея войско, значительное войско, как говорит Диодор. Войско это, как мы знаем из Фукидида, состояло из Лакедемонян и союзников, которые вместе с концом похода, как обыкновенно, разошлись по домам — Брасид волей–неволей должен был вернуться домой. У Диодора он отправляется дальше — значит, войско у него есть; тем не менее, Диодор находит указание о новом войске, и его он должен поместить. Ясно, что, если он прямо из Нисеи пошел на север, то он этого нового войска взять с собой не мог, а был должен впоследствии μεταπέμψασθαι [вызвать] его из Лакедемона.
Диодор следует указанному нами принципу — рассказывать по возможности в порядке изложения Фукидида — , и здесь это видно с особенной ясностью. Фукидид рассказывает о том, как Брасид собрал войско не тогда, когда он его собирал, а тогда, когда он уже с этим войском был в Македонии — рассказывает с специальной целью объяснить, почему Лакедемоняне выслали войско и почему именно такое. Эту логическую связь Диодор превращает во временную. Но по рассказу Диодора у Брасида есть уже войско — нужно, следовательно, объяснить, почему нужно новое — объяснение легко дать — βουλωμένος ἐνεργότερον ἅψασθαι τοῦ πολέμου… σπεύδων ὀξιόλογον συστήσασθαι δύναμιν [желая вести войну более энергично … спешил собрать значительную силу] — , забыто только, что и раньше была δύναμις ἱϰανή [достаточная сила]; вообще, что войско уже было, Диодор забывает: τῷ Βρασίδᾳ παραγενομένων χιλίων εἱλώτων, ἐϰ τε ζυμμάχων στρατολογηθέντων[1] συνέστη δύναμις ἀξιόχρεως [когда Брасид присоединил тысячу илотов, и было набрано войско из союзников, составилась значительная армия] — звучит так, как будто раньше войска и не было[2].
Заимствование из Фукидида несомненно — даже пояснительная заметка о двух тысячах исчезнувших гелотов взята целиком. Для того, чтобы объяснить исчезновение их тем, что τοῖς χρατίστοις [наиболее авторитетным] из Спартиатов было приказано убить их в их домах, особого источника не нужно было. И Плутарх (Lyc. 28), взявший рассказ об этой мере Спартанцев из Фукидида, связывает его с криптеей — вероятно, рассказов ходило об этом случае не мало.
Но если где нибудь безусловно несомненно заимствование из Фукидида, то это в кратком экскурсе о предшествующей судьбе Амфиполя — доказательно не столько безусловное сходство (что писать нужно не διαλιπόντες ἔτη δύο [два года спустя], а ἑνὸς δέοντι τριαϰοστῷ [двадцать девять], сомнения быть никакого не может), сколько самая идея дать экскурс. Характерно еще выражение στρατοπεδεύσας πλησίον τῆς γέφυρας [разбив лагерь у моста]; что это за мост, мы не знаем, не сказано даже, что Амфиполь лежит на реке. Диодор, выпустивший все подробности взятия города, оставил это τῆς γεφύρας [у моста], совершенно ясное у Фукидида. Почему Брасид предлагает каждому желающему выйти из города, ясно, опять таки, только у Фукидида — Диодор не рассказал о раздорах в Амфиполь, не рассказал об измене.
Отличие от Фукидида заключается только в числе гелотов — у Диодора 1000 (та же цифра повторяется XII. 76. 1), у Фукидида 700; эта цифра, как и многие другие, не поддается объяснению — и в подробностях вооружения Брасида. Не могу судить, взял ли он эти подробности о приготовлении паноплий и о раздаче их τοῖς ἀόπλοις τῶν νέων [безоружной молодежи] (что это за νέοι [молодежь]?) из своего второго источника, или мы имеем в них только развитие того, что дано у Фукидида (IV. 108. 6).
Битва при Делии описана Диодором особенно подробно, как и вообще он с большой охотой останавливается на описании битв. Здесь не может быть сомнения в том, что Диодор не обошелся без заимствований из другого источника, помимо Фукидида, но точно также едва ли можно сомневаться в том, что сведения из этого второго источника присоединены к Фукидиду. Такими сведениями безусловно следует считать указание на роль παραβάται [парабатов] и ἡνίοχοι [гениохов][3], которого в рассказе Фукидида нет. Но об них сказано с такой особой похвалой, что следовало бы ожидать, что мы об них в дальнейшем услышим еще что нибудь. На самом деле они никакого влияния на ход дела не оказывают — очевидно, они вставлены извне. Замечательно, что мы вообще нигде о таком отряде в Фиванском войске не слышим, хотя имеем довольно значительное число описаний битв, в которых участвуют Фиванцы; замечательно далее, что в эпоху диадохов колесницы опять начинают приобретать некоторое значение, и мы в эту эпоху находим опять указание на παραβάται и ἡνίοχοι — и опять в том же числе (Диод. XX. 44. 1 cp. XVIII 19. 4, Alen. Tact. XVI. 14). Я думаю, что это обстоятельство не будет лишено значения, если мы присоединим сюда и вопрос о втором прибавлении, сделанном Диодором к тексту Фукидида — по Фукидиду Фиванцев пало около 500, Афинян около тысячи и, кроме того, много легковооруженных. У Диодора Беотян пало тоже 500, Афинян πολλάπλάβιοι [во много раз больше], — пало бы больше, если бы не помешала ночь. Но все таки их пало столько, что на деньги, вырученные от продажи добычи Фиванцы выстроили τὴν μεγάλην στοάν [большую стою] и украсили ее бронзовыми статуями, а оружием украсили храмы и остальные портики площади; кроме того, на те же деньги τὴν τῶν Δηλίων πανήγυριν ἐνεστήσαντο ποιεῖν [постановили справлять делийские игры].
К рассказу о битве, как он дан Фукидидом и передан затем Диодором, этот вывод совершенно не подходит, уж не говоря о том, что присоединен он у Диодора так, что может быть устранен без всякого ущерба. План Афинян заключается в том, чтобы, с одной стороны, захватить выдаваемые беотийскими предателями города, с другой — построить крепость на Беотийской почве; о вооруженном столкновении они не думают — во всяком случае, его не ожидают. Πανδηαεὶ [всем народом] они выходят не для того, чтобы сражаться, а для того, чтобы возможно скорее построить укрепление. Оттого то ψιλοὶ [налегке] и не вооружены. По Фукидиду, они свое дело сделали и уже уходили, когда на них напали Беотийцы. Итак, у нас войско, отправившееся на несколько дней, на столько поторопившееся, что даже не успело захватить оружия (так понимает Диодор) — и вдруг у него столько добычи можно взять, что на цену ее можно выстроить портик, да еще устроить национальный праздник. Диодор имеет подобные примеры, но это тогда, когда он рассказывает о поражении Карфагенян — там и могла быть добыча[4]. Нужно при этом заметить, что Диодор не говорит о пленных (которых греки отличают от λάφυρα [добычи]), не говорит и о продаже оружия — оно было помещено в храмах и портиках.
С другой стороны, ἡ τῶν Δηλίων πανήγυρίς [Делийские игры] не может соответствовать Фукидиду; у него Δήλιον [Делий] не город, а только Ἀπόλλωνος ἱερόν [святилище Аполлона], поэтому Δήλιοι [делийцы] и быть не может; о посаде Делийцев он не говорит; что такой посад вокруг святилища вырос — вероятно, не без влияния созданной в нем πανήγυρις и неразлучной с ним ярмарки — , подтверждается свидетельствами древних (Strabo IX. 403 Steph. Byzant s. v.). С точки зрения этого позднейшего, если не факта, то словоупотребления и следует понимать выражение Диодора[5].
Таким образом это указание ясно отделяется от Фукидида некоторой разницей в представлении общего хода дела. Характерно для Диодора, главным образом, точное знакомство с Фивами и с их топографией; ἡ μεγάλη στοά [большая стоя] с ее статуями, храмы и другие портики с находящимся в них оружием, ἡ τῶν Δηλίων πανήγορις — все это говорит о непосредственном знакомстве с местностью. Στοά на площади известна нам из Ксенофонта (Hellen. V. 2. 29); находящееся в ней и других портиках оружие сыграло свою роль во время восстания Фиванцев против Лакедемонского гарнизона и местных тиранов (Xenoph. Hellen. V. 4. Plut. Pelop. 12) — очевидно, данные Диодора вполне заслуживают доверия.
Wilamowitz[6] указывает на то, что Диодор хорошо осведомлен относительно всего, что касается Фив. Это совершенно верно принципиально, но неверно по стольку, по скольку Wilamowitz, вместо Диодора, подставляет Эфора. Действительно, Диодор интересуется Фивами и с особенным вниманием останавливается на том, что касается их. Говоря о походе Миронида (XI. 81. 3) он с сожалением высказывается о том, что никто из историков не дал описания битвы, в которой победил Миронид, битвы, которую он сравнивает с битвами при Марафоне и Платеях; тут же он ссылается на битвы при Мантинее и Левктрах.
С такой же любовью останавливается он на истории освобождения Фиванцев от Лакедемонского гарнизона. Я думаю, что в обоих случаях он исходит из одного источника. Характерной общей чертой является участие в одном случае Лакедемонян, в другом Афинян. В 457 году Лакедемоняне помогают νομίζοντες τὰς Θήβας, ἐὰν αὐξήσωσιν, ἔσεσθαι τῆς τῶν Ἀθηναίων ὥσπερ ἀντίπαλόν τινα [считая, что, если Фивы наберут силу, они будут своего рода противовесом возвышению мощи афинян] (XI. 81. 3) — и далее дается характеристика Фиванцев — δοϰοῦσι οἱ Βοιωτοὶ ϰατὰ τὰς τῶν δεινῶν ὑπομονάς ϰαὶ τοὺς πολεμιϰοὺς ἀγῶνας μηδενὸς λείπεσθαι τῶν ἄλλων [ибо беотийцы в стойкости перед лицом опасности в ожесточенных боевых схватках, как принято считать, не уступают никакому другому народу]. Афиняне помогают Фиванцам, βουλόμενοι τοὺς Βοιωτοὺς ἐξιδιώσασθαι ϰαὶ συναγωνιστὰς ἰσχυροὺς ἔχειν ϰατὰ τῆς Λαϰεδαμονίων ὑπεροχῆς τὸ γὰρ ἔθνος τοῦτο ϰαὶ πλήθει τῶν ἀνδρῶν ϰαὶ ἀνδρείᾳ ϰατὰ πόλεμον οὐδενὸς τῶν Ἑλληνιϰῶν ἐδόϰει λείπεσθαι [движимые желанием привлечь беотийцев на свою сторону и иметь в их лице мощного соратника в борьбе против гегемонии лакедемонян. Ибо по числу мужей и в воинской доблести беотийцы не уступали ни одному из народов Греции] (XV. 26. 1). Относительно второго из этих мест von-Stern[7] показал, что оно не зависит от Эфора. И далее, опять касаясь Фиванцев, Диодор опять прибегает к той же характеристике. Лакедемоняне решаются вторгнуться в Беотию — σφόδρα γὰρ ὑφεωρῶντο τὴν αὐξησιν αὐτῶν,… ἐν τὲ γὰρ τοῖς γυμνασίοις συνεχῶς διατρίβοντες εὔρωστοι τοῖς σώμασιν ὑπῆρχον ϰαὶ φύσει φιλοπόλεμοι ϰαθεστῶτες οὐδενὸς ἔθνους Ἑλληνιϰοῦ ταῖς ἀνδρείαις ἐλείποντο [ибо они крайне ревниво смотрели на их растущую мощь … так как те постоянно упражнялись в гимнастике и имели большую телесную силу, и так как они были по природе воинственны, то были они отнюдь не последние храбрецы среди греков] (XV. 50. 5). Описание битвы дано с большой подробностью, но еще более подробно останавливается Диодор на знамениях, предшествующих ей — и здесь он опять обнаруживает знакомство с местностью: так, он говорит о могиле, где были схоронены павшие в походе Агесилая Лакедемоняне и Пелопоннесцы (XV. 52. 5), говорит о храме Геракла и о находящемся в нем оружии[8] (вспомним об оружии, помещенном в храмах Фиванских после битвы при Делии), говорит о πανήγυρις, которую в честь Левктрийской победы учредили Беотяне в Лебадее, которую они, по его словам, празднуют (XV. 53. 4) — ποιοῦσι [справляют] относится ко времени не Диодора, а его источника.
Точно также подробно описана и битва при Мантинее (XV. 84 — 88). Здесь, конечно, места для сведений местно-Фиванских не было, но характеристика Фиванцев все та же. Наконец, перейдя к последней борьбе Фиванцев (XVII. 8 — 65), мы встретимся с теми же характерными чертами. И здесь, как и в истории битв при Левктрах и Мантинее, идет целый ряд неблагоприятных знамений; и здесь мы имеем ряд чисто–местных данных; говорится о храме Деметры, о статуях на площади, о Дирке и т. д.; наконец опять встречается та же характеристика Фиванцев, проходящая красной нитью чрез все, что рассказывает об них Диодор.
В рассказе о битве при Делии победа объясняется тем, что Фиванцы были διαφέροντες ταῖς τῶν σωμάτων ῥώμαις [сильнее физически] — и здесь эта черта далеко не случайная. В описании решительного момента сражения Диодор отступил от Фукидида. В то время, как последний объясняет поражение до тех пор победоносного правого крыла Афинян тем, что Пагонд послал против него в обход два отряда конницы, до тех пор не бывшей в деле — Афиняне, полагая, что идет все войско Фиванцев, убежали (IV.46.4. 5) — , у Диодора дело обстоит иначе. Фиванцы прогнали стоявшее против них крыло Афинян, затем ἐπέστρεψαν ἀπὸ τοῦ διωγμοῦ [возвратились из преследования] и напавши на другое победоносное крыло Афинян, прогнали и его. Для того, чтобы объяснить, как они, несмотря на один раз уже данную битву, несмотря на усталость преследования, могли прогнать врага, и упомянута их телесная сила.
В описании битвы при Левктрах мы опять имели указание на то, что Фиванцы εὔρωστοι τοῖς σώμασι [крепки телами], что они ἐν γυμνασίοις συνεχῶς διατρίβοντες [постоянно проводят время в гимнасиях]. В описании Мантинейской битвы победа объясняется тем, что οἱ Θηβαῖοι τῇ ῥώμῃ τῶν σωμάτων προέχοντες ϰατεπόνησαν τοὺς Λαϰεδαιμονίους [фиванцы, превосходя телесной силой, одолели лакедемонян] (XV. 87. 2). В характеристике Эпаминонда Диодор, указывая на то, что он обладал всеми добродетелями, на первом месте говорит о ῥώμη σώματος [физической силе] (XV 88. 3). Наконец, в рассказе о падении Фив рассказывается, как οἱ Θηβαῖοι ταῖς τῶν σωμάτων ῥώμαις ὑπερεχοντες ϰαὶ τοῖς ἐν τοῖς γυμνασίοις σονεχέσιν ἀθλήμασιν… ἐνεϰαρτέρουν [превосходя физической силой благодаря постоянным физическим упражнениям … стойко держались]. Эта черта не может быть случайной; для этого она проводится с слишком большой последовательностью.
Если, таким образом, все рассказы о Фиванцах отличаются одним характером, то ясно, что мы должны их отнести все к одному источнику — и конечно не раньше того времени, к которому относится последний из них: к источнику Александрийской эпохи: не много позже падения Фив. Фивы были уничтожены Александром, от старых Фив не осталось почти следа — тем и объясняется бедность периэгезы Павсания; те черты, о которых говорит Диодор, относятся к старым Фивам, до эпохи восстановления их Кассандром; рассказы, на которых основывался Диодор, должны были быть записаны, когда память о старых Фивах была еще жива, когда еще помнили о στοα на площади и ее украшениях, которых Павсаний совершенно не знает. Что литературное описание Фив — в отдельном ли сочинении или как часть отдельного труда — могло возникнуть именно в эту эпоху, вполне вероятно — именно по поводу уничтожения Фив могли вспомнить о том, чем они были. Кое что, конечно, осталось и после того. Празднество в честь Аполлона осталось до римских времен, празднество в Лебадее существовало, во всяком случае, и после возрождения Фив при Кассандре[9]. Schönle[10] сделал вполне вероятным, что источником Диодора в семнадцатой книге служило какое нибудь сочинение всемирно–исторического характера — это только подтверждает нашу гипотезу; было ли оно посвящено только эпохе Александра и диадохов, или обнимало всю историю вообще, в введении[11] к нему должны было быть или в крайнем случае могли быть отдельные экскурсы.
Таким образом, вероятность говорит против того, что Диодор черпал здесь из Эфора. Тем не менее, нельзя обойти молчанием и некоторых Фактов, на первый взгляд говорящих в пользу этого заимствования. Мы имеем два фрагмента из Эфора, до известной степени совпадающие по содержанию с тем, что говорит Диодор. Стефан Византийский (s. v. Βοιωτία, Müller F. H. G. I. pg. 234 frg. 5) сообщает: Ἔφορός φησιν ὅτι Ἀθηναῖοι περὶ τὴν ναυτιϰὴν, Θετταλοὶ περὶ τὴν ἱππιϰὴν ἐπιμέλειαν, Βοιωτοὶ περὶ τὴν τῆς γομνασίας ἐπιμέλειαν, Κορηναῖοι δὲ περὶ τὴν διφρευτιϰὴν ἐπιστήμην ἠσχόληνται [Эфор говорит, что афиняне озабочены морским могуществом, фессалийцы — опытностью в конном деле, беотийцы — упражнениями в гимнасии, киренцы умением ездить на колесницах]. Это напоминает собой то постоянное напирание на силу тела и отчасти упражнение в гимнастике, на которое мы указали у Диодора. Но не может быть сомнения в том, что именно то сопоставление, которое дает Стефан Византийский, он и нашел в своем источнике; весьма вероятно, что именно в таком виде оно и находилось у Эфора, а тогда ничто не доказывает нам, что Эфор воспользовался указанной им чертой Беотян (NB. не Фиванцев) для объяснения отдельных фактов их истории. У Диодора она упомянута и в таком отрывке, который из Эфора взят быть не мог. Но больше доказывает другое соображение. Сила и военная доблесть Фиванцев не могли не быть упомянуты и у других писателей; для нас важно уяснить себе, как относится к этим свойствам Эфор — это освещение голого факта больше значит, чем самый факт. Эфор смотрит на Беотян с строго афинской точки зрения. Признавая за ними военную доблесть, он скорее видит в ней упрек для них, он напирает на то, что у них только она одна и есть, он указывает на τὸ λόγων ϰαὶ τῆς πρὸς ἀνθρώπους ὁμιλίας ὀλιγωρῆσαι, μόνης δ᾿ ἐπιμεληθῆναι τῆς ϰατὰ πόλεμον ἀρετῆς [пренебрежение науками и общением с людьми и на одну только заботу о военных доблестях] (ap. Strab. IX. pg. 400 Müller F. H. G. I. pg. 254 frg. 67) — именно этого μόνον [только] нет в изложении Диодора, здесь очевидно симпатизирующего Фиванцам[12].
Установивши таким образом существование источника, которым Диодор пользовался помимо Фукидида, постараемся распределить между ним и Фукидидом то, что передает нам Диодор, насколько это возможно.
По Фукидиду Демосфен должен был занять Сифы и Херонею (IV. 76. 1. 2. 3); если Диодор вместо этого говорит о городах Беотии вообще, то это, конечно, только поспешное обобщение; сложнее другое отклонение Диодора. По Фукидиду (IV. 77, 89. 1) Демосфен имел только 40 Афинских кораблей, вероятно, с небольшим, как это всегда бывает, числом гоплитов на них; главную силу его составляют собранные им союзники. Диодор утверждает, что он взял с собой большую часть Афинского войска; однако и тут едва ли есть влияние нового источника; вполне вероятно, что Диодор старался объяснить себе, почему Гиппократ выходит πανδημεί [всеми силами], почему его войска так плохо вооружены; возможности влияния нового источника я не отрицаю; в дальнейшем изложении этот факт значения не имеет.
Ни в каком случае не следует видеть влияние особого источника в определении местности Делия, отступающем от Фукидида и видоизменяющем рассказ. По Фукидиду Делион есть τὸ ἐν τῇ Ταναγραίᾳ πρὸς Εὔβαιαν τετραμμένον ἱερόν [обращенное в сторону Евбеи святилище в Танагре]. Диодор вместо этого определяет положение Делия πλησίον τῇς Ὠρωπίας ϰαὶ τῶν ὅρων τῆς Βοιωτίας [близ Оропии, на границе с Беотией]. Это, строго говоря, нисколько не противоречит показанию Фукидида — положение Делия можно определить и тем и другим способом — , если бы только и это определение не было заимствовано из Фукидида — ἐν μεθορίοις τῆς Ὠρωπίας ἧσαν οἱ Ἀθηναῖοι, ὅτε ἔθεντο τὰ ὅπλα [афиняне были на границе с Оропией, когда они разбили лагерь] (IV. 91). Действительно, на этом месте была битва, но не здесь был Делион. Диодор сразу перескочил чрез все подробности движения Афинян и поместил Делион там, где была битва, но, раз сделавши это отступление, он остается верен источнику, только везде называя местом битвы Делион. Расположение войск дано по Фукидиду; сведение о том, что Беотийцы напали, когда Афиняне еще строились, взято из плохо понятого указания о речи Гиппократа (τοιαῦτα Ἰπποϰράτους παραϰελευομένου ϰαὶ μέχρι μὲν μέσου τοῦ στρατοπέδου ἐπελθόντος, τὸ δὲ πλέον οὐϰέτι φθάσαντος ϰτλ [со столь ободрительным увещанием Гиппократ прошел только половину войска; н не успел пройти дальше и т. д.]. Thuc. IV. 96. 1). Число солдат дано приблизительно то же, Диодор только, вполне последовательно забывая об уходе большинства ψιλοί [безоружных], присчитывает их и получает численный перевес со стороны Афинян (20000 Фиванцев он мог приблизительно получить, сосчитавши отдельные данные Фукидида — тоже приблизительные — IV. 93. 3). Прибавлено, как я уже указал, сведение о παραβάται [парабатах] и ἡνίοχοι [гениохах]. Далее, я уже указал на одно изменение в рассказе о ходе битвы; есть однако и другое, не менее, мне кажется, важное. У Фукидида всадники играют роль только на Фиванской стороне; это те два τέλη, которые решают битву; у Диодора, наоборот, на первом плане выступают всадники как раз на Афинской стороне — о Фиванских всадниках нет и слова. Это отступление находится в слишком резком противоречии с словами Фукидида (оба войска ϰαρτερᾷ μάχῃ ϰαὶ ὠθισμῷ ἀσπίδων ξυνειστήϰει [бились с ожесточением, и щиты сражающихся ударялись один о другой] Thuc. IV. 96. 2), чтобы допустить здесь произвол Диодора, и здесь мы предположим наш поздний источник. Поражение и бегство рассказаны точно по Фукидиду; в угоду прибавке из другого источника изменено показание о числе убитых[13].
В рассказе о Скионе, Лесбосе и Амфиполе, с точки зрения расположения, странна вставка истории Лесбоса — в остальном Диодор следует порядку изложения Фукидида. Сходство в некоторых случаях поразительно — укажу только на начало похода Клеона, почти дословно списанное из Фукидида — с значительными, конечно, сокращениями (Thuc. V. 2. sqq.) — , где почти каждое слово можно свести к подлиннику.
Но еще более значительны некоторые кажущиеся отступления. В изложении отпадения Скионы Диодор вставляет заметку ϰαταφρόνησαντες τῶν Ἀθηναίων διὰ τὴν περὶ τὸ Δήλιον ἧτταν [презирая афинян из–за их поражения при Делии]. У Фукидида в данном месте (IV. 120. 1) этого объяснения нет — но за то оно есть в другом месте, где Фукидид дает общее объяснение факту отпадения многих из подчиненных Афинам Фракийских городов — ἅμα δὲ τῶν Ἀθηναίων ἐν τοῖς Βοιωτοῖς νεωστι πεπληγμένων… ἐπίστεουν μηδένα ἑπὶ σφᾶς βοηθῆσαι [кроме того, вследствие недавнего поражения афинян в Беотии … было известно, что им никто не поможет]. У Фукидида есть и другие причины — Диодор привел эту, потому что только что рассказал о Делии.
Быть может, еще доказательней рассказ о перемирии — именно в его непонятности у Диодора лежит доказательство заимствования. Лакедемоняне и Афиняне заключили перемирие на таких то условиях; — συνιοντες δὲ πολλάϰις εἰς λόγους ᾤοντο δεῖν [часто сходясь для переговоров, они считали, что необходимо] заключить окончательный мир. Почему они сходились εἰς λόγους [для переговоров], почему они ᾤοντο δεῖν [считали, что необходимо], какое все это отношение имеет к перемирию? Диодор читал и акт договора у Фукидида, и прочел там, что вестнику и другим… περὶ ϰαταλύσεως τοῦ πολέμου… σπονδὰς εἶναι ἰοῦσι ϰαὶ ἀπιοῦσι [для переговоров о прекращения войны … приходить и уходить], он понял из этого, что перемирие заключается именно с целью прийти к полному миру — на это ведь рассчитывают Афиняне и Лакедемоняне (IV. 117)[14] — отсюда он и вывел, что обе стороны действительно встречались и что ᾤντο δεῖν ϰαταλῦσαι τὸν πόλεμον [они считали, что необходимо прекратить войну]. Продолжая следовать той же главе Фукидида, он пишет Λαϰεδαιμόνιοι δὲ ἔσπευδον ϰτλ [лакедемоняне спешили и т. д.]. В связи с предыдущим это, явным образом, не клеится; невольно возникает мысль о пропуске — он и есть, но не в тексте Диодора — Диодор только выпустил то, что Фукидид сказал относительно побуждений Афинян, выпустил, между прочим, потому, что у Фукидида, них сказано косвенным образом — указано то, на что со стороны Афинян рассчитывали Спартанцы; что предположения их были верны, Фукидид специально указывает…
Значительное отступление находим мы в истории Лесбосских беглецов. Рассказавши по Фукидиду о беглецах (πολλοί τὸν ἀριθμὸν ὄντες [в большом количестве] = οἱ πολλοί [большинство] (Thuc. IV. 52. 2), он говорит о взятии ими Антандра — ϰἀϰεῖθεν ὁρμώμενοι διεπολέμουν τοῖς ϰατεχουσι τὴν Μυτιλήνην Ἀθηναίοις — ῥᾳδίως ἀπ’ αὐτῆς (sc. Ἀντάνδρου) ὁρμώμενοι τήν τε Λέσβον… ϰαϰώσειν [откуда они стали тревожить афинян, находившихся в Митилене — чтобы легко устремляясь из него (Антандра) грабить Лесбос] (Thuc. IV. 52. 3). Эта разница не в одних словах. Как мы из Фукидида знаем, Митилена не была занята Афинянами (III. 50); далее у Фукидида беглецы грабят не Митилену. а Лесбос. Разница объясняется тем, что Диодор считает Антандр находящимся на самом Лесбосе и поневоле должен вместо Лесбоса подставить другое понятие — вполне естественно назвать почти единственное известное ему имя. Слыша об Антандре и других местностях материка, прежде принадлежавших Митиленцам, а теперь Афинянам, он, перенеся Антандр на Лесбос, невольно перенес туда же и владычество Афинян. Таким образом здесь он пользовался Фукидидом, не смотря на то, что от него отступал. Конечно, он мог бы свое изложение взять и из вторых рук, но кому же мы припишем такое полное для историка Греции и грека невежество, как помещение Антандра на острове? Во всяком случае, ученый Эфор, уроженец Малой Азии, живший много времени в двух шагах от Антандра, не мог допустить такой ошибки.
Прибавку Диодора относительно убийства и изгнания завладевших Антандром Лесбосцев я не считаю важной — было сделано то, что обыкновенно делается, когда берут город; не важно и то, что стратегов посылают специально из Афин — Диодору нужен был гнев Афинян, а были ли стратеги уже посланы или только тогда посланы, это безразлично; подобные примеры мы уже у него имели.
Но затруднения возбуждают имена стратегов — у Фукидида Ἀριστείδης ϰαὶ Δημόδοϰος [Аристид и Демодок], у Диодора Ἀριστείδης ϰαὶ Σύμμαχος [Аристид и Симмах]. Если это отличие существует, то нужно признать, что Диодор пользовался кроме Фукидида другим источником. Но появление в этом другом источнике нового имени было бы в высшей степени странно. Имя Симмаха в Аттике в древнюю эпоху не встречается — в первом томе Аттических надписей его нет. Это наводит на мысль о порче текста. Некоторые подтверждения ее вероятности есть — не скрою, что доказать ее нельзя.
В лучшей рукописи (Codex Patmius) мы читаем σύμμαχον, причем сверху надписано другой рукой Λα — исправлявший хотел, очевидно, написать Λάμαχον. Это исправление мне кажется вполне возможным. Окончивши рассказ о взятии Антранда, Диодор продолжает: μετὰ δὲ ταῦτα Λάμαχος ὁ στρατηγὸς ἔπλευσεν εἰς τὸν Πόντον [после этого стратег Ламах отплыл в Понт]. Всякий непредупрежденный читатель поймет, что он послан с Лесбоса. У Фукидида о нем упомянуто вместе с другими двумя стратегами, и плывет он в Понт тогда же, когда два другие в Лесбос. Возможно, что Диодор заставляет и его отплыть из Афин, и прямо в Лесбос — не скрою, однако, возможности того, что Диодор только списал ὕστερον δὲ [впоследствии же] Фукидида, и его ἔπλευσεν [отплыл] объясняется исключительно композиционными соображениями. Возможно однако и первое, и тогда мы читали бы вместо Σύμμαχον Λάμαχον. Чтение же Σύμμαχον (рукопись σύμμαχον) я объяснил бы выпуском, вполне возможным при состоянии данного места нашей рукописи. По обычаю своему Диодор рассказал, что высланные стратеги взяли с собой союзников; в рукописи стояло οὔτοι δὲ μετὰ τῶν συμμάχων [они же с союзниками] — и это συμμάχων перескочило на место столь близкого Λάμαχον — быть может, с полей рукописи.
Отступление от Фукидида представляет нам текст Диодора и в том отношении, что Диодор утверждает, что перемирие было прервано из за Скионы, чего, конечно, Фукидид не говорит. Это противоречие на столько резко, что Müller- Strübing[15] предложил изменить текст и писать τὰς σηονδάς[οὐ] ϰατελύσαντο [[не] отказались от перемирия] вместо τὰς σπονδὰς ϰατελυσαντο [отказались от перемирия]. Одной вставкой отрицания тут ничего не поделаешь — διεπολέμουν πρὸς ἀλλήλους [воевали друг с другом] говорится дальше. В этом πρὸς ἀλλήλους [друг с другом] лежит вся разница представлений Диодора и Фукидида; Лакедемоняне и Афиняне не воюют друг с другом; они могут находить те или другие поступки противников нарушением σπονδαι [перемирия], но все таки войны между ними нет; Диодор упускает из виду и совсем не понимает особенности положения Брасида, почти независящего от Спарты, воюющего с помощью Пелопоннесских наемников, которые у Диодора, конечно, обращаются в οἱ Πελοποννήσιοι [пелопоннесцев]. Он, конечно, мог понять слова Фукидида так, как он их передал. Указание Фукидида (V. I) на то, что перемирие продолжалось весь год и даже после истечения срока, им не было понято, как не понимаем его мы и теперь после целого ряда трудов современных ученых[16]. Несомненно из другого источника прибавил Диодор к Фукидидовскому рассказу об изгнании Делосцев новое объяснение; очевидно, объяснение Фукидида было для него не совсем понятно, либо не удовлетворяло его — не напрасно же отвергают его и многие среди новых ученых[17].
Прибавлено из другого источника и изречение матери, Брасида; определить этот источник я не берусь — очевидно, он тот же, из которого заимствовал Диодор свое рассуждение по поводу щита, потерянного Брасидом во время его нападения на Пилос. Мы имеем его еще раз, почти в тех же выражениях, в каких передает его Диодор, у Плутарха (Apopktegmata Laconica. Eth. pag. 219) — нет в нем только указания на почет, оказанный старухе эфорами; он не входит в апофтегму. Взял его Диодор ради его эффектности, ради его оригинальности, взял из за своей столько раз уже отмеченной нами погони за παράδοξα [парадоксами][18]; не могу согласиться с Ranke[19], видящим в этом анекдоте следы особого лаконофильства источника Диодора.
С другой стороны, мне думается, в изложении битвы при Амфиполе Диодор никакого источника, кроме Фукидида, не имел, хотя его описание решительно противоречит описанию Фукидида. Для Диодора существовал факт битвы и исход ее — оба полководца пали, Афиняне были побеждены; остальное он свободно творит по данному рецепту. Повсюду он небласклонен к Клеону.
Содержания, в сущности, в описании Диодора нет. Сначала, τῶν στρατοπέδων ἀγωνισαμένων ἀμφοτερων λαμπρῶς [пока оба войска сражались блестяще] битва была ἰσόρροπος [равной] — а затем? затем вступили в битву оба полководца, и битва была опять ἰσόρροπος. Полководцы ὑπὲρ τῆς νίχης ἀνυπέρβληχον φιλοτιμίαν ἐισήνεγϰαν [сражались за победу с неудержимым соперничеством], пало много выдающихся людей, пали и полководцы, наступает ἀναρχία [замешательство] — но наступает она одинаковым образом в обоих войсках, пока наконец не победили Лакедемоняне; весь рассказ построен с целью объяснить эту победу — как мы видели, он ровно ничего не объясняет. Затем заключается мир — условия в двух–трех словах передают Фукидида — и кончается Πελοποννησιαϰὸς πόλεμος [Пелопоннесская война], продолжавшийся μέχρι τῶν ὑποϰειμε'νων [продолжавшаяся до сего времени] 10 лет — точная передача слов Фукидида (V. 20).


[1] Текст здесь не полон; στρατολογηθέυτων [было набрано войско] не зависит от ἐϰ [из], а есть Genet, absol. Dindorf, кажется, верно предлагает вставить цифру; σύμμαχοι [союзники] здесь, вероятно, не Пелопоннесские, а οἱ ἐπὶ Θρᾴϰης ξύμμαχοι [из Фракии].
[2] Сомнение вызывает только то, что Диодор рассказывает о сборе войска не сейчас же после прихода к Пердикке, а после взятия Аканта: но 1) Диодору нужно было закончить рассказ вплоть до Амфиполя, 2) должен же был Брасид, раньше чем ἐνεργότερον [энергичнее] взяться за войну, что нибудь сделать.
[3] Конечно, если указание исторично, в них не следует видеть действительно борющихся с колесниц — сохранились только имена. Büchsenchütz, Besitz und Erwerb im grieeh. Altertbum 212 пр. 7.
[4] О размерах добычи, см. Pol. II. 62. 12, опровергающего преувеличенные сведения о добыче в Мегалополе; ср. также Xenoph. Hellen V. 1. 24, где Телевтий, пограбивший берега Аттики, продает добычу и получает месячное жалованье войску.
[5] Выражение это на столько мало понятно, что Spannheim отнес его к πανήγορις, празднуемой на Делосе (ad. Call. Hym. in Delum v. 1); это, конечно, невозможно; вероятней, что Беотийцы именно и желают делать Афинянам конкуренцию; около этого времени они и стараются связать свое Δήλιον с Делосом cp. Töpfer Hermes XXIII 326 пр.; о культе Аполлона в Делии cp. Thuc. IV. 97. sqq. Schalderer Tanagraearum antiquitatum specimen. Berolini 1855 pg. 57 sq.
[6] Hermes XXVI pg. 203 пр.
[7] Geschichte der Spartanischen und Thebanischen Hegemonie vom Königsfrieden bis zur Schlacht bei Mantinea pg. 69 пр.
[8] То же рассказывается у Xenoph. Hellen VI. 4. 7, но в то время, как у Ксенофонта дается только ряд благоприятных знамений, Диодор знает и неблагоприятные.
[9] C. I. G. G. S. 2532.
[10] Diodor–Studien 34 sqq.
[11] Ibidem 76.
[12] Roberts, Ancient Boetians pg. 12 sqq.
[13] И в данном отрывке наш текст представляет следы пропусков; один из них отмечен Диндорфом: ὡπλισμένοι δὲ οὐχ ὁμοίως τοῖς πολεμίοις [вооружены не сходно с врагами] очевидно не полно; нужно дополнить ἦσαν [были] или ὑπῆρχον [случились]. Другой несомненный пропуск в фразе, заключающей расположение беотийских войск: παρὰ τοῖς Βοιωτοῖς ἐτάχθησαν ἐπὶ το δεξιὸν ϰέρας Θηβαῖοι, ἐπὶ δὲ τὸ εὐώνυμον Ὀρχομένιοι, τήν δὲ μέσην άνεπλήρουν φάλαγγα Βοιωτοί [Со стороны беотийцев фиванцы занимали левый фланг, орхоменцы — правый, а середину заполняли беотийцы]. И Фиванцы и Орхоменцы — Βοιωτοί [беотийцы], и нельзя сказать, что Беотийцы расположились так, что в центре были Беотийцы (если, конечно, на крыльях не союзники, которых здесь нет). Следует вставить перед Βοιωτοί — οἱ ἄλλοι [остальные]. У Диодора имеются в виду Ἁλιάρτιοι ϰαὶ Κορωναῖοι ϰαὶ Κωπαιῆς ϰαὶ οἱ ἄλλοι οἱ περὶ τὴν λίμνην [галиартцы, коронейцы, копейцы и остальные из окрестностей озера] (Thuc. IV. 93. 4) ср. также Diod. XII. 70. 2 — Θηβαίους… τοὺς ἄλλους Βοιωτούς.
Наконец, последний пропуск заключается в фразе ἐπιγινομένης δὲ τῆς νυϰτὸς ἔπεσον [ко времени наступления ночи пало]. Когда наступила ночь, пало… (не было павших) — разве они пали, когда наступила ночь? Смысл это имело бы, если бы на следующее утро убийство опять не началось, на что Диодор не указывает. Кроме того, в нашем тексте нет указания на преследование. Выпало что нибудь в роде ἐπαύσαντο τοῦ διωγμοῦ ϰαὶ ϰατελύθησαν ἔπεσον δὲ ϰτλ [прекратили преследование и не воевали: пало же и т. д.].
Интересно еще, что Диодор называет Пагонда не беотархом и не ἄρχών [архонтом], а стратегом — употребление, которого он вообще часто придерживается cp. Wilamowitz, Hermes VIII. 438.
[14] Kirchhof, Thukydides and sein Urkundenmaterial, pg. 11.
[15] Thukydideische Forschungen 93 пр. δέ у Диодора очень часто служит для продолжения рассказа, совершенно не имея противительного значения.
[16] Müller–Strübing, Aristophanes u. s. w, 387. Classen a. 1. u. Anhang.
[17] Schüler, De Deli insulae rebus 41 Boekh. Kleine Schriften V. 436.
[18] Schönle, Diodorstudien в одной только семнадцатой книге Диодора отмечает около 25 случаев употребления этого понятия.
[19] III. 2. 43.