Глава, посвященная Диодором деятельности Демосфена в Акарнании, представляет собой любопытный образец путаницы, возникшей вследствие способа его работы — имея пред собой довольно значительный отрывок Фукидида, он не дал себе труда уяснить себе его содержание в целом; он читал и перелагал его постепенно, рабски его копируя — это покажет нам анализ рассказа.
Афиняне высылают Демосфена с 30 кораблями и достаточным числом солдат — из дальнейшего изложения у Фукидида (III. 95. 2) известно, что их было 300; куда посылают, Диодор не говорит. Демосфен берет у Керкирян 15 триер, у Акарнанян, Мессенян, Кефалленян солдат. У Фукидида нет Мессенян, но есть Закинфяне; но это не значит, что действительно Мессенян в войске не было[1] — наоборот, из Фукидида ясно, что они были в войске; несколько позже (95. 2) он рассказывает, как Демосфен действовал τῇ λοιπῆ στρατιᾷ (кроме Акарнанян) Κεφαλλῆσι ϰαὶ Μεσσηνίοις ϰαὶ Ζαϰυνθίοις [с остальным войском (кроме акарнанян), с кефалленянами, мессенцами и закинфянами], причем раньше нигде не упомянул о присоединении Мессенян. Диодор не заменил Закинфян Мессенянами, а, выпустив Закинфян, — быть может и по небрежности — , вставил Мессенян из второго из указанных мест (если только их не было в тексте Фукидида). Насколько близко следовал Диодор Фукидиду, видно из отличия, которое он делает между Кефалленцами и остальными союзниками — Ἀϰαρνᾶσι… ϰαὶ Ζαϰυνθίοις ϰαὶ Κεφαλλῆσι ϰαὶ Κερϰοραίων πεντεϰαίδεϰα ναυσί [с акарнанами, закинфянами, кефалленянами и с пятнадцатью кораблями из Керкиры] (Thuc. 94. 2). Первое нападение на Левкаду без союзников он прямо выпускает.
Затем следует рассказ о нападении на Этолию, на несчастную битву, на удаление Афинян в Навпакт; все это рассказано только в голых фактах; все объяснения выпущены, о том, что Афиняне из Навпакта отправились домой, что Демосфен остался περὶ Ναύπαϰτον ϰαὶ τὰ χωρία ταῦτα [в Навпакте и его окрестностях] (Thuc. III. 28. 5), нам не сообщается — мы невольно должны думать, что и Афиняне и Демосфен находятся в Навпакте. Между тем оказывается, что дело обстоит не так — и вместе с тем начинается путаница. Этоляне нападают на Навпакт — мы должны предполагать, что они нападают на Афинян и Демосфена, находящихся там — на самом деле об Афинянах нет речи; как будто с целью, Диодор прибавляет — ϰαιοιϰούντων ἐν αὐτῇ τότε Μεσσηνίων [живущих в нем тогда мессенцев]. Только несколькими строками раньше, говоря о Мессенянах в греческом войске, он назвал их Μεσσήνιοι οἱ ἐν Ναοπάϰτω [мессенцы, которые в Навпакте]; он, очевидно, сознавал, что выпущением указания об уходе Афинян он может ввести читателя в заблуждение и предупреждает его указанием на Мессенян.
Этоляне напавшие на Навпакт, ἀπεϰρσύσθησαν [были отбиты] — здесь Диодор отступает от Фукидида: у него (III. 102.2) нападавшие вовсе не ἀπεϰρούσθησαν [], а, наоборот, ἐδῄουν — ἐδῄωσαν τὴν γῆν ϰαὶ τὸ προάστειον ὀτείχιστον ὄν εἶλον [принялись разорять поля и захватили неукрепленное предместье города] — по крайней мере, раньше, чем взяли Моликрейон. У Диодора они взяли его после неудачи под Навпактом. Но это только небрежность Диодора, как это видно из дальнейшего. Демосфен боится, чтобы враги, взявшие Моликрейон, ϰαὶ τὴν Ναύπαϰτον ἐϰπολιορϰήσωσν [не захватили и Навпакт]; это, конечно, возможно и после того, как они потерпели неудачу, но уж не говоря о том, что после поражения, нанесенного им одними Навпактянами, меньше оснований призывать в город помощь, в данном положении следует прежде бояться, что враги πολιορϰήσωσι [осадят] город, чем что они его ἐϰπολιορϰήσωσι [возьмут]. Диодор переложил только Фукидидовское δείσας περὶ αὐτῆς [опасаясь за участь города]; (III. 102. 3), имеющее полный смысл при указанных у Фукидида обстоятельствах. Но это еще не все. Демосфен, по Диодору, приглашает Акарнанян помочь осажденному городу — они не исполняют его просьбы, а дальше что? дальше о городе ни слова нет, и быть не может, потому что Диодор уже раньше сказал, что было — именно тут враги, если и не ἀπεϰρούσθησαν [были отбиты], то во всяком случае ушли. Диодор только забежал вперед.
Рассказ о помощи, оказанной Демосфену, вводится словами ὁ δὲ τῶν Ἀθηναίων στρατηγὸς Δημοσθένης. Почему здесь это указание, указание совершенно не нужное, так как то, что Демосфен был стратегом Афинским, сказано было уже раньше, сказано в обычной у Диодора форме — Ἀθηναῖοι Δημοσθένη προεχεφίσαντο στρατηγόν? [Афиняне избрали стратегом Демосфена]
Как это ни странно, но это повторное указание на стратегию Демосфена объясняется именно тем, что он в данное время стратегом не был. Несмотря на в высшей степени остроумные соображения Müller–Strübing’а[2], свидетельство Аристотеля (Ἀθ. Πολ. 44) вполне подтверждает давно существовавшее мнение о времени выбора стратегов и доказывает верность соображений Droysen’а[3], установившего тот факт, что Демосфен во время, о котором мы теперь говорим, не был стратегом. Это свидетельствует и Фукидид, говоря, что Акарнанцы призвали Демосфена, τὸν ἐς τὴν Αἰτωλίαν Ἀθηναίων στρατηγήσαντα [командовавшего афинянами в Этолии] (III. 105. 3). Это выражение, и помимо аориста, который Classen–Steup. a. 1. желает объяснить иначе, имеет смысл только тогда, если Демосфен уже не был стратегом — иначе зачем бы повторять то, что уже сказано. И в нашем месте (III. 102. 3) есть подобное же необыкновенное упоминание ethnicon Демосфена Δημοσθένης ὁ Ἀθηναῖος [Демосфен афинянин] — Classen упоминает в объяснение этого das ganz persönliche Auftreten des Demosthenes. В сущности для наших целей именно это и важно; не как стратег Афинский, а как частное лицо выступает здесь Демосфен. Вот это то Δημοσθένης ὁ Ἀθηναῖος [Демосфен афинянин] и побудило Диодора развить и объяснить его в Δημοσθένης ὁ Ἀθηναίων στρατηγός [Демосфене стратеге афинян].
Где находится Демосфен? По связи мы должны бы думать, что в Навпакте; на самом деле, его там нет — нет даже и после приглашения Акарнанян, хотя, по Фукидиду, он вместе с ними пришел туда. Диодор говорит, что он ἀπέστειλεν [посылал] туда солдат. Я думаю, что это затруднение вызвано дальнейшим περὶ τὴν Ἀϰαρνανίαν διατριβών [пребыванием в Акарнании]. Диодор, выпустив рассказ о том, как враги ушли из Навпакта, перескочивши чрез весь обстоятельный рассказ Фукидида о том, как завязалась борьба между Амбракиотами и Акарнанями, как они обратились к Демосфену, что сделали Амбракиоты и Демосфен, сразу свел обе стороны — понятно, что Демосфен должен был оказаться там же, и Диодору неудобно было его отправить в Навпакт.
Рядом с этим, все таки, до известной степени сомнительным, во всяком случае носящим следы хоть какого бы то ни было размышления приемом, мы замечаем и полное рабское следование Фукидиду. Предыдущая фраза началась словами ὁ δὲ Δημοσθένης [но Демосфен] и кончилась словами ἀπέστειλεν ἐς Ναύπαϰτον [отправил в Навпакт]. Новая фраза начинается словами Δημοσθένης δὲ [Демосфен же]; подобная стилистическая неловкость требует объяснения. Мне думается, объяснение лежит в указанном мною способе работы. Дочитавши до конца 102 главы, Диодор остановился, изложил прочтенное, затем, перескочивши чрез главы 103 и 104, которыми он уже воспользовался, перешел к дальнейшему и, прочитав его, написал дальше, не заметивши, что стилистически его продолжение не совпадает с началом. Представим себе иное деление Диодора на главы, допустим, что наши издатели остановились бы пред вторым Δημοσθένης δὲ [Демосфен же] — многих, ли из читателей заставила бы остановиться стилистическая несообразность. Такую главу в ходе свой работы сделал и Диодор.
Как я уже сказал, Диодор чрез все объясняющие дело обстоятельства перескочил. Амбракиоты расположились лагерем — где, неизвестно; остальные вышли πάνδημεὶ [всем народом] — как, неизвестно; Демосфен побивает и их. Все точно по Фукидиду.
Поражение Амбракиотов Диодор характеризует словами σχεδὸν πάντας ἀνεῖλε [почти всех убил] и πλείους αὐτῶν ἀπέϰτεινε [большинство их уничтожил]. Последнее, очевидно, вызвано словами Фукидида ὀλίγοι ἀπὸ πολλῶν ἐσώθησαν ἐς τὴν πόλιν [немногим удалось спастись в город] (III. 112. 7).
Дальнейшие отступления Диодора от Фукидида объясняются тем, что первый ложно понял положение. Война ведется между Амбракиотами и Акарнанянами; Акарнаняне обращаются к Демосфену лично с просьбой предводительствовать ими; он собственно солдат не имеет; 200 Мессенян и 60 Афинских стрелков — это не войско, которое могло бы дать ему возможность самостоятельно действовать. 20 Афинских кораблей, не стоящих под его командой, приглашены Акарнанями на помощь. Понятно, что, когда Акарнаняне хотели решиться на нападение на Амбракию, Демосфену и Афинянам ничего не оставалось делать, как уйти. Так изображает дело Фукидид.
У Диодора дело обстоит иначе. О том, что Акарнаняне ведут войну, у него ни слова нет — ведет ее Демосфен; какое у него войско, об этом мы ни слова не знаем. Когда Акарнаняне в конце появляются, мы никак не можем сообразить, что они собственно здесь делают. Демосфен все еще Афинский стратег; 20 кораблей принадлежат ему; с ними он удаляется в Афины — и эти 20 кораблей являются неожиданно — Δημοσθένης σὺν ταῖς εἴϰοσι ναυσὶν εἰς Ἀθήνας [Демосфен с двадцатью кораблями отплыл в Афины] — эти αἱ εἴϰοσι νῆες [двадцать кораблей] явно указывают на то, что Диодор черпал из Фукидида, у которого эти αἱ νῆες [корабли], как и Акарнаняне, раньше были введены в рассказ.
При измененном положении и исход должен быть другой; Демосфена нужно заставить уйти. У Фукидида Демосфен естественно уходит, и затем Акарнаняне мирятся. У Диодора между Акарнанцами и Афинянами происходят ссоры — его любимая στάσις; Акарнаняне мирятся, и тогда Демосфен уходит, оставленный союзниками, уходит, как было сказано, вместе с Афинянами — у Фукидида он уезжает в Афины, Афиняне остаются в Навпакте; Диодор не мог провести это деление, так как представлял себе Демосфена стратегом.
При этом несомненном следовании Фукидиду, я не могу придавать значения тому, что Диодор говорит о φρουρά [гарнизонах] Лакедемонян, Фукидид — Коринфян; Диодор, думая о Пелопоннесцах, которые, как он помнил из всего рассказа, были в союзе с Амбракиотами, невольно думает о Спартанцах.
То же ложное представление о роли Демосфена проводит Диодор и в рассказе о Пилосском эпизоде войны — здесь он является стратегом; сообразно с этим он и совершает поход на Пилос; о собственной цели экспедиции мы не находим у него ни слова. Придавая Демосфену значение самостоятельного полководца, Диодор, вполне правильно понимая Фукидида, предполагает, что он намеревался с самого начала пойти на Пилос[4], и заставляет его прямо направиться туда. Опять таки сообразно с этим он не говорит ничего о том, что корабли Афинян отправились из Пилоса дальше, оставивши Демосфена с незначительным отрядом. Это представление совершенно отлично от Фукидидовского. Я думаю, что это отличие объясняется исключительно тем, что Диодор выпустил наиболее существенные подробности Но само по себе возможно и другое предположение. Диодор мог следовать другому источнику и из него заимствовать и самую ситуацию. Что у него, кроме Фукидида, был и еще источник, этого я отрицать не буду, так как это подтверждается целым рядом признаков — прежде всего опять таки цифрами; по Фукидиду (IV. 5. 2) Афиняне закончили работы по укреплению Пилоса в 6 дней, по Диодору в 20. Müller–Strübing[5] пытается согласовать эти различные цифры, полагая, что все войско работало 6 дней, а затем оставшиеся солдаты делали то же в «стальные 14 дней. Как бы мы ни толковали Диодора, он говорит, что все войско закончило всю работу в 20 дней — и эту цифру считает признаком большой скорости — это станет ясней, когда я точнее установлю отношение его к Фукидиду, объяснение Müller–Strübing’а противоречит Диодору и становится ни на чем не основанной гипотезой. Так или иначе, но и Müller–Strübing здесь принимает отдельный от Фукидида источник. Я далеко не придаю особого значения разнице в цифрах, но не могу отрицать этого значения в тех случаях, когда Диодор дает их там, где Фукидид цифр вообще не дает — свои 12000 человек он взял откуда нибудь; у Фукидида ни этой ни какой бы то ни было цифры войска нет. Конечно, явно Диодор этого не говорит, но из его слов следует понимать снаряжение Спартанцев, как акт поспешный. У Фукидида они далеко не так торопятся — они не желают себе испортить праздник — ϰαὶ ἅμα πονθανόμενοι ἐν ὀλιγωρίᾳ ἐποιοῦντο… ϰαὶ τι ϰαὶ ὁ στρατὸς ἔτι ἐν ταῖς Ἀθήναις ὢν ἐπέσχε [да и полученное известие мало их встревожило … задержало их и то, что войско их все еще находилось в области Афин] (IV. 5. 1); находившиеся в Аттике войска, услышав о нападении на Пилос, действительно поспешили вернуться домой ϰατὰ τάχος [как можно быстрее], но и сам Фукидид не уверен в том, что именно это их заставило спешить — по крайней мере, он прибавляет другую причину: у Пелопоннесцев не было провианту. Когда войска вернулись, и тут они еще неособенно спешат. Спартиаты идут к Пилосу сейчас — но остальные Лакедемоняне предпочитают отдохнуть. Сами Спартиаты не считают положения требующим безотлагательного общего движения. Они распускают остальных Пелопоннесцев, а затем опять требуют помощи. Вероятно, они должны были распустить союзников, но это только покажет, что и вообще на Пелопоннесе попытка Демосфена не вызвала особого волнения. Если Афинские стратеги были так близоруки, что заявляли Демосфену — πολλὰς εἶναι ἄϰρας ἐρήμους τῆς Πελοπόννησου, ἢν βούληται χαταλαμβάνων τήν πόλιν δαπανᾶν [в Пелопоннесе необитаемых мысов много для того, чтобы вводить государство в расходы, если ему это желательно] (IV. 3. 3), то почему бы быть более дальновидными Пелопоннесцам?
Диодор, наоборот, напирает на ярость, в которую пришли Пелопоннесцы при мысли о том, что Афиняне захватили клочок Пелопоннесской земли. Мне думается, что ярость эта совершенно не исторична. Афиняне не раз брали Пелопоннесские φρούρια [укрепления]; правда, им не удавалось держаться в них, но ведь вопросом еще было, удержатся ли они в Пилосе.
В связи с общим представлением Диодора — в данном случае его источника — находится отсутствие упоминания о возвращении войска из Аттики. Сколько раз объяснял он уход Пелопоннесского войска нападением Афинян на Пелопоннес — только тут он не пользуется этим мотивом, не пользуется потому, что не упоминает и самого нападения — в первый раз за всю войну. Это не может быть случайно; этим он пожертвовал в пользу нового источника, пленившего его живой картиной стихийного движения Пелопоннесцев, вызванного негодованием против Афинян, которые, не осмеливаясь спасать свою же разоряемую страну, заняли место на самом Пелопоннесе, пылким изображением отчаянной борьбы, разыгравшейся под Пилосом. Ему он обязан всеми теми фразами, которые рисуют ожесточение Пелопоннесцев — я вовсе не думаю, что он их списал из этого источника; достаточно, если он взял из него общий тон и фон картины.
Далее, из того же источника заимствовано сведение о предложении обменяться пленными, отпустить равное количество военнопленных в обмен на находящихся на Сфактерии и связанное с ним рассуждение.
Наконец, из него же, вероятно, взято и известие о том, что пленных на Сфактерии взяли τῇ σπάνει τῶν ἀναγϰαίων [доведя до крайности отсутствием необходимого] — , чем сразу уничтожается вся роль Клеона. Вообще, вся история Клеона совершенно опущена — только в конце концов он вдруг появляется в фразе; пленные ὑπὸ Κλέωνος τοῦ δημαγωγοῦ στρατηγοῦντος τότε δεθεντε; ἤχθησαν εἰς τὰς Ἀθήνας [демагогом Клеоном, который тогда командовал, были приведены в цепях в Афины][6], взятой из Фукидида (IV. 39. 3) — вероятно, под влиянием источника, либо тоже его опустившего, либо представлявшего себе дело, как долговременную осаду, голодом заставившую Спартиатов сдаться. У Фукидида о голоде не может быть речи — после сдачи ἠν σῖτος ἐν τῇ νήσῳ, ϰαὶ ἀλλα βρώματα ἐγϰατελήφθη [на острове был захвачен хлеб и другая пища] (IV. 39. 2).
Если, таким образом, у Диодора, кроме или помимо Фукидида, есть другой источник, то постараемся выяснить себе, какую он себе рисует ситуацию и возможна ли она при сделанном нами предположении, что этот источник не удалял из Пилоса Афинского флота. Лакедемоняне собирают войско не только сухопутное, но и морское и осаждают город не только с суши, но и с моря. С моря они входят в рейд Пилоса — спрашивается, что же делают при этом Афинские корабли? ничего. Я, конечно, очень не много понимаю в морском деле, но достаточно вспомнить хотя бы недавнее дело под Сантьяго, чтобы и не специалисту понять, что войти в рейд, где находятся вражеские корабли далеко не легко, что сделать этого без боя нельзя. Если же теперь вспомнить местные условия — крайнюю узость входа в рейд — , если вспомнить все те преимущества, которые имеют в военно–морском деле Афиняне, то станет ясно, что вход в гавань становится почти невозможным… но ведь боя то не было, корабли исчезли; ситуация при присутствии кораблей становится немыслимой.
С другой стороны, тот же результат следует из самых слов Диодора. Корабли Пелопоннесцев были поставлены у входа в рейд так, ὅπως διὰ τούτων ἐμφράξωσι τὸν εἴσπλουν τῶν πολεμίων [чтобы предотвратить попытку врагов прорваться] — но ведь дело не в εἴσπλους [вход в гавань], враги в самой гавани и находятся; если думать о врагах, которые придут вновь, о новом отряде, то едва ли тогда положение станет возможным — между двумя флотами Спартанцам это положение придется оставить. Очевидно, источник, которому следует Диодор, не знает о флоте в гавани, и рисует себе положение таким же, как и Фукидид. А тогда мы получим новую трудность — получим противоречие в одном источнике. Таким образом, анализ текста заставляет нас прийти к первому высказанному нами объяснению: Диодор по своей небрежности выпустил слово об уходе флота — и, конечно, затем, когда ему флот понадобился, не рассказал о возвращении; работая чисто механически, он в этом последнем случае спокойно написал, что Афиняне победили кораблями, не задаваясь вопросом, откуда они взялись.
Доказательство этого происхождения текста Диодора лежит в самом тексте. Демосфен, рассказывает Диодор, высадился в Пелопоннесе ἔχων δὲ τότε ϰαὶ ναῦς πολλὰς ϰαὶ στρατιώτας ἱϰανοὺς ἐν εἴϰοσι ἡμεραις ἐτείχισε τὴν Πύλον [и имея тогда и много кораблей и достаточно войско, за двадцать дней окружил стеной Пилос]. Это τότε [тогда] не имеет в тексте Диодора никакого смысла — само собой понятно, что это было тогда. Смысл оно могло иметь только при подразумеваемом противоположении другого мнения; как в том же Пилосском эпизоде Диодор, говоря ὑπὸ Κλέωνος… στρατηγοῦντος τότε [Клеоном … который был тогда стратегом], словом τότε [тогда] противополагает то время, когда были взяты Спартиаты, другому более раннему времени, когда стратегом был не Клеон, а Демосфен, так и здесь он под τότε понимает то время, когда Демосфен строил укрепление Пилоса, в противоположность другому, конечно, более позднему времени, когда он защищал свои укрепления, когда у него не было ни многих кораблей, ни достаточного количества солдат, т. е. предполагает опять таки то же положение, которое рисует Фукидид.
Тогда весь рассказ получает связность и цельность — и начало и продолжение его взяты из одного источника, в котором Диодор делал крайне необдуманные выпуски и не менее необдуманные вставки из других источников, как и некоторые совершенно произвольные изменения.
Таким произвольным изменением я считаю сообщение Диодора о псефизме, которой Афиняне постановили оставить пленных в живых, если Лакедемоняне не пожелают прекратить войну, и убить их, если они предпочтут продолжать ее. Близость к Фукидиду очевидна. Ἐψηφίσατο [Постановили] Диодора равняется ἐβούλευσαν [решили] Фукидида (IV. 41. 1); φολάττειν αὐτοῦς [охранять их] у Диодора равняется δεσμοῖς αὐτοὺς φυλάττειν [охранять их в цепях] у Фукидида (δεσμοῖς [в цепях] выпущено, потому что только что было сказано, что Клеон увел пленных δεθεντας [скованными]), но отклонение заключается в том, что Афиняне решили убить пленных не в случае продолжения войны, а в случае нового вторжения в Аттику. Версия Диодора стоит в противоречии с его дальнейшим изложением: война продолжается, а пленные не убиты.
Раньше, чем оставить Пилосский эпизод, подсчитаем, что выпустил из Фукидида и что оставил Диодор. Он выпустил: 1) уход Афинского флота из Пилоса, 2) приход его в Пилос, 3) всю историю политической борьбы в Афинах, 4) всю историю действий, клонившихся к взятию Сфактерии — т. е. выпустил самое существенное, и рядом с этим он оставил подвиг Брасида (и вставил рассуждение по поводу его — вставил ради παράδοξον [парадокса]), оставил рассуждение Фукидида о том, как случилось, что ἐς ταῦτα περιέστη ἡ τύχη ὥστε Ἀθηναίους μὲν ἐϰ γῆς[τε] ϰαὶ ταύτης Λαϰωνινῆς ἀμύνεσθαι ἐϰείνους (sc. Λαϰεδαιμονίους) ἐπιπλέοντας, Λαϰεδαιμονίους δὲ ἐϰ νεῶν τὲ ϰαὶ ἐς τὴν ἑαυτῶν πολεμίαν οὖσαν ἐπ᾿ Ἀθηναίους ἀποβαίνειν [так переменилась судьба: афиняне отбили натиск лакедемонян на суше, и притом в самой Лаконике, тогда как лакедемоняне действовали против афинян на море, пытаясь высадиться с кораблей на своей собственной земле, которая теперь стала для них неприятельской] (Thuc. IV. 12. 3. Diod. XII. 62. 7) — оставил, конечно, ради того же παράδοξον[7]. Он выпустил наиболее существенное, но с жадностью ухватился за наиболее эффектное.
В 65 главе Диодор рассказывает все, что может рассказать о Никии, о том, как он ἐπόρθησε τοὺς Λαϰεδαιμονίων συμμάχους [грабил лакедемонских союзников] — до хронологии ему дела нет.
В истории осады Мелоса Диодор, кроме непосредственно сюда относящегося отрывка из Фукидида (III. 91. 1. 2), воспользовался и другим (V. 84. 2); из этого последнего он заимствовал указание на то, что жители Мелоса ἄποιϰοι [колонисты] Лакедемонян и что остров единственный из Циклад не повиновался Афинянам ὥσπερ οἱ ἄλλοι νησιῶται [как остальные островитяне] (Thuc. 1. 1.).
Из Мелоса Никий отправляется в Ороп, из Оропа в Танагру; там происходит битва, затем Никий грабит Локриду. Все это точно так же описано у Фукидида, но дальше Фукидид рассказывает, что Никий вернулся домой, у Диодора этого нет — у него поход против Коринфа на первый взгляд составляет непосредственное продолжение того же ряда действий. Но это только небрежность Диодора, на самом деле он рассказывает о приготовлениях, как приготовлениях к новому походу; если союзники и могли прислать к Никию на кораблях в Локриду (хотя не ясно будет, что он пока делал), то собрать многочисленное ополчение гоплитов он мог только в Афинах. И здесь Диодор выпустил существенную черту, так как ему пришлось в своем рассказе перескочить чрез значительное число глав. Нового он прибавил число 40 кораблей союзников, которого у Фукидида нет.
Далее идет поход на Коринф, представляющий собой до нельзя сжатое изложение Фукидида; δυσί μάχαις ϰρατήσας [победив в двух сражениях] не совсем точно передает Фукидидовское описание происходившей одновременно на двух флангах битвы (IV. 42 sqq.).
В описании экспедиции против Кроммиона вопреки Фукидиду прибавлены слова ϰαὶ τὸ φρούριον ἐχειρώσατο [и захватил крепость]. Написал ли это Диодор, если позволено так выразиться, по инерции, или имел здесь особый источник, не могу решить; вероятней второе, так как и кроме того есть значительное отступление в числе убитых на каждой из боровшихся под Коринфом сторон.
Зато в походе против Киферы отступлений от Фукидида (IV. 53 sq.) нет; точно по Фукидиду упомянувши о грабеже Пелопоннесского побережья, Диодор переходит к история взятия Фиреи. Но здесь возникают значительные затруднения, раскрытые до известной степени Müller–Strübing’ом[8]).
И здесь, как и столько раз раньше, Диодор выпускает сообщенный Фукидидом факт избиения Эгинетов. Müller–Strübing, как и в случае Самоса, утверждает, что Фукидид ничего об этом не сообщал, а что заметка есть измышление досужого интерполятора. Как и там, мы уклонимся от решения самого вопроса, так как не видим возможности доказать положение Müller–Strübing’а. Понятно, верность этой гипотезы только подтверждала бы верность высказанного нами предположения относительно близости Диодора к Фукидиду — во всяком случае, с точки зрения Müller–Strübing’а здесь посредствующее звено является совершенно излишним.
Текст Диодора в лучших рукописях читается следующим образом: οἱ δὲ Ἀθηναῖοι τὸν μὲν Τάνταλον δήσαντες ἐφύλλαττον μετὰ τῶν ἄλλων αἰχμαλώτων ϰαὶ τοὺς Αἰγινήτας [афиняне с одной стороны сковав Тантала охраняли вместе с другими пленными и эгинетами]; некоторые рукописи прибавляют ἐν φυλαϰῇ ϰατεῖχον [держали под стражей]. Ни то ни другое чтение не дает правильного смысла. Не только одно μὲν [с одной стороны] (ему в крайнем случае могло бы отвечать и ϰαὶ [с другой стороны])[9] требует противоположения, его требует еще более выдвинутое вперед Τάνταλον. Очевидно, если Тантала ἐφύλαττον [охраняли], то с Эгинетами сделали что нибудь другое. Правда, это другое могло заключаться в том, что их ἐφυλαττον не μετὰ τῶν ἄλλων αἰχμαλώτων [с другими пленными] — ясно, что имеются в виду другие пленные Спартанцы, как и говорит Фукидид — , но тогда 1) вероятней был бы другой порядок слов: ex. gr. οἱ δὲ Ἀθηναῖοι τὸν μὲν Τάνταλον μετά τῶν ἄλλων αἰχμαλώτων δήσαντες ἐφύλαττον, ϰαὶ τοὺς Αἰγινήτας τοῖς συμμάχοις ἐς φυλαϰὴν ἔδοσαν [афиняне с одной стороны Тантала вместе с другими пленными сковав охраняли, тогда как эгинетов отдали под стражу союзникам], 2) и в дополненном рукописями чтении противоположения нет, не указан тот специальный способ охранения пленных, который противополагался бы способу охранения Тантала. Это доказывает, что чтение дополняющих текст рукописей есть попытка объяснительной интерполяции, для нас нисколько не обязательная. Остается нам этот пропуск дополнить.
Такую догадку предлагает Müller–Strübing, исходя из предшествующего текста Диодора и из места Аристотеля (Rhetor. II. 22. 139 6 a.). У Диодора мы читаем ϰαὶ Θυρέας μὲν… ἐϰπολιορϰήσας ἐξηνδραποδίζετο ϰαὶ ϰατέσϰαψε, τοὺς δ᾿ ἐν αὐτῆ ϰατοιϰοῦντας Αἰγινήτας.., ζωγρήσας ἀπήγαγεν εἰς τὰς Ἀθήνας [и Фирею … взяв осадой поработил и срыл до основания, поселенных же в ней эгинетов … пленив отвел в Афины]. Müller–Strübing находит затруднение в слове ἐξηνδραποδίζετο [поработил]. Во первых, его смущает отсутствие при нем объекта. Если я только верно понял Müller–Strübing’а, это не должно нас затруднять. Объектом служит слово Θυρέας; название города таким дополнением служит, например, у Геродота (VI. 94) и Ксенофонта (Hellen. II. 1. 15. Λύσανδρος… Κεγχρείας ϰατὰ ϰράτος αἱρεῖ ϰαὶ ἐξηνδραπόδισεν [Лисандр … взял Кенхреи приступом и поработил]); Диодор в этой замене жителей города названием города идет и гораздо дальше; XII. 80. 5. он пишет τήν τε Μῆλον ἐϰπολιορϰήσαντες ἡβηδὸν[10] ἀπέσφαξαν [и взяв осадой Мелос, перебили молодых]. Далее критик не понимает, кого продал в рабство победитель. «Женщин и детей?», спрашивает он, но едва ли они были в городе; они должны были уйти в горы с Спартанским гарнизоном. Да, но, во первых, они могли не успеть, во вторых, в Платеях положение было не лучше, а там все таки женщины были (какие, это все равно), в третьих важно не то, было ли это на самом деле, а то, мог ли это написать Диодор.
Остается третье возражение — действительно существенное: sie (женщины) waren doch immer ἐν αὐτῆ οἰϰοῦντες Αἰγινῆται und konnten also nicht durch das δέ von dem zu ἐξηνδραποδίσατο zu ergänzenden Object unterschieden, ja ihm entgegengesetzt sein [они (женщины) были всегда в числе живущих там эгинетов и не могли из–за частицы δέ (же) отделяться от дополнительного от «поработил» объекта, ему противопоставляться]. Несомненно, грамматическая форма крайне не ловка и требует либо исправления либо объяснения. Возможно и то и другое, благодаря сопоставлению с соответствующим местом Фукидида: οἱ Ἀθηναῖτοι… αἱροῦσι τὴν Θυρέαν [афиняне … взяли Фирею] (раньше сказано τὴν ἄνω πόλιν, ἐν ᾗ ᾤϰοον [верхний город, где жили эгинеты]) ϰαὶ τήν τε πόλιν ϰατεϰαυσαν[11] ϰαὶ τὰ ἐνόντα ἐξεπόρθησαν, τούς τε Αἱγινήτας… ἄγοντες ἀφίϰοντο ἐς Ἀθήνας…. ϰαὶ… Τάνταλον… ἐζωγρήθη γὰρ ϰτλ [и сожгли город и разорили имущество и ведя эгинетов, прибыли в Афины… и… Тантал… попал в плен, ибо и т. д.]. Сходство и в словах, и в фактах, и в построении фразы так велико, что заимствование мне кажется несомненным. Если это так, то сами собой возникают две возможности: 1) мы исправим текст и будем вместо ἐξηνδραποδισαντο [поработили] читать ἐξεπόρθησαν [разорили], причем будем предполагать небрежность писца, который заменил первое вторым и вследствие одинаковых начальных звуков и по привычке к соединению понятий ἐξεπολιόρϰησαν и ἐξηνδραποδίσαντο. 2) предположим, что сам Диодор увлекся этой невольной ассоциацией понятий и, списывая, заменил более обычным ἐξηνδραποδίσαντο менее обычное ἐξεπόρθησαν.
Аристотель сообщает (1. 1.), что можно сказать в речи в похвалу или порицание Афинян — ψέγουσιν… ὅτι τοὺς Ἕλληνας ϰατεδουλώσαντο, ϰαὶ τοὺς πρὺς τὸν βάρβαρον ἀριστεύσαντας ϰαὶ συμμαχεσαμένους ἠνδραποδίσαντο, Αἰγινήτας ϰαὶ Ποτειδαιάτας, ϰαὶ ὅσα ἄλλα τοιαῦτα, ϰαὶ εἴ τι ἄλλο τοιοῦτον ἁμάρτημα ὑπάρχει αὐτοῖς [их порицают за то… что они поработили греков и обратили в рабство эгинетов или потидейцев, сподвижников и союзников своих в борьбе против варваров, и вообще порицают за все их прегрешения этого рода]. Здесь прямо и ясно сказано, что Эгинеты были проданы в рабство. Но точно также сказано, что были проданы и Потидейцы. Müller–Strübing исправляет текст на том основании, что Потидейцы, по Фукидиду, не ἠνδραποδίσθησαν [были порабощены] — , но точно также по Фукидиду не случилось этого с Эгинетами. Свидетельство нужно или целиком брать или целиком отбрасывать. Да и что делать с местом, в котором приходится 1) выбросить несколько слов, 2) вставить одно слово, 3) переставить два слова, для того, чтобы получить требуемый смысл? Если это так, то я не вижу основания, по которому мы в одном месте выбросим ἠνδραποδίσαντο [поработили] и вставим его в конце, где пропуск действительно есть[12]. А если и это так, то при общем несомненном сходстве с Фукидидом, признаваемом и Müller–Strübing’ом мы должны считать наиболее правильным продолжить текст Диодора по Фукидиду ϰαὶ τοὺς Αἰγινήτας ἀπεϰτειναν πάντας διὰ τὴν ἀεί ποτε ἔχθραν [и эгинетов перебили из–за всегдашней вражды] (последнего Диодор ни в каком случае не выпустил бы, хотя дал бы его в другой форме).
Замечу мимоходом, что Plut. Nic. VI нисколько не говорит в пользу взгляда Müller–Strübing’а. Плутарх не рассказывает истории Эгинетов, а только перечисляет подвиги Никия. Никий и не убил Эгинетов, а только привел их в Афины — поэтому только то об этом и рассказывается.
Переходя к истории нападения Афинян на Мегару, мы сейчас же наталкиваемся на серьезное критическое затруднение. Диодор начинает: Μεγαρεῖς θλιβόμενοι τῷ πολέμῳ τῷ πρὸς τοὺς Ἀθηναίους ϰαὶ τῷ πρὸς τοὺς φυγάδας [мегаряне, угнетаемые войной с афинянами и изгнанниками] — и затем следует новая фраза, имеющая свое подлежащее и свое сказуемое; очевидно, к данному придаточному нет главного предложения. Codex Venetus (у Vogel’я M.) читает вместо θλιβόμενοι [угнетаемые] — ἐθλίβοντο [угнетались], но из дальнейшего видно, что это только конъектура, как ту же конъектуру сделал Stephanus. Фактически scriptura codicis veneti нас все таки не impedit, ne quid de defectu…. suspicemur [не останавливает подозревать повреждение], как пишет Wesseling (a. 1.). Что то несомненно выпало. Сейчас же после выписанной фразы Диодор продолжает: διαπρειβευσάμενοι δὲ πρὸς ἀλλήλους [отправляя послов друг к другу] — это может значить: 1) что Мегаряне, Афиняне, изгнанники обменялись посольствами, 2) что ими обменялись Мегаряне и Афиняне, 3) Мегаряне и изгнанники, 4) Афиняне и изгнанники — т. е. ровно ничего не значит. В выпавшем главном предложении должно было стоять что нибудь, дававшее более точный смысл дальнейшему. Отлично годилась бы для этой цели — mutatis mutandis [с соответствующими изменениями] — фраза Фукидида (IV. 66. 1) ἐποιοῦντο λόγους ἐν ἀλλήλοις ὡς χρὴ δεξαμένους τοὺς φεύγοντας μὴ ἀμφοτέρωθεν τὴν πόλιν φθείρειν [стали между собою говорить, что для избавления города от двойной беды необходимо возвратить изгнанников]. Выпуск мы заметили несколькими строками раньше, выпуск мы констатируем теперь — я думаю, что это обилие пропусков в тексте нисколько не будет подрывать их вероятности, а наоборот будет подкреплять ее, если только мы не будем сваливать вины на переписчика, а предположим чисто механическое повреждение текста — пятно на данной странице — я не думаю, чтобы повреждена была самая бумага, потому повреждение обратной ее стороны не может быть нами констатировано.
Наше дополнение из Фукидида выиграет в вероятности, когда мы докажем, что Диодор и здесь следовал Фукидиду; мне кажется, что, не смотря на крупные фактические отличия, мы должны это предположить: фактические отличия обязаны своим происхождением небрежности Диодора.
Враги изгнанников обещают Афинянам προδώσειν τὴν πόλιν [предать город] — это совершенно верно по Фукидиду. Диодор однако выпустил из Фукидида указание относительно того, что Афиняне должны сначала занять τὰ μαϰρὰ τείχη [длинные стены]. Туда они и направляются. Диодор заставляет их войти в город. Изменники впускают их — и Диодор говорит ἐντὸς τειχῶν [внутрь стен]; Диодор несомненно полагает, в город, иначе понимать текста его нельзя, но самый выбор выражения показывает, что Диодор все таки следует Фукидиду; да, действительно ἐντὸς τῶν τειχῶν [внутрь стен], а не εἰς τὴν πόλιν [в город] впустили Мегарские изменники Афинян; μαϰρὰ τείχη не окружали города и не входили в него как часть; они только соединяли город с Нисеей; в самый город вели особые ворота. Это ясно и из дальнейшего; когда Афиняне входят, являются в качестве борющейся стороны Лакедемоняне; из Диодора не ясно, откуда они берутся; затем, когда Мегаряне собираются их оставить — συνέβη τοὺς φροροῦντας τὰ μαϰρὰ τείχη ϰαταλιπεῖν [случилось, что караульные оставили длинные стены]; очевидно это φρουροῦντες [караульные] есть те же, которые боролись, очевидно, что они были в μαϰρὰ τείχη [длинных стенах] — т. е. ситуация та же, что и у Фукидида, хотя Диодор плохо ее сознает. У него в месте, где происходит борьба, находятся Мегаряне вообще. Измена становится явной; одни становятся на сторону Лакедемонян, другие Афинян — происходит борьба; всего этого у Фукидида нет, но едва ли это у Диодора больше чем фраза. Как и чем кончается борьба, у него не сказано, да и вообще она не кончается; διόπερ τῶν Λαϰεδαιμωνίων ἐγϰαταλείπεσθαι μελλόντων ὑπὸ τῶν Μεγαρέων [поэтому когда стало казаться, что лакедемоняне будут оставлены мегарянами] только неудачно передает то, что, по Фукидиду, казалось Лакедемонянам. То, что кто–то сказал: τοὺς βουλομένους τίθεσθαι τὰ ὅπλα μετὰ Ἀθηναίων ϰαὶ Μεγαρεων [любой желающий может взяться за оружие на стороне афинян и мегарян][13] — достаточная причина для того, чтобы Лакедемоняне думали, что Мегаряне их оставят, но не для того, чтобы они это действительно сделали. Я написал: «кто–то сказал» — именно кто–то: Диодор добросовестно списывает у Фукидида: ἐϰήρυξέ τις ἀφ᾿ ἑαυτοῦ [кто–то от себя объявил] (τῶν Ἀθηναίων ϰήρυϰα ἀφ᾿ ἑαυτοῦ γνώμης ϰηρύξαι [афинский глашатай без специального приказа объявил] (Thuc. IV. 68,3).) Диодор свободно рисует картину занимаемого призванными одной стороной врагами города и открытие заговора (ϰαταφανοῦς δὲ τῆς προδοσίας γενομένης ϰατὰ τὴν πάλιν [когда о предательстве стало известно всему городу] — еще бы она не стала ϰαταφανής [известна], когда врагов в самый город ввели) — все это взято из Фукидида же, с той разницей, что там разгадавшие заговор этого не выдают.
Далее Диодор рассказывает, как Афиняне окружили город рвом, как они затем получили из Афин ремесленников и, благодаря, им выстроили вокруг города стену — и это у Фукидида есть, но только не в этом схематическом порядке; Диодор самостоятельно, но неверно, провел его.

---

[1] Oberhummer, Akarnanien 105. пр. 1.
[2] Aristophanes und die historische Kritik pg. 484 sqq. ,5)
[3] Hermes XI. 17.
[4] См. Müller–Strübing. Aristophanes u. die historische Kritik 659.
[5] Jahrb. f. phil. 131 pg. 343 пр.
[6] Выражение Диодора очень подходит к замечанию Schol. ad Aristoph. Equites 1053… αἰχμαλώτους τοὺς τ΄, οὕς ἐλαβε Δημοσθένης…, ἤγαγε δὲ Κλέων [пленных числом 300, которых захватил Демосфен, привел Клеон], но это сходство случайное; здесь мы у схолиаста не имеем непосредственного источника, а перифраз соответствующего стиха Аристофановской комедии
ἢγαγε (sc. ὁ ἱέραξ) συνδήσας Λαϰεδαιμονίων ϰοραϰίνους.
[привел (ястреб) скованными лакедемонских воронов]
[7] Как образец такого παράδοξον он и приводит свое рассуждение о щите Брасида; лаконофильской окраски тут нет. Ranke Weltgeschichte III. 2. 43.
[8] Thuk. Forschungen pg. 207. sqq.
[9] Cp. Kühner, ausführliche Grammatik II. 813,
[10] Vogel вставляет πάντας [всех] — при ἡβηδόν [молодых] оно не необходимо (Ср. Диод. III. 54. 4), во всяком случае следовало бы не ἅπαντας [всех], а ἄνδρας [людей].
[11] Müller–Strübing (1. 1.) весьма остроумно предлагает вместо ϰατέϰυσαν [сожгли] читать по–новогречески почти одинаково звучащее ϰατάσϰαψαν [разрушили].
[12] XII. 65· 4. Vogel печатает… οὗτοι μὲν (sc. οἱ Ἀθηναῖοι) ἐπεπορεύοντο τὴν χώραν πορθοῦντες, τῶν δὲ Θηβαίων ἐϰβοηθούντων, συνάψαντες αὐτοῖς μάχην οἱ Ἀθηναῖοι… Ἐνίϰησαν [они (афиняне) следовали, разоряя страну, по прибытии же на помощь фиванцев сразившись с ними в битве афиняне … Победили]. При этой интерпункции Ἀθηναῖοι [афиняне] невозможно; мы можем однако поставить после πορθοῦντες [разоряя] точку, и тогда Ἀθηναῖοι станет возможным, хотя будет все таки лишним.
В той же главе в § 7 мы читаем αὐτὸς δὲ (sc. Νιϰίας)… ἑπανῆλθεν εἰς τὰς Ἀθήνας μετὰ δὲ ταῦτα… ναῦς ἀπέοτειλαν ϰτλ [сам же (Никий) возвратился после этого … послали корабли и т. д.]. Кто ἀπέοτειλαν [Кто послал]? Конечно, Афиняне, но это грамматически и должно быть сказано и здесь, очевидно, выпало — и в таком случае становится весьма вероятным, что, будучи написано на полях, оно попало в первое из указанных нами мест и должно быть там выброшено.
[13] Текст здесь испорчен; раз Мегаряне на стороне и Лакедемонян и Афинян, нельзя приглашать их τίθεσθα τὰ ὅπλα μετὰ Ἀθηναίων ϰαὶ Μεγαρέων [взяться за оружие на стороне афинян и мегарян] — уж не говоря о том, что нельзя приглашать τοὺς βουλομίνους Μεγαρεῖς τίθεσθαι τὰ οπλα μετὰ Μεγαρέων [желающих взяться за оружие мегарян на стороне мегарян]. Фраза целиком заимствована из Фукидида; поэтому следует писать τοὺς βουλομένους τῶν Μεγαρέων [желающих из мегарян]; ϰαὶ [и] явилось впоследствии, когда Μεγαρέων попало в не принадлежащее ему место.