§ 3. Сицилийские события

Возвратимся теперь к событиям истории Сицилии, которые Диодор описывает раньше всех других событий данного года. Хронологического основания здесь быть не может, так как события, рассказанные у Диодора занимают далеко больше года.
Мы видели, что для событий Сицилийской истории Диодор имел свои специальные источники. Вполне естественно, поэтому ожидать, что, возвращаясь к ней, он не оставит без внимания этих своих источников; естественно также, что он не отбросит и Фукидида, которым так усердно пользовался до тех пор. И действительно, мы можем вполне ясно отличить в его изложении два источника.
Рассмотрим сначала его отношение к Фукидиду.
Тут прежде всего нам следует устранить одно, возникшее на основании порчи текста недоразумение, приведшее к неверным заключениям Holm’а[1] и не оставшееся без влияния и на труд Freeman’а[2], хотя он мог пользоваться и исправленным текстом в издании Vogel’а.
В старых изданиях Диодора XII, 54 печаталось: Афиняне послали в Сицилию ναῦς ἑϰατόν [сто судов]; к ним присоединились там на месте опять таки сто; затем Афиняне прислали еще сорок, так что образовался флот, состоявший из νεῶν πεντήϰοντα διηϰοσίων [двухсот пятидесяти] — по рукописи A (Coislinionus) πεντήϰοντα ϰαὶ τρείς [пятидесяти трех].
Holm на основании чтения этих изданий и отметил необыкновенно высокое число кораблей и, сопоставивши известную из Дионисия страсть Эфора к высоким цифрам, усмотрел здесь след его влияния.
Текст старых изданий есть текст всех рукописей, но древнейшая и лучшая рукопись cod. Patmius читает в указанных местах оба раза вместо ἑϰατόν — εἴϰοσι [сто — двадцать] и вместо πεντήϰοντα ϰαὶ διαϰοσίων — ὀγδοήϰοντα [двухсот пятидесяти — восьмидесяти]. Это одно не доказывало бы еще верности этого чтения. Григорий Хиосский, надпись которого есть на рукописи, исправил в ней многое — он мог и исправить цифры по Фукидиду, как мог это сделать кто нибудь и раньше его. Но правильность чтения Патмосской рукописи доказывается самым текстом. Чтение других рукописей ведет к противоречию: Афиняне сразу послали 100 кораблей, к ним присоединилось 100 Сицилийских — образовался флот из 200 кораблей — затем Афиняне посылают еще 40 (эти сорок даются всеми рукописями и подтверждается подведенной в них суммой 250 — круглое число) чтобы γενναιότερρν ἅπτεσθαι τοῦ πολέμου [чтобы вести войну наиболее энергично]. Когда послано сразу 100 кораблей, то, желая действовать более энергично, не посылают 40, тем более, что флот состоит уже не из 100, а из 200 кораблей. Это γενναιότερον ἅπτεσθαι [наиболее энергично] — значит более γενναίως [энергично], чем раньше, возможно только при увеличении числа посланных кораблей. Чтение Патмосской рукописи вполне отвечает этому условию и вдобавок отвечает и Фукидиду (III. 86. 1). За то неправ Vogel, вопреки всем рукописям читающий в 5-ой точке той же главы вместо Σιϰελῶν Σιϰελιωτῶν (конъектура Wesseling’а)[3]. Фукидид знает среди союзников Афинян Сицилийских варваров Сикелов (III. 103. 1). Описывая битву при Милах, он говорит об участии союзников (III. 90. 2). Далее (IV. 25. 9) он рассказывает о том, как Сикелы помогли Наксосцам против Мессенян; участие Сикелов не подлежит сомнениям. Обозначение πλησιόχωροι Σιϰελιῶται [соседние сикелиоты] ничего не говорит. Диодор назвал бы город — ведь греки только в городах жиля. Правда, мы получим не то, чего мы ожидали бы по Фукидиду — у него Сикелы, по крайней мере, часть их, за Афинян, но это не единственное отступление от Фукидида в данном эпизоде.
Прежде всего нападение на Милы состоялось у Фукидида раньше нападения на Локры, между тем как у Диодора оно следует за ним. Правда, текст Диодора несомненно испорчен[4], но эта временная последовательность остается несомненной. Далее вставлены Диодором цифры убитых и взятых в плен Афинянами врагов. Нападение на Локры разыгрывается у Диодора далеко не так, как у Фукидида — у Диодора дело ограничивается действиями на море, Фукидид говорит о действиях на суше. Точно также отступает Диодор от Фукидида в определении времени приплытия флота Евримедонта и Софокла. Не следует забывать, что Диодор сжал в пределы одного года то, что у Фукидида распространено на несколько лет; естественно он должен был значительно сближать события. Евримедонт и Софокл пришли в Сицилию гораздо позже (Thuc. IV. 48. 6), чем рассказывает об этом Диодор — тем не менее я нашел бы вполне понятным, что Диодор рассказал об их приходе сейчас же после рассказа о падении Мил. Он ведь кроме него ничего больше не рассказывает; сейчас же после приплытия Афинян — τοῦ πολέμου χρονίζοντος [так как война затягивалась] — Леонтинцы мирятся с Сиракузянами — , и Диодор должен был рассказать об Афинских подкреплениях здесь, либо совсем не рассказать о них; он даже мог бы, сделать свое приурочение, руководясь Фукидидом. Следуя своему принципу расположения сообразно Фукидиду, он — сделав все показавшиеся ему нужными пропуски — в порядке изложения Фукидида пришел к рассказу о присылке подкреплений (III. 115); разница только в том, что у Фукидида корабли были посланы, у Диодора они пришли; это легко можно было бы объяснить, тем более, что часть подкреплений под начальством Питодора действительно пришла.
Тем не менее здесь Диодор не следует Фукидиду; во первых, допуская все вышеприведенные соображения, мы все таки не объясним устанавливаемую Диодором хотя бы приблизительную одновременность падения Мил и прихода флота; у Фукидида — при всех пропусках — эти события неодновременны (первое летом, второе зимой). Во вторых — и это важнее — существенна разница в мотивировке посылки новых подкреплений. Диодор прибегает для нее к своему уже указанному γενναιότερον ἀπτεσθαι τοῦ πολεμου [вести войну более энергично], у Фукидида причина ясно и точно указана — Сицилийцы убедили Афинян помочь им[5].
Рядом с этими отступлениями есть целый ряд признаков непосредственной близости Диодора к Фукидиду. Подобно ему он указывает на родство Леонтинцев с Афинянами, на Халкидское происхождение Регия, подобно ему указывает explicite на союз Липарейцев с Сиракузянами (τὰς Λιπαραίων νήσους ϰατεδραμεν διὰ τὸ συμμαχεῖν τοὺς Λιπαραίους τοῖς Συραϰοσίοις [напали на Липарские острова, поскольку те были в союзе с сиракузянами] = Thuc. III 88,4… αἱ νῆσοι… ξύμμαχοι δ᾿ ἧσαν Συραϰοσίων, τεμόντες δ᾿ οἱ Ἀθηναῖοι τὴν γῆν ϰτλ. [Острова эти … состояли в союзе с Сиракузами; афиняне разорили их земли и т. д.]). Одинаковым образом указывает они причину войны — πρόφασιν μὲν φέροντες τὴν τῶν συγγενῶν χρείαν ϰαὶ δέησιν, τῇ δ᾿ ἀληθείᾳ τὴν νῆσον σπεύδοντες ϰαταϰτήσεσθαι [выставляя предлогом то, что помогают связанным с ними кровными узами, на деле же желая завладеть островом#] — Thuc. III. 86. 4 ἴπεμψαν οἱ Ἀθηναῖοι τῆς μὲν οἰϰειότητος προφάσει,… βουλόμεν δὲ μήτε σῖτον ἐς τὴν Πελοπόννησον ἄγεσθαι πρόπειραν τε ποιούμενοι εἰ σφίσι δυνατὰ εἶη τὰ ἐν τῆ Σιϰελίᾳ πράγματα ὑποχείρια γενέσθαι [Афиняне послали эскадру под предлогом старинной дружбы, а на самом деле — чтобы отрезать подвоз оттуда хлеба в Пелопоннес и чтобы выяснить одновременно, не удастся ли захватить Сицилию]. Сходство на этом не останавливается; слова Фукидида о доставке хлеба в Пелопоннес явным образом указывают на место в речи Керкирейцев, склоняющих Афинян к союзу и мотивирующих свою просьбу, между прочими соображениями и тем, что Керкира — τῆς τε γὰρ Ἰταλίας ϰαὶ Σιϰελίας ϰαλῶς παράπλου ϰεῖται, ὥστε μήτε ἐϰεῖθεν ναυτιϰὸν ἐᾶσαι Πελοποννησίους ἐπελθεῖν μήτε ἐνθένδε πρὸς τἀϰεῖ παραπέμψαι [удобно лежит на пути в Италию и Сицилию, благодаря чему она может не пропускать оттуда корабли к Пелопоннесу и равно препятствовать движению пелопоннесского флота в те страны]. И у Диодора этот факт приведен, как иллюстрация поползновений Афинян на Сицилию — Афиняне заключили союз διὰ τὸ τὴν Κέρϰυραν εὐφυῶς ϰεῖσθαι πρὸς τὸν εἰς Σιϰελίαν πλοῦν [по той причине, что Керкира была удобно расположена на морском пути к Сицилии] (ср. Thuc. I. 44. 2) ἅμα δὲ τῆς τε Ἰταλίας ϰαὶ Σιϰελίας ϰαλῶς ἐφαίνετο αὐτοῖς ή νῆσος ἐν τῇ παράπλῳ ϰεῖσθαι [наконец, афинянам казалось удобным положение острова, лежавшего на пути в Италию и Сицилию]. Что касается выражения употребленного Диодором — Ἀθηναῖοι δὲ ϰαὶ πάλαι μὲν ἧσαν ἐπιθυμηταὶ τῆς Σιϰελίας διὰ τὴν ἀρετὴν τῆς χώρας [афиняне уже давно желали владеть Сицилией из–за плодородия ее земель], то последние слова, конечно, измышление Диодора — вспомним, как часто он в Сицилийской истории говорит об этом ἀρετή [плодородии], но остальное, хотя не заимствовано из Фукидида, несомненно имеет действительное историческое значение. Подобные же указания и выражения мы имеем у Плутарха (Pericl. XX и особенно Alcibiades XVII); то же течение усматривается и современными исследователями в различных отрывках и намеках Аристофана[6].
Рассуждение о силах и росте Афин, как о причинах, поведших к стремлению завладеть Сицилией, построено главным образом на предшествующем изложении (cp. XII. 38. 40); самое рассуждение, конечно, в значительной мере собственное измышление Диодора, но то, что он вообще рассуждал в данном месте о силах Афинян, о завоевании Сицилии как о завершении идей все–греческого господства Афинян, должно зависеть от источника — и в этом отношении явна связь Диодора с источником крайне запутанного и несомненно неверного рассказа Юстина (IV. 3. 4. Catinienses(?) qui, cum Syracusanos graves paterentur… auxilium ab Atheniensibus petivere qui seu studio majoris imperii, quod Asiam Graeciamque penitus occupaverant, seu metu factæ pridem a Syracusanis classis, ne Lacedaemoniis illae vires accedereut e. q. s. [жители Катаны, страдая от притеснений со стороны сиракузян … попросили помощи у афинян. Афиняне, либо побуждаемые стремлением еще более расширить свою державу, [стремлением], движимые которым они захватили едва ли не всю Азию и Грецию, либо опасаясь, как бы недавно построенный сиракузянами флот не присоединился к лакедемонянам и т. д.] Упоминание Делоса для Диодора нечто вроде постоянного припева — в речи Диокла, где он желает характеризовать могущество Афинян в противоположность всей глубине их падения, он упоминает опять о тех же 10000 талантов (XIII. 21. 3); эта цифра ведет свое начало из Фукидида (II. 13. 3) и перенесена сюда из XII. 80. 1.
Этим приблизительно исчерпаны все общие с Фукидидом элементы рассказа — мы видели, что и здесь заметно влияние не Фукидидовского источника. К нему должен был прибегнуть Диодор для рассказа о Горгии.
В самом переходе к речи о Горгии мы замечаем следы механического перехода от одного источника к другому. Если в самом изложении Диодора следов противоречия нет, то такое противоречие есть несомненно в источниках.
Фукидид рассказывает о посольстве Леонтинцев, но имени послов не указывает. Во всяком случае послы эти приходят просить не о союзе, а о непосредственной помощи; союз заключен уже раньше — на παλαιάν σομμαχίαν [древнюю симмахию] они ссылаются[7].
Диодор вполне точно списывает Фукидида — и у него говорится о βοήθεια [помощи]. Далее он обращается к другому источнику и из него сообщает, что Горгий говорит в Афинах уже не о βοήθεια [помощи], а о συμμαχία [симмахии]. Диодор не стал бы строго отличать — как и в рассказе о союзе Лакедемонян с Митиленейцами, он смешивает два момента — , но писатель, действительно соединяющий в одно целое два своих источника, а не механически их контаминирующий, только что прочтя у Фукидида о уже существующем союзе, не стал бы сейчас же рассказывать о вновь заключенном[8]. Что подобную небрежность мы охотней припишем Диодору, чем Эфору или Тимею, само собой ясно.
Относительно источника сведения о Горгии мы имеем некоторые данные для сравнения. Мы уже указали на то, что второй источник, которым пользовался Диодор, общий у него с Юстином. Для Юстина, как известно, в той или другой инстанции весьма вероятен, как источник, Тимей.
Тимей сообщил и о Горгии и о его посольстве. Дионисий Галикарнасский пишет (De Lys jud. 3): ἥψατο δὲ ϰαὶ τῶν Ἀθήνησι ῥητόρων ἡ ποιητιϰή τε ϰαὶ τροπιϰὴ φράσις, ὡς μὲν Τίμαιός φησι, Γοργίου ἄρξαντος, ἡνίϰα Ἀθήναζε πρεσβεύων ϰατεπληξε τοὺς ἀϰούοντας ἐν τῇ δημηγορίᾳ [По словам Тимея, поэтический и образный стиль проник в красноречие афинян после того, как Горгий, отправленный в Афины послом, поразил своими речами слушателей в собрании]. На основании этого места и полагают, что Диодор заимствовал свое сведение из Тимея[9], но мне кажется, что этот вывод несколько поспешен; ϰατέπληξε τοὺς ἀϰούνοτας [поразил слушателей] Дионисия совпадает с ἐξέπληξε τοὺς Ἀθηναίους [поразил афинян] Диодора, но это сходство ничего не доказывает, так как слово это несомненно внесено в текст Дионисием — это ясно из фразы, предшествующей цитированной нами; ради ее значительного сходства с Диодоровской я здесь ее выпишу — Лизий, говорит он, умел выражать περιττὰ ϰαὶ σεμνὰ ϰαὶ μεγάλα… τοῖς ϰοινοτάτοις χρώνομενος ὀνόμασι ϰαὶ ποιητιϰῆς οὐχ ἃπτόμενος ϰατασϰευῆς. Τοῖς δὲ προτέροις οὐχ αὕτη ἡ δόξα ἧν ἀλλ᾿ οἱ βουλόμενοι ϰόσμον τινα προσεῖναι τοῖς ὅλοις ἐξήλλατον ἰδιώτην ϰαὶ ϰατέφευγον εἰς τὴν ποιητιϰὴν φράσιν, μεταβολαῖς τὲ πολλαῖς χρώμενοι ϰαὶ ὑπερβολαῖς ϰαὶ ταῖς ἄλλαις τροπιϰαῖς ἰδέαις, ὀνομάτων τε γλοττηματιϰῶν ϰαὶ ξένων χρήσει ϰαὶ τῶν οὐϰ εἰωθότων σχηματισμῶν τῇ διαλλαγῇ ϰαὶ τῇ ἄλλη ϰαινολογίᾳ ϰαταηληττόμενοι τὸν ἰδιώτην. Δήλοῖ δὲ τοῦτα Γοργίας τε ὁ Λεωντῖνος ϰτλ [возвышенность, величие, грандиозность даже используя самые распространенные слова и не прибегая к поэзии. Ораторы, ему предшествовавшие, не заслуживают той же похвалы: повсюду ревностно расточая прикрасы, они отказались от простоты ради поэтического языка; они рассыпают с щедростью метафоры, гиперболы, тропы всякого рода, слова необычные и иноземные; они удивляют толпу экстравагантными оборотами и суровостью нового языка. Объявляет это и Горгий из Леонтин и т. д.]. Самое слово ἔϰπληξίς [поразил] для Дионисия особенно характерно[10].
Это сходство мысли и некоторых выражений Дионисия с выражениями Диодора имеет свое значение. Диодор не только сообщает факт, но и высказывает определенный взгляд на значение красноречия Горгия — взгляд несомненно отрицательный. Я думаю, что искать основания этому взгляду в древних для Диодора писателях, Эфоре или Тимее, нет основания. Наши критики, превращая Диодора в простого переписчика, слишком легко забывают, что Диодор человек определенной эпохи, и образованный человек ее; он читает не только Эфоров и Тимеев, он, как и все мы, читает произведения современной литературы. Его время — время аттицизма; и это время, ставившее себе идеалом аттическую простоту, все ухищрения напыщенной риторики, все θεατριϰὰ σχήματα [театральные схемы] должны были и были на самом деле предметом тщательного изучения, ожесточенных нападок с одной, страстной защиты с другой стороны. Диодор стоит в этом движении, оно не могло обойти его. Хронология произведений Дионисия настолько не установлена, что нельзя решиться утверждать, что Диодор мог читать его — , но Дионисий своих тенденций не выдумал, и Диодор мог с ними познакомиться и из других источников — этим несомненно объясняются многочисленные аналогичные суждения, встречающиеся в современной Диодору литературе. Подобно Диодору, Дионисий (ad. Amm. II. 2) указывает на παρισώσεις ϰαὶ παρομοιώσεις ϰαὶ παρανομασίας ϰαὶ ἀντιθέσεις, ἐν αἰς ἐπλεόνασε Γοργίας ὁ Λεωντῖνος [сходное построение частей предложения, созвучия, игру сходными словами и противопоставления, которыми так изобиловали сочинения леонтинца Горгия] — и все эти фигуры он называет μειραϰιώδεις σχηματισμοί [мальчишеским хвастовством] (ad. Amm. II. 17). Другое произведение, вероятно, тоже относящееся к той же эпохе (περὶ Ὕψους 3 pg. 247 Sp.) подобно Диодору заявляет, что известные выражения Горгия осмеиваются; критикуя Платона, (ad. Pomp. II) Дионисий недоволен тем, что иногда речь его теряет обычную простоту, что она ἐναβρύνεται τοῖς Γοργιείοις ἀϰαίρως ϰαὶ μειραϰιωδῶς [в манере Горгия кипит неуместно и ребячливо][11]. Число этих примеров может быть увеличено[12], но и их достаточно, чтобы показать, что Диодор в своей характеристике следует вкусам известной группы своих современников, не прибегая к более древним источникам, хотя и в более древнее время, уже с Аристотеля, в научно–риторической литературе нередко встречаются протесты против крайностей Горгианизма.
Если, таким образом, для объяснения суждений Диодора мы не будем обращаться к Тимею, то посмотрим, есть ли доказательства того, что самый факт заимствован им из него, а для этого вернемся к свидетельству Дионисия.
Конечно, сведения о посольстве Горгия сообщались не у одного только Тимея — одно только совпадение фактов ничего не доказывало бы. И мы имеем другое свидетельство, столь же полно и даже полней нам сообщающее его (Plat. Hipp. moj. 282 B) — здесь сообщается и о том, что Горгий много зарабатывал своим красноречием. (Размер гонорара одинаково с Диодором определяется у Свиды s. v. Γοργίας). Дионисий цитирует Тимея не ради самого факта, а ради высказанного им мнения, против которого он полемизирует. Тимей утверждает, что в Аттику Горгианизм перешел от Горгия, привившего его Аттикам во время своего посольства. Тимей только то и утверждает, что родина и начало Горгианизма в Сицилии. Против этого и восстает Дионисий, доказывающий более раннее и следовательно местное происхождение течения. Тимей исходит из своего патриотизма, точно также как этот патриотизм заставляет его присваивать Сицилии и Лисия (Cic. Brutus 16. Müller F. H. G. I. pg. 216 frg. 96). Но именно то, что несомненно сообщил Тимей, не сообщено у Диодора.
Если это так, то мы вправе предположить, что здесь Диодор исходил не столько из определенного источника, сколько из общераспространенного сведения, которое он мог получить еще в школе, где учился риторике — на это и будет указывать ряд технических терминов, им употребленных, сведение о том, что Горгий изобрел τέχνας ῥητορηϰάς [риторическое искусство], и вообще высокое значение, которое он придает посольству Горгия — заметим, что наши источники этого значения не свидетельствуют (кроме древних риторов, особенно Гермогена). То, что мы о данном времени имеем у Тимея, у Диодора не встречается. О Диотиме (Tzetzes ad Lycophr, 722 Müller F. H. G. I. pg. 218 frg. 99) он не говорит, о Гермократе он не упоминает ни словом, хотя Тимей уделил ему много внимания. В этом отрывке из Тимея (Polyb. XII 25 к. Müller F. H. G. I pg. 218 frg 97) мы можем, хотя в общих чертах, установить его взгляд на войну — он не сходится с изложением Диодора. В то время как Тимей инициативу в деле примирения приписывает Геле и Камарине и не упоминает — в изложении Полибия — о Леонтинах, Диодор говорит только о Леонтинах; они διαπρεσβευσάμενοι πρὸς τοὺς Συραϰοσίους διελύθηθαν [отправив посольство к сиракузянам, заключили мир] — и, кончивши о них, он вообще считает дело поконченным. Это не доказывает ничего против пользования Тимеем — Тимей рассказывает то же самое, что и Фукидид (IV 58 — 66) — , но это делает его маловероятным. Диодор, начавши по Фукидиду, спешит кончить и, так как он начал с Леонтин, то он ими и кончает — и этот конец написан по Фукидиду (V. 4), хотя торопливость Диодора исказила положение. В то время, как, по Фукидиду, превращение Леонтин в Сиракузское укрепление произошло значительно позже, после внутренних смут, у Диодора оно происходит сейчас же — и оказывается, что примирение Сицилийцев привело к уничтожению политической самостоятельности Леонтин. Именно для того, чтобы устранить этот бросающийся в глаза вывод, нелепость которого ему не могла не быть ясной, он и говорит о даровании прав Сиракузского гражданства всем Леонтинцам, в то время как Фукидид говорит о том, что олигархи τὴν πόλιν ἐρημώσαντες, Συραϰούσας ἐπὶ πολιτείᾳ ᾤϰησαν [разорив город, поселились в Сиракузах в качестве граждан].


[1] Gesch. Siciliens II. 365.
[2] o. 1. III. 29.
[3] Wesseling мотивирует свое исправление тем, что Мессеняне — значит Сикелиоты — помогли Милейцам; но Мессеняне были в Милах, стояли там гарнизоном, а Сикелы пришли на помощь.
[4] Ср. Freeman o. 1. III. 43. пр.
[5] Нужно, впрочем прибавить, что у Фукидида есть прибавка: Афиняне послали, ἡγούμενοι θἅσσον τὸν ἑϰεῖ πόλεμον ϰαταλυθήσεσθαι [в надежде скорее закончить там войну], но факт опущения Диодором посольства Сицилийцев от этого не теряет своей силы.
[6] Cp. ex. gr. Müller–Strübiug Aristoph. u. d. hietor. Kritik. 11 sqq. H. Droysen Athen und der Westen 17 sqq.
[7] Фукидид, собственно говоря, указывает не на Леонтинцев, а на их союзников; включены ли сюда и Леонтинцы, грамматически сомнительно (Classen ad 1.), но во всяком случае дело идет о помощи Леонтинцам. H. Droysen (o. 1. 13 пр.) прав, говоря, что παλαιά συμμϰχία [древняя симмахия] не относится к заключенному при архонте Апсевде союзу (C. I. A. IV 33 a Dittenberger, Syiloge 23) — этот столь недавний союз нельзя назвать παλαιά [древним].
[8] Фактически Горгий только и участвовал в просьбе о βοήθεια [помощи], в списке имен послов, просивших о союзе, его имени нет. Союз, вероятно, обязывал Афинян к помощи, но понятно, что фактически нужно было позаботится о том, чтобы она своевременно была оказана.
[9] Blass, Attische Beredsamkeit 49. E. Norden. Die antike Kunstprosa I. 16.
[10] Gilbert, Beiträge zur inneren Geschichte Athens 150, сближает выражение Диодора ξενιζοντι τῆς λίξεως [чужеземной речью] с Arist. Ach. 63. 4 ξενιϰοὶ λὸγοι; это, конечно, только случайность.
[11] Norden, o. 1. pg. 80.
[12] Blase, Att. Beredsamkeit I² 65. 66 np. W. Schmidt. Der Atheismus I. 13.