Книга Вторая

Глава Первая. Об обряде супружеств и должностях свойства

Рассмотрев богатое и сильнейшее естества царство, предложу в порядке как нашего гражданства, так и прочих народов древние достохвальные установления. Ибо знать нужно, какие были начала настоящей жизни, которую мы под толь превосходным Монархом препровождаем счастливо, дабы рассуждение о том несколько пользовало и нынешним обыкновениям.
1) Древние римляне не только народные, но и приватные дела производили по прорицаниям получаемым от птиц полета; которому следуя обыкновению даже доселе при браках прорицателей употребляют. А хотя ныне прорицаний требовать и перестали, однако в самом имени наблюдают следы древнего обыкновения.
2) Жены с возлежащими мужьями сидя едали, которое обыкновение от человеческого сожития вошло и в божественные обряды. Ибо на пир Иовишев, он на ложе, а Юнона и Минерва приглашаются на стулья. Который род строгости в наше время тщательнее наблюдается в Капитолии, нежели в домах: потому что полезнее кажется богинь, нежели жен наблюдать обряды.
3) Которые жены довольствовались одним только браком, те целомудреннейшими почиталися. Ибо древние думали, что те особливо жены верно чистоту свою сохраняли, которые после первого брака более замуж не посягали, почитая многократные бракосочетания за знак некоторой незаконной невоздержности.
4) Разводов между мужем и женою от построения Рима чрез целые пятьсот двадцать лет не было. И первый Сп. Карвилий отпустил жену за неплодие, которой хотя и имел причину то сделать, однако не избег нарекания. Ибо тогда почиталось, что и самое желание детей долженствовало уступить любви супружней.
5) А чтоб приличествующая женщинам стыдливость тем в большей была безопасности, то в случае позыва на суд не позволялось их касаться дабы и самая одежда от прикосновения чужой руки была непорочна, употребление вина в древности женщинам римским со всем было неизвестно, чтоб они не могли впадать в некоторую непристойность: потому что от неумеренного употребления вина часто до непозволенной любви дело доводит. А чтоб их целомудрие Не было соединено со скукою и отвратностью, но имело пристойное увеселение, то мужья им позволяли носить множество золота и пурпуровое платье; а дабы более придать красоты себе, то. они горячим пеплом волосы свои делать красными весьма тщились. Ибо тогда. мужья совместников не опасались; но как жены смотрели на других без соблазна, так взаимно и другие на них без вожделения.
6) Когда же между мужем я женою происходила ссора, то они приходили в божницу богини Вириплаки находившуюся в Палации, и там о всем говорили, что им было надобно: напоследок оставив всякую ссору в согласии домой возвращались. Сия богиня, как объявляют, имя свое получила от укрощения мужей, которую не только чтить, но ежели не первейшие, то отменные жертвы ей приносите было должно. Ибо она будучи как блюстительница всегдашнего домашнего согласия в подобном любви сопряжении сама своим именем должную мужей власти, и женам честь отдавала.
7) Таковая наблюдаемая между супругами благопристойность не приличествует ли и свойству прочему. Ибо, чтоб самим малым знаком показать великую её силу, чрез несколько времени ни отец с взрослым сыном, ни тесть со своим зятем вместе никогда не мывались. И так видно, что столько же почтения крови и свойству, сколько самим богам бессмертным было отдаваемо: потому что в сих священных союзах обнажать себя столько ж, как бы то в каком сделать освященном месте, почиталось за противно.
8) Предки также установили пир торжественной, именовав оной Харистиею, к которому единственно однокровные и ближние приглашаемы были; чтоб, ежели какая произошла между некоторыми ссора, при священных стола обрядах и в веселости, посредством миротворителей пресечь оную.
9) Молодые люди старым в толь полном виде, и с такою осторожностью честь отдавали, что как бы все случившиеся старики общие их отцы были. Откуда они во время собрания Сената у или какого престарелого из Сенаторов, или свойственника, или отцова друга в заседание провожали, и не отходя от дверей, пока исправят долг свой, отведя их домой обратно, дожидались. Сею добровольною стражею и тело и дух свои к неленостному исправлению народных званий приобучали и в короткое время навыкнув почтению добродетели и в трудах упражнению, сами способнейшими в свет вступали. Когда же приглашаемы к столу бывали, то домогались знать, кто к оному будет; чтоб не занять места старшего: и по окончании стола первые вставать и выходить должны были. Из чего заключить можно, что как то мало и учтиво в продолжение стола в присутствии стариков говорили они обыкновенно.
10) Старики в пирах по свирелям знаменитые дела предков на стихах положенные певали, что бы в молодых, к подражанию тем удобнее вселить охоту. Что великолепнее, и что полезнее сего подвига быть может! Молодые сединами украшенным почтение отдавали; ослабевшие же уже в своих силах входящих в многотрудную жизнь воспитывали благоприятно. Я бы предпочел домашнее сие обращение несравненным Афинам, всякому училищу и чужеземному учению. Оттуда–то происходили Камиллы, Сципионы, Фабриции, Марцеллы и Фабии: а чтоб исчислением всех светил нашей империи не показаться продолжительным; оттуда, говорю, славнейшие небес жители божественные Цесари просияли.

Глава Вторая. О должностях властей и чинов разных, также об установлениях

Все вообще крайнюю любовь к отечеству имели, так, что чрез многие веки ни одного из Сенаторов не сыскалося, которой бы о чем–либо происходившем в рассуждении тайных предприятий Сената вне оного открылся. Один К. Фабий Максим, да и то по неосторожности, едучи в деревню, и встретясь на дороге с П. Крассом, зная, что он уже тому три года как Квестором, был сделан, но не ведая, что еще от Ценсоров к Сенаторам он был не причислен, [которым единственно образом в чинах уже бывшим вступать в ратушу было можно] обЪявнл ему о третьей войне Пунической, о которой в Сенате тайно рассуждаемо было. Сия погрешность Фабиева хотя была и небесчестна, однако он от Консулов получил за то выговор. Ибо хотели, чтоб молчаливость, как преизящный и надежнейший правления дел союз никогда не была нарушаема. И потому–то, как Евмен Царь Асийский, имевший к нашему гражданству великую склонность, дал знать Сенату, что Персей к войне готовится против Римлян, прежде узнать было не можно ни о том, о чем он писал, ни о том, что Сенат ему ответствовал, как уже услышали, что Персей в полон взят. Верное было и весьма скрытое сердце республики ратуша, которое полезным молчанием укреплено и ограждено было отовсюду: и вступавший в ратушу при самом входе сложив с себя любовь к единственным лицам., в народную облачались. И так почел бы кто, что не говорю, один, но как бы никто не слыхал, что столь многих вверено было слуху.
2) Древние же власти, сколь ревностно свое и римского народа величество соблюсти тщалися, отсюда познать можно, что между прочими знаками важности, и то весьма твердо наблюдали, чтоб Грекам всегда единственно на Латинском языке давать ответы. Но и того было не довольно. Как Греки на своем языке весьма были речисты, то принуждали чрез толмачей говоришь их не только в нашем городе, но в самой Греция и Асиии, дабы тем более почитаем был Латинской язык во всех народах. Обращались они и в науках: но думали, что во всем должны иметь римляне верх над Греками, почитая за недостойно прелестью и приятностью учения силе и важности властей быть водимым.
3) Чего ради не должно тебя К. Марий осуждать за несколько грубую ту твердость, что ты в старости своей сугубыми лаврами увенчанной и прославленной Нумидийскими и Германскими трофеями, будучи победитель не хотел учиться языку побежденного тобою народа. Я думаю, что ты для того то делал, чтоб от упражнения в чужестранном языке наконец обычаи отечества и языке свой не оставить. И так кто же ввел то обыкновение чтоб дела на Греческом языке производимы были? Молон, как думаю, ритор, учитель М. Цицерона. Ибо известно, что он первый из всех чужестранных народов без толмача говорил в Сенате. Впрочем, они по справедливости получил честь ту, потому что он великой силе красноречия способствовал Цицерона. Одно ты отменно счастливое отечество Арпинум произвело и преславного учения ненавистника, и изобильнейший оного источник.
4) Весьма тщательно наблюдали предки наши и тот обычай, чтоб никто не вступал между Консулом и ближайшим Ликтором, хотя бы он для оказания почтения хотел идти вместе. Одному только сыну, но и то в отроческом возрасте ходить пред отцом Консулом позволялось. Сей обычай весьма твердо был наблюдаем, так, что К. Фабий Максим будучи пять раз Консулом, и муж издавна весьма почтенной, а тогда находившейся в Глубокой старости, как сын его будучи Консулом, просил, чтоб он шел между им и Ликтором, не хотел на то согласиться. То ж сделал другой Фабий, который от Сената Легашом к сыну своему бывшему Консулом в Суессу был отправлен. Ибо как он увидел, что сын из почтения к нему за город вышел, то Фабий негодуя, что из двенадцати Ликторов ни один не приказывал сойти ему с лошади, будучи в великом сердце не сходил с оной. А как то сын его приметил, то приказал ближнему из Ликторов объявишь Легату, чтоб он предстал пред него. Услышав приказ Консульской Фабий, и тотчас по повелению исполнив, я, говорил отец сыну, высокой твоей власти быль не ослушен; но изведать, знаешь ли ты, как Консулу постулат должно. Ведаю ж и то, что сколько ты почитать отца обязан; однако я народные установления больше усердия приватного поставляю.
5) Объявив о достохвальных Фабиев поступках представляются нам удивительной твердости мужи, которые от Сената в Тарент нарочно отправлены будучи требовать известных недоимок, и претерпев крайние там обиды, так, что один из них мочою был облит, как на феатр [по обычаю Греков] введены были, то посольство свое теми самыми словами, в каких они от Сената наставление получили, отправили. Но о том, что они претерпели, не жаловались ни мало, единственно для того, чтоб не говорить ничего сверх повеленного: и вкорененное в сердцах их о древнем обычае мнение ни самим огорчением, которое от обиды бывает весьма несносно и чувствительно, не могло истребиться. Поистине Тарентинское гражданство искало ты конца твоему богатству, которым изобиловало к зависти многих доселе. Ибо когда ты о непоколебимом основании строгой добродетели гордяся настоящим твоим счастием с презрением думает, в то самое время на сильнейшее острие Империи нашей в слепоте и безумии твоем попало.
6) Но чтоб от роскошью растленных нравов к строжайшим предков установлениям обратиться. Сенаторы прежде всегда стаивали на том месте, которое и доныне называется Сенакулом, и не дожидалися повестки, чтоб собираться; но оттуда позваны будучи, прямо шли в ратушу. Ибо думали, что тот гражданин едва похвалы достоин, которой должность свою не сам собою, но по приказанию исправляет. Потому что в случае понуждения власти, исполнение дела наипаче побуждающему, нежели исправляющему приписывается.
7) О том также упомянуть должно, что Трибунам простого народа входить в ратушу не позволялося, но сидя на стульях при дверях они определения Сената с крайним вниманием рассматривали, дабы, ежели, что они опорочат, того не производить в дело. И поэтому в древних Сенатских определениях литера Т. была подписываема, а тем означаемо было, что и Трибуны народные то подтвердили. Они хотя о пользах простого народа пеклися и защищали оный против властей прочих, однако не возбраняли им давать серебреных сосудов и золотых перстней, что производимо было пред народом; дабы употреблением таких вещей власти правительств более сияния имели.
8) И Как величество оных было умножаемо, так воздержность весьма строго была наблюдаема. Ибо принесенных от них жертве внутренние части к Квесторам относимы и продаемы были. И в жертвоприношениях римского народа как почитание богов бессмертных, так и воздержание людей было: а между тем при сих алтарях наши полководцы научалися, сколь чистые им руки иметь должно. Воздержание же столько почитаемо было, что многих долги за то, что они добросовестно провинциями управляли, платимы были от Сената. Ибо ежели усмотрено было, что которые в отдаленности от отечества наблюдали славу и честь оного, таковых допускать до упадка внутрь оного за недостойное и гадкое почиталось дело.
9) Кавалерского же чина молодые люди каждый год двоекратно представлением себя народу под предводительством вождей великих делали честь народу; а именно: в день Луперкалов и во время Кавалерского смотра. Луперкалов обычай начало получил при Ромуле и Реме в то время, как они обрадовавшись, что дед их Нумитор Царь Албанской на том месте, где они воспитаны были, позволил им строить город, под горою Палатинскою, которую Евандр Аркадянин посвятил Иовищу, по совету Фавстула своего воспитателя, учинив жертвоприношение, и заклав коз несколько, яствами и видом удовольствовавшись. веселились; и разделив пастухов на две части, одевшись в кожи жертв закланных, одни на других нападение делали. Сего увеселения память каждый год в обращении праздников обновляется. Которые же кавалеры по чести своей имели на себе сверх платья пурпурою обшитую одежду, в рассуждении таковых установил К. Фабий, чтоб они 15 дня Июля в Капитолиум ездили при собрании народа. Он же будучи Ценсором с П. Децием для пресечения мятежа, [который происходил от того, что всякой подлый давал свой голос при избрании властей правительства] собирающейся народ на площадь разделил на три колена, наименовав оные Городскими. За которое полезное для отечества дело, Фабий, будучи, впрочем, и в воинских делах муж превосходной прозван Максимом [величайшим].

Глава Третья. О воинских учреждениях

Похвалы также достойна стыдливость римского народа, которой вдавался трудам и опасностям воинским охотно, между прочим о том старался, чтоб полководцы не имели нужды присягою обязывать людей в оклад положенных. Ибо крайнюю их бедность почитал подозрительною; а по той причине не употреблял таковых и в войско.
1) Но сей от долговременного наблюдения утвердившейся обычай нарушил К. Марий, набирая воинов и из людей самых бедных. Однако и он будучи, впрочем, гражданин знатный, но по новости своей знати нелюбим старым дворянам, а притом ведая, что ежели нерадивые, впрочем, благородные воины подлостью гнушаться станут, то злонравные добродетелей толкователи и его как в окладе положенного предводителя поносить могут, за благо рассудил презрительной такой набор для римлян отменить вовсе, дабы сей подлости зараза не коснулась и его славы.
2) Как войнам обучаться оружию, наставление дал П. Рутилий Консул, товарищ Кн. Манлия. Ибо он от себя, не следуя никому из бывших прежде себя полководцев, взяв из школы шпажников, учрежденной Кн. Аврелием Скавром искуснейших, ввел правила, какими образом наиспособнее отвращать неприятельские удары, а самому ранить: и соединил храбрость с искусством, чтоб искусство стремлением храбрости было действительнее, а храбрость знанием искусства безопаснее.
3) Первое употребление Велитов изобретено было в ту войну, как Фулвий Флакк Капую держали в осаде. Ибо как частым набегам конницы Кампанской наши конные будучи числом меньше сопротивляться были не в силах, по К. Невий сотник, выбрав некоторое число воинов из пехоты проворных, и дав им по семи коротких и кривых копей и по щиту малому, приказал скорым скаком с сидящими конными соединяться и опять с их лошадей соскакивать: дабы удобнее в конном сражении приданные пехотные, как людей так и лошадей могли у неприятеля ранить. Сей новой вид сражения привел в бессилие неприятельскую конницу, которая была единственною помощью вероломным Кампанцам. По чему изобретателю оного честь отдается доселе.

Глава Четвертая. О представлениях театральных

1) От воинских учреждений по близости в домашней лагерь, то есть к театрам перейти должно. Потому что и на сих часто бои происходили с подобным жаром: и хотя выдуманы они были для изъявления богам почтения и для увеселения народного, однако не без некоторого нарушения покоя удовольствие народное и богопочитание, для показания сценических чудес, граждан кровью обагряли.
2) Хотя было Мессалла и Кассий Ценсоры и положили начало театрам, начав строить первый, однако по совету П. Сципиона Насики все служащие к оному приуготовления проданы были с публичного торгу. И определением Сената запрещено было, чтоб никто не только внутрь города, но ниже ближе тысячи шагов от оного мест не ставали, чтоб игры смотреть сидя: дабы и в отдохновении от дел всегда наблюдаема была твердость в стоянии, как собственной знак римского народа.
3) Чрез пятьсот пятьдесят лет Сенаторы на ряду с прочийми стоя игр смотрели. Но сей обычай отменил Атилий Серран и Л. Скрибоний Едилы во время отправления игр богов Матери, следуя мнению Сц. Африканского старшего, и отделив места Сенаторам от мест прочего народа. Сие отличие произвело отвращение в народе, и любовь оного к Сципиону умалило крайне.
4) Теперь объявлю причину игр установления от самого их начала. Во время Консульства К. Сулпиция Петика и К. Лициния Столона бывшее весьма сильное моровое поветрие наше гражданство удалив от дел военных изыскивать способы к отвращению зла домашнего и внутреннего принуждало; и уже более в отменном и новом богопочитании, нежели в каком человеческом совете помощи обрести надеялись. Вследствие чего для умилостивления божества небесного сочинены были стихи хвалы богов содержащие, которые народ со всяким вниманием слушал; довольствуясь до сего времени теми бываемыми в кругах играми, которые отправлял первый Ромул захватив девиц Сабинских под именем Консуалиев. Но как обычай есть в людях весьма малые начала производить с великим тщанием далее, то к стихам в честь богов сочиненным молодые люди простым прежде и нескладным движением тела, забавляяся придали телодвижение. А сие подало случай вызвать игрока из Етрурии, которого казистые обороты делаемые по древнему обычаю Критян и Лидян, [от которых произошли и Етруски] приятною новостью очи римлян усладили. И как игрок у них Гистрионом назывался, то по нем театральных действующих лиц Гистрионами называть стали. Потом по малу шуточная наука дошла до стихов Сатирических, от которых первый из всех стихотворцев Ливий преклонил зрителей к Комедиям. Он будучи своего сочинения и представлятель, как зрители часто его просили о повторении действий, то он от того охрипши, и употребляя мальчиков и флейты согласной голос, сам молча производил забавные движения. Аттелланы призваны были от Осков: Которой род увеселения Италианскою строгостью был ограничен, а по тому почитался и не бесчестен. Ибо таковых не выключали ни из колена, ни в военную службу вступать не возбраняли.
5) И как прочие игры по самым наименованиям известны, откуда свое ведут начало, то не противно кажется объявить о начале игр столетних, о котором роде не столько известно. Как город и селения от сильного морового поветрия опустошаемы были, тогда Валесий живший в деревне, будучи человек заживной, у которого также два сына и дочь с отчаянием уже врачей больны были, пришед к очагу, чтоб принести им воды теплой, и пав на колени просил богов домашних, чтоб они детей его опасность на него обратили; тогда услышал таковой глас: что дети его выздоровеют, ежели он в скорости рекою Тибром в Тарент привезет их, и там взяв с жертвенника Плутона и Просерпины воды теплой напоит оных. От сего предсказания Валесий весьма смутился, что и продолжительной и опасной путь ему повелевали боги: но как жизнь детей его была уже сомнительна, то одолевши страх представлявшейся немедленно, приказал их отнести к берегу Тибра, [ибо он жил в своей деревне близ села страны Сабинской Ерета] и едучи в судне к городу Остии в самую полночь пристал к Марсову полю. А как больные жаждою томимы были, то он желая облегчить оную, но не имея огня довольного в судне, от кормщика услышал, что неподалеку дым видим. Притом как ему кормщик приказывал, чтоб он в Тарента шел, [так то называлось место] тогда Валесий схватив сосуд поспешно, и почерпнув воды из реки понес туда, где дым казался, почитая, что как бы он получил некоторые следы по близости посланной помощи свыше: и на земли дымящейся только, а не имеющей никаких от огня остатки, твердо на знак тот добрый положася, собрав в скорости несколько щеп там случившихся, и дуя непрестанно огонь вывел, и нагрев дал ее пить своим детям. Они напившись воды и спав потом крепко и долго сверх чаяния от болезни освободились, и отцу своему рассказали, что они во сне видели богов им неизвестных, которые губкою тело их отирали и приказали, чтоб они на жертвеннике Плутона и Просерпины, с которого им питье принесено было, заклали черную жертву, а притом приготовили Лектистерниум и ночные отправили игры. А как отец их в том месте никакого не видал жертвенника, но думал, что боги требуют, чтоб он посвятил им, принял намерение для покупки жертвенника ехать в город; а между тем оставил несколько человек, для основания оного рыть до материка землю. И как они исполняя приказание своего господина на двадцать футов в глубину земли вынули, то увидели жертвенник Плутона и Просерпины с надписью. Услышав о сем Валесий от раба своего, оставив предприятие ехать покупать жертвенник, черные жертвы заклал в Таренте; отправлял ночные игры и готовил Лектистернии по три ночи, по числу освободившихся от смерти детей своих.
Следуя его примеру Валерий Поплкола, бывший первый Консулом, желая испросить помощь гражданам в случае подобном, пред тем же жертвенником учинив обет всенародно, и заклав несколько скотин черных, то есть Плутону волов, а коров Просерпине, готовя так же Лектинстернии и игры по три ночи, напоследок жертвенник по–прежнему землею засыпал.
6) За богопочитанием, для которого прежде отправляемы были игры, с умножением богатств от времени до времени более, последовали великолепные приуготовления к оным. Откуда К. Катулл, подражая Кампанцам, первый над великим множеством зрителей сделал полотняные крыши от солнца. Кн. Помпей всех прежде пустив ручьями воду по пристойным местам уменьшил зной летний. К. Пульхер шатер под которым представления производились различием цветов украсил, которой прежде на простых разбит был древцах. Оной наконец весь К. Антоний серебром, Петрей золотом, а К. Катулл слоновою убрал костью. Передвижным сделали Лукуллы; серебреными снабдил орудиями П. Лентул Спинфер: а статуи богов, которые на театр переносимы были имевшие прежде пурпуровые одежды, М. Скавр убрал одеянием высочайшего искусства.
7) Игры шпажников в первой раз при Консулах Ап. Клавдие и М. Фулвие, от М. и Д. детей Брутовых отправляемы были на воловьем рынке в память и честь умершего отца их. Поединщиков бои, произошли от чивости М. Скавра.

Глава Пятая. Об умеренности в содержании и простоте

1) Статуи позлащенной не только в нашем городе, но ниже в одной части Италии никто не видал прежде, как М. Ацилий Глабрион конную, поставил в честь отцу своему, в храме Благочестия, который при Консулах П. Корнелие Лентуле, и М. Бебие Тамфиле им посвящен был. Потому что отец его получил желаемое по обету, победив Царя Антиоха близ Фермопил.
2) Право гражданское, которое чрез многие веки во внутренности храмов божеских хранимо и одним Первосвященникам известно было, Кн. Флавий рожденный отцом отпущенником, и сделавшись с великим негодованием дворянства Едилом Курульным, сделал всем известным, и Фасты почти всем находившимся на площади читать позволил. Сей Флавий, как надобно ему было навестишь в болезни своего товарища, и дворяне множеством своим весь покой наполнивши не дали ему места, приказал принести Курульные кресла, и сколько в соблюдение своей чести, столько для отвращения от себя презрения сел на оных.
3) Следствие в рассуждении отравления ядом и нравам и законам римским неизвестное прежде, по открытии многих женщин в сем злодействе началось. Как оные мужей своих коварно и тайно ядом умерщвляли, наконец по доносу одной служанки на суд позваны были, из которых сто семьдесят на смерть осуждены были.
4) Игроки также на духовых инструментах собирался на рынке обращали на себя взор простого народа, которые в публичные и приватные праздники, кукольные игры, нарядив статуйки в разное платье и шапки, представляли, наигрывая пристойные песни. Отсюда они большую получив смелость, как в одно время запрещено им было есть в Иовишевом храме, что они по старому обыкновению делали, то осердяся ушли в Тибур. Сенат сожалея, что при жертвоприношениях их не было, чрез нарочных просил Тибуртян, чтоб они по благосклонности своей возвратили их храмам Римским; но игроки на то согласишься не хотели. По чему Тибуртяне такую употребили хитрость. Они сделав вид празднества, притворно пригласили и их к столу торжественному. И как музыканты наевшись и напившись вина безмерно заснули крепко, то Трибуртяне положив их на телеги в Рим отправили, где им и прежняя честь возвращена была, и право прежней игры отдано по старому.
5) Наблюдаемая от древних простота в кушанье была не ложным знаком благоприятства вместе и воздержания. Ибо знатные люди обедать и ужинать открыто не стыдились: и конечно они таких еств не имели, которые бы стыдно было показать народу. Они крайне были умеренны, так, что чаще употребляли простую кашу, нежели хлеб. А потому и в жертвоприношениях, что называлось молею, делалось из муки и соли: потрохи жертв мукою посыпали и цыплятам, по которым прорицания получали, ставили кашу. Ибо в старину приношениями своей пищи чем простее богов умилостивляли, теме действительнее.
6) И особливых также богов и богинь для благотворения почитали. Фебре [лихорадке] богине, чтобы она меньше вреда причиняла делали капища, из которых еще одно на горе Палацие, другое на месте Марианских монументов, третье на высоте той части, которая называется Долгою деревнею, стоят и доныне: и в оные относимы были те лекарства, которые больным прикладываемы были к телу. Сии лекарства изобретенье были для уменьшения жара в мыслях с некоторым способом употребления. В прочем же к выздоровлению их известнейшей и надежнейшей был знак старание: и доброго здравия оных, как бы некоторая мать была умеренность, которая роскошные ествы ненавидит, не употребляет вина с излишеством, отвращается также от неумеренного употребления похоти.

Глава Шестая. Об установлениях чужестранных

1) Такого же было мнения и подобившееся в важности нашим предкам Спартанское гражданство, которое повинуяся строжайшим Ликурговым законам чрез долгое время глаза граждан своих от того удерживало, чтоб они на Асию не взирали; дабы пленясь её прелестями не вдались в жизнь нежнейшую. Ибо они слыхали, что оттуда вышла роскошь, излишние расходы, и все те удовольствия роды, без которых обойтись можно. И первые Ионяне употребление благовонных мазей, в пирах венки и закуски к великому поощрению к роскоши изобрет ввели в обычай. Но и неудивительно, что таким людям, которые в трудах и терпении всегда обращались, и как бы наикрепчайшие были отечества жилы, от чужеземных нежностей приходить в слабость, и делаться неспособными не допускали. Ибо они примечали, что легче от храбрости к роскоши, нежели от роскоши к храбрости переходят люди. И что они не напрасно того опасались, вождь их Павсаний доказал собою; который произвед дела великие, как скоро в Асийские вдался обычаи, то ослабев в своей храбрости, и держася оных, нежить себя не стыдился.
2) Того же гражданства войско обыкновенно не прежде в сражение вступало, как от голоса флейты по стопам Анапестическим производимого жар приглашения почувствовав в сердце, живым и скорым ударением звука к храброму нападению на неприятеля побуждаемо было. Они же, чтоб утаить и скрыть текущую из ран кроя свою, в сражениях употребляли платье красноватого цвета. Делали же то не с тем, чтоб увидя кровь на платье не прийти в робость, но чтоб тем отнять надежду у неприятеля к одолению.
3) За Лакедемонянами имевши в войне дух отменно мужественный, следуют Афиняне, которые поступали с благоразумием отменным в мирное время. У них ленивцы от праздности истаевающие из своих убежищ на площадь. как преступники пред народ выводимы были, которых судили и наказывали столь же старого, как и оных.
4) В сем же городе находится святейший совет именуемый Ареопагом, в котором весьма прилежно смотрели, в чем всякой житель упражняется, и каким живет промыслом, дабы люди [памятуя то, что отчет в жизни, дать надобно] честно жить старались.
5) Здесь же прежде всех мест введено в обыкновение было добрым гражданам для чести венцы давать, которые сплетаемы были из двух масличных ветвей; и на первого такой венец возложен был Перикла, Похвальное учреждение, хотя смотреть на дело, хотя на лице самое. Ибо и честь есть весьма достаточная пища добродетели, и Перикл был достоин, чтоб начало даяния такого дара от него наипаче пошло в потомство.
6) Сколь же достопамятно и то учреждение Афинян? что отпущенник, когда узнает о нем господин его, что он к нему неблагодарен, лишаем был вольности права. Не хочу, говаривал господин, видеть тебя более гражданином, когда ты такого не чувствуешь дара; и не могу увериться, чтоб ты был городу полезен, когда к господину своему является столь неблагодарен. И так поди, будь раб по–прежнему, потому что ты не умел быть вольным.
7) По Афинянах Массилиенцы также до сего времени наблюдая древние обычаи употребляют важность установлении строго, которые особливо знамениты дружелюбием с римлянами. Они позволяют троекратно отпуск одного делать недействительным, когда он троекратно обманет своего господина. В четвертой ошибке помогать не рассуждали за благо: потому что уже тот сам своей обиды делался виною, которой допустил столько раз поступишь с собою худо. В сем же гражданстве крайне также наблюдалась строгость, и не позволялось входить в то место, где комедии отправлялись, мимам, которых содержания действий от большей части блудодеяния в себе заключали; дабы от привычки смотреть на то, не родилось поползновение им в том следовать. Всех же вообще, которые под притворным видом набожности трудов убегая пропитания лености искали, в свои земли вовсе не пускали, почитая за нужное истреблять ложную и притворную святость. Между прочим от самого начала города у них меч хранится, коим истребляют злодеев. Его хотя и ржа изъела, и едва он может отправлять свою должность, впрочем, и в самых малых вещах наблюдать во всем точно древние обычаи заставляет.
Два также обыкновенно у ворот их стоят гроба, один, в котором отпущенников, а другой, в котором рабов тела на одре к погребению отвозят, которое без слез и без рыдания домашним жертвоприношением и столом для ближних оканчивается. Ибо что пользует или плакать много, или божеству завидовать, что оно разделить с ними бессмертия не благоволило. Яд растворенный дурманом хранится в сем гражданстве публично, которой тому дается, кто представит причины шестистам [под сим именем Сенат их разумеется], по которым ему смерти желать должно, И судии выслушав от такого побудительные причины, по своему доброжелательству, которое не допускало безрассудно окончать жизни, и благоразумно умереть желающему подавало ближайший способ к смерти, как в несчастии, так и счастии жизнь препровождающим [ибо и то и другое первое, чтоб не продолжилось, другое, чтоб не оставило, равно бывает побуждением к пресечению жизни] похвальной иметь конец жизни позволяли.
8) Сие последнее, обыкновение, как я думаю, произошло не от Галлов, но перешло из Греции; в рассуждении которого я приметил, что оно еще наблюдалось на острове Цее, Когда я едучи с Секстом Помпеем в Асию, находился в городе Юлиде, то случилось, что одна весьма знатная женщина будучи в глубокой старости, представив причины гражданам, для чего они должна была жизнь оставить, приняла намерение умертвить себя ядом; при том почитала, что в присутствии Помпея смерть её гораздо будет славнее. Помпей будучи муж как всех других добродетелей, так и снисходительства преисполненной, не хотел прошения её отвергнуть В следствие чего пришед он к ней, словами тронуть каждого сильными [которые как бы от изобильного источника красноречия проистекали] долго отводить ее от предприятого намерения старался, но без всякого успеха, и напоследок допустил оное исполнить. И женщина та будучи девяноста лет от роду со всякою духа и тела чистотою легши на постелю, которая, сколько узнать было можно, убрана была обыкновенного лучше, и опершись на локоть говорила: Тебе Секст Помпей пусть наипаче воздадут самые те боги, которых я оставляю, а не те, к которым отхожу теперь, что ты ни увещателем мне в рассуждении жизни, ни зрителем смерти быть не погнушался. Что ж до меня принадлежит, продолжала, то я всегда благоприятную к себе имела фортуну. Но чтоб желая жить долее наконец принуждена была ее же самую увидеть противную, остатки моей жизни на счастливой конец променяю, двух дочерей и семерых внучат по оставляя. Потом сделав увещание своим, чтоб они пребыли в согласии, разделив им наследство, и препоручив домовое жертвоприношение старшей своей дочери, сосуд тот, в котором яд растворен был, бодрым видом приняла в правую руку. После сего вылив несколько из оного на землю в честь Меркурию, и призвав в помощь божество его, дабы он путем спокойным перевел ее в лучшую часть селения преисподнего, смертоносной яд тот выпила охотно, и сказывала, в которые части тела вступала хладность смерти: а как выговорила, что уже она к самым внутренностям и сердцу приближалась, то позвала к себе дочерей своих, что бы они глаза её затворили. Бывшие с нами римляне хотя от сего необыкновенного зрелища в изумлении были, однако не без слез оставили дом тот.
9) Но чтоб к Массильскому гражданству, от которого я сею повестью удалился, возвратиться. С оружием входить в их город никому не позволялось; и всегда человек стоял у ворот, которой отобранное для сбережения при выходе из города возвращал оружие пришельцу; дабы их странноприимство, сколько для пришельцев было благоприятно, столько и для них самих безопасно.
10) Когда я оставляю город Массилию, то встречается мне обычай Галлов, которые иногда в займ давали деньги, как гласят о них предания, с тем, чтоб оные возвращены им были у преисподних. Ибо они уверены были, что души человеческие бессмертны. Можно бы было их назвать глупыми, ежели бы не то же думали Браккаты, что утверждал и Пифагор Грек будучи природою.
11) Сколько философия Галлическая была сребролюбива и лихоимна, столько Цимбров и Целтиберян весела и мужественна, которые будучи в сражениях радовались о том, что славно и счастливо жизнь оканчивают. Напротив того в болезни плакали, что столь бесславно и бедно умереть им надобно было. Целтиберяне так же за противно почитали, после сражения в живых оставаться, когда тот убит бывал, за соблюдение которого они жизнь свою подвергали смерти. Вообще же похвально обоих народов постоянство, что они и целость отечества храбро защищали, и верность в дружестве соблюдали твердо.
12) Фракийской тот народ по достоинству похвалу премудрости себе присвоять может, у которого в обыкновении было, что при рождении всегда смешенно с плачем торжествовали, а погребение с веселием отправляли. Особливо что они так поступали не имея никаких от ученых людей наставлений, но единственно взирая на состояние нашей жизни то делали. И так надлежит удалить от себя общую всем животным приятность, которая заставляет и делать и терпеть гнусного много. Ибо по удалении её, и конец самой жизни блаженнее получить можем.
13) Чего ради справедливо Ликияне поступают: когда у них бывает случай плачевной, то они надевают женское платье, чтоб устыдяся того безобразного одеяния скорее безрассудную ту печаль оставить.
14) Но что я хвалю весьма мужественных в сем роде людей я благоразумных? Посмотрим на Индийских женщин, между которыми [как по обычаю их отечества многим за одного выходить позволяется] по смерти мужа великой, спор и суд о том происходит, которую он любил больше. Победительница в великой радости бывает, и провождаема будучи от родни своей, имея вид веселой кидается на огонь мужней и с ним как наисчастливейшая сжигается вместе. Побежденные же в великой горести и печали остаются в жизни. Поставь на среду Цимбрическую неустрашимость, придай Целтиберян верность, соедини мужественную фракиян мудрость и приложи хитро изобретенное Ликианами средство к удержанию себя от плача, однако всему тому предпочтет Индийской сруб вожженной, на которой жены от любви к мужьям своим, как бы на супружнее ложе, ищя и умереть вместе, восходят.
15) По такой славе жен Индийских представлю безобразие жен Пунических, дабы сравнением оное показать тем в гнуснейшем виде. В Сикке находится капище Венерино, в которое собирается женской пол, и оттуда выходя на промысл приданое собирали, отдая на ругательство свое тело, в намерении соединишь честное супружество с толь бесчестным союзом.
16) Весьма похвально обмановение было у Персов, что они детей своих не видели прежде, как семь лет им исполнится; дабы теми сноснее была смерть умирающих до семи лет.
17) Не можно осуждать и Царей Нумидийских, которые по обычаю своего народа ни с кем не целовались. Ибо что находится на самом верху достоинства и чести, тому, чтоб тем более к себе почтения имело, должно быть чужду обыкновения, которое низкого степени люди всегда употребляют.

Глава Седьмая. О воинской дисциплине, которую римляне наблюдали

Теперь приступаю к особливой красоте и утверждению Империи римской, [которая спасительным рачением до сего времени наблюдаются цело и нерушимо] наикрепчайшему союзу воинской дисциплины, в которой объятиях и защите веселое и тихое состояние блаженного пребывает мира.
1) П. Корнелий Сципион получивший проименование от разорения Карфагены, в Консульском достоинстве отправлен будучи в Испанию, дабы смирить. прегордых Нумантинян, в самое то время, как вступил в лагерь, отдал приказ, чтоб все то, что показывало роскошь, истребить и удалить из оного. Вследствие чего тогда, как известно, великое число маркитантов и слуг наемных с двумя тысячами непотребных женщин из оного вышло. Ош такой скверной и поносной мерзости наше войско очистяся, которое прежде умереть опасаяся утверждением предосудительного мирного договора себя обесславило, по восстановлении прежней храбрости, и по оживлении её, крепкую ту и сильную Нуманцию сжегши и разорив с землею сравняло. И так знаком нерадения о воинской дисциплине была бедственная Манцинова сдача, а наблюдения оной, награждения и великолепнейший Триумф Сципионов.
2) Ему во всем Метелл следуя, как будучи Консулом находившееся в Африке войско во время войны Югуртинской, застал от излишнего послабления Сп. Албина в великом беспорядке, то всю употребил к тому власть свою, чтоб по–прежнему восставить воинскую дисциплину, и не помалу стал за нее приниматься, но вдруг всю привел в надлежащее состояние. Ибо тотчас слуг наемных удалил из лагеря, и запретил маркитантам продавать вареное кушанье. В походе также не дозволил употреблять ни слуг, ни скот, чтоб нести оружие или везши провиант, но чтоб сами воины как оружие, так и провиант носили с собою. Переменил и место лагеря, и укрепил оное рвом и валом, как бы Югурта всегда стоял пред глазами. И так, что же возвращенное воздержание и восстановленный добрый порядок в войске принесли пользы? Частые родили победы и многие доставили трофеи от того неприятеля, которого до того римские воины, находясь под властью угождавшего им предводителя, и в тыл не видали.
3) Не меньше строго и те воинскую наблюдали дисциплину, которые на союз свойства не взирая, отмщение и наказание за нарушение оной с некоторым, впрочем, бесславием домов своих употреблять не опасались. Ибо П. Рупилий Консул в ту войну, которую он производил в Сицилии против беглых, Кв. Фабию своему зятю, что он от нерадения потерял Тавроминианскую крепость у приказал выехать из провинции.
4) К. Котта еще поступил строже: которой препоручив осаду Липаританскую П. Аврелию Пекуниоле своему зятю, сам отправился в Мессину, для повторения прорицания; и возвратяся оттуда высекши его розгами сделал рядовым воином в пехоте, за то, что его несмотрением палисад сожжен, и почти лагерь взят был неприятелем.
5) Кв. Также Фулвий Флакк Ценсор Фулвия своего брата, которой когорту из своего легиона без позволения Консульского домой отпустить осмелился, лишил Сенаторского достоинства. О сих примерах надлежало б говорить пространнее, если б я непонуждаем был еще важнейшими. Ибо чтоб труднее можно было сделать, как приказать союзом свойства соединенному и равно знатному происхождением с поношением домой возвратиться; или бесчестно сечь розгами того, которой общим именем и древним сродством сопряжен был; или употребить строгость Ценсорскую против брата. Хотя бы знатные гражданства по одному такому в себе имели примеру, то бы довольно славными воинскою дисциплиною быть казались.
6) Наш город наполнившей весь свет всякого рода чудных дел примерами, мечи собственною кровью предводителей обагренные, [чтоб нарушение порядка воинской дисциплины без наказания не оставалось] из лагерей, к славе республики, а к собственной предводителей печали, двояким принимал видом, будучи в недоумении, поздравлять ли прежде или утешать их надлежало. По чему и я в сомнении пребывая о вас, воинских порядков строжайшие наблюдатели, Постумий Туберт и Манлий Торкват, упоминаю и предлагаю, предусматривая особливо, что множеством похвал, которые вы заслужили, обременен будучи, покажу более ума моего слабость, нежели ваши совершенства представлю, как достоит. Ибо ты Постумий будучи Диктатором А. Постумия, которого родил с тем, чтоб он продолжил род твой, и заступил по тебе место в домовых жертвоприношениях, и которого ты младенческие ласки лобызал в твоих объятиях, которого в отрочестве наукам, а в юношестве обучил военному искусству, непорочного, храброго, горящего любовью как к тебе, так и отечеству, что он без твоего позволения, но сам собою вышед из лагеря побил неприятеля, приказал победителю отрубить голову: и то исполнить возмог он приказать отеческим твоим голосом. Ибо я знаю, что тогда глаза твои при яснейшем свете мраком покрывшися не могли взирать на великое духа твоего дело. Ты также Манлий Торкват, будучи при отправлении войны с Латинами Консулом, сына своего, которой побужден будучи от Геминия Меции вождя Тускуланского без ведома твоего вступил в сражение, при возвращении его со славною победою и со знаменитою добычею приказал схватить его Ликтору и заклать наподобие жертвы; почитая лучше отцу лишиться храброго сына, нежели отечеству воинской дисциплины.
7) Какой, мы думаем, имел Дух Л. Квинкцин Цинциниат Диктатор в то время, когда победив Еквов и покорив оных во власть совершенно, Л. Минуция Консульское достоинство сложить принудил за то, что неприятели в лагере его осадили. Ибо он почитал за несогласно с человеком толь великого достоинства, чтоб не храбростью, но валом и рвом от неприятеля защищаться, и которой не устыдился римское войско показать неприятелю боязливым заперши все входы в лагерь. Вследствие чего двенадцать верховной власти знаков, которые служили наивеличайшим украшением Сенату, Кавалерскому чину и всему прочему народу, и коими управлялося Лациум и целой Италии пространство, изорванные и изломанные повержены были к ногам Диктатора его осудившего. При том чтоб без наказания не осталася и обесчещенная военная слава, то Консул, которой прежде наказывал сам других за всякие преступления, довольно от Диктатора был наказан. Таковыми [ежели сказать можно] очистительными жертвами Марс отец Империи нашей, когда несколько от твоих установлений отступаемо было, божество твое умилостивляли: ближних, сродников и братьев бесчестием, сыновей смертью, и поносным Консулов сложением с себя чина.
8) Следующий пример по степени чести сходствует с прежним. Папирий Диктатор, как против его повеления К. Фабий Руллиан бывший Главным начальником над конницею, войско к сражению вывел, и поразив, впрочем, Самнитян в лагерь возвратился, не смотря ни на его храбрость, ни на успех счастливый, ни на знатность рода, приказал приготовить розги и раздеть оного. О удивления достойного зрелища! И Руллиан, и Главный начальник конницы и победитель по растерзании одежды и обнажении тела отдается на мучение Ликторам, дабы из полученных ран в сражении новыми ударами кроль произведши, окропить оною недавно полученные победительные и презнаменитые титла. И хотя войско сжалившись на Фабиево прошение и подало ему повод убежать в город, однако он и там просил защищения от Сената тщетно, потому что Папирий стоял в том твердо, чтоб он был наказан. По чему отец Фабиев, бывший Диктатором и Консулом троекратно, принужден был дело представить народу и просить униженно за сына Трибунов народных, чтоб они ему в том вспомоществовали. Но ни сим жестокость Папириева не могла смягчиться. И как уже все граждане и народные Трибуны усильно его просить стали, то Папирий следующим образом изъяснился: что он наказание не ради Фабия, но для Римского народа и Трибунов власти оставляет,
9) Подобно поступил и Л. Калпурний Писон Консул. Как он производил войну в Сицилии против слуг беглых и К. Тит начальник конницы окружен будучи множеством оных, сдался им со всеми бывшими в него команде и с оружием, то Калпурний в наказание показал над ним следующие ругательства роды. Приказал прежде надеть на него одежду обрезав подол у оной, и в распоясанном нижнем платье босыми ногами от утра до самой ночи стоять напереди всего войска, и то продолжать чрез все войны время. Запретил ему иметь с людьми сожитие и бань употребление; а конные эскадроны его команды отняв у них лошадей расписал по крыльям в пращники. Великое по истине бесчестие отечества Писон великою наградил славою. А что он так поступил в наказании, дабы таковые, которые желая соблюсти жизнь свою, дали торжествовать над собою беглецам наипоноснейшей достойным смерти, и не устыдилися принять на свою вольность беззаконнейшего ига от рук слуг беглых, горестную жизнь испытали, и желали бы лучше всегда умереть мужественно, нежели малодушно бояться смерти.
10) Не меньше поступил строго и Кв. Метелл, которой производя войну при Контребии поставил на одном месте пять когорт. А как оные силою неприятелей были прогнаны оттуда, то немедленно приказал им занять то же место: не для того, что он мог надеяться возвращения от них места, но чтоб вину прошедшего сражения наказать явною опасностью предлежащего подвига. Приказ так же отдал: что ежели кто из них убежит в лагерь, такого убивать за неприятеля. Сею строгостью стеснены будучи воины, хотя, впрочем, и в силах ослабели, и в отчаянии находились, при всем том и трудность места и множество неприятелей преодолели. И так нужда есть действительнейшее укрепление в человеческой слабости.
11) В той же провинции Кв. Фабий Максим находяся, и желая укротить и смягчить зверство того народа, будучи, впрочем, весьма тих, принужден был до времени отложить милосердие и употребишь строгости обыкновенного больше; приказав всем, которые из охранительного Римского войска к неприятелю бежали и пойманы были, рубить руки; дабы лишенные оных ходя пред войском страх вселяли в прочих бегать. Чего ради отрубленные у изменников руки разбросаны будучи по земле окровавленной, примером к тому служили, чтоб и другие того делать не отваживались.
12) Тише кажется, старшего Сципиона Африканского представить было не можно; однако и он для большего утверждения воинской дисциплины, несколько заимствовать от жестокости, к которой вовсе был несклонен, почел за нужно. Ибо по взятии Карфагены, и по возвращении тех, которые из наших войск предалися к Пенам, жестосточее поступил с римскими нежели с Латинскими переметчиками. Ибо римлян как беглецов отечества, ко крестам пригвождал, а Латинам как вероломным союзникам рубил головы. Распространять о сем поступке я более не намерен, сколько для того, что он Сципионов, не меньше так же, что ругаться рабской казни римлян, хотя они ту и заслужили, не пристойно. Особливо когда есть случай перейти к тому, о чем без домашнего порицания говорить можно.
13) Младший Сципион Африканской по истреблении Пунического владения, бывших переметчиков из других народов для представления позорищ народу, против лютых зверей ставил.
14) И Л. Павел по побеждена Царя Персея бывших в том же преступлении слонам повергал для потоптания, в пример в прочем преполезный, ежели однако ж о делах мужей превосходнейших низко думать без нарекания продерзности позволяется. Ибо воинская дисциплина требует жестокого и скорого наказания. Потому что сила войска состоит в оружии, которое ежели от должного порядка отступит, то против своих обратит оное, когда благовременно отвращено не будет.
15) Но время уже упомянуть и о том, что не от частных лиц, но от всего Сената в рассуждении содержания и наблюдения воинского доброго порядка сделано было. Как Марций Трибун военный удивительным тщанием собрал рассеянные остатки войск бывших под командою П. и Кн. Сципионов убитых в Испании от Пенов, и согласием воинов предводителем оных избран будучи, писал в Сенат о своих действиях, таким образом уведомление начиная: Л. МАРЦИЙ ПРОПР; Сенаторам то неугодно было, что он ту честь употребляет; для того, что предводители войск от народа, а не от воинов избираемы были. А хотя в то столь трудное и опасное по чрезмерному республики урону время надлежало ласкать и Трибуну военному, особливо что он один к поправлению состояния гражданства был доволен; в прочем никакое поражение и никакая заслуга важнее воинской дисциплины не почиталась от Сената. Ибо сенаторам на мысль приходило, что сколько то мужественно предки их во время войны Тареншинской строгость свою употребляли. В которую по сокрушении и истощения сил республики, как Царь Пиррг прислал великое множество граждан пленных, не требуя за них выкупа, то определи ли бывших из них конными сделать пешими, а пешими дополнить число пращников. Сверх того, чтоб они не имели палаток, и чтоб назначенных себе мест вне лагеря валом или рвом не обводили, ниже имели бы кибиток. из кож делаемых. Между прочим объявлено им было, что никаким другим образом никто из них прежнего своего не возвратит места, как ежели двойную от неприятеля принесет добычу. Таковыми наказаниями доведены они до того были, что из бесчестного Пирргова подарка, которой собою составляли, сделались жесточайшими неприятелями оному, равной гнев оказал Сенат и к тем, которые во время сражения происходившего при Каннах к неприятелю Предалися. Ибо как Сенат жестоким определением своим назначив им состояние горестнее самой смерти послал в ссылку, а между тем М. Марцелл, письменно требовал дозволения от Сената, чтоб приказано ему было употреблять при Сиракус осаде, Сенате на то ответствовал: что они недостойны приняты быть в лагерь. В прочем же дозволил, чтоб он то делал, что за полезно республике быть рассудит; только чтоб, никто из них не был празден, ни военного не получал подарка, ниже вступал в Италию, пока в ней неприятели будут. Так мужество ненавидит слабые духи. Поступим далее: Сколько Сенат за то ожесточился, что воины. во время войны с Лигурянами допустили убить неприятелю храбро бьющегося К. Петилия Консула? Ибо целый тот легион на другой год не получал жалованья, да и заслуженного ему не выдано было; понеже он, чтоб соблюсти своего предводителя, не хотел противостать неприятельскому оружию. И сие определение Сената было великолепною и вечною Петилию гробницею, под которою славной в сражении смертью, а в Сенате отмщением оной покоится его пепел. Подобным духом Сенат, как ему Аннибал дозволял содержавшихся в лагере своем шесть тысяч римских пленных воинов взять на выкуп, предложение отвергнул; думая, что ежели бы такое множество молодых людей вооруженных хотели умереть честно, конечно б не могли пленены быть бесчестно. Я не ведаю более ли бесславие их в том состояло, или что отечества надежда, или что страх неприятеля ничего не могли вселить в них, что они в первом случае за себя биться, а во втором, чтоб самим с собою не сражаться, почитали мало. Но как Сенат не однократно в рассуждении воинской дисциплины поступал строго, то не знаю не более ли он тогда оказал строгости, когда воинов, которые Региум незаконно заняли, и по смерти своего предводителя Юбеллия, М. Цесия его писаря самовольно сделали полководцем, заключил всех в темницу; и хотя М. Фулвий Флакк Трибун простого порода делал ему представление, чтоб он с римскими гражданами не поступал в наказании против обыкновения предков, при всем том свое предприятие произвел самим делом. Впрочем, чтобы то с меньшим негодованием соединено было, то каждой день пятидесяти человекам, прежде секти их розгами, головы рубили, и трупы их погребать, как плакать о них запрещено было.
Внешние
1) Сенаторы наши гораздо снисходительнее поступали, ежели желаем рассмотреть насилие в произвождении дел воинских Карфагенского Сената; который ко крестам пригвождал вождей своих за то, что они не столь благоразумно поступали, хотя, впрочем, и счастливой в войне успех имели: и где хорошо они поступали, то помощи богов бессмертных; а где худо, то их вине приписывал.
2) Клеарх же вождь Лакедемонский превосходным изречением содержал воинскую дисциплину, непрестанно твердя своему войску: что воины более своего полководца, нежели неприятеля должны бояться. Сим изречением он давал знать ясно, что ежели они в сражении бьючися, храбро не похотят потерять жизни, то в наказании ее лишатся, И что то им говорил предводитель, они не удивлялись ни мало, содержа особливо в памяти ласковые матерей своих увещания, которые отпуская их на воину наказывали: чтоб они или живы с оружием возвращались; или чтоб они о них услышали, что с оружием скончались. Но довольно, что мы внешние примеры видели только из далека, когда собственными больше достаточными и счастливыми хвалиться можно.

Глава Восьмая. О праве триумфа

Воинская дисциплина строго наблюдаемая доставила римлянам во владение Италию; многие города, великих Царей и сильнейшие народы покорила; открыла путь проливом в Черное мор, трудный и тесный проход чрез Альпийские и Таврические горы сделала удобным; и Рим восприявший начало от простого шалаша Ромулова обладателем света учинила. А понеже все триумфы произошли от римлян, то следует теперь объявить о праве триумфа.
1) Некоторые предводители за неважные сражения домогались, чтоб им дано было вход иметь торжественной в город. Чего ради дабы они и впредь того не надеялись, законом уставлено было не дозволять триумфа иметь никому, ежели кто пяти тысяч не убьет неприятелей. Ибо предки наши думали, что не число, но слава торжеств более чести городу сделать может. Впрочем, чтоб сей закон, по причине домогательства венца лаврового не подпал забвению, то другим подтвержден был изданным А. Марием и М. Катоном Трибувами простого народа, который полководцам угрожаем наказанием, ежели кто из них. или о числе неприятелей в сражении побитых, или потерянных граждан Римских донесет Сенату несправедливо; и повелевает, что как скоро кто вступит в город, тот должен был явиться городовым Квесторам, и учинить в том Клятву, что он и о толи и о другом писал в Сенате не ложно.
2) После сих законов тогда не напоминаемо было и о том суде, в котором о праве триумфа между двумя знатнейшими особами дело происходило и решено было. К. Лутаций Консул и Кв. Валерий Претор около Сицилии славный флот Карфагенский совершенно разбили. За что Сенат определил отправлять триумф Консулу Лутацию. А как и Валерий того ж себе требовал, то Лутаций говорил: что тому быть не должно для того, дабы в чести триумфа меньшая власть с большею не сравнялась. Но когда между ими далее распространялась ссора, то Валерий хотел с Лутацием об заклад биться в том, ежели не он разбил флот Пунической. Согласился со своей стороны на то и Лутаций. И так по общему их согласию избран был судиею Атилий Калатин, которому Валерий говорил таким образом: что Консул во время того сражения хром лежал на постели, а он всю должность отправлял Главнокомандующего. Тогда Калатин, прежде нежели Лутаций говорить начал: Спрошу я тебя Валерий, сказал, ежели б вы не могли в том согласиться, что надобно ль было вступать в сражение, или нет; то важнее ли бы почтено было приказание Консульское или Преторское? Ответствовал Валерий, что он в том не спорит, чтоб не должно было наипаче Консульскому приказанию повиноваться. По сем продолжал Калатин; ежели б вы различные от полета птиц получили прорицания, то на чьем бы из вас остаться надлежало? Ответствовал равно Валерий, что на Консульском. На что судия: И так когда я, говорил, о власти и прорицании спор между вами решить на себя принял, и ты как в том, так и в другом отдаешь первенство твоему сопернику, то теперь не о чем более сомневаться. Чего ради хотя ты Лутаций и молчал доселе, однако я верх даю тебе. Удивительно поступил судия, что в ясном деле не хотел тратить времени напрасно. Правее был Лутаций, что защитил право верховной власти; но и Валерий имел свои причины, по тому что он требовал ежели незаконного, по меньшей мере должного награждения за храброе и счастливое сражение.
3) Совсем противным образом поступил Кн. Фулвий Флакк, который столь много другими искомой чести триумфа, себе уже Сенатом за великие дела свои определенной не принял и отверг вовсе: то есть он и не предпринимал больше, как что с ним случилось. Ибо как только он вступил в город, то подпал народному следствию, и послан в ссылку: дабы, ежели он в чем поступил узаконениям противно, наказанием очистить.
4) По чему разумнее были Кв. Фулвий, который по взятии Капуи и Л. Опимий, который принудив Фрегелланов к сдаче, Сенат просили, чтоб он отправлять триумф им дозволил. Впрочем, хотя и тот и другой учиненными собою делами был славен, но ни который из них не получил просимого. И то не от зависти Сенаторов, которой вход в Сенат возбранен был вовсе, но от строжайшего наблюдения права воспоследовало; коим положено было, позволять торжество отправлять таким, которые владение умножали, а не бывшее прежде во власти Римского народа возвращали. Ибо такое находится различие между приумножением и возвращением отнятого, какое между началом благодеянии и окончанием обиды.
5) Сие право столь твердо наблюдаемо было, что П. Сципиону за возвращение Испании, а М. Марцеллу за взятие Сиракус торжествовать было не дозволено; по тому что они в те места отправлены были, не имея никаких степеней чести, рассмотрим же теперь тех славолюбивых, которые за занятие собою пустых гор и взятие небольших судов разбойнических, не заслужив хвалы истинной оторвать веточку от лавра спешили. Отнятая у Карфагенян Испания, и отсеченная глава от Сицилии Сиракусы не могли доставить торжественной колесницы; да и каким же мужам? Сципиону и Марцеллу, которых самые имена подобны вечному триумфу. А хотя сих преславных виновников непоколебимой и истинной храбрости Римлян, носящих на раменах своих спасение отечества, Сенат и желал видеть увенчанных, однако рассудил отложить то до времени, чтоб они справедливее венец заслужили.
6) К сему приложу и то, что обычай был предводителям имевшим отправлять триумф звать к столу Консулов, а потом отзывать, чтоб они ходили, дабы в тот день, в которой они торжествовали, не было за столом их честью более.
7) Но хотя бы кто преславные и преполезные дела для республики во время войны междоусобной сделал; однако в таковых случаях Главное командующим или Повелителем того не называли, ни благодарствия богам в храмах не исправляли, так же ни пешком, ни на колеснице торжественного входа иметь в город не позволялось. Потому что таковые победы сколько за нужные почитаемы были, не меньше за плачевные, как не стороннею, но своею снисканные кровью. И так, как Насика Ти. Грахом, так и Опимий К. Грахом всчиненные бунты с великою скорбью пресекали. Кв. Катулл по истреблении своего товарища М. Лепида со всем его мятежным войском, возвращался в город, умеренные только показывал радости знаки. К. так же Антоний по побеждении Катилины, с отертыми мечами возвратился в лагерь. Л. Цинна и К. Марий хотя с жадностью насыщались граждан кровью, однако не при самом вступлении в город в храмы богов входили и к жертвенникам приступали. Л. так же Сулла произвед многие войны междоусобные с успехом последуемым лютостью и гордостью, с полною властью имея входе торжественной в город приказал везти в оном изображенные города Греческие и Асийские, но ни одного из владения Римского.
Скучно исчислять раны республики более. Скажу вкратце, что Сенат никому не давал венца лаврового; да никто и не требовал в таком случае, когда одна часть республики проливала слезы. Щедрее же поступал в раздавши венцов из дубовых ветвей сплетаемых, потому что таковые за соблюдение граждан давались, которыми Августов дом прославляется и торжествует вечно.

Глава Девятая. О ценсорской строгости

Крепчайший союз воинской дисциплины и рачительное наблюдение военного порядка ведут меня к Ценсуре, как наставнице и блюстительнице покоя. Ибо как имения римского народа храбростью предводителей возрастая весьма умножались, так честность и воздержание по Ценсорской строгости судимы были. Сие действием своим равняется в похвалах воинскому делу. Ибо что пользует вне отечества быть храбрым, а внутрь оного жить не уметь. Хотя бы города браны были, народы порабощаемы и целые государства покоряемы, при всем том ежели судебные места и Сенат своего звания и благопристойности наблюдать не будут, то хотя бы снисканное богатство так было велико, что неба досязало, не возможет однако ж иметь твердого места. Почему знать полезно, и весьма нужно упомянуть о делах Ценсорской власти.
1) Камилл и Постумий будучи Ценсорами известную сумму денег в наказание таких, которые до старости прожили холостыми, в казну платить принуждали: другого же достойных быть наказания судили за то, ежели они осмеливались под каким–либо видом приносить жалобы на то справедливое установление. Ценсоры делали им выговоры таким образом. Естество вам закон предписывает, как рождаться, так и рождать и родители вас возрастив долг на вас тем самым наложили воспитать [ежели вы чувствуете] своих внучат. К тому ж вы по состоянию своему имели времени довольно сей долг исправить. Но вы между темь лета свои истощили, не имея имени супругов и родителей, И так подите, платите крепко хранимые вами деньги, которые будут служить в пользу многочисленному потомству.
2) Их строгости М, Валерий Макс, и К. Юний Бубулк Брут Ценсоры в подобном роде наказания последуя Л. Антония лишили места в Сенате за то, что он вступив в супружество с одною девицею по времени отпустил ее, не посоветовавшись ни с одним из приятелей. Но сие преступление не знаю, не более ли прежнего. Ибо в оном священной союз супружества презрен, а в сем с обидою оного поступлено. Вследствие чего весьма благоразумно Ценсоры сочли его недостойного иметь вход в ратушу.
3) Равным образом М Порций Катон Л. Фламиния исключил из числа Сенаторов за то, что он будучи в провинции осудив на смерть некоторого приказал отрубишь голову, положив время казни какое избрала для смотру женка, в которую он влюблен был. А хотя Фламиний и мог избегнуть ценсуры в рассуждении Консульского достоинства, в котором он тогда находился и знатности своего брата Т. Фламиния бывшего пять раз Консулом; но как судиею был и Ценсор и Катон вместе, сугубый пример строгости, то тем наипаче он положил учинить ему наказание, что он величество верховнейшей власти обесчестил, и почел за ни что между теми же портретами поместить и скверную женщину увеселяющуюся человеческою кровью, и Царя Филиппа простирающего с покорностью свои руки.
4)Что скажу о ценсуре Фабриция Лусцина? Всегда о том говорили и говорить не перестанут, что он Корнелия Руфина [который двоекратно было консулом и славно отправлял Диктаторское звание] за то, что он имел у себя десять пуд серебряной посуды, и как бы тем подавал пагубный пример к роскоши, лишил с Сенаторами заседания. Самые по истине, кажется мне, науки нашего века находятся в изумлении, когда принуждены бывают по долгу своему говорить о толикой строгости, и опасаются, чтоб не сочтено было, что они о делах не нашего города предлагают. Ибо едва вероятно быть кажется чтоб в том же городе десять пуд серебра и ненавидевшей того подпали ценсуре, и бедность была в крайнем презрении.
5) М. же Антоний и Л. Флакк Ценсоры за то Дурония из собрания Сената исключили, что он будучи Трибуном простого народа отменил закон изданный для пресечения излишних в пирах расходов. Преизрядная наказания причина. Ибо сколь бесстыдно Дуроний вошел на ораторское место, с тем, чтоб сказать. Узда на наложена Римляне, которой снести никак не можно. Связаны и стеснены вы горестными оковами рабства. Ибо изданный закон заставляет вас быть в иждивении воздержными. Чего ради отменяем мы то древнее установление, которое единственно сходствовало с грубостью того времени. Потому что какая будет вольность, ежели не позволено будет нам употреблять имение наше по произволению каждого.
6) Теперь мы двоих представим равных как в рассуждении оказанных дел славных, так честью и товариществом соединенных, но по причине взаимного ревнования между собою несогласных, а именно Клавдия Нерона и Л. Салинатора бывших во время второй воины Пунической сильнейшими защитниками республики, сколько–то строго они вместе вели ценсуру. Ибо во время смотра сошен конных, в которых и они еще по крепости лет своих находились, как дошла очередь до Поллиева колена, и выкликавшей при имени Салинатора остановяся, не знал что делать, выкликать ли, или нет его. Как скоро Нерон о том догадался, то приказал и выкликать своего товарища, и продать его лошадь, потому что он некогда народным судом осужден был. И Салинатор со своей стороны Нерона такому же наказанию подвергнул, счет за вину, что он не чистосердечно с ним помирился. Ежели бы сим мужам боги предвозвестили, что их кровь непрерывным порядком людей славных, от них произойти имевших простираться будет, до самого нашего полезнейшего обществу Государя, то бы конечно они оставив вражду в теснейший союз дружества вступили; дабы соблюденное собою отечество оставить в сохранение общему своему потомку. Салинатор же тридцать четыре сотни в денежной оклад вписать не усомнился за то, что они осудив его прежде, потом Консулом и Ценсором избрали; предъявив, причину, что они в том или другом преступление учинили: то есть, что или безрассудно или вероломно поступили. Одну только Мециеву сотню освободил от наказания, которая мнением своим его ни осуждала, ни за достойного чести почитала. Сколь, мы думаем, был он твердого и пресильного разума, которого ни осуждение принудить, ни великое чести достоинство не могли привести к тому, чтоб он снисходительнее поступал в правлении республики.
7) Терпеливо снесли со своей стороны ценсорское наказание лучшая и немалая честь Кавалеров римских четыреста молодых людей, которых М. Валерий и П. Семпроний за то, что они получив приказ следовать в Сицилию для продолжения строения укреплений, туда не отправились, отобрав от них лошадей платить оклад денежной принудили.
8) Весьма также строго наказывали Ценсоры за страх поносной. Ибо М. Атилий Регул и П. Фурий Фил Л. Метелла Квестора со многими конными римскими, которые по неудачном сражении происходившем при Каннах, клялися оставить с ним Италию вместе, отняв у них казенные лошади платить денежный оклад принудили. Да и тех не меньше жестоко наказали, которые попавшись в полон к Аннибалу, а от него депутатами в Сенат отправлены будучи требовать размены пленных, и не получив того в городе остались. Потому что и со стороны римлян надлежало наблюдать верность, и М. Атилий Регул вероломства не хотел без наказания оставить: которого отец лучше почитал от жестоких умереть мучений, нежели обмануть Карфагенян. Но сия ценсура из судебного места завела уже нас в лагерь, которая ни бояться неприятеля, ни обманывать его не позволяла.
9) Следуют два примера того же рода, которые придать довольно будет. К. Гета отлучен будучи от Сената А. Метеллом и Кн. Домицием, после того сам Ценсором учинился.
Также М. Валерий Мессала прежде осужден будучи от Ценсора, потом сам судил с ценсорскою властью. Которым обоим учиненное бесчестие более поощряло их к добродетели. Ибо они стыдом побуждаемы будучи всевозможное старание употребляли достойными себя показать гражданам, что им поручить наипаче долженствовало ценсорское звание, нежели попрекать прежним осуждением ценсорским.

Глава Десятая. О великости

Великость мужей славных есть как бы личная ценсура, которая без всякой суда власти, и без служителей месте судебных сама в себе довольно сильна быть может. Ибо она входит в сердца народа с благодарностью и веселием оного, облеченная в благородную одежду удивления: которую справедливо кто назвать может продолжительною и блаженною честью без чести.
1) Ибо можно ли оказать Консулу более чести, сколько отдано было на суд позванному Метеллу. Как он приносил оправдание в суде в рассуждении взыскания с него денег, и доношение на него поданное потребовано будучи доносителем, по всему присутствию было обносимо, чтоб видеть, сколько требуемо было на нем иску, то все собрание судей не хотело взглянуть на оное, дабы не показать, что оно о чем–либо в том доношении представляемом недоверку имеет. Особливо судьи были такого о Метелле мнения, что доказательств добросовестного его правления провинции не в доношении, но в жизни оного искать надлежало, почитая за недостойно честность толикого мужа судить по изображенным нескольким словам на навощенной доске толь малой.
2) Но нечему удивляться, когда должная честь от граждан отдана была Метеллу, которую и неприятель оказал старшему Сципиону Африканскому. Ибо Царь Антиох захваченного от своих воинов в продолжении войны с римлянами его сына с великою честью принял, и одарив царскими дарами, без всякой просьбы отправил его к отцу в самой скорости, хотя Антиох тогда им наипаче от границ римского владения был прогоняем. При всем том царь и озлоблен будучи, хотел лучше оказать почтение великости превосходнейшего мужа, нежели мстить за нанесенную себе обиду. К тому ж Сципиону, как он жил в Линтернской деревне, нечаянно в одно время собралось несколько разбойничьих начальников, желая его видеть. А как он думал, что они пришли к нему оказать свою наглость, то для обороны поставил своих домашних на кровле, и был занят как мыслями, так и приготовлением к отгнанию оных. Что приметив разбойники, отпустив свои шайки и бросив оружие, приближася к дверям, говорили ясно; что они пришли к нему не с тем, чтоб лишить его жизни, но удивляться его храбрости и видеть и говорить с таким мужем, как бы за некое небесное благодеяние почитали. Потом просили его, чтоб он ничего не опасаяся удостоил их себя видеть. А как о том домашние Сципиону объявили, то приказал он отпереть. двери, и впустить их в покой к себе. Они дверям его дома такое же оказав почтение, как бы какому священнейшему жертвеннику и святому храму, с жадностью хватали у Сципиона руку, и долго целуя, оставив при входе в его деревню дары, какие посвящаются обыкновенно богам бессмертным, в веселии, что возымели случай увидеть Сципиона, возвратились в свои жилища. Что может быть сего плода великости превосходнее? и что приятнее? Неприятеля умягчил злобу своим удивлением и представлением себя привел в изумление разбойников желавших ревностно его видеть. Ежели самые светилы спад с неба представятся человеческому взору, то и оные не более к себе почтения возымеют.
3) Но сие оказано было живому Сципиону, а следующее почтение уже мертвому Емилию Павлу. Ибо как великолепное ему погребение отправлялось, и по случаю тогда знатные Македоняне в посольстве находились в Риме, то они самопроизвольно подклоняся понесли одр его. Что самое тем важнее покажется, ежели знать будем, что перед одра того изображением Македонского триумфа был украшен. Ибо сколько они оказали почтения Емилию Павлу, для которого знаки поражений своего народа пред всем народом нести не устыдились? которое зрелище погребению подало вид другого триумфа. Потому что двоекратно тебя Павел Македония нашему городу показала славным, живого своими корыстьми, а мертвого раменами своими.
4) Да и сыну твоему Сципиону Емилиану, которого ты отдав в усыновление украсил им две фамилии, не меньше отдано чести. Ибо как он будучи еще весьма молод отправлен был от Лукулла Консула из Испании в Африку для испрошения помощи, тогда Карфагеняне и Царь Масинисса ему [которой тогда только был посредственником между ими в мире] как Консулу и Предводителю почтение делали. И Карфагена о будущей судьбе своей не знала. Ибо то украшение юношества, по особенному благоприятству богов и человек возрастало и воспитываемо было для её разорения; дабы от взятья её, старший Сципион прозвание Африканского, а младшей от разорения, приложил Корнелиеву роду.
5) Что осуждения, и что ссылки бедственнее быть может; однако и оные не могли лишить великости П. Рутилия, который происками откупщиков до того доведен был. Как ему надлежало ехать в Асию в ссылку, то все той провинции общества заранее на встречу ему от себя отправили депутатов с тем, чтоб они ожидали его отъезда. Кто справедливее сказать может, что в ссылку ля он отъезжал отсюда, или отправлял триумф на сем месте.
6) Марий также повержен будучи в бездну крайних бедствий от самой опасности жизни помощью великости своей освободился. Ибо посланный слуга народной Цимбр родом лишить его, содержавшегося в некотором доме в Минтурнах, жизни, и видя оного, впрочем, уже старого, безоружного и в гнусном образе, держа сам меч обнаженный не мог подойти к нему: но ослеплен будучи славою сего мужа, опустив меч из рук своих, и дрожа от страха ушел из покоя. Ибо бедствие Цимбров поразило глаза его, и погибель побежденного им своего народа вселила в него робость. Да и самые бессмертные боги почли за бесчестно убитому быть Марию от одного из того народа, который он истребил вовсе. Минтурняне же со своей стороны из великого к нему почтения стесненного уже и угнетенного лютою необходимостью рока из заключения освободили, не бояся жесточайшей Сулловой победы, чтоб он не отмстил им за соблюдение Мария. Особливо когда и сам Марий от учинения вспоможения себе своим состоянием их отвести мог.
7) Народное удивление постоянной и добросовестной в поступках жизни М. Порция Катона сделало его удивительным и Сенату, до того, что как он сверх воли К. Цесаря Консула, говоря против откупщиков в ратуше препроводил весь день, я за то по приказанию его от ликтора веден был в темницу, то и весь Сенат за ним пошел; который случай преклонил твердое намерение божественного Цезарева духа.
8) Также, как он смотрел игры в честь Флоры отправляемые от Мессия Едила, то народ постыдился просить, чтоб обнажить мимы. А как он о том узнал от Фавония, которой ему был весьма дружен, и сидел тогда с ним вместе, то вышел из театра, дабы присутствием своим не учинить помешательства в обыкновении позорища. Народ отсутствию его весьма обрадовался, и древней увеселений обычай возвратил представлению, признался таким образом: что он великости одного его отдает больше, нежели всему себе. При каком богатстве, какой власти, и в каком триумфе, то когда кому было отдано? Но сей муж имел малое отцовское наследное имение, обузданные воздержанием нравы, не много также имел клиентов, дом невеликолепный, один портрет отцовского рода, вида не имел приятного, но во всем представлял совершенную добродетель: которая то учинила, что ежели кто после хотел изобразить правдивого и доброго гражданина, то называл его Катоном.
Внешние
1) Дать надобно несколько места и посторонним примерам, дабы соединенно с домашними самая перемена оных увеселяла. Армодия и Аристогитона освободивших своим старанием Афины от тирании, медные изображения Ксеркс по взятии того города отвез в свое государство. Потом по прошествии многого времени, Селевк в прежнее место отвезти их намерение принял. И Родяне со своей стороны, как оные привезены были к их городу, предложив общенародно свое странноприимство на священные их возложили ложа. Сего воспоминания нет ничего блаженнее, что столько почтения столь малые медные изображения к себе имели.
2) Сколько также чести в Афинах Ксенократу премудростью и правотою прославившемуся отдано было? Как он принужден был свидетельствовать, и уже подошел к жертвеннику, дабы по обычаю гражданства учинить клятву в том, что он все объявил истинно, тогда все судии встав с мест своих, вскричали, чтоб он не клялся: и таковым своим поступком судии учинив как бы с своей стороны клятву в том, что они рассматривать дела нужды не имеют, правдивости его уступишь лучше хотели.