Содержание книги: Главы 1-2. Издевается судьба над пустотою Нерона чрез Басса, который хвалится, будто зарыто сокровище в Нумидии, которое Нерон - 3. без успеха ищет. - 4. Во время люстрального состязания Нерону предложен венок за красноречие и победа в пении осталась за ним же. - 5. В этом зрелище неудовольствие слушателей и опасность Веспациана. - 6. Умершую Поппею Нерон хвалит у ростр. - 7-9. Сосланные Кассий и Силан умерщвлены. - 10. - 11. Л. Ветус гибнет с тещею Секстиею и дочерью Поллуциею. - 12. Награды обвинителю; новые названия месяцев. - 13. Сильными вихрями опустошена Кампания. Моровая язва. Бедствию Лугдуненцев Государь оказывает помощь. - 14-15. Коварством Созиана уличены в советах с Халдеями П. Антей и Осторий Скапула; получив приказание, они поспешают умереть. - 16. Жалобы Тацита по поводу стольких несчастий. - 17. Руфий Криспин, по принуждению, убивает сам себя. Мелла вовлечен в гибель ложными письмами и таким же обманом Цериалис. - 18-19. К. Петроний, известный роскошью ученого, сделался ненавистным вследствие наговоров Тигеллина, разрезывает себе жилы, обругав преступления государя в своих записках. - 20. За тем Силлия послана в ссылку. - 21-22. Тразея Пэта обвиняют Коссуциан и Еприй, 23. а Барса Сорана - Осторий Сабин. - 24. К Нерону записку дает Тразеа; тот отдает приказание созвать сенаторов. - 25-26. Советуется Тразеа, не попытаться ли ему защищаться в здании сената. - 27. Нерон вооруженными людьми окружает сенат и с упреком выражается относительно малочисленности сенаторов. - 28-29. Марцелл Еприй - Тразею, Гедьвидия Агриппина, Монтана, 30, Осторий - Барея Сорана с дочерью Сервиллиею подвергают обвинению. - 31. Бедственная их защита в сенате. - 32. Егнатий лжестоик действует коварно в отношении к Сорану, а ему, - 33. Кассий Асклепиодот оказывает полное доверие. Тразее, Сорану, Сервилие предоставляется избрать род смерти. Гельвидий, Паконий изгнаны из Италии. Монтан предоставлен отцу. Награды обвинителям. - 34. Тразеа возливает Юпитеру освободителю.
События одного года, так как остальная часть книги утратилась, совершились в консульство К. Светония и Л. Понтия Телезина.

1. Тут судьба потешилась над Нероном вследствие легковерия его самого и обещаний Цезеллия Басса. Басс, родом Карфагенянин, смущенный умом, призрак ночного упокоения обратил в надежду несомнительную. Отправясь в Рим и купив себе доступ к государю, объявляет ему, что: "на своем поле нашел он пещеру огромной глубины, где находится огромное количество серебра, не в виде денег, но в старинной и грубой массе; лежат там огромные кирпичи, а в другом месте возвышаются колонны; все это в течении стольких веков сберегалось для увеличения теперешних благополучий". Впрочем, присоединил он к этому и догадку "будто Дидона, родом из Финикии, убежав из Тира, и построив Карфаген, скрыла эти сокровища, как бы новый народ не предался слишком своеволию от излишних богатств или чтобы цари Нумидов и другие враждебные жаждою к золоту не были подвинуты к войне".
2. Вследствие этого Нерон, не вникнув достаточно в достоверность рассказчика, ни самого дела, не послал людей разузнать справедливо ли это известие, сам дает ему еще большее развитие и отправляет как бы за готовою добычею - привезти ее. Даны триремы (военные суда) и отборные гребцы для большей поспешности. Во все это время только об этом и толковали в народе с легковерием, а люди более основательные - в другом смысле. Случилось, что пятилетние игры праздновались вторым люстром; тут рассказчики и ораторы главное основание брали в похвалу государя: "уже родятся не только необычайные плоды и золото смешанное с другими металлами, но земля обнаруживает небывалую производительность и боги сами предлагают сокровища". И другое в том же роде с величайшим красноречием и не с меньшею лестью, придумывали раболепные, заранее убежденные в доверчивости того к кому обращались.
3. Между тем роскошь росла вследствие тщетной надежды; тратились старинные богатства, как бы уже готовы были новые на многие годы вперед. Уже из них даже предполагались траты и ожидание богатств было в числе причин общественной бедности. Басс изрыл свое поле и соседние вокруг, уверяя, что в том или другом месте находится обещанная пещера, при чем следовали не только воины, но и множество поселян, взятых для производства работ. Наконец отказался от своего безрассудного замысла, высказав удивление: дотоле сны его не были лживы и тут в первый раз он обманут, ушел от стыда и опасения добровольною смертью. Некоторые передают, что он был заключен в оковы и потом отпущен; имущество же у него отнято в замен царских сокровищ.
4. Между тем сенат по случаю близости уже люстрального состязания, желая предупредить посрамление, предлагает императору победу в пении и присоединяет венок за красноречие, что бы этим прикрыть неприличие сценического представления. Но Нерон, выражаясь не раз, что не нуждается ни в задобрении чьем-либо, ни в распоряжениях сената, а, явясь наравне с соискателями, желает снискать заслуженную похвалу беспристрастным приговором судей. Сначала читает он стихотворение на сцене; потом по требованию народа - открыть пред ним все его занятия (таковы именно были выражения) входит в театр, исполняя все обязанности игрока на гитаре: устав, не садился, пот не стирал иначе как одеждою, которая на нем была; берегся каких-либо испражнений рта или ноздрей. Наконец, став на колено, знаком руки приветствовал собрание и в мнимом страхе ожидал решения судей, А городская чернь, привыкшая поощрять труды актеров, выражала свое одобрение известным образом и мерными рукоплесканиями. Можно было подумать, что она радовалась, и может быть и действительно радовалась по своему равнодушию к общественному позору.
5. Но те, которые из отдаленных муниципий, где еще сохранялись строгие нравы древней Италии или из дальних провинций, неопытные в разврате, приехали с обязанностями посольства или для своих частных выгод и зрелища такого не выносили и оказывались недостаточно умелыми для нечестного труда; при своем незнании они напрасно утомляли руки, мешали знавшим дело и часто подвергались побоям от воинов, стоявших отрядами и наблюдавших как бы нисколько времени не пропадало в неуместных криках или ленивом молчании. Достоверно известно, что очень много всадников в их попытках войти узким ходом при стремлении народа, были задавлены, а другие, день и ночь оставаясь на местах, подверглись гибельной болезни. Всего сильнее было опасение - не присутствовать на зрелище; многие явно, а еще большее число тайно следили за именами, выражением лица, усердием, грустью собиравшихся. Последствием были для людей простых немедленные наказания, а относительно именитых ненависть на этот раз скрытая, но незамедлившая высказаться. Говорили, что Веспасиан был обруган отпущенником Фебом, как поддавшийся было сну и с трудом нашел защиту в мольбах лучших людей, а вслед затем избег угрожавшей опасности лучшим жребием.
6. По окончании сценических представлений, Поппеа умерла вследствие случайного раздражения мужа, который ее беременную ударил обутою ногою. Не верю я, чтобы тут участвовал яд, хотя некоторые писатели это утверждают скорее из ненависти, чем сами тому веря; в сущности же Нерон сильно желал детей, да и жену любил. Тело не предано огню, каков обычай у Римлян, но, по примеру чужеземных царей, оно, пропитанное благовониями, спрятано в гроб и он внесен в гробницу Юлиев. Впрочем, шла погребальная процессия и Нерон сам хвалил с ростр красоту её и то, что она была матерью божественного ребенка и другие дары счастья выставил за добродетели.
7. Смерть Поппеи - о ней явно печалились, но в душе радовались вследствие её бесстыдства и жестокости - пополнил Нерон новою ненавистью, недопустив К. Кассия принять участие в похоронах. Это был первый признак несчастья, но оно и само не задолжилось. Присоединен и Силан: вины никакой, разве только то, что Кассий отличался старинными богатствами и строгою нравственностью, а Силан - знатностью рода и скромно проводимою молодостью. А потому, послав к сенату речь, излагал в ней, что и того и другого надобно удалить из государства; в вину ставил Кассию, что в числе изображений его предков чтил и образ К. Кассия с надписью: вождь партий. Этим имел он в виду посеять семена гражданской войны и измену дому Цезарей. А чтобы не воспоминанием только ненавистного имени воспользоваться для раздоров, приобщил к себе Л. Силава молодого человека знатного рода, пылкого умом на показ для переворота.
8. Затем он самому Силану поставил в вину тоже, что и дяде его, Торквату: "будто бы он уже распределял обязанности власти, поручая отпущенникам отчеты, записки и письма". Все это пустое и вымышленное. Силан был осторожен из боязни и гибель дяди была для него предостережением. Затем привел он под видом доносчиков людей, которые придумали на Лепиду, жену Кассия, тетку Силана - кровосмешение с сыном брата и отвратительные религиозные обряды. Привлечены как единомышленники - Вулкаций Туллин и Марцелл Корнелий, сенаторы, и Кальпурний Фабат, всадник Римский. Они апеллировали государю и тем задержали грозившее им осуждение, а впоследствии ускользнули от Нерона, занятого более важными преступлениями, как менее достойные его внимания.
9. Тут сенатским определением назначена Кассию и Силану ссылка, а относительно Лепиды предоставлено Цезарю постановить приговор. Отвезен на остров Сардинию Кассий и старость его позволила ждать. Силан с тем будто бы, чтобы отвезти его в Наксос, удален в Остию, а потом заключен в муниципий Апулии, по имени Барий. Там он умно переносил самую незаслуженную участь и застигнут сотником присланным убить его; на его убеждения - перерезать себе жилы, он сказал, что готов умереть, но палачу не предоставит чести исполнить порученное. Сотник видя его хотя безоружного, но полного сил и более близкого гневу, чем робости, отдает приказание воинам - подавить его. Силан не переставал бороться и отводить удары, насколько был в силах голыми руками, пока наконец не пал от сотника как бы в сражении покрытый ранами, полученными спереди.
10. Не менее скоро подверглись казни Л. Ветус, теща его Секстия и дочь Поллуция, ненавистные государю, служа ему как бы живым упреком в убийстве Рубеллия Плавта, зятя Моция Ветера. Поводом к обнаружению жестокости подал вследствие расстройства дел своего патрона (хозяина) перешедший к обвинению отпущенник Фортунат, присоединив Клавдия Демиана, которого за его преступные действия заключенного в оковы Ветером, проконсулом Азии, выпустил на свободу Нерон в награду за обвинение. Когда обвиненный узнал, что его отпущенника ставят на одну доску, он удалился в Формианские земли. Там воины окружают его потайною стражею. Находилась тут и дочь, кроме грозившей опасности, измученная долговременным горем с того времени, как видела убийц её мужа Плавта, обняв его окровавленную голову, сохраняла кровью орошенные одежды; вдовою, предавалась она постоянно плачу и если принимала пищи, то на столько лишь бы не умереть. Тут, по совету отца, отправилась в Неаполь. Её не допускали к Нерону, но она караулила его выход, говоря: "пусть выслушает невинную и когда-то сотоварища по консульству не отдаст на жертву отпущеннику", то с женскими воплями, то иногда забыв свой пол неприязненным голосом, пока наконец государь не показал себя нетронутым просьбами, так близко граничившими с бранью.
11. Вследствие этого она дает знать отцу: "отбросить надежду и пользоваться крайностью". Вместе принесено известие: "готовится исследование в сенате и жестокий приговор. Не было недостатка в тех, что внушали, к большей части наследства призвать Нерона, чтобы таким образом остальное обеспечить своим внукам". Он пренебрег этим как бы жизнь, вблизи еще свободы, проведенную не осквернить крайним раболепством, раздает рабам сколько ни было денег и приказывает унести все, что только кто в силах будет, оставив лишь три постели. Тут в одной и той же спальне одним орудием перерезывают жилы и поспешно покрытые от стыда лишь одною одеждою вносятся в баню: отец смотрел на дочь, бабушка на внучку, она на обоих и наперерыв молили слабеющему духу скорейшего исхода с тем, чтобы оставить своих еще в живых, хотя и обреченными смерти. Судьба наблюла черед: старшие прежде кончились, а потом более юная. Обвинены после похорон и определено "чтобы они были наказаны по обычаю предков". Нерон вступился, предоставляя смерть без суда. Так, совершив убийство, присоединяли насмешки.
12. И. Галл, всадник Римский за то, что Фению Руфу был коротким приятелем да и не чужой был Ветеру, устранен от огня и воды. Отпущеннику и обвинителю в награду за труд дано место в театре между урядниками трибунов. Месяцы, следовавшие за апрелем - он же и Нерон - переименованы май в Клавдиев, июнь в Германиков, по свидетельству Корнелия Орфита, подавшему это мнение: "июнь месяц оттого отпущен, что уже два Торквата, казненные за преступления, сделали название июня зловещим".
13. Столькими злодействами оскверненный год и боги ознаменовали непогодами и болезнями. Кампания опустошена сильным вихрем, который разбросал в разных местах загородные дачи, кусты, плодовитые деревья; опустошения эти дошли до близких к городу мест, а в городе сильная моровая язва свирепствовала во всех классах жителей безо всякой перемены в воздухе, которою можно было бы наглядно объяснить это явление. А дома наполнялись бездыханными телами, улицы - погребальными процессиями; не было ни пола, ни возраста свободного от опасности; одинаково быстро и гибли и рабы, и вольные из народа, оплакиваемые женами и детьми и те, пока при этом находятся, пока оплакивают, нередко на том же костре сожигаются. Всадников и сенаторов кончины хотя многочисленные, менее заслуживали слез, так как они общею участью смертных ускользали от жестокости государя. В этом же году произведен набор в Галлии Нарбонской, Африке и Азии для пополнения Иллирских легионов, а из них уже слабые возрастом или состоянием здоровья освобождены от службы. Бедствию, понесенному Лутгуном, государь помог выдачею сорока миллионов сестерций для возобновления пострадавшей части города, а эти деньги жители Лугдуна предложили прежде при затруднительных обстоятельствах.
14. В консульство К. Светония и Л. Телезина Антистий Созиан за сочинение против Нерона ругательного стихотворения осужденный, как я уже говорил, в ссылку, узнав - в какой чести доносчики и как государь готов на убийства, беспокойный умом и не пропуская удобного случая, задабривает себе сходством участи Паммена, находившегося в ссылке там же, славного знатока в науке халдеев и вследствие того находившегося со многими в дружественных отношениях. Соображая, что не даром приходят в нему гонцы и за советами, узнает также, что. П. Антей платит ежегодно деньги. Не безызвестно ему было и то, что Антей за любовь к Агриппине был ненавистен Нерону, что его богатства всего легче могут возбудить алчность и что это было причиною гибели многих. Вследствие этого, перехватив письма Антея, украл и памятную книжку, где были записаны и день его рождения и сокровенное будущее изложенное таинственным искусством Паммена; вместе нашел он и то, что было составлено о происхождении и жизни Остория Скапулы и написал к государю: "может он принести с собою важное и относящееся с пользою до его безопасности, если только получит кратковременное увольнение из ссылки, так как Антей и Осторий грозят порядку и исследуют свою судьбу и Цезаря". Тотчас же посланы суда и поспешно привезешь Созиан. Когда обнаружился его донос, то Антей и Оеторий уже считались в числе осужденных скорее чем обвиненных, до того, что духовное завещание Остория никто не хотел скрепить своим свидетельством, если бы Тигеллин не принял в этом участия. Ранее предупрежден Антей "чтобы не медлил с последним выражением своей воли". Он принял яд, но так как он, к его неудовольствию, недостаточно быстро действовал, то перерезав жилы, ускорил себе смерть.
15. Осторий находился тогда в отдаленном поместье у границы Лигуров. Послан туда сотник ускорить его смерть. Повод спешить возникал от того, что Осторий пользовался большою военною славою, заслужил в Британии гражданский венок; крепкий и сильный телом, знаток военного дела внушал он опасение Нерону, как бы не бросился он на него постоянно трусливого, а вследствие недавно открытого заговора еще более пришедшего в ужас. Вследствие этого сотник, заняв все пути из виллы воинами, объявил Осторию приказания императора. Осторий храбрость, которую он неоднократно показывал против неприятеля, применил и к себе; так как жилы, хотя и перерезанные, выпускали очень мало крови, настолько воспользовался рукою раба, чтобы он поднял и держал неподвижно кинжал, затем он схватил его правую руку и наткнулся горлом.
16. Если бы я излагал даже войны внешние и смертные случаи понесенные за дело общественное, но при таком сходстве их сопровождавших обстоятельств, то и самого меня взяло бы пресыщение, да и вправе бы я был ожидать, что надоест рассказ этот и с пренебрежением стали бы смотреть, на хотя честные кончины граждан, но печальные и однообразные. А тут рабское терпение, столько крови бесполезно пролитой дома, утомляют ум и печаль охватывает душу. И другой защиты от тех, которые ознакомятся с этим, не искал бы я, как - лишь бы не сопровождали ненавистью так бесплодно и нерадиво погибавших. То был гнев высших сил на дела Римлян, о котором не так как о проявлении его гибелью войск или потерею городов, раз упомянув можно пройди молчанием. Дадим хоть то потомству знаменитых мужей, что как при отдании им последнего долга, отделяют их от общего погребения, так, сообщая об их конце, пусть они примут и сохранят отдельную память.
17. В продолжении немногих дней вместе дружною толпою пали Анней Мелла, Цериалис Аниций, Руфий Криспин и К. Петроний. Мелла и Криспин, всадники Римские, были в сенаторском достоинстве. Этот последний, когда-то префект претория, награжденный консульскими отличиями и недавно по обвинению в заговоре изгнанный в Сардинию, получив известие о том, что ему приказано умереть, сам себя умертвил. Мелла, происходя от тех же родителей, что и Галлио и Сенека, воздержался от домогательства почестей вследствие особенного честолюбия для того, чтобы оставаясь всадником Римским, равняться могуществом с консулами. Вместе с тем полагал этот путь ближе к приобретению денег, заведовая в виде управляющего делами государя. Он же был отцом Аннея Кукана, что давало ему еще большее право на известность; по убиении его тщательно разыскивая оставшееся после него имущество, вызвал обвинителя Фабия Романа из самых близких Кукана приятелей. Придумывают, будто сын и отец имели общее сведение о заговоре - для чего подделывают письма Кукана. Взглянув на них, Нерон приказал нести к нему - жаждая его богатств. А Мелла - в то время этот путь смерти был самый скорейший - перерезал жилы, написав завещание, которым назначал значительную денежную сумму Тигеллину и зятю его, Коссуциану Капитону с тем, чтобы хоть остальное было цело. Прибавляют, что в заметках, как бы жалуясь на несправедливость казни, он написал так: "он умирает безо всякого повода к казни, а Руфий Криспин и Аниций Цериалис наслаждаются жизнью - заклятые враги государя". Считали это вымышленным относительно Криспина потому что он был уже умерщвлен, а относительно Цериалиса с целью причинить ему смерть. И действительно не много времени спустя, он сам себя умертвил, менее прочих вызвав сострадания, так как припоминали, что он то выдал К. Цезарю заговор.
18. О Петроние остается сказать еще немногое. Дни проводил он во сне, а ночи в исполнении обязанностей жизни и наслаждениях и как другие заслужили известность деятельностью, так этот - бездействием. Считали его не простым мотом и кутилою, но умевшим изысканно наслаждаться. Его поступки и слова, чем они распущеннее были и свидетельствовали о каком то пренебрежении к себе самому - тем снисходительнее были всеми встречаемы как будто признаки простоты. Впрочем, сделавшись проконсулом Вифинии, а потом консулом, показал много энергии и показал себя в уровень этой деятельности. Потом обратясь к порокам, а может быть к подражанию им, он принят в число немногочисленных приближенных Нерона, как наставник изящества; тот (Нерон) находил только то приятным и достойным наслаждения, что прежде заслужило одобрение Петрония. Вследствие этого зависть Тигеллина как к сопернику и в искусстве наслаждений лучшему знатоку. Таким образом обращается тот (Тигеллин) к жестокости государя, которой уступали все прочие его страсти, ставит в вину Петронию дружбу Сцевина, подкупив на донос раба, отняв возможность защищаться и большую часть домашней прислуги заключив в оковы.
19. Случайно в это время Цезарь отправился в Кампанию и Петроний вслед за ним дошел до Кум, но тут был задержан; он не перенес более колебаний страха или надежды, но, не торопясь, лишил он себя жизни, надрезанные жилы, как хотел перевязал опять, и снова велел открыть, беседуя с друзьями, но не о важных предметах и не так, чтобы домогаться славы твердости. Слушал он и их рассказы, но вовсе не о бессмертии души или наставлениях мудрецов, а легкие стихотворения и веселые песни; рабов одних одарил, а других наказал розгами, сел за пиршество, предался сну для того, чтобы смерть хотя и вынужденная, имела вид случайной. Даже и в завещании (не так как большинство тех, что погибали) воздержался он от лести Нерону или Тигеллину или иному кому из лиц в силе, но позорные деяния государя изложил, назвав по именам его любовников, любовниц и описав изобретения новые каждого вида разврата; запечатав послал к Нерону, а кольцо сломал, чтобы оно не могло более никого вовлечь в опасность.
20. Недоумевал Нерон, каким образом сделалось известным препровождение его ночей; но ему указали на Силию, известную супружеством с сенатором, соучастницу всех его, Нерона, наслаждений, а Петронию весьма близкую; отправлена в ссылку за то, что будто бы из личной ненависти не молчала о том, что видела и что вынесла. Минуция Терма, бившего претором, отдал в жертву нерасположению Тигеллина, так как отпущенник Терма кое-что высказал ругательно о Тигеллине, за что и поплатился сам терзаниями пытки, а хозяин его незаслуженною смертью.
21. Истребив столько мужей знаменитых, Нерон захотел наконец исторгнуть с корнем самую добродетель, лишив жизни Тразея Пэту и Барея Сорана, давно уже враждебный тому и другому. На Тразею и было за что сердиться: он вышел из сената, когда докладывали об Агриппине, о чем я уже упоминал; во время игр молодежи (Ювенальских) оказал содействие весьма незначительное, а это оскорбление было тем чувствительнее, что он же, Тразеа, в Патавие, откуда он происходил, во время Цестийских (?) игр, установленных Троянцем Антенором, пел в трагической одежде. Также в тот день, когда присуждали к смерти претора Антистия за ругательные против Нерона сочинения, подал мнение в более снисходительном духе и провел его, а когда, определяли божественные почести Поппее. находясь в добровольном отсутствии, не участвовал и в похоронах. Забыть все это не допускал Капитон Коссуциан; от природы склонный к преступным действиям, питал вражду к Трезее за то, что сделался жертвою его влияния, когда он поддерживал послов Килических, преследовавших Капитона за взятки.
22. Сверх того он ему ставил в вину: "в начале года Тразеа уклонился от обычной присяги; не присутствует при назначении обетов, хотя и состоит членом коллегия пятнадцати (жрецов); ни разу не приносил жертв за безопасность государя или за его божественный голос; когда-то неутомимо деятельный и старательный, самым незначительным сенатским рассуждениям привыкший высказывать или одобрение или несогласие, вот уже три года не входит в здание сената". В самом недавнем времени, когда с усердием наперерыв стекались другие для обуздания Силана и Ветера, он предпочел лучше заниматься частными делами клиентов. Что же это как не отпадение, стремление составить партию? И если много таких найдется, будет война. - Как некогда - внушал он Нерону - общество, страстное до раздоров, только и говорило, что о К. Цезаре и М. Катоне, так теперь о тебе, Нероне и о Тразее. Есть у него последователи, люди ему преданные; не высказывая еще таких дерзких мнений как он, подражают ему в манерах и выражении лица, суровые, печальные, упрекая тебя без слов за твои забавы. Ему одному недороги - твоя безопасность, твои занятия искусствами. С пренебрежением смотрит он на благополучное положение дел государя; не ищет ли он насытиться плачем и страданиями? Одного и того же образа мыслей дело: не верить в божественность Поппеи, и не давать присяги на действия божественных Августа и Юлия; пренебрегает религиозными верованиями; отменяет законы. Дневники народа Римского по провинциям, по войскам с большим вниманием читаются чтобы узнать - в чем не участвовал Тразея. Или перейдем же к тем учреждениям, если они лучше, или у желающих переворота отнимем вождя и виновника. Это учение породило Туберонов и Фавониев - имена, и при старинном положении общественных дел, неприятные; Для ниспровержения, империи берут они предлогом свободу, а, достигнув желаемого, накинутся на самую свободу. Напрасно избавился ты от Кассия, если потерпишь рости и усиливаться этим соревнователям Брута. Наконец, хотя ты сам и ничего не писал о Тразее, предоставь нам разбирательство сената". Нерон превозносит похвалами столь быстрый на гнев ум Капитона и присоединяет в нему Марцелла Еприя с ядовитым красноречием".
23. А Барея Сорана потребовал себе подсудимым Осторий Сабин, всадник Римский - из проконсульства Азии, в котором усилил неудовольствие государя справедливостью и деятельностью и тем, что взял на себя заботу об открытии порта Ефесцам, а насилие жителей Пергама не давших Акрату, отпущеннику Цезаря, увести статуи и картины, оставил безнаказанным. Но в вину ставили: дружбу Плавта и стремление задобрить провинцию в пользу несбыточных надежд. Время осуждению избрано, когда Тиридат пришел для принятия царства Армении, чтобы в толках о событиях внешних злодейство внутреннее прошло во мраке или с целью выказать величие императора убийством знаменитых людей как бы делом достойным царской власти.
24. Вследствие этого, когда весь город вышел встретить государя и посмотреть царя, Тразеа, получивший запрещение явиться, не упал духом, но сочинил записку к Нерону, прося объяснить, что ему ставят в вину и утверждая, что он оправдается если только будет знать, в чем его обвиняют и будет иметь возможность защищаться. Торопливо ухватился Нерон за эти записки, в надежде, что Тразеа в ужасе напишет такое, что, возвышая достоинство государя, будет служить к ущербу его собственной славы. Но когда этого не случилось, сам устрашился лица, духа и свободы невинного и отдает приказание - собрать сенат. Тут Тразея с приближенными стал советоваться - попытать ли защиту или пренебречь ею.
25. Различные представлялись соображения. Те, которые считали лучшим - идти Тразее в сенат, говорили: "в твердости его уверены они вполне; ничего не скажет он, чтобы не увеличило его славу. Только ленивые и трусы окружают молчавшем их последние минуты. Пусть народ увидит человека, идущего на встречу смерти, пусть сенат услышит выражения, как бы от какого то божества, выше чем человеческие. Возможно чудо, что и сам Нерон будет тронут; если же он и останется при своей жестокости, то потомство различит память честного конца от позорного бездействия гибнущих в молчании".
26. С другой стороны, те, которые были того мнения, что нужно остаться дома, о самом Тразее выражали то же что и прежние: "но грозят ему насмешки и поругание. Не одни Коссуциан и Еприй готовы на преступление; найдутся и такие, что в зверстве может быть дерзнут поднять руки и ударить; и благонамеренные от страха последуют их примеру. Пусть лучше он избавит сенат, которому служил украшением, от бесславия такого преступного поступка и пусть оставит в неизвестности, что определил бы сенат, увидев Тразею подсудимым. А чтобы Нерон устыдился своих злодейств, о том льстят они себя тщетною надеждою, а гораздо более нужно опасаться как бы он не излил свою жестокость на жену, семейство и прочее, что ему дорого. А потому пусть бесстрашным, чуждым какого-либо позора, по чьим следам я урокам вел жизнь, с их славою домогается конца". На этом совещании присутствовал Рустик Арулен, пылкий юноша; страстно жаждая похвалы, он предлагал "воспротивиться сенатскому определению" в качестве трибуна народного, которым он был. Сдержал его порыв Тразеа: "пусть он не пускается в начинание пустое, которое не привнесет обвиненному никакой пользы, а ему, за его противодействие, гибель. Его время уже прошло и не должен он изменять образа жизни, которому оставался верен в течении стольких лет к ряду; а ему (Рустику) предстоит еще только начатое поприще службы и все, что остается нетронутым. Пусть он прежде зрело сам с собою обдумает, в какое время на какой путь вступить для того чтобы быть полезным общественному делу". Впрочем, Тразеа предоставил самому себе обдумать - идти ли ему в сенат.
27. А на другой день, с рассветом дня, две преторианские когорты вооруженные заняли храм Венеры Родительницы. Вход в сенат обступила толпа людей, одетых в тоги, но не скрывавших мечей; по площадям и портикам расставлены там и сям военные отряды. Сенаторы входили в здание сената в их глазах и слыша их угрозы. Речь государя была произнесена его квестором; ни на кого именно не указывая, обличал сенаторов: "будто бы они пренебрегают общественными обязанностями, а, по их примеру, и всадники Римские коснеют в праздности. И что же после того удивительного, что из отдаленных провинций не являются, когда большинство, получивших консульство и жреческие обязанности, предпочитает заниматься украшением садов?" За это, как за оружие, ухватились обвинители.
28. Начало сделал Коссуциан, но с большею силою вопиял Марцелл: "дело первой важности для государства; злоумышление низших употребляет во зло снисходительность верховного главы. Слишком· кротки доселе сенаторы, оставляя безнаказанным уклоняющегося Тразею, зятя его Гельвидия Приска, соучастника того же безумия, а также Пакония Агриппина, наследника отцовской к государям ненависти и Курция Монтана, слагателя ненавистных стихов. Требует он в сенате бывшего консула, при обетах - священнослужителя, в присяге - гражданина: но тут в нарушении установлений и обрядов предков Тразея явно высказался изменником и врагом государства. Пусть наконец явится сенатором и обвыкший быть защитою оскорбителям величества, подает мнение, что он считает нужным исправить или изменить. Легче снесут они порицание в том или другом, чем терпение молчания, которым он все обрекает осуждению. Что ему не по сердцу - мир ли по всему шару земному или победы без ущерба для войск? Пусть они не заподозривают в злонамеренном честолюбии человека, сетующего об общественном благополучии, того, который за пустыни считает форумы, театры, храмы, который грозит своим добровольным изгнанием. Не признает он здесь общественного совета, не видит он здесь ни сановников, ни города Римского. Пусть же он не живет более в том городе, привязанность к которому давно утратил, а теперь и видеть не хочет".
29. В таких то и подобных выражениях горячился Марцелл, вид его был суров и грозен он голосом, выражением лица и глаз. Сенатом овладела уже не та ему столь ведомая и обычная многократно повторявшимися опасностями грусть, но новый и глубже проникавший страх, так как в виду их были движения вооруженных воинов. Но тут же глазам их представлялся почтенный образ Тразеи; нашлись и те, которые сострадали об участи Гельвидия, которому придется поплатиться за невинное родство. Что ставят в вину Агриппину кроме печальной участи отца? Да и то, столько же невинный, сделался жертвою жестокости Тиберия. Монтан честно провел молодость и не за известное стихотворение, в котором он выказал ум, пойдет в ссылку.
30. Между тем входит Осторий Сабин, обвинитель Сорана и начинает говорить: "о дружбе с Рубеллием Плавтом и о том, что Соран проконсульство в Азии употребил для своих личных видов, для известности, а не для общей пользы и давал пищу возмущениям городов". Все это было старо, а свежее и вовлекавшее дочь в опасность отца, то, будто бы она щедро раздавала деньги магам (гадателям). Случилось это без сомнения вследствие любви к отцу Сервиллии - так звали девушку; она из дочерней привязанности, а также по необдуманности её возраста, советовалась не о другом чем, как о безопасности их семейства, будет ли милосерд Нерон, а исследование сената не повлечет ли за собою гибельных последствий? А потому призвана в сенат и с отцом поставлена врозь: перед трибуналом консулов престарелый годами отец, а с другой стороны дочь, которой еще и 20 лет от роду не было, но вследствие недавно последовавшей ссылки её мужа, Анния Поллиона - печальная вдова. Она боялась и взглянуть на отца, опасность положения которого она, по-видимому, увеличила.
31. На вопрос обвинителя: "продала ли она приданные вещи и ожерелье, сняв его с шеи для того, чтобы собрать денег на учинение магических священнодействий?" Сначала, распростершись по земле, долго плакала и молчала, но потом, обняв жертвенник, сказала: "не призывала она богов зла, никаких заклинаний не делала, но в своих несчастных молитвах умоляла об одном, чтобы ты, Цезарь, и вы, сенаторы, сохранили невредимым этого лучшего из отцов. Драгоценные камни, одежды и знаки достоинства я отдала так, как бы если бы требовали моей крови и жизни. Это касается их, до сих пор я их не знала, на каком они счету и каковы их занятия, а я о государе иначе и не упоминала, как наряду с божествами. Впрочем, несчастный мой отец ни о чем не знает и если это действительно преступление, то погрешила я одна".
32. Она еще говорила, а уже слова её подхватил Соран и высказал громко: "она не ездила с ним в провинцию, и, по молодости лет, не могла знать о том, что делал Плавт; непричастна она этому в чем винили её мужа; пусть отделят ее виновную лишь в избытке любви к родителю, а его подвергнут какой угодно участи". С этими словами хотел броситься он в объятия подбежавшей дочери, но находившиеся между ними ликторы удержали ту и другого. Вслед за тем дали место свидетелям и сколько сострадания возбудила жестокость обвинения, столько раздражения вызвал свидетель П. Егнатий. Он был клиентом Сорана и на этот раз подкуплен - на погубление друга; прикрывался он внешностью стоических убеждений, приобрел опытность в том, чтобы в наружности и манере иметь вид честного человека, но в душе коварный, вероломный, полный скрытых честолюбия и дурных пожеланий. Когда это через деньги открылось, подал он пример, как надобно быть осторожным настолько же известных обманами и по роскоши, на сколько и лживых внешностью добрых качеств и друзей изменников.
33. Но этот же день привел и честный пример Кассия Асклепиодота; значительностью богатств был он первый между Вифинцев и каким уважением окружал он Сорана процветавшего, так не оставил и падавшего: лишенный всего состояния, отправлен в ссылку. Так боги равнодушны к проявлениям добра и зла! Тразее, Сорану и Сервиллии предоставлен на выбор род смерти. Гельвидий и Паконий изгнаны из Италии. Монтан предоставлен отцу, но с тем, чтобы устранил себя от общественной деятельности. Обвинителям Еприю и Коссуциану дано по пяти миллионов сестерций; Осторию миллион двести тысяч и квесторские знаки.
34. Тут-то, когда день уже вечерел, послан квестор консула к Тразее, когда он находился в саду. Многочисленные бывали у него собрания именитых мужей и женщин; в особенности занимался он Деметрием, учителем Цинической школы; с ним, как можно было заключать по выражению лица и слышавшимся словам, которые произносимы были громче других, разговаривал он о природе души и разлучении души и тела, пока пришел Домициан Цецилиан, из числа его задушевных друзей, и изложил ему приговор сената. Вслед за тем, те, которые тут находились, стали плакать и жаловаться, а Тразеа их убеждает: "поскорее удалиться, и собственные опасения не обобщать со жребием осужденного". Аррию, покушавшуюся последовать участи мужа и примеру матери Аррии, увещевает: "сохранить жизнь и не лишать общую их дочь единственной опоры".
35. Тут, выйдя в портик, там найден квестором, почти в веселом расположении духа, вследствие полученного им сведения, что Гельвидий, зять его, будет только удален из Италии. Получив потом сенатское определение, Гельвидия и Деметрия вводит в спальню; протянув обе руки для открытия жил, когда показалась кровь, он ею брызнул на пол и подозвав ближе квестора, сказал: "делаем возлияние Юпитеру Освободителю. Смотри, молодой человек, и пусть не допустят боги сбыться предсказанию; но ты родился в такие времена, когда необходимо укреплять дух примерами твердости". Затем, когда вследствие медленного приближения смерти усиливались страдания, обратив к Деметрию...

Перевел А. Клеванов.
31 Октября 1869 г.
Москва.