(35) Содержание: Главы 1-2. Вологез, царь Парфов, замышляет войну по наущению брата Тиридата и Монобаза Адиабена, которого оскорбил Тигран. - 3. Корбулон принимает меры к обороне Сирии. - 4. Парфы, под предводительством Монеза, осаждают Тиграноцерту. - 5. Корбулон предлагает Вологезу перемирие и получает. - 6. Тщеславие Цезенния Пэта только что назначенного префектом Армении. 7-8. Жестокость, неопытность, самохвальство. - 9. От нападения на Сирию Корбулон отводит Парфов страхом и они - 10. бросаются на Армению и Пэта. Тот с трудом приглашает на помощь Корбулона. - 11. Будучи, сильно тесним Парфами, - 12. тот отправляясь в Армению, ругает беглецов, а своим делает увещание. - 18. Вологез наступает на Пэта. - 14. Спор между Римлянами и Парфами, вследствиекоторого - 15. постыдное соглашение Пэта. - 16. Корбулон приходит в Армению. - 17. Побранив Пэта, возвращается в Сирию. - 18. В Риме пустое торжество над Парфами. Раздача хлеба народу. Пошлины. - 19. Сенатское определение об усыновлении для виду. - 20-21. Клавдий Тимарх Критянин подвергся обвинению, но Тразеа Пэт обращает это на общественную пользу. - 22. Декрет о том, чтобы должностным главным лицам не объявлять благодарности. Чудесные явления. - 23. Вследствие рождения дочери у Нерона неумеренная, но бесплодная радость. Ненависть государя к Тразее. - 24. Послы Парфов издеваются над Римом. - 25. Во главе Армянской войны ставят Корбулона. Цезарь преследует Пэта насмешками. - 26. Корбулон ведет войско в Армению. - 27. Выслушивает Парфских послов. Мстит отпавшим Армянам. - 28-30. Тиридат просит мира у Корбулона и, сложив у статуи Цезаря знаки царского достоинства, получает (мир) и ласково принят Корбулоном. - 31. Заботливость Вологеза о брате. - 32. Жителей приморских Альп Нерон принимает в право Лация. Всадники Римские получают в цирке места выше простого народа. Знатные женщины и сенаторы являются на арене. - 33. Нерон сам в Неаполе вступает на сцену. - 34. Театр обрушивается. В Беневенте Нерон смотрит зрелище, данное Ватинием. - 35. Вынуждает к смерти Торквата Силана. - 36. Тщетно замышляет поездку на Восток. - 37. Дает при посредстве Тигеллина пиршества роскошные до гнусности. Женится на Питагоре. - 38. Бедствие от огня постигает Рим случайным или коварным умыслом государя, который - 39. в облегчение бедствия употребляет многие меры приятные народу. 41. Значительность бедствия. Мысль заложить новый город. - 42. Из развалин отечества воздвигает Нерон громадный дом. Тщетно пытается на еще большие предприятия. - 43. Наружность нового города. - 44. Богам приносятся умилостивления, но вотще. Вина пожара взвалена на Христиан и они подвергнуты страшным мучениям. - 45. Италию, союзников, храмы грабит Нерон; Сенеку за его неудовольствие против этого старается погубить ядом. - 46. Восстание Гладиаторов у Пренесты. Потеря флота у Мицена. - 47. Чудесные явления. - 48. Заговор Пизона против Нерона. - 49-50. Имена заговорщиков, нравы, причины ненависти к Нерону. К ним присоединяется Руф, Префект Претория Субрий должен был начать первый. - 51. Епихарис выдан в его покушении подействовать на флот. - 52. Стремление заговорщиков удержано Пизоном вследствие священнодействий стола. - 53. Другой замысел заговорщиков. - 54. Неблагоразумие Сцевина. Раб Милих доносит на господина; тот отлично защищается, но уличен хитростью женскою. - 55-56. Наталис делает признание в заговоре, именует Пизона, Сенеку, а Лукан - мать. - 57. Епихарис истерзанная пыткою, дает чудесный пример верности. - 58. Нерон выслушивает подсудимых, а их сильно теснит Руф, скрыв свое соучастие. - 59. Пизон, пренебрегши советами друзей, умерщвлен. Завещание его и жена. - 60. Казнь Латорана и Сенеки; его защита оставлена без внимания; - 62. Последние его беседы. - 63. Дружеский спор с женою, - 64. смерти которой Нерон велит воспрепятствовать. Мучение Сенеки, смерть, погребение, - 65. Он был назначаем Императором. - 66. Выдан и Руф. - 67. Субрия Флавия. - 68. Асира и других исполненные твердости слова и кончина. Слабость Руфа. - 69. Нерон казнит Вестина, хотя невинного. - 70. вслед за, тем Лукана, Синециона, Квинктиана, Сцевина. - 71. Притворные по городу изъявления радости. Доносчикам награды, подозрительным освобождение от военной службы, а иным ссылка. - 72. Турпилиану, Нерве, Тигеллину даны почести триумфа, а Нимфидию знаки консульского достоинства - 73. Нерон защищается от разных о нем слухов. Опасность Галлиона. - 74. Сенатское определение о спасении Нерона. Кинжал Сцевина посвящен Юпитеру Мстителю. - Все это совершилось в течении с небольшим трех лет в консульство: К. Меммия Регула, Вергиния Руфа, К., Лекания Басса, М. Лициния Красса, П. Силия, Нервы, К. Юлия Аттика Вестина.

1. Между тем, царь Парфов, Вологез узнал о действиях Корбулона и что чужеродец Тигран посажен царем в Армению. Вместе, так как брат его Тиридат прогнан, хотелось ему отомстить за униженное величие рода Арзакова; но и с другой стороны могущество Римлян и уважение к продолжительному миру, занимали его ум разнообразными заботами. От природы нерешительный, вследствие отпадения Гирканцев, народа сального, впутался он в сложные военные действия. Среди этих колебаний новая весть об уничтожении подстрекнула его. Выйдя из Армении Тигран - Адиабенов, пограничного народа земли опустошил шире и долее, чем то бывает в грабительском набеге. С крайним неудовольствием терпели это старейшины народа; "в такое пренебрежение впали они, что уже не Римского вождя нападениям они подвергаются, но дерзости заложника, в течение скольких лет считавшегося между рабами". Оскорбленное их достоинство раздражал еще более Монобаз, которому принадлежала верховная власть над Адиабенами: он спрашивал: "в ком и откуда искать помощи? Уже уступили Армению и прилежащие места постигнет та же участь, если не защитят Парфы: но у Римлян сноснее рабство тех, что сами покорятся, чем взятых в плен. А Тиридат, бежавший из царства, действовал всего сильнее частью молчанием, частью умеренными жалобами: позорным бездействием нельзя поддерживать великие государства; необходима борьба оружием и людьми. Верховной власти там справедливость, где сила. И частные люди умеют сохранить свое достояние; слава же царей - состязаться о чужом".
2. Подвинутый всем этим Вологез созывает совет; поставив подле себя Тиридата, он начал говорить так: "вот его я, рожденного от одного отца, но летами уступившего мне первенство власти, посадил было властителем Армении. Это - третье место по могуществу; Пакор еще ранее овладел Медами. Казалось, что я, вопреки давних семейных неудовольствий и споров, как следует уладил участь членов моего семейства. Но этому поперечат Римляне и мир, доселе ими еще ни разу безнаказанно ненарушенный, теперь ниспровергают на свою гибель. Не стану притворствовать: предпочел бы я удержать то, что приобретено предками предпочтительнее справедливостью, чем кровопролитием, самою сущностью дела, чем оружием. Но в чем погрешил медлительностью исправлю мужеством. Ваша сила и слава неприкосновенны; в ним присоединили вы еще умеренность, а она никогда не будет в пренебрежении лучших из людей, да и богами ценится". Вместе он положил диадему на голову Тиридата; готовый отряд конницы, который должен был, по обычаю, сопровождать царя, вверил Монезу, знатного рода мужу, присоединив вспомогательные войска Адиабенов и поручил: "Тиграна прогнать из Армении, пока он, уладив несогласия с Гирканцами, соберет все силы и начнет главную войну, грозя Римским владениям".
3. Когда Корбулон получил об этом верное известие, то он послал на помощь Тиграну два легиона с Веруланом Севером и Веттием Боланом, дав им тайно приказание: "действовать осторожнее и не спешить". Он предпочитал иметь войну, чем вести ее. Он написал Цезарю: "необходим особенный вождь защищать Армению, а Сирия, на которую намеревается наступить Вологез, подвергается гораздо большей опасности". Между тем остальные легионы ставит он по берегу Евфрата, вооружает на скорую руку собранное ополчение туземцев, следит отрядами за движениями неприятеля.
4. Вследствие того, что этот край беден водою, ставит укрепления у источников, а некоторые заваливает песком. Пока Корбулон принимает эти меры к обороне Сирии, Монез поспешно двинув войско с целью предупредить самый слух о движении, нашел Тиграна не врасплох и не без вестей о нем. Тигран занял Тиграноцерт, город сильный числом защитников и громадностью стен. К тому же Ницефорий река не малозначительной ширины, обходит часть стен и проведен широкий ров там, где на реку нельзя было надеяться. Находились тут и воины, и прежде свезенные запасы; при доставке их некоторые, зайдя неосторожно, были окружены нечаянно пришедшими неприятелями: но это вызвало у остальных более раздражения, чем опасений. Парфы при осадах вообще действуют несмело; метательных орудий у них мало; ни осажденных не могли они привести в ужас и сами ошиблись в своих расчетах. Адиабены начали было подвигать лестницы и осадные орудия, но легко, отбиты, а вслед за тем нашими, сделавшими вылазку, истреблены.
5. Впрочем, Корбулон, как ни удачны были его действия, счел необходимым умеренно пользоваться счастьем и послал в Вологезу с жалобою: "провинции сделано насилие; царь союзник и друг (народа Римского) и когорты Римские в осаде; пусть лучше оставит осаду, а иначе и он, Корбулон, в неприятельской области, станет лагерем". Касперий сотник на это посольство избранный, у города Низибиса, находящегося от Тиграноцерты в расстоянии 37 тысяч шагов, нашел царя и смело и настоятельно изложил требования вождя Римского. Вологез постоянно и издавна поставил себе за правило - избегать вооруженного столкновения с Римлянами. Да и в настоящем дело шло неудачно. Осада была безуспешна. Тигран обезопасен и своею деятельностью и войсками. Те, которые взяли на себя поход, обращены в бегство; легионы посланы в Армению. Другие, на крайних пределах Сирии, готовы сами к вторжению; у него же конница изнемогла от недостатка провианта. Такое множество появилось саранчи, что она поела всю траву и весь лист на деревьях. Вследствие этого, отвергнув опасения, ответил он в духе умеренности: "отправит к императору Римскому послов - просить Армению и упрочить мир". Приказывает Монезу - оставить в покое Тиграноцерту и сам удалился назад.
6. Большинство не находило выражений достаточных, превознося похвалами такой результат, добытый (будто бы) страхом царя и угрозами Корбулона. Другие объясняли это тайною сделкою: "с той и другой стороны война должна была прекратиться, но с удалением Вологеза и Тигран должен был оставить Армению. Иначе зачем войско Римское отведено из Тиграноцерты? Зачем во время спокойное оставлено то, что защищали в военное? Лучше ли было зимовать на границах Каппадокии в шалашах, поставленных на скорую руку, чем в столице царства, которую только что отстояли от врагов? Во всяком случае отсрочены военные действия для того, чтобы Вологезу пришлось бороться с другим, а не с Корбулоном, и для того чтобы Корбулону не пришлось более рисковать славою, приобретенною в течение стольких лет?" Действительно он - о чем я уже и упоминал, требовал особенного вождя для защиты Армении; был слух, что приближается Цезенний Пэт. Уже он и явился; войска разделены так, что четвертый и двенадцатый легионы, с присоединением пятого, который незадолго перед тем вызван из Мезии, а также вспомогательные войска из Понта, Галатов, и Каппадоков должны повиноваться Пэту, а третий, шестой, десятый и прежние Сирийские войска должны оставаться у Корбулона. В остальном они должны были, по требованию обстоятельств, действовать, или вместе, или отдельно. Впрочем, и Корбулон не мог снести себе равного и Пэт, для славы которого было бы достаточно считаться по Корбулоне первым, с пренебрежением отзывался о том, что было сделано; он говорил: "вовсе не было ни сражений, ни добычи, а взятия городов только сущесвовали по названию; а он наложит побежденным - дань и законы и вместо призрака царского - право Римское".
7. Около этого времени послы Вологеза, которых, как я упоминал, он отправил к Государю, возвратились ни с чем. Парфы явно взялись за войну. И Пэт от неё не уклонялся, но с двумя легионами, из которых в то время четвертым начальствовал Фунизулан Веттонниан, а двенадцатым - Калавий Сабин, вошел в Армению при неблагополучном предзнаменовании. При переходе Евфрата, через который он переправлялся по мосту, безо всякой видимой причины лошадь, везшая знаки консульского достоинства, испугалась и бросилась назад; жертвенные животные, назначенные для приношения, находившиеся в зимних квартирах, которые в то время обводили укреплениями, бросились бежать, когда они доведены были еще только до половины и ушли за окопы. Засверкали огнем дротики воинов и это чудесное явление имело тем более значения, что главное оружие врага нашего Парфа - метательное.
8. Но Пет, пренебрегши дурными предзнаменованиями и не довершив еще укрепления зимних квартир, недостаточно озаботившись заготовлением провианта, повел войско за гору Тавр: "для взятия назад, как он говорил Тиграноцерты и опустошения земель, которые Корбулон оставил неприкосновенными". Некоторые укрепления взяты; снискано несколько славы и добычи, если бы вождь сумел пользоваться славою умеренно, или добычею старательно. Длинными переходами прошел он места, удержать которые был не в состоянии; запасы, которые он взял с собою, испортились и с наступлением зимы отвел он войско назад, а к Цезарю написал донесение как будто война приведена к концу - в пышных выражениях, но лишенное содержания.
9. Между тем Корбулон, берег Евфрата, постоянно обращавший на себя особенную его заботливость, прикрыл вооруженными отрядами еще чаще прежнего; а чтобы при наведении моста неприятельские отряды не делали препятствия (так как они уже многочисленными конными отрядами носились по прилежавшим полям) суда значительной величины, скрепив их поперечными бревнами и устроив на них башни, погнал по реке; действием поставленных на них орудий (катапультов и баллист) сбил дикарей; камни и копья хватали гораздо дальше, чем возможно было неприятелю, отвечать, с успехом бросая стрелы. Потом продолжали наводить мост, и возвышенности противоположного берега заняты сначала союзными когортами, а потом лагерями легионов, с такою быстротою и развитием сил, что Парфы, оставив приготовления к нападению на Сирию, обратили всю надежду на Армению.
10. А там Пэт, не зная, что ему угрожало, пятый легион держал далеко в Понте, да и остальные ослабил, давая воинам отпуски без разбора: как вдруг услыхал, что Вологез приближается с огромным и враждебным войском. Призывается двенадцатый легион и чем он надеялся распространить слух об увеличении войска, то обнаружило его немноголюдство. Во всяком случае Пэт был бы в состоянии удержать лагерь и провести Парфов продолжительностью войны, если бы он захотел держаться твердо, или своих собственных, или чужих решений. Но когда люди опытные в военном деле успокоили: его относительно грозившей опасности, он вдруг чтобы не показать, что нуждается в чужих советах, перешел к совершенно другим и худшим решениям. В то время, оставив зимние квартиры, провозглашая: "не рвы и валы нужны против неприятеля, по тела и оружия", повел легионы, как бы намереваясь решить дело. сражением. Потом, утратив сотника и немногих воинов, которых послал вперед для исследования сил неприятельских, отступил в смятении. А так как Вологез наступал не слишком горячо, то снова в пустой самонадеянности Пэт поставил на ближайших возвышениях Тавра три тысячи отборной пехоты воспрепятствовать переходу царя; а вспомогательных Паннонцев, лучшую конницу, расположил на части поля. Жена и сын припрятаны в укрепление, носившее название Арсамосаты; на прикрытие дана им когорта. Таким образом рассеяны по частям воины, которые, если бы их держать вместе, скорее могли бы удержать бродящего неприятеля. Говорят, что будучи сильно стеснен, признался он в том Корбулону; но и тот не поспешил за тем, чтобы с увеличением опасности, оказанная помощь имела бы более похвалы. Впрочем, он отдал приказание изготовиться в путь по тысяче из трех легионов и по восьмисот из вспомогательной конницы и такому же числу из когорт.
11. Вологез, хотя и получил известие, что Пэт загородил ему путь с одной стороны пехотою, с другой конницею, нисколько, не изменил задуманный план действия, но силою и угрозами привел в ужас союзную конницу, а легионных воинов истребил; только один сотник Тарквиций Кресцент - башню, в которой он находился с гарнизоном, дерзнул защищать, неоднократно делал вылазки, нанося смерть тем из дикарей, которые подходили ближе, пока не был окружен, огнем брошенным издали. Из пехотинцев, какие были не ранены, ушли в места отдаленные и непроходимые, а раненые в лагерь; в страхе они возвышали доблесть царя, жестокость и силы народа, а легко верили те, которые того же что и они робели. Да и вождь не пытался бороться с невзгодою, но пренебрег всеми обязанностями военными, а снова обратился к Корбулону с просьбою, - чтобы он пришел как можно скорее - сохранил значки, орлы и имя - все что осталось несчастного войска, а что они сохранят верность, пока останется жизнь.
12. А тот, нисколько не поддавшись опасениям, оставил часть войск у Сирии для удержания укреплений возведенных у Евфрата и по дороге ближайшей и где не могло быть нужды в припасах, пошел в область Коммагену, оттуда в Каппадокию и затем в Армению. Войско сопровождало кроме прочего, что обыкновенно на войне, большое число верблюдов, навьюченных хлебом, для того чтобы быть в состоянии отразить и неприятеля и нужду. Первого из пораженных встретил Пактия, сотника первого ряда, а за тем и множество воинов; когда они представляли различные причины бегства Корбулон внушал им: "чтобы они вернулись к значкам и испытали бы милосердие Пэта, а он не знает снисхождения иначе как к победителям. Вместе он обошел свои легионы, сделал им увещание, напоминал им прежние их действия, показывал новую: славу. Цель их трудов на этот раз не села и города Армян, но лагерь Римский и в них два легиона. Если отдельным воинам дается рукою императора самая важнейшая награда венец за спасение гражданина, то какая же великая честь; когда окажется, что в равном числе были и принесшие спасение и получившие его?" Такие убеждения общие поощряли всех (находились и такие, которых лично возбуждала опасность положения братьев, или других родственников) воинов и они продолжали путь безостановочно день и ночь.
13. Тем усерднее Вологез теснил осажденных, нападая то на окопы легионов; то на укрепление, служившее защитою тем, которые не были в состоянии участвовать в военных действиях, подходя ближе, чем то в обычае Парфов, лишь бы как, хотя и мнимою неосторожностью, вызвать на бой неприятеля. А наши с трудом оставляли места отдохновения и ограничивались только обороною укреплений, частью по приказанию вождя, а другие по собственной лености, как бы дожидаясь Корбулона, а на случай нападения силы, припоминали примеры поражений Кавдинского и Нумантинского: "и не такая сила была у Самнитов, Итальянского народа или Испанцев, как у Парфов, соперников Римлян во владычестве. Издревле было в ходу и даже похвально - заботиться о безопасности, если изменяло счастье". Вождь, уступая такому отчаянию войска, сочинил первое письмо к Вологезу не просительное, но как бы жалуясь: "на то, что он (Вологез) за Армян, постоянно или находившихся под Римским владычеством или подданных царя, избираемого императором, начал неприязненные действия; мир полезен был бы и той и другой стороне и пусть он, Вологез, сообразит не теперешнее только положение дел; он теперь пришел против двух легионов с силами всего царства; а у Римлян остался весь шар земной для вспоможения им на войне".
14. На это Вологез не счел нужным оправдываться, но ответил письменно: "необходимо ему подождать братьев Пакора и Тиридата, назначено и место и время для совещания о мерах, какие надобно принять относительно Армении и - придали боги достойного Арзакидов - относительно участи Римских легионов". - Вслед за тем посланы Пэтом гонцы - "просить личного с. царем объяснения и тот велел идти Вазаку, начальнику конницы". Тут Пэт приводил на память: Лукуллов, Помпеев и все что Цезарями сделано относительно присвоения и распоряжения Армениею, а Вазак возражал, "что нам только принадлежит призрак и власти и распоряжения, а сила у Парфов". Много было споров с той и другой стороны; на другой день призван Монобаз Адиабен свидетелем тому что условлено; постановлено: "легионы освободить от облежания и всем воинам удалиться за пределы Армении, а укрепления и припасы передать Парфам. По исполнении всего этого Вологезу должна быть дана возможность· - отправить послов к Нерону".
15. Между тем на реке Арзании (она протекала подле лагеря), Пэт устроил мост, под видом будто бы готовя себе переправу, но в действительности по приказанию Парфов, которым он должен был остаться как наглядное доказательство их победы; им он собственно и нужен был, а наши пошли другою дорогою. Молва прибавила, будто легионы пропущены под ярмо и приложено еще кое-что, как обыкновенно при несчастье, но основание дали этому некоторое Армяне. Они вошли в укрепления прежде чем вышло оттуда войско Римское и обступили дороги, признавая взятых у них когда0то рабов или вьючных животных и отнимая их. Самые одежды похищены, вырвано оружие, а оробевшие воины во всем уступали лишь бы не подать повода к сражению. Вологез, собрав в кучу оружие и тела убитых, чтобы засвидетельствовать о нашем поражении, удержался от лицезрения бежавших легионов. Он искал славы умеренности, удовлетворив вполне чувству гордости. Он переехал через реку Арзанию, сидя на слоне, а ближайшие к нему силою коней справились с течением (реки). Пронесся слух: "будто мост провалится под тяжестями, вследствие коварного умысла делавших его, но те, которые дерзнули войти на него, нашли его крепким и прочным".
16. Во всяком случае верно то, что осажденные до того изобиловали хлебом, что предали огню житницы. С другой стороны Корбулон обнаружил: "силы Парфов были слабы, подвижный корм весь был потравлен, оставили бы они приступ, да и он Корбулон - находился всего на расстоянии трех дней пути". Он присовокупил: "клятвою Пэт скрепил у значков, в присутствии присланных царем свидетелей, что никто из Римлян не войдет в Армению, пока не будет получено от Нерона письмо - согласен ли он на мир". Может быть это и придумано для увеличения бесславия, но следующее не было никому тайною: в один день Пэт прошел пространство в 40 миль, покинув там и сям раненных и замешательство бегущих имело вид не менее безобразный, как если бы они обратили тыл в бою. Корбулон, со своими войсками попался на встречу у берега Евфрата; видом знаков и оружия не хотел выставить как бы в укор резкую разницу; воины были в печали, сострадая участи товарищей. Даже от слез воздержаться не могли и плачь не дал почти места обычному приветствию. Забыты были состязание в мужестве и домогательство славы - ощущения людей счастливых; одно сострадание имею силу и у младших по преимуществу.
17. Последовало немногословное объяснение между вождями; Корбулон жаловался: "напрасно он трудился; можно было бы окончить войну бегством Парфов". На это Пэт возражал: "для них обоих ничего еще не испорчено; пусть они обратят орлов и дружно вторгнутся в Армению, слабую с удалением Вологеза". Корбулон: "не таковы повеления императора, "опасность легионов подвинула его оставить провинцию, а так как неизвестны теперь замыслы Парфов, то он Корбулон - и пойдет назад в Сирию. И так придется молить в высшей степени благосклонное счастье, чтобы пехота, изнуренная большими переходами, могла следовать за конницею свежею и по ровному месту не затрудненную в движении". Затем Пэт зимовал в Каппадокии. Вологез послал гонцов к Корбулону: "чтобы он очистил укрепления по ту сторону Евфрата и чтобы по-прежнему река, служила им границею; а Корбулон требовал, чтобы и Армения была очищена от находившихся там и сям вооруженных отрядов. Наконец уступил царь, разрушены укрепления возведенные было Корбулоном на той стороне Евфрата и Армяне покинуты без властителя".
18. А в Риме, на середине Капитолинской горы, воздвигали трофеи над Парфами и триумфальные ворота - по определению сената, Состоявшемуся, когда война еще была не окончена, и теперь не оставили их лишь бы на показ, пренебрегши сознание. А чтобы скрыть заботу о делах внешних, Нерон хлеб, раздаваемый народу и испортившийся от времени, велел бросить в Тибр, желая показать до какой степени он покоен относительно продовольствия. И цена хлеба нисколько не увеличена, хотя почти 200 судов в самой пристани погибли от бури, а то еще, приплывшие по Тибру, от случайно сделавшегося пожара. Потом Нерон над сборами общественных податей поставил трех бывших консулов: Л. Пизона, Дуцения Гемина и Помпея Павллина, при чем порицал бывших государей: "что они значительностью издержек перевысили справедливые доходы, а он ежегодно дарит государству шестьдесят миллионов сестерций".
19. В это время сильно распространился весьма дурной обычай, что с близостью выборов и при распределении по жребию провинций, большинство людей одиноких усыновлениями для виду приобретали себе сыновей и, распределив провинции между отцов семейств, тотчас отпускали от себя усыновленных. В большом негодовании явились в сенат, ссылались: "на права природы и труды воспитания против хитрости, притворства и кратковременности усыновления. Довольно уже и так хорошо одиноким, что совершенно спокойно, не неся никаких тягостей, пользуются расположением, почестями - все для них готово и как бы идет на встречу: а им обещания закона, которых они долго ждали, обращаются в посмеяние, когда вдруг родитель безо всякой заботы, без горя опять осиротеть готовый, разом равняется с долговременными ожиданиями отцов". Вследствие этого состоялось сенатское определение: "чтобы мнимое усыновление не имело никакого значения при общественных должностях и не приносило бы никакой пользы и при получении наследств".
20. Вслед за этим обвинен Клавдий Тимарх Критянин; вины ему поставлены обыкновенно свойственные богатым жителям провинций, которые, вследствие огромного своего состояния, готовы на обиды людей менее значительных. Одно выражение коснулось даже порицания сената; говорили будто он не раз говорил: "от его власти зависит - будет ли объявлена признательность прокунсулам, которые только получат Крит". Этот случай Пэт Тразея, обращая к общественной пользе, и подав мнение, что обвиненного нужно выслать из острова Крита, присоединил следующие соображения: "на опыте доказано, достопочтенные сенаторы, что самые лучшие законы и честные примеры людям благонамеренным последовали из проступков других. Так невоздержность ораторов вызвала Ценциев проект (закона), происки искателей должностей - Юлиев законы; корыстолюбие должностных лиц - Кальпурниево постановление. По времени вина предшествует наказанию и прежде проступок - возможности предупредить его или исправит. А потому в отпор недавно появившейся дерзости жителей провинций прибегнем к решению, которое было бы достойно и верности и твердости Римлян и которым мы - нисколько не изменяя заботливости о союзниках, уничтожим мнение будто бы перед нами кто бы ни был может зависеть от чего иного, кроме суда сограждан".
21. В старину не только претор или консул, но и частные лица были посылаемы - осматривать провинции и доносить как кто там исполняет свою обязанность. Народы трепетали перед мнением одного лица. Теперь мы ухаживаем за иноземцами и льстим им; и как скоро по чьему-либо мановению высказываем признательность, также скоро определяем и обвинение. Пусть определяют и пусть остается жителям провинций возможность так обнаруживать свое могущество; но лживая и ценою купленная похвала должна быть ограничиваема столько же, как и злоба, и жестокость. Часто мы более грешим, стараясь прислужиться, чем сделать неприятное. И некоторыми добродетелями можно заслужить ненависть - упорною суровостью, расположением ума, недоступным никакому влиянию благосклонности. Потому то наши должностные лица почти всегда в начале своей деятельности действуют лучше, а под конец портятся, когда, точно искатели должностей, гонятся за одобрением. Устранив это, сделаем, что провинции будут управляться и справедливее и равнее. Как страхом преследования за взятки надломлено корыстолюбие, так с запрещением выражения признательности, будет сдержано желание задобрить.
22. Общим одобрением встречено это мнение, но сенатское определение состояться не могло, так как консулы отрицали, чтобы об этом вопросе был доклад. Вслед затем, по инициативе государя, постановил сенат: "чтобы никто на собраниях союзников не делал предложений об изъявлении признательности пропреторам или прокунсулам и чтобы никто не брал на себя с этим посольства". При тех же консулах сгорел от удара молний гимназий и статуя Нерона в нем обратилась в безобразный кусок меди. От землетрясения обрушилась большая часть Помпей, знаменитого города Кампании, умерла дева весталка Палия и на её место взята Корнелия из фамилии Коссов.
23. В консульство Меммия Регула и Вергиния Руфа, Нерон рождение ему дочери от Поппеи встретил с радостью свыше человеческою; он ее наименовал Августою и Поппее дал то же прозвание. Местом разрешения от бремени была колония Антий, где родился сам Нерон. Еще ранее сенат поручил милосердию богов чрево Поппеи и всенародно принял обеты; они еще увеличены и исполнены. Присоединены: "молебствия, храм плодородию и состязание по подобию Актиаксвого религиозного обряда". Определено: "поставить на пороге (храма) Капитолинского Юпитера золотые изображения счастий; чтобы игры цирценские подобно тому как роду Юлиев у Бовилл, так Клавдиеву и Домициеву, совершались у Анция". Все это было напрасно, так как ребенок умер на четвертом месяце. Снова начались выражения лести и подано мнение: в бозе почившей: почести, алтарь, храм и жертвенник. Сам Нерон не знал умеренности ни в радости, ни в печали. Заметили, что когда весь сенат отправился в Анций вскоре после родин, Тразеа не был допущен, но с твердостью духа встретил оскорбление, предвещавшее грозившую ему гибель. Вслед затем, говорят, последовало выражение Цезаря, в котором он перед Сенекою гордился, что помирился он с Тразеею и Сенека поздравлял с этим Цезаря. Так людям светлым со славою росли и опасности.
24. Между тем с началом весны, послы Парфов принесли поручения даря Вологеза и письмо от него- в этом роде: "не станет он на этот раз повторять старинной, столько раз повторенной похвальбы относительно присвоения Армении, так как боги, распорядители судеб и самых могущественных народов, передали обладание Армениею Парфам не без позора Римлян. Недавно Тигран был в осаде; после - Пэта и легионы отпустил, имея возможность их уничтожить. Достаточно доказана сила, дан образец и умеренности. И не отказался бы Тиридат явиться в город для принятия диадемы, если бы его не удерживало его жреческое значение. Отправится он к знаменам и изображению государя и там перед легионами получит освящение на царство".
25. Вследствие такого письма Вологеза - так как Пэт писал совсем другое, будто дела все в одном положении как были - спрошен сотник, пришедший с послами: "в каком положении находится Армения?" и ответил: "все Римляне оттуда удалились". Тут понята была насмешка дикарей, просивших то, что они уже исторгли силою. Нерон советовался со значительнейшими лицами в государстве: что предпочесть войну ли, результат которой еще сомнителен, или бесчестный мир? Война, без колебаний, предпочтена. И Корбулон, в течение стольких лет ознакомившийся и с воинами и с врагами, поставлен во главе ведения войны, как бы незнанием другого не сделать вторичной ошибки; и относительно Пэта каялись. А потому отосланы послы без успеха, впрочем, с дарами, чтобы подать надежду - не вотще остались бы о том же просьбы Тиграна, принеси он их сам. Управление Сириею поручено Цинцию, а военные силы предоставлены Корбулону; прибавлен ему из Паннонии 15 легион под предводительством Мария Цельза. Написано четвертовластникам (тетрархам) и царям, префектам и прокураторам и тем из преторов, которые управляли соседними провинциями - "чтобы они повиновались приказаниям Корбулона". Власть его увеличена почти в такой же степени, в какой дал ее народ Римский Кн. Помпею на ведение воины с пиратами. Вернувшегося Пэта, опасавшегося строгого наказания, Цезарь нашел достаточным преследовать насмешкою в таких почти словах: "немедленно он его прощает как бы он, столько к робости склонный, от более продолжительной заботы не захворал".
26. Корбулон, переведя в Сирию четвертый и двенадцатый легионы, - они утратили храбрейших воинов, да и остальные еще не оправились от ужаса, и, по-видимому, могли мало быть полезны в деле, - перевел в Сирию, а, взяв оттуда шестой и третий легионы, войско свежее и приобретшее опытность в частых и увенчанных успехом трудах, повел в Армению. Присоединил и пятый легион, который, находясь в Понте, был чужд поражения, а также и воинов пятнадцатого легиона, недавно приведенных, и значки отборных из Иллирика и Египта, и все сколько было союзной конницы и пехоты (когорт). И вспомогательные войска царей собрал в одно место к Мелитене, где готовился перейти Евфрат. Тут войско, очистив по обычаю, зовет на собрание; в пышных выражениях начинает говорить о счастливой звезде Императора, о совершенных им подвигах, все неудачи относя к незнанию Пэта; с большим весом (говорил он) и оно то военному человеку было вместо красноречия.
27. Вслед за тем он двинулся путем, когда-то Лукуллом проложенным, отстранив препятствия от давнего времени возникшие. Не с пренебрежением обошелся он с послами Тиридата и Вологеза, пришедшими к нему о мире; он присоединил к ним сотников с поручениями не крутыми: "не до того дело дошло, чтобы неизбежна была решительная борьба. Много счастливого случилось Римлянам, кое-что и Парфам, как улики против надменности. Во всяком, случае и Тиридату выгоднее получить в дар царство нетронутое опустошением и Вологез больше пользы принесет народу Парфов союзом с Римлянами, чем взаимным вредом. Не безызвестно, сколько внутренних несогласий и какими неукротимыми и свирепыми народами он управляет. Напротив у императора Римского везде невозмутимый мир и только эта одна война". К совету присоединил угрозу и Мегистан Армянских, которые отпали от нас первые, прогнал с их местожительства, разрушил их укрепления, ровные, возвышенные места, сильных и слабых поразил равным страхом.
28. Имя Корбулона дикарям не только не было ненавистно, но и не враждебно и потому его совет считали надежным. Вследствие этого и Вологез не был ожесточен до крайности, и для некоторых префектур выспросил перемирие. Тиридат требует назначить место и день для переговоров. Время назначено недальнее, а место где незадолго перед тем были осаждены легионы с Пэтом. Дикари его выбрали как напоминавшее о радостном для них событии; да и Корбулон не уклонился, так как разница обстоятельств увеличивала славу. И не увеличивалось бесславие Пэта и это в особенности обнаружилось тем, что сыну его трибуну приказал Корбулон вести отряд и прикрыть останки неблагополучного сражения. В условленный день Тиберий Александр, именитый всадник Римский, приданный Корбулону для ведения войны и Вивиан Анний, зять Корбулона, по молодости лет еще не получивший сенаторского звания, но в качестве легата начальствовавший над пятым легионом, пришли в лагерь Тиридата в почет ему и чтобы он, при таких заложниках не опасался засады. За тем взяты двадцать всадников. Увидав Корбулона, царь первый соскочил с коня; не замедлил и Корбулон; спешившись, оба подали друг другу правые руки.
29. Тут Римлянин похвалил молодого человека за то, что: "он, оставив опрометчивые решения, предпочел образ действия безопасный и спасительный". Тиридат, высказав прежде многое о знатности рода, впрочем, прибавил в духе умеренности: отправится он в Рим и принесет Цезарю честь небывалую, что потомок Арзака, при благополучном положении дел у Парфов, явится просителем". Тут решено "чтобы Тиридат сложил у изображения Цезаря знаки царского достоинства и взял бы их опять не иначе как из рук Нерона"; совещание окончилось поцелуем. Потом, немного дней спустя, с большою с обеих сторон торжественностью: у Парфов конница была расположена повзводно в убранстве завещанном предками, а с нашей стороны стояли ряды легионов с блестящими орлами, значками и изображениями богов, наодобие храма. В средине на возвышении стояло курульное кресло и на нем статуя Нерона. Подойдя к ней, Тиридат, причем принесены были жертвы по обычаю, сняв венец с головы, положил его к ногам статуи. На умы всех зрелище это сильно подействовало; впечатление сильнее было от наглядного еще так сказать воспоминания о поражении и осаде Римских войск: теперь обстоятельства переменились; пойдет Тиридат на показ народам чем иначе, как не пленный?.
30. Присоединил к славе Корбулон - ласку и угощение пиршеством. Царь расспрашивал причины как только замечал что-либо новое, как то: смены караулов по знаку сотника, отпуск воинов после принятия пищи звуком: трубы, зажжение подложением факела жертвенника, воздвигнутого перед авгуралом. Все это превознося похвалами вызвал удивление к завещанным отцами обычаям. На другой день просил отсрочки, чтобы прежде чем отправиться в такой дальний путь, повидаться с матерью и братьями. Между тем он заложницею дал дочь свою и передал письмо просительное к Нерону.
31. Удалясь, нашел он Пакора, в земле Медов, а Вологеза в Экбатанах, любопытствовавшего о брате; он даже через собственного гонца просил Корбулона: "чтобы Тиридату не пришлось сносить чего-либо похожего на рабство; чтобы не отбирали у него оружия, не устраняли от приветствия заведовавших провинциями и не пришлось бы ему дожидаться у их порога и чтобы ему в Риме была почесть наравне с консулами". Это значило, что ему, приобвыкшему к чужестранной гордости, мало было известно наше обращение; у кого сила и власть в руках, тот пренебрегает пустяками.
32. В этом же году Цезарь распространил право Лациума на народы приморских Альпов; для всадников Римских отвел места в цирке впереди тех, что служили для простого народа, а до того дня они помещались без различия, так как в Росциевом законе не постановлено ничего, кроме о четырнадцати рядах. Зрелища гладиаторов представил этот год с такою же пышностью, как и прежний, но участием в действии на сцене опозорено большее число именитых женщин и сенаторов.
33. В консульство К. Лекания и М, Лициния со дня на день усиливалась в Нероне страсть - посещать разные сцены; до тех пор певал он в доме или в садах на играх молодежи. (Ювенальских), но отзывался о них с пренебрежением как мало посещаемых и для такого голоса тесных. Недерзнув, впрочем, начать с Рима, избрал Неаполь, как будто бы Греческий город: "оттуда сделает он начало и затем перейдя в Ахаию и приобретя украшения и издревле священные венки, большею славою привлечет внимание граждан". Вследствие этого собраны жители простолюдины, да слух об этом деле привлек некоторых из соседних муниципий и колоний; присутствовали и те, которые сопровождали Нерона как почетная свита или для разных его надобностей даже отряды воинов; все это наполнило театр Неаполя.
34. Тут то случилось происшествие, по мнению большинства, печального предвестия, а по мнению его, Нерона, скорее обнаружившее особенный промысел и расположение богов: по выходе находившегося там народа, театр обрушился уже опустелый и без чьего-либо вреда. Вследствие этого в составленных нарочно песнях, воздавая благодарственность богам и прославляя счастливый исход недавнего события, он отправился с намерением переплыть Адриатическое море, но остановился на некоторое время в Беневенте; тут Ватиний давал знаменитые гладиаторские игры. Ватиний был одним из гнуснейших явлений двора Неронова: вскормленный в лавке башмачника, безобразный телом, он отличался самым пошлым шутовством; сначала он взят был, чтобы над ним издеваться, но потом наушничеством на людей лучших он до того усилился, что влиянием, деньгами, возможностью вредить превзошел даже сверстников зла.
35. Между тем как Нерон посещал это зрелище и среди наслаждений не прекращались преступления. Именно в эти самые дни вынужден умереть Торкват Силан за то, что он, свыше знатности рода Юриев, хвалился предком - божественным Августом. Обвинители получили приказание упрекнуть его в том, что он и был очень, щедр на подарки и что другой надежды ему не оставалось, как на переворот; даже держит он людей, которым дает названия от занятий письмами, ведений записок и счетов, а это дает повод думать куда заносится он в своих предположениях и мечтах. "За тем, самые приближенные из его отпущенников заключены в оковы и увлечены. Когда уже осуждение было неизбежно, Торкват перерезал себе жилы на руках; последовала обычная речь Нерона: хотя виновный и основательно не доверявший защите жив бы он был, если бы выждал милосердия судей".
36. Немного времени спустя, оставив на этот раз Ахайю - причины были неизвестны - посетил снова город; области Востока в особенности Египет - были предметом его тайных помышлений. Вследствие этого засвидетельствовал он эдиктом: "недолго будет он в отлучке и в государстве все будет по прежнему спокойно и благополучно"; по поводу этого отъезда отправился он в Капитолий. Тут он поклонился богам, а когда хотел было войти в храм Весты, вдруг трепет пробежал по всем его членам: или божество его поразило ужасом или воспоминание его злодейств не оставляло его ни на минуту свободным от опасений; оставил он намерение, высказывая, что любовь к отечеству выше для него всех остальных забот. Видел он печальные лица граждан, слышал тайные жалобы, что "решается на такой путь он, которого и кратковременные отлучки им (гражданам) невыносима привыкшим в лицезрении государя находить ручательство против всех случайностей. А потому как и в частых надобностях ближайшие залоги должны иметь наиболее силы, так и народ Римский имеет для него (Нерона) наиболее значения и нужно повиноваться когда его удерживают". Действительно таковы или в этом роде были ощущения черни, жаждавшей удовольствий и - что составляло главный предмет её заботливости - опасавшейся недостатка в продовольствии, в случае отъезда Нерона. Сенат и сановники не могли себе отдать отчета: опаснее ли его жестокость когда он на лицо или вдали; от этого - и таково свойство великих опасений считали худшим то, как делалось.
37. А сам, чтобы поверили, что ему нигде в другом месте так не, весело (как в Риме), в существенных местах устраивал пиршества и целым городом пользовался как своим собственным домом. В особенности отличался роскошью и молвою пир, приготовленный Тигеллином; о нем я расскажу, чтобы не пришлось часто повторять рассказы таких излишеств. На пруде Агриппы устроил он плот; приготовленное на нем пиршество приводилось в движение, так как паром влекли другие суда, украшенные золотом и серебром; гребцами были отборные красавцы, привыкшие служить для удовлетворения самой гнусной похоти; птицы и звери добыл из самых различных стран и животные морские из океана. К берегам пруда примыкали дома наслаждений, наполненные знатными женщинами; с другой стороны видны были совершенно голые публичные женщины; все движения и действия дышали развратом, а когда наступил сумрак ночи, то вся близ лежавшая роща и окружавшие строения огласились пением и засветились огнями, а сам Нерон, оскверненный и позволенным, и не позволенным, не оставил ни одного порока, которым мог бы сделаться еще хуже. Даже немного дней спустя он, с одним из скопища этих опозоренных людей, по имени Пифагорою, вступил в брак, с соблюдением всех обрядов законного торжества. Императору надет фламеум, видели гадателей, приданое, брачное ложе и свадебные факелы; одним еловом все выставлено на показ, даже и то что в женщине прикрывает ночь.
38. Последовало бедствие неизвестно от случая ли, или от коварного умысла государя; и то и другое засвидетельствовали писатели, во всяком случае это бедствие превосходило и размером и силою все, что прежде город Рим терпел от огня. Начался пожар в той части цирка, которая прилежала к горам Палатинской и Целиевой; оттуда по лавкам, наполненным товарами, представляющими пищу огню, раз начавшийся огонь разыгрался с большою силою и раздуваемый ветром охватил всю обширность цирка: дома не были обведены оградами, ни храмы стенами и не было ничего, чтобы могло задержать ход пламени. Все распространяясь, пожар свирепствовал сначала на местах ровных, потом поднялся на холмы и, опять спустясь в равнину, опустошал все. Самая быстрота не давала возможности помочь горю, а развитию огня способствовали узкие кривые улицы, бросавшиеся то в ту, то в другую сторону и сплошные громадные строения - таков, был вид древнего Рима. Везде раздавался плачь оробевших женщин, слабые старики и малые дети метались туда и сюда; одни заботились о себе, другие о близких; одни тащили слабых, другие дожидались и то, оставаясь на месте, то спеша, торопливо производили общее замешательство. Нередко обратив все внимание на то, что делалось сзади, захватываемы были огнем спереди или с боков, или если и удавалось уходить в места ближайшие, и там настигал огонь и что считалось отдаленным, подвергалось все той же случайности. Наконец, не зная куда деваться и чего убегать, наполнили улицы, расположились по полям. Некоторые, утратив все состояние, даже дневное пропитание, другие же из жалости по своим, которых исхитить из пламени не были в состоянии, гибли, хотя и имели возможность спастись. И никто не дерзал бороться с огнем, вследствие частых угроз многих лиц, препятствовавших тушить; другие даже явно подбрасывали факелы, громко крича, что они это исполняют чью то волю; может быть с целью свободнее заниматься грабежом, а может и вправду по чьему-либо приказанию.
39. В это время Нерон находился в Анцие и не прежде вернулся в город, как огонь стал приближаться к его дому, который он пристроил к дворцу и садам Мецената. Впрочем, все усилия остановить огонь были тщетны и он истребил дворец, дом и все что окружало их. Бездомному и бежавшему народу открыто убежище на Марсовом поле и в памятниках Агриппы, Нерон открыл даже для него свои сады; выстроил временные строения для помещения неимущих граждан; все необходимые хозяйственные вещи подвезены из Остии и ближайших муниципий; цена. хлеба понижена до трех мелких монет. Все эти меры, хотя и в пользу народа, не производили на него должного впечатления, так как распространился слух, что в самое время пожара, Нерон вступил на сцену своего домашнего театра и воспевал гибель Трои, приравнивая настоящее бедствие с древним.
40. Наконец на шестой день внизу Есквилий положен конец пожару разрушением на необъятное пространство строений, для того чтобы разрушительному пламени, не предоставить другой пищи, кроме ровного места и открытого неба. Еще, не улегся страх, а снова показался огонь, хотя и легче и в более открытых местах города, вследствие чего менее было потерь между людьми. Всего значительнее было разрушение капищ богов и портика прелести посвященного. Этот пожар подал повод к еще более дурным слухам, так как огонь обнаружился в строениях Емилианских, составлявших собственность Тигеллина. Полагали, что Нерон домогается славы построения нового города с тем, чтобы назвать, его своим именем. Рим, в то, время, делился на четырнадцать округов; из них четыре оставались невредимыми; три разрушены до основания, а в остальных семи оставались изредка следы строений полуразрушенных пламенем.
41. Было бы неудобно (невозможно) счесть все количество домов, лавок и храмов, тут погибших; но древнейшие религиозные воспоминания, храмы, построенные Сервием Туллием Луне, великий жертвенник и часовня, посвященные Аркадцем Евандром Геркулесу лично, храм Юпитера Статора, воздвигнутый обетом Ромула, дворец Нумы и капище Весты с богами, хранителями народа Римского - погибли в огне. Богатства, снисканные столькими победами, лучшие произведения Греческого искусства, даже умственные памятники древние и неиспорченные, несмотря на всю красоту восставшего из пепла города, не могли быть отысканы, а их помнили многие старики. Нашлись некоторые заметить, что начало пожара случилось в 14-й день Секстильских календ и что в этот самый день Сеноны взятый ими город предали огню. Другие до того простерли свою заботливость, что нашли между тем и другим пожаром тоже число лет, месяцев и дней.
42. Как бы то ни было, а Нерон развалины отечества употребил на постройку себе дома; в нем заслуживали удивление уже не драгоценные камни и золото, предметы обычные и вследствие безмерной роскоши опошлившиеся, а целые поля, озера и наподобие пустынь тут леса, а там открытые места и виды. Подали мысль и в исполнение привели Север и Целер; смелым умом своим они пытались искусством выполнить то, в чем отказала природа и тешиться средствами государя. Так они ему обещали: провести судоходный канал от Авернского озера до устья Тибра по грязным берегам, по встречным горам. Но тут, по отсутствию влажности; неоткуда было взять воды, кроме болот Помитинских; остальное - крутизны или места бесплодные; да если бы и в самом деле возможно было прорыть канал, то - труд необъятный и недостаточно оправданный. Однако Нерон, страстный охотник до всего, что, по-видимому, превосходило всякую возможность, пытался прорвать горный хребет, ближайший в Аверну; остаются следы надежды оставшейся вотще.
43. Остальное города, незахваченное домом, не так как после Галльского пожара безо всякого разбора, как пришлось застроено, но размерены пространства кварталов и оставлены широкие улицы; вышине строений назначена мера, сделаны открытые дворы и устроены с лицевой стороны для их прикрытия портики. Нерон обещал, что их устроит на свои деньги, а хозяевам передаст места их домов расчищенными. Присоединил раздачу денежных сумм согласно с состоянием и общественным положением каждого и назначил срок в какой они должны были вступить во владение выстроенными домами или лавками: для принятия обломков назначил Остийские болота и приказал, "чтобы суда, привозившие хлеб по Тибру на обратном пути брали с собою груз мусора. Строения в назначенной их части должны были взводиться без поперечных брусьев, будучи скрепляемы камнем Габинским и Албанским - так как он недоступен огню. Так как воду перехватывали своевольно частные лица, то чтобы в большем количестве и многочисленнейших местах протекали она для общего употребления, поставлены сторожа и каждый должен был иметь на видном месте вспомогательные средства для тушения огня. Запрещено иметь общие стены, но каждое строение должно было иметь свои собственные". Все это предпринятое, в видах пользы, содействовало и красоте нового города. Нашлись, впрочем, и такие, которые полагали: "прежний способ постройки более способствовал здоровью; узкие улицы и вышина строений не так-то давали ход жару солнца, а теперь полный простор широких улиц, где нет защиты в тени, содействуют более тяжкому развитию зноя".
44. Такие то меры приняты были человеческою предусмотрительностью. Вслед за тем пытались умилостивить богов, заглянули в Сивиллины книги и по ним принесены мольбы Вулкану, Церере и Прозерпине, а Юнону старались умилостивить женщины замужние, сначала в Капитолие, а потом у ближайшего моря; почерпнутою оттуда водою оросили храм и изображение богини; пиршеством и всенощным бдением отпраздновали женщины, у коих были мужья. Но ни средствами человеческими, ни щедростью государя, ни умилостивлением богов не уничтожилась дурная молва, будто этот пожар произошел по приказанию. Чтобы положить слухам конец Нерон подыскал виновных и применил самые изысканные муки к тем, которых, ненавистных за их злодеяния, народ называл христианами. Виновником наименования этого, был Христос, которого, в правление Тиберия, казнил прокуратор Понтий Пилат. Подавленное на этот раз пагубное суеверие снова обнаружилось не только в Иудее, колыбели этого зла, но даже и в городе, куда отовсюду стекается и где развивается все ужасное и срамное. Сначала схвачены те, которые сознавались, потом по их показанию огромное множество уличенных не столько в причинении пожара, сколько в ненависти ко всему человеческому роду. Губили их с посмеянием, как то: покрывали кожами зверей и отдавали на растерзание собакам, распинали на крестах, или предавали огню, так что когда угасал день, их зажигали вместо ночного освещения. Для этого зрелища Нерон отвел сады свои и давал цирценские игры, в одежде кучера (правящего колесницею) теряясь в толпе народа, или управляя экипажем. Вследствие этого, хотя в отношении виновных и заслуживших самые строгие наказания, возникало сострадание, будто они (христиане) гибли не в видах общественной пользы, но на удовлетворение жестокости одного.
45. Между тем Италия предана грабежу для добытия денег; провинции, союзные народы и города, именуемые свободными, разорены. И боги принесли свою часть добычи; обобраны в городе храмы и вынесено золото, освященное вследствие триумфов, обетов во все возрасты народа Римского в минуты счастья или опасений. А по Азии и Ахайе уже не приношения только, но самые изображения богов похищали; в эти провинции посланы были Аррат и Секунд Каринат; первый отпущенник, готовый на всякое злодейство, а второй, приобретя внешность Греческого образования, не обогатил ум добрыми правилами. Говорят, что Сенека, чтобы отклонить от себя всю ненавистность святотатства, просил дозволения - уединиться в отдаленную деревню, но не получив его, притворился больным нервами и не выходил из спальни. Некоторые передали, будто бы. ему был приготовлен яд отпущенником его по имени Клеоником, вследствие приказания Нерона; но Сенека избегнул его; выдал ли свою тайну сам отпущенник или вследствие собственных опасений, ведя самый простой образ жизни и питаясь одними древесными плодами, а в питье употребляя одну лишь ключевую воду.
46. Около этого же времени гладиаторы у города Пренесты, пытаясь вырваться на свободу, усмирены отрядом воинов, находившимся там для стражи. Толковали уже о Спартаке и бывшем давно бедствии в народе, жадном до всего нового и склонном к опасениям. Немного спустя получается известие о несчастье, постигшем флот и не на войне - вряд ли когда еще царствовало такое полное спокойствие - но Нерон приказал флоту вернуться в Кампанию к назначенному дню, не делая исключения для случайностей моря. Вследствие этого кормчие, несмотря на бурное море, отплыли из Формий и, при сильном от Африки дувшем ветре, в попытках обогнуть Мизенский мыс отброшены к берегам Кум и утратили там большую часть трирем, а местами и меньшего размера суда.
47. В конце года обнаружились чудесные явления, предвестники уже близких бедствий. Молнии были так сильны и часты, как еще никогда и появилась комета, явление, вызывавшее постоянно Нерона на пролитие именитой крови. Двуглавые порождения людей и других животных брошены всенародно или найдены в жертвоприношениях, где обычай требует заколать беременных животных. На Плацентинском поле, подле дороги найден теленок, у которого голова была будто бы у ноги. Последовало толкование гадателей: "готовится порядкам человеческим новая глава, но не получит силы и не скроется - так как подавленная во чреве, родилась подле дороги".
48. Вступили потом в консульство Силий Нерва и Аттик Вестин, когда уже начался и усилился заговор, на который наперерыв давали имена сенаторы, всадники, воины, даже женщины, частью из ненависти к Нерону, частью из расположения к К. Пизону. Он, происходя от рода Кальпурниев и в наследственной знатности, сосредоточив кровь многих знатных семейств, пользовался в народе почетною известностью за свои добродетели или, по крайней мере, за качества к ним подходящие. Красноречие свое употреблял он на защиту граждан, был щедр в отношении к друзьям и с незнакомыми обходился при свидании вежливо и ласково. Имел он и дары случая: высокий ростом, красив лицом; но далек он был строгости нравов или умеренности в наслаждениях; охотно продавался он беспечности, роскоши, а иногда и сладострастию. И это у многих заслуживало одобрение, так как, при увлекательной прелести пороков, каждый хотел в представителе верховной власти видеть человека не упорного и строгого.
49. Заговор начался не от собственного стремления Пизона; да и не легко мне припомнить, кто был первый его виновник, но чьему побуждению возымело начало то, за что взялись столь многие. Что всего усерднее были Субрий Флавий, трибун преторианской когорты и сотник Сульпиций Аспр - доказали твердость их конца. И Лукан Аппей и Плавтий Латеран, назначенный консул, внесли полную жизни ненависть. Лукана разжигали его собственные личные побуждения, так как славу его стихотворных произведений подавлял Нерон из пустого соревнования, запретив их выпускать в свет Латерана, назначенного консула, заставило принять участие в заговоре не оскорбление какое-либо, но любовь к общему благу. Флавий Сцевин и Афраний Квинкциан, и тот и другой сенаторского сословия, сделались участниками такого замысла свыше ожиданий, какие от них имели. Умственные способности Сцевина расслабели от сладострастия и вследствие этого жизнь его проходила в сонливости. Квинкциан изнеженностью тела в худой славе, осмеянный Нероном в сатирических стихах, мстил за свое личное оскорбление.
50. Таким образом, толкуя между себя и с приятелями, "что государь совершает преступления, близок конец Империи и необходимо выбрать человека, который помог бы при таком общем изнеможении всего" - присоединили к себе Туллия Сенециона, Цервария Прокула, Вулкация Аварика, Юлия Авгурина, Мунация Грата, Антония Наталиса, Марция Феста, всадников Римских; из них Сенецион был из числа самых близких к Нерону лиц и еще в то время пользовался, по-видимому, его расположением; тем большая опасность ему грозила. С Наталисом Пизон делил свои самые тайные думы; остальные всего надеялись от. переворота. Присоединены, кроме Субрия и Сульпиция, о которых я уже упомянул, люди военные: Граний Сильван и Статий Проксим, трибуны когорт преторианских, Максим Скавр и Венет Павл, сотники. Но главная сила заключалась, по-видимому, в префекте Фение Руфе; его, хвалимого за образ жизни и добрую славу, жестокостью и бесстыдством опережал Тигеллин в расположении государя, теснил обвинениями и не раз наводил на серьезные опасения как на бывшего любовника Агриппины, из жалости к ней помышляющего об отмщении. А потому, когда заговорщики убедились из собственных неоднократно повторяемых его слов, что и префект претория стал за одно с ними, то уже решительнее стали, толковать о времени и месте убийства. Говорили, что сделать нападение взялся Субрий Флавий, предположивший броситься на Нерона, когда он будет петь на сцене, или, когда среди пылающего дома ночью он будет бегать туда и сюда, никем не охраняемый. Тут случайность одиночества, там самое многолюдство, долженствовавшее быть свидетелем такого прекрасного поступка - поощряли возвышенный дух; но удержало желание безнаказанности, постоянный враг великих начинаний.
51. Пока заговорщики медлили и тянули в даль свои и надежды и опасения, некто Епихарис, неизвестно каким образом разузнав (до того не было ей никакой заботы о чем-либо добропорядочном) поджигала и пеняла заговорщиков: наконец, наскучив их медлительностью, и живя в Кампании, она пыталась завлечь главнейших из моряков Мизенских к соучастию в заговоре, таким образом: был хилиарх в том флоте Волузий Прокул, участвовавший в числе исполнителей убийства матери Нерона, но недостаточно как он полагал вознагражденный за громадность злодейства. Он высказал свои заслуги в отношении Нерона и как они бесплодны для него остались, присоединил жалобы и намерение свое отомстить, если бы представился случай, подал надежду, что можно задобрить и еще большее число. И не мало значительно было бы содействие флота; ему предстояли бы частые случаи, так как Нерону нравилось долговременное пребывание у Путеол и Мизена. Тогда Епихарис еще больше стала высказывать все преступные действия государя: "и не хвалится она тем, что не имело бы никакого основания, предусмотрено как он должен понести наказание за ниспровержение общественного строя; пусть он только возьмется оказать свое содействие и поведет воинов туда, где больше будет дела, за что пусть и ожидает достойной награды". Имена заговорщиков она, впрочем, скрыла; вследствие чего донос Прокула оказался бесполезным, хотя он слышанное им и сообщил Нерону. Епихарис, будучи призвана и поставленная на очную ставку с доносчиком, без труда опровергла то, что не основывалось ни на каких свидетелях; но сама удержана под стражею, так как Нерон подозревал, что не лжив донос, хотя и не было доказательств его справедливости.
52. Однако заговорщики, встревоженные опасением, как бы их не выдали, положили поспешить убийством у Байи в вилле Пизона; Цезарь, увлеченный красотою местности, бывал там часто, обедал и брал ванны, оставив почетную стражу и бремя своего высокого положения; но отказался Пизон, выставив всю мерзость поступка, если святыня стола и боги гостеприимства будут орошены кровью государя, как бы он дурен ни был; лучше совершить это дело в городе в том ненавистном и воздвигнутом из достояния отнятого у граждан доме, или всенародно привести в исполнение то, что они и приняли на себя ввиду общей пользы. Так он говорил при всех, а, впрочем, было скрытое опасение, как бы Л. Силан, очень знатного рода, примером К. Кассия,· у которого был воспитан, приготовленный во всякому самому высокому положению, не захватил верховной власти, при готовом содействии тех, которые заговору непричастные обнаружили бы сострадание к Нерону, как жертве преступного умысла. Большинство было того убеждения, что Пизон избегал консула Вестина, человека с умом решительным и предприимчивым - как бы он не склонился на сторону свободы, или избранием другого императора не присвоил бы себе высокого значения в государстве. Он действительно был чужд заговора, что, впрочем, не воспрепятствовало Нерону выместить на невинном старинную ненависть, обвинив его в соучастии.
53. Наконец постановили - в день цирценских игр, которые празднуются в честь Цереры - привести в исполнение свой умысел, так как Цезарь, выходивший редко, заключившись в доме, или в садах, посещал забавы цирка и доступнее был вследствие веселостей зрелища. Порядок исполнения постановили такой: "Латеран, как бы прося о пособии при своих недостаточных домашних средствах, умоляя, должен был упасть к ногам государя и повалить его ничего не ожидавшего и придавить - смелым духом и громадный телом. Тут на лежащего и несвободного в движениях, трибуны, сотники и прочие, у кого только хватило бы смелости, должны были броситься и умертвить". Первую роль при этом требовал себе Сцевин; он утащил кинжал из храма Спасения (в Этрурии) или как другие передают, из храма Счастья в Ферентинском городе и носил как освященный на великое дело. Между тем Пизон должен был дожидаться у храма Цереры; оттуда его, префект Фений и прочие взяв, должны были нести в лагерь в сопровождении Антонии, дочери Клавдия Цезаря, с целью привлечь расположение народа; так рассказывает К. Плиний. А мы, как бы это ни было передано, не сочли нужным скрыть, как ни бессмысленным, по-видимому, кажется, - как Антоние, ввиду пустых надежд употребить имя свое в такое опасное дело, так и Пизону, которого известна была любовь к жене, связать себя другими брачными узами; но ведь страсть к владычеству пересиливает все другие привязанности.
54. Удивительно было как при таком разнообразии сословий, возрастов, пола - и богатые и бедные все одинаково хранили глубокое молчание. Наконец измена началась с дому Сцевина; он накануне исполнения после долгого разговора с Антонием Наталисом, возвратился домой и скрепил печатью духовное завещание. Вынув из ножен кинжал, о котором я говорил выше, с упреком, нашел его затупевшим от долгого времени, приказал отточить на камне и выострить хорошенько лезвие, поручив это дело заботливости отпущенника Милиха. Вместе с тем началось пиршество обильнее обыкновенного; любимейшие из рабов получили свободу, а другие и деньги. Ясно было, что сам он трустил и погружен был в глубокое размышление, хотя в незначительных разговорах старался выказать притворную веселость. Наконец тому же Милиху велит приготовить перевязи для ран, которыми останавливают кровь. Знал ли Милих о заговоре и до того времени оставался верен, или не знал и тут только возымел подозрение - как большинство передало при рассказе о последовавших событиях. Когда рабский ум сообразил награду за вероломство, причем в мечтах носились громадные деньги и могущество - то забыл о долге, безопасности хозяина и благодарности за полученную свободу. Взял он совет и у жены - свойственный женщине и клонившийся к дурному, так как она сама же напугала его: "много было при этом свободных и рабов, бывших свидетелями того же самого; молчание одного не принесет никакой пользы, а награда будет принадлежать одному, кто предупредит своим показанием".
55. А потому с рассветом Милих отправился в Сервилианские сады и, когда его не пускали в ворота, высказал неоднократно, что он имеет сообщить важное и опасное. Привратники отвели его к отпущеннику Нерона - Епафродиту, а тот тотчас же к Нерону, сообщает о грозящей ему опасности, о важном заговоре и передает и слышанное, и свои догадки, показывает оружие, приготовленное на его убийство, и предлагает призвать обвиненного. Тот схвачен воинами и начал защищаться: "оружие, которым его уличают, как наследственная вещь, была сберегаема тщательно, находилось в его спальне и похищено коварством отпущенника. Не раз уже скреплял он печатью духовное завещание, не обращая внимания на дни, когда это приходилось. Деньги и свободу и прежде давал рабам, а теперь еще с большею щедростью вследствие того, что при небольших уже домашних средствах и притязаниях кредиторов, сомневается в силе духовного завещания. Действительно, он постоянно устраивал роскошные пиры, вел жизнь веселую и такую, которая могла заслужить очень мало одобрения от строгих судей. Вовсе не приказывал он никаких перевязок от ран, но так как и остальное он высказал явно неосновательное, то и присовокупляет обвинение, чтобы в одно и то же время быть и доносчиком и свидетелем". Слова эти сопровождал твердостью; со своей стороны поносит как преступного и бессовестного с такою уверенностью в голосе и выражении лица, что подорвал бы донос, если бы Милиха не предупредила жена: "Антоний Наталис многое тайно говорил с Сцевином и что тот и другой близкие приятели К. Пизону".
56. Вследствие этого призывают Наталиса и порознь их расспрашивают: "что это за разговоры были и о каком предмете?" Возникло подозрение вследствие их разноречивых ответов; заключены в оковы; не снесли вида пытки и угроз. Впрочем, первый Наталис, более знакомый со всем ходом заговора и вместе более опытный в обличении, сначала сознается относительно Пизона, потом присоединяет Аннея Сенеку, потому ли, что через него велись переговоры между Сенекою и Пизоном, или для того, чтобы. снискать себе благорасположение Нерона; враждебный Сенеке он изыскивал все способы погубить его. Тут, узнав о показании Наталиса, и Сцевин, по такой же слабости, полагая, что все уже открыто и что молчанием ничего больше не выиграет, выдал и остальных; из них Лукан, Квинциан и Сенецио долго не сознавались, но потом соблазнясь обещанною им безнаказанностью, и как бы в извинение своей медленности, назвали Лукан - мать свою, Атиллу; Квинкциан - Глития Галла, Сенецио - Анния Поллиона, главных своих друзей.
57. Между тем Нерон вспомнил, что по доносу Волузия Прокула содержится в заключении Епихарис и, имея в виду что тело женское очень чувствительно к боли - приказывает истерзать ее пытками. Ее ни побои, ни огонь, ни раздражение пытавших ее, вследствие как бы пренебрежения их женщиною, не могли заставить отказаться от прежнего отрицания. Так первый день пытки прошел без пользы; наконец, когда ее тащили на те же мучения, посадив на кресло (вывихнутые члены не позволяли ей более стоять) перевязку, бывшую у нее на груди, стащила, и завязав в роде петли к спинке (дуге) кресла, вложила шею и усиливаясь тяжестью тела испустила и без того уже слабый дух. Женщина - отпущенница показала похвальный пример и в такой крайности прикрыла людей ей чужих и почти незнакомых, между тем, как люди благородного происхождения, всадники Римские и сенаторы, не тронутые пыткою, выдали всех кто только был им ближе и дороже. Не переставали Лукан, Сенецио и Квинкциан именовать то тех и других из соучастников к все более и более усиливавшемуся страху Нерона, несмотря на то, что он окружил себя до крайности многочисленными караулами.
58. Даже самый город, заняв вооруженными отрядами стены, прикрыв ими реку и море, как бы отдал под стражу. Рыскали по форуму, по домам, даже по деревням и соседним муниципиям пехотинцы и всадники, перемешанные с Германцами, коим, как иноземцам, наиболее доверял государь. Постоянно с разных сторон влекли сплошными толпами и оставляли их у ворот садов. Когда они входили для свидания или допросов, то за вину ставили: не только радость при виде кого-либо из заговорщиков, но и случайный разговор, неожиданную встречу, то если вместе входили на пиршество или на зрелище. Кроме суровых расспросов со стороны Нерона и Тигеллина, и Фений Руф сильно теснил, не будучи еще наименован в показаниях, но тем неумолимее к соучастникам, что хотел показать будто ничего не знал. Он же Субрию Флавию, бывшему тут и мигнувшему - не обнажить ли меч во время самого исследования и совершить убийство, сделал отрицательный знак головою и сдержал порыв Субрия, уже заносившего руку к мечу.
59. Нашлись люди, которые и по открытии заговора, пока выслушивали Милиха, пока колебался Сцевин, убеждали Пизона: "отправиться в лагерь или взойти на ростры, испытать расположение умов воинов и народа. Если в его покушении последуют за ним единомышленники, то и неучаствовавшие пойдут за одно. Большой слух пройдет о начавшемся волнении, а он то всего то более и значит в новых замыслах. Со стороны же Нерона на этот случай ничего не предусмотрено; люди и самые твердые робеют от неожиданности, а тем более этот актер, в сопровождении ли Тигеллина и соучастников своего разврата не обнажит меч? Многое, при исполнении, оказалось надежным, что беспечным казалось прежде затруднительным. Напрасно было бы ждать молчания или преданности при таком разнообразии и мыслей и сложения соучастников. Пытка и деньги везде проложат себе путь. Придут - свяжут его самого и наконец подвергнув позорной казни. Не гораздо ли похвальнее погибнуть, взявшись за дело общественное, призывая на помощь свободе. Пусть лучше воины не примут участия и народ покинет, лишь бы он сам своею смертью снискал одобрение и предков и потомства, в случае если бы жизнь и была бы у него исторгнута". Нетронутый этим и повертевшись немного в обществе, потом заперся дома, укрепляя свой дух на угрожавший ему конец, пока не пришел отряд воинов, набранных Нероном из рекрутов или только недавно начавших службу, а старых воинов опасался, как питавших будто бы расположение к Пизону. Умер он, перерезав кровяные жилы рук. Из любви в жене наполнил он завещание постыдною лестью Нерону. Жена его была роду простого, замечательная только красотою тела; он ее отнял у приятеля, за которым она была замужем. Женщину эту звали Аррия Галла; первого мужа - Домиций Сил; он снисходительностью, а она бесстыдством только распространили бесславие Пизона.
60. К этой казни Нерон присоединил немедленно казнь Плавтия Латерана, назначенного консула и так быстро, что не дали ему даже времени обнять детей, этой неизбежной и кратковременной отсрочки смерти. Увлечен в место, отведенное для казни рабов и умерщвлен рукою Стация трибуна; он хранил упорное молчание и не попрекнул трибуна соучастием в заговоре. Последовала казнь Аннея Сенеки, государю в высшей степени приятная не потому, чтобы он действительно убедился в его соучастии в заговоре, но чтобы оружием покончить того, против которого яд оказался безуспешным. Только один Наталис сделал показание на Сенеку, да и то в таких словах: "послан он был к больному Сенеке - повидаться и спросить: почему он не хочет принимать Пизона? лучше было бы дружеским разговором скрепить приязнь". На что Сенека отвечал: "взаимные объяснения и частые разговоры неполезны им обоим, впрочем, его безопасность опирается на безопасности Пизона". Приказано Гранию Сильвану, трибуну преторианской когорты, передать это Сенеке и спросить его "сознает ли он слова Наталиса и свой ответ"? Сенека случайно ли или с умыслом, к этому дню возвратился из Кампании и остановился у четвертого милевого камня в подгороднем имении. Туда-то, в следующий вечер, прибыл трибун и окружил виллу толпами воинов; а ему, сидевшему за обеденным столом с Помпеею Павлиною, женою его и двумя приятелями, передал поручения императора.
61. Сенека дал ответ: "прислан был к нему Наталис с жалобою от имени Пизона, что его не допускают с ним видеться, а что он, Сенека, извинился состоянием здоровья и любовью к спокойствию. Не было ему (Сенеке) повода безопасность частного человека ставить выше собственной, и это всего более должно быть известно Нерону, чаще испытавшему его вольные чем рабские речи". Когда трибун принес этот ответ - тут находились Тигеллин и Поппея - ближайшие советники государю в его жестокостях; - его спросил Нерон: "готовится ли Сенека к добровольной смерти". Трибун заверил, что не заметил он ни малейшего признака страха и ничего грустного ни в словах, ни в выражении лица. Тут он получает приказание воротиться и объявить смерть. Передает Фабий Рустик: "не тем путем вернулся каким ходил, а зашел к Фению префекту и, изложив приказания Цезаря, спрашивал - повиноваться ли и получил совет - исполнить то, что ему приказано". Какое-то роковое общее оцепенение! И Сильван находился в числе заговорщиков, но увеличивал преступления, на возмездие которых высказал было свое согласие. Впрочем, не решился сам ни показаться, ни говорить; впустил он к Сенеке одного из сотников - объяснить печальную необходимость.
62. Тот, не устрашась, потребовал нужное, чтобы написать духовное завещание, а на отказ сотника обратясь к друзьям: "так как ему запрещают выразить признательность за их "заслуги", то он оставляет им, что по его свидетельству он имеет единственное и превосходнейшее - пример своей жизни; если они будут иметь ее постоянно в памяти, то и приобретут похвалу за добрую нравственность, и окажут постоянство в дружбе. "Вместе с тем он старался удержать слезы их то беседою, то с большею настойчивостью в роде выговора, напоминая им иметь более твердости, спрашивал: где де наставления мудрости? Где в течение стольких лет обдуманные средства против случайности? Кому неизвестна была жестокость Нерона? Ему, по убиении матери и брата, не осталось ничего более как присоединить к ним казнь воспитателя и наставника".
63. Высказывая такие то и в этом роде речи ко всем вообще, обнял жену и немного смягчась в отношении теперешней твердости, просит, умоляет: "умерить печаль и не сохранить ее навсегда, но, имея в памяти жизнь, проведенную в добродетелях, тоску по мужу умерять честными утешениями". А та, со своей стороны, утверждает, "что и ей назначена смерть и требует руки палача". Тут Сенека, её славе не противный, а также и вследствие любви, как бы нежно любимую не оставить на оскорбления: "я тебе показал, чем утешаться в жизни, но ты предпочитаешь честную смерть; не буду завидовать примеру. Столь твердого конца терпение пусть будет для обоих одинаково, а славы более в твоем конце". После этого вместе они открывают кровяные жилы. Сенека, так как его престарелое тело истомленное воздержанием в пище, весьма медленно выпускало кровь, открыл жилы в верхней и нижней части ног. Мучимый сильными страданиями, чтобы своею скорбью не ослабить твердость духа жены, да и самому при виде её мучений не почувствовать нетерпения, советует - удалиться в другую комнату. И в последние минуты, неоставленный своим даром слова, позвав писцов, изложил многое, что изданное в свет его словами нахожу излишним здесь приводить.
64. Нерон, не питая собственно к Павлине ничего враждебного и желая предупредить толки о ненавистной жестокости, отдает приказание - не дать ей умереть. По убеждению воинов, рабы и отпущенники перевязывают руки, останавливают кровь - неизвестно с её ли ведома. Народ, постоянно более склонный принимать все в дурную сторону и потому нашлись, которые были того убеждения, что Павлина до тех пор искала славы общей смерти с мужем, пока опасалась, что Нерон неумолим, а когда представилась ей надежда на снисхождение, то приманки жизни взяли свое. Пережила она мужа немного лет, сохранив достойную похвалы память о нем; на лице и во всех членах сохранила она такую бледность, которая обличала, что много жизненных соков она утратила. Между тем Сенека, так как смерть приближалась медленно, умоляет Статия Аннея, которого он издавна знал за верного друга и искусного медика - дать ему давно уже приготовленный яд, которым губили осужденных общественным приговором Афинян. Принесенный яд принял без пользы, уже охладев членами и тело оставалось нечувствительно для силы яда. Наконец он вошел в баню горячей воды, окропив ближе стоявших рабов, сказав при этом: возливает он эту жидкость Юпитеру Освободителю. Вслед за тем, внесенный в баню, от её пара потерял дыхание и тело его предано огню безо всякой пышности похорон. Так он приказал в записках и, будучи еще на верху могущества и богатства, думал о своем конце.
65. Был слух, будто Субрий Флавий с сотниками тайно замышлял, впрочем, не без ведома Сенеки при содействии Пизона умертвив Нерона, убить и самого Пизона, а верховную власть вверить Сенеке, как, бы по выбору людей невинных назначенному на высшую почесть. Даже при этом передавали слова Флавия: "не одинаково ли позорно будет, избавившись от гитариста, поставить на его место трагического актера", - так как Нерон играл на гитаре, а Пизон пел в трагическом одеянии.
66. Впрочем, и заговор между военными не скрылся долее; явились горячие доносы к обличению Фения Руфа, так как невыносимо было видеть в одном и том же лице и соучастника и следователя. Сцевин, когда Руф приставал к нему упорными угрозами, сказал ему с усмешкою: "никто так хорошо не знает всего, как ты сам" и со своей стороны уверяет "воздать должное такому доброму государю". Не нашлось слов у Фения против этого и не смолчал он, но, замявшись, лепетал языком в явном испуге, а тут пристали и другие с обличением, в особенности всадник Церварий Прокул. Император отдал приказание воину Кассию, который тут же находился вследствие замечательной телесной силы и тот схватил и связал Фения.
67. Вслед за тем и показаниями тех же лиц погублен трибун Субрий Флавий; сначала он в защите своей ссылался на несходство привычек и что ему вооруженному не приходилось бы участвовать в таком преступлении с безоружными и изнеженными. Потом, сильно теснимый, он решился с честью признаться и на вопрос Нерона: какие причины побудили его забыть присягу? - "Ненависть к тебе, отвечал он, не было у тебя воина вернее, пока ты стоил чтобы тебя любили, а стал я тебя ненавидеть когда ты стал убийцею матери и жены, наездником, актером и поджигателем". Привожу подлинные его слова, которые не были обнародованы так как Сенекины, а стоят быть известны чувства воина грубые, но выраженные сильно. Достоверно, что во всем этого заговоре не пришлось Нерону слышать ничего жестче этого; но долго не думая при совершении злодеяний, он не привык выслушивать правдивую оценку своих действий. Казнь Флавия поручена Веианию Нигру, трибуну. Тот на ближайшем поле велел вырыть могилу; ее Флавий с досадою нашел и тесною и недовольно глубокою и окружавшим воинам сказал: "и это сделано не по военному уставу. На предупреждение - сильнее вытянуть шею, он заметил: "ты только ударь так же сильно".
68. А тот (исполнитель казни) трепетал и на силу двумя ударами отделил голову, а зверством своим хвалился перед Нероном, говоря что он убит им вдвойне. Ближайший пример твердости показал Сульпиций Аспер, сотник; на вопрос Нерона: за чем он вступил в заговор против его жизни, отвечал коротко: "да как же иначе было положить конец стольким преступлениям"? Затем он принял назначенную ему казнь. И прочие сотники, при исполнении над ними смертных приговоров, не изменяли себе. Фений Руф не имел столько твердости и свой плач перенес даже в духовное завещание. Ждал Нерон, как бы и Вестина консула вовлечь в обвинение, считая его опасным и себе враждебным; но из заговорщиков не обобщили своих намерений с Вестином - некоторые по старинному к нему неудовольствию, а большинство считая его вспыльчивым и нелюдимым. Впрочем, ненависть Нерона к Вестину началась вследствие весьма близких приятельских отношений; Вестин, хорошо зная дурные стороны характера государя, презирал его, а тот опасался строгости друга, не раз издевавшегося над ним самыми злыми насмешками, а они то, во многом основанные на истине, оставиляли по себе крепкую память. Присоединилась и нечаянная причина - Вестин Статилию Мессалину взял себе в супружество, не безызвестный о том, что в числе её любовников находится и Цезарь.
69. Вследствие этого, не имея в виду ни обвинения, ни обвинителя и не имея возможности принять на себя роль доносчика, Нерон обратился в силе власти и послал трибуна Герелана с отрядом воинов, отдав приказание: "предупредить замыслы консула и занять его, как бы крепость, подавив отборную молодежь". Вестина дом возвышался над форумом, у него были рабы красивые и одного возраста. В этот день Вестин исправлял все обязанности консула и давал пир, ничего не опасаясь или скрыв свои опасения. Воины вошли и сказали, что его зовет трибун. Тот, нисколько не медля встал, и тут-то разом все приготовили: заперт он в спальню, явился медик, открыли кровяные жилы; еще полный сил внесен в баню, погружен в горячую воду, не испустив ни одного звука, которым бы выразил сострадание о себе; между тем окружены стражею сидевшие с ним за пиршеством и выпущены уже глубокою ночью, а над их страхом, так как они ждали из-за обеда смерти воображая ею себе, посмеялся Нерон словами: "достаточно они уже наказаны за пир с консулом".
70. Затем Нерон отдает приказание относительно казни М. Аннея Лукана; тот, когда текла кровь и он заметил, что начали хладеть руки и ноги и жизнь мало-помалу оставляет конечности тела, еще духом пылкий и сохранив вполне и ум и память, вспомнил стихи им сочиненные про раненого воина, где он изложил описание смерти в этом же роде и повторил их тут вполне как они были; то были вместе и его последние слова. Затем погибли Сенецион, Квинкциан и Сцевин, несоответственно изнеженности прежней их жизни, а вслед за ними и прочие заговорщики, но они не сделали и не сказали ничего, чтобы заслуживало памяти.
71. Но между тем как город наполнен был печальными процессиями похорон, в Капитолие не было конца принесению жертв. У одного убит сын, у другого брат, у тех родные или друзья, но они благодарили богов, украшали лавром дома; припадали к ногам Нерона и утомляли его руку поцелуями. А он, веря в искренность этих заявлений радости, безнаказанностью вознаграждает поспешные показания Антония Наталиса и Цервария Прокула. Милих, обогащенный наградами, принял себе прозвание Спасителя, Греческим это выражавшим словом. Из трибунов Граний Сильван, хотя оправданный, пал от своей руки; Статий Проксим прощение, полученное от императора, испортил пустотою исхода. Лишены затем трибунства: Помпей, Корнелий Марциал, Флавий Непос, Статий Домиций как будто бы они государя ненавидели, но оставили это убеждение. Новию Приску, вследствие дружбы к Сенеке, Глитию Галлу и Аннию Поллиону более заподозренным, чем уличенным, назначена ссылка. Приска сопровождала его жена Антония Флакцилла, а Галла - Егнатия Максимилла; сначала значительное его состояние оставалось у него, по потом отнято, но то и другое увеличило его славу. Отправлен в ссылку и Руфий Криспин, по случаю этого заговора, но ненавистный Нерону за то, что некогда был мужем Поппеи. Виргиния Флакка и Музония Руфа ссылки была причина: знатность их имен; при том первый развивал в молодых людях любовь к красноречию, а Музоний - к наставлениям философии. Клувидиену Квиету, Юлию Агриппе, Блитию Катулину, Петронию Приску, Юлию Алтину, как бы соображая их значительное число, предоставлены острова Эгейского моря. Кадицие, жене Сцевина и Цезонию Максиму запрещен въезд в Италию; только по наказанию и узнали они, что были в числе обвиненных. Атилла, мать Аннея Лукана, оставлена в покое без оправдания и без наказания.
72. Совершив все это, Нерон созвал собрание воинов и раздал рядовым по две тысячи мелких монет и прибавил безденежно хлеб, которым они прежде пользовались в виде ежегодной раздачи. Тут как бы с тем, чтобы изложить военные подвиги, созвал сенат и назначил честь триумфа Петронию Турпилиану, бывшему консулу, Кокцею Нерве, назначенному претору, Тигеллину - префекту претория; Тигеллина и Нерву до того превознося, что кроме их увенчанных изображений на форуме велел поставить еще другие у дворца. Нимфидию даны консульские знаки; о нем, так как впервые представился случай, приведу немногое, так как он и сам будет частью Римских бедствий. Он родился от матери отпущенницы; красивая телом, она его пустила в ход между рабов и отпущенников государевых и хвалился будто бы родился от К. Цезаря, так как случайно имел он огромный рост и суровое лицо, а может быть К. Цезарь, охотник между прочим и до распутных женщин, и над его матерью потешился.
73. Нерон, созвав сенат, сказал речь, а потом присоединил указ к народу, собрав в книги показания и признания осужденных. В постоянных народных толках не щадили его, говоря "будто бы он погубил людей невинных из засвисти или опасений". Впрочем, что начатый заговор и возмужал и ожил, и в то время никто не сомневался, кто только желал вникнуть в истину, да и сознавались те, которые воротились в город по убиении Нерона. А в сенате все, чем более кому было горя, тем сильнее пускались в лесть. Инния Голлиона, оробевшего вследствие смерти брата его Сенеки, умолявшего за свою безопасность, стал поносить Салиен Клеменс, называя его врагом и отцеубийцею. Наконец остановлен единодушным мнением сенаторов: "не давать повода к заключению, будто он общественным бедствием пользуется для удовлетворения личной вражды и не вызывать новых жестокостей по поводу того, что уже оставлено или забыто милосердием государя".
74. Тут определяют приношения богам и выражения признательности, особенную почесть солнцу (древний храм его находился у цирка и там то созревал злой умысел), которое своим благоговением открыло тайну заговора; игры Цирценские и Церсальские[1] должны были праздноваться с усиленными бегами лошадей; месяц апрель должен был получить прозвание Нерона; храм спасения должен быть воздвигнуть на том месте, из которого Сцевин похитил кинжал. Сам Нерон обрек ему храниться в Капитолие, надписав: Юпитеру Мстителю (Виндексу). В то время обстоятельство это прошло незамеченным, но после войны Юлия Виндекса, стали его понимать как предвестие и предзнаменование будущего возмездия. Нахожу в записках сената, что Цериал Аниций, назначенный консул, Высказал мнение: "необходимо как можно скорее на общественные деньги воздвигнуть храм Нерону". Он определял это ему, как уже перешедшему за рубеж мирского величия и достойному поклонения смертных, а некоторые коварно думали видеть в этом предзнаменование кончины Нерона; божественные почести государю приписываются не прежде как он перестанет вращаться между людей.