Содержание: Гл. 1. Силан, проконсул Азии, коварно умерщвлен ядом Агриппиною. Нарцисс вынужден к смерти. - 2. Похвала Бурра и Сенеки. - 3. Клавдию, вынос тела которого был как цензора, государь говорит похвальное слово. - 4. Хорошее начало Нерона; многое установлено по воле сената. - 5. Достойные мужчины занятия Агриппины. - 6. Парфы стремятся в Армению; разные о Нероне суждения народа. - 7. Он принимает на себя заботу войны. Парфы теряют Армению и над нею - 8. сделан начальником Корбулон. - 9. Вологез дает заложников. Нерон улаживает несогласия вождей. - 10. Нерон действует как хороший гражданин, - 11. обнаруживает милосердие. - 12. Любит Актен, - 13 к неудовольствию матери, потом тщетно подольщавшейся, но с этого времени утратившей власть, - 14. Паллас отпущенник уволен ото всех занятий общественными делами. Агриппина начинает грозить. - 13-17. Нерон Британника умерщвляет быстро действующим ядом и торопится его похоронами. - 18. Негодующую мать лишает почетной стражи, начинает жить врозь. - 19. - 22. Покинутая обвинена в домогательстве переворота; оправдывается. Обвинители её наказаны. - 23. Доносы на Палласа и Бурра. - 24. Театрам дан вид большой свободы. В городе перепись. - 23. Ночные шалости Нерона. Монтан, сошедшийся с государем впотьмах, вынужден умирать. Актеры изгнаны из Италии. - 26-27. Предложено о возвращении в рабство неблагодарных отпущенников, но не прошло. - 28. Трибунов и эдилей власть стеснена. - 29. Разнообразные старания о казначействе. - 30-31. Осуждения нескольких знатных лиц. Л. Волузий умер своею смертью. Амфитеатр Нерона. Начальствующим лицам запрещено давать игры. - 32. Меры к безопасности жизни господ. Помпония, Гречанка, обвиненная в иноземном суеверии, объявлена невинною; - 33. виновными П. Целер, Коссутиян Капитон, Еприй Марцелл. - 34. Мессала консул; щедрость Нерона. - 35. С Парфами снова раздор об Армении. Дисциплина, доблесть и строгость Корбулона. - 36. Пактий Орфит, сразившийся вопреки приказания и разбитый, получил повеление удалиться за вал. - 37. Тиридат войною тревожит Армению, отправляет послов к Корбулону, - 38. а тот коварный замысел, приготовленный ему во время переговоров, отклоняет ловко. - 39-41. Берет укрепленные места Армении, делает к Артаксате приступ и, по удалении неприятеля, берет и предает пламени; почести за это Нерону и богам. - 42. П. Суилий подсудимый нападает на Сенеку. - 43.. отправлен в ссылку. - 44. Октавий в безрассудной любви к Сагитте уклонявшегося Понтия пронзает мечом. Отпущенника удивительная верность. 45. Нерон начинает любить Поппею Сабину. Её род, наружность, богатства, супружества, любовник - 46. Чтобы удалить мужа её Оттона, его делают начальником Лузитании. - 47. Корн. Сулла, подозрительный государю, отправлен в Массилию. - 48. В Путеолах восстановлено согласие. - 49. Спор о числе гладиаторов, которые должны были явиться на играх в Сиракузах. Мнение Тразея Пета. - 50. Пошлины удержаны, несмотря на нападки Нерона. - 51. Положены меры несправедливости откупщиков. - 52. Подсудимые проконсулы оправданы. - 53. Л. Вет, через посредство Мозеллы и Арара, приготовляется соединить Рейн с океаном. Препятствует недоброжелательство Элия Грациля. - 54. Фризии тщетно пытаются поселиться на постоянное жительство возле Рейна. - 55. Те же поля занимают Анзибары и участь их такая же. - 56. Бойокала твердость. Анзибары уничтожены. - 57. Катты истреблены Гермундурами почти совершенно. Огонь, вырвавшийся из земли, с трудом погашен. - 58. Руминальское Фиговое дерево.
Все это делалось в течении четырех лет в консульство: Императора Клавдия Нерона и Л. Антистия Витера, К. Волузия и П. Корнелия Сципиона, Императора Клавдия Нерона 2, Л. Кальпурния Пизона, Императора Клавдия Нерона 3 и Валерия Мессалы.

1. При новом правлении первая смерть была Юния Силана, проконсула Азии; без ведома Нерона совершена она коварством Агриппины, не потому, чтобы он своею пылкостью ума подготовил себе гибель; беспечный, наскучил уже он властью всякого рода до того, что К. Цезарь имел обыкновение его называть золотою скотиною. Но Агриппина, приготовившая убийство брата его Л. Силана, опасалась мстителя вследствие частых в народе толков: "необходимо бы предпочесть Нерону, только что вышедшему из детства, приобретшему власть преступлением, человека уже возрастом пожилого, добродетельной жизни, знатного рода и - в то время еще на это обращали внимание - из потомков Цезаря", так как и Силан был правнук божественного Августа. Вот причина убийства. Исполнителями были П. Целер, всадник Римский и Гелий, отпущенник, заведовавшие частным достоянием государя в Азии. Ими проконсулу дан яд во время пиршества открытее, чем они могли бы кого обмануть, на этот счет. Не менее поспешно Нарцисс, отпущенник Клавдия, о бранных словах которого против Агриппины я упоминал, суровым присмотром и крайнею нуждою доведен до смерти, против воли государя, которого еще скрытым порокам, через корыстолюбие и расточительность он удивительно соответствовал.
2. Пошло бы дело на убийства, если бы не воспротивились Афраний Бурр и Анней Сенека. Они, управлявшие молодостью императора и - явление редкое при сотовариществе власти - согласные между собою, в разных отраслях одинаково имели силу - Бурр попечением о войске и строгою нравственностью, а Сенека - знанием красноречия и честною угодливостью: они содействовали друг другу как бы удобнее молодость столь скользкую государя, если он пренебрежет добродетелью, удержать в пределах дозволенных наслаждений. Борьба и тому и другому была одна - против жестокости Агриппины; она, пылая всеми страстями превратного честолюбия, имела сотрудником Палланта, а он был виновник, что Клавдий кровосмесительным браком и зловредным усыновлением погубил сам себя. Но ум Нерона не был в уровень с рабским и Паллас, неуместною надменностью выйдя из пределов, для отпущенника дозволенных, был ему в тягость. А явно осыпали ее всеми почестями и когда трибун, по военному обычаю просил лозунга, Нерон дал такой: "лучшей матери". Сенатом определены два ликтора; дано звание Клавдиева фламиния, а Клавдию назначены Цензорские похороны и вслед за тем посвящение.
3. В день похорон государь начал говорить ему похвальное слово. Пока он исчислял: древность рода, консульства и триумфы предков, то он и прочие были внимательны. Припоминание его занятий изящными искусствами и того, что в его правление делу общественному извне не приключилось никакого несчастья - выслушано охотно; но когда он свернул на мудрость и предусмотрительность, то никто не мог удержаться от смеха, хотя речь, сочиненная Сенекою, отличалась искусною обработкою; у него были способности приятные и соответствовавшие требованиям того времени. Заметили люди пожилые, которым довольно свободного времени сравнивать давно прошедшее с настоящим, что Нерон первый из тех, которые стояли во главе государства, имел надобность в чужом красноречии. Цезарь Диктатор стоял наравне с лучшими ораторами; да и красноречие Августа было, какое надлежит иметь государю - готовое и обильное. Тиберий тоже был силен в искусстве выбирать слова или полные смысла, или умышленно неясные. Даже смятенный ум К. Цезаря не испортил его силы красноречия. Да и в Клавдие, когда он говорил то, что обдумал, не было недостатка в изяществе выражений. Нерон с детских лет живой ум - обратил на другое: лепить, рисовать, петь или управлять конями, а иногда сочинением стихотворений обнаруживал, что и он не чужд начал учености.
4. Затем совершив весь долг мнимой печали, он вошел в курию и, предпослав несколько слов о значении сенаторов и единодушии воинов, он припомнил: "советы и примеры для него с отличием взятые за дело общественное. Молодое поколение чуждо междоусобной войны и внутренних несогласий: а отсутствие раздражения и неудовольствий уславливает и нежелание казней". Тут он начертал правила будущего правления, то в особенности отклоняя, что ненавистно было в настояшем: "Не· будет он судьею во всех делах так, чтобы - при нахождении в одном и том же доме и обвинителей и подсудимых; не распространялась власть немногих. В домашнем его; кружке не будет ничего продажного или такого, где бы личные искательства могли иметь место: собственные его дела будут отделены от общественных. Пусть сенат исполняет свои старинные обязанности; перед трибуналами консулов пусть является Италия и провинции государства. Они - консулы пусть дают доступ к сенаторам, а он будет заботиться о вверенных ему войсках". И не было недостатка в искренности. Многое установлено по воле сената: "чтобы никто на защиту дел не был нанимаем за плату или подарки; чтобы назначенным в квесторскую должность не было необходимости давать гладиаторские игры". И сенаторы настояли на этом, несмотря на противодействие Агриппины, жаловавшейся на ниспровержение будто бы распоряжений Клавдия. Сенаторов затем и звали во дворец, чтобы она имела возможность присутствовать за находившимися сзади дверьми покрытыми занавесом, так, что, не показываясь, можно было все слышать. Даже когда послы Армян излагали в речи перед Нероном дело своего народа, Агриппина приготовилась взойти на возвышение Императора и сесть с ним вместе. Все растерялись от страха, только Сенека посоветовал ему - поспешить на встречу идущей матери. Таким образом под видом почтительности предупреждено унижение.
6. В конце года пришли беспокойные слухи, что прорвались снова Парфы и оторвали Армению, прогнав Радомиста; а тот не раз то овладевал царством, то бежал и на этот раз оставил войну. А потому в городе, жадном до всякого рода толков, одни задавали вопросы: "каким образом государь, которому чуть исполнилось 17 лет, будет в состоянии взяться за такое бремя и с ним справиться? Какую помощь можно найти в том, кем управляет женщина? Разве сражения, осады городов и другие военные действия могут быть совершаемы через учителей"? А другие им возражали: "лучшего исхода надобно ждать, чем если бы Клавдий, обессилевший от старости и бездействия, призван был бы к военным трудам, повинуясь сам рабским приказаниям. Бурр и Сенека известны опытностью во многих отраслях дел. Да и императору сколько же не достает до полного развития сил, когда принимали участие в междоусобных войнах Кн. Помпей - восемнадцати, а Цезарь Октавиан - девятнадцати. Притом в самих важных делах гораздо более делается счастьем и предусмотрительностью, чем оружием и силою телесною. Вот он, конечно, представит доказательство - честными ли он друзьями пользуется или нет - выберет ли он, отбросив зависть, вождя отличного или назначит по проискам богатого деньгами и полагающегося на личную милость".
7. Между тем как толковали так и в этом роде, Нерон приказывает: "молодежь, набранную по ближайшим провинциям, отправить на пополнение Восточных легионов и самые легионы доставить поближе к Армении. А двум старинным царям - Агриппе и Антиоху, отправить войска, которые бы сами вступили в пределы Парфов; а вместе навели бы мосты на реке Евфрате. Армению малую поручает Аристобулу, а страну Софену - Согему со знаками царского достоинства". И явился во время соперник Вологезу - сын Вардан, и Парфы удалились из Армении, как бы отложив войну.
8. А в сенате все прославлено в большем размере мнениями тех, которые определили: "благодарственное молебствие и на дни молебствий торжественную (триумфальную) одежду государю и вход ему в город с почестями овации; статую ему (Нерону) такой же величины, как и Марса и в том же храме". Сверх обычной льстивости радовались, что Нерон поручил удержание Армении Домицию - Корбулону, и, по-видимому, открылось место добродетелям. Войска Востока разделены так, что часть вспомогательных войск с двумя легионами должна была остаться в провинции Сирии, у наместника её Квадрата Уммидия. Ровное же число граждан и союзников должно было находиться у Корбулона, с присоединением когорт и других зимовавших в Каппадокии, а союзным царям повелено повиноваться, насколько потребует того война. Но усердие их было больше к Корбулону. Он, желая удовлетворить молве, имеющей великое значение при начале предприятий, совершив поспешно переезд, нашел у Егей, города Киликии, вышедшего к нему на встречу Квадрата с целью как бы Корбулон, если бы вошел в Сирию для принятия войск не обратил на себя внимания всех, громадный телом, величавый на словах и кроме мудрости и опытности, богатый и внешними, суетными достоинствами.
9. Впрочем, и тот и другой через посланцев предупреждали Вологеза: "предпочесть мир войне и, дав заложников, оставаться в чувствах почтения к народу Римскому обычных и прежде". А Вологез - чтобы удобнее изготовиться на войну, а, может быть, с целью удалить под предлогом заложников тех, кого подозревал в соперничестве, выдал знатнейших из рода Арсакидов. Принял их сотник Питеий, посланный Уммидием случайно по прежнему поводу, вследствие свидания с царем. Когда Корбулон узнал об этом, то приказал идти префекту когорты Аррию Вару и взять заложников. Произошла перебранка между префектом и сотником а, чтобы она не была долее зрелищем чужим, то решение дела предоставлено заложникам и послам, которые их вели. Они, вследствие свежей славы и некоторого расположения самих неприятелей, избрали Корбулона, Вследствие этого раздор между вождями: Уммидий жаловался, что воспользовались плодами его соображений, а Корбулон напротив приводил как доказательство не в пользу Уммидия то, что царь не прежде склонился дать заложников, как когда он, будучи избран главным начальником войны, надежды его переменил в опасении". Нерон, чтобы уладить несогласие, приказал обнародовать: "за дела, счастливо совершенные Квадратом и Корбулоном, присоединить лавр к Императорским пукам". Тут я изложил вместе события, которые перешли во время управления других консулов
10. В том же году Цезарь просил у сената - статую отцу своему Кн. Домицию и консульские отличия Аспонию Лабеону, который был у него опекуном; а отказался от статуй литых, золотых или серебряных, которые были ему предлагаемы. И хотя сенаторы определили было, чтобы начало года считалось с декабря месяца, в котором родился Нерон - но он оставил за январскими календами прежнее значение - начинать год. И неприняты подсудимыми: Каринас Целер, сенатор по обвинению раба и Юлий Денз, всаднического сословия, которому ставили в вину расположение к Британнику. В консульство Клавдия Нерона и Л. Антистия, когда должностные лица давали присягу на действия государей, Нерон не допустил чтобы Антистий, его сотоварищ (консульства) дал присягу на его действия. Сильно хвалили (этот поступок) сенаторы для того, чтобы юношеский ум, поощряемый славою, хотя и в малозначительных действиях, в том же духе продолжал бы и в большем размере. Последовала снисходительность к Плавтию Латерану, которого, за любовную с Мессалиною связь удаленного из сословия (сенаторского), возвратил сенату, милосердие свое выставляя в частых речах, которые устами государя произносил Сенека, или в доказательство какие честные правила он ему внушал или для того, чтобы похвалиться изобретательностью ума.
12. Впрочем, мало-помалу надломлено могущество матери, когда Нерон низошел до любви к отпущеннице, прозванной Акте, а делалось это с ведома Оттона и Клавдия Сенециона, прекрасных молодых людей. Из них Оттон происходил из консульского семейства, а Сенецион родился от отца отпущенника Цезаря. Сначала мать (Агриппина) не знала, а потом без успеха противодействовала, и Нерон совершенно погрузился в сладострастие и тайные двусмысленности. И более суровые друзья государя не усиливались против этого, так как эта женщина (Акте) без обиды кого-либо удовлетворяла страсти государя. Тем более, что он имел отвращение от Октавии, женщины знатной родом и честности испытанной или по воле судеб или потому, что не дозволенное имеет более силы. С другой стороны опасались как бы не прорвался бы он (Нерон) на насилия женщин знатных, если его воздержать от той страсти (к Акте).
13. А Агриппина роптала: и соперница ей отпущенница, невесткою "раба", и другое в этом роде, свойственное женщине. И не дожидалась она, чтобы сын передумал или пресытился и чем она хуже его попрекала, тем подстрекала сильнее, и наконец - весь предавшись любви, - у матери отнял её значение и передал Сенеке. Из его коротких знакомых Анней Серен, притворною любовью к той же отпущеннице, прикрывал первые страстные стремления юноши и что государь тайком давал женщине, явно выдавал за изъявление своей щедрости. Тут Агриппина, переменив образ действия (тактику) лестью старалась действовать на молодого человека; предлагала свое ложе и грудь для прикрытия того, чего требуют молодость и верховная власть. Сознавалась в несвоевременной строгости и передавала все свои богатства, которые немного не равнялись с императорскими; недавно доходя до крайностей в обуздании сына, теперь, на оборот, неумеренно себя унижала. Такая перемена не обманула и Нерона, а ближайшие из друзей высказывали свои опасения и умоляли: "остерегаться коварства женщины, всегда жестокосердой, а на этот раз и лживой". Случайно теми днями Цезарь, пересматривая дорогие вещи, которыми блистали жены и родные государей, отобрал платье и драгоценные камни и послал в дар матери, безо всякой скупости предлагая первое и лучшее, и то что для других составляло предмет страстных желаний. Но Агриппина высказала громко: "не этим показывается к ней внимание, когда она отстранена ото всего прочего и сын делит с нею то, что все имеет по её милости". Не было недостатка в людях, которые переносили еще в худшем смысле.
14. И Нерон, враждебный тем, на кого опиралась женская надменность, удаляет Палланта от заведования делами. Он, поставленный Клавдием, был как бы распорядителем царства. И говорят, что Нерон, когда Паллант уходил, сопровождаемый большою толпою следовавших за ним, не без остроумия сказал: "идет Паллант отрекаться от клятвы", Конечно Паллас условился: "не подвергаться допросу ни за какое дело в прошлом и чтобы таковы же были его расчеты с государством". После того Агриппина, очертя голову, бросилась на застращивания и угрозы, и в слух самого государя говорила: "уже в совершенных летах и Британник - истинная и достойная отрасль для принятия отцовской власти, которою пришлец и усыновленный пользуется к оскорблению матери; не прочь она от того, чтобы обнаружились все бедствия несчастного семейства: во-первых её бракосочетание, потом отравление. Впрочем, и боги и она имели попечение о том, чтобы жив был пасынок. "Пойдет она с ним в лагери. Пусть будет выслушана с одной стороны дочь Германика, с другой низкий Бурр и ссыльный Сенека, отрубком руки и учительским языком домогающиеся управления над родом человеческим". При этом поднимала она руки, не щадила бранных слов, призывала посвященного Клавдия, из ада тени Силанов и столько бесплодных преступлений.
15. Смущен был этим Нерон и на следующий день, в который исполнилось Британннку 14 лет от рождения, обдумывал он сам с собою то готовность матери на всякое насилие, то характер Британника. А последний узнал недавно по ничтожному обстоятельству, которым, впрочем, он снискал общее расположение. В праздничные Сатурну дни, в числе других игр со сверстниками, в игре бросавших жребий кому царствовать, досталось Нерону. Прочим отдавал он приказания разные и в краску не вводившие, а Британнику отдал приказание: встать и, выступив на середину, начать какое-либо стихотворение, в надежде обратить это в насмешку мальчика, незнакомого с обществом и трезвых, а не говоря уже пьяных. А тот (Британник) твердым голосом начал стихотворение, в котором высказывал: "что он лишен отцовского места и верховной власти". Это вызвало сострадание с откровенностью тем большею, что ночь и веселое настроение духа не давали места притворству. Нерон, поняв недоброжелательство, стал питать ненависть; а так как Агриппина приставала со своими угрозами, то Нерон не дерзая ни на какое преступление и на то, чтобы явно отдать приказание убить брата, покушается на тайное: приказывает приготовить яд чрез посредство Поллиона Юлия, трибуна Преторианской когорты, а его заботливости поручено было охранение осужденной за отравления именем Локусты, известной многими преступлениями. А уже давно приняты были меры, что все лица, ближайшие к Британнику ни во что ставили долг и обязанности. Сначала Британник принял яд от самих воспитателей, но он прошел расстройством желудка, или не будучи достаточно силен или таково было его свойство, что он не тотчас обнаруживал всю свою жестокую силу. Но Нерон не имел довольно терпения для медленного преступления, грозил трибуну и приказывал: "казнить отравительницу, так как они пока обращают внимание на толки, готовят как защищаться, замедляют безопасность". Вслед за этим обещали убийство такое скорое, как если бы он был пронзен мечем. Подле спальни Цезаря варят яд, самый быстрый изо всех дотоле известных ядов.
16. Был обычай, чтобы дети государей с прочими того же возраста знатными детьми, сидя вместе, в виду родных, пользовались отдельным столом и не столь роскошным. Тут когда обедал Британник - так как и пищу его и питье пробовал на вкус, выбранный для этой цели служитель, то чтобы и обычаем этим не пренебречь, и преступление не обнаружилось бы смертью того и другого, придумана такая хитрость. Еще не отравленное и отведанное на вкус, но прегорячее питье подано Британнику; и когда он от этого кипятку обнаружил отвращение, то в холодной воде дан яд и он так быстро поразил все его члены, что разом отнялись у него и голос и дыхание. Сидевшие около трепетали, а испуганные нечаянностью даже убежали. А те, у кого понятия было побольше, оставались, внимательно смотря на Нерона. Он как возлежал будто бы ничего не зная, сказал: "это явление обыкновеннное, вследствие падучей болезни, которою с раннего детства, страдает Британник и мало-помалу возвратятся к нему и зрение и чувства". Агриппина, как не скрывала выражение лица, обнаружила такой страх и такое оцепенение ума, что ясно было, что она настолько же не знала этого, насколько и Октавия, сестра Британника; она понимала, что у нее отнято последнее средство помощи и что это пример отцеубийства. Да и Октавия как ни была еще неопытна годами, научилась скрывать скорбь, любовь и вообще все чувства.
17. Таким образом, после непродолжительной тишины, возобновилось веселие пиршества. Одна и та же ночь соединила и смерть Британника, и его костер; заранее приготовлено было все для похорон, и притом очень скромно. Впрочем, погребен Британник на Марсовом поле при погоде столь ненастной, что народ был уверен в негодовании богов на такое преступление. А его прощали и большинство людей, принимавших в соображение старинные несогласия братьев и невозможность совместного управления. Большинство писателей того времени передает, что за несколько дней до смерти Британника, Нерон не раз воспользовался его невинностью, как будто бы уже и так не была преждевременною и жестокою смерть Британника, среди святыни пиршества, даже не дав срока обнять сестру, в глазах его врага совершенная над этим последним потомком крови Клавдиев, если он не был прежде опозорен насилием, чем сделался жертвою яда. Поспешность похорон защитил Цезарь эдиктом (указом) - ссылаясь на установления предков: "устранять от глаз печальную церемонию и не задерживать похвальными словами или пышностью. Впрочем, и ему, утратив содействие брата, остаются надежды только в государстве. И тем более и сенату и народу надлежит иметь расположения к государю, одному оставшемуся в живых из семейства, рожденного для высшей власти". Вслед за тем он осыпает щедрыми дарами сильнейших из своих друзей. Нашлись и такие, которые уличали людей, хвалившихся умеренностью в том, что они разделили в то время дома, виллы как бы добычу. А другие полагали, что они поставлены в эту необходимость государем, сознававшим за собою преступление и надеявшимся на прощение, если подкупом привяжет всех, кто посильнее. А раздражение матери не смягчалось никакими самыми щедрыми подарками; она обратила всю любовь на Октавию, с друзьями имела частые тайные переговоры и при своем природном корыстолюбии, она со всех сторон старалась захватить деньги, как бы готовя средства. Ласково принимала трибунов и сотников; почетно обращалась с именами и доблестями знатных родов, какие еще в то время оставались, как будто бы отыскивала вождя и составляла партию. Узнал об этом Нерон и отдал приказание, чтобы удалились от неё военные караулы, которые, как прежде, были при жене императора, так теперь оставались при его матери, и Германцы, которые были прибавлены стражами сверх обычной почести. А для того, чтобы ее не посещала толпа приходящих с приветствием, отделяет дома и мать переводит в тот, что был Антонии. Каждый раз, как сам туда приходил, был окружен толпою сотников и после короткого поцелуя удалялся. Из обстоятельств человеческих нет ничего столь непрочного и непостоянного как слава могущества, на собственной силе неоснованного. Тотчас же опустел порог Агриппины. Никто не утешал, никто не приходил, кроме немногих женщин, неизвестно и то, по расположению ли, или по недоброжелательству. В числе их находилась Юния Силана, которую, как я говорил выше, развела Мессалина с её мужем К. Силием, она обращала общее внимание знатностью рода, красотою и легким поведением. Долго была она очень дорога Агриппине; но потом открылись между ними тайные неудовольствия за то, что Агриппина отвлекла от брака с Силаною Секстия Африкана, знатного молодого человека, говоря, что она и бесстыдна, и лет уже не молодых. И это не с тем, чтобы для себя приберечь Африкана, но чтобы Силана оставалась одинокою и богатства её не перешли к мужу. Та, при представившейся надежде отомстить, приготовляет обвинителей из своих клиентов - Итурия и Кальвизия, приводя уже не старое и не раз слышанное: "будто бы Агриппина оплакивает смерть Британника и распускает слухи о том как обижена Октавия"; но то: "будто бы она решила Рубеллия Плавта, по матери равного происхождением и степенью рода от божественного Августа с Нероном, поставить посредством переворота во главе государства и браком с ним обеспечить за собою снова верховную власть". Итурий и Кальвизий открывают это Атимету, отпущеннику Домиции, тетки по отцу Нерона. А тот, радуясь представившемуся случаю (так как между Агриппиною и Домициею постоянно были соперничество и неприятности) Париса Гистриона (актера), тоже отпущенника Домиции, побуждает идти тотчас же и обвинение представить в самом страшном виде. Уже много было ночи - а Нерон проводил ее в пьянстве, как вошел Парис, но он обыкновенно и в такое время присматривал за наслаждениями государя. На этот раз принял он вид весьма печальный, и изложив порядком донос, до того испугал слушавшего его Нерона, что он решил не только предать смерти мать Плавта, но и Бурра лишить префектуры, как человека, выдвинувшегося вперед милостью Агриппины и ей обязанного. Фабий Рустин сообщает, что уже была написана записка к Цецинию Туску, в которой ему поручаемо было попечение о преторианских когортах, но содействием Сенеки эта почесть осталась за Бурром. Плиний и Клувий говорят, что в верности префекта не было никакого сомнения. Конечно Фабий имеет наклонность хвалить Сенеку, дружбою которого процвел. А мы следовали более согласному мнению авторов из передавших различные и приводим их, именуя каждого. Оробевший Нерон, жаждавший убийства матери, не прежде мог отложить его, как Бурр обещал предать ее смерти, если будет уличена в преступлении: "но каждому, а тем больше родительнице, надобно дать возможность защищаться. Да и обвинителей нет, но слышится единственный голос из враждебного дому. Пусть даст пройти потемкам и ночи проведенной без сна в пиршестве, когда все неразлучно с неведением и неосмотрительностью". Так успокоены опасения государя, а с наступлением дня отправляются к Агриппине - ознакомить ее с обвинением для того, чтобы она или опровергла или понесла бы должную казнь. Бурр исполнял это поручение перед Сенекою; присутствовали и из отпущенников свидетели объяснения. Бурр, изложив сущность обвинения и его виновников, говорил с угрозою. Агриппина, верная своему неукротимому характеру, ответила: "не удивляюсь, что Силана, не родив никогда детей, совершенно незнакома с чувствами матери. Родители не меняют детей так, как бесстыдные женщины любовников. И если Итурий и Кальвизий, промотав все свое состояние, стараются заплатить старухе последним содействием, взяв на себя обвинение, то не следует ни мне навлекать на себя бесславие детоубийства, ни Цезарю совершить убийство над матерью. Вражде Домиции простила бы я охотно, если бы она соревновала мне в расположении к Нерону, а теперь через наложника Атимета и актера Париса как бы сочиняет сценические вымыслы. Она украшала свои Баийские садки в то время: когда моими усилиями подготовлены были усыновление, права проконсула, назначение в консулы и прочее что нужно было для приобретения верховной власти. Пусть явится кто уличил бы меня в покушениях на когорты в городе, в призыве провинций к нарушению верности, наконец в подкупе рабов или отпущенников на преступление! Могла бы я оставаться жива, если бы Британник сделался главою государства? Да и если бы Плавт или кто другой овладел бы государством и стал бы судить, то у меня ли будет недостаток в обвинителях, которые поставят мне в вину невырвавшиеся кое-когда неосторожно слова любви неумеренной, а такие преступления, в которых оправдания могу я ждать разве только от сына?" Тронуты были присутствующие и уже сами стали успокаивать взволнованную Агриппину. Она требует свидания с сыном и во время его ни слова о невинности - это показало бы как бы сомнение в себе, ни о благодеяниях - как бы не попрекнуть, но добилась наказания доносчикам и награди друзьям.
22. Заведывание продовольствием поручено Фению Руфу; надзор за играми, которые готовил Цезарь - Аррунцию Стелле; управление Египтом - К. Бальбиллу. Сирия назначена П. Антеию, по, под разными предлогами, его задерживали и наконец оставили в городе. Силана отправлена в ссылку; Кальвизий и Итурий также. Атимет казнен, а Парис слишком был нужен для страстей государя, - чтобы понести наказание. О Плавте на этот раз промолчали.
23. Затем последовал донос: "согласились за одно Паллас и Бурр - призвать к верховной власти Корнелия Суллу, знатного происхождения, находившегося в свойстве с Клавдием, которому он был зятем через супружество Антонии". Виновником этого обвинения явился какой-то Пет, известный публичными продажами при казнохранилище, а в то время явно высказавший свое тщеславие. И не на столько приятна была невинность Палланта, как тяжка его гордость. Он, когда наименованы были его отпущенники, которых будто бы имел он соучастниками, отвечал: "я у себя дома свою волю не обнаруживаю иначе, как мановением головы или руки, а если нужно высказать что-нибудь побольше, то выражаю на письме для того, чтобы не иметь общения слов (голоса)". Бурр, хотя обвиняемый, говорил свое мнение сидя между судей. Постановлено обвинителя сослать, а таблицы (списки) сожжены, которыми он выводил наружу долги казначейству, от времени уже стиравшиеся.
24. В конце года когорта, стоявшая обыкновенно на карауле во время игр, уведена, чтобы дать более подобия свободы и чтобы воины, не участвуя в театральном своеволии, оставались бы недоступными порче, а народ представил бы доказательства: может ли он скромно себя вести, с удалением стражей. Государь произвел очищение городу вследствие ответа гадателей по птицам и того, что храмы Юпитера и Минервы были тронуты небесным огнем.
25. В консульство К. Волузия и П. Сципиона извне было спокойно, а внутри (государства) господствовал гнусный разврат. Нерон скитался по улицам Рима, заходил в бордели и трактиры, скрываясь под одеждою раба, чтобы его не узнали. Его сопровождавшие похищали предметы, выставленные для продажи и наносили раны тем, которые встречались; да и сам (Нерон) до того был неузнаваем, что и ему приходилось получать удары и следы их оставались на лице. Потом, когда сделалось известным, что это Цезарь так прогуливается и все чаще и чаще делались оскорбления против знатных мужчин и женщин, то некоторые - как раз допущено было такое своеволие под именем Нерона, - безнаказанно совершали то же самое со своими шайками и ночь проходила как бы во взятом неприятелем городе. Юлий Монтан, сенаторского сословия, но еще не домогавшийся никаких почестей, сошедшись случайно в потемках с государем, так как силою резко отбил его нападение, а потом, узнав его, обратился к нему с мольбою, которая была как бы вместо упрека, вынужден умереть. А. Нерон, став побоязливее на будущее время, окружил себя воинами и большим числом гладиаторов; они должны были допускать начало ссор умеренное, как бы частное дело (т. е. не вмешиваться); а если оскорбленные нападали сильнее, то должны были действовать оружием. Свободу игр обратил как бы в сражения между (поклонниками) благоприятелями актеров безнаказанностью и наградами, а сам был скрытым и большею частью тут же смотрел, пока, вследствие раздора в народе и из опасения более серьезного волнения, не нашлось другого средства помочь беде, как актеров изгнать из Италии и воины опять стали присутствовать в театре.
26. Около того же времени толковали в сонате об обманах, делаемых отпущенниками и высказано желание: "чтобы их господам (хозяевам) было предоставлено право отнимать свободу у тех, которые служат недобросовестно". И не было недостатка в людях, в пользу этого подававших мнения; но консулы, не смея, без ведома государя, начинать доклад, изложили, впрочем, на письме единодушное мнение сената. Пусть от него, государя, будет исходить это мнение, так как немного находилось ему противников. Некоторые высказывали неудовольствие, что непочтение, как последствие свободы, достигло до того: "что неизвестно стало - силою ли или на равных с хозяевами правах они действуют, спрашивают ли они (отпущенники) их (хозяев) об их мнении, или сами уже со своей стороны грозят им побоями и вынуждают как бы оставлять их вину безнаказанною. Что же другое предоставлено их оскорбленному господину, как только. сослать отпущенника за двадцатый милевой камень, на границу Кампании? Все другие отношения смешаны и одинаковы. Нужно же предоставить такое средство обороны, которым пренебрегать было бы невозможно. Да и для вольноотпущенных какое же притеснение - тою же услужливостью удержать свободу, какою они ее приобрели? А явно провинившихся не стоит ли вполне обращать в рабство, чтобы хоть страхом сдержать людей, на которых и благодеяние не могло подействовать". С другой стороны утверждали: "вина немногих должна обращаться в пагубу только им, а нисколько не должна уменьшать права всех, так как это сословие широко распространилось. Из них составлены большая часть триб[1], декурий[2] помощников должностных лиц, светских и духовных, даже когорты набранные в городе. Большая часть всадников и сенаторов имеют не иное происхождение. Если отделить отпущенников, то обнаружится малочисленность лиц благородного происхождения. Недаром же предки, разделяя сословия по их значению, вольность постановили общим для всех правом. Да и отпущения на волю установлены два способа, с целью открыт возможность передумать или увеличить благодеяние и те, которые отпущены на волю господином без участия общественной власти, остаются как бы прикрепленными узами рабства. Пусть же каждый рассматривает заслуги и, только обдумавши, зрело допускает то, что, дав раз, назад взять уже не может". Это последнее мнение имело более силы и Цезарь написал сенату: "пусть они частным образом обслуживают дела отпущенников каждый раз как они будут обвиняемы их господами, а в общем пусть ничего не изменяют". Немного времени спустя отнят у тетки (Нерона) отпущенник Парис как будто бы в силу гражданского права, не без стыда для государя, по приказанию которого сделан был приговор о его благородном (будто бы) происхождении.
28. Оставлялось еще что-то похожее на общественное управление делами. Так например между претором Вибуллием и трибуном народным Антистием произошел спор за то не знавших меры благоприятелей актеров (Гистрионов), которых претор велел вести в тюрьму, трибун приказал отпустить. Сенаторы одобрили действие претора, а Антистию сделали выговор за самоуправство. Вместе с тем запрещено трибунам: "предвосхищать право преторов и консулов или звать из Италии тех, с кем можно действовать законом". Л. Пизон, назначенный консул, присовокупил: "чтобы они у себя дома не делали ничего по должности; а штраф, ими назначенный, квесторы казначейства пусть не вносят в общественные списки ранее четырех месяцев и в этот промежуток можно против него спорить и консулы пусть решают эти споры". Ограничена теснее и власть эдилей и постановлено: "как велико поручительство должны брать курульные эдили, и какое плебейские и какие налагать штрафы. Вследствие этого Гельвидий Приск, трибун народный, против Обультрония Сабина, квестора казначейства имел спор от своего лица, так как тот право публичной продажи немилосердно усиливает будто бы в отношении к людям недостаточным". Затем государь заведование общественными расчетами от квесторов перенес к префектам.
29. Исполнение этого дела понималось различно и часто изменялось: так Август предоставил сенату выбирать префектов; потом, потом когда вкралось подозрение в пристрастии голосов, то стали назначать их по жребию из числа преторов с тем, чтобы они были главными, но и это оставалось недолго, потому что жребий стал склоняться в пользу мало способных. Тогда Клавдий опять поставил квесторов и им, как бы они из опасения оскорблений не отправляли бы нерадиво свою должность, предоставил почести вне порядка. Но недоставало зрелого возраста, так как этой должности всего прежде добивались. Вследствие этого Нерон избрал уже бывших преторами и опытом дела одобренных.
30. При тех же консулах осужден Випсаний Ленас "за жадность при управлении Сардиниею провинциею". Цестий Прокул оправдан в вымогательствах, так как сами обвинители отступились (от обвинения.) Клодий Квириналис осуждение в том, что: "будучи начальником гребцов, находившихся в Равенне, Италию, как будто самую последнюю из стран осквернил своим сладострастием и жестокостью" - предупредил принятием яда. К. Аминий Ребий, один из первых в знании законов и количеством денег, избег страданий болезненной старости, выпустив кровь из жил. Не верили, чтобы у него достало твердости принять смерть, так как он имел худую славу человека женски преданного страстям. А Л. Волузий умер с отличною славою; он прожил девяносто три года, посвятив особенное усилие честным занятиям и безобидно пережил злость стольких императоров. В консульство Нерона второй раз и Л. Пизона случилось немногое достойное памяти, разве кому захочется наполнить книгу, превознося похвалами основания и связи, на каких Цезарь воздвиг громадный амфитеатр на Марсовом поле; так как признано соответственным достоинству народа Римского - замечательные события излагать в летописях, а такие (как о чем сказали выше) в дневных записках (протоколах) города. Между прочим поселения - Капуя и Нуцерия упрочены прибавлением заслуженных солдат: черни дан на человека подарок по 400 денег, а сорок миллионов сестерций внесено в казначейство в обеспечение общенародного доверия (кредита). Отменена пошлина пятой и двадцатой части с товаров, больше видимая, чем действительная, так как, хотя продавцу приказано было платить, но настолько же увеличивалась цена предмета для покупателя. Цезарь издал указ: чтобы никто из должностных лиц и правителей (прокураторов), которому достанется провинция, не давал бы зрелищ гладиаторов или зверей и вообще никаких. "А прежде эта их щедрость была для их подвластных не менее тяжела как и вымогательство денег, так как они все грехи своего произвола старались прикрыть угодливостью народу".
32. Состоялось сенатское определение, вместе для возмездия и общей безопасности, такое: "если кто будет убит своими рабами, то и те, которые будучи отпущены на волю по духовному завещанию были, в то время, под одною с убитым кровлею, должны быть казнены вместе с рабами". Возвращен сословию (сенаторскому) Л. Барий, бывший консул, подвергнутый когда-то наказанию по обвинению в корыстолюбии. Помпония Грецина, женщина знатная, вышедшая за муж за Плавтия, который вернулся из Британнии с почестями овации, обвиненная в иноземном суеверии, предоставлена суждению мужа. Тот, по древнему обычаю, перед родственниками, произвел исследование о жизни и чести жены и признал ее невиновною. Долго жила эта Помпония, но в постоянной печали. Она, после того, как Юлия, дочь Друза, была умерщвлена коварством Мессалины, в продолжении сорока лет не снимала с себя траурного платья и всегда была грустна. И это ей при владычестве Клавдия оставалось безнаказанным, а потом. обратилось к славе.
33. Этот же год имел весьма много подсудимых; из них П. Целера, которого обвиняла Азия, Цезарь, не имея возможности оправдать, дело тянул пока он умер, так как Целер, убив - о чем я упоминал - проконсула Силана, громадностью преступления прикрывал прочие злодейства. Киликийцы обвинили Коссуциана Капитона, как человека гнусного и позорного, считавшего себя вправе и в провинции действовать также дерзко как в городе. "Поражаемый упорным обвинением, наконец перестал защищаться и осужден за взятки. За Еприя Марцелла, от которого Ливийцы отыскивали свою собственность, до того имели силу интриги, что некоторые из его обвинителей осуждены в ссылку, якобы они невинного подвергали опасности".
34. Нерон был в третий раз консулом и вместе с ним вступил в консульство Валерий Мессала; немногие уже из стариков могли припомнить, что его прадед, оратор Корвин, был товарищем в той же должности (консульстве) божественному Августу, прадеду Нерона; но честь благородного семейства получила приращение, так как ежегодно отпускаемо было по пятисот тысяч сестерций, которыми Массала должен был поддерживать свою честную бедность. Аврелию Котте и Гатерию Аптонию государь определил ежегодное денежное жалованье, хотя они через роскошь утратили состояние предков. В начале года, война между Парфами и Римлянами о том, кому владеть Арменией, сначала тянувшаяся медленно и вяло, принимает характер более живой, так как и Вологез не хотел допустить, чтобы брат его, Тиридат, лишен был данного им царства или имел его как дар чужеземного властителя, а Корбулон считал достойным величия народа Римского взять обратно (у неприятеля) приобретенное некогда Лукуллом и Помпеем. К тому же Армяне сомнительной верности приглашали войско и то и другое, положением их страны, сходством нравов более близкие к Парфам, с которыми у них были взаимные брачные связи; с вольностью незнакомые, они были склонны более к рабству. Корбулону пришлось бороться с большим трудом против беспечности воинов, чем против коварства неприятелей. Передвинутые из Сирии легионы, обленившиеся вследствие продолжительного спокойствия, с величайшим трудом переносили обязанности Римских воинов. Довольно верно, что в этом войске находились (ветераны) заслуженные воины, которые не стояли ни на постах, ни на караулах, а на вал и ров смотрели как на что новое и чудное; без мечей, без панцирей, щеголеватые и имея в мыслях одно приобретение, так как вся служба их исполняема была по городам. А потому отпустив тех, которых преклонные лета или слабость здоровья не соответствовали службе, просил пополнения. По Галатии и Каппадокии произведен набор и присоединен легион из Германии с союзными всадниками и пехотою когорт. Все войско оставлено под кожами (в палатках), хотя зима была до того жестока, что на покрытой льдом почве палаток ставить было невозможно иначе, как вырывав землю. У многих члены поражены холодом, и некоторые на караулах померли. Замечательно, что. у воина, несшего связку дров, руки до того окоченели, что пристали к ним и вместе с ними отвалились. А сам - вождь, в одежде легкой, с непокрытою головою, часто находился на походе, во время производства работ с похвалою для деятельных, с утешением для слабых, а всем служа примером. А как вследствие этого многие тяготились: суровостью климата и службы и оставляли ее, то средство помочь этому нашлось в строгости. И не так как в других войсках первый и второй проступок покрывались прощением, но кто только оставлял значки, немедленно платился за это отсечением головы. И на опыте это оказалось полезным и лучшим чем снисхождение, так как гораздо меньше воинов дезертиров оказалось в этих лагерях, чем в тех, в которых прощаемо было.
36. Между тем Корбулон, держа легионы внутри лагерей, пока наступит совершенная весна, расположив по удобным местам вспомогательные когорты, запретил первым начинать сражение. Заботу о передовых отрядах поручает Пактию Орфиту, с честью совершившему службу в первых рядах. Хотя он и написал (Корбулону) что дикари не берут никаких мер осторожности и что представляется удобный случай действовать с успехом, но получает приказание: "оставаться в укреплениях и дожидаться больших войск". Нарушив приказание по прибытии немногих отрядов из ближайших укреплений, да и воины по своей неопытности требовали сражения, он схватился с неприятелем и потерпел поражение. Приведенные в ужас его бедою и те, которые долженствовали подать ему помощь, возвратились все в лагери бегом и в тревоге. Корбулон принял это весьма сурово: Пактию сделал выговор, а префектам и воинам велел всем удалиться за вал. И оставались они в таком позоре, и прощены лишь по просьбам всего войска.
37. А Тиридат кроме собственных сил, получив пособие от брата Вологеза уже не тайно, но явно стал теснить войною Армению, разоряя тех, о которых полагал, что они нам верны, а как только выводимы были против него войска, он уклонялся, вертелся туда и сюда, стращая более слухами, чем силою оружия. Вследствие этого Корбулон долго домогаясь сражения, но обманувшись в ожидании, по примеру неприятеля вынужден был распространить круг военных действий, разделил силы с тем, чтобы легаты и префекты разом в различных местах произвели нападение. Вместе с тем убеждает он царя Антиоха устремиться на ближайшие к нему префектуры. Так как Фаразман, убив сына Радамиста, как будто бы изменника, чтобы этим засвидетельствовать перед нами свою верность, тем с большим усердием, давал полный разгул свой ненависти против Армян. Тут в первый раз призваны Инсехи[3], народ в особенности расположенный к Римлянам. Он сделал набег на самые недоступные места Армении. Это дало совершенно другое направление намерениям Тиридата. Отправил он послов - жаловаться от его имени и Парфов: "зачем, когда недавно даны заложники и обновлен союз дружбы, долженствовавший открыть место новым взаимным услугам, его выживают из давнишнего владения Армениею? Оттого до сих пор еще сам Вологез не трогался, что они, Парфы, предпочитают действовать переговорами, чем силою. Если же они будут упорствовать в войне, то Арзакиды не обнаружат недостатка в доблести и в содействии счастья довольно часто уже доказанного поражением Римлян". На это Корбулон, знавший хорошо, что Вологез задерживает отпадение Гиркании, убеждает Тиридата: "стараться подействовать на Цезаря просьбами; может он обеспечит себе и прочность царства и чуждое кровопролития управление, если, оставив надежды поздние и дальние, предпочтет последовать за тем что лучше и существеннее".
38. Затем постановлено: так как взаимною пересылкою гонцов нисколько не приближаются к главной цели - миру, то назначить и время, и место для переговоров их самих. Тиридат говорил: что у него будет охрана из тысячи всадников, а он не определяет, сколько Корбулону взять с собою воинов разного рода, лишь бы они пришли с наружностью мирною, оставив панцири и шлемы. Для каждого из смертных, а не только поседевшему и проницательному вождю ясно было коварство неприятеля. С одной стороны определено такое ограниченное число, а другой предложено большее, чтобы приготовить западню. Всаднику, опытному в употреблении стрел, немного могло противодействовать и большее число воинов, если только они подставят ему непокрытые тела. Впрочем, скрыв, что он понял дело, Корбулон отвечал: "будет правильнее, если они о мерах до всех касающихся будут рассуждать перед войсками в полном составе". Местность избрал он, одна часть которой состояла из холмов, поднимавшихся мало-помалу, где могли расположиться ряды пехоты, а часть расстилалась равниною, где могли развернуться эскадроны конницы. В условленный день первый Корбулон поставил союзные когорты и вспомогательные войска царей перед флангами, а в середине построил шестой легион; ночью призваны были сюда из другого лагеря три тысячи воинов третьего легиона, смешаны с прочими и поставлены под один орел так, что все это имело вид одного и того же легиона. Тиридат, когда уже день склонялся к вечеру, остановился вдали так, что удобнее было его видеть, чем слышать. А потому Римский вождь, не сойдясь с ним, приказал воинам удалиться ко своим лагерям.
39. Царь, или подозревая коварство, так как разом расходились во многие стороны, а может быть для того, чтобы отрезать подвозы, приходившие в нам Понтийским морем через город Трапезонт, удалился поспешно. Но и не был в состоянии повредить нашим подвозам; препровождены они были по горам, занятым нашими вооруженными отрядами. А Корбулон для того, чтобы война без пользы не протянулась вдаль и чтобы вынудить Армян защищать свое, приготовляется напасть на укрепления; себе он выбрал самый что ни есть укрепленный в той префектуре по имени Воландум, а менее значительные предоставил легату Корнелию Флакку и Инстею Капитону, префекту лагерей. Тут, обозрев кругом укрепления и приняв меры для заготовления всего что нужно к приступу, он увещевает воинов: "неприятеля скитающегося, неготового ни к войне ни к миру, сознающего бегство свое, коварство и неспособность, лишить мест пребывания и таким образом разом обеспечить себе и славу и добычу". Затем, разделив войско на четыре части, одних сплотив под черепаху, ведет для подкопа вала; другим он дает приказание приставить лестницы к стенам и посредством машин набросать туда множество зажженных факелов и копей. Стрелкам и пращникам назначено место, откуда издали должны они были метать пращи; одновременно со всех сторон произведено движение, чтобы ни одно отделение не могло подать помощи подвергнувшимся нападению. Притом таково было усердие введенного в дело войска, что не более как в продолжении третьей части дня стены очищены от защитников, сбиты запоры ворот, укрепления взяты приступом и все совершеннолетние перебиты; ни одного воина не потеряно, да и ранено весьма мало, а безоружная толпа продана с молотка: остальную добычу (вождь) уступил победителям. С таким же успехом действовали легат и префект; в один день взяли они три укрепления; и другие, частью от ужаса, частью по согласию жителей, попадали в нашу власть, так, что явилась уверенность напасть на Артаксату, столицу народа. И не ближайшим путем ведены легионы; они, если бы реку Аракс, омывающую стены города переходили по мосту, то были бы открыты для ударов неприятеля; а потому они перешли вдали и на более просторных бродах.
40. Тиридат, от стыда и из опасения, если не воспрепятствует осаде, обнаружить, что от него нет никакой помощи; а помешать нам, значило бы себя и конные войска поставить в неблагоприятные условия местности, решился наконец - показаться с войском и, назначив день, начать сражение, или притворным бегством снискать случай действовать предательски (из засады). А потому он вдруг напал на Римское войско не без ведома вождя нашего, устроившего войско одинаково и для похода, и для сражения. На правом фланге шел третий легион, на левом - шестой, а в середине отборные воины десятого легиона. Внутрь рядов приняты войсковые тяжести, а тыл прикрывали тысячу всадников; им приказано: "неприятелям, если они будут близко напирать, оказывать сопротивление, а если они обратятся в бегство, то не преследовать". По краям флангов пешие, стрелки и остальная конница. Левому флангу дано больше протяжения, с тем чтобы, если неприятель подойдет ближе, принять его одновременно и спереди и зайти с боку. С разных сторон подступал Тиридат, но не на полет стрелы; а то грозя, то как бы робея, не будет ли он как в состоянии расстроить наши ряды и справиться порознь. Но как нигде не обнаружено ни малейшей неосторожности и только десятник конный, смело вышедший вперед, пронзен стрелами и примером своим доказал другим необходимость повиновения, то Тиридат с приближением сумерек удалился.
41. Корбулон, расположась лагерем в этом месте, соображал - с легионами налегке не идти ли ночью к Артаксате и обложить ее осадою, полагая, что туда удалился Тиридат. А когда лазутчики принесли известие, что царь отправился в дальний путь, неизвестно к Медам или к Албанцам, он стал дожидаться рассвета. Вперед посланы легковооруженные воины обойти покамест стены и начать облежание издали. Но жители города добровольно отворили ворота и отдали себя и все свое Римлянам; это для них послужило спасением. Артаксата же зажжен, срыт и сравнен с землею, так как ни удержать его во власти нельзя было бессильного гарнизона по обширности стен; и не столько сил было у нас, чтобы можно был разделить и на достаточно крепкий гарнизон, и вместе продолжать войну. Оставить же город целым, но без охраны - не было никакой пользы и славы, что он взят был. Присоединяют чудо, как бы обнаружившее волю высших сил. Все извне, кроме над городскими строениями, облито было сиянием солнца, а все, что было внутри стен, было до того покрыто вдруг черным облаком, по которому сверкали частые молнии, что как бы все это враждебными богами было осуждено на гибель. За это Нерон приветствован титулом императора. Вследствие сенатского декрета совершены благодарственные молебствия; определены статуи, триумфальные ворота, бессменное консульство государю и чтобы в число праздничных внесены были дни, в какой совершилась победа, в какой получено о ней известие и в какой доложено, и еще кое-что в этом же роде до того вне всякой умеренности, что К. Кассий, относительно прочих почестей, высказав свое согласие, изложил: "если бы богам высказать признательность, соответственно благосклонности счастья, то и целого года не было бы достаточно на благодарственные молебствия; а потому необходимо отделить дни священные и деловые, так, чтобы, оказывая должное божествам, не остановить ход и дел человеческих".
42. Затем подвергся осуждению, не без позора для Сенеки, подсудимый, подвергавшийся различным случайностям и заслуживший ненависть многих. То был П. Суилий, во время господства Клавдия грозный и продажный; переменами времени (обстоятельств) не настолько униженный, на сколько хотели его недруги; да и он сам предпочитал лучше казаться опасным (могущим вредить), чем унижаться до мольбы о пощаде. Полагали, что именно с целью погубить его возобновлено определение сената и наказание по Цинциеву закону против тех, которые за деньги стали бы защищать дела на суде. Суилий, со своей стороны, не воздерживался от жалоб и попреков; от природы смелый; старость еще больше развязывала ему руки и он не щадил ругательств для Сенеки: враждебен он Сенека - приближенным Клавдия, при котором подвергся самой справедливой ссылке. Привыкнув к занятиям бесплодным и к тому, чтобы иметь дело с неопытными отроками, завидует он тем, которые живое и неиспорченное красноречие применили к защите граждан. Он, Суилий, был квестором (казначеем) Германика, а тот, Сенека - прелюбодеем его дома. Не нужно ли считать преступлением более тяжким - по добровольному согласию с просителем получить от него вознаграждение за честный труд, чем осквернять ложе женщин из семейства государя? Какою это мудростью, какими наставлениями философов, в течении четырех лет дружбы властителя приобрел он триста миллионов сестерций. В Риме устроена правильная охота за завещаниями и лицами одинокими. Италия и провинции истощены необъятными поборами. Скорее подвергнется он, Суилий, обвинению, опасности, всему самому худшему, чем старинное и дома приобретенное значение подчинит внезапному счастью!"
48. Разумеется не было недостатка в людях, которые это теми же словами, или даже еще более резкими передали Сенеке. Нашлись обвинители, которые донесли: "подвергли будто бы грабежу союзники, когда Суилий правил провинциею Азиею и присвоил общественные деньги". Затем так исхлопотали для этого следствия год, короче показалось - начать обвинения городские, свидетели которых на лицо. Они ставили в вину Суилию: "жестокость обвинения вынудила К. Помпония по неволе начать гражданскую войну; Юлия - дочь Друза и Сабина Помпея вынуждены умереть: Валерий Азиатик, Лузий Сатурнин, Корнелий Луп пали его жертвою; целые толпы всадников Римских осуждены и все, что жестокого ни сделал Клавдий, ставили в вину Суилию. Он защищался тем, что ничего из этого не брал он на себя по собственному побуждению, а повиновался государю, пока эту речь не остановил Цезарь, сказав, что он узнал достоверно из записок отца, что не было ни одного обвинения по его принуждению". Тут стал Суилий ссылаться на приказания Мессалины, и вообще защита стала слабеть. Почему не выбран кто-либо другой представить свой голос к услугам жестокосердой, бесстыдной? Нужно казнить исполнителей дел жестоких, так как они, воспользовавшись плодами преступлений, всю ненависть их взваливают на других. Вследствие этого отнята часть имущества (а сыну и внуку уступлена часть, а также изъято (от конфискации) все то, что получили по завещанию матери и бабки) и он отправлен в ссылку на Балеарские острова: ни среди опасности, ни после осуждения не пал духом и говорили, будто бы он переносил ссылку, живя в изобилии и роскоши. За сына его Нерулина, на которого напали обвинители из ненависти к отцу и уличая его во взятках, заступился государь, находя возмездие уже достаточным.
44. Около этого же времени Октавий Сагитта, народный трибун, до безумия влюбленный в Понтию, замужнюю женщину, огромными дарами склоняет он ее сначала к преступной связи, а потом оставить мужа, обещая жениться на ней и взаимно договорясь о брачном союзе. Но когда эта женщина сделалась свободною, стала медлить под разными предлогами, ссылаться на несогласие будто бы отца, найдя надежду на более богатого супруга, отказалась от своих обещаний. Октавий со своей стороны то жаловался, то грозил, ссылаясь на утраченную добрую славу, на истощение своих денежных средств; в её распоряжение отдавал он жизнь, как одно что ему еще осталось. Когда и это было отвергнуто с пренебрежением, домогается одной только ночи как утешения и, удовольствуясь ею, сумеет он удержать себя на будущее время. Назначена ночь. Понтия поручает обережение спальни служанке обо всем знавшей; а тот с одним отпущенником пришел, скрыв оружие под платьем. Тут, как обыкновенно бывает при любви и раздражении - брань, мольбы, упреки, удовлетворение; часть ночи посвящена наслаждению. Еще более воспламенясь ревностью, он пронзает мечом ничего не опасавшуюся; прибежавшую служанку отбросил раненную и убежал из спальни. На другой день открылось убийство; о совершителе его не было сомнения, так как улики были, что они оставались вдвоем. Но отпущенник высказал: "его это преступление, мстил он за оскорбление своего господина". Подействовало на некоторых величие примера, пока служанка, оправясь от раны, открыла истину. Потребованный перед консулов со стороны умерщвленной, после того как оставил трибунство, приговором сената осужден по закону об убийцах, действовавших предательски.
45. Не менее замечательный, в этом же году случившийся пример женского бесстыдства послужил началом великих общественных бедствий. В Римском обществе была Сабина Поппеа, родившаяся от отца Т. Оллия, но имя приняла она деда с материнской стороны, славной памяти Поппеа Сабина, бывшего консула, блиставшего честью триумфа; и Оллию, прежде чем он добился каких-либо почестей, приязнь Сеяна обратилась в гибель. У этой женщины было все остальное, кроме честного образа мыслей. Мать её, далеко опередившая красотою всех современных ей женщин, передала вместе и славу и красоту. Средства соответствовали знатности рода; ласково она говорила и сама была не глупа; по наружности скромная, на деле развратная. Редко показывалась всенародно, да и то закрыв часть лица, или чтобы не дать на себя насмотреться вдоволь, или потому, что так находила приличнее. Добрую славу свою никогда не щадила, не полагая различия между мужьями и любовниками; и при этом слушалась она не чувств своих или другого; но где бы ни представлялась в виду польза, туда обращала и свои желания. Таким образом ее, когда она находилась в супружестве с Руфием Криспином, всадником Римским, от которого родила сына, прельстил Оттон молодостью и роскошью и тем, что его считали в величайшей милости Нерона. Без замедления за любовною связью последовал брак.
46. Оттон, или довольно неосторожный в любви, хвалил перед государем красоту и изящество манер жены. Может быть, чтобы воспламенить его и в случае обладания одною и тою же женщиною, скрепить этим свое влияние и силу. Нередко слышали, что он, вставая с пиршества Цезаря, говорил: "идет он к жене, в которой соединены благородство, красота, все его только можно желать для полного наслаждения счастьем". За такими и в этом роде подстреканиями, в нерешительности прошло немного времени. Получив доступ, Поппея сначала вошла в силу лестью и хитростью; она притворилась, будто прельщенная красотою Нерона, не может совладеть со страстью. Вслед затем, когда государь разгорелся любовью, ударилась в гордость, не соглашалась оставаться на одну или две ночи, говоря: что она за мужем, не может разорвать брачного союза, будучи привязана к Оттону образом жизни, в котором никто с ним не сравняется. И в душе, и в обращении он величав; она видит в нем человека достойного стать на высшую степень счастья. А Нерон, имея любовницею - служанку, привычкою связанный с Акте, от сожительства с рабою, не заимствовал ничего кроме низкого и презренного. Оттон сначала устранен от прежней короткости (обращения с государем), потом от возможности его видеть и быть у него в свите. Наконец для того, чтобы в Риме не мог он быть соперником, сделан начальником над провинциею Лузитаниею. Тут он прожил до самой междоусобной войны и не так как прежде с худою славою, но честно и скромно, домогаясь больше всего спокойствия и умеренно пользуясь властью.
47. До сих пор Нерон старался прикрывать свои позорные действия и преступления. В особенности имел он подозрение против Корнелия Суллы, самый беспечный характер его принимая в другую сторону и перетолковывая его хитростью и притворством. Опасением этим воспользовался Грант, из отпущенников Цезаря, хорошо знавший что делается в домах государей, еще служа старику Тиберию и придумал такую ложь. Мульвийский мост славился в то время ночными шалостями и бесчинствами всякого рода. Похаживал туда и Нерон, чтобы свободнее вне города распутничать. Ему отпущенник передает вымышленное: "на обратном ему пути на Фламинийской улице устроена была ему, Нерону, засада, которой он избег, случайно удалясь в Саллюстиевы сады другою дорогою; виновник этого коварства Сулла". И действительно случилось, когда возвращались служители государя, что некоторые из юношеской шалости - что тогда часто делалось - нападением на них для виду хотели их только попугать. Да и при этом не был узнан ни один из рабов или клиентов Суллы. Да притом его полное равнодушие ко всему и природная неспособность к чему-либо смелому, совершенно отвергали основательность обвинения; но во всяком случае он - Сулла, как будто уличенный, получил приказание, оставить отечество и не выходить из-за стен города Массилии.
48. При тех же консулах выслушаны посольства Путеолан; разные депутации прислали к сенату управление города и чернь. Первая жаловалась на насильственные действия большинства, а вторая на насилия должностных лиц и безмерное корыстолюбие главнейших. И так как возмущение, дошедшее до бросания камнями и угроз поджогом, могло перейти в резню оружием, то избран К. Кассий, чтобы помочь этому делу. Так как жителям была невыносима его строгость, то, по просьбе его самого, к братьям Скрибониям, перенесена эта забота и им дана преторианская когорта; её грозою и казнью немногих восстановлено между горожанами согласие.
49. Не стал бы я упоминать об общеизвестном сенатском декрете, коим дозволялось: "городу Сиракузам выйти за число гладиаторов, какое им было дозволено держать для игр", если бы не стал говорить против него Пет Тразея и не дал бы тем повода своим завистникам осуждать его мнение: "зачем он, если полагает, что дело общественное нуждается в свободном выражении мысли сенаторами, в таком пустом вопросе прилагает свою деятельность?" Почему не подает он положительного или отрицательного мнения о войне, мире, податях, законах и других предметах, которыми держится Римское дело. Сенаторы, получив право высказывать свои мнения, могут излагать их о чем бы ни захотели и требовать о том доклада. Одно ли только то заслуживает исправления как бы в Сиракузах зрелища не приняли незаконно огромного размера? Остальные же по всем частям Империи идет так отлично как будто бы управляет всем не Нерон, а Тразея. Если дела важные пропускаются с притворством, то не лучше ли и в пустых воздержаться? Против этого Тразея, на просьбы друзей объяснить им побуждения, отвечал: "не без знания настоящего положения дел позволяет он себе поправлять и такие сенатские определения, но действует он так для чести сенаторов, чтобы показать, что не уклонятся они от заботы и о важных делах, со вниманием занимаясь и самыми пустыми".
50. В этом же году, вследствие часто высказанных желаний народа, уличавшего откупщиков государственных доходов в неумеренности, колебался было Нерон: "не оставить ли все сборы и оказать тем великолепнейший дар роду смертных". Его порыв, осыпав предварительно большими похвалами величие духа, сдержали сенаторы; они внушали, что последует общее расстройство государства, если уменьшатся доходы, которыми поддерживается общественное дело; за отменою таможенных пошлин, станут домогаться отмены податей. Большинство товариществ для сборов установлено консулами и трибунами народными во время полной еще вольности народа Римского; а за тем и остальное так предусмотрено, чтобы существовало правильное отношение между необходимостью поборов и расчетом издержек. Конечно нужно умерить жадность откупщиков и пусть они то, что в течение стольких лет было переносимо без жалоб, небывалыми притеснениями не обращают в ненависть себе.
51. Вследствие этого обнародовал государь: "условия, хотя бы и от государства, но до того времени остававшиеся в безгласности, изложить все письменно; на возобновление прошений, оставленных без движения, срок только годовой. В Риме претор, а по провинциям те должностные лица, которые там за консулов и преторов должны оказывать правосудие против откупщиков не в очередь. Воины свободны от всяких платежей кроме если займутся торговыми делами". И многое другое, все вполне справедливое; но короткое время все это соблюдалось, а потом осталось бесплодным. Остается, впрочем, отмена сороковой и пятидесятой долей и других поборов под этими названиями, придуманных откупщиками. Ограничено требование хлеба у провинций лежащих за морем, и постановлено: "суда не приписывать к окладам купцов и не платить за них пошлины".
52. Обвиненных из провинции Африки, имевших там власть проконсульскую, Сульпиция Камерина и Помпония Сильвана оправдал Цезарь: Камерина от частных лиц и немногих, уличавших его более в жестокости, чем во взятии денег. Сильвана обступило большое количество обвинителей; они требовали времени для вызова свидетелей. Обвиненный просил, чтобы ему защищаться тотчас же (на месте). Пересилил своим богатством при одиночестве и старости и пережил тех, которые ухаживая за ним, освободили его от преследования.
53. До этого времени в Германии дела были спокойны, умом вождей; видя что отличия триумфа сделались столь обыкновенными большей чести надеялись от того, если поддержат мир. Павллин Помпей и Л. Ветус в то время начальствовали войском. А чтобы воинов не держать в праздности, первый привел к концу насыпь начатую за 63 года перед тем Друзом для сдержания вод Рейна. Ветус готовился соединить Мозель и Арар, проведя между ними канал с тем, чтобы войска, подвозимые морем, а потом Роною и Араром - могли спускаться по каналу, потом рекою Мозелем в Рейн, а за тем в Океан и таким образом с устранением затруднений переезда, доступны бы сделались разом плаванию берега западные и северные. Позавидовал атому предприятию Элий Грацилис, легат Бельгики. Стращал он Ветера: "не вводил бы он легионы в чужую провинцию, как бы заискивая расположение Галлий; внушит он тем опасения Императору - а это по большей части сдерживало порывы к честному".
54. Впрочем, при постоянном бездействии войск, распространился слух, будто у легатов отнято право вести их против неприятеля. Вследствие этого Фризии - молодых людей по лесам и болотам, а тех, что по летам уже неспособны были к военной службе по озерам придвинули к берегу и засеяли никем не занятые поля, отведенные для пользования воинов. Все это делалось стараниями Веррита и Малорига, правивших этим народом насколько Германцы доступны управлению. Уже они устроили дома, посеяли землю и обращались с нею как бы со своим наследственным достоянием. Тут Дубий Авит, приняв от Павллина провинцию, грозил силою Римлян, если Фризии не удалятся на прежние места жительства, или не исходатайствуют себе у Цезаря новых - и тем заставил он Веррита и Малорига - приняться за мольбы. Отправились в Рим и там пока дожидались Нерона, внимание которого было обращено на другие заботы, в числе прочего, что показывалось дикарям, введены в театр Помпея, чтобы могли видеть несметное стечение народа. Тут от нечего делать (по их невежеству не забавляли их игры), расспрашивали - кто сидит на отделенных местах, где всадники, где сенаторы, заметили на скамьях сенаторов несколько лиц в чужестранной одежде. Они спросили: кто это такие? - и услыхав: "почесть эта оказана послам тех народов, которые превзошли других доблестью и дружбою к Римлянам". - "Нет людей, которые превосходили бы Германцев силою оружия или верностью!" - воскликнули они, пошли и сели между сенаторов. Видевшие приняли это благосклонно, как бы за порыв старинного и благонамеренного усердия. - Нерон обоих наградил гражданством Римским, а Фризиям велел удалиться с занятых было ими полей. Так как они ослушались, то вдруг напущена на них вспомогательная конница, вынудившая их (оставить поля), а оказавшие более упорное сопротивление, частью взяты в плен, частью побиты.
55. Те же поля заняли Ансибарии, народ посильнее (Фризиев) не только численностью, но и состраданием других соседних народов: изгнанные Хавками, не имея где поселиться они молили только о безопасном изгнании. Начальствовал у них знаменитый у тех народов и вместе нам верный, по имени Боиокал. Он говорил, что "во время возмущения Херусков он заключен в оковы, по приказанию Арминия, а потом служил в наших войсках под предводительством Тиберия и Германика. К пятидесятилетнему повиновению присоединяет и то, что народ свой отдает под вашу власть. Какое пространство земель лежит впусте и только кой-когда перегоняют туда стада рогатого скота крупного и мелкого, принадлежащие воинам. Пусть сберегут и их уже не с почетом людей, а приняв вместе со стадами; пусть только не предпочитают пустыни и безлюдья дружественному народу. Некогда поля эти были Хамавов, за тем Тубантов, а после них Узипиев. Небо предоставлено богам, а земли роду смертных и какие из них лежат впусте, те составляют общее достояние". Озираясь потом на солнце и призывая прочие светила, как бы лицом к лицу спрашивал: "предпочитают ли они взирать на пустынную землю. Пусть лучше наведут море на похитителей земель!" Тронутый этим Авит отвечал: "необходимо сносить власть тех, что лучше. И богам, к заступничеству коих они прибегают, угодно было, чтобы у Римлян было распоряжение - что дать, а что отнять, и они не допускают других судей, кроме самих себя". Таков был всенародный ответ Авита Анеибарам, а сам отдельно Боиовалу: "в память дружбы даст земли". Но тот пренебрег этим как ценою измены и прибавил: "нет у нас земель, на которых жить, но где умереть недостатка не будет!" Таким образом обе стороны разошлись в неприязненном расположении духа. Ансибарии звали товарищами на войну Бруктеров, Тенктеров и другие еще более отдаленные народы. Авит написал в Куртилию Манции, легату верхнего войска, чтобы он, перейдя Рейн, показался в тылу у неприятеля, а сам ввел легионы в землю Тенктеров, угрожая окончательным разорением, если они не разобщат своего дела с делом Ансибариев. Вследствие этого те отказались; такое же опасение подействовало на Бруктеров и прочих, которые взяли было под свою защиту чужую опасность и народ Ансибаров один удалился назад к Узипиям и Тубантам; будучи изгнаны из их земель, направились к Каттам, потом к Херускам, долго блуждали, то гостеприимно принятые, то бедствуя, то явно враждуя, истреблены на чужой земле неприятелем - молодежь вся сколько её было, а неспособные носить оружие разделены как добыча. Этим же летом происходило большое сражение между Гермундуров и Каттов; и те и другие силою присваивали реку пограничную и обильную природною солью. Кроме страсти разбирать все оружием, врожденное суеверие действовало тут: "в особенности эти места ближе к небу и мольбы смертных богами ниоткуда скорее не могут быть услышаны. Оттого-то, по милости высших сил, в той реке и в тех лесах родится соль не так, как у других народов, оставленная волнами моря, когда высохнет вода, но будучи вылита на горящий костер из деревьев, скипается (соль) от взаимного действия враждебных между собою стихий - огня и воды". Но война, будучи счастлива для Гермундуров, Каттам обратилась в гибель, так как победители обрекли неприятельское войско Марсу и Меркурию, а поэтому обету кони, люди все живое предается избиению. И самые угрозы неприятелей обратили на них же. А народ Югонов, союзный нам, подвергся неожиданному несчастью. Огонь, показавшись из земли, в разных местах пожирал дома, посеянные поля, целые деревни и стремился на самые стены недавно воздвигнутого поселения. Ничем нельзя было его потушить: ни падающий дождь, ни речная вода, и вообще никакая жидкость не гасили его. Наконец при отсутствии средства против такого бедствия и им раздраженные, некоторые поселяне издали бросали камни, потом, когда пламя стало стихать, подойдя ближе, хлопали палками и другими бичами, как имели обыкновение пугать диких зверей; наконец одежды, с тела снятые, бросают и чем что больше осквернено и загажено было, то будто бы сильнее подавляло пламя.
58. В этом же году Руминальское дерево на Комиции (место, где происходили выборы), которое за восемьсот лет перед тем прикрывало детство Рема и Ромула, сделавшееся гораздо меньше, так как сучья посохли и самый ствол начал было засыхать, что и сочтено было за чудесное влияние, пока оно не зазеленело новыми побегами.