Содержание: 1. Предисловие. - Автора достоинство, лета, намерение. - 2. 3. Сущность предстоящего исторического изложения. - 4. 5. Положение города, расположение войск, вид провинций по убиении Нерона. - Нимфидий, стремясь к верховной власти, погибает. - 6. 7. Гальбу делают ненавистным его жестокость, лета, самая наружность и пороки его друзей. - 8. 9. Положение Испании, Галлии, Германских войск, Британнии, Иллирика. - 10. В Сирии Муциана доблести и пороки. Фл. Веспасиана, который вел войну с Иудеями, образ мыслей о Гальбе. - 11. Египта, Африки, Мавретании, Реции, Норика, Фракии, Италии положение в консульство Гальбы и Виния.
12. С отпадением войск Верхней Германии, Гальба думает об усыновлении Цезаря. - 13. Виний расположен в пользу Отона, но не так Лакон и Ицел. - 14. Гальба, по окончании выборов имперских, назначает Пизона, человека старинной нравственности и сурового; ему 15. 16. открывает причины усыновления и план управления империею! - 17. Умеренность Пизона при этом. - 18. Усыновление утверждено в лагере 19. затем в сенате. - Послы отправлены к отпавшим. - 20. Отменены безумно щедрые раздачи Нерона.
21. Отон, лишась надежды, ищет смут. - 22. Подущает рабов, отпущенников, математиков, 23. 24. усердие воинов было уже заранее задобрено ласками и подарками, а начальник их (префект) все еще колебался. - 23. 26. Уже и легионы и вспомогательные войска за Отона. 27. Вслед затем приветствован он императором и 28. внесен в преторианский лагерь.
29. 30. Пизон когорту, содержавшую караулы во дворце, убеждает оставаться верною. - 31. Она готовит значки, но все остальные когорты изменили. - 32. 33. Льстивость и легкомыслие черни. Гальба советуется в нерешительности с друзьями - идти ли навстречу? - 34. Пизон отправлен в лагерь. Ложный слух об убиении Отона. - 35. Народ и сенат расположены к Гальбе, 36. а лагери к - Отону. - 37. 38. Он речью воинов располагает к себе, а делает враждебными Гальбе и Пизону. Раздает воинам оружие. - 39. Лакон задумывает убийство Виния. - 40. Гальба колеблется, народ в нерешительности. Приверженцы Отона врываются на Форум. - 41. Гальба оставлен и убит, - 42. за ним и Виний. - 43. Семпрония Денза верность. Пизон убит. - 44. Сильная радость Отона. Требующие награды за убийства впоследствии умерщвлены Вителлием. - 45. Льстят сенат и народ победителю Отону, а тот сам не в состоянии сдержать неистовство воинов. - 46. Они просят отменить отпуски за деньги. - Лакон и Ицел убиты. - 47. Пизона и Т. Виния похороны. - 48. Похвала, завещание. - 49. Гальбы похороны, лета, знатность, нравственность, заслуги.
50. Смущенный город приводит в ужас новое известие о Вителлие. - Некоторые уже составляют предположения относительно Веспасиана. - 51. Начало Вителлиева движения как последствие войны Виндекса и возникших от неё раздоров между легионами и Галлами. - 52. 53. Вителлий, от природы беспечный, подущен к перевороту Валенсом и Цециною легатами. - -54. 55. Легионы и той и другой Германии слагают с себя верность Гальбе, - 56. на что равнодушно смотрит легат Гордеоний Флакк. - 57. Валенс поздравляет Вителлия императором при сильном усердии воинов. - 58. По их требованию многие убиты. - 59. Юлий Цивилис избегает опасности. Со всех сторон получив сильные подкрепления 60. среди позорных несогласий между легатами 61. отправляет в Италию два войска. - 62. Ленится Вителлий; пылкость и сила воинов сами исполняют обязанности вождя. - 63. Внезапным бешенством охваченное войско с трудом удержалось от разрушения Диводура. - Ужас овладевает Галлиями. - 64. Они пристают к Виттеллию. - 65. Жители Лугдуна, вследствие старинной ненависти, подущают воинов на гибель Виенны. - 66. Впрочем, они умилостивлены дарами и мольбами. Валенса корыстолюбие и похотливость. - 67. 68. Гельветиев, не согласавшихся признавать власть Вителлия, Цецина, жаждая войны, поражает. - 69. Город Авентик с трудом испрашивает себе безопасность и безнаказанность. - 70. Часть Италии принимает сторону Вителлия и Цецина переходит Альпы.
71. Отон благоразумно ведет себя, прощает Марию Цельсу. - 72. Тигеллин позорную жизнь оскверняет бесчестным концом. - 73. Кальвия Криспинилла избавлена от опасности к дурной об Отоне молве. - 74. Государи взаимно предлагают себе условия, потом поссорясь попрекают друг друга пороками и 75. Засылают злоумышленников. - 76. Между тем и другим государем разделились провинции и войска, неизбежна война. - 77. Отон действует как император, почести, 78. права гражданства, милости раздает. Думает о прославлении памяти Нерона.
'79. Сарматы Роксоланы при вторжении в Мезию поражены. - 80. - 82. Сильное возмущение, неожиданно возникшее в самом городе, к большому страху и опасности первых лиц в государстве, утишено мольбами и слезами Отона, и он 83. 84. убеждает воинов быть единодушными и умеренными. - 85. Несмотря, что это улажено, все полно подозрений и опасений, особенно в страхе сенат. - 86. Чудные явления, предвещающие падение Отона. - 87. Он, очистив город, решается отправиться в Нарбонскую Галлию и 88. вместе с многими знатными лицами ведет с собою и Л. Вителлия, брата своего соперника. - 89. Разные вследствие этого впечатления умов. - 90. Поручив сенату ведение общественных дел, Отон спешит на войну. Отон пользуется красноречием Трахалиса, толки о нем народа и расположение к нему. Делалось все это в течение немногих месяцев в консульство имп. Серв. Гальбы и Т. Виния.

1). Начало моего труда будет с консулов Сер. Гальбы вторично и Т. Виния; а что касается до протекших с основания города семисот двадцати прежнего (периода) века лет, многие писатели изложили их, когда деяния народа Римского приводимы были на память с одинаковыми и красноречием, и свободою. А когда совершилось Актийское сражение и в видах спокойствия признали полезным всю власть сосредоточить на одном лице, те великие дарования исчезли. И истина пострадала во многих отношениях; во - первых от незнания дел общественных, как уже чуждых, потом от стремления подделаться, а с другой стороны, вследствие ненависти против властителей. Заботы о потомстве не было ни тем ни другим, ни враждебно - расположенным, ни подобострастным. Но легко заметить стремления писателя: желание унизить и зависть находят готовый им слух, так как лести присуще позорное обвинение в рабстве, а злости - ложный вид свободы. Мне - Гальба, Отон и Вителлий незнакомы ни благодеянием, ни обидою. Достоинство мое началось с Веспасиана, увеличено Титом, получило дальнейший ход от Домициана, - отрицать этого не стану, но обязавшись быть неподкупно верным, о каждом из них скажу и не под влиянием любви и без ненависти. Если достанет моей жизни, то изложение государствования божественного Нервы и правление Траяна оставляю до старости, при редком благополучии времени когда можно - мыслить как хочешь, и мысли свои высказывать свободно.
2). Принимаюсь за труд, богатый событиями жестоких битв, раздоров и возмущений, и самый мир был какой-то свирепый. Четыре государя умерщвлены оружием; три междоусобных войны, много внешних и большею частью и те и другие перемешались вместе. Дела, благополучные на Востоке, на Западе шли несчастливо. Смуты в Иллирике, колебание в Галлиях: Британния усмирена и тотчас же оставлена; поднялись на нас племена Сарматов и Свевов; Дак прославлен взаимным уроном. Близко подвинулось оружие Парфов от ложной насмешки Нерона. Италия сделалась жертвою бедствий небывалых или возобновившихся после длинного ряда веков. Города поглощены землею или обращены в развалины на плодороднейшем берегу Кампании. Город (Рим) опустошен пожарами, где погибли древнейшие капища, самый Капитолий предан огню руками граждан. Осквернены священные обряды; вопиющий разврат; море наполнено ссылочными, а скалы запятнаны убийствами. Еще сильнее свирепствовали в городе. Знатность, богатство, пренебреженные или полученные почести - все это служило обвинением, а за добродетели грозила вернейшая гибель. Не менее ненавистны награды доносчиков, как и их преступления, когда одни получали консульские и священнические должности как добычу, другие управления делами (государя) и внутреннее могущество, и все обращали к верху дном от ненависти и ужаса. Подкуплены против господ рабы, против хозяев отпущенники, и у кого не было врагов, гибли от друзей. Но не до того век был оставлен добродетелью, чтобы не выказать и хороших примеров.
3). Сопровождали бежавших детей матери; следовали за мужьями в ссылку жены; родственники смелые, зятья постоянные; непоколебимая верность рабов даже против мучений. В высшей степени стесненные обстоятельства людей светлых; самая праздность, перенесенная с твердостью, и кончины их, соответствующие превознесенным похвалами последним минутам древних. Кроме многообразных случайностей дел человеческих, чудесные явления на небе и на земле, небесных гроз внушения - предвестия будущего, радостные, печальные, двусмысленные, явные. И никогда еще более жестокими бедствиями народа Римского и более ясными доказательствами не обнаружено, что боги, нерадя о нашей безопасности, пекутся лишь о мщении (возмездии).
4). Впрочем, прежде чем приступлю к изложению задуманного. мне кажется необходимо объяснить, каково положение города, расположение войск, внешний вид провинций, что на всем земном шаре было твердо и что болезненно, так чтобы ознакомиться не только со случайностями и результатами, исходами событий, большею частью зависящими от случая, но и с основаниями и причинами. Насколько приятен был конец Нерона в первом порыве радости, так условил он разнообразные стремления умов не только в городе, у сенаторов, в народе и в городском войске, но и во всех легионах и их предводителях; открылась тайна империи, что государя можно и в другом месте назначить кроме Рима. Со своей стороны обрадованные сенаторы воспользовались с большим увлечением свободою в отношении к Государю новому и находившемуся в отсутствии; - главнейшие из всадников в радости более прочих сочувствовали сенаторам. Часть народа лучшая (ничему не причастная), но связанная отношениями со знатнейшими домами, клиенты и отпущенники осужденных и изгнанников воспламенились надеждами. Чернь презренная, привычная к цирку и театрам, вместе с последними (худшими) из рабов и теми, которые, истратив свое состояние, жили насчет позорных страстей Нерона, были печальны и жадно ловили всякий слух.
5). Воины городские, привыкшие к долговременной верности цезарям, побуждены были оставить Нерона более вследствие хитрости и в первом порыве, чем по собственному убеждению; но видя, что им не выдали денежного подарка от имени Гальбы обещанного, и что великим заслугам и наградам не то же место в мире как на войне, и что в расположении государя, избранного легионами, другие их предупредили, склонные к переменам, они были волнуемы преступным стремлением Нимфидия Сабина префекта, домогавшегося верховной власти для себя. И Нимфидий подавлен при первом покушении; но хотя заговор и лишен главы, но большинство воинов имели его на совести; не было недостатка и в разговорах, где порицали старость и жадность Гальбы. Строгость его, когда-то предмет похвалы, заслужившая известность ему и славу, теперь стесняла пренебрегших старинную дисциплину и так приученных Нероном в течении уже 14 лет, что они не меньше любили пороки государей, как кого-то чтили доблести. К тому же распространилось выражение Гальбы в отношении общественной пользы честное, но ему сомнительное: "набирает он воинов, а не покупает". Это выражение шло вразрез со всем прочим.
6). Т. Виний и Корнелий Лакон - один развращеннейший из людей, а другой беспечнейший - слабого старика, которому в тягость была ненависть к порокам, губили достойным презрения бездействием. Медлен был путь Гальбы и облит кровью вследствие убийства - Цингония Варрона, нареченного консула, и Петрония Турпилиана, бывшего консула; первый как единомышленник Нимфидия, второй как полководец Нерона, погибли как бы невинные, не будучи выслушаны и не получив возможности защищаться. Вход в город по избиении стольких тысяч безоружных воинов, неблагополучный предвестием, внушал опасение даже тем, которые были исполнителями убийств. Введен легион Испанский, оставался тот, который Нероном набран из моряков, и город наполнился войском необычным: к тому же большое число воинов из Германии, Британнии и Иллирика, которых тот же Нерон, выбрав и послав вперед к теснинам Каспийским на войну, которую готовил в земле Албанов, отозвал для подавления начинаний Виндекса: все это давало богатую пищу переворотам: ни к кому особенно не расположенные, они готовы были поддержать первого смельчака.
7). Случайно сделалось, что одновременно пришло известие об убиении Клодия Макра и Фонтея Капитона. Макра, явно возбуждавшего смуты в Африке, Требоний Гаруциан, прокуратор, по приказанию Гальбы; Капитона в Германии, замышлявшего тоже, Корнелий Аквин и Фабий Валенс, легаты легионов, умертвили еще до получения приказания. Нашлись люди того убеждения, что Капитон насколько опозоренный и замаранный жадностью и похотливостью, настолько воздержался от мысли затевать что-либо новое; но легаты склоняли его к войне и, не будучи в состоянии убедить его сами, придумали коварное обвинение, а Гальба, по изменчивости мыслей или может быть сам уклоняясь от пристального исследования, - одобрил сделанное как бы то ни было, не будучи в возможности изменить. Впрочем и то и другое убийство встречено неблагоприятно, и ненавистному раз государю все, и хорошо и дурно совершенное, обращается в вину. Могущественные отпущенники уже предлагали все на продажу, рабы с жадностью протягивали руки приходившим и как у старика торопились; новый двор имел все те же (что и прежний) недостатки, одинаково их чувствовали, но не так легко извиняли. Самая старость Гальбы была предметом насмешки и отвращения для привыкших к молодости Нерона и делавших сравнение между императорами в отношении красоты и наружного вида, как то обыкновенно бывает в народе.
8). Таково то было состояние умов в Риме, насколько оно обозначалось в таком многолюдстве. Относительно провинций - в Испании начальствовал Клувий Руф, человек красноречивый, с дарованиями мирного времени, но в войне неопытный. Галлии, кроме воспоминания о Виндексе, привязаны недавним даром (прав) Римского гражданства, а на будущее время понижением податей. Впрочем ближайшие к Германским войскам Галльские города не были предметом такой чести; у некоторых даже отняты земли и с равным прискорбием соображали они свои потери и выгодные приобретения других. Войска Германские, - что всего опаснее при таких силах, - были озабочены и раздражены при надменности недавней победы и опасениях в том, будто бы они благоприятствовали другой стороне. Поздно они отпали от Нерона и не тотчас же высказался Вергиний за Гальбу; сомнительно, желал ли он сам верховной власти, но сознавался, что воины ему ее предлагали. Что Фонтей Капитон убит, даже те, которые жаловаться не могли, приняли с неудовольствием. Не было вождя; Вергиний уведен под предлогом дружбы, а что его не отсылают и что он подсудимым - принимали (воины) как обвинение их самых.
9). Верхнее войско презирало легата - Гордеония Флакка, слабого вследствие старости и болезни ног, лишенного твердости и значения; он не был в состоянии управлять и спокойными воинами, а неистовавшие еще более раздражались вследствие бессилия того, кто должен был их сдерживать. Нижней Германии легионы долее оставались без начальника из числа бывших консулов, пока не явился посланный Гальбою А. Вителлий, цензора Вителлия, три раза бывшего консулом, сын; это казалось достаточным. В Британнском войске не было никакого раздражения. Действительно не было еще других легионов, которые вели бы себя лучше вовремя всех волнений гражданских войн, может быть потому, что вдали и отделены океаном, или потому, что в частых походах они привыкли обращать свою ненависть преимущественно против неприятеля. И в Иллирике было спокойно, хотя вызванные Нероном легионы пока оставались в Италии, приставали к Вергинию посольствами. Но большими пространствами отделенные войска, что всего полезнее для сохранения военной верности, не принимали участия ни пороками, ни силами.
10). Восток доселе не двигался. Сирией и четырьмя легионами управлял Лициний Муциан, человек приобретший известность настолько же своими удачами, насколько и несчастьями. Юношею он честолюбиво ухаживал за знатными друзьями; потом, когда его средства истощились, при скользком положении дел, а раздражение Клавдия внушало даже подозрения, удален он был в Азию, и столь же близко был от ссылки, сколько впоследствии от верховной власти. В нем были соединены любовь к излишествам (наслаждениям), деятельность, приветливость, надменность, - дурные и хорошие качества. Слишком предавался он наслаждениям, когда был свободен; когда было для него выгодно, обнаруживал великие добродетели, - то, что явно, заслуживало похвалу, а тайное слыло дурно. Во всяком случае имел он сильное влияние на подчиненных, на приближенных, на товарищей разными соблазнами; для него выгоднее было вручить кому-либо власть, чем самому взять ее. Войною Иудейскою заведовал Флавий Веспасиан с тремя легионами; полководцем назначил его Нерон. Веспасиан не имел против Гальбы никакого неудовольствия или нерасположения, он даже послал сына своего Тита приветствовать и почтить Гальбу, о чем упомянем в своем месте. Что сокровенным законом судьбы, чудесными явлениями и ответами предопределена была Веспасиану и детям его власть, когда совершилось это счастливое событие, мы поверили.
11). Египтом и войсками, его сдерживающими (в повиновении), начиная от времен божественного Августа, заведывают всадники Римские вместо царей. Так заблагорассудили лучшим удержать за собою провинцию доступом затруднительную, богатую хлебом, вследствие суеверия и своеволия жителей непостоянную и волнуемую раздорами. Управлял в то время Тиберий Александер, того же племени. Африка и легионы в ней, по убиении Клодия Макра, были довольны каким бы то ни было государем, испытав второстепенного властителя. Две Мавритании, Рэция, Норик, Фракия и другие провинции, управляемые прокураторами, насколько были близки какому войску, настолько прикосновением тех, в ком заключалась сила, склонялись к расположению или ненависти. Безоружные провинции и во-первых сама Италия, готовая жертва, должны были достаться военною добычею. Таково было положение дел Римских, когда Сер. Гальба вторично, Тит Виний консулы начали год, себе последний, а делу общественному почти гибельный.
12). Немного дней спустя Январские Календы, получено письмо от прокуратора Помпея Пропинква из Бельгии: "Легионы Верхней Германии, нарушив уважение к присяге, желают другого императора и предоставляют усмотрению сената и народа Римского выбор" - с целью, чтобы восстание было принято мягче. Ускорило это обстоятельство намерение Гальбы, уже давно толковавшего и с самим собою и с приближенными об усыновлении. И ни о чем так много в те месяцы не говорили во всем городе, первое вследствие полной свободы говорить об этом, а потом вследствие преклонного уже возраста Гальбы. Немногие обсуждали зрело или из любви к государству, а многие волнуемы были тайною надеждою сообразно с тем кто был кому приятелем или клиентом, назначали того или другого льстивыми толками; содействовала и ненависть к Винию; он со дня на день становясь все могущественнее, этим самим делался ненавистнее. А сильным ожиданиям (стремлениям) друзей самая уступчивость, легкость Гальбы давала пищу; в отношении к бессильному и доверчивому представлялась возможность грешить с меньшим опасением и большею наградою.
13). Сила власти была разделена между консулом Т. Винием и Корнелием Лаконом, префектом претория. И не менее в милости был Ицел, отпущенник Гальбы; его, когда он был пожалован кольцами, всадническим званием, называли обыкновенно Марцианом. Они были постоянно разных мнений и в делах меньшей важности каждый из них старался иметь перевес в свою пользу; относительно предполагаемого выбора наследника делились на две партии. Виний был за М. Отона; Лакон и Ицел согласно не столько обнаруживали предпочтение в чью-либо пользу, сколько желали другого (а не Отона). Небезызвестны были Гальбе дружественные отношения Отона и Т. Виния и в толках тех, что ничего не проходили молчанием, (так как у Виния была вдова дочь, а Отон холост), уже называли тестя и зятя. Полагаю, что приходила на ум и забота о деле общественном, бесполезно исторгнутом у Нерона, если во главе его остался бы Отон. Детство Отон провел невнимательно, а молодость невоздержно; он был люб Нерону соревнованием роскоши; у Отона, как соучастника шалостей, оставил он самую главную развратницу - Поппею Сабину, пока удалит жену Октавию; потом, заподозрив Отона в отношении той же Поппеи, удалил в провинцию Лузитанию под видом поручения. Отон снисходительно управлял провинциею, первый перешел к противной (Нерону) партии, не оставался в бездействии, и пока была война, он изо всех деятелей был больше на виду, со дня на день с большею горячностью усваивал он надежду усыновления, с первого разу запавшую в мысли; большинство воинов расположено было в его пользу; двор Нерона готов был за него, как за представлявшего с ним (Нероном) большое сходство.
14). Но Гальба, получив известие о восстании в Германии, хотя ничего еще не было верного о Вителлии, озабоченный, какое направление примет сила войск, не вполне уверенный даже в воинах, находившихся в Риме, - производит выборы императорские, как единственное средство помочь горю. Он допустил к себе кроме Виния и Лакона Мария Цельса, назначенного консула, и Дуцения Гемина, префекта городского; немногое предпослав: "о своей старости, приказывает позвать Пизона Лициниана" или по собственному выбору, или, как некоторые полагали, по настоянию Лакона, который у Рубеллия Плавта подружился с Пизоном, но хитро поддерживал его как будто ему незнакомого, и благоприятная о Пизоне молва придала основание его плану действия. Пизон, родившийся от М. Красса и Скрибонии, и с той и другой стороны знатного происхождения, в наружности и манерах держался древнего обычая и по верной оценке человек строгой нравственности, перетолковывавшим в худшую сторону казался суровым (печальнее должного). Эта нравственная сторона его чем подозрительнее казалась озабоченным ею, тем более нравилась тому, кто усыновлял.
15). А потому Гальба, взяв руку Пизона, говорят, сказал ему следующее: "если бы я тебя, как частный человек, законом куриатским перед первосвященниками, согласно обычая, усыновлял, то и для меня было бы отлично - потомство Кн. Помпея и М. Красса принять в мой дом и тебе почетно - Сульпиции и Мутации знатность присоединить к собственному благородству. Ныне меня, единомыслием богов и людей призванного к верховной власти, превосходные свойства твои и любовь к отечеству побудили - первенство, о котором предки наши состязались оружием, приобретенное мною через войну, предлагаю тебе мирно, по примеру божественного Августа, поставившего на первое подле себя место сначала брата сестры Марцелла, потом зятя Агриппу, за ним своих внуков и наконец пасынка Тиберия Нерона. Но Август в своем семействе искал себе наследника, а я - в отечестве - не потому, чтобы у меня не было родных или сотоварищей службы военной; но и сам я власть получил не честолюбивым стремлением и доказательством (оправданием) моего обсужденного намерения пусть будут не мои только личные отношения, которые для тебя я отложил в сторону, но и твои. Есть у тебя брат одинакового с тобою благородства, по рождению старший, достойный этого высокого положения, если бы ты не был превосходнее его. Возраст твой таков, что уже ушел от страстных увлечений юности, а жизнь ты так проводил, что в прошедшем тебе не о чем раскаиваться. До сих пор переносил ты одни неблагоприятные обстоятельства; счастье служит лучшим пробным камнем душевных побуждений, так как, перенеся бедствия, от счастья мы портимся. Верность, свободу, дружбу, главные качества человеческого духа, ты, впрочем, сохранишь с тем же постоянством, но другие излишнею угодливостью будут вредить им. Явятся лесть, соблазны разного рода, худшая отрава чувству истины, личные соображения каждого. Я и ты беседуем друг с другом ныне самым простым образом; другие же охотнее будут обращаться к нашему высокому положению, чем к нам самим. Внушать государю должное сопряжено с большим трудом, а без усилия исполняется в отношении к каждому государю подольщение."
16). Даже если бы громадное тело империи могло держаться и сохранять равновесие без правителя, был бы я достоин возобновить общественное управление; но теперь - и еще ранее - дело дошло до такой крайности, что ни моя старость не в состоянии более сделать для народа Римского, как назначить хорошего преемника, ни твоя молодость более того, чтобы ты был хорошим государем. При Тиберии, Кае и Клавдии мы были как бы наследством одного семейства; вместо свободы пусть будет то, что мы сделались предметом выбора. С прекращением рода Юлиев и Клавдиев, пусть усыновление останавливается на достойнейшем. Родиться и происходить от государей - предмет случая, и вот ему правильная оценка. Обсуждение выбора чуждо этого (случайности), и если захочешь избрать, доказывается согласием. Пусть будет перед глазами Нерон; его, полного надменной гордости вследствие длинного ряда предков Цезарей, не Виндекс с безоружною провинциею и не я с одним легионом, но его необузданность, его сладострастие свергли как иго, тяготевшее на шее всех и каждого: и доныне не было еще примера государя, подвергшегося осуждению. Мы, призванные войною и теми, кто нас оценил, останемся предметом зависти, как бы мы превосходны ни были. Впрочем, не приходи в ужас, если два легиона при этом волнении потрясенной вселенной еще не успокоились. И мое вступление не было при совершенно спокойных обстоятельствах и когда узнают об усыновлении, перестану я казаться стариком, - что одно мне теперь ставят в вину. Нерон останется навсегда предметом сожаления для всех, кто посквернее; а мне и тебе нужно озаботиться, чтобы не пришлось и людям хорошим жалеть о нем. Больше говорить, и не при теперешних обстоятельствах и план мой вполне осуществлен, если я тебя хорошо выбрал. Самый полезнейший и кратчайший выбор предметов хороших и дурных - сообразить, чего бы ты или захотел при другом государе, или не захотел. Здесь не так как у прочих народов, находящихся под - властью царей, - известный род властвует, а прочие рабствует; но приходится тебе начальствовать людьми, которые не в состоянии сносить вполне ни рабства, ни свободы". И Гальба выражался так и в этом роде как бы назначая государя, а прочие говорили с ним, как уже назначенным.
17). Говорят, что Пизон и в глазах присутствовавших (при его назначении) и потом, когда взоры всех обратились на него, не выразил ни малейшим знаком ни смущения, ни довольства. Говорил он с отцом и императором почтительно; относительно себя был умерен, ни малейшей перемены в лице или способе себя держать, как бы выражая более свою способность управлять, чем желание. Потом было предметом обсуждения "перед рострами, в сенате ли или в лагере провозгласить усыновление". За лучшее признано: "идти. в лагери; почетно это будет воинам, расположение коих если дурно приобретать ухаживанием и щедростью, то не следует пренебрегать возможностью приобрести его честными средствами". Обступили между тем дворец толпы, полные ожидания, с нетерпением обнаружения великой тайны, и плохо сдержанный слух старавшие подавить только увеличивали его.
18). Четвертый день ид Январских[1], омраченный сильным дождем, ознаменован был громом, молниею и небесными угрозами сверх обыкновенного. Издревле имели за правило в таких случаях отсрочивать собрания, но Гальба не был настолько встревожен, чтобы отложить отправление в лагерь или пренебрегая такими явлениями как случайными, или потому, что назначенного судьбою, хотя бы и предзнаменованного, избежать невозможно. В многолюдном собрании воинов, коротко, как приличествует императору, объявляет, что усыновляет Пизона, следуя обычаю божественного Августа и военному примеру, как муж мужа выбирает. А для того, чтобы утаив возмущение, не дать о нем преувеличенных убеждений, он сам излагает: "четвертый и восемнадцатый легионы, увлеченные немногочисленными виновниками восстания, погрешили лишь словами и выражениями и скоро возвратятся к своим обязанностям". И к речи не прибавил никакой ласки, ни денежной награды. Впрочем трибуны, сотники и ближайшие из воинов отвечают приятное для слуха; прочие оставались печальны и молчали, как бы через войну утратив снисканную в мирное время потребность подарка. Довольно верно, что можно было задобрить умы со стороны скупого старика самою маленькою щедростью. Повредили старинное упорство и излишняя суровость, а этому мы были уже не в уровень.
19). Оттуда в сенат; речь Гальбы там была нисколько не тщательнее и не длиннее, как и перед воинами. Пизона речь была полна привета. Она была встречена расположением сенаторов; многие добровольно высказывали сочувствие, - те, которые не желали, умеренно, а большинство раболепно заискивали, имея в виду свои частные соображения, а не заботу об общественном благе. В последовавшие за тем четыре дня (а столько их прошло между усыновлением и убийством) Пизон не ознаменовал своей общественной деятельности никакими ни словами, ни действиями. Со дня на день чаще и чаще приходили известия о возмущении в Германии, а город легко был расположен принимать и верить всякой новости, чем она печальнее. Сенаторы определили отправить к Германскому войску послов; втайне толковали не отправиться ли Пизону под более важным предлогом; послы явились бы как уполномоченные сената, а Пизон принес бы к ним назначение Цезаря. Положено послать вместе и Лакона, префекта претория; тот воспротивился этому распоряжению. Самые послы (сенат предоставил Гальбе их выбор) назначены с позорным непостоянством, уволены, заменены вследствие их желания оставаться или отправиться, сообразно с побуждением каждого, опасениями или надеждами.
20). Первая забота за тем была о деньгах; все подверглось исследованию, но за самое справедливое показалось - взять оттуда, что было причиною недостатка. Нерон истратил на подарки двадцать две сотни миллионов сестерций[2]. Приказал Гальба потребовать ото всех оставив у каждого десятую часть полученного от щедрости Нерона. А у них едва ли что и оставалось кроме десятой доли, так как они расточительность, с какою истратили свое, применили и в расходовании чужого; у самых злых и отпетых хищников не оставалось ни земель, ни доходов, но одни средства позорных наслаждений. Это истребование поручено 30 всадникам Римским, новый род обязанностей, тяжелый и обширностью и интригами; повсюду аукцион и молотки, и город встревожен продажами с публичного торгу. Впрочем, сильно радовались, что получившие подарки от Нерона так же будут бедны, как и те, у которых он отнял. В это же время уволены трибуны, из претория Антоний Тавр и Антоний Назон, из городских когорт Эмилий Пацензис, из караульных Юлий Фронтон. В отношении к прочим уроком это не послужило, но было началом опасений, как бы вследствие страха и стороною стараются избавиться от некоторых, подозревая всех.
21). Между тем Отон, которому, если бы все пришло в порядок, не было бы никакой надежды, а все расчеты его основывались на смутах, - был подстрекаем разом многими побуждениями: роскошь такая, что и для государя была бы тягостна, а частному человеку едва выносима, раздражение в отношении к Гальбе и зависть к Пизону. Притворялся имеющим опасения, чтобы пожелания свои обратить дальше: "Нерону был он очень в тягость и нечего ждать вторично Лузитании и чести другой ссылки: постоянно властителям подозрителен и ненавистен тот, кого назначают на ближайшее им место. Во вред это ему у старика государя, а еще более повредит у молодого, от природы нелюдима и продолжительною ссылкою ожесточенного; убийство Отона очень возможно. А потому необходимо смело действовать, пока влияние Гальбы еще сомнительно, а Пизона значение еще не укрепилось. Переходное время - самое удобное для великих замыслов, и не нужно медлить там, где оставаться в бездействии опаснее, чем смело действовать. Смерть для всех по естеству одинакова, но разница - быть ли забытым потомством, или у него в славе. И если один и тот же конец ожидает и виновного и невинного, то более достойно человека уж если погибать, то за дело.
22). Но дух Отона не был так слаб и изнежен, как его тело. Приближенные из отпущенников и рабов, обхождением испорченные более, чем сколько возможно в доме частного человека показывали ему, охотнику до всего этого, как будущее его достояние, если только достанет у него смелости - двор Неронов и наслаждения, обладание замужними женщинами, законные связи и полный во всем царский произвол; если же он, Отон, останется в бездействии, то все это, - так говорили они ему с упреком - его минует. Люди, посвященные в тайны математических расчетов, также приставали к Отону, утверждая, что созвездия предвещают новые перевороты, и год - светлый Отону. Этот род людей ненадежен обладающим властью, а для жаждущих её обманчив; в нашем государстве постоянно будут и запрещать его и удерживать. С многими математиками тайные сношения имела Поппея и они были едва ли не самое худшее орудие её бракосочетания с государем; из них Птоломей, сопровождавший Отона в Испанию, обещал, что он переживет Нерона, и когда действительность оправдала его слова, тогда, по догадке и вследствие толков людей, принимавших в соображение старость Гальбы и молодость Отона, он убедил его в том, что он будет принят соучастником верховной власти. Но Отон принимал эти предсказания, как внушенные опытностью и велением судьбы, вследствие наклонности человеческого ума охотно верить тому, что неясно (темно).
23). И тут содействовал Птолемей уже как подстрекатель на преступление, к которому всего легче переход от подобного желания; но мысль о преступлении неизвестно явилась ли вдруг; расположение воинов еще прежде старался снискать (Отон) в надежде быть преемником или готовя преступление; дорогою, в строю, на постах, по именно называя старейших воинов и приводя на память службу при Нероне, приветствовал их именем сослуживцев; одних узнавал, а других расспрашивал, оказывая помощь или деньгами или влиянием; все чаще и чаще излагал он жалобы, двусмысленные о Гальбе речи и другое в этом роде, способное бросить смущение в чернь. Труды походов, недостаточность провианта, суровость власти были принимаемы за жестокие наказания воинами, которые привыкнув посещать Кампанские озера и города Ахай на судах, с трудом переносили походы под оружием через Пиренеи, Альпы и другие необъятные пространства.
24). Кипели неудовольствием умы воинов; им еще как бы жару поддал Мэвий Пуденс из приближенных Тигеллина; он каждого, кто был полегкомысленнее или нуждался в деньгах, или имел склонность вообще ко всему новенькому, мало-помалу довел до того, что, под предлогом угощения, каждый раз когда Гальба обедал у Отона - когорте, находившейся на карауле, раздавал на человека по сотне монет; эту щедрость как бы всенародную (явную) усиливал Отон более сокровенными наградами отдельных лиц. И до того усердно действовал он в деле подкупа, что Кокцею Прокулу спекулатору, спорившему с соседом о части смежной земли, купив на свои деньги все поле соседа, подарил ему. Все это делалось по беспечности префекта не замечавшего одинаково как того, что делалось скрыто, так и того что явно.
25). Но тут Отон во главе будущего преступления поставил Ономаста из отпущенников. Тот сблизился с Барбием Прокулом, сигнальщиком телохранителей и Ветурием, его помощником. В разнообразных беседах убедясь, что это люди хитрые и смелые, осыпает их наградами и обещаниями, дав им денег разузнать расположение умов большего числа. Взялись два простых воина передать верховную власть над народом Римским и передали. К знанию преступного замысла допущены немногие, а полные ожиданий умы другим подстрекали разными способами: перворядных воинов выставляли как бы находящимися в подозрении вследствие благодеяний Нимфидия, а народ и остальных раздражением и безнадежностью получить столько раз отложенный денежный подарок. Были и такие, которых увлекало воспоминание о Нероне и сожаление о прежней вольности, а все вместе тревожимы были опасением перемены службы.
26). Эта зараза проникла одинаково в восприимчивые уже умы воинов легионов и вспомогательных войск, когда сделалось известным, что поколебалась верность Германского войска. И до такой степени расположены были злонамеренные к возмущению, а непричастные заговору к скрытности, что на другой день ид (14-го Января) когда Отон возвращался от ужина, хотели были его схватить для того, чтобы провозгласить императором, если бы не побоялись ночного замешательства, того, что лагери воинов разбросаны были по всему городу и что не легко было бы согласить к единодушию пьяных. Не из заботливости о деле общественном; его осквернить кровью государя собирались трезвые, но опасались того, как бы в сумраке ночи кто-либо из Паннонского или Германского войска не предложил бы себя воинам и не были, бы назначен вместо Отона, которого большинство не знало. Многие признаки уже готового вспыхнуть возмущения подавлены единомышленниками. Кое что дошедшее до слуха Гальбы обратил в пустяки префект Лакон, совершенно незнакомый с расположением умов воинов - ненавистник каждого, самым лучшим образом задуманного, плана если только не от него он исходил, и упрямый против тех, которые знали основательно.
27). Пятнадцатого Января, когда Гальба приносил жертвы перед храмом Аполлона, гадатель Умбриций предсказал: неблагоприятные внутренности, грозящий злой умысел и домашнего врага. Слышал это и Отон (ближе других стоявший) и толковал напротив как себе благоприятное и для его замыслов счастливое (предвестие). Немного спустя отпущенник Ономаст подходит к нему с известием: "ждут его архитектор и подрядчики". Условлено было понимать это как знак того, что воины собираются и заговор готов. Отон на вопрос за чем он уходит, отвечал конечно вымысел, что покупает дом по ветхости подозрительный и который потому необходимо прежде осмотреть. Опираясь на отпущенника, через Тибериев дом отправился в Велабр, а оттуда к золотому милиарию, милевому столбу, у храма Сатурна. Там двадцать три спекулатора приветствовали его императором; встревоженного малочисленностью поздравителей поспешно посадили на носилки и потащили, обнажив мечи. Почти столько же воинов присоединились дорогою: одни как соучастники, а большинство с удивлением, одни с криками и выражениями радости, а другие в молчании, готовясь расположение духа согласить с обстоятельствами.
28). Караулами в лагере заведывал Юлий Марциал трибун. Он или вследствие громадности неожиданного злоумышления, или в опасении, что порча далеко проникла в лагерь и что вслучае противодействия ему будет угрожать гибель, дал большинству повод думать, что он участвует в замысле. И прочие трибуны и сотники предпочли настоящее сомнительному (неверному) честному. И таково было настроение умов, что на самое позорное и преступное дело дерзнули не многие, большинство желало его, а все равнодушно допускали.
29). Между тем Гальба, не зная ничего, неотступно молил богов государства, уже принадлежавшего другому. Вдруг слышны толки: "отнесен в лагерь кто-то неизвестно из сенаторов, вслед за тем указали прямо на Отона, что это он отнесен". Тут со всего города как кто попадался на встречу, одни увеличивали опасения, а некоторые уменьшали то, что было в действительности и тут не забывая о лести. А потому на совещании положено: "испытать расположение когорты, находившейся во дворце на карауле и не через самого Гальбу; его нетронутое значение должно быть прибережено, как спасительное средство, при обстоятельствах более важных. Пизон, став на крыльце дворца, обратился к воинам с такими словами: шестой идет день, сослуживцы, с тех лор как я, не зная будущего и того - желать ли мне этого звания или опасаться, принят Цезарем. Таким образом жребий и дома нашего и дела общественного находится в ваших руках, не потому чтобы я за себя собственно опасался участи более печальной (испытав несчастья, пришлось мне еще нагляднее узнать на опыте, что и счастье не менее неверного в себе заключает). Скорблю об участи отца, сената и самого государства, если нам необходимо теперь или погибать или, что одинаково бедственно для людей благомыслящих, губить других. Утешением в ближайшем перевороте было то, что город (Рим) не видал крови и власть перенесена без раздора. По-видимому, усыновлением достигнуто то, чтобы и после Гальбы не было места войне.
30). "Не буду ссылаться отнюдь на благородство или скромность, да и нет надобности при сравнении с Отоном делать перечень добродетелям. Пороки, которыми одними он гордится, ниспровергли государство, еще когда он разыгрывал роль государева приятеля. Манерою ли и обхождением или не тем ли женственным убором заслужил Отон верховную власть? В заблуждении те, которые в необузданности разврата видят какое-то подобие вольности. Растратить он сумеет, а дарить нет. Незаконные связи, кутеж, постоянное обращение с женщинами - вот что у него на уме. Он видит в этом преимущество верховной власти, полный произвол и разгул наслаждений будет у него, а стыд и позор у всех. Никто никогда властью, снисканною преступно, не пользовался благонамеренно. Гальбу нарекло цезарем единодушное согласие рода человеческого, а меня Гальба наименовал Цезарем с вашего согласия. Если дело общественное, сенат и народ - слова пустые, то для вас, сотоварищи, важно, чтобы император не был назначаем самими худшими. Были случаи, что легионы возмущались против вождей, но ваши верность и доброе имя оставались доныне незапятнанными, и Нерон вас оставил, а не вы Нерона. Неужели менее чем тридцать человек перебежчиков и дезертиров, которых никто не допустил бы избрать себе сотника или трибуна, распорядятся верховною властью? Допустите вы такой пример? Оставаясь в покое сделаетесь сообщниками преступления? Такая необузданность перейдет в провинции, мы будем несть на себя последствия злодеяний, а вы войны. И не более значительно то, что дается за убийство государя, чем то что дается невинным; во всяком случае также получите вы от нас подарок за верность, как от других за преступление.
31). Разошлись телохранители (спекулаторы), остальная когорта не показала пренебрежения к говорившему и как бывает в смутных обстоятельствах, готовит значки скорее случайно и не обдумав еще хорошенько как поступить, чем как впоследствии полагали, вследствие притворства и коварного умысла. Послан и Цельз Марий к отборным войскам Иллирика, расположенным в портике Випсании. Предписано Амулию Серену и Домицию Сабину, сотникам первого ряда - Германских воинов привести из предверия храма Свободы. Морскому легиону не доверяли; он расположен был враждебно за избиение сотоварищей, которых при первом самом вступлении избил Гальба. Отправляются также в лагерь преторианцев трибуны: Цетрий Север, Субрий Декстер, Помпей Лонгин, с тем чтобы нельзя ли как еще только зачинавшееся и не совсем созревшее восстание убеждениями обратить на лучшее. Трибунов Субрия и Цетрия воины встретили угрозами, а Лонгина схватили и обезоружили, так как он действовал не по военному порядку (обычаю), но был из числа друзей Гальбы, считался верным этому государю и был подозрителен отпавшим. Легион морской, нисколько не медля, присоединяется к преторианцам. Отборные воины Иллирского войска прогоняют Цельса, бросая в него дротики. Германские роты долго колебались, не совсем еще оправились они здоровьем после болезни и расположение умов их было в пользу Гальбы, так как он их, Нероном посланных в Александрию вперед, а оттуда вернувшихся больными вследствие дальнего плавания, распорядился лечить с особенною заботливостью.
32). Вся чернь уже наполняла дворец, замешались тут и рабы, раздавались несогласные крики требовавших казни Отона и гибели заговорщиков, как будто бы они требовали какого-либо зрелища в цирке или в театре. И не было тут ни рассудительности, ни искренности, В один и тот же день готовы они были с одинаковым усердием требовать совсем противоположного, но принятому обычаю льстить какому бы то ни было государю, по привычке своевольно кричать и показывать бесплодное усердие. Между тем Гальба колебался среди двух решений. Т. Виний подавал мнение: необходимо оставаться ему внутри дома, сделать себя оплот из рабов, укрепить входы, не идти к раздраженным; пусть даст он возможность (срок) дурным покаяться, а благонамеренным согласиться между собою для единодушного действия. Злодейские замыслы приобретают силу от поспешности, а добрые планы зреют медленно. Наконец идти наступательно, если признано будет за основательное, всегда одинаково возможно, а вернуться, если бы пришлось пожалеть о выходе, будет зависеть уже от чуждой власти.
33). Прочим казалось необходимым спешить прежде, чем усилится еще слабосильный умысел немногих. Смутится еще Отон, который удалясь украдкою, будучи отнесен к не знавшим воинам теперь медленностью и недеятельностью тратит по пустому время и учится разыгрывать роль государя. Не нужно дожидаться, чтобы устроив дело в лагерях, бросился он на форум и в глазах Гальбы, пошел бы в Капитолий, между тем как превосходный император с храбрыми друзьями запрет дом у самых дверей и порога с тем, чтобы вынести осаду. И почетно конечно будет содействие рабов, если единодушие такого многолюдства и, что особенно имеет силу, первое негодование ослабеет! Вследствие этого небезопасно то, что нечестно и если бы необходимо было и пасть, то лучше идти на встречу опасности. Это Отона сделает ненавистнее, а для них будет честно. На Виния, воспротивившегося этому мнению, Лакон напал с угрозами, а Ицел поощрял его к тому упорством личной ненависти, а на гибель общественную.
34). Гальба долее не медлил и присоединился к мнению советовавших, по-видимому, лучшее. Впрочем, послан вперед в лагерь Пизон как молодой человек знатного имени, только что снискавший расположение и враждебный Т. Винию, потому ли что и действительно он был его врагом или потому что враждовавшие против него этого хотели, и легче верится относительно ненависти. Едва успел выйти Пизон, как распространился сначала общий и неопределенный слух, будто Отон убит в лагере; вслед за тем, как обыкновенно бывает при значительной лжи, некоторые утверждали, что сами видели и находились при этом, а слуху охотно верили радовавшиеся и равнодушные. Многие полагали, что этот слух нарочно придуман и распущен; участвовали тут и приверженцы Отона, которые лишь бы вызвать Гальбу, пускали в ход веселые для него известия лживо.
35). Тут уже не народ только и неопытная чернь пустилась рукоплескать и выражать неумеренно радость, но и большинство всадников и сенаторов, освободясь от опасений неосторожные вломились во дворец, бросились внутрь его, показались Гальбе, домогаясь мести, уже у них как бы предвосхищенной. Каждый самый недеятельный и не способный к чему либо смелому в минуту опасности, как то показало дело, не щадил слов; все были очень храбры, никто не знал, а все утверждали. Наконец хотя не имея основательных сведений, но уступая единодушию находившихся в заблуждении, Гальба надел панцирь, и не имея возможности ни по летам, ни по слабости тела устоять против стремившейся толпы, поднят на креслах. Попавшийся на встречу во дворце Юлий Аттик, спекулатор, показывая окровавленный меч, воскликнул, что Отон им убит. А Гальба спросил: товарищ, кто велел? - замечательно смелый духом к обузданию своеволия воинов, бесстрашный против угроз и неподкупный на лесть.
36). Не было уже никакого сомнения относительно общего расположения умов в лагерях. Таково было рвение воинов, что недовольно рядами своими и телами, на подмостках, где еще незадолго перед тем находилась золотая статуя Гальбы, стоявшего среди значков, Отона прикрыли знаменами. Трибунам и сотникам не давали возможности и подойдти: простые воины внушали (Отону) остерегаться поставленных свыше. Все полно было криков, волнения и взаимных убеждений не так как в народе и черни при разнообразных выражениях праздной бездейственной лести, но как только видели кого либо из приходивших воинов брали за руки, обнимали оружием, ставили подле, упреждали слова присяги, то императора воинам, то воинов императору представляя. И Отон не оставался в бездействии, протягивал руки, высказывал самое глубокое почтение толпам, бросал поцелуи и всячески раболепствовал лишь бы властвовать. Когда весь флотский легион дал ему присягу, то уже полагаясь на свои силы и дотоле поощряя каждого порознь, заблагорассудил воспламенить всех вместе, и начал так говорить перед лагерным валом:
37). Как я к вам, сотоварищи, выступаю - выразить не могу; не потерплю быть названным частным человеком, будучи от вас наименован государем, а государь ли я когда властвует другой? Да и как назвать вас останется в неизвестности, пока будет решено - император ли или враг народа Римского находится у вас в лагере? Не слышите ли вы как одновременно требуют смерти моей и казни вашей? До того ясно, что и погибнуть и спастись для нас невозможно иначе как вместе. Относительно же своего милосердия Гальба, по-видимому, предпослал уже достаточно примеров: он без чьего-либо требования, предал казни столько тысяч самых невинных воинов, Ужас объемлет душу каждый раз, как вспомню его печальное вступление и ту единственную победу Гальбы, когда в глазах города он отдал приказание казнить десятого из тех, которых покорность принял он на слово. С такими кровавыми предвестиями вступив в город, какую славу принес он управлению кроме убийствами Обультрония Сабина и Корнелия Марцелла в Испании, Бетуя Хелона в Галлии. Фонтея Капитона в Германии, Клодия Макра в Африке, Цингония на пути, Турпилиана в городе, Нимфидия в лагере? Какая где-либо провинция, какие лагери остались не облитыми и кровью не запятнанными, или, как он сам хвалится, не очищенными и исправленными. То, что другие именуют преступлением, у него слывет под именем врачевания, лживыми наименованиями означает он строгостью жестокость, жадность бережливостью, казнями и другими позорными в отношении к вам мерами - дисциплину. Семь месяцев прошло после кончины Нерона и уже Ицел более награбил чем что наготовили Поликлеты, Ватинии и Елии. С меньшею жадностью и своеволием действовал бы Т. Виний, если бы сам имел верховную власть, а теперь и нас держит как подвластных; как свое достояние и не бережет нас как чужих. Одного его дома достаточно было бы для денежной раздачи, которой вы никогда не получаете, хотя вас ежедневно ею попрекают.
38). Да и чтобы никакой уже не было надежды на преемника Гальбы, вызвал из ссылки того, кого считал наиболее на себя похожим по суровому (печальному) характеру и жадности. Видели вы, сотоварищи, как ясно боги необыкновенным ненастьем выказали свое отвращение к неблагополучному усыновлению? Один и тот же образ мыслей сената, такой же народа. Ждут вашей доблести; в вас вся крепкая опора честным замыслам; без вас все, самое отличное, не имеет силы. Не на войну вас зову, и не на опасность; всех воинов оружие с нами. И одна мирная когорта не защищает Гальбу, но скорее его задерживает. Лишь только вас увидит, лишь только примет мой сигнал; состязание будет лишь в одном, кто мне наиболее припишет. Ненужно же медлить в том замысле, который похвалить можно тогда только, когда он будет осуществлен." За тем велел он открыть хранилище для оружия; тотчас схвачено оружие без соблюдения военных уставов и обычаев, по которым преторианец и воин легиона различались особенными признаками; по шлемам и щитам смешались они с вспомогательными войсками. Никто из трибунов и сотников не делал внушений; каждый сам был себе и вождем и подстрекателем; а для дурных лучшим поощрением служила общая печаль благонамеренных.
39). Пизон приведенный в ужас шумом усилившегося возмущения и криками проникавшими и в город, настиг Гальбу уже вышедшего и приближавшегося к форуму. Уже Марий Цельз явился с известиями невеселыми. Одни советовали: вернуться во дворец, другие - идти в Капитолий, а большинство - занять ростры. При этом бо́льшая часть имела в виду только противоречить мнениям других и, как обыкновенно бывает при несчастных случаях, лучшим казалось то, на что уже ушло время. Говорят, будто Лакон готовился было без ведома Гальбы умертвить Т. Виния, или для того, чтобы его казнью смягчить расположение умов воинов, или считал его соучастником Отона, или наконец из ненависти. Исполнение этого остановилось вследствие времени и местности, так как при раз начавшемся убийстве, трудно было назначить ему границы, и план этот расстроили торопливые гонцы и то, что самые близкие разбежались при ослаблении общего усердия тех, что сначала усердно высказывали верность и решимость.
40). Гальба был увлекаем то туда, то сюда, в разнообразном движении волновавшейся толпы. Со всех сторон наполнены были базилики и храмы, но общий вид не предвещал ничего доброго. Ни одного звука голоса не раздавалось в народе или черни. На лицах выражалось удивление, а слух как бы с жадностью ловил что-то. Не было и волнения, не было и полного спокойствия, но господствовало молчание, свойственное великим опасениям или сильному раздражению. А Отону принесли известие, будто вооружают народ. Он отдает приказание: идти поспешно и предупредить опасность. Таким образом воины Римские, как бы стремясь Вологеза или Пакора согнать с прародительского престола Арзакидов, а не на убийство безоружного и престарелого своего императора, разметали народ, потоптали сенат, грозя оружием, во весь опор коней ворвались на форум. Не оробели они видя, Капитолий, святыню окружавших храмов, не устрашились перед воспоминанием о прежних и будущих государях - совершить злодейство, мстителем которого первый преемник (кто им воспользовался).
41). Видя приближающийся строй вооруженных, знаменосец когорты, сопровождавшей Гальбу (говорят его звали Атилий Вергилион), сорвав изображение Гальбы, бросил его на землю. Этот знак обнаружил усердие всех воинов к Отону; разбежался народ, опустел форум, а кто еще медлил, против того обнажено оружие. Возле Курциева озера, вследствие замешательства носильщиков, Гальба выброшен из носилок и повалился на землю. Последние его слова, как кому была ненависть или удивление, передали различно. Одни - будто бы он с мольбою спросил: "что дурного заслужил он?" и просил немногих дней, чтобы выплатить денежную награду. Большинство - что он сам будто бы подставил шею убийцам: "пусть они действуют и разят, если так им кажется согласным с пользою общественною". А для убийц было все равно, что бы он им ни сказал. Кто нанес смертельный удар Гальбе - не довольно хорошо известно; некоторые говорят - Теренций Евокат, а другие - Леканий. Более распространенный слух именует Камурия воина 15 легиона, который, воткнув меч, перерезал ему горло; другие - ноги и руки, так как грудь была покрыта панцирем, гнусно истерзали; большая часть ран со зверством и жестокостью нанесены уже обезглавленному трупу.
42). За тем бросились к Титу Винию. И о нем были различные толки: замер ли у него звук голоса вследствие приспевшей опасности, или он будто бы произнес: "Отоном не было приказано - умертвить его". Это он или выдумал от страха, или выразил признание соучастия в заговоре. Жизнь его и характер скорее склоняют в пользу последнего предположения, что он был единомышленником преступного умысла, которого был же и поводом. Он лежал перед храмом божественного Юлия, сначала от удара в ногу, а вслед за тем Юлий Кар, воин легиона, проколол ему насквозь оба бока.
43). В этот день и наше время видело замечательного человека Семпрония Ценза. Сотник преторианской когорты, Гальбою приданный для обережения Пизона, выхватив кинжал, бросился на встречу вооруженным и, упрекая их в преступлении, то движениями рук, то голосом обращал на себя убийц, и хотя уже раненому Пизону дал возможность убежать. Пизон ушел в храм Весты, где встречен состраданием общественного раба и спрятан в его каморке; не святость места, не уважение к религии отсрочивали неминуемую гибель, а лишь то, что он спрятался. Тут пришли присланные Отоном, именно жаждавшие его убийства: Сульпидий Флор из Британнских когорт, незадолго перед тем получивший от Гадьбы право гражданства, и Статий Мурк спекулатор; ими вытащен Пизон и убит в дверях храма.
44). Говорят, что ничье убийство не встретил Отон с большею радостью, ничью голову так ненасытно не пожирал глазами, как голову Пизона. Впервые ли тут дух его, освободясь от всех опасений, стал вполне предаваться радости, или воспоминание величия относительно Гальбы, дружественных связей относительно Виния вселяли невольно грусть в самый недоступный сожалению характер; но радоваться смерти Пизона, как врага и соперника, считал он вполне приличным и дозволенным. Воткнутые на пиках головы были носимы между значков когорт, подле орла легиона; наперерыв показывали окровавленные руки те, кто участвовали в убийствах, кто при этом находились, иные взаправду, иные ложно хвалились как делом прекрасным и памяти достойным. Впоследствии Вителлий нашел более 120 записок, требовавших наград за какое-либо замечательное свое содействие в этот день; он велел всех разыскать и казнить не в честь Гальбы, но по принятому у государей обычаю, как меру обеспечения в настоящем, как возмездие в будущем.
45). Подумал бы ты, что не тот это сенат, да и не тот народ; все бросились в лагери, опережали ближайших, состязались с бежавшими вперед, поносили Гальбу, хвалили рассуждение воинов, целовали руку Отона и чем более было лжи в том, что делали, тем сильнее выказывали усердие. Да и Отон не выказывал ни к кому пренебрежения, голосом и выражением лица умеряя расположение умов воинов. Мария Цельса. нареченного консула и Гальбе до последних минут верного друга, требовали на казнь, ненавиствуя более его деятельности и невинности, как свойствам самым неприятным. По-видимому, готовы были начаться убийства и грабеж, и гибель грозила каждому порядочному человеку; но Отону если еще не доставало влияния на то, чтобы воспрепятствовать злодейству, но приказывать уже было возможно. А потому, притворись разгневанным, велел связать, и утверждая, что он поплатится более строгим наказанием, спас от грозившей ему тут гибели.
46). Затем все сделалось по желанию воинов. Префектов претория выбрали они себе сами: Плотия Фирма, когда-то из рядовых воинов, в то время заведывавшего распределением караулов и, когда еще Гальба был в полной силе, приставшего к партии Отона. Присоединен Лициний Прокул; находясь в тесной дружбе с Отоном, он внушал подозрение, что содействовал его планам. Над городом сделали начальником Флавия Сабина, следуя суждению Нерона, при котором он имел ту же должность. Большинство имело при этом ввиду брата его Веспасиана. Потребовали воины, чтобы отпуски, право давать которые предоставлено было сотникам, были оставлены. Рядовому воину приходилось платить как бы ежегодную дань. Четвертая часть роты расходилась за провиантом или скиталась по самим лагерям, лишь бы выплатить взнос сотнику. Не было меры тягости с одной стороны, и с другой не обращалось внимание на средства добычи; воровством, грабежом или самими рабскими работами искупали отдых от военной службы. Тут каждый воин побогаче обременяем был трудом и суровым обращением, пока не покупал себе отпуска. А когда истощенный расходами и ослабев кроме того в бездействии, бедным вместо богатого и ленивым вместо усердного возвращался в роту, то снова тот или другой, соблазненные тою же бедностью и возможностью своеволия, очертя голову бросались в восстания и раздоры и наконец в междоусобные войны. Но Отон, чтобы в угоду большинства не оттолкнуть умов сотников, обещал, что из собственной его казны будут выплачиваться сотникам ежегодные отпуски, - дело без сомнения полезное и впоследствии и хорошими государями утвержденное постоянством дисциплины. Лакон префект, будто бы назначенный к удалению на остров, заколот воином из охотников, посланным для этого Отоном; а Мартиан Ицел, как отпущенник, казнен явно.
47). День, прошел в злодействах, а довершением зла была радость. Зовет сенат городской претор, стараются превзойдти друг друга в выражениях лести прочие должностные лица. Сбегаются сенаторы, определяют Отону: власть трибунскую, наименование Августа и все почести государей. Все усиливались загладить поношения и ругательства; высказанные в разное время, остались ли они у него в душе - никто не почувствовал; забыл ли он свои обиды, отложил ли их (возмездие) по краткости правления - осталось неизвестным. Отон, по окровавленному еще форуму и по лежавшим там трупам, отправился в Капитолий и оттуда во дворец, а тела дозволил предать погребению и сжечь. Пизона жена Верония и брат Скрибониан, а Т. Виния дочь Криспина схоронили, разыскав и выкупив головы, сбереженные убийцами для продажи.
48). Пизону исполнился тридцать один год, слава его была лучше чем судьба. Братья его погибли: Магн от Клавдия, а Красс от Нерона. Сам долгое время изгнанник, в продолжении четырех дней Цезарь, поспешным усыновлением только на то предпочтен старшему брату, чтобы прежде быть умерщвленым. Т. Виний провел 57 лет жизни с весьма разнообразною нравственностью. Отец его происходил из преторской фамилии, а дед по матери из осужденных (за политические преступления). Начало его военной службы набросило на него тень бесславия. Его начальником был легат Кальвизий Сабин. Жена его, в неблагоразумном желании осмотреть положение лагерей, ночью пошла в военной одежде и также смело и необдуманно принимая участие в караулах и других обязанностях военной службы, дерзнула на совокупление в самом видном месте лагерей. Как соучастника этого преступления, обвиняли Т. Виния. Вследствие этого, по приказу К. Цезаря, заключен в оковы, но вскоре, с переменою обстоятельств, выпущен и его дальнейшее движение на пути почестей нисколько от того не пострадало; после претуры получил начальство над легионом и заслужил одобрение. Потом заподозрен в рабском преступлении, так как он будто бы украл на пиршестве Клавдия золотую чашу, и Клавдий на другой день одному изо всех Винию велел подавать в глиняных сосудах. Но Виний в проконсульство управлял Нарбонскою Галлиею строго и честно. Вслед за тем дружбою Гальбы увлечен он в пропасть; смелый, хитрый, готовый на все, и на что бы ни обращал способности, на дурное ли или на хорошее, везде действовал с одинаковою силою (энергиею). Завещание Т. Виния, вследствие громадности состояния, осталось недействительным, а Пизона последние распоряжения скрепила его бедность.
49). Тело Гальбы долго валялось в пренебрежении и, вследствие необузданности, во мраке ночи, подверглось многим насмешкам. Расходчик Аргий из прежних его рабов предал скромному погребению в саду, составлявшем его частную собственность. Голова, воткнутая и истерзанная маркитантами и прислужниками перед могилою Патробия (он был отпущенником Нерона и казнен Гальбою), наконец на другой день найдена и присоединена к телу уже сожженному. Такой конец имел Сер. Гальба, благополучно переживший 73 года при пяти государях, более счастливый при чужом владычестве, чем при своем собственном. Род его принадлежал к исстари знатным, богатства были очень велики; сам - посредственных умственных дарований, скорее чуждый пороков, чем ревностный к добродетели. Не совсем равнодушный к славе, он не хотел ее купить на деньги; не жадный на чужие деньги, берег свои и был скуп на общественные. К друзьям и отпущенникам, когда нападал на хороших, безупречно снисходителен, а когда приходилось иметь дело с дурными, то оставался в неведении даже до вины. Но знатность происхождения и опасения времени были причиною, что то, что в сущности было беспечностью, прослыло за мудрость. Пока он был в цветущих летах, он снискал в Германии военную славу. Будучи проконсулом, управлял он Африкою умеренно, а уже в летах более преклонных он с такою же справедливостью заведывал ближнею Испаниею: он казался выше положения частного человека, пока был им, и по общему признанию способен был властвовать, если бы не получал власти.
50). И без того смятенный город, полный опасений и вследствие гнусности только что совершенного злодейства и старинных нравов Отона, новый вестник о Вителлии привел в ужас. До убийства Гальбы он молчал, чтобы оставалось убеждение только о восстании Верхней Германии. Тут не только сенаторы и всадники, принимавшие какое-либо участие и заботу о деле общем, но и народ явно скорбел, что: "двое худшие изо всех людей бесстыдством, недеятельностыо, развратом, как бы свыше судьбою назначены погубить государство. И уже не свежие примеры полного жестокостей мирного времени, но возобновляли в памяти и события междоусобных войн: "столько раз взятый своими же войсками город, Италия предана опустошению, а провинции грабежу - повторяли имена Фарсалии, Филиппы, Перузии и Мутины, прославленные общественными бедствиями. Почти ниспровергнут шар земной даже тогда, когда о верховной власти шла борьба между благонамеренными, но государство оставалось еще, когда победил К. Юлий, и тогда, когда Цезарь Август, как оставалось бы общественное управление делами при Помпее и Бруте. Теперь ли за Отона или за Вителлия пойдут в храмы? И те и другие мольбы будут нечестивы, ненавистны обеты и за того и другого, а из двух - и только посредством войны, придет это в известность, худшим будет тот, кто победит". Были и такие, что уже метили догадками в Веспасиана и восточные войска, а так как Веспасиан был сильнее того и другого из соискателей, то опасались войны и новых бедствий. О Веспасиане были разных понятий; один изо всех, ему предшествовавших, он государем изменился к лучшему.
51). Теперь изложу начало и побуждения восстания, во главе которого был Вителлий. Когда Юлий Виндекс потерпел поражение со всеми его силами, то войско, ободренное добычею и славою, так как ему без труда и опасностей досталась победа в такую богатую кампанию, искало походов, а не покоя, наград, а не жалованья. Долго переносило оно бесплодную для себя и суровую службу вследствие свойств местности, климата и строгости дисциплины; ее, в мирное время неумолимую, раздоры граждан ослабляют, так как с двух сторон готовы подкупатели и вероломство остается безнаказанным. Людей, оружия, коней было в избытке и на потребности и на показ, но до войны знали только свои сотни и эскадроны; войска разделены были границами провинций. Тут против Виндекса стянуты легионы; узнав на опыте и себя и Галлии, снова искали войны, новых раздоров, и не союзниками, как прежде, называли Галлов, но врагами и побежденными. И за одно была часть Галлии, прилежащая к Рейну; она последовала за тою же партиею, и в то время была усерднейшею подстрекательницею против Гальбиан; такое наименование дали они, наскучив Виндексом. Вследствие этого враждебные Секванам, Эдуям, а вслед затем и другим племенам по мере их богатства они задумали в умах взятия городов, опустошения полей, расхищение домов. Кроме корыстолюбия и надменности, главных пороков тех, которые сознают свою силу, раздражены бранью Галлов, которые хвалились, что им Гальба простил четвертую часть дани, а они - войска - всенародно осуждены на бесславие (позор). Присоединился слух хитро распущенный, но которому легкомысленно поверили, что десятый воин из легионов подвергнут будет наказанию, и деятельнейшие из сотников распущены. "Отовсюду грозящие вести, зловещие слухи из города; враждебная колония Лугдунская и упорная в верности Нерону обиловала толками. Но более всего материала выдумывать и верить находилось в самих лагерях вследствие ненависти, опасений и, когда они на себя озирались, сознания сил.
52). Около самых Декабрьских календ предшествовавшего года Авл Вителлий вступил в Нижнюю Германию и с заботою вошел в зимние квартиры легионов. Большей части воинов возвращены прежние места, снято бесславие, смягчены сделанные наказания. Все это сделано по преимуществу из честолюбивых расчетов, но кое что и рассудительно. Вообще грязное корыстолюбие Фонтея Капитона в отнятии и назначении военных мест, сменил бескорыстием. Все это принималось гораздо значительнее, чем сколько следовало соразмерно положению легата, бывшего консула. Вителлий держал себя смиренно перед суровыми. Расположенные к нему называли вежливостью и добротою то, что он без меры, без обсуждения раздавал свое, не щадил щедро и чужого: все это из страстного желания верховной власти. Самые пороки истолковывали за добродетели многие и в том и другом войске, как смирные и покойные воины, так и дурные и на все готовые. В особенности отличались порывами страстей и замечательною смелостью легаты легионов: Алиен Цецина и Фабий Валенс; из них Валенс, враждебный Гальбе, как будто бы он не ответил ему должною благодарностью за открытую им медленность Вергиния и подавление замыслов Капитона, возбуждали Вителлия, указывая ему рвение воинов". Он везде пользуется самою лучшею известностью: никакого замедления не будет во Флакке Гордеонии. За него будет и Британния, последуют вспомогательные войска Германцев, провинции, верность которых далеко не надежна; власть старика не прочна и скоро минует; пусть только подставит пазуху и ловит счастье, которое само к нему валится. Основательно колебался Вергиний из всаднического рода, сын отца, которого никто не знал; не совладал бы он с верховною властью, если бы принял, и если бы отказался, то остался бы в безопасности. За Вителлия три консульства отца, цензура, сотоварищество с Цезарем - все это само по себе дает ему право возвыситься императором, а как частному человеку вредит его безопасности.
53). Эти убеждения действовали на ленивый ум и он сильнее хотел, чем сколько надеялся. А в Верхней Германии Цецина, красивый молодой человек, громадный телом, ума необузданного, речью изысканною, сановитыми манерами приобрел расположение воинов. Этого юношу, бывшего прежде квестором в Бетике и без замедления принявшего сторону Гальбы, он поставил во главе легиона. Убедясь вскоре потом, что он захватил часть общественных денег, как взяточника, велел предать суду. Цецина этим сильно оскорбился и решился произвести общее замешательство и свою личную обиду прикрыть общественными бедствиями. И в войске не было недостатка в семенах раздора: так как оно и все участвовало в войне против Виндекса и только по убиении Нерона перешло к Гальбе, и даже в принесении ему присяги упреждено отрядами Нижней Германии. Треверы и Лингоны и другие племена, которые Гальба притеснил суровыми распоряжениями и отнятием части земель, ближе подходят и почти соединяются с квартирами легионов. Вследствие этого - взаимные убеждения к возмущению; воины развращались среди дикарей и общее расположение к Вергинию, которое легко было обратить на пользу другого лица.
54). Послал город Лингонов[3] по старинному обычаю дары легионам скрепить связи гостеприимства. Послы их умышленно приняли одеяние и наружность лиц, находящихся в печали; ходя по самим видным местам лагеря и по палаткам воинов, жаловались то на свои обиды, то на награды, полученные соседними городами, и когда воины слушали их охотно, сетовали об опасности и обиде самого войска и тем воспламеняли умы воинов. И возмущение готово уже было вспыхнуть, когда Гордеоний Флакк отдает приказание послам удалиться и чтобы это оставалось втайне, назначает для того время ночью. Вследствие этого самые злые толки и большинство утверждало: что они умерщвлены и если воины о себе не подумают, то непременно усерднейшие из воинов, высказывавшие жалобы на теперешнее положение дел, будут избиты во мраке и так, что прочие и знать не будут. Легионы соединились друг с другом посредством тайного соглашения. Призваны к тому и вспомогательные воины; сначала их подозревали, будто они, окружив легионы своими когортами и эскадронами, готовятся сделать на них нападение, но вскоре они разделили те же замыслы и еще с большим усердием. В расположенных к дурному легче было уладить единодушие на войну, чем согласие на мир.
55). Впрочем, легионы Нижней Германии торжественною присягою календ Январских обязавшиеся Гальбе, долго медлили; изредка раздавались только воззвания в первых рядах. Прочие в молчании ожидали чего-либо решительного от тех, кто был к ним поближе, по врожденному людей свойству поспешно следовать в том, чего самим начать не хочется. Да и среди легионов господствовало разномыслие. Воины первого и пятого легионов до того взволновались, что некоторые бросали камни в изображение Гальбы; а пятнадцатый и шестнадцатый легион не дерзали ни на что кроме ропота и угроз, высматривая, чтобы другие начали восстание. А в Верхней Германии четвертый и восемнадцатый легионы, шедшие из одних и тех зимних квартир в самый день календ Январских ломают изображения Гальбы; четвертый легион усерднее, восемнадцатый медленнее, но потом единодушно. А чтобы не показать, будто они свергают всякое уважение к власти, в присяге упомянули имена, уже давно пришедшие в забвение, Сената и народа Римского. Ни один из трибунов и легатов не хлопотал в пользу Гальбы, а некоторые в этом смятении заметно еще более вносили замешательства. Впрочем, никто еще не говорил с подмостков, как то делается в собрании; да и не было еще кому бы все это приписать.
56). Зритель такого дурного поступка, Гордеоний Флакк, легат и бывший консул, не имел довольно смелости ни сдержать взрыв, ни задобрить нерешительных, ни ободрить благонамеренных; ленивый, робкий, по беспечности не соучастник зла. Четыре сотника восемнадцатого легиона: Ноний Рецепт, Донатий Валенс. Ромиллий Марцелл, Кальпурний Репентин, прикрывая собою изображения Гальбы, порывом воинов схвачены и связаны. Тут уже ни в ком не осталось ни верности, ни памяти о прежней присяге, но как обыкновенно бывает при возмущениях, все пристали к той стороне, где было большинство. В ночь, последовавшую за Январскими календами, в колонию Агрипинскую знаменосец четвертого легиона приносит известие пировавшему Вителлию. "Четвертый и восемнадцатый легионы, ниспровергнув изображения Гальбы, дали присягу на повиновение сенату и народу Римскому." Присяга эта показалась лишенною смысла; положено: воспользоваться мановением счастья и предложить государя. Посланы от Вителлия к легионам и легатам с известием: "отпало от Гальбы верхнее войско, а потому или пусть ведут войну с отпавшими, или если предпочитают согласие и мир, то назначат императора; меньше опасности взять себе государя, чем искать его.
57). Ближайшими были зимние квартиры первого легиона и решительнее других из легатов Фабий Валенс. Он, войдя на другой день в Агриппинскую колонию с всадниками легиона и вспомогательными, - поздравил Вителлия императором. Его примеру последовали с крайним усердием легионы той же провинции и войско верхнее, оставив уже благовидные имена сената и народа Римского, в третий день нон Январских приступило к Вителлию, как будто бы в течении первых двух дней оно было безучастно к делу общественному. Усердию войска старались стать в уровень Агрипинцы, Треверы, Линтоны; они предлагали: вспоможение, коней, оружие, деньги, насколько кто богат был силами тела, денежными средствами, умственными способностями. И не только первые лица в колониях или лагерях, которым в настоящем виднелись огромные надежды от победы самой по себе пришедшей и снисканной; но простые рядовые воины отдавали вместо денег путевые деньги, перевязи и уборы коней, лучшее оружие, украшенное серебром. Действовали они так по первому побуждению безотчетно и из корыстолюбивых соображений.
58). Вследствие этого, похвалив усердие воинов, Вителлий служебную деятельность верховной власти, прежде обыкновенно исполняемую отпущенниками, распределил всадникам Римским: за отпуски сотникам выдал деньги из собственной казны. Свирепство воинов, требовавших весьма многих на казнь, чаще одобрял, а иногда заключением для виду в оковы обманывал. Помпей Пропинкв, прокуратор Бельгики, немедленно убит. Юлия Бурдона, префекта Германского флота, хитростью спас. Раздражение против него войска происходило от убеждения, будто бы он устроил сначала обвинение, а потом коварно западню Фонтеию Капитону. Память Капитона была войскам приятна, а перед разъяренными возможно было убить явно, а простить разве только обманом. Таким образом держали его под стражей и только уже после победы, когда ненависть воинов поуспокоилась, отпущен, между тем, как искупительная жертва, отдан сотник Криспин, запятнавший себя кровью Капитона; тем нагляднее был он для требовавших, да и для изрекшего казнь более достоин пренебрежения.
59). Затем изъят, от опасности Юлий Цивилис, личность самая могущественная между Батавов, с целью чтобы смелый народ его казнью не оттолкнуть от себя. Находились в городе Лингонов восемь когорт Батавов, как подкрепление четырнадцатого легиона, в то время вследствие случайного несогласия удалившиеся от легиона, а на чью бы сторону они склонились союзниками или противниками, то придали бы большую силу. Нония, Донатия, Ромилия, Кальпурния сотников, о которых мы выше сказали, приказал умертвить, осужденных по обвинению в верности, самому тяжкому для изменников. Пристали к той же партии Валерий. Азиатик, легат Бельгийской провинции, которого вскоре потом Вителлий принял себе зятем и Юний Блез, Лугдунской Галлии правитель, с Италиянским легионом и Тавринским отрядом конницы, направлявшимися к Лугдуну[4]. И находившиеся в Ретии войска не замедлили тотчас же присоединиться. Да и в Британнии даже и то не было колебания.
60). Начальником там был Требеллий Максим, корыстолюбием и другими низостями стяжавший презрение и нелюбовь войска. Эту к нему ненависть разжигал еще Росций Целий, легат двенадцатого легиона, давно уже с ним неладивший, но по случаю внутренних раздоров имевший возможность обнаружить ее с большею силою. Требеллий попрекал Целия возмущением и нарушением всякого порядка дисциплины, а Целий - Требеллия в том, что он обобрал и довел до нищенства легионы. Таким образом мало-помалу эти позорные состязания легатов развратили скромность (умеренность) войска, и дошло до такого раздражения, что преследуемый бранью воинов из вспомогательного отряда - между тем как к Целию пристали и пешие и конные войска - оставленный всеми Требеллий бежал к Вителлию. Провинция оставалась спокойною, несмотря на удаление бывшего консула. Правили легаты легионов с равными правами, но Целий могущественнее других - своею смелостью.
61). С присоединением Британнского войска, обладая громадными силами и средствами, назначил Вителлий двух вождей и два военных маршрута. Фабий Валенс получил приказание привлечь на свою сторону Галлии, а если бы они отказались, то предать их опустошению и через Коттийские Альпы ворваться в Италию; Цецина получил приказание ближайшим путем спуститься с Пеннинских высот[5]. Валенсу отобраны воины нижнего войска с орлом пятого легиона, когортами и эскадронами; всего же дано ему до сорока тысяч воинов. Тридцать тысяч Цецина вел из Верхней Германии и главная сила их заключалась в одном двадцать первом легионе. Присоединены к тому и другому войску вспомогательные Германцы; из них Вителлий пополнил и собственные войска с тем, чтобы следовать (за своими легатами) со всею массою сил.
62). Удивительная разница была между войском и императором. Воины настаивали, требовали оружия: "пока Галлии трепещут, Испании колеблются; ни зима, ни замедления позорного мира не должны служить препятствием. Нужно идти в Италию, занять город. В гражданских раздорах всего безопаснее поспешность, чтобы некогда было обдумывать, а нужно было бы действовать". Вителлий находился как бы в оцепенении и заранее спешил насладиться положением государя, праздною роскошью и неумеренными пиршествами. Среди дня он был пьян и с отягченным яствами желудком. Несмотря на это, усердие и энергия воинов восполняли обязанности вождя так, как бы сам император тут присутствовал и действовал обещаниями и угрозами на усердных и ленивых. Изготовясь и снарядясь, требуют сигнала отправления. Название Германика немедленно дано Вителлию; называть же себя Цезарем Вителлий воспретил даже победителем. Как радостное предзнаменование Фабию Валенсу и войску, которое он вел на войну, в самый день выступления орел медленным полетом по направлению, куда должно было идти войско, летел вперед, как бы указывая дорогу. И на далекое пространство таков был клич радовавшихся воинов, таково спокойствие не оробевшего орла, что несомнительно можно было принять это за предвестие великого и благополучного события.
63). И земли Треверов, как союзников, прошли безопасно. В Диводуре[6] (то был город Медиоматриков) воинами, хотя они были приняты со всевозможною ласкою, овладело какое-то опасение; вдруг схватили они оружие и бросились избивать невинных граждан, не из добычи и желания грабить, но в каком-то припадке неистового раздражения, по причине неизвестной, и тем труднее было помочь этому бедствию; наконец смягченные просьбами вождя, воины прекратили истребление граждан. Впрочем, убито до четырех тысяч человек. Такой ужас овладел Галлиями, что куда бы ни приходило войско, целые населения городов выходили со своими начальниками и умоляли о пощаде, распростершись по дороге женщины и дети. Употребляемы были в дело все средства умилостивить враждебное раздражение и не в военное время, но лишь бы иметь мир.
64). Известие об убиении Гальбы и императорстве Отона - Фабий Валенс получил в городе Левков[7]. На умы воинов не произвело это впечатления ни радости, ни опасений: об одной лишь войне и помышляли. У Галлов отнят повод колебания, равно ненавистны им были и Отон и Вителлий, но последнего еще к тому же и опасались. Ближайшим был город. Линтонов, верный партии (Вителлия). Ласково принятые воины наперерыв показывали свою умеренность; но радость была недолговременна вследствие невоздержности когорт, которые, отделив, как мы уже упоминали, от четырнадцатого легиона, Фабий Валенс присоединил к своему войску. Сначала перебранка, потом ссора произошла между Батавов и легионных воинов по мере того, как воины поддерживали своими усилиями ту или другую сторону; окончилось бы это почти сражением, если бы Валенс казнью немногих не напомнил бы Батавам власть ими почти забытую. Вообще искали против Эдуев повода к войне; получив приказание принесть денег и оружия, они от себя присоединили в подарок провиант. Что Эдуи сделали из страха, то жители Лугдуна от радости. Но уведены легион Итальянский - и Тавринский отряд конницы. Восемнадцатую когорту положено оставить в Лугдуне, где она обыкновенно зимовала. Манлий Валенс, легат Итальянского легиона, хотя и верно служивший делу Вителлия, нисколько чести от него не получил. Тайными наговорами его заподозрил Фабий, так что тот не знал и чтобы вернее обмануть, явно хваля его.
65). Старинная вражда Лугдунцев с Батавами нашла себе большую пищу в близкой войне. Много пакостей делали они взаимно друг другу, чаще и враждебнее, чем если бы только состязались оружием за Нерона или Гальбу. Гальба по случаю раздражения, доходы Лугдунцев обратил в собственную казну, а напротив осыпал большою почестью жителей Виенны. Оттого соперничество, зависть и ненависть, связывавшая разделенных только рекою. Вследствие этого жители Лугдуна подстрекали воинов порознь и подущали их на гибель жителей Виенны высказывая: "захватили они их колонию, помогали покушениям Виндекса, недавно набраны легионы в защиту Гальбы; обнаружив поводы к ненависти, указывали на значительность добычи. И уже не тайно, убеждали, но всенародно умоляли: "пусть идут мстители, истребят гнездо Галльской войны; все там чужое и враждебное; они же - Римские поселенцы, часть войска и сотоварищи в счастливых и несчастных обстоятельствах. Если счастье им изменит, то чтобы они не были оставлены на жертву раздраженным".
66). Такими и еще более сильными внушениями довели до того, что даже легаты и руководители восстания не считали возможным успокоить раздражение войска. Жители Виенны не оставались в неведении относительно угрожавшей им опасности. Туда, куда двинулось войско, они явились, неся впереди масличные ветви и повязки; они целовали оружие, обнимали колена, ползали по следам и смягчили умы воинов. Прибавил Валенс по триста сестерций на каждого воина. Тут стали уже иметь значение древность и достоинство колонии и слова Фабия, поручившего воинам сохрану и безопасность Виенненцев, приняты охотно. Впрочем, явно отобрано у них оружие и они оказали пособие воинам из своих частных и общих (смешанных) средств. Но был слух достоверный, что самого Валенса подкупили значительною суммою денег. Он быв долго в черном теле, вдруг разбогатев, дурно скрывал перемену состояния, неумеренный в пожеланиях тем более сильных, чем долее прежде по бедности его они оставались неудовлетворенными. В нищете проведя молодость, под старость сделался расточительным. Потом медленно двигаясь, войско пошло по землям Аллоброгов и Воконциев[8]. Вождь продавал самое пространство переходов и перемену квартир, вступая в позорные соглашения с владельцами полей и должностными лицами городов, и до того с угрозою, что к Лакону (то был муниципий Воконтиев)[9] пододвинул было факелы (зажечь его), пока не был смягчен деньгами. А в случае недостатка денежных средств, умилостивляли его женщинами и девушками. Так достигли Альп.
67). Более добычи и с большим кровопролитием стяжал Цецина. Раздражили беспокойный ум Гельветы, Гальской народ, некогда славный оружием и воинами, а в то время лишь воспоминаниями; не зная об убиении Гальбы, отказались повиноваться Вителлию. Начало военных действий последовало от алчности и поспешности двадцать первого легиона. Они захватили деньги, посланные на жалованье гарнизону укрепления, которое издавна Гельветы защищали своими воинами и на свой счет. С неудовольствием приняли это Гельветы и перехватив письма, которые от имени Германского войска были отправлены к Паннонским легионам, сотника и нескольких воинов задержали под стражею. Цецина, алчный до войны, спешил отмстить за первое же оскорбление, спеша как бы не покаялись. Поспешно выдвинуты вперед лагери; поля преданы опустошению. Разграблено место[10] в течении долговременного мира выстроившееся наподобие муниципия и вследствие веселого положения целебных вод многими посещаемое. Отправлены вестники к Ретийским вспомогательным войскам, чтобы они напали с тылу на Гельветов, обратившихся против легионов.
68). Они - прежде чем попали в крайность - смелые, в опасности робкие, хотя в начале восстания избрали вождем Клавдия Севера, не умели ни обращаться с оружием ни идти рядами, ни обдумать что-либо за одно. Гибельно было бы сражение против старых и опытных воинов, осада не безопасна, так как стены обрушивались от ветхости[11]. С одной стороны Цецина с сильным войском, с другой - Ретийские конные и пешие войска и молодежь самих Ретов, привыкшая к оружию и обученная в роде ополчения. Отовсюду опустошение и убийство. Сами блуждали посередине, бросив оружие; большая часть перераненная и скитаясь порознь ушли на гору Восцетий[12]. Немедленно посланною туда когортою фраков сбиты и, преследуемые Германцами и Ретами по лесам и в самих трущобах, избиты. Многие тысячи людей истреблены, многие проданы в рабство с публичного торга. А когда по разрушении всего стремились правильным строем к Авентику, столице народа, посланы - сдать город и сдача принята. Юлия Альпина из старейшин Цецина казнил как зачинщика войны, а прочих предоставил прощению или жестокости Вителлия.
60). Не легко сказать, кого нашли Гельветы менее расположенным к милости и снисхождению - императора ли или его воинов. Требуют истребления города; руками и оружием грозят послам. Да и Вителлий не щадил угроз и брани. Тут Клавдий Косс, один из послов, знаменитый красноречием, но скрывший свой дар слова под искусно притворным страхом, что тем сильнее произвело впечатление, успокоил умы воинов. Ведь массы вдруг доступны переменам и также скоро становятся расположенными к состраданию, как не знали меры в жестокости. Проливая слезы и упорно прося пощады, послы добились безнаказанности и спасения города.
70). Цецина немного дней замедлив в земле Гельветов, пока узнал о решении Вителлия, вместе готовясь к переходу через Альпы, получил приятное известие из Италии: "Силланский отряд конницы, находившийся около Пада, приступил к присяге Вителлию". Силланы в Африке имели проконсулом Вителлия; потом вызванные Нероном для того, чтобы быть посланными вперед в Египет, отозваны назад по случаю войны с Виндексом. В то время оставались они в Италии и вследствие побуждения декурионов, незнавших Отона, а одолженных Вителлием, превозносивших силу шедших легионов и славу Германского войска, перешли к той стороне, и в виде дара новому государю самые сильные муниципии Транспаданской области Медиолан, Новарию, Епоредию и Верцеллы присоединили и сами же дали о том знать Цецине. А так как силами одного эскадрона не возможно было защищать такую обширную часть Италии, то посланы вперед когорты Галлов, Лузитанов, Британнцев и несколько Германских значков с Петринским эскадроном. Сам несколько времени оставался в нерешительности - через Ретийские горы не повернуть ли в Норик против Петрония Урбика прокуратора; он, собрав вспомогательные войска и уничтожив мосты на реках, дал повод заключать о своей верности Отону. Но из опасения, как бы не потерять посланные вперед пешие и конные войска и соображая, что более славы удержать Италию, а где бы ни произошел решительный бой, Норики не замедлят вместе с прочим сделаться военною добычею, повел воинов резерва Пенинским путем и им же перевел и тяжело вооруженный строй легионов через Альпы, где царствовала еще зима вполне.
71). Между тем Отон сверх чаяния всех не коснел ни в наслаждениях, ни в праздной лени: отложены удовольствия, затаено расположение к роскоши и все устроено к чести нового правления. Тем более заставляли опасаться притворные добродетели и пороки, которые неминуемо должны были возвратиться. Мария Цельса, нареченного консула, притворным заключением в оковы защитив от свирепства воинов, велел позвать в Капитолий. Искал Отон славы милосердия на человеке известном и ненавистном крамольникам. Цельс, сознавшись в том, что он постоянно хранил верность Отону, сам предложил такой же образец. Да и Отон не так как бы прощал, но дабы враг не употребил в дело опасение примирения, тотчас же принял его в число самых приближенных друзей своих и вслед за тем принял его в число вождей для войны. Сохранил Цельс как бы судьбою предназначенную и к Отону верность непоколебимую и несчастную. Сохранение Цельса, приятное первым лицам в государстве, прославленное народною толпою, и воинам было не неприятно; дивились они той же самой доблести, которую преследовали своим раздражением.
72). С таким же восторгом, хотя и по другой причине, принято было то, что добились таки наконец казни Тигеллина. Софоний Тигеллин происходил от родителей темных, позорно провел детство, бесстыдно старость - префектуры караулов и претория и других наград за добродетели так как скорее добился пороками, вслед затем предался жестокости, потом жадности и другим преступным наклонностям мужчине свойственным, между тем как Нерон был уже нравственною порчею расположен ко всему дурному; на иное дерзал он даже без его ведома и наконец явился предатель и изменник ему самому. Вследствие этого никого так упорно не требовали на казнь под влиянием чувств весьма разнообразных: одни из ненависти к Нерону, а другие из сожаления о нем. Перед Гальбою защиту нашел он в могуществе Т. Виния, а тот действовал так под благовидным предлогом, будто бы Тигеллин спас ему дочь. И действительно не было сомнения, что он спас, не из милосердия после стольких убийств, но готовя себе защиту в будущем. Человек самый дурной из недоверия к настоящему и опасения перемен, готовит себе против общей ненависти личные отношения приязни; отсюда вовсе не заботливость о чьей либо невиновности, но взаимная безнаказанность. Тем враждебнее народ, присоединил к старинной ненависти Тигеллина свежее нерасположение к Т. Винию. Сбежались со всего города во дворец и на площади и где преимущественно обнаруживается с большею свободою общественное мнение, в цирках и театрах явясь во множестве, наполняли все возмутительными голосами. Наконец Тигеллин, получив у Синуесских вод известие о необходимости покончить с собою, среди наслаждений поцелуями и объятиями своих наложниц и после неблаговидных промедлений, перерезал бритвою горло, и позорную жизнь еще более омрачил концом поздним и бесчестным.
73). Около того же времени требовали на казнь Кальвию Криспиниллу, но она изъята от опасности разными обманами; были тут слухи не к чести государя, взявшего на себя роль притворщика. Слуга пожеланий Нерона, она перешла в Африку поощрять к оружию Клодия Макра. Ни для кого не были тайною её усилия оголодить народ Римский. Впоследствии она снискала расположение всего общества, найдя поддержку в замужестве консула и осталась невредимою при Гальбе, Отоне и Вителлии. Затем сильна была своим богатством и одиночеством, имеющими одинаковое значение и в добрые и в злые времена.
74). Между тем частые письма были от Отона к Вителлию, в которых Отон старался позорно подделаться как к женщине ласкательствами; предлагал деньги, свое расположение, свободный выбор места, где бы он мог проводить жизнь в покое и роскоши. Тоже и Вителлий предлагал, сначала с умеренностью; и с той и другой стороны было какое-то глупое и неприличное притворство. Затем как бы поссорясь стали попрекать друг друга в распутствах, и пороках и оба основательно. Отон, отозвав послов, отправленных Гальбою, послал других к тому и другому германскому войску, к Итальянскому легиону и войскам, находившимся в Лугдуне от имени будто бы сената. Послы остались у Вителлия с большею готовностью чтобы можно было бы подумать, будто они удержаны силою. Преторианцы, которых, для большей, по-видимому, торжественности, придал послам Отон, отправлены назад прежде, чем они могли иметь сообщение с воинами легионов. Присоединил Фабий Валенс письмо от имени германского войска к когортам преторианским и городским, где в пышных выражениях говорил о силах их партии и предлагал действовать заодно; а со своей стороны порицал за то, что власть на столько ранее врученную Вителлию, передали Отону.
75). Таким образом одновременно действовали и обещаниями и угрозами: не имея достаточно сил для войны, с переменою лиц вы дескать ничего не потеряете. Но и Отон послал лазутчиков в Германию и Вителлий в город, без пользы для обоих: для Вителлианцев безнаказанно: в таком многолюдстве они никому не известные и сами никого не зная легко вводили в заблуждение. Отонианцы выдаваемы были своею наружностью, так как личность их была нова для всех и никому не известна. Вителлий сочинил письмо к Тициану, брату Отона, угрожая гибелью ему и его сыну, если только не будут сохранены невредимо мать его и дети. И сохранились оба семейства: при Отоне неизвестно не вследствие ли опасений; а Вителлий победителем снискал себе славу милосердия.
76). Первое известие из Иллирика придало уверенности Отону: "присягнули (будто бы) ему легионы Далматии, Паннонии и Мезии". Такое же известие получено из Испании и эдиктом похвален Клувий Руф. Вслед за тем узнали, что Испания обратилась к Вителлию. Да и Аквитания, хотя Юлием Кордом и приведенная к присяге на верность Отону, не долго оставалась за ним. Да и нигде не было ни верности, ни привязанности, опасения и указания необходимости влекли к перемене в ту или в другую сторону. Так под влиянием страха Нарбонская провинция обратилась к Вителлию; да и легко было перейти к тем, кто ближе и сильнее. Отдаленные провинции и все, что морем отделено было от театра войны, оставались за Отоном; не из личной, впрочем, к нему привязанности, а великое значение было в имени города и призраке сената. Прежде полученное о нем известие расположило умы в его пользу. Иудейское войско - Веспасиан, легионы Сирии - Муциан привели к присяге Отону. Также Египет и все, к востоку обращенные, провинции были управляемы от имени Отона. То же повиновение было и в Африке и начало его пошло от Карфагена. Тут, не ожидая решения проконсула Випстана Апрониана, Кресценс, отпущенник Нерона (и эти люди в бедственные времена принимают на себя роль общественных деятелей) предложил народу угощение с радости о новом государе и народ, как по большей части бывает, поспешил без меры. За Карфагеном последовали и другие города. При таком разномыслии войск и провинций, Вителлию необходимо было войною достигнуть верховного положения государя.
77). Отон, как бы среди глубокого мира, исполнял обязанности правителя: иное соответственно достоинству государя, а большею частью согласуясь не с требованиями чести, но с требованием обстоятельств времени. На Мартовские календы консулом сам с братом Тицианом; ближайшие затем месяцы назначает Вергинию в виде какой-то уступки для германского войска (в видах его задобрения). К Вергинию присоединен Поппей Вописк под предлогом старинной дружбы; большинство истолковывало этот поступок желанием почтить жителей Виенны. Прочие консульства оставались согласно с назначениями Нерона или Гальбы: Целию и Флавию Сабинам на июль, Аррию Антонину и Марию Цельсу на сентябрь: их почести не стал помехою и Вителлий победителем. Но Отон первосвященство и авгуратство отдал уже заслуженным старикам, как верх снисканных ими почестей, а только что возвращенных из ссылки молодых людей знатного происхождения почтил как бы в утешение священствами, составлявшими принадлежность их дедов и отцов. Возвращены сенаторские места - Кадию Руфу, Педию Блезу и Севину Помптину; они при Клавдии и Нероне сделались жертвою обвинений во взятках. Те кто прощал заблагорассудили изменить название и то, что считалось корыстолюбием, назвать - величеством (т. е. яко бы они обвинены были не во взятках, а в оскорблении величества, преступлении политическом), а от ненависти к нему гибли в то время и самые лучшие законы.
78). Такою же щедростью стараясь подействовать на расположение умов городов и провинций, Отон дозволил Гиспалиенцам и Емеритензам[13] увеличить число домочадцев, Лингонам всем даровал право Римского гражданства, провинции Бетике подарил города Мавров. Новые права даны Каппадокии, новые Африке - более на показ, чем для того, чтобы оставались. Среди таких действий, находивших себе оправдание в требовании обстоятельств того времени и в заботах не дававших покою и тут не забывая о сердечных привязанностях, восстановил статуи Поппеи Сенатским определением. Полагали, что он даже помышлял о праздновании памяти Нерона в надежде задобрить простой народ. Нашлись предложить восстановление изображений Нерона. Даже были дни, когда народ и воины, как бы желая этим возвысить достоинство и честь Отона, приветствовали его криками: Нерону Отону. Сам Отон не высказался прямо: боялся он и запрещать и стыдился принять это на себя.
79). Внимание всех обратилось на гражданскую войну и не было заботливости о делах внешних. Тем смелее Роксоланы, племени Сарматского, в предшествовавшую зиму истребившие две когорты, сделали вторжение в Мезию с большими надеждами; их было девять тысяч всадников, ободренные успехом и имея в виду более грабеж чем сражение. А потому на шедших в разброд и не делавший никаких расследований - третий легион, присоединив вспомогательные войска, напал вдруг. У Римлян все было приспособлено к бою, а Сарматы рассеявшиеся жаждая добычи или обремененные тяжестью походных вещей по дороге скользкой, где коням идти скоро было невозможно, были убиваемы как бы связанные. Поистине надобно удивляться, до какой степени вся доблесть Сарматов находится как бы вне их самих. В пешем бою нет воинов слабее их; но когда они делают натиск массами конницы, то едва ли нашелся бы строй, который мог бы устоять против них. В то время погода была влажная, морозу не было, ни копья, ни мечи, - а они их предлинные держат в той и в другой руке - не могли быть употребляемы в дело, кони падали от тягости вооружения. У их начальников и вообще лиц происхождением познатнее, были панцири из железных пластинок (чешуи) или из самой толстой кожи. Непроницаемое для ударов, это вооружение как только носившие его были сбиты на землю натиском неприятеля, не давало возможности встать. Вместе с тем вязли в глубоком и мягком снегу. Римские воины в легких кирасах, свободно действуя короткими копьями или дротиками, назначенными для бросания, когда необходимо было, легким мечом рубили вблизи безоружных Сарматов (они не имеют обычая прикрываться щитами). Немногие, уцелевшие от боя, скрылись в болотах и там погибли от суровых зимних холодов и полученных значительных ран. Когда это узнали в Риме, то М. Апоний, правивший Мезиею, получил в награду отличие триумфа, Фульвий Аврелий, Юлиан Тиций, и Нумеций Луп, легаты легионов, украшения консульские. Отон радовался и славу охотно себе присваивал: как будто и сам счастливый на войне и снискавший приращение государству своими вождями и войсками.
80). Между тем с самого незначительного повода там, куда, по-видимому, нечего было опасаться, началось возмущение, чуть не причинившее гибель городу. Отон отдал приказание семнадцатую когорту из Остийской колонии призвать в город; забота о её вооружении предоставлена Варию Криспину, трибуну из преторианцев. Тот, чтобы действовать свободнее, когда в лагере будет спокойствие, при исполнении данного ему приказания, велит повозки когорты нагрузить, при начале ночи открыв арсенал. Время подало подозрение, повод обратился в обвинение и желание сохранить спокойствие произвело тревогу. Пьяные, видя оружие, пожелали присвоить его. Заволновались воины и начали обвинять трибунов и сотников в измене и будто бы вооружают домочадцы (служители) сенаторов на гибель Отона. Одни хорошенько не знали в чем дело, отяжелев от вина, самые дурные искали случая пограбить, а большинство, верное своей привычке, жаждало каждого нового волнения. Ночное время уничтожило и в благонамеренных готовность повиноваться. Трибуна, силившегося остановить возмущение, и самых строгих из сотников умерщвляют. Схвачено оружие, обнажены мечи и, сев на коней, воины устремились в город и ко дворцу.
81). Между тем у Отона было многолюдное пиршество, где была вся знать из мужчин и женщин. В трепете, не зная случайна ли эта неистовая выходка воинов, или не коварство ли императора - не знали, что опаснее - оставаться ли и быть схваченными, или бежать и рассеяться, то принимали на себя вид твердости, то не - скрывали робости, вместе следя за выражением лица Отона. И как обыкновенно бывает, раз умы расположены к подозрению, признаки опасений Отона внушали еще больше робости. Но встревоженный опасностью, грозившею сенату, как бы своею собственною, он тотчас послал префектов претория успокоить раздражение воинов, а всем велел удалиться с пиршества. Тут, кто куда попало, должностные лица, бросив знаки своего достоинства, избегая свиты провожатых и рабов, старики и женщины впотьмах разошлись по самим отдаленным местам города: не многие по· домам, большая часть под кровы друзей и клиентов что ни беднее, отыскивая лишь возможности скрыться.
82). Стремление воинов не остановилось и перед дверьми дворца, они ворвались, в залу пиршества, требуя, чтобы им показали Отона. Ранены Юлий Марциал, трибун, и Вителлий Сатурнин, префект легиона, в своих попытках остановить ломившихся вперед. Отовсюду оружие, и угрозы то на сотников и трибунов, то на весь сенат вообще. Слепое подозрение как бы ослепило умы и не будучи в состоянии кого-либо одного обречь своему раздражению, требовали полного произвола надо всеми. Наконец Отон, совершенно не согласно с величием верховной власти, стоя на постели, с трудом удержал воинов просьбами и слезами. Возвратились в лагерь неохотно, но и сознавая свою виновность. На другой день в Риме как бы в городе, взятом приступом, двери домов заперты, по улицам люди изредка, народ печален, воины с потупленными в землю глазами, выражая более скорбь, чем раскаяние. По отрядам говорили префекты Лициний Прокул и Плотий Фирм, каждый по своему характеру - один мягче, а другой строже. Конец увещаний все же был тот, что воину каждому отсчитано по пяти тысяч мелких монет. Тогда только Отон осмелился войти в лагерь. Его обступили трибуны и сотники; бросив знаки военной службы, просят: отставки и безопасности. Поняли воины горький упрек и, уже расположенные к повиновению, сами требуют казни зачинщиков возмущения.
83). Отон, несмотря на смутное положение дел и разномыслие в воинах, когда лучшие люди требовали обуздать возникшее своеволие, а народ и большинство радовались возмущениям и власти вынужденной к угодливости, смутами и грабежами надеясь скорее подвинуть к междоусобной войне, вместе с тем соображал он и то, что верховная власть, приобретенная преступлением, не может быть сохранена внезапно умеренностью и старинною важностью, но озабоченный угрожавшею опасностью городу и сенату, наконец высказался так: "Я пришел к вам, сотоварищи, не с тем, чтобы ваши чувства воспламенить любовью ко мне, ни возбудить умы ваши к доблести (в том и другом отношении имеете вы превосходный избыток), но я пришел требовать от вас умерить вашу храбрость, а также и расположение ко мне. Последнее волнение имело свое начало не от жадности или ненависти - чувств, побудивших к раздорам многие войска, и не из желания избегнуть опасности и не из опасений каких-либо: неумеренная любовь ваша вызвала это волнение с большим усердием, чем обдуманностью. А не редко честные побуждения, если не приложить рассудительности, влекут за собою самые гибельные последствия. Идем на войну. Не всех ли гонцов с вестями выслушивать явно, все планы действий не обдумывать ли сообща? Но допускает ли это сущность дела и быстрота случайностей? Воинам настолько же нужно иного не знать, как другое знать. Значение вождей, сила дисциплины требуют, чтобы многие приказания отдаваемы были не иначе как через сотников и трибунов. Но если бы каждому предоставить право исследовать еще полученное приказание, то с уничтожением повиновения гибнет и верховная власть. И тогда в бурную и непогодную ночь придется схватиться за оружие? Тот или другой негодяй или пьяный из воинов (я хочу оставаться при убеждении, что в последнюю тревогу только немногие воины утратили рассудок) омочут руки в крови сотника и трибуна, бросятся на палатку самого императора.
84). Вы в этом случае действовали за меня, но в беготне, потемках и общем замешательстве могла бы обнаружиться случайность и против меня. Если бы Вителлию и его поборникам предстояла возможность избрать, какой наслать нам образ мыслей, какое расположение умов, то что же иное предпочли бы они, как не возмущение и несогласие? Чтобы воин не слушался сотника, а сотник трибуна. Тогда все бы за одно, и пешие и конные, устремились бы мы на гибель. Товарищи, военное дело заключается скорее в повиновении, чем расследовании и поверке приказаний вождей. В решительную минуту то войско лучше всего действует, которое до этой решительной минуты было спокойнее. При вас пусть будут вооружение и готовность, а мне предоставьте план действий и управление вашею доблестью. Вина была немногих; казнь постигнет двух. Остальные забудьте память постыдной ночи и пусть ни одно войско не слышит более таких выражений против сената. Главу верховной власти и красу всех провинций вызвать на казнь не дерзнули бы, свидетельствуюсь Геркулесом, и те самые Германцы, которых преимущественно накликает теперь на нас Вителлий? Неужели же сыны Италии и настоящая молодежь Рима потребуют крови и гибели сословия, которого блеском и славою обуздываем мы и теперь темную и позорную партию Вителлия. Несколько народов захватил Вителлий, что-то на войско похожее имеет у себя, но сенат с нами. Вследствие этого - государство здесь, а там враги государства. Как! Не полагаете ли вы, что этот красивейший город заключается в домах, кровлях и массах камней? Все это немое и бездушное очень легко может и погибнуть и опять обновиться; но прочность его (города) существования, мир народов, моя вместе с вашею безопасность основаны на неприкосновенности сената. Это учреждение, заведенное с легкой руки родителя и создателя нашего города, от времен царей и до императоров беспрерывно существующее и бессмертное как от предков приняли, завещаем потомкам. Потому что как из среды вашей происходят сенаторы, так из сенаторов государи".
85). Речь эта, имевшая целью и упрекнуть воинов, и смягчить их умы, и вместе умеренная строгость (Отон приказал казнить только двух), произвели впечатление благоприятное и успокоены на время те, что усмирены быть не могли. Впрочем, не возвратилось спокойствие городу; повсюду раздавался звук оружия и все приняло вид войны. Воины явно и сообща никакой смуты не делали, но рассеясь по домам переодетыми, со злорадною заботливостью относились ко всем, кого знатность происхождения или богатство или какие-либо особенно заметные достоинства делали предметом толков. Большинство было того убеждения, что и Вителлиевы воины пришли в город, чтобы ознакомиться с положением партий. Вследствие этого все было полно тревоги и даже среди святыни домашней жизни возникли подозрения. Но больше всего тревоги было в обществе. Как молва приносила какое-либо известие, обращали туда лица и умы, чтобы не обнаружить недоверия к тому, что казалось сомнительным и недостатка радости к благоприятным вестям. Когда сенат собрался в залу заседаний, то трудно было по всем наблюсть умеренность, как бы молчание не показалось осуждением, а свобода не возбудила подозрений. Да и уже знали о лести еще недавно обнаруженной Отону, высказывавшему то же самое. А потому излагали мнения, вертя их то в ту, то в другую сторону, именуя Вителлия врагом и отцеубийцею; самые предусмотрительные осыпали его обыкновенною бранью; некоторые высказывали основательные упреки, но в шуме прений и где больше голосов, потоком слов как бы заглушая звуки собственного голоса.
86). Опасения увеличивали еще чудесные явления, обнародованные различными лицами. В преддверии Капитолия выпали вожжи колесницы, на которой стояла победа; из ниши, где стояла Юнона, показался образ свыше человеческого. Статуя божественного Юлия на острове реки Тиберина в день ясный и совершенно тихий обратилась с Запада на Восток; в Этрурии проговорил бык; необычайные порождения животных. Сверх того еще многое, что и в века грубости замечаемо было спокойно, теперь было выслушиваемо лишь с опасением. Но главное за будущее, опасение, сопряженное с огромным вредом в настоящем, причинило наводнение Тибра. Необыкновенный прилив воды разрушил мост и громадные обломки его оставили (запрудили) течение реки, которая покрыла не только места прилежащие и ровные, но и бывшие доселе безопасными от такой случайности. Многие захвачены на улицах, а еще больше в лавках и на постелях. Распространился в народе голод вследствие отсутствия заработков и недостатка пищи. Пока вода стояла, подмыла она основания строений, и они, когда вода ушла, развалились. Как только умы освободились от впечатления опасности, то обстоятельство, что именно те местности, через которые надлежало идти Отону, собиравшемуся в поход, - Марсово поле и Фламинская улица завалены были вследствие причин естественных и случайных, толковали как необыкновенное и думали видеть в нем предвестие будущих бедствий.
87). Отон, очистив город и обдумав план войны, так как Пенинские, Коттские Альпы и прочие пути в Галлию были замкнуты Вителлиевыми войсками, положил вторгнуться в Нарбонскую Галлию. Флот имел он сильный и верный его стороне, так как он из уцелевших от побоища у Мульвийскаго моста, по жестокому приказанию Гальбы содержавшихся под стражею, составил род легиона, подав и прочим надежду, что их служба найдет более почета в будущем. Прибавил к флоту городские когорты и большинство преторианцев, главную силу и ядро его войска и для самих вождей и совет и сторожей. Начальство над экспедициею поручено Антонию Новеллу, Сведию Клементу, начальникам первой роты триариев, а также и Емилию Пацензу. которому возвратил отнятое Гальбою трибунство. Заведывание судами осталось у отпущенника Оска посланного вместе для наблюдения за верностью более знатных лиц свиты. Пешим и конным войскам назначены начальниками Светоний Павллин, Марий Цельз, Анний Галл: но особенное доверие было Лицинию Прокулу, префекту Претория. Он, неутомимый в отправлении городской службы, не был привычен к войне, старался выставить в дурном свете значение Павллина, бодрость Цельса, опытность Галла, - достоинства, какие у кого были, так как порицать всего легче, - злой и хитрый становился впереди людей добрых и скромных.
88). Удален в это время Корнелий Долабелла в Колонию Аквинатскую в заключение и не тесное, и не малоизвестное: вины не было за ним никакой, но он был слишком заметен древностью имени и родством с Гальбою. Многим из сановников, большей части бывших консулов, Отон приказал собираться с собою не как участникам или действующим лицам на войне, но под видом свиты (провожатых). В числе их находился и Л. Вителлий, с которым он обращался совершенно также и с другими и не как с братом императора, и не как с врагом. Вследствие этого сильно озабочен был город: ни одно сословие не было чуждо опасений или и самой опасности: знать, погрязшая в бездействии и забывшая о войне; всадники, не знавшие военной службы; чем сильнее старались они скрыть и подавить опасения, тем яснее высказывали свою робость. Были напротив и такие, которые, неразумно выказывая свою самонадеянность, покупали отличное оружие, лучших коней, а некоторые даже роскошные принадлежности пиршеств и предметы для удовлетворения страстей, как бы военные принадлежности. Люди поразумнее помышляли лишь о спокойствии и о делах общественных; но самые пустые не помышляли о будущем, исполненные самых пустых надежд, многие - сомнительной верности в мире, в смутное время усердные и в самом неверном положении дел находили преимущественно безопасность.
89). Но большинство и народ, самою многочисленностью изъятые от забот общих, мало-помалу почувствовали на себе бедствия войны, когда все деньги обращены были на пользу воинов и поднялись цены съестных припасов. Все это во время восстания Виндекса не так ощутительно было народу, так как город в то время был совершенно безопасен и война в провинции, происходя между легионами и Галлиями, была как бы внешняя. Ибо с того времени, как божественный Август упрочил положение цезарей, народ Римский сражался далеко и к заботе и к чести одного. При Тиберии и Кае глубокий мир не помешал бедствиям общественным. Попытки Скрибониана против Клавдия одновременно со слухом о них были усмирены. Нерон сражен более слухами и известиями, чем оружием. Тут легионы и флоты и, что редко бывало в других случаях, преторианцы и городские войска выведены в поход. Восток и Запад и все силы того и другого находились с тылу: если бы война происходила при других вождях, то пищи ей достало бы на долгое время. Нашлись люди, представившие Отону необходимость замедления ввиду религиозных сомнений относительно еще не изготовленных Анцилиев (щитов упавших будто бы с неба при Нуме). Пренебрег Отон всяким замедлением, как еще недавно оно было причиною гибели Нерона. Да и то, что Цецина перешел уже Альпы, немало его торопило.
90). Накануне Мартовских Ид[14] поручив сенату ведение общественных дел, Отон остатки Нероновых продаж с публичного торга, еще не обращенные в казну императорскую, уступил возвращенным из ссылки, - дар справедливейший и, по-видимому, щедрый, но на деле, при поспешности прежнего вымогательства, бесплодный. Затем созвав собрание, выставляя с гордостью, что за него величие города и единодушие сената и народа, он выразился скромно относительно партии Вителлиевой, порицая более незнание легионов, чем их дерзость, а о самом Вителлии не упомянул вовсе. Может быть по собственной умеренности или писавший речь, опасаясь за себя, воздержался от брани на Вителлия. Как в военных делах Отон руководствовался советами Светония Павллина и Мария Цельса, так в городских полагали, что он употребляет в дело способности Галерия Трахала. Нашлись люди, которые думали узнать самый его способ выражения, довольно хорошо известный вследствие частой его деятельности на форуме, для слуха громозвучный и напыщенный. Крики и выражения народа, по обычной лести, были чрезмерны и лживы, как будто они провожали диктатора Цезаря или Августа императора, - до такой степени усердствовали словами и пожеланиями и не из опасений или любви, но из страсти к раболепству, точно в кругу домочадцев у каждого были свои личные побуждения, а общественное дело в пренебрежении. Удаляясь, Отон спокойствие города и заботы верховной власти уступил брату Сальвию Тициану.

---

[1] 10 Января.
[2] На наши деньги около тридцати пяти миллионов руб. сер.
[3] Нынешний Лангр (Langres).
[4] Современный Лион.
[5] Упоминаемый в этой главе переход через Коттийские Альпы, есть переход ныне через Мон—Сени, а Пеннинские высоты — Сен—Бернард.
[6] Современный Мец.
[7] Современный Туль.
[8] Жили на территориях современных Дофине и Прованса.
[9] Иначе lucus Augusti, ныне Люк.
[10] Это место называлось vicus aquensis (село вод), ныне Баден в Ааргау.
[11] То были стены Авентика, ныне Аванш, по — франц. Avenches, по — немецки Wiflisburg.
[12] Иначе Воцетий, ныне Безберг (Bösberg).
[13] Это жители нынешних городов южной Испании, Севильи и Мериды.
[14] 14 марта.