Квинтилиан

Жизнь, датировка
M. Фабий Квинтилиан родился в Калагуррисе, в Испании. В Риме, где его отец преподает риторику, он среди прочего учится у знаменитого грамматика Реммия Палемона и оратора Домиция Афра и затем возвращается на родину. В 68 году он приезжает в столицу в свите Гальбы, наместника Тарраконской Испании. В Риме он в течение двадцати лет преподает риторику, будучи первым, кому эта деятельность оплачивалась за государственный счет. Он пользовался столь большим уважением, что получил даже знаки консульского достоинства. Однако все это не спасает Квинтилиана от тяжелых ударов судьбы: он теряет свою девятнадцатилетнюю жену и обоих сыновей (6 prooem.). После того как он прекращает свою преподавательскую деятельность, Домициан поручает ему воспитание внуков своей сестры Домитиллы; это положение обусловило его щедрость на похвалы тирану[1]. Умер он, по всей видимости, около 96 года[2].
Утрачены произведения: De causis corruptae eloquentiae (не идентичен тацитовскому Диалогу; ср. 6 prooem. 3) и речь, о публикации которой он сам сожалеет[3]. Declamationes[4] на самом деле были ему приписаны. Сохранился главный труд, Institutionis oratoriae libri XII, которые он написал, уже уйдя на покой. Они посвящены Виторию Марцеллу[5] (1 prooem. 6) и предназначены для его сына Геты. Составление окончательной версии заняло, по-видимому, более двух лет. По настоянию издателя Трифона произведение увидело свет около 94 г. по Р. Х.[6]
Обзор творчества
Двенадцать книг[7] всего включают 115 глав, представляющих собой в определенной степени самостоятельные единицы. Части хорошо согласуются друг с другом. Организация значительного по объему материала - типично римское достижение.
В первой книге речь идет о начальном обучении, а также о значении грамматики, музыки и других предметов ἐγϰύϰλιος παιδεία для оратора. Вторая вводит в риторику; книги с третьей по седьмую посвящены inventio и dispositio (нахождению и расположению материала), с восьмой по одиннадцатую - elocutio (стилю), memoria (памяти) и actio (исполнению речи). Предмет двенадцатой книги[8] - оратор и речь. Особого упоминания заслуживает десятая книга[9], своего рода курс истории литературы для начинающего оратора.
Источники, образцы, жанры
Квинтилиан предпринял подробное изучение источников. О его образцах можно судить только с учетом традиции во всей ее совокупности. При этом необходимо иметь в виду, что он не ограничивался учебниками, но надлежащим образом отбирал наиболее существенное. Цицерон[10] задает ему тон не только для стилистики, но и для образовательного идеала как такового. Автор не ограничивается изучением литературы об ораторском искусстве и привлекает собственный опыт (напр., 6, 2, 25).
Греческих авторов, как представляется, Квинтилиан хуже знает "из первых рук", чем латинских. Однако для начального образования он уделяет греческому языку привилегированное место (1, 1, 12), достаточно подробно обсуждает греческую литературу (10, 1, 46-84) и цитирует Платона в оригинале (2, 15, 27 сл.).
Литературная техника
Автор сознательно лишает свое произведение свойственных компендиумам стилистических черт и сочетает серьезность научного руководства с приятностью научно-популярной книги. Хотя Квинтилиан, в отличие от Цицерона (De oratore), отказывается от диалогической оболочки, но стремится - в рамках допустимого в прозе - к блеску (3, 1, 3) и впечатляющейся образности, которой будет что сказать человеческой душе (ср. 6, 2, 32): идеал "естественности" делается ясным благодаря сравнению со здоровым, нормально сложенным телом (2, 5, и). Аналогично сравнением с птицей иллюстрируются различные этапы обучения: сначала дается размельченная пища, потом птенца сопровождают в полете, и лишь затем питомца предоставляют самому себе. Забота о стройности тела - наглядный образ отучения от высокопарности (2, 10, 6). Есть и изысканная музыкальная параллель: оратор должен владеть всеми видами речи, как и учитель пения - всеми тембрами (2, 8, 15)[11]. Чтобы объяснить, что оратор, желающий увлечь других, должен увлечься сам, Квинтилиан напоминает, что вода, огонь и цвет также "сообщаются" (6, 2, 28; ср. в этом отношении превосходный пример из личного опыта: frequenter motus sum, "я неоднократно был взволнован" - ibid. 36).
За рамки общепринятого выходят некоторые предисловия[12], где оратор рассказывает о собственной жизни (книги 1, 4, 6 и 12). Ритор умеет писать литературные портреты. Вообще, как и Сенека Старший, он обладает способностью придавать своему преподаванию личную тональность. Отдельные пассажи отличаются особой живостью; таковы отрывки о воспитании детей (кн. 1), об обязанностях учителя (кн. 2) и о ценности для оратора чтения некоторых авторов (10, 1).
Язык и стиль[13]
Характеру учебника в принципе отвечает деловой и ясный стиль; автор не избегает профессиональной терминологии, но воспроизводит ее корректно. Нет нагромождений метафор, порядок слов, как правило, строго функционален.
Несмотря на это, Квинтилиан умеет придавать лоск сухой материи[14]. Вместо сложносочиненных предложений на сцену могут выступать глубоко эшелонированные периоды, и даже в сугубо технических рассуждениях господствует прозаический ритм. Квинтилиан раскрывает возможности смены наклонений как способа variatio: советы даются не только в побудительном конъюнктиве и в герундивных конструкциях - будущее время тоже может служить мягким заменителем повелительного наклонения (напр., 10, 1, 58; 3, 18). Хотя и осторожно, употребляются стилистические украшения[15]. Где это позволяет содержание, риторическая взволнованность смягчает деловой стиль учебника, как при обсуждении аффектов (6, 2, 2-7) и в полемических рассуждениях.
Несмотря на свой классицизм, учитель ораторского искусства не во всем чужд моде: так, он свободно, в духе времени, субстантивирует прилагательные[16]. Будучи восторженным поклонником Цицерона[17], хотя больше по существу, чем формально, он придерживается не словаря великого оратора[18], но его богатства регистров и вкуса к уместному в каждом конкретном случае.
Образ мыслей I. Литературные размышления
В грамматике Квинтилиан следует словесной практике образованных людей (usus) и смеется над педантизмом аналогистов[19]. Он проницательно сопоставляет стилистические возможности греческого и латыни (12, 10, 27-38). Этический и эстетический элемент для него тесно взаимосвязаны (2,5, 11- 12). Новички должны избегать как архаизмов, так и модернизмов[20], прежде всего - модного афористического стиля (12, 10, 73-76); на более продвинутой ступени уже допустимо изучение и древнего, и современного материала (2, 5, 21-23). Для строгого литературного вкуса Квинтилиана характерно требование заботиться о стилистическом оформлении, однако не так, чтобы форма становилась самоцелью (inst, 8 praef.)[21]. Movere и delectare не должны стоять на пути docere; посему нужно писать candide atque simpliciter ("простодушно и без усложненности", inst. 12, 11, 8). В своем стремлении к ясности (perspicuitas) Квинтилиан задал тон и для оратора, и для учителя; еще долго оно будет держаться в школе. Однако так называемый классицизм Квинтилиана не тождествен узости: к греческим образцам нужно приближаться в качественном отношении; нет единоспасающего стиля, и даже optimi auctores, "лучшие авторы", остаются людьми; стоит соблюдать равновесие между ingenium и ars, а также и между формой и содержанием. Квинтилиан далек от того, чтобы представить в качестве образца исключительно какую-то одну эпоху. Так называемая литературно-историческая часть Воспитания - книга 10, - собственно, тоже не является исторической в строгом смысле слова. Автор сопоставляет греческую и римскую литературу на равных. Архаика, классика и эллинизм воспринимаются без учета временных особенностей (в отличие от греческих теоретиков, которые склонялись к тому, чтобы пренебречь эллинизмом). Великая литература во всей ее совокупности - для римлянина жизненная актуальность. Значимые достижения возможны во все времена и во всех жанрах.
Образ мыслей II
Соединим отдельные черты воспитательной концепции в одно целое: ведущим образом будет совершенный оратор, который должен быть также порядочным человеком. Язык и речь - его среда. Учебный план, кроме грамматически-риторической сферы, которой отдается, впрочем, однозначное предпочтение, включает также и другие предметы (ἐγϰύϰλιος παιδεία). Требование общеобразовательной подготовки как непременного условия воспитания будущего оратора для Квинтилиана, как и для Цицерона (De oratore), носит принципиальный характер (1, 10, 2-4), поскольку она сообщает скрытые способности и чувствуется у оратора даже тогда, когда не выступает на поверхность открыто (ibid. 7; ср. Cic. de orat. 1, 72 сл.). На первом месте среди искусств (artes) обсуждается музыка[22]; она помогает сохранять меру в движениях, придавать своей речи привлекательный ритм и правильно читать поэтические тексты. Образовательная ценность математических дисциплин имеет формальный характер (1, 10, 34 acui ingenia, "изощряются умы"); более всего они способствуют оратору в доказательствах; это справедливо и для диалектики, которую Квинтилиан обсуждает не среди прочих искусств, но в рамках философского образования (12, 2, 10-14). У него не может идти и речи о строгой системе свободных искусств[23]
Весьма важна и моральная ориентация воспитания: риторика поставлена на службу педагогике. В отличие от софистов Квинтилиан преследует в своем воспитании также и нравственные цели: во время занятий ребенок научается virtus; о доблести нужно говорить, ее нужно изучать, и философские труды, конечно, - оружие из арсенала оратора, но в общем философия у Квинтилиана по сравнению с Цицероном уступает ораторскому искусству: philosophia... simularipotest, eloquentia non potest ("философом... можно притвориться, красноречивым человеком - нет", inst. 12, 3, 12).
Воспитание должно начинаться в раннем возрасте. Прежде всего ребенок - и в языковом, и в моральном отношении - должен сталкиваться только с хорошими примерами. Наибольшая доля ответственности лежит на родителях, чья обязанность - заботиться о воспитании и не давать ребенку примера изнеженности и порчи нравов. Раннее начало занятий позволяет сочетать познавательность с эмоциональностью, приобщить психомоторное и игровое начало. Греческий язык выучивается прежде латинского.
Школьные занятия обладают преимуществом перед домашними, поскольку учение эффективнее в группе: легче подражать школьному товарищу, чем учителю, для которого, в свою очередь, более сильные мотивы создает многочисленная аудитория.
Учитель должен удовлетворять высоким требованиям: он должен быть одновременно отцом и другом. Прежде всего он должен занять верную позицию по отношению к ученикам и сам подчиниться дисциплине. Его критические замечания не должны травмировать. Он должен вдуматься в свою роль и владеть искусством перевоплощения. Его поведение должно нести печать подлинности; аффект развязывает язык, и поэтому необходимо прежде всего самому испытать его и отчетливо представить себе содержание занятия. Учитель не перекупщик.
Ученик обладает собственным достоинством; его нельзя задевать. Обычные тогда побои Квинтилиан отвергает, поскольку они травмируют личность (1,3, 14-17). Эффективнее похвала, любовь к учителю и - постепенно все более и более замещая ее - к предмету. Во взаимоотношениях учителя и ученика должны царить pietasu concordia (2, 9), которые обусловливают возможность успешных занятий. Как и поклонники Теодора, Квинтилиан не считает целесообразной разработку всеобъемлющих инструкций: последние меняются в зависимости от обстоятельств и подчас заслуживают отмены. Задача состоит в том, чтобы распознать индивидуальные способности и благоприятствовать их развитию (2, 8): различные аспекты дарования с педагогической точки зрения нужно уравновесить так, чтобы не возникло односторонности. Исправление ошибок может быть успешным в меру сил, и нельзя осуществлять его так, чтобы убивать надежду. Метод соответствует структуре предмета. Необходимы разнообразие социальных форм преподавания и паузы. Цель педагогики - дать ученику возможность самостоятельно овладевать предметом и сделать учителя "лишней фигурой" (2, 5, 13).
Юношеству Квинтилиан рекомендует учить наизусть образцовые тексты, а не плоды собственного творчества: так можно обогатить словарь и выработать стиль (2, 7, 1-4). Взрослый должен готовить свои речи в письменном виде, по возможности даже как бы "высекать их резцом" (12, 9, 16). Тактика спора - область, которой автор впервые уделяет особое внимание[24]. По сравнению с Цицероном подробнее изложено учение о нравственности оратора и его долге (книга 12).
Традиция[25]
Из большого количества рукописей старых лишь несколько; они взаимно дополняют друг друга:
1. Группа (A): Ambrosianus E 153 sup. (A; IX в.).
2. Группа (B): Bernensis 351 (Bn; IX в.), старые части Bambergensis (Bg; X в.); Parisinus Nostradamensis 18 527 (N; X в.).
3. Группа (C): более новые рукописи (XV в.), а также более новые части Bambergensis. Ambrosianus и Bernensis располагают равным авторитетом. Только там, где они расходятся или не дают чтений, - к сожалению, оба дошли с лакунами, - приходится обращаться к более новым рукописям, чью ценность стоит определить с известной долей скепсиса; это относится и к Parisinus lat. 7723 (P, XV в.), который высоко ценит Л. Радермахер.
Влияние на позднейшие эпохи
Благотворное влияние учения Квинтилиана легко распознать в письмах Плиния, Диалоге Тацита и, возможно, в простом деловом стиле Светония. Institutio, однако, не встречает сразу же заслуженного отклика, поскольку Фронтон и его школа обращаются к архаике. Риторы, напр., Фортунациан и Юлий Виктор, охотно используют нашего автора (последний имеет для нас ценность квинтилиановской рукописи). Иларий (De trinitate) подражает Квинтилиану вплоть до тождественного числа книг. Имя оратора упоминают Иероним, Руфин и Кассиодор. Его универсальный образовательный идеал, почерпнутый из цицероновской школы, оказывает воздействие, по-видимому, также на Августина и Марциана Капеллу.
Средние века - прежде всего во Франции - имеют дело по большей части с испорченными рукописями, содержащими лакуны. Луп де Феррьер[26] († после 862 г.) среди прочего заказывает экзепляр Квинтилиана. В Германии в X-XI вв. Квинтилиан доступен целиком, но и здесь по большей части довольствуются антологиями; полный текст открыт Поджо в 1415/ 16 г. в St. Gallen[27].
Влияние Квинтилиана на литературную критику и педагогику особенно велико с XV по XVII вв. Уже Петрарка († 1374 г.) пишет письмо Квинтилиану, Лоренцо Валла († 1457 г.) ставит его даже выше Цицерона[28], тогда как Филельфо († 1481 г.) третирует его латынь как "испанскую"[29]. У метких квинтилиановых характеристик различных авторов своя история[30]. Он образует вкус, формирует канон авторов для чтения и налагает свой отпечаток на теорию всех искусств вплоть до музыки[31]. Эразм основательно изучал Квинтилиана, Лютер предпочитает его почти всем авторам, Меланхтон рекомендует его для занятий. В школе Квинтилиана современная Европа научилась самостоятельно мыслить и говорить. В эпоху барокко можно говорить о возрождении Квинтилиана; по его следам идет, напр., И. Матт. Мейфарт († 1642 г.) со своей TeutscheRhe-torica (Coburg 1634 г.) - первой из немецких риторик, имеющей важное значение. Вплоть до конца XVIII столетия система Квинтилиана изучается в школе[32] - частично в сокращенных изданиях (напр., Роллена, Paris 1715 г.). И. С. Бах, сам бывший учителем латинского языка и коллегой знатока Квинтилиана И. М. Геснера († 1761 г.), испытывал необычную симпатию к Квинтилиану в своей области[33]. Молодой Гете помечает в своих Ephemerides (1770-1771 гг.) девятнадцать отрывков из первой, второй и десятой книг Institutio[34]. Закату квинтилиановского влияния способствует его выпадение из канона авторов для чтения, принятого в иезуитских коллегиях, а также ставшее модным в романтическую эпоху презрение к риторике.
Моммзен (RG 5, 70) считает Institutio "одним из превосходнейших произведений, которые оставила нам римская древность". Уже в XX веке Лучано Альбини (папа Иоанн Павел I) в своем послании высказывает пожелание, чтобы квинтилиановские методы и содержание не были преданы забвению[35].


[1] 4 prooem. 3—5; 10, 1, 91 сл.; 3, 7, 9.
[2] Письма Плиния Младшего, который был учеником Квинтилиана (2, 14; 6, 6), по–видимому, предполагают смерть последнего.
[3] Кроме того, существовала еще опубликованная против воли автора лекция о риторике (3, 6, 68; 1 prooem. 7).
[4] Литература: см. перевод Л. А. Зуссмана, Frankfurt 1987; D. R. Shackleton Bailey, More on Pseudo—Quintilian’s Longer Declamations, HSPh 88, 1984, 113— 137. 19 более крупных декламаций невозможно признать подлинными, исходя из их языка; в IV в. по Р. Х. их использовал Фирмик Матери. Малые Декламации (I—II вв.) безупречны с точки зрения языка; П. Эродий и Константин Риттер, напр., принимают их за подлинные.
[5] O. I. Salomies, Quintilian and Vitorius Marcellus, Arctos 16, 1982, 153—158.
[6] О дате публикации (не позднее 94 года) см.: B. Zucchelli, Sulla data di pubblicazione dell Institutio oratoria di Quintiliano, в: Filologia e forme letterarie, FS F. Della Corte 4, Urbino 1987, 47—60; о 97—98 гг.: см. W. C. McDermott и A. E. Orentzel, Quintilian and Domitian, Athenaeum 67, 1979, 9—26.
[7] Предисловиями сопровождены 1, 4, 5, 6, 7, 8 и 12 книги.
[8] C. J. Classen, Der Aufbau des 12. Buches der Institutio oratoria Quintilians, MH 22, 1965, 181—190.
[9] B. Schneider, Die Stellung des zehnten Buches im Gesamtplan der Institutio oratoria des Quintilian, WS NF 17, 1983, 109—125.
[10] Cp. 1,6, 18; 5, 13, 52; 10, 1, 112.
[11] Ср. также 12, praef. 2—4 (корабль), 2, 4, 7 (плавка руды), 12, 10, 3—9 (история искусств); ср. кроме того К Ahlheid, Analoga ontleend aan de athletiek bij Quintilianus, в: Apophoreta, FS A. D. Leeman, Amsterdam 1977, 3—10.
[12] Первое предисловие — состязание с таковым же цицероновского Оратора; Т. Janson, Latin Prose Prefaces. Studies in Literary Conventions, Stockholm 1964, 50—59; в сложном предисловии восьмой книги связь создается темой labor: E Ahlheid 1983.
[13] Особенно см. E. Zundel, Lehrstil und rhetorischer Stil in Quintilians Institute oratoria, Frankfurt 1981.
[14] Admiscere temptavimus aliquid nitons, «мы попытались прибавить некоторый блеск», 3, 1, 3.
[15] Анафоры (напр. 10, 1, 55; 99; 115), хиазм (10, 5, 14 aliturrenovatur), зевгма (5, 10, 121).
[16] Он вовсе не слеп к тенденциям своего времени: Sunt enim summa hodie, quibus inlustratur fomm, ingenia («сегодня есть выдающиеся дарования — краса форума», inst. 10, 1, 122); P. Hirt, Uber die Substantivierung des Adjectivums bei Quintilian, Progr. Berlin 1890.
[17] Ille se profecisse sciat, cui Cicero valde placebit (« пусть знает о своем совершенствовании тот, кому будет очень нравиться Цицерон», inst. 10, 1, 112).
[18] См. многочисленные доказательства в: W. Peterson, Комментарий к кн. 10, Oxford 1891, переизд. 1967, xxxix–lxvii.
[19] A. Alberte, Ciceron у Quintiliano ante los principios analogistas у anomalistas, Minerva 1, 1987, 117—127.
[20] О его «кисло–сладком» суждении о «модернисте» Сенеке: Th. Gelzer, Quintilians Urteil iiber Seneca. Eine rhetorische Studie, MH 27, 1970, 212—223; G. Ballaira, II giudizio di Quintiliano sullo stile di Seneca (inst. 10, 1, 129 s.), GB 9, 1980, 173—180; K. Heldmann 1980; характерно, что он особенно хвалит Теренция (10, 1,99), но не Плавта (против чрезмерного восхищения стариной см. 2, 5, 21).
[21] E Ahlheid 1983.
[22] U. Muller, Zur musikalischen Terminologie der antiken Rhetorik. Ausdruk–ke fur Stimmanlage und Stimmgebrauch bei Quintilian, inst. 11,3, Archiv fur Musikwissenschaft 26, 1969, 29—48; 105—124; M. von Albrecht, Musik und Rhetorik bei Goethe und Quintilian, в: M. von Albrecht, W. Schubert, изд., Musik in Antike und Neuzeit, Frankfurt 1987, 31—50; G. Wille, Quintilian, в: Die Musik in Geschichte und Gegenwart, изд. F. Blume, Kassel б. г., s. v. Quintilian, Sp. 1818— 1820.
[23] Школьник приходит к ludi magister в 7 лет; здесь он учится чтению, письму и счету. С 14 лет грамматик объясняет ему историков и поэтов. Музыка и геометрия — побочные предметы; спорт, религиозное образование и обществоведение отсутствуют. С 15 лет он продолжает свою учебу у ритора (controversiae, suasoriae, философия) и слушает юрисконсультов, а также видных римлян, выступающих защитниками или обвинителями в суде.
[24] altercatio 6, 4, 1: не упорствуй там, где ты будешь опровергнут! Сбей оппонента с пути, удиви его, дай ему запутаться! Превыше всего — присутствие духа (12, 5).
[25] M. Winterbottom, предисловие к изд.; М. Winterbottom, Fifteenth Century Manuscripts of Quintilian, CQNS 17, 1967, 339—369; C. E. Murgia, A Problem in the Transmission of Quintilian’s Institutio oratoria, CPh 75, 1980, 312—320.
[26] P. Lehmann, Die Institutio oratoria des Quintilianus im Mittelalter, Philologus 89, 1934, 349—383, особенно 354-359.
[27] O. Seel 1977, 259-265.
[28] M. Wegner, Altertumskunde, Mimchen 1951, 30. О влиянии теперь см.: C. J. Classen, Quintilian and the Revival of Learning in Italy, HumLov 43, 1994, 77-98.
[29] G. Voigt, Die Wiederbelebung des classischen Alterthums, Berlin 1893, 13, 464.
[30] F. Quadlbauer, Livi lactea ubertas. Bemerkungen zu einer quintilianischer Formel und ihrer Nachwirkung, в: E. Lefevre, E. Olshausen, изд., Livius, Werk und Rezeption, FS E. Burck, Miinchen 1983, 347—366.
[31] J. Kramer, Zur Friihgeschichte der musikalischen Rhetorik: Joachim Burmeister, IJM 2, 1993, 101—112.
[32] Автор этой книги открыл рукопись, отражающую риторические занятия эпохи барокко; в первый раз она издана в: Th. Feigenbutz и A. Reichensperger, Barockrhetorik und Jesuitenpдdagogik, Vulcanos Sagata Pallas (ТПК), 2 Bde., Tubingen 1966.
[33] U. Kirkendale, Bach und Quintilian. Die Institutio oratorio, als Modell des Musikalischen Opfers, в: M. von Albrecht, W. Schubert, изд., Musik in Antike und Neuzeit, Frankfurt 1987, 85—107.
[34] O. Seel 1977, 288—313. Позднее Гете судит о Квинтилиане отрицательно (Conte, LG 517).
[35] von Albrecht, Rom 317 слл., прим. 86.
Ссылки на другие материалы: