Введение

I. Мы должны поздравить себя, мой дорогой Аммей! Мы живет в такое время, когда наиболее благородное руководство благосклонно к некоторым искусствам и когда интерес к гражданскому красноречию добился значительного прогресса. Во времена предшествовавшие нам старинное красноречие, друг мудрости, шло к своему закату; презираемое везде и подвергавшееся жестоким унижениям. После смерти Александра Великого оно начало терять свою силу и постепенно чахнуть: в наши дни осталось не более чем пережитком. Так появилось на его месте красноречие презренное, декламационное, беспорядочное, чуждое философии и всех свободных искусств. Прежде безвестное, оно очаровало невежественную толпу и увидело свою участь более процветающей и яркой, чем у своего конкурента. Оно присвоило себе все почести и управление государством, которое должно принадлежать только тому красноречию, которое друг мудрости. Полное зазнайства и пышности, оно в конечном счете довело Грецию до подобия такого дома, в котором поселились гении зла и разврата. И вот стонет отвергнутая законная супруга, и мудрость, которая уже ничем не располагает; тогда как наглая блудница разоряет его, приумножает деспотическую власть и расточает угрозы и унижения: и во всех государствах, даже в самых культурных (и это апогей зла), Муза Аттики, дочь столетий, родившаяся в стране некогда цветущей, стала объектом насмешек, когда лишилась своего древнего великолепия; между тем Муза, недавно извлеченная из глубин Азии, истинный бич, выскользнула из вертепов Фригии, Карии или другой варварской страны, сама себя назначила управлять пороками Греции, и заменила своим невежеством и безрассудством мудрость и науку соперницы, для которой она не оставила больше никакого участия в общественных делах.
II. Но время, говорит Пиндар, является самым могучим хранителем людских добродетелей, искусств и всех прочих благородных занятий. Наш век представляет этому свидетельство: либо некое божество, направляя события, либо природа, в своем круговом движении, вернули старый порядок вещей, или врожденная в человеке сила духа способствует одним и тем же вкусам. Это вернуло к здоровому образу красноречие прошлых времен во всем его великолепии; и это же лишило положения новое красноречие, бессмысленное, узурпировавшее славу и почести, которыми оно наслаждалось за счет старинного красноречия. Может быть нынешнее время и те люди, которые в наши дни культивируют мудрость, имеют право на похвалы не только потому, что предпочитают истинное красноречие презренному, хотя во всяком деле начало считается только половиной свершения; но и потому, что совершили этот переворот и сразу же последовали счастливые результаты. Сегодня, на самом деле, за исключением нескольких городов Азии, где невежество замедляет ход просвещения, везде угас вкус к этому невыносимому, холодному и безжизненному красноречию; везде люди, которые с давних пор обратились к тщеславию, теперь смущены, и мало–помалу оставят его, если только не будут поражены неизлечимой слепотой; и те, кто с недавних пор применился к учености, презирают и смеются над усилиями, потраченными на то, чтобы приобрести его.
III. Основная причина этого великого изменения, на мой взгляд, — владычество Рима, который встал над всей вселенной. Вожди республики установили за правило управлять мудро и справедливо; в их домах образование соединилось с самым чистым вкусом; их пример дал толчок быстрому развитию просвещения и вкуса; и даже покорил дух грубых законов здравому смыслу. Вот почему мы видим в наши дни издание нескольких историй о величайших деяниях, изящных письменных речей и философских трактатов, коими нельзя пренебрегать. Множество произведений заслуженного таланта и блеска композиции появилось у римлян и греков: другие несомненно еще появятся; и в этом нет ничего удивительного после того как произошел этот переворот в столь короткое время, когда вкус к такому красноречию — врагу разума — не вышел за пределы поколения: итак, запирание в самые узкие пределы, вещь прежде всего универсальная, как только оно сведется к недействительности, мы с легкостью сможем стереть последние его следы.
IV. Я не буду останавливаться или прославлять время, когда все изменилось, ни хвалить писателей, которые причастны к хорошему вкусу, ни судить о будущем по прошлому, никаких других соображений такого рода: они доступны для всякого ума. Я только ограничусь указанием какими средствами эти улучшения могут получить большее развитие. Эта тема, представляющая общий интерес, в соединении с удовольствием имеет большую пользу. Она показывает какие ораторы и историки наиболее достойны чтения; каковы были их труды, их образ жизни и свойства их таланта; что взять и чего избегать в их сочинениях; одним словом, каким правилам должен следовать человек, который упражняется в красноречии: вопрос новый и который критика не рассматривает.
Во всяком случае, несмотря на обширные исследования, я не мог найти работу по данной теме. Я не уверен, что такой не существует, как если бы я знал что–то положительно в такой манере. Но может быть я и не знаю такого; и это впечатление безрассудное, я бы сказал почти безумное, дать пределу знания других свои собственные знания, или сказать о вещи возможной, что она никем не была сделана: таким образом я ничего не скажу по этому поводу. Я буду говорить не о всех ораторах, не о всех историках: среди них слишком много известных и моя задача станет необъятной. Я ограничусь лишь самыми красноречивыми из каждого века, начиная с ораторов: позже, если позволит время, я займусь историками. Ораторы, чьи труды я рассмотрю, являются одними из древнейших: Лисий, Исократ и Исей. Я выбрал трех других среди тех, кто блистал позже: Демосфена, Гиперида и Эсхина, которых я считаю самыми прекрасными. Этот обзор будет разделен на два раздела: в первом пойдет речь о древних ораторах: после этого во второй части я буду говорить о более современных ораторах.