Своими переводами Геродота, Ѳукидида и Полибия, трех корифеев греческой историографии, труды которых по справедливости и без всяких ограничений должны быть причислены к памятникам мировой литературы, покойный профессор Казанского университета Ф. Г. Мищенко оказал русскому просвещению бесспорную и незабвенную услугу. Ныне один из этих переводов - перевод истории Ѳукидида, вышедший в свет в двух томах в 1887-1888 гг., появляется в новом издании, о характере которого я должен сказать здесь несколько слов.
Когда почти три года тому назад издатели "Памятников мировой литературы" обратились ко мне с предложением взять на себя редакцию этого перевода для нового издания, я не счел себя вправе отказаться от этого предложения, хотя ясно сознавал ту ответственность, какую беру на себя, принимая его, и по отношению к Ѳукидиду, и по отношению к покойному Ф. Г. Мищенко.
Если вообще перевод всякого писателя представляет дело очень сложное и ответственное, то эта сложность и ответственность усугубляются в значительной степени, когда берешься за перевод такого труда писателя, который выдается в отношении не только формы, но и содержания. Что Ѳукидид принадлежит к разряду таких выдающихся писателей, в этом никогда ни у кого не возникало ни малейших сомнений. Выяснению значения Ѳукидида как историка отведены далее соответствующие страницы моего вступительного очерка. Пока достаточно указать на следующее: с тех пор как появился труд Ѳукидида, прошло две тысячи лет с лишним; за это время, как то и естественно, приложено было много стараний к тому, чтобы навязать истории совершенно новое содержание и новые задачи; самый объект исторического интереса неоднократно менялся. И тем не менее, по заявлению одного из наиболее видных представителей современной исторической науки, "всегда будет только один тип истории и один метод исследования исторических проблем, совершенный и до сих пор не превзойденный образец которого представил аѳинянин Ѳукидид".[1] Сознательно или бессознательно, но Ѳукидид оказался пророком по отношению к своему труду, сказав: "Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки".
Ѳукидид не только великий историк, но в то же время очень крупный и своеобразный писатель-стилист. И об этом речь впереди. Та словесная форма, в которую Ѳукидид облек свое произведение, столь глубокое по своему содержанию, неразрывно связана с последним, слилась с ним в одно гармоничное целое. В этом отношении сочинение Ѳукидида является одним из характерных образцов тех, далеко не часто встречающихся художественных произведений, в которых содержание соответствует форме, а форма соответствует содержанию. При этом, однако, полезно принять к сведению следующее соображение: труд Ѳукидида возникал в то время образования греческого, точнее аттического, литературного языка, когда в нем только что стала развиваться современная нам, до точности расчлененная словесная форма строгого периодического построения речи, когда она не получила еще окончательного, вполне закругленного с формальной стороны, завершения. Ѳукидиду приходилось нередко бороться и бороться очень смело с формой словесного выражения, приспособлять ее к тому, чтобы облечь в нее те мысли, которые он желал выразить наиболее подходящим образом. И в этой смелой борьбе с формой выступает у Ѳукидида еще нагляднее все величие содержания его труда, и она, эта борьба, придает всему труду Ѳукидида совершенно своеобразную прелесть. Живи Ѳукидид полстолетием позже, ему - я в этом глубоко уверен - было бы легче излагать свою историю, а нам проще понимать ее и тем более переводить.
Ѳукидид считался и продолжает считаться одним из самых труднопереводимых писателей. Если далеко не всегда бывает легко проникнуть во всю глубину содержания его труда, то с тем бо́лыпими затруднениями, подчас прямо-таки неодолимыми, приходится встречаться при стремлении передать хотя бы более или менее близко к оригиналу ту форму, в которой мысль Ѳукидида нашла свое выражение. Тут, я уверен, всякий переводчик, как бы опытен в своем деле он ни был, во многих случаях принужден спасовать и сознаться в своей немощности. Поэтому всякая попытка дать такой перевод Ѳукидида, который мог бы заменить собою оригинал (впрочем, мыслимо ли и, скажу более того, добросовестно ли такое слишком горделивое и самоуверенное стремление в приложении к переводу какого бы то ни было писателя?), заранее должна быть обречена на неудачу и признана покушением с негодными и средствами, и целями. Строй речи Ѳукидида слишком отдален от нас и в этом отдалении, сверх того, слишком самобытен, чтобы мы могли мечтать когда-либо о таком переводе, который мог бы заменить собою оригинал. Приходится довольствоваться более скромной задачей - приблизиться, насколько возможно, к более или менее точной передаче оригинала. И эта задача, казалось бы такая скромная, всякому, кто имел дело с Ѳукидидом, едва ли покажется удобоисполнимой на всем протяжении его истории.
Ф. Г. Мищенко отнесся к переводу Ѳукидида с большим вниманием и полной добросовестностью. Это я считаю себя вправе засвидетельствовать вполне определенно, так как сличил его перевод Ѳукидида с оригиналом, если не слово в слово, то строчка в строчку. Не все ему удалось в одинаковой степени. Это понятно всякому, кто даст себе отчет в сложности и трудности той задачи, которая была пред Ф. Г. Мищенко; еще более это понятно тому, у кого перевод Ф. Г. Мищенко вместе с текстом Ѳукидида в течение долгого времени не сходил с письменного стола. И моя первоначальная мысль была ограничиться лишь самыми необходимыми и неизбежными редакционными изменениями. Тогда, конечно, и издаваемые два тома скорее увидели бы свет. Но и из уважения к памяти Ф. Г. Мищенко, и из преклонения пред Ѳукидидом я не решился ограничиться только этим. Мне хотелось продолжить ту работу над переводом Ѳукидида, какую произвел Ф. Г. Мищенко. В результате появилось то, что́ перевод его послужил как бы основою для моей работы. Я оставлял неприкосновенным в этой основе все то, что́, казалось мне, может быть оставлено в ней, и изменял все то, что́, на мой взгляд, должно быть изменено. Руководствовался я при этом теми общими по поводу переводов соображениями, о которых говорю в "предисловии" к моему переводу "Политики" Аристотеля (М., 1911, с. IX сл.). Несомненно, найдутся в переводе места, где я, быть может, и напрасно и без достаточных оснований подвергал изменениям перевод Ф. Г. Мищенко. Да не посетует за это на меня его тень! Мною руководили тут добрые, а не злые намерения.
Читатель вправе задать вопрос: не проще ли было бы перевести Ѳукидида заново? На это я позволю себе заметить следующее: переводить Ѳукидида совершенно заново, при наличности хорошего перевода Ф. Г. Мищенко, мне казалось предприятием напрасным и бесцельным. Оно, во-первых, потребовало бы на свое выполнение очень много времени; во-вторых, - и это главное, - давая новый перевод Ѳукидида, было бы непростительно не считаться с переводом Ф. Г. Мищенко, более того - трудно было бы не делать из него заимствований. Нельзя же было бы постоянно отмечать эти заимствования; с другой стороны, противоречило бы правилам литературной этики и замалчивать их. Стремиться же во что бы то ни стало дать отличный от текста Ф. Г. Мищенко перевод, значило бы, в конце концов, ломиться в открытые двери.
Наконец, мною руководило и такое соображение, характера более общего: если даже при всякого рода самостоятельной писательской работе автор вряд ли всегда может довести свой труд до такого состояния, которое представляется в его глазах вполне законченным и могущим удовлетворить читателя, то тут можно, по крайней мере, поставить себе известные пределы. Иное дело переводчик, являющийся, в сущности, лишь посредником между читателем и переводимым автором. На мой взгляд, переводчик, особенно в том случае, когда он имеет дело с классическим произведением, никогда не может сказать о своей работе, что она вполне и раз навсегда закончена, что в ней на веки вечные все должно остаться в неизменном виде. Всякий перевод, даже очень хороший, неизбежно должен вызывать стремление у переводчика к дальнейшему его усовершенствованию и в отношении большей близости к оригиналу, и в смысле литературной отделки. И я уверен, что, если бы Ф. Г. Мищенко сам готовил второе издание своего перевода, он далеко не все оставил бы в нем в неизменном виде. Я пытался при своей работе не заменить, а заместить Ф. Г. Мищенко. Насколько я в этом преуспел, да и преуспел ли вообще, судить не могу. Сделал, что́ мог, и буду радоваться, когда "meliora potentes" пойдут еще дальше и приблизят русский текст Ѳукидида к греческому оригиналу еще больше, чем это сделал Ф. Г. Мищенко и чем удалось это сделать мне, взявшему на себя нелегкую и, во всяком случае, не очень-то благодарную задачу быть продолжателем той работы, которая во всей своей основе и теперь должна считаться неотъемлемой собственностью Ф. Г. Мищенко. За эту работу всегда должны поминать его добрым словом те, кому дороги судьбы русского просвещения, а из них, конечно, я первый, так как благодаря занятию своему над сверкою перевода Ф. Г. Мищенко с текстом Ѳукидида я имел счастливую возможность еще внимательнее вчитаться в самый оригинал и испытать при этом несказанное духовное наслаждение, доставляемое общением с таким мастером мысли и слова, каким был Ѳукидид. Скорблю за читателя перевода, чувствуя свое бессилие помочь ему: перевод лишь в ограниченной доле способствует приобщению к этому наслаждению. Об одном считаю нужным все-таки предуведомить читателя: Ф. Г. Мищенко, а за ним и я старались дать перевод Ѳукидида, а не пересказ или обработку на современный лад. Еще менее чувствовал я себя и призванным, и способным при своей работе "перевоплощаться" в Ѳукидида...
Основным текстом при сверке перевода Ф. Г. Мищенко с оригиналом служило для меня большое издание истории Ѳукидида, исполненное датским ученым Карлом Гуде (Hude) и вышедшее в Лейпциге в 1898 и 1901 гг. Те наиболее важные случаи, когда я считал себя вынужденным отклониться от редакции, установленной Гуде, мною оговорены в "Критических примечаниях", где читатель найдет также и краткие сведения о рукописном предании истории Ѳукидида и о главнейших критических изданиях ее.
Эд. Мейер[2] справедливо указывает на то, что у нас нет еще "исторического комментария" к Ѳукидиду, т. е. такого комментария, для которого филологическое толкование служило бы не конечною целью, а лишь необходимой предпосылкой. Главнейшею задачею такого исторического комментария должно было бы быть, по словам Эд. Мейера, выяснение всего того, что́ содержится в истории Ѳукидида, указание на то, почему Ѳукидид то или иное излагает так, а не иначе, руководствуясь какими соображениями, он заставляет то или иное из действующих в его истории лиц выступать с речью и почему именно с такою речью, а не иною, и т. п. Составление такого рода комментария не могло, конечно, входить в мою задачу, выполнение которой потребовало бы и большего труда, и чрезвычайного умения. Я ограничился присоединением к переводу, по возможности, кратких и сжатых "объяснительных примечаний" почти исключительно реального характера. Филологическая сторона в них почти отсутствует, так как, если бы я остановился на ней, пришлось бы во много раз увеличить размеры издания и нарушить общий характер той серии, в состав которой оно входит. Некоторым дополнением к данным мною примечаниям должны послужить приложенные к изданию хронологическая таблица, географические карты и подробный указатель, составленный Ф. Г. Мищенко и мною проредактированный.
Примечания сопутствовали и переводу Ф. Г. Мищенко. Я не решился подвергать их переработке в новом издании перевода, убедившись, что они составлены в ином масштабе и преследуют иные цели, чем те примечания, которые обыкновенно сопутствуют переводы в серии "Памятников мировой литературы". Примечания Ф. Г. Мищенко могут послужить в некоторых случаях дополнением к примечаниям, данным мною. Последние, конечно, не исчерпывают всего того, что́ нуждалось бы в пояснении, но я сознательно при составлении их был скуп, будучи убежден, что обилие примечаний неизбежно отвлекает читателя от самого текста. Кто пожелал бы восполнить имеющиеся пробелы в них, тому лучше всего обратиться к комментированному изданию Ѳукидида Классена в обработке Штейпа,[3] а также к специальным монографиям о Ѳукидиде и изложению истории Пелопоннесской войны в общих сочинениях по истории Греции (особенно Бузольта и Эд. Мейера).
Своему переводу Ф. Г. Мищенко предпослал предисловие "Ѳукидид и его сочинение". В нем он дал разбор известий древних биографов Ѳукидида, изложил его биографию и коснулся вопроса о композиции труда Ѳукидида. И это предисловие Ф. Г. Мищенко я не счел нужным подвергать переработке, так как оно, на мой взгляд, не совсем соответствует характеру тех вступительных статей, какие прилагаются к переводам "Памятников мировой литературы". Мой вступительный очерк о Ѳукидиде предназначен для более широкого круга читателей, чем предисловие Ф. Г. Мищенко, и имеет своею задачею познакомить их с главными вопросами, касающимися биографии Ѳукидида, внешней и внутренней сторон его труда. Чтобы придать бо́льшую соразмерность обоим томам, вступительную статью пришлось разбить на два отдела и поместить ее в качестве введений и к первому, и ко второму тому.
Мне остается указать на то, что транскрипция греческих собственных имен у меня, как и у всех нас, кому приходится передавать греческие собственные имена по-русски, не выдержана (помочь этому неизбежному неудобству я старался тем, что в указателе при русской транскрипции указана и греческая форма), и поблагодарить Г. Ф. Церетели за то, что он по моей просьбе любезно перевел стихами то, что́ стоит в метрической форме и у Ѳукидида.

С. Ж.
Петроград, ноябрь 1914

---

[1] Мейер Эд. Теоретические и методологические вопросы истории / Пер. А. А. Малинина: 2е изд. М., 1911. С. 71.
[2] Meyer Ed. Forschungen zur alten Geschichte. II. Halle, 1899. S. 382.
[3] Thukydides erklärt von J. Ciassen… bearbeitet von. J. Steup: I⁴. Berlin, 1897; II⁵. 1914. III³. 1892. IV³. 1900. V³. 1912. VI³. 1905. VII². 1908. VIII². 1885.