Книга "О благоприличии", περὶ εὐσχημοσύνης, de habitu decenti, принадлежит к числу тех наставлений или поучений, которыми учитель снабжал своих учеников перед выступлением их на самостоятельное врачебное поприще. Аналогичные поучения мы находим в книге "Наставления", отчасти в "О враче" и др.; о них упоминается в "Клятве". Настоящая книга представляет наиболее полное и законченное произведение этого рода. В первых шести главах излагаются основы врачебной философии и этики, в остальных-практические правила поведения врача у постели больного. Это дает возможность составить довольно полное представление об идеале врача, как он сложился в недрах медицинских школ приблизительно к середине V века, т. е. в эпоху греческого "просвещения". С одной стороны, здесь старые греческие заветы порядочности, известные нам со времен Гомера, Гезиода, греческих мудрецов, порядочности "ремесленника" (δημιουργός), стремящегося заслужить хорошую репутацию, "славу", с другой-вполне определенная позиция по отношению к новым философским тенденциям, выдвигающим на пер вый план разум и рассуждение. Это позиция рассудочного эмпиризма, как и в большинстве сочинений Сборника. Выявляется все это путем полемики с псевдоврачами и шарлатанами типа платоновских софистов, которые, с одной стороны, просто мошенничали, с другой-не получив правильного медицинского образования и не имея опыта, прикрывали это теоретическими рассуждениями. Облик автора с его трезвым, практическим умом выступает перед нами' с полной отчетливостью так же, как ^го основные установки, но само изложение таково, что произведение получило репутацию одного из самых темных; это относится особенно к первым главам. "Оно начинается, - пишет Литтре, - длинным куском, трудности которого приводят в совершенное отчаяние. Кроме неточности и неисправности текста, на который наши рукописи проливают мало света, последовательность идей сама по себе темна и, по крайней мере для нас, бессвязна" (IX, 222). Необычным представляется далее самый выбор слов и выражений, чрезвычайно затрудняющий перевод. Это дает повод считать книгу одной из самых старых частей Сборника.
Никто из древних об этой книге не упоминает и не комментирует. Трудно сказать, принадлежал ли автор к косской или книдской школе; некоторые места заставляют скорее думать о последнем. Во всяком случае разногласие между школами по затронутым вопросам вряд ли могло быть.
Комментарии появились только после напечатания книги в XVI в.; отдельно была издана в XIX в. в переводе Boyer и Girbal (Traités hippocratiques. Préceptes. De la Bienséance. Traduction accompagnée d'une introduction, de commentaires et des notes. Montpellier, 1855).
Литература у Литтре (IX, 224).

Не без основания некоторые утверждают, что мудрость полезна для многих вещей, именно мудрость, относящаяся к жизни[1]. Ведь многие мудрости, повидимому, возникли из любознательности: я разумею те, которые не приносят никакой пользы всему тому, о чем рассуждают. Некоторую часть их можно еще принять на том основании, что где нет праздности, там нет следовательно зла, ибо праздность и ничегонеделание ищут порочности и влекут ее за собою; напротив того, бодрость духа и устремление ума к чему-либо приносят с собой нечто направленное к украшению жизни. Поэтому я оставляю в стороне те диалектические тонкости, которые не приносят никакой пользы; ибо приятнее мудрость, направленная на что-либо иное, становящаяся именно искусством, - искусством, ведущим к благоприличию и славе.
2. Действительно, все мудрости, не связанные с постыдной прибылью и позором, прекрасны, в которых дело совершенствуется техническим методом; в противном случае они не без оснований изгоняются; юноши увлекаются ими, но, когда вырастут, от стыда покрываются потом, смотря на них, а, сделавшись стариками, изгоняют их из городов суровым законодательством. Это те люди, которые устраивают сборища, обладая профессиональной ловкостью, обманывают людей и переходят из города в город. Их всякий может узнать по одежде и прочим украшениям. Но чем больше они будут украшены, тем с большею ненавистью должно отвращаться от них и избегать их тем, которые их увидят[2].
3. Противоположную же мудрость должно усматривать следующим образом: если у кого нет изысканного и тщеславного украшения, ибо из одеяния - приличного и простого, сделанного не для излишнего хвастовства, а для доброй славы-вытекает серьезность и соответствие с самим собой как в мыслях, так и в походке. Каковы они по внешнему виду, таковы и в действительности: не склонны к развлечениям, дельны, в собраниях людей серьезны, расположены к ответу, к спорщикам требовательны, предусмотрительны в завязывании знакомств с подобными себе, со всеми скромны, при возбуждениях молчаливы, в ответах остроумны и снисходительны, к благоразумному пользованию случаем годны и приспособлены, в пище умеренны и довольствуются немногим; они терпеливы в выжидании случая, в речи очень деятельны; они отдают в общее сведение все, что приняли от науки, пользуются способностью красноречия, склонны к благодарности, уверены в доброй славе, которая из всего этого проистекает, и обращают внимание на истину в том, что составляет предмет их учения.
4.[3] Для всего вышеизложенного наивысшей руководительницей является природа. Действительно, если она будет налицо у тех, которые занимаются искусствами, тогда им открывается путь ко всему вышесказанному. Ведь правильному пользованию нельзя научиться ни от мудрости, ни от искусства; прежде чем искусство изучено, природа истекает и разливается, чтобы взять начало; мудрость же заключается в том, чтобы познавать все то, что сделано природой. Многие, потерпевшие неудачу в рассуждениях, относящихся к мудрости и искусству, никогда не приводили в доказательство те или иные дела. Поэтому, если кто-нибудь будет исследовать истинность каких-нибудь положений их речи, то никоим образом у него не получится соответствия с природой. Оказывается таким образом, что они идут тою же дорогой, как и прежде упомянутые. Поэтому разоблаченные-они надевают на себя всяческую негодность и срам. Прекрасное дело-рассуждение на основании изученной работы; ибо все, что сделано по правилам искусства, вышло из рассуждения. Но что сказано по правилам искусства, но не сделано, - это указатель пути, чуждого искусству, ибо думать, но не приводить в дело-признак незнания и недостатка искусства. Действительно, в медицинском искусстве думание скорее всего делает виновными тех, которые им пользуются, и приносит гибель тем, к которым его применяют, ибо, если своими рассуждениями они сами убеждаются и воображают, что знают дело, которое требует обучения, то они показывают себя как бы плохим золотом, испытываемым в огне... ... ... ... ... ...
5. Поэтому должно, собравши все сказанное в отдельности, перенести мудрость в медицину, а медицину в мудрость. Ведь врач-философ равен богу[4]. Да и немного в самом деле различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что полезно и необходимо для жизни, отвращение к пороку, отрицание суеверного страха пред богами, божественное превосходство. То, что они имеют, они имеют против невоздержанности, против корыстолюбивой и грязной профессии, против непомерной жажды приобретения, против алчности, против хищения, против бесстыдства. В ней заключается знание доходов и употребление всего того, что относится к дружбе, к детям, к имуществу. С этим познанием также соединена некоторая мудрость, так как и врач имеет многое из всего этого.
6. В особенности внедрено в его ум знание богов, ибо в различных страданиях и случаях медицина расположена почтительно относиться к богам. Врачи склоняются перед богами, ибо в медицине нет чрезвычайного могущества. И хотя они многое лечат, однако, есть много такого, что превосходит их силу и делается само по себе. Но в чем медицина имеет теперь большое превосходство, будет ясно отсюда. У врачей самих есть путь в мудрости; и-об этом они не думают, что это истинно; но с этим согласуются все явления, происходящие в телах, в их преобразованиях и переменах, которые проходят через всю медицину, все то, что излечивается хирургией, что достигается уходом, лечением, диэтой. Но самым главным делом должно быть знание всего этого.
7. Итак, когда все это имеется, врачу следует иметь своим спутником некоторую вежливость, ибо суровость в обращении мешает доступности к врачу как для здоровых, так и для больных. Особенно же ему должно наблюдать за самим собой, чтобы не обнажать многих частей тела и чтобы с людьми не заводить разговоров о многих предметах, а только о необходимых, ибо это считается некоторым насильственным побуждением к лечению. Ничего не надо делать ни излишнего, ни для воображения. Смотри, чтобы все у тебя было приготовлено для удобного действования, как следует; иначе, когда будет нужда, то окажется неприятное затруднение.
8. В медицинском деле должно иметь прилежную заботу, со всем спокойствием, о том, что относится к ощупыванию, втиранию и обливанию, именно, чтобы все это практиковалось ловким действием рук. Что касается до корпии, компрессов, повязок, до всего того, что требуется по условию времени, до лекарств, приготовленных как для ран, так и для глаз, и вообще, что касается всякого рода болезней, необходимо, чтобы у тебя были приспособлены инструменты, машины, железо[5] и прочее, ибо недостаток всего этого приносит затруднения и вред. Пусть будет у тебя также другой, более простой, набор хирургических инструментов, приспособленный для путешествий; самый удобный-тот, который расположен в методическом порядке; невозможно ведь, чтобы врач все рассчитал.
9. Пусть у тебя хорошо держатся в памяти лекарства и средства, простые и составленные по записям, конечно, если в уме уже сложилось все то, что относится к лечению болезней, а также их виды, сколько их и каким образом они проявляются в каждом отдельном случае, ибо это составляет в медицине начало, середину и конец.
10. Имей также наготове разного рода пластыри, приготовленные для употребления в каждом отдельном случае, а также питья, способные разрешать приготовленные по записи для каждого случая. Пусть также будут у тебя под руками все лекарства для очищения, взятые из мест соответствующих и приготовленные надлежащим образом, заготовленные для хранения по роду и величине, и то, что в свежем виде идет в употребление, и все остальное соответственным образом.
11. Когда будешь отправляться к больному, устроивши все так, чтобы не быть в затруднении и иметь в порядке то, что должно быть сделано, то, прежде чем войдешь, знай, что тебе должно делать, ибо большей частью нужда бывает не в рассуждении, а в помощи. Полезно заблаговременно на основании опыта знать то, что может случиться: это приносит славу, да и легко знать.
12. Во время прихода к больному тебе следует помнить о месте для сидения, о внешнем приличии, об одежде, о краткословности, о том, чтобы ничего не делать с взволнованным духом, чтобы сейчас же присесть к больному, во всем показывать внимание к нему, отвечать на все делаемые с его стороны возражения и при всех душевных волнениях больного сохранять спокойствие, его беспокойство порицать и показывать себя готовым к оказанию помощи. При всем этом должно держать в памяти первое приготовление; если же нет, твердо стоять на том, что предписывается для оказания помощи.
13. Часто навещай больного, тщательно наблюдай, встречаясь с обманчивыми признаками перемен; ибо легче их узнаешь и вместе с тем облегчишь себе действия, ибо непостоянно все, связанное с соками тела, и потому испытывает легкую перемену как от природы, так и от случая. А, между тем, если все это не узнается во время, удобное для оказания помощи, то своим напором оно пересиливает и убивает, так как не было сделано то, что могло помочь. Когда многое сразу появляется, то это дело трудное, но когда одно следует за другим, это легче и более удобно для опытного познания.
14. Должно также наблюдать за погрешностями больных, из которых многие часто обманывали в принятии прописанного им: именно, не выпивши неприятного питья или очистительных, или других лекарств, они изнемогали. Но они, конечно, не сознаются в этом, и вина сваливается на врача.
15. Должно также обращать внимание на постели больных, как по отношению к времени года, так и по роду и виду каждого помещения, ибо некоторые больные лежат в местах высоких, с хорошим воздухом, а другие в местах подземных и темных:. Также должно избегать и удалять от них шум и запахи и особенно вина; ибо это последнее хуже всего.
16. Все это должно делать спокойно и умело, скрывая от больного многое в своих распоряжениях, приказывая с веселым и ясным взором то, что следует делать, и отвращая больного от его пожеланий с настойчивостью и строгостью, а вместе с тем утешая его своим вниманием и ласковым обращением и не сообщая больным того, что наступит или наступило, ибо многие больные по этой именно причине, т. е. через изложение предсказаний о том, что наступает или после случится, доведены были до крайнего состояния.
17. Пусть также находится при больном кто-либо из учеников, который бы наблюдал, чтобы больной исполнял предписания во-время и чтобы предписанное производило свое действие. Но таких учеников должно избирать из числа тех, которые уже довольно успели в медицинском искусстве-так, чтобы уметь сделать то, что нужно, или безопасно что-либо предложить больному, а также и для того, чтобы от тебя не было скрыто ничто происходящее в промежутках посещений. Но ни в каком случае ничего не поручай посторонним людям, иначе, если что произойдет худое, за это на тебя посыпятся упреки. Пусть не будет никакого сомнения относительно течения и исхода того, что сделано методическим путем, и это не доставит тебе порицания и сделанное будет тебе в славу. Поэтому обо всем, что делается, наперед объявляй тем, которым знать это надлежит.
18. Таковы условия для приобретения доброй славы и благоприличного поведения и в мудрости, и в медицине, и в прочих искусствах; поэтому врач должен хорошо различать те части, о которых мы говорили: одну-усвоить себе навсегда, вторую (гл. 3) - сохранять и беречь и, выполняя, передавать другим, ибо это, будучи славным, всеми людьми соблюдается, И те, которые идут этим путем, будут в славе и у родителей, и у детей; если даже кто не имеет познания о многих вещах, из самых дел получит понимание.

---

[1] Мудрость, σοφία, софия, — новая форма познания мира, жизни, человека, которая распространилась в Греции V века; люди, занимавшиеся ею, получили название софистов. Слово это имело очень широкое значение: были мудрости разного рода. Понятие об этом может дать определение софии, данное Филостратом в его книге «О гимнастике»; «Мудростью мы считаем, например, и пофилософствовать, и сказать по правилам искусства, и коснуться поэзии, музыки, геометрии, и, клянусь Зевсом, даже астрономии, поскольку все это не излишне; мудрость и организация похода и тому подобное, вся медицина, живопись, пластика и виды статуй и барельефов». Литтре, приводя эту цитату, замечает: «Отсюда видно, что софия есть всякая наука и всякое искусство, направленное к истине или красоте» (IX, 226).
[2] Отрицательное отношение к софистам, резко проявляющееся у Аристофана и Платона в силу их классовой и политической противоположности, находит себе союзник в Гиппократовом сборнике. Главным мотивом здесь является, конечно, конкуренция со стороны лиц, не получивших правильного медицинского образования, и разных шарлатанов, на которых публика всегда бывает падка, но нельзя, с другой стороны, отрицать и классовых противоречий. Ведь асклепиады принадлежали к старинной аристократической фамилии (см. Введение) и вряд ли с удовольствием смотрели на разночинцев, людей без твердых традиций.
[3] Глава эта (4я) особенно трудна для понимания и перевода как вследствие трудности языка, так и ошибок переписчиков. Последние три строчки, которым невозможно придать какой–нибудь понятный смысл, оставлены без перевода, как это сделано и Фуксом.
[4] Врач–философ равен богу, ἰητρὸς φιλόσοφος ἰσόϑεος — это изречение получило широкую известность и послужило темой для двух сочинений. Одно–парижская диссертация XVII в. под заглавием: Ergo medicus philosophus isotheos (Deo aequalis), Stephani Bachot (Senonensis, medici Parisini) Dissertatio 1646. Другое–голландского врача Samuel Detsy, 1777 г.
[5] Машины специального устройства применялись при лечении вывихов и переломов (См. «О переломах», прим. 14). Железом (σίδηρος) называли железные инструменты, служившие для прижигания. Дело здесь идет, очевидно, о врачебном кабинете.