Книга III

Отступление под предводительством Ксенофонта
Глава I
Положение войск после измены Тиссаферна. Ксенофонт; его решимость взяться за предводительство. Речь Ксенофонта к лохагам. Аполлонид. Сбор стратегов. Речь Ксенофонта к стратегам и выбор новых стратегов.
В предыдущих книгах рассказано, что совершили эллины в походе с Киром до самой битвы, и что произошло после смерти Кира, когда эллины возвращались с Тиссаферном, уже заключив мир.
(2) Когда схвачены были стратеги и погибли сопровождавшие их лохаги и воины, эллины оставались в полной безвыходности. Они видели, что находятся под самыми дверями царя; кругом повсюду множество племен и государств, им враждебных; продовольствия никто не думает доставлять; до Эллады не менее 10 000 стадий; проводника никакого; на самой дороге на родину им преграждают путь непроходимые реки; им изменили даже выступившие с Киром варвары; они остались одни, не имея ни одного союзного всадника. Было ясно, что и побеждая они не убьют ни одного (бегущего врага); в случае же поражения, в живых никто не останется.
(3) Рассуждая таким образом, они пали духом. Немногие из них под вечер вкусили пищи, немногие развели костры, но многие не пришли в эту ночь в лагерь, и отдыхали, где пришлось. Но они не могли заснуть от скорби и тоски по родине, по отцам, по женам, по детям, которых не надеялись больше увидеть. В таком настроении все пошли на отдых.
(4) Но в войске был аѳинянин Ксенофонт, который последовал, не будучи ни стратегом, ни лохагом, ни воином, а вызвал его из Аѳин старинный друг его Проксен. Он обещал Ксенофонту, если только он приедет, сделать его другом Кира, которого Проксен считал для (5) себя дороже отечества. Ксенофонт, прочитав его письмо, спросил совета об этом путешествии у Сократа аѳинского, но Сократ опасаясь, как бы правительство не поставило Ксенофонту в вину его дружбу с Киром, — известно было, что Кир ревностно содействовал лакедемонянам в их войне против аѳинян, — советовал Ксенофонту отправиться (6) в Дельфы и спросить бога об этом путешествии. Ксенофонт отправился и спросил Аполлона таким образом: какому богу он должен приносит жертвы и молиться, чтобы со славою и с пользою совершит задуманное путешествие и возвратиться благополучно. Аполлон вещал: тем богам, которым (в подобных случаях) следует приносить жертвы. Возвратившись (7) назад, Ксенофонт рассказал этот ответ Сократу. Выслушав, Сократ начал упрекать его, зачем он сперва не спросил, лучше ли отправиться или оставаться дома, между тем как он, уже задумав идти, спрашивал, как лучше совершить путешествие. «Но если ты уже так спросил, сказал Сократ, то остается делать то, что указал бог». И так Ксенофонт принес жертвы тем богам, на (8) которых указал бог, и выехал. В Сардах он застал Проксена и Кира, уже готовых выступить в поход и был представлен Киру. Когда Проксен стад настаивать, чтобы (9) он остался, Кир присоединил и свои просьбы, и говорил, что лишь только окончится поход, он тотчас же отпустит Ксенофонта; а поход, говорили, против писидов.
(10) Таким образом Ксенофонт выступил в поход без обмана со стороны Проксена, потому что последний не знал, что это поход против царя, да и никто из эллинов не знал этого, кроме Клеарха; и только когда пришли в Киликию, всем стало очевидно, что это поход против царя. Многие, хотя и боялись этого пути и даже не желали, но пошли с Киром: совестно было перед товарищами и перед Киром. В числе их был и Ксенофонт. Когда настало (11) это затруднительное положение, он вместе с прочими скорбел и не мог заснуть, и лишь только вздремнул, видел сон. Ему снилось, будто ударил гром, и молния упала на его отцовский дом, который от этого весь засиял. (12) В испуге, он тотчас же проснулся, и с одной стороны находил этот сон хорошим, т. е., находясь в затруднительном и опасном положении, он, очевидно, видит свет от Зевса; с другой стороны, он боялся: свет, очевидно, происходит от Зевса царя, и со всех сторон, очевидно, блистал огонь, для того, чтобы не было возможности выйти из страны царя, и чтобы со всех сторон получать (13) противодействия в разного рода препятствиях. Но что значит видеть подобный сон, можно заключить из событий, последовавших за этим сном; а события эти были следующие.
Как только он проснулся, у него тотчас же явился вопрос: «Зачем я лежу? ночь оканчивается, а с наступлением дня наверное придут неприятели. Если мы отдадимся царю, что помешает нам испытать все самые тяжкие муки и умереть, подвергнувшись самым страшным унижениям и (14) наказаниям? а чтобы отразить врага, никто не принимает мер и не думает об этом; мало того, мы спим, как будто мы в самом деле имеем возможность наслаждаться покоем. Неужели же я должен ожидать стратега для исполнения этого дела? и из какого государства? какого ожидаю возраста для себя? не стану же я старше, если сегодня (15) отдамся неприятелям». Он встал и прежде всего созвал лохагов Проксена. Когда они собрались, он им сказал:
«Лохаги! В виду такого положения, в каком мы находимся, я не могу ни спать, — вероятно и вы также, — ни (16) даже лежать. Враги, очевидно, не прежде открыли против нас войну, как нашли, что у них все хорошо приготовлено; между тем из нас решительно никто не заботится, (17) чтобы нам с честью вступить в бой. Если же мы не порадеем о себе и отдадимся царю, то что нас ждет? Чего нам ожидать от такого человека, который своему родному брату, даже после его смерти, отрезал голову и руку и распял на кресте? — Нам, у которых защитника никакого, и которые пошли на него войной, чтобы сделать из царя (18) рабом, а, пожалуй, и убить? Не решится ли он на все, чтобы наказать нас беспощаднейше и всякому внушить страх воевать когда либо против него?
(19) «Разумеется, мы должны все сделать, чтобы только не попасться ему в руки. Пока продолжался мир, я с своей стороны никогда не переставал жалеть о нашем положении и завидовать царю и его войску, когда обращал свой взгляд на то, какой они обширной и богатой владеют страной, каким неистощимым продовольствием, сколько у них слуг, сколько скота, денег, нарядов; тогда как, рассуждая о (20) положении наших солдат, что из всех этих благ им ничего не достается, разве купить, а за что купить, я видел, что не многие имеют; достать же другим способом, не за деньги, нас удерживали клятвы, — соображая все это, нередко я видел, что для нас более опасностей в мире, чем теперь в войне. В настоящее время, когда они (21) положили конец миру, мне кажется, положен конец и их хвастливости и нашей зависти. Теперь эти блага составляют предмет награды для того, кто из нас окажется выше, а судьями — боги, которые, конечно, будут за нами: эти (22) люди оскорбили их своим клятвопреступлением, тогда как мы, хотя и видели перед собою много благ, но твердо удерживались от них из–за клятв перед богами; так что, по моему мнению, мы можем идти на состязание далеко с большей уверенностью, чем они.
(23) «Дальше, и наше тело гораздо более, чем их, способно переносить и зной, и холод, и труды; и чувства наши, благодарение богам, тоже возвышеннее; между тем эти люди, если только боги даруют нам как и прежде победу, скорее нас могут получить и раны и смерть. Но, быть может; (24) и другие разделяют те же мысли; в таком случае, ради богов, не будем ждать, чтобы другие пришли возбуждать нас к славным подвигам. Сами начнем воодушевлять других к отваге. Окажитесь лучшими лохагами и достойными стратегами. (25) Если вам угодно взяться за это, я охотно следую за вами; если же вы мне поручите быть предводителем, я не стану ссылаться на свой возраст, и даже надеюсь достаточно иметь сил для того, чтобы удалить от себя беду».
(26) Так сказал Ксенофонт. Все эти начальники, выслушав его слова, предложили ему быть предводителем, исключая некоего Аполлонида, говорившего с беотийским выговором. Этот человек сказал, что пустяки болтает тот, кто утверждает, что иначе можно достигнуть спасения, чем полной покорностью царю; и тут же начал указывать на (27) безвыходное их положение. Но Ксенофонт прервал его и сказал: «Удивительнейший человек! Ты видишь и не понимаешь; слышишь и не чувствуешь. Ведь, ты был совершенно в одинаковых с ними обстоятельствах, когда царь, после смерти Кира, возгордившись этим, присылал с требованием выдачи оружия. (28) И когда мы не выдали, а с оружием в руках выступили и стали около него лагерем, чего только он не делал, пока не достиг заключения мира? Он и послов присылал, и просил мира, и предлагал (29) продовольствие. Когда же стратеги и лохаги, как ты теперь предлагаешь, пошли к нему для переговоров, безоружные, полагаясь на заключенный мир, то не остаются ли эти страдальцы, избитые, истерзанные, опозоренные, даже вне возможности умереть, хотя без всякого сомнения, и очень этого желающие? И ты, зная все это, утверждаешь, что предлагающие постоять за себя пустяки болтают, и предлагаешь идти вторично и просить пощады? эллины, я предлагаю этого (30) человека даже не допускать к общим нашим делам, а сняв с него звание лохага и, навалив обозных. вещей, иметь с ним дело, как с носильщиком: он позорит и свою родину, и всю Элладу, когда, будучи эллином, имеет такой образ мыслей».
(31) На это стимфалиед Агасия заметил: «Да ему нет никакого дела ни до Беотии, ни до всей Эллады, так как я заметил, что у него, как у лидийца, проколоты оба уха».
(32) Так и сделали, его прогнали, а остальные пошли по рядам, и где оказывался на лицо стратег, звали стратега, а где его не было — помощника; где же на лицо был только лохаг — лохага. Когда все собрались и уселись на (33) аванпостах, оказалось собравшихся стратегов и лохагов около ста. Это было почти в полночь. Тогда Иероним, из (34) Елиды, старший из лохагов Проксена, начал говорить следующее: «Стратеги и лохаги! мы, видя настоящее положение, решились сами собраться и вас пригласить, чтобы придумать, если можно, какой либо выход. Так повтори, Ксенофонт, то, что ты нам сказал». Ксенофонт сказал следующее:
(35) «Все мы, конечно, знаем, что царь с Тиссаферном, кого могли, схватили; а против остальных, без всякого сомнения, готовят засаду, чтобы, если можно, погубить; мы же, по крайней мере я так думаю, должны все сделать, чтобы не подпасть под власть варварам, а скорее наоборот, чтобы они, если можно, подпали под нашу власть. (36) И знайте, что в таком числе, как теперь, вы держите в своих руках ото средство: потому что все эти воины смотрят на вас, и, если увидят вас малодушными, то и сами сделаются трусами; если же вы сами окажетесь готовыми идти на врага и других воодушевите, то знайте, что (37) они пойдут за вами и будут стараться подражать. Само собою разумеется, что вам следует в известном отношении стоять выше их: вы стратеги, вы таксиархи и лохаги. Во время мира вы пользовались большим жалованьем и положением; так и теперь, когда открывается война, вам же следует постараться быть выше толпы и предупреждать их своими заботами, а если понадобится и лишениями.
(38) «Теперь, прежде всего, я полагаю, вы принесете большую пользу войскам, если позаботитесь, чтобы как можно скорее были поставлены стратеги и лохаги на место погибших: без начальников, говоря вообще, не может быть ничего хорошего и полезного нигде, а в военное время тем более. И я могу сказать, что порядок спасает, между тем (39) как расстройство погубило уже многих. Затем, когда вы изберете, сколько следует, начальников, то, я думаю, вы поступите совершенно кстати, если соберете всех солдат и (40) возбудите в них мужество. Сегодня, быть может, вы и сами заметили, как они неохотно шли в лагерь, и как неохотно шли в караулы. Так что, при таком их настроении, я даже не знаю, к чему они могут быть (41) пригодны, если их потребовать ночью или днем. Если же так направить их мысли, чтобы они думали не только о том, что им угрожает, но и о том, что они совершат, (42) то они будут гораздо бодрее. Вам известно, что не численность доставляет на войне победу, и не сила, но кто с помощью богов идет на врага с более мужественной душой, того, в большинстве случаев, не выдерживают противники. Имею я в виду, товарищи, и то еще, что люди, (43) которые молятся на войне остаться в живых, по большей части гибнут жалко и позорно; но кто признает смерть общим и неизбежным уделом человека, и борется только за славную смерть, таковых мы видим как то гораздо чаще достигающими старости и до конца жизни благоденствующими. В настоящее время и мы должны помнить это, (44) потому что находимся в подобном положении, быть храбрыми и других возбуждать в этому».
(45) Этими словами он заключил. После него Хирисоф сказал: «Ксенофонт, прежде я знал тебя лишь на столько, на сколько слышал, что ты аѳинянин, но теперь я благодарю тебя за твои речи и действия, и желал бы, чтобы подобных людей было побольше: тогда счастье было бы общим достоянием. А пока, эллины — продолжал (46) Хирисоф — не будем медлить; расходитесь и выбирайте кому нужно начальников, а после выборов приходите в середину лагеря и ведите избранных. Тогда мы соберем всех воинов. Пусть явится также глашатай Толмид».
(47) Тотчас же после этих слов он пошел, чтобы не медлить, и исполнить что следует. Тогда избраны были начальники: вместо Клеарха Тимасион из Дардана, вместо Сократа Ксанфикл ахеянин, вместо Агии Клеанор из Орхомена, вместо Менона Филесий ахеянин и вместо Проксена Ксенофонт аѳинянин.
Глава II
Сбор солдат и речи Хирисофа и Клеанора. Речь Ксенофонта к солдатам и предложенные им меры.
Когда. кончились выборы, почти что рассвело. Начальники сошлись в середину лагеря и решили поставить караулы и созвать воинов. Когда все собрались, сперва выступил (2) лакедемонянин Хирисоф и сказал так: «Мужи–воины. Тяжело нам теперь, когда мы лишились таких героев стратегов, лохагов и воинов; сверх того нам изменило и (3) войско Ариэя, бывшее нам союзное. Не смотря на это, мы должны выйти из этого опасного положения доблестными мужами и не падать духом, а постараться, по возможности, со славной победой остаться невредимыми; если же нельзя этого сделать, умрем со славой и ни в каком случае не отдадимся живыми в руки неприятелям: потому что, как я вижу, нас ожидает то, что пусть уже боги пошлют нашим врагам».
(4) После него выступил Клеанор, из Орхомена, и сказал: «Да, эллины, вы видите клятвопреступничество и безбожие царя; видите и вероломство Тиссаферна, который, заявляя, что он сосед Эллады и считает для себя выше всего доставить нас в Элладу, сам же поклялся перед нами, сам же дал нам правую руку, и сам же обманул нас и схватил стратегов. Он не посовестился даже перед Зевсом странноприимцем, и, угощая Клеарха, этим (5) самым обманул наших товарищей и погубил. Затем, Ариэй, которого мы готовы были поставить царем, которому мы дали и сами от него получили клятву — не изменять друг другу, и тот, не боясь богов и не стыдясь перед умершим Киром, человек особенно уважаемый Киром при его жизни, теперь тоже перешел к его заклятым врагам и старается вредить его друзьям. Пусть же им (6) воздадут боги; мы же, зная это, не поддадимся более их обману; мы сразимся как можно доблестнее и будем ожидать того, что богам угодно»:
(7) Тогда выступает Ксенофонт, одевшись на войну с возможным блеском, так как он рассуждал, что если боги даруют победу, победе приличен блестящий наряд; если же придется умереть, то естественно считать себя достойным самого красивого наряда и в нем встречать смерть. Он начал говорить так: «Клеанор говорит о (8) клятвопреступлении и вероломстве варваров. Думаю, что и вам самим это достаточно известно. Следовательно, если мы, зная, какая участь постигла стратегов, отдавшихся им по доверию, при этом постановим иметь с ними дело но прежнему мирным путем, то нам придется совершенно пасть духом. Но если мы решимся с оружием в руках отплатить им за то, что они нам наделали, и в будущем иметь с ними дело только путем войны, то, при помощи богов, у нас есть много и при том основательных надежд на спасение».
(9) Когда он это говорил, 'кто то чихнул, и все воины единодушно прославили бога. Ксенофонт сказал: «Эллины, так как при нашем совещании о спасении нам указано благоприятное предзнаменование от Зевса спасителя, то я предлагаю дать обет, как только придем в дружественную страну, — принести этому богу благодарственную жертву, и, по возможности, другим богам. Кто согласен с этим, пусть поднимет руку». Подняли все. Дали обет и запели пэан.
(10) Когда так счастливо окончилось священное дело, Ксенофонт продолжал: «Я уже заметил, что у нас есть много и при том основательных надежд на спасение. Во первых, мы строго держимся клятв пред богами, тогда как неприятели поступили клятвопреступно и нарушили договоры и клятвы. Если это так, то очевидно боги за нами и против врагов, те боги, которые из великого могут сейчас же сделать малое, и малое, в случае беды, легко спасут, если (11) только это им угодно. Во вторых, я напомню вам об опасностях ваших же предков, чтобы вы знали и то, что нам следует быть храбрыми, и что с помощью богов храбрые выходят даже из вполне безвыходного положения. Когда нахлынули несметные войска персов и других народов, чтобы уничтожить Аѳины, аѳиняне, решившись (12) противостать, победили их, и давши обет пред Артемидой столько принести ей коз, сколько убьют врагов, они, так как не могли достаточно набрать коз, постановили ежегодно приносить по 500, и совершают это до сих пор.
(13) «Дальше, когда вслед за этим Ксеркс собрал бесчисленные полчища и пошел на Элладу, то и тогда ваши предки победили их предков и на море, и на суше. Памятниками этой победы можно видеть трофеи, но величайшее свидетельство — свобода тех государств, где вы родились и выросли, потому что вы не преклоняетесь ни перед каким правителем, а только перед богами. Вот от (14) каковых вы происходите предков. Конечно, я говорю это не в том смысле, будто вы их срамите: не много дней прошло, как вы же, выступив против них, потомков этих персов, с помощью богов победили, хотя их было во много раз больше, чем вас. Мало того, вы тогда выказали (15) мужество за царство Кира, но теперь, когда идет борьба за вашу жизнь, вам тем более следует быть мужественными и готовыми на бой. (Кроме того теперь вы можете быть и (16) смелее перед неприятелем: тогда вы не знали их, и не смотря на то, что видели перед собой несметное количество, все таки решились пойти на них с мужеством отцов; но теперь, когда вы по опыту знаете, что они даже в далеко превышающем вас числе готовы не устоять перед вами, чего вам бояться?
(17) «Не думайте также, что вам оттого хуже, что служившие у Кира прежде стоили за нас, а теперь изменили: это еще большие трусы, чем те, которых мы победили; по крайней мере они оставили нас и бежали к этим. Но того, кто готов обратиться в бегство, лучше уже видеть на стороне неприятеля, чем в наших рядах. Затем, если кто из (18) вас падает духом, оттого что у нас нет всадников, а у неприятеля их много, то вы должны помнить, что тысяча всадников не что иное, как тысяча людей; и в сражении никто никогда не умер от того, что его укусил конь или лягнул: люди делают то, что бывает в сражении. (19) И разве мы не находимся в положении более прочном, чем всадники? Они сидят на лошадях и боятся не только нас, но и падения, тогда как мы, стоя на земле, будем бить их при стычке гораздо безопаснее, и гораздо скорее достигнем, чего нужно. Одно только преимущество за всадниками: они могут бежать безопаснее, чем мы.
(20) «Если вы теперь смелы на бой, но скорбите о том, что Тиссаферн не будет вести вас и что царь не будет доставлять продовольствия, то посудите сами, лучше ли иметь проводником Тиссаферна, который оказался изменником, или же таких людей, которым мы прикажем вести нас, и которые будут знать, что, рискнув каким нибудь проступком в отношении нас, они рискуют собственною головою, (21) собственным существованием. Посудите также, лучше ли покупать продовольствие там, где они нам указывают, и притом малую меру за большие деньги, часто даже не имея последних, или же, в случае победы, брать самим, (22) пользуясь такой мерой, какая кому нравится. Если вы согласны, что так лучше, но считаете реки непреодолимым препятствием, и по переходе ожидаете больших обманов, то посмотрите, не сделали–ль варвары и здесь величайшей ошибки. Все те реки, которые непроходимы вдали от верховьев, если подойти к верховьям, оказываются настолько проходимыми, что вода не достает даже до колен.
(23) «Если же и реки не пропустят, и проводника у нас не окажется никакого, все таки отчаиваться не следует. Мы внаем что мисийцы, которых мы не можем считать выше нас по храбрости, даже при нерасположении к ним царя много имеют городов в его стране и притом больших и богатых. Точно также и писиды. Мы сами видели, (24) что и ликаоны, заняв укрепленные места по низменности, опустошают страну царя. Я даже думаю, что нам следует не то, чтобы явно торопиться домой, а делать приготовления, как будто будем жить где нибудь здесь. Я уверен, что царь много дал бы проводников мисийцам, много дал бы и заложников безобманного их выселения; мало того, он даже расчистил бы им дороги для четырехконных повозок, только бы они согласились удалиться. И я полагаю, что он и с нами сделает это, если только увидит, что мы расположились тут остаться. Только я (25) боюсь, чтобы мы, раз испробовав жизни в лени, в наслаждении достатком и в обществе высоких и красивых мидянок да персиянок, боюсь, говорю, чтобы мы, подобно лотофагам, не забыли о возвращении домой. Я думаю, что (26) от нас требует долг и справедливость прежде всего стараться прибыть в Элладу, к своим родным, и доказать эллинам, что они по собственной вине бедствуют, тогда как у них есть возможность выслать сюда своих безземельных соотечественников и видеть их в благополучии. Но, эллины, все эти блага очевидно принадлежат победителям! ,
(27) «Теперь следует говорить о том, как нам безопаснее совершать свой путь, а в случае сражения, как лучше сражаться. Прежде всего я предлагаю сжечь находящиеся у нас телеги, чтобы нас не стеснял обоз, и чтобы нам идти так, как будет удобнее для войска; за тем сжечь палатки: перевозка их тоже представляет затруднения, между тем как они нисколько не пособляют ни в сражении, ни в доставлении продовольствия. Бросить также лишнее (28) и из прочей утвари, за исключением лишь того, что для войны, для пищи и для питья, чтобы таким образом у нас было возможно больше людей под оружием и возможно меньше под обозом, потому что вы сами знаете, что у побежденных ничто из этого не остается; если же мы будем победителями, то мы неприятелей будем считать своими (29) носильщиками. Остается еще сказать о том, что я считаю особенно важным. Вы видите, что враги решились пойти на нас войною, не прежде чем схватив наших стратегов; они думали, что, пока у нас есть начальники и мы им повинуемся, мы можем иметь перевес на войне, и, схватив их, ждали нашей гибели от анархии и отсутствия (30) дисциплины. Следовательно, новые начальствующие должны быть гораздо внимательнее, чем прежние, а подчиненные должны быть еще более послушны и покорны, чем прежде. (31) И если вы, на случай ослушания, постановите, чтобы всякий из вас вместе с начальником наказывал виновного, то неприятели будут слишком обмануты. Они с того же дня увидят, вместо одного Клеарха, тысячу, которые ни кому (32) не допустят быть небрежным. Но пора взяться за дело, быть может сейчас же покажется неприятель. Кто из вас находит, что так хорошо, пусть сейчас же старается привести это в исполнение; если же кто находит что нибудь лучше этого, то, хотя бы он был простой воин, пусть смело предлагает: все мы заботимся об общем спасении».
(33) После этого Хирисоф сказал: «Если нужно еще что либо, кроме того о чем говорит Ксенофонт, то это можно будет сделать и после, но, относительно сказанного, я предлагаю немедленно же одобрить это; и кто с этим согласен, (34) пусть протянет руку». Все протянули. Ксенофонт выступил снова и сказал: «Эллины, выслушайте еще предложение. Очевидно, мы будем идти туда, откуда будем доставать продовольствие. Мне известно, что не дальше двадцати стадий есть хорошие деревни. По этому нет ничего удивительного, (35) если неприятели, подобно боязливым собакам, которые гонятся за проходящими и кусают, но бегут, если за ними погнаться, неудивительно говорю, если и они последуют за нашим отступлением. Быть может, было бы безопаснее (36) идти, образовав из гоплитов четырехугольник, чтобы обоз и все, кто не принадлежат к строевому войску, были в безопасности. Если бы теперь же назначить, кому командовать четырехугольником и быть во фронте, кому на фланге и кому в арьергарде, то, в случае приближения неприятеля, нам не надо будет совещаться, и мы сразу будем иметь назначенных начальников. Если кто знает что нибудь (37) лучшее, пусть будет иначе, в противном случае, пусть командует Хирисоф, тем более, что он и лакедемонянин; за каждым из флангов пусть смотрят два старшие стратега, а в арьергарде пока будем находиться мы младшие: я и Тимасион. В последствии, испытав на опыте этот (38) порядок, мы подумаем, что в каждом разе окажется наилучим. Если кто знает что либо лучшее, пусть скажет».
Но так как никого не возражал, то он сказал: «кто согласен с этим, пусть протянет руку». Так и порешили. «Следовательно», сказал Ксенофонт, «теперь нужно разойтись и делать то, что мы порешили. Теперь кто из вас желает видеть своих родных, пусть думает о том, чтобы быть храбрым, потому что иначе достигнуть этого нельзя; кто желает жить, пусть старается быть победителем, потому что победителям свойственно убивать, а побежденным умирать; а кто желает наживы, пусть старается одержать верх, потому что победителю свойственно и свое удерживать и забирать принадлежащее побежденному».
Глава III
Прибытие Митридата. Переход через р. Запат. Ночлег в деревнях и набор всадников.
Когда это было высказано, эллины поднялись и разошлись, и начали жечь телеги и палатки. Лишнее дарили друг другу, кто в чем нуждался, остальное бросали в огонь. Окончив это, принялись завтракать. Во время завтрака прибыл Митридат с 30 всадниками и, подозвав стратегов на (2) расстояние голоса, сказал: «Эллины, как вы знаете, я был верен Киру, а теперь вам предан. Мне оставаться здесь очень опасно, и если бы я видел с вашей стороны какой либо спасительный совет, я перешел бы к вам со своими служащими. Скажите же мне, как другу, как человеку преданному и желающему вместе се вами совершать поход (3) какие ваши намерения». Посоветовавшись, стратеги решили ответить следующее (говорил Хирисоф): «наши намерения таковы: если нас будут пускать домой, проходить через страну как можно безвреднее; если же будут мешать нашему пути, бороться с такими людьми насколько возможно мужественнее».
(4) В ответ на это Митридат старался доказать, что немыслимо спастись при противодействии царя. Тут–то и догадались, что он был подослан, тем более, что для наблюдения при нем был один из доверенных Тиссаферна. Вследствие этого стратеги за лучшее признали постановить (5) решение вести войну без переговоров все время, пока будут находиться в неприятельской стране. Кроме того варвары, приближаясь, подкупали солдат, и даже подкупили одного лохага Никарха, из Аркадии, который и ушел ночью с 20 человеками.
(6) Затем, после завтрака и после перехода через реку Запат они шли в строю, с обозом и прислугой в середине. Не успели они далеко пройти, как снова показался Митридат со всадниками, числом до 200 человек, со стрелками и с пращниками до 400 человек, чрезвычайно легкими и проворными. Он подходил к эллинам будто с (7) дружелюбными намерениями, но когда уже был на близком расстоянии, вдруг одни из его отряда, всадники и пешие начали бросать стрелы, другие стрелять из пращей, и наносили раны. Арьергард эллинов сильно страдал, но не мог с своей стороны ничего сделать, потому что критяне стреляли короче персов, и кроме того, как легковооруженные, они были под прикрытием гоплитов. Акоитисты тоже бросали дротиками не так далеко, чтобы можно было достать пращников. Вследствие этого Ксенофонт решился преследовать. (8) Тогда бывшие у него в арьергарде гоплиты и пелтасты начали преследование, но не настигли ни одного неприятеля: потому что у эллинов не было всадников, да и пешие не (9) могли на близком расстоянии догнать пеших, бежавших вдали, а преследовать далеко от остального войска нельзя (10) было, между тем как варварские всадники даже набегу наносили раны, стреляя с лошадей в тех, кто был за ними. Кроме того, на сколько эллины удалялись в преследовании, настолько же им нужно было возвращаться и (11) отбиваться; так что за весь этот день они прошли не более 25 стадий, и в сумерки подошли к деревням.
(12) Здесь снова напало малодушие. Хирисоф и старшие стратеги упрекали Ксенофонта, зачем он преследовал вдали от фаланги, сам повергаясь опасности и не имея никакой (13) возможности нанести вред неприятелям. Ксенофонт, выслушав, сказал, что они упрекают совершенно справедливо и что само дело служит этому доказательством. «Но я, сказал он, принужден был преследовать, так как я видел, что при остановке вы испытываете вред, не имея возможности дать отпор; а так как мы преследовали, то вы правы, потому что мы не могли нанести никакого вреда (14) неприятелям, и возвращались с большим уроном. Еще благодарение богам, что они пришли не с многочисленным войском, а только с небольшим отрядом, так что навредили нам не много, и указали в чем у нас нужда. (15) Теперь неприятели стреляют и бросают из пращ на таком расстоянии, что не могут их достать ни критяне, ни бросающие дротики из руки; если же за ними погнаться, то преследовать на далеком от войска расстоянии нельзя, а на небольшом даже и скорый пеший не может нагнать пешего (16) на расстоянии выстрела. Следовательно, если мы думаем остановить их, так чтобы они не в состоянии были вредить нам в путешествии, то нам нужно как можно скорее пращников и всадников. Я слышал, что в нашем войске есть родосцы, из которых, говорят, многие умеют стрелять из пращей, и что их пращи достигают вдвое дальше, чем пращи персидские: последние достигают не далеко, (17) потому что стреляют из них камнями в обхват рукой, между тем как родосцы умеют владеть и свинцовыми пулями. И так, если мы найдем таких, которые имеют (18) пращи, и будем выдавать им плату, а желающим сучить новые пращи назначим особую плату, и желающим поступить в ряды пращников придумаем особую какую либо льготу, — то, быть может, окажутся такие, которые будут в состоянии нам помочь. Затем, известно, что в нашем войске есть лошади: одни принадлежат мне, другие остались после Клеарха; есть и много других набранных, под обозом. Если мы сделаем между ними выбор и к обозу приставим собственно обозных животных, а лошадей приспособим к верховой езде, то быть может, и они нанесут известный вред бегущему неприятелю». Так и порешили. В туже ночь оказалось до 200 пращников, а лошадей и всадников на следующий день набрали до 50, и им были доставлены кожаные нагрудники и панцири, а начальником конницы был поставлен аѳинянин, Ликий Полистратович.
Глава ΙV
Стычки с Митридатом. Дальнейшее отступление через Ларису и Меспилы. Прибытие Тиссаферна. Новое распределение войска. Дальнейший путь по горам и прибытие в деревни.
Простояв этот день, на следующий эллины выступили пораньше, потому что нужно было пройти ущелье, при переходе через которое боялись нападения неприятелей. (2) Во время их перехода снова показался Митридат уже с 1000 всадников и со стрелками и пращниками до 4000. Столько он просил у Тиссаферна и получил при обещании, что с этим числом предаст ему эллинов, которых не считал особенно опасными, так как в предшествовавшей стычке сам не испытал никакого вреда, а нанес, по его соображениям, (3) много. Когда эллины на своем пути отстояли от ущелья приблизительно на 8 стадий, начал проходить и Митридат со своим войском. Между тем, предварительно было объявлено, кто из гоплитов и пелтастов должен был делать преследование; всадникам тоже было сказано нападать смело, потому что за ними готово будет последовать достаточно войска. (4) Когда Митридат начал было обходить эллинов и уже долетали пращи и стрелы, трубач дал сигнал трубой, и тотчас побежали кому куда было приказано; всадники тоже помчались. (5) И вот неприятель не устоял и бежал. В этом преследовании у варваров много погибло пеших, а из всадников было взято в плен в ущелье человек 18. Убитых эллины, по собственному побуждению, изувечили, чтобы внушить больший ужас неприятелям.
(6) Неприятели, после такого исхода, ушли, а эллины в этот день безопасно продолжали идти и прибыли к реке Тигру. (7) Здесь был большой, но безлюдный город, по имени, Лариса. В древности жили в нем мидяне. Ширина его стены 25 футов, вышина 100, в окружности 2 парасанга. Она была выстроена из жженого кирпича, на каменном фундаменте вышиной 20 футов. (8) Когда персы отняли власть у мидян, персидский царь осаждал этот город и никаким образом не мог взять. Но солнце, закрывшись облаками, до тех пор не показывалось, пока жители не оставили город, и таким образом он был взят. (9) При этом городе была каменная пирамида, шириной в 1 плеѳр, вышиной в 2. На ней было много варваров, бежавших из ближайших деревень.
(10) Отсюда шли 1 переход — 6 парасанг, до большого необитаемого укрепления, лежавшего при городе, которому имя было Меспилы. Когда–то в нем обитали мидяне. Фундамент стены был из гладкого раковистого камня, шириною 50 футов и вышиною тоже 50. На этом фундаменте (11) была возведена каменная стена, шириной в 50 футов, вышиной в 100; в окружности 6 парасанг. Сюда, говорят, бежала жена индийского царя, когда мидяне были лишены власти персами. Царь персидский, осаждая этот город, не (12) мог взять его ни продолжительной осадой; ни силой. Но Зевс громом поразил жителей, и таким образом город был взят.
(13) Отсюда прошли 1 переход — 4 парасанга. На этом переходе показался Тиссаферн. Он прибыл с своими всадниками и с войском Оронта, имевшего в замужестве дочь царя, и с теми варварами, с которыми выступил Кир, а также с теми, с которыми шел на помощь царю брат царя, а кроме того Тиссаферн шел еще с теми войсками, которые дал ему царь, так что оказалось бесчисленное войско. Подойдя на близкое расстояние и расстояние. некоторые отряды (14) позади, некоторые по флангам, он не решался нападать и не желал подвергаться опасности, а приказал стрелять из пращей и луков. (15) Но когда выступили родосцы и начали стрелять из своих пращей, а скиѳские стрелки из луков, и всякий в кого нибудь попал, — да хотя бы и желал, это не легко было, — Тиссаферн начал быстро удаляться, чтобы стать вне выстрела. Остальные отряды тоже начали отступление. (16) Весь этот день эллины продолжали идти, а варвары следовали за ними. Варвары уже не наносили вреда в перестрелке, потому что родосцы своими пращами достигали дальше (17) персидских пращников и большей части стрелков. Но и персидские луки большие, так что их стрелы подбирали и они были полезны для критян; последние постоянно пользовались неприятельскими стрелами и упражнялись в далекой стрельбе, пуская их вверх. Кроме того по деревням находили много тетивы и свинцу, что пригодилось для пращ.
(18) В этот день эллины расположились лагерем в первых попавшихся деревнях. Потерпевши убыток в бывшей перестрелке, варвары удалились. Следующий день эллины простояли и запаслись продовольствием, потому что в деревнях хлеба было много, и в следующий за тем день пошли по низменности, а за ними, перестреливаясь, следовал Тиссаферн. (19) Тогда эллины пришли к заключению, что, при следовании за ними неприятеля, равносторонний четырехугольник представляет неудобный строй: потому что если стягивать бока четырехугольника, — потому ли что дорога узкая или потому что требуют этого горы или мосты, — гоплиты непременно вытесняются из рядов и движенье для них затруднительно, при чем их теснят и они приходят в расстройство, а вне строя они конечно оказывались бесполезны. (20) С другой стороны, когда приходится развертывать фланги, то прежде вытесненные само собою отрываются, и остается пустая середина между флангами, а при следовании неприятеля те, которым пришлось быть в таком положении, надают духом. Кроме того, когда надо было переходить мост или другой переход, всякий торопился, стараясь перейти первым, а это было очень удобно неприятелю для нападения.
(21) Заметив это, стратеги образовали шесть лохов по 100 человек; поставили над ними лохагов, а других сделали пятидесятниками и эномотархами. На пути, когда стягивались фланги, лохи оставались позади, так что не стесняли флангов, и затем шли отдельно от флангов. Когда же бока (22) четырехугольника раздвигались, то лохи, если пространство было узкое, наполняли середину по лохам; если шире — по пентикостиям; если совсем широко — по эномотиям; так что середина всегда наполнялась. Если же приходилось (23) переходить через какой либо проход или через мост, они не путались, и лохаги проходили в порядке; и если оказывалась надобность в какой либо части фаланги, лохи были готовы. В этом порядке они прошли 4 перехода.
(24) Когда проходили пятый переход, увидели какой–то дворец и кругом много деревень. Дорога к этой местности вела по крутым холмам, прилегавшим к той горе, на которой стояла деревня с дворцом. эллины, естественно, с радостью увидели холмы, потому что неприятели были всадники. Но когда они, спускаясь по низменности, начали (25) подниматься на первый холм и затем спускаться, чтобы взойти на следующий, на них напали варвары, и с высот начали бросать камни, стрелы и пращи, понуждаемые даже кнутами. Они многих ранили, опрокинули эллинских (26) легковооруженных и оттеснили к гоплитам; так что весь этот день и пращники и стрелки, как находившиеся при самом (27) войске, были совершенно бесполезны. Когда же теснимые эллины принимались нападать, то гоплитам трудно было (28) подниматься на холм, а неприятели быстро уходили, а когда возвращались к остальному войску, испытывали тоже самое. На втором холме повторилось тоже, так что на третьем холме решились не трогать воинов, пока не вывели на холм (29) пелтастов из правого крыла. Как только пелтасты очутились над преследовавшим неприятелем, последний уже не нападал на сходивших с холмов эллинов, из боязни чтобы не быть отрезанным и не подвергнуться нападению с (30) обеих сторон. Таким образом они шли до конца дня: одни дорогой по холмам, другие шли рядом с ними. Прибыли в деревни и назначили восемь врачей, потому что много было раненых.
(31) Здесь пробыли три дня как потому, что были раненые, так и потому, что здесь много было продовольствия: мука, вино, много ячменя, заготовленного для лошадей. Все это было собрано для сатрапа этой страны. На четвертый день (32) сошли в низменность. Так как настигал Тиссаферн, то горький опыт научил их останавливаться, как только увидят деревни, и не идти отбиваясь, тем более, что много было неспособных к сражению: раненых, несших раненых (33) и взявших на себя оружие последних. Когда эллины остановились и варвары, подойдя к деревне, начали перестрелку, за эллинами был полный перевес, потому что совсем иное дело было защищаться, выступая из–за прикрытия, чем идти и отбиваться от нападающего неприятеля.
(34) Когда наступили сумерки, варварам пора было удалиться, так как варвары из боязни, чтобы ночью не напали на них эллины, никогда не ставали лагерем ближе к эллинскому войску, чем на 60 стадий. Войско персидское представляет (35) ночью плохой порядок. Лошади у них привязываются и большею частью спутываются, чтобы на свободе не убежали; и в случае тревоги, перс должен своего коня оседлать, должен взнуздать, надеть панцирь и садиться. Все это ночью и во время тревоги затруднительно. Вот почему они останавливались подальше от эллинов. Когда эллины увидели, (36) что варвары готовы уйти и уже отдают приказания, дали сигнал собираться, так что неприятели слышали и некоторое время не решались идти, но когда стало поздно, ушли, потому что им казалось неудобным ночью идти и возвращаться в лагерь. Видя, что варвары действительно (37) уходят, эллины и сами, сняв лагерь, выступили и прошли около 60 стадий. Вследствие чего образовалось такое расстояние между войсками, что и на следующий день и на третий неприятеля не было видно.
Но на четвертый день варвары ночью зашли вперед и заняли выше лежащую местность, именно вершину горы, под которой был спуск в долину. Когда Хирисоф увидел, (38) что эта вершина занята, вызвал Ксенофонта из арьергарда и приказал ему с пелтастами идти вперед. Но Ксенофонт (39) не повел пелтастов: он заметил, что показался Тиссаферн со всеми войсками. Подъехав сам, он спросил: «Зачем ты меня звал?» — Тот отвечал: «Ты сам можешь видеть: занят холм над спуском, и если мы их не перебьем, для нас нет возможности пройти. Но отчего ты (40) и не привел пелтастов?» — Ксенофонт говорил, что, в виду неприятеля, он нет возможным оставить последние ряды без прикрытия. «Но действительно, сказал Ксенофонт, пора подумать, кому бы прогнать их с холма».
(41) В это время Ксенофонт заметил, что вершина горы находится как раз над его войском и что оттуда есть всход на тот холм, где находились неприятели, и сказал: «Хирисоф, для нас было бы превосходно как можно скорее взобраться на эту вершину. Если только мы овладеем ею, то те что над дорогой не в состоянии будут удержаться. Если угодно, ты оставайся при войске, а я готов идти; если же хочешь, я останусь здесь, а ты иди на гору». — (42) «Я предоставляю тебе на выбор» сказал Хирисоф. — Ксенофонт сказав, что он младший, предпочел идти, и приказал следовать за собой людям из переднего отряда, (43) по тому что было далеко брать из самого крайнего. Хирисоф послал с ним пелтастов тоже из переднего отряда, и прибавил к ним еще из середины четырехугольника. Приказал также следовать за Ксенофонтом и тем избранным 300, которые были у него во фронте. Затем они немедленно выступили.
(44) Неприятели, бывшие на холме, как только заметили их направление на вершину горы, сами с величайшей поспешностью устремились на эту вершину. (45) Тогда последовал страшный крик и в эллинском войске, где возбуждали друг друга к храбрости, и в войске Тиссаферна, где тоже возбуждали друг друга. (46) Ксенофонт, объезжая на коне, всех ободрял: «Товарищи, говорил он, знайте, что вы теперь боретесь за Элладу, что вы боретесь за своих детей и жен; не много труда, и затем мы идем без боя».
(47) Но Сотирид из Сикиона сказал: «Только мы, Ксенофонт, не в одинаковом положении: ты на коне, а мне очень тяжело нести этот щит». На эти слова Ксенофонт, (48) соскочив с коня, выгнал Сотирида из строя и, отняв от него щит, шел как можно скорее; но на нем был еще панцирь всадника, так что он был очень стеснен. Тем не менее он командовал передним наступать и задним не отставать, хотя они шли с трудом. Все воины (49) начали бить Сотирида, бросать камнями и бранить, пока не заставили взять опять щит и идти. Ксенофонт сел на коня и, пока можно было ехать, ехал на коне, а когда нельзя было, бросил коня и спешил пешком. Таким образом эллины поспели на вершину раньше неприятелей.
Глава V
Остановка в деревнях при р. Тигре и истребление деревень пожаром. План родосца и указания пленных.
Тогда варвары повернули назад и бежали кто куда мог, а эллины заняли вершину. Войска Тиссаферна и Ариэя вернулись и пошли в одну сторону, а войска Хирисофа сошли в долину и стали лагерем в деревне, наполненной всякими благами. В этой долине при р. Тигре было много и других деревень, наполненных всякими припасами. Но когда (2) наступили сумерки, вдруг показались неприятели и начали рубить эллинов, скитавшихся по долине с добычей, так как захвачено было много скота, переправленного по сю сторону реки, а Тиссаферн с своими войсками принялся (3) жечь деревни, — вследствие чего некоторые из эллинов стали печалиться, думая, что после пожара им не откуда будет достать продовольствия. (4) В это время возвратился Хирисоф с своим отрядом, ходившим на помощь, а Ксенофонт, спустившись с холма, объезжал ряды и, встречаясь с возвращавшимися из подкрепления эллинами, говорил им: (5) «Видите, эллины, что они сами соглашаются, что эта страна наша? То, на чем они настаивали, заключая мир — не жечь страны царя, теперь сами жгут, как чужое. Но если они где бы то ни было оставят для себя продовольствие, они (6) увидят, что и мы идем туда же. Хирисоф, следовало бы послать отряд против тех, которые жгут». — «Нет, мне кажется, не надо, отвечал Хирисоф; а мы сами будем жечь; в таком случае они скорее перестанут».
(7) Когда возвратились в лагерь, все были заняты продовольствием, а стратеги и лохаги сошлись вместе. Тут представилось большое затруднение. С одной стороны стояли высочайшие горы, с другой — река на столько глубокая, что когда (8) измеряли глубину, то копья не было видно. В этом затруднении подошел один родосец и сказал: «Я готов переправить вас, эллины, даже по 4000 гоплитов, если вы доставите мне то, что мне понадобится, и в награду (9) дадите талант». Когда его спросили, что ему нужно, он отвечал: «Мне нужно 2000 мехов. Я вижу здесь много овец, коз и ослов. Если снять с них кожи и эти кожи (10) надуть, то последние представят удобную переправу. Кроме того мне понадобятся ремни, которые у вас есть для вьючных животных. Этими ремнями я буду привязывать мешки один к другому, а к каждому мешку прицеплю камень, который пойдет в воду и подобно якорю даст устойчивость мешку; проведу их через реку и привяжу на том и на другом берегу, а за тем прикрою хворостом и посыплю землей. Что вы не потонете, в этом вы сейчас же удостоверитесь. (11) Всякий кожаный мешок удержит двух человек, чтобы не потонуть; а чтобы не поскользнуться, будет удерживать хворост и земля». Выслушав эту выдумку, (12) стратеги нашли ее остроумною, но на деле неисполнимою, потому что на той стороне много было готовых помешать всадников; они первые не допустили бы сделать ничего подобного.
(13) Отсюда на следующий день эллины повернули на Вавилон к деревням не тронутым пожаром, потому что они сожгли те деревни, откуда выступили. Неприятели не преследовали их; они смотрели и, видя это, недоумевали, куда направляются эллины и какие у них предположения. Затем воины (14) занялись продовольствием, а стратеги и лохаги снова собрались. На собрании они допытывались у пленных о стране, лежащей в окружности, какова она в каждую сторону. Пленные отвечали, что дорога на полдень ведет на (15) Вавилон и Мидию, через которую они пришли; на восток — на Сузы и Екбатаны, где, говорят, царь проводит лето и весну; на запад, если перейти реку, дорога ведет в Лидию и Ионию, а дорога на север, через горы, ведет к Кардухам. Этот народ, по словам пленных, обитает по (16) горам, воинственный и не повинуется царю; что некогда даже вторгалось к ним войско царя в количестве 120 000, но никто из него не вернулся, вследствие непроходимой местности. Когда заключают договор с обитающим в долине сатрапом, тогда только и бывают у них взаимные сообщения.
(17) Выслушав это, стратеги разместили всех порознь, которые говорили, что знают дорогу в данном направлении, но не сделали им известным, куда намеревались идти. Стратеги пришли к заключению, что нужно через горы пробраться к кардухам, потому что, по словам некоторых, эллины, пройдя кардухов, приедут в Армению, над которой начальствовал Оронт, обширную, богатую область, а оттуда удобно идти, куда угодно. Вследствие этого принесли жертвы, чтобы отправиться в поход тогда, когда будет назначено, потому что боялись, чтобы проход через горы не был раньше кем либо занят. Затем объявили: после ужина всем укладываться и отдыхать, и затем следовать, когда будет приказано.