Автор: 

Янушкевич А. С.

В середине 1848 г. почти одновременно выходит в свет первая половина перевода "Одиссеи" В. А. Жуковского (песни 1-12) сразу в двух изданиях: сначала в составе "Новых стихотворений В. Жуковского" (Т. 2. СПб., 1849),[1] а затем в 8-м томе пятого издания "Стихотворений В. Жуковского" (СПб., 1849). Оба издания имели одинаковое посвящение: "Его Императорскому Высочеству Государю Великому Князю Константину Николаевичу свой труд с глубочайшим почтением посвящает В. Жуковский".
Начиная с седьмого посмертного издания сочинений Жуковского под редакцией П.А. Ефремова (СПб., 1878) посвящение по неизвестным причинам было снято, а потому вопрос о посвящении к "Одиссее" Жуковского в литературоведении и критике практически не возникал. А. Н. Веселовский ограничился лишь указанием на то, что "Жуковский доставил его (первый том "Одиссеи") вел. кн. Константину Николаевичу, которому и посвятил свой труд",[2] и ссылкой на письма Жуковского об этом. Другие исследователи творческого наследия поэта по существу игнорировали этот факт.
А между тем это посвящение представляет определенный интерес как для творческой истории перевода "Одиссеи", так и шире - для духовной биографии позднего Жуковского.
Великий князь Константин Николаевич (1827-1892), второй сын императора Николая I, приблизился к Жуковскому в 1839 г. В этом году ему исполнилось 12 лет, и Жуковскому было предложено состоять при младших князьях - Константине, Николае и Михаиле Николаевичах. К этому времени поэт официально завершил свою миссию воспитателя при наследнике Александре Николаевиче, и такое предложение, исходящее от императора, свидетельствовало о доверии к нему. Однако Жуковский деликатно отклонил это предложение, желая посвятить остальные свои годы тем занятиям, "кои единственно мне свойственны, но давно мною оставлены". Между тем в архиве поэта (Онегинское собрание ИРЛИ) сохранился доклад Жуковского о воспитании великого князя Константина Николаевича с резолюцией императора Николая I: "Совершенно согласен".[3]
По всей вероятности, Жуковский не сразу решился на отказ от предложения императора и готовился к своей новой миссии. Одним из пунктов воспитательной программы Жуковского было поручение 12-летнему великому князю "для упражнения в правильном изложении мыслей (...) каждое воскресенье написать письмо к какому-нибудь отсутствующему лицу. Когда очередь дошла до Жуковского, то его ответ понравился его высочеству и положил основу дальнейшей переписки, продолжавшейся до кончины поэта".[4] Действительно, последнее письмо к великому князю написано 24 сентября (6 октября) 1851 г., за 7 месяцев до смерти поэта, а последнее известное письмо Константина Николаевича к Жуковскому датируется 11(23) октября 1851 г.
Переписка Жуковского с великим князем Константином Николаевичем, длившаяся почти 12 лет, - любопытный документ не только человеческих отношений (великий князь подписывал свои письма: "Ваш верный друг" или "Ваш сердечный друг Константин"; Жуковский в свою очередь признавался: "я вам душою с родни"), но и важный источник для осмысления просветительства Жуковского, его эстетической позиции 1840-х годов, материал для творческой истории перевода "Одиссеи". К сожалению, известны не все ответные письма великого князя. Так, до нас не дошли его размышления о переводе "Одиссеи", которые порадовали поэта. "Вы говорите мне о моей Одиссее не одни общие фразы; вы говорите мне именно то, что я желал бы слышать от всякого, имеющего поэтическое чувство и зоркий вкус, читателя" (6, 369), - писал Жуковский 24 августа 1849 г. Но и дошедшие до нас и опубликованные 18 писем поэта и 11 писем великого князя[5] проясняют причины посвящения перевода "Одиссеи" именно Константину Николаевичу.
Своеобразной стихией жизни великого князя Константина Николаевича с детства стало море. Император Николай I предназначал сына для службы во флоте, и уже в 1831 г. (т.е. в 4-летнем возрасте) он был назначен генерал-адмиралом, постепенно постигая все стороны жизни русского флота, атмосферу морских путешествий и тяготы корабельной службы. Его воспитание было поручено адмиралу Ф.П. Литке, который не только сумел внушить ему любовь к морскому делу, но и способствовал нравственному становлению его личности. Не случайно Жуковский так высоко ценил деятельность Литке на этом поприще, и их переписка - еще одно важное звено в сюжете о переводе "Одиссеи". Литке не только внимательно прочитал это творение Жуковского, но и сделал тонкие замечания по поводу "некоторых ошибок в экзаметрах".[6]
Вся дальнейшая карьера Константина Николаевича связана с флотом: с 1855 г. он управлял Морским ведомством на правах министра, привлекая к службе в этом министерстве интеллектуальные силы России. Гончаров, Писемский, Григорович, Максимов украшали морское ведомство в это время, способствуя развитию русской литературной маринистики. Участие великого князя в либеральных реформах своего брата, императора Александра II, вызывало к нему симпатии русской интеллигенции. Наконец, нравственный облик Константина Николаевича, его филантропические деяния были общеизвестны. Как замечала А. Ф. Тютчева, дочь поэта Ф. И. Тютчева и фрейлина жены Александра II Марии Александровны, "об великом князе Константине рассказывают очень много хорошего, говорят, что он очень образовая, энергичен и исполнен патриотизма".[7] Ей же принадлежит и своеобразная портретная характеристика 25-летнего великого князя: "Великий князь Константин самый величественный из них (великих князей. - А. Я.), но он, как и прочие, очень прост в обращении, тем не менее, несмотря на его невысокий рост, в его взгляде, в его осанке чувствуется владыка".[8]
Сочетание высоких душевных качеств, скитальческой жизни по морям, государственного ума великого князя определило в сознании Жуковского его параллель с героем гомеровского эпоса. "Между тем пока вы странствовали по морям, как северный Одиссей..." (6, 363); "Вам Одиссея принадлежит по праву: вы на своем русском корабле посетили все те места, которые за 3000 перед сим лет видел Одиссей. Что рассказал о нем Гомер за тысячу лет до Р. Х., то переводчик Гомера в XIX веке по Р. Х. посвящает русскому Одиссею; желаю, чтобы русское эхо греческой лиры было приятно для вашего слуха" (6, 365); "...вы окурены уже порохом и более видели земель в ваших странствиях, нежели мой Одиссей, представленный вам в русском костюме" (6, 379) - эти и другие фрагменты из писем Жуковского к Константину Николаевичу определяют естественность возникновения мысли о посвящении именно ему перевода "Одиссеи".
Путь к этой мысли отчетливо прослеживается в переписке поэта и "русского Одиссея". Еще 13 апреля 1841 г. великий князь сообщает Жуковскому: "Вчера же я начал Одиссею".[9] Ничего еще не зная о работе своего наставника над переводом гомеровской поэмы (об этом Жуковский великому князю напишет лишь в конце 1842 г.: "Между тем стоустая молва не обманула вас: я перевожу Одиссею" - 6, 358), 14-летний отрок по совету Жуковского пытается постигнуть мир "Одиссеи", возможно, в немецком переводе. И далее, на протяжении всей переписки, Жуковский развивает свои принципы восприятия Гомера, эстетики его перевода, размышляет о соотношении новой и древней поэзии.
В письме от 28 октября (9 ноября) 1842 г. Жуковский наконец высказывает свое пожелание о посвящении перевода великому князю: "Очень рад, что вы любите Одиссею; я сам люблю ее более Илиады. В Илиаде более высоких, поэтических образов, в Одиссее вся жизнь давно минувшего во всей ее детской беззаботности и в неподдельном простодушии. Если Бог даст мне кончить начатый труд, то Одиссея моя будет посвящена вам" (6, 359). Это желание становится отчетливым решением, когда была закончена работа над первой частью перевода, первыми двенадцатью песнями, и 19 апреля (1 мая) 1848 г. Жуковский официально сообщает великому князю Константину Николаевичу: "Основываясь на вашем позволении посвятить вам мой перевод, я выставил в начале тома ваше имя; надеюсь, что вы мне за это пенять не будете" (6, 365).[10] В мае 1848 г. это посвящение стало уже реальностью, появившись на титульном листе сразу двух изданий перевода первой части "Одиссеи".
В своей переписке с великим князем переводчик "Одиссеи" играл естественную для него роль воспитателя, своеобразного гомеровского Ментора. И в этом смысле Константин Николаевич был для него одновременно и Телемаком. Уже в одном из первых писем великому князю от 10(22) декабря 1840 г. Жуковский подробно развивает свою теорию нравственного самоусовершенствования. "Никто не родился совершенным; но достигнуть возможного совершенства есть цель нашей жизни" (6, 344), - замечает он. И затем на примере жизни Демосфена раскрывает путь каждого человека к совершенству: "То, что сделал Демосфен для того, чтобы быть оратором, каждый из нас должен делать для того, чтобы быть человеком в настоящем значении этого слова" (6, 345). В последующей переписке, о чем бы ни рассуждал поэт, античный, гомеровский подтекст пронизывает его поучения. Достаточно прочитать пространное толкование "древней аллегории" о Геркулесовом выборе (письмо от 29 декабря 1840 г.), размышление о "светлых видениях первобытного мира" и "новейшей поэзии, конвульсивной, истерической, мутной и мутящей душу" (от 28 октября / 9 ноября 1842 г.), своеобразный трактат о Цареграде и Византии (от 21 октября / 2 ноября 1845 г.), эссе о соотношении "Илиады" и "Одиссеи", чтобы понять, сколь значим был для русского Ментора воспитательный потенциал античности вообще и гомеровского эпоса в частности.
Именно в этом контексте этико-эстетической и общественно-философской рефлексии Жуковского посвящение перевода "Одиссеи" великому князю Константину Николаевичу обретало органическую связь с идеей создания особого варианта перевода - "Одиссеи для юношества", "образовательной детской книги". Эту свою идею Жуковский изложил в письме от 12(24) сентября 1847 г. к С.С. Уварову, бывшему тогда министром просвещения, а впоследствии отрывок из этого письма сразу же вслед за посвящением поместил в первых изданиях "Одиссеи".
Но, безусловно, и роль русского Ментора, и переписка с великим князем, и, конечно же, посвящение подсказали эту оригинальную транскрипцию перевода. В письме к Константину Николаевичу от 24 августа 1849 г. Жуковский по существу зафиксировал эту связь. "Если вы, - писал он, - не зная, как и я, по-гречески, поняли из моей Одиссеи, что такое трехтысячелетний старик Гомер, если он, в моем с него снимке, представился вам простосердечным, вдохновенным сказочником, бродящим из города в город, из селения в село, поющим или рассказывающим, под звуки лиры, сказки о славных днях старины, просто, неукрашенно, болтливо, и если и у вас зашевелились волосы на голове от его непритворного вдохновения почти так же, как за 3000 лет они шевелились у старых и молодых на собраниях народных - то, конечно, работа моя удалась и в разговоре моем с поэтом, отделенном от меня почти 30-ю веками, сердце сердцу весть подало. Как должно переводить Гомера, о том я сказал в отрывке, помещенном вместо предисловия в начале Одиссеи" (6, 369).
Таким образом, история с посвящением перевода "Одиссеи" великому князю Константину Николаевичу многосюжетна и таит еще не разгаданные загадки (почему и по чьей воле еще при жизни великого князя было снято посвящение в посмертных изданиях?), но очевидно, что посвящение было далеко не случайно и эстетически значимо для Жуковского.
Предисловие к прижизненному изданию - "отрывок письма" - заслуживает особого разговора. Еще в разгар работы над первой частью перевода, в 1845 г., у Жуковского возникает идея создания двух "Одиссей": одной - для всех, другой - для юношества. В письме к И.В. Киреевскому, отрывки из которого были опубликованы в первом номере журнала "Москвитянин" за 1845 г., он подробно говорит об "очищенном Гомере", которому "...намерен придать род пролога, представить в одной картине все, что было до начала странствия Одиссея. Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и героический мир греков; рассказ должен быть в прозе; но все, что непосредственно составляет целое с Одиссеею, то есть Троянская война, гнев Ахиллов, падение Трои, судьба Ахилла и Приамова дома, все должно составить один сжатый рассказ гекзаметрами, рассказ, слитый из разных отрывков Илиады, трагиков и Энеиды, и приведенный к одному знаменателю. В этот рассказ вошли б однако некоторые песни Илиады, вполне переведенные. Таким образом Одиссея для детей была бы в одно время и живою историею древней Греции, и полною картиною ее мифологии, и самою образовательною детскою книгою" (6,51-52).[11]
Рудименты этого грандиозного замысла сохранились в архиве поэта: подробные планы пролога к "Повести о войне Троянской", а также 97 гекзаметрических стихов первой главы - "Сбор войска в Авлиде".[12]
В июле 1845 г. в письме к П. А. Плетневу Жуковский развивает эти же мысли, собираясь издать собрание "сказок" "для детей взрослых, т.е. для народа" (6, 592). Наконец, в письме к С. С. Уварову от 12(24) сентября 1847 г. он вновь возвращается к замыслу, уже изложенному в письме к И.В. Киреевскому, нередко цитируя из него большие отрывки. Здесь же он говорит о сомнительности этого предприятия: "...но на это едва ли достанет сил и времени" (6, 186), хотя в письме к П. А. Плетневу от 20 декабря 1848 г. уже сообщал о проделанной работе и ее результатах: "Я даже и начал было "пролог" к "Одиссее" - сводную повесть о войне Троянской. Стихов 200 гекзаметрами написано.[13] В эту повесть вошло бы все лучшее, относящееся к войне Троянской и разным ее героям - все, заключающееся в Илиаде, в Энеиде и в трагиках, но от этого труда я отказался. Со временем напишу этот "пролог" в прозе к новому изданию Одиссеи" (6, 593).
Несмотря на то что к концу 1848 г. Жуковский, видимо, отказывается от замысла "Повести о войне Троянской", готовя к печати перевод первой части "Одиссеи" (цензурное разрешение от 30 октября 1847 г.), он решил все-таки поделиться с читателем идеей создания особой "Одиссеи для юношества". Выражением этого и явилось предпосланное первому изданию "Одиссеи" предисловие - "отрывок письма". Как уже давно известно, данное предисловие - отрывок из письма к С. С. Уварову от 12(24) сентября 1847 г.
Жуковский в этом предисловии, развивая свои мысли о переводческих принципах, связанных с воссозданием атмосферы "Одиссеи" Гомера, - то, что он сам называет "поэтической исповедью", - не говорит о концепции "очищенного Гомера". Но в специальном "Прибавлении" к первой части перевода он, еще раз пояснив характер издания "для юношества, с выпусками", приложил 11 отдельных листков для заклейки 29 мест в книге. Ко второй половине "Одиссеи" подобных поправок поэта не было - по мнению П. А. Ефремова, "вследствие тогдашних неурядиц в Карлсруэ, помешавших печатанию".[14]
Очевидно, что, не отказавшись еще от идеи "образовательной детской книги" - "Повести о войне Троянской", Жуковский в предисловии к первому изданию "Одиссеи" этот замысел не обнародовал и говорил лишь об "очищенной Одиссее". "Отрывок из письма", предпосланный этому изданию, не случайно обращен к С. С. Уварову. Бывший арзамасец, один из теоретиков русского гекзаметра в 1810-е годы, граф Уваров (1786-1855) в 1840-е годы был высокопоставленным чиновником, министром просвещения, и от него во многом зависела цензурная судьба "Одиссеи". Жуковский, живя в это время постоянно за границей, обращается к нему за помощью не просто как к бывшему приятелю, знатоку античности, но и как к официальному лицу: "Что же касается до издания очищенного, то оно, имея целию образование юношества (которого поэтическая сторона не должна быть пренебрегаема), входит в область министра просвещения: желаю знать его мысли об этом предмете" (6, 186). Предисловие в этом смысле приобретало и тактический характер - для лучшего прохождения перевода через цензуру, хотя опасения Жуковского вряд ли имели основания.
Идея "очищенной Одиссеи", свидетельствующая о "чрезмерной щепетильности"[15] Жуковского, не получила поддержки Уварова. В письме Жуковскому от 10 ноября 1847 г. он писал: "Что же касается до очищенного издания "Одиссеи", то, по моему мнению, нет никакой нужды к оному приступать. Везде и всегда юношество читает Омера в полных изданиях, и нигде не замечено, чтобы это чтение производило соблазн малейший".[16] Возможно, столь категоричное суждение министра просвещения об "Одиссее для юношества" послужило причиной отказа от уже начатой работы над прологом и "Повестью о войне Троянской".
Но предисловие к первому изданию "Одиссеи" должно было появиться и не только в тактических целях (пожалуй, только выбор адресата "отрывка из письма" мог служить этому). Для Жуковского с этим переводом слишком много было связано. В определенной степени это был его эстетический манифест, вероисповедание и завещание новой русской литературе. Как справедливо замечает исследователь, опираясь на текст этого письма-предисловия, "Жуковский вполне адекватно дал нам то, что он мог и должен был дать - романтическое видение Гомера как простоты по ту сторону сложности, наивности по ту сторону осуществившей и исчерпавшей себя изощренности".[17]

---

[1] Первая половина «Одиссеи» была процензурована в Петербурге А. В. Никитенко еще 30 октября 1847 г. и печаталась в придворной типографии В. Гаспера в Карлсруэ. Она вышла из печати в 1848 г.. хотя и имеет помету 1849 г., вероятно, по аналогии со следующей второй частью, вышедшей с опозданием из-за революционных событий 1848 г. лишь в 1849 г.
[2] Веселовский А. Н. В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904. С. 440.
[3] Рукописный отдел ИРЛИ (архив А. Ф. Онегина), № 264. См.: Hofmann Μ. Le Musee Pouchkine d’Alexandre Oneguine a Paris. P., 1926. P. 70-71.
[4] Жуковский В. А. Сочинения. 7-е изд. СПб., 1878. Т. 6. С. 342. В дальнейшем все ссылки на это издание даются непосредственно в тексте, с указанием тома и страницы. Курсив принадлежит Жуковскому.
[5] Впервые письма Жуковского были опубликованы П. А.Вяземским в «Русском архиве» за 1867 г. (стб. 1386-1439); перепечатаны П. А. Ефремовым (см. примеч. 4). Письма великого князя Константина Николаевича к Жуковскому впервые: Русский архив. 1895. Т. 3. № 10. С. 140-146.
[6] См. письмо Жуковского к Ф. П. Литке от 9(20) октября 1848 г. // Русский архив. 1887. Т. 2. № 6. С. 340.
[7] Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания. Дневник 1853—1854. М., 1990. С. 146.
[8] Там же. С. 109.
[9] Русский архив. 1895. Т. 3. № 10. С. 145.
[10] Как явствует из письма Жуковского к А. С. Стурдзе от 10 марта н. с. 1849 г., он дал великому князю Константину Николаевичу «давно обещание приняться за «Одиссею», и если удастся перевесть, ему посвятить ее» (Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1960. Т. 4. С. 664).
[11] В посмертных изданиях (см., напр.: Стихотворения В. А. Жуковского. 9-е изд. СПб., 1894. Т. 4. С. 1-8) «Вместо предисловия» составлено было из отрывка письма Жуковского к гр. Уварову, предпосланного прижизненному изданию «Одиссеи», и отрывка из цитируемого письма к И. В. Киреевскому. Посвящение великому князю Константину Николаевичу, как уже говорилось, отсутствовало.
[12] Об этом подробнее см.: Лебедева О. Б., Янушкевич А. С. Замысел «Повести о войне Троянской» // Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Томск: Изд. Томского ун-та, 1984. Ч. 2. С. 532-546.
[13] Как уже было сказано выше, в архиве поэта обнаружено лишь 97 стихов «Повести о войне Троянской», которые и опубликованы нами (см. примеч. 12). Вопрос об остальных 100 стихах остается открытым
[14] Стихотворения В. А. Жуковского. 9-е изд. Т. 4. С. 481.
[15] См. примечание к письму к С. С. Уварову в кн.: Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 750.
[16] Там же.
[17] Аверинцев С. С. Размышления над переводами Жуковского // Жуковский и литература конца XVIII-XIX века. М, 1988. С. 253-254.