Битва на Гавгамельской равнине была одной из самых тяжелых и ответственных во всей войне Александра на Востоке. Эта битва уничтожила основные силы персидской армии, нанесла смертельный удар персидской государственной машине и открыла победителю жизненные центры самой Персии[62].
Побежденный Дарий, отчаявшись, оставил на поле сражения свои сокровища, колесницу и оружие и бежал в коренные области своего государства. Все основные источники единогласно утверждают, что персидский царь сначала бежал в Мидию. Имеются разночтения лишь по вопросу о том, почему он держал путь именно туда. Из приверженцев апологетической традиции лишь один Арриан объясняет это тем, что в Мидию большому войску пройти трудно. Кроме того, Дарий якобы полагал, что Александр после победоносного сражения отправится в Сузы и Вавилон и проникнуть в Индию сможет с большим опозданием [63]. Тем временем Дарий предполагал уйти дальше вглубь страны, к парфянам, в Гирканию, вплоть до Бактрии, уничтожая все на пути, создавая невозможные условия для дальнейшего продвижения противника [64]. Была также надежда на заговор против македонского царя среди его непосредственного окружения [65]. Дарий надеялся также на дальнейшее развитие греческого движения против Александра, которое, однако, в 331 г. до н. э. уже потерпело поражение. Керст считал вероятным, что оно могло повлиять на решение персидского царя отступать дальше на Восток[66]. У Курция имеются определенные указания на то, что Дарий, потерпев поражение при Гавгамелах, остается непреклонным в своем решении продолжать борьбу. После битвы он собрал друзей и воинов, перед которыми изложил свой план действий. В какой-то мере он напоминает отвергнутый им и его сатрапами план Мемнона в начале войны, который мог тогда существенно изменить ход всей кампании, но который уже не мог ничего решить на последнем ее этапе. Уверенный в том, что Александр, ненасытный в добыче, будет домогаться захвата самых богатых городов, Дарий рассчитывал оставить последние завоевателю, а самому отправиться в нетронутые далекие области его царства, где без особого труда можно найти силы для организации сопротивления [67]. Пусть Александр захватит его сокровища и золото! Отягощенный добычей, он ослабит свою военную мощь [68]. И хотя воины и друзья приняли этот план Дария с явным недоверием, как признак полной безнадежности, он не переставал поучать их, что потеря богатейших городов Вавилона и Суз еще не есть потеря всего, что "войны ведутся не золотом, а железом; нужны люди, а не кровли городов" ("ferro geri bella, non auro; viris, non urbium tectis") [69]. Даже после того, как Александр захватил важнейшие центры Персидского царства, Дарий больше готовился к битве, чем к продолжению бегства [70]. Он имел с собой более 40 тыс. воинов, в том числе 38 тыс. пехотинцев и 3300 всадников, преимущественно бактрийцев [71]. Он убеждал их выступить против чужеземного врага[72]. Обещал им, что сам живым не откажется от власти, надеялся на поворот судьбы, умолял их проявить мужество.
Диодор, хотя и очень кратко, но довольно определенно говорит о намерении персидского царя не сдаваться. В Экбатанах он собрал всех, кто уцелел после битвы и бегства, вооружил безоружных, начал переговоры с соседними племенами, укрепляя свои позиции в Бактрии и в глубине Азии[73].
Таким образом, в исторической традиции вырисовываются две точки зрения: апологетическая - отрицает решимость Дария организовать сопротивление, признает лишь возможность отхода вглубь страны и внутренних социальных потрясений в лагере Александра, как факторов, тормозивших продвижение завоевателя; оппозиционная - наоборот, подчеркивает непреклонную волю побежденного царя к победе над врагом. Нам понятны истоки этих двух версий, одна из которых возвеличивает македонского полководца и умаляет роль и значение его противника, другая -в критическом плане представляет первого и отводит достойное место второму. Конечно, приходится всегда учитывать это своеобразие источника и при установлении его объективности принимать во внимание логическую связь событий, предшествовавших данному факту и последовавших за ним.
Дарий уходом в Мидию оставлял противнику южные области своего государства, прежде всего важные столицы Вавилон и Сузы. Он правильно предвидел и разгадал дальнейший план Александра, который из Арбел направился прямо в Вавилон. Курций говорит об ограблении Александром царского дворца в Арбелах, полного богатой персидской казны; там было взято 4 тыс. талантов и много ценных вещей [74]. Диодор указывает в числе захваченных трофеев большое изобилие съестных припасов, немало драгоценностей и персидскую сокровищницу, в которой находилось 3 тыс. талантов серебра [75]. Арриан и Плутарх, по уже понятным нам причинам, об этом эпизоде ничего не говорят, так как этот факт может набросить тень на их "непогрешимого" героя.
Что касается пребывания Александра в Вавилоне, то все источники обращают внимание на хорошую встречу там греко-македонского войска со стороны местного населения. Александр приблизился к городу с войском в полном боевом порядке, готовый вступить в открытую борьбу с возможным сопротивлением. Но последнего не последовало. Арриан указывает, что навстречу Александру всем народом вышли вавилоняне с правителями и жрецами, каждый с дарами. Город, кремль и казна были сданы [76]. Он объясняет этот факт тем, что вместо непопулярной политики персов в этой стране, проявивших нетерпимость к религиозным чувствам ее жителей, Александр, наоборот, эти чувства поддержал, создал условия для их укрепления, ничего существенно не менял в общественной жизни города.
Более красочно встречу Александра с вавилонянами описывает Курций. Многие из них, ожидая скорее увидеть македонского царя, стояли на стенах, еще больше их вышло навстречу. Среди них был и хранитель крепости и царской казны Багофан. Последний, чтобы не отстать в усердии от сатрапа Мазея, перешедшего на сторону македонян и сдавшего Александру крепость (конец октября 331 г. до н. э.), устлал весь путь цветами и венками; стада мелкого скота, табуны лошадей, львы и пардусы в клетках были преподнесены в качестве подарков; маги, халдеи, всадники, роскошно украшенные, приветствовали Александра, который, стоя на колеснице, торжественно вступил в город, а потом и в царский дворец. На другой день он осматривал имущество Дария и денежные запасы [77]. О радостной встрече македонской армии в Вавилоне упоминает и Диодор [78].
В Вавилоне Александр провел больше 30 дней[79]. Оппозиционная к нему традиция отмечает, что царь задержался в этом городе дольше, чем где-либо, потому что здесь имелся достаток во всем необходимом и располагало радушие жителей. Верная своим принципам, она обращает внимание на отрицательные стороны пребывания там Александра. Испорченные нравы, пьянство, разврат, царившие в Вавилоне, причинили большой вред военной дисциплине македонских войск. Последние оказались бы расслабленными, если бы перед ними был настоящий враг[80].
Из Вавилона Александр отправился в столицу Элама Сузы, куда он дошел (в декабре 331 г. до н. э.) за 20 дней [81]. Согласно Арриану, Александр по дороге встретил сына сузийского сатрапа и гонца с письмом от Филоксена, который был македонским царем сразу же после сражения отправлен в Сузы. В этом письме извещалось, что жители Суз сдадут город и казну [82]. Лишь у Диодора имеется одна подробность о походе в направлении Суз. Македонское войско через шесть дней достигло области ситакенов, в которой оно провело много дней.
Здесь было большое обилие всего необходимого, армия могла отдохнуть от усталости; здесь Александр укрепил войско людским пополнением и хорошими военачальниками, внимательно распределил награды, улучшил снабжение солдат, возвысил своих командирш. Этими мерами, по утверждению Диодора, он еще больше расположил свое войско к себе, сделал его послушным и дисциплинированным, рвущимся к подвигам[83].
Источники единодушны в подтверждении той легкости, с которой Александру удалось взять Сузы. Сатрап Сузнаны перс Абулит отдал город без всякого сопротивления. Заслуживает внимания указание автора оппозиционной версии о том, что Абулит сделал это по приказу самого Дария, чтобы искусно отвлечь Александра захватом города и сокровищ, держать его в бездеятельности и тем самым дать возможность персидскому царю приготовиться к войне [84]. Это еще раз подтверждает позицию оппозиционных к Александру историков, стремившихся доказать решимость Дария бороться со своим противником до конца. Между тем Александр пытался из захвата Вавилона и Суз извлечь не только военные, но и политические последствия. Опираясь на эти два города, он отсюда мог надеяться принудить Дария, лишенного основных корней власти, отказаться от нее. Если бы персидский царь попытался организовать новое сопротивление, то его противник, будучи хозяином южных областей Персидского государства, получил бы широкие возможности для дальнейших наступательных операций [85]. Забрав огромные драгоценности и сокровища (в январе 330 г. до н. э.), он покинул Сузы и отправился в коренные области Персии навстречу персидскому царю. Через четыре дня его войска подошли к реке Тигр, называемой местными жителями Пассатигр. Она начинается в горах уксиев и впадает в Персидское море[86]. Переправившись через реку, македонская армия вошла в плодородную землю уксиев, которую с большим войском охранял родственник Дария Мадат [87].
После покорения области уюсиев Александр разделил свои военные силы с Парменионом. С ним он послал менее подвижную часть своего войска, весь обоз, фессалийскую конницу, союзников, наемников и тяжеловооруженных эллинских гоплитов. Эта часть войска направилась по удобной широкой проезжей дороге, которая вела прямо в сердце персидской области [88]. Сам Александр с отрядом легковооруженных воинов, по Курцию, с пехотой, конницей "друзей", всадниками- $1бегунами", агрианами и лучниками, по Арриану, двинулся через горы и вступил в Перейду, где ему преградил путь Ариобарзан, ее стратег и полководец Дария [89]. По свидетельству Арриана, Ариобарзан, имея до 40 тыс. пехотинцев и до 700 всадников, преградил ворота Персии стеной и расположился перед ней лагерем, чтобы не пропустить здесь Александра [90]. Курций называет их Сузскими воротами, а Диодор - Сузиевыми скалами[91]. Оба историка указывают на другое количество войск у персидского сатрапа: 25 тыс. человек пехоты и 300 всадников-по Диодору, и такое же количество пехоты без всадников - по Курцию [92]. Характерно увеличение количества войск у Ариобарзана в апологетической традиции. О том, что это сопротивление было исключительным, свидетельствуют все источники. Арриан вынужден признать, что Александр не мог взять стену штурмом, что многие солдаты были ранены недоступным сверху врагом. Он вынужден был оставить в лагере Кратера с его полком, полком Мелеагра и небольшим числом лучников и всадников для продолжения штурма стены, а сам с войском пошел по трудной и узкой дороге в обход, как ему указали пленные. Ему удалось перебить сторожевые посты противника, который попал между двух огней. С одной стороны, на персов нажимал Александр, с другой - солдаты Кратера, поведшего людей на штурм стены. Многие персы были перебиты или погибли, срываясь в паническом бегстве с крутых обрывав[93]. Правда, Плутарх отмечает, что в то время, когда Дарий находился в бегах, Перейду защищали самые благородные и мужественные из персов [94]. В антиалександровской традиции сложность операции и тяжесть борьбы с. персами излагается более отчетливо. Так, Курций оставил нам красноречивое, возможно, несколько преувеличенное, описание военного (столкновения, которое поставило Александра в затруднительное положение. Воины Ариобарзана скатывали на македонскую армию с высот огромные камни, которые при своем падении увлекали за собой другие части горных пород, и все это с большой силой падало и давило не только отдельных людей, но и целые отряды. Летели в них также со всех сторон камни из пращей и стрелы. Их избивали, как диких зверей. С гневом и яростью македоняне хватались за выступы окал и, поддерживая друг друга, старались подняться, чтобы настигнуть врагов. Но сами скалы, охваченные множеством рук, отрывались и обрушивались на тех, кто за них ухватился. Курций говорит о страдании македонского царя от огорчения и стыда, что так опрометчиво завел войско в это ущелье "Персидских ворот". Счастье его непобедимости здесь сильно пошатнулось. Не имея другого выхода, он вынужден был дать сигнал к отступлению[95]. Попытка лобовой атакой взять штурмом перевал потерпела поражение. С этим рассказом Курция полностью согласуются указания Диодора, в которых также подчеркивается бессилие Александра перед лицом мужественного сопротивления персов [96].
Нетрудно заметить сгущение красок у Курция и Диодора, хотя все историки, которые сообщают об этом событии, черпают сведения о нем из одного и того же источника [97]. О том, что для всех них существовал один и тот же источник, может свидетельствовать дальнейшее изложение этого события - о том, как Александр мучительно искал выход из создавшегося положения и этот выход ему подсказали пленные. Арриан говорит об этом кратко, подчеркивая превосходство военной стратегии македонского царя. Курций отмечает, что в поисках выхода последний стал суеверным и только при помощи пленника-ликийца прошел через лесные тропинки. Пленник вел отряд Александра через труднопроходимые скалы и откосы, на которых внезапно терялся след. Отряд увязал в снегу, наметенном ветрам. Характерно указание историка, что только от верности и настроения одного пленника зависело спасение царя; если бы он обманул, то македонян можно было бы захватить, как диких зверей ("...quasi feras bestias ipsos posse deprehendi")[98]. Но пленник не обманул. При этих обстоятельствах царь оставил Филоту, Кена, Аминту и Полиоперхонта с отрядом легковооруженных, чтобы они продвигались медленно, а сам с оруженосцем и агемой пошел вперед по крутой тропинке, претерпевая много мучений. Путь оказался трудным, воинов охватило отчаяние, они с трудом удерживали слезы. Но, преодолев страх, они вошли на выступающую вершину, подошли к врагам с тыла и убили вступивших с ними в сражение. В это же время выводил своих воинов для занятия теснины Кратер, а Филота с Полиеперхонтом, Аминтой и Кеном, которым было приказано идти другим путем, навели на врагов страх[99]. Интересно и другое указание Курция. Хотя со всех сторон сверкало македонское оружие, персы, теснимые с двух сторон, все же дали примечательное сражение ("memorabile tarnen proelium edunt") [100]. Безоружные пополняли ряды вооруженных. Они валили македонян на землю и пронзали их отнятым у них же оружием. Сам Ариобарзан с 40 всадниками и 5 тыс. пехотинцев прорвался через строй македонян, учинив там большое кровопролитие. Стремясь занять столицу области город Перcелоль, он возобновил сражение, в котором погиб [101]. В таком же ключе, как и Курций, только с меньшими подробностями, рассказывает этот эпизод Диодор [102].
Покончив с трудным сопротивлением персов, Александр спешно двинулся на Персеполь, захватив там и в Пасаргадах царскую казну [103]. Курций и Диодор, верные своей концепции, подчеркивают, что Александру удалось легко захватить эти главные персидские города вследствие измены хранителя персидской казны Тиридата. Диодор называет его правителем Персеполя. В письме Тиридата, посланном Александру, указывалось, что если он опередит войска, которые идут сохранить город для Дария, то он овладеет городом, который Тиридат ему выдаст. Александр, оставив пехоту, со всадниками прибыл к Араксу, спешно перекинул мост через него из бревен разрушенных им близлежащих селений и переправился через реку [104].
В источниках совершенно определенно говорится о решимости Александра строго наказать персов. Даже Арриан признает, что он действовал безрассудно, сжигая дворец персидских царей и не внимая благоразумному совету Пармениона не губить собственное имущество и не восстанавливать против себя местное население [105]. Но Александр ответил, что он желает наказать персов за их вторжение в Грецию, за разрушение ими Афин, за зло, причиненное грекам. Более подробно об этом говорит Курций: македонский царь на совещании командиров войск тщательно поясняет необходимость разрушения столицы персидских царей, откуда выходили бесчисленные полчища и начинались преступные войны против Европы [106]. Курций рисует алчность и жестокость македонян и их царя в городе. Между самими македонскими воинами имели место вооруженные столкновения из-за добычи. Они разрывали на части царские одежды, мечами разбивали дорогие художественные сосуды, рубили пленных, умерщвляли бедных, насиловали женщин. Пощады не было никому. Сами жители целыми семьями бросались со стен и погибали или поджигали свои дома и в них заживо сгорали [107]. Захваченную здесь добычу сам Курдий считает невероятно большой, ибо сюда персы свезли богатство со всей Персиды; золото и серебро лежали грудами, одежд было великое множество, утварь собрана не только нужная для употребления, но и ради роскоши. В сокровищнице этого города было 120 тыс. талантов. К этой сумме прибавилось после занятия Паеаргад еще 6 тыс. талантов. Для того, чтобы вывезти эти деньги, Александр приказал пригнать вьючный скот и верблюдов из Суз и Вавилона [108]. Впрочем, Курций указывает, что царь вскоре израсходовал почти все, что взял в этом городе, на награды [109]. О страшном избиении пленных победителями сообщает и Плутарх. Он не упоминает о точном количестве денег, найденных в Персеполе, но ограничивается общим указанием о том, что их было столько же, сколько в Сузах; прочее добро и утварь вывезли на 10 тыс. подвод и 5 тыс. верблюдов[110]. Указания Диодора о грабеже Персеполя и расправе с его населением в общем совпадают с данными Курция и являются лишним подтверждением их принадлежности к одной историографической традиции. Самый богатый из всех существовавших под солнцем городов был подвергнут безжалостному ограблению. Диодор сообщает, что опьяненные победой македоняне, врываясь в дома, убивали всех мужчин и расхищали огромное имущество и драгоценности. Унесено было много серебра и золота, множество роскошных одежд. Жадность победителей, занимавшихся грабежом, была настолько ненасытна, что они вступали в драку друг с другом; некоторые, разрубив мечом самые роскошные материи, забирали свою долю; некоторые, не помня себя в гневе, отрубали руки тем, кто хватался за вещи, бывшие предметом спора. Женщин в их уборах волокли силой, уводя в рабство [111]. Диодор упоминает так же, как и Курций, о 120 тыс. талантов золотом и серебром, взятых Александром в сокровищницах столицы Персидского царства. Желая взять часть этих денег с собой для военных нужд, а другую поместить на сохранение в Сузах, он потребовал из Вавилона, Месопотамии, а также из Суз караван мулов и 3 тыс. вьючных верблюдов. Они и перевезли все в указанные места [112].
Таким образом, все источники не оставляют сомнений в жестокой расправе Александра и его войск с самым враждебным из азиатских городов. Завершением этой расправы было сожжение дворца персидских царей. Арриан только упоминает об этом событии [113]. Плутарх говорит о нем с подробностями, подчеркивая, что у Александра не было специально продуманного намерения уничтожить персидский дворец, что это совершилось внезапно, в состоянии аффекта во время пирушки, под воздействием пьяных слов любовницы Птолемея гречанки Фаиды. Последняя сказала, что за все страдания, которые она претерпела, скитаясь по Азии, она будет юз награжден а, когда сможет поиздеваться над гордыней персидских царей, и предложила поджечь дом Ксеркса, сжегшего Афины; ей самой хотелось бы подложить огонь; пусть пойдет молва, что женщины сильнее отомстили персам за Элладу, чем знаменитые военачальники Александра. После этих слов поднялись крики одобрения, и сотрапезники стали уговаривать и подгонять друг друга. Царь, увлеченный общим порывом, с венком на голове и факелом в руках, пошел впереди. Спутники его окружили дворец. Узнав, в чем дело, с факелами сбежались и остальные македоняне. Они надеялись, что уничтожение царского дворца положит конец походу. Плутарх сообщает, что Александр пожалел об этом поступке и велел тушить пожар [114].
По существу, ничего нового по этому вопросу мы не найдем в антиалександровской версии. Курций и Диодор сообщают те же самые сведения, что и Плутарх, правда, с оттенком большего осуждения действий Александра, послушавшего пьяную распутницу, проявившего больше алчности, чем сдержанности. Царь первым поджег дворец и тем самым дал пример воинам бросать в огонь горючий материал [115].
Характерно, что все авторы, кроме Арриана, подчеркивают, с одной стороны, внезапность этого поступка, с другой - его греческую направленность. Зажженный многочисленными светильниками "дворец и все вокруг" было результатом мести за кощунство, совершенное Ксерксом, царем персидским, на афинском акрополе[116]. Что касается македонян, то они принимали участие в этом предприятии или просто подражая царю, или в надежде на быстрое возвращение домой [117].
При более внимательном анализе античной традиции о поведении македонян в Перееполе и о поджоге царского дворца, в ней обнаруживается ряд противоречий [118]. Прежде всего, вызывает недоумение жестокое обращение Александра с персидской столицей, которая ему не оказала ни малейшего сопротивления. Почему он не ограничился оккупацией города, а принял решение его уничтожить, за исключением царских памятников? Существует мнение, что в этом акте отражено сострадание македонского полководца при виде изуродованных греков. Эпизод о последних имеется только в антиалександровской традиции. Так, Курций рассказывает, как навстречу Александру вышел жалкий отряд людей - греческие пленники, числом до 4 тыс. (по Юстину и Диодору, их было 800 человек), которых персы подвергли мучительным пыткам; у одних они отрезали ноги, у других - руки и уши, на теле третьих выжгли буквы варварского языка, тем, кто знал какое-нибудь ремесло и был мастером своего дела, оставили только члены, которыми они работали, все остальные отрубили. Вследствие этих издевательств они потеряли обычный облик людей; человеческим в них можно было признать только голос[119]. Эта картина вызвала чувство сострадания у македонского царя, который даже не мог удержать слез и обещал отправить их на родину. Выйдя на вал, греки стали обсуждать, чего им просить у царя: одни хотели места для поселения в Азии, другие-возвращения домой. Мнение первых выразил кумеец Евктелеон, который подчеркнул, что дома их ждут насмешки, что семьи в Греции их давно забыли, что они обзавелись семьями здесь, которые нельзя бросить. Кроме того, путь на родину слишком долог и тернист для инвалидов [120]. Афинянин Фаэтет высказал противоположную точку зрения. Он говорил, что им надо стремиться вырваться из этой неволи на родину, к родным нравам, святыням, к родному языку. Но это мнение разделяли немногие. В преобладающем большинстве греки решили остаться на Востоке [121]. Александр согласился с ними, выдал каждому по 3 тыс. драхм, прибавил к этому по 10 одежд, а также крупный и мелкий скот и семена, чтобы отведенные им земли могли быть обработаны и засеяны [122]. Диодор еще добавляет, что они были освобождены от всех царских податей, правителям было отдано приказание следить за тем, чтобы их не обижал никто [123].
Если этот эпизод и имел место, то вряд ли он давал право Александру жестоко расправиться с Персеполем, все население которого не могло быть ответственным за это злодеяние над пленными греками. Не могут объяснить этого поступка и трудности и потери, которые испытывал Александр от войск Ариобарзана. Само по себе вполне закономерное, решительное сопротивление захватчикам имело не один прецедент; результатом их не было разрушение городов (за исключением Фив и Галикарнаса).
Как уже было сказано выше, сам Александр мотивировал свой поступок стремлением удовлетворить "предков" греков за грабежи и злодеяния армии Дария и Ксеркса в различных эллинских городах в период греко-персидских войн. Но известно, что сама Македония вовсе не пострадала от нашествия персов, а имела с ними тесные контакты, в то время как сам Александр позднее показал свою исключительную жестокость по отношению к греческому городу. Кроме того, неясно, почему он пощадил Сузы, где эллины были оскорблены и унижены. По этому поводу П. Клоше выдвигает следующую гипотезу: обеспокоенный бурным волнением в Греции и, не зная еще о его конце, он хотел привлечь общественное мнение эллинов, отомстив за их предков, которые подвергались персидской агрессии. Разрушение города, откуда исходила часть этой агрессии, ярко бы показало "филэллинизм" Александра. В то же время его армия, уже сильно пострадавшая, которую ожидало новое длительное напряжение сил, обогатилась бы обильными ресурсами [124]. После ужасов резни и грабежа город познал ужас пожара, в результате которого был сожжен царский дворец. По мнению Клоше, сравнительно недавние раскопки в Иране частично опровергли изложение Диодора: замысел поджога возник не во время оргии, а в результате зрелого размышления [125]. Это согласуется с уже ранее высказанными предположениями Карста о том, что пожар царского дворца был. мероприятием продуманным, рассчитанным как на эллинов, так и на восточные народы. Эллинам оно должно было показать, что цель панэллинского похода достигнута, злодеяния, совершенные Ксерксом над эллинскими святынями, отомщены [126]. Жителям Востока это должно было служить знаком, что власть Ахеменидов закончилась, что персидское ярмо разбито и на его место вступает теперь новое великое царство. Поджог дворца был не столько поступком личной мести Александра, сколько символическим актом [127]. Несколько позднее, вступив в столицу Мидии, Александр проделал еще один шаг в этом направлении. Он отпустил фессалийскую конницу и эллинские союзные контингента на родину, оставляя у себя на службе добровольцев [128]. Уволенные солдаты достигли побережья под руководством одного македонского командира, а затем с помощью гиппарха Менея перебрались на Эвбею. Это мероприятие, проведенное в ответственный момент тяжелого преследования Дария, должно было означать, что война, которую "Александр и эллины" вели против персов, закончилась, что панэллинская цель похода достигнута, искупление обид, нанесенных эллинам Ксерксом, исполнено. Теперь войну больше не ведет Коринфский союз, и Александр больше не является союзным полководцем эллинов; его дальнейшие военные предприятия не имели больше никакой связи с панэллинскими идеями и целями. В политике Александра более отчетливое выражение получало не македонское начало, как думает П. Клоше, а восточное [129]. Новое азиатское царство не нуждалось даже в моральном тыловом прикрытии в виде Эллинского союза, особенно после того, как было подавлено антимакедонское восстание в Спарте. Собственные цели Александра встали в резкое противоречие с панэллинской программой. Она не согласовывалась с его открытым стремлением стать наследником завоеванной и побежденной державы Ахеменидов.
В Персии Александр пробыл около четырех месяцев. Это время он использовал частью для того, чтобы дать македонскому войску отдых, частично для подчинения непокорных со времен персидской власти воинственных племен и народностей в пограничных местностях[130]. Весной, приблизительно в апреле 330 г. до н. э., Александр вновь отправился в Мидию против разбитого персидского царя. По пути он вторгся в землю паретаков и подчинил их [131]. По Диодору, одними персидскими городами он овладевал силой, другие привлек к себе добротой [132]. Прибыв в Мидию, Александр узнал, что у Дария нет боеспособного войска, что его союзники скифы и кадусии своего обещания не сдержали и на помощь к нему не пришли, поэтому Дарий решил бежать. Это вызвало поспешное его преследование со стороны Александра. По сообщению Бисфана, сына Оха, царствовавшего над персами до Дария, у последнего было 6 тыс. пехотинцев, 3 тыс. всадников и около 7 тыс. талантов, взятых у мидян [133]. Это указание Арриана о количестве войск у персидского царя находится в большом противоречии с данными Курция, который количество его войск увеличивает в 5 раз [134]. Это связано с общей тенденцией Арриана показать неспособность Дария к дальнейшему сопротивлению. Когда последний вскоре бежал из Экбатан, Александр занял этот город, где собирался предпринять важные решения. В частности, деньги, вывезенные из Перееполя, он поручил Пармениону переправить в Экбатаны, положить их в кремль и передать Гарпалу [135]. Сам же царь с конницей из "друзей", наемными всадниками, которыми командовал Эригий, с македонской пехотой, с лучниками и агрианами продолжал преследовать Дария. За 11 дней он достиг Раги (юго-восточнее Тегерана), местности, расположенной в 80 км от Каспийских ворот. Узнав, что Дарий уже перешел Каспийские ворота, удаленные на один день пути, Александр разрешил войску пятидневный отдых, после чего продолжал преследование персидского царя. Преследование оказалось тяжелым, солдаты были измучены и отставали, лошади падали. Но Александр, невзирая ни на что, спешил вперед, дошел до Каспийских ворот, перешел через них и продвигался, пока страна была обитаемой.
Что же происходило в это время в лагере персидского царя? Одно ясно, что Дарий не использовал возможности, предоставленной ему задержкой Александра, не собрал новых войск ни в Мидии, ни в южных провинциях и бежал в восточные сатрапии. Арриан указывает, что многие из тех, кто бежал вместе с Дарием, покинули его и вернулись каждый к себе домой; немало было и таких, которые сдались Александру [136]. К последнему прибыли из Дариева лагеря один из знатных вавилонян Батастан и с ним Антибел, один из сыновей Мазея. Они сообщили, что Набарзан, хилиарх в коннице, бежавший с Дарием, Бесс, сатрап Бактрии, и Барсаент, сатрап арахотов и дрангианов, арестовали Дария. Это известие заставило Александра еще более торопиться. Он взял только "друзей" и всадников- $1бегунов", отобрал в пехоте самых сильных людей, снабдив их двухдневным продовольствием, и двинулся, не ожидая отряда Кена, еще раньше посланного за фуражом. Кратеру с оставшимися войсками было приказано следовать за ним. Достигнув лагеря, откуда к нему выезжал Багистан, он узнал, что Дария, как арестованного, везли в крытой повозке. Его власть при поддержке бактрийской конницы и прочих варваров, бежавших вместе с персидским царем, перешла к Б сосу. Артабаз, его сыновья и греческие наемники противились этому, но, будучи бессильны воспрепятствовать намерениям Бееса и его сторонников, свернули с большой дороги и ушли в горы [137].
Согласно сообщениям Арриана, план персидских заговорщиков состоял в следующем: в случае преследования их Александром выдать ему Дария, за что они надеялись получить щедрую награду. Если же преследование будет прекращено и Александр повернет обратно - собрать большое войско, при помощи которого сообща закрепить за собой власть. До реализации этого плана всем распоряжается Бесс как родственник Дария и как сатрап страны, на территории которой происходят эти события[138]. Узнав об этом плане, Александр ускорил погоню, несмотря на крайнее утомление людей и лошадей. По указанию местных жителей он избрал труднопроходимую, но более короткую дорогу и устремился вперед с небольшим отрядом. Основное войско следовало за ним. Настигнув беглецов, которые шли без оружия и в беспорядке, Александр легко преодолел сопротивление немногих из них, а большинство бежало без боя [139]. Бесс и его единомышленники старались увезти с собой в повозке Дария, но когда Александр уже совсем настигал их, Сатибарзан и Барсаент нанесли Дарию множество ран, бросили его и сами бежали с 600 всадников. Персидский царь умер от ран раньше, чем его увидел Александр [140]. Последний отослал его тело в Персию, распорядившись похоронить его со всеми почестями в царской усыпальнице [141]. Таков был конец Дария, погибшего от козней самых близких к нему людей.
Общая картина преследования у Плутарха такая же, как у Арриана. И здесь упоминается исключительная трудность пути по безводной местности, но с некоторыми подробностями, характерными для плутарховых жизнеописаний. Плутарх довольно подробно рассказывает о благородном поступке Александра, изнемогавшего от жажды и отвергнувшего воду нескольких македонян, везших ее для своих сыновей, потому что этой водой он не мог напоить весь свой обоз [142]. Зато мы ничего не найдем у него о той трагедии, которая разыгралась в лагере Дария накануне его гибели. Сообщаются некоторые сведения о смерти персидского царя, которые имеют цель идеализировать характер и поведение победителя. Один воин из его отряда Полистрат нашел в повозке исколотого дротиками умирающего Дария, который попросил у него воды. "Самое большое из моих несчастий - сказал Дарий Полистрату, - в том, что я не могу отплатить добром за добро. Александр отблагодарит тебя. Александру же воздадут боги за его доброту к моей матери, жене и детям". Плутарх указывает, что Александр опечалился несчастьем Дария, завернул его тело в свою хламиду и отослал к его матери, а Бесса-убийцу, захватив впоследствии, казнил лютой смертью: два стройных дерева согнули вершиной к вершине, убийцу привязали к обоим, затем деревья отпустили, они стремительно выпрямились, разорвав тело пополам [143].
В рассказе Диодора - лишь одно упоминание об отступлении Дария, о пленении его Бессом и об изменническом убийстве [144]. Упоминается также о царском погребении Дария Александром. Впрочем, приводится мнение двух историков, что Александр застал еще персидского царя живым, выслушал его просьбу о наказании убийц и обещал эту просьбу выполнить. Он отправился в погоню за Бессом, но тот значительно опередил преследователей и бежал в Бактрию. Александр повернул обратно, отказавшись от преследования [145]. Между тем Бесс вместе с Набарзаном, Барсаентам и многими другими добрался до Бактрии и стал призывать ее население к защите своей свободы. Заявляя, что будет предводителем в этой борьбе, он объявил себя царем; набирая солдат, заготовлял много вооружения и ревностно занимался тем, что насущно требовалось в данный момент [146]. Позднее, во время среднеазиатского похода, когда Бесс был предан его собственным приятелем Гобареном и выдан Александру, последний отдал Бесс а на казнь брату Дария и другим его родственникам. Они всячески издевались над ним и изувечили его: разрубали тело на мелкие куски и стреляли кусками из пращей[147].
Подробное описание всех этих событий дает Курций. В этом описании совершенно отчетливо вырисовывается не только стремление Дария бороться с Александром, но и наличие в непосредственном окружении персидского царя двух разных мнений относительно дальнейших действий [148]. К первому относился бывший сатрап Фригии Геллеспонтской Артабаз и греческие наемники, ко второму - Набарзан и Бесс. Артабаз, один из старейших друзей царя, сразу заявил, что он последует за царем в бой, победит или умрет вместе с ним [149]. Начальник греческих наемников Патрон приказал своим надеть на себя оружие, находившееся в обозе, и быть готовыми исполнять его приказания [150]. Сам он убеждал Дария положиться на него, поставить царский шатер в греческом лагере и доверить ему охрану царя. Как чужестранец, он не просил бы этого, если бы был уверен, что другие ее хорошо выполнят. ("Si crederem alium posse praestare"). Патрон указывал, что они остаются верными Дарию, как и прежде, что они потеряли Грецию, что у них нет никакой Бактрии и вся их надежда на него [151]. Он предупреждал о кознях Бесса и Набарзана. Но Дарий не принял предложения наемника, мотивируя это тем, что он никогда не отступится от своих единомышленников и любую превратность судьбы предпочитает испытать среди своих и не станет перебежчиком [152]. Персидский царь ко всему этому понимал, что людей, со стороны которых нужно было бояться преступлений, было 30 тыс., у Патрона же - всего 4 тыс.; если бы он доверился ему, осудив вероломство соплеменников, он, как ему казалось, этим оправдал бы собственное убийство [153]. Отказавшись от греческой защиты, Дарию не на кого было опереться. В это время Набарзан и Бесс заключили между собой преступный союз и решили с помощью тех войск, которые находились под их командованием, схватить царя и заключить в оковы. Они имели намерение или передать царя живым Александру, если он их настигнет, получив за свое предательство благодарность и большое вознаграждение, или в случае возможности избежать встречи с македонским полководцем - убить Дария, захватив его власть, и возобновить войну [154]. Уверенность в успехе их замысла внушали им те области, которыми они управляли, со своими богатыми людьми, оружием, обширностью пространств [155]. Подготовляя этот замысел, Набарзан поставил Дарию определенные условия: передать на время власть и командование Беосу, пока враг не уйдет из Азии. Только таким путем можно было добиться победы над врагом. Бактрия еще не тронута, инды и саки остались верны, множество народов, армий, много тысяч пехотинцев и всадников готовят силы для возобновления войны (ad renovandum) [156]. Это предложение было Дари ем с негодованием отвергнуто. Он готов был заколоть предателя, если бы его не окружили бактрийцы с Бессом [157]. Последний вместе с Набарзаном отделил свои войска от прочих воинских частей, готовясь тайно выполнить свой план. Их попытка увлечь за собой персов не увенчалась успехом. Персы единодушно подтвердили свою верность царю. Артабаз, выполнявший все обязанности главнокомандующего, проверял их готовность, а Дария, предавшегося печали и отчаянию, успокаивал и ободрял.
Это обстоятельство затрудняло Бессу и Набарзану осуществить свои намерения. Открыто схватить царя при помощи воинов-бактрийцев оказалось невозможным. Поэтому они притворно принесли раскаяние в своем стремлении отделиться и просили прощения у царя. Одновременно их агенты тайно вели агитацию среди персов, убеждая их не подставлять свои головы под всеобщее крушение, а перейти на их сторону, следовать за ними в Бактрию, которая готова принять их с подарками и таким изобилием, какого они себе не представляют [158]. Своим раскаянием они усыпили бдительность царя и получили возможность снова к нему при близиться. Даже после того, как Дарий, сам почувствовав назревание заговора, поведал Артабазу о предложении греческого наемника Патрона перейти в лагерь греков, он, выслушав его разумный совет о необходимости принять это предложение, не принял никаких мер предосторожностей. Вскоре по лагерю пошел слух о том, что Дарий покончил с собой. Этот слух вызвал замешательство и переполох среди персов, которым воспользовались Бесс и Набарзан. Они захватили царя, заковали его и посадили в грязную повозку. Деньги и имущество его были разграблены. Персы, оставшиеся без царя, на третий день присоединились к бактрийцам, а Артабаз с греческими наемниками направился в Парфию. Между тем Александр, узнав от перебежчиков и особенно от вавилонянина Багистана о пути следования Дария и его пленении, ускорил преследование. Перед своими командирами он поставил совершенно конкретную задачу: захватить Дария живым [159]. К Александру стали приходить перебежчики, которые, осудив преступника Бесса, указали точное его местопребывание. Беспорядочное войско Бесса, хотя по численности имело преимущество, но при приближении Александра обратилось в бегство. При таких обстоятельствах Бесс и другие соучастники его замысла убеждали Дария с повозки пересесть на коня и спасаться бегством. Он отказался. Тогда они забросали его копьями, убили двух слуг царя и сами скрылись - Набарзан в Гирканию, а Бесс с немногими всадниками - в Бактрию. Их отряды, оставшись без предводителей, стали рассеиваться. Часть из них, оказавшая сопротивление, была уничтожена конницей Никанора, другая часть взята в плен. Курций говорит, что пленных было больше, чем тех, кто мог их пленить. Рассказ о том, как македонянин Полистрат обнаружил повозку с персидским царем, внезапно обрывается, так как конец V книги Курция в рукописях не сохранился. Уже в следующей VI книге, в которой излагается среднеазиатский поход, имеются указания на дальнейшую судьбу Бесса. Александр в речи перед воинами подчеркивает преступление Бесса, который убил своего царя и хочет захватить свободный престол, поэтому он желает раздавить его, пока тот напуган и едва владеет своим рассудком, и хочет скорее видеть его распятым на кресте [160]. Тем временем Бесс объявил себя царем Артаксерксом и собрал скифов и другие народы, жившие по реке Мксарт [161]. Вскоре он был изолирован. Его единомышленник Набарзан сдался добровольно Александру и был им прощен, а Барсаент, боясь наказания, бежал в Индию [162]. При приближении македонского царя бактрианцы разбежались по своим селам, покинув Бесса, который переправился с кучкой друзей через Оке и стал собирать новое войско в Согдиане[163]. Там он вскоре был пленен Спитамином, Датафсрном и Катеном и выдан Александру [164]. Последний передал Бесса брату Дария Оксафру, чтобы его распяли на кресте и, отрубивши уши и нос, пронзили его стрелами, а потом сохранили труп, не позволяя садиться на него даже птицам. Оксафр обещал выполнить его приказание. Впрочем, Александр отсрочил эту казнь, чтобы совершить ее на том месте, где Бесс убил Дария [165]. Катастрофа персидского царя в античном предании, особенно исходящем от Клитарха, изображается в романтическом освещении как превратность судьбы последнего Ахеменида, не только побежденного в открытом бою, но и изменнически преданного своими приближенными. Его судьба противопоставляется судьбе победоносного, достигшего вершины человеческой славы, власти и счастья македонского царя [166]. Рассказы о конце Дария, главным образом, в подробном описании Курция, в своей сущности могут являться сообщением из кругов греческих наемных отрядов Дария, сопровождавших его в бегстве и в то же время прославлявших своими известиями свою собственную верность [167]. В этих сообщениях немало риторически украшенных частностей, которые мешают выяснению существа самого события и в позднейшей историографии вызвали два крайних подхода к изложению этого материала. Так, Дройзен совершенно некритически использует его, а Низе вовсе отбрасывает эти сообщения как не заслуживающие доверия [168]. Ни одну из таких точек зрения принять нельзя.
Если попытаться выяснить действительные причины этой катастрофы, нужно учесть ту роль, которую играли среднеазиатские сатрапы в системе Персидского государства. Военное поражение Дария после Гавгамел ускорило внутренний распад его царства. Измена сатрапов - яркое тому подтверждение. Даже в последнее время перед трагической развязкой царя предали персидский сатрап Персеполя Тиридат и начальник города Пасарга-ды Гобар [169]. Сам Дарий, обращаясь к воинам, которые бежали вместе с ним, сетовал на то, что предатели и перебежчики царствуют в его городах [170]. Что касается восточно-иранских сатрапов, то их зависимость от персидского царя всегда была относительной, особенно в период развала Персидского государства. Но планы и намерения нового македонского завоевателя их пугали и страшили. Керст полагает, что в это время началась общая национально-иранская (national-iranische) реакция против македонского завоевания, которая затем продолжалась особенно в Бактриане и Сузиане [171]. Это же подчеркивает и Берве, который считает, что вокруг Бесса как сильнейшей личности образовалось национальное движение сатрапов и знати восточных стран - Набарзана, Барсаента, Сатибарзана, Оксиарта и др., целью которых было энергичное сопротивление македонскому вторжению [172]. Не считая Дария способным к сопротивлению, они решили покончить с ним и передать Бессу руководство этим антимакедонским движением[173]. Но неожиданно быстрое продвижение Александра не оставило Бессу времени, чтобы собрать силы, а принудило к поспешному бегству. Когда летом 330 г. до н. э. около Гекатомпила Сатибарзан и Барсаент по его поручению убили Дария, они тут же отправились в свои сатрапии, чтобы организовать дальнейшую борьбу против македонян [174].
Смерть Дария избавила Александра от всякого препятствия к его стремлению стать законным преемником персидского царя и даже позволила ему действовать как "мстителю" за его убийство. Он не замедлил осудить поступок Бесса, объявить борьбу с ним как с изменником персидского царя. Это было важно как для своей армии, так и для местного населения.
Погоня за убийцей законного представителя персидской царской власти, с одной стороны, и желание стать полным хозяином всего персидского наследства-с другой, определили последующий среднеазиатский поход Александра.

---

[62] W. Tarn. Op. cit., vol. I, p. 51.
[63] Arr. III, 16, 1—2.
[64] Там же, 19, 1.
[65] Там же.
[66] J. Kaerst. Geschichte des hellenistischen Zeitalters, Bd. I, 1901, S. 314,
[67] Curt. V, 1, 4—5.
[68] Там же, 6.
[69] Там же, 7—8.
[70] Там же, 8, 2.
[71] Там же, 3—4.
[72] Там же, 10—12, 16.
[73] Diod. XVII, 64, 1—2.
[74] Curt. V, 1, 10.
[75] Diod. XVII, 64, 3.
[76] Arr. III, 16, 3.
[77] Curt. V, 1, 19—23.
[78] Diod. XVII, 64, 4.
[79] Curt. V, 39; ср. Diod. XVII, 64, 4.
[80] Curt. V, 1, 36—39.
[81] Αιτ. III, 16, 7.
[82] Там же, 6.
[83] Diod. XVII, 65, 2—4.
[84] Diod. XVII, 65, 5; ср. Curt. V, 2, 8.
[85] J. Kaerst. Op. cit., S. 307.
[86] Curt. V, 3, 1—2; Diod. XVII, 67, 2.
[87] Curt. V, 3, 4.
[88] Arr. III, 18, 1.
[89] Arr. III, 18, 1—2; Curt. V, 3, 16—17.
[90] Arr. III, 18, 2.
[91] Curt. V, 3, 17; Diod. XVII, 68, 1. Как у Курция, так и у Диодора здесь географическая неточность: собственно Персия находится позади Сузских ворот, а не перед ними.
[92] Там же.
[93] Arr. III, 18, 3—9.
[94] Plut. Alex. 37.
[95] Curt, V, 3, 17—23.
[96] Diod. XVII, 68, 2—3.
[97] Античная традиция о покорении персидской племенной области остается не совсем ясной. Известие Арриана (III, 18, 3 и сл.) романтически приукрашено, видимо, исходя из Клитарха. Описание Диодсра (XVII, 68) и особенно Курция (V, 3, 16 и сл.) некоторыми историками признается сомнительным. (См. J. Kaerst. Op. cit., S. 310).
[98] Curt. V, 4, 19.
[99] Там же, 2—4, 10—30.
[100] Там же, 31.
[101] Curt. V, 4, 32—34. По Арриану, Ариобарзан не погиб, а бежал в горы. Трудно решить, основывается ли то, что сообщает Курций (V, 4, 30) об атаке группы войск, находившихся под командованием Филоты, Аминты и Кена, на смешении с атакой Птолемея (Arr. III, 18, 9), или мы видим здесь обычную путаницу Клитарховской версии, изложенной у Арриана (ср. Polyaen, IV, 3, 27).
[102] Diod. XVII, 68, 4—7.
[103] Arr. III, 18, 10.
[104] Curt. V, 2—4; Diod. XVII, 69, 1—2.
[105] Arr. III, 18, 11.
[106] Curt. V, 6, 1.
[107] Curt. V, 6, 4—6.
[108] Там же, 3, 9.
[109] Там же, 19.
[110] Plut. Alex. 37.
[111] Diod. XVII, 70, 2—6.
[112] Diod. XVII, 71, 2—3.
[113] Arr. III, 18, 11.
[114] Plut. Alex. 38. Из этого сообщения возникла традиция, которая подчеркивала раскаяние царя в этом поступке.
[115] Curt. V, 7, 3—7, 10—11; Diod. XVII, 72, 1—6. Сообщение Курция довольно противоречиво, особенно если учесть его антиалександровскую направленность. Его указание (V, 7, 10), что македоняне стыдились поступка своего царя, опровергается Плутархом (Plut. Alex. 38) и находится в странном контрасте с собственным рассказом Курция о грабеже со стороны македонских солдат.
[116] Plut. Alex. 38; Diod. XVII, 72, 6.
[117] Curt. V, 7, 6—7; Plut. Alex. 38.
[118] См. М. Уилер. Пламя над Персеполем. М., 1972, стр. 22—23.
[119] Curt. V, 5, 5—7; Diod. XVII, G9, 2—4.
[120] Curt. V, 5, 9—16.
[121] Там же, 17—23.
[122] Там же, 24.
[123] Diod. XVII, 69, 8.
[124] См. P. Cloché. Alexandre le Grand, p. 55.
[125] Там же, стр. 57.
[126] Arr. III, 18, 12; Strabo, XV, 3, 6, стр. 730.
[127] J. Кaerst. Op. cit., S. 310.
[128] Arr. III, 19, 5 и сл.; Diod. XVII, 7, 4, 3. Ошибочно относят отправку эллинов ко времени после смерти Дария.
[129] P. Cloche. Alexandre le Grand, p. 59.
[130] То, что Курций (V, 6, 17 и сл.) сообщает об этом, в известной степени, подтверждается Неархом у Страбона (XI, 13, 6, 524) и у Арриана (Ind. 40, 6 и сл.).
[131] Arr. III, 19, 2.
[132] Diod. XVII, 73, 1.
[133] Arr. III, 19, 5.
[134] Curt. V, 8, 3—4.
[135] Arr. III, 19, 5—7.
[136] Там же, 20, 2.
[137] Arr. III, 20, 2.
[138] Там же, 21, 5.
[139] Там же, 20, 2.
[140] Там же, 21, 10.
[141] Arr. III, 22, 1.
[142] Plut. Alex. 42.
[143] Там же, 43.
[144] Diod. XVII, 73, 1—2.
[145] Там же, 3—4.
[146] Diod. XVII, 74, 1—2.
[147] Там же, 83, 7—9.
[148] Ср.: A. R. Burn. Op. cit., p. 166.
[149] Curt. V, 9, 1.
[150] Там же, 11, 1.
[151] Там же, 5—6.
[152] Curt. V, 11, 11.
[153] Там же, 12, 4.
[154] Там же, 9, 2.
[155] Там же, 10, 3.
[156] Там же, 9, 2—7.
[157] Клоше ошибается, указывая на то, что в конечном счете Дарий принял предложение Бесса. (См. P. Cloche. Alexandre le Grand, p. 58).
[158] Curt. V, 9, 7—9.
[159] Там же, 13, 4.
[160] Curt. VI, 3, 14—15.
[161] Там же, 13. У Курция вместо реки Яксарт (совр. Сыр–дарья) ошибочно указывается Танаис.
[162] Там же, 4, 8—14; 7, 36.
[163] Там же, VII, 4, 21.
[164] Там же, 19—26.
[165] Там же, 5, 40, 43.
[166] J. Kaerst. Op. cit., S. 322.
[167] H. Berve. Op. cit., Bd. II, Kq 212, S. 106.
[168] И. Г. Дройзен. Указ. соч., стр. 372 и сл.; Niese, I, 101, 1.
[169] Curt. V, 5, 2—4, 6, 10; Diod. XVII, 69, 1-2.
[170] Curt. V, 8, 9.
[171] J. Kaerst. Op. cit., S. 322.
[172] H. Berve. Op. cit., Bd. II, № 212, S. 106—107.
[173] См. речь Набарзана у Курция (V, 9, 3 и сл.) Мысль о том, что Бесс думал выдать Дария, чтобы завоевать благосклонность Александра (Arr. III, 21, 5; Curt. V, 9, 2) не подтверждается дальнейшим поведением его. Бесс позднее, уже будучи пленен, действительно дал такое объяснение Александру (Arr. III, 30, 4). Но это объяснение не выражало его истинных намерений.
[174] О том, что Бесс имел крепкие позиции в восточном Иране, свидетельствует его влияние среди местной и даже индийской знати. Так, у него искал помощи индийский царь Сисикотт (Arr. IV, 30, 4), к нему обратился Сатибарзан после своего бегства из Арии (Arr. III, 23, 2; Diod. XVII, 78, 1; Curt. VII, 4, 40); Бесс сам стал назначать сатрапов.