ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ В АФИНАХ В КОНЦЕ V ВЕКА ДО Н. Э.
(Андокид и процесс гермокопидов)
Во второй половине V в. до н. э. торговое и политическое соперничество, издавна существовавшее между Афинами и городами Пелопоннесского союза, привело к так называемой Пелопоннесской войне, в которую постепенно оказалась втянута большая часть греческих государств как на Балканах, так и на Западе, в Италии и Сицилии. Тяжелая затянувшаяся на долгие годы война способствовала обострению социальной и политической борьбы внутри греческих городов. В Афинах это проявилось с особой силой во время подготовки похода в Сицилию.
Летом 415 г. до н. э. [1] большая афинская экспедиция (136 военных кораблей, 5100 гоплитов,[2] 1300 легковооруженных воинов и 30 всадников) готовилась отплыть в Сицилию. Идея этого похода вынашивалась уже давно. Не добившись решающих успехов в первый период Пелопоннесской войны, афиняне стремились теперь к захвату обширных территорий на Западе с тем, чтобы с новыми силами повести наступление на Спарту и Пелопоннесский союз. Инициатором похода и душой всех приготовлений был видный политический деятель и полководец Алкивиад, пользовавшийся тог да большим влиянием среди афинских граждан. Выступив с предложением послать войска в Сицилию, он, по словам Плутарха, "быстро воодушевил и увлек молодых, старики рассказывали им о чудесах и диковинках, которые они увидит в походе, и повсюду в палестрах и на полукружных скамьях во множестве собирались люди, чертили на песке карту острова, обозначали местоположение Ливии и Карфагена" (Плутарх. Биография Алкивиада, 17, 4). Сам Алкивиад и еще два стратега - Никий и Ламах - были назначены командующими подготовляемой экспедицией, причем им были предоставлены неограниченные полномочия для ведения войны в Сицилии. Был найден и удобный повод для отправки экспедиции: еще в 416 г. к Афинам обратились за помощью жители маленького сицилийского городка Эгесты, терпевшие от притеснений сиракузян. Эгестяне давно уже были связаны с Афинами союзным договором, и, казалось, ничто не могло быть более естественным, чем стремление афинян протянуть руку помощи своим союзникам. Однако это был только предлог: "истиннейшим побуждением афинян, - писал Фукидид, - было стремление подчинить своей власти весь остров" (Фукидид, VI, 6, 1). За лицемерными фразами о помощи более слабым государствам скрывались далеко идущие планы агрессивной афинской демократии, стремившейся к захвату новых земель и к установлению политического и экономического господства Афин в Средиземноморье.
Экспедиция была уже почти готова, как вдруг в Афинах произошло событие, которое роковым образом повлияло на судьбу всего предприятия. В одну из ночей у большинства афинских герм - каменных столбов с изображением бога Гермеса - были повреждены лица. Кто-то надругался над этими священными статуями, которые стояли в большом количестве по всему городу - в храмах, на площадях, на перекрестках дорог и перед отдельными домами. Гермес считался покровителем путников, купцов и торговли, и культ его был одним из самых популярных в демократических Афинах. Естественно, что надругательство над гермами сильно встревожило массы суеверного народа в Афинах. "Происшествие это, - замечает Фукидид, - считалось тем более важным, что в нем усматривали предзнаменование относительно похода и вместе с тем заговор, направленный к государственному перевороту и к ниспровержению демократии" (Фукидид, VI, 27, 3). Началось судебное расследование, и были обещаны награды всем, кто сможет назвать имена виновных. Последовавшие затем доносы ничего не дали для выяснения странного происшествия с гермами, зато открылся ряд других преступлений против религии, в которых оказалось замешанным также и имя Алкивиада. В частности, были сделаны заявления о том, что в домах некоторых граждан справляются пародии на элевсинские мистерии. В числе виновных в этом преступлении назван был и Алкивиад. Немедленно этим обстоятельством воспользовались политические противники Алкивиада, а их у него было более чем достаточно: демократические лидеры не могли простить ему остракизма вождя радикальной демократии Гипербола (по-видимому, в 416 г., непосредственно перед началом подготовки Сицилийской экспедиции); возрождавшаяся олигархия, в свою очередь, тяготилась исключительным влиянием Алкивиада среди афинского народа. Из-за происков недругов Алкивиада дело стало принимать серьезный характер. Алкивиад потребовал немедленного суда, стремясь реабилитировать себя еще до того, как флот отправится в поход. При этом он рассчитывал на сочувствие и поддержку преданного ему войска. Однако по той же причине враги Алкивиада стремились затянуть процесс и не допустить судебного разбирательства до тех пор, пока армия и флот не покинут Афины. Им удалось склонить на свою сторону народное собрание; было принято решение, чтобы Алкивиад отправился в Сицилию, а перед судом предстал бы по окончании похода, после своего возвращения в Афины. Ничего не добившись, Алкивиад летом 415 г. отплыл вместе с флотом в Сицилию.
Отъезд Алкивиада развязал руки его врагам. Расследование по делу о гермах и о мистериях пошло более быстрыми темпами. Донос следовал за доносом, многие были арестованы и заключены в тюрьму, повсюду гражданам мерещились заговоры, направленные на ниспровержение демократии и на установление олигархии или тирании. Всеобщая паника, искусно подогреваемая определенными кругами, все увеличивалась, тем более, что истинных виновников происшествия с гермами так и не удавалось обнаружить. И вот в этот момент один из заключенных, юноша из знатного афинского рода по имени Андокид, заручившись предварительно обещанием амнистии, выступил с заявлением, в котором всю вину в деле с гермами возложил на членов одного из тайных олигархических обществ (гетерий), к которому и сам он принадлежал. Трудно судить, насколько все его показания были правдивы, но в целом, по-видимому, они соответствовали действительности. Руководители демократии во всяком случае с готовностью воспользовались этим доносом, найдя в нем выход из создавшегося положения. Немедленно были произведены дополнительные аресты. Лица, на которых показал Андокид, были преданы суду и приговорены к смертной казни, а имущество их было конфисковано и продано с торгов. Сам Андокид и прочие арестованные по делу о гермах были освобождены.
Последствия Андокидова доноса не замедлили сказаться. Раз было установлено, что бесчинство над гермами - дело рук знатной молодежи, принадлежащей к олигархическим клубам, причастность Алкивиада к преступлениям, связанным с профанацией мистерий, стала казаться все более и более вероятной. Он также принадлежал к знатному роду, его связи с золотой афинской молодежью были общеизвестны, а его широкий и подчас скандальный образ жизни не раз уже вызывал нарекания со стороны суровых ревнителей строгой старины. Дело против Алкивиада было возбуждено с новой силой. Вскоре в Сицилию был послан специальный государственный корабль "Саламиния" с приказом Алкивиаду явиться на суд в Афины. Алкивиад подчинился, но по дороге на родину, в италийском городе Фуриях, скрылся от своих провожатых и бежал в Пелопоннес. Несомненно, он понимал, что в Афинах, лишенный поддержки преданного ему войска, он легко станет жертвой политических интриг своих противников, и потому предпочел добровольное изгнание сомнительному исходу борьбы на родине. Тем самым он как бы подтвердил основательность предъявленных ему обвинений. Афинское народное собрание заочно приговорило его к смертной казни с конфискацией всего имущества.
Трудно сказать, в какой степени предъявленные Алкивиаду обвинения соответствовали действительности. Зная образ жизни и поведение Алкивиада, мы не удивились бы, если бы эти обвинения оказались правдой. Одно несомненно: отзыв Алкивиада из Сицилии и бегство его в Пелопоннес причинили афинянам неисчислимые беды. Он был душою затеянного похода; с его отъездом дела афинян в Сицилии, и без того не блестящие, пошли еще хуже. Вялость и нерешительность Никия, который фактически остался главнокомандующим после отъезда Алкивиада, во многом способствовали поражению афинян в Сицилии. Сам Алкивиад, укрывшись в Спарте, в дальнейшем стал на путь прямой измены своему отечеству. Вместе с послами коринфян и сиракузян он настойчиво побуждал спартанское правительство к новому выступлению против Афин. Он же посоветовал спартанцам захватить и укрепить Декелею, небольшое местечко в Аттике, в 20 км к северу от Афин. Опираясь на Декелею, спартанские войска стали систематически разорять сельскую территорию Афин; постепенно они сжали Афины в кольцо голодной блокады и в конце концов заставили сдаться.
Разумеется, при анализе причин поражения Афин в Пелопоннесской войне нельзя все сводить только к измене Алкивиада. Ни измена Алкивиада, ни даже провал Сицилийской экспедиции и потеря Декелей еще не были непосредственными причинами поражения Афин. Но, с другой стороны, нельзя отрицать и тесную связь всех этих событий с исходом Пелопоннесской войны. Вот почему каждый раз, когда ученые, древние или новые, анализируют ход крупнейшей общегреческой войны, их внимание невольно приковывает к себе маленькое, но зловещее событие, вошедшее в историю под названием процесса гермокопидов (разрушителей герм). Особая значимость этого процесса для судеб общегреческой истории, с одной стороны, и скудость сведений о нем, содержащихся у древних историков, с другой, делают тем более ценными сообщения, которые имеются в речах Андокида - современника, очевидца и непосредственного участника этого события.
Важно отметить при этом, что произведения Андокида служат чуть ли не единственным источником для изучения процесса гермокопидов. Прочие свидетельства древних авторов (включая и Фукидида) в лучшем случае могут рассматриваться лишь как дополнительный материал. Что же касается надписей, содержащих списки имущества, конфискованного у "святотатцев", то они могут быть истолкованы надлежащим образом только при условии сопоставления их с сообщениями Андокида.
Жизнь Андокида, полная неожиданных перемен, изобиловала бурными взлетами и не менее опасными падениями. Это настоящий роман, начало и конец которого, к сожалению, не сохранились. В сущности, нам известна лишь часть, правда наиболее важная, жизни этого человека -с 415 по 391 г. Как жил он до этого и что сталось с ним после, мы не знаем, и предположения, высказанные на этот счет различными исследователями, остаются всего лишь догадками, более или менее вероятными.
Основной источник для биографии Андокида - это его речи. Кое-какие подробности, не всегда, впрочем, соответствующие действительности, имеются также в речи "Против Андокида", составленной неизвестным автором в IV в. (позднее эта речь была приписана оратору Лисию). Известный интерес представляет и биография Андокида в Псевдо-Плутарховых "Жизнеописаниях десяти ораторов", так как автор этого сочинения пользовался источниками, нам теперь недоступными, в частности историческими трудами Гелланика (V в.), Кратиппа (конец V-начало IV вв.) и Филохора (конец IV-начало III в.). Небольшое сообщение об Андокиде, имеющееся в "Библиотеке" византийского патриарха Фотия (IX в. н. э.), целиком основано на этом сочинении Псевдо-Плутарха.
Все эти материалы, исходят ли они от самого Андокида или от других авторов, в высшей степени ненадежны и требуют особой осторожности при обращении: они либо заведомо тенденциозны (Андокид и Псевдо-Лисий), либо двусмысленны и неточны (Псевдо-Плутарх и Фотий). Это создает значительные трудности для историка, пытающеюся воссоздать подлинную биографию Андокида - человека и гражданина, оратора и политического деятеля.
Андокид был последним отпрыском древнего и очень знатного аттического рода, который, по преданию, восходил через Одиссея к самому богу Гермесу. Чистокровный афинянин, Андокид принадлежал к дему Кидатены, входившему в состав филы Пандиониды и включавшему в себя район города Афин к северу и северо-востоку от Акрополя.
Предки Андокида, о которых он сам неоднократно с гордостью вспоминает в своих речах, играли видную роль в политической жизни Афин. Его прадед Леогор был непримиримым врагом Писистратидов, за что подвергся с их стороны гонениям. Дед Андокида, тоже Андокид, в 446/5 г. был стратегом и одним из десяти послов, которые вели в Спарте переговоры о заключении так называемого "Тридцатилетнего мира". В 441/40 г. он снова исполнял должность стратега, причем его коллегами по ведению войны на острове Самосе были, между прочим, Перикл и Софокл. Насколько заметной фигурой был в Афинах дед Андокида, показывает тот факт, что его имя встречается на одном из вотивных черепков, поданных во время остракизма 444/3 г. Известно, что тогда остракизму был подвергнут главный противник Перикла, вождь аристократической партии Фукидид, сын Мелесия. Сохранился также черепок с именем Тисандра, очевидно, деда Андокида со стороны матери. Известен был и отец Андокида Леогор; правда, его известность была особого рода: он прославился не столько подвигами на военном или дипломатическом поприще, сколько роскошными пирами и безумными тратами на гетер. Его фигура неоднократно служила предметом насмешек для древних комедиографов.
Год рождения Андокида в точности неизвестен. По словам Псевдо-Плутарха, "он достиг расцвета в одно время с философом Сократом. Рождение его падает на 78-ю Олимпиаду, когда архонтом в Афинах был Феогенид (468/7 г. - Э. Ц.), так что он старше Лисия, вероятно, лет на десять" (Псевдо-Плутарх. Жизнеописания десяти ораторов, И, 15). Однако эта "точная" на первый взгляд дата не приемлема, так как она противоречит ряду других свидетельств. Дело в том, что автор приписываемой Лисию речи "Против Андокида" определенно утверждает, что в момент процесса о мистериях (399 г.) Андокиду было "от роду уже сорок лет с лишком" (Псевдо-Лисий, VI, 46). С другой стороны, сам Андокид свидетельствует, что в 415 г. он был еще очень молод (Андокид, II, 7), а в 399 г. у него еще не было детей (Андокид, I, 148). Поэтому большинство исследователей с полным правом отвергает дату рождения Андокида, предложенную автором "Жизнеописаний десяти ораторов", и сходится на том, что рождение нашего оратора следует отнести к значительно более позднему времени, приблизительно к 440 г.
О первом периоде жизни Андокида - до процесса гермокопидов - почти ничего неизвестно. Знатное происхождение и большое состояние позволили ему получить хорошее по тому времени образование. Он превосходно знал древних и новых поэтов и был знаком, хотя, быть может, и несколько поверхностно, с начатками ораторского искусства. Впрочем, теория красноречия никогда особенно его не интересовала, и его первые шаги на поприще оратора были связаны не столько со стремлениями найти какие-то новые приемы и формы ораторского искусства (что, например, характерно для его знаменитых предшественников - сицилийцев Корака, Тисия, Горгия и афинянина Антифонта), сколько с конкретными вопросами политической борьбы.
По-видимому, задолго еще до 415 г. Андокид вступил в тайное олигархическое общество, которым руководил некий Эвфилет. Здесь, в кругу единомышленников, он читал свои первые произведения - памфлеты, направленные против демоса и его вождей. Сочинения эти до нас не дошли; сохранились лишь названия некоторых из них и отдельные небольшие отрывки, по которым, однако, вполне можно судить о характере и политической направленности речей молодого Андокида. Так, в одном из фрагментов (из речи под характерным заглавием: "К товарищам"[3]) он нападает на афинян за то, что они "нашли останки Фемистокла и разбросали их по ветру" (фр. 3 в издании Ж. Далмейда). Этим, как правильно понял уже Плутарх, он стремился "возбудить сторонников олигархии против народа" (Плутарх. Биография Фемистокла, 32, 4). В другом фрагменте (неизвестно, из какого произведения) он, в несколько завуалированной форме, критикует демократию за способ ведения Пелопоннесской войны, с горечью повествуя о том, какие беды принесло поселянам вторжение неприятеля в Аттику (фр. 4). Наконец, еще в одном фрагменте (также неизвестно из какого сочинения) он со злобой обрушивается на вождя радикальной демократии Гипербола, называя его "чужеземцем и варваром" (фр. 5).
Будучи членом гетерии Эвфилета, Андокид оказался замешан в пресловутое дело с гермами. Правда, сам он, по-видимому, не участвовал в разрушении герм, но этому помешала лишь чистая случайность. Накануне, если верить его словам, он упал с лошади и сильно разбился. Во всяком случае, он заранее знал о готовившемся преступлении, но не донес об этом властям. Народ имел поэтому все основания считать его соучастником преступной выходки, которую совершили его товарищи.
Итак, политическая физиономия молодого Андокида для нас совершенно ясна: он "считался ненавистником народа и приверженцем олигархии" (Плутарх. Биография Алкивиада, 21, 2). Процесс гер- мокопидов оказался, однако, переломным моментом в его жизни. Признание, которое он совершил из страха за судьбу свою и своих близких, в дальнейшем стало для него источником многих бед и злоключений. Став доносчиком, он потерял своих старых друзей, но взамен не приобрел новых. Сторонники олигархии возненавидели его за поступок, который они естественно считали верхом вероломства. Демократы также не доверяли ему, ибо они не могли забыть его прежней жизни и прежнего образа мыслей. Наконец, беспринципные демагоги типа Писандра и Харикла, которые более всего раздували дело с гермами, не могли простить Андокиду, что он помешал осуществлению их личных планов. Происками этих людей первоначальное постановление народного собрания о предоставлении Андокиду "безопасности" [4] было фактически отменено. По предложению некоего Исотимида, народное собрание приняло теперь новое постановление, по которому люди, совершившие нечестие против богов и признавшиеся в этом, подвергались частичной атимии: им воспрещалось входить в храмы и появляться на городской площади. Хотя имя Андокида в постановлении не было названо и сам он впоследствии отрицал правомерность применения к нему мер, которые предусматривало это постановление, тем не менее ни для кого не было секретом, против кого в первую очередь были направлены эти меры. Дальнейшее пребывание на родине стало теперь для Андокида почти невозможным, и он вынужден был "добровольно" удалиться в изгнание.
В изгнании Андокид провел в общей сложности двенадцать лет, с 415 по 403/2 г. Вследствие вынужденного удаления из Афин дела его сильно пошатнулись. В речи "О мистериях" он с возмущением вспоминает, что, пока он был в изгнании, в его доме жил "фабрикант лир Клеофонт" (Андокид, I, 146), по-видимому, тот самый, который был руководителем демоса в последние годы Пелопоннесской войны. Конечно, из этого еще не следует, что имущество Андокида было конфисковано: Клеофонт мог сам захватить дом Андокида, пользуясь отсутствием хозяина. Однако, если даже собственность Андокида и не была конфискована, все равно пользоваться ею он фактически не мог. К тому же шла война, и если у него были какие-нибудь земельные владения в Аттике, они все равно должны были пострадать от вторжений неприятеля.
Все эти обстоятельства побудили Андокида обратиться к коммерции: он стал купцом и судовладельцем. Большую услугу оказали ему дружеские связи, издавна существовавшие между его семьей и влиятельными семьями в различных греческих городах. В особенности многим он был обязан македонскому царю Архелаю и правителю города Саламина на Кипре Эвагору. Первый разрешил ему в любом количестве рубить и вывозить из Македонии бревна для весел, второй предоставил ему убежище и одарил землею. Кипр вообще стал для Андокида второй родиной. Правда, и здесь, по-видимому, не обошлось без недоразумений. Древние писатели сообщают о каких-то ссорах Андокида с правителями кипрских городов, но насколько можно верить всем этим подчас просто фантастическим рассказам, судить трудно. Как бы то ни было, дружбою знатных покровителей и собственными усилиями Андокид поправил свои дела и к моменту возвращения в Афины снова был богатым человеком.
Между тем мысль о родине не давала ему покоя. Дважды за время изгнания он пытался добиться отмены псефизмы Исотимида, и каждый раз его попытки оканчивались неудачей. В начале 411 г. он поставил афинскому флоту на Самосе бревна для весел, хлеб и медь, запросив за все это минимальную цену. Затем, рассчитывая на благодарность, он поспешил в Афины. Однако он не знал, что там уже произошел государственный переворот и власть перешла в руки олигархическою "Совета Четырехсот" во главе с Антифонтом, Фринихом и Писандром, старым его врагом. Как только о его приезде стало известно олигархам, они немедленно арестовали его и заключили в тюрьму. Вновь пришедшее к власти демократическое правительство спасло его от верной смерти, но не отменило постановления Исотимида. Через некоторое время, по-видимому, в 407 г., Андокид повторил свою попытку. Приплыв в Афины, он добился разрешения выступить перед Советом и народным собранием. На секретном заседании Совета он обещал оказать афинскому государству помощь в организации хлебных транспортов с Кипра. За это, выступая перед народным собранием,[5] он просил отменить постановление Исотимида и подтвердить "безопасность", дарованную ему еще в 415 г. Речь его успеха не имела, и вновь он вынужден был удалиться в изгнание. Лишь спустя пять лет, после псефизмы Патроклида и всеобщей амнистии 403 г., он смог, наконец, возвратиться на родину.
В течение последующих трех лет он беспрепятственно пользовался всеми политическими правами афинского гражданина. Богатство, жизненный опыт и связи с влиятельными государственными деятелями обеспечили Андокиду должное место в политической жизни его родного города. В эти годы он всеми силами стремился заставить своих сограждан забыть о прошлых его ошибках и заблуждениях. Он с жаром исполнял довольно обременительные общественные повинности (литургии) и не отказывался от других весьма ответственных поручений. В 401 г. он был гимнасиархом во время Гефестий - праздника в честь бога Гефеста. Затем он возглавлял священные посольства афинян на Истмийские (весной 400 г.) и Олимпийские игры (летом того же года). Непосредственно за этим он был избран одним из казначеев священной казны богини Афины. Позднее враги Андокида с возмущением говорили о том, что сомнительное прошлое не мешало ему активно выступать в народном собрании, критиковать доляшостных лиц и входить в Совет с рекомендациями по поводу различных государственных дел. Конечно, не следует преувеличивать Значение и роль Андокида в политической жизни Афин. По правде говоря, он никогда не был крупным политиком: для этого ему слишком не хватало той внутренней твердости и принципиальности, без которых любая попытка добиться успеха на политическом поприще заранее обречена на провал. И все же нельзя сомневаться в том, что участие Андокида в общественной жизни Афин в этот период было весьма активным; его связи с виднейшими лидерами демократии прямо подтверждаются ходом процесса о мистериях (399 г.).
Основными источниками по процессу 399 г. являются речи Андокида "О мистериях" и Псевдо-Лисия "Против Андокида" - свидетельства, как уже отмечалось, в высшей степени тенденциозные. Поэтому история процесса может быть восстановлена лишь в самых общих чертах.
По-видимому, активные выступления на политической арене сочетались у Андокида с не менее решительными действиями на поприще финансовом и экономическом. Как всякий богатый человек, он, естественно, был заинтересован в дальнейшем увеличении своего состояния. Привычный ко всякого рода спекуляциям, он обратился теперь к занятию откупами. На очередном аукционе ему удалось, в компании с какими-то дельцами, взять на откуп сбор двухпроцентной торговой пошлины. Этим успехом он нажил себе врагов среди других откупщиков, таких же, как и он, финансовых воротил, стремившихся нажиться на государственных доходах. Эти люди решили во что бы то ни стало убрать с дороги опасного конкурента. Руководителем всех интриг и заговоров, направленных против Андокида, стал Каллий, сын Гиппоника, богатый и знатный афинянин, не брезговавший никакими делами, если только они сулили ему выгоду.
У Каллия были и личные счеты с Андокидом. Незадолго перед тем в Сицилии умер дядя Андокида Эпилик. С притязаниями на руку его дочери выступили Андокид и Каллий, действовавший в данном случае от имени своего сына, которого он хотел женить на этой эпиклере. Начался судебный процесс, который грозил сильно затянуться. Наступила осень и приближалось время, когда в Афинах справляли великие мистерии - большой праздник в честь богини Деметры и дочери ее Коры. И вот тут Каллий решил одним ударом раз и навсегда покончить с Андокидом. В то время как Андокид вместе с другими посвященными в мистерии находился в Элевсине, Каллий через подставных лиц подал на него жалобу афинскому архонту-царю. Андоида обвинили в том, что он принял участие в элевсинских мистериях и таким образом нарушил старое постановление Исотимида, запрещавшее святотатцам входить в храмы и показываться на площадях. Затем, когда он уже вернулся из Элевсина в Афины, ему было предъявлено - теперь уже лично Каллием - новое обвинение в том, что он положил в знак мольбы о пощаде масличную ветвь в Элевсинском храме в Афинах и таким образом нарушил закон, который запрещал класть масличную ветвь на алтарь храма во время элевсинских мистерий. Главным обвинителем на процессе выступал некий Кефисий, соавторами обвинения были Мелет и Эпихар. В речи "О мистериях", произнесенной на этом процессе, Андокид доказал формальную неосновательность предъявленных ему обвинений и, опираясь на солидную поддержку вождей демократической партии Анита и Кефала, с успехом выиграл дело.
В последующие годы политическая активность Андокида несомненно должна была возрасти: выиграв такое трудное дело, он теперь должен был чувствовать себя более чем когда-либо уверенно. К сожалению, вплоть до 392/1 г. мы не располагаем никакими сведениями о его жизни. Лишь в этом году он снова на короткое время выступает перед нами из мрака неизвестности с тем, однако, чтобы сразу же снова исчезнуть - теперь уже навсегда.
К этому времени Афины оказались втянутыми в так называемую Коринфскую войну (395-387 гг.), в которой против Спарты, тогдашнего гегемона Греции, выступила при поддержке Персии целая коалиция - Беотия, Афины, Коринф, Аргос, Мегары и ряд других государств. В первые годы войны Афины добились определенных успехов: были восстановлены разрушенные в 404 г. Длинные стены, заново отстроен большой флот и воссоединены с Афинами острова Лемнос, Имброс и Скирос. Не желая дальше рисковать сделанными приобретениями, афинское правительство все больше начинало подумывать о мире, тем более, что беотийцы и аргивяне еще ранее завязали сепаратные переговоры со Спартой.
В 391 г. в Спарту были отправлены послы с неограниченными полномочиями для ведения переговоров о мире; в числе этих послов был и Андокид. По возвращении из Спарты Андокид выступил в народном собрании с речью "О мире с лакедемонянами", в которой убеждал афинян заключить со Спартой мир на условиях status quo. Речь Андокида не имела успеха: радикальная демократия с подозрением отнеслась к идее соглашения со Спартой и требовала отвоевания всех владений, которыми афиняне владели до поражения в Пелопоннесской войне. Рекомендации Андокида были отклонены народным собранием; более того, по предложению оратора Кал- листрата, послов отдали под суд, обвинив в нарушении данных им предписаний. Настроение народа было таково, что послы, не дожидаясь решения суда, добровольно удалились в изгнание. Для Андокида это означало крушение всего, что он с таким упорством создавал в течение десятилетия. Его политической карьере был нанесен жестокий, быть может даже непоправимый удар. Удалось ли ему вернуться на родину, или же он так и умер в изгнании - источники не дают на это ответа. Не знаем мы также ничего и о его потомстве. По-видимому, он так и не обзавелся семьей и с его смертью род его прекратился. В аттических надписях имена Андокида и Леогора более не встречаются...
Обратимся теперь к литературному наследству Андокида. Под его именем дошли до нас четыре речи: I. "О мистериях" (399 г.); II. "О своем возвращении" (407 г.); III. "О мире с лакедемонянами" (391 г.) и IV. "Против Алкивиада". Нумерация речей традиционная; она основана на том порядке, в котором принято помещать эти речи в современных изданиях.
Еще в древности возникли сомнения в принадлежности речи "О мире с лакедемонянами" Андо- киду. Впервые эти сомнения были высказаны известным литературоведом и историком Дионисием Галикарнасским (конец I в. до н. э. -начало I в. н. э.), а затем лексикографом Гарпократионом (II в. н. э.). По-видимому, их смущали довольно многочисленные исторические ошибки, встречающиеся в этой речи. Новые исследователи не склонны, однако, придавать этому обстоятельству такого большого значения. Дело в том, что Андокиду вообще свойственны некоторая небрежность и неаккуратность в изложении исторических событий: примеры тому можно найти не только в речи "О мире с лакедемонянами", но и в двух других речах, несомненно принадлежащих Андокиду, - "О мистериях" и "О своем возвращении". Поэтому современные исследователи с полным правом отвергают сомнения Дионисия и Гарпо- кратиона и признают речь "О мире с лакедемонянами" подлинным творением Андокида.
Напротив, речь "Против Алкивиада", подлинность которой в древности, по-видимому, не вызывала сомнений, современными исследователями почти единодушно признается произведением не Андокида, а какого-то позднейшего софиста.
Сюжет этой речи таков: некто, выступающий от первого лица, заявляет, что троим гражданам - Ал- кивиаду, Никию и самому оратору - грозит остракизм, т. е. изгнание из Афин на десять лет; оратор стремится доказать, что человеком, заслуживающим изгнания, является вовсе не он, выступающий с этой речью, а Алкивиад (о Никии речь вообще не идет).
Все в этой речи вызывает недоумение. Читая ее, невольно задаешься вопросом: где, когда и кем могла быть произнесена такая речь? Известно, что при остракизме вся процедура суда сводилась к простому голосованию: никаких дебатов, никаких обвинительных и защитительных речей. Стало быть, в народном собрании такая речь не могла быть произнесена, а между тем из контекста следует, что оратор обращается именно ко всем афинянам. Далее, судя по некоторым данным, выступление оратора может быть приурочено, самое раннее, к осени 415 г.: в речи упоминается о порабощении афинянами острова Мелоса, что случилось в декабре 416 г., и о рождении у Алкивиада от пленной жительницы Мелоса сына, что могло произойти не ранее августа следующего года. Однако к этому времени Алкивиад и Никий давно уже были в Сицилии. Если даже допустить, что в наших расчетах есть неточности и что остракизм действительно имел место до Сицилийской экспедиции, то и тогда странным должно быть одно обстоятельство - единодушное молчание об этом событии всех других источников. А ведь остракизм угрожал не кому-нибудь, но Алкивиаду и Никию - виднейшим государственным деятелям Афин. Наконец, недоумение вызывает личность самого оратора. Если это был действительно Андокид, то позволительно спросить, как мог он, мало кому известный молодой человек, быть соперником Никия и Алкивиада? Как он мог, с другой стороны, побывать уже послом в Фессалии и Македонии, в Молоссии и Фес- протии, в Италии и Сицилии, прославиться щедростью при исполнении различных литургий? Именно этим похваляется оратор в конце своей речи; однако если это был Андокид, то ему могло быть в 415 г. самое большее 25 лет. Все эти несуразности заставляют насторожиться.
С другой стороны, известно, что с конца V и особенно в IV в. все более и более стало входить в моду составление фиктивных обвинительных или защитительных речей. Речи эти писались post factum; они нигде не произносились и служили образцами риторической или памфлетной литературы. Политическая карьера, поведение и судьба Алкивиада, вокруг которого еще при жизни сложилась масса легенд и анекдотов, представляли для таких упражнений весьма благодатную тему. Достаточно сравнить в этом отношении две речи против Алкивиада Младшего, приписываемые Лисию (XIV и XV), и речь "Об упряжке" Исократа (XVI). Поэтому можно согласиться с мнением современных исследователей, которые полагают, что речь "Против Алкивиада", дошедшая до нас как речь Андокида, в действительности была написана каким-то софистом или ритором быть может, еще в IV в. Возможно, что лицом, которое, по мысли автора, должно было произносить эту речь, являлся Фэак - известный политический деятель, соперник Алкивиада, действительно побывавший послом и в Италии, и в Сицилии (см. Фукидид, V, 4-5; ср. Аристофан. Всадники, 1375 слл.; Плутарх. Биография Никия, 11, и Биография Алкивиада, 13).
Что касается обстоятельств, при которых были произнесены первые три речи, то об этом достаточно было сказано в связи с биографией Андокида. Напомним только, что, кроме этих, Андокидом были написаны и другие речи, от которых сохранились лишь незначительные отрьтки в виде цитат у позднейших писателей. Содержание некоторых фрагментов ясно указывает на то, что эти речи (или речь) были составлены Андокидом еще в бытность его членом олигархической гетерии (фрагменты 3-5). Прочие отрывки представляют отдельные слова, интересные для истории греческого языка, но ничего не дающие для характеристики произведений, откуда они взяты.
Несмотря на то, что ученые риторы позднеэллинистической эпохи включили Андокида в так называемый "Канон десяти аттических ораторов", отношение к нему всегда было более чем критическим. Политический авантюрист, Андокид всю жизнь должен был защищаться от обвинений своих врагов; дилетант в области красноречия, он занялся составлением речей главным образом потому, что к этому побуждала его жизненная необходимость. Он не был оратором по призванию и никогда особенно не стремился овладеть всеми тонкостями искусства красноречия. Суровые критики, истинные ценители искусства красноречия не могли простить ему этого. Они находили в его речах массу погрешностей против правильного литературного стиля, осуждали ею за неумелое построение речей, за излишнюю болтливость и злоупотребление поэтическими выражениями и оборотами. Характерным является в этом отношении отзыв Гермогена, софиста, автора популярных в поздней античности трудов по теории ораторского искусства (род. ок. 161 г. н. э.). "Андокид, - замечает Гермоген, - стремится быть политическим оратором, однако не очень-то в этом преуспевает. Ибо он чужд стремления расчленить свою речь посредством риторических фигур и не придерживается строгого порядка. Он часто приплетает несущественные подробности и пускается в беспорядочные рассуждения, ибо он пользуется вставками без должного выбора. Вследствие этого некоторые находили его болтливым и вообще неясным. Ему мало свойственны заботливость и стремление к порядку, как впрочем и истинный пафос, а что касается искусства в отношении метода изложения, то этим он владеет в малой, даже в очень малой степени, прочим же искусством и вовсе почти не владеет" (Об идеях, II, II, 12). Особенно низкого мнения об Андокиде были Квинтилиан (35-95 гг. н. э.) и Герод Аттик (101 - 177 гг. н. э.), оба - крупнейшие знатоки ораторского искусства. Герод Аттик на восторженные похвалы своих слушателей, сравнивавших его с знаменитыми десятью ораторами, "скромно" отвечал, что уж Андо- кида-то он во всяком случае лучше (Филострат. Жизнеописания софистов, II, I, 14).
Однако как раз то, что снижало ценность Андокида в глазах древних, - простота и близость к разговорному языку, - именно это делает его речи в высшей степени интересными для нашего времени. Подавляющее большинство современных исследователей, соглашаясь по целому ряду вопросов с древними критиками, считает, однако, что нельзя по отношению к Андокиду ограничиться только одной формальной критикой. Ученые новою времени правильно указывают на то, что Андокид может служить ценным источником для изучения разговорного языка образованных афинян. В его речах много подкупающей искренности, а живость, простота и естественность изложения делают его превосходным рассказчиком. Впрочем, на эту черту Андокида обращали внимание и в древности, до того как ученые педанты сделали его объектом своих насмешек и поучений. Еще Дионисий Галикарнасский справедливо противопоставлял искусственным архаизмам Фукидида и Платона живую и понятную современникам речь Андокида и Ксенофонта. Да и позднее Андокида читали и перечитывали и, видимо, находились ценители и для его простого и безыскуственного стиля. Иначе чем объяснить то обстоятельство, что его речи сохранились до нашего времени?
В заключение этой маленькой апологии приведем мнение английского филолога Дж. Магаффи, который, на наш взгляд, наиболее удачно ответил всем критикам Андокида, и древним, и новым. "Критика слога Андокида, - пишет Магаффи, - основана только на формальных и чисто технических взглядах риторов и, как мне кажется, не воздает полной справедливости оратору. Критики называют его слог простым, неприкрашенным, неправильным и лишенным метода и силы. Они подметили, что периоды его нередко принимают ненормальное построение и кончаются без связи с последующим; заметили у него частые отступления и отсутствие пропорциональности между различными частями его речей, жаловались, что хотя он и употреблял язык повседневной жизни и нередко бывал тривиален и комичен в своих изображениях, тем не менее часто прибегал к поэтическим приемам, несогласным со строгими правилами аттической прозы. Но, если мы вспомним, что речи ею были обнародованы не как образцы слога, а как памфлеты, защищающие характер и политические взгляды автора, не бывшего ни ритором, ни софистом, а просто образованным аристократом, то большинство этих обвинений падет само собою. Действительно, Андокид более всех аттических ораторов приближается к нашим понятиям о публичном красноречии... Нам понятно, однако, почему этот оратор был постоянно презираем блюстителями формы, писателями- теоретиками, которым мы обязаны всеми нашими сведениями об этой отрасли греческой литературы. Но критикам нашего времени делает мало чести, что они так слепо придерживаются подобных взглядов и не видят весьма интересных, даже как будто современных нам черт этого замечательного человека, единственного представителя дилетантического, непрофессионального красноречия в высших афинских классах".[6]
Помимо чисто литературного интереса, речи Андокида имеют, однако, для нас еще одну весьма существенную ценность: они являются превосходным источником для изучения внешней и особенно внутренней истории Афин в конце V-начале IV в. Экономика античного города и положение различных социальных групп, борьба партий и столкновения вождей, политические клубы и религиозные таинства, - все это так или иначе нашло отражение в речах Андокида. Более того, по некоторым из вопросов он вообще служит первым и чуть ли не единственным для своего времени источником, например, по истории государственного откупа в древних Афинах или, в еще большей степени, по истории элевсинских мистерий. Понятно, что все это делает речи Андокида важным дополнением к историческим трудам его современников - Фукидида и Ксенофонта. Внимательный читатель найдет в произведениях Андокида много любопытных и мало изученных подробностей из жизни греческого города за две с лишним тысячи лет до нашего времени.
В заключение еще несколько слов о рукописной традиции речей Андокида. Мы не знаем, издавал ли сам Андокид свои речи или же они стали публиковаться только после его смерти. Одно несомненно: речи Андокида содержали столь интересный и столь важный материал, что, конечно, не могли быть долгое время в забвении. Напротив, есть основания утверждать, что они уже очень скоро стали достоянием читающей публики. Эсхин, во всяком случае, при составлении своей речи "О преступном посольстве" (343 г.) уже широко использовал Андокида: из его речи "О мире с лакедемонянами" он почти целиком переписал § 3-9 (ср. Эсхин, II, 172-176). Очевидно, к этому времени уже существовали какие-то сборники речей Андокида. К сожалению, о их дальнейшей судьбе нам почти ничего не известно. Папирусные находки, обычно столь полезные, в данном случае ничем пока не помогли. Правда, на одном папирусе III в. н. э.,[7] содержащем комментарий к утраченной комедии Аристофана, встречаются два небольших отрывка из речи "О мистериях" (§ 110 и 116), однако для истории текста это почти ничего не дает.
Таким образом, основным материалом для восстановления текста речей Андокида служат почти исключительно средневековые рукописи. При этом важнейшими рукописями являются две:
1) Codex Crippsianus [8] или Burneianus 95 (условно обозначается латинской буквой А). Эта рукопись содержит речи пяти аттических ораторов: Андокида, Исея, Динарха, Антифонта и Ликурга; датируется она XIII веком;
2) Codex Ambrosianus D 42 sup. (Q). Эта рукопись содержит III и IV речи Андокида, а также две речи Исея (I и II); датируется она XIV веком.
Кроме того, текст речей Андокида, рашю как и Антифонта, сохранен следующими рукописями:
3) Codex Laurentianus (В) XV века;
4) Codex Marcianus (L) XV века;
5) Codex Burneianus 96 (М) XV века;
6) Codex Vratislaviensis (Ж) XVI века.
Три последние рукописи, как это доказали немецкий филолог Т. Тальхейм[9] и русский ученый В. К. Ернштедт,[10] исходят из рукописи В, а та, в свою очередь, целиком основывается на рукописи А. Кроме того, в рукописи А различают поправки, сделанные двумя различными руками: более ранние - рукою самого переписчика, более поздние - рукою какого-то корректора. То же наблюдается и в рукописи Q.
Таким образом, самостоятельное значение имеют только две рукописи: А и Q. Текст издания Ж. Дал- мейда, положенный в основу публикуемого перевода, исходит преимущественно из рукописи А для речей I и II и из согласованного чтения рукописей А и Q для речей III и IV.
* * *
В настоящем издании впервые публикуется полный перевод речей Андокида. Раньше, насколько нам известно, переводились лишь небольшие отрывки из речи "О мистериях". Ряд таких отрывков (§ 34, 36-45, 48-51 и 60-66) приводится (без указания переводчика) в хрестоматии по истории древней Греции, составленной Д. А. Жариновым, З. М. Никольским, С. И. Радцигом и В. Н. Стерлиговым.[11] Еще один отрывок (§ 133-134, также без указания переводчика) опубликован в известной хрестоматии по истории античного способа производства, составленной С. А. Шебелевым и С. И. Ковалевым.[12] Кроме того, перевод речи "О мистериях" имеется в литографированном издании "Объяснение оратора Андокида по лекциям проф. [Н. И.] Новосадского" (Варшава, 1900).
Перевод речей Андокида выполнен по критическому изданию Ш. Далмейда. [13] За Андокидом в хронологическом порядке помещены другие материалы, сообщаемые древними авторами о процессе гермокопидов. Часть этих материалов (Фукидид, Псевдо-Лисий, Плутарх) дается в уже имеющихся переводах, с незначительными, как правило чисто редакционными, изменениями (имена переводчиков указаны в примечаниях). Другая часть (Исократ, Диодор, Псевдо-Плутарх, Корнелий Непот) переведена заново для настоящего издания. Надписи переведены на русский язык впервые.
[1] Далее все приводимые в тексте даты относятся к периоду до н. э. Даты, относящиеся к н. э., специально оговорены.
[2] Объяснение всех греческих терминов см. в конце книги, в специальном словаре.
[3] В подлиннике — Πρός τοὺς ἑτυίρους; речь идет о членах тайного олигархического общества, которые называли себя «гетерами» — товарищами.
[4] Андокиду была дарована (ἅδεια, т. е. буквально «безопасность», «безбоязненность», «ненаказуемость», «свобода действий». На языке афинских законов так называлось право выступать в народном собрании, не опасаясь какой-либо ответственности. Это право предоставлялось з случае необходимости метеку или рабу, которые иначе не могли выступить в народном собрании, а также гражданину, если он намерен был говорить о предметах, не подлежащих обсуждению: например, о возвращении гражданских прав какому-либо лицу, в прошлом полноправному гражданину, о прощении государственному должнику его долга и т. п. В данном случае «адейя» должна была оградить человека, собиравшегося выступить с доносом, от возможных в будущем преследований со стороны частных лиц или государства.
[5] Эта речь дошла до нас под названием «О своем возвращении».
[6] Дж. П. Магаффи. История классического периода греческой литературы. Пер. А. Веселовской, т. II. М., 1883. стр. 125—126.
[7] Papiri greco-egizii, vol. II, per cura di D. Comparetti. Milano. 1911. N 112, p. 16.
[8] Подробные сведения о судьбе каждой рукописи можно найти в работе: В. К. Ернштедт. Об основах текста Андокида, Исея, Динарха, Антифонта и Ликурга. Журнал Министерства народного просвещения (2КМНП), 1879, № 4—5 (апрель—май), отдел кл. филологии, стр. 113—136, 151—192 (позднее перепечатана в «Сборнике статей по классической филологии В. К. Ернштедта». СПб., 1907, стр. 33—102).
[9] Th. Thаlliеim. Zu Lykurgos. «Neue Jahrbücher für Philologie und Paedogogik». Bd. 115. 1877, Hft. 10, SS. 673—683.
[10] В. К. Ернштедт, ук. ст. ЖМНП, 1879, № 4—5.
[11] Древний мир в памятниках его письменности, ч. II. Греция, изд. 2-е. М„ 1918, стр. 280—285.
[12] Античный способ производства в источниках. Л., 1933, стр. 327.
[13] Andосidе. Discours. Texte ctabli et traduil par G. Dalmeyda. Paris, 1930.
Речи Андокида вместе с речами некоторых других греческих ораторов впервые были напечатаны Альдом Мануцием в Венеции в 1514 г. Это первое издание (edilio princeps) речей Андокида было основано на Codex Marcianus (L). Из последующих изданий надо отметить:
Andocidis orationes qunttuor. Recensuit et lectionum varietate inslruxit C. Schillcr. Lipsiae. 1835; Oratores Attici Graece. Cum translatione reficta а С. Müllero. Vol. I—II. Parisiis. 1847—1858; Andocidis orationes. Edidit J. II. Lipsius. Lipsiae. 1888; Andocidis orationes. Edidit F. Blass. Lipsiae. 1871; editio III correctior 1906; edltio IV (в обработке С. Fuhr'a) 1913; Andokides' Eerste Rede met Inleidung en Commentaar door A. D. J. Makkink. Amsterdam. 1932; Andocide. L'orazionc De Reditu. Introduzione e commento a cura di U. Albini. Firenzc. 1961.
Полный указатель к речам Андокида имеется в книге: I,. L. Forman. Index Andocidcus, Lycurgeus, Dinarchetis. Oxonii. 1897.