11. МАЛЫЕ ПОЭТЫ III-V вв.
Кроме тех поэтов, творчество которых заслуживало специального рассмотрения и изучения, в последние века существования римской империи жил целый ряд более или менее одаренных версификаторов, произведения которых, обладающие подчас небольшой художественной ценностью, тем не менее очень характерны для интересов, - вернее для отсутствия интересов - этой эпохи.
Наиболее удачным из таких малых произведений является забавная контроверсия в стихах "Спор между пекарем и поваром". Об авторе этой шуточной поэмы, который называет себя Веспой (Vespa), ничего неизвестно. Контроверсия развертывается перед богом огня Вулканом; пекарь доказывает, что его труд необходим всем людям, а продукты его труда никому никогда не вредили; повар же имеет дело с кровью, с мясом - что было запрещено уже Пифагором, а в мифах не раз упоминается о преступных трапезах - например о пире Атрея, угостившего брата мясом его собственных детей; кто же изготовил такое ужасное блюдо? Конечно, повар.
Повар же доказывает свое превосходство над пекарем тем, что его труд требует большего искусства и изобретательности; кроме того, ему доставляет продукты вся природа -леса, реки, горы, а не одни засеянные поля. Вулкан примиряет спорящих, говоря, что оба они нужны; если же они будут враждовать между собой, он отнимет у них огонь - и к чему тогда нужно их искусство?
Возможно, что в этой поэме в скрытой форме дана традиционная, распространенная в риторических школах контроверсия между бедняком и богачом; хлеб нужен всем людям, он - основное питание бедняка, в искусстве повара нуждаются только богачи. По некоторым метрическим особенностям принято относить эту поэму к III в.
По всей вероятности, к этому же, бедному талантами, веку относятся: во-первых, поэма Репозиана (Reposianus) "О любви Марса и Венеры", излагающая известный со времен Гомера рассказ о любовном свидании Венеры и Марса, о котором Гелиос известил и мужа Венеры Вулкана, и других богов; оскорбленная Венера проклинает Гелиоса и его дочь Пасифаю.
Имелось предположение, что эта поэма - введение к эпосу о любовных приключениях богов, но оно ничем не доказано. Вернее считать поэму Репозиана эпиллием эротического характера, какими была богата эллинистическая поэзия и поэзия неотериков конца республики.
Во-вторых, отголоском таких же эллинистических тенденций -стремления к вычурности и изощренным фокусам - являются элегические дистихи Пентадия (Pentadius), который, по-видимому, подражая Овидию, культивировал форму "змеевидных стихов" или "стихов-эхо"; в этих дистихах первая половина гексаметра точно повторяется второй половиной пентаметра. Таково, например, стихотворение "О приходе весны" (De adventu veris):
Вижу, уходит зима; над землею трепещут Зефиры,
Воды от Эвра теплы: вижу, уходит зима.
Всюду набухли поля и земля теплоту ощущает,
Зеленью новых ростков всюду набухли поля.
Дивные тучны луга и листва одевает деревья,
Солнце в долинах царит, дивные тучны луга.
Стон Филомелы летит, недостойной, по Итису - сыну,
Что на съедение дан, стон Филомелы летит.
С гор зашумела вода и по скользким торопится скалам,
Звуки летят далеко: с гор зашумела вода.
Сонмом весенних цветов красит землю дыханье Эоя,
Дышат Темней луга сонмом весенних цветов.
Эхо в пещерах звучит, мычанию стад подражая;
В упряжи их отзвучав, Эхо в пещерах звучит.
Сочная вьется лоза, что привязана к ближнему вязу;
Так, обрученная с ним, сочная вьется лоза.
Мажет стропила домов щебетунья-ласточка утром,
Новое строя гнездо, мажет стропила домов.
Там под платаном в тени забыться сном - наслажденье;
Вьются гирлянды цветов там под платаном в тени.
Сладко тогда умереть; жизни нити, бегите беспечно,
И средь объятий любви сладко тогда умереть.
(Перевод Ю. Ф. Шульца)
Тогда же появляются и "лоскутные стихи" (центоны); Гозидий Гета (Hosidius Geta) построил целую драму "Медея" из полустиший Вергилия и, надо сказать, сделал это настолько искусно, что некоторые сцены, особенно хоры, не лишены лирического подъема; если забыть, что все это создано Вергилием, то можно подумать, что Гета - весьма неплохой поэт.
Наконец, имеется еще небольшая написанная дистихами поэма, приписываемая, по-видимому, без достаточных оснований, христианскому проповеднику Лактанцию, - "О птице Фениксе"; в ней сквозь оболочку древнего восточного поверья уже просвечивают христианские идеи о смерти и воскресении, о пользе безбрачия.
В начале IV в. во время правления Константина выступил еще один версификатор, более изощренный, чем Пентадий, и еще более ясно обнаруживающий свою зависимость от "фигурного" стихотворчества эллинистических поэтов. Это Порфирий Оптациан (Publilius Optatianus Porphyrins), принадлежавший к знатному роду и занимавший высокие государственные посты. Впав на некоторое время в немилость у императора Константина, он вернул себе его благосклонность сборником особенно вычурных панегириков, послав их императору к дню 20-летия его вступления на престол. Оптациан изощрялся всеми возможными способами в создании разных фокусов: он писал стихотворения в форме пальмы и органа (и, как Досиад и Феокрит, в форме алтаря и свирели); он подбирал слова по числу слогов, составлял стихи из различных частей речи, причем каждый стих включал в себя только одну часть речи, а заключительный стих - все части речи; он сочинял стихи, в которых выделенные особым образом буквы складывались в сложный узор, и по этому узору опять-таки можно было прочесть правильный стих; он писал дистихи и гексаметры, которые можно было читать и с начала к концу, и с конца к началу, причем смысл от этого не изменялся; и не удивительно -смысл его стихов был настолько шаблонным и незначительным, что порядок слов на него не влиял. Оптациан был, собственно говоря, непосредственным предшественником Авзония, воспринявшего многие его ухищрения, но использовавшего их все же более талантливо и осмысленно.
В V в. жанр эпиллия культивирует поэт Драконтий (Blossius Aemilius Dracontius); он был христианином; кроме мифологических эпиллиев от него дошла и религиозная поэма в христианском духе (de laudibus Dei); сборник его языческих стихотворений носит общее название Romulea и заключает в себе, кроме мифологических эпиллиев, два эпиталамия и две контроверсии; эпиллии написаны гексаметром, a praefatio, в котором поэт посвящает их своему учителю риторики Фелициану, - трохеями.
Мифологические эпиллии излагают мифы: о похищении Гиласа нимфами (известен из "Аргонавтики" Аполлония Родосского и идиллии Феокрита), о Елене и Парисе, о Медее; последний миф несколько видоизменен по сравнению с обычной версией, местом действия являются Фивы, а не, как обычно, Коринф. Влияние риторической школы ясно видно как в этих, чисто повествовательных эпиллиях небольшого размера, так и в поэме "Орестея", дошедшей до нас без имени автора, но по стилю и языку чрезвычайно близкой к стихам Драконтия. Риторической "ламентацией" является также эпиллий, в котором Геркулес горько жалуется на то, что во время его битвы с Гидрой у нее непрерывно вырастают все новые и новые головы. Из двух контроверсий в стихах одна также посвящена теме мифологической: Ахилл размышляет о том, следует ли ему выдавать Приаму тело Гектора; в его душе борются чувства милосердия, гнева и желания получить много золота: все это изложено с риторическими ухищрениями, но живо. Наиболее интересна контроверсия "о богатом и бедном", содержание которой, заимствовано из тематики риторических упражнений: знатный человек, трижды отличившийся боевыми подвигами, в первый раз требует себе в награду постановку статуи, во второй - предоставления этой статуе права помилования преступников, прибегающих к ней ("право убежища"), в третий -смерти одного бедняка, якобы злоумышлявшего против него; конфликт осложняется тем, что бедняк обнимает именно эту статую, ища у нее защиты: богач выигрывает процесс; эти эпиллии кончаются казнью бедняка и выражением негодования поэта по поводу бесчеловечности власть имущих богачей.
Под именем поэта Максимиана (Maximianus) до нас дошли шесть элегий, написанных гладкими легкими дистихами, но пустого, а часто и непристойного содержания; поэт сокрушается в бесконечном потоке слов о том, что к нему пришла старость и отняла у него все радости жизни; единственные разумные слова мы находим в последней элегии:
Кончи, прошу я тебя, свои стоны, болтливая старость.
Или и этот порок ты навсегда сохранишь?
Все мы, дорогой одною идя, направляемся к смерти;
Правда, различна у всех жизнь и различен конец.
Юноши этой дорогой идут, и дети, и старцы,
И на последнем пути бедному равен богач.
(Перевод М. Е. Грабарь-Пассек)
Время жизни Максимиана точно не определено; однако есть доводы в пользу предположения, что оно относится уже к VI в. н. э.
В противоположность этим тусклым упадочным элегиям, отрадное впечатление производит сборник ста стихотворных загадок, приписываемый некоему Симфосию (Symphosius) (возможно, тоже VI в. н. э.). Каждая из загадок в трех гексаметрах дает краткое и порой очень изящное описание предмета, например, реки и рыб:
В мире есть дом; его голос звучит и шумит постоянно;
Те же, что в доме живут, всегда молчаливы, безгласны
В вечном движении дом и жители в вечном движенье.
Некоторые из них пользуются игрой слов (мышь - mus; консул - Деций Мус):
Домик мой мал, но зато в нем дверь постоянно открыта.
Чем я живу? Я воришка, но самую малость ворую.
Имя - гордость моя, так консулы римские звались.
(Перевод М. Е. Грабарь-Пассек)
Также, в загадке на слово porcus -поросенок -жалуется, что если от его имени отнять первую букву, то оно предрекает ему печальную судьбу (orcus - царство мертвых).
Несколько загадок Симфосия введены в роман анонимного автора "История Аполлония, царя Тирского"[1].
[1] См. ниже. гл. XX.