а. Биография
Биографические данные об Аполлонии Родосском скудны: они сводятся к кратким сведениям в словаре Свиды и к двум несколько противоречивым жизнеописаниям, имеющимся в схолиях. Исследователи особенно сильно расходятся между собой в установлении даты его рождения (в пределах 50 лет, между 300 и 250 гг. до н. э.). Более правдоподобны ранние цифры (290-293), так как резкие критические выпады Феокрита и Каллимаха, направленные, как можно с достаточной уверенностью предположить, именно против Аполлония, относятся к 270-260 гг. до н. э. Как в обоих жизнеописаниях, так и у Свиды утверждается, что Аполлоний был учеником Каллимаха, причем, будучи совсем молодым, Аполлоний пришел в столкновение со своим учителем. Это было бы невозможно, если бы Аполлоний родился в 250 г., так как Феокрит, родившийся в 315 г., вряд ли мог в 85-летнем возрасте в насмешливо-оживленном тоне полемизировать с Аполлонием в VII идиллии и создать в противовес ему такие крупные и свежие вещи, как "Гилас" и "Диоскуры". Каллимах же умер в 240 г., следовательно, тоже не мог выступать против Аполлония.
Аполлоний родился в Александрии или в Навкратии; еще в молодости он начал сочинять большую эпическую поэму, которую прочел вслух, но кто были его слушатели - жизнеописания не указывают. Он не только не имел успеха, но, по словам биографа, "не перенеся позора со стороны граждан и порицаний и клеветы со стороны других поэтов, оставил родину и отправился на Родос". Судя по этому тексту, можно предположить, что Аполлоний читал поэму не в замкнутом литературном кружке, а перед более широкой публикой, что вполне согласуется с древними приемами исполнения эпических произведений и к чему Аполлоний, желавший стать новым Гомером, вероятно, стремился.
Но Родосе судьбу Аполлония сложилась благоприятно. Поэт удостоился права родосского гражданства и йочестей; там же он подверг переработке свою поэму. Она существовала некоторое время в двух редакциях, на что имеются указания в схолиях, но рукописи, дошедшие до нас, не носят следов этих редакций.
Свидетельство второго жизнеописания о возвращении Аполлония в Александрию недостоверно, и можно предположить, что он умер на Родосе.
До нас дошла большая эпическая поэма Аполлония "Аргонавтика", состоящая из четырех книг (в I книге 1362 стиха, во II - 1288, в III - 1406 и в IV- 1779; всего 5835 стихов). Имеются сведения, что кроме нее им были написаны небольшие стихотворения об основании различных городов (это распространенная литературная форма эллинистической эпохи) и поэма "Каноб" от которой до нас дошло несколько стихов, описывающих храм Сераписа в Египте. Возможно, что поэма касалась пребывания в Египте Менелая, так как Каноб - имя мифического кормчего, который вел корабль Менелая и умер от укуса змеи [1].
Помимо поэзии, Аполлоний, как и многие другие поэты того времени, занимался грамматикой и критикой текстов. У Афинея имеются сведения о его книгах "Против Зенодота" (критика гомеровского текста) и "Об Архилохе", а в схолиях к псевдогесиодовому "Щиту Геракла" упоминается работа Аполлония о Гесиоде.
б. "Аргонавтика"
I книга. Воззвание к Фебу. Пелий поручает Ясону привезти золотое руно из Колхиды. Каталог аргонавтов. Аргонавты выбирают Ясона вождем. Описание корабля "Арго" и размещение аргонавтов на корабле. Аргонавты готовятся к отъезду, жрец Идмон приносит жертву и пророчествует. На пиру дерзкий Ид ссорится с Идмоном, и их успокаивает своей песней Орфей. На следующий день аргонавты отплывают и вскоре причаливают у Лемноса, где мужчины были истреблены и власть находилась в руках женщин. Ясон вступает в брак с их царицей Гипсипилой. Через некоторое время по настоянию Геракла аргонавты бросают своих возлюбленных и плывут дальше. В Магнесии во время остановки нимфа ручья похищает красавца Гиласа, любимца Геракла, и Геракл в поисках не слышит сигнала к отправлению. Аргонавты отчаливают без него, за что Теламон упрекает Ясона. Их ссору прекращает морской бог, который говорит им, что Геракл остался на берегу по воле богов.
II книга. Аргонавтов гостеприимно принимает царь Кизика. Ночью после отъезда из Кизика буря прибивает корабль аргонавтов снова к берегам Кизика, и в темноте аргонавты и местные воины вступают друг с другом в бой. Царь Кизика погибает, его молодая жена кончает жизнь самоубийством. После похорон аргонавты плывут дальше и делают остановку в стране бебриков, где Полидевк (один из Диоскуров) побеждает великана Амика. Потом они проводят некоторое время на острове, где живет Финей, который предсказывает им их дальнейший путь до Колхиды. С помощью Геры и Афины аргонавты проводят свой корабль между кианийскими скалами к стране Мариандинов, где умирают прорицатель Идмон и кормчий Тифис; далее аргонавты минуют курган Сфенела, Синоп и другие прибрежные области, на одном из островов встречаются с сыновьями Фрикса, потерпевшими крушение на пути в Грецию, берут их с собой в Колхиду и, наконец, достигают устья Фасиса (Риона).
III книга. Гера и Афина отправляются к Афродите с просьбой послать Эрота, чтобы он пробудил в сердце Медеи любовь к Ясону. Афродита исполняет просьбу, и в то время, как посольство аргонавтов во главе с Ясоном находится у Аэта, царя Колхиды, Эрот ранит Медею. Аэт требует от Ясона выполнения ряда подвигов, и Аргос, старший сын Фрикса, советует обратиться к Медее за помощью. Халкиопа, мать Аргоса, старшая сестра Медеи, умоляет ее о помощи. Медея долго колеблется, наконец, решается дать Ясону волшебную мазь и едет на свидание с ним. Ясон успешно совершает свои подвиги.
IV книга. Ясон с помощью Медеи похищает золотое руно, и Медея бежит вместе с аргонавтами. Аэт посылает за ними погоню под предводительством своего сына Апсирта. Медея заманивает Апсирта в засаду, и Ясон убивает его, за что по воле Зевса Ясон и Медея должны подвергнуться очистительным обрядам на острове Кирки. С помощью Геры аргонавты минуют Скиллу и Харибду и достигают острова Феаков, где Арета устраивает брак Ясона и Медеи. Аргонавты отплывают в Грецию, но буря относит их к берегам Ливии; корабль попадает в Тритонийский затон; потеряв направление, аргонавты ожидают гибели от голода и жажды, но их спасают нимфы, указывающие им путь, которым они должны донести свой корабль на плечах до открытого моря. После незначительных приключений на Крите и других островах Эгейского моря аргонавты возвращаются на родину.
Поэма Аполлония охватывает очень большой материал.
Ко времени Аполлония тема троянского похода была уже окончательно исчерпана; тема подвигов Геракла тоже (начиная с Писандра) не раз привлекала к себе внимание и разрабатывалась как в форме длинных "Гераклеид", так и в форме небольших эпических поэм, образец которых мы находим не только в Феокритовом "Геракле-младенце", но и в помещенной в собрании "Идиллий" Феокрита, но не принадлежащей ему поэме "Геракл - убийца льва". В сущности, кроме этих двух, общегреческих тем больше нет; все другие имеют несколько местный характер (Тесей - Аттика, Эдип - Фивы и т. п.); поэты же эллинистической эпохи, минуя даже более крупные местные темы, охотно углублялись либо в совсем неизвестные локальные мифы, либо разрабатывали старые мифы под каким-нибудь новым, особым углом зрения. Аполлоний, вероятно, намеренно желая подчеркнуть протест против этих тенденций александринизма к разработке мелких сюжетов, останавливает свой выбор на большой теме, дающей возможность привлечь к ней интерес всех греков.
Политические тенденции поэмы Аполлония недостаточно ясно выражены. В последнее время был высказан взгляд, что в поэме "нашла свое отражение политика Птолемея II", что в ней "отражены два политических события - борьба Египта с Киреной и подготовка Птолемеем Хремонидовой войны" к что некоторые мифы, введенные Аполлонием, "являются идеологическим обоснованием политики Птолемея II" [2].
Однако нельзя не заметить, что в самой поэме, хотя и довольно слабо, последовательно проводится идеализация демократического начала, начала равенства, конечно, не всех людей, а членов одной общины, боевой дружины.
В среде аргонавтов господствует исключительно выборное начало. Ясон, собравший героев, до выборов не считает себя их вождем и говорит [3]:
Выберем ныне вождя, но лишь лучшего, други, без лести.
Пусть он заботу несет обо всем и дает приказанья.
(I, 338-339)
Взоры всех обращаются на Геракла, но тот отказывается:
Не потерплю, чтобы мне пред друзьями такое отличье
Выпало нынче на долю. Оно и другим не пристало;
Тот, кто сюда нас созвал, пусть будет вождем нашей рати.
(I, 345-347)
В дальнейшем Ясон строго придерживается демократического начала и обо всем советуется с товарищами. Он не только не гордится своим положением, но скорее несет его как тяжелую обязанность. Бледный и бесхарактерный Ясон Аполлония только "первый между равными", он вождь дружины, которую нельзя даже назвать дружиной героев; кроме того, он и сам не является героем.
Напротив, обоих монархов (Пелия и Аэта) Аполлоний наделяет исключительно отрицательными чертами и особо отмечает недовольство народа распоряжениями Пелия:
Зевс! наш владыка! Ну что это Пелий замыслил?
Зачем он Гонит из края ахеян такую дружину героев?
(I, 242-243)
е. Источники поэмы
В эпической поэзии тема похода аргонавтов затрагивалась лишь мимоходом. Гесиод упоминает о Ясоне и Медее в следующих стихах "Теогонии" (998-1002):
... к Иолку Прибыл на резвом своем корабле Эсонид с быстроглазой
Девой и сделал цветущей своею супругой ту деву.
И сочетался с ней пастырь народов Ясон. И родила
Сына Медея ему. В горах Филиродом Хароном Был он вскормлен...
(Перевод В. В. Вересаева)
Довольно подробно, насколько это возможно в лирическом произведении, рассказывает о походе аргонавтов Пиндар в IV пифийской оде. Он говорит о Медее с глубоким уважением, называет ее "божественной пророчицей", упоминает, правда, и о том, что ей предстоит стать "убийцей Пелия", но не говорит о детоубийстве. Он дает только некоторые этапы похода и заканчивает победой Ясона над детьми земли, вовсе не касаясь длинного пути туда и обратно.
Наиболее близко к Аполлонию эту тему в эпической форме разработал Каллимах в "Айтиях". Мы имеем от них только фрагменты, но исследователи все же устанавливают некоторые параллели между Аполлонием и Каллимахом и даже высказывают предположение, что в первой редакции поэма Аполлония была еще ближе к стихотворениям Каллимаха.
Значительно большее внимание уделяла мифу об аргонавтах трагедия; известны названия многих трагедий, разрабатывающих отдельные эпизоды этого мифа, например: у Эсхила - "Афамант", "Гипсипила", "Кабиры", "Финей", "Арго", "Главк"; у Софокла - "Афамант", "Фрикс", "Колхидяне", "Чародейки" (о Медее в Фессалии); у Эврипида - "Дочери Пелия", "Фрикс", "Ино", "Медея".
Из всех этих трагедий до нас дошла только последняя, основой темой которой является измена Ясона и детоубийство. В древнейших версиях мифа детоубийства, по-видимому, не было; Медея выступала как законная наследница Коринфского престола, который был дан ее отцу Аэту самим Гелиосом; столкновение ее с мужем произошло не на почве ревности, а потому, что она отдала своих детей в храм Геры, где после ухода Медеи из Коринфа их убили коринфяне. Возможно, что смерть детей от руки Медеи была впервые введена Эврипидом, отчего и возник передаваемый в схолиях к "Медее" анекдот о том, что Эврипид был подкуплен коринфянами, чтобы он оправдал их и очернил Медею. Можно предполагать, что Аполлоний имел в своем распоряжении, помимо названных трагедий, еще и другие, принадлежавшие менее значительным авторам. Что таковые имелись, видно из шуточной фразы Аристофана в "Мире" (1010-1012) относительно трагического поэта Мелантия, который, бродя по рынку, произносит два (пародированных) стиха из какой-то "Медеи". Судя по содержанию приведенных Аристофаном стихов, можно думать, что и в этой "Медее" героиня выводилась уже как детоубийца.
Таковы те поэтические источники, которые Аполлоний мог иметь перед собой. Но, судя по его поэме, еще больше внимания он уделил мифографическим и географическим трудам. Вопрос об этих источниках его поэмы не окончательно выяснен; известно только, что Аполлоний имел перед собой огромную литературу по географии и этиологии и что в мифе об аргонавтах его привлекала не только поэтическая сторона, но равным образом, если не больше, возможность изучить и изложить множество сведений о незнакомых краях, о малоизвестных и странных обрядах и мифах.
г. Литературные приемы Аполлония
Композиция поэмы Аполлония бесспорно слаба, лишена внутреннего единства, которое заменено единством внешним, единством пути "Арго" от отплытия до возвращения.
Так, например, в I книге Аполлоний не использует в достаточной мере интересного и красочного эпизода появления Ясона в одной сандалии, испуга Пелия и его коварного предложения Ясону, что является завязкой всей поэмы. Изложив очень кратко эти факты, он подробнейшим образом перечисляет аргонавтов. После описания сцен прощания, отъезда и очень краткого пути, следует длинное повествование о пребывании на Лемносе (ст. 600-901), не имеющее никакого значения для всего дальнейшего. Таким образом, из 1360 стихов I книги первые 500 не могут вызвать у читателя интереса. II книга с бесконечными подробностями плавания, остановок и жертвоприношений тоже не возбуждает интереса; в ней Аполлоний показывает свою эрудицию, приводя множество причудливых географических деталей. Мертвой точкой в этой книге является пребывание у Финея (185- 550), особенно его длинное пророчество (310-410), которое с буквальной точностью предвосхищает весь путь до Колхиды и лишает дальнейший рассказ о нем всякого интереса.
Наиболее ярким моментом всей поэмы является III книга. Вся драматическая часть мифа сосредоточена в ней, и здесь Аполлонию удалось показать, что он не только ученый компилятор, но и настоящий поэт.
В IV книге, после довольно удачного описания бегства, погони и блестяще построенного эпизода убийства Апсирта (в первых 500 стихах), поэма становится все более вялой и скучной; повествование несколько оживляется при описании брака Ясона. К концу поэмы самому автору настолько надоели его герои, что он кратко и сухо прощается с ними после того, как они миновали Эвбею.
Внутреннюю мотивировку событий Аполлоний пытается дать, следуя эпической традиции, вводя в развитие действия богов и богинь. Однако именно на этой стороне поэмы наиболее ярко отразились настроения эпохи. Поверхностно следуя Гомеру в изображении богов, от которых, как и в гомеровских поэмах, зависит у него судьба героев, Аполлоний резко отличается от Гомера тем, что он, как и окружающее его общество, как и его слушатели и читатели, не верит в олимпийских богов. Аргонавты чрезвычайно строго выполняют все культовые обряды и приносят жертвы по каждому поводу, причем Аполлоний почти всегда точно указывает, что и как было принесено в жертву (всего на протяжении поэмы 10-12 раз), но они выполняют их как формальную обязанность.
Боги далеки от людей и не вступают с ними в соприкосновение; Зевс появляется только один раз в качестве высшего морального судьи: он требует возмездия за убийство Апсирта. Действующим лицом оказывается, по существу, только Гера, но и она к Ясону не приходит ни разу; и он, со своей стороны, по-видимому, не чувствует к ней живой благодарности, как Одиссей к Афине у Гомера, и даже не замечает ее покровительства. Сами боги и богини изображены очень живо, но без всякого религиозного чувства. Характерна в этом отношении, например, жанровая картина посещения Герой и Афиной Афродиты в начале III книги:
Гера направила путь свой с Афиной к жилищу Киприды -
К дому большому, что ей воздвиг ее муж хромоногий,
Тою порой, как от Зевса он ввел ее в дом как супругу.
Двор огражденный пройдя, подошли к навесу близ спальни,
Где постилала обычно Гефестово ложе богиня.
Не было дома его. К наковальне он, в кузницу, рано
Утром на остров плавучий ушел, где искусные вещи
Силой огня он ковал, а Киприда одна оставалась Дома.
Пред входом она на кресле точеном сидела;
Волосы пышно по белым плечам распустив, проводила
Гребнем по ним золотым. И уже заплетать собиралась
Косы густые свои, но вдруг задержалась, увидя,
Кто приближается. В дом гостей пригласила и встала
С кресла, а их посадила на мягком сиденьи и снова
Села сама, подбирая волос распустившихся волны.
Молвила после с улыбкой лукаво-любезное слово:
"Что за судьба или дело какое, почтенные гостьи,
Вновь вас приводит ко мне после долгого срока? Не часто
Вижу я вас у себя. Всех богинь вы, конечно, важнее".
Гера же, ей отвечая, такое промолвила слово:
"Шутишь ты все, а у нас сердца переполнены горем..."
(III, 36-56)
Затем Гера излагает свою просьбу послать Эрота к Медее. Афродита отвечает:
"Гера, Афина! Окажет скорее он вам послушанье,
Нежели мне. Хоть стыда он не знает, однако, быть может,
Вас постыдится немного; меня ж ни во что он не ставит.
Только и знает, что вздорит, да дерзкие сыплет насмешки;
Раз пригрозила ему я - уж больно меня он обидел -
Лук изломать у него и звенящие гибелью стрелы
Так, чтобы видели все. Но, рассерженный, мне угрожал он:
Если сейчас, покуда еще он собою владеет,
Я от него не отстану, то горько потом пожалею".
Так говорила. Тайком улыбнулись богини и взглядом
Между собой обменялись. Киприда ж сказала с обидой:
"Горе мое - для других лишь потеха; о нем я напрасно
Всем говорю; не довольно ль того, что сама его знаю?"
(III, 91-103)
Афродита соглашается исполнить просьбу богинь; все они идут в сад Зевса искать Эрота и находят его играющим в кости с Ганимедом:
Выигрыш весь свой собрал и зажал его в левую руку
Бойкий Эрот и, смеясь, за пазуху кости засунул;
Прямо стоял он, и цвел на щеках, пробиваясь сквозь кожу,
Нежный румянец. Колена согнув, на земле примостившись,
Грустный сидел Ганимед - проиграл свои кости он; пара
Только осталась, и был он насмешками очень рассержен.
Вот и последнюю пару опять проиграл он, как раньше;
Прочь он, понурясь, поплелся с пустыми руками. Киприды
Он не заметил. И к сыну она подошла и шутливо
За подбородок взяла и, к нему обращаясь, сказала:
"Что ты смеешься, негодный шалун? Ты, я вижу, слукавил,
Верно его обыграл, неискусного, ты не по чести.
Впрочем, будь милым теперь, мне исполни, о чем попрошу я".
(III, 119-131)
Афродита обещает сыну чудесный мяч, которым в детстве играл Зевс:
Слушал внимательно сын, и пришлось ему по сердцу слово,
Бросил игрушки свои и обеими сразу руками
Начал он мать за хитон хватать и ловить неотвязно
С просьбой, чтоб мячик сейчас же дала. Но ласковой речью
Сына она усмирила, к себе привлекла, обнимая,
Щечки целуя ему, она говорила с улыбкой...
(III, 145-150)
Бытовой характер этой картинки и психология ее персонажей очень далеки от гомеровской поэзии. Гера, Афина, Афродита и ее капризный сынок взяты поэтом из современного Аполлонию общества. Боги Аполлония - только обязательная принадлежность эпической формы; поэт использует их появление для того, чтобы показать свой талант и дать красивые пластические образы. И действительно, Афродита с гребнем и мальчики, играющие в кости, дают такую же реальную бытовую картину, как лучшие статуи эпохи эллинизма.
У Аполлония встречаются даже атеистические мысли, которые он влагает в уста "дерзкому Иду", сыну Афарея, позднейшему сопернику Диоскуров. В I книге перед отплытием он смеется над пророчеством Идмона и задумчивостью Ясона:
Знай, что это копье, которое многих сильнее,
В битвах увенчано славой. Сам Зевс мне не больше поможет
Право, чем это копье! Им клянусь я, что гибели черной
Нечего вам опасаться, - удача помчится за нами
Лишь потому, что я здесь - если б даже был бог наш противник.
(I, 466-470)
В том же духе выступает Ид по поводу предложения Аргоса, сына Фрикса и Халкиопы, обратиться за помощью к Медее:
...лишь Ид, Афарея наследник,
Гневом охвачен, вскочил и восклинул сурово и грозно:
"Стыд и позор! Значит жены - отныне соратники наши?
Мы призываем Киприду, чтоб нам помогла в нашем деле,
А не великую мощь Эниалия? Что вы глядите
На ястребов, на голубок и битвы хотите избегнуть?
Вот и старайтесь теперь, забыв о военных деяньях,
Льстивою речью своей красавиц пленять мягкосердых".
(III, 556-563)
Хотя далее все происходит по совету Аргоса и приказу Ясона, но слова Ида остаются неопровергнутыми, и создается впечатление, что автор поэмы, так обильно уснащающий ее жертвоприношениями и предзнаменованиями, в душе сочувствует Иду.
Единственный момент, где Аполлоний как будто придает известное религиозное освещение событию, это - убийство Апсирта, один из наиболее сильных эпизодов всей поэмы. Но. и тут религиозные образы и фигуры опять-таки лишь условности. Перед убийством Медея говорит Ясону:
Слушай, что я предложу. Я недоброго много свершила,
Нынче решусь на последний я шаг и свершу преступленье,
Мне от богов внушены ужасные мысли...
(IV, 411-413)
Безоружного Апсирта заманивают в храм и убивают:
Хлынула кровь из-под пальцев и алые брызнули капли
На серебристый покров сестры, отвернувшейся мрачно,
Но на позорное дело глядит осуждающим взором
Строго Эриния та, что сердца всех людей укрощает.
(IV, 473-476)
Это убийство вызывает гнев Зевса, который требует, чтобы виновники проделали очистительные обряды на острове Кирки. Однако далее Зевс не проявляет интереса к выполнению своего приказания. Таким образом, получается, что боги, по утверждению Медеи, внушили ей убийство, и они же карают ее за него. Действительным виновником убийства Аполлоний считает Эроса. Здесь Аполлоний уже открыто сменяет свой эпический тон на чистейшую лирику вполне в духе эротической поэзии своего времени:
Эрос жестокий и страшный, несчастье и бич ненавистный.
Гибельной распрею ты и тяжким рыданьем и стоном,
Болью и скорбью безмерной людские сердца потрясаешь.
(IV, 445-447)
Эрос и Зевс являются у Аполлония не живыми богами, а именами, прикрывающими чисто (психологический тезис, что страсть может толкнуть человека на преступление, за которым неминуемо последует расплата. Таким образом, и эти места не могут служить доказательством веры Аполлония в богов; в этом основном пункте он решительно отклоняется от древнего эпоса.
Если в изображении богов Аполлоний как человек своей эпохи не был в состоянии следовать древнему эпосу, то в характеристике людей он мог дать, пожалуй, даже больше, чем Гомер. Характеры эпических героев Гомера прекрасны именно своей статичностью, эти герои всегда верны сами себе; они не совершают противоречивых поступков, и их характер на протяжении действия не развивается, оставаясь в то же время мощным и привлекательным. Аполлоний пытается, сохранив эту внутреннюю силу, дать развитие характера, но весь его интерес сосредоточивается только на Медее. Все прочие действующие лица недостаточно ярки. Особенно слаб характер Ясона. Ясон лишен честолюбия; поход за море нисколько не привлекает его, и с самого начала он ставит себе целью "домой возвращенье". (Выбор в вожди не радует его, и в течение всего похода к нему не раз применяются слова ὰμηχανέων κακότητι (подавленный бедствием).
Ясон Аполлония холоден, ленив и бесстрастен. Свидание с Медеей ему устраивает его товарищ Аргос. Сам Ясон настолько мало заинтересован в этом свидании, что отправляется на него в сопровождении Аргоса и прорицателя Мопса. Любовная неискусность Ясона подчеркнута юмористической сценой, в которой ворона, сидящая на дереве у дороги, насмешливо говорит Мопсу:
Ну, и пророк бестолковый! Не знает того, что любые
Малые дети поймут, - что навряд ли со сладостным словом,
С речью любви обратится к любимому юная дева,
Если за ним на свиданье товарищи следом приходят.
Лучше бы ты убирался, пророк неудачливый, глупый!
Вряд ли Киприда тебя иль Эрот дыханьем коснулись.
(III, 931-936)
Пробудившийся в эпоху эллинизма интерес к той роли, какую стали играть в общественной жизни женщины, проявляется у Аполлония в изображении женских характеров. "Аргонавтика" Аполлония - поэма о решительных женщинах и слабохарактерных мужчинах. Как ib мире богов действуют только женщины - между тем как в "Илиаде" принимают участие в действии Зевс, Посейдон, Арес и Аполлон, - так же в мире людей активная роль женщин проявляется с самого начала: первый этап пути - Лемнос с его населением из жен-мужеубийц с правительницей Гштсипилой (прообраз Дидоны), в Колхиде - Медея, на острове Феаков - Арета, устраивающая без ведома Алкиноя брак Медеи и Ясона; даже такая эпизодическая фигура, как молодая жена царя в Кизике, только что вышедшая замуж и после смерти мужа кончающая жизнь самоубийством, является сильным женским характером. Мелкие женские божества (водяные нимфы, спутницы Фетиды, Геспериды, нимфы ливийской пустыни) непрестанно сопровождают аргонавтов и помогают им преодолеть трудности путешествия.
В центре внимания автора стоит Медея. В раскрытии ее характера, в изображении развития ее страсти Аполлоний показал весь свой талант и искусство психологического анализа, которому его научила трагедия, лирика и современная ему поэзия малых форм; здесь он действительно достиг большого напряжения и выразительности.
Самым сильным эпизодом всей поэмы является описание постепенно вырастающего чувства Медеи к Ясону, ее беспокойного сна и ее колебаний:
... Эсонов наследник
Краше всех спутников был и прелестней. И девушка тайно
Глаз не сводила с него сквозь блестящую ткань покрывала,
Мукою сердце терзая. А мысли за "им, уходящим,
Прямо по следу его полетели, быстрей сновиденья.
(III, 443-447)
...Медея
Также к себе удалилась, но в сердце ее бушевала
Буря смятенья того, что всегда пробуждают Эроты.
Все, что случилось сейчас, чередой пронеслось пред глазами:
Видит, каков он собой и какую он носит одежду,
Как говорил, как сидел на скамье, как он встал и к порогу
Шаг свой направил. Краснея, созналась она, что навряд ли
Кто-либо равен ему. А в ушах непрерывно звучали
Голос его и слова, что сказал он, подобные меду.
(III, 451-458)
Только на ложе склонилась, как ей овладела дремота,
Горе рассеяв, но тотчас обманчивый рой сновидений
Страшный терзать ее стал, как обычно бывает в печали.
Мнилось ей, будто бы в битву с быками вступил чужестранец,
Но не стремился он будто добиться руна золотого,
И не за ним он приехал в столицу владыки Аэта,
Но для того, чтоб ее, как супругу свою молодую,
В дом свой родимый ввести. И пригрезилось ей, что с быками
Ради него она, в битву вступив, без труда их смирила.
Выполнить слово свое отказались родители, должен
Сам он быков был смирить, а не с помощью девушки; ссора
Вспыхнула между отцом и пришельцем, и к ней обратились
Оба, чтоб их рассудила, как ей ее разум укажет.
Вынесла в пользу пришельца решенье, отцом пренебрегши.
Горем охвачены страшным, и мать и отец закричали
С гневом и болью. От крика рассеялся сон, и Медея
В страхе вскочила, шатаясь, за стены знакомые спальни
Робко хватаясь рукою...
(III, 616-633)
Аполлоний пользуется характерным для эпических поэм приемом "вещего сна", но вместо обычных явлений богов и прорицателей дает совершенно реальный сон, в котором в фантастической форме Медея переживает то, что ее терзает наяву; здесь под видом битвы с быками и столкновения между Аэтом и Ясоном изображена борьба в сердце Медеи между любовью к Ясону и верностью отцу.
Поэма Аполлония вместе с тем полна эпических условностей. Так, выезд Медеи на свидание с Ясоном повторяет сцену выезда Навзикаи в VI песне "Одиссеи"; эпизод этот, несомненно, ослаблен тем, что Медею сопровождают двенадцать девушек; становится непонятным, как при этих условиях могла Медея рассчитывать на то, что ее поступок останется неизвестным. Но беседа Медеи с Ясоном написана опять в очень сильных, живых тонах.
В дальнейшем характер Медеи изображен Аполлонием в весьма непривлекательном освещении: она эгоистична, жестока. Любовь к Ясону, ради которого она бросает отца и убивает брата, по-видимому, угасает очень скоро, о ней нет больше речи.
Аполлоний не проводит в своей поэме какой-либо общей мысли: он скорее только повествует, а не поучает. Однако поэма интересна для нас еще и потому, что она выгодно отличается от остальных поэтических произведений александрийцев полным отсутствием явной лести по отношению к властителям того времени. Достаточно вспомнить, какую неумеренную лесть расточают Каллимах и Феокрит, - лесть, считавшуюся не постыдной, а для придворного поэта даже необходимой, - чтобы тем выше оценить сдержанность Аполлония в этом отношении.
Аполлоний старается строго придерживаться стилистических особенностей древнего эпоса, но интерес его направлен не на историю и генеалогию, а на географию и этиологию. Он дает объяснения названий местностей, говорит о направлении рек (подробно излагает, например, фантастические сведения о двух устьях Истра - в Черном и Средиземном море, 'подразумевая под этим Дунай и Рону), о положении и величине островов. Среди совершенной фантастики попадаются очень интересные сведения, например о народе халибов, которые занимаются добыванием металлов: "во мраке, в смраде и черном дыму тяжелый свой труд совершают" (II, 1003-1010) или о тибаренах, соблюдающих обычай "кувады" [4] (II, 1011 -1016). В равной мере интересует Аполлония происхождение обрядов при жертвоприношениях; он никогда не упускает случая познакомить читателей с какимни-будь интересным обычаем. Подробное описание художественного изделия Аполлоний вводит в свою поэму только один раз, говоря о тканом плаще Ясона, очевидно, тоже считая этот прием необходимой принадлежностью эпоса. Так как мы не знаем других послегомеровских эпических поэм, нельзя сказать, служил ли и для них гомеровский "щит Ахилла" образцом для подражания; после Аполлония подобное описание становится обязательной принадлежностью эпоса и эпиллия (кубок пастуха в I идиллии Феокрита, корзина Европы у Мосха - этапы этой традиции; описание же покрывала в "Свадьбе Пелея и Фетиды" Катулла - прямое подражание Ясонову плащу).
Аполлоний также строго придерживается и второстепенных стилистических приемов эпоса. В эпитетах он почти полностью следует Гомеру и сравнительно редко создает свои; в сравнениях Аполлоний более самостоятелен. Два наиболее удачных сравнения, из которых второе использовано Вергилием в "Энеиде", следующие:
1. Словно как хворост сухой на прожорливый пламень лучины
Бедная бросит ткачиха, чтоб в хижине пламя ночное
Тлело тихонько всю ночь, а она задремать бы успела
С тем, чтоб пораньше вскочить, но внезапно от слабой лучины
Яростный вспыхнет огонь и весь хворост пожрет без остатка.
Так же, в груди стеснено, тайком разгорается пламя Страшной любви...
(III, 291-297)
2. Словно как солнечный отблеск, упавший на стены палаты,
Светлой водою рожденный, которую в таз или кубок
Только недавно налили, - мелькнет и опять ускользает,
Здесь или там возникая в своем непрестанном движеньи,
Так же у девушки сердце в стесненной груди трепетало.
(III, 755-759)
Язык поэмы Аполлония труден. Автор пользуется гомеровскими оборотами, причем не только следует гомеровской лексике и морфологии, но часто старается еще более архаизировать эти древние формы.
д. Оценка Аполлония в древности
Поэма Аполлония успеха не имела. Весьма вероятно, что резкий выпад Феокрита против авторов эпических поэм в идиллии "Праздник жатвы" имеет в виду Аполлония [5]:
Мне тот строитель противен, что лезет из кожи с натугой,
Думая выстроить дом вышиною с огромную гору.
Жалки мне птенчики Муз, что, за старцем Хиосским гоняясь,
Тщетно стараются петь, но выходит одно кукованье.
(Перевод М. Е. Грабаръ-Пассек)
Однако более поздние эпохи отнеслись к Аполлонию благосклоннее, и в Риме во II и I вв. до н. э. его изучали и уважали. Варрон Аттацинский перевел его поэму целиком.
В I в. нашей эры сюжет, избранный Аполлонием, нашел нового певца в лице Валерия Флакка, поэта эпохи Веспасианов, умершего молодым и оставившего свою поэму незаконченной. Его поэма "Поход аргонавтов" тесно примыкает к Аполлонию, особенно в описании путешествия, этапы которого точно совпадают со II книгой Аполлония; поэма обрывается на том моменте, когда Апсирт догнал беглецов в устье Истра.
Однако характеры главных героев обрисованы у Валерия Флакка иначе, чем у Аполлония. Ясон - смелый завоеватель и патриот, Медея - настолько гордая и независимая девушка, что драматический конфликт между нею и Ясоном назревает с первых же моментов после бегства; Апсирт- жестокий варварский князь, грозящий уничтожить Элладу.
В дальнейшем поход аргонавтов явился темой еще одной анонимной эпической поэмы, вышедшей в III-IV вв. н. э. из орфических кругов [6].
В VI веке н. э. вся поэма Аполлония подверглась переработке в ямбическом метафразе византийского поэта Мариана, который переложил ее стих в стих. После этого поход аргонавтов в целом больше не привлекал к себе внимания поэтов.
Непосредственно примыкая к Аполлонию и, возможно, полемизируя с ним, Феокрит пишет свои эпиллии "Гилас" и "Диоскуры", где гибель Гиласа и бой Полидевка с Амиком изображены параллельно с такими же эпизодами во II книге "Аргонавтики", но значительно более художественно.

---

[1] Каноб упоминается и в поэме Никандра «О животных ядах», ст. 309.
[2] Автореферат диссертации Н. А. Чистяковой «Аргонавтика» Аполлония Родосского». Л., 1950.
[3] Все переводы из Аполлония Родосского принадлежат M. Е. Грабарь–Пассек.
[4] «Кувадой» назывался обычай, существовавший у некоторых диких племен, согласно которому муж во время родов жены должен был изображать роженицу.
[5] Феокрит, VII, 45–48
[6] См. гл. XIV настоящего тома.