6. ИСОКРАТ
а) Биография
Жизнь и деятельность Исократа, благодаря тому что он сам нередко говорит о себе в своих сочинениях, известны нам достаточно, чтобы составить понятие и о его воспитании, и о той роли, какую он играл позднее в афинском обществе.
Исократ родился в 436 г. до н. э., а умер вскоре после битвы при Херонее (338 г. до н. э.), пережив три поколения и довольно длинный период истории своего родного города, успев увидать его и на высоте могущества и дожив до потери им свободы. В юности он мог быть учеником Сократа, ранних софистов (между прочим, Тисия) и особенно Горгия; в старости он был свидетелем деятельности Демосфена. В течение всей жизни Исократа наибольшее влияние из всех его современников, по видимому, имел на него Горгий и, может быть, Продик. Очень вероятно, что политические убеждения Исократа сложились под влиянием близкого его знакомства и дружбы с Фераменом, возглавлявшим в конце Пелопоннесской войны умеренную группу афинских олигархов и стоявшим, по словам Аристотеля ("Афинская полития", 28), за соблюдение "законности" государственного строя. В последние годы Пелопоннесской войны Исократ потерял свое состояние; затем последовало взятие Афин спартанцами и утверждение тираннии "тридцати", которые вообще относились с подозрением к людям нового софистического направления, каким несомненно был Исократ; в Исократе же они имели основание видеть особенно подозрительного человека, потому что он показал редкий в то время пример личного мужества, а именно, когда Ферамен был обвинен Критием в преступлениях против государственного строя и старался укрыться под защитой алтаря от ожидавшей его казни [1], Исократ, как говорит предание, один решился поднять голос в его защиту. Враждебная позиция, занятая коллегией "тридцати" по отношению к Исократу, бывшему тогда еще молодым, а также запрещение со стороны "тридцати" учить искусству слова заставили Исократа переселиться на остров Хиос (осенью 404 г.). Там он открыл школу риторики. В Афины Исократ вернулся или непосредственно перед восстановлением демократии, или тотчас после этого события (осенью 403 г.). С тех пор его деятельность протекала в этом городе. Разделить ее можно на три периода.
Сначала он, по видимому, попытался добывать средства к жизни обычным в то время писанием речей для других, т. е. стал логографом; к этому времени, вероятно, относится его речь в защиту Эвфина и другие, впрочем очень немногие, судебные речи. Но сам Исократ в своих позднейших сочинениях, где он касается своей биографии, не упоминает об этом периоде своей деятельности; напротив, он сильно порицает тех, кто посвящает себя исключительно такой работе, и с большой гордостью указывает на то, что он избирал для обработки более благородные темы. Это и дало возможность некоторым древним комментаторам утверждать, будто судебные речи, сохранившиеся в собрании его сочинений, написаны только в качестве риторических упражнений. Однако, ввиду того что Дионисий, располагавший хорошим материалом для биографии Исократа, решительно отвергает это мнение, а также ввиду самого характера речей, несомненно относящихся к конкретным случаям, не следует верить таким предположениям, тем более что сам Исократ тоже нигде не говорит, что он не писал таких речей или что он, по его собственному выражению, "не был изготовителем игрушек, прежде чем сделаться Фидием" (XV, 2). Он только утверждает, что его призвание лежит в другом направлении и что он сделал другой выбор.
Выбор этот заключается в том, что он окончательно бросил практическую деятельность в качестве судебного или политического оратора и посвятил себя исключительно педагогической работе. Поэтому начало второго периода его общественной деятельности надо отнести к 392 г., когда он открыл школу красноречия в Афинах. Почти сорок лет (392-353 гг.) он занимался преподаванием. Сначала учениками его были по преимуществу афиняне, но слава о его школе вышла далеко за пределы Афин, и к нему начали приезжать ученики с разных концов Греции. Плата за обучение в его школе постепенно повышалась, достигнув неслыханной дотоле цены - 1000 драхм (около 250 рублей золотом) за трехлетний или четырехлетний курс. В школе его воспитывались не только профессиональные ораторы, как, например, Ликург и Гиперид, но из нее вышли и такие известные историки, как Эфор и Феопомп.
В речи "Об обмене состояниями" (353 г.) Исократ не без гордости подводит итоги своей ораторской и педагогической деятельности. До некоторой степени эта речь знаменует собою поворот в его жизни. Достигнув к этому времени большого материального благополучия, он последние 13 лет своей жизни (351-338) продолжал быть руководителем школы, но уже не посвящал ей всего своего времени. Его значение и влияние в эти годы упало, так как в это бурное время он был далек от практической жизни и поэтому уже не мог пользоваться большим авторитетом. Старого теоретика, недовольного новыми порядками, выслушивали хотя и с уважением, но без внимания. Исократ, правда, продолжал работать и писать, но он уже пережил свою славу, и смерть его, среди потрясающих событий борьбы с Филиппом Македонским, осталась почти незамеченной.
б) Политические взгляды Исократа
Не будучи практическим политиком, Исократ тем не менее постоянно пытается судить о политических делах и давать свои советы. Однако он подходит к решению политических вопросов с отвлеченных моральных позиций и считает, что ход исторических событий можно в любой момент направить согласно моральным принципам, как только этого захотят те, кто стоит у власти.
Разъяснению этих принципов, проведению их в жизнь и должна быть, по мнению Исократа, посвящена практическая деятельность воспитываемых им государственных деятелей и писателей. Именно на это прежде всего обращал внимание Исократ в тех памфлетах, которые он выпускал в свет в форме политических речей. Сами же эти нравственные принципы вырабатываются добрыми обычаями и должны регулировать отношения как отдельных граждан, так и целых государств между собою. Напротив, к положительным законодательствам, к действующим нормам права Исократ относится не с большим сочувствием. Как для Тацита, заявлявшего, что corruptissima re publica plurimae leges[2] (Ann. III, 27), так и для Исократа многочисленность и точность законов служат лишь показателем дурного состояния государства. Писаным правом добродетель поддерживаться не может.
При таком взгляде на законы и мораль Исократ, конечно, не мог быть доволен современной ему действительностью. В жизни сравнительно больших городов того времени он находил слишком много противоречий своим моральным требованиям, в отношениях между этими городами - слишком много застарелых недоразумений и призрачных, с его точки зрения, обид> для того чтобы он мог с ними примириться и не попробовать их исцелить, так как в этом он видел свое призвание. Он не замечал, что его советы совершенно неприменимы на деле. По его мнению, стоило Афинам обратиться к своему прошлому - и они увидели бы в нем тот золотой век, к которому, в чем он был уверен, им нетрудно было вернуться, если бы они захотели; стоило спартанцам и афинянам забыть свои старые несогласия и общими усилиями начать борьбу с Персией, этим исконным врагом эллинства, как окончательно исчезли бы международные распри и у обоих государств явилась бы достойная цель для нравственной деятельности, оправдываемой всей ранней их историей. Правда, Исократ не забывал, что вся Греция состоит не только из Спарты и Афин, а в последнее время своей жизни он ясно видел и грозное для Греции возвышение Македонии, но, ввиду занимавшей его идеи, на подобные "мелочи" он не обращал особого внимания. Он думал, что стоит только афинянам отказаться от принципов своей прежней политики по отношению к союзникам, возбудившей против них такое негодование в прежнее время, как мелкие государства добровольно сгруппируются около них, особенно если афиняне откажутся от гегемонии на суше в пользу Спарты; а что касается Филиппа Македонского, то для него, конечно, будет только почетом употребить свои таланты на пользу столь великой идеи и он, со своей стороны, приложит все усилия к тому, чтобы оправдать доверие, которое окажут ему греки.
Разумеется, многие из этих мыслей могли производить сильное впечатление на слушателей и читателей речей Исократа, тем более что во многих речах, особенно в речах, посвященных вопросу о борьбе с Персией (IV- "Панегирик", V- "Филипп", VIII - "Симмахик"), есть много мест, согретых искренним чувством и искусно обоснованных. На такие места обыкновенно и обращают внимание те, кто желает доказать не только высокое нравственное превосходство Исократа над политическими деятелями тогдашних Афин, но и его глубокую прозорливость, будто бы оправдавшуюся последующим ходом греческой истории.
Государства Греции не имели возможности ни вернуться ко временам Солона или Клисфена, ни отказаться от своей традиционной политики. Афиняне не могли смотреть на Филиппа иначе, как на варвара, грозившего лишить их свободы, которую они считали наиболее ценным своим достоянием. Что Филипп сумеет отнестись к афинянам с уважением, они знать в то время не могли, потому что его отношение к другим греческим городам, которые ему удалось подчинить своей власти, было вероломным и жестоким, а средства борьбы с ним у греков были вовсе не так ничтожны. Филиппу трудно было справиться с коалицией Афин и Фив, наскоро организованной Демосфеном. Если бы еще и Спарта присоединилась к этой коалиции, то ему и совсем было бы не под силу ее одолеть; в словах Демосфена, может быть, было вовсе не так много похвальбы, когда он говорил, что, имей Греция большее количество государственных деятелей, подобных ему, свобода Греции могла бы быть спасена. Поэтому советы Исократа выбрать себе в гегемоны Филиппа или его заявление, что "власть над морем была началом несчастий", противоречившие основным положениям политики афинской демократии ("Филипп"), естественно, были неприемлемы для большинства греков того времени и практического значения иметь не могли.
Так как Исократ принадлежал к верхушке античного рабовладельческого общества, то в своей широкой публицистической деятельности он отражал интересы именно этих слоев. В IV веке, в период ожесточенной классовой борьбы и бесконечных войн между греческими общинами, имущественное неравенство, пропасть между богатством и стремительно развивающейся бедностью особенно обостряются. Все это находит яркое отражение и в литературе того времени. Тема противоречия богатства и бедности со всей остротой поставлена в комедиях Аристофана, написанных в последний период его творчества ("Экклесиазусы", "Плутос"). Этот же кризис отражается и в публицистических сочинениях Исократа. Но Исократ подходит к этому явлению, разумеется, не с позиций "низов", а с позиций господствующего класса, рабовладельцев. Он уже ясно понял опасность создавшегося положения, страшного не только для эксплуатируемых, но и для эксплуататоров. Именно об этих последних и думает Исократ, когда, например, в своем открытом письме к Филиппу он обращает внимание македонского царя, пугая его угрозой последствий этого кризиса, на массы безработных, "блуждающих" по Греции в напрасных поисках труда. "Если, - говорит он, - не удастся вывести этих несчастных из их плачевного состояния, то незаметно в них создастся угроза и для самих греков" ("Филипп", 50).
В этом письме Исократ склоняет македонского царя стать во главе похода греков на Персию; в мощной военно-торговой экспансии на Восток, в завоевании новых земель и новых рынков сбыта он ищет выхода из создавшегося положения, опасного прежде всего для имущих.
Для истории экономических отношений античности в переходную эпоху, на рубеже "классической" и "эллинистической" эпох, произведения Исократа являются источником, еще мало изученным в этом направлении.
в) Произведения Исократа
Древние критики знали 60 речей Исократа, из которых, однако, далеко не все признавались подлинными. До нас дошла 21 речь; из них 6 судебных речей (XVI, XVII, XVIII, XIX, XX, XXI), 15 эпидейктических, из которых 9 - школьного характера (I, II, III, IX, Χ, XI, XII, VIII, XV), 6 - политических (IV, V, VI, VII, VIII, XIV); кроме того, 9 писем и незначительные отрывки из его руководства по риторике. Из дошедших до нас сочинений одну речь (I) и одно письмо (IX) некоторые современные ученые считают не принадлежащими Исократу.
Наиболее значительные из его речей следующие: "Панегирик" (IV)[3], написанный и подготовленный, как думают, автором в 330 г. к моменту Олимпийского праздника; в нем он прославляет Афины и требует для них гегемонии в войне против персов; "Речь о мире" (VIII), сочиненная около 355 г., где он излагает свою точку зрения на морское владычество Афин; "Ареопагитик" (VII), написанный между 356-350 гг., где он высказывается в пользу восстановления древнего морального цензорства Ареопага; "Архидам" (VI), написанный в 366 г., где Исократ выводит спартанского царя Архидама говорящим перед герусией о том, что нет надобности унижаться перед победоносными Фивами; речь "Об обмене состоянием" (XV), написанная в 353 г., в которой он убеждает македонского царя Филиппа принять на себя руководство в войне против персов; "Панафинейская речь" (XII) 339 г., где он возвращается снова, как в "Панегирике", к теме прославления Афин.
г) Исократ как писатель
Историческая роль Исократа в значительной мере определяется его работой как публициста. Его политические сочинения имеют форму речей и композиционно строятся по правилам риторического мастерства; публикуются они им либо в виде открытых писем (например, к Филиппу или к Эвагору), либо в виде речей (Панегирик, Олинфская речь и т. д.), уже одни огромные размеры которых исключали всякую возможность их произнесения. Продолжатель риторической техники Горгия, Исократ с особенным вниманием относится к внешней форме речи, широко пользуясь так называемыми риторическими фигурами Горгия, совершенствуя и развивая их. Тем самым Исократ принципиально отличается от тех аттических ораторов, логографов по преимуществу, которые, подобно Лисию, стремились приблизиться в языке своих речей к простому, безыскусственному языку повседневной аттической речи.
Программу своей деятельности как оратора и теоретика риторики Исократ излагает в своей речи "Против софистов" (около 391 г.). Он противополагает свои взгляды, во-первых, взглядам софистов и эристиков, в противоположность которым он обещает воздерживаться от чересчур тонких, пустых и бесплодных мудрствований; во-вторых, практике учителей красноречия, которые только вследствие плутовства склонны преувеличивать значение технических приемов при обучении искусству речи; в-третьих, педагогическим советам прежних составителей руководств по риторике, которые обращают главное внимание на наименее ценную в глазах Исократа отрасль красноречия - на красноречие судебное. По его мнению, риторика, правда, обязана преследовать и практические цели, но она непременно должна быть связана прежде всего с теоретическими вопросами морали и политики.
Какова бы ни была публика, для которой Исократ предназначал свои памфлеты, но то обстоятельство, что им придана форма речей, не позволяло ему забыть, что они могут быть при случае произнесены во всеуслышание. При недостаточных тогда средствах для размножения писаных экземпляров они должны были распространяться прежде всего путем чтения вслух владельцами таких экземпляров перед более или менее многочисленной публикой. Поэтому все приемы выразительности, которые предполагаются при такой декламации доступными развитому в этом отношении слуху греков, принимаются в соображение Исократом. Мало того, он даже старается усилить их, самым тщательным образом отделывая свои речи и подмечая все, что может способствовать благоприятному впечатлению его рассуждений на слушателей. Однако мало-помалу интерес к форме становится у него, по-видимому, преобладающим; внешняя отделка речи наносит ущерб содержанию.
Форма речей Исократа, действительно, мастерски отделана. Поэтому-то в числе окончательных создателей аттического литературного языка ему отводится первое место.
Дионисий называет Исократа представителем той манеры построения речи, которую он обозначает названием "гладкой", "полированной", "цветистой", противополагая ее древней шероховатой манере Антифонта и средней манере позднейших ораторов. В общих чертах свойства этой манеры сводятся к следующему. Она является продолжением манеры Горгия, который был учителем Исократа и пробудил в нем чутье к форме; но Исократ порывает с театральными эффектами речи Горгия и стремится придать ей больше простоты и естественности.
Это стремление сказывается у Исократа прежде всего в тщательном выборе им слов. В этом отношении язык Исократа значительно проще языка Фукидида или Антифонта и приближается к простому и живому языку Лисия. Хотя Исократ и превосходит Лисия обилием риторических фигур, однако, так же как и Лисий, избегает переносного значения слов, "тропов", стараясь, за очень редкими исключениями, употреблять слова в их собственном смысле и одинаково игнорируя как устарелые выражения, так и новые или слишком поэтические речения. С большим искусством, соблюдая присущее ему чувство меры, пользуется Исократ также "фигурами мысли" и "фигурами речи"[4], образцы которых даны были Горгием.
Особенное внимание Исократ обращал на построение "периода", и этот прием ораторского искусства он действительно довел до совершенства. Он работает над каждой фразой до тех пор, пока ясно не выразит свою мысль, нигде не нарушая при этом симметрии и музыкального течения периода. Желания сколько-нибудь нарушить ясность и прозрачность всей группы предложений у него никогда не заметно.
Что касается музыкальности периодов прозаической речи, то она также была доведена Исократом до большого совершенства. Он не следует Горгию, предъявлявшему преувеличенные требования к музыкальному построению прозаической речи, чересчур приближая ее к ритму и метрам речи поэтической, а сообщает прозе только общее мелодическое течение, не связывая его каким-либо строго проведенным размером. Исократовский принцип мелодического построения прозы, без обращения ее в стихотворное произведение, соблюдали и позднейшие знаменитые ораторы Греции и Рима.
Исократом и его последователями были выработаны и довольно строгие законы ритмического построения речи, заключающиеся, в частности, в допустимости определенных стоп в начале и в конце словесных периодов. По показаниям древних авторов, исократовские периоды производили чрезвычайно благоприятное впечатление на слушателей; единственным недостатком в речах Исократа являлась лишь некоторая монотонность. Действительно, не только у Демосфена, который был великим мастером разнообразить строение речи, но даже у Лисия есть понимание того, что длинный ряд однообразно построенных предложений должен действовать на слушателя утомительно. Исократ, по видимому, не чувствует этого. Потому ли, что он сознательно считает нужным отличить свою эпидейктическую речь от судебной и этим придать ей особенную торжественность, или потому, что упражнение в течение долгого времени в построении таких периодов исключало уже для него возможность более естественного разнообразия, но только использование им длинных периодов настолько часто, что они однообразно идут один за другим, как будто он не допускает даже возможности другого способа выражения. Поэтому понятно, что древние сравнивали его речь с плавно льющимся маслом и, несмотря на всю ее красоту, не считали ее сильной и пригодной для достижения практических целей.
Однако, подробно разрабатывая искусство речи, Исократ отнюдь не стремился только к внешнему, формальному совершенству. Построение его речей и в целом и в частностях, выбор слов, их расположение во фразе, равно как и все прочие приемы ораторского искусства, какими он пользуется, - все это находится в тесной и неразрывной связи с содержанием его произведений. Художественная ценность периодического построения речей Исократа заключается в том, что его периоды заключают в себе законченную мысль, а отдельные части этих периодов равномерно распределяются в соответствии с частями и подразделениями данной мысли. Равномерность этих разделений доводится Исократом до того, что они выражаются даже одинаковым количеством слогов в отдельных соответствующих одна другой частях его речей. Стремление к музыкальности речи приводит Исократа и к строгим правилам для избежания "зияния", т. е. стечения гласных в конце одного и в начале другого соседнего слова, что было неприятно для очень чуткого слуха греков и могло мешать впечатлению, которое должна была производить речь.
Все эти достоинства речей Исократа, несмотря на указанную выше монотонность, получили признание у позднейших представителей красноречия и у позднейших историков, находившихся в той или иной степени под влиянием этого художника слова. Исократа охотно изучали и теоретики ораторского искусства. Аристотель в своих риторических работах постоянно пользуется примерами из сочинений Исократа, так же поступают и другие исследователи искусства речи.
Слава Исократа у древних писателей все более и более возрастала. Из авторов поздней античности Гермипп из Смирны (III век до н. э.) написал особое сочинение об учениках Исократа; Цицерон высоко оценивает Исократа и указывает ("Об ораторе" II, 94) на то, что многие известнейшие писатели и государственные люди Греции вышли из его школы; Дионисий считает его величайшим педагогом.
Однако, несмотря на крупное, даже исключительное значение Исократа для эпидейктического красноречия и на разработку им приемов ораторского искусства, красноречие судебное и совещательное должно было идти несколько иными путями, и на развитие этих последних родов красноречия гораздо больше, чем Исократ, повлияли такие представители ораторского искусства, как Лисий и Исей.
[1] См. Ксенофонт. Греческая история, I, 3, 23–56.
[2] «В самой испорченной республике больше всего законов».
[3] Надо заметить, что слово «панегирик» (т. е. речь перед всенародным собранием) в классическом языке не имело того значения, которое оно получило впоследствии и имеет в настоящее время; оно обозначало тогда (также и в заглавии этой речи) речь, произнесенную на одном из больших греческих собраний, каковы были Олимпийские, Пифийские, Истмийские праздники, Великие Панафинеи.
[4] «Фигурами речи» называются необычные словесные обороты (удвоение, анафора, антитеза и др.), «фигурами мысли» — необычные обороты самой мысли при обычном ее словесном выражении (риторический вопрос, умолчание, ирония и т. д.).