В конце IV века до н. э. был известен своим "Поношением Гомера" Зоил из города Амфиполя, живший в Афинах и заслуживший прозвище "Бича Гомера" (Ὁμηρομάστίξ). Он был представителем особого направления в литературе, которое ставит себе задачей высмеивать то, перед чем все преклонялись. Типы Гомера освещались односторонне, чтобы представить их в смешном виде или подчеркнуть неправдоподобие некоторых описаний Гомера. Отсюда в это же время возникает литературная борьба так называемых энстатиков (ἐνστατικοί), констатировавших подобные неправильности и неясности в изображении Гомера, и литиков (λννικοί), т. е. разрешителей недоуменных вопросов.[1] Удивительными мастерами в такого рода разрешениях "апорий" или "проблем" были Сосибий и Эвфорион.
Но особенно широкое изучение Гомера начинается в эпоху Птолемеев в Египте, когда при Птолемее Филадельфе (285-247) в Александрии основывается огромная библиотека (см. в томе II). С библиотекой связано было особое ученое учреждение - так называемый Музей, нечто вроде Академии наук.
Одним из первых, кто занялся установлением текста Гомера на основании богатого рукописного материала, собранного в Александрийской библиотеке, был Зенодот Эфесский, который, как говорят источники, явился первым "диортотом", или "справщиком" гомеровских поэм.
Александрийская библиотека располагала целым рядом изданий (ἐκδόαεις) Гомера, т. е. установленных и принятых в том или другом греческом полисе текстов Гомера, отличавшихся друг от друга подробностями. Таковы были издания городские (αί κατὰ πόλεις), именно - массильское, хиосское, аргосское, синопское, кипрское и аттическое (афинское), Это последнее, прежде всего, считалось александрийцами "вульгатой" (κοιναί δημώδεις). Были и издания, выпущенные отдельными лицами (αί κατ᾿ ἄνδρα), например издание Антимаха Колофонского (ή Ἁντιμάχειος), который и сам был эпическим поэтом, или издание "из ларца" (ή έκτοῦ νάρθηκος), приготовленное Аристотелем для его ученика, Александра Великого, и сопровождавшее последнего в его походах. Были издания более удовлетворительные (χαριέατεραι) и менее удовлетворительные (δικαιότεραι). Во всем этом материале пришлось впервые разбираться Зенодоту.
Кроме издания ("диортосы") Гомера, Зенодоту принадлежали "Гомеровские глоссы", т. е. истолкование гомеровских слов, непонятных для современного критику поколения. Такие собрания составлял раньше Зенодота его учитель Филет Косский. К Зенодоту возводят и разделение каждой из гомеровских поэм на 24 песни - по числу букв греческого алфавита, тогда как раньше в составе поэм различались более крупные деления вроде "Подвигов Диомеда", куда Геродот (II, 116) относил песни V и VI "Илиады" с частью песни VII.
Относительно качества диортосы Зенодота мы знаем только то, что сообщает традиция схолиев, стоящая целиком уже на точке зрения более поздней диортосы Аристарха. Естественно, что свидетельства вроде того, что Зенодот удалил (ᾗρκε) те или другие стихи "без всякой необходимости" (πρὸς οὺδὲς ὰναγκαῖον), только будто бы в виду их повторения у Гомера в другом месте, или что повод к таким исключениям давало наличие в стоящих рядом стихах синонимических элементов, - требуют критического подхода. Возможно, что Зенодот основывался на особых текстах Гомера. Из новых критиков некоторые в последнее время выдвигали на Первый план его особые от Аристарха чтения. У Зенодота замечалось недостаточное знакомство с гомеровским словоупотреблением. Так, он понимал διακρίθήμεναι (Ил. II, 387; VII, 292) в смысле "рассудиться", а не "разойтись", как надо это понимать у Гомера.
Аристофан Византийский, наследник Зенодота по управлению библиотекой, умер на 77-м году жизни, в первые годы Птолемея Филометора (181-146).[2]
В своей диортосе Гомера Аристофан впервые применял критические значки: обел (-), диплу (>), сигму и антисигму (Ϲ и Ͻ), кераунион (⊺). Им были впервые обозначены некоторые повторения у Гомера. Он отмечает слово ἀνδράποδον как необычное у Гомера; указывает и противоречия: например, в песни XII в стене ахейского лагеря было несколько ворот, а в песни XXIV говорится только об одних воротах. В рецензии текста он редко прибегал к конъектурам, но конъектуры его не всегда были удачны. Аристофану приписывают отрицание принадлежности Гомеру конца "Одиссеи" со ст. 297 песни XXIII.
Знаменитейшим из справщиков Гомера был Аристарх Самофракийский. Он жил между 210 и 140 гг. до н. э. и считался в древности превосходным критиком. Перед его ученым авторитетом в деле установления текста и объяснения Гомера преклонялись. К ст. 572 песни I " Илиады" мы читаем в схолиях: "И восторжествовало чтение Аристарха, хотя оно оснований не имело". Таким авторитетом своим Аристарх был обязан прежде всего чрезвычайно детальному изучению словоупотребления у Гомера. При этом Аристарх точно установил значение слов у Гомера в отличие от современного ему языка: σώμα - "труп" (не "тело"), - а φόβος - "бегство" (а не "страх"), πόνος - "труд (а не "страдание" в позднейшем смысле слова) и т. д. и т. д. Кроме того, он толковал Гомера со стороны мифологии и реалий, так как одинаково хорошо владел и грамматикой, и историей литературы, и древностями. Но, разумеется, верность его суждений была ограничена тогдашним состоянием лингвистической науки. В его производстве слов встречается много такого, чего современное толкование допустить не может.
Что же касается поправок к тексту, то источники сообщают о чрезмерной осторожности (ἡ περιτὴ εὑλάβεια) Аристарха. Подобно Аристофану Аристарх занимался кроме Гомера, многими авторами. К его трудам о Гомере относятся: а) издания текста Гомера (διορθώσεις), которых было два: б) комментарии (ὐπομνήματα): один - по Аристофану, где он следовал своему предшественнику, другой-самостоятельный. Аристарх также употреблял в тексте Гомера критические значки. Так, например, дипла с точками означала отличия от Зенодота, астериск (звездочка) и астериск с обелом (прямая линия) - повторенные у Гомера стихи; сигма и антисигма - двойные рецензии, в тексте Гомера (т. е. два рядом стоящих варианта, вкравшихся в текст вместе, и т. д. Известны были еще трактаты Аристарха (συγγράμματα) "Об "Илиаде" и "Одиссее"", "К Филету", "К Коману", "Против неправдоподобного положения Ксенона", " О корабельном каталоге".[3]
Из учеников и последователей Арлстарха надо назвать Аммония и его сочинение: "О том, что не было нескольких изданий диортосы Аристарха". Из более поздних александрийских ученых самым известным был Дидим, живший в I веке до н. э., прозванный за свою усидчивость "человеком с медными внутренностями" (χαλκέντερος). Он специально писал "О диортосе Аристарха". Очевидно, позднейшая традиция настолько затемнила подлинный текст этой диортосы, что приходилось восстанавливать ее путем специальных изысканий. Вот почему современник Дидима Аристоник писал "О критических значках Аристарха". На этих двух лиц постоянно ссылаются дошедшие до нас схолии лучшей для "Илиады" рукописи Библиотеки св. Марка в Венеции (обычно означаемой Codex Venetus A). Вместе с ними упоминаются сочинение Никанора (около 130 г. н. э.) "О стигме", т. е. о знаках препинания у Гомера, и сочинение грамматика Геродиана (около 160 г. н э.) о просодии в "Илиаде". Из этих четырех трактатов (Дидима, Арисгоника, Никанора и Геродиана) в середине III века н. э. было сделано извлечение (ἐπιτομή), которое дошло до нас в упомянутой венецианской рукописи, изданной впервые Виллуазоном в 1788 г.
Одновременно с развитием александрийской школы в Пергаме возникла другая ученая школа, изучавшая Гомера, Ее знаменитейшим представителем является стоик Кратет из города Маллоса в Киликии. В Пергаме также была большая библиотека; на основания ее рукописных богатств Кратет и составил свои комментарии к Гомеру. В противоположность более грамматическому направлению александрийской учености в пергамской школе преобладали философские, исторические и физические проблемы. Эти проблемы ставились на основании Гомера, как неисчерпаемого кладезя всякой премудрости, и в нем же старались найти их разрешение. В основанной Кратетом стоической школе стало модно толковать Гомера аллегорически, ибо, по Кратету, Гомер преследовал не только эстетические цели (ψυχαγωγία), но и учительные (διδασκαλία). Кратет открывал у Гомера достижения позщейшей математики и физики. Предполагают, что какая-то стоическая гомеровская энциклопедия лежит в основе сочинения "О Гомере", ложно припасываемого Плутарху.
По топографии "Илиады" большое значение имел трактат Деметрия из Скепсиса (II в. до н. э.) "Размещение троянцев" (Τρωϊκὸς διάκοσμος) в 30 книгах. Вслед за другими Деметрий отрицал тождество места исторического Илиона с гомеровской Троей.
В упомянутых схолиях к Гомеру, изданных Виллуазоном (Codex Venetus A), и в схолиях другой венецианской рукописи X--XI веков (Codex Venetus B, № 473 Библиотеки св. Марка), кроме упомянутой "эпитомы" грамматического содержания, мы находим свод комментариев, касающихся больше мифология и аллегорического толкования поэтического стиля. Это - толкования разных авторов, собранные не раньше начала IV века н. э. Аллегорическое толкование Гомера применялось в конце III века н. э. неоплатоником Порфирием, автором сочинения "Гомеровские проблемы". Последним трудом воспользовались составители схолиев. В школе Порфирия нахождение трудностей у Гомера и способов их разрешения стало уже чистой игрой остроумия.
В дальнейшем изучение Гомера замирает до периода возрождения интереса к античности в Византийской империи. Ко второй половине XII века н. э. относятся дошедшие до нас "Извлечения, касающиеся "Илиады"" архиепископа Солунского Евстафия. И этот поздний ученый использовал более ранних авторов, писавших о Гомере и толкованиях на него. К XII же веку относится "Толкование "Илиады"" византийского ученого и поэта Иоанна Цеца (Τζέτζης).
Ранняя древность рассматривала героическую сагу, в особенности в том ее виде, как она оформлена в эпосе, как праисторию эллинских племен. В V веке до н. э. начала пробуждаться критика. В то время как Геродот думал добыть из саг исторические факты путем исключения из них сверхъестественных прибавлений, Фукидид уже отринул надежность гомеровского свидетельства. Новые моменты внесло понимание софистов, которые в мифах о богах и в сагах о героях видели только вымыслы поэтов, предназначенные облечь их житейскую мудрость в привлекательную форму. Убеждение, что сагам вообще не свойственна историческая ценность, уже в IV веке до н. э. настолько окрепло что историки этого столетия считали необходимым совершенно отделять сагу от истории. Эфор начал свою греческую историю с дорийского переселения, а всё более раннее отнес к мифическим временам. Рядом с этим историческим критицизмом развивалось аллегорическое объяснение мифов о богах и саг о героях, приведенное в прочную систему стоиками. Они объясняли мифические образы как этические силы или как силы природы, а иногда как то и другое.
Аллегорическое толкование саг, перенятое от древности в эпоху Ренессанса XV-XVI веков, было в XVII и XVIII столетиях преодолено в долгой борьбе, но в XIX веке аллегорическое толкование вновь возродилось. Открытие индийских гимнов Ригведы вызвало к жизни науку сравнительной мифологии, которая теперь стала толковать все мифы и саги как отражение явлений природы, происходящих в небе и в облаках. Война из-за Трои стала представляться борьбой небесных сил из-за мрачной, скрывающей золото солнца крепости туч. Допускали, что этот бой когда-то локализовался в равнине Скамандра. Даже после того, как благодаря бессмертной заслуге Шлимана Троя встала из своих развалин, все еще можно было слышать положение, что найти Трою так же мало шансов, как поднять со дна Рейна сокровища Нибелунгов.