1. - Если бы Мидией, во все многолетнее царствование Навуходоноссора, правил Киаксар или другой, государь такого же высокого ума, такой же деятельный и честолюбивый, вавилонянину весьма вероятно еще при жизни своей представился бы случай испытать крепость тех многочисленных оплотов, которые он с такой предусмотрительностью воздвигал. Родство, особенно искусственное породнение браками, не много значит в политике, и если бы основатель мидийской державы усмотрел малейшую возможность "закруглить" ее (по современному выражению), в ущерб того или другого союзника, или обоих, его навряд ли удержало бы внимание к дочери или снохе. Но Киаксар умер еще в начале царствования Навуходоноссора (584 г.), а сын и преемник его, Астиаг (на клинописных памятниках Иштувегу), был человек ничтожный, изнеженный, склонный к лени и наслаждениям, - настоящий тип наследника-мота, умеющего только расточать то, что не им нажито, чваниться величием, не им созданным, пока по собственной беспечности не лишится всего. Его восшествие на престол, поэтому, было великим счастьем для его шурина, царя вавилонского, и для его свекра, Алиатта, царя лидийского, который, с помощью сына своего Креза, продолжал упрочивать и расширять свою державу и сводить старые счеты с приморскими греческими городами.
2. - Да и со всем мидийским народом произошла не менее прискорбная перемена. Мидяне были уже не прежние суровые воины, выносливые, привычные к лишениям и трудам, не знавшие цены богатству (по словам пророка Исаии - XIII, 17: - "... Мидяне, которые не ценят серебра и не пристрастны к золоту"). Сокровища, награбленные в Ниневии и других ассирийских городах, познакомили их с роскошью, и царский двор в Экбатане но пышности не отставал от Сард и Вавилона. Царский дворец мог поспорить великолепием с дворцами старших столиц; возможно даже, что он превзошел их наглой варварской роскошью, например, безвкусным расточением золота и серебра, далеко уступая им относительно художественности украшений. У арийских завоевателей еще не было своего искусства, и они не успели перенять его у соседей, а может-быть, еще не, познали цену искусству вообще, так как самое это понятие первоначально было чуждо суровому и практическому складу иранского ума. Но, так как национальное достоинство требует некоторого великолепия в царской обстановке, то желанный, внушительный и величественный эффект вероятно достигался иными средствами.
3. - Мидяне, если и не занимались специально искусством, особенно декоративным, однако, ввели строительные приемы, долженствовавшие принести богатые плоды в будущем и положить начало зодчеству, совершенно отличному от типа, столь хорошо знакомого нам доселе в землях Тигра и Евфрата. В обильных лесами горах и долинах Восточного Ирана строительным материалом, указанным самой природой, был, именно лес. Передвижной шалаш или шатер кочевник стал заменять деревянной лачугой, несколько увеличенной, и получилась изба из бревен или досок, с крылечком и навесом, подпертым грубо обтесанными древесными стволами. Из этого скромного типа развивается, когда требуется общественное здание больших размеров, обширная зала с боковыми ходами на колоннах, с широким крыльцом, тоже на столбах. Отсюда переход уже не труден к царскому дворцу, вмещающему в себе и частные покои, и палаты для всяких приемов и заседаний. Расширением общего плана, выбором твердых и красивых сортов дерева, высоких, стройных стволов, наконец тщательной до тонкости работой, можно было достичь истинной красоты, сохраняя первоначальную, своеобразную черту, -обилие колонн, распределенных так, чтобы образовать всевозможные ходы, крыльца, галереи, портики кругом внутренних дворов, и пр. Таким именно строением был дворец в Экбатане, потому что леса Загроса могли ставить лес ничем не хуже и не мельче лесов Бактрии.
4. - По рассказам древних греческих писателей, этот дворец мидийских царей (начатый, может быть, Дейоком {О Дейоке, первом собирателе мидийских племен, см. "Ист. Ассирии", стр. 465-467.} и расширенный Киаксаром), занимал площадь в целых две трети мили, у подножия горы Оронта (ныне Эль-венд). Он был весь из драгоценных кед-ров и кипарисов; но дерева нигде не видать было, так как не только колонны и бревна, но потолки и стены были покрыты золотыми и серебряными листами; кровля же была сделана из серебряных плит. Геродот с восхищением говорит об эффекте, который производила дворцовая ограда, "состоявшая из семи стен, возвышавшихся кругами, одна над другой, как раз на вышину зубцов. Этому, - пишет он, - отчасти благоприятствует легкая наклонность почвы, но эффект достигается главным образом искусством. Посреди седьмого (внутреннего) круга стоять царский дворец и сокровищницы... Зубцы первой (наружной) стены выкрашены в белый цвет, второй в черный, третьей - в ярко-красный; четвертой - в синий; пятой - в оранжевый; зубцы последних двух стен покрыты золотом и серебром". Город был построен вне ограды. Одним только грешило это живописное и превосходное для обороны местоположение, - недостатком воды. Ближе не было воды, как по ту сторону горы Оронта, где горную речку питало небольшое озеро. Речку эту отклонили и привели в город через туннель, имевший 15 футов в ширину. Эту инженерную работу мидийская легенда, которую повторяли греки, приписывала все той же баснословной царице Семирамиде. На самом же деле задумал ее и исполнил вероятно Киаксар.
5. Действительно, общий эффект, особенно богатство издали, с равнины, должен был получиться дворца, поразительный и до нельзя своеобразный. Расположенный ступенями разноцветные концентрические ограды сразу напоминают большой зиккурат бога Набу в Борсиппе, и нельзя не подозревать, что общая идея была позаимствована оттуда. В этом нет ничего невероятного, тем более, что число семь священно и в иранской религии. Кроме того, сказание о Священной Горе, на которое намекали халдейские зиккураты, было общее обеим расам, и историк Дункер несомненно весьма близок к истине, когда в следующих словах объясняет любопытное расположение и украшение мидийского царского дворца: "Как Ахура-Мазда восседал на своем золотом престоле в сфере чистого Света, на золотой вершине Хукаирия, так земному правителю подобало пребывать в своем дворце в Экбатане, в золотых чертогах, обведенных золотой оградой. Авеста показывает нам бога Мифру в золотом шлеме и серебряной броне; колеса его колесницы - золотые; у белоснежных коней его передние копыта кованы золотом, задние - серебром. Так и царской кровле и стенам надлежало сиять в серебре и золоте". Невероятного тут тоже нет ничего. Богатства, награбленные в Ассирии, уж верно могли покрыть и не такой расход, далеко не истощая казну, рассказывают же, что когда Александр Македонский завоевал Азию, он сорвал все серебро с дворцовой кровли и все-таки, семьдесят пять лет спустя, другой завоеватель нашел в Экбатане добычу на десять миллионов рублей, золотыми и серебряными листами и серебряными плитами. А между тем, масса серебра и золота, миллионов на семнадцать рублей, была вывезена персидскими царями еще до пришествия Александра. Не должно забывать, что сокровища, накопленные в Калахе и в Ниневии, были буквально несметные, и что одним из самых последних подвигов ассирийского владычества было разграбление дочиста сокровищниц эламских царей в Шуши, "куда никогда не запускалась неприятельская рука" во все двадцать веков благополучного существования эламской державы.
6. - Неизвестно, была ли Экбатана, подобно скудность Вавилону, окружена оборонительной оградой. При мидянах. Геродоте такой ограды не было, иначе он упомянул бы о ней. Впрочем, так как Экбатана была взята до него, то очень возможно, что стена существовала, но была срыта. Этот вопрос и много других вероятно разъяснятся, когда кто-нибудь серьезно займется раскопками в Гамадане. До сих пор, к сожалению, по этой части мало сделано, и невозможно сказать решительно, к какой эпохе принадлежать не многие найденные остатки. Такие же сомнения встречаются на каждом шагу, едва начинаешь подробно осведомляться о мидийском народе, его учреждениях и быте. Навряд ли найдется еще царство такое обширное и могущественное, которое оставило бы так мало следов, так мало данных для истории: ни одной надписи, ни одного достоверно подлинного образчика искусства или ремесла; ничего, кроме эпических сказаний, да и то не в своем подлинном виде, а в греческой переделке, в отрывках, полученных греческими писателями от невежественных, не особенно правдивых толмачей, и выдаваемых греками за историю. О достоинствах такой "истории" можно судить по легенде о Семирамиде. Но, если новейшие исследователи разобрали отрицательные качества всех этих греческих россказней, однако им до сих пор удалось добыть еще весьма немного положительных сведений о мидянах и их недолговечной державе.
7. - Кое-какие факты, однако, можно признать достоверными. Главный из них - тот, что мидяне сами себя называли арийцами, и что так называли их и соседи их и подданные. Потом еще достоверно известно, что население владений их было смешанное. Геродот исчисляет по имени шесть так называемых "племен", и эти имена оказались искаженными на греческий лад иранскими названиями, значение которых совершенно ясно. Одно из них означает "туземцев", другое - "кочевников", третье - "живущих в шатрах", четвертое - "владельцев почвы", и лишь одно "племя", - пятое, названо прямо "арийским" ("Аризанты", по-персидски - "Ариязанту"). Такое отличительное название указывает на то, что остальные "племена" не - арийцы, и прекрасно совпадает с теорией о постепенном шествии арийских мидян с востока и о занятии ими Эллипа и других частей Загросского погорья, где они составили правящее сословие, военную аристократию, поработившую "туземцев", "владельцев почвы", по большей части туранской крови. Семистенная ограда, которою иноплеменные цари окружили себя, быть может была необходимым оплотом против ожидаемых восстаний. Со временем, по мере того, как различие стало обозначаться менее резко и племенная вражда стала теряться в общем национальном сознании, все население присвоило себе название завоевателей, все одинаково стали называть себя мидянами. что же касается "кочевников" и "живущих в шатрах", то эти прозвища очевидно вмещали неоседлые и полу-оседлые народы, скитавшиеся со стадами по степям Среднего и Западного Ирана и состоявшие лишь отчасти из иранских элементов. Ведь мидийское царство, в пору своего наибольшего территориального расширения, простиралось от рек Галиса и Аракса с одного конца, через широкую пустынную полосу, до дикого горного края, и чуть ли не до самой реки Инда с другой. Впрочем, пределы его с восточной стороны никогда не удалось в точности определить, хотя едва ли подлежит сомнению, что земли, составлявшие Восточный Иран, как-то: Гиркания Парфия, Бактрия и другие, значащиеся на древних картах, были подвластны и платили дань Мидии; некоторые, должно быть, управлялись мидийскими наместниками.
8. - Шестое мидийское "племя" Геродот называет Магами; что это были жрецы, образовавшие особое сословие, о том нет и тени сомнения. Под этим названием, - и только под этим, - мидийское жреческое сословие было известно всем иностранным народам. Однако, не так, как мы видели, называет их Авеста. Там жрецы, с самых тех пор, как они сплотились в отдельное сословие, неизменно зовутся "Атраванами". Тут есть противоречие, тем более что Маги, бесспорно хранители авестского закона и богослужения, делали много такого, что не только чуждо этому закону, но прямо противно ему, в особенности упражняясь в гадании и волхвовании, - одним словом, занимаясь тем, что до сих пор на всех языках называется "магией" и представление о чем так и осталось неразрывно с их именем. Геродот рассказывает, что маги приносили жертвы, причем распевали гимны, и что они с особенным наслаждением собственноручно убивали муравьев, змей, всякую летучую и ползучую тварь, словом всяких животных кроме собак. Все это вполне согласуется с авестским законом. Гораздо позднейшие писатели говорят, что маги поклонялись и жертвовали Злому Духу, а один, кроме того, рассказывает, что они толкли в ступе траву Омоми (очевидно - Хаома), призывая при этом Силу Зла и Тьмы, затем смешивали сок с кровью закланного волка и выливали это приношение на землю, на такое место, которого никогда не касается луч солнца. Такие обряды, если судить о них по положениям Авесты, - прямое безбожие, богохульство и никоим образом не могли быть совершаемы Атраваном - иранцем и маздеистом. Но они ничуть не несовместимы с духом бесопоклоннического туранского шаманизма, какой практиковался Шумеро-аккадьянами. Шаманы или волхвы многих нынешних туранских или урало-алтайских племен, от Лапландии через Сибирь до Средней Азии включительно, остаются представителями этого безобразного суеверия, пережитка древнейшего варварства. Мало того, между курдами, живущими в Ассирии, в Синджарских горах, где Лэйард посетил и изучал их, до сего дня существует престранная секта, которая, при многих старо-христианских и мусульманских чертах, представляет пережиток того, что, вероятно, было религией до арийской Мидии. Их называют Иезиди, т.е. "Чертопоклонники". Они веруют в Бога, но не молятся ему, тогда как раболепно служат дьяволу, которому они воздвигли храм, и символу его, - Змию, они оказывают великое почитание. Не без некоторой дикой логики, они рассуждают так, что Бог, будучи благ по существу своему, может делать одно добро, и просить Его о том нет надобности; дьявол, напротив, будучи злой, от природы склонен вредить, если не ублажать его постоянно просьбами и дарами. Следы подобных понятий можно еще встретить у разных племен в Армении и Курдистане (древнем Загросе).
9. - Из всего сказанного можно заключить, что маги первоначально были жрецами туземного населения обширного края, впоследствии занятого мидянами и известного под именем Западного Ирана. Когда иранские государи, отчасти силой оружия, водворили чистую, благородную веру, апостолом которой явился Заратуштра, начался тот процесс взаимных уступок, который, как мы видели выше, можно назвать третьей ступенью развития Авесты, и к которому можно отнести иноверческие, большей частью туранские черты, составляющая такую значительную часть Вендидада За слиянием обеих религий последовало слияние их служителей, и Атраваны перешли в то шестое "племя", которое Геродот называет Магами. Как именно совершилось это слияние и почему название это заменило собою иранское, вероятно, никогда не узнается. Да и самое название до сих пор еще подает повод к спорам между учеными. Всего вероятнее, что оно происходить от аккадского ига, семитского маг, знакомого нам из титула Раб-маг ("главный волхвъ"), встречающегося в Библии. Некоторые отрицают это происхождение и объясняют название "маг" санскритским словом мага, - "великий", а может быть, и "святой", которое встречается в Ведах. Можно ли признать следы исконной вражды в некоторых местах Авесты, и должно ли под названием "лже-Атраванов", обличаемых в тех местах, разуметь доарийских жрецов, это - вопрос слишком сложный, чтобы мельком заняться им. Приходится довольствоваться уверенностью, что, в исторические времена "магами" называлось жреческое сословие в Мидии и Западном Иране, что они были хранителями авестского закона в том виде, в каком он изложен в Вендидади, причем не должно терять из вида того важного факта, что некоторые черты этого закона, как, напр., чрезмерное почитание стихий и обычай выставлять покойников на съедение птицам, соблюдались далеко не всеми иранскими народами. Лишь в последнем фазисе развития магизма по Зороастрову учению, при Сассанидах, закон древней Мидии был провозглашен единственным правоверным, обязательным для всего Ирана (см. стр. 36).
10. - Маги этого позднейшего периода являются отдельным, могущественным сословием, владеющим обширными землями, даже целыми городами, главным из которых и центром их власти был Рай (или Рага), в старину первый мидийский город после Экбатаны. На своих землях маги являются почти что независимыми государями, и в Рае пребывал их верховный глава. Они выдавали себя за родовое, прямое потомство самого пророка Заратуштры, стало быть образовали нечто в роде особого клана, а их первосвященник представляется чем - то в роде папы, облеченного властью и духовной и мирскою, с титулом: Заратуштротэма (буквально: "самый настоящий Заратуштра"). Имя пророка, значит, употреблялось и как титул. Оно так употребляется, между прочим, и в дошедшем до нас отрывке катехизиса, где ясно излагаются именно эти порядки. Дело идет о разделении общества на четыре сословия с пятью главами:
"Вопрос. Какие это сословия?"
"Ответ. Жрец, воин, земледелец и ремесленник."
"Вопрос. А главы какие?"
"Ответ. Домохозяин, сельский старшина, племенной глава и областной глава (царь), да пятый - Заратуштра. Это в тем землях, которые лежать вне Заратуштровых владений. В Рaе, Заратуштровом городе, всего четыре главы."
"Вопрос. Кто же они?"
"Ответ. Домохозяин, сельский старшина, племенной глава, да четвертый - Заратуштра".
В Рае, очевидно, нет царя, и место его занимает первосвященник, который, надо заметить, поставлен выше царя в иерархии других областей. Значит - государство в государстве. Невозможно определенно сказать, когда именно священство достигло такого высокого положения; что-нибудь такое было, может-быть, уже при Геродоте, и этим объяснялось бы, что он сделал из магов особое племя. Верно, что религия Зороастра, в той переделке, которой подвергли ее маги, простиралась на запад до самых пределов мидийского владычества. Несколько веков после падения мидийской державы, греческие писатели находили молельни со священным огнем в Лидии и Каппадокии, и в них служили маги с лицевым платом (пайтидана) и пучком священных прутьев (баресма), распевая гимны по книге. Как далеко на восток простиралась мидийская держава, трудно сказать. Некоторые ученые полагают, что она простиралась от реки Галиса до реки Инда, и только потому не достигла до ионийского побережья, что росту её положил неожиданный конец родственный и дотоле подвластный ей народ - персы.
11. - За неимением данных, невозможно определить, когда именно и каким образом совершилось переселение этого иранского народа, ни когда он занял гористую и довольно бедную, но здоровую и не совсем неблагодарную землю у Персидского залива, которой он дал свое имя, - нынешнюю область Фарсистан или Фарс. Вероятно, никогда наверно не узнается, пришли ли персы с северо-востока, через пустыню, особым своим путем, сами по себе, особо от общего иранского течения, направлявшегося больше на запад, -или же отделились от него уже дойдя до первых высот Адербейджана и Курдистана и, круто повернув к югу, по направленно долин, лежащих между семью грядами Загросской цепи, этим путем дошли до продолжения её, Бахтиарских гор, которые, заворачивая вдоль Персидского залива, высылают, так сказать, понижающееся постепенно отроги навстречу таким же отрогам большой цепи Сулейманских гор. В пользу последнего предположения говорит главным образом то, что, с самых тех пор, как в ассирийских летописях появляется имя мидян (Мадаи, Матаи, Амадаи), т, е. уже при Салманассаре II, оно почти неизменно сопровождается другим именем, или же это другое имя встречается в тех же надписях; это - имя земли и народа Барсуа или Парсуа, И место им определено почти с полной уверенностью как раз за землями Урарту (Армения), где-нибудь в Адербейджане. Нет ничего невероятного в том, что эти "Парсуа" сначала заняли Загросские высоты вместе с мидянами, потом отделились от них и основали свое особое и отчасти независимое княжество подальше на юге. Они во всяком случае, также как и мидяне, называли себя арийцами, и один из самых могущественных царей их, Дарий I, в своей знаменитой надписи на скале Бегистунской (о которой речь впереди), с гордостью величает себя "персом, сыном перса, арийцем, арийского семени".
12. - По своим почвенным и климатическим условиям Персия (в тесном смысле) должна была взрастить племя высокого нравственного и физического достоинства. Вопреки почти тропической широте, возвышенный уровень земли наделяет ее умеренными полосами, как это видно из одного перечня местной растительности, включающего, рядом с чинаром, кипарисом, миртом, смоковницей, финиковой пальмой, апельсинами, лимонами и гранатами, деревья и плоды, свойственные гораздо более северным странам, как-то: тополь, иву, акацию, даже можжевельник, яблони, груши, сливы, ореховое дерево и всякие ягоды. Персики разных сортов первоначально привезены в наши края из страны, имя которой этот плод носит на нескольких языках. В долинах прекрасно растут разные хлеба и овощи: пшеница, ячмень, просо, бобы и пр. и пр. Такое богатство нив и садов одно уже обеспечивает благосостояние народа; в то же время, требуя постоянной работы и заботливого ухода, не дает ему впасть в праздность и беспечность. Климат же, в высок их местностях умеренный в летнее время, суровый зимою, с морозами и снегами в течение нескольких месяцев, порождает здоровье тела и бодрость духа, и уж конечно не склоняет к изнеженности и лени. Недостаток воды, - великий бич иранских равнин, ощутительный уже со склонов гор к северу и востоку - не дает себя чувствовать в возвышенных местностях, изобилующих горными ключами, хотя рекам негде разбежаться в длину и развернуться в ширь, так как пересекающие страну пять горных гряд не представляют просторных долин, а одни лишь узкие и крутые теснины. Лесные пастбища на горных склонах, и роскошные луга везде, где не одолели пески, были истым раем для скота, так что сама природа указывала иранским поселенцам на занятия, по вере их достойнейшие и даже священные, - земледелие и скотоводство. Греки приписывали выносливость и воинские доблести, за которые они уважали персов, главным образом жизни их на открытом воздухе и бдительности, к которой они сызмала приучались, денно и нощно сторожа стада. Верховая езда тоже была у них в большом почете; любимым же их развлечением была охота, так как горы их кишели фазанами, куропатками, тетеревами и прочей дичью, тогда как по открытым местам рыскали львы, медведи, антилопы, дикие ослы и пр., приглашая к царской потехе ассирийцев. Само собой разумеется, что, при таких условиях, персы все до едина замечательно стреляли из лука. При этом невольно вспоминается одно знаменитое место у Геродота, где он говорить, что "сыновья персов тщательно обучались, от пятого до двадцатого года жизни, - ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду, - и больше ничему". Это, конечно, применяется лишь к воинскому сословию, так как земледельцам и жрецам поневоле приходилось учиться еще многому, но дает понятие о простом, мужественном воспитании, вполне согласном с началами чистейшего маздеизма. Одежда тоже была простая: короткий кафтан да узкие штаны, то и другое из дубленой кожи, с ремневым поясом: костюм, придуманный единственно в видах удобства и возможно большей свободы движений. К несчастью, персы были до нельзя переимчивы и потому, сойдясь с мидянами, успевшими до нельзя изнежиться и привыкнуть к роскоши, нимало не медля начали перенимать у них, вместе с более изящными, светскими нравами, и длинную одежду с широкими рукавами, драпированную вокруг стана и подобранную на одном боку в красивые складки, которая у греков так и называлась "мидийскою". Понятно, что ценность такой одежды можно было увеличить до какой угодно цифры тонкостью материи и дорогой окраской (взять, напр., тирский пурпур), да отделкой и вышивкой.
13. - В Персии население было не менее смешано, чем в Мидии. Туземцы по обыкновению, не были истреблены пришельцами, а порабощены. Вот почему, из десяти или двенадцати "племен", на которые греческие писатели делят народ, только три, - Пасаргады, Марафии и Маспии, - называются ими "главными, которым остальные все подвластны". Это, очевидно, иранские завоеватели, правящее сословие, аристократия. Из "остальных", четыре прямо названы кочевниками, и наверно не-арийцы; прочие же могли быть смешанной крови. Из четырех "кочевых племен", только в одном, обитавшем в западных горах, Мардианах, можно с уверенностью признать ветвь хорошо известных Амардиан. Последние произошли, вероятно, от смешения касситов (Кашши) с эламитами и занимали местность, ныне называемую Бахтиарскими горами. (продолжение древнего Загроса). Язык их совсем или почти тот же, что в Эламе (по-гречески - Сузиане), И принадлежал к агглютинирующему типу (туранскому или урало-алтайскому), следовательно приходился близко сродни древнему языку Шумера и Аккада. Этот-то край по всей вероятности, и упоминается многократно в ассирийских летописаниях под названиями Анзан, Аншан, а иногда и Ассан и Андуан. Эта область была принадлежностью Эламского царства и упоминалась иногда в числе союзников Элама, иногда же включалась в эламский царский титул.
14. - Начало Персии, как нации, не отличалось от начала Мидии и любой другой нации. Процесс неизменно один и тот же. Собираются отдельные, в большой мере независимые друг от друга, роды или кланы под предводительство одного, более других многолюдного и даровитого. Понятно, что такое движение может совершиться лишь по почину и под влиянием одного какого-нибудь особенно властного и почитаемого лица, и такой вождь, достигнув успеха, неизбежно становится князем, правителем созданного им государства. Таково было начало и персидской наследственной монархии, основателем которой, по общепринятым, неоспоримым свидетельствам, был Хакхаманиш (более известный под огреченным именем: Ахемен), князь клана Пасаргадов, благороднейшего из трех правящих "племен", должно быть, современник Ашурбанипала, - родоначальник славной династии Ахеменидов, последний отпрыск которой потерял венец и жизнь в борьбе с юным греческим героем, Александром Македонским (331 до P. X.). Главный город этого клана, тоже называемый Пасаргады, сделался столицей объединенной нации и всегда глубоко почитался персами, как колыбель их государства, так что, когда это государство расширилось до размеров величайшей, дотоле небывалой державы, и цари располагали четырьмя столицами с их дворцами, они, при вступлении на престол, ездили в свой скромный родовой город короноваться, - совершенно так, как французские короли короновались в Реймсе, а шотландские короли в городке Скон. Место, на котором некогда стояли Пасаргады, ныне называется Мургаб; там до сих пор есть красивые развалины, древнейшие в Персии.
15. Персы 6ыли от природы народ задорный, и хотя в эту раннюю эпоху своего национального бытия они еще не отваживались на далекие экспедиции, у них под рукой оказался случай к легкому приобретению, слишком соблазнительный, чтобы пренебречь им. Как раз в это время последовало полное сокрушение эламского царства; народ был уведен и разбросан;. князья - убиты или увлечены в неволю; города разграблены, срыты, обращены в притоны для диких зверей, даже деревья сожжены, колодцы засыпаны. Могла ли страна, доведенная до такого уничижения, отстоять даже сердцевину свою, - национальную святыню, не говоря уже об окраинах? Итак, соседи - персы нашли землю аншанскую широко раскрытой, и ее, должно-быть, тогда же занял Теисп (Чишпаиш), сын Ахемена, и присвоил себе титул: "Великий царь, царь Аншана", или "города Аншана". По смерти его царский род Ахеменидов разделился на две линии: один из сыновей его, Кир I (Куруш), вступил на аншанский престол, другой же, Ариарамн (Ариярамана), стал править Персией. За ними последовали их сыновья: в Аншане - Камбиз I (Камбуджия), В Персии - Арсам (Аршама). В высшей степени вероятно, что Кир и Ариарамн находились в числе союзников или вассалов, помогавших Киаксару одолеть Ассирию. Во всяком случае не подлежит сомнению, что Персия была подвластна Мидии и платила ей дань, так как период величия её начинается лишь с Кира II (Великого), покорившего эту державу Персии.
16. - Ни в одной из историй, унаследованных от древних, цельной или в отрывках, и следовательно ни в одной из новейших историй, составленных из этих материалов, мы не находим фактов, кратко изложенных на предыдущих немногих страницах. Еще очень недавно никто не подозревал, что Кир был не только царем персидским, или что Ахемениды царствовали в двух отдельных линиях, и самое имя "Аншан" не было известно. Нескольким памятникам, открытым в разное время и в разных местах, мы обязаны этими сведениями, которые, являясь прямыми неоспоримыми современными показаниями, неожиданно опрокинули знакомое нам с детства здание, состроенное из рассказов, - наполовину баснословных, как теперь оказывается, - принятых греческими писателями на веру из мидийских и персидских источников, т.е. больше былин, не без примеси мифического элемента. Из этих памятников особенное внимание заслуживают три вавилонских цилиндра; один принадлежит Набониду, последнему царю вавилонскому, другие же два содержать описание взятия этой столицы Киром (который на обоих назван и сам себя называет "царем аншанским", не персидским). Не подлежит сомнению, что Кир, когда был взят Вавилон, был уже царем персидским. Но Персия довольно далека от Вавилона и была, вероятно, мало известна халдейцам, тогда как земля и город Аншан лежали близко от них и были им хорошо знакомы, как, по всей вероятности, и водворившийся там новый царский дом. И вот, как сам Кир излагает свою родословную в прокламации, изданной им при вступлении на вавилонский престол:
"Я - Кир (Куруш), царь великий, царь могущественный, царь Тин-тира, {Древнейшее имя Вавилона. См. "Историю Халдеи", 2-е изд. стр. 260.} царь Шумера и Аккада царь четырех стран света; сын Камбиза (Камбуджия), великого царя, царя города Аншана, внук Кира, великого царя, царя города Аншана, правнук Теиспа (Чишпаиш), великого царя, царя города Аншана".
17. - Весьма отличается на вид от этих миниатюрных вавилонских памятников памятник персидский, принадлежащий значительно позднейшему времени: - знаменитая скала Бегистунская или Бисутунская, или, вернее, надпись с изваяниями, высеченная на этой скале Дарием, вторым преемником Кира и, после него, величайшим из Ахеменидов. Скала, замеченная с очень древних времен, благодаря своему одинокому положению и любопытной форме, возвышается почти отвесно до 7.000 футов, на пути от Гамадана (древней Экбатаны) к Багдаду, не далеко от нынешнего города Кирманшаха. На лицевой стороне скалы, от природы почти гладкой, Дарий решился увековечить, с помощью письма и ваяния, великие деяния своего царствования. Памятник должен был быть совершенно неразрушимым, а главное - недосягаемым для святотатственной руки иноземного или домашнего врага. Действительно, на такой высоте, - слишком 300 футов от земли, надписи и изваяния не то что испортить, - рассмотреть и срисовать оказалось делом чрезвычайно трудным, почти невозможным. Французские ученые, гг. Фланден и Кость (Flandin et Coste), после многих попыток, отказались от задачи, которую, однако, удалось исполнить, к великой своей славе, англичанину, сэру Генри Раулинсону (брату историка); но это стоило ему три года упорного труда (1844-47), Бесконечных опасностей и лишений и 10.000 рублей деньгами. Какими ухищрениями в старину удалось доставить на место художников и резчиков, - это такой вопрос, который, при крутизне скалы, нам кажется неразрешимым; разве что были какие-нибудь тропинки, может быть, нарочно высеченные и сглаженные по окончании работ; но все же и тогда без лестниц и лесов дело не могло обойтись. Притом, скалу необходимо было подвергнуть кропотливой подготовке: не только сравнять всю поверхность возможно глаже, но малейшие трещинки и ямочки замазать чем-то в роде цемента, цвета до того подходящего к скале, что и теперь отличить его от камня почти невозможно. В результате получилась замечательная изваянная историческая группа, окруженная надписями на многих столбцах, - всего слишком 1.000 строк клинописи. Содержание повторено три раза, на трех языках, для поучения, трех разноплеменных народов, собранных новой державой под свое владычество: на персидском, ассирийском и аншанском; на последнем говорил, вероятно, весь Элам (или Сузиана), - а может-быть, и неарийское население всего Загроса. После долгого изучения оказалось, что этот язык не принадлежит ни к арийскому, ни к семитическому типу, а к туранскому, агглютинирующему. Ученые сначала было назвали его "протомидийским", т.е. "древнейшим мидийским", но потом решили, что вернее назвать его "скифским", т.е. туранским, или "амардским", в честь народа, обитавшего, по всей вероятности, в Аншане. Этот исполинский памятник человеческой гордыни, труда и терпения греками приписывался, как и все выходящее из ряда вон в этой части Азии, мифической царице Семирамиде.
18. - Персидские цари, присвоив себе наследство долгих рядов ассирийских и вавилонских государей, усвоили также и их литературный слог, который с тех пор так и остался обязательной и неизменной формой ораторства и официального писания на Востоке. Этот же слог мы узнаем и в трехъязычной бегистунской надписи, только как будто в несколько смягченном виде. Подобно Киру и каждому родовитому правителю, Дарий начинает изложением своей родословной:
"Я - Дарий ("по-персидски Дараявуш"), великий царь, царь царей, царь персидский, царь народов, сын Гистаспа, внук Арсама, Ахеменид."
"Говорить Дарий царь: Мой отец был Гистасп (Виштаспа); Гистаспа отец был Арсам (Аршама); Арсама отец был Ариарамн (Ариярамана); Ариарамна отец был Теисп (Чишпаиш); Теиспа отец был Ахемен (Хакхаманиш)."
"Говорить Дарий царь: Поэтому мы зовемся Ахеменидами. С древних времен мы ведем род свой; с древних времен мужи нашего рода были царями."
"Говорить Дарий царь: Восьмеро из моего рода до меня были царями; я - девятый. В двух линиях были мы царями".
Бегистунскую надпись знали и дешифрировали задолго до открытия цилиндров Набонида и Кира. Поэтому последние слова (напечатанные курсивом), показались до такой степени загадочными, что ученые, разобравшие надпись, отнеслись к ним с большим недоумением и отметили свой перевод значком, давая этим понять, что они считают его временным, не окончательным. Но если сравнить все это место с приведенным выше отрывком из прокламации Кира, сразу видно будет, как точно один документ дополняет другой: каждый из двух царей проводить свою отдельную линию, и обе линии соединяются в общем предки, Теиспе, завоевавшем или просто занявшем Аншан. Он очевидно разделил свое царство между своими двумя сыновьями, Киром I и Ариарамном, и Ахемениды продолжали царствовать уже "в двух линиях", одна в Аншане, другая в самой Персии. Исчисляя царствовавших до него мужей своего рода, Дарий очевидно включает в это число родичей аншанской линии. Получается следующая родословная таблица:
1. Ахемен, основатель персидской державы.
2. Теисп, присоединивший Аншан.
3. Кир I 4. Ариарамн
5. Камбиз I 6. Арсам
7. Кир II - соединяет обе линии в ущерб Гистаспа.
8 Камбиз II - с ним кончается аншанская (старшая) линия.
Ему наследует 9. Дарий I

Если бы Гистасп царствовал, Дарий был бы десятым. Но он верно не без умысла напирает на тот факт, что до него царствовали восемь Ахеменидов, и он девятый. С другой стороны, Гистасп не титулуется царем ни в одной из многочисленных надписей, повторяющих родословную Дария и его потомков на стенах дворцов их в царском городе Персеполе. Все это ведет к тому заключению, что Кир, прежде чем он низверг мидийскую державу и выступил на свое блестящее завоевательское поприще, неизвестно какими путями сделался царем и Аншана, и родовой вотчины, - Персии, устранив Гистаспа, по-видимому, с его согласия, так как он неизменно впоследствии является его другом и советником своего великого родича, пользующимся и полным его доверием, и почетом при дворе, наконец, наместником весьма важной области, - Гиркании. Когда старшая линия угасла в лице сына Кира, Камбиза, ближайшее право на престол имел, конечно, Гистасп, представитель младшей линии; но это был, видно, человек, не знавший честолюбия, так как он опять устраняется, на этот раз в пользу своего родного сына, Дария, в долгое и славное царствование которого он, отец, довольствуется званием главнокомандующего некоторыми его армиями и правителя той же Гиркании.
Пришлось забежать значительно вперед, чтобы разобраться, согласно новейшим авторитетным данным, в событиях, разыгравшихся не так, как нас учили, следуя источникам общепризнанным до весьма недавнего времени. Возвратимся же к следующему по порядку первому из этих событий, -падению мидийской державы.