1 -Там, где, с общего согласия, установлено строгое равновесие владений и власти, непременно возникают взаимная подозрительность и бдительный взаимный надзор. Образуется ассоциация, каждый член которой обязуется довольствоваться гем, что он имеет, и не искать приращения к своим владениям в ущерб другим. Но в то самое время, как они заключают договор, каждый знает очень хорошо (судя о других по себе), что они останутся ему верны до тех пор, пока это будет им удобно, или пока не представится возможности и удобного случая нарушить этот договор. Такой-то случай каждый член ассоциации выжидает с двоякою мыслью: не пропустить его самому, и не дать другому воспользоваться им. Сверх того, так как подобный договор обыкновенно имеет затаенною целью придержать чрезмерный рост какого-нибудь чересчур сильного и предприимчивого соседа, - в воздухе чуется опасность, грозящая с известной стороны, и сторона эта естественно делается предметом наиболее ревнивого надзора и подозрения. Но в конце концов, все это обыкновенно ни к чему не ведет: сила, так или иначе, берет свое, по тому же закону природы, по которому наибольшая тяжесть оттягивает свою сторону весов. И если есть урок, который история внушает с особенной настойчивостью, так это то, что расы и нации имеют свой черед, и что, когда для данной нации настанет этот черед, никакое сопротивление не помешает ей исполнить возложенную на нее историческую задачу, точно так же, как ту же расу не сохранить в живых никакое подпирание, ни подстрекание, раз её век дожит и плодотворные силы в ней истощены.
2. - В западной Азии настал черед иранцам. Раса эта к тому времени вполне возмужала, расцвела во всей юношеской силе и разыгралась в ней страсть к завоеваниям. Нимало не изнуренные своими долгими кочеваниями, иранцы рвались неодолимо вперед, и задержать их можно было только временно. Никто этого не сознавал лучше Навуходоноссора, дальновидного, прозорливого царя вавилонского, юного годами, но умудренного старческой мудростью своей отживающей расы. Он отказался от завоеваний, как ни манила его военная слава, и все свои попечения сосредоточил на упрочении державы, которую он вполне рассчитывал передать длинному ряду потомков, - только бы удалось уберечь ее от Мидии; а что именно с этой стороны грозила опасность, - в том он был так уверен, что всю жизнь готовился к ней. Киаксара уже не было в живых, - великого устроителя, которого потомство признало основателем мидийской державы, хотя он и не был далеко первым мидийским государем. Сын и преемник его, которого греки называют Астиагом, а клинописные летописи - Иштувэгу, приходился Навуходоноссору шурином, да и сам по себе он был не страшен, так как он не представлял исключения из того странного закона, по которому сыновья великих людей обыкновенно оказываются ничтожностями; но вавилонянин все-таки ни минуты не дремал. Чутко прислушиваясь к опасности, грозившей с севера, он старался отвратить ее грандиозными фортификационными работами, которые он сумел сочетать с общественной пользой и украшением своей столицы.
3. - Прежде всего он позаботился укрепить Сиппару, самый северный из городов Вавилонии, который, перейдя в руки неприятеля, мог сделаться опасным операционным центром, - и совершил это так, чтобы заодно содействовать торговле и земледелию. С этой цепью он не только приказал расчистить полу-засоренные старые каналы и привести в порядок их шлюзы и плотины, но создал целую новую водяную систему: прорезал четыре канала поперек, от Тигра к Евфрату, шириною и глубиною достаточною для торгового судоходства, с целой сетью разветвлений для орошения полей. Чтобы иметь в полном своем распоряжение всю водную массу, добытую таким образом, он велел выкопать громадный бассейн или водоем близ Сиппары, у левого берега Евфрата, около тридцати-пяти миль в окружности и стольких же футов глубины, с полным комплектом гидравлических сооружений, чтобы по желанию набирать или выпускать воду. {Эти цифры сообщает Геродот; они умереннее и правдоподобнее тех, которые мы находим у других, позднейших, писателей.} Чтобы окончательно покорить царственную реку, пришлось несколько изменить направление её русла, сделав его слегка извилистым. Это уменьшило силу течения, слишком порывистого в пару половодья, и облегчило не только речное судоходство, но и контроль над рекою, когда, во время разливов, надо было часть вод её отвлекать в сиппарский резервуар. Таким образом, одна и та же мера устранила опасность от весенних разливов и обеспечила запас вод, для распределения в засуху. Так искусно все эти силы были рассчитаны и подогнаны, что, при постройке знаменитого моста через Евфрат в самом Вавилоне, оказалось возможным отвести на время всю воду из реки, чтобы дать рабочим поставить громадные, подпертые быками, "устои из каменных глыб, связанных железными скобами и спаянных расплавленным свинцом, и выложить набережную облицовкой из обожженного кирпича.
4. - Очевидно, что эти водяные сооружения, - четыре канала и водоем в Сиппар, - являлись в то же время частью весьма надежной системы обороны против возможных нашествий с севера. Они не только должны были надолго задержать неприятеля, но, в крайнем случае, давали возможность затопить целый край и сделать пребывание в нем немыслимым для врага. Но и это еще не удовлетворяло предусмотрительного царя. Граница, легко отмеченная чертой аллювия, никогда особенно не уважалась, и он решился укрепить ее стеной, которую и построил поперек долины, от одной реки к другой, несколько пониже этой черты, но выше другой, образуемой каналами и прекрасно укрепленным им же городом Сиппарой. В наше время стена кажется почти ребяческим способом защиты; но совсем не то было до введения осадной артиллерии, и еще несколько веков спустя после Навуходоноссора, римляне, величайшие стратеги древности, строили стены поперек узких мест британского острова, для охраны от набегов диких северных племен. Навуходоноссорова стена была сплошь сложена из лучшего обожженного кирпича, скрепленного асфальтовым цементом. Ксенофонт еще видел части её. Он называет ее "мидийской стеной" и измеряет вышину её в сто футов, а толщину в двадцать.
5. - Во всех своих надписях, -а их найдено очень много, - Навуходоноссор особенно гордится своими постройками. Все знаменитые храмы обязаны ему основательным ремонтом, и он построил не мало новых. Из его подробного отчета о том, в каком состоянии он застал "Храм Семи Светил" в Борсиппе, и о своих там работах, ясно, что он считает окончание и украшение этого храма и зиккурата, посвященных его богу, Набу, одною из главных заслуг своих перед богами и перед потомством. Но сооружения его в Вавилоне превосходят не только все прочие его работы, но и все, что сделано другими царями, не исключая работ Саргона в Дур-Шаррукине, не столько по великолепно, сколько по обширности и оригинальности замыслов; а эта оригинальность, вероятно, происходила от его неотступной мысли: сочетать красоту с военною пригодностью, которая чувствуется во всех работах, им самим задуманных. Впрочем, он отчасти следовал предначертаниям отца своего. О некоторых из важнейших своих построек, как-то: о новом дворце, новой городской стене, набережной Евфрата, он прямо говорить, что они начаты Набополассаром, но при смерти его остались не оконченными. Вавилон, разграбленный и срытый Сеннахерибом, вновь построенный Асархаддоном, отчасти сгорел во время осады его Ашурбанипалом, и халдеец Набополассар застал город в ужасном виде когда сделал его столицей великой державы. Оттого, вероятно, у него и зародилась мысль, при перестройке его, имеет в виду не одну красоту и великолепие, но и стратегические соображения, так чтобы сделать из него и истинно царственную столицу и неприступную крепость.
6. - Ашурбанипал одолел Вавилон не столько оружием, сколько голодом. Против этого врага прежде всего следовало принять меры. Для этого решено было обвести город двойной оградой, так чтобы внутренняя стена в точности следовала очертанию его, наружная же чтоб отстояла от первой на расстояние, дозволяющее возделывать и засевать столько земли, сколько нужно для продовольствования столицы хлебом для людей и кормом для скота. Это пространство, кроме того, должно было служить убежищем для обывателей окрестных сел и деревень в случае осады. До сих пор не удалось отыскать черты этой наружной ограды, получившей название Нимитти-Бэл, а следовательно и определить, сколько квадратных миль она охватывала; описания же древних писателей противоречивы, так как никто, конечно, не занялся точными измерениями на манер наших ученых землемеров. Если верить Геродоту, окружность ограды равнялась слишком пятидесяти милям. Цифра почтенная, однако, едва ли превышающая окружность наружной ограды нынешнего Парижа; притом можно полагать, что, кроме пахотной земли и пастбищ, сюда, вероятно, включались и предместья, - может быть, даже Борсиппа, тоже тщательно укрепленный в это же время. Есть позднейшая смета, дающая только сорок миль. Стена Нимитти-Бэл снаружи защищалась глубоким и широким рвом, который в то же время доставил материал для стены. Геродот по этому поводу дает очень верное и живое описание этого способа строения, нам теперь хорошо знакомого, но его, по-видимому, сильно удивившего:
"При этом случае, я не должен умолчать о том, какое употребление делалось из земли, которая выкапывалась из большего рва, ни о том, как сооружалась стена. По мере того, как копали ров, из вынимаемой земли делали кирпичи, и когда их наделано было достаточное число, обжигали в печах. Тогда принимались строить, и начинали с того, что выкладывали кирпичом края рва, и затем уже приступали к сооружению самой стены, причем вместо цемента употребляли горячую земляную смолу и после каждого тридцатого ряда кирпича клали пласт плетеного камыша".
Отчеты о вышине и толщине этой знаменитой стены еще более разноречивы. Геродот определяет вышину в 350 футов (очевидно включая и вышину башен, поставленных на равномерном расстоянии одна от другой), а толщину в 75 футов. Между тем, самое живое воображение, даже в виду того, что эта стена числится одним из "Семи Чудес Мира", не способно представить себе городскую стену длиною в семьдесят пять верст, а вышиною превышающею Исакиевский собор. Более поздние писатели дают цифры все разные, вплоть до 75-ти футов; а это пожалуй, будет маловато, потому что ограда Нимитти-Бэл бесспорно была неимоверной вышины и толщины; нет сомнения, что на ней были построены башни, по краям, попарно, и что между башнями каждой пары свободно проезжала и заворачивала колесница, запряженная четвернею в ряд. И современный иудейский пророк Иеремия говорить о Вавилон, "воздымающемся к небу", о его "высоких воротах" и "стенах". Ворот же, по словам Геродота, было всего сто, "все бронзовые, с бронзовыми притолоками и косяками". {Вероятно, с бронзовыми барельефами, на манер "Балаватских ворот"; см. "Историю Ассирии" стран. 213-216. }
7. - Эту наружную ограду Геродот называет "главной обороной города". Вторая, внутренняя стена, названная Имгур-Бэл, по его словам, "толщины меньшей, нежели первая, но весьма мало уступает ей по крепости". Затем следует упомянуть об оградах обоих царских дворцов: старого, на правом берегу Евфрата, и нового, на левом, обратившихся таким образом в весьма почтенные крепости. В план строителя входило, чтобы город прочно сидел на обоих берегах реки и держал в полной своей зависимости этот первостатейный путь сообщения. Действительно, на левом берегу, вокруг нового великолепного дворца, вырос целый новый квартал. А так как было весьма желательно, и ради удобства и в видах обороны, чтобы обе части города соединялись постоянным сообщением, то Навуходоноссор построил упомянутый выше большой мост (см. стр. 255), но так, чтобы он разводился и наводился по желанию, гем обеспечивая столицу от неожиданных нападений. Эта цель достигалась посредством помостов из брусьев и досок, которые днем наводились с одного устоя на другой, а на ночь снимались. Одного моста, конечно, было мало для движения полумиллионного населения; поэтому река пестрела сотнями лодок И челноков, перевозивших -пассажиров с берега на берег, скользивших по течению или работавших против него. Было много пристаней, но не было широких мощеных набережных с рядами красивых зданий, какие, по нашим понятиям, составляют непременную принадлежность величественной реки в большом городе. Евфрат протекал словно между глухими тюремными стенами из обожженного кирпича, и эти стены тянулись вдоль самого края реки, через весь город. Улицы, расположенные на равных расстояниях, прямыми линиями и прямыми углами, упирались в реку низкими воротами, через которые пешеходы спускались к пристаням. Общий эффект получался, должно-быть, своеобразный и довольно мрачный.
8. - Место собственного дворца Навуходоноссора ("нового дворца") определено безошибочно: это - курган, известный под именем "Каср", один из первых исследованных, привлекавший внимание путешественников необыкновенно красивыми, тщательно выделанными, отчетливо штемпелеванными кирпичами и связывающим их цементом, который считается лучшим в мире, не исключая и самого высокого-сорта, изготовляемого в Англии в наше время. Еще привлекало особенное внимание присутствие в мусоре великого множества обломков рас-крашенных и глазированных изразцов, на которых ясно видны части тел, людей и животных: здесь львиная лапа, там - конское копыто, тут опять кусочек курчавой бороды или кудрявой головы с повязкой. Древние писатели говорят, что наружные стены дворца расписаны разноцветными охотничьими сценами; стало-быть, за объяснением недалеко ходить. Некоторые обломки так велики, что можно разобрать нумер на верху и надпись внизу, - белую на синем фоне. Иудейский историк Иосиф, живший в I-м вике по P. X., оставил краткую заметку, гласящую, что "дворец этот был построен в пятнадцать дней", - и это показалось таким явным преувеличением, что никто на эти слова даже не обратил внимания. Каково же было изумление ученых, занимающихся дешифровкой надписей в Британском Музее, когда, на одном попавшемся им цилиндра Навуходоноссора, они прочли слова: "В пятнадцать дней окончил я сию великолепную работу!" Если даже предположить, что весь материал был снесен на место, что вся художническая работа была исполнена заранее, так что в этот промежуток времени оставалось только все собрать и поставить, то и тогда невольно содрогаешься при мысли о том, какую массу человеческого труда представляет это сухое заявление.
9. - Самый характерный из вавилонских курганов, по своему резкому плосковерхому очертанию, -тот, который один сохранил древнее название: Бабил. Долгое время принимали его за зиккурат знаменитого храма Бэл-Мардука, хотя он, противно обычаю, ориентирован не углами, а фасами к четырем странам света. Но исследования, которые Хормузд Рассам произвел в 1883-4 г. с блестящими результатами, поколебали это мнение: по его соображениям, в этом кургане схоронено сооружение совершенно иного рода. Эта масса сплошной кирпичной кладки, с двух сторон отлого спускавшаяся к реке, тогда как зад представлял отвесную стену, вероятно немного уступающую вышиной городской стене, изображает собою остаток одного из немногих истинно поэтических творений тех свирепых времен, - творения поэтического и само по себе, и по обстоятельствам, подавшим к нему повод: это- знаменитые Висячие Сады. Сказывали, что супруга Навуходоноссора, мидийская царевна Амита, дочь великого Киаксара, среди скучной плоскости и изнуряющего зноя халдейской низи, тосковала по родным горам, с их прохладной тенью и зелеными рощами, и что царь оказал ей внимание, достойное лучших преданий рыцарства: приказал соорудить искусственный холм в несколько террас, которые, будучи покрыты толстым слоем нанесенной земли и насажены деревьями, составляли тенистое, благоуханное убежище, тогда как на самом верху, среди волшебного сада, возвышалось строение в роде павильона или виллы, в котором царица могла наслаждаться не только более чистым воздухом и сравнительной прохладой, но и обширным, прекрасным видом. Если эта милая легенда основана на факте, -а зачем бы мы отказали себе в удовольствии верить ей, так как ничто её не опровергает? - то женщина, внушившая такую любовь, могла найти в ней вознаграждение даже за покинутую навек красоту своих родных гор, которые уступы террас в какие-нибудь 500 квадратных футов могли заменить ей, конечно, лишь в весьма малой степени. Однако, как ни ничтожно такое сооружение в сравнении с горным зодчеством самой природы, все же оно представляло такое торжество человеческого искусства, что греки включили вавилонские "висячие сады" в число признанных ими "Семи Чудес", наравне со стенами Вавилона, храмами Бэла и Артемиды Эфесской и несколькими другими памятниками. По описаниям греческих и римских писателей, террасы поддерживались сводами на столбах из кирпича, прочно связанного цементом. На верхней терpaсе помещалось строение с водоподъемными машинами, которыми вода для орошения приводилась через трубы прямо из Евфрата или легко доступных каналов, но так, что механизм не был заметен снаружи. Рассам нашел куски труб, проведенных сквозь известняк, одну трубу очистил от мусора, и она оказалась наполовину полной водой. Земля, как видно, доставлялась наверх на возах, и раскладывалась на свинцовых листах, для охранения кирпичной кладки от разъедающего действия влажности, которую приходилось содержать у корней деревьев. Террас было четыре, столбы, им-евшие 22 фута в окружности, отстояли друг от друга на 60 футов. В сущности, этот парадис, или. парк (как называли его греки), напоминающий отчасти зиккураты, не был нововведением: на ассирийских стенных изваяниях задолго до Навуходоноссора изображались террасы на сводах, образовавшие отлогие склоны с искусственным орошением и носившие на себе рощи или сады. Самый же тип зиккурата и висячих садов был, в глубокую древность, принесен на север из Халдеи, где он, без сомнения, зародился, в тесной связи со священными преданиями о Святой Горе и Священном Древе.
10. - Приводим из Геродота описание храма Бэла-Мардука и зиккурата при нем, с капищем на верхней малой террасе:
"Священная ограда заключала в себе пространство в две квадратных стадии (1. 200 футов), с воротами из сплошной бронзы, которые тоже существовали еще при мне. По середине ограды стояла башня, кладеная из кирпича, в одну стадию (600 футов) в длину и столько же в ширину, а на ней другая башня, а на той третья и так до восьми. Всход наверх - снаружи, по тропе вьющейся кругом всех башен. Взойдя до половины, находишь место для отдыха с сидениями, где посетители обыкновенно останавливаются на некоторое время по пути к вершине. На самой верхней башне находится просторный храм, а внутри храма стоить необыкновенных размеров ложе, богато убранное, а возле него - золотой стол... Уверяют, - но сам я этому не верю, - будто бог самолично нисходить в этот покой, и почивает на этом ложе... В той же ограде находится еще другой храм, а в нем сидячая статуя Зевса (т.е. Бэла-Мардука), вся из золота. Перед статуей стоить большой золотой стол; и трон, на котором она сидит, и цоколь, на котором поставлен трон, - все это тоже из золота... Вне храма находятся два жертвенника, один из массивного золота, на котором по закону можно приносить одних только сосунов; другой - простой, но больших размеров, на котором приносятся в жертву взрослые животные. На этом же большом жертвеннике халдейцы сожигают фимиам, который воскуривается каждый год в праздник бога..."
Четыреста лет спустя, от этого удивительного храма уже оставалась одна только память. "На самой середине города, - пишет историк Диодор Сицилийский: {Геродот умер около 425 г. до P. X.; Диодор был современником Юлия Цезаря и Августа.} - некогда стояло святилище Бэла. Так как разные писатели говорят о нем разное, самое же здание рушилось от ветхости, то ничего верного о нем допытаться нельзя. В одном, однако, все согласны: что оно было непомерной вышины, и что халдейцы с вершины его делали астрономические наблюдения, потому что вышина строения облегчала наблюдения за восхождением и захождением звезд". Александр Македонский, живший всего сто лет после Геродота, уже застал храм развалиной. Некоторые биографы его пишут, что он намеревался перестроить его, но по смете оказалось, что для одной расчистки места потребуется работа 10.000 человек в течение двух месяцев, а он не мог уделить на это дело ни столько времени, ни столько людей. Притом, он раньше этого умер. Так-то все эти строения, размеров исполинских и ценности неизмеримой, но непрочные и громоздкие, погибали, лишь только были предоставлены самим себе, буквально разваливаясь в прах и мусор, даже когда в разрушительной работе не участвовала рука человеческая, как это слишком часто бывало в этих краях, - вечном поприще всяких вторжений и переворотов. Удивляться следует не этому, а тому, что Геродот нашел Вавилон еще столь похожим на столицу, созданную Навуходоноссором, потому что в то одно столетие, которое разделяло историка от монарха, злополучный город был трижды взят силою оружия, - один раз после долгой осады.
11. - Любопытно, что работы, о которых достоверно известно, что они были исполнены Навуходоноссором, греки приписывали не ему, а двум царицам, из которых одна всецело принадлежит области басни, даже мифа, о другой же сказание, если и не совсем баснословно, все же весьма сомнительно. Легенда о Семирамиде (см. "Историю Ассирии", стр. 219-225). гласит, что эта царица построила Вавилон вообще и в особенности храм Бэла, городские стены, большой мост и висячие сады. Геродот, с другой стороны (кн. I, 184-186), приписывает сооружение моста, водохранилища в Сиппаре и отклонение русла Евфрата некой царице Нитокриде, о которой в современных писаниях не упомянуто вовсе. Такое извращение истории тем удивительнее, что между Вавилоном и Грецией в то время существовали постоянные сношения, так как в армии Навуходоноссора служило немало греков-добровольцев, в том числе одно известное, выдающееся лицо - родной брат поэта Алькмана, современника знаменитой Сапфо. Имеется даже камей, греческой работы, с изображением головы Навуходоноссора в греческом боевом шлеме.
12. - Гордость, с которою Навуходоноссор взирал на столицу, почти-что созданную им, вошла пословицу, благодаря знаменитому описанию пророка Даниила, который представляет царя расхаживающим на террасе своего дворца, любующимся развернутой вокруг него и у ног его несравненной панорамой, и восклицающим: "Не это ли тот великий Вавилон, который я построил для царского пребывания, силой моего могущества, и для славы моего величия?" Как верно слова эти, переданные очевидцем, совпадают с разными местами из надписей того же монарха: "... Людям на удивление построил я дом этот; страх перед могуществом моего величия окружает стены его... Храмы великих богов я сделал блестящим, подобно солнцу, подобно сиянию дня... В одном Вавилоне воздвиг я тронь своего владычества, более ни в каком городе..." Эта чрезмерная гордыня сказывается во всех его надписях; странно только то, что она относится лишь к его строительной деятельности; о своих войнах и победах он молчит, и мы бы не знали даже того, что он усмирил много аравийских народов, не будь некоторых довольно темных мест в книге пророка Иеремии, Ясно, что главной чертой царствования этого великого государя должно считать его внутреннее правление, его административную деятельность. Если к его обширной фортификационной и оросительной системе на севере прибавить улучшение и урегулирование дренажных работ в халдейских болотах близ устий обеих больших рек, да основание торгового города с гаванью, Тередонта или Тиридота, у устья Евфрата, и колонии, - Герры, - на аравийском береге персидского залива, - окажется, что он равно много сделал для торговли, земледелия, обороны и украшения городов, и открыл удобнейшее водяное сообщение, для прямой перевозки товаров из Индии и Аравии, вверх по Евфрату до самого Кархемиша. Наконец, он осуществил заветную национальную мечту, которую князья земли Калду более трех веков преследовали тайно или открыто, ради которой Меродах-Баладан и весь его геройский бит-якинский род бились и хитрили, страдали и умирали, - мечту о восстановлении халдейской державы более чем в исконном блеске и славе. А если слава оказалась мимолетною, держава скоротечною, то это оттого, что один человек, как ни велики его гений и могущество, не в состоянии остановить или отклонить течение исторического закона, разве только задержать на короткий срок. Навуходоноссор и его народ принадлежали к расе, покончившей с порою предводительства над другими народами, и, со смертью его, все снова пошло по склону естественного тяготения.
13. Вавилон, подобно большим ассирийским городам, уцелел лишь в зарытых развалинах своих общественных и царских строений. Следов его улиц, площадей, частных жилищ мы напрасно ищем. Мы только знаем из описания Геродота, что улицы были прямолинейные, не только продольные, проложенные параллельно реке, но и поперечные, упиравшиеся в реку, у которой они кончались низкими воротами. От того же путешественника мы узнаем, что дома были по большей части в три или четыре этажа. Весьма вероятно, что наше любопытство по многим пунктам никогда не будет удовлетворено. До весьма недавнего времени приходилось довольствоваться отрывочными сведениями из греческих источников, в роде следующего из Геродота:
"Одежда вавилонян состоит из холщового хитона до пять, сверх которого надета шерстяная туника; кроме того у них на плечи накинуть короткий белый плащ, а на ногах башмаки особого покроя... У них длинные волосы, они носят тюрбаны и умащивают все тело благовонными елеями. Каждый носить печать и трость, с резным набалдашником, в виде яблока, розы, лилии, орла, потому что у них не в обычае, чтобы трость была без украшения".
В этом описании, хотя оно и поверхностно и касается лишь таких внешних черт, которые естественно должны были привлечь внимание иностранца, есть однако две подробности, ручающиеся за его верность, так как он вполне подтверждаются новейшими открытиями: в "печатях", которые носить при себе каждый вавилонянин, легко узнать хорошо знакомые нам печатные цилиндры, и общим употреблением их объясняется найденное огромное число, - до нескольких тысяч, - таких цилиндров, рассеянных по разным коллекциям, частным и публичным. Разные набалдашники тоже часто попадаются в развалинах. Геродот еще описывает несколько любопытных обычаев, которые не могли не поразить иностранца, даже не знающего самого языка. Таков, на-пример, обычай выносить на улицу безнадежно больных, в надежде, что авось какой-нибудь прохожий подаст удачный совет {О значении и происхождении этого обычая см. "Ист. Халдеи", стр. 192.}; да еще ежегодный брачный аукцион, - нечто в роде ярмарки, на которой в одно место собирались невесты, а мужчины приходили смотреть их, образуя вокруг них круг. {Геродот говорить: "все невесты", считая обычай обязательным для всех. Это конечно неверно, что доказывается множеством документов, касающихся частной. жизни, о которых далее будет речь. Однако обычай этот упоминается и позднейшими писателями; это, вероятно - пережиток варварской древности, благочестиво сохраненный любителями "доброй старины", каких много всегда и везде.} Но смотринами дело не кончалось. Глашатай выкрикивал имена невест, и начинался аукцион. Первыми предлагались самые красивые, и за них, конечно, платились самые высокие цены. Когда все красавицы были пристроены, наставала очередь дурнушек, только на них аукцион производился наоборот: они предлагались с приданым, и кто довольствовался наименьшим приданым, тот получал невесту. Приданое же давалось из денег, полученных за красавиц. Таким, образом, замечает Геродот, "красивые девицы выдавал и замуж дурнушек". Он весьма одобряет этот обычай, находя его как нельзя более практичным и справедливым.
14. - Лет тридцать назад неожиданно получился богатейший материал по части вавилонского быта, нравов, обычаев. Опять-таки случаю мы обязаны этой изумительной находкой: открыт был секретный архив, хранившейся у одного богатого рода, ныне известного под названием: Банкирский Дом Эгиви. Еще в 1874 г. партия арабских рабочих выкопала из одного большего кургана, который звался у них Джум-Джума, несколько отлично сохранившихся глиняных сосудов, туго набитых малыми исписанными плитками. Зная по опыту, что за такие находки глупые "франки" платят хорошие деньги, арабы отнесли сосуды с их содержанием в Багдад, к одному купцу, от которого Джордж Смит купил их для Британского Музея, хотя он далеко не подозревал, на какое сокровище он наткнулся. Плиток было около трех тысяч, величиною от одного квадратного дюйма до двенадцати (целого фута). При осмотре оказалось, что это все документы по всевозможным торговым и юридическим делам и сделкам, с именами и подписями главных лиц и свидетелей. В числе этих имен всегда являлось имя какого-нибудь сына, внука, или потомка некоего Эгиви, очевидно основателя фирмы, обладающей огромным богатством и влиянием. Фирма эта в течение нескольких поколений, даже веков, обделывала всевозможные денежные дела, от займа нескольких мин до сделок, ворочающих многими талантами, от засвидетельствования частного духовного завещания или купчей крепости, или компаньенского договора между скромными вавилонскими гражданами до сбора податей с целых областей, снятых фирмой на аренду от правительства. Так как эти документы, по содержанию своему подходящие под рубрику "контрактные плитки", тщательно помечены месяцем и числом, а также годом царствующего государя, то оказалось возможным составить родословную фирмы, глава которой, по-видимому, всегда при жизни брал себе в компаньоны сыновей. Из этой таблицы видно, что родоначальник, Эгиби, основал фирму около 685-го г. до P. X., при царе Сеннахерибе. Фридрих Делич доказывает на филологических основаниях, что имя Эгиви есть ничто иное, как переложенное на ассирийский язык еврейское имя Якуб (Яков). Из этого он заключает, что первый банкир был Иудей, вероятно из числа выселенных царем Саргоном жителей Самарии. Делич далее указывает на то, что имена на многих плитках бесспорно иудейские, и полагает, что этот архив со временем прольет желанный свет на жизнь и деятельность иудейских выселенцев в Вавилоне и других халдейских городах. Рано же начало осуществляться благословение, изреченное. над иудейским народом во Второзаконии (XXVIII, 12): "... и будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы".
15. -Фирма Эгиби достигла высшего блеска и богатства при Навуходоноссоре, сто лет спустя фирмы, после основания своего, выйдя невредимою из двух осад (при Сеннахерибе и Ашурбанипале), как предстояло ей в будущем еще выйти из многих политических кризисов, благодаря своему богатству и исключительному положению. Эти люди были слишком полезны, даже необходимы, чтобы их трогать. "Все придворные финансовые дела, - пишет Делич, - вверялись этой фирме в продолжение нескольких столетий. Они собирали подати, налагаемые на землю, хлеба, финики и пр., также пошлины за пользование большими дорогами, оросительными каналами и пр. и пр. Таким образом, эти ничтожные на вид плитки из простой глины развертывают перед нами живую картину народного быта в Вавилонии; мы видим перед собою людей всех званий и сословий, от высшего придворного сановника, до нижайшего поселянина и невольника, как они толпятся в дворах этого казначейства, чтобы обделывать свои дела". Сначала (в 1878-м г.)., полагали, что процветание фирмы простиралось лишь до персидского царя, Дария Гистаспа, И родословная таблица шла не далее некоего Мардук-назирпала, который появляется в первый год этого царя и продолжает действовать до тридцать пятого его года. Но Делич заявил (в 1882-м г.), что Хормузд Рассам прикупил еще несколько сот плиток к первым, купленным Смитом, и между этими нашлись такие, которые помечены годами царствования царя Алик-са-ан-дира, т.е. Александра Македонского. Следовательно, эти вавилонские Ротшильды процветали по крайней мере четыреста лет, и это доказано неоспоримыми документами.
16. - Если из среды ассириологов когда-нибудь выступит ученый с живым воображением и литературным талантом, в роде Георга Эберса, гордости египтологии, он найдет богатый готовый материал для исторических романов самого высшего достоинства в глиняном архиве фирмы "Эгиби и Сыновья". Многие эпохи наполовину не столь отдаленные от нас по времени, не в состоянии предъявить одной четверти такого документального материала. Эти плитки, с их сухими записями сделок по всевозможным отраслям общественной жизни и отношений между людьми, представляют весьма совершенный остов, который было бы крайне занимательно и не слишком трудно облечь плотью и оживить кровью творчески. воссозданных живых людей. Главная трудность заключалась бы в множестве непонятных слов. Само собой разумеется, что язык повседневной жизни и деловых сношений должен быть весьма различен от языка исторического летописания, знакомого нам по парским цилиндрам и стенным надписям. В этих однообразных, часто безжизненных произведениях постоянно повторяются одни и те же не только слова, но целые фразы и обороты. Значительную часть их можно сравнить с нашими печатными бланками, в которые остается только вписать имена. Одним словом, публичные документы писаны слогом стереотипным, официальным, тогда как частные плитки представляют то, что можно назвать разговорным языком, с примесью технических деловых выражений; а всякому известно, насколько легче научиться книжному языку, нежели разговорному, даже имея дело с современными нам народами, и при всех пособиях, которыми мы располагаем, не говоря уже о языке мертвом.
17. - Было замечено, что название "банкирский дом" в применении к фирме "Эгиби и сыновья", неверно, потому что из архивов видно, что они занимались ростовщичеством и были, кроме того, нотариусами. Между тем, положительно доказано, что банковые вклады, а следовательно и чеки и денежные переводы, были в ходу задолго до введения чеканных денег. Франсуа Ленорман, в своей (увы, неоконченной) книге "La Monnaie dans l'Antiquite" (том I, стр. 117), приводить такого рода документ царствования Набонида, последнего царя вавилонского, - настоящий денежный перевод, данный человеком живущим в Уре, другому, на человека, живущего в Эрехе. В другом таком чеке или переводе, царствования Навуходоноссора, отправитель (в Куге) и плательщик (в Борсиппе) названы, получатель же не назван: это - чек "предъявителю" (там же, стр. 120). Что такие документы могли переходить из рук в руки, подобно нашим чекам и векселям, т.е. могли, за надписью получателя, быть меняемы на поименованную в них сумму золотом или серебром (допускались к дисконту), и это с очень давних времен, доказывается двуязычным текстом (на аккадском и' на ассирийском языке), гласящим следующее: - "Свой перевод, не выплаченный, а еще имеющий быть отправленным, -он променял на серебро". Это ведь настоящие банкирские операции, изобретение которых до сих пор всегда приписывалось средневековым евреям, между тем как они, оказывается, были заурядным делом у праотцев и единоплеменников их, более двадцати веков до них.
"И однако же, - замечает по этому поводу Фр. Ленорман (там же, стр. 121-122): - если мы задумаемся над своеобразными условиями, при которых велась торговля у ассирийцев и вавилонян, мы будем в состоянии объяснить себе этот, на первый взгляд, странный факт; мы поймем, какие причины привели эти народы к изобретению системы переводов и векселей столькими веками раньше других. Торговля у них, вследствие географического положения их родных земель, по необходимости производилась сухим путем, караванами, пересекавшими по всем направлениям пустыни, по которым бродили хищники-кочевники. При таких условиях, купцы должны были прежде всего придумать способ, как бы не перевозить наличных денег в отдаленные места. Грузность металлических ценностей, число вьючного скота, необходимости для перевоза больших сумм, небезопасные дороги, - все это делало отыскание такого способа в высшей степени желательным. Поэтому, как только на одном конце караванного пути оказался кредитор, а на другом - должник, мысль о вексельной системе должна была придти сама собою на ум кредитору. Это так естественно, что возобновление тех же условий породило и те же результаты, после долгого забвения, в средние века, когда купцы, - итальянцы и евреи, - затруднялись перевозом чеканных денег и, подвергаясь бесчисленным рискам, вновь изобрели вексель, но в более совершенной форме, удержавшейся до наших дней".
Нет причины полагать, что фирма "Эгиби и Сыновья" не занималась такого рода делами, а в таком случае, она имела бы полное право именоваться "банкирским домом", даже если давала деньги взаймы в обширных размерах: делают же это и нынешние банки, отнюдь не ограничивающее своей деятельности хранением, разменом и переводом денег.
18. - Не подлежит сомнению, что всех многочисленнее документы, относящиеся к продажам: рабов, скота, лошадей, домов, земель, домашней утвари и пр., - да еще заемные письма, на разные сроки, с вычетом процентов деньгами или хлебом, {Это было удобно для обеих сторон, потому что многие налоги и подати вносились хлебом.} иногда даже рабочими днями, и нередко с обозначением пени, на случай просрочки долга, - например так, что, если уплата не последует в известный день, долг увеличится на одну треть. Свидетелей обыкновенно бывало несколько: писец вписывал имена безграмотных, а они ногтем вдавливали какой-нибудь знак в мягкую глину. Во многих случаях деньги давались под обеспечение, представленное третьим лицом (с поручительством), или под заклад имущества, а в эту рубрику заемщик нередко включал своих детей и даже самого себя. Уверяют, что по этим документам можно бы составить таблицу цен решительно на все, что в Вавилоне продавалось, покупалось, или даже нанималось, потому что сплошь и рядом отдавались внаймы рабы; были даже, как видно, спекулянты, промышлявшие воспитанием и отдачей в наем рабов, по контракту, с обеспечением хозяину известного вознаграждения, в случае продажи, убиения или искалечения раба. Иногда в контракт ставилось условие, что наниматель должен научить раба какому-нибудь ремеслу. Рабы часто клеймились именем хозяина, - на плече, на руке или на кисти руки. Этим облегчалась еще другая сделка, очень удобная для лиц, находившихся временно в стесненных обстоятельствах, а именно - условная продажа рабов, с тем, что проданный раб возвращался продавцу по внесении последним полученных за него денег. Если за это время у раба или рабыни рождались дети, покупателю предоставлялось право оставить их за собою за небольшую плату. Все такие сделки могли совершаться через третье лицо, по доверенности. В богатых домах такая доверенность обыкновенно давалась главному рабу, - управляющему. Если поверенным был свободный человек, ему надлежало быть очень осторожным в составлении документа, так как незнание тонкостей юридических форм или невнимание к ним могло поставить его в затруднительное положение, точно так же, как это бывает в наше время. Так, имеется контракт, которым некто Иба, сын Силлы, обязуется купить некую недвижимую собственность "для и по доверенности" некоего человека и жены его Бунаниту. Если бы были упущены слова "по доверенности", и если бы доверитель впоследствии захотел отказаться от покупки или сделать ее недействительною, т.е. поступить нечестно, Иба, сын Силлы, был бы вынужден оставить ее за собою и заплатить из своего кармана, потому что закон прямо гласит: "Если человек законтрактовал землю и дом от имени другого, но не получил на это доверенности, или не предъявил дубликата плитки, человек, писавший плитку и контракт от своего имени, утрачивает дом тот и землю" (т.е. цену за них).
19. В своих судоговорениях законники и судьи руководились сборником очень древних узаконений, которые наши ученые называют "таблицами прецедентов". Таких плиток найдено и разобрано несколько штук. Подлинный текст на аккадском языке с ассирийским переводом. Это не столько законы, сколько, - по определению одного ученого, - "правила или поучения для руководства человека в его различных занятиях". {См. статью Джорджа Бертина (Bertin) "Аккадские правила для руководства человека в частной жизни", в transactions of the Society of Biblical Archaeology vol. VIII, 1884. } Если бы имелся налицо весь сборник, то вероятно оказалось бы, что эти "правила или поучения" представляли собою плод многовекового опыта и наблюдении, обнимающих весь кругозор жизни человека, как частного лица, гражданина и члена общества. В них и так заключается богатый материал. Одна плитка учить земледельца, "когда и как запахивать и засевать поля, строить дом и амбары, объясняет его отношения к землевладельцу при таких-то и таких обстоятельствах". Важнее всех плитка, поучающая человека- о его обязанностях в частной жизни и к своим родным. Начиная с простых правил, она кончает почти что уголовными законами, 20. - В § 1 и определяется, когда ребенка должно "объявить вольным мужем", т.е. совершеннолетним, а в §. 2 описывается обряд, которым сопровождается это заявление; §§ 3 и 4 предписывают первый государственный акта, совершаемый юношей по возмужании, а именно - он вносит за себя дань, на этот раз двойную; §§ 5 и 6 объясняют, что "юноша отныне сам отвечает за свои поступки и должен нести последствия своих "грехов". Статья о воспитании и обучении ребенка повреждена безнадежно; одна только строка выступает с совершенной ясностью, -зато знаменательная: "Он (отец) заставляешь его учит надписи". Потом другая строка: "Он заставляет его взять жену". Это относится к "главной жене", которую, как видно, выбирает и сватает отец, совершая этим последний акт родительской власти. Союз этот был неразрывен: это можно заключить из следующих строк: "Отпить супруг не может оттолкнуть от себя ту, которая владеет его сердцем". Невеста, долженствовавшая до конца жизни пребывать главою дома, должна была быть "вольнорожденною девицею", и принести приданое, которое, однако, по смерти мужа, оставалось ей и её детям, или, если детей не было, её родителям, т.е. возвращалось к первоначальному источнику своему. {См. "Законы царя Хаммураби" в "Ист. Халдеи"; 2-е издание, стр. 269-286. }
Вторая часть плитки содержит нечто в роде уголовного положения.
1) Сыну воспрещалось отрекаться от своих обязанностей к отцу; за такое непочтение он лишался воли и продавался, как простой раб: "Если сын скажет отцу, - ты мне не отец, - отец обрежет ему ногти...(?) {Г-н Бертин, который должен нести всю ответственность за свой перевод, замечает по этому поводу: "Длинные ногти, стало-быть, были, отличительным знаком свободы, как длинные волосы и борода у семитов. Рабы и люди низкого звания всегда изображались на изваяниях бритыми".} продаст его за деньги".
2) За такое же непочтение к матери, сын кроме того выставлялся посреди города (вероятно, что-нибудь в роде позорного столба).
3) Если муж так дурно обращается с женою, что она от него отрекается, его бросают в реку: совсем ли дают ему утонуть, или в виде наказания погружают, не объяснено: "Если жена мужу, обидевшему ее, скажет: - ты мне не муж, - его помещают в реке. (Перевод-чик, Дж. Бертин, употребляет именно довольно любопытное выражение "помещают").
4) "Если муж скажешь жене, - ты мне не жена, - он отвешивает полмины серебра".
Это, вероятно, означает содержание, которое муж обязан выплатить брошенной им без вины жене. Отец и мать, отрекающиеся от сына, тоже подвергаются наказаниям.
Наконец, если человек, наняв у другого раба, так дурно обходится с ним, что раб умирает, или если раб сбежит, или расхворается, наниматель "отвешивает" хозяину пол-меры зерна в день в виде вознаграждения. {Здесь нужно заметить, что ассириологи советуют отнестись очень осторожно к переводу приведенного документа, и не забывать, что любопытные подробности в нем далеко не окончательно уяснены. "Текст поврежден и перевод поневоле несовершенен, пишет д-р Д. Лэйон (в частном письме): - чтение этой плитки еще так сомнительно, что ей не следует отводить большего места в истории Вавилонии". Это относится особенно к частностями, общий смысл довольно ясен.}
21. - Женщине эти древние узаконения, - по-видимому, современные самому Хаммураби, основателю первого вавилонского царства, - отводят положение не только почетное и влиятельное, но и вполне независимое. Законы о собственности и наследствах в данном государстве служат верным мерилом положения, занимаемого в нем женщинами. А мы сейчас видели, что приданое жены вовсе не делалось собственностью мужа. Закон этот дополняется другим, еще более для неё благоприятным: если вдова желала вступить в новый брак, -{"обращалась лицом идти в другой дом") - она забирала с собою не только свое приданое, но и все имущество, оставленное ей первым мужем. По смерти её, приданое делилось между детьми обоих браков. Плитка тут обрывается; но из законов Хаммураби мы знаем, что имущество от первого мужа, как и следовало по справедливости, переходило к одним его детям. Особенно интересно одно завещание, составленное в полной легальной форме, которым муж, для обеспечения жены своей, оставляет ей некое имущество, с тем, чтобы трое детей его управляли им в пользу вдовы при её жизни; по смерти её, имущество идет к детям.
22. - На плитках архива фирмы Эгиби, а равно и на более древних "контрактных плитках", нередко женщины не только являются главными действующими лицами в разных торговых и юридических сделках, в которых муж часто является простым свидетелем, или даже поверенным своей жены, -но и лично отстаивают свои права перед царскими судьями и выигрывают процессы. Так Бунаниту, та самая женщина, которая вместе с мужем выдавала доверенность на покупку какой-то земли в Борсиште, - опять появляется, уже вдовой, и начинает граждански иск против деверя, желавшего оттягать у неё и её дочери эту самую землю с домом. Она доказала, что земля и дом были куплены на её приданные деньги, к которым муж её прибавил сумму занятую им, и что, по её просьбе, в обеспечение её сена будущее время", он выдал ей свидетельство в том, что покупка эта совершена ими совместно, на её приданое. "Он приложил печать свою к плитке и написал на ней проклятие великих богов... Я принесла ее показать вам. Постановите решение". Судьи "выслушали речи", осмотрели плитки и решили в пользу истицы. Из подлинных документов вся эта история выступает гораздо рельефнее, с большими подробностями, и кончается общим устройством всех семейных дел. Очень занимательно встречать опять и опять все тех же лиц, в качестве то главных действующих, то поверенных, то свидетелей. Так, деньги, которые муж Бунаниту призанял к её приданому, он взял у некоего Иддинна-Мардука, сына Баши, имя которого является в. качестве свидетеля на купчей крепости, а еще другая плитка оказывается его брачным контрактом. Это показывает, что фирма Эгиби, подобно нынешним фирмам, имела свой круг постоянных клиентов, и нет сомнения, что, если хорошенько перебрать и изучить её архив, можно бы проследить её судьбы и взаимные отношения нескольких семейств через целый ряд поколений. Эта заманчивая задача выпадает на долю будущего ассириолога-романиста, и ему не придется, вероятно, даже выдумывать фабулы к своему роману. Он, кроме того, найдет тут не мало своеобразных и метких оборотов речи, которые придадут его рассказу местный колорит, например: два человека, составляя компанию и внося каждый такую-то сумму, для начала оборотов, называют капитал "матерью торгового дела."
23. - Другой разряд документов, который для нашего романиста будет истинным кладом, это - ежедневно возрастающая коллекция частных писем. Мы можем дать здесь место лишь одному образчику. Старик отец просит помощи у сына.
Лицевая сторона. "Грамота от Иддина-аха к сыну своему, Ремуту. - "Бэл и Набу да даруют сыну моему мир. Он, сын мой, знает, что в доме нет хлеба. Две или три меры хлеба через кого-нибудь знакомого прислал бы мой сын. Совсем нет. Пришли с лодочником, тобою указанным,
Оборотная сторона, "ко мне. Пришли дар. Отправь отцу. Бэл и Набу да хранят жизнь моего сына. Ремат спрашивает о мире сына своего, Ремута" (т.е. "мать спрашивает о твоем здоровье").
24. - Мы уже видели, что одной из первых обязанностей отца считалось - учить сына грамоте. Что к этой обязанности относились вполне добросовестно, доказывается целой массой плиток, пожалуй, самых забавных изо всех, - которые оказались просто-напросто детскими учебниками чтения и ученическими упражнениями. Тут есть маленькие рассказы, списанные по много раз, для практики в правописании и чистописании, так как и то и другое сильно хромает. Многие такие плитки писаны на обоих языках, и профессору Сэйсу попалась одна, настолько хорошо сохраненная, что можно разобрать несколько строк подряд. Это оказывается простой детской сказочкой, и Сэйс переводить начало, под заглавием: "Сказка о Найденыше", как следует:
"Дитя не знало ни отца ни матери. Оно попало в пруд, очутилось на улице. Из пасти собак кто-то взял его; от клювов воронов кто-то отнял его; при гадателе кто-то отнял его от них. Стопы ног его наметили печатью гадателя. Отдали его кормилице. Кормилице на три года обеспечили его хлеб, его пищу, его рубаху, его одежду. Так он воспитывался некоторое время. Воспитатель его радовался. Желудок его он наполнил женским молоко и и сделал его своим родным сыном."
Тут плитка обрывается. Но и по этому обрывку уже можно составить себе понятие об этого рода литературе. Вьшисываем интересную заметку профессора Сэйса по этому поводу. Он причисляет этот текст к "аккадским учебникам, имевшим целью ознакомить детей более позднего времени с началами мертвого языка древней Халдеи", и продолжает:
"Для этого выбирались легкие аккадские тексты и снабжались ассирийскими переводами, причем текст пересыпался упражнениями на отдельные слова. Так напр., за фразой "он сделал его своим родным сыном", следуют примеры разных сочетаний тех же слов с другими частями речи или заменения их другими равносильными выражениями: "сын его"; - "сыновний"; - "за сына почитал", - "в сыновья записал"; и пр. {Усыновление по-видимому часто практиковалось в Вавилонии, особенно в семьях, в которых не было родных сыновей. В упомянутом выше документе, Бунани-ту заявляет судье, что она родила мужу одну дочь, и что он формально усыновил чужого мальчика: - "взял его в сыновья и написал о том плитку".} Подобно нашим детским учебникам, древняя вавилонская книжка дает такие рассказы, которые способны занимать детей, и автор весьма благоразумно взял для этого отрывок из детской сказки, предпочитая сказку серьезной литературе для взрослых...". {См. статью А. Г. Сэйса "Вавилонский Фольклор" (Babylonian Folk-Lore) в "Журнале Фольклора" (Folk-Lore Journal) том I. Январь 1883, стр. 16 и сл. }
Таким точно порядком наши дети сначала учатся мертвым языкам своего племени, - латинскому и греческому, из басен, анекдотов и коротеньких рассказов.
25. - Эти упражнения уцелели не одни, и метод запоминания посредством записывания по-видимому применялся не к одним детям. Хормузд Рассам привез множество плиток с отрывками из "прецедентов", тщательно выписанными по три раза, очевидно студентами юристами, чтобы лучше запомнить. Что же касается документов, известных под названием "контрактных плиток", то они далеко не прекращаются с вавилонской державой. Попадаются экземпляры из удивительно поздних времен, - даже из первых веков после P. X., как видно по одной плитке, от царствования персидского государя, жившего около 100 г. по P. X. - что показывает, что клинопись вымирала весьма медленно и употреблялась гораздо долее, нежели вообще полагали.