VIII. ЛИДИЯ И МАЛАЯ АЗИЯ. - ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАВНОВЕCИЕ НА ВОСТОКЕ.

1. - Один взгляд на карту покажет, что погибель Иуды и других сирийских государств была неизбежна. Географическое положение их делало обладание ими обязательным для всякого, кто бы ни владел Месопотамией. Их нельзя было отделять от ассирийского наследства, и, когда основатели халдейской державы в Вавилоне вступили в это наследство, рука их естественно должна была потянуться к морю и тяжело лечь на все, лежащее по пути к нему. Совсем в других условиях находились земли, отделенные естественными преградами от семитского и ханаанского мира, - земли, лежащие в районе гор Таврских и Наири, и за пределами их, т.е. в Малой Азии и в широкой горной полосе между Черным и Каспийским морями. Из этих земель иные, как-то: царство Ван и другие части края Урарту с одной стороны, Киликия и Каппадокия с другой, - были подвластны Ассирии только отчасти, иные же никогда не были ею покорены, хотя подвергались постоянной опасности от её близости; это - земли той передовой части Малой Азии, которую река Галис (ныне Кизил-Ирмак), по справедливому замечанию Геродота, обращает почти в полуостров. Ассирийцы наверно никогда не видали Эгейского моря - (той части Средиземного моря, которая омывает ионийские берега и греческие острова), равно как и Черного моря. И если Лидия, в минуту горькой нужды, променяла свою независимость на ассирийский протекторат, то она решилась на это лишь временно и почти тотчас же раскаялась в своем шаге.
2. --Вскоре после этого мимолетного торжества, Ашурбанипал, как известно, был слишком поглощен борьбой не на живот, а на смерть против халдейского Вавилона, Элама и придвигающихся мидян, чтобы обращать внимание на более отдаленных подданных и вассалов. Его слабосильные преемники и подавно не были в состоянии заниматься чем-либо, кроме самых насущных нужд, и в то время, как нашествие скифов действовало на расшатанную державу, как землетрясение на полуразрушенное здание, на северной границе и за нею происходили перемены, которых невозможно в точности проследить. В тревожные годы общей сумятицы и растерянности исторические события не записывались, результаты же их выяснялись только с водворением мира и восстановлением порядка. Так, например, об Урарту не упоминается ничего в течение долгого времени. Достоверно только то, что в VII веке до Р. X. хеттейские народы уступили место фрако-фригийской ветви арийской расы, обозначаемой в исчислении яфетидов в гл. X Книги Бытия, именем Фогармы, сына Гомера, а греческим писателям известной под именем армян, с тех пор так и оставшимся за ними.
3. -Лидия, по своей отдаленности, находилась в еще более благоприятных условиях и, под управлением умного и предприимчивого царского дома, пользовалась каждым случаем, чтобы расширять свои владения в ущерб соседям. Династию эту, Мермнадов, основал тот самый Гугу (Гиг), который призвал ассирийцев на помощь против киммерийцев и в борьбе погиб. Мермиады были род туземный, лидийский; на престол попали вследствие дворцового переворота: Гиг убил Кандавла, последнего царя династии, несколько веков управлявшей землею, и, вероятно, женился на вдове убитого, чтобы создать себе некоторое право на престол, не забывая, однако, заручиться поддержкой наемных войск из соседней земли, - Карии. Об этом перевороте ходили разные предания, одно невероятнее другого. Всех более распространен рассказ Геродота; он же и правдоподобнее других, хотя тоже лишен настоящей авторитетности, по зато занимателен, как все, что
/* в файле отсутствуют 4 страницы */
ликое множество гробниц. Из них иные, - напр., гробницы лидийских царей, - имеют вид простых могильных курганов и содержат довольно просторный погребальный склеп, прочно выложенный тесаным камнем. Остальные, - а таковых находится неимоверное множество в Ликии, - высечены в живой скале. Гробницы эти, - истинно художественной работы, - представляют точное подобие жилищ живых, которые, насколько можно судить по этим же подражаниям, были деревянные, из искусно пригнанных бревен и брусьев и свидетельствовали о высоком развитии столярного мастерства. Изображен обыкновенно фасад дома: крыльцо, сени, выходная дверь с пилястрами и окнами; и везде видно тщательное подражание столярной работе, даже до вязки частей шипами и бревенчатой застрехи; одним словом, копия безукоризненна до мельчайших подробностей. Где изображена затворенная дверь, там не только отмечены панели и даже украшающие их гвозди, но и самое стукальце. Обыкновенно одна дверь, или половинка двери, отворена, открывая доступ во внутренность гробницы. По высоте, на которой эти склепы высечены в почти отвесных скалах, должно заключить, что там, где не высечено ступеней, можно было работать лишь с помощью приставленных лестниц. Нет сомнения, что отверстие закрывалось плотно пригнанной плитой, или каменной глыбой; но слухи о богатствах, погребенных, будто бы, с телами богачей, не могли не привлекать алчности многих поколений грабителей, так что ученые исследователи ни в одной гробнице не нашли никаких вещей; да и самых тел не осталось и следа. Эти изваянные фасады также разнятся друг от друга в декоративном отношении, как и настоящие дома, начиная от простых бревенчатых построек до изысканных архитектурных изощрений, в которых сказывается поздний, чисто греческий период развития искусства. Сразу видно, что тут прошло несколько веков. Этот оригинальный вид надгробных памятников, в точности воспроизводящих собственные дома усопших, нашел подражателей не только между греками, но как мы увидим далее, и у персов. Есть и такие памятники, которые стоят отдельно, изображая не один фасад, а целое деревянное здание, иногда башню. Таков знаменитый башневидный памятник в Ксанте, в Ликии. Он возвышается над другими высеченными в скале гробницами, которые удалось расчистить от окружавших их глыб. Все четыре фаса памятника покрыты изваяниями, и все они относятся к посмертной участи души. Крылатые богини смерти, Гарпии, уносят душу в виде новорожденного младенца, а над входом помещено изображение священной коровы, символ живой природы, - отрадное и утешительное напоминание о неиссякающей жизненности природы. Некоторые из стоящих отдельно гробниц представляют саркофаги (очевидно, подражание деревянным подлинникам). На изваянной крыше красуются четыре рукоятки, в виде львиных голов. Поразительный пример того, как долго один какой-нибудь строительный тип способен продержаться в данной местности, представляет нам Ликия: там по сие время существуют еще сельские постройки, крайне грубые, но несомненно того же типа как жилища, изображенные в самых древних гробницах, высеченных в ликийских скалах.
5. как ни замечательны эти памятники, однако, мы в них не находим того, что мы всего усерднее ищем, а именно - ключа к той эпохе, к которой можно отнести позднейшие из них, так как надписей по большей части на них нет. Зато на многих из древнейших встречаются так - называемые "двуязычные" надписи, т.е. надписи, составленные на двух языках, - местном и греческом. Из них видно, что алфавиты, употребляемые для обоих языков, весьма схожи между собою. То же можно сказать и об открытых до сих пор фригийских надписях. Итак, благодаря сходству алфавитов, дешифровка не представила особенной трудности; однако, по скудости и отрывочности надписей, не удалось еще восстановить самих языков сколько-нибудь удовлетворительно. Но и при этих малых пособиях, нельзя не усмотреть существования по крайней меpе двух групп языков в Малой Азии в исторические времена: языки Мизии, Фригии и других земель, лежащих на севере и северо-западе, склоняются к очень древнему арийскому филологическому типу, - пелазгийскому, от которого произошел и греческий язык. Относительно языков Ликии и сопредельной ей Карии, еще ничего положительного сказать нельзя. Впрочем, профессор Сэйс с уверенностью утверждает, что языки эти- "не арийские", не взирая на все попытки доказать противное.
6. - Очевидно, немыслимо из таких скудных и разбросанных данных наорать материал для настоящей истории края; но все же есть возможность набросать, в очень широких чертах, схему разных фазисов развития, через которые должна была пройти Малая Азия до того времени, когда она является в полном историческом освещении, разделенная на множество более или менее самостоятельных государств, с разноплеменным населением и не менее разнообразными религиями и типами культуры. Если верить древнейшим преданиям, передаваемым писателями классической древности, вся западная Азия, -а сюда конечно принадлежишь и Малая Азия, - была, с незапамятных времен и в течение многих веков, заселена туранцами, и новейшая наука не находит повода оспаривать это предание. Громадный пробел между этим отдаленнейшим, туманным прошлым и зарею исторических времен, хотя еще сильно смешанных 'с мифическими элементами, отчасти заполняют открытия, сделанные по части хеттейской древности. Сравнительное изучение своеобразных изваяний на скалах Богаз-Кеви в Каппадокии, Ибриза в Киликии, близ Карабела, невдалеке от Смирны, и во многих еще местностях Малой Азии, с их надписями, письмена которых тождественны с письменами, найденными в Эмафе, показывает что это могущественное и даровитое племя некогда владело всеми землями, лежащими между Черным и Средиземным морями, доходя с восточной стороны до реки Галис, а, может быть, и несколько далее; следами же его являются не только эти изваяния, но еще многие святилища, посвященные той же богине природы, которая, под разными видами, почиталась всеми семитскими и ханаанскими народами, и храмы которой, с их толпою прислужниц, подали повод к греческой легенде об амазонках. Баснословное царство этих воинственных жен, - самое ядро, так сказать, легенды, - греки помещали на берегах реки Термодонта, невдалеке от нынешних развалин Богаз-Кеви; известно, что в том же соседстве, - в Комане, В Каппадокии, которая в очень древние времена простиралась далее к Черному морю, чем в позднейшие, классические века, находился один из главных храмов богини, называемой здесь просто Ма ("Мать"), и в этом храме прислуживало не меньше 6.000 женщин. Амазонки, будто бы, основывали города. Где сохранилось такое предание, наверно некогда стояло хеттейское святилище. Так было с Эфесом, Смирною и многими другими городами ионийского поморья.
7. - Хеттейская культура и владычество в Малой Азии, вероятно, достигли крайних своих западных приделов вскоре после ХV-го века до P. X. и удержались приблизительно до начала Х-го; в Сирии же, - "Земле Хатти" ассирийских надписей, - они к этому времени уже начали отступать перед наступательным движением ассирийцев и вообще поддавались давлению разных семитских элементов. Но даже в Малой Азии великое фрако-фригийское переселение племен подернуло забытую уже туранскую подпочву и хеттейскую возделанную почву тонким арийским слоем; да и помимо этого движения, Малая Азия в течение Х-го и отчасти IХ-го века подвергалась постоянному притоку индоевропейских влияний, из несравненно более симпатичного и культурного источника, а именно с греческих островов и материка, - Архипелага и Пелопоннеса.
8 - В это время над довольно пестрым сборищем крошечных государств и республик и вольных городов, долженствовавших лет двести спустя гордиться общим, объединяющим именем Эллады, совершался коренной переворот, медленно, но отнюдь не мирно. Эллины, которых мы у римлян научились называть греками, дробились на множество племен, все крайне даровитых и происходивших от древнейшего корня - пелазгов. Двое из этих племен, ахейцы и ионийцы, владели Пелопоннесом и значительной полосой побережья на север от Коринфского перешейка, с полуостровом Аттикой включительно. Третья ветвь, - дорийцы, прожила неведомо сколько веков в горной полосе Эпира и Фессалии, где они выработали себе суровый и сильный нрав, любовь к войне и презрение к торговле и ремеслам, - все черты, свойственные вообще горцам. Около 1000-го г. до P. X. между ними произошло сильное брожение. Пробудились ли в них жажда власти и стремление к завоеваниям, или им стало тесно в своих долинах, только они начали спускаться к морю, где и земли лучше, и местность красивее, и климат мягче. Они везде брали себе земли, а владельцев порабощали, заставляя работать на себя. В городах они учреждали железное правление, а где встречали сопротивление, воевали до истребления непокорных. Это движение, известное в истории под названием "дорийского кочевания", продолжалось около ста лет, пока дошло до Коринфского перешейка, узкой натуральной плотины, без которой Пелопоннес был бы островом, оторванным от греческого материка, как Сицилия оторвана от Италии. Они через этот проход наводнили Пелопоннес, перебирались туда также и на судах, через длинный и узкий залив.
9. - Вторжение дорийцев подействовало подобно падению в сосуд с водой тяжелого тела, от которого поднимутся во все стороны плеск и брызги. Отделаться от них нельзя было, потому что это были не какие-нибудь разбойники, а гениальные мастера военного дела, и потому они действовали дружно и систематически, разбивая всякое противление. Одаренные в одинаковой мере и теми качествами, которые научают устраивать государства и обеспечивают их долговечность, они, своей бдительностью и энергией, предупреждали или подавляли заговоры и восстания. Старинным ахейским общинам и позднейшим федерациям ионийских вольных городов оставался один выбор: покориться или выселиться. Тысячи народа, под предводительством древних, знатных родов, выбирали последнее, - и наступил век колонизации. На греческих судах отплывали большие партии переселенцев, всех возрастов и званий, и высаживались на разных точках берегов окружающих морей: в Сицилии, южной Италии, вдоль берегов Иллирии и Эпира по одну сторону греческого материка, в Македонии и Фракии по другую, до самого Босфора и даже по берегам Черного моря. Многие такие отряды располагались на том или другом из бесчисленных островов, разбросанных по окрестным водам. И везде, где горсть печальных выходцев ставила свои шалаши и палатки, не принеся с собою из родины ничего, кроме кое-каких заветных драгоценностей, да немного родной земли и нескольких искорок священного огня от городского очага, - там, в невероятно короткое время вырастало и расцветало поселение, а вскоре и прекрасный, благоустроенный город, так что колонии сделались эллинскими торговыми и культурными станциями, и со временем греческие города стали уже добровольно высылать избыток своего населения и насаждать колонии единственно с целью расширить свое влияние и увеличить собственное благоденствие, открытием новых торговых путей и поприщ для предприимчивости в отдаленных и лишь отчасти заселенных землях. Немало колоний основали и сами дорийцы.
10. - Изо всех этих передовых постов эллинской культуры, ни одни так быстро и роскошно не расцвели, как колонии, основанные большей частью беглыми ионийцами вдоль той части побережья Малой Азии, которая по ним назвалась Ионией. Это движение, - прямое последствие вторжения дорийцев, началось скоро после 1000-го г. до P. X. и продолжалось болеe двух столетий. Выходцы очень ловко выбирали себе места, большей частью у устий рек, - Гермоса, Каистра, Меандра, - у подножия гор, охраняющих от ветров, на высоких мысах, - одним словом, на точках, благоприятствующих торговле и, в то же время, в случае надобности, и обороне; а это было далеко не лишнее удобство, потому что пришельцы основывались не в пустырях, а на землях населенных и уже цивилизованных, где они не могли надеяться прочно устроиться, не встретив никакого сопротивления от туземцев. И лидийцы и карийцы были народы воинственные и навряд ли можно было рассчитывать, чтобы они допустили пришлых инородцев беспрепятственно занять лучшие их земли, их побережье, устья их рек. Однако, ничего положительного неизвестно о войнах, которыми должно было сопровождаться заселение края эллинскими выходцами. И войны эти, по-видимому, не были чересчур свирепы, потому что, когда начинается настоящая история, она показывает нам греческие города в Малой Азии собранными в благоустроенные цветущие союзы или федерации, и, насколько можно судить, находящимися в прекрасных отношениях с окрестным населением. Религия, по-видимому, тоже не составляла непреодолимой преграды. В Смирне, Эфесе, Мирине и других местах, греки нашли святилища хеттейской богини, с её женской прислугой, и не колеблясь усвоили этот столь новый для них культ, только изменив имя её на знакомое им имя их родной богини Артемиды. Восточное происхождение концепции воплощенной в хеттейской богине, явствует из грубого, но прозрачного символизма её статуи в Эфесском храме, совершенно чуждого греческим началам искусства и красоты, но зато крайне метко выражающего именно то, что требовалось наглядно представить зрителям: понятие о природе всеродительнице и всекормилице. Солнечного бога азиатов, в его различных видах, греки тоже легко слили со своим юным, лучезарным Аполлоном, или со своим полу-божественным героем Гераклом, который сам является наследием от Халдеи и Финикии, пересозданным типом вавилонского Гильгамеша и тирского Мелькарта. У лидийцев бог-Солнце назывался Сандоном и имел высокочтимое народное святилище близ того места, где греки построили Милет, царицу ионийских городов. При этом святилище наследственно служил местный жреческий род бранхидов. Когда пришли греки, они тотчас же усвоили и это святилище, которое у них пользовалось славою наравне с храмом Эфесской Артемиды, под названием храма "Дидимейского Аполлона" и оставили его на попечении его исконных, именитых хранителей. Народы Малой Азии, со своей стороны, вовсе не чуждались этого духовного родства; таким образом случилось, что, привлеченные красотой эллинской культуры и эллинских мифов, они стали посылать дары в наиболее знаменитые центры эллинского богопочитания и испрашивать советы у эллинских богов через их оракулов, - т.е. через тех служителей их, которые считались одаренными божеским вдохновением и способностью передавать ответы божества и толковать посылаемые им знамения. Всемирной славой и наивысшим почетом пользовались храм и оракул Аполлона в Дельфах, и сокровищницы храма обогащались дарами "варваров", которые со всех сторон стекались туда за советами, - Поэтому, - рассказ о том, как Гиг послал к дельфийскому Аполлону и поверг на его разрешение вопрос о своем праве на лидийский престол, можно считать наименее невероятным изо всех повествований о перевороте, передавшем царскую власть династии Мермнадов. Геродот исчисляет дары, посланные по этому случаю Гигом, в благодарность за благоприятное решение: они состояли из огромного количества серебра и "великого множества золотых сосудов": Гиг, по словам того же историка, первый из "варваров" послал дары в Дельфы, - за исключением некоего царя фригийского, посылавшего туда еще ранее Гига и посвятившего богу трон, на котором он сам восседал, когда творил суд над подданными, - "предмет, заслуживающей внимательного осмотра", присовокупляет Геродот.
11. - Относительно материальной цивилизации, лидийцы, вероятно, далеко опередили греческих выходцев, по крайней мере, в начале колонизаторского периода. Они были весьма искусны в разных промышленных мастерствах, например краске шерсти и тканье, и лидийские ковры пользовались славою, дожившей до самых наших дней, как это видно из великого спроса на смирнские ковры. Стало-быть, влияние было взаимное, больше духовное со стороны греков, и больше материальное со стороны лидийцев. Земля последних, кроме того, изобиловала драгоценными металлами, и это привело к изобретению, открывшему новую эру в общественных и международных сношениях и причинившему прямо переворот в торговых приемах, а именно - к чеканению монет. Этим изобретением, столь простым по мысли, но имевшим столь необъятные последствия, мир обязан, вероятно, Гигу, первому из Мермнадов.
12. - Торговля, даже до столь позднего времени, как VII век до P. X., велась между личностями и народами большей частью самым примитивным образом, просто обменом одного товара на другой, сырого материала на разработанные продукты, предметов роскоши на предметы необходимости или опять-таки роскоши. Так в особенности должны были вестись торговые сделки между цивилизованными народами и дикарями, или народами полу-цивилизованными, для которых прямой обмен был единственно понятной и безопасной финансовой операцией. Но для сделок между купцами одной и той же национальности или принадлежащими к разным, но одинаково цивилизованным национальностям, стала ощущаться потребность в менее обременительном посредстве, и отчасти удовлетворялась, - замещением меновой торговли куплей и продажей, т.е. обменом товара не на товар же, а на нечто одинаковой ценности, удобное по величине и форме, могущее во всякое время, в свою очередь, быть меняемо на товар, какой понадобится. При этом, конечно, необходимо было, чтобы ценность избранного менового посредника была общепризнанная, установленная по взаимному соглашению. С незапамятных времен такою нормою служила ценность, придаваемая так-называемым драгоценным металлам, - золоту и серебру. Раз, что была установлена ценность известного количества (по весу) металла, оставалось разделить данную массу, признанную за единицу, на множество больших и меньших кусочков, весивших каждый известную дробную долю веca нормальной единицы. Отныне торговцу, продающему ковер, или кинжал, или изящный стеклянный сосуд, уже не приходилось брать в уплату столько-то живых овец, или овечьих шкур, или мер зерна, или возов сена, или чего бы ни было, грузного и громоздкого, что у покупателя имелось в большем запасе; или же хлебопащец, продающий излишек своего зерна или скота, не был поставлен в необходимость брать взамен предметы, в каких он, может-быть, не имел никакой надобности. Брусок, или несколько колец, из золота или серебра, скорее и легче обделывали дело, и притом могли во всякое время пригодиться для покупки чего-нибудь. Переход из рук в руки недвижимого имущества, - земель, домов, - бесконечно облегчился, и как рано уже люди умели пользоваться этим способом, мы видим из того интересного места в Книге Бытия (гл. XXIII), где сказано, что Авраам, современник эламитского царя Худур-Лагамара, заплатил хетам, среди которых он поселился, за поле, которое он просил их уступить ему, "400 сиклов серебра, какие в ходу между купцами".
13. - Золото и серебро, таким образом употребляемые, с точно установленной нормальной единицей ценности, разделяемой на дробные доли, очевидно, отвечали нашим нынешним деньгам при торговых сделках. Но можно ли такие бруски, слитки или кольца называть "деньгами"? Можно бы, если бы не одно обстоятельство: за них нет поручительства. Кто удостоверить продавца, получающего их в плату за свой товар, в полновесности и чистоте металла? Никто. Вот почему Авраам, когда платить за поле, отвешивает 400 сиклов. Таким способом, по весу, совершаются все платежи; доброкачественность металла, кроме того, испытывается оселком. И за продавцом остается право принять или не принять слитки или кольца, смотря по тому, признает ли он вес полным или нет, чистоту металла удовлетворительною или сомнительною. Мы же не вешаем денег, которые мы выплачиваем или получаем, и нам не дозволяется не принимать их. Мы обязаны брать их на веру, потому что в их полновесности и чистоте по установленной норме ручаются наши правительства своим штемпелем, т.е. отчеканенными на каждой монете известными изображениями и надписями, употреблять которые частным лицам запрещено. Поручительство и доверие - таков обоюдный договор между правящими и управляемыми, которым простой товар разом превращается в деньги, имеющие законное обращение. Только этот один шаг оставалось сделать, и странно, что не финикияне, гениальные торговцы, догадались его сделать. Трудно объяснить, почему такая важная финансовая мера совершилась именно в Лидии, а не в другой какой стране, разве тем, что Лидия была так богата драгоценными металлами, что они без большего труда добывались из легко доступных приисков в лидийских горах, Тмоле и Сипиле; мало того: песок, образующий русло реки Пактола, протекавшей через столицу, Сарды, содержал богатый процент особого вида бледного золота, смешанного с серебром и добываемого просто промыванием. Эта смесь, содержащая от 20% до 40% серебра и более, носит особое название: электрон все равно в натуральном ли виде она встречается, как в Лидии, или приготовляется искусственно. Из этого-то электрона, который ценился ниже золота, но выше серебра, были сделаны первые лидийские монеты. Их найдено дольное множество, а также не мало и чисто золотых, и чисто серебряных, в районе миль в тридцать вокруг Сард. Древнейшие монеты очень грубы, и на них отчеканен только квадратный штемпель. Постепенно совершенствуясь, монеты при знаменитом Крезе четвертом потомке Гига, наконец являются с хорошо обрисованным девизом лидийских царей, - львиной головой, или львом с быком. Самому Гигу, однако, упорно приписывалась честь первоначального изобретения, и поздние греческие писатели называют древние монеты "гиговыми золотыми". Таким образом, из полдюжины великих изобретений, о которых справедливо можно сказать, что каждое, в свою очередь, произвело мировой переворот: алфавит, чеканка монет, книгопечатание, порох, пар, электричество, - мы двумя первыми обязаны отдаленной древности и восточным народам. {Несколько писателей, и древних и современных, приписывают изобретение чеканки монет Греции, а именно- Фейдону, тирану города Аргоса, современнику того же Гига. На самом деле Фейдон, вероятно, первый из греков оценил новое изобретение и первый ввел его у себя на родине.}
14. - Лишь только династия Мермнадов, - в лице Гига, - вступила на престол, тотчас же почувствовалось новое веяние как во внутренней, так и в иностранной политике: новый правитель всюду внес энергию и честолюбие. Предначертанную им твердой рукой политику расширения своих владений, он открыл немедленным присоединением соседней Мизии. Он решился по возможности исправить ошибку прежних царей, допустивших греческие поселения вытянуться длинной цепью вдоль всего побережья, и потому сразу начал наступать на греческие города, начиная с наиболее близких. Он поставил себе задачей подчинить их Лидии, понимая всю необходимость снова завладеть устьями своих же рек и гаванями своего собственного побережья. Он, конечно, был прав, но - опоздал. Города, многолюдные и богатые, успели окрепнуть и могли постоять за себя. Притом, ему помешало столь бедственно для него окончившееся вторжение киммерийцев.
15. - Сын Гига, Ардис, и внук его Садиатт, избавившись от набегов несносных разбойников, первым делом опять взялись за прерванную, истинно национальную задачу, - войну против греческих приморских городов. Из них несколько были взяты, другие отстояли себя, в особенности Милет, который, полвека назад дав отпор Гигу, теперь при Садиатге не только все еще стоял не побежденный, но высылал от себя колонистов, и точно дразнил осаждавших его лидийцев своею деятельностью и благоденствием. Тогда Садиатт, чтобы не исчерпать сил и терпения своих воинов, придумал новый способ вести войну, который Геродот описывает в следующих словах:
"Когда хлеба созрели, он приказал войску своему вступить на милетскую территорию под музыку дудок, арф и флейт. Строений, рассеянных по полям, он не срывал и не жег, даже дверей не уносил, а оставлял их как были. Но он косил хлеба и рубил деревья, и, в конец опустошив всю землю, возвратился в свои владения. Бесполезно было бы войску его стать под самым городом, так как милетцы владели морем. Строений же он не разрушил для того, чтобы жители соблазнились вновь поселиться в них и могли бы опять вспахать и засеять свои нивы, будучи уверен, что, каждый раз, как будет нападать на их землю, он найдет, что грабить. Эту тактику он поддерживал одиннадцать лет, и за это время нанес милетцам два жестоких удара".
16. - Из этих одиннадцати лет только шесть пришлись на долю Садиатта; другие пять принадлежали царствованию сына его, Алиатта. Это был самый замечательный из всех лидийских государей. При нем династия Мермнадов, которой суждено было так трагически погибнуть уже при сыне его, достигла своей высшей славы. Лидийская монархия постепенно поглотила всю Малую Азию до реки Галиса, которая сделалась её границей с востока. Но тут она столкнулась с новообразовавшимся мидийским царством, которое тоже дошло до Галиса, двинувшись с противоположной стороны. Каждому монарху, конечно, хотелось перейти разделявшую их легкую черту, и они стояли настороже, словно два зверя, скалившие друг на друга зубы, высматривая удобный предлог для нападения. Предлог этот случайно выпал Киаксару, царю мидийскому. Чем-то обиженный отряд скифских воинов, - тайно ушел от Кдаксара. Отряд этот состоял из телохранителей, набранных из скифов, уцелевших от побоища с мидянами. Бежав от Киаксара, отряд перешел через Галис и просил убежища у Алиатта. Киаксар потребовал выдачи беглецов и, получив отказ, объявил соседу войну.
17. - Алиатт был вполне готов, незадолго перед тем окончив борьбу с приморскими городами, в общем, удовлетворительно для себя: города, которые послабее, согласились признать верховенство Лидии и платить дань; но с гордым, неукротимым Милетом Алиатт рад был заключить мирный договор и даже вступить в союз. Итак, у него руки были развязаны для новой войны, на которую он шел охотно, не предвидя того, что она вскоре обратится в смертельный поединок двух держав. В молодом мидийском государе он нашел противника, какого едва ли ожидал встретить. Однако, Лидия постояла за себя так, что борьба продолжалась целых пять лет, и только под конец победа стала клониться на сторону Киаксара; возможно, что он одним удачным ударом забрал бы всю Малую Азию, если бы не вмешались соседи, которые в таком внезапном возвеличении столь недавнего соперника усмотрели великую опасность для себя. К такому вмешательству им подал повод совершенно неожиданный случай. В самое время жестокого сражения, которое, вероятно, оказалось бы решительным, произошло затмение солнца, -такое полное, что день обратился в ночь. Более культурным народам такое явление уже не внушало особенного ужаса, и греки уверяли, что именно это затмение было давно предсказано Фалесом Милетским, одним из их знаменитейших мудрецов. Но мидяне, с одной стороны, значительно отстали от века по части всяких знаний, а с другой, - и лидийцы не далеко от них ушли, так что произошла общая паника, и обе армии отказались продолжать сражение в виду столь бедственного предзнаменования; лучшего случая не могло представиться для миротворцев. Навуходоноссор, царь вавилонский, и Сиеннес, царь киликийский, который, вследствие падения Ассирии, вернул себе независимость и, подобно царю лидийскому, отстаивал ее против всех, взялись мирить врагов. Последние видно сами не прочь были придти к какому-нибудь соглашению, так как они научились уважать друг друга и убедились, что союз будет для них выгоднее вражды. Чтобы скрепить завязавшиеся добрые отношения, решено было сочетать браком дочь Алиатта, Ариэниду, с Астиагом, старшим сыном и наследником Киаксара. Так как дочь Киаксара, Амита или Амуйа, уже была царицей вавилонской, то эти три крупные державы, - Мидия, Вавилон и Лидия, - составили тройственный союз, всемогущий в тогдашнем политическом мире: западная Азия оказалась почти поровну разделенной между членами его, ибо, если Лидия и уступала несколько другим собственно по количеству земли, это вознаграждалось необычайной плодородностью её почвы, её цветущей торговлей и бесконечными природными богатствами, да еще многолюдным населением и неисчерпаемым богатством её городов, в число которых теперь входило большинство греческих колоний. Таким образом, на Востоке установилось настоящее равновесие держав - первый известный в истории пример той ревнивой политики, которою так давно руководятся наши европейские государственные люди.
18. - О том, в каком именно году происходила битва, прерванная затмением солнца, ученые много спорили, потому что, на беду, как раз около того времени, в течение каких-нибудь тридцати лет, было несколько затмений, вследствие чего оказалось очень трудно определить, которое именно было предсказано Фалесом. Однако, по разным историческим и хронологическим соображениям, большинство ученых склоняется на сторону самой поздней возможной даты, - 585-го г. до P. X. В 584-м году Киаксар скончался.