V. ГАТЫ. - "СЕДЬМИГЛАВ".

I. Маздаяснийцы и дэваяснийцы, "богопоклонники" и "бесопоклонники": так делится род людской по Зороастровой вере. Середины нет и не может быть. Кто не за Мазду, тот против него. Кто не вступает в воинство Спента-Майнью, Духа Жизни, тот по необходимости должен очутиться в рядах рати Ангра-Майнью, Духа Смерти. "Вещественный мир" разделен между ними так же, как и духовный, и различные явления в нем суть только видимые проявления войны, вечно между ними свирепствующей. В духовном мире происходит такая же борьба. Там поле состязания в груди у каждого человека, а ставка - его собственная душа. Но не без его согласия и содействия ставка выигрывается той или другой стороной: выбор за ним. И, смотря по тому, какой он сделает выбор и насколько останется ему верен, решится его участь, когда пора борьбы кончится для него, и он-либо благополучно перейдет через мост Чинват И вступить в обитель Вечного Света, где пребывает Создатель, либо оступится на мосту и стремглав упадет в обитель Духа Лжи - бездну Вечной Тьмы. {Мост Чинват перекинуть через пространство, от одной из высших вершин святой Хары-Березаити в райскую обитель Гаро-нмана, и душа, покинув тело, должна пройти по нем. Это - её последнее испытание, и только праведные души выдерживают его.}
2. K этому самому возвышенному и чистому, и в то же время самому простому из учений древнего мира стремилось то развитие первичного арийского представления о двойственности (дуализме) в природе, которое совершилось в духовном сознании иранского народа под влиянием своеобразных и суровых условий иранского быта. Что это сознание не утерялось в туманных, бесплодных мечтаниях и умствованиях, как речки Ирана теряются в мертвых песках его степей, а окрепло в живую веру, обильную плодами, как ключи, напоенные облаками, собираются в одну реку, которая широкой и животворной струей протекает через населенные земли, - этим Иран обязан гению и проповеди Заратуштры. Он уяснил, изложил своему народу его собственные мысли, поднес их ему словно в виде чистой, прозрачной, как горный кристалл, воды, профильтрованной через гениальный ум и чудную душу и очищенной от всякой мути и нечисти. Он направил протянутые ощупью руки и дал им схватить истину, которой они слепо искали. Таково призвание истинного пророка. Если бы народ еще не созрел для его учения, учитель не мог бы заставить слушать себя, во всяком случае не был бы понят. Народ, с другой стороны, никогда не смог бы один, без помощи, выработать идеал, к которому его полу-бессознательно тянуло. Народ слушал, и понял, и покорился, потому что, говоря глубокими словами великого писателя, в нем самом были семена тех мыслей, которые пророк излагал ему. {Вольтер говорить о герое одной из своих повестей, что он глубоко размышлял о некоей идее, "семена которой как будто уже находились в нем самом"}
3. - Из текста Гать, вероятно записанных со слов самого пророка или его непосредственных учеников, можно заключить, что этот: сборник принадлежит довольно ранней эпохе истории иранских народов. Им постоянно докучали орды туранских скифов. Эти свирепые кочевники, всюду появляясь на своих маленьких, но резвых и неутомимых степных лошадках, со своими не знающими промаха арканами, наводили ужас на иранских поселенцев, пастбища и хутора которых ни днем, ни ночью не были безопасны от их набегов. В народном героическом эпосе иранские цари-богатыри заменяют арийских богов, часто даже присвоив их имена, а туранские враги их, -, бессовестные разбойники и притеснители, - древнеарийских бесов. {Сравнить: Йима, сын Винвангвата=Яма, сын Вивасвата; Фраэтаона, сын Атвии=Трита, сын Аптии. в эпосе Фраэтаону заменяет знаменитый персидский царь-богатырь Феридун, который побеждает злого узурпатора, туранца Зохака = Аджи-Дахака, и сковывает его цепями под горой Демавендом в Эльбурзе.} Когда же наступает время аллегорического превращения мифов, - уже очень близкое к историческому периоду, - Насилие, Беззаконие, Грабительство, отличительные черты туранских кочевников, воплощаются в лице Аэшма-Дэвы, злейшего из дэвов после самого Ангра-Майнью, точно так, как Сраоша, олицетворенное Послушание святому закону Мазды, - первый между Язатами. Молитва "Избави нас от Аэшмы" имеет поэтому двоякое значение: "Избави нас от набегов туранцев, врагов честного пахаря и скотовода", и - "Избави нас от искушения самим грабить и насиловать".
4. -Что туранцы считались дэваяснийцами, т.е. "бесопоклонниками", само собою разумеется. Едва ли менее ненавистны Заратуштре и его последователям были сродные им арийские племена, которые не поддавались поступательному движению к просвещенному единобожию, а упорствовали в жертвовании богам древнеарийского натурализма. Таких было несомненно много, и Заратуштра наверно обращается к ним и их вождям, когда говорить о лжеучителях, растлевающих народный ум, и корит их за то, что, благодаря гонениям, он и его ученики странствуют бесприютными скитальцами по лицу земли (см. стр. 27, 32). И нельзя сказать, чтобы пророк советовал своим ученикам относиться к этим неверующим в духе милосердия и всепрощения. Они не только жестоко, гневно обличаются в Гатах, но в весьма недвусмысленных, выражениях требуется их истребление: тот, кто низвергнет с властного места или лишит жизни "нечестивого правителя, который противится преуспеянию праведности в своих владениях, накопляет запас священной премудрости; тот же, кто наносить вред поселениям последователей пророка, - пусть на его же голову обрушатся его лихие деяния, пусть благоденствие его завянет, пусть он гибнет, и пусть не подоспеет никакая помощь, чтобы спасти его от беды. И да сбудется сие по моим словам, о Господи!" С другой стороны, никто не исключается из общины благочестивых, даже туранские племена, если они желают обратиться. Это торжество духовного братства над племенным чувством, положительно закрепляется следующим заявлением:
"Когда из племен и родни туранцев восстанут такие, которые ревностно и усердно будут содействовать устроению благочестивых поселений, с такими Ахура будет пребывать через свое Благомыслие (Воху-Мано), которое вселится в них и, осеняя их радостной благодатью, Будет сообщать им его веления". (Ясна XLVI, 12. По переводу Л. Г. Милльза).
5. - Не подлежит, конечно, сомнению, что за ненависть и презрение, которые Заратуштра внушал своим последователям против приверженцев древнеарийской веры, последние отплачивали с избытком такими же чувствами. И это относится не только к тем, которые еще скитались по диким или обработанным частям Ирана, но и к тем, которые уже давно спустились в Индию. Этим очень просто объясняются некоторые загадочные факты: напр., то, что у иранцев, последователей Заратуштры, слово "дэва" означает "беса, демона", тогда как в Индии оно продолжает употребляться в смысле светлых богов, благодетельных сил, как некогда в индо-иранский и, вероятно, еще ранее, в доиранский период. Обратное явление представляет иранское слово "Ахура", (по-санскритски Асура), которому арийцы в Индии придали дурное значение. Последний факт особенно знаменателен оттого, что древнейшие арийские индусы употребляли слово "Асура" в том же смысле, как и иранцы, - "Господь, божественный". Это - самый почетный и благоговейный титул, которым они величали своих древнейших богов Неба, - Дьяуса и Варуну, искони пользовавшихся некоторым верховенством. В большей части Риг-Веды "Асура" употребляется благоговейно, и перемена заметна лишь в позднейших гимнах, где Асуры являются бесами, чертями, - Силами Зла, - чем и остаются во всей позднейшей литературе Индии, духовной и светской.
6. - Невозможно себе представить ничего величественнее фантастической обстановки, среди которой пришествие пророка и его божественная миссия возвещаются миру. Это - нечто в роде пролога, разыгрываемого на небе действующими лицами из чисто-духовного мира. Геуш-Урван, буквально ("Душа Быка"), дух-хранитель или "начальник" (рату) животного творения, и в особенности домашнего скота, является на небе и громогласно жалуется Ахура-Мазде на истязания и дурное обращение, которые он и его род терпят от людей, тогда как им было предсказано, что им лучше заживется, когда учредится на земле хлебопашество. Аша (один из Амеша-Спентов, олицетворяющий Праведность и мировой Порядок) возражает, это, хотя истинно добрый человек никогда не станет обижать свою скотину, однако люди вообще действительно не всегда умеют как следует обращаться со своими подчиненными, и продолжает: "Мазда лучше всех ведает про поступки дэвов и людей, и бывшие и будущие. Он, Господь (Ахура), решит; как его воля, так и будет". Затем говорит сам Мазда, но в его приговоре мало утешительного для Блюстителя Стад: он объявляет ему, что особого призрения нет для скота, созданного для пользы пахаря и скотовода, которых, по собственному его, Мазды, указу, скот обязан кормить своим молоком и мясом. В отчаянии взмолился Геуш-Урван: "Ужели же так и не найдется у тебя никого меж людей, кто бы порадел о нас по доброте душевной?" На это Мазда ответил, - и в этом-то самая суть поэтической притчи: "Я знаю на земле только одного человека, слышавшего наши заветы; это - Заратуштра Спитама. Он на память объявить поучения мои и Аши, когда он получит от меня дар сладкоречия". Тяжко застонал тогда Дух Стад: - "Горе мне! Неужели бессильное слово нератного мужа - все, на что я должен надеяться, когда я просил заступничества могучего витязя? Когда придет, наконец, тот, кто действительно поможет моему скоту?... Но я знаю, что тебе, о, Мазда, лучше все ведомо. Где же, как ни у тебя, быть справедливости, благости и силе!..." И Дух Стад удаляется, не столько утешенный, сколько еще более удрученный, того не ведая, что Слово бывает сильнее меча. {С перевода Бартоломэ, в сборнике "Arische Forscliungen", III.}
7. - После этого вступления мы ожидаем появления пророка. Особого повествования нет о том, как оно происходить; но, читая знаменитую главу XXX Ясны, мы легко представляем себе проповедника, среди большего стечения народа, - простого и знатного, -говорящим в присутствии уверовавшего в него царя, Кава Виштаспы, к которому, в одном месте, он прямо обращается. Речь эта, для маздеизма в его первоначальной чистоте, то же, что для нашей веры Нагорная Проповедь; приведем ее почти без сокращений.{По переводу Бартоломэ, "Arische Forscliungen", II. }
"1. Ныне возвещу вам, о вы все, здесь собравшиеся, то, что мудрым подобает принять в свое сердце: славословия и жертвенные обряды, коими благочестивым людям надлежит чествовать Господа (Ахуру), и священный истины и заповеди (Аша), дабы то, что доселе было сокровенно, ныне выступило в свет."
"2. Внемлите же ушами своими высшему добру и светлым разумом рассудите, прежде чем каждый сам за себя решит между двумя учениями..."
"3. Два Духа-Близнеца искусно созданы в первоначале, -Добро и Зло, в помышлении, деле, слове, и между обоими мудрые сделали выбор разумный; не так-то безумцы."
"4. И когда те два духа с обоюдного согласия учредили происхождение и прехождение всего существующая (т.е. создали Жизнь и Смерть) и постановили, что в конце участь последователей Лжи {друджван, т.е. "держащихся лже-богов и лже-веры") будет наихудшею жизнью, участь же последователей Правды (ашаван, т.е. "держащихся истинной веры") будет блаженнейшим духовным состоянием," -
"5. Тогда из этих двух духов лживый избрал творить Зло, Святейший же Дух (Спента-Майнью), Тот, Кто облечен небесной твердыней яко ризою, избрал Правду (аша), и за ним пошли все, желающие жить праведно перед очами Ахура-Мазды."
"6. И на его сторону стали Кхшатра, Воху-Мано и Аша, и вечная Арамаити, сделавшая Землю своим телом. К сим последним да сделаешься и ты причастным. дабы превзойти всех людей богатством. {С этой последней фразой пророк очевидно обращается к царю. Простыми словами это пожелание можно передать так: "Да будешь ты одарен верховною властью, благомыслием и благочестием, неразрывным с истинной верой, дабы заслужить долю во владычестве над землею и превзойти всех царей богатством".}
"7. Дэвы тоже выбрали не по разуму ("выбрали не добро, а зло"), ибо, пока они обсуждали, безумие одолело их, так, что они избрали Лихомыслие ("ако-мано, в противоположность Благомыслию, воху-мано"), И собрались они в доме насилия (аэшма), дабы погубить жизнь человека" (т.е. - они присоединились к врагам последователей Заратуштры, грабителям и губителям их поселений, хозяйства, скота)."
"8. Когда настанет возмездие за их лиходейства, тогда, о Ахура-Мазда, владычество наверно будет отдано твоим Благомыслием тем, кто помог Правде (аша) превозмочь Ложь (друдж).
"9. Итак, пристанем же и мы к тем, которые заблаговременно поведут жизнь сию по пути к совершенству. Сподоби же нас, о Мазда, и вы, боги, сподобите нас вашей помощи, также и ты, о Аша, дабы каждый просветился, чей разум еще судит ложно."
"10. И тогда как гибельный удар падет на лжеца, те, которые держатся доброго учения, соберутся невозбранно в прекрасной обители Воху-Мано, Мазды и Аши."
"11. Если, о люди, вы заключите в сердца свои сии заповеди, учрежденный Маздою, и добро и зло, и долгие муки, ожидающие последователей лжи (друджван), и блаженство, которое уготовится тем, кто держится истинной веры (ашаван), то благо вам будет".
8. - Тут вся суть маздеизма в его возвышенной простоте, абсолютной чистоте, как в ум основателя выяснилось учение. Всякое дальнейшее развитие его в тех же Гатах можно справедливо отнести к комментариям. Дуализм здесь возвещается безусловный: оба Духа-Близнецы, не враги вначале, не разделены и - вместе создают мир, вещественный и духовный, видимый и невидимый; результатом, разумеется, является целое, составленное' из противоположностей, потому что мы познаем предмет, конкретный или отвлеченный, лишь контрастом: как могли бы мы познать свет, тепло, здоровье, если бы не было тьмы, холода, болезни? Стало-быть, Жизнь неизбежно уравновешивается Смертью, Истина - Ложью, другими словами: Добро - Злом. Тут пока нет ни правоты, ни вины, а одна лишь необходимость. Но вот предлагается выбор; и духи-близнецы, сделав каждый свой собственный, становятся "Духом иже всецело есть Жизнь" и "Духом иже всецело есть Смерть", (так как Жизнь и Смерть считаются высшими выражениями Добра и Зла), и делаются на веки вечные врагами. И тут начинается борьба, в которой ничто не безразлично и не безнамеренно, а каждый шаг, каждое движение имеет значение в пользу той или другой стороны, в которой каждый человек без исключения, "каждый сам за себя", должен, по вольной воле, избрать себе сторону и на ней пребывать, сражаться и принять за выбор свой ответ. Замечательно, что даже дэвов, безусловно презираемых и ненавидимых бесов и демонов позднейшего маздеизма, пророк не выставляет дурными первоначально и по сути своей, а становятся они таковыми лишь вследствие безрассудного выбора, сделанного ими по вольной воле, между двумя верховными Близнецами: так безусловно верует он в свободу воли и личную ответственность каждого существа, все-равно к духовному ли миру оно принадлежит или к вещественному.
9. -Если перебрать все содержание Гать, мало что найдется прибавить к вероучению, изложенному в гл. XXX Ясны. Глубокое убеждение в своем, внушенном от неба, призвании, - ("Я - Твой избранец от начала, всех прочих я почитаю моими противниками"), - излияние личных чувств в дни гонений и скорби, - воззвания о помощи и просвещении, облеченные нередко в глубоко трогательные слова, - ("К Тебе взываю: взгляни на меня, Господи, и помоги мне, как помогает друг милому другу"), - таков характер всех этих древних песен, исполненных человеческой теплоты и жизненности. Одна из них в особенности (XLIV) дышит чистейшим поэтическим чувством, и держится на таком возвышенном уровне, какой редко так долго выдерживается в этих произведениях, часто довольно-таки грубых и незрелых в литературном отношении. Песнь эта очевидно сложилась в высокоторжественный момент, накануне решительной битвы (в первую "священную войну"), от исхода которой должны зависать судьбы, и политические и религиозные, иранского народа. Душа пророка удручена, томится вопросами, тоской, сомнениями в себе и других, и ищет успокоения у своего небесного "друга" и учителя, вопрошая его то о некоторых статьях учения, то об исходе наступающей борьбы, - войны с туранцем Арджаспом:
"Сие спрошу. - ответь мне по правде, о Ахура: наградятся ли добрые дела людей еще прежде, чем настанет лучшая жизнь?... (т.е. "будущая, загробная")."
"Сие спрошу, - ответь мне по правде, о Ахура: действительно ли правда все то, что я возвещаю? Праведники достигнуть ли святости своими добрыми делами? Даруешь ли Ты им Царство" (небесное, - Кхшатра) чрез благомыслие? (воху-мано...). Каким образом достигнет душа моя блаженства?... Снизойдет ли благочестие (армаити) на тех, о Мазда, кому возвещена твоя вера?..."
"Сие спрошу Тебя, - ответь мне по правде, о Ахура: Кто из тех, с кем я здесь беседую, друг Правде (аша), и кто друг Лжи (друдж)? На которой стороне стоять дурные люди? И не дурные ли те, неверующие, которые благодеяния Твои обращают в ничто?" (тем что обижают и грабят последователей Ахура-Мазды...)."
"Как отгоню я от нас Дух Лжи (друдж)?... Как водворю я торжество Правды (аша) над Духом Лжи (друдж), так чтобы Правда, согласно тому, что сулит твое учение, нанесла неверующим лютое поражение и предала их смерти и погибели?"
"Сие спрошу Тебя, - ответь мне по правде, о Ахура: сможешь ли ты воистину защитить меня, когда обе рати встретятся?... Которой дашь Ты победу?..."
Некоторые вопросы являются поэтической формой прославления Всесоздателя, величие которого они косвенно провозглашают и сильно напоминают книгу Иова:
"Сие спрошу я Тебя, -ответь мне по правде, о Ахура: Кто поддерживает землю здесь внизу, и пространство вверху, так что они не падают? Кто сотворил воды и растения? Кто к ветрам запряг грозовые тучи, - а этих двух быстрее нет на свете ничего... Кто искусно сотворил свет и тьму? Сон и бдение? Полдень и ночь, и зари, призывающие разумных людей к работе?"
"... Кто создал блаженную Армаити и Кхшатру?. {*) "Армаити и Кхшатра" в этом месте означают "Землю и Небо". См. Бартоломэ, "Arische Forscliungen" II, стр. 163.} Кто сотворил сына по образу отца? - Я возвещу, о Спента-Майнью, что Ты - Творец всего существующего".
10. Этих образцов из песен, называемых Гатами, - иранских псалмов, как их метко называет Джэксон, - достаточно, чтобы вполне уразуметь, в чем состоит главная характеристика, по форме, поучений Заратуштры: крайняя простота и трезвость речи, тщательное избегание даже самой обыденной поэтической образности в выражениях, могущей увековечить ту мифическую напыщенность, которую пророк по-ставил себе в особенную задачу изгнать своей реформой. Немало есть и таких мест, где он прямо обличает зловредных лжеучителей, - без сомнения служителей натуралистских божеств Индии и неверующих иранских племен. Замечательно и то, что пророк почти никогда не впадает даже в религиозную аллегорию, которая в позднейшем развитии маздеизма, заместила арийскую мифологию, населяя невидимый мир богословскою иерархией архангелов, ангелов, святых (Амеша-Спенты, Язаты, Фраваши), вместо первичных натуралистских богов. Он употребляет слова "благомыслие", "правда", "благочестие" и пр. (воху-мано, аша, армаити и пр.), как простые нарицательные имена, в прямом, не иносказательном смысле, не делая из них собственных имен аллегорических лиц, даже в том замечательном месте, где все шестеро упоминаются, как дары Ахура-Мазды. Так, "послушание Закону Мазды" (Сраоша), основная добродетель маздаяснийца, у него означает именно только эту добродетель, а не является, как впоследствии, аллегорическим воплощением, Вождем Язат, первым "бесоизбивателем", чем-то в роде иранского Архангела Михаила. С другой стороны, имя "Аэшма", -(впоследствии Аэшма-Дэва, вождь всей бесовской рати, личный противник Сраоши, вождя небесных полчищ), - употребляется единственно в прямом, буквальном смысле "насилия", "гнева". Нет ни малейшего следа суеверия или идопоклонства и в почитании, воздаваемом "Огню Ахура-Мазды", символу и центру священнодействий чистой веры; говорится о жертвах и "мясных приношениях", но не настаивается на скучно-мелочной обрядности; не упоминаются ни Мифра, ни Хаома; языческие обряды, сопряженные с употреблением опьяняющего напитка того же имени, не поощряются; есть даже одно место (Ясна, XLVIII, 10), в котором многие толкователи видят выражение отвращения к этим самым обрядам, подводимым под одну рубрику с жертвоприношениями дэвам, "Злому семени", как "нечестивые деяния". Вот это место:
"Когда, о Мазда, появятся люди, совершенные разумом? И когда прогонять они отселе сию скверну пьяного веселья, коим Карпаны (враждебные жрецы) хотели бы со злостным усердием побороть нас, и внушениями коего областные тираны поддерживают свое лихое владычество?"
Нужно, однако, заметить по этому поводу, что этот взрыв негодования точно так же может быть обращен против туранских Шаманов, которые, как известно, тоже опьяняющими напитками приводят себя в состояние прорицательской экзальтации. Джэксон считает ненавистных пророку Кави и Карпанов за туранских еретиков, или, вернее - язычников. Однако, как мы увидим далее, предписания о возлияниях Хаомы прямо направлены против злоупотребление этим напитком, бывших в ходу на жертвоприношениях индийских жрецов.
Наконец пророк часто говорить о "Мосте Чинват", через который душа праведника легко проходит в Гаро-нману, собственную блаженную обитель Ахуры, тогда как неправедные души падают с него "в обитель Лжи, навеки"; однако, он не вдается в картинные описания, слишком легко могущие соскользнуть опять в мифологию и многобожие. Итак, словами ученого последнего переводчика Гат, {Л. Г. Милльз, в томе XXXI сборника "Священные Книги Востока" (The Sacred Books of the East)} - "В Гатах все трезво и реально... Карпаны, и пр. - не какие-нибудь мифические чудовища; никакой дракон не грозит поселениям, как не защищают их никакие баснословные существа.
Заратуштра, Джамаспа, Фрашаостра... {Двое вельмож при царе Виштаспе, пламенные и могущественные приверженцы Заратуштры, который женился на дочери одного из них.} так же реальны и с такою же бессознательной простотой упоминаются, как любые исторические личности. Кроме вдохновения, нет чудес. Все действие развивается из похождений и страстей живых, страждущих, борющихся людей..."
11 - Та часть Ясны, -пишет тот же ученый, -которая известна под названием "Седьмиглава" и по древности уступает одним только Гатам, уже вводит нас в другую атмосферу. Язык еще тот же, но дух уже не тот". Дело в том, что вся история показывает, как невозможно для какой бы то ни было религии или учения удержаться на том возвышенном уровне абсолютной чистоты, на который поставил их основатель или преобразователь. Он - единица в целом народе, стоит выше и впереди своего времени, племени, даже всего человечества; то же можно сказать, если и в меньшей степени, о его немедленных преемниках, его первых учениках, пропитанных его духом, обаянием его личности. Но масса тех, которые учатся у него и у них, состоит из умов среднего полета, которые, когда охладеет первый пыл восторга, отрезвится первый подъем духа и притупится новизна, чувствуют себя неловко на высоте, требующей слишком большего напряжения духовных сил. А там сказывается старая привычка, со всей сладостью детских воспоминаний, всей святостью дедовских заветов. Тогда начинается новая работа: применения наполовину бессознательного, нового к старому; постепенно всплывают старые понятия и поэтические предания, давние обычаи и формы, - и не прошло и целого поколения по смерти преобразователя, как уже творение его изменилось до неузнаваемости; учение и практика тех, которые все еще именуют себя его последователями сделались путаницей того, чему он учил, с тем самым, против чего он ратовал. А все же, в целом, есть несомненный, существенный прогресс: новый дух остался, новое знамя поднято, новый шаг сделан к идеалу, - и попятный шаг уже невозможен.
12. - Упомянутый уже выше сборник молитв на наречии Гат, называемый "Седьмиглавом", по замечанию Милльза, представляет разительный пример именно такого подлаживания нового к старому, хотя, конечно, невозможно догадаться, какой промежуток времени разделяет его от тех древнейших Гат, в которых заключается то, что можно назвать "Зороастровым Откровением". Вокруг сути учения, единственно занимавшей пророка, сплотилась целая система воззваний и обрядов, предполагающая строго организованное духовенство; отвлеченности первоначального учения значительно огрубели, и иносказательные формы речи, которые он редко позволял себе, застыли в таком множестве аллегорических лиц, что создалась целая новая система аллегорических мифов. Свойства Божества, которые оно сообщает своим чистосердечным поклонникам, - Благомыслие, Правда, Благочестие, - превращаются в совет Амеша-Спентов; Огонь делается предметом почитания, несколько идолопоклоннического по форме; наконец, - вернейший признак грядущего упадка! - мифическая порча выступает в виде почитания и жертвоприношений, воздаваемых неодушевленным предметам в природе: "Мы жертвуем горам, с которых бегут потоки, озерам, до краев наполненным водами... земле и небу, и бурному ветру, богосозданным, и вершине высокого Хараити, и почве, и всему доброму творению". Тут перед нами, в более скромном виде, весь арийский пантеон, и старая мифическая привычка с такой силой оживает, что Воды величаются "Женами Ахуры", и даже "женскими Ахурами" (см. стран. 74-75). Фраваши, о которых ни разу нет речи в Гатах, тут призываются и им "поклоняются" наравне с самим Ахура-Маздой и Святыми бессмертными, хотя число их ограничивается "святыми мужами и святыми женами" (т.е. - душами последователей и распространителей новой веры). Наконец, Хаома снова является, - "Хаома златоцветный, растущий на горных высях, Хаома живительный... отгоняющий смерть далеко". Однако, как мы увидим далее, обряды, посвященные этому божеству, одному из наидревнейших, не были восстановлены в той грубой форме, против которой Заратуштра так энергично восставал.
13. - В Ясне сохранился документ первостатейной важности: исповедание веры, которое должен был произнести каждый новобранец, - как поистине можно называть новообращенного маздеиста, - истинный символ веры маздеизма. Документ слишком длинен чтобы привести его целиком; довольно будет главнейших членов его:
"1. Проклинаю дэвов. Объявляю себя поклонником" Мазды, последователем Заратуштры, врагом дэвов, верующим в Ахуру, хвалителем Амеша-Спентов."
"2. Верую в добрую, святую Армаити, - (благочестие и смиренномудрие), - да обитает она со мною. Отрекаюсь отныне от всякого хищничества, скотокрадства, от разграбления и разрушения селений, принадлежащих поклонникам Мазды."
"3. Домохозяевам обещаю, что они могут скитаться по своей воле или обитать на месте невозбранно, где бы на земле ни проживали они со своими стадами. Смиренно, с воздетыми к Аше руками, клянусь в том. - И никогда отныне не навлеку я разграбления или разрушения на селения маздаяснийцев, даже в отмщение за жизнь или телесное повреждение..."
"8. Объявляю себя поклонником Мазды и последователем Заратуштры, признаю и исповедаю их. Исповедаю добрые помышления, добрые слова, добрые дела."
"9. Исповедаю маздаяснинскую веру, которая, хотя препоясана оружием, однако к нему не прибегает, и святость брака между близкими родными, - веру, учрежденную Ахурой и Заратуштрой, высшую, лучшую, превосходнейшую изо всех сущих и будущих... Сие есть исповедание маздаяснинской веры. {По буквальному переводу Джэксона, профессора Нью-Йоркского университета.}
14. - В последнем стихе находится намек на странный обычаи, одобренный, если и не введенный маздеизмом, и навлекший немало хулы на его приверженцев, а именно, - брак между близкими родными, даже братьями и сестрами. Такой брак не только разрешается, но прямо предписывается и облекается особенной святостью. Это понятие, может статься, порождено первоначально необходимостью сплотить как можно теснее семью, родню, в видах самосохранения и взаимной обороны, а также желанием поощрить брачные союзы среди весьма еще небольшого круга верующих. Наконец, защитники этого, столь претящего нашему чувству, обычая указывают на то, что, если род людской произошел от одной четы, то первый брак поневоле должны были заключить брат с сестрой. Нужно, кроме того, помнить, что на такие браки в глубокой древности далеко не везде смотрели с ужасом; они водились, до сравнительно позднего времени, например, у египтян, умнейшего и уж ни-как не безнравственного народа, - Да и у иудеев они не воспрещались, лишь бы брачующиеся брат и сестра были не от одной матери, не единоутробные: стоит вспомнить о Саре и Аврааме. Всего вероятнее, что это был очень древний иранский обычай, и новый закон утвердил его на основании практических соображений.