Речь 31 К антиохийцам в защиту риторов
(§ 1 - 14, 19, 25, 31, 45, 46)
1. Что я не принадлежу к числу тех, кто постоянно докучает нашему городу своими просьбами и что до нынешнего дня вам, граждане антиохийские, не приходилось под воздействием моих речей тратиться на содержание преподавателей - ни в малой, ни в большой степени, - это вы все, конечно, можете признать. Я считал необходимым поступать так вовсе не потому, что боялся не добиться успеха даже в важном деле; напротив, чем охотнее вы - как я был уверен - примете любое решение, согласное с моим желанием, тем более обдуманно следовало поступать мне самому. Но теперь, поскольку молчать уже невозможно, даже если бы я очень сильно желал этого, я пришел, чтобы сказать то, чего не могу не сказать, не совершая несправедливости, и чему вы, если хотите поступить хорошо, должны поверить. И при этом окажется, что те, кто, на первый взгляд чем-то пожертвуют, на самом деле ничего не потеряют, и в то же время стяжают себе славу величайшей щедрости.
2. Ведь если бы я сам владел таким богатством, что его хватало бы и на мои личные нужды, и на обеспечение этих людей [учителей], то я, обратившись к самому себе, сказал бы то самое, что теперь говорю вам и, выручив своих товарищей из беды, был бы сам вдвойне счастлив: как тем, что сделал им добро, так и тем, что мне не пришлось бы обсуждать на людях их бедственное положение, виновником которого - как бы я ни был осторожен в выражениях - несомненно, надо признать наш город.
3. Однако поскольку размер моего состояния таков, что я, правда, сам не вынужден ничего брать у других, но и не имею возможности давать, то только от вас, граждане, можно ожидать помощи; тем самым упреки ваших обвинителей, если таковые имеются, вы лишите силы. Оказав помощь теперь, вы покажете, что, конечно, оказали бы ее уже давно, если бы знали, что она нужна; и тогда, пожалуй, всякий станет порицать уже не вас, ничего не знавших о беде, а тех, кто вам о ней не сообщил.
4. Может быть, я заставлю заплакать тех, о ком хлопочу; когда я стану говорить об условиях, в которых они существуют, и рассказывать подробно о их горестной нужде, им, конечно, будет очень тяжко быть у всех на глазах; но для них будет лучше вытерпеть все, что я скажу об их бедности, но зато потом избавиться от нее, а вам следует - если даже кое-какие мои слова заденут вас - тоже стерпеть это, но зато в дальнейшем заслужить себе добрую славу.
5. Ведь если бы я завел речь об этом предмете, желая либо их унизить, либо вас обвинить, я поступил бы дурно; но поскольку я делаю это, чтобы они избавились от постоянной нужды, а вы - от обвинений в небрежном отношении к тем людям, к которым относиться так не следовало, я, пожалуй, могу оказаться благодетелем тех и других - и тех, кому даю добрый совет, и тех, за кого ходатайствую. А вы можете проявить наибольшее внимание к моей речи, если вы, несмотря на то, что обстоятельства вашей жизни различны, все же не захотите придерживаться различных мнений по этому вопросу.
6. О чем же я говорю? Пусть ни тот, кто вовсе не имел детей, ни тот, у кого было много хороших детей, но они уже умерли, ни отец, имеющий одних только дочерей, ни тот, чьи дети либо еще не учатся у ритора, либо уже перестали нуждаться в них, - пусть никто из вас, ссылаясь на эти обстоятельства, не подумает, что данный вопрос его не касается, что якобы не потерпит ущерба, если правильное мнение не восторжествует. Ведь вы пришли сюда, чтобы держать совет о делах того города, к которому все вы принадлежите в равной степени, хотя и разнитесь между собой по своему семейному положению.
7. Одно дело надлежит нам теперь рассмотреть, что выгоднее для Антиохии, города прекрасного и великого, - позаботиться ли об учителях красноречия в нынешних бедственных обстоятельствах или вообще покончить с этим делом? Все, что способствует благоденствию и славе города, должно ведь быть вашей главной заботой, а в особенности то, что выдвинуло наш город на первое место по сравнению с другими. А это, если я не ошибаюсь, и есть наше владение красноречием, благодаря которому неразумные вспышки правящих лиц обуздываются мощью разумной речи. Если бы те, чья власть опирается на силу оружия и на победы в сражениях, вдруг согласились на прекращение производства оружия, то они лишились бы своего достояния, да и самих себя погубили; подобным образом тот, кто возвысился благодаря искусству речи, если бы перестал заниматься им, поплатился бы за это сам.
8. О различных прочих недостатках обучения поговорим потом, а вот для так называемых "риторов" надо уже теперь найти какое-либо средство помощи; их под моим началом четверо, а под их руководством юноши изучают древних писателей. О том, что следует отнестись к ним вдумчиво и заботливо, я и скажу несколько слов.
9. Если бы кто-нибудь спросил их: "Скажите-ка, вы сами родом антиохийцы или родители ваши здешние уроженцы? Или вы попали сюда по необходимости, спасаясь от мощных врагов или страшась судебного преследования?" Они отрицали бы и то и другое.
Но что же побудило их предпочесть чужбину родной стране? Вот что они сказали бы: "Опасаясь всяческих тревог, связанных с другими профессиями и стремясь к спокойной деятельности преподавателя, мы полагали, что, оставаясь дома, проведем жизнь, поглощенные разными мелкими делами и будем мало чем отличаться от тех, кто сидит на месте и бездельничает; а в этот именно город мы были привлечены блестящими и пышными надеждами и многими примерами; скольких бедняков, не имеющих ничего за душой, приняли вы к себе и в скорости сделали одних владельцами обширных прекрасных земельных угодий, других наградили серебром, золотом и всякими другими богатствами. Рассчитывая на все это, скажут они вам, мы и поспешили сюда, чтобы поместить наше красноречие в надежное место, а самим получить и свою долю тех благ, которые достались нашим предшественникам".
10. Так будет ли хорошо, если они на опыте убедятся, что эта добрая слава обманчива, что вы представлялись им "в воображении лучшими людьми, чем оказались на деле, и что они, явившиеся сюда с радостью, должны теперь пасть духом? Они покидали своих близких, ссылаясь на то, что уходят на поиски такого заработка, который позволит им и себя содержать и домашним помогать, а теперь они не только посылать домой ничего не могут, но были бы радехоньки получить из дому хотя бы самую малость, лишь бы им что-нибудь прислали!
11. Пусть вас не вводят в обман ни их звание - учителей и риторов, ни то, что они восседают на кафедре, словно на престоле, ни разные их повадки, а выслушайте того, кто досконально знает все их дела и скажет вам чистую правду: у одних нет даже домишка, а они ютятся в чужом углу, словно башмачники, что чинят старую обувь; а кто купил домик, не выплатил долга, так что ему приходится еще тяжелей, чем тому, кто ничего не покупал. Рабов у кого три, у кого два, а у кого и вовсе нет; да и те, именно потому, что их так мало, пьянствуют и оскорбляют своих хозяев, которые часто не умеют с ними оправиться и заставить их слушаться, как следовало бы. Одного считают счастливым за то, что у него только один ребенок, другого - несчастным за его многодетность, третьему приходится вести себя осмотрительно, чтобы не попасть в такое же положение, а четвертого называют умником за то, что он боится вообще вступать в брак.
12. В прежние времена учителя, - такие же как они, - захаживали, бывало, к серебряных дел мастеру, заказывали утварь, подолгу рассуждали с работниками мастерской, подчас порицая сделанную ими работу и показывая, как ее улучшить, подчас похваливая мастеров, работавших быстро или подгоняя медлительных; а этим учителям приходится больше всего вести разговоры - можете мне поверить - с пекарями; причем, не пекари должны им за недоставленный хлеб, не пекари просят у них денег взаймы, - нет - они сами кругом в долгу у пекарей, вечно обещают расплатиться и вечно вынуждены просить дать им еще хлеба в долг; терзаемы противоречивыми чувствами, они должны и бегать от поставщиков и за ними гоняться; как должники, они бегают от них, а как просители, бегают за ними; не отдав долга, они от стыда опускают глаза, а пустой желудок заставляет их смотреть прямо в лицо заимодавцу; а когда нужда все растет, на отдачу долга ниоткуда помощи не предвидится, они снимают у жены серьги или запястья и, проклиная свое искусство речи, кладут их в руку пекаря и уходят, размышляя не о том, как бы вознаградить жену, а о том, какую домашнюю утварь придется пустить в ход на следующий раз.
13. И вот, закончив свои уроки, они не спешат, как следовало бы, отдохнуть от трудов, а медлят и задерживаются возможно дольше, так как дома они еще сильнее почувствуют свое бедственное положение; садятся они в кружок и плачутся каждый на свои горести и тому, кто жалуется на свои обстоятельства, - они-де ужасны - приходится услышать об еще более тяжелых.
14. Находясь среди них, я готов провалиться сквозь землю - и по двум причинам: во-первых, как ваш согражданин, во-вторых, как "корифей этого хора"; по обеим этим причинам мне следовало бы протянуть им руку помощи, а я до сих пор только скорбел об этом, но не сделал ни шага, пока, наконец, мое поведение не показалось мне малодушным и низким; тогда я решил, что надо немедленно найти средство помочь этой беде, для городского совета не отяготительное, а для риторов удовлетворительное.
<...>
19. "Как?", пожалуй, спросит кто-нибудь, "разве они ежегодно не получают установленной платы?" Во-первых, они получают ее не ежегодно, а им то дают ее, то никто им ее не выдает, то выдают им только часть, то совсем задерживают. Уж не стану говорить о той волоките, с которой нам приходится иметь дело при обращении к управителям, начальникам, казначеям, к любому надменному чиновнику; и вот свободный человек вынужден кланяться, расточать слова, изворачиваться и льстить тому, кто ниже его; это для человека, уважающего себя, - а таким и подобает быть учителю, - тяжелее самой ужасной голодовки.
<...>
25. А между тем есть люди, которые, сидя в цырульнях, болтают о высоких заработках учителей, составляя списки учащихся юношей и насчитывая на пальцах огромные суммы денег; они, пожалуй, сейчас зададут мне вопрос: "а где же плата, поступающая от учеников?" Ответить нелегко и не потому, чтобы правильного ответа не было, - он у меня, конечно, готов, - но потому, что самый правдивый ответ покажется вам неправдоподобным. Дело в том, что люди, нажившие себе в былые времена преподаванием большие богатства, заставили всех думать, что владение этим искусством ведет к огромным заработкам; по справедливости дело должно было обстоять именно так, но в действительности оно обстоит совсем иначе: значение искусства речи упало, а почему это произошло, об этом те, кто знаком с условиями нашей работы, знают, но я скажу об этом несколько слов для тех, кто об этом не осведомлен.
[В § 26 - 30 Либаний говорит о равнодушии императора Констанция к красноречию, о кратком подъеме этого искусства при Юлиане и жалуется на то, что значение ораторского искусства непрерывно падает.]
31. А впрочем, к чему строить разные предположения, если можно, занявшись точным опросом, ясно узнать, как обстоит дело? Пусть тот, кто думает, будто от учеников поступает много денег, пойдет в школу и, севши у кафедры, вызывает и спрашивает каждого, какую плату получает от него преподаватель; думаю я, что, кроме очень немногих, все остальные ученики, если бы знали, зачем их вызывают, обратились бы в бегство и скрылись, кто где сумеет; они не осмелились бы солгать и посовестились бы сказать, что ничего не платят; а некоторые платят такую малость, что им хотелось бы умолчать об этом, - пожалуй, больше, чем тем, кто не платит ничего.
<...>
45. Но уже не говоря о том, что эти учителя владеют искусством речи, разве по всем остальным своим качествам они не заслуживают благожелательного отношения к себе? Разве один из них не прожил больше тридцати лет, постоянно нуждаясь и не ропща, никого не обвиняя и ни в чем не обвиненный? А другой, живя вместе со своими близкими знакомыми, никогда не сплетничал и не изменял старой дружбе ради новой; третий - человек смелый, но отнюдь не злой, точно соблюдающий во всем меру и готовый идти на риск за свои убеждения; а о самом молодом из- них. что можно сказать, кроме того, что он, будучи сам еще мальчиком, уже стал руководителем детей и ни одному доносчику не дал никакого повода для обвинения?
46. Так неужели же вы не позаботитесь об этих людях, владеющих искусством речи и вполне достойных по своему характеру? Ведь если бы я просил о чем-нибудь для себя, никто из вас не возразил бы ни слова, а раз я об этом прошу для других, вы не дадите им ничего? Предположим, что я выступил здесь, рассказал о себе все то, что говорил о них, и даже зная, что иду на риск, сказал: "За все это дайте мне что-либо из земельных владений города, как это полагается", - неужели нашелся бы кто-нибудь, столь неразумный, нахальный и бессовестный, что он решился бы встать с места и открыто возражать? Не думаю. Вот теперь и считайте, что нынче получатель - я, и то, что вы дадите им, вы дали мне; а я пред лицом всех вас открыто заявлю, что почет оказан именно мне. Такое решение послужит вам к чести и славе, а если кому-нибудь была неприятна моя нынешняя речь, то впоследствии ему доставит удовольствие его собственный поступок