Парасит, приглашенный на пир, желая прибыть на место как можно скорее, нанял верховую лошадь в гипподроме и поскакал к дому гостеприимца; перед входом в дом стоял жертвенник, и лошадь, думая, что она должна обогнуть его как мету, обежала вокруг жертвенника и поскакала обратно, унося парасита на себе; он, оставшись без обеда, на следующий день рассказывает о происшедшем.
1. У меня нет сил рассказать вам о том, что я претерпел; я потерял голос - настолько я изнурен голодом, изменила мне и память - я ведь и глаз не сомкнул; да как я мог бы заснуть с пустым брюхом? И все же у меня должны найтись силы бороться с голодом до тех пор, пока я не поведаю вам о моих страданиях- и тогда уже я распрощаюсь с жизнью.
2. Как смогу я жить дальше, я, лишившийся богатейшего угощения? Не лучше ли мне уйти навсегда, чем слушать от других, каким пиршеством они насладились и каких благ пришлось лишиться мне одному? А ведь именно мне следовало первому воспользоваться этими благами и потом рассказывать об этом другим.
3. Всем, кто занимается тем же ремеслом, что и я, кажется, будто смерть следует предпочесть жизни, если им не удается пообедать, а дома, как ни хитри, даже самого необходимого пропитания не раздобудешь; я полагаю, что такие люди, соблюдая благородство, с полным правом презирают смерть; у тех, кому не удается безнаказанно пристроиться к готовой трапезе, следует отнимать и жизнь.
4. А я, злополучный, именно тогда, когда находился уже на верху блаженства (все это искусно устроила для меня богиня Тихэ через моих друзей), был повергнут в бездну несчастья, прямо не знаю каким образом - наверное, надо мной поиздевался какой-то злобный демон; и остался я не евши, словно сидел в осажденном городе, и голод терзал меня с удвоенной силой: ибо я, готовясь к обещанному пиршеству, хорошенько прочистил себя, чтобы лучше воспринять то изобильное угощение, на которое я надеялся; а так как надежды обманули меня, то мне уже нечем утешиться в моей беде. Какое же прибежище от зол остается мне, кроме смерти?
5. Тем труднее мне переносить постигшее меня несчастье, что и винить мне в нем некого, а приходится расплачиваться только за мое собственное неразумие. Не знаю, с чего мне начать сетовать на то, что произошло со мной, тем более что мои же собственные слезы прерывают мои сетования. Начать ли мне с благожелательного приглашения, осчастливившего меня, с предстоявшего мне путешествия или с той торжественной прогулки, которую я, злополучный, проделал, чтобы поскорей поспеть на пир? Или с того злосчастья, которое настигло меня уже на самом пиру, или с моего возвращения в мой темный дом, к погасшему очагу, или с того мучительного голода, который не дает мне даже толково пожаловаться на мою беду?
Но я все же постараюсь рассказать вам шаг за шагом все, что я претерпел: ведь и больным приносит облегчение, если они могут кому-нибудь рассказать о своих страданиях.
6. Так вот, один из моих знакомых позвал меня на пир и велел гостям собраться как можно скорее; он сильно хвастался тем, какое будет угощение. А что меня касается, то я с детства усерднейшем образом затвердил одно очень важное правило для тех, кто нуждается в пропитании, и сейчас же сказал себе: "У тех, кто приходит первым, и голова в порядке, и место им найдется подходящее". Как только я получил приглашение, я тотчас же приступил к делу как можно скорее.
7. Я горько упрекнул природу за то, что она не создала меня крылатым - с какой легкостью я мог бы тогда помчаться на пир; но тут же мне пришла в голову одна уловка, чтобы поскорее пуститься в путь; я, злополучный, надеялся, что поступаю разумно, а на деле вышло - сильно просчитался. Я недооценил верную службу моих ног; ведь знаю я, что нередко удавалось мне уподобиться крылатым птицам, когда пора было бежать на обед. А тут я задумал превзойти быстротой персидских хвастливых всадников и раздобыть верховую лошадь, чтобы таким образом в приличном виде явиться к тому, кто меня пригласил. Я полагал, что и свой путь ускорю, и гостям покажусь лицом более Значительным.
8. Приняв такое решение - если только это можно назвать решением, а не безрассудством - я не стал просить ни моих знакомых, ни кого-нибудь из граждан одолжить мне коня; я знаю, что они - хозяева неважные, и их лошади вскормлены такой же скудной пищей, как я сам. Поэтому я присмотрел себе в гимнасий на ипподроме коня, искушенного в состязаниях, и вот я, дурак, быстро выбежал из бани, спеша поразить всех моей необычайно быстрой верховой ездой.
9. Я забыл, злополучный, и о том, что не успел поесть, забыл про свой голод, не посчитался со своим самолюбием, и выпросил себе... не коня, а смерть мою; следовало бы, конечно, отправиться в путь, вымывшись, но что уже говорить о мытье! Я проскакал мимо бань, ошалев от восторга, - все прочее казалось мне пустяками, - и гордо помчался вперед.
10. В каком же направлении - клянусь гостеприимною трапезой - свернул я, несчастный, надеясь на угощение и попав в судилище? [1] Впрочем, поначалу все шло к цели, как было задумано, и я летел по дорогам и улицам с такой быстротой, что слышал, как одни сравнивали меня с гиппокентавром [2], другие называли Беллерофонтом, а большинство даже не успевало разглядеть, кто мчится мимо них, и если они обращались ко мне с вопросом, то отвечал я уже кому-то другому. Вот сколь невероятна была скорость моего движения.
11. Однако мне уже давно приходилось слышать, что тех, кому везет, преследует зависть судьбы, а теперь я в этом полностью убедился на собственном опыте; послушайте же, что я претерпел, - я, достойный удивления крылатый всадник, привлекавший к себе взоры всех: оказалось, что перед домом моего гостеприимна стоит жертвенник. Что я говорю? Жертвенник? Это был надгробный памятник, воздвигнутый над моей могилой!
12. Так вот, я очутился уже у цели, уже находился у самых ворот, уже вдыхал запах растопленного сала,. уже несколько критских псов почуяли наше приближение, уже я слышал стук поварских ножей, уже протягивал руку к чашам с вином, уже двигал челюстями и острил зубы, и мне оставалось только возлечь за столом, как вдруг конь, - будто в него ударила молния или его кольнули стрекалом, - промчал меня вокруг жертвенника, словно вокруг меты на ристалище, так что я чуть не отшиб себе левый бок; и обогнул он его так круто и с такой точностью, что я едва не грохнулся оземь.
13. О, если бы это случилось! Ведь упади я на землю, меня бы, конечно, подняли и внесли в дом; а для нас самое лучшее лекарство в болезнях и в любых неприятностях - обильная пища.
А я, не предвидя, что со мной произойдет, вздумал не вовремя показать свое искусство в обращении с лошадьми. И вот понесся я обратно по той же дороге; как хохотали всякие насмешники, как удивлены были все, стоявшие у ворот, и говорить не стоит!
14. Неудержимо мчался я по переулкам; все случившееся со мной было, конечно, карой богов; я умолял встречных о помощи, крича: - Остановитесь, о люди! Будьте человеколюбивы, воспрепятствуйте этому гибельному полету ради чад ваших, ради жен! - Но человеческая помощь была бессильна: чем лучше слышал конь мои вопли, тем больше он ускорял свой бег. Как видно, кони, приученные к состязаниям на ристалище, слыша громкие крики зрителей, напрягают все силы, чтобы бежать как можно быстрее; ибо этот конь, похитив меня, несчастного, носился так долго, что меня застала поздняя ночь, и ни на миг не прекращал он свой полет, так что я окончательно пропустил угощенье.
15. О злосчастная медлительная скорость, о бессмысленная неслыханная быстрота, о скованный бег! Летя, я был пригвожден, торопясь, я был недвижим, я опаздывал, спеша, я стоял на месте, мчась вперед! О многослезный жертвенник, я не в силах назвать тебя многочтимым, о проклятое преддверие, о враждебный людям очаг!
16. Поэты в трагическом тоне рассказывают, что листригоны губили тех, кто проникал к ним, - но если они губили их после трапезы, сколь блаженной была эта гибель! Рассказывают сказки и о пещере Кирки; но если она превращала людей в свиней и в разных других животных, то она, конечно, давала им и пищу, для каждого из них подходящую. Но хуже листригонов и хуже жилища Киклопов оказался для меня этот злополучный очаг!
17. Поэтому я ухожу от людей: я выстрадал больше, нежели может перенести человек! Ведь одного огорчает потеря имущества, другого привела к смерти утрата детей, а меня все это не могло бы опечалить: людей моего рода ничто подобное не затрагивает; но лишиться пиршества и угощения, когда где-то поблизости всего было в изобилии, это - из всех бедствий самое ужасное.
18. Пожалуй, кто-нибудь скажет: - Ради Зевса ободрись! Наверное, тебе будет прислано приглашение на другую пирушку у того же самого гостеприимна. - Конечно, надежды прекрасны и вдохновляют к речам, но я знаю, как гневаются хозяева, когда кто-нибудь не отзовется на их приглашение, даже если приглашенные оправдываются невозможностью прийти и ссылаются на разные помехи.
19. В этом-то и вся беда: тем, которые должны вымолить себе прощение за то, в чем они провинились, уж не до гордости; пусть даже они явятся с клятвами и слезами, их все равно сочтут не злосчастными, а злонамеренными; хозяева думают, что приглашенный нарочно поступил с ними невежливо, и не прощают того, кто их не посетил, тем более что они знают его как ловкача по таким делам.
20. И правда, чем можно мне оправдать свое отсутствие? Тем что у меня будто бы не было времени? Но приглашавший меня хорошо знает, что у меня всегда есть время, чтобы хорошо поесть. Тем, что я занят домашними делами? И это скажет тот, у кого и дома-то нет? Тем, что меня задержали дома дети или жена? Но он знает, что я и один-то едва перебиваюсь. И чем больше бросается в глаза, что все это - лишь отговорки, тем более заслуживающей презрения покажется ему моя внезапная расточительность: ведь всем известно, что я отлично могу ходить пешком и что, идя на пир, обгоняю любого; и уж во всяком случае сюда я мог идти на своих ногах, а мне вдруг понадобились еще чьи-то ноги; как будто для разных других дел мне и свои ноги достаточно хороши, а тут - как позвали на угощенье - я вдруг захотел уподобиться крылатым птицам. Я думаю, приглашавший теперь и знать меня не захочет.
21. И если даже он великодушно воздержится от упреков и, пожалев о моей беде, известит меня нынче о приглашении на ужин, то откуда же мне раздобыть обед, чтобы победить голод? Как же мне не умереть в ожидании такого благодеяния? Как не расстаться с жизнью до пирушки? И вынесу ли я во второй раз несчастье, ниспосланное мне судьбой, если мне придется обмануться вторично и вторично умереть?
22. Не следовало всему конскому роду вообще встречаться с людьми, а, встретившись, надо было оставаться неприрученным. О, что сделал со мной этот, навсегда памятный мне конь! Каких роскошных яств он лишил меня, каких наслаждений! Искони были кони враждебны людям, издавна в трагедиях на сцене изображались беды, по их вине случавшиеся с людьми [3].
23. Не они ли побудили амазонок изменить свойственную им природу? Женщины, высоко вознесшиеся на конях, были посрамлены и после первого же испытания уничтожены ими [4]. Разве мы не знаем, что это лийские кобылицы Диомеда вместо своей обычной пищи насыщались человеческими телами? .А в бедствиях Трои и разрушении Илиона разве не конь виновен?
24. О, если бы я попал в число погибших под Троей! Там были попойки, изобилие яств, веселье, и смерть пришла незамеченной; а мой конь вверг меня в беду неевшим, непившим, не повеселившимся.
О Гомер, божественнейший из всех поэтов! Все, что создано тобой, - сущая правда; и твой стих:
Но умереть голодною смертью всего ненавистней [5] -
заключает в себе вернейшую, правдивейшую мысль. Наверное, ты сложил его вместо Одиссея голодая сам; эти слова вдохновенны и правдивы.
25. Об одной милости, судьи, умоляю я вас (ведь я уже отхожу, я чувствую, как я коченею): ежедневно совершать надо мной возлияния; говорят, это приносит умершим немалое утешение; если же вам будет угодно, давайте мне и поесть.
26. Если вы захотите поведать о моем несчастье наглядно, вы еще больше облегчите мне мою страшную участь: изобразите же на моем надгробии попойки и пирушки, а меня - возлежащим на них и уже не страдающим. Но пусть никто не подводит ко мне коня, никто не изображает, как я приближаюсь к нему; он погубит меня и там, он опять помчится, унося меня голодным. Но пусть будет изображено изобилие яств, и покажите меня здесь, на земле, совершенно удовлетворенным.