VIII. Диоген, или о Доблести

Автор: 
Дион Хрисостом
Переводчик: 
Грабарь-Пассек М.Е.

1. Когда Диоген, уроженец Синопа, был изгнан из своей родины, он пришел в Афины, ничем не отличаясь по своему обличью от беднейших нищих, и застал там еще немало спутников Сократа - Платона, Аристиппа, Эсхина, Антисфена и Эвклида Мегарянина; Ксенофонт в это время был в изгнании за свое участие в походе Кира. Диоген вскоре проникся презрением ко всем им, кроме Антисфена; с ним он общался охотно, но хвалил, впрочем, не столько его самого, сколько его учение, полагая, что только оно раскрывает истину и может принести пользу людям; (2.) сравнивая же самого Антисфена с его учением, он нередко упрекал его в недостаточной твердости и, порицая, называл его боевой трубой - шума от нее много, но сама она себя не слушает; Антисфен терпеливо выслушивал его упреки, так как он восхищался характером Диогена, (3.) а в отместку за то, что Диоген называл его трубой, он говорил, что Диоген похож на овода: овод машет своими крылышками почти неслышно, но жалит жестоко. Острый язык Диогена Антисфену очень нравился: так же, если всадникам достанется конь норовистый, но смелый и выносливый, его тяжелый нрав они переносят охотно, а ленивых и медлительных коней терпеть не могут и от них отказываются. (4.) Подчас Антисфен подзадоривал Диогена, а иногда, напротив, пытался обращаться с ним мягче; так же и те, кто, изготовляя струны для музыкальных инструментов, сильно натягивают их, но тщательно следят за тем, как бы они не порвались.
После смерти Антисфена Диоген переселился в Коринф, полагая, что больше ни с кем общаться не стоит; в Коринфе он не нанял себе жилья и не поселился ни у кого из гостеприимцев, -а стал жить под открытым небом возле Кранея. (5.) Он видел, что именно в Коринфе собирается больше всего народу из-за того, что там и гавань есть, и гетер много и что этот город лежит как бы на перекрестке всех дорог Греции. Диоген думал, что, подобно хорошему врачу, который идет помогать туда, где больных больше всего, и разумный муж должен находиться именно там, где больше всего встречается людей неразумных, чтобы доказывать им их неразумие и порицать его.
6. Поэтому, когда пришел срок Истмийских игр и весь народ повалил на Истм, он тоже направился туда; таков уж был у него обычай - на больших сборищах изучать, к чему люди стремятся, чего желают, ради чего странствуют и чем гордятся. (7.) Он уделял время любому человеку, который хотел с ним встретиться, и говорил, что одно его удивляет: если бы он объявил себя зубным врачом, к нему пришли бы все, кому надо вырвать зуб; если бы он - Зевс свидетель - обещал излечивать от глазных болезней, к нему тотчас же явились бы все, страдающие глазами; то же самое случилось бы, если бы он заявил, что знает средства от болезней селезенки, от подагры или от насморка; (8.) но когда он говорит, что излечит всех, кто последует его указаниям, от невежества, от подлости, от необузданности, - никто не приходит к нему, не просит об излечении и вовсе не думает о том, как много он приобрел бы от такого лечения, - как будто человек меньше страдает от этих болезней души, чем от болезней тела, и как будто для него хуже иметь разбухшую селезенку или гнилой зуб, чем душу безрассудную, невежественную, трусливую,, необузданную, жаждущую наслаждений, несвободную, гневливую, недобрую, коварную, то есть во всех отношениях дурную.
9. В ту пору всякий мог слышать возле храма Посейдона, как орут и переругиваются толпы жалких софистов, как сражаются между собой их так называемые ученики, как множество писак читает вслух свои нелепые сочинения, множество поэтов распевает свои стихи и как слушатели восхваляют их, как множество фокусников, показывает разные чудеса, множество гадателей истолковывает знамения, как бесчисленные риторы извращают законы, как немалое число мелких торговцев распродает всякую всячину. (10.) Конечно, и к Диогену бросилось несколько человек; из коринфян, правда, не подошел ни один: они полагали, что им от него никакой пользы не будет, так как они привыкли видеть его в Коринфе ежедневно; те, кто подходили к нему, были пришельцами из чужих городов, да и они, немного поговорив с ним или послушав его речи, скоро удалялись, боясь его упреков. (11.) Именно поэтому Диоген сравнивал себя с лаконскими псами: когда их показывают на зрелищах, всякому хочется погладить их и с ними поиграть, но покупать их охотников нет, так как обращаться с ними не умеет никто.
Когда кто-то спросил его, зачем он пришел сюда, не для того ли, чтобы поглядеть на состязания, он ответил: - Нет, чтобы участвовать в них. - Его собеседник засмеялся и спросил, с какими же противниками он собирается померяться силами; (12.) Диоген, бросив, как обычно, взгляд исподлобья, ответил: - С самыми страшными и непобедимыми, с теми, кому ни один эллин не смеет взглянуть в глаза; они, правда, не бегуны, не борцы, не прыгуны, не кулачные бойцы и не стрелки из лука, но они делают человека разумным. (13.) - Кто же они? - Труды, - сказал Диоген, - тяжкие труды, непреодолимые для обжор и безрассудных людей, которые весь день пируют, а ночью храпят; эти труды под силу одолеть только людям сухощавым, худым, с животами, подтянутыми, как у ос. (14.) Неужели ты думаешь, что от толстопузых много толку? Людям разумным следовало бы провести их по городу, подвергнуть очистительным обрядам и изгнать, а еще лучше - убить, разрубить на мясо и употребить в пищу, как делают с крупными рыбами, мясо которых вываривают и вытапливают из него жир; у нас в Понте так добывают свиное сало для умащения. Право, я думаю, у таких людей не больше души, чем у свиней. (15.) А человек благородный считает труды самыми мощными своими противниками, и с ними он добровольно сражается и ночью и днем; и делает он это не для того, чтоб ухватить - уподобясь козлам - немножко зеленого сельдерея, ветку маслины или сосны [1], а чтобы завоевать себе благоденствие и доблесть, и притом на всю жизнь, а не только на то время, пока находишься в гостях у элейцев, коринфян или у целого сборища фессалийцев [2]. (16.) Такой человек не боится никого из своих противников, не просит, чтобы ему позволили состязаться не с тем, а с другим противником, нет - он вызывает на бой всех подряд, сражается с голодом, терпит холод и жажду, сохраняет силу духа, даже если приходится переносить побои, не малодушествует, если его тело терзают или жгут. Бедность, изгнание, бесславие и другие подобные бедствия ему не страшны, их он считает пустяками; такой совершенный человек нередко даже забавляется всем этим, как забавляются дети игрой в кости или в пестрые шары.
17. - Эти противники, - продолжал Диоген, - кажутся страшными и неодолимыми только людям ничтожным; но кто презирает их и смело выйдет на бой, увидит, что они трусливы и не способны одолеть человека сильного; они - как собаки, которые преследуют бегущих и кусают их, а тех, кого схватят, рвут на куски; но если кто прямо идет на них и вступает с ними в бой, они пугаются и отступают, а потом, познакомившись поближе, начинают вилять хвостом.
18. Большинство людей смертельно боится таких противников, уклоняется от встречи с ними, обращается в бегство и даже не имеет мужества взглянуть им прямо в глаза; напротив, искусные кулачные бойцы, если опередят своего противника, не дожидаясь его удара, часто выходят из боя победителями; если же они, испугавшись, отступят, то на них обрушатся сильнейшие удары; так же и того, кто презирает трудности и храбро принимает бой, выходя им навстречу, они не могут одолеть; если же он отшатнется и отступит, они будут казаться ему все более непреодолимыми и грозными. (19.) Ты видишь это и на примере борьбы с огнем; схватись с ним смело - и ты погасишь его, а будешь присматриваться и подходить к нему с опаской - сильно обожжешься; так подчас обжигаются дети, когда, играя, они пытаются погасить пламя языком. Все те противники, о которых я говорил, похожи на умелых борцов, - они душат, терзают, а иногда и бьют насмерть.
20. Но есть и более страшная битва, состязание вовсе не легкое, но еще более трудное и опасное, это - борьба с наслаждением. Битва эта не похожа на ту, о которой говорит Гомер:

Снова у быстрых судов запылала свирепая битва...
Бились секирами тяжкими, взад и вперед с лезвиями,
Бились мечами и копьями, острыми сверху и снизу [3].

21. Нет, это не такая битва: ведь не открыто использует наслаждение свою мощь, оно обманывает и чарует страшными зельями, как, по словам Гомера, опаивала Кирка спутников Одиссея и превращала кого - в свиней, кого - в волков, кого - в разных других животных. Вот таков нрав и у наслаждения - оно прибегает не к одной какой-нибудь коварной уловке, а к самым различным, оно пытается соблазнять нас и через зрение, и через слух, через обоняние, вкус, осязание, через пищу, питье и любовные приманки, во время бодрствования и во время сна. (22.) Против наслаждения нельзя выставить стражу, как против вражеского войска, и потом спокойно уснуть, нет - именно тогда оно сильней всего нападает на человека, то расслабляя и порабощая его посредством самого сна, то посылая ему преступные и дурные сновидения, напоминающие ему о наслаждении.
23. Кроме того, трудности можно преодолеть по большей части силой мускулов, а наслаждение действует через любое чувство, которое присуще человеку; трудностям надо глядеть прямо в лицо и вступать с ними врукопашную, а от наслаждения следует бежать как можно дальше и не общаться с ним, разве что в случаях крайней необходимости. (24.) И поэтому самым сильным человеком поистине является тот, кто сумеет убежать от наслаждения дальше всего, ибо невозможно пребывать в общении с наслаждением или даже хотя бы мимолетно встречаться с ним и не попасть полностью в его власть. Когда же оно завладевает душой и опутывает ее своими чарами, тогда-то и происходит то, что случилось в жилище Кирки: оно легонько ударяет человека своим жезлом, (25.) загоняет его в свиной хлев, и с этой поры он уже не человек, а свинья или волк; от наслаждения рождаются также и всевозможные ядовитые змеи, и всякие прочие пресмыкающиеся; они поклоняются наслаждению, ползают у его дверей, жаждут его, служат ему, терпят при этом бесчисленные муки - и все напрасно: (26.) ибо наслаждение, победив их и завладев ими, насылает на них бедствия, отвратительные и тяжкие.
Вот в каком состязании я испытываю свои силы, борясь против наслаждения и преодолевая трудности, но эти вот ничтожные люди на меня внимания не обращают, а глазеют на прыгунов, бегунов и плясунов. (27.) Наверное, и прежде люди не видели, как борется и трудится Геракл, и его труды не трогали их; верно, и тогда они восхищались какими-нибудь атлетами вроде Зета, Калаида, Пелея и прочими скороходами и борцами; одними они восторгались за их красоту, другими - за их богатство (например, Язоном и Киниром); (28.) о Пелопсе даже рассказывали, будто одно плечо у него было из слоновой кости, словно человеку есть какой-то прок от того, что у него рука из золота или слоновой кости или глаза из алмазов и изумрудов; а какая у Пелопса была душа, этого не знал никто. Геракла же, трудившегося и боровшегося, все жалели и называли злосчастным среди людей. Поэтому-то его труды и дела прозвали "подвигами", полагая, что жизнь, полная трудов, и есть жизнь злосчастная; а после его смерти его почитают больше всех, его считают богом, дают ему в жены Гебу и ему, поборовшему столько бедствий, молятся об избавлении от них.
29. Люди думают также, будто Эврисфей имел власть над Гераклом и давал ему свои повеления, и в то же время Эврисфея все считают ничтожным человеком и никому никогда не приходило в голову молиться ему или. приносить ему жертвы; а Геракл прошел пешком всю Европу и всю Азию, причем вовсе не был похож на нынешних борцов: (30.) куда он мог бы дойти, если бы таскал на себе столько мяса, нуждался бы сам в таком количестве мясной пищи и спал бы таким крепким сном? Нет, он был неутомимым, поджарым, как лев, с острым зрением, острым слухом; он не боялся ни стужи, ни зноя, не нуждался в подстилках, плащах и коврах, носил косматую шкуру, терпел голод, добрым помогал, дурных карал. (31.) Диомеда Фракийца, который носил богатую одежду, восседал на престоле, пьянствовал целые дни, утопал в роскоши, обижал чужестранцев и своих собственных подданных и держал множество коней, - этого Диомеда Геракл хватил своей палицей и разнес вдребезги, как старую миску. Гериона, владельца огромнейших стад, самого богатого из всех западных владык и самого надменного, он убил вместе с его братьями и угнал его быков. (32.) А когда Геракл увидел, как усердно занимается гимнастическими упражнениями Бусирид, как он целыми днями ест и как чванится своими успехами в борьбе, он бросил его оземь и распорол его тело, как слишком туго набитый мешок; он распустил пояс Амазонки, соблазнявшей его и воображавшей, будто она одолеет его своей красотой; он овладел ею и показал ей, что он никогда не будет побежден красотой и никогда не отступит ради женщины от своих подвигов [4] (33.) Прометея же, который, я полагаю, был чем-то вроде софиста, он нашел погибающим от людской молвы; ведь у него раздувалась и увеличивалась печень, когда его хвалили, и сморщивалась, когда его порицали; Геракл пожалел, его... <...текст испорчен...> освободил его от его безрассудства и честолюбия, а вылечив его, сейчас же пошел дальше. Все это он совершил вовсе не в угоду Эврисфею; (34.) золотые же яблоки, которые он добыл и принес с собой - яблоки Гесперид, - он действительно отдал Эврисфею, - самому Гераклу они были ни на что не нужны; от золотых яблок ведь никакого проку нет, да и самим Гесперидам они нужны не были. Но вот, когда он стал уже не таким быстроногим, стал терять силы, он испугался, что больше не сможет жить, как прежде, - я думаю, у него была и какая-нибудь болезнь, - и позаботился о себе лучше, чем кто-либо из людей: он сложил у себя на дворе костер из сухих дров и показал, что даже-самое жаркое пламя он не ставит ни во что. (35.) Однако незадолго до этого, - чтобы люди не думали, будто он совершал только громкие и великие дела, - он выгреб навоз из хлевов у Авгия, накопившийся там за много лет, и своими руками вычистил хлевы. Он полагал, что он должен не менее упорно бороться и сражаться с предрассудками, чем с дикими зверями и злодеями.
36. Пока Диоген говорил все это, много народа стояло вокруг него и слушало его слова с большим удовольствием. И тогда, как я думаю, вспомнив о Геракле, он оборвал свою речь, сел на землю и повел себя непристойно; сейчас же все отшатнулись от него, назвали его полоумным, а софисты снова заорали, как орут лягушки в болоте, пока не завидят водяную змею.


[1] Венок из сельдерея — награда победителей на Истмийских и Немейских играх, масличный венок — олимпийских победителей, сосновый— истмийских (в более позднюю эпоху).
[2] То есть на Олимпийских, Истмийских или Пифийских состязаниях.
[3] «Илиада», XV, 695, 710—711. Перевод Н. Гнедича.
[4] Речь идет об Ипполите, царице амазонок, волшебный пояс которой Геракл должен был добыть по требованию Эврисфея. Герой пленил (по, другим версиям убил) Ипполиту и завладел поясом.