Речь первая

1. Мне кажется, нужно повести этот мой рассказ, подобно гомеровской Елене.[1] Ведь она тоже говорит, что не будет перечислять,

как Одиссей, непреклонный в бедах, подвизался.[2]

Выбрав же вместо этого какой-то один из его подвигов, она рассказывает о нем Телемаху и Менелаю.[3] Так и я, пожалуй, не буду говорить обо всех дарах моего Спасителя,[4] которыми я насладился к настоящему дню. И не прибавлю здесь того, что сказал Гомер:

Если бы десять имел языков я и десять гортаней![5] -

так как и этого будет недостаточно. Ведь даже если мне удастся превзойти все человеческие возможности, человеческую речь и разум, я никогда не смогу даже приблизиться к деяниям этого Бога.
2. Более того, сколько друзей ни просило и ни побуждало меня рассказать или написать об этом, никому из них я ни разу не уступил, избегая невозможного. Это казалось мне равносильным тому, как если бы меня, проплывшего под водой все море, принуждали потом дать отчет обо всех волнах, с которыми я встретился, и каким опасностям подвергся в каждом случае, и как спасался.
3. Между тем можно было бы составить о каждом из моих дней и ночей подобный отчет, если бы кто-нибудь из находившихся около меня в то время пожелал или записать случившееся, или рассказать о Божьем провидении. Некоторые из этих знаков Бог давал, являясь открыто, другие посылал через сны - если мне вообще удавалось заснуть. А это случалось редко по причине беспокойства, вызванного моим нездоровьем.
Находясь в подобном положении, я и решил предоставить Богу, как истинному врачевателю, молча делать со мной все, что Он пожелает.
Теперь же я хочу поведать вам только о том, что произошло с нижней частью моего живота. А вести счет каждому событию буду по дням.
Шел тогда месяц Посидеон.[6] Не помешает вам узнать, какой для меня выдалась зима.
5. Ночами у меня болел желудок, и была невероятная бессонница, так что я не мог переваривать самую малую пищу. Не самой последней причиной этого была непрерывная дождливая и бурная погода, которую, как говорили, не выдержала ни одна крыша. И в течение всего этого времени я потел, кроме тех случаев, когда мылся.
6. Но вот на двенадцатый день месяца Бог приказал мне не мыться. То же самое - и на следующий день и в последующий. И эти три дня подряд я провел совершенно не потея, так что даже не было необходимости менять рубаху, и никогда прежде я не чувствовал себя более легко. А время я проводил, гуляя по дому и забавляясь, поскольку стояли праздничные дни. Ибо праздник Всенощного бдения в честь Бога совпал с предыдущим праздником, посвященным Посейдону.
7. После этого мне приснился сон. Я уже подумывал о том, чтобы вымыться, но сомневался. Однако мне приснилось, что я чем-то осквернен. Я решил все-таки вымыться: ведь если это действительно со мной случилось, вода мне была совершенно необходима. Но в бане я сразу почувствовал себя плохо. И когда вернулся, то казалось, во мне было полно всевозможных недугов, и дыхание было как у астматика. Так что, едва начав есть, я остановился. Потом, с наступлением ночи, я погрузился в обморочное состояние, и это продолжалось до тех пор, пока незадолго перед полуднем мне чуть-чуть не полегчало.
8. А сновидение было примерно таким. Будто находился я на Горячих Источниках[7] и, нагнувшись вперед, увидел, что нижняя часть моего живота имеет необычный вид. Разумеется, я решил не мыться. Но кто-то сказал, что эта неприятность случилась со мной не во время самого купания и что не следует по этой причине отказываться от мытья. Вечером я вымылся, и рано утром у меня заболел желудок. И боль распространялась с правой стороны книзу, до самого паха.
9. На семнадцатый день сон положил мне запрет мыться, на восемнадцатый - опять запрет мыться.
На девятнадцатый день мне приснилось, что я оказался во власти каких-то варваров,[8] и один из них подошел ко мне с таким видом, будто хотел уколоть меня. Затем опустил палец вот так, по самую глотку, и что-то всыпал туда, по какому-то местному обычаю, и это свое действие назвал "пищеварением". Потом, когда я рассказал об этом сне, то слушатели удивились и сказали, что переваривание пищи - это причина, по которой мне следует терпеть жажду, а пить нельзя. После этого мне было назначено очищение желудка. И вар вар предписал мне не мыться и держать при себе одного слугу. В этот день я не мылся и, очистив желудок, почувствовал облегчение.
10. На двадцатый день мне приснилось, будто я нахожусь у входа в храм Асклепия. И кто-то из повстречавшихся мне друзей обнял меня и радушно приветствовал, как если бы давно не видел. Я сказал ему о своих неприятностях и в ходе беседы заметил, как сильно изменилось все окрест храма. И, разговаривая об этом, мы вошли внутрь.
11. Когда мы оказались в том месте, где стоят статуи Благой Судьбы и Благого Бога, мы все еще продолжали беседовать. И, увидев кого-то из прислужников, я спросил, где жрец. Тот ответил: "На заднем дворе храма". Так как было уже время зажигания священных лампад, служитель храма действительно нес назад ключи. И в это время храм заперли, но так, что, хотя он и был заперт, остался небольшой проход, и было видно внутреннее убранство храма. И я, прильнув к дверям, увидел, что вместо прежней статуи там стоит другая, с потупленными глазами. Когда же я изумился и спросил, где старая статуя, то кто-то принес ее обратно. Но мне показалось, что я вовсе не узнал эту статую, хотя и поспешил пасть перед нею ниц.
12. После этого, обойдя вокруг храма, мы встретили жреца, и я обратился к нему с такими словами: "Мне и в Смирне[9] случалось беседовать с тобой о сновидениях по поводу храма, но я, решив, что это для меня слишком сложно, молчал. И вот недавно у меня было видение обо всем этом". И тут я собирался рассказать о том, как статуя была поставлена на прежнее место. Но когда я медленно шел к нему, с одной моей ноги упала туфля, и жрец, подняв, поднес ее мне. И я, обрадовавшись такому почету и как бы желая вознаградить его и поприветствовать, низко наклонился и взял туфлю.
13. Тут, откуда ни возьмись, на меня бросился бык - в подтверждение того, что сам Бог меня услышал. Я испугался и попытался как-то защититься. Однако бык больше ничего не сделал, но лишь оставил вмятину под моим правым коленом. Феодот же, взяв скальпель, вычистил это место. Так что мне следовало бы ему сказать: "Это ты нанес мне рану".
14. Вот что мне явилось во сне. И мой страх тотчас исчез. Под правым коленом у меня была ранка, похожая на кусочек угля, и я почувствовал облегчение вверху живота.
15. Потом, на десятый день мне приснилось, будто я стоял в одеянии жреца и видел, что сам жрец стоит рядом. Приснилось мне также, что увидел я кого-то из моих друзей, который хромал из-за того, что упал со стула, и я сказал ему, что для лечения необходим покой. Также по многочисленным знакам мне было предписано очищение желудка. И этот самый день был пятым подряд из тех, в которые я не мылся.
16. Стоит также сказать и о менее значительных снах. Так, мне приснилось, что во время своего обычного упражнения в красноречии я взял в руки какую-то речь Демосфена и произнес перед афинянами, как он: "Итак, вы вопрошаете через глашатая, кто сейчас желает выступить? А я, пожалуй, лучше спрошу: кто из вас желает действовать? Об остальном как раз сказано в комедии", - сказал я, намекая на "Тельмессийцев" Аристофана,[10] так как это там всякий состязался в словах, а не в делах.
17. На девятый день мне приснилось, будто вечером в Смирне я пришел к храму Асклепия, который при гимнасии,[11] но пришел вместе с Зеноном. И храм был больше, чем он есть, и охватывал своим портиком все то место, которое было вымощено. И я раздумывал об этой площади перед храмом. Когда же я стал молиться и взывать к Богу, Зенон сказал: "Нет ничего лучшего", имея в виду Бога, и назвал его "Убежищем" и так далее. Я же искал глазами свою собственную статую, как будто и она стояла перед храмом. И я тотчас ее увидел. Но потом мне снова показалось, что это статуя самого Асклепия, огромная и прекрасная. Обо всем этом, что мне приснилось, я опять рассказал самому Зенону. И все, что касалось статуи, показалось ему весьма важным. И я вновь увидел, что эта статуя стоит в продолговатом портике гимнасия.
18. А насчет бани мне приснилось вот что. Сначала, натираясь, я вошел в какую-то частную баню. Затем сказал, словно сам не заметил, как туда вошел: "Ведь сейчас не банные дни!" Но потом мне показалось, что сам Феб,[12] представ мне, меня ободряет. И тогда я уже без всяких колебаний вошел в воду.
19. В другой раз мне приснилось, что около самого храма Асклепия какой-то юноша из тех, кто посещает гимнасий, и еще безбородый, разглагольствует о банях, восхваляя большие бани и считая, что от них больше всего удовольствия. Тогда, указав ему на море, я спросил: "Где лучше купаться - там или в малой купальне?" - "В малой", - сказал он. После этого я показал на какое-то озеро и спросил: "В этом озере лучше или в малой купальне?" И опять он согласился, что в малой купальне лучше. "Следовательно, - сказал я, - не всегда что больше, то и лучше, но есть хорошее и в малом". И подумал про себя, что хорошо бы, где-нибудь выступая с речью, сказать, что удовольствия иных людей - все равно что удовольствия свиней, и только мое удовольствие - истинно человеческое, так как я занимаюсь и наслаждаюсь красноречием.
20. И вот мне показалось, что тот юноша говорил о бане, находившейся у Эфесских ворот.[13] Тогда я решил, что нужно проверить его слова, - ведь когда еще в другой раз я решусь, если не сейчас? Таким образом, я условился на шесть часов, так как в это время идти безопаснее.
21. Когда же время пришло, я упрекнул Басса в том, что он задержался. "Видишь, как приближается тень?" - сказал я, показав на тень от колонн. И мы пошли. И когда мы достигли места, я встал около наружного водоема с холодной водой и попробовал ее. И мне показалось, что вопреки ожиданиям вода вовсе не холодная, а темно-синяя и приятная на вид. И я сказал: "Прекрасно!" - словно действительно знал, как хороша эта вода. Когда же я вошел внутрь, то опять убедился, что вода в более теплом помещении намного лучше. И, оказавшись в бане, сразу же разделся и вымылся с большим удовольствием.
На восьмой день вечером я очищал желудок, как мне велено было во сне.
22. Далее, на седьмой день мне приснилось, будто я находился где-то на Горячих Источниках. Рядом были какие-то очень подозрительные люди с кинжалами. Некоторые из них подошли ко мне, словно нуждаясь в помощи, так как кто-то из них меня окликнул. Когда они разом меня окружили, мне стало нехорошо. С одной стороны, я им не доверял, с другой - не хотел показывать, что не доверяю. Я пошел по какой-то дороге и оказался под довольно большой аркой, опасаясь, как бы они там на меня не напали. Но когда я, к моей радости, ее миновал, то очутился на рыночной площади в Смирне и смотрел, как очень быстро на ней собиралась толпа, и говорил перед нею речь обо всем происходящем. После этого я и сам взял факел, и все люди на площади пошли с зажженными факелами и пели стихи Еврипида:

О Гелиос, среди небесных звезд
Просекший путь для кобылиц летучих
И золотом горящей колесницы![14]

Потому что во сне мне казалось, что я вступил в город на восходе солнца. И мне приснилось, что потом я рассказываю этот сон правителю Квадрату,[15] и он говорит: "Сделай так!" И я поднял факел.
23. На шестой день мне приснилось, что я вместе с моим учителем Александром[16] подошел к императору. Император сидел на каком-то возвышении. Первым к нему подошел Александр. Император и его приближенные приветствовали его как давнего знакомого и товарища. После этого подошел я. Когда я поздоровался и встал рядом, император удивился, почему я не поцеловал его. И я ответил: "Я - слуга Асклепия". Только это мне было достаточно сказать о себе. "Кроме того, - сказал я, - Бог не велел мне так целовать". И император ответил: "Довольно". Я замолчал. "Служить Асклепию,- сказал он, - это самое лучшее".
24. На пятый день я увидел во сне храм Асклепия, расположенный на горе Милии.[17] Но, как мне показалось, к нему прибавились еще какие-то дома, и местность эта называлась Элефантина - по примеру Элефантины Египетской.[18] Я обрадовался домам и родству этих двух мест. А жрецом Бога в этом храме был смирнский жрец Исиды.[19] Я к нему подошел и подумал про себя, что я ведь с давних пор с ним в дружбе. И я сначала у него что-то купил, а потом, имея в запасе немного денег, захотел это на что-то обменять.
26. И после этого мне показалось, что кто-то произнес: "Кифи[20] с вином!" Я тотчас взял это снадобье как лекарство и стал думать, приложить ли его к лицу или принять внутрь. И когда кто-то сказал, что в том месте, где оно приложено, будет жечь, то я решил, что это хорошо и что такое лекарство лучше любого холода. После этого я сказал жрецу, что, судя по тому, что я узнал о лекарстве, оно не для еды. И мне тотчас пришло в голову, что я в течение дня должен воздерживаться от пищи. И я в самом деле не ел.
На следующий день я снова не мылся.
27. На третий день мне приснилось, что, еле переварив пищу, я советовался насчет мытья с моим воспитателем Зосимом и спросил его, не вымыться ли мне еще раз? Тот этого не одобрил. Потом я все-таки вымылся, и у меня заболел желудок. Тогда я спросил Зосима: "Надо ли мне было воздержаться от пищи?" И тот ответил: "Надо было". Я снова не ел.
28. И на следующий день вечером я снова очищал желудок. Затем мне приснилось, что у меня внутри была кость, и было необходимо ее удалить; это значило, что нужно отворить кровь из лодыжек. Так я и сделал, и мне стало немного лучше.
29. В первый день месяца Линеона[21] мне приснилось, что я, находясь в Адриании,[22] натерся, но не вымылся. Вернувшись назад, я сказал кому-то из друзей, что натерся, но не вымылся. А он ответил: "Да ведь и я только натерся". Потом - без мытья шесть дней.
30. На второй день мне приснилось, что я спозаранку находился в храме Асклепия. Я откуда-то пришел и радовался, что храм открыли очень рано. И еще мне показалось, что мальчики пели старую песню, которая начиналась так:

Зевса я славлю, владыку всего.

И в той части песни было:

Ибо умеренная жизнь значит для меня очень много -
И воспевать богов, и радовать сердце в увеселениях
Под присмотром такого Наставника.

Так что я удивился, когда песня сама собой дошла до середины.
31. И так как приближался праздник моего дня рождения, я снова послал в храм слуг что-то туда отнести, сделав надпись на тех предметах, что они отнесли. И по благоприятному знаку я понял, как мне сделать так, чтобы речь удалась.
32. На третий день мне было явлено, будто привратник внес в храм какие-то светильники с молитвой за мое здоровье, и нужно было очистить желудок. Я очистил.
33. На пятый день мне приснилось, будто я возносил молитвы богам. Сначала тем богам, которым я обычно молился всем вместе, а потом отдельно Зевсу, Аресу и богам, которых почитают в Сирии. И то же самое мне было явлено насчет богов, которым поклоняются у нас на родине.[23] После этого я написал письмо императору, которое послал ему в Сирию, где он тогда находился. И все закончилось благополучно.
34. На седьмой день я увидел во сне в одной из банных комнат, предназначенной для раздевания, ритора из Финикии[24] Харидема, только что вымывшегося и сияющего чистотой. И, приветствуя его, я сказал ему, что он вымылся раньше времени. В то же время я разделся и вымылся сам.
35. И снова на десятый день месяца мне приснилось, будто Антонин, сын Пифодора, беседовал о нимфах,[25] воздавая им хвалу. Я тоже сказал, что нет богинь прелестнее и что добропорядочный человек способен им радоваться, даже если он давно не мылся. Кажется, при этом я произнес какую-то хвалу и Гигиее.[26]
36. На двенадцатый день мне приснилось, что император Антонин Старший[27] и вражеский царь заключили между собой мир и союз. А когда подошли приближенные Вологеса,[28] то между ними завязалась длинная беседа. Мне казалось, что они говорили по-гречески. Затем оба царя подошли ко мне. Антонин был в полном расцвете сил, а у другого был грозный вид. Он сел недалеко от меня, а с другой стороны на троне сел Антонин.
37. И приснилось мне, что этот мидиец,[29] искусный в науке врачевания, поприветствовав меня, сказал: "Когда ты прочтешь нам речь?" И я обрадовался его словам и ответил: "Когда вы прикажете". И они приготовились слушать, а я отошел, чтобы выбрать какое-нибудь из моих сочинений.
38. И показалось мне, будто я сочинил для них короткое вступление, и выглядело оно примерно так (во сне я полностью запомнил все сочиненное). Вот что я сохранил в памяти: "Один человек сказал, радуясь своему счастью, что это лучше, чем если бы он испытал вдвое большее; другой же сказал, что ему показалось, будто бы он побывал на Островах Блаженных.[30] Вот и я сам так себя чувствую благодаря сегодняшнему дню и сегодняшнему случаю". Тем временем я думал, посвятить ли эту речь обоим императорам в равной мере или уделить большую часть нашему государю, а затем перейти ко второму. И сказал примерно так: "Если бы не был я искушен в божественных видениях, то кажется мне, я бы с трудом выдержал такое зрелище - настолько оно видится мне удивительным сверх меры человеческой". А про "божественные видения" сказал я, подразумевая, конечно, Асклепия и Сераписа.[31] Вот как это было.
39. И до этого я считал, что должен сам выбрать сочинение для чтения; но затем мне приснилось, будто я принес сундучок и предоставил им возможность самим выбрать то, что они пожелают. 40. Также мне приснилось, будто обо всех этих явленных мне видениях я потом подробно рассказал Пелопу.
Через некоторое время мне приснился сон, будто, пока я принимал ванну, мне подносили то прохладную воду, то молоко. Я засомневался и сказал Зосиму, что не чувствую ни жажды, ни голода: "Зачем тогда принимать пищу?" И после этого я решил воздерживаться от еды, и мне приснилось, что жрец вытер мои губы. В этот день я не ел, а на следующий - не мылся, а в последующий - не мылся и очищал желудок.
41. На пятнадцатый день мне приснилось, будто наместник прислал мне письмо, начинавшееся так: "Аристиду жрецу привет!" И в этот день я тоже не мылся.
На следующий же день во сне я должен был опорожнить какие-то бочки. И потом я опять не мылся.
42. На восемнадцатый день мне приснилось, будто поэт Метродор участвовал в поэтическом состязании в Смирне, которое действительно происходило там в этот день. Прежде чем выйти на сцену, он о чем-то со мной разговаривал и одновременно жевал листья лука-порея и яйцо с хлебом. И один кусочек яйца оставил. Я, подождав, сказал ему, чтобы он выходил состязаться. А говорили мы и о храме в Пергаме,[32] и о колодце: о том, что значит, подойдя к этому колодцу, пить из него самому; и что значит увидеть, как из него пьет другой; и что такое - увидеть сам колодец. Так беседовал я с ним во сне, и мне послышалось, что если я останусь в руках у Бога, то у меня будет надежда.
43. И при этих словах оказался я перед дверью своего дома. Не чувствуя ног, я вошел в большую комнату. Затем пришел один из жрецов храма Зевса Олимпийского. Я рассказал ему, что мне явились сновидения от Бога, и попросил его помочь. Но тот и сам сказал, что видел сон, будто, захватив с собой свиную ногу, он улегся спать в храме Асклепия,[33] как обычно поступал я.
44. После этого мне приснилось, что, находясь в Пергаме, я послал Богу большой венок, какие приносят Асклепию частные лица, и приказал тому, кто его относил (а звали его Агафион), принести мне обратно от служителя храма другой венок. Тот принес, и я положил его рядом с собой, справа от моего ложа.
45. После этого я подумал: где, собственно, я нахожусь? И, встав с ложа, начал искать свою кормилицу. А та жила в комнате напротив моей. И кто-то ответил, что у нее какие-то неприятности. Только тут заметил я, что кормилица сама идет к дому с моей молочной сестрою Каллитихою. Несла она, как показалось мне, яблоки; но оказалось, что это три вареных очищенных яйца, как будто пора было обедать. Подавая их, она сказала: "Это из деревни". И я удивился, считая, что яйца посланы по воле Бога. "Ведь сам Бог, - сказал я, - повелел мне сегодня есть и яйца, и зелень, положив рядом венок от Бога". Так я и сделал. Венок же был из храма Зевса-Асклепия.[34] И опять по многим знакам я не мылся.
46. На девятнадцатый день мне приснилось, будто я жил в царских покоях. Забота и почет мне от государей[35] были удивительны и ни с чем не сравнимы. И проявлялось это буквально во всем: у меня одного было все, чего у другого и в малой степени нет. Так я вместе с ними проводил время и жил, и никого из надменных софистов там не было.[36] И вот однажды императоры повели меня с собой на прогулку по окрестностям. Мы отправились посмотреть на какой-то ров, которым окружили город, чтобы прибывшая вода его не залила. А у рва увидел я насыпь из вырытой земли.
47. И во время той прогулки было много удивительного. Часто оказывался я между обоими государями. Но всякий раз, когда я хотел обойти их так, чтобы в середине остался старший из них, младший делал это сам, я же не менял своего места. С виду же он был в возрасте мальчика.
48. Так повторялось не раз. А когда нам пришлось взбираться на какую-то высоту вроде лестницы, то младший первым помог мне, и я воскликнул, как я ему за это благодарен. Когда же наверху оказался старший и спросил меня, как я взобрался, то я ответил: "Это он помог мне во всем".
49. И после этого я сказал, уже собираясь уйти: "Благодарю вас, императоры, за ту заботу и почет, которыми вы меня окружили". А они мне в ответ: "Это мы благодарим богов за то, что узнали такого мужа! И мы верим, что ты и оратор такой же". И старший начал говорить, что и человек, и оратор бывают хорошими по одной и той же причине. А младший привел чьи-то слова, что "каков нрав, такова и речь". Я же сказал, что хотел бы, чтобы это было так: "Ибо речам моим это на пользу, если вы меня таковым считаете, и, стало быть, есть у меня два блага вместо одного". И многое другое в том сне делалось и говорилось, чего нельзя ни рассказать, ни ожидать. Потом, когда я снова заснул, мне показалось, будто один мой знакомец по имени Диофан сказал мне, что и он был при этом и видел те великие мне почести; и будто кто-то из наших младших товарищей дивился, услыша, что я так между всеми знаменит.
50. А после этого я оказался в какой-то бане. И первое, о чем я подумал: как же я вымылся, прежде чем увидел императоров? (Ведь мне снилось, что я встретился с ними вчера). Затем, когда я уже натерся и у меня выступил пот, я сказал: "Войдем внутрь!" Таким образом, я на самом деле вымылся и вечером очистил желудок, памятуя о вырытой земле.[37]
51. Однако я все еще раздумывал, ехать ли мне в Пергам, а причиной тому были сновидения. Сначала мне было ясно показано, чтобы я оставался на месте. Во-первых, мне приснилось, что к вечеру я поднялся было с места, но передумал и сказал, что до Адрианутеры[38] добраться нельзя. А во-вторых - что кто-то пришел из Адрианутеры, принеся какую-то книжку Менандра,[39] и тоже сказал, что добраться туда нельзя из-за непроходимой грязи и слякоти. 52. А потом мне приснилось, что пошел дождь, и кто-то, подойдя ко мне, сказал, что один из моих противников по тяжбе находится в Адрианутере и что нужно пойти туда, чтобы что-то предпринять. Но я ответил: "Что может быть важнее, чем Бог, велевший мне оставаться здесь?" И потом мне приснилось, что я сказал это каким-то людям, и я понял все так: когда я сомневался, оставаться ли мне, то Бог возвестил мне об отъезде, желая переменить мой образ мыслей, чтобы мне легче было оставаться на месте. Были в этом сне и знаки, запрещающие мыться. А вечером был дождь и страшная буря.
53. На следующий день я не мылся и очищал желудок от пищи. И, когда я очищал желудок, мне было так плохо, что хотелось лишь одного: дотянуть до следующего дня.
54. А на следующий день мне было велено воздерживаться от пищи, и вот каким образом. Мне приснилось, что я находился в Смирне и сам этому не верил вопреки явности и очевидности, так как я не знал, как попал туда. Рядом со мной лежали смоквы, и случившийся поблизости прорицатель Кор объявил, что в них находится сильный яд. Тогда я заподозрил неладное и поспешил очистить желудок. Но подумал: "А что, если я изрыгнул пищу не полностью?" Затем кто-то сказал, что яд находится в другой смокве. Тогда я впал в еще большее недоумение и разозлился, что не услышал этого раньше.
55. Когда мне это приснилось, я начал гадать, знак ли это воздерживаться от пищи или нет. Я снова вопросил Бога. Мне нужно было, чтобы Он понятнее указал, что имеет в виду - воздержание от пищи или очищение желудка. После этого я и в самом деле заснул. И мне приснилось, будто я стою перед храмом в Пергаме, и уже полдень, а я воздерживаюсь от пищи. И ко мне подошел Феодот вместе с некоторыми моими друзьями и присел около ложа, где я лежал. 56. Я сказал ему, что не принимаю пищу. Он же показал, что сам знает об этом, и сказал, что после всех действий врачей я выдержал еще и кровопускание. "Ведь оно вредно для почек, - сказал он, - а воздержание от пищи дает некоторый выход жару из груди". И когда он это говорил, впереди мелькнули две искры. Я, удивившись, взглянул на Феодота и, поняв этот разговор как знак, спросил его, что это такое. Он же сказал: "Они - от этого самого жара" - и объяснил мне все остальное. Я проснулся и действительно обнаружил, что сейчас тот самый час, в который Феодот беседовал со мной во сне, и что мои друзья пришли меня проведать.
57. Вот какие были мне явлены сновидения, прежде чем ко мне пришел врач. Он хотел было сам мне помочь, но когда услышал о моих сновидениях, то, будучи разумным человеком, отступил перед Богом. Так я узнал истинного и подходящего мне врача и сделал, как он мне предписал. Ночь прошла уже совершенно спокойно, и у меня ничего не болело.
58. Явившись позже в образе служителя храма Асклепиака, Бог повелел мне воспользоваться гусиным жиром; и я вопросил Его, для чего они устраивают народное собрание на Мисийской равнине,[40] чтобы узнать у Него, что нужно. И Бог ответил, что не случится ничего плохого.
59. А что сказать обо всех запретах мыться? Ведь они продолжались пять лет и еще несколько месяцев, в течение которых Бог запрещал мне пользоваться зимою морской и речной водой, а также водой колодцев. Точно таким же образом почти два года и два месяца подряд очищал я верхнюю часть моего кишечника бесчисленными клизмами и кровопусканиями. И это при ничтожном количестве пищи, которую я принимал лишь по необходимости.
60. Однако, несмотря на это воздержание от пищи, которое соблюдал я и до, и после событий этой зимы, я почти все дни проводил за своими речами, сочиняя, произнося и проверяя написанное. И обычно растягивалось это до полуночи. Лишь на следующий день, опять закончив обычные дела, принимал я немного пищи. Когда очищение желудка сменялось воздержанием от еды, то занятия служили мне единственным утешением. Так что, вспоминая Сократа, проведшего после пира целый день в Ликее,[41] я думаю, что ничуть не меньше должен благодарить Бога за терпение и силу, которую они мне придавали.
61. Это все, что касается моего живота. А за несколько лет до этого у меня был нарыв, похожий на случай с животом. Бог уже давно меня предупреждал, что я должен остерегаться водянки. И наряду с другими предотвращающими средствами Он указал мне носить египетские сандалии, какие носят жрецы. Более того, именно Он решил отвести вниз скопившуюся внутри нарыва жидкость.
62. Этот нарыв образовался без всякой видимой причины. Сначала это не было похоже на нарыв. Но затем он увеличился до огромной опухоли, которая распространилась на область паха. У меня все вздулось и страшно болело, и все эти дни был жар. А врачи стали спорить на все лады - одни предлагали мне вскрыть нарыв, другие советовали его прижигать, иначе я непременно умру от заражения крови.
63. Но Бог назначил мне противоположное - терпеть боль и позволить опухоли расти. И я не стал выбирать - слушаться ли мне врачей или Бога. Между тем опухоль выросла еще больше, и никто не знал, что делать. Одни из друзей удивлялись моей выносливости, другие упрекали меня за то, что я слишком полагаюсь во всем на сны, а третьи даже винили в малодушии, так как я не позволял врачам вскрыть нарыв и не принимал лекарств. Бог же противостоял им до конца, велев мне терпеть и сказав, что все это ради моего спасения: скопившаяся в нарыве жидкость течет сверху, но "садовники" не знают, в какое русло направить поток.
64. А со мной происходили удивительные вещи. Я так жил целых четыре месяца, но все это время чувствовал в голове и верхней части кишечника такую легкость, о которой можно только молить Бога. Дом мой выглядел как в праздник: ко мне постоянно приходили друзья, в первую очередь находившиеся здесь тогда греки, и вместе со мною занимались красноречием, а я устраивал им ораторские состязания, лежа в постели.
65. Бог приказывал мне много необычного. Помню, как нужно было пробежать босиком в зимнюю пору. Была езда верхом - самое трудное из всех занятий. Помню и то, как я должен был переплыть через гавань, а вода волновалась от юго-западного ветра, и суда сотрясались от волн. И на той стороне, съевши меду и дубовых желудей, надо было очистить желудок - и я вправду полностью очистился. Все это я делал, когда опухоль была в самой силе и дошла уже до пупка.
66. Наконец, однажды ночью Спаситель указал и мне, и моему воспитателю (Зосим был тогда еще жив) на одно и то же средство. Поэтому я послал к нему спросить, что сказал Бог; он же сам вышел мне навстречу, чтобы спросить, что услышал от Бога я. А было это какое-то лекарство. Состава его я точно не помню, помню только, что в нем содержалась соль. И когда я его употребил, большая часть опухоли действительно вскоре вытекла. И мои друзья, придя ко мне поутру, радовались и не верили своим глазам.
67. С этих пор врачи перестали меня бранить и дивились всякий раз Божьему промыслу и тому, что существовало нечто лучшее, чем у них, и тайно меня лечило. Но они стали думать, что сделать, чтобы опала оставшаяся часть опухоли. И решили, что нужно тотчас ее вскрыть, ибо нет другого способа меня вылечить. И потребовали, чтобы я подчинился им, так как все, указанное Богом, было уже полностью выполнено.
68. Однако Он даже этого им не позволил. А когда опухоль удивительным образом опала и кожа на ней была как чужая, Он велел намазать ее яйцом. Так Он меня и вылечил. И все кончилось тем, что через несколько дней никто из гостей не мог обнаружить, на каком бедре у меня был нарыв, так как оба моих бедра выглядели вполне здоровыми.
69. Зосим тоже был тем человеком, которому вскоре дался великий дар от Бога. Случилось это таким образом. Мы отправились через Мисию[42] в Пергам. По дороге мне приснился сон, и я несколько дней оставался на одном месте, потому что сон повторялся вновь и вновь. Зосим же повернул обратно в какое-то из наших поместий, где в нем нуждались, и через короткое время заболел. У меня тоже желудок, нёбо, вся голова и вообще все тело были в таком состоянии, что я ждал конца. Я не мог есть, и, к чему бы ни притрагивался, все переваривалось с трудом. 70. Я не мог дышать, и силы мои иссякли. Находились же мы друг от друга примерно в ста двадцати стадиях[43] пути. И каждый из нас, зная о состоянии другого, был гораздо больше удручен тем, что слышал о нем, нежели тем, чем мучился сам.
71. Тогда-то Бог явился мне во сне, и я, обхватив голову руками, попросил спасти мне Зосима. Бог отрицательно покачал головой. Тогда, снова обняв голову, попросил я Его кивнуть мне милостиво. И снова Он покачал головой. В третий раз, взявшись за голову, умолял я Его кивнуть. И тогда Он не покачал головой и не кивнул, но держал голову прямо и сказал мне такие слова, которые в этом случае означали согласие. Я их помню, но полагаю, что разглашать их не следует. И Он сказал мне, что достаточно будет произнести эти самые слова. Одно из них было - "Остерегайся!".
72. И что стало с Зосимом после этого? Сначала вопреки ожиданиям оправился он от той болезни, очистившись с помощью ячменного отвара и чечевичной похлебки, - Бог заранее сообщил мне об этих средствах. И затем он прожил еще четыре месяца. Так что мы с ним встретились и вместе отпраздновали это событие - ведь и я получил от Бога большую, длительную и неожиданную помощь.
73. Одним из ее следствий было то, что я, теряя сознание и не видя выхода, написал поэму о браке Корониды и рождении Бога,[44] увеличив строфу до небывалой длины. Сочинил я эти стихи в тишине и погрузившись в себя и тотчас забыл обо всех несчастьях. А еще мне было велено ставить клизмы, врач же на это не решался, видя мое истощение и слабость и полагая, что это убьет меня. Я еле уговорил его и сразу же поправился. А в пищу Бог назначил мне дикие овощи, от которых вернулись ко мне пищеварение и силы.
74. Так это произошло. Зосим был всем доволен и сам не знал, как ему благодарить Бога за Его промысел, а меня - за помощь. И мне кажется, что он прожил бы и дольше, если бы не его самоотверженность. 75. Ведь, узнав, что один из моих лучших рабов заболел, он, будучи действительно сведущим в искусстве врачевания, проехал в зимнюю стужу стадиев сорок, чтобы присмотреть за больным и помочь, чем сможет. Но, выпав из повозки в глубокий снег, претерпев на морозе великие и страшные муки, Зосим заболел во второй раз ужасной и тяжкой болезнью. И сначала он сам боялся сообщить мне об этом. А потом и я когда узнал, то к нему не поехал, рассердившись, что он меня не послушался.
76. Потому что однажды ночью приснилось мне, что служитель храма Асклепиак говорит: "Зосиму надо было выздороветь, пока было возможно!" И после этого сна я не хотел, чтобы Зосим ехал в поместье, откуда пришла весть о больном рабе. Но он, не послушавшись, поехал, и после этого его настигла смерть.
77. Итак, он и выжил благодаря Богу, который сохранил его для меня, и умер, отправившись в путь вопреки данному мне пророчеству. И то, что показал мне Бог вначале, когда я, взявшись за голову, молил о помощи, исполнилось.
78. А бывшую мою кормилицу, дороже которой у меня никого не было (ее звали Филумена), Он вопреки моим ожиданиям спасал много раз. Даже прикованную к постели Он поставил ее на ноги, отослав меня из Пергама и предсказав, что я облегчу ее страдания. То письмо от Зевса-Асклепия я поднял с земли и истолковал его как знак, хоть написанное в нем казалось мне неясным. Так что выехал я радостный. А кормилицу застал я едва способной понять, что я приехал. Но когда она это поняла, то вскрикнула от радости и через короткое время поправилась.

[2] ...как Одиссей, непреклонный в бедах, подвизался. — Гомер. Одиссея. IV. 241. Пер. В. А. Жуковского.

[3] ...рассказывает... Телемаху и Менелаю. — В четвертой песни «Одиссеи» описывается пребывание Телемаха, сына Одиссея, в гостях у спартанского царя Менелая и его жены Елены. Они рассказывают ему о хитрости Одиссея — деревянном коне, с помощью которого ахейцам удалось взять Трою (см.: Там же. 240-289).

[4] ...моего Спасителя... — Имеется в виду Асклепий, бог врачевания, который, по представлениям древних греков, исцелял больных, являясь к ним во сне и предписывая каждому соответствующее лечение. Иногда это лечение выглядело абсурдным и лишенным здравого смысла, но вера в бога была столь велика, что больные нередко действительно исцелялись. Эти случаи описаны на специальных табличках. Такие таблички — свидетельства выздоровевших — обычно хранились в храмах Асклепия и содержали историю болезни и метод ее лечения, предписанный больному Асклепием. Традиция получения во сне откровений от бога врачевания была такова. Больные по обыкновению приходили в храм с пожертвованиями и укладывались спать. В течение ночи их должно было посетить видение. Поутру, если видение требовало дополнительных разъяснений, жрецы храма растолковывали указания по лечению той или иной болезни, исходя из собственной, нередко произвольной, интерпретации услышанного. Сатирическое описание этой процедуры содержится в комедиях Аристофана (см., напр.: Аристофан. Плутос. 653-747; Он же. Осы. 121-123).

[5] Если бы десять имел языков я и десять гортаней! — Гомер. Илиада. II. 489. Пер. Н. И. Гнедича.

[6] Месяц Посидеон — шестой месяц по аттическому календарю, соответствующий периоду с последней половины декабря до первой половины января.

[7] Горячие Источники — местность, расположенная недалеко от Смирны, славящаяся своими целебными водами.

[8] ...во власти каких-то варваров... — Речь идет о парфянах, с которыми римляне воевали на протяжении почти трех веков (53 г. до н. э. — 226 г. н. э.). Одна из наиболее ожесточенных войн Рима с Парфией (162-166 гг. н. э.) приходится на годы правления Марка Аврелия (161-180 гг. н. э.), когда и были написаны «Священные речи» Элия Аристида. Однако упоминания о парфянах встречаются только в первой речи (см.: I. 36), которая основана в значительной степени на его дневниковых записях за 166 г., как раз и относящихся ко времени окончания очередной парфянской войны.

[9] Смирна — один из крупнейших городов в Малой Азии, культурный и экономический центр на греческом Востоке.

[10] ...налипая на «Тельмессийцев» Аристофана... Название несохранившейся комедии древнегреческого комедиографа Аристофана.

[11] Гимнасий — помещение, специально предназначенное для телесных упражнений, а также для собраний и ученых бесед философов, риторов и их учеников. Нередко гимнасий украшались портиками, колоннами, имели сады, бани, пристройки различного назначения.

[12] Феб — эпитет Аполлона, отождествляемого обыкновенно с Гелиосом, богом Солнца, носящим также имя Феб (Φοι̃βος), то есть «светлый», «ясный».

[13] Эфесские ворота — ворота, от которых начиналась дорога в Эфес, большой город Малой Азии, славившийся великолепным храмом Артемиды, считавшимся одним из семи чудес света.

[14]  О Гелиос, среди небесных звезд / Просекший путь для кобылиц летучих / И золотом горящей колесницы! — Еврипид. Финикиянки. 3. Пер. И. Ф. Анненского. В греческом тексте дан только один стих Еврипида, но в целях придания этому месту большей ясности цитата приведена полностью.

[15] Квадрат — Юлий Квадрат Басс, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 153-154 гг. н. э.

[16] ...с моим учителем Александром... — Александр из Котиэя, известный оратор II в. н. э., учитель Элия Аристида, преподававший позднее в Риме при дворе императора Антонина Пия (138-161 гг. н. э.). См. также с. 171 наст. изд.

[17] Милия — гора в Ликии (Малая Азия).

[18] Элефантина Египетская — остров на реке Нил (напротив нынешнего Асуана) и поселение на нем.

[19] Исида — египетская богиня Луны, супруга Осириса, культ которой получил широкое распространение в разных странах, в том числе — в Римской империи, где существовал наряду с традиционными культами богов греко-римского пантеона.

[20] Кифи — египетская ароматическая смесь из шестнадцати компонентов: меда, вина, изюма, кипера, камеди, смирны, колючего дрока, сесели, морского лука, горной смолы, тростника, щавеля, двух видов можжевеловых ягод, кардамона и аира. О лечебных свойствах кифи, или куфи, говорит Плутарх:

Но дело в том, что большинство компонентов состава содержат ароматическую энергию и испускают сладостные и полезные веяния и испарения, от которых воздух преображается, а тело, медленно и легко движущееся среди дуновений, приобретает состав, располагающий ко сну; все печали и напряжения дневных забот без помощи вина аромат распускает как узлы и ослабляет. Он полирует, как зеркало, орган, воспринимающий сны и фантазии, и проясняет его не менее, чем звуки лиры, к которой перед сном прибегают пифагорейцы, заклиная и успокаивая страстное и неразумное начало души. Пахучие растения часто возвращают потерянную чувствительность, часто, напротив, притупляют и ослабляют ее вновь, когда их испарения нежно разливаются по телу. Поэтому некоторые врачи говорят, что сон возникает тогда, когда испарения от пищи, легко движущейся по внутренностям и соприкасающейся с ними, производят нечто вроде щекотки. Куфи пользуются и как питьем, и как мазью; думают, что когда его пьют, то оно, будучи мягчительным средством, очищает внутренности
(Плутарх. Исида и Осирис. 80. Пер. И. Трухиной).

[21] Месяц Линеон — седьмой месяц в аттическом календаре, соответствующий периоду с последней половины января до первой половины февраля.

[22] Адриания — один из трех городов в Мисии (Малая Азия), основанных в 123 г. императором Адрианом во время поездки на Восток и названных в его честь.

[23] ...насчет богов, которым поклоняются у нас на родине. — Имеется в виду Смирна, где главенствующую роль играли культы египетских богов — Исиды и Сераписа.

[24] Финикия — страна в Азии, на берегу Средиземного моря, между Сирией и Палестиной; в древности — один из центров торговли.

[25] Нимфы — низшие женские божества, населявшие моря, реки, источники, горы, гроты, рощи и луга.

[26] Гигиея — богиня здоровья, дочь Асклепия, изображавшаяся обыкновенно со змеей, которую она кормит из чаши.

[27] Антонин Старший. — Имеется в виду римский император Антонин Пий (138-161 гг. н. э.), преемник императора Адриана (117-138 гг. н. э.).

[28] Вологес — парфянский царь Вологес II (105-147 гг. н. э.).

[29] Мидиец — здесь: Вологес (см. примеч. 28).

[30] Острова Блаженных — по представлениям греков, место, где после смерти обитали души тех, кто прославился отважными подвигами и прожил благочестивую жизнь.

[31] Серапис — египетское божество, почитавшееся в римскую эпоху наряду с Исидой (см. примеч. 19). Культ его был особенно распространен в Малой Азии. Серапис считался не только богом умерших, но и богом исцеляющим, что делало его практически двойником Асклепия.

[32] Храм в Пергаме. — Имеется в виду святилище Асклепия в Пергаме, крупнейшем городе в Мидии (Малая Азия); при храме имелась богатая библиотека.

[33] ...будто, захватив с собой свиную ногу, он улегся спать в храме Асклепия... — См. выше примеч. 4.

[34] Зевс-Асклепий. — В эпоху Элия Аристида достаточно широкое распространение в народе получили отдельные элементы монотеистического учения стоиков, которое провозглашало единого бога и творца Вселенной, каковым являлся Зевс. Это не упраздняло, однако, существования и других греческих богов, рассматривавшихся не иначе как различные ипостаси Зевса. На этом основании стало возможным отождествление отдельных богов и их традиционных функций с образом и деятельностью верховного бога, и наоборот. Именно поэтому один бог мог носить имена двух разных богов.

[35] ...от государей... — Имеются в виду императоры Марк Аврелий и Луций Вер, правившие вместе в 161-169 гг. н. э.

[36] ...никого из надменных софистов там не было. Во II в. н. э. на улицах крупных городов Малой Азии в большом количестве выступали конкурировавшие друг с другом странствующие ораторы — софисты, старавшиеся любыми средствами завоевать популярность у аудитории. Их декламации, рассчитанные, как правило, на непритязательный вкус малообразованных слушателей, отличались банальностью и легкомысленностью, плохим языком и дешевыми эффектами — специфической интонацией, мимикой, жестикуляцией и т. п. У Элия Аристида — сторонника классического греческого красноречия — софисты вызывали крайнее неприятие, о чем свидетельствует, в частности, его острополемическая речь, символически озаглавленная «Против тех, кто уподобляется плясунам».

[37] ...и вечером очистит желудок, памятуя о вырытой земле. — Здесь Элием Аристидом интерпретируется вышеизложенный фрагмент сна (см.: I. 46), где повествуется о вырытом рве. Он толкует его как выраженное в символической форме предписание бога освободить желудок от пищи. Примеры подобной интерпретации нередки у Аристида и отвечают распространенным в его эпоху взглядам о божественном характере откровений, полученных в снах.

[38] Адрианутера — город в Мисии, названный в честь императора Адриана.

[39] Менандр (342-290 до н. э.) — древнегреческий комедиограф, один из создателей новой аттической комедии. До наших дней в отрывках дошли такие его комедии, как «Третейский суд», «Отрезанная коса» и др.

[40] Мисийская равнина — равнина в Мисии, на северо-западе Малой Азии, где родился Элий Аристид. Там находилось святилище Аполлона (см. также: V. 19).

[41] ...вспоминая Сократа, проведшего после пира целый день в Ликее... — Намек на диалог «Пир» выдающегося древнегреческого философа Платона (429- 347 до н. э.), ученика Сократа (469-399 до н. э.). В заключение этого диалога рассказывается об удивительной выносливости и силе воле Сократа, который, всю ночь проведя на пиру в философских беседах с друзьями, утром, когда все уже спали, как ни в чем не бывало пришел в Ликей и оставался там до конца дня, занимаясь своими обычными делами; лишь к вечеру, освободившись, он отправился домой отдохнуть (об этом см.: Платон. Пир. 223).
Ликей — северо-восточный пригород Афин с храмом Аполлона Ликейского. Впоследствии так был назван расположенный неподалеку от храма гимнасий, где преподавал Аристотель.

[42] Мисия — область в северо-западной части Малой Азии.

[43] Стадий — греческая мера длины, равная 184,97 м.

[44] ...о браке Корониды и рождении Бога... — Имеется в виду брак Корониды и Аполлона и рождение их сына Асклепия.

Речь вторая

1. Вспомним же теперь и о более ранних событиях, если только это возможно. Ведь я ничего из них не описывал, во-первых, сомневаясь, что мне хватит на это жизни. А во-вторых, я не имел для этого возможности по состоянию своего здоровья. Когда же прошло много времени, то стало казаться, что уже невозможно вспомнить все подробности и обо всем рассказать точно: поэтому лучше вообще промолчать, чем испортить такое дело. И я не раз умолял об этом Бога и близких друзей, которые постоянно просили меня рассказать и написать о случившемся.
2. Теперь же, по прошествии стольких лет, сновидения принуждают меня вынести это на всеобщий суд. Я хочу сказать, что Бог с самого начала повелел мне записывать сны. Это было первое из Его предписаний. И я стал их записывать - когда мог, то собственноручно, когда нет - диктуя. Однако я не добавлял к этому ничего о том, при каких обстоятельствах я их увидел, ни о том, какие последствия они имели. Мне довольно было исполнить свой долг перед Богом - по причине, как я сказал, телесной слабости и без надежды постичь Божий промысел. Да будет тому свидетельницей Адрастея![1]
3. Так вот, поскольку с самого начала я записывал не все, то от досады я начал пропускать и остальное - что-то намеренно, а что-то невольно. Ибо я искал иных способов воздать благодарность Богу...[2] Когда же этих записей стало, я думаю, не меньше трехсот тысяч строк, то к ним стало вовсе нелегко подступиться и расположить их во времени. К тому же некоторые из них были испорчены по причине разных бедствий и домашнего беспорядка.
4. Поэтому мне остается говорить лишь о главном, как это приходит мне на память, одно вслед за другим, и как меня поведет и направит Бог. Призовем же Его и для этого моего дела, как призываем для всего остального. Ибо призывать Его должно при любом деле, коли Он - один из богов.
5. Стало быть, после того как я вернулся из Италии, больной многими болезнями - по причине постоянного изнурения и непогоды, в которую я попал в пути моем через Фракию[3] и Македонию, и выехав больным еще из дома, - врачи находились в большом затруднении. Они не могли не только помочь мне, но даже понять, что со мной происходит.
6. Но неприятнее и тягостнее всего было то, что дыхание у меня стало стесненным, и дышал я с большим трудом и без надежды на лучшее, медленно и с усилием. Приступы удушья вновь и вновь подступали к горлу, мышцы сводило судорогой, и мне нужно было так кутаться, что уже не хватало сил. И это не говоря о других бесчисленных неприятностях.
7. Я решил, что мне следует лечиться горячими источниками, если от этого станет легче, или поехать туда, где лучше климат. Ибо была уже зима, а источники были недалеко от города. Здесь впервые Спаситель начал посылать мне откровения в снах. Так, Он повелел мне выйти босиком, и я воскликнул во сне, словно это уже сбылось наяву: "Великий Асклепий, исполнена твоя воля!" Мне снилось, что я воскликнул это на ходу.
После этого я получил вещание от Бога и благополучно выехал из Смирны в Пергам.
8. Что случилось потом, рассказать выше человеческих сил. Все же я попытаюсь, как обещал, вкратце рассказать хотя бы немногое. А кто пожелает узнать подробнее, что случилось со мной по воле Бога, тот пусть разбирает мои пергаменты и описанные в них сны. Ибо он найдет в них и средства от всяких болезней, и разные беседы, и большие речи, разнообразные изречения, всяческие пророчества и оракулы по поводу самых различных дел, в прозе и в стихах, и за все это я должен быть благодарен Богу больше, чем можно себе представить.
9. Начнем же рассказ с того места, когда в первую ночь нашего пребывания в храме Бог явился моему воспитателю в облике нынешнего консула Сальвия.[4] Кто такой Сальвий, мы тогда еще не знали, хотя в то время и он находился в святилище Бога. Итак, воспитатель сказал мне, что в этом облике Бог беседовал с ним о моих речах и дал им название, сказав так: "Священные речи".[5]
10. Вот как было дело. А после этого он дал мне лекарства, первым из которых, насколько я помню, был сок бальзама. Это был дар Телесфора Пергамского.[6] Им нужно было натереться, когда при омовении переходишь из горячей воды в холодную. Затем были очистительные средства из изюма и других разностей, потом еще множество всего - но об этом я не говорю, так как хочу вспомнить только самое невероятное.
11. Итак, с чего мне начать? Много было разного, и я не обо всем помню, но за все благодарен Богу. Он отправил меня на Хиос, сказав, что посылает туда для очищения. И вот я выехал в Смирну в печали, опасаясь, что, выйдя из храма, я лишусь своего Покровителя и поплыву сам по себе.
12. И можно ли передать, как все в Смирне были поражены, увидев меня так неожиданно? Когда же мы оказались в Клазоменах,[7] приснилось мне, что я должен переправиться в Фокею.[8] И когда мы проплывали мимо островов Дримуссы и Пелы, с востока задул ветер. Когда мы проплыли еще немного, ветер усилился, и наконец разразилась небывалая буря. Нос корабля вздыбился, корма погрузилась в воду, и корабль едва не затонул. Потом с обеих сторон его начало захлестывать волнами и наконец понесло обратно в море. Среди плывших началась паника. Все громко кричали: ведь с нами плыли также и некоторые домашние. Я же мог вымолвить только: "О, Асклепий!" После многих опасностей, когда перед самой пристанью нас то и дело разворачивало и относило обратно в море, долго борясь со стихией на глазах у наблюдавших с берега, мы едва спаслись.
13. Когда наступила ночь. Бог повелел мне совершить очищение и указал чем. Я же и без того был очищен не хуже чем чемерицей, как сказали мне люди сведущие: ведь все во мне уже растрясла буря. И Бог открыл мне все: что мне суждено было попасть в кораблекрушение и что ради этого оно и произошло. И что теперь ради моей безопасности и по воле судьбы я должен сесть в гавани на корабль, так как наш прежний корабль перевернулся и затонул, а меня самого вытащили из воды и вынесли на берег. Так случилось то, что должно было случиться. Конечно, я с радостью это исполнил.
14. И всем показалось удивительным, с каким хитрым умыслом совершилось столь опасное кораблекрушение. Так узнал я, что сам Бог был моим спасителем в море. И к этому благодеянию добавилось еще и очищение.
15. После этого Бог удерживал нас в Фокее, являя удивительные знамения - не только о моем здоровье, но и о многом другом. В том числе я был предупрежден и о ветрах, которые будут попутными. Когда мой друг Руф услышал от меня об этих сновидениях (а был он во всем первым среди фокейцев, и в делах Асклепия[9] не новичок), то сильно изумился и, предоставив мне самому разбираться с этим, пошел прочь.
16. В другой раз по воле Бога мне понадобилось молоко, а его нигде не было, так как это был приблизительно четырнадцатый день месяца Дистра,[10] как мы здесь[11] обычно ведем счет. И все-таки его нужно было найти. Тогда Руф в одном своем дальнем поместье нашел овцу, родившую в ту же ночь, принес молоко и дал его мне.
17. Наконец, Бог освободил нас от плавания на Хиос, указав и возвестив иное, а именно: мне приснилось, что наш корабль разобьется. Есть местечко Геннаида, находящееся недалеко от Фокеи; послав нас туда на воды на несколько дней, Он возвратил нас в Смирну.
18. Когда же мы оказались в Смирне, Он явился мне сразу в облике и Асклепия, и Аполлона, которого в Пергаме называют Кларийским[12] и Прекраснодетным,[13] чей храм является первым из трех храмов города. Встав в этом облике перед моим ложем, он отогнул пальцы и, сосчитав их, сказал: "У тебя есть десять лет от меня и три - от Сераписа". И тут Он показал пальцами число тринадцать так, что это было похоже на семнадцать. Он сказал, что "это не сон, а прекрасная явь"[14] и что я сам это пойму. Затем Он повелел мне спуститься к реке, протекавшей перед городом, и искупаться в ней, сказав, что проведет меня туда мальчик, еще не достигший зрелости, и сам указал мне на этого мальчика. И главным в этом божественном откровении было то, что я, вопреки всему, смог это сделать и точно обо всем потом рассказать.
19. Ведь была середина зимы, сильный северный ветер и холод. Галька на берегу смерзлась так, что казалась сплошным льдом, и вода была такой, какой она бывает в подобную погоду.
20. Когда было объявлено об откровении Бога, то друзья, знакомые мне врачи и другие люди вышли меня провожать, кто боясь за меня, а кто из любопытства. К ним присоединилась густая толпа, так как за городскими воротами случилась какая-то бесплатная раздача, и с моста людям все было видно. Был тут и врач Гераклеон, мой товарищ, который на следующий день признался мне, что был убежден: даже если я искупаюсь наилучшим образом, у меня случится судорога или что-нибудь подобное.
21. Когда мы оказались у реки, никому не пришлось меня подбадривать. Напротив, еще исполненный жара от божественного видения, я, сбросив одежду и не нуждаясь в растирании, вошел в реку в самом глубоком месте. Затем, словно в купальне с теплой разбавленной водой, я провел там некоторое время, плавая и плескаясь. Когда же я вышел из воды, вся моя кожа порозовела и во всем теле была легкость. И у присутствовавших и у подходивших вырвался громкий крик. Они кричали слова, часто поющиеся в гимнах: "Велик Асклепий!"
22. Можно ли описать, что было потом? Весь остаток дня и часть ночи до отхода ко сну я сохранил состояние, возникшее у меня после купания. Тело мое не становилось ни суше, ни влажнее; тепло не уходило и не прибавлялось. И это было не такое тепло, которое можно создать человеческими силами, а какое-то бесконечное, ровно растекавшееся по коже и телу.
23. В таком же состоянии было и мое сознание. Ибо то, что я испытывал, не было обычным удовольствием. Можно даже сказать, что оно выше человеческого разумения. Это была какая-то невыразимая радость, сделавшая все остальное второстепенным по сравнению с происходящим, так что, глядя вокруг, я, казалось, ничего не замечал: настолько весь я был устремлен к Богу.
24. Но теперь, о Владыка, тебе придется показать и вразумить меня, что мне говорить дальше и к чему обратиться, чтобы угодить Тебе и построить рассказ наилучшим образом. Перечислить ли мне по порядку, раз уж я упомянул о реке и зимнем купании, все другие подобные случаи и составить перечень этих божественных и странных зимних купаний? Или, прервав речь, рассказать, что бывало между ними? Или лучше, пропустив и это, закончить прежний мой рассказ о том, как разрешилось пророчество об отпущенных мне годах жизни и чем все закончилось?
25. Ведь Бог давал мне и многие другие указания, спасая меня от опасностей, постоянно встававших на моем пути. Они случались днем и ночью, одна за другой. Едва устранялась одна, как на смену ей приходили новые. Но против каждой из них у Бога находилась защита и ободрение на словах и на деле.
Вот что, как я помню, было Им однажды совершено.
26. Он возвестил, что на третий день я должен неизбежно умереть. Но при этом Он дал мне знаки о том, что случится на следующий день, и какой будет погода, и где меня будет ждать возничий, и многие другие знаки своей правдивости.
27. Должен я был поступить так: сначала сесть в повозку, доехать до реки, которая протекает через город, и принести за околицей "жертвы возле ям", - так Он это назвал. В самом деле, нужно было вырыть ямы и принести возле них жертвы тем богам, которым следовало. Затем вернуться, собрать мелкие монеты, переправиться через реку и выбросить их. Были от Него и другие наставления. А после этого я должен был принести в храме отборные жертвы Асклепию, поставить священные сосуды для смешения вина с водой и разделить жертвенные части между всеми моими спутниками. И затем отсечь какую-нибудь часть своего тела ради спасения всего тела. Но так как это было тяжело, я обошелся без этого, а только снял с себя перстень и пожертвовал Телесфору. Ведь сделать так - то же самое, что отдать сам палец. В углублении же перстня нужно написать: "О, дитя Кроноса".[15] И сделавший так будет спасен.
28. Можно себе представить, в каком состоянии я находился и какой гармонией меня вновь преисполнил Бог. Ведь я словно участвовал в мистерии, и добрая надежда граничила во мне с благоговейным ужасом. Похожие события случались и раньше, и позднее, после того как я выпил полынь.
29. Разумеется, рассказ о самих видениях своей наглядностью всякому внушает лишь величайший трепет. Но всюду, где можно, я должен делать так, как я решил, и, как в любой речи, касаться главного.[16]
30. Был в храме один из двух служителей - Филадельф. Ему, как и мне, в ту же самую ночь было сновидение, которое лишь чуть-чуть отличалось от моего. Филадельфу приснилось, насколько я помню, будто в священном театре собралось по воле Бога множество людей в белых одеждах. Я же, стоя среди них, произносил речь и восхвалял Бога, говоря, как часто Он отвращал от меня несчастья в иных случаях, и о многом другом. И вот недавно Бог нашел для меня новое средство: повелел мне выпить полынь, смешав ее с уксусом, чтобы не было противно. И еще, кажется, Филадельф рассказал мне о некой священной лестнице и об иных чудесно явленных силах Бога. Это приснилось Филадельфу.
31. Мне же самому довелось увидеть вот что. Я стоял перед входом в храм, где собралось множество народа, словно для очистительной жертвы, так как и одеты они были в белое, и все остальное было как при этом обряде. Здесь среди восклицаний я воззвал к Богу и назвал Его "Распределителем судеб", так как это Он распределяет судьбы людей. И начал я свою речь с рассказа о себе. А потом каким-то образом мне была явлена полынь, явлена с такой наглядностью, как все, в чем видно присутствие Бога.
32. Ибо мне казалось, что я прикасаюсь к Нему и чувствую, что Он здесь, нахожусь между сном и бодрствованием, желаю Его рассмотреть и боюсь, как бы Он не исчез, напрягаю слух и слушаю - одно во сне, другое наяву. Волосы стояли у меня дыбом, на глазах выступили слезы радости, и мой дух воспарил ввысь. Кто из людей сможет это описать?
33. Осознать и понять это способен лишь посвященный.
34. Таков был сон. Когда наступило утро, я позвал врача Феодота и рассказал ему это сновидение. Он удивлялся такому чуду, но не знал, что делать, так как опасался зимнего времени и моей телесной слабости. Ведь я уже несколько месяцев не выходил из дома.
35. Поэтому нам показалось, что неплохо бы позвать Асклепиака, служителя храма, потому что жил я тогда у него в доме и привык обсуждать с ним большинство своих сновидений. Служитель пришел. Не успели мы к нему обратиться, как он заговорил первым. "Я только что пришел от товарища, который сам меня позвал, - сказал он, имея в виду Филадельфа, - так как он видел ночью удивительный сон, касающийся тебя". И Асклепиак рассказал нам, что видел Филадельф; и сам Филадельф, когда его позвали, подтвердил рассказанное. Когда же оба сновидения совпали, я тотчас же принял указанное мне лекарство и выпил его столько, сколько никто никогда не пил. То же самое я сделал и на следующий день, когда Бог дал мне к тому дополнительный знак. Можно ли передать словами, как легко было его пить и как оно мне помогло?
36. В этих двух сновидениях, как и во многих других откровениях, имевших место и раньше, и позднее, с помощью Бога мне было показано, что мне предназначено судьбой, - с чего я и начал этот рассказ.
37. Вернемся же к началу и коснемся того, как решилось пророчество насчет отпущенных мне лет жизни. Ибо те, кто знают обо мне хоть самую малость, знают, что и тогда, как и сейчас, этот Бог был моим Спасителем и день за днем являл свою милость. Когда же срок, отпущенный мне пророчеством, истек, случилось вот что. Я вернусь немного назад.
38. В самый разгар лета, когда заразная болезнь охватила почти все окрестности,[17] я находился в предместье города. Сначала заболело двое или трое моих рабов, потом еще и еще, и наконец слегли все - и молодые, и старые. Меня болезнь настигла последним. Из города к нам приходили врачи, и помощники их ухаживали за нами. А некоторые врачи и сами дежурили около нас вместо своих помощников. Болел даже рабочий скот. И если кто-нибудь вставал с места, то сваливался тут же, на пороге. Даже плавать по морю не было безопасно. Все было полно отчаяния, скорби, воплей и стонов. Страшные болезни свирепствовали и в городе.
39. Поначалу я противостоял болезни, заботясь о спасении остальных ничуть не меньше, чем о собственном. Но затем болезнь усилилась, и у меня началось страшное воспаление всей желчи, которое не давало мне покоя ни днем, ни ночью. Я не мог есть, и силы оставили меня. Врачи, отчаявшись, отступили, и повсюду разошелся слух, что я вот-вот умру. Но тут лучше сказать словами Гомера:

Дух оставался в нем твердым.[18]

Ибо я наблюдал за собой со стороны, словно за кем-то другим, и чувствовал, как моя душа постепенно покидает тело, пока не дошел до последнего предела.
40. В таком-то моем состоянии я повернулся к стене и увидел сон. И это стало концом моих мучений. Мне приснилось, что по окончании театрального представления я снял котурны и переобулся в отцовские башмаки. В этот момент Спаситель Асклепий вдруг перевернул меня на другой бок.
41. И немного погодя появилась Афина с эгидой в руке, своей красотой, величием и всем обликом подобная афинской статуе Фидия.[19] От эгиды исходило сладчайшее благоухание, подобное аромату воска. Сама же богиня была дивного роста и красоты. Явилась она мне одному, встав напротив моей постели, откуда ее лучше всего было видно. Я указывал на нее присутствовавшим (а рядом стояли двое друзей и мой воспитатель), называл ее по имени и кричал, что вот она стоит напротив меня и говорит со мной, и показывал на ее эгиду. Они же не знали, что и думать, растерявшись и боясь, уж не брежу ли я, пока не увидели, как ко мне возвращаются силы, и не узнали, что я услышал от богини. Вот что я сохранил в памяти.
42. Афина напомнила мне об "Одиссее" и сказала, что это не вымысел, а свидетельство тому - все, что происходит. А значит, я должен мужаться - ведь я сам и Одиссей, и Телемах, и она должна мне помочь. И другое тому подобное я услышал. Так богиня явилась мне, и утешила, и спасла больного на самом пороге смерти.
43. Тогда-то мне и пришло на ум сделать клизму из аттического меда. От этого произошло очищение от желчи. И потом пришел черед лекарств и пищи. Сначала, после долгого отвращения к ней, была, по-моему, гусиная печень и затем свиные потроха. Наконец в большой крытой повозке меня отвезли в город. Таким образом мало-помалу с большим трудом я поправился.
44. Однако окончательно лихорадка прекратилась не раньше, чем умер самый достойный из моих воспитанников. Как я позже узнал, умер он в тот самый день, когда прошла моя болезнь. Так, и прежняя моя жизнь была даром богов, и позже я вернулся к ней благодаря богам. Это был как бы обмен моей жизни на жизнь моего воспитанника.
45. Так обстояло дело с пророчеством насчет отпущенных мне лет жизни, случившейся потом болезни и касающихся этого откровений.
Теперь, пожалуй, настало время поговорить о купаниях, которые Бог повелел мне совершить, после того как в самом начале возвестил Он мне пророчество и предписал купание в реке.
46. У меня был насморк, все нёбо болело, кровоточило и горело, и желудок был - хуже некуда, и все остальное. В летнюю пору я сидел дома. Было это в Пергаме, в доме храмового служителя Асклепиака.
47. Так вот, сначала Бог повелел мне пустить кровь из локтевого сгиба и взять, насколько я помню, сто двадцать литр.[20] Было ясно, что потребуется немало кровопусканий, что и подтвердилось впоследствии. Самые старые служители храма и все остальные прислужники Бога были единодушны в том, что никогда не знали никого, кроме Исхирона, кому бы столько раз вскрывали жилы. Этот случай считался у них самым необычным. Но я превзошел даже его, не говоря уже о том, что при тех моих кровопусканиях было много и другого удивительного.
48. Дня через два или три Бог опять приказал мне пустить кровь из лобной жилы. То же самое Он приказал и одному римскому сенатору, который в это время находился в святилище Бога, указав, что это предписано и Аристиду. Звали этого благороднейшего мужа Седат. Он сам рассказал мне все это. И во время этих кровопусканий Бог повелел мне искупаться в Каике. Я должен был скинуть шерстяную одежду, пойти туда и совершить омовение. Бог сказал, что я увижу лошадь, купающуюся в реке, и храмового служителя Асклепиака, стоящего на берегу. Так и случилось.
49. Еще подходя к реке, я увидел купавшуюся лошадь. А когда я сам стал купаться, пришел служитель храма и, стоя на берегу, смотрел на меня. Легкость и бодрость, которую я ощутил после этого, Богу понять легко, человеку же постичь умом и выразить словами очень трудно.
50. Другое купание было предписано мне в Смирне, когда началась зима. Мне нужно было отправиться к Горячим Источникам, но вымыться не в теплой воде, а в реке, которая протекала рядом. День был сырой и холодный, дождь прекратился лишь на время нашего путешествия. И это было первым из чудес. Поздно вечером, когда купание было совершено, подул сильный северный ветер.
51. То же самое произошло в Пергаме, опять-таки в пору зимы и крайней моей слабости, из-за которой я долгое время не выходил из дома, где лежал. Бог повелел мне искупаться в реке, протекающей через город. Река же в то время сильно разлилась от дождей. И предсказал мне Он, что я совершу три купания. Когда об этом узнали мои друзья, самые преданные из них пошли вместе со мной, провожая меня и беспокоясь. Кроме того, они предпочитали сами все увидеть, чем узнать из рассказов: ведь день был зимний.
52. По пути мы сначала попали под дождь - и это было первым из купаний. Затем, чтобы найти чистую воду, еще не испорченную городом, мы поднялись выше по дороге, которая вела к Гиппону.[21] Когда же мы оказались на берегу, никто из друзей не смел понуждать меня к купанию, хотя тут был сам служитель храма и некоторые философы - люди честные и благородные. Все они за меня беспокоились и не знали, как поступить. Я же сбросил одежду и, призвав Бога, бросился в самую середину потока.
53. Поток катил камни, нес деревья, его волны вздымались, словно от ветра, и внизу ничего не было видно, шум же и грохот стоял оглушительный. Вместо листьев вокруг меня проносились камни, но вода была такой прозрачной, какой не бывает и в самых чистых источниках. Я в ней пробыл так долго, как мог. Когда же я вышел на берег, по всему моему телу разливалось тепло, от меня шел пар, вся кожа покраснела, и я пел пеан.[22] И когда мы возвращались, то по воле Зевса опять пошел дождь. Так совершилось третье купание.
54. Еще одно купание произошло в Элее[23] следующим образом. Бог послал меня искупаться в море, дав мне предсказание насчет корабля под названием "Асклепий", стоявшего у входа в гавань; с этого корабля я должен был броситься в воду. Дал Он мне предсказание и насчет криков матросов, и прочего, что всегда бывает при дневном отплытии, но подробностей я не помню. И вот когда я прибыл в Элею и пришел в гавань, то сразу же увидел корабль под названием "Асклепий", и когда я его увидел, то матросы на нем прокричали имя Бога. Но дул сильный северный ветер, так что, выйдя из гавани, я направился в укрытие.
55. На следующую ночь Бог снова повелел мне точно так же искупаться в море, а выйдя из воды, встать против ветра и так исцелить тело. Я знаю, что этот рассказ уже увлек многих. Но самое удивительное во всем этом - Бог, который в столь многих случаях являл мне свое могущество и прозорливость, и только потом - все то, что со мной случилось, если это кому-то интересно.
56. Кто может понять, в каком состоянии я тогда находился? Те, кто был тогда при мне, знают, как я выглядел и что со мной творилось. Уже несколько дней и ночей из моей головы текла слизь, клокотало в груди, дыхание сталкивалось со слизью и задерживалось в горле, и горло воспалялось. Я все время ожидал смерти и даже не решался позвать слугу, думая, что позову напрасно, так как умру раньше.
57. Вдобавок у меня были всяческие боли в ушах и зубах, напряжение во всех жилах, и я не мог ни принять пищу, ни извергнуть ее. И если хоть малый кусочек пищи касался глотки или нёба, то он застревал в горле, и я не мог даже вздохнуть. Кроме того, у меня была огненная боль в голове и всевозможные приступы. По ночам я не мог лежать и должен был сидеть в постели и терпеть боль, наклонясь вперед и положив голову на колени.
58. Из-за всего этого мне приходилось кутаться в шерстяную одежду и прочие покрывала. Я был ими обернут так плотно, что день казался мне ночью. Ночи же вместо дней проходили у меня без сна.

Может ли все рассказать хоть один из людей земнородных?[24]

Ведь ни пяти, ни шести лет для этого не хватит.[25] Но времени для рассказа потребуется, пожалуй, не меньше, чем для самого дела.
59. Если кто-нибудь подсчитает и увидит, сколько и какие бедствия я претерпел и с какой неумолимостью Бог посылал меня к морю, рекам и колодцам, заставляя меня противостоять зиме, то всякий скажет, что поистине все это больше, нежели чудеса. И он постигнет Божью силу и Божий промысел и не меньше оценит честь, которой я был удостоен, чем огорчится из-за моей болезни.
60. Теперь кто-нибудь уже, наверное, приготовился услышать, с чего все началось. И хотя для этого требуется времени больше, чем Одиссею для рассказа перед Алкиноем,[26] я попробую коротко обо всем рассказать.
Я выехал в Рим в середине зимы, заболев еще дома из-за дождей и холода, но не обратив на это внимания, так как я положился во всем на свою выносливость и счастливую судьбу. Когда я доехал до Геллеспонта,[27] у меня невыносимо заболело ухо, и все остальное было не лучше. Но, почувствовав небольшое облегчение, я двинулся дальше.
61. Тут начались дожди, все покрылось льдом, стали дуть все ветры. Лед на Гебре[28] только что сломали, чтобы река стала судоходной: ведь если этого не сделать, вся она превратится в ледяную сушу. Равнины, насколько хватало глаз, были заболочены. Постоялых дворов было мало, и через крыши их воды текло больше, чем снаружи с неба. И при всем этом приходилось спешить и ехать быстро, несмотря на время года и мое слабосилие. Достаточно сказать, что даже гонцы с военными донесениями нас не обгоняли. Большинство же моих слуг ехало медленно. Я сам при необходимости отыскивал проводников, и это было нелегким делом: варвары норовили сбежать, и их приходилось привлекать то уговорами, то силой.
62. От всего этого моя болезнь усилилась. Зубы мои были в таком состоянии, что я прикладывал руки к щекам, чтобы унять боль. Пищу я не принимал совсем, разве что одно молоко. Тогда я впервые испытал удушье в груди, на меня напала сильная лихорадка и другие бесчисленные недуги. Так я лежал в Эдессе у водопада.[29] Наконец на сотый день после отъезда из дома я с трудом добрался до Рима. И тут вскоре внутренности у меня вздулись, кровь застыла в жилах, озноб охватил все тело, и дыхание стало затрудненным.
63. Врачи принесли очистительные средства, и я очищался в течение двух дней, принимая слабительное до тех пор, пока оно не всосалось в кровь. На меня напала лихорадка, все было бесполезным, и не оставалось надежды на спасение. Наконец врачи сделали мне надрез по всему телу, от груди до мочевого пузыря. И когда были поставлены банки и дыхание почти прекратилось, меня пронзила нестерпимая оцепеняющая боль, и все обагрилось кровью. Я был в полном изнеможении и чувствовал, будто мои внутренности похолодели и высунуты наружу. Удушье усилилось.
64. Я не знал, что делать, так как не мог ни есть, ни говорить. Мне казалось, я непременно задохнусь. И во всем остальном я чувствовал ту же слабость. Напрасно мне давали и лекарства, составленные из частей животных,[30] и всякие другие средства. Я решил, что нужно возвращаться домой, если только хватит на это сил. Путь по суше оказался для меня невозможным, так как тело мое не выносило тряски, и мы отправились домой морем. К тому же часть нашего вьючного скота погибла от стужи, а ту, что осталась, мы продали. И вот тут произошло нечто, напомнившее случай из "Одиссеи".[31]
65. В Тирренском море тотчас же начался шторм - сгустилась тьма, подул юго-западный ветер, и поднялось безудержное волнение. Кормчий выпустил из рук кормило, а начальник и матросы в отчаянии оплакивали самих себя и корабль. Море яростно обрушивалось на нос и корму, от ветра и волн меня обдавало водой, и это продолжалось весь день и ночь.
66. Была почти полночь, когда нас отнесло к Пелориде, мысу на Сицилии. Затем мы блуждали взад и вперед по проливу. Адриатическое же море мы переплыли за две ночи и день, так как течение было бесшумным и попутным. Но когда мы уже подходили к Кефаллении,[32] вновь поднялась высокая волна, задул встречный ветер, и нас понесло туда-сюда по морю.
67. Тело мое было совершенно изнурено и разбито. А что произошло с нами в Ахейском заливе под самое равноденствие, когда опытные моряки отплыли из Патр,[33] несмотря на мое несогласие и возражения, - этого, пожалуй, не передать словами. Как и тех бедствий, среди которых все сильнее болели у меня грудь и все тело.
68. То же самое было и в Эгейском море из-за невежества кормчего и матросов, когда они, не желая меня слушать, решили плыть против ветра. Опять в зимнюю пору мы четырнадцать дней и ночей носились по всему морю. Не раз за это время нам приходилось голодать. Наконец мы с трудом добрались до Милета.[34] Я не мог стоять на ногах, у меня заложило уши, и все доставляло мне мучения. Вот так, перебираясь понемногу, мы, ни на что уже не надеясь, добрались до Смирны. Стояла уже зима.
69. Нёбо и все остальное было у меня в тяжелом состоянии. И вот собрались врачи и учителя гимнастики. Но они не могли ни помочь мне, ни понять разнообразных проявлений моей болезни. Тогда они и решили, чтобы я поехал к Горячим Источникам, так как я не мог больше переносить городского воздуха. Что случилось потом, я уже рассказал немного раньше.
70. Из-за этого всего, как я коротко и сбивчиво сейчас рассказал, и возникла моя болезнь и со временем стала все усиливаться. А по прошествии года и нескольких месяцев мы отправились в Пергам, чтобы там побывать в храме Бота.[35]
71. Вернемся же теперь к божественным купаниям, от которых мы отвлеклись, а страдания, болезни и всякие опасности оставим в стороне.
Во время одного из моих сновидений, когда я лежал между дверьми и оградой храма, Бог провещал мне такой стих:

По вечерам расцветали они у источников светлых.

После этого я натерся под открытым небом во дворе храма и омылся в священном колодце. И не было никого, кто бы не поверил в то, что он видел.
72. Через короткое время я мог бы вовсе избавиться от болезни, так как Бог являл мне знаки, с тем чтобы я переменил свой образ жизни. Да и сам я уже собирался это сделать. Но

верх одержало средь них предложенье
злосчастное это.[36]

Те, кто притязали на мудрость и, казалось, чем-то из нее обладали, весьма нелепо толковали мои сны, утверждая, будто Бог ясно указывает: лучше мне все оставить как есть. Я считал, что сам понимаю эти сновидения гораздо лучше, но не хотел, чтобы думали, будто я ни с чем не считаюсь, кроме собственного мнения, - поэтому я нехотя им уступил. Но что я все понимал верно, в этом вскоре я убедился на собственном опыте.
73. Но оставим в стороне ложные советы, хотя и они, по-видимому, случались не без воли Бога. Ведь один и тот же образ жизни и занятий, если им руководит и на него указывает Бог, несет спасение, силу, легкость, покой, радость и всяческие блага телу и душе. Но если это советует тот, кто не стремится постичь волю Бога, результат получается противоположный. Разве это не лучшее доказательство могущества Бога? Вернемся же теперь к Его повелениям.
74. Было весеннее равноденствие, когда люди обмазывают себя грязью во славу Бога.[37] Мне же нельзя было тронуться с места, пока Он не даст мне какой-либо знак, и я не стал обмазываться. День, насколько я помню, был очень теплым. Но через несколько дней началась буря. Северный ветер гнал облака, в небе все время собирались черные тучи, и вновь вернулась зима. Вот тогда-то Бог и повелел мне обмазаться грязью перед священным колодцем и затем омыться его водой. Меня тогда нужно было видеть: и грязь, и воздух были настолько холодными, что я бегом бросился к колодцу. И его воды мне оказалось достаточно, чтобы согреться. Это в первую очередь достойно удивления.
75. А на следующую ночь Бог повелел мне точно так же обмазаться грязью и трижды обежать вокруг храма. Дул очень сильный северный ветер. Мороз усиливался, и невозможно было найти одежду такую теплую, чтобы она уберегла меня от холода. Он пронизывал тело насквозь, впиваясь в бока, как стрела.
76. Некоторые мои друзья, словно желая меня ободрить, хотя в этом и не было нужды, решили рискнуть и последовать моему примеру. Обмазавшись грязью и выдерживая порывы ветра, я обежал вокруг храма и, подбежав наконец к колодцу, омылся из него. А среди друзей моих одни сразу повернули обратно, других схватила судорога, их поспешно отнесли в баню, и они лишь с большим трудом отогрелись. А я после этого наслаждался весенним днем.
77. В другой раз, зимой, когда стоял мороз и дул ледяной ветер, Бог повелел мне взять грязь, обмазаться, сесть во дворе священного гимнасия и призвать Зевса Величайшего и Лучшего. И это произошло при многих очевидцах.
78. Был еще один случай, удивительный ничуть не меньше вышеназванных. Сорок дней я лежал в лихорадке. Многие гавани замерзли, и побережье от Пергама до Элей так и надвигалось на плывущего. В это время Бог повелел мне встать с постели, надеть хитон, и не какой-нибудь, а льняной, а затем выйти и омыться в источнике.
79. Найти воду было нелегко, так как все замерзло. Источник сразу застыл и стал похож на ледяную трубку. И сколько бы в него ни наливали теплой воды, она тотчас застывала. Но я все-таки омылся в этом источнике, а для тепла мне оказалось достаточно льняного хитона. Все остальные замерзли гораздо больше, мне же только помогло длительное пребывание возле храма.
80. Точно так же зимою я постоянно ходил босиком и укладывался на ночь во всех местах святилища - и под открытым небом, и где придется, а чаще всего на дороге к храму, под самой священной лампадой Бога. Плащ без хитона я носил не знаю сколько дней. А сколько раз Бог велел мне омываться водой рек, источников или даже моря - и прежде, и потом, то в Элее, то в Смирне! А в какое время происходили все эти купания! Всего этого, пожалуй, и не расскажешь.
81. Когда же недавно Бог послал меня в Эфес выступить с речами, то на третий день пути мы попали под дождь. На другой день Бог сам велел мне оставаться на месте, и сразу после этого пошел дождь. Так было не только в тот день, но и на следующий, и то же самое я предсказывал своим спутникам. Но они решили идти вперед, особенно когда увидели людей, спешивших нам навстречу. Те шли в Пергам на праздник, но, увидев нас, бегом повернули в Эфес.
82. Так это произошло. А через несколько дней, после того как я, попав под дождь и оказавшись в Эфесе, состязался там в красноречии, Бог повелел мне совершить омовение и в холодной воде. И я омылся в гимнасии около Коресса.[38] Очевидцы же удивлялись этому омовению не меньше, чем моим речам: ведь и то, и другое было от Бога.

[2] Далее следует пропуск в греческом тексте.

[3] Фракия — обширная область между Дунаем и Эгейским и Черным морями.

[4] ...в облике нынешнего консула Сальвия. — По всей видимости, речь идет о Публии Сальвии Юлиане Эмилиане, известном юристе и консуле (148 г. н. э.), который действительно мог находиться в святилище Асклепия в Пергаме в то время, о котором говорит Элий Аристид. Однако в момент написания «Священных речей» он уже не был консулом. Эту ошибку можно объяснить тем, что в 175 г. н. э. должность консула занимал человек с таким же именем (Публий Сальвий Юлиан), и Элий Аристид мог случайно спутать его со своим давним приятелем Сальвием. Тем более что в вопросах хронологии он не был достаточно точным и аккуратным.

[5] «Священные речи». — Имеется в виду настоящее сочинение Элия Аристида. Название «Священные речи» («‛Ιεροὶ λόγοι») в ту эпоху не представляло собой ничего необычного. Подобные названия принято было давать в орфических и пифагорейских кругах сборникам предписаний и божественных откровений.

[6] Телесфор Пергамский — бог здоровья с говорящим именем (τελεσφόρος значит «осуществляющий предначертания»), отождествляемый с Асклепием. Его изображали обычно в виде юноши, одетого в плащ с капюшоном.

[7] Клазомены — город в Ионии (Малая Азия).

[8] Фокея — город в Ионии (Малая Азия).

[9] ...в делах Асклепия... — то есть в науке толкования сновидений.

[10] Дистр — название месяца по македонскому календарю.

[11] ...как мы здесь... — то есть в Мисии.

[12] ... Аполлона, которого в Пергаме называют Кларийским... — Эпоним Аполлона по названию ионийского города Клара в Малой Азии, где находился храм с оракулом этого бога.

[13] Прекраснодетный — прозвище Аполлона, намекающее в данном случае на Асклепия.

[14] ...«это не сон, а прекрасная явь»... — Гомер. Одиссея. XIX. 547. Пер. В. В. Вересаева.

[15] «...дитя Кроноса». — Иногда Телесфора представляли сыном Асклепия, а следовательно, через Аполлона, — правнуком Зевса и потомком Кроноса.

[16] ...я должен... в любой речи, касаться главного. — См.: II. 4.

[17] ...заразная болезнь, охватила... окрестности... — Речь идет об эпидемии чумы 165 г., охватившей все восточные провинции Римской империи, в том числе Азию.

[18] Дух оставался в нем твердым. — Гомер. Илиада. XI. 813. Пер. H. H. Гнедича.

[19] Фидий (490-431 до н. э.) — знаменитый древнегреческий скульптор. При поддержке Перикла руководил строительными работами на Акрополе, в частности сооружением Парфенона. Автор множества скульптур, украшавших этот храм, в том числе знаменитой 12-метровой статуи Афины-девы. Ему же принадлежала и 14-метровая статуя Зевса Олимпийского, созданная для храма Зевса в Олимпии. Обе статуи были выполнены из слоновой кости и золота (так называемая хрисоэлефантинная техника).

[20] Литра — у греков единица измерения объема жидкости, равная приблизительно 28 литрам.

[21] Гиппон — река в Малой Азии.

[22] Пеан — песнь или гимн в честь какого-либо бога, чаще всего — Аполлона.

[23] Элея — город в Малой Азии.

[24] Может ли все рассказать хоть один из людей земнородных? — Гомер. Одиссея. III. 113-114. Пер. В. А. Жуковского.

[25] Ведь ни пяти, ни шести лет для этого не хватит. — Намек на последующие стихи «Одиссеи», где Нестор говорит Телемаху, что ему ни пяти, ни шести лет не хватит, чтобы узнать обо всех бедах, приключившихся с ахейцами под Троей (см.: Там же. 115-117).

[26] ...Одиссею для рассказа перед Алкиноем... — Имеется в виду эпизод, когда Одиссей на пиру у царя феаков Алкиноя рассказывает о своих приключениях (см.: Там же. IX. 2 и сл.).

[27] Геллеспонт — пролив между Азией и Херсонесом Фракийским, соединяющий Мраморное море с Эгейским. Современное название — Дарданеллы.

[28] Гебр — река во Фракии.

[29] ...в Эдессе у водопада. — Имеется в виду один из водопадов Аксия — реки, протекающей в окрестностях македонского города Эдессы и впадающей в Термейский залив.

[30] ...лекарства, составленные из частей животных... — Во времена Элия Аристида такие снадобья использовались наряду с лекарствами из растительных компонентов (см.: I. 58; III. 26, 36).

[31] ...произошло нечто, напомнившее случай из «Одиссеи». — Намек на скитания Одиссея в указанной поэме Гомера.

[32] Кефалления — крупнейший остров Ионического моря, расположенный рядом с островом Итака.

[33] Патры — город в Ахее, на берегу Коринфского залива.

[34] Милет — город в Карий (Малая Азия).

[35] ...чтобы там побывать в храме Бога. — Подразумевается процедура инкубации в храме Асклепия.

[36] ...верх одержало средь них предложенье злосчастное это. — Речь идет о предложении спутников Одиссея, решивших развязать мешок с ветрами Эола (см.: Гомер. Одиссея. X. 46. Пер. В. В. Вересаева).

[37] ...обмазывают себя грязью во славу Бога. — Об обычае пачкать себя грязью в знак покаяния и самоуничижения см. также: Плутарх. О суеверии. 3. 7.

[38] Коресс — гора в Ионии, недалеко от города Эфеса.

Речь третья

1. Я пребывал в Адрианах,[1] так как Бог послал меня туда. В то время меня постоянно беспокоили многочисленные недуги: я не мог ни есть, ни усвоить то, что съел. Все это тотчас вызывало сильную лихорадку, раздирало горло и мешало дыханию. И это воспаление распространялось наверх, к голове. Мои попытки вызвать рвоту были безуспешными, и получалась "капля вместо моря",[2] так как пища застревала внутри и вызывала удушье. В тревоге и отчаянии, я с трудом мог ее извергнуть вместе с кровью, так что весь мой пищевод был растравлен и превратился в одну сплошную рану. Все мое тело было до крайности ослаблено и истощено. 2. Этому способствовало очищение желудка. Никого из друзей и знакомых со мною не было. Все они разъехались кто куда, так что ни один из них не находился тогда у источников.
Еще раньше мне приснился сон, будто я лежу один на дороге, так как лошадь, на которой я сидел, упала, и Бог сказал мне, что так было предопределено, чтобы я остался один. 3. А случился этот сон в Пергаме, незадолго до моего отъезда.
Тогда же, в Адрианах, сильно страдая, я припомнил и еще один сон. Мне приснилось, будто я плыл на плоту один по Египетскому морю[3] и сидел на том краю плота, который был обращен к суше. Я был в тревоге, но передо мною вдруг появился на суше мой воспитатель Зосим с лошадью. И я каким-то образом сошел с плота и радостно взял у него лошадь. Так это было.
4. Еще мне приснилось, будто, проезжая через Александрию,[4] я видел школы, и дети в них читали и пели стихи, приятнейшим образом повторяя:

Многих от смерти он спас неизбежной, к вратам
подошедших
Самым Аида, еще никого не вернувшим обратно.

А это были первые из моих собственных стихов, которые я посвятил Богу. Поэтому я удивился, что они уже дошли до Египта, и очень обрадовался, услышав, как их поют.
5. Таковы были эти мои сны.
И вот наступил день, и, так как у меня была лошадь, я сейчас же ее оседлал и погнал галопом, хотя трудно было поверить, что у меня хватит сил хотя бы выйти из дома. Еще по дороге я почувствовал себя лучше: тяжесть вверху живота пропала, и тогда, как бывает, силы вернулись ко мне, и вновь появилась надежда. А ночью я услышал чей-то голос: "Ты исцелен!", и это когда я очень плохо себя чувствовал.
6. Как я снова прибыл в Пергам и какой именно образ жизни там вел, я говорить не буду, так как для описания всего этого потребуется слишком много времени.
Вторую поездку к источникам я предпринял в разгар лета. Мне заранее было велено, чтобы я, измельчив корицу и обсыпав ею шею, совершил там омовение и тотчас вернулся. Эти двести сорок стадиев я совершил туда и обратно в невероятную жару и перенес жажду легче, чем любой, кто возвращается из бани домой. Затем
Бог снова послал меня туда, велев пить холодную воду. И я выпил все, что у меня было.
7. Об этом сейчас довольно.
Теперь о том, что случилось со мною в Лебеде.[5] Я был послан туда, после того как провел ночь в храме Спасителя. Это повелел мне Бог, хотя я был истощен настолько, что не чувствовал себя хорошо даже дома в постели.
8. В это время в Пергаме жил врач Сатир,[6] знаменитый софист, как уже было сказано. Этот человек подошел ко мне, лежавшему в храме, и ощупал мою грудь и живот. Когда же он услышал, сколько раз мне очищали кровь, то приказал лучше беречь ее и не разрушать свое тело. "А я, - сказал он, - дам тебе очень легкую и простую мазь, чтобы ты помазал ею живот и под ребрами. И увидишь, как она поможет!"
9. Вот что он мне посоветовал. Я же ответил ему, что не властен над своей кровью и не сделаю ни того, ни другого. Но пока Бог велит мне отворять кровь, я буду Ему подчиняться, охотно или неохотно, а лучше сказать, охотно. Однако я не отверг дара Сатира, а взял его и хранил у себя. Хотя это и не было Амалфеиным[7] рогом.
10. И вот когда я, вопреки ожиданиям и еле живой, прибыл в Лебед, мне сперва показалось, что все это пошло мне на пользу. Но я все время нуждался в помощи и с трудом совершал омовения. Тогда я решил помазать мазью Сатира живот и грудь, как он мне посоветовал. Ведь таким образом я не слишком отступал от лечения, веленного Богом.
11. Однако мазь эта не понравилось мне сразу, едва я нанес ее. Она показалась мне слишком холодной. Но я решил терпеть и дать лекарству подействовать: вдруг оно еще поможет? Тут грудь моя сделалась совсем холодной, у меня начался частый и сильный кашель, и стало совсем плохо. Это Бог дал мне знак, что у меня началась чахотка. А на следующий день у меня напряглось все лицо и виски, челюсти сомкнулись. И если моя жизнь когда-нибудь находилась в опасности, то именно тогда.
12. Когда же болезнь немного отпустила, я решил попросить, чтобы помог мне колофонский Бог[8] как сейчас, так и во всей моей болезни. Находился Колофон недалеко от Лебеда. И приближалась священная ночь. Решив так, я послал за Зосимом. И, когда наступила ночь, Зосиму было дано такое вещание обо мне:

Асклепий вылечит тебя и, вознося
Телефа[9] город, что меж всеми знаменит,
Вблизи Каика вод[10] твой исцелит недуг.

13. У меня же в ту самую ночь был такой сон. Мне приснилось, что я в отцовском доме. На стене с образами богов была надпись: "Такие-то и такие-то, спасенные от смерти, принесли благодарственные жертвы всем богам". И действительно видны были следы жертвоприношений.
Для меня это видение стало началом к длинному ряду жертвоприношений, и не только из-за этого сна, но и потому, что такова была воля богов. Да я и сам был к этому готов. И уехал я из Лебеда по Божьему слову, с легким сердцем и с таким улучшением здоровья, о котором стоит упомянуть.
14. А то, что я сказал о чахотке, Бог позднее возвестил и служителю храма Асклепиаку, как сказал мне он сам, прежде ни о чем таком от меня не слышав. Он сказал, что услышал, как Бог говорил, что избавил меня от чахотки и насморка и вылечил мой желудок.
15. В это же самое время удивительные видения явились и Нериту, одному из моих воспитателей. Помнится, ему привиделось, будто Бог, представ ему рядом с Телесфором, сказал, глядя на меня: "Этому человеку следует удалить кости и вставить жилы, так как старые уже истощились". Услышав такое обо мне, Нерит испугался. Но Бог успокоил его и объяснил, что не нужно буквально выламывать кости и вырезать жилы, а что речь идет лишь о перерождении их ко здравию. И Бог дал Нериту лекарство для меня, сказав: "Принимать несоленое масло три раза в день". Так я и сделал, и, когда я его попробовал, мне стало лучше.
16. А вот что произошло со мной в отеческом доме в самый разгар зимы и, одновременно, моей болезни. Я возлежал за завтраком и вдруг почувствовал сильную и страшную головную боль. Мое лицо напряглось, губы сомкнулись, и мне стало очень плохо. Согнувшись от боли, я, как мог, поспешил в спальню и кое-как улегся в постель. Начался сильный жар, и я не мог дышать. Моя мать, кормилица и остальные слуги подняли плач. Зосим растерялся. Я же сделал им знак уйти и приготовился к тому, что должно случиться.
17. После этого, или чуть позже, зашло солнце, и вслед за лихорадкой меня схватила судорога, которую ни описать, ни представить невозможно. Мое тело всячески скручивало. Колени подтягивались кверху и бились об голову. Руки не слушались, и я хватался то за лицо, то за шею. Грудь выпячивалась. Спина прогибалась внутрь, словно парус, наполненный ветром. Ни одна часть моего тела не оставалась в покое, все бились в противоестественных конвульсиях, и я так напрягался от боли, что не мог молчать и только кричал все громче.
18. Эти приступы продолжались до полуночи, но не отпускали меня и позже. Затем они ослабели, но полностью не прекратились. Тогда под меня и на меня положили теплые шерстяные одеяла, устроив мне настоящую потовую баню. Благодаря этому я насилу остался жив. На заре кто-то побежал за врачом, но тот пришел то ли на следующий день, то ли через день.
19. Кажется, в полдень у меня опять случился какой-то приступ. А потом начался черный понос. Когда я приподнялся в постели, то почувствовал страшную слабость. У меня выступил пот, и случился обморок. Тут врач растерялся и распорядился, чтобы мне принесли поесть. Но это не помогло.
20. Наступила ночь. Я провел ее словно в бурном море и заснул только для того, чтобы увидеть сон. В том сне было мне велено пойти в дом моих кормильцев, где я воспитывался, и поклониться там статуе Зевса. Слышались какие-то голоса, и я различил что-то вроде молитвы.
В тот день выпало много снега. Идти было тяжело. Домик же моих кормильцев отстоял от нашего дома больше чем на стадий. Но я сел на лошадь, и поехал, и поклонился статуе. И не успел я вернуться, как все приступы у меня прошли.
21. Бог излечил меня также и от боли в горле и в ушах, и от напряжения в спине. Было это так. Освободив меня от удушья, Он сказал, что есть такая царская мазь, и ее нужно принять из рук женщины. После этих слов перед храмом и статуей Телесфора появился дворцовый прислужник, одетый в белое и подпоясанный. Мимо дверей, где стояла статуя Артемиды, в сопровождении глашатая он вышел на улицу, неся царю остаток мази. Кажется, это было так: этот сон я помню неясно.
22. Я пошел в храм, и когда я обходил статую Телесфора, то вышел ко мне храмовый служитель Асклепиак. Едва он остановился перед статуей, я рассказал ему мое видение и спросил, что это за мазь и где ее взять? Тот по своему обыкновению выслушал, удивился и сказал: "Искать ее не долго, я принесу тебе ее прямо сюда. Лежит она у ног статуи Гигиеи, положила ее туда Тихат,[11] как только открыли храм". Была эта Тиха женщиной из самых знатных. Подойдя к статуе, служитель принес мне мазь. Тут же, стоя, я намазался ею. Мазь эта источала удивительное благоухание и тотчас придала мне силу. Не успел я вымолвить слово, как напряжение в теле ослабло.
23. Лишь потом, расспросив служителя, я узнал, что мазь, которой я натерся, состояла из трех частей - смоковничного сока, нардового масла и еще одного дорогостоящего масла. Кажется, его название происходит от растения. Приготовив лекарство, я употребил его до конца, и у меня все прошло. Ночью же мне явился Телесфор, пляшущий вокруг моей шеи. И на противоположной стене отражалось сияние, как от солнца.
24. В это же время, то ли когда вечером я уже очищал желудок, то ли до того, мне было дано такое повеление: съесть натощак орехов, изюма, фиников и еще немного хлеба. И с тех пор как я начал пользоваться мазью, я это ел.
25. Бог дал мне средство и от желудка, и от живота, и от всего, что вокруг них. Мазь эту следовало намазывать сверху. И добавил еще одно указание. Мне приснилось, будто врач Асклепиак, войдя и осмотрев меня, намазал меня средством, название которого происходит от ясенца,[12] и предписал делать так в течение тридцати дней. И я делал так. А на тридцатую ночь мне приснилось, что Асклепиак пришел снова и снял с меня мазь.
26. Потом Бог добавил мне еще какое-то средство, составленное из четырех: я помню из них два - смолу, используемую для обработки винных амфор, и жир, извлеченный из овечьей шерсти. Остальные же два я припомню, если снова увижу этот сон. 27. Вот все, что я помню о названии этого лекарства. Я основательно поел только во второй половине дня, так как Бог повелел, чтобы я принимал это лекарство после обеда. Так я делал пять дней подряд, хоть и знал, что врачи советуют противоположное: если предстоит выпить лекарство, то обедать не следует, и я сам раньше так делал.
28. Потом Он снова приказал мне съесть это лекарство с хлебом. И я съел его перед священным треножником, положив тем самым начало своему выздоровлению.
29. Другим же лекарством была, кажется, какая-то Филонова микстура. До этого я не мог ее даже нюхать, но Бог дал мне знак выпить ее в нужное время - и я не только без труда ее выпил, но, выпив, тотчас почувствовал себя легко и приятно.
30. И множество можно перечислить таких лекарств, одни из которых Бог измысливал сам, а другие назначал мне для лечения из числа общедоступных и общеизвестных, каждый раз по-разному.
Когда у меня был долгий насморк, воспалилось нёбо, распух язычок и напряглись все жилы, то приснилось мне, будто я читаю какую-то важную книгу. Подробно о ней, повторяю, рассказать ничего не могу: как воскресить это в памяти через столько лет, особенно если потеряны записи?
31. Но в конце этой книги были такие слова, обращенные к атлету: "Все это Бог обдумал и, глядя на поток, несущийся с высоты, повелел ему пить воду, а вина не пить, если хочет он одержать победу. Так и ты, по его примеру, можешь стяжать венок или с кем-то его разделить". Здесь речь заканчивалась, и следовала подпись: "Любитель венков" или "Почитатель венков".
32. Сколько времени я пил воду, сказать не могу. И это было легко и просто, хотя прежде питье воды всегда вызывало у меня отвращение и тошноту. Когда же я это выполнил, Бог избавил меня от воды и назначил меру вина, молвив: "Царская котила!" Понятно, что Он имел в виду полкотилы.[13] Я стал пить вино, и мне было этого достаточно, хотя раньше мало было и вдвое большей дозы. Иногда я даже не допивал вина, так как берег его из страха, что не хватит. А на следующий день я не допивал его, а начинал счет сначала. Когда же Бог испытал меня в этом, то позволил мне пить уже в изобилии, пошутив, что глупы те, кто имеют вдоволь и не пользуются вволю.
33. Книга же эта, кажется, была трактатом Антисфена "Об употреблении <вина>":[14] она была о вине, и в ней были знаки Диониса. Но я до такой степени находился под влиянием привычки, что, даже после того как Бог разрешил, я как-то мало превышал дозу, когда пил. Тогда я был, словно квестор.[15]
34. И было время, когда я воздерживался от употребления в пищу живности, кроме петуха, и всяческих овощей, за исключением дикорастущих и салатного латука, а также от всяческих лакомств. Однажды Бог повелел мне употреблять в пищу и вовсе только что-то одно, и я ел петуха, хотя даже это Он позволил мне неохотно. Одни из этих диет я терпел наряду с постом, кровопусканиями и клизмами, другие же - от случая к случаю.
35. От всякой рыбы я воздерживался в течение шести лет. А от свинины - не знаю сколько. Когда же Бог мне позволил, я снова начал употреблять в пищу и то, и другое. Одни кушанья я поочередно отвергал, другие употреблял - в зависимости от каждого случая. Но раз и навсегда Бог запретил мне употреблять в пищу рыбный соус, так как для головы он был бесполезен, а для зубов очень вреден.
36. От зубов Бог также дал мне лекарства. Сначала нужно было сжечь зуб льва, измельчить его и принять этот порошок; а затем прополоскать рот растительным соком - таково было это средство. Потом был перец, который Бог прибавил для тепла, а в довершение всего - индийский колос,[16] тоже в виде порошка. Таковы были недавние мои сновидения.
37. От употребления же говядины я был удержан вот каким образом. Мне приснилось, будто Зосим получил прорицание, что будет жив до тех пор, пока будет жива корова, пасущаяся на лугу. Я же сказал ему: "Знаешь, что значит это предсказание? Оно велит тебе воздерживаться от говядины". Потом говорили, что Зосим, помимо простуды, от которой он умер, навредил себе, прикоснувшись к жертвенному мясу коровы. Поэтому я и сам соблюдал должную аккуратность и осторожность, чтобы незаметно не коснуться мяса даже кончиком пальца.
38. Некоторое время спустя, в правление Альба,[17] в Азии произошли сильные и частые землетрясения. Митилена[18] была почти полностью стерта с лица земли. Во многих других городах произошли огромные разрушения. Деревни были уничтожены до основания. Жители же Эфеса и Смирны в ужасе бежали одной толпой. Постоянные землетрясения и страхи были поразительны. Тогда отправили послов в Клар,[19] где был получен оракул, вызвавший множество споров. Люди с масличными ветвями в руках[20] обходили алтари, рыночные площади и ближайшие города, и никто не смел остаться дома. Наконец все устали умолять о помощи.
39. Когда произошли эти события, Бог приказал мне, находившемуся тогда в Смирне, а точнее в предместье города, всенародно принести в жертву Зевсу Спасителю корову. Когда я возвращался из Смирны в сомнении и страхе от этого пророчества, то порой казалось мне, что не должен я приносить в жертву корову и пробовать ее мясо. Но более ясное сновидение ободрило меня, и я принес жертву. Было оно таким. Мне приснилось, будто я, стоя на рыночной площади у самого алтаря Зевса, просил бога дать мне знак, будет ли лучше, если я принесу ему жертву. И тогда яркая звезда промелькнула над площадью, подтверждая жертвоприношение. Ободренный этим, я и принес жертву.
40. Что случилось потом - кто хочет, пусть в это верит, а кто не хочет - дело его. Но с того дня все землетрясения прекратились и больше уже никого не беспокоили благодаря провидению и могуществу богов и моему невольному содействию.
41. Не менее, если не более удивительным было то, что за шесть или семь дней до начала землетрясений Бог повелел мне отправиться к старому алтарю перед храмом Зевса Олимпийского и принести там жертвы, воздвигнув жертвенники на вершине холма Атиса.[21]
42. И едва они были воздвигнуты, как по всем другим местам прошло такое землетрясение, что от постоялых дворов остались только мелкие развалины; однако оно не коснулось ни вершины Атиса, ни нашего Ланейского поместья, которое к югу от Атиса, ни дальних мест - мы лишь едва его ощутили.
43. И я до того расхрабрился, что в самый разгар землетрясений, по велению моих снов возвращаясь с Горячих Источников в город и видя людей, взволнованных и молящих о помощи, я решил им сказать, что не нужно ничего бояться, ничего ужасного не случится, так как иначе я бы не был послан в город. Но чтобы не выглядеть демагогом, я остановился, призвал всех в свидетели, что я нахожусь в безопасности, и только тогда сказал им эти слова.
44. О землетрясениях и о том, как я принес в жертву богам корову, я уже рассказал.
А однажды, когда был я в Пергамском святилище, то Бог подал мне знак, и стали мы искать гусиное яйцо, а его не было ни на одном рынке. Но был на Акрополе человек по имени Милат; и вот по воле судьбы и по указанию прохожих пришли искавшие к этому Милату. И Милат сказал им, что есть у него яйцо, но он бережет его для лечения, ибо так повелел ему Бог. "Так и мы здесь по той же причине", - ответили искавшие. И тогда он, поклонившись, отдал им яйцо. Как я его употребил, когда раздобыл, я за давностью лет уже не помню.
45. Похожее повеление еще в начале моей болезни я получил от Исиды насчет самих гусей. Я находился на Горячих Источниках, и богиня приказала мне принести ей в жертву двух гусей. Я пошел в город, выслав вперед слуг, и велел им купить гусей и ждать меня около храма Исиды. Так вот, в тот день других гусей, кроме двух, не было. Когда же слуги подошли, чтобы их купить, хозяин сказал, что не может их продать, так как Исида велела ему сохранить их для Аристида: он придет и принесет их в жертву. Когда же торговец обо всем узнал, то был поражен и с поклоном отдал гусей. Я узнал об этом лишь во время самого жертвоприношения.
46. Являлось мне и сияние от Исиды, и множество других знаков к моему спасению. В одну и ту же ночь мне даже явились Серапис и сам Асклепий, и были они дивного роста и красоты и каким-то образом походили друг на друга.
47. Когда же с Зосимом случилось несчастье[22] - а как Бог это предсказал и как меня утешил, я опускаю, - так вот, когда это случилось, я был сражен горем. И тогда мне приснилось, будто Серапис, держа в руке скальпель (так изображают его статую), побрил мне щеки и подбородок,[23] словно бы удалив и счистив грязь и вернув ему прежний вид. Потом мне было видение от подземных богов о том, что, если я так горько оплакиваю умерших, вскоре мне станет легче.
48. Гораздо страшнее были видения, явившиеся мне позже. Были в них лестницы между надземным и подземным царствами, и власть Бога простиралась над обоими царствами. Были у меня и другие видения, вызывавшие великий страх, в которых я с радостью увидел знаки от Асклепия. Но, по-видимому, их нельзя открыть непосвященным. Главным же проявлением могущества Бога в них было то, что Серапис без повозок и подручных мог переносить людей куда угодно. Таковы были эти таинства. Я проснулся, но понять их было нелегко. Потом мне стало ясно, что нужно принести жертвы Зевсу, согласно предсказанию, но совершить это по обряду жертвоприношения Серапису, потому что обряд этот у них общий. Я имею в виду, что даже в священные дни, в которые александрийцы чтут своего бога,[24] Зевс являл мне многие и частые знамения. И это бывало как в каждый священный день, так и накануне.
49. Если же рассказывать о еще более страшном, так это о том, как я принес жертвы Исиде и Серапису в храме Исиды. Дело было в Смирне. Когда я выходил из храма, ко мне подбежали два священных гуся и пошли передо мной по той самой дороге, по которой собирался идти я, так что ят это сразу заметил. Сообразив в чем дело, я сказал друзьям и спутникам: "Смотрите-ка, и они сопровождают меня как друзья". И в то же время я начал рассуждать о величии и могуществе Бога, сколь оно огромно и в откровениях, и в знамениях, и что во время молитв я часто слышал Его ответы. "И теперь, - сказал я, - Он послал нам провожатых на этой дороге".
50. Так беседовали мы, поглядывая, что же будут делать гуси. И когда отошли мы от храма, не знаю как далеко, то я сказал в шутку, указывая на гусей: "Эй, вы! Довольно вы нам послужили, ступайте!" И не успел я это сказать, как они повернулись и ушли.

[2] «Капля вместо моря» — древнегреческая пословица.

[3] Египетское море — древнее название части Средиземного моря, омывающей берега Египта.

[4] Александрия — крупнейший город в Египте, некогда основанный Александром Македонским, славившийся своим богатством и великолепием, а также являвшийся культурным и литературным центром эллинистического мира. В Александрии находилась знаменитая александрийская библиотека, созданная первыми Птолемеями.

[5]  Лебед — город в Лидии (Малая Азия).

[6] Врач Сатир — учитель знаменитого римского врача Галена, преподававший в Пергаме анатомию и фармакологию.

[7] Амалфеин рог. — Согласно преданию, когда коза Амалфея, молоком которой нимфы вскормили Зевса на Крите, сломала себе рог, Зевс подарил его нимфам, пообещав, что из этого рога будет появляться все, что они ни пожелают. Так родилось выражение «рог изобилия».

[8] Колофонский Бог — Асклепий, храм которого находился в Колофоне, городе в Ионии (Малая Азия).

[9] Телеф — сын Геракла и супруг Лаодики, дочери троянского царя Приама, мифический царь Мисии.

[10] Каик — река в Мисии (Малая Азия).

[11] Тиха. — По-гречески женское имя Тиха (Τύχη) значит «случай», «судьба». В греческой мифологии это также богиня судьбы.

[12] Ясенец (Origanum dictamnus) — растение умеренных и субтропических районов Евразии. Содержит в большом количестве эфирные масла, выделяющиеся в период созревания семян. Если в жаркий, солнечный день к ясенцу поднести зажженную спичку, вспыхнет пламя. Ясенец может также вызывать ожоги на коже при неосторожном обращении.

[13] Полкотилы — половина котилы, греческой меры объема, составляющей 0,274 литра.

[14] ...трактатом Антисфена «Об употреблении <вина>»... — Антисфен (ок. 444-366 до н. э.) — афинский философ, ученик Горгия и Сократа, основатель кинической школы философии. Имеется в виду его сочинение «Об употреблении вина, или О пьянстве» (другое название — «О циклопе»). Это сочинение упоминает Диоген Лаэртский в «Жизнеописаниях философов» (см.: VI. 18).

[15] ...я был, словно квестор. — Во времена Римской империи квестор — высший финансовый чиновник, казначей. Здесь Элий Аристид обыгрывает ситуацию, в которой он тоже оказался распорядителем, но не казны, а вина.

[16] Индийский колос — то есть индийская пшеница.

[17] Альб — Антоний Альб, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 149-150 гг. н. э.

[18] Митилена — самый большой город на острове Лесбос.

[19] Клар — город в Малой Азии. В нем находился храм с оракулом Аполлона.

[20] ...с масличными ветвями в руках... — Согласно древнему греческому обычаю, масличную ветвь, обвитую белой шерстью, держали в руках или клали на алтарь бога в знак мольбы о защите и помощи.

[21] Атис — Происхождение этого топонима не ясно, однако, вероятно, он восходит к имени полулегендарного царя Атаса (’Άτυς), основателя династии лидийских царей. В мифологической традиции легенда о царе Атасе перекликается с фригийским мифом о боге плодородия Атасе (’Άττις), культ которого вместе с культом Кибелы получил широкое распространение в разных провинциях Римской империи начиная с эпохи позднего эллинизма. По одной из версий мифа (лидийской), Атис — юноша, погибший на охоте в результате несчастного случая, что делает очевидным сходство этого мифа с широко известным мифом об Адонисе, вероятно, послужившим для него своего рода основой. С другой стороны, фригийский миф, а точнее, использованный в нем мотив смерти на охоте, по-видимому, оказал влияние на создание легенды о другом Атасе (’Άτυς), сыне Креза, который, согласно античным свидетельствам, погиб, охотясь на вепря в Мисии, на горе Олимп (рядом с поместьем Аристида). Таким образом, название холма, о котором упоминает Аристид, может быть связано также с именем этого Атиса.

[22] Когда же с Зосимом случилось несчастье... — Элий Аристид упоминает об этом выше (см.: I. 69-76; Ш. 37).

[23] ...побрил мне щеки и подбородок... — В этом месте греческий текст малопонятен и, возможно, содержит ошибку (περιτέμνειν μου τὰ κύκλω του̃ προσύπου υ̉π’ αυ̉τό πως τὸ ο̉ρίζηλον), так как слово ο̉ρίζηλον, имеющееся в рукописях, не засвидетельствовано ни одним древнегреческим словарем. Английский переводчик Ч. Бэр предложил в этом случае читать τράχηλον (шея) вместо ο̉ρίζηλον.

[24] ...в священные дни, в которые александрийцы чтут своего бога... — Имеется в виду праздник в честь Сераписа.

Речь четвертая

1. На десятый год болезни услышал я во сне голос: "Я, десятый год болея той же самой болезнью, по воле Асклепия отправился в те места, где эта болезнь началась, и освободился от нее". Это было сказано и, мне показалось, написано. Я стоял около храма Зевса Олимпийского. Время было вскоре после зимнего солнцестояния, и воздух был теплым. Получив такое вещание, я, конечно, обрадовался и нестерпимо захотел ехать.
2. А находился Эзеп[1] и близ него Горячие Источники в двух днях пути от этого места около храма. Это там здоровье мое впервые стало ухудшаться, так как зимой я простудился, после многих купаний попав еще под сильный дождь. В тот же вечер я уехал в свое поместье, находившееся неподалеку. Принимая во внимание эти обстоятельства и то, из-за чего я вернулся, я сделал даже больше, чем от меня требовалось: через несколько дней после этого произошел тяжелый для меня отъезд в Италию.
Вот что случилось в начале десятого года моей болезни. И после этого я отправился в путь с радостью, как на праздник; погода стояла удивительная, и дорога манила.
3. Есть в Мисии местечко Пеманен и в нем - храм Асклепия, священный и знаменитый. Мы проехали до него около ста шестидесяти стадиев, из них примерно шестьдесят - ночью, так как выехали мы на закате. Возле этого места мы наткнулись на грязь, которую оставили прошедшие дожди, и с трудом через нее перебрались.
4. Ехали мы при свете факелов. И тут я почувствовал себя как бы посвященным. Сидя в повозке, сочинил я много песен в честь самого Спасителя, а также в честь Эзепа,[2] и нимф, и Артемиды Термеи,[3] которая властвует над Горячими Источниками, чтобы эти боги избавили меня от всех болезней и вернули в прежнее состояние.
5. Когда же прибыли мы в Пеманен, то Бог стал мне давать вещания и этим удерживал там несколько дней, очищая верхнюю часть моего кишечника. А одному крестьянину, который знал обо мне только понаслышке, привиделся сон, что кто-то ему сказал, будто Аристид изрыгнул голову змеи. Увидев такое, он рассказал об этом кому-то из моих слуг, а тот - мне. Так это было.
6. Когда же Бог послал меня к Эзепу, то от омовений в нем велел воздержаться, а об остальном образе жизни давал ежедневные советы. Были здесь и очистительные возлияния в реке, и очищения желудка через рвоту дома. И по прошествии трех или четырех дней был мне во сне голос, что вот и конец, пора домой.
7. Так вот, все это было столь божественным и необычным, что не только походило на таинство, но казалось чудом, от которого я давно отвык. Я веселился, радовался, чувствовал легкость в душе и теле и словно бы не верил, что доживу до того дня, когда освобожусь наконец от стольких страданий. И вместе с тем я боялся, как бы один из моих обычных недугов не возобновился и не разрушил все надежды. Так я рассуждал, возвращаясь назад с радостью и с тревогой.
8. Но милостью богов здоровью моему и образу жизни с тех пор наступила явная перемена. Я стал лучше переносить непогоду и мог путешествовать не хуже самого здорового человека. Окутывающие меня покрывала были сброшены, а необъяснимые насморки и воспаления жил прошли, и питание стало как-то налаживаться. Я даже участвовал в славных ораторских состязаниях - как у себя дома, так и при народе, даже и в других городах, которые я посетил под руководством Бога, сопутствуемый доброй молвой и судьбой.
9. А потом случилась та эпидемия, от которой меня явно защитил Спаситель и владычица Афина. И еще шесть месяцев я чувствовал себя прекрасно. Затем в теле моем началось сильное обезвоживание и другие недуги; но обо всем этом Бог давал и, надо сказать, до сих пор дает мне указания ежедневными предписаниями и прорицаниями.
10. И вот, когда я вернулся с Эзепа, об этом тотчас после моего приезда пошли добрые вести среди детей и взрослых. И дети, играя, кричали: "Слава Повелителю!",[4] а моя кормилица тут же поднялась, и пошла мне навстречу, и исцелилась, и выглядела совсем здоровой.
11. Затем, вместо того, чтобы быть погребенным, Бог повелел мне для безопасности посыпаться белой землей, как делают в палестре,[5] - тем самым пророчество как бы исполнится. А еще, чтобы я совершил омовение в холодной воде, то есть в снегу, так как все вокруг было покрыто снегом - и земля, и деревья, и источники. Разумеется, я с радостью Ему повиновался и в этом.
12. Все это произошло во время моего путешествия к Эзепу и обратно. Правителем Азии был тогда Север,[6] человек, хорошо мне знакомый, родом из Верхней Фригии.[7] В его правление Бог совершил важные для меня и удивительные дела. Пожалуй, я расскажу о них по порядку.
13. Как я уже говорил, сначала я хотел сразу рассказать об этих благодеяниях. Но потом я решил вернуться к более ранним годам и рассказать, насколько возможно, об остальных почестях, которых меня удостоил Бог: сначала в красноречии, а затем в делах государственных. А когда дело дойдет до последних лет, то предыдущий рассказ будет закончен, и останется добавить к нему остальное.
14. В первый год болезни я забросил свои занятия красноречием, так как было мне тяжело, и я очень страдал. Но когда по велению Бога был я в Пергамском святилище, то призвал Он меня не оставлять красноречия.
15. О чем было первое сновидение и как каждое было связано с остальными, за давностью лет уже трудно сказать. Однако уже в самых первых я услышал такое воззвание: "Ты достоин бесед с Сократом, Демосфеном и Фукидидом![8]" И явился кто-то из знаменитых в прошлом ораторов, чтобы еще больше побудить меня к речам. А для начала Бог велел, чтобы я посвятил Ему эти речи, устроив в портике храма перед театром импровизированное ораторское выступление без подготовки.
16. Было это так. В городе справлялся какой-то пышный праздник, кажется, охота на быков или что-то подобное. Поэтому все из храма побежали туда, и город был только этим и занят. В храме же осталось два самых ревностных почитателя Бога - я и Никаей, человек, состоявший на римской службе и носивший имя Седат, а прежде - Феофил. Так вот, были мы в храме Гигиеи, где находится статуя Телесфора, и, как обычно, расспрашивали друг друга, не послал ли Бог какое-нибудь новое наставление. Ведь некоторые из наших болезней были почти одинаковыми.
17. И тут я сказал, что не знаю, как мне быть. Ведь я получил наставление упражняться в красноречии, а для меня, еле дышащего, это все равно что летать по воздуху. Я рассказал ему про портик храма и свой сон. И он, выслушав, спросил: "Как же ты поступишь?" - "А как иначе? - ответил я. - Сделаю, что смогу. Накину плащ, встану вот так, назначу сам себе тему и начну с чего-нибудь незначительного. Потом закончу и так исполню свой долг". - "Нет, - сказал он, - не так. Но раз я твой слушатель, соревнуйся со всем усердием! А уж Бог позаботится, чтобы сил тебе хватило. Ведь откуда ты знаешь, не означает ли этот сон нечто большее?" И он рассказал мне об одном чудесном деянии Бога, когда Бог повелел одному больному вот так же состязаться в красноречии, и когда тот во время состязания вспотел, то полностью избавился от болезни. И я решил, что мне следует поступить так же.
18. А пока мы разговаривали и советовались, к нам присоединился третий - Библ, давний почитатель Бога и человек, не чуждый красноречию. Он и предложил тему. И тема была такая (я помню ее, так как она была первой из моих тем): "Пока Александр находится в Индии,[9] - сказал Библ, - Демосфен советует приступить к действиям". Я сразу понял, что это Демосфен вновь обращается к гражданам, и речь идет о гегемонии.[10] Выдержав короткую паузу, я приступил к декламации. И почувствовал я такую силу, словно это Бог подготовил меня к выступлению. И мне показалось, будто весь этот год я не молчал, а упражнялся в речах.
19. Так я возобновил занятия красноречием. Впрочем, об этом было и множество других снов, а особенно меня ободрило вот какое сновидение. Был среди философов Росандр, человек усердный в служении нашему Богу. Мне приснилось, будто, вернувшись от знаменитого философа, только что закончившего лекцию, он встал перед моим ложем, словно вдохновленный Богом и чем-то озабоченный. Он сказал, насколько мои речи стали совершеннее и что они напомнили ему Платона и Демосфена. И, вспомнив каждого из них, он добавил в заключение: "Ты превзошел у нас почетом Демосфена, так что даже философы не могут тебя презирать".[11] Слова эти возбудили мое честолюбие и заставили почувствовать, что все, чего я добился в риторике, меньше того, чего я должен был добиться. И Бог подтвердил это наяву.
20. После той ночи, едва наступило утро, я тотчас приступил к занятиям. Это было, напоминаю, в самом начале моей болезни. И те, кто были при этом, еще ничего не зная о сновидении, и впервые услышали тогда мои речи, очень высоко их оценили и были сильно взволнованы.
21. А о Росандре некоторое время спустя мне приснился такой сон. Мне привиделось, что во время моего очередного пребывания в святилище Зевса Олимпийского то ли я сам подумал, то ли кто-то мне подсказал, что имя Росандр[12] может значить "бог". Доказал он это каким-то чертежом, как делают геометры, начертив на земле рядом два имени, Росандр и Феодот, причем вместо "Феодот" было написано "Феодотес".[13] Так что было ясно: имя врача Феодота на самом деле значит "бог", а следовательно, и Росандр может значить "бог", так как имена Росандр и Феодот равны. Так он раскрыл значение имени Росандр.
22. Случалось, что, выбрав тему и приготовившись к ораторскому состязанию, я испытывал трудности из-за прерывающегося дыхания и еле приходил в себя. Но, начав и продвигаясь вперед, я чувствовал облегчение и уже мог дышать. И по мере того как речь продолжалась все дальше, я наполнялся силой и легкостью, и слова лились у меня таким потоком, что слушатели едва за мной поспевали. Мне кажется, это было представление скорее для глаз, чем для ушей.
23. У других людей насчет меня тоже бывали сны, касавшиеся красноречия. Во-первых, критянин Еварест, изучавший философию, мой товарищ по пребыванию в Египте: он, приехав из Египта за рассказами о Боге, сказал мне, что Бог повелел ему побудить меня к красноречию, так как это подходит мне больше, чем все остальное. Во-вторых, родосцу Гермократу, лирическому поэту, приснился сон, как мне рассказал сам Гермократ, из-за того, что я пропустил, кажется, всего лишь день или два занятий: "Потом Аристид рассердится и, чтобы не выступать с речами, скажет, что у него болит желудок".
24. Это воздействие происходило постоянно и отовсюду, всемерно пробуждая и укрепляя во мне силу. Сам Бог указывал мне, кого изучать из древних поэтов и прочих писателей, и даже в какое время изучать некоторых из них. И с Божьей помощью все они с тех пор стали мне друзьями.
25. Но самым важным и ценным для моих упражнений были сами сновидения в их последовательности и связности. Ибо я услышал в них много речей, побеждавших чистотой языка мои собственные образцы.[14] Многое я и сам произносил во сне лучше, чем обычно, и на такие темы, о которых раньше и не думал. Те из них, которые я запомнил, я включил в список моих сновидений: например, речь "О пользе бега",[15] когда Бог приказал мне бегать, и множество других. Встречаются в моих записях и похвалы Афине, Дионису и другим богам - в том порядке, в каком они сочинялись.
26. Также мне являлись многие темы для речей, и было показано, как их разрабатывать. И это не считая изречений, точностью своей западавших в память. Был здесь и какой-то совсем незримый способ подготовки, ведущий к успеху: ведь я должен был проснуться уже вдохновленным и подготовленным за ночь к выступлению, как атлет, тренирующийся на заре. Однажды мне даже было велено сложить речь из чистых мыслей, как слагают из слов. И мне стало ясно, что это Бог ведет меня к многоумию. Я и сам понимаю, и знатоки признают, что и прежде мои речи были неплохи, а теперь с каждым днем делались все лучше.
27. Сам Парадал, этот лучший знаток красноречия среди эллинов нашего времени (я не побоюсь этого сказать), и тот позволил себе заметить, что моя болезнь, по его мнению, обернулась для меня божественной удачей, так как только с Богом я достиг такого успеха. А еще что говорил в похвалу моим речам и он, и другие достойнейшие и известнейшие в то время старцы, об этом упоминать здесь не стоит, и я не буду.
28. Но хочу я рассказать сон. Привиделось мне, будто я находился в поместье, где вырос. Был там и Руфин,[16] поставленный следить за великими пожертвованиями и за многоукрашенным храмом.[17] Больше всех он обрадовался мне и сказал во всеуслышание: "Если есть у нас всепобеждающий наставник, то где он сейчас?" Он имел в виду предводителя нашего хора. И я, уразумев это, сказал Бассу: "Видишь, что Бог говорит обо мне устами Руфина?"
29. Также Бог велел мне сочинять речи заранее, чтобы состязаться не только без подготовки, но и зная их наизусть. Это мне давалось с трудом. А что случилось потом, этого я не мог представить и не мог поверить, будто Он этого желает <...>.[18] Таковы, быть может, были тогда Его замыслы. Но и то казалось, что Он думал о много большем, чем о моем спасении, и поэтому спасал меня с силой, большей, чем для этого требовалось.
30. Так, однажды у меня заболели зубы, и я не мог даже раскрыть рот, и было мне очень плохо. Бог же повелел, чтобы я собрал друзей и прочел им одну из моих речей. У меня в руках была третья из посвященных Ему речей,[19] я дочитал ее до конца, и, прежде чем я кончил, боль утихла.
31. Так же Бог привел меня и к лирической поэзии. Началось это в Риме с Аполлона. Мне явилось сновидение, возвещавшее, что нужно сочинить гимн богу, и вместе с ним - начальная строка. Звучала она примерно так:

Воспою Пеана,[20] владыку лиры...

Я не знал, что мне делать: никогда я этим не занимался, и мне казалось, что я к этому совсем не способен. Однако я взялся за дело и вслед начальной строчке, словно бы восходя по лестнице, сочинил песню из двух строф, прибавив к ним, помнится, даже третью, которую грамматики называют эподом. И едва песня была закончена, как мне возвестили о празднике в честь Аполлона - об Аполлониях, когда римляне устраивают в честь бога конные скачки.
32. Так это произошло. И когда с наступлением зимы мы возвращались из Греции, то по воле какого-то бога спаслись сначала на Делосе, а затем в Милете: а это два священных места Аполлона. Возблагодарим же за это Аполлона Делосского, нашего Спасителя, раз уж мы пришли к нему в этой речи.
33. Ведь когда я сошел на Делосе, рассердившись на сумасшедшего кормчего, который плыл против ветра так, словно он пахал море, то я тотчас поклялся, что поплыву дальше не менее чем через два дня. "Если хочет, - сказал я, - пусть плывет сам".
34. В гавани Делоса, принеся жертвы богу и пробыв в храме сколько мог, я вошел в свою комнату и, предупредив слуг, чтобы они прогоняли всякого, кто придет с корабля, лег отдыхать. Около полуночи "вином охмеленные"[21] пришли матросы и, встав у дверей, начали стучать. Они велели мне выходить и отплывать с ними, так как время для этого самое подходящее. Когда же мои слуги ответили им, что это чепуха и что я нипочем не сдвинусь с места, то матросы ушли в гневе, как будто им помешали в важном деле.
35. Перед первыми петухами поднялась небывалая буря. На море обрушивались дикие порывы ветра. Все кругом затопляла вода. Одни суденышки в гавани выбрасывало на берег, а другие бросало друг на друга и разбивало. Грузовое же судно, на котором приплыли мы, оборвало канаты и качалось вверх и вниз, и его с трудом спасли матросы, громко кричавшие от страха. Начался сильный ливень. На острове была паника, словно на корабле.
36. А утром ко мне спешно пришли друзья, которых я взял с собой, зафрахтовав корабль на свои деньги, и называли меня "Благодетелем" и "Спасителем", и радовались Божьему провидению. Пришли и матросы, благодаря меня и дивясь, от каких грозивших бед я их избавил. Так что за мой гимн была мне столь же великая польза и награда, как Симониду[22] от Диоскуров,[23] когда он один спасся благодаря гимну, сочиненному в их честь.[24] А тут спасся не только я, но и мои друзья.
37. Пусть же каждый думает об этом, что хочет. Что все это от моего пеана и что в благодарность за него я был спасен; или что это Бог, провидя грядущее, дал мне знамение, что в море меня ждут опасности и избавление от них и что от телесных мук исцелит меня Аполлон и первородный сын его, которому дано прекращать все людские страдания.[25]
38. Так идет рассказ вслед рассказу. Я опять скажу, как Спаситель Асклепий повелел мне сверх всего проводить время за стихами и песнями, собрав мальчиков на воспитание и для игр. Можно без конца говорить о том, сколько радости и сил получили мы от этого совета. Мальчики пели мои песни. И когда у меня случалось удушье, или горло вдруг сжималось, или подымалась боль в желудке, или подступал иной какой-нибудь недуг, то всякий раз мой врач Феодот, памятуя о моих сновидениях, приказывал мальчикам петь песни. И от этого их пения наступало у меня тихое облегчение, а то и вовсе проходила боль.
39. Вот сколько было пользы от этого, а еще того больше - славы. Ибо стихи мои были угодны Богу: Он велел мне сочинять гимны не только в свою честь, но указывал мне знаками и на других богов, таких как Пан,[26] Геката,[27] Ахелой[28] и прочие. Явился мне сон и от Афины, и в нем - гимн в честь богини, начинавшийся так:

Юноши, грядите в Пергам!

И другой сон, от Диониса, где был такой припев:

Радуйся, о повелитель, увенчанный плющом Дионис![29]

Когда он звучал во сне, то дивное эхо отдавалось в моих ушах, и мне нужно было, преклонив правое колено, вознести молитву и призвать бога-Освободителя.[30] И об этом сказано в моих песнях.
40. И другой был мне сон от самого Зевса - раньше или позже других, я не помню. И еще был сон от Диониса, велевший величать бога "кудреволосым". И Гермес явился мне в шлеме, дивный красотой и безмерный быстротой. И, воспев его и радуясь, что легко дались мне нужные слова, я проснулся.
41. Снилось мне и то, что будто бы я неправедно забыл о богах, почитаемых в Смирне, и, кажется, мой воспитатель сказал, что мне следует услужить гимном и в честь них. Но большинство моих гимнов я сочинил, вдохновленный снами, в честь Аполлона и Асклепия, и многие из них - сразу на память, когда ехал в повозке или шел пешком.
42. А одному из моих попутчиков, македонцу, приснился сон обо мне. Рассказал мне об этом Феодот, так как сам македонец не был со мной близко знаком. Ему снилось, что пел он мой пеан, и было в нем такое обращение:

Иэ, пеан, Геракл-Асклепий!

Так что я сочинил один пеан для обоих богов.
43. Десять раз устраивал я для народа хоровые выступления, одни - детские, другие - мужские. И случилось вот что. Когда я готовил первое такое выступление, то в храме оказался Руфин, о котором я уже говорил. Увидав его, я сказал: "Ты пришел кстати, если есть у тебя время. Я готовлю хоровое выступление во славу Бога, и ты, конечно, послушаешь его ради меня". А он в ответ: "Тебе и приглашать меня не надо, так как Бог меня сам пригласил. Посмотри, который теперь час! Ведь я никогда прежде в это время не являлся, а приходил намного позже. А теперь я по счастливому случаю зван сюда как раз ради этого, и мы будем стоять рядом с тобой". Это он сказал про себя и про Седата, который был тогда там вместе с нами.
44. Это было перед первым нашим хоровым выступлением. А перед последним, десятым выступлением я упустил из виду какую-то одну песню, так как она была сочинена без подготовки, легко и как бы сама собой. Но пришел сон, напомнивший об этой песне. И мы ее исполнили.
45. Когда эти выступления закончились, мне приснилось, что я должен пожертвовать серебряный треножник - в знак благодарности Богу и в память о хоровых выступлениях, которые я устроил. И у меня уже было готово следующее двустишие:

Сам и творец, и наградам судья, и хоров предводитель
Это, о Царь, тебе дал в память устройства хоров.

После этих строк были еще две, в одной из которых содержалось мое имя, а в другой - что это произошло по велению Бога. Но Бог был сильнее меня. То ли в тот самый день, когда нужно было осуществить приношение, то ли незадолго перед этим, на рассвете или до рассвета мне явилась божественная надпись с такими словами:

Эллинам небезызвестный, принес Аристид меня Богу,
Правящий конный бег к вечности мчащихся слов.

Мне приснилось, будто я это написал и собирался посвятить Зевсу. Поэтому я обрадовался во сне, а едва проснувшись, крепко ухватился за эту надпись, заучивая и повторяя ее, чтобы она не ускользнула незаметно из памяти. Так я ее запомнил.
46. После этого я, жрец и служители храма, посовещавшись, решили сделать приношение в храм Зевса-Асклепия, ибо не было места более подходящего, чем это. Так пророчество, посланное мне во сне, осуществилось. Треножник стоял под правой рукой Бога, а на нем было три золотых изображения, по одному на каждой ножке: Асклепия, Гигиеи и Телесфора. На нем была сделана надпись, и приписано, что она взята из сна. Зевсу Олимпийскому я тоже посвятил надпись и другое приношение, так что Божье вещание в любом случае было исполнено.
47. Когда же надпись была сделана, во мне проснулось еще большее рвение, и я решил предаться красноречию. Ведь мое имя будет жить и среди потомков, раз Бог назвал мои речи "мчащимися к вечности".
48. Это все о хоровых выступлениях. А немного спустя - не помню, когда точно, - мне явилось такое сновидение. Приснилось мне, будто я стоял у алтаря нашего родового храма Зевса Олимпийского.[31] А когда на людной рыночной площади началось собрание, то священный вестник, стоя у подножья статуи Бога, со всеми званиями провозгласил мое имя, словно меня публично награждали венком. И, как в народном собрании, когда венчают золотым венком, вестник добавил, что это мне "за речи", и подтвердил словами: "Ибо он непобедим в искусстве речей".
49. После этого объявления перешел я в сад Асклепия, расположенный перед моим отеческим домом. И здесь, справа от храма, я обнаружил общий памятник мне и Александру, сыну Филиппа,[32] разделенный посередине перегородкою. С одной его стороны покоился Александр, а с другой - было оставлено место для меня. Встав рядом и наклонясь вперед, я наслаждался дивным ароматом благовоний. Одни воскурялись над его надгробием, а другие предназначались мне. Я обрадовался и догадался, что мы оба удостоены высочайшей чести, он - за силу оружия, а я - за силу слова. И, кроме того, пришло мне в голову, что как был велик он в Пелле,[33] так и мною ее жители гордились. Вот что я услышал и увидел во сне. И я догадался, сказав самому себе, что одно я видел будто бы около храма Зевса, а другое - у храма Асклепия, перед нашим домом.
50. Что же касается дальнейшего, то если можно, пусть об этом будет сказано и написано, а если нет, Ты, владыка Асклепий, позаботься вразумить меня, дабы я изложил это без помехи.
Сначала мне привиделась статуя с тремя головами и вокруг голов вся сияющая огнем. Затем, что мы, служители, стоим рядом, как бывает, когда поется пеан, и я едва ли не в числе первых. И тут Бог в виде своей статуи кивает в сторону выхода. Тогда все остальные вышли, повернулся уходить и я. Но Бог мановением руки указал мне остаться. И я, радуясь этой чести и тому, сколь я предпочтен остальным, воскликнул: "Единственный!", - подразумевая, конечно, Бога. А Он ответил: "Это ты".
51. Это слово, владыка Асклепий, для меня дороже всякой человеческой жизни, сильней любой болезни, больше любой радости. Оно дало мне силу и желание жить. И то, о чем я сказал, значит для меня не меньше, чем вся прежняя честь от Бога.
52. А однажды я услышал такое наставление о моем красноречии и общении с Богом. Было сказано, что мой разум должен отрешиться от своего состояния, отрешившись - соединиться с Богом, а соединившись - превзойти свою человеческую сущность. И ни то, ни другое не должно удивлять - ни то, что он превзойдет ее, соединившись с Богом, ни то, что он, превзойдя ее, соединится с Богом.
53. Имя же Феодор[34] дано мне было так. Приснилось мне, будто кто-то из жителей Смирны поприветствовал меня: "Здравствуй, Феодор!" Кажется, было это даже в присутствии азиарха.[35] И я принял это обращение, ибо все во мне было действительно даром Бога. После этого мне приснился такой сон.
54. Эпагат был первым из моих воспитателей. Он был очень хорошим человеком и явно был в общении с богами, так что помнил все вещания из своих сновидений. А сбывались они, можно сказать, почти мгновенно. Таким человеком был Эпагат. Сон же был вот каким. Мне приснилось, что то ли я его спросил, то ли он мне сам сказал, будто услышал во сне: "Матерь богов[36] позаботится о Феодоре". И я, узнав об этом, ответил: "Видно, Матерь богов видит меня так же, как Асклепий: ведь это от Него мое имя Феодор".
55. Открыл мне Бог и свою природу как в видениях, так и в словах. Было это так. С первой утренней звездой посетило меня сновидение. Мне приснилось, что я шел по какой-то дороге через свое поместье, глядя на взошедшую звезду, так как путь мой лежал на восток. И рядом со мной был служитель храма Пираллиан, мой товарищ и большой знаток Платона.
56. По дороге я подшучивал над ним за это.[37] Место было уединенное, и я обратился к нему: "Ради богов, скажи мне - ведь мы здесь одни, - чем это вы, последователи Платона, хвалитесь и удивляете людей?" Я намекал на сочинения Платона о природе и бытии.[38] Он же в ответ велел мне быть внимательным и идти за ним. Он шел впереди, а я за ним. Пройдя несколько шагов, он поднял руку и указал мне на некое место в небе, сказав: "Вот тебе то, что Платон называет душой Вселенной". Я посмотрел и увидел в небе храм Асклепия Пергамского. Тотчас я проснулся и понял, что был тот самый час, в который и во сне я это увидел..
57. Помню я и другие сновидения. Так, мне приснилось, что я вижу самого Платона. Он стоял в моей спальне напротив моей постели. Держал он в руках письмо к Дионисию[39] и был в сильном гневе. Взглянув на меня, он сказал: "Что же ты думаешь обо мне по этому письму? Я не хуже, чем Келер?" - он говорил об императорском секретаре. Я ответил: "Не говори так: помни, кто ты такой!" И тогда он исчез, а я погрузился в раздумье. Но кто-то из присутствовавших сказал: "Тот, кто говорил с тобой под видом Платона, это твой Гермес, - он имел в виду моего духа-покровителя, - и он только похож на Платона".
58. Это мне приснилось в Смирне, а чуть раньше в Пергаме я увидел другой сон. В нем кто-то сказал, что сны мои и явное Божье попечение обо мне - от планеты Юпитера: будто при рождении моем она стояла точно в центре неба. Но астрономы говорят, что тогда центр небосвода занимало созвездие Льва, а планета Юпитер располагалась ниже, в четырехугольнике, справа от Меркурия,[40] и обе планеты находились на востоке.
59. Мне было дано увидеть и других славнейших древних сочинителей - как писателей, так и поэтов. О случае с Лисием[41] стоит рассказать. Я был болен очень тяжелой трехдневной лихорадкой, когда увидел оратора Лисия в облике красивого юноши; и вот когда пришел день очередного припадка, лихорадки у меня не случилось. В этот день моя болезнь прекратилась.
60. А в другой раз приснилось мне, что поэт Софокл[42] вошел в мой дом и встал перед моей комнатой. Он стоял и молчал, но губы его сами складывались в сладостные звуки. И всею наружностью он являл вид почтенный и внушающий уважение.
61. Увидев его, я обрадовался и, встав, поприветствовал и спросил: "Где твой брат?" Тот удивился: "Разве у меня есть брат?" - "Это Эсхил"[43], - ответил я. Мы вышли вместе на улицу. И когда мы показались в дверях, то слева от дверей лежал один весьма известный наш софист, опрокинутый навзничь.
62. И других я видел в различных видах и образах - и торжественно, и по-домашнему, в зависимости от случая. Порадовал меня и такой сон. Когда я выступал во сне с речами и имел большой успех, кто-то из слушателей похвалил меня, сказав, что я говорил как тот древний писатель, которым он больше всех восхищался. А мой учитель, который во сне при этом присутствовал, спросил с неудовольствием: "Не добавишь ли ты и такого-то, и такого-то?" и стал перечислять всех подряд, потому что уже не подобало сравнивать меня с кем-то одним.
63. На этом я хотел было уже завершить свой рассказ, но мной овладело воспоминание о другом удивительном событии, за которое я не меньше благодарен Богу.
Когда оратор Квадрат получил в управление провинцию Азию, я подумал, что для меня это хороший случай обратиться к нему с просьбой, так как с прежних времен у меня оставались некоторые неулаженные дела, о которых сейчас пойдет речь. И я в самом деле написал ему, сообщив, кто я такой и чем занимаюсь.
64. В день, когда он должен был получить письмо (я узнал об этом дне позже из отчетов, хотя его можно было вычислить сразу), мне приснился тот самый жрец Асклепия, который еще до сих пор жив, и его дед, которым Бог руководил при многих славных операциях и который стал поистине знаменитейшим из хирургов. Мне приснилось, что они пришли в дом Квадрата, и младший сел рядом, а старший - в изголовье ложа.
65. Они заботливо представили меня Квадрату, сказав обо мне разные лестные слова и то, что старший покорён моими речами, которые он хочет похвалить и Квадрату. О речах он говорил с особым выражением и с расстановкой, чтобы подвести к тому, что еще предстояло сказать. Но не успел он заговорить об их достоинствах, как Квадрат, перебив его, спросил: "Ты хочешь сказать, как в пословице: "Коль жениться, то или на этой, или ни на какой"?"[44] Вот что они сказали.
66. После этого мне приснилось, что они ушли, и я сам вышел вместе с ними. Когда мы были около задних ворот, где дорога поворачивает к храму, они, оставив меня, направились прямиком туда. Я же попрощался с ними и поблагодарил за то, что они так меня хвалили и обо мне заботились.
67. А какой успех имело мое письмо, когда сам наместник прочитал его во всеуслышанье; и как каждый боролся за право получить его; и что наместник на него ответил, и что сделал, выйдя из собрания, - говорить об этом я не буду: с одной стороны, это может показаться хвастовством из-за чрезмерности событий, с другой стороны, все это слишком мелко после той чести, которой я удостоился от Бога. Но все, о чем я сказал, было на самом деле.
68. Это случилось давно. И, дойдя до этого места в моем рассказе, я хотел было вернуться к остальным благодеяниям Бога и описать их подряд, как они были явлены мне при других наместниках и в иных обстоятельствах. Но, пока я писал, я еще раз увидел тот же сон. И был он вот какой.
69. Мне приснилось, что я перед кем-то говорю речь и среди речи призываю Бога такими словами: "О владыка Асклепий, если я в красноречии превзошел других, и превзошел намного, то пошли мне здоровье, а клеветники пускай лопнут от зависти!" Вот что я увидел во сне. А когда наступил день, то я, взяв какую-то книгу, прочел в ней то же самое. Обнаружив это, я сказал Зосиму с удивлением: "Смотри: то, что я говорил во сне, написано в книге". Так и это новое сновидение прибавилось к прежним. И если я исполнил Божий промысел, то Ему об этом ведомо.
70. О моем красноречии и о том, как Бог меня к нему привел, и что о нем решил, и какие о нем давал мне вещания, и как прибавил имя Феодор к моему прежнему имени, и что открыл мне о своей природе, и про иное подобное я сказал далеко не все, а лишь то, что я вспомнил и по чему можно судить об остальном.
71. Я же вернусь к тому месту, где чуть раньше я остановился и сказал, что пропущу рассказ, насколько явными в нем были знамения, деяния и попечение Бога обо мне. Север был наместником Азии, по-моему, за год до нашего товарища.[45] Это был человек гордого нрава. Что-то решив или постановив однажды, он никому не шел на уступки. И вот что он сделал, пока я находился вблизи Эзепа и храма Зевса.
72. В те времена от каждого города правителям ежегодно посылался список десяти знатных граждан. Просмотрев его, наместник должен был назначить одного из них - которого он выбрал - городским блюстителем порядка. Такой список кандидатов пришел к нему и из того мисийского города, который нет надобности называть.[46]
73. И тогда, еще ничего толком не зная о моих делах, но слышав, наверное, лишь о том, что мои поместья находятся в этой местности и что положение у меня достаточно высокое, он пренебрег всеми другими посланными ему именами и выбрал на эту должность меня. При этом он не посмотрел ни на то, что я был гражданином Смирны задолго до того, как у жителей той местности появилась надежда на отдельное гражданство,[47] ни на то, что мой случай был исключительным.[48] Он отправил письмо градоначальникам, адресовав его не им, а мне. Те пришли и отдали его мне. Письмо же повелевало мне блюсти мир и порядок.
74. Я был в очень трудном положении. Я не мог обратиться в суд, так как у меня не было противника: ведь наместник сам предложил и утвердил мое имя.[49] Я не мог придумать, с кем и против чего бороться в суде и как выиграть такое дело. Тогда, посовещавшись с градоначальниками, я решил подать в суд на них самих за то, что они отдали мне это письмо.
75. Когда наступил вечер, я спросил Бога, как быть и что мне делать, и услышал стих Дельфийского оракула:[50]

Я позабочусь об этом и белые девы.

И что же? Через несколько дней из Италии мне пришли письма от государей - от императора и его сына. В них, помимо прочих лестных слов, содержалось подтверждение моего освобождения от государственной службы по причине занятий красноречием, если я таковые устраиваю.[51] Вместе с письмами от государей пришли письма от наместника Египта Гелиодора - одно мне, а другое наместнику обо мне. Эти письма, полные уважения и почтения, были написаны задолго до этого, но пришли как раз, когда очень понадобились.
76. Тут я и понял, что под "белыми девами" подразумевались письма. Такое пророчество и такой неожиданный поворот судьбы ободрили меня. Но я не мог никуда ехать, потому что Бог велел мне оставаться на месте. Тогда я отправил письмо наместнику, изложив в нем суть моего дела и сказав, что мое имя в поданном списке было только одним из предложенных. Сообщил я ему и о тех, кто освободил меня от службы, и о недавно пришедших письмах. И я послал их вместе с моими письмами - в качестве рекомендации и доказательства моего освобождения от службы.
77. Пока мое дело ожидало своего решения, мне приходили разнообразные распоряжения от судебных властей, которые, хотя и казались настроенными ко мне дружественно, тем не менее делали свое дело. Сколь велика была власть наместника, я уже говорил: о том, что он был одним из императорских судий, о его упорстве и влиянии и о том, что он не менял своих решений. С ним не стоило ссориться понапрасну. Судебным же представителям я нарочно написал письма более пространные и дерзкие, хорошо зная, что они попадут в руки Севера: я слышал, что те были с ним достаточно близки. Но главное, о чем я написал и ему, - это что выполнить их требования невозможно.
78. Тем временем Север отправился из Верхней Фригии в Эфес, чтобы провести там судебные заседания, куда приказал явиться и мне. Я же послал к нему своих адвокатов. В назначенный день, когда объявили мое имя, вышли мои адвокаты. Но не успели они что-то сказать, как Север заговорил: "Я давно знаю Аристида и радуюсь его славе, и я согласен, что в красноречии нет ему равных. Об этом мне написали и мои друзья из Рима. Но я прошу, чтобы он вместе со мной принял участие в управлении провинцией. Право же его на освобождение от государственной службы я подтверждаю и сохраняю за ним". Это он произнес при всех и внес в протокол.
79. Когда были сказаны такие слова, посланные мною адвокаты решили, что они сделали все, чтобы уладить это дело, и возвращаются не с пустыми руками. Вместе со всеми они обрадовались оказанному мне почету и высоко оценили, что Север попросил меня о службе и что он утвердил мое освобождение на все остальное время даже в мое отсутствие. Но, не зная, как составить апелляцию, если человек назначил кого-то на должность не по судебному закону, а попросил об этом как об одолжении, как бы предлагая свою дружбу, они подчинились обстоятельствам, возвратились ко мне и обо всем рассказали. Между тем и срок, назначенный для апелляции, прошел.
80. Тут я оказался в еще более трудном положении, чем раньше, ведь пустых похвал мне было недостаточно. Я снова обратился к Богу, спрашивая и допытываясь у Него, как уладить это дело. Он же послал мне очень странный сон, подробности которого я рассказать не могу, но суть его была такова.
81. Мне приснилось, что я беседовал об этом деле с секретарем наместника, который сам пришел ко мне. Когда он обо всем услышал, то пообещал освободить меня от службы и изменить постановление, но потребовал с меня за это пятьсот драхм.[52]
82. После такого сна я сначала обрадовался, так как в нем было какое-то обещание и не было прямого отказа. Но потом мне показалось, что это все-таки отказ. Ибо где это видано, чтобы кто-нибудь заплатил за такое дело пятьсот драхм? И чтобы это предложил человек, настолько неподкупный, что легче реки повернуть вспять, чем его подкупить; человек, повторяю, настолько непреклонный в делах, что его ничем не обмануть? Обещание походило на отказ, так как это было невозможно.
83. Я недоумевал. В это время Бог снова призвал меня в Пергам. Оказалось, что в городе Руфин, который всегда старался услужить мне, сколько мог. Встретившись с ним, я рассказал о своих делах и попросил его помочь. Я сказал, что Север и сам признал мое освобождение от службы совершенно законным. Но этого недостаточно. Ведь тогда любой другой правитель сможет поручить мне еще что-нибудь, и точно так же отменит мое освобождение припискою, что в будущем право на него остается за мной. Мне же по здоровью моему не красивые слова нужны, а дела.
84. Руфин счел, что я говорю справедливо. Он вручил мне письмо к Северу, написав его в своей обычной манере с таким старанием, на какое только был способен. Изложив в нем иное в виде утверждения, иное в виде совета, он намекнул и на то, как худо может выйти, если тот не отпустит меня по своей воле.
85. Чтобы закончить, скажу, что я приехал в Смирну на Дионисии.[53] Присутствовал на празднике и Север. Так вот, был там один его легат,[54] очень близкий к нему и почти как секретарь, потому что он заведовал всею его перепискою. Встретив его тогда первым, я показал ему письмо, так как он служил еще и в правлении Смирны.
86. Все, что нужно было сказать устно, я ему сказал, чтобы он слово в слово передал это наместнику. Когда же я увидел, как он слушает мою речь и поддерживает мои права, то вспомнил сон о том, что секретарь обещал мне помочь. И я рассказал ему свой сон и умолял его послушаться Бога, говоря, что тот человек, который мне это пообещал, - это он сам. Он обрадовался этим словам, привел меня к наместнику и при мне отдал ему письмо.
87. Было видно, что Север читал письмо очень внимательно, часто останавливаясь и снова возвращаясь к уже прочитанному. Когда же он получил письмо от моего товарища и своего друга детства Парадала, который написал ему много похвального о моих речах, то, прочтя оба письма, сказал: "Никто не спорит насчет красноречия. Но одно дело - быть первым и лучшим среди эллинов в искусстве речей (так он меня назвал), а другое дело - заниматься этим постоянно и иметь учеников". И, помолчав: "Иди в Совет и убеди граждан!" Вместе с тем он призвал меня чаще выступать с речами и посоветовал принимать на обучение юношей. Я ответил лишь, что меня не нужно в этом убеждать: ради этого сам Бог послал меня сюда, а я обязан Ему повиноваться.
88. Таким было начало и положение этого дела. Это была моя первая поездка после судебного решения, принятого в Эфесе.
Но меж тем как дело еще рассматривалось, возникла вторая трудность, и вот какая. Перед тем как я пришел в Совет и состоялось обсуждение этого вопроса, проходили выборы пританов, и Совет по инициативе двух или трех человек предложил на эту должность меня. Дело приняло странный оборот: вместо того чтобы убеждать членов Совета (ради чего меня и послал сюда наместник), я вынужден был снова апеллировать к суду наместника. И вместо одного иска получилось два, а судьей был опять тот же, кто и вначале.
89. Мы прибыли в Пергам. Никто из нас не знал, когда иск должен был поступить на рассмотрение, так как день не был заранее объявлен. Но перед рассветом приснился мне сон с такими словами:

Сограждане-фивяне! Своевременно должно быть слово...[55]

И тогда мне сразу стало ясно, что предстоит состязание в речах, и я к этому приготовился. А немного спустя кто-то пришел и сказал, что меня вызывают в суд.
90. В то время, когда, подождав, глашатай повторил мое имя, я возвращался из храма в город. Севера заверили в том, что я приду и что спешить ему некуда. Когда же он увидел, что я подхожу, то немедленно выслал мне навстречу ликторов,[56] чтобы облегчить проход, потому что я попросил его об этом заранее.
91. И, когда я вошел, мне было оказано всяческое почтение со стороны Севера, заседателей, стоявших вблизи риторов и остальных присутствовавших. Все напоминало скорее зрелище, нежели суд. Все были настроены ко мне удивительно благодушно, рукоплесканиями и словами выражая желание послушать мою речь. Все выглядело так, словно это была вольная декламация.
92. Когда водяные часы перевернули в пятый раз,[57] я говорил уже свободнее и даже упомянул, как бы я себя чувствовал, произнося эту речь перед императором. Мне ответил кратко и почтительно городской адвокат, и тогда Север, проявляя уважение к Совету и полагая, что его проявят и ко мне и что это будет лучше всего, вновь направил меня в Совет с почетным письмом.
93. Так мое освобождение от службы было не только подтверждено, но подтверждено с таким почетом и уважением, какие, думаю, не оказывались еще никому. О другой же должности, на которую Север сам меня назначил, ни он мне не напомнил, ни я ему. Но он написал отдельное письмо градоначальникам, приказав им назначить другого вместо меня.
94. Так исполнилось предсказание Бога. Когда же я подсчитал издержки - плату адвокатам и дорожные деньги слугам, которых я посылал по этим делам, то все вместе составило почти пятьсот драхм.
И такой же случай был со мною примерно годом раньше, когда наместником Азии был Поллион.[58]
95. Тогда я только что явился в городской Совет после длительного отсутствия. Я уже говорил, что Бог побудил меня упражняться в красноречии, поэтому все надеялись, что я занят с учениками. И несчастные софисты умирали от страха - не все, конечно, но те из них, которые только и думали, как бы мне досадить.
96. Я был избран на должность сборщика налогов. Дело поступило на рассмотрение к легату, и он в мое отсутствие утвердил эти выборы на судебном заседании в Филадельфии.[59] После этого постановление легата было зачитано в Совете. А я послал апелляцию в Рим; самому же Поллиону и легату отправил письма надлежащего содержания.
97. Тогда-то Бог дал мне вот какое знамение. Мне приснилось, будто мой управляющий Алким, которого я послал с этим поручением, вернулся ко мне с речью Демосфена "О венке". Но выглядела она не так, как сейчас, а иначе, и говорилось в ней о другом. И мне снова было обещано, что обо всем позаботится Глабрион:[60] он тогда, кажется, был в городе. Были также вещания от Сераписа и Исиды, что "дело будет улажено, и твои враги станут твоими друзьями". 98. Таковы, в основном, были эти вещания и видения.
Между тем мои посланцы прибыли в Филадельфию. День, в который они отдали мои письма, был, как они сказали, праздничным. Тем не менее Поллион прочел их и, узнав о небрежности легата, приказал ему немедленно явиться, назначить заседание суда и исправить постановление. Ведь обстоятельства, изложенные в письмах, говорили в мою пользу. Легат так и сделал: назначил заседание из-за одного этого дела и издал для Совета другое постановление.
99. Когда оно пришло, то градоначальник, яростный мой противник, только что читавший противоположное постановление, встал в тупик и, не зная, как поступить, послал за разъяснениями насчет этого к наместнику. Но там не дали никакого ответа. Тогда он пришел ко мне и попросил у меня прощения. Я же пошел в Совет, и меня уволили от должности и дали освобождение от всякой службы. После этого и градоначальник, и легат стали моими ближайшими друзьями.
100. Вспомним теперь, словно восходя по лестнице, о другом случае, который произошел еще до этих событий. Наместником был тогда софист, о котором я недавно упомянул.[61] В начале года, когда было созвано первое народное собрание, я впервые после долгой отлучки прибыл в Смирну, и люди от имени народа пришли позвать меня в собрание и сказали, что они собираются устроить в мою честь всенародные жертвоприношения, как не раз бывало раньше.
101. Когда я пришел в собрание, народ, приветствуя меня, по обыкновению зашумел, а те, кто ждал моего прихода, приступили к делу. Рукоплеща, они предложили мне стать верховным жрецом Азии и без труда склонили к этому народ. Тотчас и начальники окружили меня со всех сторон, славословя, крича и соревнуясь в своих призываниях с народом. Но я помнил явные и ясные знаменья моих сновидений и поэтому оставался тверд.
102. Попросив слова, я стал говорить так убедительно, что народ взял свое требование назад, а вместо этого каждый с радостью проголосовал за то, чтобы дать мне жречество в храме Асклепия. Этот храм по другую сторону гавани тогда еще только строился. Как и думал я, мой ответ вызвал одобрение. Я сказал, что ни одного дела - ни великого, ни малого - не могу я сделать без воли на то Бога и что мне нельзя даже думать о жречестве, пока я не услышу голоса самого Бога. Они удивились, но согласились. Такой речью заслужил я славу и почет и уже надеялся, что мне не придется больше заниматься общественными делами. Однако Бог еще не желал положить этому конец, а "таил за пазухой кинжал".[62]
103. После этого случилось, что заседатели от Смирны отправились в Верхнюю Фригию, собираясь предложить мое имя в общем Совете Азии. Я же, предчувствуя это, послал туда моего воспитателя Зосима. На выборах я занял третье или четвертое место. За этим последовала апелляция, вызов к наместнику и одновременно повеление Спасителя отправляться в Пергам. А я в это время, как обычно, по велению Бога находился в своем поместье.
104. На второй день пути я встретил человека с письмом ко мне от наместника. Я его прочел и сказал: "Но ведь и сам Бог меня вызывает, и ты догоняешь бегущего". К чему было медлить? Ведь в окрестностях святилища Асклепия я был избавлен от всех хлопот. Таким образом правитель проявлял обо мне заботу. Но я верю, что больше была забота, которую проявлял обо мне истинный и вечный Правитель.[63]
105. Подобный же случай произошел со мной и еще до этих событий. Есть у меня Ланейское поместье вблизи храма Зевса; я о нем уже упоминал. Мои поверенные купили его для меня, пока я находился в Египте, а некоторые из мисийцев[64] пытались присвоить его себе, сначала пуская в ход многие и разные угрозы, а потом перейдя к действиям. Когда они отчаялись заставить меня свидетельствовать против себя самого, то собрали сколько могли рабов и наемных людей и напали на нас, вооружившись чем попало. Одни бросали в нас издали камни и комья, другие дрались на кулаках, а некоторые ворвались в дом и хватали чужое добро, как свое собственное. И всюду был переполох и разорение.
106. Когда обо всем этом было сообщено в Пергам, я был так болен, что едва дышал. Состоялся суд. Но что мне делать дальше, я не знал. Тогда Бог нашел способ, как мне получить доступ к наместнику, и выбрал для этого случай. В последнем из моих снов император Адриан,[65] стоя во дворе храма, обращался со мной как с новым знакомым и вселял в меня великие надежды. И сразу же после этого видения произошло вот что.
107. Как мог, я добрался до храма. Я все еще там находился, когда вошел наместник Юлиан[66] и вместе с ним Руфин. Воспользовавшись случаем, я рассказал Руфину о своих неприятностях. Тут Юлиан обернулся, и я, подойдя к нему, изложил суть дела, как мог. Это было в том самом месте, которое я видел во сне. Руфин не скрывал своего расположения ко мне, Юлиан же так воодушевился, что тотчас обнял меня, как старого друга. И, взяв меня за руку, велел мне не отчаиваться и выполнять веления Бога, пообещавши сам об этом позаботиться. И сказал под конец: "Пусть посмеют нами пренебречь!"
108. Затем он явился в суд, открыл заседание и после первых сказанных слов пришел в такое негодование по поводу случившегося, что даже отправил в тюрьму одного из участников нападения. Поместье он присудил мне, и я въехал в него с судебным ордером. А латники, пращники и прочие отступили перед мощью Бога.

[2] ...в честь Эзепа... — Здесь имеется в виду бог — эпоним реки Эзеп.

[3] Артемида Термея — Термея, или Термейская (Θερμαία) — прозвище Артемиды, покровительницы Горячих (θερμάι) Источников.

[4] ...кричали: «Слава Повелителю!»... — то есть Асклепию.

[5] Палестра — специальное помещение для занятий борьбой.

[6] Север. — Имеется в виду Юлий Север, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 152-153 гг. н. э.

[7] Верхняя Фригия — часть Фригии, области в Малой Азии. Фригия была центром поклонения Кибеле, матери богов.

[8] Фукидид (460-396 до н. э.) — древнегреческий историк, автор знаменитого труда по истории Греции.

[9] ... Александр находится в Индии... — Речь идет об индийском походе Александра Македонского в 327-326 гг. до н. э., подробно описанном, в частности, греческим историком Флавием Аррианом (П в. н. э.) в «Походе Александра».

[10] ...это Демосфен вновь обращается к гражданам, и речь идет о гегемонии. — Демосфен (385-322 до н. э.), знаменитый афинский оратор и политический деятель, в течение многих лет вел упорную борьбу против македонского господства в Греции.

[11] «...даже философы не могут тебя презирать». Речь идет о давнем споре и соперничестве между философами и риторами. Начало ему было положено еще в классическую эпоху софистами, «учителями мудрости», которые, в отличие от древних философов, заявляли о несостоятельности разума в вопросах познания объективной действительности и провозглашали относительность всякого человеческого знания. Квинтэссенцией этого софистического учения является знаменитая формула Протагора: «Мера всех вещей — человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют» (Платон. Теэтет. 152а. Пер. Т. В. Васильевой). Релятивизм софистов распространялся также на вопросы этики, политики и риторики. Платон, живший несколько позднее софистов, противопоставил их взглядам собственное философское идеалистическое учение о познании. В своих диалогах «Горгий», «Протагор» и др. он выставил софистов и всю их деятельность в смешном и карикатурном свете. Вслед за Платоном подобное ироничное и снисходительное отношение к софистам и риторике вообще стало у философов общепринятым.

[12] Росандр. — По-гречески это имя (‛Ρώσανδρος) значит «здоровый, крепкий человек».

[13] ...было написано «Феодотес». — Игра слов: имя Феодотес означает по-гречески «дар бога» (Θεοδώτης).

[14] ...много речей, побеждавших чистотой языка мои собственные образцы. — Элий Аристид принадлежал к литературному направлению аттикистов, стремившихся возродить классическое греческое красноречие и потому писавших исключительно на языке аттических авторов V-IV ее. до н. э.

[15] ...речь «О пользе бега»... — Эта речь Элия Аристида до нас не дошла.

[16]  Руфин. — Имеется в виду Руфин Куспий Пактумей, римский консул 142 г. н. э.

[17] ...многоукрашенным храмом. — Имеется в виду храм Асклепия в Пергаме.

[18] Далее в греческом тексте следует испорченное место, смысл которого с точностью восстановить не удается.

[19] ...третья из посвященных Ему речей... — По всей видимости, имеется в виду третья «Священная речь» Элия Аристида.

[20] Пеан — здесь: эпитет Аполлона.

[21] ...«вином охмеленные»... — Гомер. Одиссея. III.139. Пер. В. А. Жуковского.

[22] Симонид (559-469 до н. э.) — знаменитый греческий лирический поэт родом с острова Кеоса. Одержал победу в Афинах над древнегреческим трагиком Эсхилом (525-456 до н. э.), сочинив элегию в честь павших при Марафоне. Впоследствии жил при дворе Гиерона в Сиракузах, где и умер; современник Пиндара; оставил после себя множество замечательных лирических стихотворений. До нас дошли лишь некоторые его произведения, большей частью в отрывках.

[23] Диоскуры. — В римской мифологии так именовались Кастор и Полидевк (Поллукс), братья-близнецы, сыновья Зевса и Леды, жены спартанского царя Тиндарея. Кастор прославился как укротитель коней, а Полидевк — как кулачный боец. Оба принимали участие в походе аргонавтов. Братья очень любили друг друга. Созвездие Близнецов названо в их честь. Считались преимущественно покровителями мореплавателей.

[24] ... была мне... польза и награда, как Симониду от Диоскуров, когда он один спасся благодаря гимну, сочиненному в их честь. — Легенда, связанная с поэтом Симонидом (см. примеч. 22), такова: некий борец, победивший на Олимпийских играх, заказал ему оду в свою честь. Обычно такие оды были трехчастными: в начале и в конце воздавалась хвала победителю и его родному городу, а в середине излагался какой-нибудь миф из жизни олимпийских богов. Симонид решил в качестве мифа рассказать историю Кастора и Полидевка (см. примеч. 23). На пиру, где была пропета ода, заказчику показалось, что ему самому в ней уделено слишком мало места. Когда пришло время расплачиваться с поэтом, борец заплатил Симониду лишь треть оговоренной суммы, сказав при этом: «Остальное пусть заплатят Кастори Полидевк». В это время в зал, где проходил пир, вошел раб, сообщивший, что за дверью поэта ожидают двое юношей. Симонид вышел во двор, и в тот же миг потолок пиршественного зала рухнул. Все гости погибли. Поэт понял, что Кастор и Полидевк спасли ему жизнь и таким образом расплатились за сочиненную в их честь песнь.

[25] ...первородный сын его, которому дано прекращать все людские страдания. — Имеется в виду Асклепий.

[26] Пан — сын Гермеса, бог лесов и рощ, покровитель пастухов и стад. Находился в свите Диониса и изображался с рогами, кривым носом и козлиными ногами.

[27] Геката — богиня луны и ночи, волшебница и повелительница злых духов, изображавшаяся обычно с тремя головами. В жертву ей приносились собаки, мед и черные овцы.

[28] Ахелой — сын Океана и Тефии, бог одноименной, считавшейся священной реки, самой большой в Греции. Ахелоя призывали обычно при жертвоприношениях, молитвах и клятвах.

[29] Радуйся, о повелитель, увенчанный плющом Дионис! — Диониса традиционно изображали с плющом и виноградной лозой.

[30] Бог-Освободитель — прозвище Диониса. У Павсания есть история о том, как фивяне, плененные фракийцами, но освобожденные Дионисом, убили своих врагов, пока те спали (см.: Павсаний. Описание Эллады. IV. 16. 6).

[31] ...нашего родового храма Зевса Олимпийского. Отец Элия Аристида Евдемон был жрецом храма Зевса Олимпийского в Адрианах.

[32] Александр, сын Филиппа — Александр Македонский, сын царя Филиппа II.

[33] Пелла — родной город Александра Македонского.

[34] Феодор — по-гречески означает «дар бога» (Θεόδωρος). Это имя стало впоследствии одним из имен Элия Аристида (полностью — Публий Элий Аристид Феодор).

[35] Азиарх — верховный жрец в провинции Азии во времена господства римлян.

[36] Матерь богов — фригийская богиня Кибела.

[37] ..подшучивал над ним за это. — Элий Аристид враждебно относился к философам, особенно платоникам, и не раз обрушивался на них в своих речах, что, вероятно, было вызвано затаенной обидой на самого Платона, который в своих диалогах негативно отзывался о риторике.

[38] ...сочинения Платона о природе и бытии. — Имеются в виду диалоги Платона.

[39] Дионисий. — Вероятно, речь идет о Дионисии Старшем, тиране Сиракуз, который правил этим городом в течение 38 лет и был известен как покровитель литературы и искусства. При дворе Дионисия Платон провел некоторое время в качестве воспитателя его родственника, Диона. Но после размолвки с Дионисием, когда потерпели неудачу его попытки сделать из тирана правителя-философа, верного аристократическим традициям, Платон вернулся в Афины.

[40] ...центр небосвода занимало созвездие Льва, а планета Юпитер располагалась ниже, в четырехугольнике, справа от Меркурия... — Знаки зодиака, расположенные на определенном расстоянии друг от друга, образуют некую систему, в которую, если эти знаки соединить между собой, можно вписать правильные геометрические фигуры. Так, например, линии, соединяющие знаки Овна, Льва и Стрельца, дают равносторонний треугольник, а линии, соединяющие знаки Овна, Рака, Весов и Козерога, — правильный четырехугольник, или квадрат. Таким образом, в приведенном отрывке речь идет о том, что в момент рождения Элия Аристида планета Юпитер находилась в одном из четырех вышеназванных знаков зодиака, а планета Меркурий — в знаке Скорпиона.

[41] Лисий (ок. 445-380 до н. э.) — выдающийся древнегреческий оратор.

[42] Софокл (495-406 до н. э.) — один из трех (наряду с Эсхилом и Еврипидом) величайших древнегреческих трагиков.

[43] Эсхил (525-456 до н. э.) — первый по времени из трех афинских трагиков (см. также примеч. 22, 42).

[44] «Ты хочешь сказать, как в пословице: “Коль жениться, то или на этой, или ни на какой”?» — Обыгрывается ситуация, в которой перед проконсулом Квадратом всячески расхваливаются достоинства Аристида, что очень напоминает традиционную. процедуру сватовства.

[45] ...до нашего товарища — то есть до Юлия Квадрата Басса (см. примеч. 15 к речи первой).

[46] ...из того мисийского города, который нет надобности называть. — Имеются в виду Адрианы.

[47] ...я был гражданином Смирны задолго до того, как у жителей той местности появилась надежда на отдельное гражданство... — Речь идет об одной из мисийских фил, к которой принадлежал Элий Аристид и которая до 123 г. н. э. административно и территориально подчинялась Смирне. Однако, после того как в 123 г. н. э. по приказу императора Адриана там был основан город Адрианы, ставший столицей этой мисийской земли, вся территория получила самостоятельный статус, что по идее должно было упразднить прежнее гражданство Элия Аристида.

[48] ...мой случай был исключительным. — Элий Аристид намекает на свою профессиональную ораторскую деятельность. См. ниже примеч. 51.

[49] Я не мог обратиться в суд, так как у меня не было противника: ведь наместник сам предложил и утвердил мое имя. — Наместники провинций представляли высшую судебную власть на местах, что исключало возможность подать жалобу наместнику на него самого же.

[50] ...стих Дельфийского оракула... — Имеется в виду изречение жрицы Пифии в храме бога Аполлона в Дельфах.

[51] ...моего освобождения от государственной службы по причине занятий красноречием, если я таковые устраиваю. — В правление императора Адриана был издан закон об освобождении от обязательной государственной службы всех философов, грамматиков, риторов и врачей. Однако действие этого закона было затем ограничено рескриптом Антонина Пия, согласно которому подлежащие освобождению риторы должны были вести активную профессиональную деятельность.

[52] Драхма — греческая серебряная монета, равная шести оболам.

[53] Дионисии — праздник в честь Диониса.

[54] Легат — главный помощник наместника провинции.

[55] Сограждане-фивяне! Своевременно должно быть слово... — Эсхил. Семеро против Фив. 1. Пер. Вяч. И. Иванова.

[56] Ликторы — служители, приводившие в исполнение распоряжения высших должностных лиц. Наблюдали за тем, чтобы сановникам оказывалось должное уважение. В частности, расчищали дорогу от толпы, неся впереди процессии символ верховной власти — пук прутьев с торчащей секирой.

[57] Когда водяные часы перевернули в пятый раз... то есть когда прошел один час и пятнадцать минут.

[58] Поллион — Витрасий Поллион, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 151-152 гг. н. э.

[59] Филадельфия — город в восточной Лидии (Малая Азия).

[60] Глабрион — Ацилий Глабрион, который был проконсульским легатом незадолго до того, как Поллион стал проконсулом Азии (ок. 150 г. н. э.).

[61] Наместником был тогда софист, о котором я недавно упомянул. — По всей видимости, речь идет о Поллионе (см. примеч. 58).

[62] ...«таил за пазухой кинжал». — Древнегреческая пословица.

[63] ...правитель проявлял обо мне заботу. Но... больше была забота, которую проявлял обо мне истинный и вечный Правитель. — Каламбур: под Правителем имеется в виду Асклепий.

[64] Мисийцы — жители Мисии, области в Малой Азии.

[65] Адриан — римский император (117-138 гг. н. э.); при нем империя достигла своего наивысшего могущества и благоденствия.

[66] Наместник Юлиан — Фабий Оптициан Юлиан, римский проконсул, управлявший провинцией Азией в 145-146 гг. н. э.

Речь пятая

1. Летом у меня заболел желудок. День и ночь меня мучила жажда, я сильно потел, и во всем теле была слабость. И чтобы поднять меня с ложа, понадобилось бы двое или трое человек. Но Бог дал мне, находившемуся в это время в Смирне, знак отправляться в путь, и нужно было выезжать немедленно.
2. Я выехал по дороге, ведущей в Пергам. Но когда обоз был готов, наступил полдень, и началась изнуряющая жара. Поэтому мы решили остановиться в предместье и переждать самый зной. Выехали же мы в сторону Мирины,[1] и туда двинулся весь наш обоз. Из-за духоты, из-за очарования этого места, а также из-за разных забот мы потеряли там много времени, так что достигли постоялого двора перед Гермом[2] только к самому заходу солнца.
3. Я вошел туда, но скверные каморки были непереносимы. Я не знал, что мне делать. Прислуги рядом не было, так как я выслал ее вперед. И я решил, что нужно следовать за нею дальше. Когда же я переправлялся через реку, была уже ночь, и дул слабый, прохладный ветерок. Мое тело окрепло, и какая-то сила и радость проникли в него. Я наслаждался в тишине погодой и думал, как по-разному я чувствую себя сейчас и днем.
4. Уже поздним вечером я приехал в Лариссу.[3] К счастью, оказалось, что мой обоз здесь не остановился, так как этот постоялый двор был не лучше прежних. Нужно было отправляться в путь и быть терпеливым до конца. Была уже полночь или даже позднее, когда мы оказались в Киме.[4] Все было уже закрыто, и я был очень этим доволен.
5. Попросив своих спутников, которые сопровождали меня от поместья, запастись терпением <...>[5] и сказав им, что идти осталось совсем немного и нам не мешало бы поспешить, я вышел из ворот. Прохлада сменилась сыростью, и я уже пожалел о жаре. Достигнув Мирины при первых петухах, я увидел свой обоз неразгруженным, как был, перед каким-то постоялым двором, поскольку слуги, как они сказали, не нашли ни одного открытого.
6. Перед воротами постоялого двора стояла какая-то скамейка. И я долго перетаскивал ее то туда, то сюда, потому что где бы я ее ни поставил, всюду было неудобно. Стучать же в ворота, будь ты странник или кто угодно, было совершенно бесполезно, так как никто не отзывался. Наконец я догадался пойти в дом одного моего знакомого. Но огонь у привратников, как назло, был потушен, и никакого другого света рядом не было - ни маленького огонька, ни большого. Так что я вошел впотьмах, держась за чью-то руку, ничего не видя и никем не видимый.
7. Пока несли огонь, а я готовился умаститься и напиться, уже взошла утренняя звезда, и забрезжил дневной свет. Я решил, что, раз наступил день, не стоит расслабляться и ложиться спать. А нужно заняться делом и пойти в храм Аполлона, в Гриней,[6] где я обычно приносил жертвы богу, когда уезжал или возвращался.
8. Принеся в Гринее жертвы Аполлону и проведя там время, как обычно, я доехал до Элей и сделал остановку. Оказавшись на следующий день в Пергаме, я тоже, как и следует, хотел сделать остановку. Но в тот же вечер или день-другой спустя мне явился сон и велел спешить и не задерживаться, ибо "они уже настигают". При этих словах окна, крепко запертые изнутри и снаружи, распахнулись от порыва ветра, хотя прежде ветра не было, и в дверях раздался стук. Проснувшись, я не стал больше медлить, а приказал слугам догонять меня, сел в повозку и поехал. Так я исполнил это повеление.
9. Северный ветер бушевал, срывая все с мест. В это время у меня болело и постоянно нарывало горло, и, что бы в него ни попало, все вызывало раздражение. А вместе с ветром в лицо летела куча песка, и со всех сторон вставало облако пыли. Но я был скорее спокоен, чем встревожен. Отчасти это было из-за какого-то безрассудства и упрямства, так как все равно ничего нельзя было изменить; отчасти же потому, что я поступал наперекор всему, что обычно предписывали мне врачи, - полоскать горло, беречься простуды и тому подобное.
10. На второй или третий день, проехав свое родовое поместье, остановился я в храме Зевса Олимпийского. Здесь, прежде чем завершить свое путешествие, я принес жертвы, так как в Смирне мне с самого начала было приказано идти прямо во владения Зевса. И после этого жизнь моя сразу стала гораздо спокойнее.
11. Незаметно пролетели год и месяц. Жители Кизика[7] праздновали в храме наступление священного месяца. Я же, не выспавшись и с трудом переваривая пищу, большую часть следующего дня отдыхал, хотя и не спал.
12. День уже кончался, когда я заснул и мне приснился сон. Я спал ровно столько, сколько длился этот сон. А был он таким. Привиделось мне, что врач Порфирион пришел к жителям Кизика и стал просить их устроить состязание и послушать мои речи. Он говорил обо мне примерно то же, что Афина сказала феакам.[8] Те согласились. И тотчас мне приснился театр, и я сам в этом театре, и все, что к этому относится.
13. Я проснулся, приказал слугам собираться и немедленно отправляться в путь, а сам выехал незадолго перед полуднем. Ожидая слуг, я ехал очень медленно и из-за этого потерял много времени. Только поздним вечером я оказался на Горячих Источниках. Здесь было шумно и повсюду полно народа. Найти жилище было невозможно, и нам пришлось ехать дальше. Лишь некоторые из слуг последовали за мной.
14. Я проехал вперед сорок стадиев до какой-то деревни, но там мне ничего не понравилось, и я решил воспользоваться ночью, чтобы доехать до самого Кизика. Но мои слуги, а их осталось примерно двое, отказались. Поэтому я был вынужден переночевать у озера, в ста двадцати стадиях от города, проехав около трехсот двадцати стадиев пути.
15. В комнате я с радостью нашел скамью и чистую постель, так как у меня с собой ничего не было. Мучимый жаждой и весь в дорожной пыли, я переночевал там в той одежде, в какой ехал в повозке, большую часть ночи просидев на скамье. А когда звезды склонились к рассвету, я поднялся с постели и, никого не дожидаясь, двинулся в путь.
16. Утешением в этой поездке мне послужила та речь, с которой, согласно откровению во сне, я должен был выступить перед жителями Кизика. Я сочинял эту речь, все время дополняя тем, что придумывал по пути. Какой успех она имела не только в городском Совете, но и потом, на общем празднестве, знают все, кто там был или слышал от тех, кто там был. Мне не хочется тратить время, рассказывая об этом.
17. Когда Бог, похвалив источники в моем Ланейском поместье, повелел мне возвращаться, мы, словно антистрофа в ответ строфе,[9] отправились обратно. Это было похоже на наш отъезд в Кизик: ведь тогда мы тоже выехали сразу по Его слову. И вот, ни разу за весь путь не остановившись, чтобы поесть и передохнуть, незадолго перед полуночью я прибыл в одно из своих земельных угодий, проехав в общей сложности четыреста стадиев пути. А на следующий день двинулся оттуда в Ланейское поместье.
18. Такова была первая моя поездка и пребывание в Кизике.
Когда же пришла зима, Бог снова повел меня в Смирну. В первый день пути погода была очень хорошая. Но на следующую ночь, когда мы уже спустились на равнину, мне явились другие сновидения, приказывающие остановиться: мне приснилось, что я читал "Облака" Аристофана.[10] Утром появились облака и тучи, а чуть позже пошел дождь. И одни радовались, что мы не выехали раньше, другие удивлялись точности пророчества.
19. Несколько дней я стоял на том же самом месте, как вдруг меня известили, что дочь моей молочной сестры заболела, и ей очень плохо. Я послал к ней врача, но сам отправился в путь, лишь когда позволил мне Бог. И, пока я ехал, погода изменилась, предвещая дождь и бурю. Я боялся, что они нас настигнут и мы не сможем двигаться дальше. Однако хорошая погода продержалась до тех пор, пока до храма Аполлона не осталось всего два стадия. Тут спустился густой туман, и начал моросить мелкий дождь. Когда же мы вошли внутрь храма, пошел уже настоящий ливень, так что мы отпраздновали наше своевременное прибытие. Я остался в храме, потому что здесь меня тоже задержали сновидения. Помимо тех сновидений, которые велели задержаться, было еще вот какое.
20. Мне приснилось, что я принес в жертву какое-то животное и услышал, как Бога назвали, кажется, "Освободителем". И когда подошел один из прорицателей, я спросил, чего желает Освободитель: полностью ли он освобождает от недуга или только ослабляет его и дает отсрочку? Прорицатель, казалось, не верил в полное освобождение и сказал, что оно зависит от погоды, положения звезд и тому подобного. И тут мне принесли весть, что девушка умерла.
21. Все, кто слышал, решили, что это Бог позаботился о том, чтобы я успел уехать из поместья и не присутствовал при ее смерти. А из дальнейших откровений стало еще явственнее, что все это было не без Божьей воли.
22. В самом деле, две ночи спустя (я стоял в этом месте долго, так как меня удерживал Бог) мне было такое видение. Был у меня погонщик мулов Телесфор. Мне приснилось, что он пришел из поместья, чтобы рассказать мне Божьи вещания об умершей (звали ее Филумена). Их получил Алким, отец девушки. Алким пересказал их в письме - то ли запечатанном, то ли нет, - которое он написал, запомнив то, что услышал ночью от дочери. В нем было невероятно много важных предсказаний обо мне, поэтому я удивился, как Алким их запомнил.
23. Суть их была в том, что на самом теле Филумены и на ее внутренностях, как у жертвенного животного, было начертано все, что с ней случилось. Мне самому приснились некоторые ее внутренности, и я увидел, что сверху они здоровые, а снизу больные. Кто-то из стоявших рядом показал на них. Я спросил: "Где она чувствовала слабость и недомогание?" И тот указал на это место.
24. А предсказания были такими. Мое имя было написано в них так: "Элий Аристид", а немного дальше один за другим следовали мои звания. Рядом же было написано "Сосимена" и другие похожие слова, возвещающие о моем спасении,[11] и что Филумена отдала душу за душу и тело за тело - свои взамен моих. Было там и другое, но все о том же самом. И все это было написано в письмах, которые, как мне приснилось, написал Алким и принес Телесфор. И еще в них были предписания врача Порфириона к матери Филумены, чтобы та вымыла ее или хотя бы покормила.
25. Братом этой девушки был тот самый Гермий, который умер от тяжелой болезни, можно сказать, вместо меня, когда мне явилась богиня: как я узнал потом, умер он в тот самый день, когда я избавился от затяжной лихорадки. Оба они были детьми моей молочной сестры Каллитихи. Так это было.
26. Пять дней я провел у подножья горы, соблюдая образ жизни, который мне назначил Бог, а на шестой день по Его велению я выехал в Пергам. Это были дни, в которые римляне празднуют начало года, а зима была настолько суровая, что выдержать ее было нелегко, даже сидя дома.
27. И это путешествие тоже было охраняемо богами: ибо, по Гомерову слову, было очевидно, что вел нас кто-то из богов,[12] и даже ясно, какой это был Бог. В спину нам дул ледяной северный ветер, по небу неслись черные непроницаемые тучи, справа все занесло снегом, слева лил дождь, и так весь день и всю дорогу. Только небесный пояс, протянувшийся над дорогой по направлению к святилищу, был для нас убежищем и светом.
28. Я пришел к святилищу, намного опередив остальных, с одним только спутником, пробежав не меньше трехсот стадиев. В это время уже зажгли священные лампады. Пока я ждал отставших и пока готовили комнаты, я, как был с дороги, обходил храм и прогуливался вперед и назад по святилищу. Уже поздним вечером, разыскав своих слуг и вымывшись здесь же при ночном светильнике, я немного поел и предался отдыху.
29. Дальше были мои выступления с речами, и стечение народа, и пылкость слушателей, и страх скорого отъезда - все это при очевидном участии Бога. То же самое было и позже, когда я оказался в Смирне. Еще до того, как я въехал в город, мне навстречу, по слову пророчества, вышли люди, и самые знатные юноши предложили себя в ученики - а мне и самому уже было велено вести занятия красноречием. Божий глас явствовал во всем.
30. В это время забрел в город один египтянин, человек незнатного рода. Был он на редкость тщеславен и тщеславие свое утолял деньгами. Он подкупил некоторых членов Совета, и многих простых граждан заставил поверить, что он будет хорошим правителем. В театр он врывался, когда вздумается. Великий позор пал на город. Я ничего об этом не знал, кроме того, что услышал потом, беседуя дома с друзьями. И вот он вознамерился прийти в Одеон,[13] расположенный перед гаванью, где ему, то ли по народному решению, то ли еще не знаю как, было позволено проводить время. И тогда мне явился сон.
31. Сначала мне приснилось солнце, восходящее над рыночной площадью. Затем я услышал голос: "Аристид выступит сегодня в городском Совете в четыре часа". Услышав это, я проснулся и стал размышлять, было ли это во сне или наяву.
32. Созвав нужных друзей, я рассказал им об этом повелении. Мы послали письмо в городской Совет, потому что названное время приближалось, и тотчас выехали сами. Несмотря на то, что при такой спешке многие ни о чем не успели узнать, городской Совет был полон народа, так что ничего не было видно, кроме человеческих голов, и между людьми нельзя было протиснуть даже руку.
33. Со всех сторон слышался шум, и одобрение, и, сказать по правде, такой великий восторг, что я не увидел ни одного сидящего, ни когда готовился взойти на кафедру, ни когда говорил свою речь. С первых слов все люди стояли. Они печалились, радовались, изумлялись, соглашались, издавали крики, доселе мной неслыханные, и каждый считал своим долгом говорить мне лучшее, что мог.
34. Покинув городской Совет, я пошел к купальне, и здесь кто-то сказал мне, что недавно кое-кто предупредил Совет о своем выступлении за три дня, а собрал в Одеоне всего семнадцать человек; только с этого дня он и образумился.
Что было дальше, я рассказывать не буду. Я и об этом бы не вспомнил, если бы не желал показать, как ясен был мой сон и как об этом позаботился Бог. И это пришлось кстати к моему рассказу о том, как сам Бог заставил меня подняться и приехать в Смирну.
35. А немногим позже Он привел меня в Эфес, предсказав мне победу в красноречии и так меня воодушевив, что я проснулся с криком об Эфесе. Но о том, что там произошло, мне рассказывать не к лицу. Кто желает знать, те найдут, у кого спросить.
Однако сколь многим я обязан Богу в моем красноречии, об этом должен я попробовать рассказать, ничего не пропуская. Ведь будет странно, если я сам или кто другой расскажет о том, какие лекарства Бог давал для моего тела, даже когда я сидел дома, и промолчит о том, как Он, вылечив тело, укрепил мою душу и умножил славу моих речей.
37. Я хорошо убедился и других убедил в том, что ни одна из моих заслуг перед людьми не сделала меня ни тщеславным, ни надменным. Ведь я этим не унизил ни нескольких, ни многих. И я не думаю, что гордиться своими заслугами следует больше, чем стыдиться своего тщеславия.
38. Бог являл мне свою помощь с удивительным постоянством. Это было и в Смирне немного лет спустя, во время замечательного моего выступления. Бог велел мне идти в городской Совет, но основательно поев. Я так и сделал. А в Совете сидел, как сторож, один человек со странной кожей. Увидев меня с моими спутниками, он попросил меня позволить ему, как обычно, первому произнести речь и занял время до самого полудня.
39. После него вошел я и произнес речь против софистов. Это был лучший из моих дней, посвященных красноречию. Я говорил вволю, сколько было времени, и публика с жадностью ловила каждое мое слово. Но, что было дальше, нельзя ни сказать, ни вообразить.
40. Когда я закончил и встал, чтобы удалиться, как полагается в любом состязании, слушатели не выдержали и в один голос начали требовать, чтобы я остался и, выбрав новую тему, говорил еще одну речь. Сначала я отказывался, ссылаясь на то, что время уже позднее. Но, когда просьбы стали все упорнее, я вспомнил о своем сновидении, в котором Бог предупредил меня не приходить голодным, чтобы иметь довольно сил для состязания.
41. Я согласился. Как только подошла моя очередь, я не удержался и признался в пророчестве Бога и в том, что пришел подготовленным. Слушатели всему удивлялись. Когда же я закончил, силы мои вконец иссякли, и я покинул Совет незадолго перед заходом солнца. А на следующий день я опять состязался в красноречии перед теми же самыми слушателями, так как и к этому побудил меня Бог.
42. Расскажу я, пожалуй, и о своей недавней поездке в Кизик, которая случилась через пять лет после первой, в тот же самый месяц и почти в те же самые дни, перед Олимпийскими играми.[14] От первой поездки она отличалась мало. В первый день я воздерживался от пищи, и вода была испорчена, и ясно было, что из-за тучи комаров заснуть не удастся. На следующий день ранним утром, наскоро перекусив, я поехал дальше. Когда же я возвращался, то из-за дождя остановился вблизи Горячих Источников (и это тоже было мне предсказано), но есть не стал. И только на следующий день после моего возвращения Бог повелел мне поесть.
45. В городе я проводил время примерно так, как мне было предсказано во сне. А сон мой был вот какой. Я сам попросил Бога о знамении, потому что там и суд заседал, и друзья мои просили меня зайти к ним.
44. Мне приснилось, будто я ждал случая, чтобы подойти к императору. Пока тот приносил жертву, я лежал на земле. Когда же рядом с моими руками оказался бьющийся в судорогах петух, я поймал его и понял, что это предзнаменование. С петухом в руках начал я свою речь. Я начал ее с того гомеровского эпизода, когда Одиссей, наполнив кубок, обращается с речью к Ахиллу.[15] И я сказал так: "Во благо государя, во благо обоих государей, во благо всем нам!"
45. Император удивился и, убедившись в моем красноречии, сказал, что считает его столь же почетным, как и любое другое занятие. Но добавил: "Только если слушателей будет человек пятьдесят". Я же ответил: "Если ты пожелаешь, государь, будут и слушатели. Но как ты удивишься, - сказал я, - узнав, что все, что ты сейчас говоришь, предсказал мне еще Асклепий". Я был готов показать ему свои записи, но тут он куда-то повернулся, а я подумал, что пора выступать. А затем мне приснилось, что я еду в Кизик.
46. Это и побудило меня к поездке. А когда я оказался в городе, то и градоначальники, и остальной народ проявили ко мне великую благосклонность. Однако я не пошел в собрание, хотя меня ожидали там каждый день и устраивали невероятные приготовления, но вел занятия у себя дома для немногих избранных. И пророчество, данное мне во сне, почти исполнилось, потому что слушателей было около пятидесяти человек.
47. Когда же мое пребывание в городе затянулось, явились другие сновидения, приказывавшие мне уехать, хотя и город, и люди были мне очень по сердцу. Эти сны внятно говорили, что я не должен находиться в местах за Геллеспонтом. И мы вернулись, потому что в это время всенародно приносили жертвы Зевсу Олимпийскому, и мне были явлены многие знаки, что я должен при них присутствовать и в них участвовать.
48. Все это время мне было так легко и радостно, как еще ни разу с начала болезни. И когда я был в Кизике, и после того, как вернулся оттуда, все шесть месяцев подряд я чувствовал себя совсем здоровым. Я вставал утром, подолгу и часто гулял днем и почти вернул свое прежнее здоровье. И я не прекращал своих обычных занятий, так что все за меня радовались и частным образом, и публично. Когда же я на несколько дней заболел, то Бог исцелил меня удивительным, но привычным способом.
49. С севера дул осенний ветер. Я не мог пошевелиться и не решался встать с постели. Но Бог повелел! Я расскажу об этом сне, потому что он все еще звучит в моих ушах, и нет причин о нем умалчивать. Приснилось мне, будто два врача, придя к моему дому, беседовали перед дверью о холодной ванне и прочих вещах. Один спрашивал, другой отвечал. "Что говорит об этом Гиппократ?[16]" - спросил один. "Что же еще? - ответил другой. - Пробежать десять стадиев к морю и окунуться". Вот что, как мне показалось, я увидел во сне.
50. После этого ко мне и вправду пришли врачи, и я, удивившись точности сновидения, сказал: "Только что я видел вас во сне, и вот вы пришли. Кто из вас спрашивал, а кто отвечал, я сказать не могу. Но отвечавший сказал: кто хочет искупаться в холодной воде, тому Гиппократ велит пробежать десять стадиев". Я нарочно заменил слово "к морю" на другое, чтобы речь шла о реке, и сказал: "Пробежать десять стадиев вдоль реки". Придумал же я это, для того чтобы оставаться внутри страны: для меня было очевидно, что так и надо.
51. После этого мне приснилось, будто я собирался позавтракать. Но, вспомнив, что, согласно вещанию, прежде нужно искупаться в холодной воде, я сам встал из-за стола и остальным приказал. Один из врачей спросил меня, когда нужно купаться; и я ответил, что нужно выйти в пятом часу, а выкупаться в шестом. Ведь тяжело мыться и принимать пищу слишком рано. Хотя это и облегчает пищеварение, польза от этого сомнительная, так как потом случается бессонница.
52. "Так почему, - сказал врач, - ты до сих пор не выступил перед нами с речью?" - "Клянусь Зевсом, - ответил я, - потому что мне куда важнее обдумать письменное сочинение: ведь я должен оставить его для потомков". И я всем видом показал, что спешу, пока что-нибудь не случилось. Врач обещал мне много лет жизни; я ответил: "Если мне суждено заниматься красноречием, то я и впрямь хочу прожить много лет".
53. Таков был сон.
Река протекала мимо поместья, где я находился. Спуск к ней был каменистый и довольно крутой. И притом он был меньше десяти стадиев. Кроме того, вдоль реки бежать было нельзя, а только по кривой линии берега. Дальше река текла мимо другого поместья и имела прекрасный и очень живописный спуск.
54. Тогда я придумал вот что. Я приказал измерить веревкой расстояние от одного поместья до другого, а каждый стадий отметить знаком. Когда в итоге получилось шестнадцать стадиев, десять последних я оставил для бега, а первые шесть проехал в повозке. Выйдя из нее, я побежал, с трудом волоча ноги. Северный ветер бушевал, снося меня назад и заставляя сильно потеть. Так что, пока длился бег, я не чувствовал никакого холода.
55. Достигнув берега, я с радостью вошел в воду. Вынырнув и встав весь в песке, я искупался во второй раз в самой середине потока. Растирался же я на противоположном берегу под ярким солнцем и ласковым ветерком. Придя в соседнее поместье и пробыв там достаточно, чтобы обдумать случившееся, я вернулся, даже не успев почувствовать жажды и наслаждаясь удивительной и ни с чем не сравнимой теплотой. После этого я чувствовал легкость в теле до самой середины зимы. А что было потом зимой, Бог лечил, назначив мне определенный распорядок и образ жизни.
56. Когда вышли постановления,[17] я подумал о том, как долго меня не было в Смирне. Подумал я и о том, что я уже немолод, и о том далеком прошлом, когда я был здоров и мог ездить по городам, и о том, что из-за долгого отсутствия я боюсь лишиться даже нынешней славы. Я думал о том, о чем все люди думают, хотя хорошо знал, что все это - пустяки по сравнению с повиновением Богу. Одиночество меня больше не беспокоило: я даже извлек из него пользу. И вот, пребывая в таком настроении, я увидел сон.
57. Мне приснилось, будто я только что прибыл в Афины и поселился позади Акрополя, в доме врача Феодота. Это был самый первый дом с восточной стороны. Из него была видна задняя часть храма Афины. Этот дом стоял гораздо ниже Акрополя. За воротами в это время проходило шествие в честь Эрота. В нем участвовал вместе со всеми и Феодот, я же оставался в доме. Со мной был мой товарищ Лукий[18] и другие ораторы. Как обычно, Лукий попросил меня устроить занятия красноречием и допустить к ним юношей.
58. Один из учеников Лукия стал говорить ему обо мне разные похвальные слова и выразился так: "Он в одном лице Платон и Фукидид, Платон и такой-то..." Так он перечислил много писателей, всякий раз прибавляя кого-нибудь к Платону, словно я обладал талантами всех.
59. Взглянув на этого юношу, я сказал ему: "Верь, пожалуйста, Лукию во всем, но только не этому". И мне показалось, будто Лукий похвалил мое остроумие, но остался недоволен моей скромностью. Тогда ученик, вновь обратившись ко мне, заговорил столь красноречиво и складно, что я прервал его и сказал в шутку: "Если ты способен так говорить, то даже странно, что я нужен тебе как учитель".
60. Затем мне приснилось, что я вышел на улицу с одним из учеников и с удовольствием почувствовал свежесть воздуха. А потом погода быстро переменилась, подул южный ветер, и, казалось, то была зима, а то лето; и я заметил, что здесь воздух свежий, а дома - спертый.
61. После этого мы пошли в сторону Ликея. За ним стоял какой-то большой и прекрасный храм не меньше ста футов в длину. Нам нужно было подняться по ступеням к храму. По обеим сторонам лестницы будто бы стояли люди, протягивая, как мне показалось, масличные ветви. Когда я поднялся, маленький мальчик протянул мне три яйца. Пройдя мимо и не взяв их, я подумал, что надо было взять яйца на память. Я вернулся, взял их и пошел наверх. Оказавшись перед храмом, я отдал яйца одному из служителей, который стоял около колонны, а тот в свою очередь хотел мне дать еще одно.
62. Войдя, я увидел, что это храм философа Платона, и там стоит его большая и прекрасная статуя, и еще одна статуя, чья не помню, - справа от него. На пороге сидела очень красивая женщина, которая говорила о Платоне и его статуе. Были там и другие собеседники и разговаривали так, словно это происходило в древности. Но я сказал: "Нельзя сказать, будто так было в древности. Статуя эта слишком новой работы. Да и авторитет Платона во времена Платона был не так велик: слава пришла к нему позже".
63. Тут один из них пожелал, чтобы было целых три храма Платона, но я возразил ему: "Тогда почему не быть восьмидесяти храмам Демосфена или, предположим, Гомера?" И, продолжая разговор, сказал: "Все-таки храмы, вероятно, следует посвящать богам, а великих людей чтить, ценя их книги. Потому что самое дорогое наше достояние - слова. Ведь статуи и изображения - всего лишь памятники тел, а книги - слов". Сказав и услышав подобное, я вышел.
64. Я увидел, что приближается мой молочный брат, и вспомнил прежние времена, когда мы с ним были в Афинах. Когда же я повернулся в сторону Акрополя, чтобы идти домой, справа сверкнула молния и ударила возле самых кончиков моих волос. Я даже удивился, как они не загорелись. Мы заспорили об этом, но мне это знамение показалось благоприятным. Да и ученик, бывший со мной, сказал, что это предвещает мне славу, особенно потому, что молния была справа.
65. Потом мне приснилось, что к большинству зданий были приставлены какие-то лестницы и по ним надо было подниматься и спускаться. Это мне не нравилось. Тем не менее я как-то оказался в доме. А тем временем вернулись участники шествия в честь Эрота, и толкователь, узнав о знамении, тоже сказал, что оно благоприятное и что я сделал правильно, что принес жертвы.
66. Ибо мне был сон, что я должен принести жертвы Зевсу, Артемиде и еще какому-то богу. А потом мне приснилось, будто я позвал Евдокса, чтобы записать этот сон, так как он был очень длинным, а я хотел сохранить его в точности.
67. Вот что наряду со многим другим мне было явлено насчет моей грядущей славы и о том, что я должен оставаться в своем поместье.

[2] Герм — река в Лидии (Малая Азия).

[3] Ларисса — город в Троаде (Малая Азия).

[4] Кима — город в Эолиде (Малая Азия).

[5] Далее в греческом тексте следует испорченное место, смысл которого неясен.

[6] Гриней — портовый город в Эолиде, где находилось святилище Аполлона.

[7] Кизик — город на южном берегу Пропонтиды (Мраморного моря).

[8] ...что Афина сказала феакам. — Имеется в виду эпизод из «Одиссеи», в котором рассказывается о том, как Афина, приняв облик глашатая, сообщила феакам о прибытии странника (Одиссея) и своей речью возбудила в горожанах такое любопытство, что площадь, где находился Одиссей, быстро заполнилась народом (см.: Гомер. Одиссея. VIII. 7-16).

[9] ...словно антистрофа в ответ строфе... — Песнь хора в греческих комедиях и трагедиях традиционно делилась на строфу и антистрофу.

[10] «Облака» Аристофана (ок. 445-386 до н. э.) комедия выдающегося древнегреческого комедиографа.

[11] ...было написано «Сосимена» и другие похожие слова, возвещающие омоем спасении... — Имя Сосимена (Σωσιμένης) значит по-гречески «спасающая», «сохраняющая».

[12] ...вел нас кто-то из богов... — Имеется в виду следующий стих из «Одиссеи»: «...благодетельный бог нам какой-то / Путь указал...» (Гомер. Одиссея. IX. 142. Пер. В. В. Вересаева).

[13] Одеон — общественное здание, служившее для различных целей, в том числе для музыкальных и ораторских состязаний. Первый Одеон был построен в Афинах во времена Перикла.

[14] ...перед Олимпийскими играми. — Здесь имеются в виду Олимпийские игры в городе Кизике (Малая Азия), проводившиеся во времена Элия Аристида.

[15] ...с того гомеровского эпизода, когда Одиссей, наполнив кубок, обращается с речью к Ахиллу. — См.: Гомер. Илиада. IX. 223 и сл.

[16] Гиппократ (460-356 до н. э.) — знаменитый древнегреческий врач, основоположник научной медицины.

[17] Когда вышли постановления... — Возможно, речь идет об эдикте Антонина Пия, который ограничил число ораторов, подлежавших освобождению от государственной службы (см. также примеч. 51 к речи четвертой).

[18] Лукий. — Вероятно, речь идет о философе-платонике, ученике Мусония Руфа, лекции которого Элий Аристид посещал во время своего обучения в Афинах.

Речь шестая

1. Так Бог направлял меня во многих делах при помощи знамений о том, что мне следует делать, и при помощи других людей, также бывших почитателями Бога. На второй год после моего возвращения из Египта и на двенадцатый год моей болезни мне явились многочисленные удивительные видения, которые посылали меня в храм Бога в Эпидавре.[1] И одно из первых было такое.
2. Кто-то, убеждая меня не отчаиваться, рассказал историю Мусония:[2] "Когда Мусоний, - сказал он, - захотел поднять на ноги какого-то больного, а тот отказывался, то в упрек ему он сказал что-то в таком роде: "Что медлишь? Куда смотришь? Или ждешь, пока сам Бог не встанет рядом и не скажет тебе эти слова? Прогони смерть из своей души, и ты познаешь Бога!""
3. "Такие слова, - сказал он, - произнес Мусоний". И после этого мне были голоса: "Спаси себя для города афинян!", и означало это - "для эллинов". Были и многочисленные пророчества относительно событий в Италии. <...>

[2]   Мусоний. — Возможно, речь идет о Мусонии Руфе (ок. 30-101/102 н. э.), римском стоическом философе и учителе Эпиктета.