В Афинах уже со времени Солона был закон о выдаче инвалидам пенсии, которая в начале IV в. равнялась одному оболу (около 4 копеек) в день, хотя бы они еще были способны заниматься каким-нибудь ремеслом, если только стоимость их имущества не превышала трех мин (около 75 рублей). Каждый год Совет пятисот производил проверку инвалидности пенсионеров, и каждый гражданин мог заявить протест против дальнейшей выдачи пенсии инвалиду. Так произошло и в нашем случае: кто-то заявил, что один калека достаточно здоров и имеет такой заработок от ремесла своего, что может обходиться без пособия от государства. При рассмотрении этого дела Советом калека и произнес речь, составленную для него Лисием.
Калека был, по-видимому, человеком остроумным. В его мастерскую на рынке ходило много народа для препровождения времени, так что он был хорошо знаком своим согражданам. В этой речи Лисий выразил во всем блеске свою способность к этопее: речь полна грубого юмора и язвительных насмешек по отношению к противнику. Нет ни одной речи Лисия, похожей на эту по характеру.
Произнесена она была через несколько времени (вероятно, через несколько лет) после низвержения Тридцати (§ 25).
* * *
(1) Члены Совета! Я почти что благодарен своему противнику за то, что он возбудил против меня это дело. Раньше у меня не было повода дать отчет в своей жизни, а теперь благодаря ему я получил его. В своей речи я постараюсь показать, что он лжет, а что я своей жизнью до нынешнего дня скорее заслуживал похвалы, чем зависти: не по другой какой причине, думается мне, он возбудил против меня это дело, а только по зависти. (2) А кто завидует тому, кого все жалеют, пред какой подлостью, как вы думаете, остановится подобный человек? Ведь если он сделал на меня ложный донос из-за денег...;[1] но если он говорит, что мстит мне по личной вражде, то это ложь: с таким подлым человеком я никогда не был ни в дружбе, ни во вражде. (3) Значит, члены Совета, уже сразу видно, что он завидует мне, - именно, что я, несмотря на свой недостаток, более, чем он, честный гражданин. Да, члены Совета, по моему мнению, телесные недостатки надо уравновешивать душевными достоинствами, это верно. Если, например, направление ума у меня и весь вообще образ жизни будет в соответствии с моим недостатком, то чем же я буду отличаться от него?
(4) Но довольно об этом. Теперь я скажу, насколько возможно короче, о том, что составляет цель моей речи. Противник мой утверждает, будто я не имею права получать пособие от государства, так как я здоров физически и не принадлежу к числу "немощных", да и знаю такое ремесло, при котором могу жить и без этого пособия. (5) В доказательство моей физической силы он указывает на то, что я могу ездить верхом, а в доказательство обеспеченности моей от ремесла - на то, что я могу водить компанию с людьми, могущими позволять себе кое-какие траты. Как велика моя обеспеченность от ремесла, да и вообще что за жизнь у меня, я думаю, вы все знаете; но все-таки и я скажу про это несколько слов. (6) Отец мне оставил в наследство... ничего; мать кормить я перестал только третий год, с ее смертью; детей у меня пока еще нет, которые бы обо мне позаботились. Ремесло мое дает мало прибыли; к тому же мне самому им заниматься уже тяжело, а купить себе раба, который бы меня заменил в работе, пока еще не могу. Других доходов, кроме этого, у меня нет; и, если вы отнимете его у меня, мне грозила бы опасность очутиться в крайне тяжелом положении. (7) Поэтому, члены Совета, не приговаривайте меня к смерти несправедливым решением, когда у вас есть возможность сохранить мне жизнь решением справедливым; не отнимайте у меня теперь, когда я становлюсь старше и слабее, того, что вы дали мне, когда я был моложе и сильнее! Вы пользовались прежде славою людей чрезвычайно сострадательных даже к тем, у кого нет никакого несчастия; так не обходитесь жестоко теперь, под влиянием этого человека, с теми, кто внушает сострадание даже врагам; не повергайте в отчаяние всех, находящихся в одинаковом со мною положении, если у вас хватит духу обидеть меня! (8) Ведь в самом деле, члены Совета, была бы странная несообразность, если бы вышло так, что я получал это пособие в ту пору, когда недуг был у меня лишь один, но был бы лишен пособия теперь, когда прибавились и старость и болезни с их тяжелыми последствиями. (9) Как велика моя бедность, это может показать, я думаю, яснее всех мой обвинитель: если бы я был назначен устроителем хора[2] при представлении трагедии и предложил бы ему обмен имуществом,[3] то он предпочел бы лучше десять раз быть устроителем хора, чем один раз поменяться имуществом. Разве это не возмутительное дело, что теперь он меня обвиняет, будто я при своей полной обеспеченности могу на равной ноге водить компанию с первыми богачами, а если бы случилось что-нибудь такое, о чем я сказал, то он признал бы меня таким, каков я на самом деле, и даже еще беднее?[4]
(10) Что касается моей езды верхом, упомянуть о которой перед вами он решился, судьбы не боясь и вас не стыдясь, то об этом разговор короток. Все, имеющие какой-нибудь недуг, члены Совета, конечно, направляют свои старания и помыслы на то, чтобы сделать постигшее их страдание как можно менее болезненным. Один из них - я: попавши в такое несчастие, я нашел себе в езде на лошади облегчение, когда мне предстоит более или менее далекий путь по необходимым делам. (11) Но самое главное доказательство, члены Совета, того, что я езжу не из чванства, как он утверждает, а вследствие своего недуга, - это вот какое. Если бы у меня было состояние, я ездил бы на муле,[5] а не на чужой лошади; но так как я не могу его купить, то часто бываю вынужден брать чужую лошадь. (12) Если бы он видел, что я езжу на муле, то молчал бы (что тут мог бы он сказать?): так не глупо ли с его стороны, члены Совета, на том основании, что я езжу верхом на лошади, которую выпрошу у кого-нибудь, стараться уверить вас, будто я здоров? Еще: он не указывает в своем обвинении, как на признак моего здоровья, то, что я хожу с двумя палками, тогда как все ходят с одной:[6] так не глупо ли приводить вам в доказательство моего здоровья то, что я езжу на лошади? Ведь я прибегаю и к тому, и к другому средству по одной и той же причине.
(13) Но он бесстыдством своим настолько превосходит всех, что старается уверить вас, - вас стольких он один, - будто меня нельзя отнести к числу немощных. Но, если он уверит в этом хоть кого-нибудь из вас, члены Совета, тогда что мешает мне вынимать жребий на должность одного из девяти архонтов,[7] а вам всем отнять обол у меня как у здорового и назначить ему как калеке? Ведь нельзя предположить, что если вы отнимете пособие у кого-нибудь как у здорового, то фесмофеты не допустят к вынутию жребия его же как нездорового. (14) Но, к счастию, вы не разделяете его мнения, как и он вашего. Хоть он и явился сюда с целью оспаривать у меня мой недуг, точно невесту-сироту с наследством,[8] и старается уверить вас, что я не такой, каким вы все меня видите, но вы, как и следует людям разумным, больше верите своим собственным глазам, чем его уверениям.
(15) Он называет меня дерзким, буйным, ужасным нахалом: точно думает, что если наговорит страшных слов, то скажет правду, а если станет употреблять вполне мягкие выражения, то этого не будет. Я с своей стороны полагаю, члены Совета, что вам необходимо иметь ясное представление о том, каким людям можно быть дерзкими и какие не могут себе этого позволить. (16) Вполне естественно, что дерзким может быть не бедняк, находящийся в крайней нужде, а тот, у кого денег больше, чем нужно; не слабый телом, а тот, кто имеет полную уверенность в своей силе; не человек преклонного возраста, а тот, кто еще молод и годами и разумом. (17) И действительно, богатый откупится деньгами от суда, а бедного нужда заставляет быть смирным; молодой вправе рассчитывать на снисхождение старых, а старого за проступок осуждают равно и молодые и старые; (18) сильный может обижать кого хочет без вреда для себя, а слабому нельзя ни защищаться от нападающего, который ему хочет нанести оскорбление, ни одолеть того, кого он сам обижает, желая нанести ему оскорбление. Поэтому мне кажется, что обвинитель упомянул о моей дерзости не серьезно, а шутя, не из желания уверить вас, что я таков на самом деле, а из желания посмеяться надо мной, воображая, что это какой-то геройский подвиг.
(19) Далее, он говорит, что у меня собираются разные негодяи и в большом числе, - люди, которые свое состояние промотали и теперь ищут случая напасть на тех, кто хочет сберечь свое. Но вы все должны иметь в виду, что он, бросая такой упрек мне, обвиняет меня не больше, чем всех занимающихся разными мастерствами, и моих посетителей обвиняет не больше, чем посетителей всех других ремесленников. (20) Ведь каждый из вас имеет обычай заходить куда-нибудь:[9] - один - в парфюмерный магазин, другой - в цирюльню, третий - в сапожную мастерскую, четвертый - куда придется; чаще всего заходят куда-нибудь поблизости от рынка и очень редко - куда-нибудь далеко от него. Таким образом, если кто из вас признает негодяями моих посетителей, то, очевидно, признает такими же и тех, кто бывает у других; а если этих, то и всех вообще афинян, потому что вы все имеете обычай заходить куда-нибудь и там проводить свободное время.
(21) Но не знаю, чего ради мне вдаваться в излишние подробности, отвечая в своей защите на каждый пункт обвинения в отдельности, и докучать вам долее. Раз я сказал уже о главнейших пунктах, чего ради буду я, подобно моему противнику, тщательно останавливаться на мелочах? Я с своей стороны прошу вас всех, члены Совета, не менять вашего прежнего мнения обо мне: (22) не лишайте меня, по его доносу, того единственного блага, которое судьба дала мне на родине; не поддавайтесь убеждениям одного этого человека, не отнимайте у меня тех денег, которые вы дали мне все по общему решению уже давно! Да, члены Совета, судьба лишила нас высших благ; ввиду этого государство назначило нам эту пенсию, принимая во внимание,
что как счастье, так и несчастье может выпасть на долю каждого одинаково. (23) Так, разве не был бы я несчастнейшим человеком в мире, если бы, лишенный своим недугом лучших и высших благ, потерял, по милости моего противника, ту пенсию, которую дало государство, озабоченное положением таких людей? Нет, нет, члены Совета, не постановляйте такого решения! Да и за что вы могли бы ко мне отнестись так? (24) Может быть, за то, что кто-нибудь по моей жалобе когда-либо был привлечен к суду и лишился своего имущества? Нет, никто не может этого доказать. Может быть, за то, что я вмешиваюсь в чужие дела, что я дерзок и сварлив? Нет, не в таких условиях я живу. (25) Может быть, за то, что я гордец и буян? Нет, этого он даже сам не скажет, если не захочет лгать и в этом, как лжет во всем остальном. Может быть, за то, что в правление коллегии Тридцати[10] я был в силе и делал зло многим гражданам? Нет, я вместе с вашей народной партией бежал в Халкиду[11] и, хотя имел возможность жить с ними, ничего не боясь, я предпочел уйти и делить с вами опасности. (26) Ввиду этого, члены Совета, не относитесь ко мне, человеку ни в чем не повинному, так, как вы относитесь к преступникам; постановите обо мне такое же решение, какое постановлял Совет в прежние годы: вспомните, что я не отчет[12] сдаю в государственных деньгах, бывших в моем ведении, и не контролю подвергаюсь за какую-нибудь должность, которую занимал: речь идет только лишь об оболе. (27) Приняв такое решение, вы все постановите справедливый приговор, я за такое отношение ваше буду питать к вам благодарность, а он на будущее время поймет, что не надо нападать на слабых, а надо стараться побеждать равных себе.
[2] О хорегии см. примеч. 4 к речи III и примеч. 24 к речи XXI.
[3] Об обмене имуществом при литургии см. примеч. 4 к речи III.
[4] Смысл: если бы мой противник поменялся со мной имуществом, то увидел бы, что я еще беднее, чем он думает.
[5] На мула накладывалось седло со спинкой, похожее на кресло, делавшее езду очень покойной; так ездили преимущественно женщины (и, может быть, калеки). Смысл: если бы я ездил на муле, в гораздо более покойном положении, чем верхом на лошади, то противник мой ничего не мог бы возразить, потому что такая езда естественна для калеки; поэтому бессмысленно ставить мне в упрек гораздо менее удобную для калеки езду на лошади.
[6] Афиняне обыкновенно ходили с палкой. Оратор иронически замечает, что если его противник езду на лошади считает признаком здоровья, то и ношение двух палок вместо одной можно считать признаком здоровья.
[7] См. примеч. 5 к речи VI. Выборы архонтов происходили по жребию из всех граждан, лишенных телесных недостатков, — вероятно, потому, что с их должностью соединялись и некоторые религиозные функции. Жеребьевку всех вообще должностных лиц производили фесмофеты.
[8] См. примеч. з к речи XV. — Из-за богатых наследниц между претендентами происходили споры и тяжбы.
[9] См. примеч. 3 к речи XXIII.
[10] См. введение к речи XII, отдел 45 и сл.
[11] Халкида — город на острове Евбее, куда бежали во время правления Тридцати многие демократы. См. введение к речи XII, отдел 53.
[12] Все должностные лица подвергались строгому контролю и обязаны были по сложении должности в течение известного срока отдать отчет во всех своих действиях по должности и особенно в употреблении казенных денег.