Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Настоящею II частью всеобщей военной истории древних времен начинается третий период ее – наибольшего развития военных учреждений и цветущего состояния военного искусства у римлян? от смерти Александра Великого до Августа или образования римской Империи, обнимающий почти три века (323–30 г. до P. X.). Это- период самый замечательный и поучительный из всей всеобщей военной истории древних времен, так как в него входят: изложение военных устройства, учреждений и искусства у римлян – народа, покорившего ими половину известного древним мира, и войны его, начиная с самнитских и затем пунических, равно походы великих полководцев времен римских междоусобий и особенно двух из величайших полководцев истории – Ганнибала и Юлия Цезаря. А потому период этот, хотя только 300-летний, в изложении едва ли не обширнее двух первых, вместе взятых. Издание его в одной книге значительно увеличило бы и объем ее, и продажную цену. Но, имея в виду сделать настоящее издание более доступным по цене отдельных частей его, равно как и более удобным для его изданий, я решился разделить его на три части: II-ю от смерти Александра Великого до 2-й пунической войны (323–218 г.), III-ю – от начала 2-й пунической войны до походов Юлия Цезаря (218–58) и IV-ю – от начала походов Юлия Цезаря до Августа (58–30). Затем весь четвертый и последний, 500-летний период всеобщей военной истории древних времен, от Августа до падения западной римской империи (30 г. до P. X. – 476 г. по P. X.), по той же, означенной выше причине, необходимым оказывается разделить на две части: V-ю – от Августа до Диоклетиана и Константина Великого (30 г. до P. X. – 286 г. по P. X.) и VI-ю – от Диоклетиана и Константина Великого до падения западной римской империи. Таким образом вся всеобщая военная история древних времен будет состоять из шести частей, которые будут выходить одна вслед за другою в продолжение текущего года.
Настоящая II-я часть и следующая III-я до конца 2-й пунической войны составлены мною теперь совершенно вновь, потому что рукописи их, составленные мною в 1838–1847 годах, по не зависевшим от меня и неизвестным мне причинам, оказались, к крайнему моему сожалению, утраченными, почему и появление этих двух частей в свет по необходимости замедлилось.
В настоящей II-й части с большими полнотою и подробностью изложены: состояние военных: устройства, учреждений и искусства у римлян в эти, лучшие времена римской республики (глава XX) и войны римлян с самнитянами и другими народами Италии, Тарентом, Пирром, Карфагеном (в 1-й пунической войне) и наконец с лигурийцами, галлами и иллирийцами (главы XXI, XXII и XXIII), как представляющие высокую степень занимательности и поучительности. В следующей же III-й части занимательность ее будет сосредоточиваться преимущественно на походах и действиях Ганнибала во 2-й пунической войне.
К настоящей II-й части приложены: 1) 1 карта древней Европы, 5 чертежей и 4 небольшие плана сражений, означенные ниже после оглавления (карты же древних Азии, Греции и Италии приложены к I-й части), и 2) сверх того в заглавии книги-снимки с двух древних камеев, изображающих Александра Великого, и в конце книге, в приложениях – дополнение к характеристике Александра Великого, изложенной в I-й части, и объяснение снимков с двух камеев Александра Великого, приложенных в начале книги.
Желая сделать все зависящее от меня для большей доступности издания по частям и в совокупности, я нашел нужным и возможным изменить первоначально назначенные цены и предложить подписку на целое издание с уступкой, что и означено, вместе с местами продажи и подписки, на задней стороне обертки.

Период третий

Период третий.

ГЛАВА ХVIII Македония, Греция и Восток
I. Военные: устройство, учреждения и искусство
§ 115. Военные: устройство и учреждения
§ 116. Военное искусство
II. Войны
§ 117. Войны между преемниками Александра В. до сражения при Ипсе включительно (323–301)
§ 118. Войны после сражения при Ипсе до 1-й македонской войны римлян (301–200)
1) Войны в Македонии и Греции
2) Войны на Востоке
Глава XIX. Карфагеняне
I. Военное устройство и военное искусство
§ 119. До конца 1-й пунической войны (241 г.)
§ 120. После 1-й пунической войны
II. Войны до 264-го года
§ 121. Война с Агафоклом в Сицилии и Африке (311–306)
§ 122. Война с Пирром в Сицилии (278–276)
ГЛАВА XX. Римляне
§ 123. Военное устройство и военные учреждения
§ 124. Различные роды войск, вооружение и число их.
§ 125. Строй и образ движений и действий войск
§ 126. Римский легион и римская тактика, преимущества и недостатки их и сравнение их с греческою фалангой и греческою тактикой
§ 127. Внутреннее устройство и дух войск и армий.
§ 128. Кастраметация, фортификация и полиорцетика.
§ 129. Образ и искусство ведения войны. Состояние военного устройства и военного искусства вообще
§ 130. Морские военные силы и искусство
ГЛАВА XXI. Войны римлян с 343-го по 264-й год
I. Воины с самнитянами, другими народами Италии и галлами (343–290)
§ 131. Географический обзор древней Италии и народов, обитавших в ней
§ 132. 1-я самнитская война (343–340)
§ 133. Война с латинянами и кампанцами (339–327)
§ 134. 2-я самнитская война (326–305)
§ 135. Война с этрусками и умбрами (311–299)
§ 136. 3-я самнитская война и война с этрусками, умбрами и галлами (299–290)
§ 137. Заключение
II. Воина с Тарентом и Пирром (281–272)
§ 138. Война с Тарентом и Пирром (281–272).. –
§ 139. Заключение 199
ГЛАВА ХХII. Первая пуническая война (264–241)
§ 140. Причины и начало войны. – Война в Сицилии (264–261)
§ 141. Война в Сицилии и на море (260–258)
§ 142. Война в Сицилии, на море и в Африке (257–255)
§ 143. Война в Сицилии (254–248)
§ 144. Война в Сицилии и на море (247–241)
§ 145. Заключение
ГЛАВА XXIII. Войны римлян между 1-ю и 2-ю пуническими (240–218)
§ 146. Войны с галлами и лигурийцами, в Сардинии и Корсике (237–229)
§ 147. 1-я иллирийская война (229–228)
§ 148. Война с галлами (224–221)
§ 149. Война с истрийцами (220)
§ 150. 2-я иллирийская война с Димитрием Фаросским (218)
§ 151. Заключение 234

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. МАКЕДОНИЯ, ГРЕЦИЯ И ВОСТОК.

I. Военные: устройство, учреждения и искусство. – § 115. Военные: устройство и учреждения. – § 116. Военное искусство. – II. Войны. – § 117. Войны между преемниками Александра В. до сражения при Ипсе включительно (323–301). – § 118. Войны после сражения при Ипсе (301–200).

Источники: Диодор, Плутарх, Юстин, Аппиан, Полибий, Страбон, Тит Ливий; – Heeren, Handbibliothek fи r Offiziere etc., Kaи ssler, Bibliothи qи e hisooritftfe et militaire, Барон Зеддслер, Военный энциклопедический лексикон и друг.

I.
Военные: устройство, учреждения и искусство.

§ 115. Военные: устройство и учреждения.

Военные: устройство и учреждения греков, в VI и V веках до P. X. достигшие высшей степени своего развития, совершенства и цветущего состояния, составили военную славу Греции в войнах ее, внутренних и внешних, особенно с персами. Но недолго продолжалось такое состояние их: с IV века, после пелопоннесской войны, они начали уже склоняться к упадку (См. ч. I, гл. IV, стран. 62–81 и гл. VI стран. 107–140).
В это время Филипп македонский, ученик Эпаминонда, применив их к Македонии, значительно развил и усовершенствовал их. а сын его Александр В. дал им еще большее развитие и на другие войска македонской армии: постоянные (фалангу), областные, вспомогательные и особенно – наемные, число которых умножалось все более и более. Обычай служить наемниками и вербовать наемников распространился в это время и в Македонии, как и в. Греции ми на Востоке, до крайней степени, и ценою золота всегда можно было иметь сколько угодно наемных войск. Но покупные и продажные наемники были, как уже не раз говорено выше, не только ненадежны, но крайне вредны и опасны для государства. а между тем, притом страшном разорении, в которое и почти беспрерывные и жестокие войны повергли целые обширные страны, военное ремесло едва ли не сделалось единственным сносным, и никто не упражнялся в нем более и усерднее греков, разных диких и полудиких племен, и с 280-го года гроза и ужас Македонии, Греции и малой Азии – Галлы. Таким образом, македонские армии этого времени, числительно сильнее прежнего, имели состав разноплеменный и разнородный, ввели и у себя обычай иметь в своем составе метательные орудия, военные колесницы и слонов – обычай, справедливо пренебрегаемый Александром В., но чрезвычайно распространившийся после его смерти, а в отношении внутреннего устройства и управления, и особенно военного духа и порядка в них, стали несравненно ниже, нежели при Филиппе и Александре В.
Но в Греции, говоря вообще, было и того хуже. Превосходные некогда военные учреждения ее пришли в совершенный упадок и сделались мертвою буквой. И могло ли быть иначе, при том крайнем развращении нравов, которое распространилось между греками, и при тех: истощении, слабости, политическом расстройстве и упадке, в которые впала Греция. Греческие республики, и в главе их афинская и спартанская, жестоко раздираемые политическими партиями и войнами внутренними, междоусобными и внешними с македонскими и восточными царями и с иноплеменными врагами-галлами и друг., все более и более истощали в них свои силы и приходили в изнеможение и бессилие. В эти истинно бедственные для Греции времена, армии греческие не имели уже и тени сходства с прежними, во времена величия и славы Греции. Составленные уже преимущественно, не из лучших, высших классов народных, а из низших – беднейших, из вольноотпущенников, рабов и особенно – наемщиков, греков и иноплеменников, они, притом, уже не были более подчинены прежним строгим военным законам, пришедшим в бессилие и даже забвение, и в отношении к внутренним: устройству и управлению своим, и особенно к военным: духу и порядку в них, стояли крайне низко. Военное наемничество особенно, обязанное своим происхождением в Греции самим грекам после пелопоннесской войны, в это время до того распространилось и вошло в обычай между ними, что им же обратилось в пагубу и позор. Всем и каждому, своим и чужим, в Греции и вне ее пределов, греки за деньги всегда были готовы служить наемниками, и их собственные армии были переполнены греческими же наемными войсками.
Из этой общей и мрачной картины упадка военных учреждений и армий в Греции, временно выделяются однако, в виде более отрадного исключения, Эпир, при царе его Пирре II, ахейский и этолийский союзы, и Спарта при царе ее Клеомене с 227 по 222 г.
Пирр II, царь Эпира (312–272), одаренный высокими личными качествами, как человек, государь и полководец, возвысив в Греции политическое значение дотоле незначительного в ней Эпира, развил и усовершенствовал. военные учреждения и войско его так, что они значительно превзошли современные греческие и даже македонские, и, при личном военном искусстве Пирра, доставили ему перевес и превосходство не только в Греции и Македонии, но даже и в Италии против самих римлян, и в Сицилии против карфагенян (как будет изложено в своем месте ниже).
Ахейский союз 12 городов Ахаии, северной области Пелопоннессе – существовавший уже вдревле, но разрушенный македонянами по смерти Александра В., – с 281 г. снова образовался и мало по малу, особенно с 251 г., развился, усилился и сделался весьма могущественным. – Так как главными условиями его были: совершенное равенство политическое всех республик и городов, входивших в состав его, и сохранение ими внутренних учреждений своих, только с общим управлением делами союза в собраниях выборных от каждой республики лиц, два раза в год, в городе Эгне и позже в Коринфе, – то каждая республика сохраняла и свои особенные военные учреждения и войска, а все соединенное войско союза состояло под предводительством стратега его, избираемого общим собранием и бывшего, вместе с тем, главою союза. – Могуществу последнего особенно способствовало то, что в двух первых стратегах своих, Арате (251–213) и Филопомене (213–183), он имел таких высоко-даровитых мужей, которые умели одушевить и поддержать его достойным образом. – Из них первый был преимущественно отличный политик, а второй – отличный полководец и – последний из великих мужей и полководцев Греции.
Этолийский союз, также существовавший издревле, особенно развился и укрепился после. смерти Александра В., около 284 г., с целью сопротивления насилиям и притеснениям македонских царей. – Из всех греческих племен, этолийское было, хотя самое грубое, но сохранившее чистоту и строгость нравов, мужественный и воинственный дух, когда они уже исчезли в других греческих племенах и республиках. – Чрезвычайно гористая и неплодородная Этолия вынудила ее жителей производить из нее набеги в соседственные области, для добычи средств к существованию. – Это вовлекло ее в войны ж сделалось поводом и причиной большему еще скреплению союза этолийцев. – Подобно тому, как в ахейском союзе, главою этолийского и предводителем его войска был стратег, а второе после него место занимал иппарх или начальник конницы, оба избираемые в общих собраниях, происходивших в главном городе Ферме. – Военные учреждения и устройство войск союза, в который допускались только этолийцы, сохраняли свой древний, первобытный, воинственный характер и тем особенно отличались от принадлежавших другим современным племенам и республикам Греции. – Ахейский и этолийский союзы, в военном отношении, как и в политическом, были последними светлыми формами, в которых проявилась греческая жизнь перед концом своим.
Что касается Спарты, то переворот, произведенный в ней, в 226 г., Клеоменом и состоявший в восстановлении древних ликурговых законов, уничтожения власти эфоров, усилении власти царей, более равномерном распределении имуществ и пр., – при личных политических и военных дарованиях Клеомена, снова возвысил Спарту и ее военные учреждения, силу и влияние, но лишь на самое короткое время (5 лет), после чего Спарта снова впала в состояние бессилия и унижения.
Наконец на Востоке произошло вовсе не то, чего желал Александр В. – Он хотел слить побежденных с победителями, азиятцев и египтян с македонянами и греками, Восток с Европой, распространением на нем греческой цивилизации, но сохранив его народам гражданские и военные учреждения их, только под властью местных македонских и греческих правителей, поддерживаемою македонскими войсками, и под личною своею верховною властью. – Греческая цивилизация действительно распространилась во всех завоеванных Александром у персов областях, в них повсюду стали господствовать греческие науки и искусства, множество городов, основанных Александром и его преемниками, носили греческие названия и были населены македонянами и греками, греческий язык сделался языком правительств и высших сословий, а туземные наречия – языком низших классов. – Но все это не могло скрепить завоеванные страны и народы политически в одно общее государственное тело: не основанные на народности, они по смерти Александра стали уже стремиться к независимости и самостоятельности, однако до сражения при Ипсе, положившего конец 22-х летней войне между полководцами-преемниками Александра и решившего судьбу Азии и Египта, держались еще слабыми связями в соединении. Но после этого сражения вся обширная монархия, завоеванная Александром у персов, распалась уже решительно на два большие государства: Сирию – Селевкидов и Египет – Птолемеев, и несколько меньших: Каппадокию, Понт, Вифинию, Пергам, Галатию – в малой или западной Азии, Бактриану с Согдианой и Парфию – в верхней или восточной Азии. – С этого времени в военных учреждениях на востоке произошли решительные перемены, которые в 22 года до сражения при Ипсе только зарождались. – Еще первые основатели сирийского и египетского царств и царствовавших в них династий, Селевк I Никатор и Птолемей I Сотер, сын Лагов, своими государственными дарованиями умели поддержать военное устройство и военные учреждения в Сирии и в Египте в должном порядке и почти в том виде, как при Александре. – Но при преемниках их все стало более и более принимать другой вид и характер – обычный древнему Востоку. – И в Азии, и в Египте греки выродились, а туземные народности повсюду взяли верх, а с ними и нравы, и обычаи, и учреждения народные. – К этому должно еще прибавить, что из числа селелевкидов, птолемеев и правителей отложившихся от Сирии и вновь образовавшихся государств, весьма немногие, своими дарованиями и нравственными качествами, выходили из ряду, большею же частью были люди неспособные и в нравственном отношении недостойные. – Предавшись роскоши, изнеженности и разврату, раздираемые семейными и дворскими кознями и распрями, неспособные управлять ни гражданскими, ни военными делами, они все более и более ниспадали на степень древних восточных деспотов и последних персидских царей. а под вредным влиянием их, и военные учреждения, и армии на Востоке стали так же принимать древние, обычные ему, вид и характер, во всех отношениях, и состава, и устройстве и управления, и духа, и порядка в них. – Последние селевкиды и птолемеи являли совершенное подобие персидских царей, подобно им искали силы армий не в наилучших: составе, устройстве, образовании, духе и порядке их, но в их числительном превосходстве и разных вспомогательных средствах, всегда означавших на Востоке низкую степень искусства, а именно в тяжелом оборонительном вооружении тяжелой пехоты и конницы, в полевых метательных орудиях. военных колесницах и вооруженных слонах. – а между тем, снаряженные таким образом, многочисленные, разнородные и разноплеменные полчища их, переполненные наемными войсками и неустроенными земскими ополчениями, состояли большею частью из изнеженных и расслабленных телесно и душевно, невоинственных, малодушных воинов, при первой встрече с неприятелем предававшихся постыдному общему бегству, а вдали от неприятеля – своевольных, буйных, мятежных, предававшихся насилию, грабежу и всяким неистовствам. – Словом, в 100 лет времени, Восток, которые Александр хотел посредством греческой цивилизации слить с Европой, обратился снова в прежний Восток и едва ли не худший, а военные учреждения и армии его пришли совершенно в тоже состояние, в каком находились в персидской монархии перед завоеванием ее Александром В.
Впрочем и здесь, как выше в отношении к Греции, следует сделать исключение в пользу некоторых государств и народов Востока, под управлением даровитых правителей или по иным причинам временно ознаменовавших себя замечательными военными подвигами. – Так, например, Египет при Птолемее III Эвергете (246–221) и Сирия при Антиохе III Великом (224–187) вели замечательные искусством и успехом войны, полезные для обоих этих государств и не без славы для Птолемея и Антиоха. – а позже Антиох, Митридат VI Великий, царь понтийский, и парфяне, под правлением династии арзакидов, были такими врагами римлян, которые, особенно Митридат и парфяне, были достойными их противниками, вели упорные с ними войны и причинили им немало забот.

§ 116. Военное искусство.

Если военные устройство и учреждения, дух и порядок в войсках, в Македонии, Греции и на Востоке, в периоде времени от смерти Александра В. до покорения этих стран римлянами, пришли в упадок, – то, с другой стороны, греко-македонское военное искусство сохранилось в том же состоянии, в котором находилось при Филиппе и Александре В., а одна из отраслей его – полиорцетика даже получила такое развитие ж сделала такие успехи, каких не достигала дотоле. Единственное исключение из этого составляют упадок и жалкое состояние греко-македонского военного искусства на Востоке, в Азии – по смерти Селевка I Никатора (281 г.), а в Египте – Птолемея III Эвергета (221). Временем же наилучшего состояния его, в Македонии, Греции и на Востоке безразлично, был бесспорно 22-х летний период междоусобных войн преемников Александра В., от смерти последнего до сражения при Ипсе включительно (323–301). Образовавшись в войнах великого учителя и образца своего и сами большею частью даровитые, искусные и опытные полководцы, они сохраняли неизменно и соблюдали в точности правила военного искусства Филиппа и Александра (см. ч. I, гл. XII, §§ 80, 81 и 82, стран. 312–322) и в некоторых отношениях даже дали им большее развитие. Так, сохраняя прежнюю соразмерность числа тяжелой и средней пехоты и конницы в составе македонской фаланги или армии, они увеличили число легких, пеших и конных, войск при ней, а тяжелой пехоте и особенно тяжелой коннице дали более полное, предохранительное вооружение: в последней, под названием катафрактов (конные латники, по нынешнему кирасиры), и всадники, и лошади их были совершенно покрыты металлическими, чешуйчатыми латами. Притом, ведя большие войны, в обширных размерах и, в Азии, на обширных пространствах края, с важными политическими целями, они, для вернейшего достижения их, увеличивали числительные силы своих армий и действовали уже преимущественно не простыми или малыми фалангами, но двойными (дифалафархиями в 8.000 гоплитов) и даже тройными (тетрафалангархияи в 16.000 гоплитов), с соразмерным числом средней пехоты (пелтастов) и конницы тяжелой и средней, что составляло всего от 14–15.000 до 28–30.000 чел, тяжелой и средней пехоты и конницы, с большим числом легких, пеших и конных, иррегулярных войск, так что общее, среднее число всех войск в их армиях простиралось от 20–25.000 до 40–50.000 чел., а иногда и более. Различные роды строя, походных движений и тактических построений и образа действий войск в бою – сохранялись прежние, нападения же (атаки) в бою производились преимущественно в особенно любимом Филиппом и Александром, косвенном боевом порядке, с одного или обоих флангов, с обходами и охватыванием неприятеля с флангов и тыла. – Подобно Филиппу и Александру, они старались и умели искусными: употреблением фаланги в сражениях и применением ее к разнообразным видам местности и к различным обстоятельствам и случайностям боя, ослаблять недостатки и невыгоды и увеличивать преимущества и выгоды ее. В этом отношении, сражения их, до сражения при Ипсе включительно, отличаются, в большей или меньшей степени, тактическим искусством и заслуживают внимания. К этому следует присовокупить еще, что они дали передовой, разведочной и охранной полевой службе легких, пеших и особенно конных, войск еще большее развитие, нежели впервые. данное им Александром. – Но, с другой стороны, они, в некоторых отношениях, стали отступать от тактических правил Филиппа и Александра, употребляя иногда метательные орудия – полевые баллисты и катапульты – в поле, не для одного только очищения теснин и берегов рек от неприятеля, как делал Александр, но и в сражениях, а также и слонов, вооруженных стрелками или башнями с стрелками – средства, которыми справедливо пренебрегал Александр.
В образе и искусстве ведения войны они также следовали правилам Александра, обеспечивая себя с тыла и флангов, и прямо, быстро и решительно устремляя сосредоточенные силы свои к важнейшим для них, в политическом или военном отношении, предметам действий – преимущественно против армий их противников, с целью боя, или же против неприятельских крепостей, больших городов или целых областей. При встрече с армией противника, они вступали с нею в бой, который был решаем или превосходством числительных сил, искусства полководцев, мужества и храбрости войск, или особенными какими-либо обстоятельствами и случайностями, но иногда и внезапным малодушием войск, обращавшихся в бегство, либо переходом их в бою на другую сторону, либо, наконец, явными: неповиновением, бунтом, изменою и предательством. Впрочем вообще следует сказать, что, до сражения при Ипсе включительно, греческие и особенно македонские войска в бою сражались храбро и, тем более, если полководцы своими личными дарованиями, искусством или щедростью внушали им уважение, доверие и преданность к себе. Но темною стороною войн этого времени в особенности было то, что они были сопряжены с большими беспорядками войск, разорением и опустошением края, грабежом мирных жителей его и жестоким обращением с побежденными и пленными. Впрочем, это нередко служило даже одним из средств вынуждения неприятеля к бою, или покорности, или миру. Но главным, первенствующим средством к решению войны и судьбы целых стран и народов был всегда – бой, а если на войне и бывали приобретаемы какие-либо решительные успехи помимо боя, то это приписывалось или исключительно личному искусству полководца, или употребленным им военным хитростям, которые также поставлялись ему в особенное достоинство. Вообще же, как тактические, так и стратегические действия преемников Александра В., в междоусобных войнах их, отличаются, в большей или меньшей степени, искусством и заслуживают внимания, особенно искусная, вполне сообразная с местностью, оборона Египта Птолемеем I против Пердикки в 320 г., война между Антигоном и Евменом в малой и верхней Азии в 320–317 г. и походы Антигона, сына его, Димитрия Полиорцета, двух Кассандров, Лисимаха и Селевка I в 317–301 г. Они будут вкратце изложены и рассмотрены в своем месте ниже.
Но из всех отраслей греко-македонского военного искусства, наибольшего развития достигли и наиболее успехов сделали фортификация и особенно полиорцетика. Причинами этого были: во 1-х то, что междоусобные войны преемников Александра В. чрезвычайно благоприятствовали развитию и успехам математических наук в Греции: механика, строение крепостей, оборонительных и особенно осадных: метательных орудий и военных машин, морских судов и т.п. расширили свою область до пределов, дотоле неизвестных, – и во 2-х личные военные дарования и полиорцетическое искусство полководцев и греческих механиков и строителей, особенно из первых – Димитрия Полиорцета, а из последних – Эпимаха. Димитрий прославился своими осадами Афин и особенно Родоса (в 305 г.); во время последней он истощился в новых, замечательных изобретениях и произвел такие громадные работы и сооружения, которые возбуждают невольное удивление. В главе их должна быть поставлена построенная им, по чертежам и под руководством Эпимаха, громадная, 9-ти ярусная, подвижная на колесах, деревянная осадная башня, под названием Гелеполь. Она имела по 50-ти аршин ширины в основании каждой из 4-х сторон, суживаясь к верху, и 100 аршин вышины; три стороны ее были обиты железными листами, для предохранения от огня; в каждом ярусе были окна с подъемными, толстыми завесами, для действия метательных орудий, а на верхней платформе, прикрытой зубцами, находились также метательные орудия и отборнейшие стрелки, которые должны были прогнать с городской стены защитников ее и тем облегчить подвоз гелеполя и самый приступ. Внутри башни были устроены две лестницы, для всхода и схода воинов, водохранилища для тушения огня и места для хранения оружия. В движение же гелеполь приводился воинами в числе 3.400 чел., внутри – посредством весьма остроумного механизма, а извне – сзади. Но и родосцы, с своей стороны, оказали не менее искусства в производстве и изобретении новых оборонительных работ и построений, и, при необыкновенно мужественном и упорном притом сопротивлении, сделали тщетными все усилия Димитрия, который вскоре заключил с ними мир и снял осаду (см. ниже). Кроме того, особенного внимания заслуживают также: тесное обложение Антигоном Евмена в 320–319 г., в горной крепости Норе, в западной Азии, 14-ти месячная осада Тира Антигоном в 314–313 г. и обложение Димитрием в 287 г. Афин, которые он принудил к сдаче голодом. И другие осады и обложения городов, произведенные в это время полководцами Александра, замечательны, более или менее, в полиорцетическом отношении и свидетельствуют о высоком развитии и совершенстве полиорцетики.
После сражения ври Ипсе, греко-македонское военное искусство оставалось, как сказано, в том же состоянии, в Македонии и Греции – до самого покорения их римлянами, а на востоке – до смерти Селевка I в Сирии и Птолемэя III в Египте. Свидетельством тому могут служить военные действия и подвиги: 1) Димитрия Полиорцета, до смерти его в 281 г., сына его, Антигона I Гоната (281–243 г.), внука – Антигона II Досона (233–221) и даже последних македонских царей Филиппа II и Персея, которые, если и были побеждены римлянами, то вследствие политических и военных ошибок своих, а не упадка греко-македонского военного искусства, – 2) Пирра, царя эпирского – 3) Клеомена, царя спартанского, – 4) Филопемена, стратега ахейского союза, – 5) Селевка I сирского и 6) Птолемеев II и особенно III египетских (см. ниже). Все они были даровитыми и искусными полководцами, а военные действия и подвиги их несомненно свидетельствуют как о личном их искусстве, так и о том, что греко-македонское военное искусство вообще было еще в хорошем состоянии и, в последний раз, в прежнем своем блеске.
Но на востоке, по смерти Селевка I и Птолемея III, оно постепенно склонилось к упадку и изменило европейский характер на искони свойственный Востоку. Последние, неспособные и недостойные Селевкиды и Птолемеи, в угоду своим выродившимся войскам, позволяя им вести изнеженную и праздную жизнь, допуская разные уступки им и послабления военной дисциплины, вместе с тем нарушали и изменяли правила тактики и прочих отраслей, греко-македонского военного искусства. Так они нарушали нормальные, правильные размеры состава фаланг и армий, чрезмерно увеличивая их и притом умножая число военных колесниц, слонов и разных азиатских и африканских, неустроенных ополчений при них. Так, например, в сражении при Рафии в 217 г. (см. ниже), тетрафалангархии Антиоха III и Птолемэя IV Филопатора состояли уже: не из 16.000 гоплитов, но у первого из 20.000, а у второго из 25.000, а позже в сражении с римлянами при Магнесии в 190 г., решившей судьбу сирийского царства, тетрафалангархия Антиоха III хотя и состояла, из 16.000 гоплитов, но была разделена на 10 частей, в промежутках между которыми были помещены слоны, вооруженные башнями со стрелками, а фланги прикрывали 3.000 тяжеловооруженных катафрактов. Если к этому прибавить разноплеменный и разнородный состав армий, большею частью из наемников и неустроенных ополчений, и упадок военных: устройства и духа в них, то окажется/» что хотя они и сохраняли еще некоторые внешние формы греко-македонского тактического устройства, но во всем остальном, особенно в нравственном отношении; являли совершённое подобие армиям последних персидских царей. Еще Антиох III, своими удачными походами и военными подвигами в Азии и Египте (224–203), представляет некоторого рода исключение из этого; но, по смерти его, греко-македонское военное искусство на Востоке, пришло уже в совершенный упадок, и некоторые позднейшие, временные проблески его вполне относятся уже к личным военным дарованиям таких государей и полководцев, как Митридат VI Великий, царь понтийский, знаменитый соперник римлян и весьма немногие, подобные ему (см. ниже).

II.
Войны.

§ 116. Войны между преемниками Александра В. до сражения при Ипсе включительно (323-З01).

Войны, эти представляют три главных отдела: 1-й – войну до смерти Пердикки в 321 г., 2-й – войну до смерти Евмена в 315 г., и 3-й – войну до поражения и смерти Антигоиа в сражении при Ипсе, в 301 г. Но еще прежде начала их, как бы вступлением к ним было, тотчас по смерти Александра В., одновременное в Азии и в Греции восстание греков против македонян, повлекшее за собою войну между ними в этих частях света.
В верхней Азии восстали греки, оставленные в ней Александром В. в основанных им поселениях и состоявшие частью из наемников Дария и частью из политических изгнанников (проскриптов) Греции. В числе до 20.000 чел. пехоты и 3.000 чел. конницы собрались они близ Вавилона и хотели силою оружия пробиться в Грецию, присоединяя к себе на пути туда всех других греков. Пердикка, правитель государства, приказал наместнику Мидии, Пифону, с македонскими войсками, двинуться против восставших греков, но в то же время, опасаясь, чтоб последние не перешли на сторону Пифона и не сделались опасным орудием в его руках, тайно приказал македонским войскам его умертвить поголовно всех восставших греков? Начало, достаточно свидетельствовавшее уже, каков будет характер этих войн в нравственно-политическом отношении. Опасения Пердикки были не напрасны: честолюбивый Пифон, после нерешительного боя с восставшими греками, действительно, переговорами с ними, склонил их положить оружие и вступить в его службу. Но едва только они положили оружие, как македонские войска Пифона в точности исполнили тайное приказание Пердикки – и произвели поголовное избиение греков? Пифон же, оставшись один, удалился, раздраженный, в Мидию. Этим и был разом положен конец восстанию греков в Азии (323).
В Греции же все греческие республики и в главе их афинская (за исключением только Беотии, Спарты, Аргоса, Коринфа и ахейского союза), крайне недовольные последнею мерою Александра о возвращении всех греческих изгнанников, в числе до 20.000 чел., в их родные города, а афиняне сверх того приказанием сдать остров Самос, восстали немедленно по получении известия о смерти Александра. Такого, почти всеобщего восстания их не было даже против персов. Они выставили до 30.000 чел. войск, большею частью наемных, в главные предводители которых назначили искусного афинского полководца Леосфена. Антипатр, еще Александром оставленный в Греции, в качестве наместника, мог на первых порах противопоставить войску восставших греков только 13.000 челов. пехоты и 6.000 чел. конницы македонских, с которыми двинулся немедленно в Беотию, но был разбит при Фермопилах и укрылся в крепости Ламии (по имени которой и вся эта война получила название ламийской), призвав на помощь македонского полководца Леонната из Киликии в малой Азии. Греки обложили и осадили Антипатра в Ламии; но во время этих обложения и осады, Леосфен был убит, а назначенный на его место афинянин Антифил, не менее Леосфена искусный полководец, но слабый и не пользовавшийся таким доверием, как Леосфен, двинулся против приближавшегося Леонната и разбил его, при чем последний был убит. Антипатр же, воспользовавшись удалением Антифила, несогласиями и раздорами, возникшими в греческой армии и ослаблением ее, вследствие удаления этолян, вышел из Ламии, присоединил к себе остатки разбитого войска Леонната и столь же искусно, сколько и успешно, вел оборонительную войну до тех пор, пока в 322 г. в Грецию не прибыл из Азии македонский полководец Кратер, которому Александр В. перед смертью приказал отвести в Македонию всех старослуживых воинов (ветеранов) македонской армии. Соединясь с Кратером, Антипатр в 322 г. имел уже на своей стороне решительный перевес сил, именно 48,000 чел. пехоты, 5,000 чел. конницы и 3,000 стрелков. Тогда он немедленно перешел к решительным наступательным действиям против греков, имевших едва половину его сил. После многих стычек, в сентябре 322 г. произошло наконец, при Краноне, в Фессалии, недалеко от Ламии, сражение, в котором Антипатр, удержал за собою место боя и, следовательно, по понятиям того времени, одержал победу, и то лишь вследствие не столько превосходства своего в силах или искусстве, сколько обычных грекам несогласий и раздоров между ними. Тем не менее, победа Антипатра при Краноне имела решительные, для восстановления македонской власти в Греции, последствия. Греки первые предложили мир, и когда Антипатр согласился вести переговоры о нем не иначе, как с каждою республикою отдельно, то все, исключая афинской и этолийского союза, поспешили заключить мир на выгоднейших для каждой из них условиях. Таким образом афиняне и этоляне остались одни, совершенно предоставленные собственным своим силам. Тогда Антипатр, искусно разрушив грозный союз греков, обратился сначала против Афин. Устрашенные афиняне выслали на встречу ему, не войско, а друга его, Фокиона, и главу македонских приверженцев, Демада, с посольством, для испрошения, как милости, умеренных условий. Но Антипатр потребовал принятия македонского гарнизона и изменения образа правления из демократического в аристократический или олигархический (который македоняне постоянно поддерживали в Греции в это и в последующие времена). Афиняне были вынуждены согласиться на эти, тяжкие для них условия, и в афинскую гавань Мунихию был введен македонский гарнизон, а из числа афинских граждан, имевшие менее 2,000 драхм дохода, были исключены из участия в правлении. Затем Антипатр собирался уже обратиться против этолян, война с которыми обещала быть весьма упорною, потому что эти воинственные горцы решились защищаться в своих горах до последней крайности. Но полученные Антипатром, в это самое время, известия о важных событиях, произошедших на Востоке, заставили его заключить на время мир с этолянами, который он твердо намерен был нарушить при первом благоприятном случае. Таким образом в Греции было подавлено восстание греков, с одной – стороны вследствие всегдашних несогласий и раздоров их между собою, а с другой – искусных: политики и военных действий Автипатра.
Между тем честолюбивый Пердикка, назначенный правителем государства во время малолетства Филиппа Арридея, побочного сына Филиппова, и Александра, сына Александра В. и Роксаны, гам втайне замышлял уже присвоить себе верховную власть и для того признал нужным удалить всех своих соперников. Вследствие того Птолемей, сын Лага, был назначен наместником Египта, Леоннат – Мизии, Антигон – Фригии, Ликии и Памфилии, Лисимах – Фракии, подвластной Македонии, Антипатр и Кратер – Македонии и Греции, а Евмен (иноплеменник – уроженец Фракии) – Каппадокии, которую впрочем нужно было еще завоевать, так как она была независимою, только платя дань, как персам, так и Александру В. Пердикка приказал Антигону и Леоннату ввести Евмена, силою оружия, во владение и управление Каппадокиею; но как Леоннат пошел в Грецию на помощь Антипатру и был там убит – а Антигон отказался исполнить приказание Пердикки, то последний сам помог Евмену завоевать Каппадокию или всю северо-восточную часть малой Азии и тем приобрел себе в нем преданного, верного и весьма даровитого пособника. Затем он завоевал Писидию и Ликаонию, хотя и с большим трудом, потому что встретил упорное сопротивление со стороны полудиких и воинственных жителей этих двух горных областей. Между тем, обнаружив свои тайные, честолюбивые замыслы, отказом жениться на дочери Антигона, намерением вступить в брак с сестрою Александра В., Клеопатрой, и старанием оклеветать Антигона и Птолемея перед войском, он заставил тем оскорбленного Антипатра и угрожаемых Антигона и Птолемея заключить между собою союз против Пердикки и Евмена (321). Следствием этого была 1-я война между преемниками Александра В.
Оставив Евмена в малой Азии, для, обороны ее против Антипатра и Кратера, вторгнувшихся в нее из Греции чрез Геллеспонт, сам Пердикка двинулся против Птолемея в Египет. Птолемей, весьма искусно пользуясь местностью этой страны, удобною для обороны, долго делал тщетными все усилия Пердикки переправиться через нижний Нил и рукава его. а когда наконец Пердикка и успел проникнуть в Египет, то был умерщвлен собственным своим войском, возмутившимся против него (321). Между тем Евмен, хотя и ненавидимый македонскими войсками, как иноплеменник, однако необыкновенными своими военными дарованиями и искусством успел склонить победу на свою сторону, разбив Кратера, который сам вал в бою. Смерть Пердикки имела следствием избрание на его место войском, умертвившим его, наместника Мидии Пифона и гонение всех приверженцев Пердикки и особенно Евмена. Но Пифон передал власть Антипатру, который в Триспарадисе, в Сирии, сделал некоторые перемены в распределении наместников областей и, между прочим, назначил в Вавилонию начальника македонской конной дружины, Селевка, а затем, оставив в западной Азии Антигона, с начальствованием в ней над всеми царскими (македонскими) войсками и поручением преследовать и уничтожить Евмена, сам возвратился в Македонию, куда перевез из Азии и все царское семейство (320).
Тогда началась 2-я, весьма замечательная в военном отношении, война между Антигоном и Евменом, которые оба были одинаково искусные полководцы. Антигон, имея 60,000 чел. пехоты и 10,000 конницы, вскоре принудил Евмена укрыться и запереться в горной крепости Норе, на границе Каппадокии и Ликаонии, обложил его в ней и таким образом завладел почти всею малою Азиею, а между тем Птолемей завоевал и присоединил к своим владениям Палестину, Финикию и Келесирию, чрезвычайно важные и нужные ему потому, что берега их на средиземном море изобиловали корабельными лесами для египетского флота (320).
Последовавшая вскоре смерть Антипатра произвела новые и важные перемены. Антипатр перед смертью назначил правителем государства друга своего, Полисперхона. Сын Антипатра Кассандр, недовольный этим, соединился с Антигоном., который оказал ему помощь деньгами, войском и флотом. а Полисперхон, с своей стороны, для противодействия ему, вызвал мать Александра В., Олимпию, из Эпира, куда она удалилась по ненависти к ней Антипатра, именем царей провозгласил автономию греческих городов и очищение их от македонских гарнизонов, а Евмена – царским стратегом в Азии, с предоставлением в его распоряжение всех войск и царской казны в пей. Но меры его в Македонии и Греции не только не имели успеха, которого он желал и ожидал, но произвели только страшные замешательства и беспорядки. Эпименеты или начальники македонских гарнизонов в греческих городах так утвердились в большей части из них, что удалить их было невозможно. а друг Кассандра, Никанор, высланный им наперед из Азии с частью войска и флота, и занявший гавань Афин Мунихию, не только не вывел оттуда войск своих, но и занял сверх того другую гавань Афин, Пирей, зная, что сюда скоро прибудет сам Кассандр с флотом и войском. Полисперхон послал сына своего с войском овладеть Афинами, под предлогом изгнания Никанора из Мунихии и Пирея. В это самое время в Афинах демократы восстали и восстановили демократический образ правления; но вскоре Кассандр прибыл с флотом и войском в Пирей, и отрезав Афинам сообщения с морем, голодом принудил их к сдаче, уничтожил демократическое правление и назначил правителем Димитрия Фалерейского, славного государственного мужа и писателя, который 10 лет (318–308) мудро правил Афинами. Кассандр имел такой же успех и получил политический перевес и в большей части других греческих городов, и, утвердясь таким образом в Греции, вскоре открыл себе путь в Македонию. Сюда, между тем, воротилась из Эпира Олимпия, под охраною высланного ей Полисперхоном войска, приняла под свою защиту малолетнего внука своего Александра и мать его Роксану, и все македоняне, войско и народ, приняли ее сторону. Но убиение ею Филиппа Арридея, казни знатных македонян, родственников, друзей и приверженцев Антипатра и Кассандра, и другие страшные жестокости и злодейства ее возбудили в македонянах такую ненависть к ней, что она была принуждена бежать в Пидну, в Фессалии. Кассандр же из Греции поспешил идти с войском в Македонию. He успев пробиться чрез Фермопилы, он сел в Локриде с войском на флот, переправясь в Фессалию, осадил Олимпию в Пидне (317). Она упорно защищалась в ней, в надежде, что Полисперхон вышлет на помощь ей войско; но оно передалось Кассандру, и весною 316 г. Олимпия, была голодом вынуждена сдаться и, по суду войска, казнена. Роксана с сыном была взята в Пидне в плен, заключена Кассандром в Амфиполе в темницу и затем Кассандр прибыл в Македонию, вступил в полное обладание ею, женился на дочери Филиппа и сестре Арридея, Фессалонике, и явно обнаружив неуважение к македонскому царскому семейству, стал поступать как царь Македонии (сан которого и принял вскоре).
Между тем как это происходило в Греции и Македонии, Антигон, питая честолюбивые замыслы завладеть всею Азиею и даже захватить верховную власть, хотел склонить Евмена на свою сторону и завязал для того переговоры с ним. Евмен воспользовался тем и, усыпив его бдительность, ловко обманул его и вышел из крепости Норы (319). Тщетно старался он удержаться в малой Азии, так как победа, одержанная Антигоном на море над царским флотом под предводительством Клита, лишила Евмена господства на море, и тогда он положил утвердиться в верхней Азии, куда и двинулся весною 318 г., надеясь в правителях восточных областей найти себе помощь и поддержку. На пути туда, узнав о назначении своем в царского стратега с полною властью, он взял из царской казны в киликийской горной крепости Киинде столько денег, сколько ему было нужно для того, чтобы измерить свои силы с Антигоном, привлек на свою сторону аргираспидов и действовал повсюду как бы от имени и в защиту достоинства и власти царского семейства. Между тем в верхней Азии почти все правители областей восстали против могущественного Селевка вавилонского, собрали сильное войско, изгнали из Мидии Пифона и, из ненависти к Антигону, за его жестокости, и из зависти к могуществу Селевка, присоединились к Евмену. Но как каждый из них имел притязание на главное начальствование войском, то надежды на согласие и единодушие между ними было очень мало и притом в то самое время, когда Антигон с сильным войском шел против них из малой Азии. Но Евмен прибегнул к особенного рода хитрости, которая удалась ему: он приказал сделать изображение Александра Великого и поставить его на престол в шатре военного совета и, таким образом, председателем последнего сделал как бы самого Александра Великого, а сам между тем., умом и опытностью своими, всегда умел утверждать за собою перевес в совещаниях, особенно пока у него были деньги и войска оставались верными ему. Благодаря этому и своим отличным военным дарованиям и искусству, он успел сначала, многими блистательными победами над Антигоном, удерживаться в верхней Азии. Но под конец, ни воснные дарования, ни храбрость не могли спасти его от зависти прочих полководцев, его сподвижников, и от мятежного духа войск его, в которых не было дисциплины. В таком трудном для него положении, военные действия дошли наконец до осени 318 г., когда уже пора была с обеих сторон помышлять о зимних квартирах. Здесь, в пример того, как Антигон и Евмен вели войну один против другого и к какому результату привели последние военные действия их в верхней Азии, изложим их в некоторой подробности.
Однажды обе армии были расположены одна против другой в недальнем расстоянии, разделенные лишь горным потоком и несколькими лощинами. Край вокруг был совершенно разорен и войска терпели во всем большой недостаток. Евмен, узнав, что Антигон намеревался в следующую ночь выступить в поход, не усомнился, что он имел целью двинуться в Габиену (область, лёжавшую к северу от Сузияны и к югу от Экбатаны), нетронутую войною, обильную продовольствием и представлявшую многие удобства для расположения войск на зиму, по причине многих рек и теснин в ней. Поэтому Евмен положил предупредить в ней Антигона и для того употребил следующую хитрость: он послал в стан Антигона несколько воинов, под видом переметчиков, предупредить Антигона, будто при наступлении ночи на него будет произведено нападение, а сам между тем тотчас отправил вперед все свои тяжести, приказал войскам своим подкрепить себя пищею и по наступлении вечера двинулся с ними вслед за тяжестями, оставив впереди своего стана только небольшой отряд конницы, дабы ввести Антигона в заблуждение. Хитрость его удалась: Антигон держал войско свое под оружием, в готовности к бою, до тех пор, пока легкие войска его не дали знать, что Евмен ушел. Тогда Антигон немедленно двинулся вслед за ним, но узнав, что Евмен обогнал его уже на 6 часов времени, поскакал за ним со всею своею конницею и на рассвете настиг хвост армии Евмена, спускавшийся с горы. Антигон остановился и построил свою конницу на высотах. Евмен, уверенный, что за конницей Антигона следует его пехота, тоже остановился и построился в боевой порядок. Между тем подошла пехота Антигона и он также построил свою армию в боевой порядок. Оба имели одинаковое желание сразиться, с целью занять выгодную для каждого из них габиенскую область. В происшедшем здесь, вследствие того, сражении, левые крыла обеих армий были опрокинуты, но наступивший вечер прекратил бой и хотя ни Антигон, ни Евмен не одержали решительной победы, однако первый удержал за собой место боя, понеся впрочем более урона, нежели последний. Так как войска Антигона вследствие того упали духом, то он и не отважился на новый бой и пошел на зиму далеко в северную Мидию; Евмен же продолжал свое движение в габиенскую область и расположился в ней на зиму (318–317). Но войска его, ее повинуясь приказанию его расположиться по возможности ближе одни к другим, заняли, напротив, те места, которые показались им удобнейшими и, таким образом, в случае внезапного нападения неприятеля, не могли, как того хотел Евмен, удобно и скоро взаимно поддерживать себя. Антигон, узнав об этом от своих лазутчиков, положил именно произвести внезапное нападение на армию Евмена, на ее зимних квартирах, и разбить ее по частям. Из расположения армии Антигона в Габиену вели два пути, один – прямой, населенный и удобный для движения и продовольствования войск, а другой – кружной, пролегавший чрез ненаселенные, бесплодные и гористые места, и не представлявший никаких удобств первого пути. Но Антигон избрал именно второй, потому что он вел прямо в середину квартирного расположения армии Евмена. Он приказал своим войскам взять на 10 дней продовольствия, а коннице ячменя, фуража, мехи для перевозки воды и пр., и разгласил, что идет в Армению. Это было весьма вероподобно, потому что ослабленная армия Антигона имела уважительную причину удалиться от армии Евмена, а Армения представляла ей все удобства для отдыха и пополнения. Антигон действительно двинулся сначала по направлению к Армении, но вскоре свернул в сторону и чрез ненаселенные пустыни двинулся в Габиену. Это было уже в самой середине зимы: Антигон шел только по ночам, огни позволял разводить только на рассвете и шел таким образом 5 суток. Но зима была так сурова, а ночи так длинны, что он не мог более удержать свои войска, которые, не смотря на его запрещение, стали разводить огни на привалах по ночам. Между теш Евмен не остался в беспечности и бездействии: вполне постигая все невыгоды разбросанного квартирного расположения своей армии, он разослал свои легкие войска и лазутчиков следить за всеми движениями Антигона и вскоре узнал, что по ночам видны огни и по этому заключил, что Антигон идет против него. Военачальники советовали ему удалиться на другой край Габиены, но он успокоил их, уверив, что задержит Антигона на 3–4 дня, необходимые для сбора своей армии. Собрав бывшие у пего под рукою части войск, он приказал им расположиться на горах, лежавших на пути Антигона, а несколько других отрядов разместил на значительном в ширину протяжении края, как будто они следовали из разных мест. Всем этим отрядам он приказал раскладывать с вечера огни на небольшом расстоянии одни от других, так, чтобы в 1-ю стражу ночи (от 6 до 9 ч. вечера), когда воины имели обыкновение перед огнем натирать маслом свое тело, для придания ему бодрости и гибкости, и варить себе пищу, огни были большие и яркие, во вторую стражу (от 9 до 12 ч. ночи) – постепенно слабее и в полночь совершенно гасли. Некоторые горные жители, преданные Антигону, уведомили его, что видели по вечерам множество огней, не сомневаясь, что то была вся армия Евмена. Вследствие того Антигон, не отваживаясь с своими усталыми войсками вступить в бой с Евменом, переменил направление и пошел вправо, чтобы выйти из пустыни и достигнуть населенного края, для отдыха в нем и снабжения себя всем нужным. А между тем Евмен успел собрать всю свою армию и укрепиться в выгодно расположенном стане. Таким образом он, своими военными хитростями, два раза обманул Антигона и оба раза достиг своих целей, оказав по понятиям того времени – верх искусства.
Приведенного здесь примера достаточно для того, чтобы дать понятие и о полководцах, и об их армиях, и об образе и искусстве ведения ими войны в то время, и потому о дальнейших действиях Антигона и Евмена входить в подробности излишне: они представляют тот же характер. Достаточно сказать, что конечным результатом их вскоре (в 317 г.) было сражение, происшедшее в той же габиенской области, окончившееся очень несчастливо для Евмена. Подробности его неизвестны, равно и то, где и как именно оно произошло. Известно только 1) что с обеих сторон было много слонов и что Евмен расположил своих впереди армии выпуклою дугою, концы которой при мыкали к обоим флангам, для того, чтобы слоны, нередко обращаясь назад, приводившие собственные войска в расстройство, имели позади себя более простора, – 2) что и Антигон и Евмен сделали весьма искусные распоряжения перед сражением и произвели нападение в косвенном боевом порядке, – и 3) что бой и победа остались бы, может быть, нерешенными, если бы не одно особенное обстоятельство, склонившее победу на сторону Антигона и погубившее Евмена. Выше было сказано, что Евмен склонил на свою сторону аргираспидов, которые и находились в этом сражении в составе его армии. Раздраженные тем, что Антигон, во время сражения, захватил их обозы, с женами, детьми и имуществом их, эти корыстолюбивые и развращенные воины обратили свою ярость, вместо Антигона, против Евмена и не устыдились опозорить себя гнусными изменой и предательством, выдав Евмена в оковах Антигону, дабы ценою того выкупить свои семейства и имущества! Антигон хотел спасти Евмена и приобрести в нем друга и пособника, но, по настоятельным требованиям своих военачальников и войск, вынужден был казнить его!
И этот конец также достаточно служит к дополнению характеристики полководцев и армий этого мрачного, смутного времени, когда в военных деятелях его угасли, кажется, всякие чувства чести, благородства и человечества. Лишь в 7 лет времени по смерти Александра В., какой глубокий нравственный упадок и полководцев, и армий! Но это – по понятиям нашего времени, в тогдашних же нравах оно было до того распространено, что ничего необыкновенного не составляло. а военные хитрости, подобные приведенным выше, считались верхом искусства полководцев?
Избавившись от Евмена, Антигон приобрел такую силу и прибегнул к таким пасильственным мерам для подавления остальных соперников своих: Птолешэя, Кассандра, Лисииаха и Селевка, что они составили между собою союз против него- и вследствие того между ними возгорелась новая, 3-я и послед-ияя война (315–301).
Прикрывшись личиною защитника малолетнего Александра (сына Александра В и Роксаны), которого Кассандр держал с матерью в плену в Амфиполе, Антигон, дабы занять и удержать Кассандра в Европе, помог Полисперхону деньгами и провозгласил автономию греческих городов, а сам в 314 г. вступил с войском в Сирию и Палестину. Египетские гарнизоны были принуждены очистить Библ, Сидон и Триполь, но Тир, Иоппия и Газа положили упорно обороняться. Для покорения их были необходимы флот и осадные орудия и машины – и их строили с величайшею деятельностью по всему восточному берегу средиземного моря и преимущественно в Финикии. Наконец в 314–313 гг. Антигон взял эти три города осадой, после упорной обороны; осада Тира стоила ему особенно много времени (15 месяцев, трудов, издержек и урона в войсках. Затем, оставив в Сирии, для занятия и обеспечения ее, сына своего, Димитрия, с частью сил, Антигон с главными силами пошел в малую Азию и разбил в ней Кассандра, правителя Карии. Между тем Димитрий, увлекшись своею, слишком пылкою, храбростью и отважностью, в 312 г. вступил при Газе в бой с соединенными силами Птолемея и Селевка – и был разбит на голову. Следствием этой победы было то, что завоеванные Антигоном города: Сидон, Иоппия, Аскалон и Акра покорились египтянам, а жители Тира, осада и взятие которого стоили Антигону столько труда и времени, принудили начальника Антигонова гарнизона сдать город. Пользуясь этим, Селевк, удалившийся из Вавилона к Птолемею в Египет (в 316 г.), возвратился в Вавилон (30 октября 312 г.), снова завладел своим вавилонским наместничеством и, прочно утвердив в нем свою власть, положил первое начало основанному им в последствии могущественному сирийскому царству Селевкидов (в котором с 30 октября 312 г. и стали вести летосчисление).
Но почти все плоды победы ври Газе были уничтожены, как только Антигон снова явился в Сирии. Сын его, Димитрий, загладил свое поражение при Газе победой над египетским полководцем Киллесом, вследствие чего Птолемей, всегда благоразумно осторожный, отступил в Египет, а Антигон возвратил себе все свои прежние завоевания в западной Азии, кроме Вавилонии (312). Хотя он и послал туда Димитрия и хотя последний и овладел Вавилоном, из которого Селевк удалился, по возбудил в этом городе такую ненависть к себе своею жестокостью, что, по удалении его, Селевк снова утвердил свою власть в Вавилонии.
В следующем 311 г. Автигон заключил со своими противниками (исключая Селевка) мир, по которому было предоставлено: Кассандру – управлять Македонией, прочим наместникам – своими областями, а греческим городам – пользоваться автономией. Но мир продолжался недолго: Кассандр, чтоб открыть себе путь к македонскому престолу, приказал умертвить Александра и Роксану (311). Полисперхон противопоставил ему другого сына Александра В. от Барсины, Геракла или Геркулеса. При посредстве Антигона, он вызвал его из Пергама и с помощью этолийцев собрал войско для возвращения ему престола. Македоняне отказались сражаться против сына Александра В., но в 309, г. Полисперхон отравил Геракла, склонясь на обещание Кассандра уступить ему за это звание стратега в Пелопоннесе и сделать его своим соправителем; но когда Полиснерхон отравил Геракла, то Кассандр не исполнил своего обещания. В том же 309 г. в Сардах, по приказанию Антигона, была умерщвлена сестра Александра В., Клеопатра, и затем из всего македонского царского семейства осталась одна Фессалоника, жена Кассандра, который таким образом и остался полным обладателем Македонии.
Гибель (или правильнее – избиение) всего царского семейства еще сильнее возбудила честолюбивые замыслы оставшихся в живых, полководцев и преемников Александра В., особенно Антигона, присвоить себе верховную власть над всею основанною Александром монархиею, а одно из условий мира – признание автономии греческих городов – сделалось уже одною пустою мечтою и орудием честолюбцев, и в 308 г. война возобновилась с большею силою. Птолемей хотел принудить Антигона, а Антигон – Кассандра к выводу их гарнизонов из греческих городов. Но ни тот, ни другой вовсе не были расположены исполнить это. Антигон послал в 308 г. сына своего, Димитрия, с флотом, войском, и богатою казною в Грецию. Димитрий. необыкновенно способный, прозорливый, деятельный, храбрый и искусный, но вместе с тем крайне жестокий и развратный, вступив в Пирей, был принят афинянами. как освободитель, и восстановил демократию. Мудрый правитель Афин, Димитрий фалерейский, удалился в Александрию, в Египте, где Птолемей открыл убежище всем греческим изгнанникам и ученым, а Кассандров гарнизон Мунихии был принужден сдаться. Но вскоре, в том же 308 г., Антигон отозвал Димитрия из Афин и послал его овладеть островом Кипром, который Птолемей обратил в египетскую область. В 307 г. Димитрий высадился на остров Кипр, разбил в решительном сражении брата Птолемеева, Менелая, и осадил его, с сухого пути и моря, в главном городе Саламине. Птолемей, для которого остров Кипр был чрезвычайно важен и нужен, по изобилию на нем корабельного леса, шедшего на построение египетского флота, поспешил морем на помощь Саламину, во был разбит Димитрием в большой морской битве, одной из значительнейших и примечательнейших в древности, по огромным: числу и величине судов и большому искусству с обеих сторон. Димитрий взял в плен и потопил 80 египетских судов и вскоре затем покорил Саламин и весь остров Кипр (307). Тогда Антигон принял уже предложенный ему царский сан и даровал такой же и сыну своему, Димитрию. Примеру его последовали и Птолемей, и Лисимах, и Селевк.
По завоевании Кипра, Антигон вознамерился совершенно подавить Птолемея и, вытеснив его из Египта, покорить последний. С этою целью он в 306 г. предпринял, берегом средиземного моря, поход в Египет, с 80,000 чел. пехоты, 8,000 чел. конницы и 80-ю словами, сопровождаемый на море, вдоль берега, большим флотом под начальством Димитрия. Но завоевать такую страну, как Египет, и особенно. – обороняемую таким искусным полководцем, как Птолемей, было не легко, и потому, не смотря ни на искусство Антигона и Димитрия, ни на огромные сухопутные и морские силы их, предприятие их не имело успеха. Птолемей с большим искусством воспользовался всеми естественными преимуществами и выгодами Египта для обороны и отличными мерами и действиями с этою целью обратил в ничто все усилия Антигона и Димитрия. Тогда Антигон положил по крайней мере отрезать Птолемея от моря, отнятием всех гаваней на нем, и уничтожить огромные морские силы и торговлю Египта, возросшие при Птолемее до чрезвычайной степени. Но для этого Антигону прежде всего необходимо было содействие острова Родоса, значительно усилившегося, посредством торговли, на море и занимавшего на нем второе после Египта место.
Но как родосцы отказали Антигону в содействии, то вскоре между ними открылась война. В 305 г. Димитрий осадил. с сухого пути и моря город Родос и в этой знаменитой осаде, одной из замечательнейших в древности, истощил все, что только владения отца его могли доставить средств, а тогдашние греческие науки: механика и полиорцетика и личные им изобретения (см. выше гелеполь) и искусство – способов к покорению города Родоса. Но родосцы, с своей стороны, оборонялись с такими чрезвычайными мужеством, упорством и искусством, что Димитрий наконец охотно готов был прекратить осаду под каким-нибудь благовидным и непостыдным для него предлогом. И он вскоре представился ему, в силу самих, сложившихся так, обстоятельств. В 304 г. в одно и тоже время этолийцы обратились к нему с просьбой о помощи против Кассандра, многие греческие области ходатайствовали в пользу родосцев и сами родосцы охотно соглашались сделать с своей стороны все возможное для уменьшения Димитрию стыда снятия осады, стоившей ему столько времени, трудов, издержек и урона в войске. Вследствие этого был заключен (304) мир, по которому Родос был признан независимым, но выдал 100 заложников в обеспечение того, что не будет действовать враждебно против Антигона и Димитрия.
Затем Димитрий поспешил в Грецию, где Кассандр распространил свою власть, во многие города поставил свои гарнизоны и всячески стеснял Афины. Димитрий, высадившись в Авлиде, изгнал Кассандровы войска из Беотии, заключил союз с этолийцами и торжественно вступил в Афины, где провел зиму с 304 на 303 г. – В 303 г. он изгнал Кассандровы гарнизоны из городов Ахайи, – на истмийских играх, близ Коринфа, побудил греков провозгласить его, подобно Филиппу и Александру В., стратегом всей Греции, и затем, получив от Антигона назначение завоевать Македонию и Фракию, дошел до самых границ первой из них. Кассандр просил мира, но Антигон, провозгласив себя единственным наследником Александра В., требовал безусловной покорности. – Следствием того были: снова союз Кассандра, Лисимаха, Селевка и Птолемея против Антигона и Димитрия и возобновление войны с ними. – В 301 г. союзники в одно время двинулись в малую Азию, где находился Антигон, Кассандр – из Македонии и Лисимах – из Фракии в Фригию, а Селевк – из Вавилонии и Птолемей – из Египта в Сирию. – Антигон же призвал Димитрия из Греции в малую Азию. Но как Кассандр и Птолемей были далее всех и сверх того осторожный Птолемей с намерением шел довольно медленно, то первыми соединились в Фригии Лисимах и Селевк. У них было всего 64.000 чел. пехоты, 10.500 чел. конницы, 120 военных колесниц и 480 индийских слонов (из них колесницы, слоны и отборнейшие, лучшие войска принадлежали Селевку). Антигон и Димитрий, с своей стороны, сосредоточили 70.000 чел. пехоты, 10.000 чел. конниы и 75 слонов, следовательно, за исключением колесниц и слонов, силы с обеих сторон были почти равные. Антигон и Димитрий двинулись прямо против Лисимаха и Селевка во Фригию, и здесь-то, весною 301 г., на равнине близ местечка Ипса произошло то знаменитое сражение, которое решило судьбу и Антигона, и всей Азии.
До нас не дошло подробных сведений об этой битве; известно только, что в армии Антигона слоны были помещены впереди войск, а Димитрий с отборною конницею стоял на одном из флангов и с нею стремительно и запальчиво ударил на стоявшего против него Селевкова сына, Антиоха, опрокинул его, прогнал с поля битвы и увлекся его преследованием, но был отрезан слонами и частью пехоты союзников и тщетно старался соединиться с Антигоном. А между тем Селевк охватил оба фланга Антигоновой армии своими легкими войсками, частными нападениями их привел оба эти фланга в утомление и расстройство, и зная, что войска Антигона, не любили его, предложил им перейти на сторону союзников. Большая часть их передалась, а остальные обратились в бегство. Тогда союзники со всех сторон напали на самого Антигона и отряд его телохранителей – и всех их истребили, при чем и Антигон (на 81-м году жизни) был убит. Димитрий же только с 5000 чел. пехоты ж 4000 чел. конницы успел спастись в Ефес и оттуда морем в Грецию.
Победители разделили между собою владения Антигона: Лисимах получил малую Азию до горного хребта Тавра, а Селевк – всю остальную Азию от Тавра и Средиземного моря до Инда и Окса. Кассандр сохранил за собою Македонию с Грецией, а Птолемей – Египет.

§ 118. Войны после сражения при Ипсе до 1-й македонской войны римлян (301–200).

Войны от смерти Александра В. до сражения при Ипсе, обнимавшие и Македонию, и Грецию, и Азию, и Египет в совокупности, после сражения при Ипсе распадаются на войны в Македонии и Греции и на войны в Азии и Египте, иначе в Европе и на Востоке. Хотя между теми и другими иногда была взаимная связь, но вообще они были одни от других отдельны и независимы и могут быть рассмотрены особо. Нe входя в подробности изложения их, укажем лишь главные ход и черты их, в синхронистическом (современном) порядке, сначала – в Македонии и Греции, а потом – на Востоке, до начала 1-й македонской войны римлян в 200 г., которая уже принадлежит военной истории сих последних и изложена в своем месте ниже.

I. Войны в Македонии и Греции.

Из трех главных государств, которые образовались из монархии Александра В., т.е. Македонии с Грецией, Сирии, обнимавшей. почти всю Азию, и Египта, Македония сама по себе была самым меньшим и слабейшим, и по пространству, и по населенности, и по богатству. Но как родовое наследственное владение македонской царской династии Филиппа и Александра В., она до 311 г. все еще признавалась как бы политическим средоточием всей монархии и ее верховного правительства, и потому считалась первостепенным государством в числе прочих. – Но когда в 311 г. окончательно угасла династия Филиппа и Александра В., Македония составила уже совершенно отдельное, небольшое государство, все внесшее влияние которого ограничивалось только одною Грецией, и с этого времени военная, как и политическая история первой тесно связана с политической и военной историей последней, и обе могут быть рассматриваемы не иначе, как в совокупности. Главными явлениями в них, в военном отношении, были: сначала более 30-ти лет продолжавшиеся войны за наследство македонского престола, а потом, по утверждении на нем династии Антигона I и Димитрия I Полиорцета, в лице внука первого и сына последнего, Антигона II Гоната (прозванного так по месту рождения его в фессалийском городе Гони или Гонуссе) – войны этолийского и ахейского союзов в Греции, усложненные вмешательством и участием в них и царей македонских, и царей эпирских, особенно Пирра, и внешних врагов, галлов, иллириян и наконец – римлян, уже в конце 2-й пунической войны положивших первые начала политики, покорившей им в последствии и Македонию, и Грецию.
В войнах за наследство македонского престола повторились, в меньшем виде, те же явления, что и в войнах за наследство Александровой монархии до сражения при Ипсе. С самого начала до 287 г. главным действующим лицом и претендентом македонского престола был Димитрий Полиорцет. Спасшись, после сражения при Ипсе, как было сказано выше, с 5000 чел. пехоты и с 4000 чел. конницы в Ефес, он оттуда морем на флоте отправился в Афины, уверенный, что найдет в них убежище. Но афиняне объявили себя нейтральными и не впустили его в Афины, чем явили величайшую неблагодарность к нему. Тогда Димитрий хотел высадиться на Истме (коринфском перешейке), но недопущенный и туда, удалился в свои владения в Пелопоннесе, приобрел еще несколько твердых пунктов и утвердился в нем, усилил свой флот и в 297 г. осадил Афины с сухого пути и моря и голодом принудил этот город к сдаче. – Изгнав из него правителя Леохареса, поддерживаемого Кассандром, он поставил свои гарнизоны в Мунихии и Пирее, простил афинян и замыслил сделать из Афин средоточие независимого царства для себя в Греции. а между тем в Македонии Кассандр умер в 298 г., оставив после себя трех сыновей: из них старший, Филипп, в следующем году умер, второй – Антипатр, убив мать свою Фессалонику, благоприятствовавшую младшему сыну, Александру Эгусу или Эгу, бежал во Фракию к тестю своему, Лисимаху, за помощью, а Александр Эг призвал на помощь себе против них Пирра, царя эпирского, и Димитрия Полиорцета, которые и двинулись с войсками в Македонию. Но вскоре, убедившись вероятно, что оба они сами имеют в виду завладеть Македонией, он объявил Димитрию, что, по переменившимся обстоятельствам, не нуждается более в его помощи. – Тогда Димитрий пригласил его на пир – и приказал умертвить во время пира, а себя провозгласил царем Македонии (295). – Кроме Македонии и принадлежавшей к ней Фессалии, он владел еще большею частью Пелопоннеса, Мегарой и Афинами. Семь лет царствования его представляют ряд беспрестанных войн с Фивами, Лисимахом, Пирром и др. – Два раза, в 293 и 291 гг., завоевал он Фивы, покоренные Кассандром, но отложившиеся, – тщетно пытался отнять у Лисимаха Фракию и часто вел войну с Пирром. – Все эти войны его, особенно с Пирром, пользовавшимся, как государь и полководец, большим уважением в Македонии и Греции, были чрезвычайно непопулярны в этих двух странах и, в соединении с пороками Димитрия – необыкновенными: гордостью, высокомерием, жестокостью и развратностью его, возбуждали всеобщее нерасположение к нему. – Наконец, гордость и честолюбие погубили его: он замыслил захватить верховную власть над всею бывшею монархией Александра и для того собрал в Македонии и Греции огромные, сухопутные и морские, военные силы. Но крайне насильственные и жестокие меры его для сбора их возбудили такое всеобщее раздражение против него, что в то самое время, когда он хотел отправиться в малую Азию, македонское войско отложилось от него – и он принужден был спастись бегством и искать убежища у сына своего, Антигона Гоната, в Пелопоннесе (287). – Афины также отложились от него, но он осадил и взял их, и оставив Антигона в Пелопоннесе, морем на флоте с войском отправился в малую Азию, с целью прежде всего разбить в ней Лисимаха и завоевать его фракийско-малоазиатское царство. Но Лисимах вытеснил его из своих владений за Тавр во владения тестя его, Селевка, а этот последний взял его в плен и держал до самой смерти в заключении. Таким образом 'Македония и Греция избавились наконец от этого злодея, тем более вредного и опасного, что он был весьма способный и искусный полководец. – После бегства его из Македонии, Пирр завладел западною половиною ее, но Лисимах, воротясь из малой Азии, вытеснил его, завладел всею Македониею, присоединил ее к своему царству (286) и владел ею до самой своей смерти в 282 г. В этом именно году, давнишняя взаимная ненависть и семейные козни и раздоры произвели войну между Лисимахом и Селевком, кончившуюся победою Селевка в сражении при Корупедионе, в Фригии: Лисимах был разбит и убит, а Селевк провозгласил себя царем Македонии. Но на пути туда, во Фракии, он был убит зятем своим, сыном Птолемея египетского, Птолемеем Керавном (из-за семейной вражды), который и провозгласил себя царем Македонии. Но он встретил в ней соперников в Антигоне Гонате и Пирре, однако первого разбил на сухом пути и море, а с последним заключил договор об уступке Пирром Керавну Македонии на известных условиях (281). Но не успел он утвердиться на престоле, как начались страшные нашествия на Македонию галлов. – Галльские племена уже с давних времен обитали на пространстве между верхним и средним Дунаем и морями средиземным и Адриатическим, и производили набеги и большие нашествия на северную и даже среднюю Италию. – Но встретив сильный отпор со стороны римлян (см. выше ч. I, гл. XVII, §§ 110 и 111), они обратились на юго-восток и начали производить нашествия на Фракию, Пэонию, Иллирию и Македонию. 1-е нашествие их под предводительством Камбаула, в 280 г., проникло только во Фракию, потому что силы галлов были не довольно значительны. Но 2-е, в 279 г., было уже произведено в огромных силах, по трем направлениям: во Фракию, под предводительством Церетрия, в Пэонию – Бренна (нападавшего на Рим) и Ацихория, и в Иллирию и Македонию – Белгия. Керавн с войском двинулся на встречу последнему, но был разбит им и сам пал в бою, а галлы страшно разорили Македонию. – Здесь на место Керавна были один вслед за другим провозглашены царями и вскоре, по совершенной неспособности, низложены, сначала – брат Керавна, Мелеагр, а потом – сын Кассандра, Антипатр – и в несчастной Македонии воцарилось совершенное безначалие. Один из знатных македонян, Сосфен, принял власть в свои руки, собрал войско и изгнал галлов. Но в следующем 278 г. галлы, под предводительством Бренна и Ацихория, произвели 3-е, еще более сильное и страшное нашествие и уже не на одну Македонию, но чрез нее преимущественно на Грецию, которую хотели разграбить и в ней особенно – сокровища дельфийского храма. В Македонии Сосфен снова двинулся против них, но был разбит и убит, и галлы по двум направлениям устремились в Грецию, все разоряя и опустошая на пути. – Устрашенные общею опасностью, все греки соединились и противопоставили галлам при Фермопилах всего только 20.000 чел. (до того уже была истощена и ослаблена Греция!). – Но при Фермопилах повторилось тоже самое, что и во время нашествия Ксеркса: галлы обошли греков по незанятой ими и изменой указанной галлам горной дороге через гору Эту и, принудив греков отступить, устремились к Дельфам. Но здесь греки снова противостали им и были спасены произведшим в это самое время землетрясением, которое так ободрило их (будто бы помощью самих богов их) и устрашило диких и суеверных галлов, что греки разбили их на голову и галлы бежали тем же путем, которым прибыли, через Македонию и Фракию, и большею частью были истреблены жителями. – Из числа оставшихся прежде во Фракии, до 20.000 отправились в малую Азию и были приняты царем вифинским в военную службу на жалованье, водворились на полученных ими землях и тем положили основание особенной области, названной по их имени галльскою тетрархией, Галло-Грецией или Галатией.
Между тем Македония, разоренная галлами, страдая от безначалия, служила предметом кровавых распрей нескольких искателей македонского престола, главными между которыми были Пирр и Антигон Гонат. Последний одержал наконец верх: Антиох I Сотер, царь сирийский, заключил с ним договор, по которому уступил ему права свои на Македонию и, выдав за него дочь свою, назначил ей страну эту как бы в приданое (277). Но не успел Антигон утвердиться на македонском престоле и заняться благоустройством Македонии, как в ней снова явился Пирр. Этот способный и искусный полководец, но и честолюбивый и крайне беспокойный искатель приключений, не успев в своих неблагоразумных предприятиях в Италии и Сицилии, по возвращении оттуда вздумал снова завоевать Македонию. Антигон двинулся ему на встречу, но македонское войско, более расположенное к Пирру, нежели к нему, отложилось от него – и Антигон был принужден искать убежища на своем флоте и потом в своих владениях в Пелопоннесе. Пирр же был провозглашен царем Македонии и, оставив в ней сына своего, Птолемея, воротился в Эпир, откуда вскоре предпринял поход против Спарты и при осаде и взятии Аргоса был убит (272, см. ниже). По удалении его из Македонии, Антигон поспешил в нее, но разбитый на голову Птолемеем, едва успел спастись в Пелопоннес, где был призван Аргосом на помощь против Пирра и по смерти его снова отправился в Македонию, и на этот раз успел овладеть ею, вытеснив Птолемея, и окончательно утвердить и себя, и в лице своем династию Антигона I и Димитрия Полиорцета на македонском престоле (266 г.). С этого времени, не имея уже более внешних соперников, он обратил всю свою политику внутри на приведение Македонии в благоустройство, в котором она крайне нуждалась, а извне – на приведение снова Греции в прежнюю зависимость от Македонии. Положив конец набегам галлов с севера и обеспечив внешнюю безопасность Македонии, он начал поддерживать в Греции аристократическую или олигархическую партию, тиранов на правителей, утверждавшихся в некоторых городах Греции, и македонских приверженцев в ней, и ставить в греческие города, где мог, македонские гарнизоны. Нов 35 лет времени (301–266), пока средоточием политических и военных событий была Македония, в Греции обстоятельства уже изменились совершенно и вскоре уже она, вместо Македонии, сделалась главным средоточием всей политической и военной деятельности македонян и греков – последней и небесславной перед покорением Македонии и потом Греции римлянами.
Главными причинами такого переворота были: постепенные образование и усиление двух греческих союзов, этолийского и ахейского, вскоре обнявших всю Грецию и в последний раз соединивших всех греков, с целью поддержания своей политической и гражданской свободы и независимости. Образование и устройство обоих союзов, со времени смерти Александра В., было уже изложено выше (§ 115), а потому здесь укажем только главные черты военных событий в Греции во 2-й половине этого периода, до начала 1-й македонской войны римлян в 200 г.
В то время, когда Антигон Гонат, как сказано, утвердившись в Македонии, начал распространять власть свою в Греции, оба союза, особливо ахейский, уже достигли значительной степени развития и силы, принятием в свой состав многих городов и республик греческих. Развитию и усилению ахейского союза особенно способствовал знатный сикионянин Арат, мудрый и искусный политик, более 20-ти лет бывший главою и душою союза и 17 раз стратегом его, хотя и не имел нужных полководцу качеств. Антигон Гонат, в последние годы своей жизни (245–243), старался всячески, особенно присоединением к этолийскому союзу, разрушить ахейский, неприязненный и ему, Антигону, и этолянам. Одним из последних предприятий Антигона с этою целью, было завладение замком Коринфа, чрезвычайно важного пункта – ключа Пелопоннеса. Чтоб облегчить себе занятие его, он женил сына своего на вдове Александра, тирана коринфского, и во время брачного пиршества внезапно и тайно овладел коринфским замком (243). Союзники ахейские поручили Арату с небольшим, но отборным отрядом войск взять обратно коринфский замок, что Арат и исполнил с успехом, взяв оный приступом, вследствие чего многие греческие города, повиновавшиеся Антигону, немедленно восстали против него. Антигон принял меры к обратному покорению их, но вскоре умер (243), а сын и преемник его, Димитрий II (243–233), история которого очень темна, вел уже войну с этолянами, вторгнувшимися в Македонию, и успел отразить их с помощью иллирийского царя Агрона; этоляне же, с своей стороны, нашли поддержку против него в ахейском союзе. Димитрий, дабы не утратить влияния своего в Пелопоннесе, старался поддерживать в некоторых городах его тиранов и этим, как равно и военною неспособностью Арата, объясняется то, что покушение ахеян освободить важный для них Аргос от власти тирана и Антигона не имело успеха. Но по смерти Филиппа, дядя и преемник его, Антигон II Досон (233–221), занятый внутри и на северных пределах Македонии, не поддерживал уже более тиранов в греческих городах и они стали добровольно отказываться от своей власти. Таким образом Мегалополь, Флиунт и Эрмиона в Пелопоннесе, затем Афины, за 150 талантов купившие выступление из них македонского гарнизона, а с ними Саламин и Эгина, а в 228 г. и Аргос, присоединились к ахейскому союзу и значительно увеличили силы его. Но в это самое время, важный внутренний переворот, совершившийся в Спарте, временно положил преграду дальнейшему развитию ахейского союза.
Могущество Спарты совершенно пало еще со времени войны ее с Фивами и еще более вследствие упадка политических и гражданских учреждений ее. Крайнее неравенство в правах имущественного пользования имело следствием скопление богатств в руках нескольких олигархов и крайнее обеднение народных масс, которые, для поддержания своего существования, обратились к разбойничеству, а вместе с тем и нравы чрезвычайно развратились. По этим причинам, в 244 г. молодой спартанский царь Агис III сделал первую попытку восстановить древние Ликурговы законы; но оно не удалось, вследствие козней другого царя Леонида, и кончилось умерщвлением Агиса и всего рода его (241). Но сын и преемник Леонида, молодой и чрезвычайно даровитый Клеомен III (с 236 г.) совершил то, что не удалось Агису, и на короткое время (14 лет) восстановил силу и славу. Спарты. Прежде всего, для исполнения своих замыслов, он признал необходимым образовать хорошее и преданное ему войско. Сами обстоятельства подали ему повод к тому. Арат уже распространил область ахейского союза над большею частью Пелопоннеса и, постепенно приближаясь к пределам Лаконии, наконец вознамерился присоединить к союзу и Аркадию, часть которой находилась в союзе с этолянами. Это побудило и спартанцев, и этолян сблизиться между собою для противодействия Арату, и вскоре Клеомен достроил в землях Мегалополя небольшую крепостцу Афиней и таким образом уже утвердился в землях ахейского союза. Арат, опасаясь войны, дотоле не принимал никаких мер противодействия и только тогда объявил Клеомену войну, когда последний уже стал твердою ногою в землях ахейского союза и тем нанес ему оскорбление. Это послужило поводом к так называемой Клеоменовой войне (228–226), которая унизила Арата, но возвысила Клеомева. С самого начала оба войска, спартанское и ахейское, встретились при Паллантии. Последнее, вчетверо сильнейшее, по совету Арата, отступило и вскоре Клеомен в трех сражениях, одно вслед за другим, разбил Арата и ахеян. Успев образовать таким образом в эти три года войны отличное боевое и вполне преданное ему войско, Клеомен в 226 году низвергнул в Спарте эфоров, уничтожил власть их и восстановил во всей точности и строгости Ликурговы законы. Затем он уже сам открыл решительную наступательную войну против Арата и ахейского союза, взял города Кафии, Пеллену, Феней, Флиунт, Клеоны, Эпидавр, Эрмиону, Трезен и даже Коринф и, сильно укрепившись на Истме, преградил таким образом вход – в Пелопоннес (224). Это совершенно уронило Арата в мнении ахеян, и он, чтобы поправить дела союза, призвал на помощь Антигона, который и двинулся с 20,000 чел. войск к Истму и был бы удержан на нем Клеоменом, если бы восстание в это самое время Аргоса, в тылу его, не принудило его отступить к пределам Лаконии. Тогда Антигон, вступив в Пелопоннес, взял Коринф, Мантинею, Орхомен, Герею и Телфусу, – в общем собрании ахейского союза в Эгие был избран и провозглашен стратегом его и провел зиму (223–222) в крепости Акрокоринфе, очищенной по его приказанию. При этом война с обеих сторон была ведена с большою жестокостью против частных лиц и имуществ, и с крайними разорением и опустошением земель и городов. Доселе Птолемей III Эвергет египетский помогал Клеомену деньгами, но, прекратив эту помощь, поставил его в весьма трудное положение. Дабы пособить этому, Клеомен за 5 мин давал свободу каждому илоту и, собрав этим довольно значительную сумму денег, набрал наемное войско, напал на Мегалополь, и как этот богатый город отказался отложиться от ахейского союза, то Клеомен разграбил его и на приобретенную в нем добычу еще более усилил свое войско. Весною следующего 222 года он тщетно предлагал Антигону бой под стенами Аргоса: Антигон, чувствуя свою слабость, не внимал просьбам аргивян, земли которых, в его глазах, разорял Клеомен, и уклонялся от боя с ним. Но наконец Антигон и Арат положили соединить свои силы, и Антигон, собрав 28,000 чел. пехоты и 1,200 чел. конницы, вместе с ахейскими войсками вторгнулся в конце лета этого года (222) в Лаконию. Здесь, при Селлазии, произошло кровопролитное сражение, в котором Клеомен, после упорнейшего сопротивления, был разбит на голову и, совершенно отчаявшись в спасении Спарты, с семейством и друзьями своими спасся бегством в Египет, где нашел убежище до самой своей смерти. Антигон же, одержав решительную победу, великодушно сохранил Спарте ее независимость. В ней немедленно было уничтожено все, что изменил и ввел Клеомен, власть эфоров восстановлена и спартанская республика, уже крайне слабая и раздираемая партиями, пала совершенно и более не поднималась.
Присоединение ахейского союза к Антигону восстановило влияние Македонии на Грецию, ж только одни этоляне со своими союзниками сохраняли полную независимость от ней и противостояли ей. Племянник и преемник Антигона, Филипп II, одаренный отличными способностями ума и души, руководствовался, в отношении к Греции, политикою Арата, и потому ахеяне менее чувствовали зависимость свою от Македонии и, вместе с македонянами, усердно и деятельно вели войну с этолийским союзом, продолжавшуюся три года (220–217) и известную под названием войны союзников. Начало ей положили этоляне, вторгнувшись в Пелопоннес и начав разорять земли мессенян. Арат, в главе ахейского войска, двинулся против них и потребовал удаления их, а когда они начали отступать, Арат распустил свое войско и только с 3,000 чел. пехоты и 300 чел. конницы следовал за ними. Тогда этоляне обратились назад и на голову разбили его при Кафии; остатки его войск спаслись в Кафии и Орхомене, а этоляне прошли через весь Пелопоннес, разоряя все на пути, и через Истм воротились в Этолию. Ахеяне просили помощи Филиппа, который и прибыл с сильным войском на Истм и в Коринф, где решено было соединенными силами вести войну против этолян, и затем Филипп лично возвратился в Македонию. Но узнав, что спартанцы и элеяне вторглись в Ахаию, он двинулся с 15,000 чел. пехоты и 800 чел. конницы, сначала в Эпир, где, по просьбе жителей, осадил Амвракию. а между тем этоляне, под предводительством Скопаса, вторглись в Македонию и начали разорять пиэрийскую область; в тоже время и дарданийцы также вторглись в Македонию. Филипп, взяв Амвракию после 40 дневной осады, двинулся в Этолию и взял многие города в ней, потом изгнал этолян и дарданийцев из Македонии и двинулся в Фессалию. а между тем этоляне вторглись в верхний Эпир и разграбили в нем Додонский храм (219). Филипп же из Фессалии двинулся к Коринфу, усилился здесь 10-ю тысячами ахейских войск, разбил элеян, грабивших земли сикионян, осадил город Псофис в Аркадии и взял его приступом, не взирая ни на силу его укреплений, считавшихся неодолимыми, ни на суровое зимнее время, а также и элейскую горную крепостцу Алиферну, вследствие чего многие соседственные города покорились ему. Вскоре он покорил всю Элиду, равно и область трифилийскую (219). Ахеяне помогли ему деньгами и положено было войну вести также и на море. Не смотря на предательские козни главного сановника своего Апеллеса и сообщников его, Мегалея и Леонтия, Филипп с войском в 218 г. сел в Коринфе на флот и отправился па остров Кефалонию, где осадил город Палей. но измена Леонтия принудила его с уроном снять осаду. Так как между тем этоляне вторглись в Мессению и в Фессалию, то Филипп послал в первую из них ахейского полководца Эперата, а сам направился к острову Левкадии и оттуда к Лимнее. Здесь присоединились к нему акарнаняне и он двинулся в Этолию, к главному городу ее, Ферму, к которому никто из врагов никогда дотоле еще не подступал, взял и разграбил его, в отмщение за разграбление этолянами в предыдущем году додонского храма. Затем он пошел обратно к Лимнее, два раза разбил преследовавших его этолян и через Истм направился прямо в Лаконию. Здесь спартанский царь Ликург, изгнав другого царя Агезиполя и подавив заговор Хилона, обратил все свои силы против ахейского союза и Филиппа. Од разорил Мессению, укрепил Спарту и отразил нападение Филиппа на нее. Филипп, разорив Лаконию огнем и мечем, с богатою добычею воротился в Коринф. В следующем 217 г. Филипп открыл поход осадою города Фив в области Фтиотии, на границе земель города Магнесии. После 13-ти дневной осады, он взял Фивы, населил их македонянами и назвал Филиппополем. Здесь в одно и тоже время получено было известие о победе Ганнибала в Италии, при Тразименском озере, над римлянами, и прибыло посольство родосцев и хиосцев, предлагавших свое посредничество для заключения мира. Филипп, под обаянием успехов и побед Ганнибала и побуждаемый советами Димитрия фаросского, изгнанного римлянами из Италии, положивший уже вступить в союз с Ганнибалом, охотно согласился на предложение родосцев и хиосцев, и вследствие того в том же 217 г., в Навпакте, был заключен мир между этолийским и ахейским союзами, на условиях, указанных Филиппом, а именно: обе стороны сохранили все свои владения, которыми обладали до начала войны.
Арат, как мудрый политик, справедливо советовал Филиппу не вступать в союз с Ганнибалом и не ставить себя тем в неприязненные отношения к Риму. Но Филипп, уже возгордившийся своими успехами и могуществом и побуждаемый честолюбием, отравил Арата и, после битвы при Каннах, заключил с Ганнибалом тайный договор, обещая ему помощь войском и флотом для совокупной войны против Рима, и начал готовиться к переправе в Италию. В 215 г., кончив свои приготовления, он двинулся с войском, сопровождаемый флотом, вдоль берега моря, осади на пути и взял город Орик (Oricum), но, слабо заняв его, на другой же день лишился его и двинулся далее к Аполлонии и осадил ее. Между тем римляне тотчас проведали о его договоре с Ганнибалом и, уже оправившись от поражений, нанесенных им сим последним, приняли свои меры. Сенат римский послал в Македонию Нэвия (Naeviи s) с войском. Нэвий произвел, совершенно неожиданно для Филиппа, внезапное нападение на него во время осады Аполлонии и нанес ему столь решительное поражение, что он был принужден сжечь свой флот и с остатками своего войска сухим путем отступить в Македонию (214).
Между тем, как Филипп договором с Ганнибалом неблагоразумно возбудил против себя римлян, этоляне, напротив, обратились к ним с предложением своего союза. Римский сенат охотно согласился на это и отправил в Этолию М. Валерия Левина с войском на флоте. Левин нашел в этолянах усердных союзников, к которым присоединились, сверх того, и Спарта, и Элида, и пергамский царь Аттал, и иллирийские цари Скердиллаид и Плеврай – все, крайне недовольные Филиппом и неприязненно расположенные к нему (211 г.). Между тем на стороне последнего были только ахеяне (стратегом которых с 213 г., по смерти Арата, был доблестный Филопемен), акарнаняне и беотяне.
Левин, по прибытии в Этолию, взял город Антицирру в Фокиде. Филипп двинулся к этому городу, два раза разбил этолян, а в третий раз, когда на помощь к ним прибыл римский трибун Сулпиций, в бою с ним и этолянами, не смотря на все усилия римлян, успел сохранить за собою место боя, даже взял на другой день 4,000 чел. в плен и вскоре принудил этолян заключить отдельный мир. Обманутый в своих надеждах на Ганнибала, для которого, после сражения при Каннах, война в Италии приняла невыгодный оборот, что дозволило уже римлянам выставить против Македонии значительные силы, Филипп предложил им мир, который и был заключен в 204 г. Главным условием его было отречение Филиппа от союза с Карфагеном. В договоре о мире были включены и все союзники римлян в Греции. Дальнейшие действия Филиппа и греков, которые повели, 4 года спустя, к 1-й македонской войне, принадлежат уже к сей последней и будут изложены в своем месте ниже.
В заключение следует еще упомянуть о последних военных событиях в Пелопоннесе, особенно замечательных участием в них и искусными действиями Филопемена.
В последние 22 года этого периода (222–200) весь Пелопоннес был уже в составе ахейского союза, за исключением только Спарты и Элиды, постоянно противившихся вступлению в него и враждовавших с ним, как уже было изложено выше. Из них главным противником его была Спарта. В ней, после битвы при Селлазии, бегства Клеомена в Египет и восстановления власти эфоров (222–221), распри царей Ликурга и потом Маханида с эфорами повели к полной и совершенной анархии. /В то время, когда верховную власть захватил Маханид и объявил войну ахейскому союзу (207), главой и стратегом последнего был Филопемен. Уроженец города Мегалополя в Аркадии, знатного рода, он получил превосходные: воспитание и образование, с особенным отличием участвовал в защите Мегалополя против Клеомена, потом, в 222 г., в походе в Лаконии и в битве при Селлазии, а в 208 г. сам одержал ври Мессене победу над этолянами. В 213 г., по смерти Арата, он был избран на его место в стратеги ахейского союза, вследствие всеобщего уважения, которое снискал своими: благородным характером, честностью, бескорыстием, пламенною любовью к отечеству и военными дарованиями. Избранный в стратеги, он занялся приведением войск союза в наилучшее состояние, значительно усовершенствовал вооружение, строй, образ действий и внутренние: устройство и управление их, установил в них строгие военные порядок и повиновение, и сам во всем служил им лучшим образцом. В главе этих-то отличных войск он и двинулся, по объявлении Маханидом войны, к Мантинее и расположился в ней. Маханид, с своей стороны, пошел к Тегее, к югу от Мантинеи, и, по сосредоточении здесь всего своего войска, двинулся к Мантинее З-мя колоннами, из которых в средней шла фаланга, а в боковых наемные: конница и легкая пехота. За колоннами войск находилось большое количество катапульт, баллист и повозок с большими стрелами. Сведав о его наступлении, Филопемен вывел свое войско из Мантинеи также З-мя колоннами, из которых в средней была фаланга, в правой – тяжелая конница (катафракты или латники), а в левой – легкая пехота, за нею так называемая тарентинская наемная легкая конница, конные латники, в роде пелтастов, и наконец в хвосте – отряд иллирийских войск. Такого рода походный порядок был назначен Филопеменом согласно с предположенным им построением своей армии в боевой порядок на местности, впереди Мантинеи, предварительно и тщательно осмотренной и весьма искусно избранной им (он имел особенный и редкий в те времена дар исследовать и распознавать боевые свойства, выгоды и преимущества местности). Местность эта образовала равнину, ограниченную с запада и востока высотами, из которых у подошвы восточных находился храм Нептуна и пролегала дорога к нему из Мантинеи. Поперек равнины, от одних высот до других, простирался овраг или ложбина, зимою наполненная водою, но летом сухая, с покатыми краями, и которую можно было заметить только приблизясь к самым краям ее, издали – же она была незаметна. Ею-то Филопемен и положил воспользоваться, как естественною оборонительною преградою, а потому, как только передовая легкая пехота левой колонны дошла до оврага, то заняла скаты высот над ним; конница, в 8 шеренг глубины, построилась впереди ее, у подошвы высот, а к левому флангу конницы примкнули конные латники и иллирияне. Фаланга построилась правее конницы, В средине боевого порядка и в совершенно – новом, изобретенном Филопеменом строе, именно шахматном, в 2 линии, с интервалами между отделениями, в 16 шеренг глубины каждое, так что отделения 2-й линии находились против интервалов 1-й. Катафракты замыкали боевой порядок на правом фланге фаланги, в виде резерва. Вся армия была построена таким образом позади оврага, а в ожидании наступления неприятеля, Филопемен обратился к войскам с краткою, по сильною речью. «Нынешний день» – сказал он между прочим – «решит, быть ли вам свободными или рабами».

Вскоре усмотрено было наступление армии Маханида в походном порядке 3-мя колоннами, причем в средней фаланга приняла направление вкось к правому крылу Филопемена. Последний предположил поэтому, что Маханид имел намерение атаковать его в косвенном, усиленном слева, боевом порядке, и усугубил внимание и осторожность, но не изменил своего боевого порядка. Но вскоре правая колонна Маханида, а за нею и обе другие, фланговым движением на право, построились в боевой порядок, по другую сторону оврага, но вдали от него, параллельно армии Филопемена, средина против средины и фланги против флангов. Затем Филопемен ожидал, что спартанская фаланга, по своему обыкновению, немедленно произведет фронтальное наступление, но был весьма изумлен, увидя, что вся армия Маханида разом раскрыла между своими отделениями интервалы, из которых были вывезены катапульты и баллисты, с прислугой при них. Сначала он подумал, что Маханид понял, на какую местность был завлечен; однако не смутился и, дабы предотвратить вред действия метательных орудий и уверенный, что фаланга Маханида не тронется с места, дабы не заслонить их собою, он лично двинулся вперед с тарентинскою легкою конницею, приказав части легкой пехоты следовать за нею, рассыпаться впереди всего фронта своей армии и открыть сильную стрельбу из луков по прислуге орудий. Это имело полный успех: расстроенная стрельбою легкой пехоты Филопемена, прислуга орудий не могла действовать из них. Тогда Маханид, заметив, что вся иностранная легкая пехота Филопемена была собрана на левом крыле его, а правая фланговая тяжелая конница его не трогалась с места, приказал легкой пехоте своей, построенной позади левой фланговой конницы его, двинуться вправо позади линии армии. Усмотрев это, Филопемен приказал конным латникам и иллириянам на левом фланге своим перейти через овраг (там, где заблаговременно были для этого срыты края его, для удобнейшего наступления через него) и атаковать неприятеля. Фаланги же с обеих сторон и конница на правом фланге Филопемена и на левом фланге Маханида оставались еще на своих местах. Но, при атаке тарентипской конницы Филопемена, такая же конница Маханида действовала лучше и удачнее, и первая, не смотря на все усилия Филопемепа, не выдержала, обратилась назад за овраг, увлекла за собою иллириян и бросилась по дороге к Мантинее, стремительно преследуемая самим Маханидом с его тарентинскою конницею. Но это ни малейше не смутило Филопемена: оставив свою тарентинскую конницу и иллириян малодушно бежать к Мантинее, a Маханида -неблагоразумно преследовать ее туда, он ободрил остальные войска спокойствием и твердостью своими, и немедленно приказал всем отделениям 1-й линии своей быстро двинуться флангом на лево и занять места бежавшей конницы левого крыла, а отделениям 2-й линии – в тоже время двинуться вперед и занять места отделений 1-й линии. Эти передвижения были исполнены с отменными: точностью, порядком и скоростью. Таким образом Филопемен отрезал Махавиду отступление и получил возможность охватить слева середину армии Маханида, лишенную уже своего правого крыла. В тоже время Филопемен приказал Полибию (дяде историка) собрать в один общий отряд всех оставшихся и рассеявшихся конных латников, тарентинцев и иллириян, и поставить его на высотах за левым флангом фаланги, в виде подкрепления (или резерва). Между тем фаланга Филопемена, опасаясь скорого возвращения Маханида, нетерпеливо желала двинуться вперед в бой. Филопемен, разделяя, но скрывая те же опасения и нетерпение, уже хотел приказать двинуться вперед, когда увидел, что неприятельская фаланга со своей стороны двигается вперед. Тогда он остановил свою фалангу и стал ожидать неприятельскую позади оврага; – но едва только последняя легко и скоро спустилась в него, как вся фаланга Филопемена по всей линии разом ударила на нее сверху оврага вниз с такою стремительностью и силой, что в один миг истребила почти всю неприятельскую фалангу на дне оврага, а спасшихся и обратившихся в бегство преследовала по другую сторону его.
В это самое время Маханид прискакал от Мантинеи, до самых стен которой запальчиво и безумно преследовал конницу Филопемена. Убедясь, хотя уже и поздно, в своей ошибке и гибельных для него последствиях ее, он построил бывшие с ним наемные конные войска в густую колонну и хотел пробиться с ними через срытые края оврага. Но Филопемен уже принял меры против того: оставив лишь часть войск для преследования бежавших, главными силами он занял противоположный край оврага и особенно усилил войска, оберегавшие срытые края его, и отряд Полибия. Маханид уже приближался к голове своей колонны к оврагу, как вдруг, конные наемники его малодушно обратились назад, рассеялись и оставили его лишь с двумя военачальниками. Маханид поскакал вдоль оврага, дабы найти удобное место для переезда через него; но Филопемен скакал на одной высоте с ним по другой стороне оврага, и едва Маханид бросился в овраг, как Филопемен ловким ударом копья убил его. Затем, собрав всю свою армию, он двинулся к Тегее, без труда покорил ее, и расположился в неприятельском краю.
Таково было это 3-е сражение при Мантинее, в котором Филопемен, превосходными, необыкновенно искусными распоряжениями своими до и во время боя, вполне примененными к местности и к движениям и действиям армии Маханида, отлично воспользовался грубыми ошибками последнего и одержал над ним полную и совершенную, решительную и блистательную победу, свидетельствующую о высоких личных, военных дарованиях и искусстве самого Филопемена, равно как и об отличных действиях предвидимой им армии и о полной силе еще, в его руках, греческого военного искусства. К сожалению, это было уже последнее проявление его в прежнем блеске, а самого Филопемена справедливо называют последним из великих людей и полководцев Греции, стоявшим неизмеримо выше жалких современников и потомков своих из числа греков.
Этим блистательным подвигом его мы и заключаем краткий очерк войн в Македонии и Греции – в периоде времени от сражения при Ипсе до мира Филиппа с римлянами в 204 году, после которого были уже ничтожные военные действия. Как ни краток этот очерк, но он достаточен для того, чтобы дать понятие о крайнем уже упадке и жалком состоянии всего вообще военного быта в несчастных Македонии и Греции. За исключением разве только частных военных действий лучших полководцев этого времени: Пирра, Филопемена и временно Клеомена, все остальные затем, не представляя ничего замечательного в отношении собственно к военному искусству, свидетельствуют напротив о крайнем уже упадке македонян и греков в военно-нравственном отношении, а в тесной связи с тем – и военного искусства у них вообще и ведения ими войны в частности. Войны, веденные ими в эти 100 лет, характером своим принадлежат гораздо более диким и полудиким, нежели высокообразованным народам. Беспрерывные набеги, вторжения, нашествия на земли врагов, соединенные со страшными разорением, опустошением и разграблением их, с бесчеловечною жестокостью против частных лиц и имуществ, с бессмысленными и бесцельными битвами и осадами, с изменой, предательством, убийствами и самыми низкими пороками и злодействами, и в низших, и особенно в высших сословиях народных, правителях и полководцах, наконец с совершенным упадком военных духа, порядка и дисциплины в войсках и армиях, все это, вместе взятое, представляет самую жалкую, самую мрачную картину, не правильных войн и военных действий благоустроенных государств, народов и армий, но набегов дикарей или разбойничьих шаек с целью грабежа. Удивительно ли после того, что при первом столкновении с такими воинственными и превосходно устроенными: государством, народом и войском, как римские, и Македония и Греция легко и скоро сделались добычей их?

2) Войны на Востоке.

На Востоке самым обширным между всеми государствами, образовавшимися из Александровой монархии, было царство сирийское или Селевкидов, в Азии, основанном полководцем Александра Селевком (I-м этого имени царем сирийским, под прозванием Никатора, 301–281 г.). Он имел под своею властью 72 сатрапии, от Босфора и Геллеспонта и восточных берегов Средиземного моря до pp. Инда и Окса, и от Черного и Каспийского морей до Индийского океана. Но перенесением столицы, пребывания и управления из Селевкии на Тигре, в верхней Азии, в Антиохию на берегах Средиземного моря и обращения внимания и политики своих не на Восток, а на Запад, селевкиды не только не скрепили свое обширное царство в одно общее и прочное государство, но пробудили в большей части подвластных им народов стремление к независимости. Вследствие того, с ходом времени, от сирийского царства отпали и образовали отдельные, самостоятельные государства, пять небольших в малой Азии – Каппадокия, Понт, Вифиния, Пергам и Галатия или Галльския тетрархии, и два большие в верхней Азии – Парфия и Бактрия с Согдианой. Селевкиды всегда имели в них опасных противников, а враги их – усердных союзников, чем под конец и не упустили воспользоваться римляне для своих завоеваний в Азии.
Второе, после Сирии. место на Востоке занимал Египет, по разделу после смерти Александра В. доставшийся полководцу его Птолемэю (I-му царю египетскому, под прозванием Сотера, и основателю династии Птолемеев, 323–284).
Наконец третье место на Востоке сначала занимало фракийско-малоазиатское до р. Галиса царство Лисимаха, по смерти его распавшееся на отдельные и самостоятельные небольшие государства.
Эти три царства на Востоке – Лисимахово, египетское и между ними сирийское – вели частые войны, внешние – между собою и с соседственными народами и государствами, и внутренние – междоусобные. Первые имели целью, со стороны Сирии – завоевание всей малой Азии, всех восточных и даже малоазиатских и египетских берегов Средиземного моря и иногда даже Египта, а со стороны Лисимаха и после него правителей и царей малоазиатских и со стороны Египта – не только сопротивление этим завоеваниям Сирии, но и отторжение от нее и покорение западных и юго-западных ее областей, особенно на берегах Средиземного моря. Последние имели чрезвычайную важность и для Сирин, и особенно для Египта, потому что, изобилием корабельных лесов, многих превосходных морских и торговых гаваней, морских учреждений и складов, и населением из отличных мореходцев, доставляли обладателю их все средства и способы для содержания больших флотов, господства на море и распространения и без того обширной торговли, главным центром которой сделалась Александрия в Египте. Особенно важно было это для Египта, морские силы и торговля которого, стараниями всех трех первых Птолемеев (I, II и III, отца, сына и внука, с 328 г. по 221 г. – целых 100 лет), достигли огромного развития. Птолемей I, в 40 лет царствования своего, почти вовсе не вмешивался в войны, раздиравшие Македонию, Грецию и Азию и ограничивался только обороною самого Египта. Но преемники его, особенно Птолемей III Эвергет (246–221), вели частые войны, внешние – большею частью с Сириею, за обладание областями на восточных берегах Средиземного моря, с указанною выше целью, а также для распространения своих владений в Африке, Аравии и на восточных островах Средиземного моря. Селевкиды, с своей стороны, после сражения при Ипсе принимали деятельное участие в войнах царей македонских в Македонии, Греции и малой Азии, позже с отложившимися областями и малоазиатскими греческими поселениями, с галлами и особенно с Египтом, а в верхней Азии с Парфией и Бактрианой. а под конец, вмешательство Антиоха III сирийского (224–187) в дела Греции вовлекло его в войну с римлянами.
Таким образом, в политическом отношении, войны, веденные Египтом, имели цели, полезные для него в государственном отношении, гораздо более, нежели войны, веденные Сириею с ним и в малой и верхней Азии. Из них войны собственно между Сирией и Египтом имели соприкосновение и связь между собою только на берегах Средиземного моря, на прочих же театрах войны в Азии не имели ничего общего между собою. Особенно большие размеры имели войны, веденные сирийскими царями, с значительными армиями, на обширном театре войны, обнимавшем верхнюю и малую Азию и страны на восточных и юго-восточных берегах Средиземного моря. В отношении к характеру войн и к образу и искусству ведения их на Востоке в это время, вообще можно сказать, что наиболее замечательны и имели правильный характер войны, веденные двумя последними полководцами школы Александра В. – Птолемеем I египетским и особенно Селевком I сирийским, а затем Птолемеем III Эвергетом египетским и под конец Антиохом III сирийским. Остальные же затем, особливо войны последних Селевкидов (исключая Антиоха III) и Птолемеев более и более имеют характер, искони обычный древнему востоку вообще и последним временам персидской монархии до завоевания ее Александром В. особенно. Не входя в подробности изложения тех и других, изобразим только общую картину их в историческом порядке, во взаимной связи и в главных чертах.
Войны веденные Селевком I Никатором (301–281) с Димитрием Полиорцетом и потом с Лисимахом в малой и верхней Азии были уже указаны выше (в войнах Македонии и Греции). Но здесь нелишним будет упомянуть о походе Селевка в Индию, хотя он был совершен еще за 4 года до сражения при Ипсе – в 305 г. и имел цель не военную, завоевательную, но единственно торговую, для упрочения торговых связей с Индией и развития торговли в сирийском царстве. В этом походе, с многочисленным войском, Селевк прошел всю верхнюю Азию до самой р. Ганга, заключил с могущественнейшим из царей Индии, Сандрокоттом, тесный союз, долго потом существовавший, взаимно поддерживаемый с обеих сторон частыми посольствами и восстановивший обширную и богатую торговлю Азии с Индией. В военном отношении поход этот замечателен тем, что Селевк привел из Индии в Азию большое число слонов, военное употребление которых с этого времени распространилось еще более прежнего, и не только в Азии, но даже и в Македонии и Греции, особенно у македонских царей и у Пирра, с которым проникло даже в Италию и Сицилию (см. ниже в войнах римлян). После сражения при Ипсе, Селевк целых 18 лет царствовал совершенно мирно и только в последние два года (283–282) вел войну с Лисимахом в малой Азии (см. выше). Между тем Птолемей I египетский до сражения при Ипсе лишь по крайней необходимости и с большою осторожностью вмешивался в войны преемников Александра В. в Азии, но так, что безопасность и выгоды Египта никогда ые были нарушаемы этим, а угрожаемый сам два раза нападением их, умел не только искусно отразить их (см. выше), но и присоединить к своим владениям вне Африки Финикию, Иудею, Келесирию и остров Кипр, а в Африке Кирену или Киренаику, Ливию и, как кажется, часть Эфиопии; – после сражения же при Ипсе он до конца жизни царствовал совершенно мирно. Таким образом на Востоке, в Азии и Египте, при Селевке I в Птолемее I, в продолжении 20-ти лет после сражения при Ипсе, был полный мир, явление чрезвычайно редкое и весьма замечательное. По смерти Селевка и Птолемея, сыновья и преемники их, перваго – Антиох I Сотер (281–262) и втораго – Птолемей II Филадельф (284–246) были принуждены вести войны, Антиох I со многими городами малой Азии, добровольно покорившихся Селевку I, но отложившимися от Антиоха, и покорять их обратно силою оружия. а потом воевать с галлами и царем вифинским Никомедом, а Птолемей II – в Африке, с восставшим против него, единокровным братом своим Магасом, правителем Киренаики. а эта последняя война, вследствие взаимных семейных козней и раздоров и влияния женщин обоих царских семейств. вовлекла Антиоха и Птолемея в войну между собою.
В малой Азии, уже тотчас по смерти Селевка I, от Сирии отложилась Вифиния, а Антиох тщетно старался вновь покорить ее силою оружия (279). – Первый царь вифинский Никомед призвал на помощь галлов, принял их в свою службу наемниками и дал им земли (см. выше). Отсюда галлы производили частые и опустошительные набеги на сирийские владения, но в 275 г. были на голову разбиты Антиохом близ горного хребта Тавра. Затем Антиох еще несколько лет безуспешно вел войну с Никомедом, доколе не был вовлечен Магасом в войну с Птолемеем. Восставший против последнего в 266 г. Магас уже хотел предпринять поход в Египет, но возмущение в его области Мармарике воспрепятствовало ему в том, и тогда он склонил тестя своего, Антиоха, с своей стороны предпринять поход в Египет. Но Птолемей отразил Антиоха, сам вторгнулся в Сирию и, без сопротивления разорив приморские области ее, воротился в Египет (264). Антиох же продолжал воевать в малой Азии, и с Никомедом, и с галлами, и с новым, отложившимся от Сирии, подобно Вифинии, царством Пергамским, и наконец пал в бою с галлами при Ефесе (262 г.).
При сыне и преемнике Антиоха, Антиохе II Феосе (262–247), от Сирии отложились еще Парфия и Бактриана с Согдианой в восточной Азии и образовали самостоятельные царства. а по смерти Магаса в 258 г., вдова его, сестра Антиоха II, Апамея, побудила последнего, для поддержания прав ее на Киренаику, предпринять войну против Египта. Война эта, между Антиохом II и Птолемеем II, продолжалась 6 лет (258–252) с переменным успехом и без решительных результатов, и была заключена миром, к которому Антиох был вынужден восстанием Парфии, Бактрианы и Согдианы.
При сыне и преемнике Антиоха, Селевке II Каллинике (242–227), опять вследствие взаимных семейных и женских козней и раздоров, снова возникла война между Сирией и Египтом, в котором царствовал уже воинственный внук Птолемея I, Птолемей III Эвергет (246–221). Война эта продолжалась три года (246–244) и была крайне неудачна для Селевка. Птолемей разбил его на море и потом на твердой земле и завоевал всю Сирию до Евфрата и далее до Бактрианы, и от Геллеспонта все берега Средиземного моря. Селевк прибегнул к помощи младшего брата своего, Антиоха Гиеракса, наместника верхней Азии. Содействие последнего и произошедшее в Египте возмущение побудили Птолемея заключить перемирие (243) и возвратиться в Египет, оставив в завоеванных им областях Сирии полководцев своих, Антиоха и Ксантиппа, с многочисленным войском. Но едва только Селевк освободился от Птолемея, как был снова вовлечен в войну с восставшим братом своим Антиохом Гиераксом, за обладание малою Азиею или, правильнее сказать, тою частью ее, которая еще оставалась во владении Сирии. Война эта продолжалась три года (242–240) с переменным успехом. Сначала Селевк был на голову разбит Антиохом при Анкире и едва спасся. Но между Антиохом и его войском, состоявшим большею частью из наемных галлов, произошли несогласия, которыми воспользовался пергамский царь Евмен и, внезапно напав на Антиоха, разбил его. Вскоре Селевк и Антиох, собрав новые войска, возобновили упорную войну между собой в малой Азии, но на этот раз Селевк окончательно вытеснил Антиоха из малой Азии во Фракию, где он был взят и убит разбойниками, а Селевк снова покорил большую часть сирийских владений в малой Азии (исключая Вифинии и Пергама) и на берегах Средиземного моря. Восстание Арзака, наместника Парфии, и отложение его от Сирии принудили Селевка предпринять поход против Парфии, но поход этот был неудачен для него. Преемник Арзака, царь Парфии Тиридат заключил союз с царем Бактрии и разбил Селевка (238), который был принужден признать независимость Парфии. Однако 2 года спустя (236) он предпринял 2-й поход против Парфии – и снова был разбит, взят в плен и умер в плену. Между тем Птолемей, завоевав почти всю Сирию, распространил свои завоевания также: 1) в южной Африке, во внутренней Эфиопии (ныне Абиссиния), покорив частью горный хребет вдоль Аравийского (Красного) моря, частью равнину Сеннаар до нынешнего Дарфура и высокий горный хребет до верховьев Нила (эти завоевания он совершил лично), и 2) на восточных берегах Аравийского моря, в Счастливой Аравии (эти завоевания совершили на сухом пути и море полководцы Птолемея); – во всех этих завоеваниях были открыты и обеспечены надежные пути для торговли Египта.
Сын и преемник Селевка II, Селевк III Керавн (227–224) был убит во Фригии одним галлом в то самое время, когда хотел предпринять поход против Аттала, царя пергамского, завладевшего уже всёю малою Азиею до Тавра. Однако двоюродный брат убитого Селевка, Ахей, упрочил уже поколебленную власть Селевкидов в верхней Азии и доставил престол Сирии младшему брату своему, знаменитому Антиоху III, прозванному Великим (224–187). По несовершеннолетию его, уроженец Карии, Эрмий, успел захватить опеку над ним и правление Сирией, и послал двух братьев, Молона и Александра, наместниками в Мидию и Персию, а Ахею поручил вести войну с Атталом. Ахей отнял у Аттала все его завоевания в малой Азии (223), но три года спустя (220) Ахей в Сардах, а Молон и Александр в Мидии и Персии восстали против Антиоха. Последний, по совету Эрмия, послал войско против Молона, но он разбил его, дошел до Тигра и овладел Ктесифоном близ Селевкии. Антиох выслал против него другое войско. По приближении его, Молон притворно отступил, оставив свой стан со всем, что в нем находилось; но как только сирийские войска бросились грабить его, Молон быстро вернулся назад и, внезапно напав на них, разбил и почти всех истребил, затем перешел через Тигр, взял Селевкию и завладел Вавилонией и Месопотамией (220). Тогда уже Антиох сам двинулся против него с большим войском и расположился на зиму на Евфрате; весною же 219 г. перешел через Тигр и расположился станом при Аполлонии, против Молона. Здесь произошло сражение, в котором большая часть войск Молона передалась Антиоху, а Молон сам умертвил себя (219). Затем Антиох обратился не против Ахея, в малую Азию, а против Птолемея IV Филопатора египетского (221–204), с целью отнять у него все завоевания Птолемея III в Сирии, что было гораздо важнее. Сначала действия его были вполне успешны: взяв Селевкию приступом, он двинулся в Келесирию, завоевал Птолемаиду и Тир, но наконец, после 4-х месячного перемирия и переговоров об обладании Келесирией) Финикией и Иудеей, война в 217 г. была решена победой Птолемея при Рафии, городе в Сирии, к юго-западу от Газы, с большою гаванью на берегу Средиземного моря. Для характеристики военных действий в поле и в бою в это время на Востоке, приведем некоторые подробности сражения при Рафии.
Весною 217 г. Птолемей выступил из Александрии с 70,000 чел. пехоты, 5,000 чел. конницы и 73 слонами и сначала остановился у Пелусия, дабы запастись продовольствием для похода через степи. – Антиох, узнав о наступлении его, собрал 82,000 чел. пехоты, 6,000 чел. конницы и 102 слона и двинулся берегом моря к югу на встречу Птолемею. Последнй между тем двинулся от Пелусия к Газе и обе армии почти в одно время прибыли к Рафии и расположились в станах, в одном переходе одна от другой. – После 5-ти дневного отдыха и ежедневных в это время стычек передовых легких войск, обе армии построились в боевой порядок. С обеих сторон фаланги и войска, вооруженные по македонки, были поставлены в средине, одни против других. – В армии Птолемея, на правом фланге находился Эхикрат с египетской конницей, а влево от него галаты, фракийцы, греческая наемная пехота и египетская фаланга, – на левом же фланге – конница Поликрата и вправо от нее – другая конница, дружина царских телохранителей, пелтасты и африканская пехота; всем левым крылом начальствовал сам Птолемей. 40 слонов были поставлены впереди левого крыла, а 33 впереди правого. – В армии Антиоха, на правом фланге находились 2,000 чел. конницы под начальством Антипатра, имея впереди себя 60 слонов, а 2,000 чел. конницы были поставлены возле первой конницы, под углом к ней вперед (en potence); – влево от конницы были построены критяне, греческая наемная пехота и фаланга 5,000 македонян; – на левом же фланге – Фемисон с 2,000 чел. конницы и вправо от него лидийские стрелки, 3,000 чел. легкой пехоты, мидяне и аравитяне; – впереди левого крыла были доставлены 42 слона. По построении обеих армий, Птолемей и Антиох ободрили войска речами, обращаясь преимущественно к фалангам, на которые возлагали все свои надежды. – Сражение было начато слонами, из которых Птолемеевы африканские бежали от Антиоховых индийских и смяли дружину царских телохранителей. В тоже время Антиох с конницею правого крыла своего ударил против конницы Поликрата, а греческая наемная пехота его – против пелтастов Птолемея, и легко одержали верх, потому что бегство слонов Птолемея уже произвело расстройство и беспорядок в рядах его левого крыла, которое и было опрокинуто и обращено в бегство. Эхикрат сначала выждал результата боя на левом крыле, но увидя бегство слонов, приказал Праксиду с греческими наемниками напасть на неприятеля с фронта, а сам с конницею, обойдя слонов и конницу левого крыла Антиоха, разбил их совершенно. В тоже время Праксид принудил мидян и аравитян отступить. Таким образом с обеих сторон оба левые крыла были опрокинуты и фланги фаланг были обнажены. Птолемей, с опрокинутым левым крылом своим, укрылся за свои фаланги и двинулся с ними против фаланг Антиоха, а последний, прекратив преследование, направил все имевшиеся у него под рукою войска на помощь своим фалангам. Но уже было поздно: фаланги его были опрокинуты и он принужден был со всею армиею отступить к Рафии, а оттуда в Газу, с уроном до 10.000 чел. пехоты и более 300 лошадей убитыми и ранеными, 4,000 чел. взятыми в плен и 9 убитых слонов. Урон же Птолемея простирался до 1.500 чел. пехоты, 700 лошадей, 16 слонов убитых и всех остальных 57 взятых неприятелем еще в начале сражения. Таким образом Птолемей, разбитый сначала, окончательно одержал полную победу, а Антиох претерпел совершенное поражение и был принужден отступить в Сирию. Следствием было то, что Птолемей снова завладел Иудеей и Келесирией, и легко мог бы совершить и дальнейшие завоевания в Сирии, – но, будучи совершенно неспособным царем и полководцем, притом погруженный в разврат, он не только не продолжал пользоваться плодами не им лично одержанной и нимало им не заслуженной победы, но для того только, чтобы поскорее возвратиться в свою столицу и в ней предаться бездействию и наслаждениям, так поспешил заключением мира, что лишился плодов своей победы и даже пожертвовал союзником своим Ахеем, восставшим в малой Азии. Тогда Антиох, заключив союз с Атталом пергамским, обратил все свои силы против Ахея, принудил его запереться в замке и цитадели Сард и осадил его в нем (216). После упорной обороны, Ахей, изменою критянина Болиса, тайно посланного из Египта для спасения его, был предан Антиоху и казнен им (215).
Затем, восстановив власть свою и спокойствие в малой Азии, Антиох со всеми своими силами обратился в верхнюю и восточную Азию, с тем, чтобы и там привести свои дела в порядок, в чем и успел.
Прежде всего он двинулся против внука Арзака I, царя Парфии, Арзака III (или Артабана I), завладевшего Мидией. Война с ним продолжалась 10 лет (214–205) с большими упорством и напряжением сил, и кончилась тем, что Антиох взял обратно Мидию, вытеснив из нее Арзака в Гирканию, преследовал его в сей последней и, после нескольких побед над ним, наконец заключил с ним договор, по которому предоставил ему власть над Парфией и Гирканией, но под верховною властью его, Антиоха, и с условием содействовать ему в войне против Евфидема, царя Бактрианы. Одержав над последним полную победу и избегая продолжительной войны, Антиох предпочел и с ним также заключить мирный договор, на таких же условиях, что и с Арзаком, т.е. предоставления ему власти над Бактрианой и Согдианой, под верховною властью его, Антиоха (205). Затем он совершил поход в Индию, возобновил и упрочил прежние мирные и торговые договоры с царями и владетелями ее и двинулся обратно через Арахозию и Дрангиану в Караманию, где провел зиму с 205 г. на 204-й, а в 204-м г. совершил морскую экспедицию в персидском заливе и чрез Персию, Вавилонию и Месопотамию воротился в столицу свою Антиохию (204), вполне удачно достигнув цели своих дальних походов и обширных предприятий в верхней и восточной Азии – восстановлением в ней власти. и влияния Селевкидов, за исключением областей, уже совершенно отпавших от Сирии.
Затем он положил возвратить себе и все завоеванные Птолемеями области Сирии на берегах Средиземного моря, пользуясь для этого смертью Птолемея IV и малолетством сына и преемника его, Птолемея V Эпифана (204), и заключив с этою целью союз с Филиппом македонским, с тем условием, чтобы ему получить Келесирию, Финикию и Иудею, а Филиппу – Карию и Египет; – втайне же Антиох намеревался, кажется, сам завоевать Египет для себя. В 203 г. он устремился с таким напряжением сил и энергией против Финикии и Келесирии, что в два дохода (203–202) совершенно покорил их. Между тем Филипп вел войну в малой Азии с Атталом пергамским и с родоссцами и был разбит последними при о. Хиосе (см. выше), а опекун Птолемея V, Аристомен, в виду угрожавшего Египту союза Антиоха с Филиппом, обратился к римскому сенату с предложением – принять на себя опеку и покровительство малолетнего Птолемея V. Римский сенат, уже перед тем находившийся в дружественных отношениях к Египту, охотно согласился на предложение Аристомена и отправил к Филиппу и Антиоху послов с требованием вывести свои войска из египетских владений. Но как ни тот, ни другой не намерены были исполнить требования римского сената, то египетский полководец Скопас получил приказание вытеснить сирийские войска из Финикии и Келесирии, что и было им исполнено удачно (201–200). Это принудило Антиоха, обратившегося между тем с войною против Аттала пергамского, заключить с ним мир и двинуться в Финикию и Келесирию. В скором времени он успел вытеснить из них Скопаса и обратно завоевать их (199–198) и затем положил покорить обратно и все области, некогда принадлежавшие Селевку I в малой Азии. Но это вовлекло его в неприязненные отношения к римскому сенату и наконец в войну с Римом, которая и будет изложена в своем месте ниже.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. КАРФАГЕНЯНЕ.

I. Военное устройство и военное искусство. – § 119. До конца 1-й пунической войны (241 г.) – § 120. После 1-й пунической войны. II. Войны до 264 г. – § 121 война с Агафоклом в Сицилии и Африке (311–306). – § 122. Война с Пирром в Сицилии (278–276).

Источники: Диодор, Дионисий, Полибий, Тит Ливий, Аппиан, Юстин и новейшие писатели и издaния, указанные Ч. I в Гл. XVI, и сверх тог. о Беккер и Беттихер (*).
{(*) Dr. Becker: Vorarbeiten zu einer Geschichte des zweiten punisclien Krieges, 1810, и Dr. Bottiche r: Geschichte der Karthager, nach den Quellen, Berlin, 1827 – новейшее и лучшее исследование истории Карфагена. Эти два сочинения пропущены в указании новейших исторических пособий к изучению военной истории древних времен (Ч. 1, Введение).}

I.
Военное устройство и военное искусство.

§ 11. До конца 1-й пунической войны (241 г.).

В продолжении 2½ веков наибольшего развития государственного устройства и могущества карфагенской республики, во время войн ее в Сицилии с сицилийскими греками и потом с римлянами в I-й пунической войне (480 г. – 241 г.), военное устройство ее оставалось в том же состоянии, которое было изображено выше (Ч. I глава XXI § 101). К этому следует только прибавить некоторые особенности, относящиеся к настоящему периоду (323 г. – 241 г.)
И в эти 82 года, как и прежде, карфагенская республика была морским торговым государством, которое для распространения своей торговли и своих владений вне Африки, на берегах и островах западной части Средиземного моря, для содержания своих поселений в постоянной зависимости и обеспечения их от покушений внешних врагов, прежде и более всего имела необходимость в господстве на этой части моря посредством сильного флота и затем уже в сухопутном войске, как для перевоза его на флоте, так и для обеспечения собственных своих владений в Африке. Поэтому и теперь, как прежде и даже – во время последних войн в Сицилии – еще более, нежели прежде, военно-морские силы Карфагена были главными и занимали первенствующее место, военно-сухопутные же – лишь второстепенное.
Господство на море, хотя и ограниченное, и первенство флота требовали и стоили однако огромного напряжения сил и средств, потому что в настоящее время Карфагену уже нужно было воевать с такими сильными противниками, как сиракузяне и прочие греки в Сицилии и потом особенно – римляне. Этому соперничеству с ними Карфаген и был обязан необыкновенным развитием своего могущества на море, но это, вместе с тем, дает понятие о тех громадных способах, которые он имел в своем распоряжении, для поддержания этого могущества на одинаковой степени, не взирая на частые и много стоившие ему победы и успехи и еще чаще поражения и неудачи. Поэтому-то о морских силах Карфагена у древних историков и писателей (Диодора, Полибия, Аппиана и Аристотеля) встречается гораздо более обстоятельных сведений, нежели о военно-сухопутных. Сведения эти дают понятие о морских портах Карфагена, из которых самый громадный и великолепный находился в самом городе Карфагене, затем в Иппоне и др. приморских городах, – о морских учреждениях и складах, о судах и флотах, о строении, составе, устройстве, начальствовании и действиях их и пр. Собственно военно-морскими или длинными судами до пунических войн обыкновенно были, кажется, триремы (т.е. в 3 ряда весел, в построении которых карфагеняне приняли за образцы, вероятно, триремы италийских и особенно сицилийских греков. Но обычай строить еще большие военно-морские суда (в 4, 5, 6 и даже 7 рядов весел, весьма распространившийся по смерти Александра В. и особенно со времени Димитрия Полиорцета, не остался чуждым и карфагенянам. Уже в 1-й пунической войне во флотах их были квинкверемы (в 5 рядов весел, а в войне с Пирром они взяли у него даже одну септирему (в 7 рядов весел)! Увеличение числа рядов весел имело целью наибольшую быстроту хода и движений судов, и в этой быстроте карфагеняне превосходили все другие морские государства того времени. Обыкновенное число военно-морских судов их определялось вместимостью их морских портов и в сицилийских войнах простиралось от 150 до 250, а в 1-й пунической даже от 200 до 350. Так в большой морской битве, которою Регул в 257 г. проложил себе с римским флотом путь в Африку, 350 карфагенских галер, с 150.000 чел. гребцов войск на них, сражались против 330 римских галер, на которых было 140,000 гребцов и войск, следовательно – всего с обеих сторон было 680 галер и на них 290,000 гребцов и воинов – число, которому в наше время даже трудно поверить, как ни достойно впрочем веры свидетельство о том такого историка, как Полибий. Не менее неимоверно и описание им этой громадной битвы: флот Регула, построенный клином, прорезал карфагенский, построенный дугою с целью охватить римский – и 50 карфагенских талер были потоплены со всеми находившимися на них людьми, 64 были взяты римлянами в плен, а людей погибло всего более 30,000! Расчет людей, бывших на галерах, основывается на том, что на каждой галере у карфагенян было около 2/3 гребцов и около 1/3 воинов (на квивкверемах, например, 300 гребцов и 120 воинов. Гребцами были рабы, которых правительство покупало для этого целыми массами и вероятно содержало в полном или половинном составе и в мирное время. Так, по свидетельству Аппиаиа, Газдрубал, во 2-й пунической войне, в один день купил в гребцы 5.000 рабов. – Флоты имели своих собственных предводителей, подчиненных: в совокупных действиях с армиями – предводителям последних, а в отдельных от них – непосредственно сенату.
Военно-сухопутные силы Карфагена, по свидетельству Полибия, никогда не имели таких значения и важности, как морские, и не стояли в уровне с ними. Тем не менее частые, почти беспрерывные войны Карфагена и необходимость распространения и обеспечения своих внутренних и внешних владений побуждали его собирать и содержать также и многочисленные сухопутные армии, составляя их преимущественно из наемников всех возможных племен западной Европы и Африки и лишь в наименьшей мере из собственных африканских подданных – ливио-финикиян и особенно – граждан самого Карфагена. Так, по свидетельству Полибия, в 70-ти тысячной карфагенской армии было всего только 2,500 граждан Карфагена, и то еще из числа знатнейших и богатейших, служивших исключительно в тяжело – и богато-вооруженной коннице, служба в которой была столько же дорога, сколько почетна (между прочим наружными знаками отличия – перстнями по числу совершенных походов и которые составляли, как у римлян, исключительное преимущество знатнейших всадников. В случаях особенной важности или необходимости, и прочие граждане Карфагена также были обязаны вооружаться, и тогда Карфаген выставлял до 40,000 чел. пехоты и до 1,000 чел. конницы. Часть их составляла тяжело – и богато-вооруженную пешую священную дружину, служившую, кажется, стражей телохранителей предводителям армий.
Вооружение, строй и образ движений и действий в бою собственно карфагенских войск, как пеших, так и конных, быдо, кажется, уже с начала сицилийских войн во всем или во многом сходны с бывшими в употреблении у италийских и сицилийских греков, а со времен войны с Пирром в Сицилии и особенно лакедемонянина Ксантиппа, начальника греческих наемников в карфагенской армии во время 1-й пунической войны (с 258 или 257 г.) – с греко-македонскими. Только Ганнибал, во 2-й пунической войне, после сражений при Тразименском озере и особенно при Каннах, временно ввел в свою армию в Италии – римские. Что касается иноплеменных наемников в составе карфагенских армий, то, как уже было сказано выше (ч... I гл. XVI § 102), они сохраняли свои собственные: вооружение и образ действий в бою. Во главе их, со времен Ксантиппа, стояли, и притом несравненно выше, греческие наемные войска, особенно пехота. Из прочих, испанские, составлявшие тяжелую пехоту, отличались лучшею дисциплиною, галльские (неизвестно – откуда, но вероятно из южной. приморской Галлии) – необычайною храбростью, но вместе с тем дикостью, грубостью и даже зверством, а нумидийская легкая конница – быстротою, сносливостью и отличными действиями в поле и в бою, во вместе и неустройством и страстью к грабежу. В числе наемников, в составе карфагенских армий, в это время были также жители Италии, как-то: Лигурии, Кампании и островов Сардидии, Корсики, Балеарских и др. – Кроме пехоты и конницы, карфагеняне, до войны с Пирром в Сицилии, употребляли в своих армиях военные колесницы, но в войне с Пирром научились у него употреблению на войне и в бою вооруженных слонов и ввели у себя этот обычай тем скорее и легче, что в Африке было много слонов. В последствии с этою целью у них даже производились большие охоты на слонов, на которые были посылаемы даже лучшие полководцы, как например Газдрубал, сын Гискона, и в карфагенских армиях позже всегда было много слонов. Перевозу же слонов морем на флоте они научились, кажется, только во время 1-й пунической войны, а может быть уже и во время войны с Пирром в Сицилии.
Числительная сила армий их всегда была более или менее значительна, хотя не до такой степени, как преувеличенно, кажется, показывают древние историки. Даже по умеренным показаниям Тимея, сила их была гораздо значительнее в сицилийских войнах, нежели в пунических, особенно во 2-й. За всем тем, нет никакого сомнения, что набрать и содержать 100-тысячнуир армию, составленную преимущественно из наемников, Карфагену, при его огромных средствах, не стоило большого труда. Но значительная числительная сила его армий ничего или очень мало значила в государственном отношении, при явных недостатках и невыгодах состава их из наемников, как уже было объяснено выше. Как бы сильны ни были они числом войск, но надежной силы в государственном отношении они не составляли, ни извне – против таких противников, как сицилийские греки и особенно римляне, ни внутри – для обеспечения внутренней безопасности.
Таково вообще было состояние военного устройства и военного искусства у карфагенян до конца 1-й пунической войны (241 г.).

§ 120. После 1-й пунической войны.

С этого времени военное устройство Карфагена начинает постепенно, но быстро клониться к упадку, а военное искусство обязано блеском своим только высоким личным военным дарованиям Гамилькара Барки, зятя его Газдрубала и сыновей: Газдрубала, Магона и особенно Ганнибала.
Причин упадка военного устройства было несколько, одновременно соединившихся. И во 1-х в карфагенской республике, как вообще и на Востоке, и в Греции, и в Македонии, упадок военного устройства был тесно связан с упадком всего государственного устройства, и в политическом, и в гражданском и особенно в нравственном отношениях. Уже задолго до окончания 1-й пунической войны государственное устройство Карфагена было поколеблено и искажено многими, вкравшимися в него и пустившими глубокие корни злоупотреблениями, из которых главными были, по показанию Аристотеля, продажность высших должностей и званий и обычай облекать несколькими из них одно и тоже лицо. Они росли втайне и обнаружились особенно после 1-й и во время 2-й пунических войн. Последствия их были пагубны и в какое время? – в самое критическое для Карфагена – грозного столкновения его с воинственным Римом? Во 2-х возникновение двух могущественных и крайне враждебных одна другой, политических партий, аристократической и демократической, в главе которых были: первой – знаменитый Гамилькар Барка, а второй – не менее знаменитый Гагнон. Эти две партии разделяли всю карфагенскую республику и особенно ее правительство на двое – и естественным следствием того были: непримиримый дух партий и жестокие внутренние раздоры и смуты. Но партия, так называемая Барцинская, была до конца 2-й пунической войны так сильна, что, не смотря на противодействие (оппозицию) Ганноновой, умела, по влиянию Гамилькара Барки и преемников его рода, проводить все свои государственные предприятия – подавление мятежа наемников, завоевание Испании и поход из нее в Италию против римлян, а пример Востока, Греции и Македонии достаточно доказывает, что в древние времена вообще начало внутренних раздоров, смут и междоусобий всегда было концом государственного и военного благоустройства и началом его неустройства и упадка. В 3-х план завоевания Испании, в вознаграждение за утраченные Сицилию и Сардинию, задуманный Гамилькаром Баркой и исполненный им, зятем его Газдрубалом и сыновьями: Ганнибалом, Газдрубалом и Магоном, был столько же вреден для Карфагена в отношении к внутренней его политике, сколько блистательно велик и замечателен в отношении к внешней против Рима. Испания, населенная народом мужественным и воинственным, но особенно славившаяся своими богатствами (особенно серебряными рудниками), едва ли даже не более древнего золотого дна – Индии, представляла Гамилькару превосходное средство составить себе имя и славу завоеванием ее, образовать в ней отличную, боевую, вполне преданную ему армию, приобрести огромные денежные средства и, вследствие того, иметь первенствующее влияние в правительстве Карфагена и исполнить замыслы свои против Рима, внушаемые глубокою ненавистью к нему. И он достиг всего этого, хотя, по случаю преждевременной смерти своей, и не вполне; – зять его Газдрубал продолжал начатое им, но тоже не довершил, пав от руки убийцы; привел же в исполнение знаменитый сын Гамилькара – Ганнибал. Но золотая река, которая полилась с тех пор из Испании в Карфаген, погубила все, усилив продажность и всеобщее развращение нравов, пагубно отразившиеся на государственном и военном устройстве Карфагена. Внутренние раздоры и смуты усилились и произвели всеобщее неустройство, имевшее чрезвычайное влияние на 2-ю пуническую войну и несчастный исход ее для Карфагена, а после нее окончательно в 3-й пунической войне – на совершенное падение Карфагена.
Все эти главные и многие другие второстепенные, но тесно связанные с ними причины имели следствием то, что военное устройство карфагенской республики после 1-й пунической войны, хотя и сохраняло те же главные основания и внешние формы, что и прежде, но уже чрезвычайно изменилось во многом. Флоту, в котором прежде заключалась главная сила, мирным договором, прекратившим 1-ю пуническую войну, был нанесен жестокий удар, от которого он уже не мог вполне оправиться и, не смотря на все напряжение усилий карфагенского правительства восстановить его, падал все более и ниже, до того, что когда Сципион африканский отправился морем на флоте в Африку, то Карфаген даже не был в состоянии выслать против него собственного флота! а по мирному договору, прекратившему 2-ю пуническую войну, Карфаген даже был совершенно лишен флота.
Но за то, со времени завоевания Испании, первенство стало быстро переходить на сторону сухопутных военных сил Карфагена, и главным средоточием их сделалась – Испания. И главным виновником этого был Гамилькар, которому нельзя не отдать в этом отношении полной справедливости, какие бы ни были побуждения его в отношении к внутренней политике. Мысль его – в Испании создать себе твердое и прочное основание действий для решительной – на жизнь или смерть – войны с ненавистным Римом в самой Италии, образовать для этого закаленное в боях, вполне преданное ему, Гамилькару, роду и партии его, войско и приготовить все, необходимое для надежного и верного ведения войны – заслуживает величайшей похвалы и достаточно свидетельствует о высоких дарованиях Гамилькара. Уже самое первое. движение его из пределов карфагенских в Испанию обнаружило верную и замечательную мысль его – впервые обойтись для этого без флота, за исключением только переправы на перевозных судах чрез узкий пролив Геркулесовых столбов (дыне Гибралтарский.) Успешно подавив мятеж карфагенских мятежников и частью добычей, частью золотом заручившись преданностью ему войска, он повел его сухим путем чрез Африку к проливу и, переправясь через него в Гадес (ныне Кадис), в 9 лет времени, частью оружием, частью искусными переговорами, покорил значительную часть Испании (236–227.) – Зять его Газдрубал в 6 лет (227–221) более переговорами, нежели оружием, покорил еще большую часть Испании и до того привлек к себе испанские племена, что, если верить Диодору, они добровольно избрали его своим вождем. При нем вся южная Испания (нынешняя Андалузия, Мурсия и Гренада) покорились Карфагену и средоточием сил и власти карфагенян в ней был построенный Газдрубалом на берегу моря город Новый Карфаген (ныне Картахена в Мурсии). По смерти Газдрубала в 221 г., Ганнибал, продолжая начатое Гамилькаром и Газдрубалом, распространил еще более владения Карфагена в Испании до р. Эбро, покорив в 3 года (221–219) нынешние Кастилию и Валенсию, из которых в последней находился, на левой стороне р. Эбро, большой приморский город Сагунт (ныне Мурвиедро), союзный с римлянами, осада, взятие и разрушение которого и послужили поводом к 2-й пунической войне. Таким образом три даровитые и искусные полководца Карфагена, Гамилькар, Газдрубал и Ганнибал, один после другого в 18 лет легко покорили пол Испании до р. Эбро, прочно утвердились в ней, образовали из ней превосходное основание для будущих войн против Рима, а в ней – отличное боевое войско, главною силою которого составляли воинственные и храбрые испанцы, кроме которых армии этих трех полководцев имели в своем составе, по прежнему, и карфагенских граждан, и африканцев или ливио-финикиян, и наемников из галлов и других племен, и нумидийскую легкую конницу. Но при том же составе, что и прежде, армии их резко отличались от всех прежних карфагенских тем, что были прочно сплочены дисциплиной и. отличными: внутренним устройством и управлением, духом и порядком военными. Словом, таких сухопутных армий Карфаген не имел еще никогда дотоле и, при упадке флота, весьма естественно, что могущество Карфагена в пространстве от конца 1-й до конца 2-й пунических войн перешло с моряна твердую землю и от флота к армии в Испании, но не в Африке, где военное устройство государства падало все ниже и ниже. Дальнейшие подробности касательно тактического и внутреннего устройства армии Ганнибала в начале и в продолжении 2-й пунической войны будут изложены ниже в описании ее. Здесь же следует только прибавить, что военное искусство вообще в целом этом периоде (323–146), до разрушения Карфагена, проявляется в высшей степени и истинном блеске только в действиях Гамилькара, Газдрубала, особенно Ганнибала, братьев его, Газдрубала и Магона, а также отчасти и временно Ксантиппа, а за исключением их действий, стояло на весьма низкой степени и после 2-й пунической войны пало совершенно.

II.
Войны до 264 года.

§ 121. Война с Агафоклом в Сицилии и Африке (311–306).

Мир, заключенный в 338 г. между Карфагеном и Сиракузами (Ч. I Гл. XVI § 103 стр. 445), продолжался 27 лет до 311 г., когда между ними снова возникла война по следующим обстоятельствам:
В Сиракузах, по смерти Тимолеона в 337 г., снова начались внутренние раздоры между аристократическою и демократическою партиями, вследствие неравенства распределения имуществ между ними. Партия демократов одержала верх, как только в главе ее стал Агафокл, человек низкого происхождения, чрезвычайно честолюбивый, жестокий и порочный, но весьма богатый и с большими дарованиями и энергией. Вооруженные силы Сиракуз, состоявшие большею частью из наемников, тотчас же впали в полную зависимость от Агафокла, и после долгой и упорной борьбы с партией аристократов, он одолел ее и в 316 г., вместе с главным начальствованием над войском получив и верховную власть в Сиракузах, утвердился в ней частью истреблением и частью изгнанием аристократов из этого и всех зависевших от него городов, которые держал в повиновении посредством своих военачальников. В Сиракузах же он содержал 13,000 чел. постоянных войск (10,000 чел. пехоты и 3,000 чел. конницы). Изгнанные им аристократы обратились с просьбою о помощи к Карфагену, сенат которого охотно согласился на это, потому что уже с завистью и беспокойством смотрел на возраставшее могущество Агафокла в Сицилии.
Вследствие того, в 311 г. 60 карфагенских галер с войском были посланы к берегам Сицилии. Сведав это, Агафокл немедленно приказал разграбить и разорить владения карфагенян в Сицилии. Но первое предприятие карфагенян против Агафокла имело очень жалкий для них конец. Пристав к берегам Сицилии, они тотчас послали 5,000 чел. пехоты и 2,000 чел. конницы, под предводительством изгнанных из Сиракуз аристократов Нимфодора и Динократа, прямо к этому городу, для овладения им посредством внезапного ночного нападения. Но оно было отражено, Нимфодор и все проникшие с ним в Сиракузы были убиты, а флот карфагенский был потоплен бурей, при чем погибло множество граждан Карфагена.
Но это не поколебало карфагенян и они вскоре послали другое, гораздо сильнейшее войско, числом до 40,000 чел., на 130 галерах, под предводительством Гамилькара, сына Гискона. Агафокл, видя на стороне карфагенян значительное превосходство сил, положил отвлечь их от Сиракуз к городу Геле, сделать из него, так сказать, преграду Сиракузам и вместе с тем обеспечить себя со стороны Гелы, жителям которого не доверял. Но вступив в него, он умертвил в нем всех богатых граждан для того, чтобы имуществами их удовлетворить своих наемников, и этою жестокостью крайне раздражил и восстановил против себя все зависевшие от него города. Из Гелы он двинулся против карфагенской армии, расположившейся станом на горе Экноме, и сам расположился против нее также станом, отделенный от нее только небольшою речкой. Здесь вскоре произошло сражение, сначала удачное, но под конец очень неудачное для Агафокла: понеся урон свыше 7,000 чел. войск, он принужден был отступить в Гелу и оттуда в Сиракузы. Необыкновенные: жестокость Агафокла в Геле и, напротив, кротость обхождения Гамилькара с пленными, были причиной, что зависевшие от первого города: Камарина, Леонтины, Катана, Тавромений, Мессана и Абакены немедленно отложились от него и вступили в союз с Гамилькаром, чем силы его были значительно увеличены (311 г.).
В следующем 310 г. Гамилькар двинулся к Сиракузам, обложил в них Агафокла с сухого пути и моря и осадил Сиракузы. Агафокл, видя несоразмерность сил своих против сил Гамилькара, составил смелый, но отчаянный план – перенести войну в Африку, где ее вовсе не ожидали, и возмутить против Карфагена недовольных им африканцев! Чтобы достать денег на это предприятие и обеспечить в своем отсутствии покорность Сиракуз, он слова прибегнул к крайне насильственным и жестоким мерам: большую часть граждан Сиракуз он взял заложниками в верности остававшихся в городе и включил их в число своих войск, конфисковал деньги, собранные для сирот, насильно брал у купцов взаймы большие суммы денег, совершенно разграбил храмы и наконец, чтоб узнать, у кого еще имеются деньги, объвил, что всякий, кого устрашали труды, лишения и опасности осады, мог выйти из города – и всех изъявивших желание воспользоваться этим позволением объявил изменниками, казнил, завладел их имуществами, а рабов их взял в войско! На награбленные таким образом деньги он снарядил 60 галер и, оставив в Сиракузах брата своего Автандра с частью войск, сам со всеми остальными и с 2-мя сыновьями своими, Аркагафом и Гераклидом сел на галеры и, воспользовавшись той минутой, когда карфагенский флот случайно открыл выход из гавани, вышел в море и направился к берегам Африки. Карфагенский флот бросился преследовать его, но успел нагнать его только тогда, когда он уже высадился на африканский берег. Дабы лишить свои войска всякого другого спасения, кроме победы или смерти в бою, и вероятно также дабы флот его не достался настигшему его карфагенскому флоту, он сам немедленно сжег его. а затем, дабы не оставить войскам своим ни малейшего времени прийти в себя и одуматься, он немедленно повел их во внутренность страны. Здесь он не встретил нигде ни малейшего сопротивления, потому что карфагеняне никак не ожидали вторжения неприятеля с моря. Таким образом он легко и скоро овладел богатым городом Тунесом (ныне Тувис), несколькими другими и почти всем морским берегом, и вскоре стеснил карфагенян со всех сторон в собственной их области, всюду грабя и опустошая край огнем и мечом.
В Карфагене распространился такой ужас, что сенат хотел уже отправить к Агафоклу послов с мирными предложениями, полагая, что флот и войско Гамилькара погибли в Сицилии. Но узнав истину, он немедленно вооружил граждан Карфагена и окрестных жителей, в числе 40,000 человек пехоты, l,000 чел. конницы и 2,000 военных колесниц, и двинул их под предводительством Ганнона и Бомилькара против Агафокла. В виду самого Карфагена произошло сражение, в котором Агафокл, имея толко 14,000 чел. войск, но хорошо устроенных по-гречески, на голову разбил 41,000 чел. карфагенских войск, наскоро собранных и неустроенных, с огромным для них уроном. Следствием его победы было то, что более 200 карфагенских городов и крепостей отложились от Карфагена и присоединились к Агафоклу, силы которого возросли от этого чрезвычайно. Карфаген был в такой опасности, что Гамилькару немедленно было послано приказание как можно скорее поспешить с войском и флотом из Сицилии на помощь Карфагену. Но уже было поздно: Гамилькар тщетно усиливался принудить Сиракузы осадою к сдаче; сиракузяне не сдавались, а оборонялись упорно и в одной вылазке привели все войско Гамилькара в расстройство и его самого взяли в плен, казнили и отрубленную голову его послали Агафоклу, а он велел бросить ее в карфагенский стан и распустить слух, что все Гамилькарово войско было разбито, хотя преемник Гамилькара, агригентянин Ксенодик не снял осаду, а продолжал ее (309), но вскоре затем был принужден удалиться.
Таким образом отчаянное предприятие Агафокла имело, против всякого ожидания, такой успех, который спас Сиракузы, а беззащитный и слабый внутри Карфаген поставил на край погибели и заставил трепетать за свое существование! Но в это самое время один особенный случай в армии Агафокла едва не обратился ему на пагубу, а Карфагену на спасение. Архагаф в пылу гнева убил одного из главных военачальников, Лициска, который в нетрезвом виде оскорбил его словами. Войска, чрезвычайно преданное убитому, потребовали казни его убийцы и, когда Агафокл отказал в том, избрали себе другого предводителя и уже готовы были отложиться от Агафокла. Но последний в сильной и убедительной речи угрозил им сложить с себя начальствование, представил им всю опасность их положения, снова склонил их на свою сторону и тем успел подавить грозившее ему восстание их. Пользуясь этим, он оставил Архагафа с частью войск в Тунесе, а сам с 8,000 чел. пехоты и 800 чел. конницы немедленно двинулся против карфагенской армии, напал на нее и разбил (308). Но как войско его уже потерпело большую потерю в устроенных по-гречески наемниках, то для пополнения ими он употребил следующее, коварное и бесчестное средство: сына своего Гераклида послад к Офеду, полководцу Птолемея египетского и наместнику его в области Кирене, восставшему против него и объявившему себя независимым царем. Агафокд велел Гераклиду объявить Офелу, что если он присоединится к нему, то получит в свое владение весь карфагенский берег моря в Африке, потому что он сам не ищет завоеваний в ней, а только обеспечения безопасности Сицилии со стороны Карфагена. Честолюбивый Офед, прельстясь этим обещанием, двинулся с 20,000 чел. войск на соединение с Агафоклом. Но после 2-х месячного, трудного похода чрез степи, едва услел он прибыть в став Агафокда, как последний сам подал повод к ссоре с ним и приказал убить его, а войско его принял в свою службу на жадованье! А в 307 г., узнав, что полководцы Алексавдра В. приняли звание царей, он последовал их примеру и провозгласил себя царем Сицилии. Между тем город Утика восстал против своего тирана, примявшего также звание царя. Агафокл немедленно осадил его и вскоре взял оный и замок его приступом, разграбил и разорил.
Но в это самое время, когда Агафокл уже достиг высшей степени могущества в Африке, он задумал воротиться из нее в Сицилию, чтобы лично привести дела ее в порядок (а в самом деле вероятно для того, чтобы быть ее царем). Передав начальствование над войском в Африке Аркагафу, он отправился в Сицилию и, прибыв туда, узнал, что военачальники его, Лептин и Демофил, одержали победу над Ксенодиком. Пользуясь этим, он снова покорил Гераклею, Фермы, Кефалледий и Аполлонию, освобожденные Ксенодиком. Но вскоре он узнал, что, по удалении его из Африки, карфагеняне два раза разбили Аркагафа, нанесли ему большой урон и с остатками его войска тесно обложили его в стане. Тогда он решился снова отправиться в Африку, не смотря на то, что недовольные им сицилийцы собрали многочисленное войско под предводительством Динократа и угрожали Сиракузам. Оставив для защиты Сиракуз Лептина с частью войск, сам он с 17-ю галерами отправился в Африку и, прибыв туда, нашел, что войска Аркагафа уже были чрезвычайно ослаблены числом, тесно обложены и терпели крайний во всем недостаток. Агафокл думал поправить это сражением и победой. но, видя, что карфагеняне не выходят из своего укрепленного стана, напал на него с 12,000 чел. войск, в намерении взять его приступом, но был отражен таким же числом карфагенских войск, с уроном до 3,000 чел. (307). Тут произошел весьма странный случай: карфагеняне, в благодарность главному божеству своему Молоху за одержанную победу, принесли в жертву его идолу всех пленных; – во время этого жертвоприношения поднялся сильный ветер, который направил огонь с жертвенных алтарей на палатки – и весь стан карфагенян был объят пламенем. От этого в нем произошло величайшее смятение, еще более увеличившееся, когда в темноте вечера передовые стражи дали знать о приближении неприятеля. Тогда все карфагенское войско в ужасе и беспорядке рассеялось и частью даже бежало в Карфаген, а между тем всю эту тревогу произвело приближение вовсе не войска Агафоклова, а только толпы ливио-финикиян или африканцев из состава его, отложившихся от Агафокла и шедших присоединиться к карфагенянам. Но, заметив особенное смятение в карфагенском стане, они не посмели идти далее и воротились. Но приближение их к Агафоклову стану, ночью, произвело и в нем, по этой же причине, страшную тревогу – и войско Агафокла, в свою очередь, в страхе разбежалось: все африканцы рассеялись совершенно, а остальные хотя и были собраны, во уже в таком небольшом числе, что Агафокл, потеряв всякую надежду что-либо предпринять с ними и удержаться в Африке, решился тайно бежать! Но намерение его было открыто и раздраженные воины заключили его в оковы. Однако на следующую ночь, когда весть о приближении карфагенян снова произвела тревогу в стане Агафокла так как не было предводителя, который мог бы привести войска в порядок, то стражи и сняли с Агафокла оковы, а он, пользуясь этим и темнотою ночи, оставил сыновей и войска свои на произвол судьбы – и бежал один в Сицилию! Войска, узнав это, немедленно умертвили Агафокловых сыновей, а вновь избранные военачальники вступили в переговоры с Карфагеном. Так как никто в войске не смел возвратиться в Сицилию, страшась Агафокла, то одни вступили в службу карфагенян, а другие выпросили и получили от них земли в Африке для поселения (306).
Агафокл же, воротясь в Сицилию, излил всю злобу против войск своих, оставшихся в Африке, поголовным избиением всех их близких и дальних родственников. Подобными злодействами и в других городах Сицилии и победой над соединившимися против него изгнанниками ему удалось снова утвердить свою деспотическую власть в Сицилии и, в счастью для него, заключить в 305 г. мир с Карфагеном, на условии – той и другой стороне сохранить прежние, до войны, владения свои.
Такова была эта 5-ти летняя война, в которой такой даровитый, отважный, предприимчивый и в военном отношении небезыскусный честолюбец, как Агафокл, но жестокостью и злодействами походивший более на разбойника (а таких людей в древние времена всегда было очень много), привел в трепет и Сицилию, и карфагенскую республику, и едва не сокрушил Карфаген! В отношении же к последнему, война эта достаточно показывает всю слабость и ничтожность его против войск, хотя немногочисленных, но правильно-устроенных по-гречески и предводимых отважным и искусным полководцем. А последующие войны с Пирром и особенно с римлянами доказали это еще более.

§ 122. Война с Пирром в Сицилии (278–276).

По смерти Агафокла в 289 г., в Сицилии снова произошли большие беспорядки. Сиракузы и другие города, раздираемые борьбой политических партий, в тоже время были сильно теснимы карфагенянами и мамертинцами – италийскими наемниками, которые силой завладели городом Мессаной и образовали разбойничью республику. В этих трудных обстоятельствах, сиракузяне в 278 г. обратились с просьбой о помощи к зятю Агафокла, Пирру, находившемуся в то время в южной. Италии (см. ниже гл. XXI § 138). Пирр согласился на это тем охотнее, что положение его в Италии было очень ненадежно, в Сицилии же он имел тайный замысел назначить царем сына своего, Агафоклова внука, Элена. Хотя карфагеняне и мамертинцы и составили союз против него, однако ему удалось в 278 г. из Локр, в южной Италии, переправиться с войском и слонами в Тавромений, в Сицилии. Здесь он заключил союз с тираном города, Тиндарионом, и двинулся к Сиракузам. Все города на пути добровольно покорились ему и дали ему вспомогательные войска. Правители же Сиракуз, Созистрат и Фойнон передали ему этот город и его замок, хотя и обложенные карфагенянами с сухого пути и моря. Вступив в него, он был принят сиракузянами как освободитель и вскоре имел уже до 30,000 чел. пехоты, 5,000 чел. конницы, слонов и 200 галер. В 277 г. он принудил карфагенян сначала снять обложение Сиракуз, а потом – очистить, один за другим, все города их в Сицилии, кроме одного только Лилибея. Из них Эрикс он взял приступом, Панорм осадой принудил сдаться на условиях, мамертинцев разбил, а поселения их разорил и разрушил, Лилибей же осадил. Карфагеняне просили мира, по Пирр объявил, что единственное условие мира – чтоб они совершенно очистили Сицилию, на что, разумеется, они не согласились. Казалось, Пирру следовало бы только продолжать свои успехи с постоянством и настойчивостью, но их-то именно и не было в его нраве, всегда нетерпеливом, беспокойном и непостоянном. Наскучив осадой Лилибея и найдя, что она отнимет у него слишком много времени, он бросил ее и захотел, подобно Агафоклу, перенесть войну в Африку, а как для этого ему не доставало гребцов на флоте, то он и начал силой набирать их в приморских городах. Это вовлекло его во вражду и раздоры с правителями городов, добровольно покорившихся ему и давших еду вспомогательные войска. К довершению всего, Пирр велел умертвить Фойнона, а Созистрат спас жизнь свою только бегством. Все это крайне раздражило прочие сицилийские города и одни из них перешли на сторону карфагенян, а другие – мамертинцев; карфагенский же флот отрезал Пирра от Италии. Тогда, убедившись, что ему не утвердиться в Сицилии с одними эпирскими войсками своими, а между тем вторично призываемый самнитянами и тарентинцами в Италию на помощь против римлян, Пирр сел с своими войсками на суда и, с трудом и потерей многих из них успев пробиться через карфагенский флот, воротился в Италию (276 г.), оставив Сицилию совершенно в том же положении, в котором острова была до его прибытия, и следовательно ни ей, ни себе де принеся никакой пользы. Начав очень хорошо, он, по своему безрассудству, кончил крайне дурно.

Этим заключаем краткий обзор состояния военного устройства и искусства у карфагенян и войн их в Сицилии до начала пунических войн. Из него можно составить себе предварительное понятие., необходимое для надлежащего уразумения участия и действий карфагенян в этих последних и решительных для Карфагена войнах его с Римом, которые будут изложены ниже.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. РИМЛЯНЕ.

§ 123. Военное устройство и военные учреждения. – § 124. Различные роды войск, вооружение и число их. – § 125. Строй и образ движений и действий войск. – § 126. Римский легион и римская тактика, преимущества и недостатки их и сравнение их с греческою фалангой и греческою тактикой. § 127. Внутреннее устройство и дух войск. – § 128. Кастраметация, фортификация и полиорцетика. – § 129. Образ и искусство ведения войн и состояние военного устройства и искусства вообще. – § 130. Морские военные силы и искусство.

Источники: Дионисий, Тит Ливий, Аппиан, Плутарх, Полибий, Диодор; – новые и новейшие: 1) по истории военного искуства: Iustus Eipsius, Gronow, Sixtus Arcerius, Panoplia, Du Chou 1, F olard, Joly de Maizeroy, Lo-Loo z, Fe u q uiй r es, R ц s c h, N as t, St. – Cyr, Hoyer, Rheinhard, L а vern e, C hant r eau, Rogniat, Carrion Nisas, Ottenber-ger, Lohr, Handbibliothek fur Offiziere 1 B. 1 Abth., Rocquancourt, Бар. Зедделер, Богданович, Rьс-kert, De la Barre Du Parcq, Lamarre, – и 2) общеисторические пособия: Всеобщая история мира (на англ. яз.), Guthrie, Gray etc., Rollin, Montesquieu, Goldsmith, Fergus-son, Vertot, Lйvesque, Ньbler, Luden, Dresch, Heeren, Gatterer, Beck, Bredow, Remer, Schlosser, Weber, Becker, Wernicke, Wegner, Mommsen, Michulet, Amйdйе Thierry, Лоренц и др.

§ 123. Военное устройство и военные учреждения.

Покончив с специальною военною историей Македонии, Греции, Востока и Карфагена от смерти Александра В. до 200 г. веред P. X., обращаемся к продолжению специальной же военной истории Рима, первое начало которой изложено в ч. I главе XVII настоящего труда – обращаемся с тем, чтобы уже не расставаться с нею до конца. Ибо отселе она постепенно более и более утрачивает свой характер специальности, поглощает всю военную историю древнего мира и наконец становится всемирною. Предыдущий период был первою ступенью ее к тому, настоящий – второю, имеющею еще большие: значение, важность, занимательность и поучительность. Это – период наибольшего развития и наилучшего состояния военного устройства и военных учреждений Рима и дальнейшего усовершенствования военного искусства у римлян – главных причин необычайных: могущества, величия и славы Рима. Верное познание и уразумение истории их безусловно необходимо для верного же познания и уразумения военной, как и политической, истории Рима, потому что ни у одного народа древнего мира они не были до такой степени тесно связаны между собою, как у римлян. Поэтому нельзя достаточно обратить на них полное и глубокое внимание, которого они достойно заслуживают и которое в высокой степени возбуждают в исследователе их, нельзя и не войти в те подробности о них, которые только возможны в пределах настоящего труда, потому что все эти подробности – предмет высокой занимательности.

Все государственное военное устройство Рима было прочно утверждено на превосходном основании – праве служить в войске (jus militiae), о котором уже было говорено в ч. I главе XVII. Этим законом определялось, кто именно имел право и вместе обязанность служить в войске, кто был освобожден от этой обязанности и кто был лишен этого права.
Правительство римское, признавая, что защищать отечество, служа в войске, были обязаны преимущественно свободнорожденные, благородные, знатные, богатые или достаточные и ничем неопороченные римские граждане, им одним предоставило это почетное право, на них одних возлагало и эту почетную обязанность.
Эта правоспособность была определена и некоторым образом ограничена известными условиями, а именно:
Во 1-х возрастом – не моложе 17-ти лет и ее старее 45-ти. Никто моложе 17-ти лет и старее 45-ти лет ее мог быть обязываем военною службой, хотя мог быть принимаем в нее по собственной доброй воле. Но законные сроки действительной службы считались только с 17-ти до 45-ти лет. 28-ми летний срок военной службы не был непрерывный, но мог быть прерываем, лишь бы только военнослужащий прослужил полное число установленных законом шестимесячных походов, в пехоте – 20-ти, а в коннице – 10-ти. Прослужившие половинное число этих походов – и только они одни – имели право на получение общественных и государственных гражданских должностей. По достижении 45-тилетнего возраста, римские граждане были совершенно освобождаемы от обязанности служить в войске и причисляемы к городским легионам (legiones urbanae) или к местным гарнизонным войскам. Обязанности их ограничивались, в мирное время – городовою службой, а в военное – обороной городов. Но те из них, которые сами добровольно или по приглашению полководцев вновь поступали на службу в полевые войска, назывались ветеранами (veterani, emeriti, evocati) и пользовались большим уважением и особенными преимуществами.
Во 2-х имущественным цензом, а именно: 1-й класс заключал в себе римских граждан, имевших имущества ценностью не менее 100,000 римских ассов (примерно около 40,000 рублей), 2-й – не менее 75,000 ассов (около 30,000), 3-й – не менее 50,000 ассов (около 20,000 руб.), 4-й – не менее 25,000 ассов (около 10,000 р.) и 5-й – не менее 12,500 ассов (около 5,000 p.). Все же, имевшие менее 12,500 ассов, составляли 6-й класс, освобожденный от службы (см. ниже). Но полагают, что когда после и даже во время 2-й пунической войны число римских армий стало увеличиваться и нередко набиралось уже до 20 легионов и более, римляне ограничили освобождение от военной службы наименьшим имущественным цензом в 6,000 ассов (около 2,500 p.). По крайней мере таково было постановление, существовавшее в 1-й половине II века перед P. X. (200–150 г.), т.е. во время римско-македонских и греческих войн.
В 3-х телесными или физическими условиями приема в военную службу, а именно: ростом в телесными: здоровьем, бодростью, крепостью и силою. В отношении к росту, историки говорят, что римляне, будучи вообще небольшого роста (Все неиталийские народы, особенно галлы, были выше римлян ростом. Цезарь говорит, что рослые галлы презирали римлян именно за их малый рост. А Пирр говорил своему вербовщику: «выбирай рослых, я сделаю на них сильных».), обращали на него гораздо менее внимания, нежели на совершенно здоровое состояние, бодрость, крепость и силу тела. И в этом отношении им редко приходилось делать исключения, потому что в этом периоде нравы римлян были еще очень просты и суровы, а потому и слабых, болезненных или с телесными недостатками либо пороками между ними было очень мало. Однако были некоторые телесные недостатки, которые служили препятствием к приему в войско, именно такие, которые могли затруднять им и препятствовать надлежащим: употреблению оружия и действиям в строю, как-то: телесные пороки рук и ног, слабость слуха и особенно зрения. Некоторое понятие о том, чего требовали римляне от новобранцев в телесном отношении, может дать то, что говорит об этом Вегеций, именно: «новобранец должен иметь глаза – живые, голову – поднятую вверх, грудь – широкую, плечи – плотные, кисти рук – большие, руки – длинные, живот – небольшой, стан – стройный, ноги и ступни – менее мясистые, нежели жилистые. Если все это есть, то нечего смотреть на рост, ибо гораздо нужнее, чтобы воины были крепко сложены, нежели высокорослы». Вообще полагают, что у римлян мера роста для приема в военную службу была: наибольшего – 5 футов 10 дюймов римских (или 5 футов 3 дюйма нынешних), а умеренного – 5 футов 7 дюймов римских (или 5 футов 10 линий нынешних), но принимали и ниже последней.
Наконец в 4-х нравственными условиями, именно незазорным, безукоризненными во всех отношениях нравственностью и поведением – качествами, которые в эти лучшие времена римской республики были, можно положительно сказать, общими римским гражданам.
Освобождались от службы в войске:
1) По возрасту – граждане моложе 17-ти и старее 45-ти лет, без препятствия им, впрочем, поступать вольнослужащими (волонтерами), но с зачетом действительной службы только от 17-ти до 45-ти лет (как означено выше).
2) По имущественному цензу – все граждане 6-го класса, до 2-й пунической войны – имевшие менее 12,500 ассов, а после нее – менее 6,000 ассов (как означено выше).
3) По телесным условиям – неудовлетворявшие означенным в этом отношении выше.
4) Граждане, находившиеся, во время набора, на общественной и государственной гражданской службе, от низших до высших – сенаторов включительно, без препятствия, впрочем, и им поступать вольнослужащими. Тит Ливий говорит, что в одном сражении ври Каннах погибло 80 таких сановников.
5) Жрецы и авгуры, исключая только случаев нашествий галлов, когда жрецы и авгуры были обязаны защищать государственную казну в Капитолие.
6) В награду за особенные отличия или заслуги отечеству, оказанные как отдельными лицами, так и целыми отрядами войск, либо городами и даже областями или племенами Италии. Такого рода освобождение от службы простиралось от одного года до пяти и более дет и даже до совершенного освобождения.
Наконец, совершенно лишены были права служить в войске иди исключались из него:
1) Вольноотпущенники ни в каком случае не допускались в войско.
2) Рабы, по презрению к ним у римлян, как и у всех вообще народов древности, доходившему до того, что рабов ставили наравне с рабочим скотом. Но были чрезвычайные случаи особенной важности или опасности, когда для рабов делалось исключение, которого лишены были вольноотпущенники, а именно: правительство покупало самых крепких и сильных рабов у их господ, спрашивало их, желают ли они служить отечеству? – и получая, разумеется, удовлетворительный ответ, вооружало их и образовало из них отдельные отряды, под названием волонов (volones), а через два года хорошей и тем более отличной службы, давало им свободу. Так после сражения при Каннах правительство купило и вооружило 8,000 самых крепких и сильных рабов, а для усиления конницы – 270 апулийских пастухов. Эти волоны оказали большие отличия и за одержанную два года спустя победу получили в награду – свободу. Но в этом периоде такого рода случаи были очень редким исключением.
3) В наказание за военные и особенно государственные проступки и преступления, из войска были исключаемы как отдельные лица, так и целые отряды войск, и даже целые города, области или племена Италии были объявляены недостойными нести военную службу. Так, по удалении карфагенян из Италии в конце 2-й пунической войны, подобному наказанию были подвергнуты все жители Бруттия, Лукании, Пицена и других областей Италии, которые после сражения при Каннах восстали против Рима и присоединились к Ганнибалу.
Из всего приведенного выше легко усмотреть можно, какой превосходный во всех отношениях состав имело в это время римское войско! Вот в чем заключались главные достоинства и сила, как его, так и всей римской республики – доколе он сохранялся, в настоящем, как и в предыдущем, периоде, в неприкосновенности и неизменности. Такого состава мы не находим ни у одного народа древности, даже у греков в лучшие времена их истории. И не мудрено, что он возбуждал такие всеобщие удивление и уважение к себе, не только в древние времена, во и в средние, и новые, и новейшие, и едва ли не будет справедливо и достойно возбуждать их всегда! Но это было еще только основание всему сооруженному на нем зданию военного устройства, как всего Рима, так и войск его, во всех частях и отношениях, до самых мельчайших, Чем далее и более мы будем входить в подробности, тем более будем удостоверяться в превосходстве их.
Обратимся прежде всего к тому, как у римлян производился обыкновенный ежегодный набор четырех легионов. Мы увидим, с какими вниманием и тщанием они производили набор хороших воинов и уравновешивали их достоинства так, чтобы легионы имели всевозможно равномерный состав. Полибий сообщает верные и точные сведения, как это производилось в его времена, т.е. в самое лучшее время римской республики в настоящем периоде.
После выбора консулов, выбирались трибуны: 14 из прослуживших 5 лет и 10 из прослуживших 10 лет. Затем, в назначенный для набора день, утром на Капитолие выставлялось знамя, герольды всенародно провозглашали по всему Риму о наборе и вг. е совершеннолетние граждане от 17-ти до 45-ти лет собирались в Капитолие (а позже на Марсовом поле за городом), по трибам, число которых было постепенно увеличено до 35-ти. Трибуны пяти лет службы разделялись на четыре части, по числу четырех легионов: четыре первоизбранные народом либо консулами назначались для первого легиона, три следующие – для второго, четыре следующие – для третьего и наковец три последние – для четвертого. Затем десять трибунов десяти лет службы распределялись таким же образом, два первые – в первый легион, три следующие – во второй, два следующие – в третий и три последние – в четвертый. Таким образом на каждый легион приходилось по шести трибунов. Затем трибуны каждого легиона садились особо, вызывали трибы по жребию из урны и выбирали из них по четыре человека, сколько можно более одинаковых лет, крепости и силы. Из них одного выбирали трибуны первого легиона, из трех одного – трибуны второго, из двух одного – трибуны третьего, а последний четвертыми доставался четвертому легиону. Из следующей по очереди трибы выбор начинали трибуны второго легиона, а оканчивали трибуны первого, и так далее, пока все четыре легиона не были набраны в количестве и в совершенной равномерности в отношении лет и качеств воинов.
Тогда новобранцы приносили военную присягу. Один из них громко произносил следующую, краткую и простую формулу ее: «Клянусь повиноваться начальникам моим и употреблять все мои силы к исполнению того, что они мне прикажут?. Все остальные проходили, один за другим, мимо него, произнося каждый: idem in me (и я также).
Так как по закону консулы имели начальственную власть над войском только вне пределов юрода Рима, но отнюдь не внутри их (закон также весьма мудрый), то по произведенном наборе легионов, они назначали им сборное место, за пределами города, или за городскими воротами, или в ближайшем городе на пути следования армии в поход. или наконец в менее или более отдаленных местах. Туда новобранцы и отправлялись по-легионно без оружия, там только распределяли их по различным родам войск и раздавали каждому роду их присвоенное ему оружие, туда же квесторы (см. ниже) переносили и легионные орлы, которые они хранили в государственном казнохранилище в Капитолие. В день, назначенный для похода, консул отправлялся в храм Марса, потрясал шиты и гасту (полу-копье) статуи Марса, приносил жертвы и обеты, и затем, облачившись в присвоенные ему одежды полководца, отправлялся уже на сборное место. Здесь войско очищалось особым жертвоприношением под названием люстрации (lustratio) и выступало в поход.
Таков был обыкновенный порядок набора легионов и армий. Но в случаях особенной важности, опасности и поспешности, означенные выше порядки и обряды сокращались более или менее, и легионы набирались и выступали в поход иногда даже в течение одних суток. В таких случаях консул отправлялся в Капитолий и выставлял там два знамени, одно – красное для пехоты, другое – цвета морской воды или зеленоватое для конницы. Так например еще в 457 г., по приказанию четвертого диктатора Квинция Цинцинната, с утра до вечера легионы были совершенно набраны и вооружены, а в начале ночи уже выступили с Марсова поля в поход для освобождения консула Минуция, обложенного в своем лагере эквами. – 12 лет спустя, в один день легионы были набраны, на рассвете следующего дня собрались на Марсовом поле, в девятом часу утра выступили в поход, к вечеру расположились лагерем в 10 римских милях (около 7 верст) от Рима, два дня спустя разбили неприятеля и на другой день воротились в Рим, совершив поход в четверо суток, в том числе одни сутки набора и одни сутки боя. Такого-то рода чрезвычайные наборы назывались внезапными или по тревоге (legiones subitariae, tumultuariae).
Римская конница, которая в начале носила название celeres (быстрые, а по иным – по имени первого начальника ее, Фабия Целера), потом flexumines, позже trossulis (по имени города Троссула, в Этрурии или Тусции-ныне Тоскана, который она взяла одна, без помощи пехоты), и наконец – equites (всадники, от equus – лошадь), имела совершенно особенные и различные от пехоты состав, устройство и способ набора. Право и обязанность служить в коннице имели только римские граждане из сословия всадников (equites), которые, сверх всех означенных выше, общих условий для службы в войске, удовлетворяли имущественному цензу ее менее 50,000 ассов (около 20,000 рублей). Лошадей они получали от правительства и знаком отличия имели золотой перстень. Набор их производился цензорами, в числе одного на 10 или 300 на 3,000 чел. пехоты (см. ниже). По окончании набора всадников в конницу, они приносили ту же присягу и тем же образом, что и новобранцы пехоты.
Набор пехоты и конницы в легионы римских союзников производился, по распоряжению консулов, в одно время с набором римских легионов в Риме, но менее сложным и более простым и ускоренным способом, причем консулы уведомляли союзников о числе войск, которые нужно было набрать, и о сборном месте армии.
Весьма любопытны сведения, которые находим у Полибия, о том, сколько по закону Рим в настоящем периоде и в чрезвычайных случаях мог выставить в одно время римских и союзных войск, и какова была поэтому численность военных сил Рима и, следовательно, всего народонаселения римских владений в Италии. Сведения эти относятся к эпохе нашествия, в несметных силах, трансальпийских галлов на северную Италию, где к ним присоединились цизальпийские галльские племена инсубров и бойев, именно в 225 г., между 1-ю и 2-ю пуническими войнами. В это время в Риме было произведено общее исчисление всего совершеннолетнего, способного сражаться народонаселения в подвластной Риму Италии и дало следующие результаты:
На действительной службе у двух консулов было четыре римские легиона, каждый в 5,200 чел. пехоты и 300 чел. конницы, и союзных вспомогательных войск 30,000 чел. пехоты и 2,000 чел. конницы, всего 54,000 чел.
Областями сабинян и тирренян было выставлено 50,000 чел. пехоты и 4,000 чел. конницы, всего 54,000.
Из аппеннинских гор было выставлено 20,000 войск умбрами и сарсинянами и 20,000 войск венетами и карпенатами, всего..... 40,000
Под стенами Рима было в виде резерва 20,000 чел. пехоты и 1,500 чел. конницы римских войск и 30,000 чел. пехоты и 2,000 чел. конницы союзных войск, всего..... 53,500
Итого против галлов могло быть употреблено совсем готовых:
римских войск.......... 43,500
союзных……………158,000
всего........................ 201,500
Сверх того, по спискам, доставленным римскому сенату, союзники могли, в случае надобности, еще выставить:
……………………пехоты………. конницы.
Латиняне................80,000 чел. ……….5,000 чел.
Самнитяне……….70,000 «……………7,000 ««
Япигии и мессапии.... 50,000………….16,000
Луканяне …………. 30,000…………….3,000 -
Марсы, ферентиняне и вестиняне…. 30,000 « …3,000 «
Всего............ 260,000 «…….34,000
В Сицилии и Таренте были два легиона 8,400 «……400 «
В собственной области Рима и в Кампании могли быть еще набраны…. 250,000 «…….23,000
Всего... 518,000» ……57,400 «
A всего всех Рим мог употребить против галлов..... 588,000 ….. 58,400
646,400 чел. войск.
По этому легко можно исчислить, что все народонаселение подвластной Риму Италии, всех возрастов и обоих полов, составляло в это время: свободное – не менее 3.200,000 душ и несвободное, т.е. рабы – примерно столько же, а вместе около 6½ миллионов душ, плотно населенных между двумя морями и длинным хребтом Аппенниских гор, а не разбросанных на огромном пространстве края.
Вот какова была в это время, в Италии, военная сила римской республики – сила, с которою во 2-й пунической войне предстояло бороться Ганнибалу.

§ 124. Различные роды войск, вооружение и число их.

Когда вновь набранные легионы, пехота и конница, были собраны на сборном месте, трибуны распределяли выбранных в пехоту, по возрастам, в различные роды оной, а именно:
Имевших от 17-ти до 25-ти лет – в легкую пехоту, которая прежде состояла из рорариев (rorarii) и акцензов (accensi), как было означено в ч. I, главе XVII, § 105, а в настоящем периоде из одного класса велитов (veliti), – от 25-ти до 30-ти лет – в гастаты (hastati), от 30-ти до 40 – в принципы (principi) и наконец от 40 до 45-ти – в триарии (triarii).
После такого распределения, немедленно выдавали каждому роду пехоты присвоенное ему вооружение, а именно:
Велитам кожаные шлемы, небольшие, круглые и легкие деревянные щиты, мечи и по семи легких дротиков каждому. Дротики были в два локтя (32 дюйма) длиною и в палец толщиною, и имели очень тонкий и острый наконечник, для того, чтобы, попав в цель, загибались и чтобы неприятель не мог бросать их обратно.
Легионной или линейной пехоте: 1) предохранительное вооружение: кожаные, покрытые полированным железом шлемы, с высокими, красными и черными, перьями (galea, capis), грудные латы (loricae), которые прикреплялись к телу ремнями, обитыми гибкою металлическою чешуей и прикрывали плечи, грудь и живот, ножные латы или наножники (осгеае), подобные греческим крамидам, особенно полные и прочные на правой ноге, которую римские пешие воины, сражаясь преимущественно мечом, при действии им выставляли вперед, в щиты (scutum), четвероугольные, полуцилиндрические, в 4½ фута ширины, составленяые из нескольких рядов склеенных дощечек крепкого дерева, покрытые толстою кожей и обитые по краям толстыми железными полосами; в средине щита был острый железный наконечник, которым легионер, в рукопашном бою, мог ударять противника, и 2) нападательное вооружение: главное – меч (gladius), испанский, обоюдоострый, длиною без рукояти в 20½ дюймов, а шириною в 2, которым можно было одинаково удобно и колоть, и рубить; одно тяжелое копье (pilum) в 3 локтя (4 фута) длиною и в 1 пальму (2 дюйма слишком) толщиною и одно легкое (hasta) в 3 локтя (в 4 фута) длиною и менее толстое, у каждого легионера; острый наконечник их имел крюк для зацепления и стаскивания неприятельских щитов. Триарии, имевшие назначение преимущественно производить решительный удар в сомкнутом строе, были вооружаемы, вместо таких копий, пиками длиною в 14 футов и иногда, кроме того, несколькими тонкими и легкими дротиками. носимыми в левой руке, в углублении щита.
Все вообще вооружение римского легионера, как оборонительное, так особенно нападательное, имело превосходные качества и важные преимущества. Оборонительное, по свойствам и прочности своим, достаточно защищало, не препятствуя однако свободным движениям тела, рук и ног; нападательное же было так хорошо соображено и устроено и до такой степени действительно, особенно меч, что в руках сильных и ловких римских воинов пробивало самые толстые и крепкие латы и щиты и наносило страшные раны. Тит Ливий говорит, что в войнах римлян с македонянами и греками, на тех и на других наводило ужас страшное действие римского меча, одним махом отрубавшего головы, руки, ноги и т.п. Еще более страшно было действие римского меча против галлов, оружие которых было дурно ковано, мечи гнулись, тупились, ломались и т.п. Поэтому меч был главным и любимым оружием римлян и им преимущественно они одерживали победы.
Другим, важным преимуществом римского вооружения было то, что каждый род войск, вооруженный им, был одинаково способен ко всякого рода службе и действиям в поле и в бою. Линейная пехота могла удобно действовать, как легкая, в рассыпном строе метательным оружием, легкая пехота – в сомкнутом строе, а конница – в пешем.
Конница римская до самой 2-й пунической войны включительно была вооружена менее и хуже, нежели пехота, а именно: не носила лат, щиты имела овальные из толстой кожи, которая размокала от дождя, мечи плохие, а копья тонкие и гибкие, те и другие – хрупкие и ломкие, наконец чаще и лучше действовала в пешем, нежели в конном строе. Поэтому она значительно уступала в доброте коннице Ганнибала и даже потом македонской и греческой. Но римляне, всегда внимательные ко всему, что касалось лучшего устройства их войск, не замедлили воспользоваться опытом войн: 2-й пунической и македонских, и значительно усовершенствовали вооружение и устройство своей конницы, по образцу лучших тогдашних родов этого войска. Они дали ей шлемы и латы, такие же, как в пехоте, наножники на обеих ногах, с полусапогами, дротики и прочные пики в 10–11 футов длины, с двумя острыми наконечниками на обоих концах (на нижнем в виде запасного), и наконец кривые мечи, очень прочные и острые. И уже в 1-й македонской войне вооруженная таким образом римская конница не только сравнялась с македонскою и греческою, во даже превзошла их в действии белым оружием. Но во всех других отношениях она всегда была более или менее посредственной доброты, как потому, что набиралась из более изнеженного сословия всадников, так и потому, что вообще римляне обращали более внимания на лучшее вооружение и устройство своей пехоты, признавая ее главною силою своих армий, нежели своей конницы, которую считали только второстепенным, вспомогательным пехоте родом войск. Впрочем Сципион младший обращал большое внимание на хорошее устройство и строевое образование римской конницы, и она была много обязана ему в этом отношении.
К причинам несовершенства вообще римской конницы нужно еще прибавить несовершенство конской сбруи. Ни седел, ни стремян (введенных гораздо позже, первые – при Феодосии Вел., в конце IV века, а вторые – в VI веке) у римлян, как и у всех других народов древности, не было. Вместо того на каждой лошади было по 2 попоны (иди чапрака), нижняя и верхняя, из сукна, или кожи, или меха, укрепленные подпругой, нагрудником и подхвостником. Нижняя попона была длиннее и шире, иногда с бахрамой по краям, а верхняя – короче и уже, с вырезными (фестонами) нижними краями. Обе попоны скреплялись одна с другою лентами, или пуговицами, или ремнями. Нагрудник и подхвостник имели металлические бляхи в виде кистей, цветков, полумесяцев и т.п. Наконец для управления лошадью служила узда с 2-мя поводьями и головными ремнями и украшениями (см. приложенный рисунок римского оружия). И на снаряженной таким-то образом лошади сидел римский всадник, держа на левой руке щит, а в самой девой руке поводья, правую же руку имея свободною для действия пикой и мечом. Трудно понять, как он мог в одно и тоже время и сидеть твердо на лошади, и управлять ею, и прикрывать себя щитом, и действовать пикой и мечом. Но легко себе представить, что такого рода конница не могла быть хорошею, а должна была быть весьма посредственною, тем более, чти римляне от природы были скорее пехотинцы, нежели всадники.
Вьючные лошади также имели на себе нижнюю и верхнюю поповы, но гораздо проще.

Числительная сила различного рода войск, означенных выше, в составе легионов и армий, была нижеследующая:
В римском легионе было обыкновенно 1200 велитов, 1200 гастатов, 1200 принципов, 600 триариев и 300 всадников, всего 4,200 человек пехоты и 300 чел. конницы, но иногда бывало всего до 5 и даже 6,000 чел., при чем число триариев (600) никогда не изменялось.
В легионах союзников, конницы было вдвое более, нежели в римских, т.е. 600, и 1/3 ее (200 чел.) и 1/5 пехоты (840 ч.), всего 1,040 чел. составляли отдельный отряд войск под названием экстраординарных (extraordinarii), состоявший в непосредственном распоряжении предводителя армии. Отборнейшая же – 1/5 часть экстраординарных войск (208 чел.), под названием аблектов (ablecti), составляла отряд телохранителей (конвой) предводителя армии. Таким образом знатнейшие воины и лучшие войска союзников были всегда при предводителе армии, на виду у него, и служили в одно время и надежным резервом армии, и как бы заложниками в верности их единоплеменников.
Числительная сила и состав войск, набираемых у подвластных Риму в Италии и (позже) вне оной народов, были различные, определяясь обстоятельствами. Но войска эти не входили в состав римских армий, а составляли особые вспомогательные отряды при них.
Обыкновенная римская консульская армия, под начальством консула, состояла из 2-х римских и 2-х союзных легионов, следовательно в ней было 16,800 чел. пехоты и 11,800 чел. конницы, а всего 18,500 чел. войск, в числе которых 8/9 было пехоты и только 1/9 конницы, иначе конница относилась к пехоте, как 1:9. Причинами такой малочисленности еt были: гористые свойства местности Италии, недостаток в последней лошадей, годных к военно-конной службе и, как уже было сказано выше, предпочтение, оказываемое римлянами пехоте. Но с тех пор, как после 2-й пунической войны римляне начали нести войны вне Италии, они стали постепенно увеличивать число конницы при своих армиях, посредством конных войск вспомогательных, выставляемых подвластными Риму народами, или же наемных.
Если оба консула выступали в поле, то соединенные армии их имели всего 37,000 чел. войск, но в чрезвычайных случаях и более. Так, например, в сражении при Каннах каждый из 2-х консулов начальствовал армией из 8-ми легионов, что составляло всего 16 легионов и в них 80,000 чел. пехоты и 7,200 чел. конницы.

§ 125. Строй и образ движений и действий войск.

Строй и образ действий римских легионов по центуриям (см. ч. I главы XVII § 105) были выгодны только в войнах римлян в гористой и пересеченной местности, и с народами этой страны: этрусками, латинянами, волсками и самнитянами, которые строились и в бою сражались также или почти также. Но в войнах с галлами, с Пирром и его греками и с карфагенянами строй по центуриям уже оказался невыгодным: малочисленные, не связанные между собою центурии уже не могли с выгодою сражаться и с успехом противостоять натиску и удару больших, сомкнутых масс галлов, эпирцев и карфагенян. И потому римляне изменили строй по центуриям, дав ему более связи и твердости, но сохранив прежние достоинства его – гибкость, ломкость и удободвижимость, важные преимущества которых уже были доказаны опытом многих предшествующих войн.
Вследствие того, рорарии были уничтожены, а гастаты и принципы усилены соединением по 2 центурии их вместе, и эти отделения были названы манипулами (manipulae). Из акцензов же и легковооруженных воинов (leves) были образованы велиты (veliti). Триарии же и конница сохранили свой состав и строй без изменения.

С этого времени (279–275 г.), перед 1-ю пуническою войною, римские легионы стали строиться по манипулам в 3 линии: в 1-й находились гастаты, во 2-й – принципы и в 3-й – триарии. Это было основано на верном убеждении, что первый натиск было выгоднее производить младшими возрастом и более пылкими воинами, постепенно поддерживая их старшими и более опытными и твердыми. Каждая из трех линий делилась на 10 манипул, а каждая манипула гастатов и принципов состояла из 120-ти воинов, строилась по 12 чел. в шеренге или во фронте и по 10 чел. в ряду или в глубину и подразделялась на 2 центурии и на 12 декурий. Манипулы же триариев имели только по одной центурии в 60 чел. каждая и строились по 12 чел. во фронте и по 5 чел. в глубину. Велиты причислялись к 1-й линии – гастатов и к 3-й – триариев, по 60 чел. на каждую манипулу, во определенных мест и строя ее имели.
В 5-ти и 6-титысячных римских легионах увеличивали пропорционально числительную силу манипул гастатов и принципов, но триарии, как сказано, всегда оставались в одинаковом числе.
В строю каждый легионер занимал пространство в 6 футов, необходимое для свободного действия дротиком, копьем, мечом и щитом. Но для обороны против конницы ряды и шеренги смыкались на 3 и даже на 1½ фута.
В общем строе, манипулы строились в квинкунциальном (quincuncialis, en quinconce) или шахматном порядке, с интервалами, равными длине фронта каждой в разомкнутом строе, и на дистанциях в 50 шагов и более расстояния линии от линии.
Конница римского легиона разделялась на 10 турм, из 30 всадников и 3-х декурий по 10 всадников каждая. Турмы строились по 10 всадников во фронте и по 3 в глубину, Все 10 турм легионной конницы назывались крылом (ala).
Манипулы и турмы одинаковых нумеров (1-го, 2-го и т.д.), с причисленными к манипулам велитами, составляли, в глубину всех 3-х линий, тех же нумеров когорты (cohors, cohortes), именно: 1-я манипулы гастатов, принципов и триариев, с их велитами в с 1-ю турмою конницы составляли 1-ю когорту, 2-я – 2-ю и т.д. Это было весьма разумное учреждение, потому что каждая когорта состояла из всех родов воинов и имела, в общем строе легиона, свой строй в 3 линии в глубину, с резервами, поддерживавшими друг друга. Таким образом в римском легионе было 10 когорт, каждая из 120 гастатов, 120 принципов, 60 триариев, 120 велитов и 30 всадников, а всего из 420 чел. пехоты и 30 чел. конницы, но могла и действовать как самостоятельная тактическая единица, что доставляло большие выгоды и заслуживает особенного внимания.
В боевом порядке обыкновенной римской консульской армии римские легионы находились в середине, 1-й на право, 2-й на лево, а легионы союзников – на крылах (alae), 1-й на правом, 2-й на левом, почему последние часто назывались также алариями (alares). Конница обыкновенно строилась на крайних флангах обоих крыл армии, в 1 или в 2 линии, но иногда, смотря по обстоятельствам или местности, была помещаема впереди и позади пехоты, или между линиями, действуя небольшими отделениями сквозь их интервалы. Экстраординарные же войска и аблекты союзников составляли отдельные резервы армии.
Таков был строй римских легионов и армий с 279–275 гг. до конца 2-й пунической войны. Но после он был несколько изменен тем, что в 1-ю линию снова стали ставить, как прежде, принципов, во 2-ю – гастатов, за 2-ю – велитов, если они не были употребляемы впереди 1-й, – 3-я же линия триариев была отодвинута далее назад. Это изменение было основано на опыте, приобретенном во 2-й пунической войне, а именно – что судьба боя зависит не только от пылкости и стремительности натиска и удара 1-й линии, но и от ее выдержки, устойчивости и твердости.

Логистика (искусство производить в известном порядке походные движения армий) была у римлян, до самого сражения при Каннах, в довольно неудовлетворительном состоянии. Армии их переходили из одного лагеря в другой без особенного порядка и надлежащих предосторожностей, отчего нередко попадали в засады или иного рода трудные и опасные положения, подвергались внезапным нападениям и претерпевали неудачи и даже поражения, как например в кавдийских фуркулах или горных ущельях, при Тразименском озере и проч. Во за то, наученные опытом, римляне скоро и значительно усовершенствовали эту часть своей тактики и этому первоначально и особенно были обязаны знаменитому диктатору Фабию Кунктатору или медлителю, после сражения при Каннах. С этого времени римские армии совершали походные движения, смотря по обстоятельствам, одною или несколькими колоннами, рядами, отделениями, по когортам, или линиями боевого порядка. Впереди, в виде передовой стражи (авангарда) обыкновенно шли экстраординарные войска и часть велитов, а за ними, когда армия двигалась правым флангом – 1-й легион союзников, с тяжестями своими и передовой стражи позади, – потом 1-й римский легион, также с своими тяжестями позади, – потом тяжести 2-го легиона союзников и за ними самый этот легион, с тяжестями задней стражи (арьергарда), шедшей в хвосте всей армии и состоявшей из аблектов и остальной части велитов. В походных движениях армий левым флангом порядок был тот же, но только обратный. Конница шла обыкновенно при тяжестях и наблюдала за порядком в них. На походе, вперед и по сторонам посылались легкие войска и большое число лазутчиков (speculatores) для разведывания о неприятеле. При отступлении же, экстраординарные войска, с находившимися при них велитами, составляли заднюю стражу (арьергард).
Так передвигались римские армии из одного ночного лагеря в другой. Устроение лагерей, расположение в них войск и исполнение ими в них лагерной службы – изложены ниже (§ 128). Здесь же следует по порядку изложить образ действий римских армий в бою.
Прежде всего нужно сказать, что римляне, справедливо убежденные в несомненном и важном преимуществе, в физическом и особенно в нравственном отношении, почина и наступательного образа действий в бою перед выжиданием и обороною, всегда имели правилом и обычаем – самим первым производить нападение. Приготовления к бою заключались в следующем: о намерении своем напасть на» неприятеля и вступить с ним в бой, полководец извещал армию, вывешивая перед своею ставкою пурпуровую свою мантию (см. ниже § 127), По этому знаку, войска немедленно приготовляли свое оружие и подкрепляли себя пищей, затем полководец краткою речью (allocutio) поощрял их к достойному, мужественному исполнению своего долга, и армия, выступив из лагеря, строилась впереди его в боевой порядок, так как римляне всегда имели обыкновение сражаться в бою в более или менее близком расстоянии впереди своего укрепленного лагеря, как крепостцы и опорного пункта. По этой же причине все большие и малые тяжести армии, в том числе поклажа (багаж) воинов, в походе носимая ими на себе, была оставляема в лагере, под охраной особенно назначаемой для того стражи.
По свидетельству Полибия и особенно Вегеция, боевых порядков армий у римлян было вообще 7, а именно: 1-й – обыкновенный (fronte longa, quadro exercitu), в виде 4-хугольвика с длинным фронтом, с фронтальным, параллельным нападением; 2-й и 3-й – косвенные, с правого или левого крыла, – 4-й и 5-й – косвенные с обоих крыл, с удержанием центра на месте (Сципион африканский при Илинге), 6-й – также косвенный, с атакою одними крылом и с удержанием на шесте центра и другого крыла, – и наконец 7-й – с атакою одного крыла и с обороною центра и другого крыла за естественным препятствием. Но следует заметить, что эти 7 римских боевых порядков Вегеция, о которых в новые и новейшие времена было писано чрезвычайно много и весьма многими писателями, относятся более к следующим периодам большего развития римских тактики и вообще военного искусства, – и что эти 7 боевых порядков были собственно только различные виды двух главных родов оных: прямого и косвенного. В настоящем же периоде римляне употребляли большею частью прямой с фронтальным нападением пехоты и только конницею во фланг и в тыл.
По построении в боевой порядок, как озвачено выше, по 1-му сигналу труб и рогов вся армия поднимала боевой клик (barritus), по большим или меньшим живости и громкости которого предводитель армии мог уже судить о нравственном состоянии духа войск и о вероятной участи боя. По 2-му сигналу труб и рогов вся армия двигалась вперед, а по 3-му производила самое нападение, беглым шагом, с громким криком, ударением копьями по щитам и при звуке всех музыкальных орудий – столько же для устрашения неприятеля, сколько и для ободрения и одушевления собственных войск.
Порядок, ход и образ боя были вообще следующие: велиты рассыпались перед фронтом армии и начинали бой метанием своих дротиков и частными (т.е. по частям) нападениями, с целью утомить и расстроить неприятеля. По приближении же линейных войск, они бегом отступали чрез промежутки (интервалы) между ними и одна часть удалялась за 3-ю линию триариев в резерв, а другая поддерживала гастатов и принципов, снабжала их дротиками и гастами и выводила раненых из строя.
По отступлении велитов, первое нападение производила 1 я линия гастатов (позже принципов). Приблизясь к неприятелю шагов на 10–12, они бросали в него свои гасты, при чем передние шеренги несколько наклонялись, и затем немедленно производили удар в мечи. Если они были отражены, то бегом отступали чрез промежутки 2-й линии и строились за нею или и за триариями. Второе нападение производила таким же образом 2-я линия принципов (позже гастатов) и, если была отражена, бегом отступала чрез промежутки 3-й линии триариев и строилась за нею либо сомкнутыми частями (колоннами) в ее промежутках. Между тем триарии в 3-й линии все время стояли на одном колене, прикрываясь щитами от неприятельского метательного оружия, и если отраженные гастаты и принципы отступали за них, то или одни, или в совокупности со всеми другими родами войск производили третье, последнее и решительное нападение (res ad triarios rediit). Конница на флангах, в начале и в продолжении боя, по общему в древние времена обычаю, производила стремительные нападения на находившуюся против нее неприятельскую конницу, и если опрокидывала ее, то или преследовала иди нападала на пехоту в средине неприятельской армии во фланг и в тыл. В случае поражения неприятельской армии, ее преследовали. конница и велиты, поддерживаемые экстраординарными войсками; линейная же пехота снова выстраивалась в 3 линии и шла вперед за экстраординарными войсками. В случае же отступления римской армии, его прикрывали велиты, конница, экстраординарные войска и триарии.
Таковы были более общие и обыкновенные порядки, ход и образ боя римских армий в поле; но они изменялись почти в каждом сражении, более или менее, в частностях, вследствие соображений и распоряжений предводителей армий, сходно с обстоятельствами, расположением неприятеля и местностью, которую римляне всегда принимали в соображение, гораздо более, нежели другие народы и даже греки. Оттого сражения римлян, имея один общий, главный характер, в частности видоизменялись более или менее разнообразно.

§ 126. Римский легион и римская тактика, преимущества и недостатки их и сравнение их с греческою фалангой и греческою тактикой.

Из изложенного выше можно уже составить себе понятие о преимуществах и недостатках тактического устройства римских войск и армий в настоящем периоде вообще, относительно к тем народам, с которыми римляне вели в нем войны, и в особенности к тому народу, который до этих пор имел исключительное в этом отношении первенство в древнем мире, именно к грекам, с которыми римляне пришли в первое столкновение в войнах: с Пирром в Италии и позже с Македонией и Грецией. До этого столкновения, в войнах с народами Италии, даже в продолжительной и упорной с воинственными. храбрыми и небезыскусными самнинянами, и с народами неиталийскими – полудикими, но воинственными, храбрыми и страшными галлами, и наконец с карфагенянами в 1-й пунической войне, тактическое устройство римских войск и армий явило несомненное и решительное превосходство, хотя и не обошлось без уроков, более или менее – и подчас очень жестоких. Но римляне были не такой народ, чтоб эти уроки, как бы ни были жестоки, прошли для них даром и без следа. Напротив, чем более они были жестоки, тем более римляне извлекали из них пользы для себя, и весь период войн их с 343-го года – начала 1-й войны с самнитянами – до войны с Тарентом и Пирром (282–272) и особенно с этой последней до войны нумантийской включительно (140–133) был для римлян отличною военно-практическою школой, в которой тактическое искусство их возросло, развилось, возмужало и окрепло на столько, что потом, на этом твердом и прочном основании, стало возноситься все выше и выше, распространяться все шире и далее, и легко и скоро повело – к покорению римлянами полмира известного в древности.
Но самым любопытным явлением в настоящем периоде есть – первое столкновение римлян с греками в военном отношении вообще и в тактическом в особенности. Тут уже лицом к лицу стали две тактические системы и формы, старейшая – греческая, в форме фаланги и новейшая – римская, в форме легиона, и в высшей степени любопытно и еще более поучительно исследовать, на чьей стороне оказалось преимущество?
И так рассмотрим сначала преимущества и недостатки римских: системы, тактики и легиона вообще, а потом – сравнительно с греческими в форме фаланги.
Главными преимуществами первых вообще были: 1) строй легиона в 3 линии с резервами, с тактическим делением его и вдоль фронта, и в глубину (по когортам), – 2) взаимные подкрепление и смена линий, посредством чего бой можно было возобновлять 3 раза и каждый раз с свежими, старейшими и лучшими войсками, – 3) необыкновенные: гибкость, ломкость и удободвижимость строя, не исключавшие необходимых твердости и силы его и делавшие его способным ко всякого рода передвижениям и построениям, а следовательно и к действиям на всякого рода местности, и ровной, и пересеченной, – 4) соединение и взаимная связь разных родов и частей войск в легионе и в когорте, почему и тот и другая могли, смотря но обстоятельствам, действовать как самостоятельные тактические единицы, – наконец 5) при всем этом превосходные: вооружение и строевое обучение римских воинов. Копья гастатов (позже принципов), ловко метаемые разом вдруг на самом близком расстоянии (10–12 шагов), уже в самом начале боя приводили неприятеля в замешательство и расстройство, а немедленно следовавший затем общий, быстрый и сильный удар в мечи довершал поражение неприятеля. Если же неприятель успевал выдержать и отразить первый натиск и удар, то должен был выдерживать, один вслед за другим и один сильнее другого, второй и третий. То были три жестоких удара целым фронтом трех линий легиона, наносимых один за другим, как молотом по наковальне. Между тем шахматное расположение манипул и позже когорт, облегчая смену линий и сквозные атаки, препятствовали неприятелю проникать в промежутки (интервалы), а если он и покушался на это и с успехом, то расстройство одной или нескольких манипул не могло иметь особенно важного влияния на целый строй легиона и на судьбу целого боя; для ее предвидимых же и крайних случаев всегда имелся в готовности достаточный резерв в экстраординарных войсках и аблектах.
За всем тем, строй по манипулам, как уже было сказано выше, оказал довольно важные недостатки, происходившие от раздробления войск на малые и слабые части: – в войнах с такими народами, как галлы и позже испанцы. Они, в стремительных нападениях своих всею массою огромных сил своих, разом проникали в промежутки и окружали манипулы во всех 3-х линиях и иногда приводили целую римскую армию в расстройство. Это и побудило римлян перейти к гораздо лучшему и выгоднейшему строю по когортам, о котором упомянуто выше, а иногда даже строить легион в виде фаланги, без промежутков, вводя манипулы или когорты 2-й линии в промежутки 1-й и вооружая передние шеренги длинными копьями. Кроме того, шахматный строй легиона по манипулам и позже по когортам требовал, как непременного условия, отличного тактического, строевого образования и особенных: сметливости, самоуверенности и твердости, как одиночно от каждого легионера, так и от целого легиона вообще. И пока – как в настоящем периоде – римские легионеры и легионы вполне удовлетворяли этому условию, вследствие постоянного с молодых лет и отличного военного практического образования и строевого обучения, римлянам нечего было опасаться и они во всяком трудном положении легко и скоро находили средства помогать себе и не только отражать неприятеля, но и окончательно наносить ему поражение. Но – это было только в настоящем периоде: позже же, как увидим после, многое в этом отношении изменилось.
Первое столкновение римлян с греками – с Пирром и затем, в 1-й пунической войне, с сицилийскими греками и с карфагенянами, строившимися и сражавшимися по греческой системе – впервые противопоставило лицом к лицу римский легион и греческую фалангу. В первых действиях одного против другой, все тактические движения и действия легиона были просты, несложны, немногочисленны, почти определительны да каждый случай. А когда обстоятельства выходили из ряду обыкновенных, предводители римских армий, самолично, по внушению собственных опытности и военных дарований, принимали сообразные с тем меры. Но во 2-й пунической войне, в действиях против такого великого полководца, как Ганнибал, римляне из жестокого для них опыта скоро убедились, что им необходимо было внимательнее и глубже изучить трудную науку военного искусства и к прежним достоинствам своим в ней присоединить именно более утонченное искусство. И в этом первое начало, первое основание положил у них диктатор Фабий, превосходною, можно сказать образцовою своею системою чисто оборонительного свойства, а дальнейшие развитие и усовершенствование дал ей Сципион африканский младший, своею системою наступательно-оборонительного свойства, даровавшею римлянам победы при новом Карфагене и Илинге в Испании и наконец при Заме в Африке. С тех пор римская тактика стала уже все быстрее, более и постоянно развиваться и совершенствоваться, и уже в конце настоящего периода, в войнах с Македонией и Грецией, приобрела решительный перевес над греческой тактикой, а римский легион над македонскою и греческою фалангой. а когда это было совершено, тогда для римского оружия уже ничего не значило одолевать войска Азии, Африки и Ёвропы.
И так сопоставим римский легион и греческую фалангу и сличим их преимущества и недостатки в действиях друг против друга. И тут прежде всего бросается в глаза совершенно противоположный, главный характер фаланги и легиона. У первой он был (как уже было объяснено в І-й части, в главе VI § 39) преимущественно оборонительный, стоя на месте, или наступательный только на совершенно ровной и открытой местности, на небольших расстояниях, во всей совокупности и тесной, неразрывной связи всех частей фаланги. Главный же характер римского легиона был преимущественно наступательный, но притом и оборонительный, иначе наступательно-оборонительный, потому что римский легион мог с одинаковыми: удобством, силой и успехом действовать и наступательно, и оборонительно, на всякого рода местности, и ровной, и пересеченной, на малых и на больших расстояниях, в целой совокупности своей и по частям. Фаланга не имела резервов и потому частное, как и общее, расстройство ее обыкновенно влекло за собою потерю сражения и полное, совершенное поражение. Легион же, напротив, построенный в 3 линии с резервом, мог три раза возобновлять бой с свежими войсками. По вооружению, греческий гоплит с своим длинным копьем был способен только к действию в тесно-сомкнутом строе фаланги, а вне его вовсе не был способен ни к какой обороне, точно также как и греческий псил, совершенно безоружный. Римский же воин, как легионер, так и велит, мог одинаково действовать и в сомкнутом, и в рассыпном строе. Наконец, ко всему этому следует прибавить, что греки ни временем, ни опытом не могли убедиться в недостатках своей тактической системы и, не смотря на то, что были весьма образованным народом и, в числе всех наук, много занимались и военною, но, по своим народным гордости и тщеславию, считая себя выше всех народов, никогда и ничего не изменяли в ней и не заимствовали у других народов, и некоторым образом считали это унизительным для себя и потому всегда сохраняли свою тактическую систему все. в том же, одностороннем и несовершенном виде. Напротив римляне, народ по преимуществу воинственный, никогда не пренебрегали и всегда были готовы заимствовать у других народов, даже необразованных, то, что находили в их военных учреждениях практически полезным и достойным подражания. Так они в разные времена изменили прежние свои: длинные копья – на короткие копья самнитян, короткие мечи – на более длинные, широкие и обоюдоострые испанские, и небольшие щиты на длинные, выпуклые щиты сабинян; – конницу свою после войны с Пирром они стали вооружать по образцу греческих катафрактов, а строй легиона в виде фаланги постепенно изменили в строй по центуриям, потом по манипулам и наконец по когортам.
Таким образом вообще должно сказать, что римские: легион, тактика и тактическая система имели решительное превосходство над греческими: фалангой и тактикой. Справедливость этого подтверждается историей и победами, одержанными римлянами над македонянами и греками при Кинокефалах, Пидне, Магнесии, Коринфе и пр. Особенно сражение при Пидне служит лучшим тому свидетельством. Македонская фаланга была построена к бою на самой выгодной для него местности – открытой равнине. Предводитель римской армии, консул Павел Эмилий, видя трудность одолеть эту огромную, глубокую, тесно сомкнутую массу войск, покрытую железом и вооруженную длинными сариссами – прямым, фронтальным нападением, приказал легионам, после нескольких ложных атак, отступать с боем, производя частные нападения по когортам, дабы привести фалангу в утомление и расстройство, и вполне достиг своей цели. Фаланга, следуя за отступавшими легионами, расстроилась и разорвалась в рядах, и римские войска, ворвавшись в промежутки их, совершенно истребили всю фалангу.

§ 127. Внутреннее устройство и дух войск и армий.

От тактического устройства римских войск и армий обращаясь к внутреннему, в главе всего следует поставить военное образование и строевое обучение, не только по поступлении римских граждан на действительную службу, но еще и до того.
Римляне уже заранее приготавливали своих молодых граждан, моложе 17-ти лет, к военной службе, но поступали в этом совсем не так, как греки. Они не обучали их военным наукам и не ограничивались одними гимнастическими упражнениями, но давала им полное, военно-строевое образование, так чтобы они по достижении 17-ти лет немедленно могли поступать в ряды войск, уже совсем готовыми к службе в них. Они не содержали, подобно грекам, общественных училищ и преподавателей военных наук, признавая это бесполезным для массы парода и даже вредным в отношении к беспрекословному повиновению воинов начальникам их и к строгому соблюдению, воинских подчиненности и порядка в войсках. Таким образом, хотя они, как и греки, имели народный образ правления и были свободными гражданами республики, но, будучи народом преимущественно воинственным, притом положительным и практическим, в войсках и военной службе соблюдали строгую дисциплину, основанную на подчиненности и повиновении и соединенную с знанием всеми военнослужащими только практически необходимого и полезного в строю. Усовершенствование же в теоретических военных познаниях тех из молодых граждан, которые по знатности происхождения и рода, могли иметь право на повышение и получение отличий, они предоставляли их семействам, строго наблюдая только, чтобы все молодые граждане, моложе 17-ти лет, собирались в назначенное время на Марсовом поле, для военных упражнений. Здесь, в присутствии военачальника и под руководством опытных воинов, их обучали 1) военным: стойке, хождению военным шагом, бегу, взлезанию на валы и высоты, поодиночке и целыми отделениями, без поклажи и с полной поклажей; 2) прыганию через рвы и преграды, вольтижированию и плаванию; 3) действию разного рода оружием, для чего в землю вбивались толстые колья, в которые обучавшиеся стреляли из луков, метали дротики и нападали на них с мечами, учась прикрывать себя щитами во всяком положении тела; при этом все вооружение было вдвое тяжелее обыкновенного для того, чтобы это последнее позже, в действительном бою с неприятелем, уже казалось гораздо легче; наконец 4) ношению больших тяжестей, производству земляных работ, построению укрепленных лагерей, обороне и атаке их, и пр. т.п.
Такого же рода упражнениями, но еще более усиленными, занимали воинов на действительной службе, как в поле – в лагерях, так в гарнизонах, в городах, причем оказывавшие особенное отличие получали награды деньгами и подарками. Кроме того, военное начальство, справедливо признавая постоянную деятельность воинов самым лучшим средством к сохранению их здоровья, бодрости телесной и душевной, доброй нравственности и истинного военного духа, занимало войска также производством практических походов усиленными переходами, в полном вооружении и с полной поклажей, разбивкой и укреплением полевых лагерей, лагерною службой, примерными сражениями и разными военными играми, а также употребляло их на общественные работы: построение амфитеатров, водопроводов, государственных и военных дорог (которые все были построены войсками) и пр. т.п.
Такого рода военными упражнениями римских граждан, с ранней молодости, римское правительство легко достигало необыкновенно скорого набора легионов, совершенно готовых к немедленному выступлению в поле и к боевым действиям в нем, и возбуждающих невольное удивление способности римских воинов безропотно переносить величайшие, неимоверные труды, и зной, и холод, и непогоды, во все времена года и (позже) во всех климатах. а между тем историки очень редко упоминают о болезнях, особенно заразительных, в римских армиях, и о потерях от них.
Строевые эволюции и построения, бывшие в употреблении в римских войсках, были подобны греческим и состояли:
В пехоте (легионной) – из разного рода движений вперед и назад, рядами или целым фронтом, на право и на лево, шеренгами или флангами, из смыкания и размыкания рядов и шеренг, вздваивания, захождений и т.п. Но, по свойству устроения легионов, значительности промежутков между манипулами, когортами и линиями и происходившим от того гибкости, ломкости и удободвижимости легионного строя, все эти эволюции и построения производились с гораздо большими удобством и скоростью нежели в тяжелом и неповоротливом строе греческой фаланги. К тому же и римский военный шаг был более или менее скорый, обыкновенный (gradus militaris) – по 120 шагов в минуту, скорый (gradus plenus) – по 145-ти и беглый или бег (cursus), скорость которого зависела от обстоятельств. Все вообще строевые эволюции, построения и движения производились мерным шагом в ногу, под такт военной музыки (см. ниже).
В коннице-эволюции, построения и движения вообще были проще и малосложнее, нежели в пехоте. Но Сципион африканский младший, по смерти отца и дяди своих назначенный начальником римских войск в Испании, обратил особенное внимание на лучшие устройство и образование конницы. Полибий сохранил нам весьма любопытные сведения о тех эволюциях, построениях и движениях, в которых Сципион признавал необходимым упражнять римскую конницу во всех случаях. Они заключались: для одиночных всадников – в поворотах на право, на лево и кругом, в езде рядами и шеренгами, а для турм – в заездах на право, на лево и кругом, в движениях справа, слева или из середины по 1,2, 3 и более рядов или целым фронтом, преимущественно вскач (галопом или в карьер), в построениях по декуриям и турмам фронтом в интервалах или в колонны, развертывавшие фронт, из котораго отделения снова свертывались в колонны, – в движениях фронтом вперед или на заднюю шеренгу назад, или флангами (шеренгами) направо или на лево и т.п.
Военные музыкальные орудия, бывшие в употреблении в римских войсках, носили названия: lituus, tuba, tubicina, buccina и cornicen или cornus. – Lituus (соответствовал теперешнему горну. clairon) был составлен из тонкого дерева, обтянутого кожей, издавал пронзительный звук и употреблялся для разных сигналов, особенно в коннице и в бою. – Tuba и tubicina (медные трубы), до 2½ футов длины, издавали звук более густой, полный и громкий и употреблялись также для разных сигналов, – кратких и продолжительных, в походе, лагере и бою. Buccina в роде теперешнего рожка (cornet, cornet а bouquin), и cornicen или cornus – в роде теперешней валторны (waldhorn, cor-de-chasse). Вообще римляне употребляли эти музыкальные орудия для сигналов к исполнению разных движений в строю под оружием и в лагере, к сбору рабочих, для аллокуций (речей предводителей армий к войскам), к молчанию и тишине (ныне команда: смирно!), к объявлению о наказании или казни, к выступлению в поход, к провозглашению начала дневных и ночных страж, к смене караулов и часовых, к разводу в лагере, к завтраку и ужину, и пр. т.п. Эти сигналы были, для каждой цели, различные и одни – краткие, однозвучные, а другие – более продолжительные и многозвучные, составлявшие даже целые арии, из которых главною и важнейшею был так называемый сlassicum. Только один предводитель армии имел право заставлять играть clаssicum и каждый из них мог иметь и часто вмел свой собственный такого рода сигнал в виде арии. Кроме того военно-музыкальные орудия в римских войсках, служили для равномерности движений, построений и эволюций в такт и для одушевления войск до и во время боя.
Военные музыканты – горнисты, трубачи и игравшие на рогах были распределены по разным отделениям легионов (центуриям, потом манипулам и когортам; и турмам) и при целых легионах, а также при предводителях армий, высших и низших частных начальниках войск.
Знамена, подобные теперешним, употреблялись у римлян только как сигналы для набора войск (см. выше); в строю же, вместо них, в пехоте и коннице, имелись особенные отличительные знаки (signa) или значки. В самые первые времена они были очень просты – клок сена, навязанный на вершине копья, а потом – носимое на вершине особого древка, резное изображение сжатой кисти человеческой руки (manus), отчего и произошло название манипула (manipula – полная горсть руки, т.е. горсть воинов). Но знаком легиона был римский одноглавый орел, серебряный или вызолоченный, на вершине древка, поперек которого под орлом, была прикреплена разноцветная ткань, с нумером легиона, когорты и манипулы. Легионный орел всегда находился при 1-й манипуле триариев, был вверяем лично ее примипилу (1-му центуриону 1-й манипулы), Поэтому линии гастатов и принципов назывались также антесигнанами (antesignani), т.е. стоявшими впереди легионных знаков или орлов. Знаки или штандарты конницы (vexillae) имели ткани огненного или ярко красного цвета. Римляне признавали свои знаки и особенно орлы священными предметами, тщательно оберегали их и потерю их считали величайшим позором для легионов. Случалось, что предводители римских армий, в случае упорства боя и колебания победы, приказывали бросать орлы в ряды неприятелей, дабы этим побудить свои войска к выручению их во что бы то ни стало и тем решить победу.
Военное начальствование в римских легионах и армиях имело свою правильную иерархию или чиноначалие.
В римских легионах начальствующими чинами были:
Младшими снизу: 1) декурионы (decuriones) или десятники (соответствовали нынешним унтер-офицерам), начальствовавшие 10-ю воинами или одним рядом каждый и оставлявшие 1-ю шеренгу манипулы. Кроме того при каждой манипуле состояли: один знаконосец (signifer), носивший знак (signa) или значек манипулы, избираемый всегда из сильнейших и храбрейших воинов и в отличие носивший шлем, покрытый шкурой львиной или медвежьей головы, и один трубач; 2) подцентурионы (duplicati, tergi ductores) или пятидесятники (соответствовали нынешним субалтерн-офццерам); они были назначаемы военными трибунами, по выбору центурионов, и стояли в замке за манипулами, которые поэтому центурионы могли смелее вести в бой, не опасаясь беспорядка в задних шеренгах; 3) центурионы (centuriones, ductores ordinuni) или сотники (соответствовали нынешним капитанам); они были назначаемы предводителями армий, по выбору военных трибунов; в каждой манипуле их было по 2, старший и младший; первый стоял на правом, а второй на левом фланге передней шеренги (декурионов); старший центурион 1-й манипулы триариев назывался примипилом (primipilus, первое копье), пользовался достоинством всадника, правом заседать в военном совете и другими почетными преимуществами, и ему исключительно вверялось охранение легионного орла; – при выборе центурионов вообще, по свидетельству Полибия, обращали особенное внимание не только на их мужество в храбрость, по и на твердость характера и военную опытность, так как главною обязанностью их была соблюдать строгий военный порядок в манипулах; центурионы (как и все вообще частные начальники в легионах) отличались разными украшениями на шлемах и латах, и носили виноградные трости, для немедленного наказания виновных рядовых воинов.
В римской коннице каждою турмой начальствовал 1 декурион и под ним 1 поддекурион; старший из декурионов начальствовал всею римскою конницею римского легиона.
Средними военными чинами были военные трибуны (tribunes militum, соответствовавшие нынешним штаб-офицерам); они были избираемы первоначально сенатом, а потом предводителем армий; в римском легионе их было сначала по 4: 1 старший и 3 младших, для начальствования отделениями линейной пехоты, потом по 6-ти, по одному старшему и одному младшему на каждую из 3-х линий, и наконец по 10-ти, по числу когорт и по одному на каждую; старшие из них имели право заседать в военном совете и начальствовали легионом по очереди (если он не состоял под начальством легата).
Легионами и когортами союзников начальствовали префекты (praefecti); прочие же частные начальники были те же, что и в римских легионах.
Старшими чинами были легаты (legati – посланные), называвшиеся так потому, что первоначально были посылаемы сенатом в армии, в качестве членов военного совета и для начальствования армиями, в случае смерти или болезни ее предводителя; в последствии же предводители армий сами избирали легатов из числа военных трибунов, поручали им начальствование одним, двумя или более легионами либо отдельными отрядами войск (почему легаты соответствовали некоторым образом нынешним генералам).
Наконец высшую степень в военном чиноначалии занимали предводители армий, а именно, как и прежде, один из двух консулов, если в поле была одна армия, или оба – если были 2 армии, начальствуя обеими поочередно в продолжении суток. Это имело большие неудобства и невыгоды и нередко бывало причиной больших бедствий (как, например, в сражении при Каннах). а потому часто, в особенно важных или опасных случаях, римляне избирали диктаторов с неограниченною властью. Первым диктатором был Ларций Флав, избранный в 497 году, в войне с латинянами. С тех пор до начала войн с самнитянами в 343 году (в 154 года) было избрано 33 диктатора, а в настоящем периоде с 343 го года до 133-го (в 210 лет) 49, всего 82, из которых в настоящем периоде самыми замечательными были: Папирий Курсор в 309 г., Фабий Максим в 216 г. и Цецилий Метелл в 204 г. Диктатор избирал себе сам, а иногда сенат или народ назначали ему товарища или помощника, с званием магистра или начальника конницы (magister equitum). Когда же, после 2-й пунической войны, римляне стали вести войны вне Италии, тогда главное начальствование над римскими и всеми другими войсками в покоренных и подвластных Риму областях вверялось проконсулам, пропреторам или проквесторам, т.е. лицам, которые, прослужив 1 год в Риме в званиях консулов, преторов или квесторов (см. ниже), были назначаемы наместниками означенных выше областей, смотря по степени важности последних, с неограниченною властью, как военною, так и гражданскою, что чрезвычайно способствовало быстроте, решительности и силе военных предприятий и действий римских армий. По истечении же срока данной наместникам власти, они были обязаны давать римскому сенату отчет в употреблении ими этой власти и в своих действиях. Но, в случае неудачных военных действий их, римский сенат поступал гораздо благоразумнее греческих и карфагенского правительств, редко подвергая наместников взысканиям, ибо справедливо опасался тем увеличивать важность неудач в глазах войска и народа, унижать достоинство звания наместников и ослаблять деятельность последних опасением взыскания.
Отличительными наружными знаками предводителей римских армий были: пурпуровая мантия или багряница (paludamentum), богатое вооружение и пышная конская сбруя. Кроме того, их сопровождали ликторы (lictores), учрежденные еще Ромулом официальные служители высшего начальства в Риме. Они предшествовали сначала царям, а потом консулам, диктаторам и другим высшим должностным сановникам Рима, и сопровождали их, в определенном для каждого числе (от 2-х до 12-ти), исполняли их приказания, связывали преступников из римских граждан, наказывали их телесно толстыми прутьями, казнили их отсечением головы и т.п., для чего носили связки прутьев вокруг топора на длинном древке.
Главное управление (ныне главный штаб) римской армии составляли: 1) квесторы (quaestores) или казначеи и интенданты армий; они занимали равную с легатами степень и содействовали предводителям армий в подробностях выдачи войскам жалованья, взимания контрибуций, распределения добычи, раздачи одежды, вооружения, продовольствия и вычетов за них, и потому вероятно получали или сами вели строевые списки легионов; им же вверялось хранение легионных орлов в Капитолие в мирное время и раздача их, равно и вооружения, а коннице и лошадей – по наборе легионов; так как они были гражданскими сановниками в Риме, то число их было ограниченное и не все армии имели их при себе; в таком случае предводитель армий вверял исправление их обязанностей одному из легатов; 2) контуберналы (contubernales), избираемые обыкновенно из молодых людей знатного рода; они состояли при предводителе армии, передавали приказания и исполняли поручения его, научались военному делу под личным его руководством и т.п. (соответствовали некоторым образом нынешним личным адъютантам и состоящим по поручениям); 3) мензоры (mensores), цензоры (censores) и метаторы (metatores), измерявшие и разбивавшие лагери, и 4) антимензоры (antimensores) и аптицензоры (anticensores), разведывавшие дороги и местность и назначавшие места под лагери (все они соответствовали некоторым образом нынешним офицерам генерального штаба); 5) либрарии (librarii) и фрументарии (frumentarii), подчиненные квесторам лица по хранению и раздаче продовольствия и фуража (соответствовали нынешним чинам интендантского ведомства); наконец 6) авгуры (augures) или жрецы-прорицатели воли бегов и успеха или неуспеха предприятия или сражения, по разным приметам: по полету и крику птиц, клеванию кур, молнии и грому, внутренностям жертвенных животных и многим другим, грубым языческим суевериям, большею частью обманным; ибо римляне, крайне суеверные, как и греки и все вообще язычники, также опасались начинать войну или вступать в бой, не испытав сначала, будто бы, воли их богов, которая, разумеется, всегда согласовалась, как и у греков, с волею предводителей армий.
Жалованье римским войскам производилось, как было означено выше (ч. I глава XVII § 104), с 405–404 г., т.е. со времени начала войны с вейенятянами и осады города Веий, в пехоте по 3 римских асса (около 6 ½ или 7 коп.), а в коннице (с 402-го года) по 9 ассов (около 19½-21 коп.) в сутки каждому воину, нижним же частным начальникам войск по 6 ассов (около 13–14 коп.) в сутки каждому. Во 2-й пунической войне, после сражения при Тразименском озере, по случаю оскудения государственной казны, ценность асса возвысилась с 3 1/3 до 16 ассов в римском динарии, но и жалованье возвысилось соразмерно с 3–6-9 ассов до 5½-11–16½, и в таком размере оставалось неизменным до Юлия Цезаря. Но из жалованья производились определенные вычеты за вооружение, продовольствие, фураж, лошадей и пр. (см. ниже).
Одежда римских воинов, весьма простая и одинаковая у простых воинов и частных начальников войск, состояла: 1) из туники (tunica), носимой на теле: она была из шерстяной ткани, узкой до пояса, широкой со складками от пояса до колен, с разрезом на груди и опоясанной широким кожаным ремнем (cingulum), на котором с правой стороны висел меч; 2) из плаща, первоначально (при царях) тоги (toga), а потом сагума (sagum) или собственно военного плаща, из грубой и толстой шерстяной ткани рыжеватого цвета, сначала четвероугольного, а потом закругленного, длиною до колен и застегивавшегося на правом плече или спереди; у частных начальников войск он был из более тонкой ткани белого цвета и несколько длиннее, а у предводителей армий – из пурпуровой или багряной ткани до пяток, с бахромою по краям, и назывался paludamentum (багряница); 3) из пенулы (penula) узкого, с прорезом только па верху для головы, плаща из толстой шерстяной ткани темно-бурого цвета, с откидным наголовником или капюшоном; он надевался часовыми и всеми вообще в ненастную, дождливую или холодную погоду; 4) из лацерны (lacerna), подобной пенуле, но из более топкой ткани разных цветов; 5) из леоны (leona), также подобной пенуле, во из более толстой ткани, с длиным волосом, и носимой зимою в большой холод. В коннице всадники носили обыкновенно туже одежду, что и пешие воины, а в праздники, в церемониях и на парадных смотрах белые тоги (trabea), с пурпуровыми полосами в длину и по краям. Обувью служили сандалии (caligae), т.е. толстые кожаные подошвы, прикреплявшиеся к ногам ремнями. Прибавим к этому, что римские воины стригли коротко волосы и брили бороды. О конской сбруе в римской коннице уже было говорено выше (§ 124). Там же показано и вооружение, из которого грудные латы надевались на тунику, а ножные на голую ногу.
Одежда и вооружение вообще и лошади римским всадникам выдавались от правительства, частью – с вычетами из жалованья и частью – в счет добычи от неприятеля. Выдача их и вычеты за них из жалованья лежали на обязанности квесторов (см. выше). Но во время и после 2-й пунической войны, по причине вздорожания цен, одежда выдавалась, кажется, без вычетов. Охранение оружия и замена утраченного или поврежденного в походе возлагались на счет воинов, с которых производились за то вычеты из жалованья. Каждый род оружия выделывался особыми оружейниками (позже на оружейных заводах) и все оружие хранилось в особенных складах (арсеналах), под ведением квесторов.
Лошади римским всадникам выдавались от правительства, но для этого требовалось, сверх условий ценза, в непременное условие безукоризненной нравственности. С этою целью цензоры производили ежегодно 15-го июля строгие смотры римским всадникам (equitum probatio). На этих смотрах, цензоры, на общественной площади, строго исследовали нравственность и поведение всадников, не прощая не только малодушия, но даже изнеженности и нерадения, Затем все всадники, в однообразной военной одежде и в строю, проезжали на своих лошадях мимо цензоров. которые отбирали лошадей, дурно содержанных, но уже не выдавали других и тем лишали всадников, в наказание, чести служить в коннице. По прослужении положенного срока 10-ти лет или походов, всадники возвращали своих лошадей цензорам. Квесторы производили определенные вычеты с них из жалованья, за выданные им лошади.
Продовольствие и фураж выдавались квесторами, определенными дачами, с вычетом из жалованья. Обыкновенные дачи были: зернового хлеба пешему римскому воину – по 4 римские меры (примерно от 2 до 3 четвериков) в месяц, а римскому всаднику – по 12-ти мер (от 6 до 9 четвериков) для него и 2-х слуг, и ячменя по 42 меры (от 20 до 30 четвериков) на 3 лошади; в союзных же легионах: пешему воину – столько же, сколько и римскому, – но конному, для него, 1 слуги и 2-х лошадей – только 8 мер зернового хлеба и 35 мер ячменя. Иногда за рацион ячменя назначали определенную цену и выдавали ее деньгами. Рационы хлеба выдавались воинам союзных легионов бесплатно, но с воинов римских легионов производились за них вычеты из жалованья. В настоящем периоде, до междоусобий, римская мера хлеба стоила 1 асс (2 1/6–2 1/3 копейки), так что суточное жалованье почти уплачивало месячный рацион хлеба. Раздача хлеба в зерне производилась на 8, 10, 15 и до 30-ти дней вперед. Выданный в натуре зерновой хлеб римские воины (не зная еще употребления печеного хлеба) сами толкли между каменьями, а позже мололи ручными мельницами, и пекли из него на угольях лепешки либо варили род каши. При этом случае следует сказать, что, по общему обычаю римлян, римские воины подкрепляли себя пищей обыкновенно только 2 раза в день: утром, легким завтраком, стоя, и ввечеру (в 1-ю стражу, между 6-ти и 9-ти час.) – ужином или вечерею (coena), сидя или лежа, перед сражением же большею частью утром, более полным завтраком.
Сбор продовольствия для людей и лошадей римских армий производился частью контрибуциями или реквизициями с неприятельского и покоренного края, частью же покупками либо подрядами на счет казны. Контрибуции и реквизиции производились квесторами и позже наместниками областей, которые отправляли собранные продукты в склады (магазины) армии. Покупки же делались назначаемыми сенатом сановниками, либо предводителями армий, либо, до их распоряжению, квесторами.
Военные тяжести, уже но самому названию своему у римлян (impedimenta, помехи, препятствия), прямо показывают, что последние имели верное понятие об этой, столько же неизбежной, сколько крайне обременительной принадлежности армий в походе. Поэтому-то они старались, по возможности, уменьшать перевозимые и увеличивать переносимые самими воинами военные тяжести, и для того с молоду приучали римских граждан носить на себе такие огромные тяжести, которые возбуждают в нас теперь невольное удивление. Именно, римский пеший воин носил на себе в походе: 1) на правом плече – 2 или более кольев (палисадин) для укрепления лагеря; 2) на конце этих кольев – привязанный к ним мешок с поклажей воина и с зерновым хлебом на 14 дней или 2 недели; 3) щит. копье и до 7-ми легких дротиков – в левой руке, в углублении щита, и 4) шлем на груди, на ремне. Все это вместе взятое и с тяжестью грудных и ножных лат составлявшее огромный вес, римский пеший воин переносил па себе и в палящий зной южного солнца, и в густой пыли, и в сильный ветер, и под проливным дождем, и в глубокую грязь! Впрочем разумное распределение носимых тяжестей, с всевозможным равновесием их, облегчало некоторым образом ношение их. В случае же внезапной встречи с неприятелем и необходимости немедленно вступить в бой с ним, римскому легионеру стоило только сложить с правого плеча на землю колья с поклажей и надеть шлем – и он был мигом готов к вступлению в бой налегке, без поклажи. а иногда, если случалось обороняться против конницы, римские легионеры складывали колья с поклажей перед собою и защищались за ними, как за валом.
Военные же тяжести, перевозимые за армиями на вьючных лошадях, мулах, лошаках или ослах, были громоздкие: ставки, лагерные и кухонные принадлежности, землекопные орудия, разные другие тяжести и т.п. Количество их и вьючных животных под них было в точности определено и ограничено самою крайнею необходимостью (по 1 мулу или лошаку на центурию).
Все это делало римские армии чрезвычайно способными к быстрым и дальним движениям – преимущество, которого не имели армии ни одного из древних народов, даже греков, особенно в настоящем периоде.
Нестроевыми чипами и лицами, состоявшими при римских армиях, были: врачи, слуги или рабы частных начальников войск и всадников, и 8 центурий (по 2 на легион) военно-рабочих: оружейников, плотников, кузнецов и т.п. Женщинам же было строго воспрещено законом находиться при армиях.
Строжайшее соблюдение строгих законов подчиненности, повиновения и порядка военных, основанных на разумной системе наказаний и наград, было самою твердою и надежною опорою силы, победоносности и непобедимости римских армий в лучшие времена римской республики – в предыдущем и настоящем периодах. Только этим способом римскому правительству возможно было из народа грубого, необразованного, своевольного, пылкого и воинственного образовать войско правильно – устроенное, вполне покорное и послушное, терпеливое и воздержное. И римские легионы и армии были всегда непобедимы, доколе предводители их соблюдали в них строгую военную дисциплину, и были побеждаемы лишь тогда, когда предводители допускали малейшее ослабление ее. И в этом отношении также римляне не имели не только равных, ни и подобных себе в числе всех народов древности, не исключая и греков, которые всегда, даже в лучшие времена, отличались своеволием, неповиновением, раздорами, буйством и мятежным духом.
По наборе римских легионов и раздаче вооружения, каждый римский воин в строю был отмечаем своим именем, начертанным на его щите, вместе с нумером его центурии и позже когорты; сверх того, щиты каждой когорты были выкрашены одним цветом. Ни один воин не мог быть употребляем на частную службу и был обязан исполнять только обязанности и работы полевой и лагерной военной службы. На расстоянии 1000 римских шагов от Рима, предводитель римской армии имел уже полное право жизни и смерти над чинами армии в мог сам судить и осуждать их безапелляционно, по большею частью производил военный суд чрез военный совет, под своим председательством. Под властью его, военные трибуны назначали денежные пени, принимали залоги (иногда гасты, что называлось censio hastaria) и как они, так и центурионы, назначали телесные наказания прутьями (римским воинам), либо палками (союзным или неримским). Ликторы же приводили в исполнение смертные приговоры предводителей армий – прутьями или отсечением головы. Если военный совет приговаривал воина к наказанию прутьями или палками (fustuarium), то председательствовавший трибун прикасался к нему палкой, и по этому знаку все прочие воины бросались на осужденного с палками и каменьями, и если он успевал спастись от смерти, то уже никто, даже родственники, не могли принять его к себе. По закону 12 скрижалей или таблиц (449 г.), кто возбудил врагов против отечества или предал неприятелю граждан, кто в бою сражался без порядка, покидал свою часть войска, свою должность, свое место или военный пост, свой войсковой знак, кто бросал или отдавал свое оружие, кто возбуждал мятеж – был наказываем смертью. Если целая часть войска в бою обращалась в бегство, то была децимирована, т.е. 10-й человек, а иногда 8-й и даже 5-й был казним смертью, а остальные помещались отдельно вне лагеря и получали, вместо зернового хлеба, ячмень.
Кто похищал в свою пользу часть военной добычи – был присуждаем, сначала – к изгнанию, потом – к ссылке и позже – к возвращению вчетверо более похищенного и даже к смерти.
Беглецы (дезертиры) внутри государства были наказываемы прутьями, привязываемы к позорному столбу и продаваемы, а перебежчики к неприятелю (удалявшиеся от лагеря на такое расстояние, с которого нельзя было слышать звука труб) из римских граждан были распинаемы на кресте, прочие же – подвергаемы отсечению головы.
Явное неповиновение наказывалось смертию. Часовой, заснувший или покинувший свое место, и вообще всякое нарушение правил строевой, лагерной и полввой службы были наказываемы телссно ирутьямиили палками (fustuarium), в числе ударов помере вины.
Тому же наказанию были подвергаемы воры, лжесвидетели, распутники и т.п. Как вора наказывали и того, кто ложно присваивал себе отличный боевой подвиг.
За меньшие же проступки воины были подвергаемы вычетам из жалованья, полным или частным (что называлось oere diritus).
Вообще военные законы и наказания за военные преступления и проступки у римлян были очень строги; главные виды наказаний были: смертная казнь, телесные наказания, денежные взыскания и посрамления (demissio igпоminiosa) или исключение из военной службы, присуждение носить разодранную одежду, выставление к позорному столбу и т.п.; – от этих наказаний не избавляли ни сан, ни чин, ни знатность рода, ни даже число виновных; наконец, этими строгими законами и наказаниями римляне и поддерживали в своих войсках строгую военную дисциплину, какой ее было ни у одного из народов древности, даже у греков.
Но – следует прибавить – в настоящем периоде лучших времен римской республики, нравы в ней были еще так просты и строги, честь так развита, а любовь к отечеству и уважение к закону и долгу так глубоки и сильны, что военные преступления и наказания за них были редки, а военно-дисциплинарные законы – более предупредительными, нежели карательными, ибо исполнение всем и каждым в римском войске своего долга имело побуждением не страх наказаний, до те возвышенные и благородные чувства, о которых говорено выше.
Военные награды, с своей стороны, имели источником своим те же побуждения, необыкновенно возбуждая, поощряя и вознаграждая мужество, храбрость, любовь к отечеству и его пользам и славе, уважение к закону, долгу и чести, и все лучшие военные и гражданские добродетели. Военные награды вообще состояли: в производстве в высший класс войска или чин, в увеличении жалованья, в денежных выдачах, в пожаловании богатого почетного оружия, венков из различных растений, серебряных или золотых венцов, ожерелий, нарукавьев, (браслетов) и т.п., а также в пожалования земель, пожизненных пенсий, в зачете годов службы, в освобождении от нея и т.д., и были назначаемы как отдельным лицам, так и целым частям войск.
Те, которые освобождали отряд войска, окруженный неприятелем, и тем спасали отечеству многих граждан его, получали головной венок из свежей травы (позже из золота) а которые спасали жизнь римского гражданина или союзника – такой же венок из дубовых листьев, который им надевали на головы спасенные ими; кто первый всходил на стену неприятельского города получал венок из древесных листьев (позже из золота, с зубцами); кто первый входил в неприятельский лагерь или укрепление – золотой венец с зубцами в виде тына; кто оказывал необыкновенный подвиг храбрости – простой золотой венец, с надписью. за какое именно отличие; кто ранил неприятеля в единоборстве – гасту без наконечника (hasta pura), а если убил его, то ожерелье, нарукавник или (всадник) конскую сбрую. Прочие почетные награды за особенные военные отличия назначались предводителями армий и состояли в серебряных или золотых ожерельях, нарукавниках, цепях, пряжках и др. т.п. вещах, оружии, лошадях и пр.
Иногда римских воинов награждали землями или освобождением от податей, от всех или нескольких лет службы и т.п. Землями нередко награждали тоже неприятельских перебежчиков, как например испанских и нумидийских, которые во 2-й пунической войне получили земли в Сицилии.
Денежные, продовольственные и фуражные награды состояли в единовременных денежных выдачах, в прибавке половины или полного жалованья или рациона и пр.
Военные награды целым частям войск состояли в трофеях на их войсковые знаки и орлы, а иногда в денежных выдачах и пр. т.п.
Все вообще военные награды были провозглашаемы и раздаваемы всенародно и сопровождаемы похвальными речами, а удостоенные их – освобождаемы, по окончании сроков службы, от податей и занимали почетные места в народных собраниях и на общественных играх. Престарелые же и увечные (adynati) получали содержание от казны, их поселяли в римских колониях, давали им должности в подвластных Риму областях и т.п.
Но высшая степень военных наград, равно способная и к возбуждению, и к удовлетворению честолюбия; была уделом предводителей армий, ознаменовавших себя более или менее важными военными подвигами, успехами или победами. Войска провозглашали их императорами (imperator – повелитель, владыка), а сенат назначал им большой триумф (triumphus) или малый (ovatio). В большом триумфе полководец-триумфатор, с лавровым венком на голове, в пурпуровой, шитой золотом мантии, въезжал в Рим в великолепной торжественной колеснице. Впереди его везли приобретенные им трофеи, богатейшую добычу и изображения побежденных или покоренных им народов, областей и городов. Вокруг его колесницы шли знатнейшие пленники, а за нею следовали войска его, воспевая его подвиги. Торжественное шествие направлялось прямо в Капитолий, где всенародно производилось жертвоприношение Юпитеру Капитолийскому, а затем следовали всенародные пиршества, игры и раздача даров войску и народу; триумфальные же врата, колонны и т.п. памятники передавали потомству имя и подвиги триумфатора.
Малый триумф, или овация, состоял только в том, что триумфатор въезжал в Рим верхом на лошади, без сопровождения войск.
В числе военных законов и наград замечательны также те, которыми определялись образ и порядок распределения добычи, взятой с боя у неприятеля. В случае одержания победы над неприятелем в поле и взятия его лагеря или же города, военные трибуны выбирали известное число воинов от каждой центурии, манипулы и когорты, для сбора добычи и доставления ее в свои легионы; остальные затем войска оставались в это время в строю под оружием. Военные трибуны собирали всю добычу вместе и заведовали ее продажей квестором и ее распределением войскам по назначению предводителя армии. При этом каждый воин получал только половину того, что ему следовало, а другая половина хранилась в складах при легионных орлах и знаках. Каждый легион имел, по числу когорт, 10 своих запасных денежных бурс или мешков, из которых известная часть составляла 11-ю бурсу или мешок для погребения тел легионеров. В распределении добычи, известными, определенными частями, участвовали все чины армии, от предводителя ее до низших, равно содержавшие стражу, посланные на какие бы то ни было служебные работы и даже больные.
Вообще для деления военной добычи, приобретенной от неприятеля, существовали особые правила или скорее обычаи, которые строго соблюдались. Именно – добыча делилась на три части, которые назначались: одна – для государственной казны, другая – предводителю армии, а третья – частным начальникам войск и самим войскам, в определенной соразмерности. Но когда начальников и воинов стали награждать деньгами или землями, тогда военная добыча частью отчислялась в государственную казну, а частью предоставлялась предводителям армий, которые нередко употребляли ей на народные игры, сооружение общественных памятников и зданий и т.п.

§ 128. Кастраметация, фортификация и полиорцетика.

С самого основания Рима и начала его военного устройства, римляне имели уже обыкновение усиливать города и полевые станы свои искусственными укреплениями. До Полибия ни один из древних историков не говорит однако о существовавшей у римлян системе укрепления городов и станов. Но несомненно то, что это искусство процветало у них уже в предыдущем периоде и начале настоящего, свидетельством чему служит, между прочим, изумление Пирра, когда он, в войне с римлянами в Италии, в первый раз увидел укрепленный военный стан их и признал в его строителях высокую степень искусства. Первые же обстоятельные сведения о построении, расположении и укреплении римских полевых станов и о службе в них сообщает Полибий, и по этим сведениям можно уже судить, до какой степени искусства и совершенства они действительно были доведены у римлян уже во времена пунических войн. Можно решительно сказать, что в этом отношении римляне превосходили все народы древности и даже греков.
Гораздо позже Полибия, уже при императоре Адриане, о римских полевых укрепленных станах подробнее, в некоторых отношениях, говорит другой римский писатель, именно – Игин (Hyginus), бывший граматиком или военным землемером, следовательно специалистом по этому предмету. Полибий кажется более точным и верным в описании очертаний станов, а Игин сообщает многие профили укреплений, которые вероятно были в употреблении еще в прежние времена. Поэтому мы будем пополнять показания одного, где можно и нужно, показаниями другого и изложим по порядку: 1) выбор местности в поле, на походе, под лагери; 2) разбивку лагерей войсками; 3) фигуру и внутреннее расположение лагерей; 4) укрепление их, и наконец 5) лагерную службу.
В походах в военное время, римские армии, совершив дневной или усиленный переход, на ночь располагались непременно в укрепленных лагерях. Для расположения их римляне выбирали местность преимущественно открытую и ровную, не пересеченную, а на волнистой или холмистой старались располагать лагери на отлогих скатах небольших высот, задвим фасом на вершине их. При этом они наблюдали, чтобы по близости не было господствующих высот ни такой местности, пользуясь которою неприятель мог бы скрытно и незамечено приблизиться к лагерю, чтобы местность под самым лагерем не была пересечена речками, ручьями, сухими оврагами или рытвинами и т.п., не имела по близости недостатка в воде и лесе для костров и варки пищи, в подножном корме для лошадей ж пр. Но, в случае необходимости, они располагали лагери и на пересеченной местности, приноравливая к ней расположение их, с соблюдением означенных выше условий.
Как только армия приближалась к месту, назначенному для ночлега, один трибун и несколько центурионов отправлялись вперед, выбирали место под лагерь, как означено выше, а затем самое возвышенное и удобное на нем место для расположения претория или ставки консула либо иного предводителя армии, втыкали тут знамя и означали меньшими, разноцветными значками главные углы лагеря и небольшими кольями или вехами подразделения его. Все это производилось всегда однообразно, так как, за исключением особенных, необыкновенных случаев, размеры были определены раз навсегда неизменные, что представляло немалое удобство и один лагерь был совершенно подобен другому, только на другом месте. Поэтому войска очень скоро и легко разбивали, укрепляли и устраивали внутри лагерь. Этому особенно много способствовало, между прочим, то, что каждый римский легионер в походе носил на правом плече, как было сказано выше, по 2 и более острых кольев (палисадин), в 2–3 дюйма толщины, на нижней оконечности которых оставлялись, для связки их между собою, несколько длинных и гибких ветвей. Эти колья втыкались на берме лагерного вала, наклонно к полю, и доставляя твердость и крепость валу, имели значительное превосходство над толстыми кольями греков, с многими короткими и острыми сучьями, почему греческие воины не могли носить их на себе, а в случае нападения неприятеля, последний легко вырывал их.
Скорым и легким разбивке, укреплению в устройству лагерей много способствовало также то, что римские воины уже с молоду были приучены ко всякого рода тяжелым трудам и работам, в том числе к землекопным вообще и по постройке лагерей особенно, так что это всем им было дело не новое, а давно знакомое и обычное.
Если лагерь приходилось разбивать и устраивать вдали от неприятеля, то по приближении армии к месту, избранному трибуном и центурионами под лагерь, все различные роды войск прямо вступали в назначенные им места, снимали с себя оружие и поклажу и немедленно приступали к земляным работам по укреплению стана, а потом уже к разбивке и устройству его внутри. Если же лагерь приходилось устраивать вблизи или в виду неприятеля, то часть войск выдвигалась вперед для прикрытия работ, а остальные войска поспешно укрепляли сначала лагерь, а потом разбивали и устраивали его внутри.
Здесь необходимо прежде объяснить общую фигуру римского лагеря, внутренние разделения его и способы укрепления его.
Кастраметация или постройка лагерей у римлян, совершеннейшая в целой древности, была единственною, основанною на разумных началах. Римляне издревле избрали для своих лагерей форму правильного квадрата, справедливо признавая ее самою приличною и удобною для установления и соблюдения правильности и порядка. Лагерь обыкновенной римской консульской армии из 4-х легионов имел по 2150 футов в каждом боку квадрата. Но не всегда одинаковая числительная сила легионов заставляла иногда увеличивать либо уменьшать длину боков. Лагерь разделяла, во всю ширину его, главная дорога (via principalis) или улица в 100 футов ширины, на две части: претентурную (praetentura) или переднюю и большую, и ретентурную (retentura) или заднюю и меньшую. В первой располагались легионы, а в другой военачальники, экстраординарные войска, абдекты, площади для сбора войск и иные, – разные принадлежности лагеря, тяжести и пр. В середине ретентурной части и, по возможности, на возвышенном месте, находился преторий (praetorium), квадратное, в 200 футов в боку, место, в середине которого помещалась ставка предводителя армии, а за нею ставки состоявших при нем чинов и прислуги. Впереди претория, вдоль его переднего фаса и главной дороги, помещались ставки трибунов и префектов, лицом к начальствуемым ими легионам, занимая 50 футов в глубину. С правой стороны претория, в расстоянии 100 футов от него, помещались ставки квестора, его помощников и квесторий (quaestorium) или площадь, на которой квестор раздавал воинам жалование и продовольствие, а с левой стороны – ставки легатов, контуберналов, мензоров и пр. и форум (forum) или площадь, служившая местом для рынка. Улицы в 50 футов ширины отделяли квесторий и форум с боков от ставок конницы и пехоты аблектов, волонтеров и ветеранов (ablecti, voluntares et veterani equites et pedites), из которых конница была обращена фронтом к преторию, а пехота к валу. Позади претория, квестория и форума пролегала ретениурная или задняя дорога или улица в 100 футов ширины. За нею в середине помещались конница и пехота экстраординарных войск, обращенные: первая – к преторию, а вторая – к валу; на флангах же их оставлялись пустые места для помещения вспомогательных войск, если они были при армии, для походных больниц и т.п.
В претентурной части помещались легионы, римские в середине, а союзные по сторонам, те и другие в когортных колоннах, так что манипулы и турмы одинаковых нумеров были на одной линии. Под каждую ставку полагалось по 10 футов в длину и ширину, а под каждую манипулу (исключая триариев) и турму по 100 футов, в том числе место для склада оружия и поклажи, а в коннице и для коновязей; манипулы же триариев занимали только 50 футов в глубину.
От претория к середине переднего фаса лагеря пролегала продольная, перпендикулярная к главной дороге или улице, преторианская (via praetoriana), в 50 футов ширины. По обеим сторонам ее и фронтом к ней помещалась римская легионная конница, позади ставок этой последней, тылом к ним – ставки триариев, фронтом к этим – отделенные от них параллельными преторианской дороге или улице, с обеих сторон, боковыми дорогами или улицами в 50 футов ширины – ставки принципов, а тылом к этим – ставки гастатов, также отделенные дорогами или улицами в 50 футов ширины от ставок легионов союзников, расположенных далее на правой и на левой сторонах, точно так же, как и римские легионы. Но как конницы союзников, за отчислением экстраординарных войск и абдектов, было больше, а пехоты меньше, нежели в римских легионах, то турмы занимали порожние места манипул.
Претентурная часть была разделена в глубину на две равные половины дорогою или улицею в 50 футов ширины, параллельною главной и называвшеюся пятигорстною (quintana), потому что пролегала позади пятых манипул.
В расположении манипул ставки центурионов составляли 1-ю линию, 1-ые манипулы и турмы были обращены фронтом к валу, а 10-ыя – к главной дороге.
Между самыми крайними ставками и валом, по обеим сторонам лагеря оставлялось пустое пространство в 200 футов ширины, для помещения пленных, добычи и части велитов (другая часть которых помещалась при манипулах линейной пехоты), для свободных: входа и выхода войск или построения их, в случае нападения неприятеля на лагерь и пр. Тут же, вероятно, устраивались и кухни.
Каждый лагерь имел четверо ворот: 1) преторианские (porta praetoriana) или передние, в которые войска выходили в поход или для боя; 2) декуманския (porta decumana) или задние, в которые выносили нечистоты и выводили преступников на казнь; 3) и 4) главные, правые и левые, боковые (porta principalis dextra et sinistra), служившие также для входа и выхода войск. Но кроме этих ворот устраивалось еще несколько небольших выходов на случай вылазок.
Таковы были: общая фигура лагеря обыкновенной римской консульской армии, внутреннее его разделение и расположение в нем войск, начальников, чинов, лиц и разных принадлежностей армии, улиц, площадей и ворот. Описание их было необходимо для предварительного ознакомления с ними прежде изложения порядка и способа укрепления лагеря, которое, как сказано выше, предшествовало внутреннему устройству: в порядке работ, лагерь прежде всего был укрепляем снаружи, а потом уже устраиваем внутри.
В отношении к укреплению римских лагерей, прежде всего нужно сказать, что они были двоякого рода: временные или обыкновенные (castra), устраиваемые на 1 или более ночлегов, – и долговременные или постоянные (castra stativa), на более или менее продолжительное время.
Временные лагери были укрепляемы небольшим земляным валом, укрепленным дерном, с тыном или палисадом на берме вала (см. выше) и со рвом впереди, шириною в 5 футов и глубиною в 3. Долговременные же лагери имели профили более значительные, более высокий земляной вал, с одеждой и зубцами из дерна, плетня и фашин, и со рвом впереди, шириною в 10 футов и глубиною в 7. Позже иногда на фасах и углах устраивали возвышенные, полукруглые укрепления, доставлявшие фланговую и перекрестную оборону и на них ставили, кроме стрелков пращников, также и метательные орудия. Но в этом периоде, последнего рода лагери устраивались еще очень редко. В тех и других лагерях главные ворота и малые выходы были прикрываемы подвижными заставами и небольшими, отдельными, полукруглыми укреплениями с валом и рвом.
Устройство в содержание в исправности различных частей внешних укреплений лагеря лежали на обязанности расположенных вдоль и близь их частей войск, именно: переднего и заднего фасов – римских легионов, а боковых – союзных. Каждая манипула их имела свою, назначенную ей часть внешнего укрепления лагеря, при вступлении в него прямо шла к ней и устраивала ее, а потом наблюдала за целостью и исправностью ее, под ответственностью старшего центуриона этой манипулы.
Когда лагерь был совершенно укреплен и готов снаружи (а это делалось очень скоро), тогда войска прежде всего присягали, что ничего не похитят вокруг него, но все найденное ими доставят дневальному по легиону трибуну. Затем каждый легион отряжал по 2 манипулы для разбивки ставок предводителя армии, легатов и других начальствующих лиц, для снабжения их водою, дровами и пр. Все остальные же войска, между тем, разбивали прочие ставки, уравнивали дорога и приводили весь лагерь внутри в надлежащий порядок (что также делалось очень скоро). Вместе с тем тотчас везде ставились караулы и часовые. Караулы у претория, палаток легатов, квестора, трибунов и в прочих местах ретентурной части содержали легионы по очереди, при манипулах – сами манипулы, а при воротах (stationes justae), на валу (custodiae) и впереди лагеря (stationes) – велиты. Полный караул состоял из 1 декуриона и 8 рядовых воинов, потому что римляне разделяли день (с 6 часов утра до 6 часов вечера) на 8 частей и сменяли часовых через каждые 3 часа. Ночное же время разделялось на 3 стражи: 1-ю – от 6 часов вечера (захождения солнца) до 9 часов вечера, 2-ю – от 9 часов до полуночи, 3-ю – от полуночи до 3 часов утра (рассвета) и 4-ю – от 3 до 6 часов утра (восхождения солнца). Поэтому и караулы разделялись на дневные (exubii) и ночные (vigiliae).
Каждое утро легаты, трибуны и префекты союзников собирались к преторию, для получения приказаний и лозунга, которые передавались, посредством назначенных для того дощечек (tesserae), центурионам 10-х манипул и турм; эти центурионы передавали дощечки центурионам 9-х манипул и турм и так далее до 1-х, а от них они тем же порядком возвращались к трибунам.
В полдень, впереди претория, производился развод, на котором декурионы получали приказания и по нескольку дощечек с нумерами караулов, которые были обязаны передавать объездам или рундам.
Объезды или рунды производились конницей по очереди, а именно: декурионы 1-х турм – в 1-й день, 2-х – во 2-й и так далее, назначали для объездов по 4 всадника, которые, получив от дневальных трибунов дощечки с написанными на них приказаниями и назначив очередь между собою, с наступлением вечера (6-ти часов) собирались у палатки примипила. По сигналу о начатии ночных объездов, очередной всадник, в сопровождении других, объезжал, в назначенной для его легиона, части лагеря, все посты внутри, на валу и при воротах. Если он находил их в исправности, то отбирал от караульных декурионов по одной из переданных последним дощечек с нумером караула; в противном же случае призывал в свидетели своих товарищей и, не отбирая дощечки, ехал далее. После 1-го очередного всадника, посты таким же порядком объезжали 2-й, 3-й и 4-й. С наступлением же утра (в 6 часов? все ночные конные объездчики передавали отобранные ими дощечки дневальным трибунам, которые таким образом и узнавали, которые караулы были исправны или неисправны.
Употребление пищи в лагере производилось два раза в день: утром – легкий завтрак стоя, а вечером (в 1-ю стражу) – полный ужин или вечеря (coena), сидя или лежа.
Снятие лагеря и выступление из него производились по 3 сигналам: по 1-му – воины сбрасывали и складывали палатки, по 2-му – укладывали их на повозки и навьючивали на вьючных животных поклажу, а по 3-му – строились и выступали из лагеря.

В фортификации, как полевой, так и долговременной, и в полиорцетике, римляне, уже до пунических войн и особенно в продолжение и после них, сделали еще большие успехи, нежели прежде. Нет сомнения, что они многое в них заимствовали у италийских и сицилийских греков, но, как обыкновенно и во всем другом, с собственными военно-практическими применениями и усовершенствованиями, более или менее разнообразными по обстоятельствам. Все римские города в Италии были уже правильно ограждены высокими и толстыми (до 50-ти футов) каменными стенами, выдававшимися вперед круглыми или четвероугольными башнями на фасах и преимущественно на исходящих углах, одна от другой на расстоянии полета стрелы (около 90 сажен), для перекрестного обстреливания пространства впереди. Башни эти значительно господствовали над стенами, для того, чтобы из них можно было действовать во фланг и в тыл неприятелю, атаковавшему городские стены. На вершине стен были устраиваемы широкие ходы, прикрытые со стороны поля небольшими, выдававшимися наружу, каменными валами с зубцами и навесными бойницами. Впереди стен и башен был устраиваем широкий и глубокий, сухой и, если было можно, преимущественно водяной ров. а внутри укрепленных городов, большею частью на возвышенных и неудободоступных местах, были сооружаемы внутренние крепостцы или городские замки (цитадели), укрепляемые точно так же, как и самые города. Словом, долговременная фортификация у римлян, в этом периоде, в главных основаниях и чертах, имела тот же вид, что и у греков и всех вообще народов древности (как означено было в 1-й части Всеобщей Военной Истории древних времен), с некоторыми только частными изменениями по духу и характеру римлян.
Точно также следует сказать и о состоянии в это время у римлян полиорцетики, которая, в способах, средствах и формах своих, имела общий древности вообще и этому периоду в частности характер (уже изображенный также в 1-й части Всеобщей Военной Истории древних времен). Заметим только, что полиорцетика, как и фортификация, полевая и долговременная, достигли у римлян наибольших развития и совершенства своих в следующих периодах: римских междоусобий и в первые времена империи. В настоящем же периоде они продолжали только постепенно развиваться и совершенствоваться и из них выше всех стояла полевая фортификация и, в некоторых случаях, благодаря некоторым искусным римским полководцам, также и полиорцетика. Так, например, осады римлянами, во время пунических войн, Лилибея – диктатором Корунканием, Сиракуз – Марцеллом в Сицилии и Карфагена в Африке и Нуманции в Испании – Сципионом младшим африканским, принадлежат к числу замечательнейших в древности. В них в особенности, как и вообще в осадах, произведенных в этом периоде римлянами, яснее всего усмотреть можно сочетание полевых фортификационных и осадных работ разного рода и вида, и успехи, сделанные в них римлянами. Так, например, при обложении Нуманции, Сципион устроил циркум и контрвалационные линии до 11-ти верст в окружности, состоявшие из вала, вышиною в 10 и толщиною в 8 футов, прикрытого толстым, наклонным тыном, из бруствера с зубцами и из возвышенных укреплений (или бастионов) вдоль валов линий, для помещения в них наблюдательных караулов, стрелков и метательных орудий. Легионы были расположены в отдельных укрепленных лагерях между линиями, а там, где линии прерывались болотами, были устроены земляные насыпи с такими же валами. Для пресечения же сообщений жителей Нуманции с окрестностями по р. Дурии (ныне Дуро), на ней были устроены плавучие укрепления (эстакады), а на обоих берегах – отдельные укрепления (форты). Жители Нуманции, после продолжительной и упорной обороны, погибли частью от голода, частью в произведенной ими большой, отчаянной вылазке; оставшиеся же зажгли город и сгорели в огне.
Метательные орудия (tormenta) употреблялись римлянами в этом периоде исключительно только при осадах и обороне городов. Из них катапульты (catapultae) употреблялись уже и прежде, со времени осады Веий, а в настоящем периоде стали потребляться и баллисты (ballistae).
Стенобитные орудия и машины также употреблялись в этом периоде римлянами при осадах городов, но еще редко и очень простые и несложные, как-то: тараны, сначала самые простые (terebrae), из бревна с железною бараньею головою на конце, а потом усовершенствованные (aries: simplex – на руках и pensuis – на канатах или цепях), открытые, а потом закрытые черепахой (testudo arierata) или подвижною башней (turis arierata). Но последние, более усовершенствованные в сложные, принадлежат уже более к последующим периодам.
В настоящем же периоде, вообще можно сказать, главными полиорцетическими средствами для взятия неприятельских городов или принуждения их к сдаче, римлянам служили преимущественно тесные обложения посредством сомкнутых кругом, циркум и контрвалационных линий, с большими профилями и в которых наибольшие важность и значение имели различного рода и вида полевые фортификационные работы.

§ 129. Образ и искусство ведения войны. – Состояние военного устройства и военного искусства вообще.

Образ и искусство ведения римлянами войны вообще в этом периоде были в полном согласии с военным устройством и военными учреждениями Рима, с устройством тактическим и внутренним римских войск, и в особенности с духом, побуждениями и стремлениями римского народа и с политикою римского правительства, сосредоточивавшегося в римском сенате.
Стремление к завоеваниям, прирожденное Риму по самому происхождению и началу его, обнаружилось уже с самых первых времен существования его. Под правлением царей часто обуздываемое миролюбивою политикой их, оно, с учреждением народного правления уже сделалось ее только существенною потребностью римской республики, но даже и. необходимым условием политического бытия ее. Ибо только обращением на внешние дела внимания и сил народа, необыкновенно пылкого, страстного, беспокойного, воинственного и алчного к славе, власти и еще более к обогащению добычей, и удовлетворением этих сильнейших страстей его, правительство римское могло соблюдать в государстве внутренние благоустройство и безопасность. Кроме того, ежегодная смена консулов в Риме, а во время и после пунических войн – и наместников в покоренных областях и странах, постоянно побуждала тех и других к новым войнам, как к вернейшему средству приобретения славы, богатства, уважения сограждан, общественных и государственных отличий, наград, достоинств и с ними значения и силы.
Поэтому римское правительство тщательно искало поводов к войне, объявляло ее за малейшие, действительные или мнимые, оскорбления чести государства и народа римских или нарушение прав и выгод их, искусно вмешивалось во внутренние дела чужих народов и в международные между ними отношения, причем обыкновенно покровительствовало слабейшим против сильнейших, дабы, скрывая свои властолюбивые виды под наружными побуждениями великодушия и справедливости, ослабить сильнейших и наконец покорить и тех, и других. В борьбе же с большими и сильными государствами или с союзами нескольких государств против Рима, оно приводило в действие все способы и средства своей политики для того, чтобы, следуя правилу divide et impera (разделяй и властвуй), разделить и ослабить силы противников, одолеть и покорить последних порознь, одного за другим. А в средствах к тому оно не было разборчиво и все они были пригодны и служили для достижения его цели. Оно возмущало народы, обещая им свободу, привлекало часть своих противников и подкупом, и ласкательствами, и значительностью и блеском предлагаемых вознаграждений, и терпеливо переносило оскорбления и частные неудачи и потери, отлагая мщение до более благоприятных: времени, случая и обстоятельств. На опаснейшего же врага оно устремляло совокупность всех своих сил, средств и способов, и до тех пор не прекращало войны, пока не достигало полного и совершенного одоления противника и собственного торжества. Если же побежденный противник был вынуждаем смириться и просить мира, то оно соглашалось на это, но на таких условиях, которые имели целью довершить его истощение, изнеможение и ослабление до самой крайней степени. Оно отнимало у него лучшие его области, флот, сухопутные и морские военные склады и запасы, либо до крайности ограничивало число сухопутных войск и морских судов его, истощало государственные доходы и казну его непомерными денежными контрибуциями, запрещало ему объявлять войну и заключать мир и союзы без согласия римского сената и предоставляло себе право решать важнейшие внешние и даже внутренние дела его. {Замечательно, что политика Рима языческого с 754 года перед P. X. до IV века по P. X. и Рима христианского с VI века по P. X. до настоящего времени – была та же, т.е. по теперешнему выражению – иезуитская.}
Втайне решив вести войну с тем или другим народом или государством, оно, еще до объявления ее установленным порядком, всячески старалось втайне же, тщательно и обстоятельно разведывать о военных силах, средствах и способах этого народа иди государства, о расположении умов в них, о личности, способностях и характере их полководцев, о свойствах страны их, словом – о всем, что ему необходимо было знать для того, чтобы сообразовать с этим свои политические и военные действия. Сообразно с тем, оно составляло общее предначертание войны и первоначальных военных действий, и хранило его в величайшей тайне, стараясь между тем вводить противника в заблуждение ложными слухами, движениями и действиями. А между тем в Риме, у союзников и подвластных народов набирались войска, на выгоднейших местах учреждались склады продовольствия (horrea), подвижные склады оружия (armentaria), оружейные заводы (fabricae) и т.п.
Коль скоро все предварительные приготовления к войне были совершенно кончены, тогда римский сенат объявлял ее противнику посредством фециалов или жрецов (о которых уже было говорено в 1-й части настоящего труда), с известными обрядами. Они требовали от имени сената и народа римских удовлетворения за нанесенное им оскорбление или за нарушение их прав и выгод. В случае отказа, один из фециалов бросал на землю противника окровавленное копье, что и служило знаком торжественного объявления войны и называлось clarigatio. Когда же владычество римлян стало распространяться за пределы Италии, тогда обряд объявления войны исполнялся на так называемом бранном или военном поле – (agger hostilis) за стенами Рима. По объявлении войны, немедленно отворялись, до окончания ее, двери Янусова храма – и римские армии двигались в поле.
Выше было уже сказано, что в обыкновенных случаях нормальная сила римской консульской армии не превышала числа 4-х легионов, 2-х римских и 2-х союзных, потому что римляне признавали истинную силу армии не в числе войск, а в их хорошем устройстве, мужестве и храбрости, и в военных дарованиях и искусстве главного предводителя их. Но в случаях особенной важности или опасности, или когда необходимо было вести войну с одним или несколькими сильными противниками – римляне выставляли в поле несколько армий, число легионов в которых достигало иногда значительного числа. Так в войне против галлов (226–220 г.), после 1-й пунической войны, Рим выставил 5 армий и 2 легиона (всего 22 легиона), не считая множества вспомогательных войск, а во 2-й пунической войне и после нее число римских армий и легионов в поле часто бывало и еще значительнее в постепенно увеличивалось по мере распространения завоеваний римлян вне Италии (в Африке, Испании, Македонии, Греции и на Востоке). Но тогда римляне большею частью увеличивали число союзных и вспомогательных войск в 1-й линии, области же народов, выставлявших эти войска, занимали собственно римскими войсками, в виде резервов, чем содержали эти народы в должном повиновении, обеспечивали край и сообщения в тылу действовавших армий и, ведя войны более союзными и вспомогательными войсками, сберегали собственные свои войска и силы своего народа, которых иначе, без опасения истощения их, было бы недостаточно для ведения Римом его частых, почти непрерывных, многих и кровопролитных войн.
Образ и искусство ведения войны римлянами до пунических войн были подобны свойственным и грекам до времен Филиппа и Александра Македонских. Объем, размеры и характер римских войск этого времени не могли быть особенно значительными и важными, по ограниченности и политических, и военных целей, и театров войн, в военных действий, и числа и силы римских армий, в географических сведений. Но уже 1-я и особенно 2-я пунические войны значительно расширили область войны у римлян, и она, соразмерно с увеличением важности и значения политических и военных целей и театров ее; числа и силы римских армий и, вместе с тем, с расширением области географических сведений, стала принимать все большие размеры и получать все большие значение и важность. Но и тогда, как и прежде, основные начала ведения римлянами войны были чрезвычайно смелы, решительны и верны, хотя и весьма просты и несложны. И в войне, как и в бою, выше всего ставя преимущество предупреждения и предначинания (инициативы) и самые решительные наступательные действия совокупностью всех сил, с целью решительного же боя в открытом поле, римляне устремляли свои армии из собственных пределов в неприятельские, прямо туда, где находилось неприятельское войско, и сразу старались разбить его в бою или иным образом нанести ему решительный удар. И в этом им чрезвычайно способствовали и малочисленность их армий и военных тяжестей при них, и необыкновенная удободвижимость их, и быстрота их движений, и особенно обычай каждую ночь располагаться в укрепленных лагерях и сражаться впереди их или недалеко от них – все такие важные преимущества, которых не имели даже греки. Имея в каждом укрепленном лагере своем как бы род подвижной крепостцы, образовавшей, с собранными в ней военными запасами, твердый и прочный опорный пункт, римляне не имели надобности устраивать в тылу своих армий, в целом краю или целой стране, особенное местное основание действий, ни путей действий от него, ни сообщений с ним, и обеспечивать их и свои фланги и тыл действиями в поле или искусственными преградами. а потому они имели преимущество действовать в любом направлении с одинаковыми: скоростью, смелостью и решительностью. На случай же неудачи, они всегда имели за собою, вблизи – надежное убежище в своих укрепленных лагерях, в которых могли обороняться, как в крепостцах, а вдали, в виде резервов – свои собственные, римские войска в областях союзников или данников.
Таким образом, в образе и искусстве ведения войны римлянами главное, важнейшее значение имела, как всегда и повсюду в древности, тактика, сильными вспомогательными средствами которой была полевая фортификация, или, иными словами, бой в открытом поле, но подкрепленный и усиленный в тылу укрепленным лагерем и решавший на полях сражений судьбу армий, народов и государств. Поэтому, совокупив все, что выше было сказано о состоянии у римлян в это время тактики, кастраметации, фортификации и полиорцетики и об образе и искусстве ведения ими войны, мы получим общее понятие о современном состоянии у них всего военного искусства, которое уже и в этом периоде значительно развилось и усовершенствовалось, а в следующем достигло наивысшей степени и решительно превосходило состояние его у всех народов древности и даже у греков и македонян, до и после Филиппа и Александра македонских. Более 6-ти веков сряду (754–133), постепенно, шаг за шагом, но постоянно, непрерывно подвигаясь вперед, проходили римляне всю опытную, практическую, военную и боевую школу военного искусства во всех его отраслях, видах и отношениях. И уже после 2-й пунической войны они вышли из нея, можно сказать, вполне готовыми на войну с целым, известным тогда миром. Но и тогда они не остановились на пути, но продолжали идти вперед все к большему и большему совершенству, высшей степени которого и достигли именно в следующем, мрачном периоде последнего и смутного времени римской республики. Военное же устройство и военные учреждения их, напротив, в настоящем периоде достигли самой высшей степени своего развития и совершенства, а в следующем начали уже приходить в упадок. Таким образом оба эти периода, каждый в своем отношении, вместе взятые, составляют три века наибольшего развития и совершенства военных: устройства, учреждений и искусства у римлян и, вместе с тем и вследствие того, наибольшего же развития их государственной силы и власти и расширения пределов их государства от Атлантического океана до внутренней Азии. Уже и в настоящем периоде до начала междоусобий, они покорили всю Италию, острова Сицилию, Сардинию и Корсику, значительные части Галлии, Испании и Африки, и наконец Иллинию, Македонию и Грецию, хотя и после трудных, тяжелых и кровопролитных войн и нередко – сильных поражений и даже опасности, грозившей самому политическому бытию римской республики со стороны галлов, Пирра и особенно Ганнибала. Вникая внимательно в причины такого торжества оружия их над всеми их противниками, нельзя не прийти к убеждению, что они заключались в необыкновенном и решительном превосходстве римлян над всеми другими современными народами, ее в том иди другом роде и виде военных: устройства, учреждений и искусства преимущественно, но в совокупности всех их вообще, удивительным образом соглашенных и соединенных между собою, сосредоточенных и устремленных к одной общей, главной цели, к которой стремился Александр Великий, но которой достигли римляне, именно – завоеванию известного тогда мира! Нельзя, по истине, не изумляться тому глубокому уму и практическому смыслу, с которыми у римлян все части их военных: устройства, учреждений и искусства, от главнейших до мельчайших, и все вместе в общей совокупности, были соображены, согласованы и устремлены к одной цели не удивительно, что и в древние, и в новые времена они возбуждали к себе такие восторженные чувства восхищения и восхваления. Вегеций, удивляясь верной соразмерности всех составных частей римского легиона, приходит в некоторый восторг, говоря: «Должно быть, что учреждение легиона внушено мудростью, превыше человеческой! «A Иосиф Флавий выражается об этом предмете с большею еще силой. «Если рассмотреть» – говорит он – «до какой степени римляне изучали военное искусство, то нельзя не согласиться, что великое могущество, до которого они достигли, было не даром счастья, но наградою их мудрости. Они не ждали войны для того, чтобы упражняться во владении оружием; не видно, чтобы они, усыпленные на лоне мира, начинали приводить в движение руки только тогда, когда необходимость пробуждала их; никогда они не прерывают своих военных упражнений, как будто оружие родилось вместе с ними и входило в состав их телесных членов, – и эти военные игры суть глубокомысленное изучение образа битв. Каждый день каждый воин производи, опыты силы и мужества, за то действительные битвы не представляют ему ничего нового и трудного; привыкнув сохранять свои ряды в строю, воины римские никогда не знают расстройства и беспорядка в них, никогда страх не омрачает их рассудка, никогда усталость не истощает их сил. Они уверены в победе, ибо уверены, что встретят неприятелей, непохожих на них, и можно было бы сказать, не опасаясь ошибиться, что их упражнения суть битвы без пролития крови, а битвы – кровопролитные упражнения». Заметим, что это говорили не язычники, но один (Вегеций) – христианин, а другой (Иосиф Флавий) – иудей, а как отзываются о том же греческие и римские писатели, особенно Полибий и Тит Ливий, можно некоторым образом представить себе по приведенным словам Вегеция и Иосифа Флавия. Тит Ливий, между прочим (кн. IX, гл. 17–20), рассматривает очень любопытный вопрос, именно – что было бы, если бы Александр Великий прожил долее и, обратив свои завоевания от Востока на Запад, пришел в столкновение с римлянами, и по этому случаю подробно разбирает, кто из них остался бы победителем. Действительно – вопрос любопытный и занимательный, подающий повод к сравнению греков и римлян в отношении к военному делу вообще. Греки, по высокой образованности своей, стояли решительно в главе цивилизации древнего мира и превосходили в нем все народы его и самих римлян. Народ необыкновенно остроумный, они не только практически усовершенствовали военное искусство, но и создали полную его теорию или военную науку, столь же необходимую, по их мнению, для успеха на войне, сколько и отличные: устройство, образование и храбрость войска и военные дарования его предводителя. а между тем военная система их, достигнув известных пределов, не пошла далее и осталась в том же виде. ни от кого ничего не заимствуя и никогда ни в чем не изменяясь. Римляне же, народ столько же, а в лучшие времена республики гораздо менее образованный и даже вовсе необразованный, обладал другими преимуществами, в которых, в военном отношении, далеко превосходил их, а именно – простым и здравым практическим смыслом, всецело устремленным к сплочению всего римского народа в одно военное тело, одушевленное строжайшими: благоустройством, порядком и военной дисциплиной. Они не изучали военной науки и сами не создали ее, но за то постоянно изучали военное дело во всех его тонкостях, изучили его практически до совершенства, вознесли его на верх искусства – и при самом первом столкновении их, хотя неученых, но вооруженных легионом, с греками, хотя и учеными, но вооруженными фалангой, мигом сокрушили их и вскоре без особенного труда покорили и Македонию, и Грецию. а победив и покорив македонян и греков, они уже не встречали достойных себя противников ни на дальнем Востоке, ни на Западе Европы – доколе их государственное и военное устройство не стало быстро клониться к упадку Но до тех пор, пока оно сохранялось ненарушимым и его одушевлял дух лучших времен римской республики, римляне, в военном отношении, были решительно первым и единственным народом древнего мира!
Поэтому-то военная история их бесспорно, безусловно, во всех отношениях, вполне и всегда достойна тщательного изучения – даже и в наш, гордый своими успехами и изобретениями век, в котором многому и весьма многому еще можно не без пользы научиться у римлян.

§ 130. Морские военные силы и искусство.

Для довершения картины военных: устройства и искусства у римлян в настоящем периоде, остается еще сказать несколько слов о состоянии у них в это время морских военных сил и искусства, тем более, что в этом периоде они являются уже деятелями не на одной твердой земле, но и на море, и сразу же с не менее замечательными успехами и славой.
До 1-й пунической войны, занятые войнами с народами Италии, они не имели надобности во флоте. Но потребность в нем оказалась неминуемою уже в 1-ю пуническую войну, целью которой было завоевание Сицилии, для чего необходимо было перевозить туда войска и содержать постоянные сообщения с Римом и Италией. И тут нельзя не удивляться, с какими энергиею и скоростью римляне – народ военно-сухопутный – создали такой флот, что уже в 260 г. (в 5-й год войны) одержали, под предводительством консула Дуиллия, первую свою победу над карфагенянами на море, а 3 года спустя, в 257 г. (в 8-й год войны) – вторую, с огромным флотом, под предводительством консула Регула, состоявшим из 350-ти трирем, на которых было 140,000 войск и гребцов? С этого времени они уже постоянно имели на морях флоты, с которыми во время 1-й пунической войны перенесли войну в Африку, довершили завоевание Сицилии, покорили острова Сардинию, Корсику и другие в западной части Средиземного моря, а потом с помощью своих флотов перенесли войну в Испанию, Африку, Македонию и Грецию.
В самом начале 1-й пунической войны (в 264–261 гг.) они перевозили свои войска из Италии в Сицилию на морских судах, собираемых ими, вместе с гребцами, у жителей приморских берегов покоренной ими Италии – этрусков и особенно греческих поселенцев южной Италии или Великой Греции. Но вскоре, с свойственною им прозорливостью, они убедились, – что для вытеснения карфагенян из Сицилии им необходимо было победить их на собственной их стихии – море и затем – в собственной их стране – Африке, под стенами самого Карфагена. Раз решившись на это, они не пощадили ничего для создания средств к тому – и возложили всю обязанность и все бремя выставления для них одного флота за другим на своих приморских, италийских и греческих, союзников в Италии, которые крайне потерпели от этого и были разорены в конец. Полибий утверждает, будто одна карфагенская трирема, доставшаяся римлянам, послужила им образцом для построения своего флота. Но это должно принимать не за иное, как за риторическую прикрасу, употребленную Полибием, в увлечении, для восхваления и возвеличения римлян. Они нимало не нуждались в этом и без этого совершили, созданием флота, необыкновенный подвиг. Владея всеми приморскими берегами Италии, населенными торговыми мореходцами, и находясь в союзе с Сиракузами и Мессаной (или Мессеной) в Сицилии, они не могли не иметь понятия о кораблестроении, ни недостатка в кораблестроителях, ни принять взятую карфагенскую трирему за образец для построения таких же трирем у себя. Римский сенат просто приказывал приморским союзникам выставлять флоты – и они выставляли их, хотя и ценою своего разорения. Гораздо удивительнее то, что предводителями своих флотов сенат римский назначал не греков и не этрусков, а римлян, совершенно незнакомых с морским делом и однако одерживавших морские победы. Хотя в 260 г. один римский консул Сципион, с 17-ю триремами, был окружен и взят в Плен карфагенянами, но за то другой консул Дуиллий одержал над ними полную в совершенную победу, помощью изобретенного им ворона (corvus) или большего крюка, которым римские триремы сцеплялись с карфагенскими на абордаж и римские воины сражались с карфагенскими на их триремах точно также, как, на сухом пути. Карфагеняне, вовсе не ожидавшие этого и занятые исключительно маневрированием, были разбиты, но после того изобрели, кажется, средство противодействовать Дуиллиеву ворону и обращать его в ничто; по крайней мере в последствии о нем уже не упоминается более в истории. Три года спустя (257) истощение средств принудило римлян составить чрезвычайно смелый, но и решительный план – перенести войну прямо в Африку, поручив исполнение его консулам Манлию и Регулу, уже с 350-ю триремами и 140,000 войск и гребцов на них, как сказано выше. Консулы отчасти прикрепили свои триремы одну к другой, дабы удержать их в тесном соединении и сделать беспомощным искусство карфагенян в маневрировании, построили весь свой флот клином или углом, прорвали растянутую дугою линию карфагенского флота, разбили его, частью потопили, частью взяли в плен и проложили себе путь в Африку (см. выше, гл. XIX, § 119). Когда в 255 г. римский флот погиб у берегов Сицилии от бури, римский сенат начал сооружать новый флот и умножил число морских поселений, учрежденных в начале войны и которые были обязаны нести все повинности военно-морской службы, за что навсегда получили совершенное освобождение от военно-сухопутной службы (sacrosanctam vacationem). Какое напряжение сил на море употребили римляне и что это стоило им, можно усмотреть из того, что со времени экспедиции Регула в 257 г. до 253 г. (в 5 лет времени) они лишились 700 трирем! Приморские же города и поселения были до того истощены и разорены, что уже не в состоянии были выставлять пи морских судов, ни гребцов, и потому сенат римский был вынужден прекратить на время войну на море. Но в 250 г. римляне выставили новый флот, для того, чтобы обложить с моря осажденный ими с сухого пути Лилибей в Сицилии, а в 249 г. консул Аппий Клавдий Пульхер вступил при городе Дрепане (Drepanum), в Сицилии, в морское сражение с карфагенским флотом, и был разбит, причем погибло 117 судов и 20.000 человек? И во второй раз истощение средств принудило римлян отказаться от войны на море. Наконец в 247 г., вследствие смелых, решительных и крайне разорительных для римлян, наступательных действий Гамилькара Барки в Сицилии и даже на берегах Италии, римская аристократия, сенаторы и всадники положили построить флот на свой счет и исполнили это сообща. Предводитель этого нового флота, Лутаций Катул, в 241 г. совершенно неожиданно явился у берегов Сицилии, обложил с моря Лилибей и Дрепан и вскоре, при острове Эгузе, против Лилибея, разбил высланный Карфагеном флот, из которого 50 судов было потоплено, а 90 взято в плен. Эта решительная победа на море, с большим еще искусством, нежели счастьем, одержанная Лутацием Катулом, положила конец 1-й пунической войне.
После нее римская политика вышла уже из пределов Италии и круг ее стал постепенно расширяться во все стороны, следовательно – на окружавших Италию морях Средиземном и Адриатическом и на окружавших Грецию, и за этими морями. И потому с этого времени римлянами уже почти постоянно выставляются на этих морях флоты, как на сухом пути выставлялись армии. Помощью этих флотов они тотчас после 1-й пунической войны завладели Сардинией и другими островами Средиземного моря, во время 2-й пунической войны перенесли войну в Испанию и Африку, а после нее –в Иллирию, Македонию, Грецию и далее на Восток. Вот картина начала и постепенного развития морских военных сил у римлян и господства их на морях, способная возбудить не меньшее удивление, чем быстрое возрастание их военно-сухопутных сил и господства на твердой земле.
Что касается до устройства римских флотов, внешнего и внутреннего, то первое (строение, снаряжение, действия судов, снабжение их гребцами и проч.) было подобно современному общеупотребительному у италийских и сицилийских греков, карфагенян и других приморских народов, а второе основывалось на общих с военно-сухопутными силами законах. По своему обычаю – ничем не пренебрегать у чужих народов и заимствовать у них все практически – лучшее и полезнейшее, римляне и в отношении в строению, снаряжению, управлению и действию своих военно-морских судов и проч. делали такого рода заимствования и у греков, и у карфагенян, и у иллирийцев, которые считались отличными кораблестроителями и мореходцами, но все их заимствования носили, как и в сухопутном войске, печать римского здравого, практического смысла. Главным видом и главною силой их флотов были триремы, но после 2-й пунической войны у них уже стали строиться военно-морские суда и с большим числом рядов весел, особенно в 5 (квинкверемы). Отношение гребцов и воинов на каждом военном судне вообще было, как и у карфагенян, как 3:2, то есть, на 2/3 первых была 1/3 последних. Начальствование флотами вверялось большею частью предводителям перевозимых на них сухопутных, армий или отрядов войск, но иногда (в этом периоде очень редко) особым предводителям (duumviri). Флоты римские, как и другие современные, совершали или быстрые переезды не очень больших пространств (из Италии или Сицилии в Африку, Испанию, Иллирию, Македонию и Грецию), или же более дальние плавания вдоль берегов, при чем каждую ночь приставали в берегу и иногда римляне вытаскивали на него суда и ограждали их укрепленным лагерем; – продовольствие же перевозилось за флотами на перевозных круглых судах. В морских сражениях римляне вообще маневрированию предпочитали сцепление на абордаж и бой на судах, подобный сухопутному, для решения победы в нем оружием. а в войне вообще, обладая большим превосходством на сухом пути, нежели на море, они старались, где и когда только можно было, решать войну сухопутными армиями, лишь при содействии флотов, а не на оборот, и во всяком случае войну сухопутную предпочитали морской.
Большие подробности о военно-морских силах и искусстве у римлян будут приведены в изложении следующих двух периодов наибольшего развития и совершенства тех и другого.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ВОЙНЫ РИМЛЯН С 343-го по 264 год.

I. Войны с самнитянами, другими народами Италии и галлами (343–290). – § 131. Географический обзор древней Италии и народов, обитавших в ней. § 132. 1-я Самнитская война (343–340). § 133. Война с латинянами и кампанцами (339–327). – § 134. 2-я Самнитская война (326–305) – § 135. Война с этрусками и умбрами (311–299). – § 136. 3- Самнитская война и война с этрусками, умбрами и галлами (299–290). – § 137. Заключение. II. Война с Тарентом и Пирром (281–272). § 138. Война с Тарентом и Пирром (281–272). § 139. Заключение.

Источники: древние: Дионисий, Тит Ливий, Аппиан, Плутарх и из новых и новейших исторических пособий: Gronowii иди Gгaеѵи и Thes. antiquit. roman, graecar (для хронологии) и означенные выше в введении І-й части.

I.
Войны с самнитянами, другими народами Италии и галлами.
(343–890).

§ 131. Географический обзор древней Италии и народов, обитавших в ней.

Приступая в изложению военной истории войн римлян, начавшихся в Италии и из нее распространившихся во все стороны вне ее пределов, необходимым кажется предварительно представать краткий географический обзор древней Италии и народов, обитавших в ней, особенно самнитян, войнами с которыми и открывается настоящий период.
Границами древней Италии были: на севере Альпы, на западе и на юге Средиземное море (mediterraneum vеl internum mare), а на востоке Адриатическое (adriaticum mare). Наибольшее протяжение ее в длину от севера к югу было в 150 географических миль (1050 верст), наибольшая ширина у подошвы Альп в 100 миль (700 верст), а в середине полуострова – 26 миль (182 версты), площадь – 9,750 квадратных миль (68,250 квадратных верст). Хребтом Аппеннинских гор, направляющимся с севера на юго-восток, а потом на юго-запад, она разделялась на две неравные половины, из которых северо-восточная была страна ровная, открытая и плодородная, а юго-западная – изрезанная горами, с узкими горными долинами и небольшими приморскими равнинами. В первые времена Рима, Аппеннинский хребет был покрыт густыми лесами. Главными реками были: Пад (Padus, ныне По), Атезис (Athesis, Adige), изливающийся в Адриатическое море, и Тибр (Tiberis, Tibre) в Средиземное море. Почва была одною из плодороднейших в Европе, особенно на равнинах, но во многих горных частях неудобною к возделыванию. Пока Средиземное море служило главным путем торговли, Италия, по своему положению, казалась важнейшею страною для этой части света; но она очень мало пользовалась этой выгодой в древности.
Она делилась на 3 части: I. верхнюю или северную – от Альп до двух речек Рубикона и Макры, – но только южная половина ее была обращена в римскую провинцию после 1-й пунической войны, между 225 и 222 годами, а северная до Альп после 2-й пунической войны; право же гражданства она получила и причислена к остальной Италии только со времен Юлия Цезаря; – II. среднюю или собственную Италию, от Рубикона и Макры до рек Силара и Френто, и III. нижнюю иди южную, иначе Великую Грецию, от Силара и Френто до южных берегов и мысов моря.
I. Верхняя или северная Италия заключала в себе:
1) Галлию цизальпинскую или предъальпийскую и 2) Лигурию.
1) Галлия цизальпинская (Gallia Cisalpina aut Togata), названная так в противоположность трансальпинской или заальпийской или собственной Галлии, потому что была населена большею частью галльскими племенами. Она обнимала обширную равнину, пересеченную рекою Падом (По) на две половины: северную – Галлию транспаданскую или западанскую (Gallia Transpadana), которая заключала в себе также Венецию (Venetia), Карпию и Истрию, и южную – Галлию циспаданскую или предъпаданскую.
В транспаданской Галлии, обитаемой галльскими племенами тавринов, инсубров и ценоманов, главные реки были: Пад (Padus), с северными притоками: Дуранцией (Durantia, ныне Дурия, Дореа или. Дюранс), Тицин (Ticinus, Тессин), Аддуа (Addua, Adda), Оллий (Ollius, Оллио), Мипций (Mincius, Минчио) и другие меньшие. Река Атезис (Athesis, Адиж), Медоак (Medoacus, Brenta), Пиава (Piavis, Пиаве), Тилавент (Tilaventus, Тальаменто) и Сонций (Sontius, Изоицо) изливались в Адриатическое море. Озера в ней были Вербанское (Verbanus, Лаго Маджиоре), Ларийское (Larius, Лаго ди Комо) и Бенакское (Beuacus, Лаго да Гарда).
В циспаданской Галлии, обитаемой галльскими племенами бойев, сеннонов и лингонов, главные реки были, сверх Пада, южные притоки его: Танар (Tanarus, Танаро), Требиа (Trebia, Требия), Тар (Tarus, Таро) и др.
Города в цизальпинской Галлии вообще произошли большею частью из римских колоний или поселений, учрежденных римлянами по мере завоевания ими этой страны и большею же частью до сих пор сохраняют свои прежние названия, именно: в югу от Пада (образовавшиеся ранее) Равенна, Бонониа (Вонониа, Болонья), Мутина (Модена), Парма, Плаценция (Пиаченца) и др., а к северу от Пада (образовавшиеся позже) Мантуа, Кремона, Бриксиа (Брешиа), Медиолан (Mediolanum, Милан), Тицин (Tucunum, Павия), Августа Тавринов (Augusta Taurinorum, Турин) и другие к востоку от Атезиса (Адижа), образовавшиеся еще позже.
2) Лигурия, называвшаяся так по обитавшим в ней издревле лигурийским племенам антеменов, статиеллов и апуанов, обнимада приморский край между реками Варом (Varus, Vаr) и Макрой. Городами в ней были: главным и очень древним – Генуа (Genua), Ницеа (Ницца) и Аста (Асти).
II. Средняя или собственная Италия, между реками Рубиконом и Макрой и реками Силаром и Френто, заключала в себе 6 областей: Этрурию, Лаций и Кампанию на западе и Умбрию, Пицен и Самний на востоке.
1) Этрурия (Etruria, Tuscia, Tyrrhenia) отделялась на севере рекой Макрой от Лигурии, а на юге рекой Тибром от Лация и Умбрии. Главною рекою в ней был Арн (Arnus, Arno), а озерами: Тразименское (Lago di Perugia) и Вольсинийское. Этрурия, страна преимущественно гористая, только близ берегов моря равнинная, была отечеством и средоточием весьма древнего и, во времена до усиления Рима, могущественного и процветавшего народа этрусков, образовавшегося вероятно из смешения древних туземных племен магеллов, вольсинийцев, тарквинян, фалисков, церитян и вейентян, и греческих колоний, из коих от последних этруски заимствовали их письмена, но не их искусства; богатством же и роскошью своими они были обязаны морской торговле. Города в Этрурии были: между Макрой и Арном – Пизы (Pisae, Pisa), Писториа (Pistoria, Pistoia), Флоренция (Florentia), Фесулы (Fiesolae); между Арном и Тибром – Волатерры (Volaterrae, Volterre), Вольсиний (Volsinium, Bolseno) на озере этого имени, Клузий (Clusium, Chiusi), Арреций (Arretium, Arrezzo), Кортона (Cortona), Перузия (Perusia, Perudgia) близ озера того же имени иди Тразименского, Фалеры (Falerii, Falari) и богатый город Вейи (Veii). Эти 12 главных городов имели каждый своего вождя иди старейшину (Lucumo) и хотя находились в тесных связях и отношениях между собою, но не образовали кажется одного общего союза.
2) Лаций (Latium), собственно страна латинов или латинян, от Тибра на севере до мыса цирцейскаго (Circeii) на юге, называлась древним Лацием (Latium vetus); – но в последствии к нему присоединилась – и страна от цирцейскаго мыса до реки Лириса (Liris) и названа новым Лацием (Latmm novum), так что Лаций вообще заключался между реками Тибром, Арном и Лирисом, Тирренским морем и Аппеннинами. Главными реками были: Анио (Anio, Теvеrоnе) и Аллио (Аllio), впадающие в Тибр, и Лирис (Liris, ныне Garigliano) в Средиземное море. Средоточием латинов или латинян (Latini). был древний Лаций; так как ими преимущественно был основан Рим, то латинские: нация и язык и сделались господствующими в Италии. Но возле латинян обитали в Лации многие небольшие горские племена, одни – герники, сабиняне, аквы и марсы на востоке, другие – волски, рутулы и аврунки – на юге. Города в древнем Лации были: главный – Рим (Roma), другие – Тибур (Tibur, Tivoli), Тускул (Tusculum), Альба-Лонга (Alba Longa), Остиа (Ostia), Лавиний (Lavinium), Анций (Antium), Габии (Gabiae), Велитры (Velitrae) – главный город волсков, и др. меньшие, а в новом Лацие: Фонди (Fondi), Террацине или Анксур (Terracine, Anxur), Арпин (Arpinum), Минтурн (Minturnes) и Формий (Formies).
3) Кампания (Campania), между р. Лирисом на севере и р. Силаром на юге, плодороднейшая, но вулканическая страна вдоль Тирренскаго моря, получившая свое название от обитавшего в ней племени Кампанов (Campani). – Реки: Лирис, Вультурн (Vulturnus, Voltorno) и Силар (Silarus, Selo). – Огнедышащая гора – Везувий. Города: главный – Капуя (Capua), Линтерн (Linternum), Кумы (Cumae), Неаполь (Neapolis, Napoli) или новый город (Новгород), Геркулан (Herculanum), Помпеи (Pompeii), Стабии (Stabiae), Нола (Nola), Суррент, (Surrentum, Sorrento), Салерн (Salernum) и пр.
4) Умбрия (Umbria), между р. Рубиконом на севере, р. Эзис (Aesis, Gesano), отделявшею ее на юге от Пицена, и р. Нар (Nar, Nero), на юге же – от сабинян. – Населявшие ее умбры в древности расселились в большей части Италии. – Города: Аримвя (Ariminum, Rimini), Сполеций (Spoletium, Spolettф), Нарниа (Narnia, Narni), Окрикул (Ocriculum, Otricoli) и др.
5) Пицен (Picenum, ныне Marche d'Ancone или Анконская мархия), между р. р. Эзисом на севере и Атерном (Atenuis, Pescara) на юге; равнинная и плодородная страна, обитаемая пицентами. Города: Анкона (Ancona) и Аскул-Пицен (Asculum-Picenum, ныне Ascoli).
6) Самний (Samnium, ныне Аббруццы), горная страна на востоке вдоль Адриатического моря, от р. Атарна (Atarnus) до р. Френто (Frento, н. Fortore) на юге, и к западу по другую сторону Аппеннинов – до Этрурии, Лация и Кампании. – Главное племя – самнитяне, другие меньшие – марруцины и пелигны на севере, френтаны на востоке, гирпины на юге и др. – Реки: Сагр (Sagrus, н. Sangro) и Тифферн (Tiffernus, и. Biferno). Города: Беневент (Beneventum, н. Benevento), Каудий (Caudium) – главные; кроме их, городов было мало. Так как возделывание земли в этой горной стране требовало больших и тяжелых трудов, то самнитяне были народ грубый и очень воинственный, однако занимались и земледелием, и скотоводством. Страна их, до чрезвычайно гористым свойствам своим, была весьма труднодоступна.
III. Нижняя или южная Италия, иначе Великая Греция, названная так по множеству находившихся в ней, преимущественно по берегам морей, греческих поседений. Она заключала в себе 4 области, 2 на западе: Луканию и Бруттий, и 2 на востоке: Апулию и Калабрию.
1) Лукания (Lucania), большею частью горная страна, между р р. Силаром на севере и Лаусом (Laus, н. Lao) на юге, и между Тирренским морем и Тарентинским заливом, называлась так по обитавшему в ней племени луканов (Lucani), отрасли авзонов (Ausones), главного племени южной Италии. Города: Пест или Поссидония (Poestum, Posidonia, ныне в развалинах), Гелиа или Велиа (Helia, Velia), Сибарис (Sibaris), в последствии Турии (Thurii) и Копии (Copiae), Гераклеа (Heraclea), Метапонт (Metapontum) и др.
2) Бруттий (Bruttium, ныне Калабрия), юго-западная оконечность южной Италии, в виде узкого полуострова, от р. Лауса до мыса Регий (Rhegium, н. Reggio), а на востоке до р. Брандана (Brandanus). Горная страна, обитаемая внутри бруттиями, полудикою отраслью авзонов, а на всем протяжении морских берегов занятая богатыми греческими поселениями. Города: Козенция (Cosentia, н. Cosenza), Павдозиа Регий (Pandosia Rhegium, н. Reggio), Мамерт (Mamertum, н. Opido), Петилиа (Petilia, н. Stromboli) и др.
3) Апулия (Apulia, н. Пуллиа или Капитаната и область Бари), равнинная, плодородная и пастбищная страна вдоль Адриатического моря, до Япигийского мыса, между р. р. Френто в Бранданом и Аппеннинами. Реки: Ауфид (Aufidus, н. Ofanto) u Цербал (Cerbаlus). Она делилась: 1) на Апулию Даунийскую (Apulia Daunia) на севере и 2) на Апулию Пеуцетийскую (Apulia Peucetia) на юге, отделенные одна от другой р. Ауфидом. Города: в первой – Сипонт (Sipontum), Луцериа (Luceria) и др., а во второй – Барий (Barium, н. Bari), Канны (Cannae), Венузиа (Venusia), Кавузий (Canusium, н. Canossa), Пеуцециа (Peucetia) и др.
4) Калабрия (Calabria) или Мессапия (Messapia), небольшой, узкий полуостров составлявший юго-восточную оконечность южной Италии, между Тарентинским заливом и Адриатическим морем, и оканчивавшийся Япигийским мысом. Она подразделялась на Япигийскую и Мессапийскую или Салевтийскую. Города: Брундузий (Brundusium, н. Brindisi), Тарент (Tarentum), Гидрунт (Hydruntum, н. Otranto), Галлиполь (Gallipolis, в. Gallipoli) в др.
Принадлежавшими к Италии считают также 3 большие острова: Сицилию, Сардинию и Корсику. Но по завоевании их римлянами в 1-й и после 1-й пунической войны, они ее входили в состав Италии, а только составляли подвластные Риму провинции. Хотя берега их были заняты иноземцами, преимущественно греками, во внутри их обитали туземные племена, из числа которых главным и более известным было племя сикулов (Sicules), перешедшее из Италии в Сицилию и давшее ей свое назвавие.
1) Сицилия (Sicania, Trinacria), с мысами: Пелором (Pelorum, н. Faro di Messina), Пахином (Pachynum, н. Capo Passaro) и Лилибеем (Lilybaeum, Capo di Marsallo), горами: Этной, Эрикс (Erix, н. Monte San-Giuliano) и Mapo (Maro, н. Mandonia), озерами: Пергуза (Pergusa) и Камарина (Camarina, н. Lago di Camaruna), реками: Симет (Symaethus, н. Джиаретта), двумя реками Гимерами (Hymera, н. Fiume grande и Fiume Salto) и Гипса (Hypsa, н. Vilici), – и городами: Сиракузами (Siracusae) – главным, Мессаной (Messana, н. Мессина), Тавромением (Tauromenium, н. Taormina), Катаной (Catana), Агригентом (Agrigentum, н. Girgenti), Лилибеем (Lilybaeum), Панормом (Panormus, н. Palermo), Гимерой (Hymera), Аргирием (Argyrium, н. Argirona) и др.
2) Сардиния (Sardinia); в ней реки: Тирс (Thyrsus, н. Tirso), Термин (Terminus, н. Coguinas), Сепр (Saeprus, н. Fumendosa), и города: Кара (Kara), Валенция (Valentia), Каралис (Caralis, н. Cagliari), Корнос (Cornos, н. Corneto), Олбиа (Olbia) и др.
3) Корсика (Cyrnus), с мысом Священным (Sacrum Promontorium, н. Capo Corso), – горами: Ауреус (Aureus mons), – реками: Тавола (Tavola, н. Galo) и Ротаном (Rotanus, н. Tavignano), – и городами: Мариано (Mariano), Алериа (Aleria), Клуний (Clunium, н. Sta Catarina), Урциний (Urcinium, н. Ajaccio) и др.
Сверх того меньшие острова: 1) Мелита (Melita, н. Мальта), – 2) Гаул (Gaulus, н. Gozzo), – 3) близь Сицилии – Эольские или Вулканские (н. Липарские): Липари, Стронгиле (Strongyle, н. Stromboli), – Эгатские: Форбанция (Forbantia, н. Levanzo), Kapnapia (Carparia, н. Fivagnana), – Кocypa (Cosura, н. Pantalarea); – 4) в Тирренском море: Капреи (Capreae, н. Capri), Прохите (Prochyte, н. Procida), Энария (Aenaria, н. Ischia), Пондатария (Pondataria, н. Ventotiene), Понция (Pontiat. н. Ponza), Ильва (Ilva, н. Эльба), Планазия (Planasia, н. Puanosa, – и 5) в Адриатическом море острова Диомеде, н. Tremiti).

§ 132. 1-я самнитская война (343–340).

В ч. I главе XVII §§ 107–114 уже были изложены ход и характер войн, веденных римлянами от основания Рима до начала войн с самнитянами в 343 году, и объяснено, что все эти войны были преимущественно оборонительного, в политическом отношении, свойства, потому что после взятия Веий Рим внутри был в особенности сильно потрясаем распрями патрициев и плебеев, а извне, сверх нападений народов средней Италии (тарквинян, герников и др.), подвергался еще нашествиям галлов. Но с ходом времена римляне восторжествовали над этими народами, утвердили власть свою над соседними и в 343 году уже были в состоянии предпринять первую наступательную войну свою против самнитян.
Эта 1-я война их с самнитянами продолжалась 4 года (343–340), но за нею последовали 2-я (326–305) и 3-я в соединении с войною против этрусков, умбров и галлов (299–290), и все эти три войны имели уже несравненно большие, нежели прежние войны, значение и важность, как в политическом, так и в военном отношении. Если предыдущие войны имели целью поддержание и утверждение власти римлян над ближайшими соседними народами средней Италии, то войны с самнитянами, напротив, после 50-ти летней борьбы, проложили римлянам путь к покорению всей Италии и, таким образом, положили основание будущему величию Рима. В них развилась вполне вся необыкновенная политическая и военная сила Рима и вместе с тем значительно развилось военное искусство у римлян, вследствие частью силы их противников, частью больших: обширность размеров и пространства, трудности и продолжительности этих войн, частью необходимости римлянам в них сражаться и в равнинных, и в горных странах.
По всем этим причинам самнитские войны римлян и заслуживают особенного внимания.
1-я самнитская война произошла по следующим причинам: Выше (§ 131) уже было сказано, что Самний была страна горная, мало способная к возделыванию земли, но представляла некоторые удобства для скотоводства. Жители ее, грубые, но весьма храбрые и воинственные горцы, жили частью возделыванием земли, частью скотоводством, большею же частью, по тесноте жительства и скудости жизни в горах, или переселялись в соседние земли, или производили набеги на них с целью приобретения добычи и средств к жизни. Поэтому военное дело у них находилось вообще в том же состоянии, что и у соседних народов Италии и даже у римлян, а в некоторых отношениях – даже стояло и выше (свидетельством чего может служить то, что римляне заимствовали у них полукопья и еще некоторые военные учреждения). Словом – из всех народов средней Италии, воинственные и храбрые самнитские горцы были наиболее сильными и достойными римлян противниками их.
Когда, с увеличением народонаселения в Самнии, самнитянам стало тесно в ней, часть их переселилась в Кампанию и отняла эту страну у этрусков. С ходом времени, иные: местность, климат и образ жизни изменили нравы и обычаи этих переселенцев и прервали связи их с горскими единоплеменниками в Самнии. Вскоре самнитяне напали на Теан, главный город кампанскаго племени сицидинцев, а кампанцы приняли их под свою защиту. Но воинственные самнитяне были сильнее кампанцев, и последние в 344 г. прибегли к покровительству Рима. Римский сенат, имея политикой – защищать слабых против сильных, но не начинать войны, не имея на то законного права, потребовал подданства кампанцев, которые и согласились лучше покориться Риму, нежели самнитянам. Тогда римский сенат потребовал, чтобы самнитяне не притесняли римских подданных – кампанцев и, вследствие несогласия самнитян на такое вмешательство, объявил им в 343 году войну. По обычаю римлян первым начинать войну, немедленно оба консула с своими армиями были посланы: Валерий Корв в Кампанию, а Корнелий Косс в Самний. Валерий занял на горе Гавре, близ Кум, сильный местностью лагерь. и, после нескольких стычек с самнитскими войсками, имевших целью изведать военные качества последних, вышел из своего лагеря, вступил в бой и одержал полную победу. Самнитяне в следующую же ночь отступили, бросив свой лагерь, который и достался римлянам. В тоже время Корнелий Косс, по своей непредусмотрительности и неосторожности, расположил свою. армию в горах Самния, при Беневенте, невыгодным образом и тем едва не подвергнул ее поражению. Но легионный трибун Деций спас римскую армию от поражения и был главным виновником поражения самнитян. За это консул наградил его золотым венцом и 100 быками, а каждого из его воинов – одним быком. Вслед затем оба консула вместе одержали при Суессуле третью победу над самнитянами, вышедшими из своих гор, при чем большая часть их армии была истреблена в собственном. лагере.
Таким образом, с самого начала, сразу римляне нанесли самнитянам три жестокие удара и, вытеснив их из Кампании, освободили последнюю. Но когда, по просьбе кампанцев, в Капуе и других важнейших городах Кампании на зиму были оставлены римские гарнизоны, тот из них, который остался в Капуе, составил заговор завладеть этим богатым и роскошным городом и поселиться в нем. Консул Марций (342) открыл этот заговор и успел удалить зачинщиков; но часть армии восстала, силой принудила частного землевладельца Квинкция стать во главе ее и двинулась к Риму. Валерий Корв, избранный в диктаторы, вышел из Рима с армией на встречу мятежникам и успел склонить их к добровольной покорности. Тем не менее это событие побудило привернатов и волсков Анция разорить земли союзных с Римом городов Норбы, Леццы и Сатрика. Вследствие того римский сенат объявил им войну и послал против них консула Плавция (341–340). Он разбил сначала привернатов и взял их город, а затеи обратился к Сатрику и разбил волсков, которые отступили к Анцию.
Между тем удары, нанесенные римлянами самнитянам, не поколебали их мужества, и они только очистили равнины и заключились в своих горах. Консул Эмилий (341–340), не найдя их в открытом поле, разорил их земли. Но вскоре римский сенат, в виду враждебного расположения латинян, признал нужным заключить с самнитянами мир (340), по которому они не потеряли ни малейшей части своих земель и даже вступили в союз с римлянами, между тем как кампанцы присоединились к латинянам.

§ 133. Война с латинянами и кампанцами (339–327).

Латиняне желали перемен в отношениях своих к Риму и для достижения их сочли самым благоприятным временем войну его с самнитянами. Они потребовали, чтобы городам их были даны равные с Римом права, что долженствовало обратить его не более как в столицу римско-латинского союза. Римский сенат отвергнул эти требования и, заключив мир с самнитянами, объявил войну латинянам. Самнитянам, вступившим в союз с Римом, сенат позволил вести войну с сицидинцами, которые, вследствие того, вступили в союз с латинянами, а примеру их последовали и все кампанцы, старинные враги самнитян.
Римлянам предстояла трудная и упорная война, потому что латиняне и кампанцы, бывши союзниками их, имели одинаковое с ним вооружение и военное устройство и не уступали им в мужестве, храбрости и искусстве, и притом восстали за свои права. Но это не озаботило римлян: консулам Манлию Торквату и Децию Мусу с их армиями было поручено в 339 г. вести войну против латинян и кампанцев, и они пройдя, через земли марсов и пелигнов, расположились лагерем при Капуе, где собрались соединенные силы неприятелей. Так как последние прежде сражались вместе с римлянами и хорошо знали все их военные обычаи, то консулы приказали соблюдать в своем лагере строжайшую дисциплину и запретили римским воинам сражаться порознь вне рядов. Но сын консула Манлия, посланный с отрядом для разведывания, встретил отряд неприятельской конницы, начальник которого так раздражил его своими насмешками, что сын Манлия забыл о запрещении, вступил, в единоборство и победил своего врага. По возвращении его в лагерь, Манлий собрал всю свою армию и объявил, что подвиг его сына радует его, как отца, но как консул, он обязан наказать сына, как ослушника, и приказал казнить его – такова была в это время строгость военной дисциплины у римлян.
Вскоре после того близ Капуи и горы Везувия между римлянами и союзными латинянами и кампанцами произошла упорная и жестокая битва, продолжавшаяся долго без решительного успеха. Наконец консул Деций Мус, видя, что армия его, составлявшая левое крыло, начала колебаться, прибегнул к старинному обычаю, существовавшему у римлян, именно – к примирительной смерти за всех (devotio). облачась в свою сенаторскую одежду, он стал ногами на обнаженный меч, произнес за главным жрецом установленную форму заклинания и затем лично бросился в ряды неприятелей и в жестоком бою с ними нашел свою смерть. Это самопожертвование его так подействовало на его войска, что они усугубили свои усилия – и римляне одержали полную и совершенную победу. Разбитые союзники отступили к городам Минтурны и Весцие, а Манлий преследовал их и вторично разбил при Трифане между Минтурном и Синуессой, так что армия союзников были почти совершенно истреблена. Латиняне и кампанцы покорились, но не на долго. Лишенные своих земель, они снова восстали. Но в 338 г. консул Публилий разбил латинян на Сенектанской равнине, а консул Эмилий с другой стороны опрокинул латинян и союзных с ними жителей Тибурна, Пренесты, Велитр и Ланувия в город Пед (Pedum), но не осадил их к нем, а воротился с армией в Рим, требуя триумфа, дарованного Публилию и, по отказе в нем, восстал с народом против сената, вследствие чего Публилий был назначен диктатором.
В 337 г. консулы Фурий Камилл и Мэний получили приказание покорить город Пед. Мэний разбил при р. Астуре жителей городов Ариция, Велитр и Ланувия, спешивших на помощь Педу, а Камилл в тоже время разбил под стенами его тивуртинян в вслед затем взял этот город открытым пристудом. Затем оба консула прошли через весь Лаций по всем направлениям, покорили все их города и, воротясь в Рим, были удостоены триумфа. Древний союз латинских городов был уничтожен. Велитры, Анций и другие города, оказавшие упорнейшее сопротивление, были жестоко наказаны: жители Велитр были изгнаны из города и земли их розданы римским поселенцам, а Анций был лишен врав судоходства и носы (rostra) судов его послужили к украшению ораторской кафедры в Риме, от которых она и получила название ростральной (Rostra). Некоторые города Лация и Кампании получили полные права римского гражданства, а другие только по имени, без пользования этими правами. Таким образом в три года времени война эта была решена совершенным обращением Лация и Кампании в подвластные Риму области, и другим народам средней Италии внушено, как опасно было восставать против Рима и меряться с ним силами.

§ 134. 2-я самнитская война (326–305).

Вовремя войны римлян с латинянами и кампанцами, самнитяне сначала помогали римлянам, но под конец стали снова втайне вооружаться против них и становиться во враждебные отношения к ним. Поводы к возобновлению войны накоплялись более и более, и наконец два послужили главными, а именно – римляне основали свою колонию Фрегеллы в горах и на землях самнитян, а последние поставили свой гарнизон в Неаполе – греческом городе. Жители его, тяготясь этим, вступили в переговоры с Римом – и Неаполь был первый греческий город в Италии, покорившийся ему в 326 г. – Самнитяне же, восстали против этого и особенно против заложения Фрегелл на их землях – и следствием была самнитская война, продолжавшаяся 21 год (326–305).
Самнитяне были такими опасными врагами для римлян, что последние противопоставили им лучшего и опытнейшего полководца своего, Папирия Курсора, вместе с другим консулом Петилием. Они двинулись в Самний и получили в подкрепление вспомогательные войска жителей Лукании и Апулии, никогда еще дотоле не бывших в союзе с Римом. Но часть жителей Апулии держала сторону самнитян. Война против последних была ведена римлянами с большими напряжением сил, энергией и успехом: города Аллифы, Каллифы и Руфры были покорены, а земли самнитян жестоко разорены. Тарентинцы, уже давно с завистью взиравшие на успехи римлян, побудили луканян отложиться от последних и присоединиться с ними и с соседними вестинянами к самнитянам.
Вследствие того, в 325 г. консул Брут двинулся против вестинян, а консул Фурий Камилл против самнитян. Но вскоре болезнь последнего побудила его избрать Папирия Курсора диктатором, а Папирий избрал себе начальником конницы (товарищем) Фабия Максима. Но, вследствие неблагоприятных предзнаменований, Папирий вскоре воротился лично в Рим для того, но словам Тита Ливия, чтобы снова расположить к себе богов, а Фабию Максиму приказал между теми, в отсутствии его, стоять на месте и не вступать в бой. Но Фабий Максим, по той или другой причине, не исполнил этого приказания, вступил с самнитянами в бой, разбил их при Имбриние и донес об этой победе не диктатору, а сенату. Первый объявил последнему, что такое нарушение уважения к сану диктатора и военной дисциплины заслуживает строгого наказания и, воротясь в лагерь, приговорил Фабия Максима к смертной казни. Только бегство Фабия ночью в Рим спасло его от казни; но диктатор преследовал его даже в самом сенате и даровал ему жизнь только вследствие изъявления им безусловной покорности, но отрешил его от должности и назначил на его место Папирия Красса. Эта строгость также служит характеристикой строгих военных нравов и обычаев римлян в это время.
Но неумолимая строгость диктатора возбудила против него неудовольствие римского войска и, когда в 324 г. диктатор воротился к нему и вступил в бой с самнитянами, войска нарочно помешали ему одержать победу, дабы лишить его триумфа. Но Папирий Красс умерил его строгость и необыкновенною заботливостью своею о раненых снискал себе любовь всего войска. Благодаря этому, самнитяне в другой битве были разбиты на голову и принуждены просить мира, но им дано было только перемирие на год.
В 323 г. апулийцы отложились совершенно от союза с Римом, а самнитяне нарушили перемирие. Вследствие того консулы Каий Сулпиций и Квинт Авлий разорили их земли, нигде не встретив сопротивления.
В 322 г. самнитяне предприняли большие вооружения, а в Риме был избран в диктаторы Авл Корнедий и с отличным войском послан в Самний. После 8-часовой, упорной и жестокой битвы, самнитяне были разбиты и обращены в бегство, понеся огромный урон, в том числе самого полководца своего, и силы их до того были сокрушены, что они даже выдали римлянам зачинщика войны, Брутула Папия.
По свидетельству других писателей, победу эту одержали консулы Фабий Максим и Фулвий, а Авл Корнелий избран в диктаторы уже после того.
В 321 г. мирные переговоры с самнитянами не повели ни к чему и война была возобновлена. Самнитяне избрали предводителем искусного и храброго Каия ІІонтия, который прибегнул к следующей хитрости: посредством высланных им воинов своих, переодетых пастухами, он распустил ложный слух, будто войска самнитян находятся в Апулии и осаждают союзный с Римом город Луцерию, уже близкую к падению, а сам между тем расположил все свое войско скрытно в засаде, в лагере близ Каудия. Согласные показания перехваченных пастухов-лазутчиков побудили консулов Ветурия Кальвина в Постумия Альба идти на помощь Луцерии кратчайшею дорогой, которая вела через горное ущелье между высокими, покрытыми лесом горами, имевшее при входе и выходе очень тесные проходы, известные под названием Каудийских фуркул (furcae Gaudinae) или теснин. Но когда римские армии вступили в них, то передовые войска их встретили засеки, преграждавшия им движение вперед. Единственным спасением было скорее воротиться назад и выйти из ущелья: но и выход в тылу был уже прегражден, и в тоже время горы по обеим сторонам ущелья покрылись самнитянами. Так как римлянам было невозможно вступить в бой с самнитянами в ущелье и притом у них оказался недостаток в продовольствии, то консулы и были вынуждены вступить в переговоры с самнитянами. Понтий пришел в затруднение, как ему воспользоваться своим успехом и утвердить за своим отечеством решительный перевес, и из всех способов, представлявшихся ему, избрал худший и бесполезный. По заключении договора, по которому консулы обязывались очистить все самнитские владения, разрушить все заложенные в них римлянами колонии свои и признать независимость Самния, римские войска были принуждены положить оружие, выдать 600 всадников заложниками в верности исполнения договора римским сенатом и затем, в одной нижней одежде, имея консулов впереди, пройти под игом (двумя столбами с перекладиной, в роде виселицы) в знак рабства – величайшее бесчестие, какое только можно было нанести римскому войску и самому Риму! Ночью, тайно, вступили обесчещенные легионы в Рим и на другой день, перед полным собранием сената, Постумий предложил всех, подписавших унизительный договор, заключенный притом без религиозного освящения посредством фециала, выдать нагими и связанными самнитянам, дабы восстановить честь римского оружия, не нарушая однако святости договора. Но Понтий и самнитяне не приняли их и потребовали или исполнения договоров во всей точности, или же возвращения римского войска в Каудийское ущелье. Римляне, успокоив себя исполнением установленных формальностей, отвергли требование самнитян и война возобновилась тем с большим ожесточением, что римляне хотели отмстить за нанесенное им оскорбление, а самнитяне за оказанное против них вероломство.
Между тем некоторые союзники Рима воспользовались его несчастием для попытки восстания против него: город Сатрик присоединился к самнитянам, Фрегеллы, с помощью их, взяты ночным нападением, Луцерия также досталась в их руки, а в Кампании составлен заговор против Рима.
Вследствие того, в 320 г. консул Папирий двинулся в Апулию, для освобождения Луцерии и содержавшихся в ней 600 римских всадников-заложников, а консул Публилий – в Самний для наблюдения. Этим силы самнитян были разделены: та часть, которая напала на Публилия, была разбита им так, что бросила свой лагерь и бежала к Луцерии, а римляне, в ожесточении, истребили всех оставшихся в лагере и даже всю их добычу и преследовали бежавших до Луцерии. Здесь произошла новая, жестокая битва, в которой римляне произведи между самнитянами жестокое кровопролитие, прекращенное ими только из уважения к участи римских заложников. Отсюда Публилий обратился против некоторых племен Апулии, верность которых была сомнительна, и покорил их в один поход, а Папирий голодом принудил Понтия и самнитян в Луцерии к сдаче и в числе 7,600 чел., в одном нижнем платье, пройти под игом; в Луцерие же он овладел огромною добычей, взял обратно все орлы, знаки и оружие, отнятые у римлян в Кayдийском ущелье, и освободил 600 римских всадников-заложников.
В 319 г. была с успехом продолжаема война против отложившихся союзников. Консул Папирий взял город Сатрик, истребил в нем самнитский гарнизон и казнил зачинщиков отложения из числа жителей Сатрика. В тоже время другой консул Авлий разбил ферентинцев и взял с них заложников в верности.
Не смотря на некоторую темноту в римской истории этого времени, все главные факты ее согласны и свидетельствуют в особенности об отличных качествах Папирия Курсора, как полководца, и о необыкновенных: силе тела и духа его; твердости, мужестве и терпении в преодолении всех трудностей войны и строгости соблюдения им военной дисциплины. Тит Ливий говорит даже, что его именно римляне назначили бы против Александра В... в случае, если бы последний, покорив Азию, обратил свое оружие против Европы!
В 318 г. самнитянам, просившим мира, дано было только два года перемирия. В Апулии жители Теана и Канузия покорились консулу Плавтию и дали заложников, а Ферент был взят и окончательно вся Апулия покорена и усмирена. В Лукании же консул Эмилий взял приступом гор. Нерул.
В 317 г., в то время, когда диктатор Эмилий осаждал Сатикулу, самнитяне восстали за освобождение этого союзного с ними города, но были разбиты. Другой диктатор Фабий Максим продолжал (316) осаду, и снова прибывшие на помощь городу самнитяне были разбиты в конном деле и отражены, а город Сатикула сдался. Но в тоже время самнитяне взяли приступом союзный с римлянами гор. Илистия. Диктатор немедленно двинулся против гор. Соры в Кампании, жители которого умертвили римских поселенцев и стали на сторону самнитян. Войско последних последовало за диктатором и было атаковано им, но без решительных результатов. С приближением начальника конницы, Каия Фабия, с новою армиею из Рима, диктатор вторично напал на самнитян и разбил их на голову. Лагерь их был взят и разграблен, а те из них, которые попали между двух римских армий, были истреблены. Затем обе армии воротились к Соре и овладели ею посредством измены (в 314 г.).
В 314 г. римляне обратили войну в земли авзонов, подозреваемых в намерении отложиться. Три города их, Авзоны, Минтурны в Весция были переданы римлянам изменой и строго наказаны, а Луцерия, занятая римским гарнизоном, была взята приступом, и все жители ее и самнитяне в ней истреблены.
Так как в Кампании были обнаружены следы заговора против Рима, то избран был диктатор Маиний и это тотчас смирило Кампанию. Самнитяне же, в ожидании восстания ее, расположились при Каудие, дабы тотчас отнять у римлян Капую. Консулы Петилий и Сулпиций последовали за ними и на равнинах Кампании, после упорного и жестокого боя с ними, нанесли им решительное поражение и до 30.000 чел. урона (последнее кажется слишком преувеличено римскими писателями). Затем консулы зимой (314–313) осадили гор. Бовиан. Диктатор Петилий, прибывший сюда, двинулся к взятому самнитянами гор. Фрегеллам, отнял его и дотом обратился против Нолы в Кампании и покорил и этот город.
В 312 г., вследствие вооружений, предпринятых этрусками, избран был диктатор Сулпиций, но как этруски остались спокойными, то ни против них, ни против самнитян в этом году войны не было.
В 311 г. консул Юний взял у самнитян приступом гор. Клувию, а потом Бовиан, и в первом истребил всех совершеннолетних за измену, а второй предал войску на разграбление. На походе отсюда, со множеством добычи, через лес, он попал в засаду, устроенную самнитянами, и был окружен ими, но так одушевил войска свои, что разбил самнитян, нанес им огромный урон и воротился с добычей в Рим.
В 310 г. консул Марций Рутил взял у самнитян гор. Аллифы приступом. Ио гребцы и воины с римского флота, посланного в Кампанию под начальством Корнелия, высадившись у Помпеи и бросившись грабить край и жителей, были большею частью истреблены последними, а самнитяне, услыхав, будто другой консул Фабий погиб с войском в циминийских лесах, в Этрурии (см. ниже § 135), положили напасть на Марция и разбить его и идти прямо на Рим. Но Марций двинулся на встречу им и между ним и самнитянами произошел жестокий бой, в котором римляне понесли большой урон, многие всадники, трибуны и легат были убиты, а консул ранен, и победа осталась за самнитянами.
В 309 г. Папирий Курсор был снова избран в диктаторы и, разбив умбров и этрусков (см. ниже § 135), обратился против двинувшихся на встречу ему самнитян и, при особенном содействии магистра конницы и легатов, разбил их, опрокинул в их лагерь, взял его приступом и был награжден триумфом.
В 308 г. консул Фабий взял у самнитян гор. Нуцерию, разбид их в поле и покорил союзных с ними марсов ж педигнов.
В 307 г. проконсул Фабий разбил самнитян при гор. Алдифы, принудил спасшихся в свой лагерь к сдаче и проходу под игом, а союзники их, особенно герники, были в числе 7.000 обращены в рабство и отосланы в Рим.
В 306 г. раздраженные герники объявили войну Риму, а самнитяне взяли Калатию и Copy и истребили в них римские гарнизоны. Вследствие того консул Публий Корнелий был послан против самнитян, а другой консул Марцелий против герников, Последние в три дня были выбиты из трех лагерей и после 20-дневнаго перемирия покорились Марцию со всеми принадлежавшими к ним племенами. Затеи Марций поспешил на помощь Публию Корнелию, обложенному в его лагере самнитянами. Последние были разбиты с большим для них уроном убитыми и пленными, и принуждены выдать римлянам на 3 месяца зернового хлеба и на каждого римского воина по нижней одежде. После того Марций воротился в Рим и был награжден триумфом, а Публий Корнелий остался в Самние.
В 305 г. консулы Постумий и Минуций были посланы против самнитян, вторгавшихся в Кампанию. Постумий разбил их при гор. Тиферне и соединился с Минуцием при Бовиане, где оба консула одержали вторичную и решительную победу и взяли 47 знамен или знаков, весь лагерь и самого полководца самнитян и затем отняли у них города Бовиан, Copy, Арпин и Цезению.
Этим и кончилась 2-я война римлян с самнитянами, потому что в 304 г. консул Публий Семпроний с армией прошел через весь Самний по всем направлениям, нигде не встретив сопротивления, и, вследствие усмирения самнитян, прежний союз Рима с ними был возобновлен,
2-я война с ними, как из предыдущего видно, была ведена с необыкновенными, с обеих сторон, развитием и напряжением сил, упорством, ожесточением, энергией, решительностью, постоянством и искусством, но римляне, на стороне которых оказался значительный перевес в этом, окончательно одержали верх. Успех ежегодно был на их стороне и они наносили самнитянам один за другим жестокие удары и огромный урон, хотя цифры его – от 20 до 30,000 убитыми в каждом сражении – явно преувеличены римскими историками. Доказательством служит то, что самнитяне ничего не потеряли из своих владений.
2-я война с самнитянами замечательна в отношении к римлянам тем, что обнаружила у них многих отличных полководцев, в главе которых должен быть поставлен Папирий Курсор, доказала превосходное военное устройство Рима и послужила римским армиям и войскам отличною военною практическою школой для последующих войн.

§ 135. Воина с этрусками и умбрами (311–299).

В 15-м году 2-й самнитской войны, именно 311-м, римляне вступили в войну и с этрусками и умбрами. Первые из них, образовавшие обширный союз между собою, известный под названием этруского, хотели воспользоваться войною Рима с самнитянами, для того чтобы восстать против него и сокрушить его, и уже в 312 г. начали вооружаться. Но союз их далеко не имел такой твердости и силы, чтобы с малейшего надеждой на успех вступить в борьбу с Римом, утвержденным на таких твердых и прочных основаниях. И потому война с этрусками и умбрами, хотя и продолжалась 12 лет, но была соединена с сильными поражениями и этрусков, и умбров, и кончилась расторжением этруского союза и покорением и Этрурии, и Умбрии римлянами.
Война была открыта этрусками в 311 году – осадою союзного с Римом города Сутрия. Посланный туда консул Эмилий вступил с ними в жестокую, упорную и кровопролитную битву, в которой обе стороны сражались с чрезвычайным ожесточением и потерпели большой урон, особенно этруски, у которых вся 1-я линия легла на месте.
В 310 г. этруски снова осадили Сутрий и снова на помощь ему двинулась римская армия консула Фабия. Этруски двинулись на встречу ему, но были разбиты и укрылись. в близлежащем криминийском горном хребте, покрытом таким густым, дремучим и непроходимым лесом, что Тит Ливий сравнивает его с славившимися в его времена герцинскими лесами. Перед этими горами и лесами Фабий остановился и выслал лазутчиков, которые проникли до самых камертийских умбров и заключили с ними союз. Тогда Фабий, путем, которым никогда еще дотоле не проходило ни одно войско, прошел чрез криминийский хребет до земель умбров, принудил последних присоединить к нему свои войска, прошел по всем направлениям чрез плодоносные и цветущие земли Этрурии, разорил их, истребил несколько выступивших против него отдельных частей этруских войск и затем воротился в свой лагерь. Вследствие того этруски и соседние племена произвели поголовное вооружение, собрали при Сутрие многочисленное войско и напали на Фабия, но были отражены и на другой день атакованы в собственном лагере и частью истреблены, частью взяты в плен, при чем, римляне овладели богатою добычею в их лагере
После такого поражения, послы этруских городов просили мира и союза, но им дано было только 30 лет перемирия.
В 309 г. диктатор Папирий Курсор сначала разбил в небольшом деле умбров, а затеам, в кровопролитном и решительном сражении при Вадимонском озере, на голову разбил этрусков, нанес им урон до 60.000 (?) чел. убитыми и взятыми в плен, взял их лагерь и в нем богатую добычу. а когда он затем обратился против самнитян, проконсул Фабий, оставшийся в Этрурии, довершил при Перузии поражение оставшихся войск этрусков. Эти две решительные победы имели следствием совершенное сокрушение вооруженных сил этрусков и распадение их союза. С тех пор они, хотя и продолжали еще сопротивляться, но уже не общими силами, а каждый город отдельно и, разумеется, одни за другими были покорены.
Так в 308 г. консул Деций продолжал удачно вести войну с ними, принудил их просить мира и им дано перемирие на один год, за уплату годового жалованья римской армии.
Вслед затем умбры отложились от Рима, произвели поголовное вооружение и грозили идти к Риму. Но Деций усиленными переходами поспешил на помощь ему, а консул Фабий быстро двинулся из Самния к Мевании в Умбрии и, атакованный умбрами прежде, нежели успел укрепить свой лагерь, принудил их положить оружие и покорил все племена Умбрии.
Четыре года после того (307–304) этруски и умбры оставались в спокойствии. В 303 же году в Умбрию был послан отряд римских войск, для очищения ее от разбойников, а в 301 году диктатор Валерий двинулся против этрусков, возбужденных жителями Арреция к возобновлению войны против Рима. Отправясь в Рим для отправления религиозных обрядов, он поручил начальство над армией своему магистру конницы Семпронию. Последний, производя фуражировку, попал в засаду и был позорно прогнан в свой лагерь. Диктатор поспешил из Рима в армию, двинулся в земли города Руссил и в сражении с этрусками нанес им новое и решительное поражение. С условием выдачи римской армии за два года жалованья и за два месяца зернового хлеба, он позволил им отправить в Рим послов для переговоров о мире; но им дано было только два года перемирия.
В 300 г. консул Апулей осадил город Неквин в Умбрии, но, по причине сильного местоположения его, не мог взять его приступом.
Только в 299 г. удалось консулу Фулвию овладеть этим городом посредством тайного соглашения с частью жителей. Для наблюдения за Умбрией, в ней была заложена римская колония, в последствии носившая название Нарнии. Этруски же были удержаны от войны с Римом вторжением в Этрурию галлов; однако в их земли была послана римская армия, которая разорила их, не встретив сопротивления. С другою армией консул Сципион вступил с этрусками, при Волатеррах, в сражение, прекращенное только ночью, в продолжении которой этруски бросили свой лагерь, и он достался римлянам с богатою в нем добычей.

§ 136. 3-я самнитская война и война с этрусками, умбрами и галлами (209–290).

Успехи и завоевания римлян, грозившие покорить всю Италию, побудили всех народов ее, еще независимых от Рима, самнитян, этрусков и умбров, в 299 г. соединиться и восстать против него общими силами. Таким образом война эта имела опаснейший для Рима характер, но послужила только к необыкновенным напряжению и развитию им энергии и сил своих и окончательно доказала все превосходство военного устройства его.
В 299 г., как было изложено выше, консул Фулвий в Умбрии взял гор. Неквин и заложил римскую колонию, а другая римская армия разорила Этрурию и консул Сципион разбил этрусков и взял их лагерь.
В 298 г. римский сенат заключил союз с жителями Лукании и Пицена и послал в Самний консула Фулвия, который разбил самнитян при Бовиане и взял приступом этот и: о-род и гор. Ауфидена.
В 297 г. Рим обратил все свои силы против самнитян. Консулы Фабий и Деций вторглись с двух сторон в Самний и первый из них разбил, хотя и с большими усилиями, при гор. Тиферне самнитян и истребил или взял в плен до 5.000 их, а Деций разбил при гор. Малевенте апулийцев, шедших на помощь самнитянам; затем оба консула соединились и разорили Самний.
В 296 г. Деций совершенно вытеснил войска самнитян из Самния в Этрурию, взял приступом сильный местностью и укреплениями самнитский гор. Мурзанцию, а затем города Ромулею и Ферентин и в них множество пленных и богатую добычу.
Между тем этруски вооружились на защиту самнитян, и находившийся в Этрурии консул Аппий Клавдий призвал на помощь консула Волумния из Самния. Соединясь в Этрурии, они на голову разбили соединенное войско этрусков и самнитян, нанесли ему большой урон и взяли его лагерь. Затем Волумний, на обратном пути в Самвий, напал на самнитские войска, вторгнувшиеся в союзные с Римом Кампанию и фалернские земли и захватившие в них огромную добычу, разбил их и частью истребил, частью взял в плен, а добычу отнял.
В 295 г. этруски, умбры, самнитяне и галлы соединились и расположились в двух отдельных лагерях при Клузие, на границах Этрурии и Умбрии. Консул Фабий Максим, избранный в 5-й раз, прибыв с армией в римский лагерь в Этрурии, тотчас приказал сорвать тын, за которым Аппий Клавдий дотоле держал свою армию в лагере, и ежедневно переменял места, расположения лагеря, дабы приучить войска к усиленным движениям и трудам. Затем, лично отправясь в Рим для совещания с сенатом, он поручил начальство над войсками пропретору Сципиону. По неосторожности последнего, римские войска при Клузие были внезапно атакованы сеннонскими галлами и почти совершенно истреблены. При вести об этом, оба консула, Фабий Максим и Деций Мус, избранный в 4-й раз, двинулись с двумя новыми армиями в Этрурию, пропретор Фулвий с другими двумя армиями был выставлен в ватиканских землях для наблюдения, а проконсул Волумний с своею армиею остался в Самние. Таким образом Рим уже выставил разом, 5 армий в составе 20 легионов или 92–100 т. войск. Означенным выше размещением римских армий силы неприятелей были разъединены: этруски отделились и пошли на защиту своих земель, опустошаемых римлянами. А Фабий немедленно двинул свою и Дециеву армии в бой, который и произошел при гор. Саницие или Сентине, и был чрезвычайно упорный, жестокий и продолжительный. Победа долго колебалась, но наконец была решена в пользу римлян осторожностью Фабия и самопожертвованием (devotio) Деция Муса, подобно отцу своему в сражении при Везувии. 25.000 союзников были убиты, 8.000 взяты в плен и лагерь их достался римлянам, которые и с своей стороны потеряли более 9.000 чел. убитыми и множество раненых. Между тем Фулвий успешно действовал в Этрурии, бежавшие из под Саниция самнитяне были большею частью истреблены пелигнами, а Волумний в Самнии обложил другое войско самнитян на горе Тиферне и нанес ему поражение.
Эти сильные удары, одновременно нанесенные римлянами союзникам, особенно победа в кровопролитной битве при Сентине, сокрушили союз и силы врагов Рима. Однако война тем не кончилась: союзники не могли уже вести ее общими, соединенными силами, но продолжали еще вести ее порознь, хотя все слабее и слабее оборонительно, тогда как римляне действовали все сильнее и сильнее наступательно. Так еще в том же 295 г. соединенные римские армии претора Аппия Клавдия и проконсула Волумния нанесли самнитянам вторичное поражение в битве при Стелле, в которой 16.300 самнитян было убито и 2.700 взято в плен.
В 294 г. оба консула Постумий Метелл и Аттил Регул были посланы в Самний. За болезнью первого, последний принял главное начальствование. Самнитяне отважились напасть на римский лагерь, но, после жестокого боя, продолжавшегося целый день, были отражены. По присоединении же Постумия к Регулу, самнитяне отступили, а консулы порознь прошли в противоположных направлениях через Самний, разграбили и разорили его. При этом Постумий взял Милионию, Ферентин и многие другие самнитские города, а Регул двинулся на помощь осажденной самнитянами Луцерии. На границе земель ее произошел бой, оставшийся нерешенным до ночи. а на следующее утро римские войска отказались возобновить бой с самнитянами и только усиленные убеждения Регула побудили их выйти из своего лагеря и двинуться против самнитян. Последние оказали еще более малодушия и были разбиты с потерею 4800 чел. убитыми и 7200 взятыми в плен, но и римские войска потеряли в два дня 7200 чел. Затем Регул двинулся к Интерамне, где встретил другое самнитское войско, разграбившее эту римскую колонию, и не только отнял у него всю добычу, но и истребил большую часть его.
Между тем Постумий из Самния двинулся в Этрурию, разбил этрусков при гор. Волсинии, покорил город Руселлы и принудил три сильнейшие города Этрурии: Волсиний, Перузию и Арретий просить мира, вместо которого дано было на 40 лет перемирие.
В 293 г. самнитяне собрали при гор. Аквилонии 40.000 отборных войск и поклялись победить или умереть, а между тем консул Карвилий, с легионами, оставшимися при Интерамне, взял Амитерн, а консул Папирий Курсор, сын одноименного, с новонабранными легионами, взял приступом гор. Дуронию. Затем оба консула порознь прошли через Самний и остановились, Карвилий против Коминия, а Папирий против Аквилонии. По соглашению между собою, в одно и тоже время первый штурмовал Коминий, а второй под стенами Аквилонии разбил в бою самнитское войско и взял его лагерь, а затем Коминий, Бовиан и Аквилония были взяты. При этом самнитянам было нанесено решительное поражение и урон в 30.000 убитыми и 3.800 взятыми в плен, Коминий и Аквилония были разграблены и сожжены. Затем консулы, не встречая более со стороны самнитян сопротивления в открытом «поле, обратили свои силы на покорение самнитских городов. Папирий взял Сенин, после упорного сопротивления его жителей, из которых 7.400 были истреблены, а затем воротился в Рим с богатейшею добычей (ценой более нежели в 60.000 р.) и был награжден триумфом. Карвилий же, взяв в Самние Волану, Палумбий и Геркуланей, двинулся в Этрурию, где к вооружившимся этрускам присоединились отложившиеся от Рима фалиски. Покорив в Этрурии богатый город Троилий и 5 укрепленных замков, Карвилий дал этрусскам перемирие на год, за уплату 100.000 ассов и жалованья римской армии за один год, и воротясь в Рим с богатою добычей (ценою до 1.800 р.), также был награжден триумфом.
В 292 г. самнитяне, не смотря на крайнее ослабление сил своих и истощение края своего с самого начала войн с Римом, в порыве отчаяния произведи еще раз напряжение всех своих сил для сопротивления ему, ободряемые в том как чумою, свирепствовавшею в нем, так и неважным военным значением обоих римских консулов, Фабия Гургеса (сына Фабия Максима) и Юния Брута. Признавая кампанцев виновниками всей этой войяы, они вторглись в Кампанию. Фабий Гургес, посланный в Самний, считая самнитян уже крайне ослабленными, не принял надлежащих мер предосторожности, был разбит ими с потерею 3.000 чел. убитыми и 3.000 ранеными и только наступлению ночи был обязан спасению от совершенного поражения. Римский сенат отозвал его и предал суду, но отец его, Фабий Максим, спас его тем, что вызвался служить под его начальством легатом и руководить его своими советами. Фабий Гургес немедленно двинулся против самнитян и нанес им решительное поражение: 20.000 самнитян были убиты, 4.000 и с ними сам предводитель самнитян, Понтий Геренний, взяты в плен и весь лагерь их с богатою добычей достался римлянам. Между тем Юний Брут удачно сражался о фалискам и разорил их земли.
В 291 г. Фабий Максим, – в звании проконсула оставленный в Самние, осадил в нем Коминий, но подучил от консула Постумия приказание уехать из армии в Рим. Фабий сослался на приказание сената, во Постумий отвечал, что сенат обязан повиноваться, а не повелевать консулу. Тогда Фабий, для общей пользы, повиновался, а Постумий взял в Самние Коминий, Венузию и многие другие города и нанес самнитянам урон до 10.000 чел. убитыми и 6.000 взятыми в плен. Но едва он сложил с себя звание консула, как, ненавидимый войском ж народом за свою гордость, был обвинен в употреблении 2.000 легионеров на рабские работы в своих поместьях и приговорен к денежной пене в 500.000 ассов (около 200.000 рублей), а Фабий Гургес (ради отца своего) был награжден триумфом.
Наконец в 290 г. консул Курий Дентат, разорением Самния без сопротивления, принудил самнитян просить мира, который и был дарован нм, вместе с гражданскими правами, но без голоса в выборах, при чем с ними были возобновлены прежние договоры. Курий Дентат покорил и восставших сабинян и был награжден двойным триумфом за покорение двух народов.
Так кончилась 3-я самнитская война, но война с галлами была возобновлена в 285 г. и кончена только в 284 г. Именно сеннонские галлы, поселившиеся на берегах Адриатического моря, в 285 г. двинулись в большом числе на помощь вольсинянам и луканянам, которые напали на многих союзников Рима. Вместе с этими двумя народами галлы осадили союзный с Римом гор. Арретий, который и просил помощи Рима. К галлам были отправлены римские послы, для убеждения их в несправедливости, но галлы, по побуждении вождя своего, Бритомариса, умертвили послов. Вследствие того консул Долабелла был послан против галлов, другой консул Домиций продолжал войду с луканянами, а претор Цецилий Метелл поставлен в Этрурии. Додабелла произвел внезапное нападение на галлов, большую часть их истребил, взял в плен Бритомариса и жестоко разорил земли галлов. Но Цецилий Метелл был на голову разбит при Арретие галлами и этруссками и сам с 7-ю трибунами и 13.000 воинов пал в бою. После этого поражения, галлы произвели поголовное вооружение и двинулись против Рима. Но Домиций пошел на встречу им и нанес им полное поражение. Остатки разбитых галлов бросились в земли своих единоплеменников бойев, но Долабелла разбил и их при Вадимонском озере, так что сеннонские галлы были почти совсем истреблены. Крайне ослабленным же остаткам галлов и этрусков был дарован мир в 283 году.

§ 137. Заключение.

Изложенные выше войны римлян с окружавшими Рим и восстававшими против него, сильнейшими народами средней Италии и под конец италийскими галлами, могут быть рассматриваемы как одна цельная, 60-ти летняя война, с одною целью и одинаковым характером, по истине заслуживающая внимания, и в политическом, и в военном отношении.
Самний, Лаций, Кампания, Этрурия и Умбрия были пять областей, богато одаренные природой, процветавшие земледелием и промышленностью, заключавшие множество многолюдных и богатых городов. А народы или, правильнее сказать, союзы племен, обитавших в них, стояли на одинаковой с римлянами степени гражданственности и некоторые (этруски и латиняне) даже превосходили их, не уступая им и в военном устройстве войск, и в воинственности, и в мужестве, и в храбрости, и в искусстве. В числительном отношении, порознь они были равносильны римлянам, а все вместе значительно сильнее их. И если бы они с самого начала войны восстали против Рима общими соединенными силами, то, может быть, и одолели бы или покрасней мере стеснили, ограничили и ослабили его. Но, как из вышеизложенного видно, сначала с ним боролись только одни самнитяне, затем латиняне и кампанцы, потом самнитяне, этруски и умбры, и только в последние 16 лет самнитяне, этруски, умбры и галлы. Следовательно, сначала, когда силы их были еще свежие, а край и средства его – нетронутые, они воевали с Римом порознь или по два народа вместе, – в союзе же между собой, и то не общем, а только трех италийских народов и галлов – уже в конце войны, когда и силы их, и средства и способы их стран были значительно, первые ослаблены, а вторые истощены. При этом целью их в войне с Римом были, у одних, союзных с ним латинян и кампанцев, – получить одинаковые с ним права гражданства, а у прочих – одолеть и сокрушить его. Усилия их к тому, напряжение сил, твердость, мужество, постоянство и небезыскусные военные действия бесспорно заслуживают одобрения и похвалы.
Казалось, что значил перед этими шестью областями и народами один город Рим с его ближайшими землями и союзными племенами и городами? И однако такова было необъятная внутренняя сила, заключавшаяся в государственном, политическом и особенно военном устройстве одного этого города, что и порознь, и с несколькими и наконец со всеми своими врагами вместе он 60 лет вел войну не только с ослабевавшими, но с постепенно возраставшими силами, более и более превосходившими силы противников, по мере истощения и ослабления последних, и притом еще более в нравственном отношении, нежели в физическом и числительном. Энергия и решительность действий римлян возрастали более и превосходили значительнее оказываемые их противниками. Случалось, что они делали ошибки и претерпевали жестокие поражения и даже позорное унижение (как при Каудие), но после того восставали вдвое сильнее и несравненно чаще и сильнейшие поражения наносили своим врагам, разбивая их в бою, покоряя их города, разоряя их области и несметною добычею в них содержа войска свои, возмещая издержки войны и обогащая государственную казну свою. При этом, в строгом политическом отношений, цель их в войне была чисто оборонительная – защита Рима от восставших кругом его врагов; но по свойству римской политики, она была соединена с самыми решительными, наступательными целями и действиями военными – защищая Рим, покорять его власти восставшие против него народы и их области, ценою всевозможных усилий и пожертвований. И в этом военное устройство Рима и его войск и нравственный дух правительства, народа, войска и отдельных граждан римских до того обнаружили превосходство свое, что и результаты, приобретенные римскою политикою и римским оружием, возбуждают невольное изумление. Уже 1-я война с самнитянами доставила Риму владычество над Кампанией; война с самнитянами и кампанцами разрушила латинский союз и окончательно покорила латитян и кампанцев власти Рима; 2-я самнитская война ослабила и смирила самнитян и утвердила римлян в Апулии; война с этрусками и умбрами разрушила этруский союз, как и латинский, и наконец последняя война с самвитянами, этрусками, умбрами и галлами окончательно сломила упорное сопротивление этих врагов Рима: самнитяне, этруски и умбры были принуждены покориться ему, сеннонские галлы были почти совершенно истреблены, и после 60 дет войны вся Италия от пределов цизальпинской Галлии до Великой Греции сделалась подвластною Риму иди зависимою от него. И эти необыкновенные политические результаты не только были достигнуты. Римом без ослабления его сил и истощения его средств, но напротив послужили к значительному усилению и обогащению его, развитию и усовершенствованию военного устройства его и его войск, легиона и тактики римских, образа и искусства ведения римлянами войны. Вот какие значение и важность имела эта 60-летняя война римлян, послужившая твердым основанием и первою ступенью к дальнейшим их завоеваниям, величию и славе Рима и доставляющая далеко за собою междоусобные и внешние войны греков, даже в лучшие времена их истории.

IL
Война с Тарентом и Пирром (281–272).

§ 138. Война с Тарентом и Пирром (281–272).

Едва окончилась война Рима с народами средней Италии, как особенный случай привел его в столкновение с сильнейшим и богатейшим городом Великой Греции или южной Италии – Тарентом и с призванным им на помощь, эпирским царем Пирром, следовательно впервые – римлян с греками и легиона с фалангой.
Поводом к тому послужили следующие обстоятельства:
Греческие города Великой Греции представляли тоже самое явление, что и города собственной Греции, т.е. постоянную борьбу аристократической и демократической партий. Из них первая всегда держала сторону Рима, призывала его на помощь и отдавалась под его покровительство. Таким образом большая часть греческих городов Великой Греции, один за другим, отдались под покровительство Рима. В том числе был, между прочим, и город Фурий (Thurii), теснимый луканцами и бруттийцами.
В 282 году римский сенат послал на помощь ему 10 морских судов под начальством Корнелия, Когда последние показался в виду Тарента, в этом городе произошло сильное народное волнение. Демократическая партия, имевшая в нем перевес, страшилась Рима и вожди ее раздражили и возбудили против него народ, склонили его напасть на римские суда – и 4 из них были потоплены и экипажи их умерщвлены, а 1 взято в плен, со всеми находившимися на нем людьми. Вслед за тем Тарент объявил себя защитником демократии во всех греческих городах южной Италии и освободителем всей Великой Греции. Демократы, города Фурия изгнали аристократов и римский гарнизон, и вступили в союз с Тарентом.
Это послужило римскому сенату желанным поводом к низложению Тарента, как единственного города в Великой Греции, который, по своему богатству, мог противопоставить Риму значительные силы. Сенат отправил в Тарент Постумия с посольством и требованием освободить взятых в плен римлян, ввести в Фурий изгнанных из него аристократов, возвратить им все, чего они при этом лишились, и выдать виновников нарушения мира. Но Постумий был самым грубым образом оскорблен тарентинскою чернью – и римский сенат в 281 г. объявил Таренту войну и приказал консулу Эмилию Барбуле, находившемуся с армиею в Самние, строжайшим образом наказать Тарент за нанесенное Риму оскорбление и получить полное удовлетворение в том.
Жители Тарента только тогда стали думать о средствах обороны против Рима. Благомыслящие из них советовали дать Риму требуемое им удовлетворение, но страсти народных масс взяли верх – и правительство Тарента решило призвать на помощь знаменитого тогда в Греции полководца, эпирскаго царя Пирра, а чтобы скорее склонить его, уменьшало силы Рима и увеличивало собственные. Как легвомысленно и необдуманно тарентинцы возбудили войну с Римом и призвали Пирра на помощь, также точно легкомысленно и этот искатель приключений согласился прибыть с войском в Тарент, тем более, что в это самое время виды его на Македонию не исполнились, вести войну где бы ни было ему необходимо было для содержания своего войска, слишком многочисленного для его небольших владений, и наконец потому что, крайне честолюбивый, он надеялся образовать для себя в Великой Греции царство. О Риме же, римлянах и их войсках он имел самые смутные и неверные понятия: силы Рима он не знал, римлян он считал народом грубым, необразованным, а о римских войсках думал, что они побеждали только потому, что имели против себя варваров, еще грубейших. Словом – и тарентинцы, и Пирр обнаружили. во всем этом всегда и вполне свойственные древним грекам народные: гордость, тщеславие, презрение к другим народам и – легкомыслие. За то они и были вполне разочарованы и жестоко наказаны.
Между тем в 281 г.; тотчас по объявлении Римом Таренту войны, консул Эмилий Барбула с своею армией вступил из Самния в тарентинские земли, стал разорять их, разбил тарентинские войска в нескольких стычках и Тарент уже начинал склоняться к миру, когда в него прибыл первый сановник Пирра, Кинеас, с 3.000 чел. пехоты, а за ним последовал Милон с вспомогательными эпирскими войсками. Тогда тарентинцы переменили свои намерения и продолжали действовать в поле. Но осенью Эмилий Барбула отступил в Луканию и расположился в ней на зимних квартирах.
Наконец в начале 280 г. в Тарент прибыл и сам Пирр с 10.000 чел. эпирских войск и 50 слонами, претерпев во время переезда морем жестокую бурю и потеряв много судов и войск на них. С прибытием его, в Таренте все приняло другой вид. Тарентинцы, возбудив войну, сами занимались только празднествами и увеселениями, а защиту города предоставили эпирским войскам. Но Пирр запретил и празднества, и увеселения, и приказал жителям вооружиться, заниматься военными упражнениями и исправлять службу вместе с эпирскими войсками. Многие, уклоняясь от этого принуждения, бежали из города в свои поместья. Тогда Пирр усугубил меры военной строгости, вследствие чего многие города Великой Греции стали просить римских гарнизонов, в том числе Регий, который и подучил гарнизон из одного самнитско-кампанского легиона. Пирр разорил земли этих городов, собрал в Таренте 20.000 чел. пехоты, 2.000 стрелков и 3.000 чел. конницы, с 50-ю слонами при них, и вскоре сведав о движении против него консула Левина, выступил на встречу ему.
Последний, вступив сначала в Луканию и опустошив ее огнем и мечом, оттуда двинулся к Таренту. Недалеко от Гераклеи, города Лукании, близ впадения речки Сириса в тарентинский залив (ныне гор. Поликорно) впервые встретились римская и греческая армии, римский легион и греческая фаланга, и произошло между ними сражение (в 280 г.). Обозревая лагерь римской армии и заметив в нем необыкновенный порядок и бодрый вид войск, Пирр не мог скрыть своего изумления и – опасения вступить в бой с теми, которых он дотоле считал варварами. Эти варвары, едва открыли приближение неприятеля, как выступили из своего лагеря, перешли через Сирис, атаковали передовые эпирские войска и опрокинули их на главные силы. Пирр прискакал на помощь с отрядом отборной конницы и восстановил дело. Вокруг него произошел жестокий рукопашный бой: Пирр поменялся доспехами с одним из своих приближенных, который вскоре был убит, и в обеих армиях пробежал слух, что убит Пирр. В армии его распространились смущение и страх, а римляне ободрились и уже победа начала склоняться на их сторону. Но появление Пирра, который сняв шлем, скакал по линиям своей армии, одушевило ее новым мужеством, и она усугубила усилия. Семь раз легионы заставляли отступать фалангу и столько же раз она оттесняла легионы. Наконец движение Пирром вперед слонов решило сражение. Неожиданное появление слонов, еще никогда не виданных римлянами, грозный вид и необыкновенная сила их и сильное действие стрелков из помещенных на них башен, произвели внезапный ужас, сначала на римскую конницу, а потом и на римскую пехоту. Лошади первые испугались слонов и бросились назад, смяли пехоту и привели ее в расстройство. Фессалийская конница воспользовалась этим и стремительно напала на легионы. Они долго и упорно оборонялись, но потерпели полное и совершенное поражение: 15.000 римских воинов были убиты и 2.000 взяты в плен. Но и Пирр; сам раненый, понес такой урон, что сказал: «еще одна такая победа – и я погиб!»
Таково в сущности было это первое сражение между римлянами в греками, на сколько можно судить о нем почти исключительно из Плутархова жизнеописания Пирра. Но Плутарх смотрит в нем больше на лица, нежели на дела; книги же Тита Ливия об этом времени, к сожалению, утрачены. Из оглавления той из них, в которой описано сражение на Сирисе или при Гераклее, видно, что римляне слагали вину своего поражения исключительно на слонов. Но Плутарх приводит одно изречение Фабриция (посланнаго потом к Пирру, см. ниже), по которому это должно приписать вине Левина. И то, и другое может быть справедливо; но поражение римлян легче объясняется тем, что римляне еще не знали греческой тактики, никогда не видали слонов, особенно в бою, и имели мало конницы, и та была хуже греческой. Как бы то ни было, римляне были разбиты на голову, а Пирр одержал полную победу, которая доставила ему такое уважение в Италии, что все, хотевшие в ней отложиться от Рима, начали собираться вокруг него.
Разбитый Левин отступил в Апулию, куда ему были высланы 2 новых легиона. А Пирр, чрезвычайно отважный и предприимчивый, решился усиленными переходами идти прямо на Рим., и этому нельзя не отдать должной справедливости. Заключив союз с луканцами, самнитянами и другими племенами южной и средней Италии, он вступил в Кампанию, взял Фрегеллы и уже осадил Пренесту (верстах в 50-ти от Рима). Но другой консул Корунканий, усмиривший Этрурию, двинулся на встречу Пирру и тогда он, уже изведав римское оружие при Гераклее и благоразумно не отваживаясь очутиться между двух римских армий, отступил в Кампанию. А узнав, что Левин получил подкрепления, он отступил и из Кампании к Таренту. Так как у него начал оказываться недостаток в деньгах, то он решился прибегнуть к переговорам с Римом. В это самое время римский сенат прислал ему Фабриция с посольством для переговоров о размене пленных. Пирр так мало понимал римлян, что хотел подкупить Фабриция и, по греческому обычаю, определить пленных римлян в свое войско. Но когда ни то, ни другое не удалось ему, тогда он избрал другое средство: думая великодушием расположить римский сенат в свою пользу, он освободил 200 римских пленных, а остальным позволил отправиться в Рим на празднество сатурналий, с условием, чтоб они воротились в Тарент, если в течение празднества, мир не будет заключен, и удовольствовался ручательством в том Фабриция, а в начале следующего 279 года он отправил послом в Рим фессалийца Кинеаса, тонкого политика и искусного оратора. Кинеас говорил в. римском сенате так убедительно, что последний, по видимому, начинал уже склоняться к миру. Но престарелый, полуслепой -Аппий Клавдий, сильною речью в духе римской национальной гордости, убедил сенат, что с Пирром прилично вступить в мирные переговоры только тогда, когда он удалится из Италии, но пока он еще в ней, война с ним должна быть ведена со всем возможным напряжением сил. Вследствие того переговоры были прерваны в война возобновилась.
При Аскудуме (ныне Асколи), в Апулии, где Пирр взял несколько городов, армия его снова встретилась с римскими армиями консулов Деция Муса и Сулпиция Саверрия и произошло сражение. Силы с обеих. сторон были почти равные – около 40.000 чел., но болотистая и очень пересеченная местность сначала препятствовала Пирру построить свою армию в боевой порядок. Сражение продолжалось долго и обе стороны сражались с большим упорством и чрезвычайною храбростью, но наконец эпирцы начали уступать. Тогда Пирр, чтобы нанести решительный удар, двинул своих слонов большим обходом против римской конницы. Лошади ее, испуганные, как при Гераклее, слонами, бросились назад, а пехота Пирра, пользуясь тем, произвела последний, дружный удар и сломила римлян. Обе стороны понесли большой урон (до 15.000 чел.), консул Деций Мус был убить, а Пирр ранен копьем в руку. Однако римляне удержались в своем лагере, а Пирр отступил к Таренту, и следовательно сражение при Аскулуме следует считать нерешенным, по последствиям же своим – более выгодным для римлян, нежели для Пирра. Положение его в Италии становилось все более трудным и невыгодным для него. В двух жестоких битвах он лишился лучших эпирских военачальников и войск, а пополнить их из Эпира было для него невозможно или по крайней мере очень трудно. Союзники его в Италии, вида неблагоприятный для него оборот дел, охладели к нему и слабо содействовали ему. Римляне же, пополнившие свои легионы и раздраженные понесенными ими потерями и вмешательством Пирра, положили вести войну с ним до последней крайности.
Пирр провел зиму с 279 на 278 год в Таренте и, получив несколько подкреплений из Эпира, весною 278 г. снова выступил в поле и расположился лагерем на границе тарентинских владений, напротив лагеря римских армий консулов Фабриция Лусцина и Эмилия Папия. Здесь Пирр снова предложил римлянам мир, но римляне снова отвечали, что он может быть заключен только по удалении Пирра из Италии. К счастью для Пирра, в это самое время явились к нему послы от сицилийских греков, с предложением прибыть в Сицилию, для прекращения между ними беспорядков и изгнания карфагенян. А с другой стороны было получено известие, что царь македонский Птолемей Керавн был убит в сражении с галлами, войска его рассеялись и настал самый удобный случай для завоевания Пирром Македонии.
Пирр с радостью согласился на предложение сицилийцев, как скорейшее средство выйти из трудного и постыдного положения своего в Италии. Оставив в Таренте довольно сильный гарнизон, не заключив, кажется, никакого договора с римлянами, а союзников своих в Италии предоставив собственной их участи, сам он с 30,000 чел. пехоты, 2.500 чел, конницы и слонами сел на свой флот и отправился в Сицилию, где военные действия его были изложены выше (глава XIX § 122).
По удалении его из Италии, консулы Фабриций и Эмилий в 278 г. обратились против этрусков, луканян, бруттийцов и самнитян и одержали некоторые успехи над ними.
В 277 г. консулы Корнелий Руфин и Юний Брут продолжали войну против самнитян, но, преследуя их в бегстве слишком поспешно и без надлежащей осторожности, понесли от них большой и постыдный урон, обвиняли в том один другого и потому разлучились, чтобы действовать отдельно. Брут остался в Самние, а Руфин разорил луканские и бруттийские земли и осадил гор. Кротону. Сначала он был отражен жителями этого города, с помощью им тарентийцев, но наконец овладел этим богатым городом посредством военной хитрости, а тарентийские вспомогательные войска на обратном походе в Тарент были почти совершенно истреблены им, вслед за чем гор. Локры добровольно сдался ему.
В 276 г. римляне продолжали настойчиво и усиленно вести войну со всеми народами южной Италии, бывшими в союзе с Пирром. Поэтому последние послали к нему в Сицилию с просьбой о скорейшей помощи. Не успев ничего сделать в Сицилии, Пирр воротился опять в Тарент только с 10.000 чел. пехоты, 3.000 чел. конницы и слонами, потеряв в делах с карфагенянами и мамертинцами в Сицилии и от жестокой бури на море большую часть своего войска.
В 275 г. против пего был послан консул Курий Дентат, а другой консул Корнелий Лентул двинулся в Луканию.
При Беневенте произошло сражение между Пирром и Курием Дентатом, в котором первый, не смотря на своих слонов, был разбит и опрокинут в Тарент, с уроном 26.000 чел. убитыми и 1.300 чел: взятыми в плен, вместе с 8-ю слонами.
Эта победа решила войну с Пирром и народами и городами южной Италии. Пирр удалился окончательно из Италии в Эпир, оставив однако гарнизон в Таренте.
Между тем консул Корнелий одержал успехи над луканянами и потом обратился в Самний, где покорил несколько городов.
В 274–272 гг. римляне продолжали с успехом вести войну против луканян, бруттийцев и самнитян. Последние в 272 г., не надеясь более на помощь Пирра, так как он был убит в Аргосе, в Греции, окончательно покорились римлянам. Тарентинцы, которых начальник Пиррова гарнизона Милон держал под строгим надзором, обратились с просьбой о помощи к Карфагену, который немедленно послал к Таренту флот, под предлогом изгнания Милона из этого города, но с тайным повелением овладеть последним и удержать его против римлян: ибо, покорив большую часть Сицилии, карфагеняне считали чрезвычайно выгодным и необходимым для них стать твердою ногою на берегах южной Италии. Между тем консул Папирий Курсор с армией обложил Тарент с сухого пути и, будучи искуснее карфагенского полководца в переговорах с жителями этого города, успел склонить их к добровольной сдаче ему оного, после чего дал Милону с эпирским гарнизоном свободный выход.
Другой консул Карвилий принудил луканян и бруттийцев, после многих поражений, нанесенных им, просить мира, и как он, так и Папирий Курсор были награждены триумфом.
Наконец, в том же 272 году римский сенат послал консула Генуция с армией наказать самнитско-кампанский легион, который завладел городом Регием, на юго-западной оконечности южной Италии, против Сицилии
Выше было сказано, что Регий сам выпросил себе римский гарнизон. Туда был послан самнитско-кампанский легион под начальством военного трибуна Деция Юбеллия. Пример соседей, мессенских, единоплеменников – мамертинцев соблазнил самнитян в Регие – и они частью изгнав, частью умертвив граждан его, завладели городом. Занятый войною с Тарентом и Пирром, римский сенат отложил до врёмени наказание изменников. Но как только война с Пирром и Тарентом была кончена, Генуций, после отчаянной обороны Регия, взял его с бою. 4.000 самнитян и кампанцев пали в бою, 300 были взяты в плен, отосланы в Рим и казнены, а изгнанные жители Регия были возвращены в него и получили обратно все взятое у них имущество.
Тарент, в наказание, был принужден разрушить свои стены и выдать свой флот и находившиеся в городе произведения искусств. Большая часть греческих городов южной Италии, хотя удержала свои законы и постановления, но была обязана присылать в римские армии своих совершеннолетних граждан и содействовать Риму в его войнах, не получая от того ни пользы ни чести. Наконец, взятием Регия, Рим довершил покорение всей Италии и стал в виду берегов Сицилии, на которых властвовал Карфаген, следовательно – лицом к лицу с последним. отделяемый от него только узким морским проливом.

§ 139. Заключение.

Итак, в 72 года времени (343–272), в упорных и кровопролитных войнах с самнитянами, латинянами, кампанцами, этрусками, умбрами, галлами, народами – и городами южной Италии, Тарентом и Пирром, Рим, помощью своей искусной политики и превосходных: военного; устройства, мужества и храбрости своих войск и искусства их предводителей, решительно восторжествовал над всеми своими врагами, как туземными италийскими, так и над прибывшими с Пирром из Греции греками в, одолев их всех, покорил Италию от края до края и создал себе в ней твердое и прочное основание для будущих, решительных, наступательных действий вне ее во все стороны.
Рассматривая этот 2-й, 72-летний период римских войн, составляющий после 1-го, 44-летняго, вторую ступень к возвышению их в военном искусстве вообще и в различных отраслях его: военной политике, стратегии, тактике, кастраметации, фортификации, полиорцетике, военной администрации и пр., нельзя не убедиться в справедливости изложенного по этому предмету вообще выше в § 129.
Главною основою войн в этом периоде была хитрая, но необыкновенно мудрая {Известно, что в древности слова хитрость и мудрость, хитрый и мудрый, были синонимами.} и искусная военная политика римского правительства, т.е. сената. а что такое был римский сенат в эти лучшие времена римской республики, лучшее понятие может дать то впечатление, которое он, по словам Плутарха, произвел на Кинеаса, первого государственного сановника (министра) Пирра, посланного им в 279 г. в Рим для мирных переговоров. Кинеас, сам хитрый и мудрый грек, тонкий политик и искусный оратор, воротясь из Рима, в отчете своем Пирру сравнивал римский сенат с собранием царей – таково было первое и сильное впечатление, которое произвело на него важное собрание почтенных отцов семейств (patres conscripti) и какого конечно не произвело бы на него ни одно из тогдашних правительственных собраний в Греции, даже знаменитый афинский ареопаг! А послы, отправленные потом римским сенатом к Пирру для переговоров о выкупе пленных, могли убедить Пирра в справедливости слов Кинеаса и самому Пирру внушить высокое понятие о характере римлян вообще я сенаторов римских особенно. Такого-то рода правительственное собрание руководило военною политикою Рима и каждою я всеми войнами его от начала их до конца. Согласно с его предначертаниями, один или оба консула, порознь или вместе, или полномочный диктатор, двигались с одной, двумя или более армиями, прямо, быстро, смело и решительно в одну, две или более неприятельских областей, туда, где находилось неприятельское войско, сами первые нападали на него в открытом поле и старались сразу нанести ему в бою решительное поражение. Таковы были предмет и цель, а средствами к достижению их – превосходные: военное устройство римских войск и нравственные качества и дух их, и искусство их предводителей, Папирия Курсора, Фабия Максима и многих других, более или менее им подобных. Были и исключения – упадок духа в войсках, нарушение ими военной дисциплины, явное восстание, оплошность и неискусство полководцев, важные неудачи, сильные и даже постыдные поражения. Но эти исключения были редки и тотчас же были сугубо вознаграждаемы столь же энергическими, сколько и искусными действиями лучших полководцев, и в общем результате всегда и во всем было окончательное торжество римского оружия. Под влиянием этого и в военных действиях в разнообразных странах, и равнинных, и особенно горных, против различных народов, воинственных и храбрых и имевших хорошее военное устройство, наконец в самых разнообразных обстоятельствах, понятно, что сами римляне закалились в боях, расширили круг своей практической, военной и боевой опытности, а военное искусство у них вообще и во всех своих отраслях развилось и усовершенствовалась значительно и получило решительное движение к дальнейшим и еще большим развитию и совершенствованию.
Вот с какой общей точки зрения необходимо, занимательно и поучительно рассматривать каждую войну, каждый поход, каждое военное действие римлян и все их в совокупности, в продолжение этого 72-летнего периода военной истории их и из такого рассмотрения их получить надлежащее, верное понятие о их значении и важности.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ПЕРВАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА (264–241).

§ 140. Причины я начало войны. – Война в Сицилии (264–261). – § 141. Война в Сицилии и на море (260–258). – § 142. Война в Сицилии, на море и в Африке (257–255). – § 143. Война в Сицилии (254–248). – § 144. Война в Сицилии и на море (247–241). – § 145. Заключение.

Источники: древние: Полибий, Тит Ливий, Диодор, Аппиан, Флор, Плутарх; – новые и новейшие исторические пособия: Montesquieu и пр. указанные в главе XX.

§ 140. Причины и начало войны. – Война в Сицилии (264–261).

Постепенное возрастание могущества Рима не оставалось незамеченным со стороны Карфагена. Он зорко следил за ним и еще в 509 г. заключил с Римом дружественный договор, который в 345 г. был возобновлен, а когда Пирр стал простирать свои виды не на одну Италию, но и на Сицилию и Карфаген, изменен в оборонительный и наступательный. Но внутренние дела Сицилии, по удалении Пирра из нее и вскоре из Италии, подали римлянам повод вмешаться в них я придти в первое столкновение с Карфагеном, следствием чего и была 1-я пуническая война с ним, продолжавшаяся 23 года (264–241).
По удалении Пирра из Сицилии, хотя в Сиракузах и был восстановлен прежний образ правления, но внутренние смуты и беспорядки не прекращались. Так как Сиракузами грозили, с одной стороны – Карфаген, а с другой – мамертинцы в Мессене, то содержание наемных войск сделалось необходимым, а несогласия между гражданами и наемниками неизбежными. В 258 г. избрание пользовавшегося общим уважением граждан Сиракуз, Гиерона, главою правительства положило конец несогласиям, соединив выгоды обеих партий. Уничтожив прежние мятежные, наемные войска и образовав новые, Гиерон одержал с ними победу над мамертинцами и, в благодарность за то, гражданами Сиракуз был провозглашен царем их. Гиерон овладел бы и Мессеной и разрушил бы разбойничью республику мамертинцев, если бы Карфаген, из зависти к Сиракузам, не принял ее под свою защиту и не поставил в Мессену своего гарнизона. Мамертинцы, по удалении Гиерона, изгнали карфагенский гарнизон; но когда Карфаген показал вид, что намерен соединиться с Гиероном против них, тогда одна партия их потребовала возвращения карфагенского гарнизона, что и было исполнено, а другая – обратилась к римскому сенату с просьбой о покровительстве и помощи. Римский сенат с одной стороны был связан договором с Карфагеном, а с другой был затруднен вопросом, сообразно ли было с достоинством его и римского народа брать под свою защиту разбойническую республику, возникшую таким же. злодеянием, которое Рим только что так строго наказал в Регие. Но заманчивость выгод одолела убеждения совести и римский сенат в 264 г. приказал консулу Аппию Клавдию с армией переправиться в Сицилию на помощь мамертинцам. И так, жребий был брошен, война между Римом и Карфагеном в Сицилии сделалась неизбежною и маловажные причины имели громадные последствия!
Аппий Клавдий, видя, что узкий регийский пролив был занят карфагенским флотом, а Мессена – карфагенским гарнизоном, сначала успел переправить в Сицилию, между Сиракузами и Мессеной, трибуна Клавдия. а этот, помощью удачной военной хитрости, успел выманить из Мессены карфагенский гарнизон.
Тогда Аппий Клавдий немедленно переправился с армией в Мессену и занял ее. Карфагеняне сочли это столь важным, что отрешили и приговорили к казни полководца своего, не воспрепятствовавшего высадке римлян в Сицилию, заключили союз с Гиероном и вместе с ним и его войском двинули свое прямо против Мессены и осадили ее. Но Аппий Клавдий, хотя и числительно слабее, напал отдельно на войска Гиерона и опрокинул их в укрепленный их лагерь. Гиерон, по видимому имея целью вначале оставаться нейтральным, а в последствии присоединиться к той стороне, на которую будет склоняться успех, отступил в Сиракузы, не предварив о том карфагенское войско. Последнее было принуждено снять осаду Мессены и отступить, и тогда Аппий Клавдий, не ограничась освобождением Мессены, воспользовался обстоятельствами для продолжения войны, вместе с мамертинцами прошел по всей Сицилии, грабя и разоряя край, даже напал, хотя и без успеха, на Сиракузы и в конце похода воротился в Рим и был награжден триумфом за первые победы за морем над двумя народами.
В 263 г. в Сицилии явились уже оба консула Валерий Максим и Отацилий с своими армиями и действовали в таком согласии между собой, что многие города добровольно покорились пм и по всей Сицилии распространился страх римского имени. Стесненный консулами в своих владениях и осажденный ими в Сиракузах, Гиерон, ценою 100 талантов и освобождения всех военнопленных, купил мир и союз с Римом, до конца жизни своей оставался верным союзником его и тем спас я упрочил независимость Сиракуз. Карфаген, перед тем выславший к берегам Сицилии флот, поспешно отозвал его, узнав о заключении мира и союза между Римом и Гиероном. а консулы, с помощью последнего, покорили большую часть городов Сицилии, принадлежавших Карфагену.
В 262 г. в Сицилию были посланы оба консула Постумий и Мамилий, но только с 2-мя легионами, которые, были признаны достаточными для продолжения войны вместе с Гиероном. Coединясь с его войсками, консулы осадили Агригент, один из сильнейших городов Сицилии и главное средоточие карфагенских военных сил, в котором карфагеняне имели и гарнизон весьма сильный. Последний сделал вылазку и напал на римские войска, собиравшие продовольствие, во был ими отражен с уроном. После 5-ти месячной осады, карфагенский полководец Ганнон высадился наконец в Лилибее с 50.000 чел. пехоты, 6,000 чел. конницы и 60 слонами и овладел гор. Эрбессом, в котором римляне учредили свои склады продовольствия. Несколько времени после того он, полагая, что уже достаточно ослабил союзников голодом, вступил с ними сражение и в тоже время гарнизон Агригента сделал вылазку. Но, не смотря на упорнейшее сопротивление, и тот и другой были отражены с большим уроном. 3 слона Ганнона были ранены, 30 убиты, 11 взяты в плен, лагерь Ганнона был взят и сам Ганнон лишь с небольшим остатком войск своих спасся в Гераклею. Гарнизон Агригента с своей стороны очистил город и спасся морем. Таким образом Агригент, после 7-ми месячной осады, был взят и разграблен, а граждане его проданы в рабство. Падение его повлекло за собою покорение римлянам многих других городов, но стоило римлянам до 30.000 чел. урона.
В 261 г. римский сенат положил совершенно вытеснить карфагенян из Сицилии и поручил обоим консулам Валерию и Оттацилию усиленно продолжать войну в Сицилии. Между галльскими наемниками в карфагенском войске произошло неудовольствие по случаю невыдачи им жалованья, и Ганнон, без того не доверявший им, успел, помощью военной хитрости, побудить римлян к завлечению галлов в засаду и почти совершенному истреблению их, после упорного сопротивления. Этим коварным поступком он избавился от недовольных и ненадежных наемников и ослабил римлян в бою с ними. Но такого рода предательство наемников имело позже очень вредные для Карфагена последствия, и fides punica (пуническая или карфагенская верность) с этого времени стала у римлян поговоркой в обратном смысле.
Гамилькар (не отец Ганнибала, а другой), заменивший отозванного Ганнона, благоразумно положил воспользоваться превосходством Карфагена на море и покорил многие приморские города не только Сицилии, но даже и Италии. а римляне между тем более и более утверждались во внутренности Сицилии, на вскоре убедились, что им необходимо было уравновесить свои силы с карфагенянами и на море и немедленно приступили с величайшею энергией к сооружению флота. В два месяца времени они построили 100 квинкверем и 20 трирем, снабдили их гребцами и воинами, обученными службе на море, и, установили правила морской тактики, о которых говорено выше (глава XX § 130).

§ 141. Война в Сицилии и на море (260–258).

В 260 г. консулу Дуиллию было вверено начальствование над армиею в Сицилии, а другому консулу Корнелию Сципиону над новым флотом. Последний с 17 судами отправился вперед к острову Липаре, но здесь, вследствие измены жителей его, был окружен карфагенским флотом, взят в плен и отправлен в Карфаген. Дуиллий немедленно принял начальствование над римским флотом, огибая морской мыс наткнулся на победивший Сципиона карфагенский флот, смело атаковал его и, помощью изобретенного им, Дуиллием, ворона (см. выше § 130), одержал первую, полиную и совершенную победу на море над карфагенянами, нанес им урон в 3.000 чел. убитыми, потопил 14 судов их и взял 31 с 7.000 чел. на них в плен. Затем он принудил карфагенян снять осаду Сегесты покорил Мацеллу, без сопротивления со стороны Гамилькара, и воротясь в Рим, был награжден чрезвычайным триумфом и почестями. как первый победитель на море.
В 259 г. консул Корнелий был послан с флотом к островам Сардинии и Корсике, на которых карфагеняне завладели несколькими городами. Корнелий в короткое время покорил всю Корсику и потом на острове Сардинии на голову разбил Ганнона и покорил Олбию и большую часть взятых карфагенянами городов.
Между тем в Сицилии Гамилькар завладел помощью измены городами Камариной и Энной и укрепил гавань города Дрепана. Консул Аквилий, будучи слишком слаб для воспрепятствования тому, остался на зиму в Сицилии и осадил гор. Мизистрат, взятый уже преемником его Атилием в 258 г. Отсюда Атилий двинулся к Камарине, но на пути туда был окружен карфагенскою армиею и спасен только необыкновенным мужеством трибуна Калпурния Фламмы, который с 300 волонтеров бросился в ряды неприятелей и тем дал Атилию с легионами время отступить, за что, тяжело израненный, получил высшую награду – венок из травы. После того Атилий покорил Камарину, Энну и многие другие города и осадил Липари, но без успеха.
Между тем в том же 258 г. другой консул Сулпиций одержал многие успехи в Сардинии, переправился в Африку, распространил в ней и в Карфагене ужас, разбил на море высланного против него Ганнибала (одноименного с сыном Гамилькара Барки) и взял в плен большую часть карфагенского флота.

§ 142. Война в Сицилии, на море и в Африке (257–255)

Энергия, отважность и решительность римского сената в ведении войны против Карфагена, возрастала постепенно, уже на 8-й год войны привела к плану – не только победить Карфаген на его стихии – море, но и перенести войну в Африку и напасть на самый Карфаген. Но для этого нужно было создать огромный флот – и сенат не остановился в этом ни перед какими затруднениями и препятствиями. Он совершенно разорил приморские греческие и этрусские города Италии, которые заставил выставлять один флот за другим, не жалел государственной казны, но уже в 257 г. выставил флот в 330 судов разной величины, с 140.000 гребцов и воинов на них, и поручил консулам Манлию и Аттилию Регулу перенести войну в Африку. Решась на это, римский сенат, по обычной своей политике, всегда предусмотрительной и благоразумно осторожной, предварительно собрал все необходимые сведения о военном положении Карфагена на море и на сухом пути в Африке, принял в соображение и походы Агафокла в ней и справедливо решил, что удавшееся Агафоклу еще более удастся римскому консулу с римскими флотом и легионами!
Консул Регул начал с того, что с 10 передовыми морскими судами смело атаковал при Тиндарисе, приморском городе Сицилии, насупротив Липарских островов, целый карфагенский флот и был им разбит, из 10-ти судов потеряв 9. Но вслед затем он снова атаковал его всеми соединенными силами римского флота и разбил его совершенно, взял 10 судов и потопил 8; остальные спаслись к Липарским островам. Регул преследовал их, разорил эти острова и остров Мелиту (ныне Мальта) и затем воротился к берегам Италии.
Вскоре оба консула Регул и Манлий снова вышли в море уже с тем огромным флотом, о котором говорено выше, и при Экноме, на южной оконечности Сицилии, решительно атаковали карфагенский флот, состоявший из 350 судов разной величины, с 150.000 гребцов и воинов на них, под предводительством Гамилькара и Ганнона, имевших приказание во что бы ни стало удержать римлян от высадки в Африку. В этой громадной морской битве, в которой одни против других сражались на море 680 судов с 290.000 гребцов и воинов на них, римские консулы, сцепив своп суда и построив их клином, прорвали линию карфагенского флота, растянутую огромною дугою, дабы охватить римский флот, и после упорного и жестокого боя совершенно разбили карфагенян, потопив 50 их судов и взяв в плен 64, но и сами потеряв 24 судна, при чем всего погибло более 30.000 человек!
Ганнон, чтоб удержать победителей от высадки в Африку, предложил мир, но консулы отвергли его и поплыли прямо к берегам Африки, высадились на них близ города Клипеи или Аспида, вытащили все суда флота на берег и окружили их укрепленным лагерем, что разрушило намерение Ганнона на пасть на римский флот, как только римская армия высадится на берег. Регул и Манлий взяли Клипею, разграбили и разорили окрестный край, захватили более 10.000 рабов и множество скота и добычи, донесли сенату и просили приказаний. Вследствие того, Манлий с частью легионов и флота был отозван в Сицилию, а Регул, с званием проконсула, 15.000 чел. пехоты, 500 чел. конницы и 40 судами оставлен в Африке, для продолжения войны в ней.
Нападение римлян на Африку было так неожиданно для Карфагена, он был так мало приготовлен к войне в собственных владениях своих, в которых не имел никаких войск, наконец воспоминание об Агафокле так устрашило его еще большею опасностью со стороны Рима, что на первых порах он не мог принять никаких мер противодействия и воспрепятствовать высадке римлян, взятию ими Клипеи, разграблению и разорению края. Но когда карфагенское правительство увидело, что целью римлян был не один грабеж, но утверждение в Африке, тогда поспешно вызвало из Сицилии Гамилькара с войском на флоте, набрало войска и назначило предводителями их двух самых знаменитых людей и лучших полководцев своих, Газдрубала и Бостара, которые и двинулись к осажденному Регулом городу Адису.
Регул, положив идти прямо к Карфагену и. потому не оставлять за собою ни одного сильного карфагенского города, в 256 г. осадил с этою целью Адис, как один из сильнейших. Газдрубал и Бостар, главная сила которых заключалась в коннице и слонах, сделали грубую ошибку, расположась, вместо равнин, в горной и неудободоступной местности, удобной только для действия пехоты. Регул искусно воспользовался тем: обозрев расположение лагеря карфагенской армии на высокой и крутой высоте и имея в виду предупредить сошествие неприятеля с нее на равнину, сам с главными силами расположился напротив него, а часть сил ночью отрядил влево окольными путями через горы в обход и в тыл неприятельской армии. Движение этого отряда было рассчитано так, чтобы он напал на карфагенян с тыла несколько временя спустя после нападения на них Регула, на рассвете, с фронта. Регул надеялся, что карфагеняне, не ожидая нападения с тыла, устремят все внимание и силы свои на римскую армию с фронта, и не ошибся. На рассвете он атаковал карфагенскую армию, которая, спустившись с высот, всею массою своею ударила на армию Регула и заставила ее отступить. Но в это самое время обходный отряд явился в тылу, нашел карфагенский лагерь почти никем не занятым и без особенного сопротивления и труда проникнул в него. Регул, усмотрев это, перешел в наступление и сильно атаковал карфагенян с фронта. Вскоре, атакованная и с фронта и с тыла, карфагенская армия пришла в беспорядок и расстройство, покинула свою неприступную позицию и обратилась в бегство, понеся большой урон. Римляне взяли и разграбили лагерь ее и без боя вступили в покорившиеся им Адис и Тунис, примеру которых последовало более 80 городов и местечек.

Это распространило такой ужас в Карфагене, что он предложил мир. Но условия Регула были так суровы и жестоки, что карфагеняне отвергли их и объявили, что скорее готовы подвергнуться самой жестокой участи, нежели согласиться на них. Тогда они призвали из Греции, с наемными греческими войсками, лакедемонянина Ксантиппа, который гораздо лучше, нежели карфагенские полководцы, знал и понимал науку и искусство ведения войны на сухом пути, все еще процветавшие в эти времена в Спарте, и притом сам был искусный полководец. Прибыв в Карфаген и ознакомившись с положением обстоятельств и дел, Ксантипп убедился, что все неудачи карфагенян произошли от невежества и неискусства их полководцев и что их еще можно было поправить, если бы карфагенское правительство, вместо того, чтобы предаваться отчаянию, решилось надлежащим образом употребить свои военные силы, а между тем Регул приобретал. все более и более успехов и уже приближался к Карфагену. Тогда неминуемая опасность заставила карфагенян вверить главное начальствование над своими войсками Ксантиппу. Приведя их в устройство и порядок по лакедемонскому образцу, освоив их с лакедемонскими построениями, эволюциями и тактикой. внушив им доверив к самим себе, подняв в них дух и возбудив их храбрость, наконец он, с 12.000 чел. пехоты, 4.000 чел. конницы и 100 слонами, в 255 г. двинулся на встречу римлян равнинами, на которых могли с пользою и успехом действовать конница и слоны его.
Римляне сначала были удивлены такой переменой, но затем, всегда жаждавшие сражений и побед, возбужденные притом своим полководцем, заслужившим их доверие, смело двинулись на встречу небольшой армии Ксантиппа и встретили ее близ Туниса. На другой день, рано утром. в карфагенской армии собрался военный совет; но войска пришли в нетерпение от долгих совещаний его и потребовали, чтоб их вели в бой. Ксантипп, как искусный человек и полководец, не упустил случая воспользоваться таким рвением войск, склонил прочих военачальников к немедленному бою и тотчас построил свою армию в боевой порядок. Карфагенская тяжелая пехота, числом в 8–9.000 чел., была построена в середине, в одну линию, фалангой в 16 чел. глубины и, следовательно, в 500–562 рядов, и составляла лакедемонскую мору, разделенную на 4 лохоса, подразделенные на пентекостии и эномотии. Остальная пехота 3–4.000 чел. иностранных наемных, войск была частью тяжелая, большею же частью легкая. Первую из них Ксантипп построил на правом фланге фаланги. Впереди линии всей тяжелой пехоты, далее нежели обыкновенно, Ксантипп по ставил всех 100 слонов в одну линию, одного как можно ближе к другому, для того, чтобы линия их равнялась линии пехоты. Конницу, на которую он возлагал главную свою надежду, он построил на обоих флангах линии слонов. Наконец иностранную легкую пехоту он распределил поровну по флангам и поставил ее позади конницы. При этом он приказал коннице следить за действием римских велитов, атаковать и опрокинуть римскую конницу и, не преследуя ее, тотчас же атаковать римские легионы с обоих флангов.
Армия Регула состояла из 2-х римских и 2-х союзных легионов, всего около 16.000 чел. пехоты. Всех велитов Регул построил впереди в одну линию, а за ними всю тяжелую легионную пехоту в 3 линии, но не в шахматном порядке, а вздвоенными манипулами, одна манипула за другой, в виде колонн и на двойных дистанциях (т.е. вдвое больших фронта манипул), для того, чтобы придать строю своей армии одинаковое с фронтом неприятельской армии протяжение в длину и большую против обыкновенной римской глубину, словом – строй по возможности более сообразный строю неприятельской армии. Конницу, которой у него было мало, он поставил на обоих флангах. Полибий говорит, что строй армии Регула был хорош против слонов, но никуда не годился против превосходной числом и отличной конницы Ксантиппа, и по-видимому кажется, что Регул не угадал ни последствий действий неприятельской конницы на равнине, ни искусных соображений Ксантиппа. а последний, напротив, тотчас угадал несомненность победы своей конницы над глубокими фалангами римских легионов.

Против обыкновения римлян, бой начали не они, а Ксантипп – движением вперед всей линии слонов и конницы. Римские велиты тотчас бросились назад в промежутки колонн римской легионной пехоты, а эти последние, двинулись вперед. Между тем слоны в середине линии, двигаясь скорее, опередили правых фланговых, которые, стеснясь к средине, раскрыли иностранную тяжелую пехоту на правом фланге фаланги. Крайние три левые фланговые колонны прошли между этими слонами и конницей, ударяли против иностранной тяжелой пехоты и привели ее в расстройство и беспорядок. Между тем слоны с своей стороны привели в расстройство двигавшиеся вперед колонны римских манипул, которые старались, хотя и с трудом, устраиваться, до тех пор, пока не были принуждены остановиться, для отражения карфагенской конницы, которая, сразу опрокинув римскую, атаковала римскую армию с обоих флангов. Не смотря на все эти невыгоды, римская легионная пехота, освободившись наконец от слонов, двинулась храбро и быстро вперед. Но от быстрого движения ряды и шеренги их расстроились, а так как карфагенская конница и легкая пехота сильно беспокоили и теснили их с обоих флангов, то только головные колонны римского центра пришла в столкновение с фалангой. Те из легионеров, которые упорствовали в старании проломить ее силой, все погибли в бою с нею, а карфагенская конница совершенно охватила фланговые римские колонны, причем Регул и около 500 римлян были взяты в плен. Римская армия была разбита на голову и только три левые фланговые римские колонны, опрокинувшие иностранную тяжелую пехоту на правом фланге карфагенской фаланги, одни, в числе около 2.000 чел., успели спастись в Клипею, где и заперлись.
Итак карфагеняне, благодаря искусным распоряжениям Ксантиппа, одержали полную и совершенную победу, а римляне претерпели жестокое поражение, вследствие распоряжений Регула, который полагал и надеялся, что принятый им строй римской армии будет наиболее соответствовать успешному действию против строя армии Ксантиппа, но жестоко ошибся, не приняв в расчет ни вооружение, строй и образ действий римских легионов, ни строй и образ действий слонов, конницы и фаланги ксантипповой армии на равнине. Принятый им строй, по образцу греческому, был противен духу римских легионов и тактики и в столкновении с армией Ксантиппа был смят ею и с фронта, и с обоих флангов.
При вести о поражении армии Регула, римский сенат приказал консулам (256–255) обеспечить берега Италии и поспешно соорудить новый флот. Это было исполнено с такими энергией и деятельностью, что к началу лета 255 г. консулы уже вступили в море с новым флотом в 350 судов, вполне снаряженных и снабженных гребцами и воинами. Буря отнесла этот флот к принадлежавшему карфагенянам острову Коссуре, который консулы и покорили. Затем они направились к Африке, разбили карфагенян на море и на сухом пути, освободили осажденных в Клипее 2.000 римских легионеров и, противно советам кормчих, предприняли осаду некоторых приморских городов Сицилии, в такую пору года, когда море около сицилийских берегов бывало очень бурно и небезопасно. При Камарине внезапно восставшая буря потопила римский флот, за исключением только 80 судов, успевших спастись. а карфагеняне, пользуясь этим, взяли Агригент и положили отнять у римлян и все другие города, взятые ими в Сицилии.

§ 143. Война в Сицилии (284–248).

Двукратная гибель римских флотов принудила римский сенат отказаться от продолжения войны в Африке, по не от войны на море и в Сицилии. Он снова употребил самые чрезвычайные усилия для сооружения нового флота, умножил число морских поселений, учрежденных в начале войны и обязанных нести на себе все морские военные повинности, за что были навсегда и совершенно освобождены от сухопутной военной службы (см. выше главу XX § 130). В три месяца времени был сооружен и вполне снаряжен новый флот в 220 судов, и консулы Корнелий Сципион и Атилий в 254 г. отправились на нем в Сицилию, взяли гор. Кефалед, но не имели успеха в предприятии своем против Дрепана, за то овладели, после непродолжительной осады, Панормом, главным городом карфагенской части Сицилии. Взятие его повлекло за собою покорение многих других городов.
В 253 г. война продолжалась в Сицилии бёз особенно важных событий. Но, при обратном плавании римского флота к берегам Сицилии, он, снова был настигнут внезапной бурей, которая потопила более 150 судов, так что в 4 года времени (256–253) римляне потеряли всего до 700 судов со всеми находившимися на них людьми! – По этому можно судить с каким ожесточением действовали обе стороны, какие громадные делали издержки и как мало дорожили человеческою жизнью. Но как у Рима далеко не было таких денежных средств, как у Карфагена, а приморские города и поселения Италии были уже почти в конец истощены и разорены, то сенат и народ римские были наконец принуждены отказаться от войны на море и ограничиться содержанием только не более 66 судов для охранения берегов Италии и содержания сообщений с армиями, действовавшими в Сицилии.
В последней, в течение двух лет (252–251), война была ведена с большим успехом со стороны карфагенян, нежели римлян. Последние взяли Гимеру: а консул Аврелий овладел городом Липари после упорного сопротивления его. Тем не менее карфагеняне, уже снова вполне господствуя на море, более и более утверждались в Сицилии. Здесь, на сухом пути, они имели могущественное средство противодействия римлянам в поле – в употреблении в бою слонов, усматриваемом в их армиях только со времени войны их с Пирром (см. ГЛ. XIX § 119). Хотя римляне в воине с ним также впервые ознакомились с видом и действием этих животных и уже несколько привыкли к ним, тем не менее слоны все-таки наводили большой страх не только на лошадей, но даже и на войска римские. Но тем славнее была решительная победа, одержанная проконсулом Цецилием Метеллом в 251 г. при Панорме над карфагенским полководцем Газдрубалом. который первый произвел на него нападение. Не смотря на большое число слонов у Газдрубала в этом сражении, войска Метелла не только не устрашились их, но даже взяли 120 оных. За то триумф, которым Метелла наградили в Риме, был один из блистательнейших и на нем римляне впервые увидели побежденных слонов. Поэтому победа при Панорме, положив конец страху римских войск перед слонами и восстановив полное доверие к себе этих войск, имела чрезвычайно важные последствия для римлян. Карфагеняне были выбиты из всех городов, которые занимали в Сицилии, и только Дрепап, Эрикс и Лилибей еще оставались в их власти.
Между тем римский сенат, верно и справедливо признав, что одними военно-сухопутными действиями в Сицилии война никогда не будет кончена, положил еще раз произвести крайнее напряжение сил для сооружения нового флота, и поручил это обоим консулам 251 года, Атилию Регулу и Манлию. И такова была энергия, которую оказали при этом сенат и консулы, что уже вскоре после сражения при Панорме Регул и Манлий явились с новым флотом перед Лилибеем и обложили с моря этот приморский город Сицилии, чрезвычайно важный и для карфагенян и особенно для римлян, как ближайший к Эрмиеву или Меркуриеву мысу Африки и потому наиболее облегчавший сообщения с нею и переправу в нее. Карфагенский полководец Гамилькон с 10.000 войск искусно и упорно оборонялся в Лилибее до тех пор, пока на помощь ему не прибыл из Карфагена Ганнибал, сын Гамилькара (одноименный герою 2-й пунической войны, тогда еще не родившемуся на свет), с 10.000 войск на флоте из 50 судов. Ганнибал, в виду всего римского флота, беспрепятственно вошел в гавань Лилибея и вместе с Гамильконом произвел вылазку и пытался сжечь осадные машины римлян, уже осаждавших Лилибей на сухом пути. Сначала Ганнибал и Гамилькон не имели успеха в этом, быв отражены римлянами, по потом успели сжечь осадные машины последних и тем принудили их превратить осаду в обложение. Тогда Ганнибал, взяв всю карфагенскую конницу, находившуюся в Лилибее, отправился с нею на своем флоте в Дрепан и соединился там с другим карфагенским полководцем Адгербалом.
Между тем римский сенат в 249 г. положил послать в Сицилию консула Аппия Клавдия Пульхера с 10.000 войск на флоте. Не обратив никакого внимания на неблагоприятные предзнаменования (авспиции, auspicise), Аппий Клавдий атаковал при Дрепане карфагенский флот Адгербала, но был им разбит так, что 137 римских судов и на них 20.000 гребцов и войск были частью потоплены, частью взяты в плен, и только 30 судов спаслись в Лилибей.
В тоже время другой консул Юний, посланный с другим флотом к Лилибею, для снабжения римской армии нужными запасами, неблагоразумно отрядил часть своего флота, под начальством квесторов, к мысу Пахину, на южной оконечности Сицилии. Адгербал искусно воспользовался этой ошибкой и приказал частному начальнику Карфалу с 80-ю судами стать между Юнием и квесторами и атаковать последних. Юний и квесторы хотели укрыться между прибрежных скал, но здесь были застигнуты сильною бурей, между тем как карфагеняне, как опытные мореходцы, заранее предусмотрев, ее, поспешили удалиться от берегов в открытое море. Весь римский флот, состоявший, с перевозными судами, почти из 1.000 судов разной величины, был разбит бурей, и Юний только с 2-мя судами спасся в Лилибей, где находились его легионы.
Это новое и страшное несчастие вторично принудило римлян отказаться от действий на море и уступить его карфагенянам, а по случаю чрезвычайных обстоятельств избрал был диктатор Атилий Колатин и послан в Сицилию. Но еще прежде, нежели он прибыл туда, Юний, успевший занять гору Эрикс и на ней крепость города того же имени, был атакован Карфалом и принужден сдаться.
После того в 248 г. война в Сицилии продолжалась с переменным успехом, но без особенно важных результатов ни с той, ни с другой стороны. Обе были уже значительно истощены, но карфагеняне все еще имели большие денежные средства, а римляне более нравственной энергии; но взаимная ненависть и ожесточение не ослабели, а росли все более и более.

§ 144. Война в Силиции и на море (247–241).

Семнадцать лет уже длилась упорная война между Римом и Карфагеном, то в одной Сицилии, то в Сицилии и на море и временно в Африке, и все еще нельзя было предвидеть ни конца ее, ни какой будет этот конец. Перевес, сначала решительно склонившийся на сторону Рима, под конец стал явно переходить на сторону Карфагена.
И в это самое время на военное поприще, со стороны Карфагена, выступает высокодаровитый и справедливо знаменитый Гамилькар Барка. Возвысившись над всеми карфагенскими полководцами, он верно признал необходимость доставить Карфагену господство не на одном море, но и на твердой земле и к этому устремил все свои усилия. Смелость, предприимчивость, личное мужество и особенно искусство его были таковы, что даже приверженные к римлянам греческие историки не могли не отдавать им полной справедливости, и были причиной, что в 247 г. война получила вдруг совершенно новый я важный оборот в пользу Карфагена. Именно – в этом году карфагенский сенат поручил Гамилькару Барке перенести войну на берега Италии и разорить их. С военной точки зрения, нельзя не отдать справедливости ни этому плану действий, ни способу исполнения его, которые, и тот и другой, принадлежали Гамилькару. Разорив приморские земли бруттийцев и всю область локрийскую, он оттуда перенесся к берегам Сицилии, занял на них, между Панормом и Эриксом, скалу Эркту и стал отсюда производить нападения на римлян в Панорме и Эриксе и опустошительные набеги на берега Италии.
Это поставило Рим в положение тем более трудное и даже опасное, что войска его в Сицилии, упорно продолжавшие осады Лилибея и Дрепана, были почти совершенно отрезаны от Италии, флота не было, приморские жители, выставлявшие его, были в конец разорены, а казна государственная совершенно истощена! Но такова была изумительная энергия римского народа и его правительства, что они, нимало не колеблясь, решились сделать новое, чрезвычайное усилие для сооружения флота и приобретения господства на море. Тогда-то римская аристократия, сенат и всадники явили доблестный пример пожертвования всем из любви к отечеству, положив соорудить флот на собственный счет. Они исполнили это сообща различным образом: один брался построить и снарядить целое морское судно, другие соединялись для этого по двое, трое и более. В последствии (по окончании войны) казна государственная возвратила им все употребленные ими деньги, но это нималейше не отнимает чести их подвига, тем более, что счастье могло вознаградить их, а несчастие – гибель флота – разорить.
В течение 245 г. новый флот римский был вполне сооружен и снаряжен и вверен начальствованию Лутация Катулла, который в 244 г. уже явился с ним у берегов Сицилии. Карфагеняне вовсе не ожидали этого и были захвачены как бы врасплох. Уже 6 лет вполне господствуя на море, они, удивительным образом, распустили почти все суда своего флота. Поэтому Катулл, без всякого препятствия с их стороны, обложил с моря осажденные с сухого пути Лилибей и Дрепан и решение войны несомненно зависело теперь от морского сражения.
С самого начала Лутаций разбил при Эгимуре карфагенский флот, везший продовольствие Гамилькару, но вскоре потом опять сильная буря потопила многие суда римского флота, так что обе стороны одинаково потерпели урон.
В 243 г. Гамилькар, посредством внезапного нападения, атаковал и взял приступом Эрикс и обложил римские войска на вершине одной горы, но и сам также был окружен и обложен римскими войсками, осаждавшими Дрепан. И в этом положении, и Гамилькар, и римские войска оставались долгое время, претерпевая всевозможные лишения.
Наконец в 241 г., по исправлении и пополнении римского флота, Лутаций Катулл снова был послан с ним к берегам Сицилии. При вести об этом, карфагеняне послали туда же Ганнона с флотом и приказанием не вступать в битву до тех пор, пока не выгрузит с флота продовольствия и не примет на него Гамилькара с его войском. Лутаций естественно должен был всячески воспрепятствовать тому и, не допуская карфагенского флота до берега, принудить его к сражению в открытом море. Для этого он стал у острова Эгузы, насупротив Лилибея и приготовился к сражению. Хотя ветер благоприятствовал карфагенянам и на море было сильное волнение, но Катулл основывал свои расчеты и надежды на том, что суда карфагенского флота были тяжело нагружены и потому слабо вооружены – и не ошибся ни в своих расчетах, ни в своей надежде. Действительно, эти обстоятельства, но вместе с тем и личное искусство, оказанное Катуллом, имели влияние на конечный результат важной морской битвы при острове Эгузе. Катулл одержал полную и совершенную победу, а Ганнон был разбит: 50 судов его флота были потоплены, 90 взяты в плен со всеми находившимися на них людьми, а с небольшим числом остальных Ганнон спасся к берегам Африки. Катулл тотчас после того высадился у Лилибея, двинулся к Эриксу и разбил Гамилькара в бою, в котором последний потерял более 2.000 войск.
Вести об этом распространили ужас и уныние в Карфагене. Подкрепить войска свои в Сицилии ему было невозможно потому, что римляне господствовали на море: однако карфагенское правительство не предалось еще совершенному отчаянию, а уполномочило Гамилькара в Сицилии решить – продолжать ли войну или заключить мир. Гамилькар, без сомнения уже питал дальнейшие замыслы в отношении к борьбе Карфагена с Римом и, признавая необходимым предпочесть временный, хотя бы и тягостный для Карфагена мир продолжению войны, не предоставлявшему никакой надежды на успех, вступил в мирные переговоры с Катуллом. Последний сначала предложил такие жестокие условия, что Гамилькар с твердостью и положительно отвергнул их. Тогда Катулл, чтобы не лишиться великой чести и награды за окончание войны, умерил свои требования и наконец, под условием окончательного утверждения сенатом и народом римскими, заключил с Гамилькаром мирный договор, по которому карфагеняне обязывались: 1) совёршенно очистить Сицилию и не вести войны ни против Гиерона, ни против его союзников в Сицилии; 2) выдать всех римских пленников без выкупа и 3) уплатить в 20 лет 1.200 талантов. Римский сенат нашел эти условия еще слишком легкими и отправил в Сицилию 10 уполномоченных, для ближайшего исследования состояния дел на месте. Но эти уполномоченные не изменили означенных выше условий, а только прибавили к ним еще два новые: 4) чтобы карфагеняне уплатили еще 1.000 талантов, а всего 2.200, и не в 20 лет, а в 10, и 5) чтоб они очистили все острова между Сицилией и Италией. Гамилькар согласился на это, хотя и с глубокою скорбью и затаенною злобою, потому что денежные средства Карфагена были истощены и продолжать войну с успехом было невозможно. Вследствие того, на этих основаниях, в 241 г. и был заключен мир между Римом и Карфагеном.

§ 145. Заключение.

Так кончилась первая, 23 года продолжавшаяся, война между Римом и Карфагеном, известная под названием 1-й пунической или карфагенской. То была первая, упорная и жестокая борьба двух могущественных, но существенно отличных одна от другой, республик древнего Запада. Одна, карфагенская – была государством торговым, богатым, сильным на море, но более или менее слабым на твердой земле, в Сицилии, на других островах Средиземного моря и особенно в Африке. Сухопутные войска его не имели ни хорошего военного устройства, ни твердости, ни силы, а полководцы их – надлежащих знания и искусства. Но опытность карфагенян в морском деле, в судостроении и судовождении, в знании всех свойств и моря, и берегов его, и боевых действий на нем, доставляли им решительное превосходство и господство на нем. Напротив, другая республика – римская была государством исключительно военным, хотя и гораздо менее богатым, но чрезвычайно сильным на твердой земле, как отличным военным устройством своим, так в особенности превосходным нравственным духом правительства и народа своих, сильною любовью их к отечеству, необыкновенным честолюбием и изумительными энергией, мужеством, твердостью и постоянством в стремлении их к своим целям. Никакие невзгоды и потери не в состоянии были поколебать их твердости и, не смотря на упорство продолжительной войны, она росла из силы в силу. Решась приобрести господство на море и победить карфагенян на море я затем в самой Африке, они создавали и – теряли флот за флотом, а все-таки окончательно одолели Карфаген, и не на твердой земле, а на торе, едва перед тем не одолев его в Сицилии и даже в самой Африке. а между тем, какая разница между их флотами и сухопутными войсками и их предводителями! Карфагенские флоты и их предводители стояли столько же выше римских, сколько римские сухопутные войска и их предводители стояли выше карфагенских. И однако со стороны римлян в продолжении войны не было ни одного особенно отличного полководца, а со стороны карфагенян только один Гамилькар отличался необыкновенными дарованиями. И за всем тем римляне, после всех перемен счастья, достигли своей цели, одолев Карфаген и притом – на чуждой им, но близкой и покорной им стихии – море! Вот причины, придающие 1-й пунической войне, в военном отношении, характер высокой занимательности и справедливо соделывающия ее достойною полною внимания и тщательного изучения военных людей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЙНЫ РИМЛЯН МЕЖДУ 1-Ю И 2-Ю ПУНИЧЕСКИМИ (240–218).

§ 146. Войны с галлами, лигурийцами, в Сардинии и Корсике (237–231). – § 147. 1-я Иллирийская война (229–228). – § 148. Война с галлами (224–221). – § 149. Война с истрийцами (220). – § 150. 2-я Иллирийская война с Димитрием Фаросским (218). – § 151. Заключение.

Источники: древние: Тит Ливий, Полибий, Диодор, и новейшие исторические пособия, указанные в главе XX.

§ 146. Войны с галлами, лигурийцами, в Сардинии и Корсике (237–231).

По завоевании римлянами средней и южной Италии – после войн с народами ее, и Сицилии – после 1-й пунической войны, они вели войны на противоположной стороне – на севере, с галлами, лигурийцами и иллирийцами, а также на островах Сардинии и Корсике.
С цизальпинскими галлами, обитавшими в северной Италии, Рим не имел войны со времени заключения с ними мира в 284 г., и во время войн с Тарентом, Пирром и Карфагеном старался не нарушать его, хотя галлы не переставали делать набеги на пограничные земли и колонии, грабить и разорять их. Но, по заключении им мира с Карфагеном, галлы начали сильнее нападать на римские земли, и в тоже время в соседстве с ними явились новые враги Риму – лигурийцы, а позже, с другой стороны, на северных берегах Адриатического моря – и иллирийцы. Не без невероятности полагают, что все они были втайне возбуждены против Рима Карфагеном.
Наконец, вследствие сильного набега галлов в 238 г., в 237 г. против них был послан консул Валерий, а другой консул Семпроний Гракх – в тоже время против лигурийцев. Валерий сначала потерпел неудачу в действиях против галлов, но потом разбил их, нанеся им урон свыше 15,000 убитыми и 2,000 взятыми в плен. Между тем Гракх с своей стороны разбил лигурийцев, разорил часть их земель и оттуда был послан на острова Сардинию и Корсику, откуда воротился в Рим с множеством пленных.
В 236 г. война с галлами и лигурийцами была продолжаема с успехом. Консул Корнелий Лентул одержал решительную победу над цизальпинскими галлами и лигурийцами.
Но зимою на 235-й год бойи, получив от трансальпийских галлов вспомогательные войска в подкрепление, потребовали от римлян сдачи города Ариминия. Трансальпийские же союзники их, не доверяя им и не дождавшись ответа римского сената, напали на них, разбили их в нескольких сражениях и удалились, после чего остаток бойев покорился римлянам, уступив им часть своей земли (235).
В тоже время консул Лициний покорил острова Сардинию и Корсику, на которых возникли смуты и беспорядки, приписываемые в Риме тайным козням Карфагена.
В 234 г. консул Манлий усмирил и покорил Сардинию, и в этом году впервые Рим находился в мире со всеми соседними народами и врата Янусова храма были затворены.
Но это продолжалось недолго: в 233 г. в Сардинии, Корсике и Лигурии снова возникли смуты, однако они были скоро прекращены консулами Карвилием и Постумием и претором Корнелием, после непродолжительных военных. действий.
В 232 г. Сардиния, Корсика и Лигурия снова возмутились, но жители их были побеждены консулами Фабием и Помпонием, а в 230 г. консулы Помпоний и Папирий довершили совершенное покорение Сардинии и Корсики, которые с этого времени были обращены в римские провинции.
В 229 г. консулы Эмилий и Юний продолжали войну с лигурийцами.

§ 147. 1-я Иллирийская война (229–228).

Между тем как римляне вели войну в северной Италии с галлами и лигурийцами и покоряли Сардинию и Корсику, они распространили свое влияние и за Адриатическим морем и пришли в близкое соприкосновение с Македонией и Грецией. Повод тому подали иллирийцы, обитавшие на противоположных северной и средней Италии берегах Адриатического моря и во время смут и беспорядков в Македонии часто беспокоившие ее своими набегами. Но по возвышении и усилении македонского царства, македоняне оттеснили их в приморские горы и на острова. Тогда они начали производить морские разбои и, господствуя на Адриатическом море, грабили и разоряли берега Греции и Италии, Это побудило наконец приморских жителей Италии настоятельно требовать от Рима защиты и прекращения разбоев иллирийцев. Вследствие того римский сенат отправил к иллирийской царице Тевте, по смерти мужа своего, Агрона, царствовавшей в Иллирии во время малолетства своего сына, послов с требованием прекратить морские разбои иллирийцев. Римские послы передали это требование таким гордым и повелительным образом, что Тевта, оскорбленная тем, приказала одного из них умертвить, а других взять в плен (229 г.). Римский сенат объявил ей войну, снарядил флот и набрал армию. а иллирийцы между тем продолжали свои морские разбои, взяли остров Коркиру и осадили Эпидавр.
В 228 г. консулы Постумий и Фулвий с войском на флоте направились к берегам Иллирии. Правитель Коркиры, Димитрий Фаросский, находившийся в родстве с царствовавшим в Иллирии родом, предал Коркиру Фулвию и открыл ему путь в Иллирию, надеясь тем получить от Рима иллирийский престол. Фулвий поставил на остров Корциру римский гарнизон и освободил приморские города и прибрежные острова от подданства Тевте. Тогда последняя была принуждена смириться и заключить с Римом договор, по которому обязалась уступить ему часть своих владений, платить ему ежегодную, определенную дань и дала слово, что иллирийцы никогда не будут плавать в Адриатическом море далее города Лисса и то не более как с 2-мя невооруженными судами. Договор этот скрепил Димитрий Фаросский, как опекун малолетнего царя (228 г.).
Но окончании таким образом этой 1-й иллирийской войны, Постумий отправил посольство к ахейскому союзу в Греции, для объявления ему причин, побудивших римлян предпринять эту войну. Заключенный мирный договор был прочитан в общем собрании ахейского союза и сообщен Коринфу и Афинам. Римлянам, в знак благодарности за, великую услугу, оказанную ими целой Греции, были назначены почетное место на истмийских играх и права афинского гражданства. Таким образом римляне впервые явились в Греции, как защитники ее.

§ 148. Война с галлами (224–221).

Все предыдущие военные действия римлян против галлов и лигурийцев в северной Италии, на островах Сардинии и Корсике и наконец против Иллирии, хотя имели своего рода значение и важность, однако далеко не такие, как то, что вскоре последовало за ними.
Маловажная в начале причина повлекла за собою такие последствия, которые поставили победоносный Рим в крайне затруднительное и даже опасное положение. То была – новая война с галлами, и уже не с одними цизальпинскими, но и с трансальпийскими. Поводом к пей послужили следующие обстоятельства:
После предыдущей войны с галлами, окончившейся миром в 284 г., римляне заложили в землях побежденных и полу-истребленных сеннонских галлов военную колонию Сепу, а здесь живших галлов – сеннонов частью изгнали, частью истребили. На опустевшем после того участке земель их в Пицене соседние галлы стали пасти свои стада и 50 лет после того никто им в этом не препятствовал. Но в 332 г. предложение народного трибуна Фламиния (lex Flaminia) – разделить эти земли между беднейшими гражданами Рима, означенные галлы признали нарушением законных прав своих – и призвали на помощь себе цизальпинских и трансальпийских галлов и в числе последних – особенно гезатов, обитавших на берегах р. Родана (Роны) и имевших обычай служить военными наемниками. Однако война открылась не тотчас, а лишь 8 лет спустя, в 224 г. а в продолжение этого времени и галлы и римляне производили огромные вооружения, которые предвещали большую, упорную и кровопролитную войну.
Наконец в 224 г. цизальпинские галлы-сенноны, бойи и инсубры присоединились к гезатам и другим трансальпийским галлам, прибывшим из-за Альп и расположившимся лагерем на берегах р. Эридана. Соединенные силы их составили до 50.000 чел. пехоты и 20.000 чел. конницы. В таком числе римляне еще никогда не имели против себя неприятелей. За то они и с своей стороны выставили в поле и приготовили на всякий случай огромные силы, простиравшиеся до 700 и даже 800.000 войск (см. главу XX § 123): Один претор с армией (более 50.000 чел. пехоты и 4.000 чел. конницы) был послан в Этрурию, консул Эмилий Папп с другою армией (35.200 чел. пехоты и 2.300 чел. конницы) к Ариминию (Римини) на берегах Адриатического моря, для преграждения галлам на севере пути в среднюю Италию, по ту или другую сторону Аппеннинов, а другой консул Каий Атилий, вызванный из Сардинии, был послан с равночисленною армией тоже в северную Италию; наконец 40.000 умбров, сарсинатов, венетов и ценоманов были посланы в земли бойев, на границы земель, откуда приходили трансальпийские галлы, дабы препятствовать прибытию новых полчищ их. Таким образом Рим противопоставил 70.000 галлам – 150.000 своих войск, разделенных на 4 армии, и сверх того собрал при Риме, в виде резерва на всякий случай, 5-ю армию в 53.500 чел. (50.000 чел. пехоты и 3.500 чел. конницы), что составляло более 200.000 войск. Никогда еще дотоле Рим не выставлял таких огромных военных сил, даже в 1-й пунической войне против Карфагена. Но причиною этого было то, что, помня страшное нашествие галлов в 389 г., когда они взяли и сожгли Рим, римляне боялись того же и теперь и вообще страшились многочисленных, полудиких, воинственных и храбрых галлов, особенно трансальпийских.
Союзные галлы, собравшиеся на р. Эридане, направились в Этрурию, страшно грабя и разоряя край на пути. Претор в Этрурии пропустил их, пошел вслед за ними и при Фессулах, близ Клузия, вступил с ниши в бой, но, после упорного сопротивления, был разбит с уроном 6.000 войск, а остальные войска его армии отступили на одну высоту, на которой были обложены галлами.
При вести об этом, Эмилий Папп двинулся от Ариминия против галлов, прибыл вскоре после сражения при Фессулах и на следующее же утро хотел решительно напасть на галлов. Но они, обремененные огромною добычей, уклонились от боя и вдоль берегов Тирренского моря двинулись обратно в свои земли, дабы сложить там свою добычу. Эмилий Папп и претор, соединясь, последовали за ними. Между тем Каий Атилий, прибыв морем из Сардинии, высадился в Пизе, двинулся на встречу галлам и у мыса Теламона преградил им путь. Таким образом 70.000 галлов очутились между армиями Эмилия Паппа (более 80.000 войск) и Каия Атилия (более 37.000 войск).
Галлы решились упорно сопротивляться и построили, между морем и горами, пехоту свою, по своему обыкновению, большими сомкнутыми массами, в 2 линии, одну тылом к другой и фронтами вперед и назад (против Эмилия стояли гезаты и инсубры, а против Атилия – бойи и тавриски). Конницу свою они расположили таким же образом по флангам, прикрыв ее по сторонам военными колесницами, а все свои обозы и добычу поставили, под охраной сильной стражи, на одной высоте близ их фланга на востоке. Таким образом, если они с одной стороны обеспечивали себя от нападений спереди и сзади, за то с другой стороны совершенно лишали себя всякого отступления и должны были или победить, или – все до единого погибнуть, без всякой надежды на спасение.
Между тем Атилий, построив свою армию в боевой порядок против галлов, занял на левом или западном фланге их, близ моря, впереди своего правого фланга, одну высоту, откуда увидал с другой стороны за галлами армию Эмилия Паппа. Галлы сочли необходимым прогнать римлян с этой высоты и несколько раз стремительно и храбро нападали на римлян, занимавших ее, но каждый раз были отражаемы. Это и обнаружило Эмилию Паппу, что Атилий находился по другую сторону галлов, и необыкновенно ободрило войска обоих консулов и возбудило их храбрость и надежду на успех.

Эмилий, увидав бой, происходивший на высоте впереди его левого фланга, немедленно послал туда свою конницу, для нападения на галлов во фланг. Здесь завязался упорный бой, в котором Атилий был убит. Между тем легионы Эмилия двинулись вперед, но приблизясь к линии галлов, были поражены высоким ростом и свирепым видом их (гезаты и большая часть других галлов были совсем нагие, но украшенные золотыми ожерельями, нарукавниками и т.п.). При этом звуки труб, шум оружия, громкие крики и пение галлов, отражавшиеся гулом в горах, навели на римские войска невольный страх. Однако велиты открыли сражение и нанесли нагим гезатам большой урон: они пришли в расстройство и отступили на свою главную боевую линию, которая от того также пришла в беспорядок, в то самое время, когда легионы двинулись в атаку, а правый фланговый отряд Эмилия – против обозов галлов. Инсубры, бойи и тавриски, не смотря на свое плохое вооружение, оказали храброе и упорное сопротивление. Но когда римская конница на флангах опрокинула галльскую и напала на неприятельскую пехоту во фланг, последняя не могла выдержать общего натиска превосходных сил римских армий со всех сторон, была окружена ими и почти вся истреблена. 40.000 галлов были убиты, а 10.000 с их вождем Конколитаном взяты в плен. Другой вождь галлов, Анерест, с немногими телохранителями успел спастись, во с горя сам себя умертвил. Римляне, одержав полную победу, овладели богатейшею добычей, вторглись чрез Лигурию в земли бойев, разграбили и разорили их и воротились в Рим, где Эмилий был награжден триумфом.
В 223 г. в Риме было положено одолеть во что бы ни стало цизальпинских галлов, избран диктатор Цецилий Метелл и произведены большие вооружения.
В 222 г. консулы Фламиний и Фурий разбили бойев, которые и покорились Риму. Затем оба консула впервые перешли через р. Пад (По), при впадении в него р. Адды, но при переходе через него потерпели такой урон от обитавших но ту сторону инсубров, что были принуждены заключить с ними перемирие и очистить их земли. Тогда они двинулись в земли союзных с галлами ценоманов и, вторгнувшись из них с другой стороны в земли инсубров, опустошили их огнем и мечом. Инсубры в числе 50.000 чел. расположились против римлян лагерем, и консулы уже готовились напасть на них, когда подучили приказание не вступать с галлами в битву. Фламиний, ненавидимый сенатом со времени предложения в 232 г. его закона, положил в согласии с Фурием, напротив, вступить в бой и только после сражения вскрыть приказание сената, о содержании которого был предварительно уведомлен. Вследствие того, оба консула напали на инсубров и разбили их, нанеся им урон в 8.000 чел. убитыми и 16.000 чел. взятыми в плен. Затем консулы взяли многие укрепленные города галлов и воротились в Рим, где Фламиний, против воли сената, но по расположению к нему народа, был удостоен триумфа.
В 221 г. цизальпинские галлы прислали в Рим послов с мирными предложениями. Но консул Марцелл склонил сенат и народ к продолжению войны и вместе с другим консулом, Кнеием Корнелием Сципионом, повел легионы в земли инсубров и осадил город Ацерры, недалеко от устья Адды в Пад. Инсубры, слишком слабые для того, чтобы заставить римлян снять осаду, перешли на правую сторону Пада и сами осадили союзный с римлянами гор. Кластидий. При вести об этом, Марцелл, оставив главные силы продолжать осаду Ацерр, сам с одною третью конницы в 600 чел. отборной пехоты поспешил на помощь Кластидию, Инсубры двинулись на встречу ему и вождь их Виридомар вызвал Марцелла на единоборство. Но Марцелл победил его, убил и получил определенную за то награду (spolia opima – золотые: ожерелье, нарукавник или т.п.). Он был третий, который получил эту весьма почетную у римлян награду. Вследствие победы его в единоборстве, инсубры были разбиты и отступили к главному городу своему Медиолану (Милан). Между тем Сципион взял Ацерры и, соединясь с Марцеллом, двинулся с ним за инсубрами к Медиолану. Этот город был осажден и взят равно как и некоторые другие города инсубров. После того инсубры просили мира, который и был дарован им, за уплату военных издержек и уступку части их земель римлянам. а Марцелл, воротясь в Рим, был награжден великолепнейшим триумфом.
Таким образом вся цизальпинская Галлия до подошвы Альп (за исключением некоторых горных ущелий в них, куда спаслась часть галлов) была покорена власти Рима, и для утверждения в ней римляне заложили военные колонии: Кремону, Плаценцию и некоторые другие.

§ 149. Война с истрийцами (220).

В 220 г. истрийцы, жившие, подобно иллирийцам, большею частью морскими грабежами, захватили несколько римских торговых судов. Консулы Публий Корнелий Сципион и Минуций с легионами двинулись против них сухим путем и в скором времени принудили их покориться. Однако этот поход стоил римлянам довольно большого урона в войсках.

§ 150. 2-я иллирийская война с Димитрием Фаросским (218).

Между тем Димитрий Фаросский, обманувшийся в своих надеждах получить от римлян сан иллирийского царя и столько же недовольный, сколько и иллирийцы, лишенные возможности приобретать, до прежнему, богатую добычу морскими разбоями, – в 219 г. нарушил договор, заключенный в 228 г., выйдя в море далее Лисса с 50-ю судами и разграбив Кикладские острова. Некоторые племена Истрии заключили с ним союз и сверх того он надеялся на помощь македонского царя Филиппа, с которым находился в дружественных отношениях. Но надежды его скоро рушились: римский сенат, уже предвидя близость новой войны с Карфагеном, поспешил усмирить северо-восточную Италию и в 218 г. – в то самое время, когда Ганнибал уже угрожал Риму войною – послал консулов Ливия и Эмилия с армиями в Иллирию. Укрепленный в ней Димитрием гор. Димале был взят Эмилием после 7-ми дневной, деятельной осады и затем осажден гор. Фарос, в котором находился сам Димитрий с отборными войсками. Эмилий взял и этот город и покорил весь остров Фарос, а Димитрий спасся бегством в Македонию к Филиппу. Римляне разрушили город Фарос и, усмирив вполне Иллирию, воротились в Рим, где Эмилий был награжден триумфом.

§ 151. Заключение.

Итак, в 23 года со времени окончания 1-й пунической войны до начала 2-й, римляне достигли войною весьма важных результатов. Покорив совершенно Сардинию и Корсику, они не только одолели страшных и опасных цизальпинских галлов, но и ослабили их перед самым появлением Ганнибала в Италии, покорили своей власти всю северную Италию, заставили смириться Иллирию и Истрию, утвердились в них и вовлекли в круг своей политики Грецию, что повело за собою потом важные последствия. И всеми этими важными политическими результатами они были обязаны успехам своего оружия и искусной политике римского сената.

ПРИЛОЖЕНИЕ I. АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ, ЦАРЬ МАКЕДОНСКИЙ.

I
АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ, ЦАРЬ МАКЕДОНСКИЙ.
(К характеристике его, по руководству Лоссау, Дройзена и др.)

В дополнение к общему выводу об Александре В. как полководце, и об образе и искусстве ведения им войны (часть I глава XV § 100), можно привести еще следующие черты:
Богато одаренный от природы всеми телесными, душевными и умственными качествами, исключительно занятый великою мыслью о войне с персами и их обширною монархией, хорошо зная и понимая всю трудность этого предприятия, Александр В. решился на него потому именно, что необыкновенная твердость души его значительно превосходила силу воли его. В этом заключается главная черта его характера; пылкость же его, воображение, знания и рассудок были только вспомогательными средствами. В действиях его, усматривается перевес воли над рассудком, но это обстоятельство может ввести в заблуждение ври составлении себе правильного суждения об Александре. Там, где необходимо было соображение самых сложных и трудных обстоятельств, рассудок никогда не обманывал Александра. Но счастье чаще становилось на сторону перевеса его воли, нежели на сторону перевеса его рассудка. Это прежде и, более всего обнаружилось при переходе через Граник: если бы при этом рассудок взял верх над волей, то Александр ее решился бы на этот переход и не произвел бы того решительного нравственного впечатления, которое было следствием его. При Иссе, без сомнения, предварительно произошла ошибка, но счастье соделало ее причиной поражения персов. При Арбеле и на Гидаспе видно сочетание и рассудка, и воли в равной мере. Если рассматривать эти великие битвы, следствием которых было покорение целых царств, только как плод искусных соображений, то собственно как соображения они покажутся довольно обыкновенными и нетрудными. Но если вникнуть во всю глубину исполнения этих соображений на самом деле, то исполнение окажется стоящим неизмеримо выше соображения или действие выше замысла, вода выше рассудка. Отсюда и проистекает то высокое уважение, которое в людях возбуждает всякий великий подвиг, особенно великого полководца. И поэтому-то необходимо верно сознавать эту взаимную связь, дабы верно оценить и те вспомогательные средства, посредством которых в уме Александра слагались его соображения и волей его могли быть приводимы в исполнение. Целью Александра было обширное завоевание, для которого, без сомнения, необходимо было неисчислимое множество отдельных предприятий. Великое дело долженствовало быть предпринято с тем энтузиазмом, который великая мысль может внушить великому человеку, в самом себе и в своих войсках усматривающему средства достижения своей цели. Это и возбудило в Александре и через него в его войске то высокое, восторженное настроение и то сильное нравственное напряжение, которое передала нам история. Этим вовсе не исключаются однако предварительные, разумные и хладнокровные соображения: но коль скоро они были окончательно совершаемы, тогда исчезали все встречные, посторонние, второстепенные соображения и вопросы, и все дело заключалось только в исполнении и действии.
Александр имел против себя хотя и храброго, но дурно устроенного врага, который хотел устрашать только превосходством числительных сил, но не имел надлежащей нравственной энергии, на первых же порах ограничился обороной и при этом еще принял ошибочные меры. На этом-то и был основан первый, необыкновенно отважный шаг Александра – переход через Граник в виду неприятеля. Конечно, он мог бы быть отражен, но в таком случае Александр вероятно поступил бы, как позже на Гидаспе. Ошибочное расположение неприятеля, одушевление и храбрость Александровых войск и необыкновенная способность их к маневрированию подавали надежду на успех, которая в таких случаях редко обманывает, особенно если в главе стоит такой великий полководец, каким был Александр. Счастье в таких случаях большею частью благоприятствует великим полководцам, а оно постоянно благоприятствовало Александру, но не без всякого участия с его стороны, а напротив именно вследствие силы ума и воли его и особенно твердости души его. Жизнь, подвиги, пример и продолжительные войны его не могли не производить могущественного влияния на все его войска вообще и на македонян в особенности, и они несомненно долженствовали быть одушевлены совершенно иначе, нежели те из них, которые не участвовали в его войнах. А если присоединить еще и то, что он был не только их верховным предводителем, но и царем, то это, без сомнения, должно было еще сильнее действовать на них, давая ему полную неограниченную, ни от кого независимую власть, которой никогда не имели и не могут иметь подчиненные высшей власти полководцы, даже самые лучшие и искуснейшие. Поэтому нельзя не сознаться, что совокупность всех этих обстоятельств помогла Александру в исполнении его великих замыслов, в которых он никому не был ответственным, и благоприятствовало их исполнению, хотя основа их все-таки заключалась единственно в его великой личности.
Необыкновенные крепость и сила телесные доставляли Александру такое решительное преимущество, без которого он едва ли мог бы вполне исполнить свои громадные предприятия. Только его железное тело могло выносить неимоверные: напряжение сил и труды 13-ти летней военной и боевой жизни его и в особенности выдерживать огонь его пылкой души, и оттого, между прочим, и происходила твердая устойчивость его замыслов и их исполнения. Только смерть возросшего с ним Гефестиона внезапно ослабила, кажется, эту силу телесного напряжения или по крайней мере подала повод к тому упадку телесных сил, который повел его к ранней смерти еще в цвете лет.
Если, может быть, и ее одна телесная сила его, то в соединении с сознанием его душевного и умственного превосходства и с перевесом его воли, вероятно, так часто увлекала его в рукопашный бой, подобно самому последнему рядовому воину. Большое влияние в этом отношении могло иметь на него восторженное любимым чтением Илиады настроение, вследствие которого он рвался подражать эпическим героям этой эпической поэмы и сам являлся во многом подобным им, как и вообще вся история его жизни и подвигов военных носит на себе резкий отпечаток эпопеи времен героических. При этом возникает даже вопрос, мог ли бы он достигнуть таких громадных результатов, если бы от перехода через Граник до взятия маллийского замка включительно менее принимал личного участия в рукопашном бою?
Операционные планы его, исключительно направленные к завоеванию областей персидской монархии, почти совсем не были разрушаемы неприятелем. Как только последнему был наносим сильный удар, он бежал вдаль и Александр мог беспрепятственно приводить в исполнение свое предприятие, что конечно значительно облегчало его. От Граника он проник до Киликии, только при Иссе встретив персидскую армию, лично предводимую Дарием. Главною целью его первоначально было завоевание восточных берегов Средиземного моря, дабы отнять у персов и приобрести себе господство на море. Встретив и разбив на этом пути при Иссе армию Дария, он пошел далее в Сирию, Палестину и Египет. С такими противниками, как Дарий и персы, поход этот удался вполне, со всеми его частными военными предприятиями, как-то продолжительною осадой Тира, походом к храму Юпитера Аммона в Египте и пр.
Чрезвычайно опасно могло бы быть для Александра в это время восстание против него греков в Греции, по собственному ли или персидскому возбуждению. Нет сомнения, что он во мог упустить этого из виду, принять свои меры и вполне положиться на Автипатра, оставленного с войсками в Македонии и Греции. Но с вероятностью предположить можно, что из двух зол – восстания Греции и возвращения его в нее в начале или половине войны с персами, он не мог не признавать первого гораздо менее важным, нежели второе – и это было оправдано последствиями.
Неоспоримо то, что свойства его противников, обнаруживавшихся во всех их действиях, много содействовали сохранению им равнодушия своего. С величайшим спокойствием устроил он, после довольно продолжительного отсутствия из Сирии, дальнейшее свое движение в верхнюю Азию в также беспрепятственно довел его до Арбел и довершил там, как и начал. Можно было бы даже, некоторым образом, сожалеть, что он не встретил при этом больших затруднений, потому что, по всей вероятности, непременно преодолел бы их, что еще более возвысило бы его славу. Между тем то, что и как случилось, имело очень естественный и простой ход и в состоянии было бы даже умерить восторг по случаю его великих подвигов, если бы преследование неприятеля после победы при Арбеле, экспедиция против уксиян и наконец неимоверное преследование им Дария и потом Бесса не проявили в нем в высшей степени дарования необыкновенного полководца. Эти действия его вполне соответствуют истинному духу и разуму войны и служат образцом для всех времен. Точно также достойны всякой похвалы движение его к Зевдракарте, действия его на южных берегах Каспийского моря и соединение его армии в Бактриане. Все они так ясно изображают взгляд Александра на его положение, что достаточно одного знания их для того, чтобы довольно определительно изучить побудительные причины его действий и обнаруженный ими истинный дух оных. Самою характеристическою чертою этих предприятий, как и многих подобных им в этой войне, есть непрерывный ряд действий, в которых неимоверное напряжение сил, бой во всех его видах и на труднейшей местности и всякого рода отважнейшие предприятия сменяют одни других. Но еще прежде, нежели Александр достигнул Бактрианы, он был принужден изменить направление своего движения туда для того, чтобы в тылу своем сделать безвредным осыпанного его милостями. но вероломного сатрапа Сатибарзана, и только совершив это, он длинным обходам прибыл в Бактриану.
После совершенного одоления Дария – до начала похода в Индию, действия Александра вообще представляют картину множества отдельных экспедиций против разных туземных племен, экспедиций, которые ни в какой общей связи между собою не были. Это были, так сказать, только отдельные эпизоды одного общего целого, чрезвычайно замечательные каждый порознь, но с одним общим им всем характером, означенным выше.
Поход в Индию, напротив, снова представляет одно общее целое, которое, по цели и действовавшим в нем силам, может быть уподоблено только предшествовавшему предприятию против Дария. Приготовление, начало и исполнение этого похода снова являют весь гений Александра в полном его блеске. Александр обнаруживает в нем такие прозорливость, деятельность, личное во всем участие и принимает такие искусные меры, что является в нем первостепенным полководцем. Свидетельством тому служат и предварительные, занимающие целый поход, завоевания, и одоление всех на пути обитавших племен, и все предварительные меры перед переходом через Инд и Гидасп. Пылкий полководец сам налагает на себя оковы и не прежде приступает к исполнению, как тогда только, когда задуманное им дело вполне созрело и он приобрел полную уверенность в успехе. Тогда уже последовало самое исполнение, с величайшим напряжением сил и личным, непосредственным участием самого Александра. В таком духе и смысле представляются нам битвы на Инде и особенно на Гидаспе – последние великие подвиги Александра.
Последующие за тем действия, хотя носят тот же, что и прежде, резкий отпечаток его гениальности, но Александр уже является в них более как монарх, заботящийся об упрочении и благе своей необъятной монархии, нежели как полководец. В последнем отношении он, против воли, был вынужден положить предел своему громадному предприятию, вследствие совершенного несогласия его армии с его видами и намерениями. Непреодолимому стремлению ее к концу своих трудов, Александр, как ни старался, не был более в состоянии противиться и принужден был уступить. И, можно сказать, в первый раз в жизни его, воля его осталась бессильною и власти его была противопоставлена такая преграда, которую ее могли одолеть ни строгость, ни кротость.
Вскоре последовавшая затем смерть Александра мгновенно прервала заботы его об упрочении своей обширной монархии в оставила неразрешенным любопытный вопрос, что было бы в на Востоке, и на Западе, если бы он прожил долее?

ПРИЛОЖЕНИЕ II. Объяснение двух древних камеев Александра Великого, приложенных в заглавии этой книги.

Объяснение двух древних камеев Александра Великого, приложенных в заглавии этой книги.

Желание украсить настоящее издание изображениями великих полководцев истории, названных Наполеоном I, не может быть исполнено в отношении Александра Великого и Юлия Цезаря иначе, как приложением снимков с древних камеев (лицевых изображений их, вырезанных на драгоценных каменьях), дошедших до вас и сохраняющихся в известнейших коллекциях их. Что касается Ганнибала, то неизвестно, были ли и имеются ли его камеи, но это кажется сомнительным.
Снимки с двух древних камеев Александра В., приложенные в заглавии настоящей книги, но, вместе с приведенною выше, в приложении к ней, характеристикой его, принадлежащие к I части всеобщей военной истории древних времен, – заимствованы из сочинения под заглавием: Dactyliotheca Zanettiana. Gemmae antique Antonii Maria Zanetti Hye-ronimi F. – Ant. Franciscus цоrius notis Latinis inlustravit. Italice eas notas reddidit Hyeronimus Franriscus Zanettius Aiexandri F. – Veuetus MDCCL. – Ludovicae ьlricae Suecorum Gothorum У andalorumque Reginae etc. dexlicata, – и по-итальянски: Le gemme anziehe di Anton-Maria Zanetti di Girolamo illustrate, colle annotazione latine di Anton-Francesco Gori, volgarizzate da Girolamo – Francesco Zanetti di Ales-sandro. Venezia MDCCL (т. e. Дзанеттиева коллекция камеев. Древние камеи, гравированные Антонием-Марией Дзанетти (в монашестве Иеронимом), с латинскими описаниями Антониа-Франциска Гори, переведенными на итальянский язык Иерояимом-Франциском Дзанетти (в монашестве Александром). Венеция 1750.
{Дактилиотека на греческом языке означает коллекцию или собрание резных каменьев, как библиотека-собрание книг. Нигде дактилиографика или резьба на камнях не была доведена до такой высокой степени совершенства, как в древней Греции, в которой резные каменья не только носили в перстнях (отсюда и название от δακτύλιος-перстень), но и употребляли как печати и украшали ими богатые сосуды. Римляне далеко уступали в этом грекам, но богатые римляне первые начали собирать коллекции резных камней и из них первым в этом был Скавр (Scaurus), пасынок Силлы, потом Помпей, Юлий Цезарь, Август и др.}
Заимствуем из этой книги следующие любопытные сведения о двух камеях Александра В.
Камей I. Между самыми редкими по работе и искусству камеями музея Дзанетти, ныне в первый раз являющимися в свет, первое место занимает голова Александра Великого, царя македонского, вырезанная рельефно на прекраснейшем восточном агате искуснейшим греческим художником. Александр В. изображен на нем с головою, покрытою царскою диадемой (венцом), являющейся между неубранными волосами и, кроме того, украшенными бараньими рогами, для означения особенного почитания Юпитера Александром В., который, находясь в Ливии, во время похода к храму Юпитера Аммона, захотел быть назван сыном последнего. Точно таким же образом он изображен на одной серебряной медали музея Винчельсийскаго (Winchelsea) и еще отличнее на другой, также серебряной, недавно изданной и поясненной отцом Панелио общества Иисуса (т.е. иезуитом) и на других, упомянутых и описанных знаменитым Фрёлихом (также иезуитом). Величайшее достоинство серьезного и величественного лица, живейшие глаза, воинственная храбрость (воспетые Гомером в величайших героях) удивительным образом усматриваются, сверх всего другого, в этом неустрашимом и неутомимом воине. Нет ни одной черты лица его, упомянутой древними писателями, которая не была бы выражена в этом камее отличнейшим художником с величайшими точностью и старательностью, а именно: полная сила бодрой юности, величие выпуклого лба, живые глаза, с бровями, изогнутыми в дугу и как бы обращенными к небу, прекрасный, прямой нос, губы грациозно сомкнутые и тонкие, наконец нежный подбородок, с чрезмерно толстою шеей и – все это доказывает необыкновенные внимательность и старательность искуснейшего творца этой работы.
Камей II, по мнению некоторых, изображает также голову Александра Великого. Так как немало антиквариев и других любителей редких древних работ заметили, что на лучших медалях, выбитых в честь его, изображена голова ее его, а Минервы воинственной, с надписью ΒΑΣΙΛΕΥΣ ΑΛΕΞΑΝΔΡΟΥ (царь Александр), – то, хотя и с слабыми причинами, однако согласно одни с другими, они призвали за верное, что и на самых редких и лучших камеях, под видом этой богини разума, мудрости и храбрости, изображен тот же Александр македонский. Они подозревали даже, что тоже самое могло быть сделано на других лучших камеях, на которых они приметили молодого Геркулеса, изображенного совершенно также, как изображается Александр на своих медалях, так что если не все, то по крайней мере главные черты мужественного и полного лица Александра могут быть узнаны выраженными в лице Геркулеса. Они очень хорошо звали, что Минерва была богиней-покровительницей как Македонии, так и самого Александра, и что Геркулес был, некоторым образом, его фамильным гением, ибо и прежде уже цари македонские считали величайшею для себя славой происхождение их от Геркулеса. Но, кроме всего другого, случайно более похоже на правду предположение тех, которые думают, что на такого рода камеях Александр изображен под видом не Минервы, а Ахилла, от которого, по свидетельству Веллеия Патеркула, Александр говорил, что произошел род его матери Олимпии. Это мнение подкрепляется одною золотою медалью музея великого герцога тосканского. Тоже самое может быть усмотрело в настоящем, замечательном и редком камее, работы искуснейшего резчика Николая Аванци, который процветал в XV веке и с большою похвалою упоминается в сочинении Васари: «Жизнеописания живописцев? (Vasari: Vite de'Pittori). Этот камей сохранялся некоторое время в музее венецианского дворянина Захарии Сагредо, который справедливо ценил его очень высоко. Искусный художник остроумно прибавил, в виде украшения туловища, львиную голову на левом плече, потому что на медалях Александра часто усматривается лев и отец его Филипп имел обыкновение носить на пальце перстень, на котором был вырезан идущий лев.