Период от Царского мира до римского завоевания естественным образом распадается на два подпериода, первый до, а второй — после начала римского вторжения на Балканы. Несмотря на Первую иллирийскую войну, греческие государства и Македония продолжали своё соперничество на традиционных направлениях, вероятно до конца Союзнической войны (217 г. до н. э), когда случилась внезапная и полная перемена, вовсе и не думая об опасности, исходящей от западных держав. Государствами — участниками этого соперничества были упомянутые в заголовке. Что до претензий на лидерство Спарты, то они закончились с поражением Клеомена и государство это оставалось главным образом орудием интриг и беспорядков, особенно со стороны ахейцев. Другое пелопоннесское государство, некогда бывшее значимым — Элида, кажется низведено было на степень подданного и агента Этолии. Вероятно, хоть оно и не было напрямую захвачено, но, как кажется, лишено было всякой свободы решения по большинству вопросов иностранной политики. Войсками её часто командовали этолийские офицеры, подчас не долго думая бросавшие вверенные им элейские войска, чтоб спасти свою шкуру.
Царский мир, как уже отмечалось, не привёл к роспуску всех федеративных государств. Но из–за роспуска Беотийской, а затем и Халкидской конфедерации произошёл величайший разрыв в истории греческого федерализма, много больший чем тот, что вызван был установлением македонского господства в Греции. В течение 40 лет между освобождением Фив и битвой при Херонее, федерализм вновь был на подъёме и Филипп II своим созданием Эллинской лиги не добился того, чтоб его ослабить. Ни одна из эллинистических монархий не стала столь могущественной, чтоб федерализм прекратил существование, но это был уже другой федерализм. Два великих федеративных государства, те что были распущены, были самыми передовыми в это время. Кроме того, господство демократической теории с её упором на первичные собрания, вело к сдерживанию развития представительного правления. Потому–то два важнейших новых федеративных государства IV столетия, Беотийская и Ахейская конфедерации, оба опирались на первичные собрания. В случае с Беотией это было, возможно, ещё и потому, что использование первичного собрания, собиравшегося в Фивах, было для фиванцев лёгким способом контролировать конфедерацию, по крайней мере до тех пор, пока голоса подсчитывались по головам, что, как кажется, имело место в IV столетии.
Две упомянутые здесь конфедерации были самыми важными организациями периода. История доминирования Беотии слишком хорошо известна, чтоб её здесь повторять. Благодаря блестящим способностям Эпаминонда и совершенству беотийской военной машины, Беотийская конфедерация добилась, на короткое время, неестественно высокого положения. Самым важным результатом этого стал распад Пелопоннесской лиги. И тем не менее, как мы это уже продемонстрировали в связи с Этолией и Аркадией, Эпаминонд и беотийцы имели меньшее влияние на развитие федерализма, чем то принято думать. Их влияние в Пелопоннесе было значительным, но даже здесь создание Аркадской конфедерации, кажется, не было прежде всего обязанным беотийскому вмешательству — вопрос обсуждавшийся выше, в статье об этой конфедерации.
В нач. III в. Эпир и Акарнания были глубоко втянуты в распри различных претендентов на контроль над Македонией и граничащими с ней частями Греции. С расширением Ахейской конфедерации в середине столетия и превращением её и Этолийской конфедерации в два самых могущественных государства Греции, интерес к истории федерализма возрастает. Интерес этот усиливается так же благодаря наличию сильных и ярких личностей, таких как Арат Сикионский, Агис и Клеомен Спартанские и некоторые из царей династии Антигонидов, не в последнюю очередь Антигон Гонат и Антигон Досон. Мы обладаем так же тем преимуществом, что располагаем для этого периода данными Полибия, даже если некоторые из них содержатся в наиболее сжатой, вводной части его истории. При использовании их однако надо помнить, что он настроен проахейски и антиэтолийски.
Этолийцы в эпоху эллинизма заняли выдающееся положение ещё до ахейцев. Стоит лишь напомнить об их участии в Ламийской войне, а позже в отражении галльского вторжения в Грецию. Они участвовали в двух самых перспективных проектах в истории федеративных государств, двух комбинациях государств, которые выглядели как прогресс в мирном сотрудничестве с Грецией и которые, если бы они продолжали функционировать, могли бы привести к лучшим временам. Первая из этих комбинаций имела место когда этолийцы ок. 262 г. вместо того, чтобы попытаться завоевать Акарнанию вступили с Акарнанской конфедерацией в союз, включавший даже исополитию — обмен потенциальным гражданством между двумя конфедерациями [1]. В этом случае к провалу проекта привела, как кажется, агрессивность этолийцев, более сильного из двух государств. Другим и даже более многообещающим событием был союз между ахейцами и этолийцами, который до такой степени тесным и сердечным для этолийцев, чтоб служить с ахейцами на ахейских кораблях против иллирийцев. Союз этот начался с объединения двух конфедераций против Деметрия II Македонского (239-229) и продолжался, несмотря на некоторые противоречия, до начала Союзнической войны в 220 г. Это было тем более замечательно, что несколькими годами ранее две конфедерации имели столкновения и что новому союзу предшествовал период, когда этолийцы вступили в союз с македонянами против ахейцев.
Ко времени освобождения Сикиона Аратом в 251 г., города в этой части Греции в большинстве своём управлялись тиранами, которые в той или иной мере были агентами кого–либо из великих царей и обращались к ним за поддержкой. Так соседний Коринф был на полуострове центром власти Антигона Гоната и несомненно тиран, изгнанный из Сикиона Аратом, так же как и его предшественники, были вассалами Антигона. Маленький порт по соседству, Арсиноя–Мефана на полуострове Мефана, оккупирован был птолемеевским гарнизоном, который продолжал там оставаться даже в середине II в. до н. э [2]. Он должен был представлять собой центр интриг и набора наёмников для птолемеевской армии. Может быть через посредство тамошнего гарнизона Арат, будучи ещё юношей, снискал расположение Птолемея II, посылая ему картины [3]. Таким образом, страна эта изобиловала антигоновскими, птолемеевскими и иными кознями и происками. И в самом деле, здесь происходило так много тревожного и необычного, что Арат мог делать в Аргосе приготовления для удара по Сикиону и даже изготовить штурмовые лестницы не возбуждая никакого подозрения. Здесь даже были главари профессиональных разбойников, с помощью которых можно было нанять людей для участия в походе. В качестве приманки Арат дал им поверить, что намерен совершить нападение на царский табун. При таких обстоятельствах неудивительно узнать дальше, что ворота Сикиона запирались на ночь, стены охранялись часовыми, а стража делала обходы. Вероятно, в те времена все сколько–нибудь значительные города даже во время мира имели регулярную стражу.
Рассказ о возвышении Арата — также свидетельство того, какого типа люди в то время становились лидерами. Живя в изгнании в Аргосе, молодой Арат, которому не было ещё и двадцати, мог позволить себе посылать картины в дар Птолемею Филадельфу, а когда он готовился захватить Сикион, то выставил для этого 30 собственных рабов, в то время как другие изгнанники дали каждый по 10 человек. Такие люди вряд ли были бедными. Сам Арат, очевидно принадлежал к тому классу, из которого выходили тираны. Собственные его отец и дядя, годами правившие Сикионом, правда тиранами не именовались, но возможно только потому, что источники информации о них в конечном счёте восходят к самому Арату. Они могли быть человеколюбивыми правителями, но в том, что касается формы их правления, они, возможно были такими же тиранами, как и все прочие. Тогда, как и всегда, можно было быть хорошим «тираном» — термин вероятно никогда не употреблявшийся самими этими правителями или их сторонниками, но приклеенный им как ярлык их врагами. Другим свидетельством богатства Арата служит рассказ о том, что когда ему понадобились 60 талантов для осуществления своих планов по захвату Акрокоринфа, он смог достать их под залог своих кубков и чаш и драгоценностей жены [4]. Рассказ этот извлечён, как кажется, из «Воспоминаний» самого Арата. Если это так, важно то говорит ли он правду или несколько преувеличивает ради возвеличения собственных успехов.
Введением Сикиона в Ахейскую конфедерацию, Арат дал новое направление ахейской политике. Принятие неахейского города не было само по себе чем–то новым для конфедерации, которая некогда инкорпорировала Калидон, но это дало старт экспансии в других направлениях. С несколько более поздним присоединением Коринфа конфедерация начала политику, которая в конечном счёте привела к попытке контролировать весь Пелопоннес вместо того, чтобы сконцентрировать свои усилия исключительно вокруг Коринфского залива. До этого, однако, первое известное столкновение произошло именно в заливе. Впервые встав в 245 г. во главе конфедерации, Арат, как сообщается, ответствен за поход на побережье Западной Локриды и в Калидонию, а позже он повёл всю ахейскую армию на Беотию, чтобы поддержать своих союзников против этолийцев, но ахейцы опоздали к битве и беотийцы потерпели тяжёлое поражение при Херонее [5]. Следующий важный шаг в экспансии конфедерации произошёл в результате захвата Акрокоринфа и освобождения Коринфа Аратом в 243 г., когда он повторно встал во главе конфедерации [6]. Это стало результатом внезапной ночной атаки во время мира. Он сумел собрать в Сикионе силы столь большие, чтоб он смог из них выбрать 400 отборных людей для ночной атаки. С ними он смог удержать и Акрокоринф и город. На рассвете остальное его войско прибыло из Сикиона и Арат смог предстать перед коринфянами в театре, разумеется с ахейскими войсками, установленными на ключевых позициях, чтобы защититься от внезапной вспышки гнева толпы или нападения. Там он убеждал коринфян «стать ахейцами» и передал им ключи от ворот города, так что впервые со времён Филиппа II эти ключи оказались в руках местных должностных лиц. Таким образом, присоединение Коринфа к Ахейской конфедерации было, по крайней мере по видимости, а возможно и в реальности добровольным, даже если Акрокоринф занят был четырьмястами ахейскими гоплитами, пятьюдесятью сторожевыми собаками и их вожатыми. Так же ахейцы захватили и портовый город Лехей, но возможно вернули его коринфянам под их контроль. Последним может быть и не нравилось то, что их цитадель удерживалась федеральным гарнизоном, но они имели больше местных свобод, чем за все прежние годы, ведь теперь гарнизон находился только в цитадели, в то время как остальная часть города подчинялась местным властям. Своего рода побочным результатом успеха в Коринфе стало то, что Мегара, Трезен и Эпидавр были приняты в конфедерацию. Таким образом, она теперь имела общую границу с Аттикой и Арат смог попытаться вырвать Афины из под македонской власти. Его первый поход на Аттику относится к той же самой его второй стратегии, вероятно к весне 242 г. [7].
Захват Коринфа естественно привёл к войне между ахейцами и Македонией. Первым известным нам действием со стороны Антигона Гоната стал союз с этолийцами, направленный против ахейцев [8]. В противовес этому ахейцы получили помощь от спартанцев, предводительствуемых царём–реформатором Агисом. Незадолго до этого этолийцы, вероятно уже установившие нечто подобное постоянному контролю над Элидой, совершили поход на Лаконию, в котором они продвинулись до мыса Тенар и хоть им не удалось взять Спарту захватили, по некоторым данным 50 000 пленных [9]. Около того же времени этолийцы инициировали договор между Фигалией и Мессеной, поставив таким образом своё влияние в этом регионе на более постоянную основу [10]. Для агрессивных этолийцев вполне естественно было объединиться с Антигоном и постараться извлечь всю возможную выгоду из этого союза, хотя в своём вторжении в Пелопоннес они, как кажется, действовали самостоятельно. Для спартанцев же равно естественным было вступить в союз с ахейцами для того, чтобы попытаться остановить этолийскую атаку на новом направлении, а именно к югу через Истм. Одновременно, настолько же естественным было для государств, объединившихся против Македонии искать поддержки Птолемея Эвергета и должно быть именно в это время ему был дан ахейцами титул гегемона (верховного начальника) ахейцев на земле и на море [11]. Какова была, если вообще была, помощь, полученная от Птолемея, неизвестно.
Их союз привёл к попытке сотрудничества между спартанцами, предводимыми Агисом и ахейцами, предводимыми Аратом. Он должен был приходиться на следующую стратегию Арата после освобождения Коринфа, а именно на 241 год. Со стороны Арата это был типичный поступок, приведшим к поражению врага, что уже казался победителем. Но добавочным следствием стал отказ от дружеского союза с Агисом. Это может быть произошло вследствие предубеждения богатого консерватора против царя, заражённого идеями социальной реформы. Ахейцы рассчитывали удержать границу Мегариды против этолийцев и Агис, пылая рвением к битве, привёл спартанцев для поддержки. Но Арат отказался давать битву и позволил этолийской армии вступить в Пелопоннес, где она захватила и разграбила Пеллену, самый восточный из городов собственно Ахайи. Вслед за тем Арат и ахейцы напали на них, когда они были дезорганизованы и нанесли им поражение с тяжёлыми потерями — 700 убитых, согласно Плутарху [12]. Этих потерь оказалось достаточно, чтоб обескуражить врага и вскоре был достигнут мир. Таким образом, военная кампания Арата, хотя граждане Пеллены не могли одобрить его методов и хотя он практически послал Агиса домой на поражение и смерть, была в высшей степени успешной. Мир, вероятно, включал и Македонию. Вдобавок, Аратом и этолийским лидером Панталеоном был достигнут договор о союзе между двумя конфедерациями. Это союз, вероятно, не был заключён до смерти Антигона Гоната и связан был с началом объединения двух конфедераций в войне против Деметрия II Македонского, которая длилась большую часть его правления (239-229) [13].
О ходе войны двух конфедераций против Деметрия известно очень мало, но значительно больше известно о попытках того же времени свергнуть в Пелопоннесе тиранов и включить их города в Ахейскую конфедерацию. В это время монархические главы государств, именовавшиеся своими врагами тиранами, были обычными в Пелопоннесе. Эти правители обычно были агентами македонского царя или по крайней мере были дружественны с ним. Они могли даже быть так близко связанными с ним, что автоматически считали себя в состоянии войны с тем государством, с которым был в войне македонский царь. Нападение Арата на Аргос за которое ахейцы принуждены были к уплате штрафа, произошло в тот краткий период в конце правления Антигона Гоната, когда конфедерация была в мире с царём. Нет данных, что другие нападения и происки Арата против тиранов были осуждены аналогичным образом. Двумя самыми важными из втянутых в это дело городов были Мегалополь и Аргос.
Мегалополь ок. 260-250 гг. управлялся Аристодемом Добрым. Он имел в своём активе победу над спартанской армией в сражении, в котором был разгромлен и убит царь Акротат, сын Арея [14]. Кажется нет никаких историй о жестокости, связанных с ним, но он несомненно был агентом или союзником Антигона Гоната и он был «тираном». Потому–то философствующие тираноубийцы, Экдел и Демофан, которые помогли Арату в освобождении Сикиона и которые оказали влияние на Филопемена, подкупили против него убийц [15]. Очевидно в то время немало было тех, кто считая себя интеллектуалами с высокими принципами думал, что справедливо всё, если жертвой был тиран, но если взять то же лицо и сделать его стратегом Ахейской конфедерации, то он став государственным деятелем, не будет уже законным объектом подобных козней. Такова была и точка зрения Арата и она яснее всего проявилась в его отношениях с тиранами Аргоса. Такова была позднее точка зрения и Полибия, который утверждал, что разумный человек вправе считать убийство тирана даже в мирное время достойным похвалы и здесь он очевидно говорит не о покушениях, совершаемых членами самой общины, но организованных посторонними лицами [16]. С этой точки зрения, если кто либо получил прозвание тирана, то в отношении него было всё позволено. Но вернёмся к Мегалополю. Там Аристодема вскоре сменил даже более знаменитый тиран, Лидиад, который позже трижды был стратегом Ахейской конфедерации. В 251 г., в перерыве между двумя царствованиями, спартанская армия потерпела поражение при Мантинее от совместных сил аркадян, ахейцев и сикионян под командованием Арата. В этой битве Лидиад, как кажется, был одним из двух командиров военного контингента Мегалополя [17]. Несколькими годами позже он стал тираном. Он, как кажется правил уже довольно долго до того как в 235 г., упреждая вторжение Арата, он отказался от тирании и привёл Мегалополь к вступлению в конфедерацию. Он немедленно избран был её главой и отслужил три срока попеременно с Аратом через год [18]. Вскоре после Мегалополя к конфедерации так же присоединился Орхомен. Вероятно местный тиран по имени Неарх отказался от тирании, но продолжал жить в городе. В то же время в конфедерацию могли вступить и другие аркадские города и среди них Мантинея [19].
Отношения Арата и ахейцев с тиранами Аргоса были значительно более сложными и неровными. В то время во главе этого города стояла династия, судьбы трёх членов которой, вероятно отца и двух сыновей — Аристомаха, Аристиппа и Аристомаха–младшего оказались непосредственно связаны с Аратом. Вдобавок, вполне очевидно, что тот Аристипп, который был главой промакедонской партии во время интервенции Пирра в 272 г. [20] был отцом Аристомаха–старшего и в то же время был тираном. Когда последний унаследовал своему отцу неизвестно, но известно, что Арат начал плести против него заговоры ок. 240 г. Плутарх сообщает (и его наиболее вероятный источник сам Арат), что он попытался тайно провезти кинжалы в Аргос из Коринфа, для использования их убийцами. Неудачливые убийцы поссорились, один донёс на других, но большинству из них однако удалось бежать в Коринф. Вскоре тиран был убит своими собственными рабами Узнав об этом Арат поспешил к Аргосу со всеми войсками, которые смог тогда собрать, рассчитывая, что аргивяне откроют ему ворота. Вместо этого он обнаружил Аристиппа, вероятнее всего сына Аристомаха, уже утвердившимся в качестве тирана. Следовательно, Аристипп вправе был обвинить ахейцев в том, что они затеяли войну во время мира. Дело было передано для третейского суда представителям города Мантинеи и ахейцы вынуждены были заплатить штраф в 30 мин. Убийство Аристомаха и поход Арата на Аргос вероятнее всего имели место весной 240 года. После этого не удивительно, что Аристипп попытался организовать убийство Арата, а Антигон его одобрил. Обвинение против Антигона может быть ни на чём не основано, кроме подозрений Арата, но было б удивительным, если б Аристипп не отплатил Арату тем же — заговором против него [21]. Что до штрафа, наложенного на ахейцев, то обычно считают, что поскольку речь шла о тиране, судьи, враждебные тиранам, наложили только номинальный штраф [22]. Если это так, то это означает, что нарушение международного права было столь вопиющее, что даже дружественно настроенные судьи не смогли уклониться от его осуждения.
Попытки свергнуть аргосского тирана продолжались. В одном случае, Арат с немногими сподвижниками с помощью приставных лестниц взобрался на стену, перебил стражу, оборонявшую эту часть укреплений и хотя сам был ранен, весь следующий день удерживал позицию, но на следующую ночь всё же отступил. Затем, выдвинувшись к Аргосу со значительными силами, он вступил в битву у реки Харета. В этой битве одна часть ахейского войска взяла над неприятелем верх, но сам Арат слишком рано прекратил борьбу и упустил верную победу. Устыдившись недовольства войска, он приготовился вступить в новую битву на следующий день, но когда настало время обнаружил — враг получил подкрепления; потому он ещё раз отступил и заключил перемирие, чтоб похоронить убитых, таким образом признав поражение. По пути домой Арат совершил удачный ход. Он присоединил к Ахейскому союзу Клеоны и справил там Немейские игры. Однако аргивяне, в свою очередь, так же устроили игры. В этой связи ахейцы нарушили дарованную участникам состязаний на Панэллинских играх неприкосновенность. Те участники игр, проведённых в Аргосе, которые возвращались домой через ахейскую территорию, были схвачены и проданы в рабство. В том же самом году Арат узнал, что Аристипп готовит нападение на Клеоны, но боится выступить пока Арат всё ещё находится в Коринфе. Поэтому последний решил обмануть Аристиппа. Он собрал силы и ушёл в Кенхреи, где какое–то время оставался, будто бы готовясь к дальнему походу. Затем он ночью ввёл свои войска в Клеоны и на следующее утро встретился лицом к лицу с Аристиппом с готовым к битве войском. В результате аргивяне потерпели поражение, понеся тяжёлые потери — около 1500 убитых, включая самого Аристиппа, в то время как по явно преувеличенному сообщению Плутарха, несомненно восходящему к самому Арату, ахейцы вовсе не понесли никаких потерь. Через некоторое время Арат вновь неудачно попытался освободить Аргос, где в качестве правителя утвердился Аристомах–младший, вероятнее всего брат Аристиппа, который начал своё правление с того, что казнил 80 аргивян, заподозренных в соучастии с ахейцами [23].
Таким образом, поражение и гибель Аристиппа не привели к вступлению Аргоса в конфедерацию, но как кажется, именно эти нападения на Аргос побудили Лидиада из Мегалополя, человека очень мудрого, отказаться от тирании и присоединиться к ахейцам. По крайней мере согласно Полибию, в то время как другие тираны всё ещё до самой смерти Деметрия II тянули с отказом от тирании, Лидиад, правильно оценив ситуацию, сделал это раньше. Затем, в 229 г., было достигнуто соглашение с Аристомахом. Как кажется, это Арат начал переговоры, а Лидиад, который был стратегом в 230-229 гг. в третий и последний раз, очернил Арата перед Аристомахом как ненавистника тиранов, чтобы приписать себе честь договорённости. Это так разозлило Арата, что он побудил собрание ахейцев отвергнуть предложение. Позже, вновь став стратегом, он изменил свою позицию, поддержал предложение и аргивяне безо всяких проблем были приняты в конфедерацию. Плутарх (Арат?) возможно прав, говоря, что Аристомах побуждаем был тем чувством, что уж лучше быть главой Ахейской конфедерации, чем ненавистным тираном одного единственного города. И в самом деле, он был избран стратегом на 228-227 гг., год в который Арат не имел права служить. Волна, смывшая тиранию в Аргосе, смыла её так же в Гермионе и Флиунте [24].
Наряду с интригами против тиранов, Арат почти беспрерывно прилагал усилия к тому, чтоб освободить Афины от македонского владычества. Его первый поход произошёл вскоре после освобождения Коринфа. Мирный договор с Антигоном Гонатом не заставил его прекратить свои попытки и говорят, что даже сами ахейцы порицали его за попытку захватить Пирей во время мира. Последовали и повторные попытки, продолжавшиеся и после войны против Деметрия, но о них ничего подробней неизвестно. Вероятно, эти попытки и действия против тиранов в Пелопоннесе побудили македонскую армию, вероятно в 233 г., вступить в Пелопоннес. Вероятно эти действия за пределами Аргоса и навлекли на ахейцев, в месте под названием Филакия, поражение, произведшее такое впечатление, что породили слухи, будто бы Арат убит или захвачен в плен. Но даже и это поражение не было таким уж бедственным, ведь Арат оказался в состоянии тотчас после него выступить к Аттике и продвинуться до самой Академии в пригороде Афин. Позже, после смерти Деметрия, афиняне обратились к Арату помочь в переговорах об удалении македонских гарнизонов из Аттики. В связи с этим Арат даже заплатил собственные 20 талантов — сумма необходимая для выплаты увольняемым при этом наёмникам. И всё же Афины к конфедерации не присоединились, предпочтя оставаться нейтральными. Эгина, однако, присоединилась [25].
На этом пути Ахейская конфедерация достигла своего высочайшего могущества и величайшей территориальной протяжённости до римской интервенции в Греции, но уже появились признаки опасности извне. Это самый год был тем в который крупное римское войско вторглось в Иллирию, некоторое время спустя после поражения объединённого флота ахейцев и этолийцев от иллирийцев, поражения в котором пал Марг из Керинеи — старейший ахейский государственный деятель [26]. Так закончился самый многообещающий период в ахейской и этолийской истории, период в который эти две конфедерации объединялись и призывались на помощь другими греческими государствами, когда те в том нуждались. Формально союз распался с началом Союзнической войны в 220 г., но период реального объединения, как кажется, закончился в 229 г. Полибий не уделил этому вопросу должного внимания. Не была ли это политика скорее Марга, чем Арата и не умерла ли она вместе с ним? Или же пришествие римлян затмило всё остальное?
229 год был годом начала Клеоменовой войны, в ходе которой мог произойти спад в союзных отношениях между ахейцами и этолийцами. В ходе войны с Деметрием отношения их были такими тесными, что когда оборона Восточной Аркадии после битвы при Филакии казалась под угрозой, ахейцы позволили Тегее, Мантинее, Орхомену и возможно Кафии перейти под покровительство этолийцев [27]. Таким образом, в то время как Аргос всё еще был под контролем тирана, поддерживаемого Македонией, ахейцы создали вдоль своей границы ряд буферных государств, союзных с Этолией. Когда Аргос вступил в конфедерацию это должно было создать некоторую проблему, так как эти города составляли ряд, почти что разрезавший конфедерацию надвое. Пока другое государство было союзником это не создавало слишком большой проблемы и дружеские отношения, как кажется, продолжались до совместных действий против иллирийцев в 229 г.
Таким образом, к началу Клеоменовой войны ситуация была следующей. Ахейцы и этолийцы были всё ещё союзниками и как можно видеть, в ходе трудных переговоров 220 г. они всё еще формально оставались таковыми до начала Союзнической войны. Это, однако, не заставило этолийцев отказаться от претензий на контроль по крайней мере над западным побережьем Пелопоннеса. Потому они вряд ли могли благосклонно взирать на рост спартанского могущества при Клеомене. В то же самое время этолийцы были глубоко вовлечены в военные действия против Македонии. Их экспансия в Фессалию, хорошо известная из позднейших требований, кажется относится к последней части правления Деметрия II. Несколько позже, в начале своего правления, возможно в 228 г., Антигон Досон нанёс этолийцам жестокое поражение и выгнал их из Фессалии [28]. Когда точно заключён был мир неизвестно, но несомненно, что до 224 г., когда Досон попросил позволения провести свою армию на юг через Фермопилы, но ко времени начала Клеоменовой войны, этолийцы и македоняне были всё ещё в состоянии войны. Потому–то кажется, что не может в это время быть ничего более невозможного, чем совместный сговор этолийцев, Досона и Клеомена против ахейцев. Однако, это именно то, в чём их обвиняет Полибий.
Захват Клеоменом врасплох или с помощью измены аркадских городов, присоединившихся к этолийцам и неудача этолийцев воспрепятствовать этому захвату, придают некоторое правдоподобие обвинению Полибия, несомненно позаимствованному у Арата [29]. Но что могли тогда сделать этолийцы? Города эти, полностью окружённые чужестранной территорией и не являвшиеся постоянными членами конфедерации не могли обладать столь большой ценностью, чтобы возвращать их с помощью войны. Ответный удар по Спарте с помощью продвижения через Элиду и Мессению, не был достаточно эффективным способом вмешательства в интересах городов, расположенных в Восточной Аркадии. Более эффективным могло бы стать вторжение с севера, но для этого нужно было пересечь ахейскую территорию и едва ли это можно было б предпринять иначе, чем в кооперации с ахейцами. Если бы такой план был бы даже и предложен, то вожди ахейцев во главе с Аратом отвергли бы его, даже и на вынося на рассмотрение собрания [30]. Решением этих вождей было не вступать в войну из–за аркадских городов, захваченных Клеоменом. Только когда Клеомен вскоре захватил и укрепил Афеней, принадлежащий Мегалополю, было созвано экстраординарное собрание. На нём проголосовали за объявление войны. Иными словами, война была объявлена в конце 229 или в начале 228 г., хотя данные Полибия подразумевают, что военные действия начались до официального объявления войны [31]. За захватом и укреплением Афенея Клеоменом последовало ночное нападение Арата на Тегею и Орхомен. Возможно также, что и захват Кафий предшествовал объявлению войны [32]. Как бы то ни было кажется ясным, что инициатива агрессии исходила от Спарты. До нас дошла версия, которая возлагает вину на Арата и ахейцев, но и она устанавливает, что Клеомен хотел войны и начал её, но оправдывает это кознями ахейцев[33].
Здесь мы рассмотрим лишь некоторые относящиеся к делу пункты, связанные с Клеоменовой войной. Эта война чуть не привела к распаду Ахейской конфедерации; хоть она и сохранилась, а позднее даже значительно расширилась, в действительности её реальная власть и значение сильно сократились. А позднее она вообще превратилась в вассала сначала Македонии, а потом Рима. Первая половина войны, до 227 г., для ахейцев прошла довольно хорошо. Сообщается и о неудачах, но за неудачами следовали и успехи. Если б поражения были слишком сокрушительными, то быстрое восстановление было б невозможно. Согласно доступной информации, наихудшей из ошибок ахейцев в это время был отказ сражаться, когда условия были благоприятными. В 228 г., когда Аристомах, бывший тиран Аргоса, был полководцем, Арат воспретил ахейским силам, которые, как говорят, насчитывали 20000 пехоты и 1000 человек кавалерии, вступить в битву с войском численностью менее 5000 человек под командованием Клеомена. Некоторые порицают Арата, за то что он вмешивался в ведение военных действий ответственным за это полководцем, другие — Аристомаха за его нерешительность и уступчивость. Принимая во внимание силу воздействия Арата на ахейское общественное мнение похоже, что Аристомах счёл для себя невозможным действовать вопреки его советам. Чуть позже Лидиад выдвинул против Арата обвинения и выступил его соперником на выборах весной 227 г. И всё же Арат одержал победу и избран был стратегом на 227-226 г. [34]. Кажется однако, что не сторонник Арата, а Лидиад избран был гиппархом, т. е командующим конницы и фактическим вице–президентом конфедерации [35]. Арат начал военную кампанию этого года с экспедиции против Элиды. На обратном пути, у горы Ликей, к западу от Мегалополя, он столкнувшись с Клеоменом и спартанцами, потерпел поражение, как говорят, с тяжёлыми потерями. Но почти тотчас же после этого он внезапно захватил Мантинею, куда были введены 300 ахейских солдат и позднее власть ахейцев над городом еще более укрепилась с помощью гарнизона в 200 наёмных солдат [36]. Несмотря на поражение в битве, это важное приобретение означало, что до сего времени дела у ахейцев шли как нельзя лучше. Позже, в том же году, картина несколько изменилась. Клеомен выступил против Мегалополя, где он встретился с ахейцами под командованием Арата; ахейское легковооружённое войско в первой стычке имело некоторый успех, но Арат прервал преследование и отказался вступить в генеральное сражение. Раздражённый этим, Лисиад атаковал с кавалерией и сначала имел успех, но был оттеснён на трудную для действий конницы территорию, разгромлен и убит и это его поражение в конце–концов вовлекло в себя всё ахейское войско. Но опять же потери в этой битве, обычно называемой битвой при Лаодикее, не были, в том что касается убитых и раненых, слишком уж катастрофическими. Но смерть Лидиада вызвала большой резонанс. На собрании в Эгии было постановлено не поставлять Арату провиант и не содержать наёмников. В какой мере это послужило препятствием к ведению войны, неизвестно. Арат сохранил свой пост и позднее (возможно в начале 226 г.) встретился с Мегистоном, отчимом Клеомена при Орхомене, разбил его и захватил в плен [37]. Всё это выглядит как поход, начавшийся в старой Ахайе и продвинувшийся к югу к северной оконечности спартанского коридора. С той поры как ахейцы возвратили себе Кафы и Мантинею, Орхомен и Тегея всё ещё должны были оставаться спартанскими.
Возможно, именно в 227 г. Арат сделал первые попытки примирения с Антигоном Досоном. Это выразилось в форме предложения двум его личным друзьям в Мегалополе — Никофану и киническому поэту и философу Керкиду, чтобы Мегалополь обратился к Антигону за помощью. Такое обращение города к иностранной державе требовало позволения федерального правительства. Таким образом посольство это предполагало три этапа — принятие мегалополитянами решения о просьбе, отправка Никофана и Керкида в качестве послов (presbeutai) к федеральному правительству, чтобы то подтвердило их полномочия и наконец, поездка этих двоих в качестве послов из Мегалополя к Антигону Досону. Полибий подробно сообщает причины, побудившие Арата действовать в этом направлении и излагает доводы, представленные послами Досону. Все они представляют собой вариации на тему ненависти и подозрительности к этолийцам. Здесь задействован материал такого рода, относительно которого человеку постороннему невозможно иметь точные сведения. Относительно Арата самым верным было бы сказать, что невозможно узнать его причины, «но это то, что он сам написал». Результатом этого посольства стало то, что Досон обещал помочь, если он будет призван ахейцами, т. е федеральными властями. Потому мегалополитяне созвали ординарное федеральное собрание и настаивали, чтобы такое приглашение было послано. Арат, однако, побуждал ахейцев отложить решение и в течение некоторого времени вести войну своими силами. Это решение лучше всего соответствует времени после победы при Орхомене и до того как пришли новости, что Птолемей кинул ахейцев и стал оказывать помощь Клеомену [38]. Для Арата главным достижением этого посольства стало понимание того, что захват Акрокоринфа не сделал будущее соглашение с македонским царём невозможным. Впрочем, стало ясно и то, что такое соглашение должно будет повлечь за собой возвращение Коринфа и таким образом, отказ от политики, побудившей к его захвату.
Стратегом ахейцев, избранным весной 226 г. стал Гипербат. За время срока его службы Клеомен сначала возвратил себе Мантинею, а затем вторгся в западную оконечность собственно Ахайи, пройдя через Аркадию к югу от горной цепи, отделяющей её от Ахайи. У Гекатомбеума близ Димы он встретился и нанес сокрушительное поражение войску ахейцев, собранному путём общей мобилизации. В данном случае невозможно сказать насколько «общей» была в действительности эта мобилизация, но в этом случае очевидно — поражение было серьёзным. После него Арат послал своего сына Арата–младшего для переговоров с Антигоном Досоном. Досон поставил условием сдать ему Акрокоринф как плату за его вмешательство — требование, приведшее ахейцев в замешательство, ведь коринфяне не представляли себя опять качестве подданных Македонии [39].
Во время этого кризиса Арат отказался быть избранным стратегом на 225-224 гг., в свою обычную очередь каждый второй год. Его подчас обвиняют в уклонении от ответственности, но справедливость такого обвинения сомнительна. Стратег этого года, Тимоксен, был одним из его верных приверженцев, с ним Арат по всем делам был тесно связан. Однажды, когда известно стало, что многие в Сикионе и Коринфе сочувствуют Клеомену, он был послан в эти два города с чрезвычайными судебными полномочиями. В Сикионе он просто приказал казнить виновных — поразительное доказательство того насколько далеко могло заходить федеральное правительство в случае войны. Когда он попытался проделать то же самое в Коринфе ему пришлось, несмотря на то, что ахейский гарнизон владел Акрокоринфом, спасать свою жизнь [40]. Это произошло после провала первых мирных переговоров между Клеоменом и ахейцами. Переговоры эти, как кажется, начались вскоре после битвы при Гекатомбеуме. Предварительный мир или по крайней мере перемирие были уже заключены и ахейцы были уже вполне готовы принять условия, выдвинутые Клеоменом, даже когда он потребовал гегемонии. У нас нет дальнейшего объяснения что бы это означало, но если понимать это как нечто сходное с гегемонией царей в Эллинской лиге, то это означало некоторого рода постоянное верховенство над конфедерацией. Уже созвано было экстраординарное собрание Ахейской конфедерации для того, чтобы заключить окончательное соглашение, когда внезапная болезнь помешала прибытию Клеомена. Второе собрание созвано было в Аргосе, но Арат выдвинул такие условия относительно вооружённой свиты Клеомена или чтоб были бы даны заложники, что Клеомен не явился и послал объявление войны, но не в Аргос, где в то время находилась ахейская элита, а в Эгий, столицу конфедерации [41]. Это выглядит так, словно бы Арат нарочно спровоцировал Клеомена для того, чтобы помешать соглашению. Похоже к этому времени он уже решил, что предпочитает зависимость от более отдалённой Македонии вассальной зависимости от Спарты. Может быть он так же счёл, что сможет, не скажу манипулировать, но влиять на Досона более успешно, чем на Клеомена. Досон показал, однако, своим требованием возвращения Акрокоринфа и своей первой военной кампанией в Пелопоннесе, что его целью было восстановить македонскую гегемонию в Греции. Относительно либеральные условия в Эллинской лиге, восстановленной им, были продиктованы не чистым идеализмом, а политикой. Прежде всего, хотя союзникам позволено было оставаться нейтральными в случае, если лига вела войну, тем не менее им воспрещено было делать что–либо противное условиям союза с царём [42].
С возобновлением войны события стали развиваться быстро. Клеомен начал с захвата Пеллены и пары постов на пути к этому городу. Этими своими действиями он продлил контролируемый спартанцами коридор до Коринфского залива и разрезал Ахейскую конфедерацию на две части. Вскоре он, так же без большого труда, установил контроль над Аргосом [43]. Неудивительно, что проспартанские элементы в Сикионе и Коринфе зашевелились. Потому Арат и послан был в эти два города с чрезвычайными судебными полномочиями. За его изгнанием из Коринфа последовало приглашение от коринфян Клеомену вступить в их город [44]. На самом деле и коринфяне с этим их приглашением и Клеомен, его принявший, сыграли на руку Антигону, ведь это давало ахейцам оправдание сдать ему Акрокоринф. Тем временем Клеомен, после того как Коринф и другие города перешли на его сторону, осадил Сикион, где находились в то время старший и младший Араты. Скорее всего это было весной 224 г. Во время этой осады ахейцы созвали в Эгии экстраординарное собрание конфедерации и призвали Арата прибыть туда. Он, вместе со своим сыном, предпринял этот путь по морю. На собрании он призвал к тому, чтобы пригласить Антигона Досона, сдать ему Акрокоринф и дать заложников. В числе последних отправлен был и Арат младший [45]. Досон был уже вполне готов и тотчас принялся за дело.
Клеомен не преуспел в покорении Сикиона или Акрокоринфа, но имел такой контроль над всем остальным востоком Пелопоннеса, что мог подготовиться к встрече с македонской армией на Истме и практически игнорировать остатки Ахейской конфедерации. Услыхав, что ахейцы заключили соглашение с Досоном, он снял осаду Сикиона и начал готовиться к защите Истма. Она включала рытьё траншей и строительство крепостных валов [46]. Эта оборона на какое–то время помешала продвижению Досона, но в конце концов потерпела неудачу из–за того, что Аргос снова перешёл на другую сторону.
Македонская армия, которую Досон привёл на юг, как сообщается, насчитывала 20 000 пехоты и 1300 всадников [47]. Многие из этих войск несомненно были наёмными пехотинцами или ауксилариями. Армия эта двинулась на юг путём, пересекавшим северную Эвбею, а затем шедшим через восточную Локриду, Фокиду и Беотию. Кажется, обычный путь вёл через Фермопилы, но воспользоваться этим путём Досону воспрепятствовали этолийцы, угрожавшие, при необходимости, прибегнуть к силе. Из–за этого то и возникла необходимость провести армию через северную Эвбею и так как здесь не было годных для армии дорог, проследовать из северной Эвбеи к Еврипу и таким образом вновь пересекать материк. Подобно Филиппу V в 219 г., Досон вероятно высадился в Кине в Опунтской Локриде, а затем проследовал через горный проход Гиамполя в Фокиду и вниз к долине Кефисса [48]. Со стороны этолийцев, отказ в проходе вряд ли был дружественным актом, но он не может послужить оправданием всех обвинений, выдвинутых против них Полибием. И этого могло оказаться вполне достаточно, чтобы помешать полному взаимопониманию между ними и Досоном и таким образом, отвратить от Эллинской лиги, когда она была основана.
После того как попытки прорваться через оборонительные укрепления Клеомена на Истме провалились, Антигон предпринял слишком медленную и трудоёмкую попытку собрать достаточно судов. чтобы переправить свою армию через Коринфский залив. В качестве штаб–квартиры он использовал Паги, порт Мегары на заливе. С той стороны Арат и дамиурги ахейцев с некоторым затруднением проделали свой путь на лодках и здесь Антигон и лидеры ахейцев обменялись клятвами. До сих пор это был единственный прямой контакт между ахейским и македонским правительствами. Ситуация на Истме могла бы длиться и дальше, если бы не восстание в Аргосе. О надвигавшемся восстании сообщили Арату, который вслед за тем послан был Антигоном с 1500 человек (несомненно из состава македонской армии) морем в Эпидавр, чтоб проследовать оттуда в Аргос. Эти силы подошли слишком поздно, чтоб принять участие в последующей борьбе, которая продолжалась и не закончилась до тех пор, пока не подошёл Антигон со всей своей армией. Тем временем, ахейские силы под командованием Тимоксена, стратега предыдущего года, прибыли из Сикиона и оказали восставшим значительную помощь. Полибий хвалит ахейцев за успешные действия, которые стали поворотным пунктом кампании [49]. В самом деле, это был смелый поступок. Ведь всеобщая мобилизация ахейцев была в то время невозможна и поскольку Сикион отрезан был от остальной конфедерации, то армия едва ли могла помочь Тимоксену. Он мог воспользоваться силами только гарнизона, защищавшего Сикион, ну может быть в какой–то мере усиленными наспех проведённой местной мобилизацией. С этими войсками он проследовал через территорию, находящуюся под вражеским контролем.
Падение Аргоса и последующее оставление Коринфа Клеоменом, каков бы ни был в конечном счёте вклад ахейских войск, были первыми крупными победами Антигона Досона в Греции и это он, а не Арат взял на себя управление делами. Прежде всего, он занял Акрокоринф, который вновь стал центром македонской власти в Греции, а на примере Аргоса показал, что его целью было восстановление македонского владычества. Он приказал восстановить там статуи прежних тиранов., ясно показав таким образом, что тираны эти были достойными союзниками или даже агентами Македонии. Это придаёт особую значимость казни последнего из аргосских тиранов — Аристомаха Младшего. Она должна означать, что на нём лежит большая часть вины в сдаче города Клеомену. Тем временем в Коринфе статуи тех, кто освобождал Акрокоринф, сброшены были с пьедесталов за исключением самого Арата, ведь эти люди были врагами Македонии. Только Арат пощажён был из–за его позднейшего союза с Досоном. Против этого всего Арат долго возражал, но безрезультатно. Его более ранняя антимакедонская политика не могла быть осуждена яснее.[50]
Следующее действие царя после всех его мероприятий в Аргосе показывает — он чувствовал, что имеет особые связи или обязанности в отношении Мегалополя Он обходил стороной более крупные аркадские города, удерживаемые Клеоменом и продолжал изгонять спартанские гарнизоны из мелких укреплений в районе конфликта, между Мегалополем и Спартой. Этим закончилась военная кампания, вероятно продолжавшаяся в течение зимы 224-223 гг. Затем Досон отправился на ординарное собрание Ахейской конфедерации в Эгий, на котором избран был гегемоном всех союзников. Это должно служить свидетельством создания Эллинской лиги, так что собрание или собрания в Эгии представляли собой одновременно и собрание Ахейской конфедерации и что–то вроде учредительного собрания. Собрание это обычно помещают в конец 224 г., но оно могло иметь место и в начале 223 г. После этого Досон разместил свои войска на короткое время на зимних квартирах в Сикионе и Коринфе [51].
Военная кампания 223 г. посвящена была изгнанию спартанцев из городов Аркадии и восстановлению македонской власти в Пелопоннесе путём установления гарнизонов в ряде ключевых городов. Городами, перечисленными Полибием как возвращённые в течение года были Тегея, Орхомен, Мантинея, Герея и Тельфуса. Из них Досон поставил гарнизоны по крайней мере в Орхомене и Герее [52]. Что до Мантинеи, то город был разграблен и все его граждане проданы были в рабство кроме тех, кто был казнён или выселен. Город отдан был ахейцам, которые заново основали его и назвали Антигонея. Несомненно, в этом причина того, что когда Мантинея два года спустя перешла к Клеомену, то ахейцы, находившиеся в ней были перерезаны [53], но даже в этом случае эти инциденты вряд ли показывают, что война становилась более гуманной. Так же и другие города, отвоёванные македонянами, но не укреплённые ими гарнизонами, должны были перейти к ахейцам. Таким образом, последние в какой–то мере усилились, но сам Досон с помощью гарнизонов в Коринфе, Орхомене и Тегее, расширил реальное македонское влияние через Аркадию до границы с Элидой. Возвращаясь в Македонию, он оставил руководить македонской провинцией в Пелопоннесе Тавриона [54], который оставался здесь в течение ряда лет и часто упоминается в связи с событиями, происходившими в первые годы правления Филиппа V.
Осенью 223 г. Антигон отослал свои македонские войска домой на зиму, в то время как сам он остался со своими наёмниками в Эгии. Он ясно сознавал, что его задача в Пелопоннесе не завершена, но он так же мог думать, что Ахейская конфедерация в состоянии защитить себя в течение зимы. Если это так, то он просчитался. Клеомен отлично знал, что Досон и его наёмники находятся в полных трёх днях пути от Мегалополя и был в состоянии подготовить захват города безо всякого опасения вмешательства с его стороны. Так как значительная часть стены была неохраняемой, то захват города был относительно лёгким. Большая часть населения бежала в Мессению и отвергла предложение вернуть назад свой город в обмен на то, чтобы отойти от ахейцев и стать союзниками Спарты. В отместку за это, Клеомен разграбил город, вывез статуи и картины и отвёл свои войска. Таким образом, он не рассчитывал обладать городом постоянно. Позже он аналогичным образом вторгся на аргосскую территорию, а затем удалился. Кроме уничтожения имущества, единственным итогом этих рейдов было недовольство Досоном со стороны греков за то, что он защищал их более активно [55].
С весной 222 г. и возвращением македонской армии последовала военная кампания при Селласии и полное поражение Клеомена. Согласно подробным данным Полибия, армия Досона в битве при Селласии насчитывала 27 600 человек пехоты и 1200 конницы. Из них 9 600 человек пехоты, включая 1600 иллирийцев и 600 человек конницы были выставлены союзниками; 18 000 пехоты и 600 всадников были македонянами и наёмниками. Их союзных контингентов 4000 пехоты, включая 1000 мегалополитян, экипированных Досоном македонским оружием и амуницией и 300 всадников были предоставлены ахейцами, 2000 пехоты и 200 всадников — беотийцами, 1000 и 50 — эпиротами, столько же — акарнанцами [56]. Цифры эти округлённые, но вероятно, приблизительно точные. Состав войска указывает на то, что новая Эллинская лига функционировала исправно, хотя даже такой её вклад совместных сил был мал по сравнению с македонским.
Битва при Селласии вполне может рассматриваться как решающая. Клеомену победа на поле битвы не казалась невозможной. По численности его армия составляла немногим более ⅔ антигоновой, но он занимал очень прочную позицию — два холма и долину между ними, которые не легко было обойти. Детали битвы мы оставим до другого раза [57], но можем попытаться оценить вклад греческих союзников. Хотя Антигон с македонской фалангой на левом фланге встретился лицом к лицу и в конце концов одолел спартанскую фалангу на правом крыле Клеомена, но ясно, что решающие действия имели место на другом крыле, где войско частично состояло из греческих союзников. Здесь решающий удар нанесён был на крайнем правом крыле, состоявшем из чередующихся отрядов иллирийских и македонских халкаспидов — вероятно тип солдат несколько более мобильных, чем войска, составлявшие фалангу. Слева от них, однако, находились контингенты греческих союзников. В то время как крайняя часть правого крыла оставалась скрытой от врага, остальная часть крыла исполняла незавидную задачу атаковать в гору врага, занимавшего очень прочную позицию. Не удивительно, что ситуация выглядела безнадёжной, когда они атакованы были с тыла легковооружёнными противника Но давление это удалось ослабить, когда войска противника так же атакованы были с тыла. Сделать это ахейцы поручили молодому Филопемену из Мегалополя, будущему стратегу конфедерации. Возможно еще большее значение имела внезапная атака объединённых иллирийцев и македонян, которые выдвинулись незамеченными [58]. После поражения на левом крыле, произошло поражение самого Клеомена, разбитого македонской фалангой.
После Селласии под контроль македонян и их союзников перешла вся восточная часть греческого полуострова от Македонии до Спарты. На севере, с Эпиром и иллирийцами, их сфера влияния достигла Адриатики. Этолийцы всё ещё владели Фермопилами. Таким образом, только Афины стояли от всего этого в стороне. Все постоянные члены Эллинской лиги были федеративными государствами. Если обобщить информацию из не слишком систематичных списков, даваемых Полибием, то членами её были следующие государства: ахейцы, беотийцы, эпироты, фокейцы, акарнанцы, локрийцы, фессалийцы, эвбейцы. Так же в этот список включены и македоняне, но они, вероятно, не были постоянными членами, а связаны были с лигой только через их царя, который был гегемоном лиги [59]. За пределами лиги оставались Этолия, Элида и Мессения, из них Этолия и Элида вскоре стали к ней враждебными. Позиция Спарты не вполне ясна. Случайное упоминание показывает, что Антигон оставил беотийцам Брахилла в качестве наместника. Это, в свою очередь, подразумевает гарнизон. Вполне возможно, что сначала было намерение сделать его постоянным. С другой стороны, спартанцы были провозглашены Досоном свободными и это должно означать, что царская власть была упразднена, так что эфоры стали безусловными главами государства. Гарнизон и наместник вскоре были от них удалены и Спарта стала членом Эллинской лиги [60]. Большинство городов, принадлежавших к Ахейской конфедерации, но захваченных Клеоменом, были ей возвращены.
Насколько жизнеспособной оказалась бы Эллинская лига при благоприятных условиях, трудно сказать. Сам Антигон умер до того, как лига получила возможность укрепиться в своём развитии и слишком мало лет прошло со дня его смерти до того, как всё разрушено было римской интервенцией. Впрочем, можно сказать, что самая рыхлость организации вызывала менее враждебные чувства, чем более прочная организация более ранней Эллинской лиги. Члены её связаны были договорами с царём, который был гегемоном и договора эти подтверждались клятвами, каждый год возобновлявшимися. Клятвами этими они торжественно обещали не предпринимать враждебных шагов в отношении царя [61]. Отношение её членов друг к другу следует выводить из хода событий. Позднейшие отношения ахейцев к этолийцам показывает, что одно из государств — членов союза могло самостоятельно вести войну против государства — нечлена. Чтобы требовать помощи от других членов лиги, надо было, чтоб синедрион лиги проголосовал за войну, но и это не вовлекало автоматически всех членов лиги в военные действия. Члены лиги вправе были либо подтвердить голосованием отправление на войну, либо от него воздержаться, сохранив нейтралитет. Это ясно видно на примере событий, связанных с началом союзнической войны 220 -217 гг. Здесь достаточно упомянуть, что ахейцы, когда они хотели помощи со стороны лиги, отправляли послов не только к Филиппу, но и к эпиротам, беотийцам, фокейцам и акарнанцам [62]. На последовавшем затем собрании синедриона все эти государства и сами ахейцы принесли жалобы на этолийцев и в результате делегаты единогласно проголосовали за войну, но решение это ни к чему не обязывало те государства, которые они представляли. Поэтому постановление синедриона представлено было всем государствам — членам лиги для отдельного утверждения [63]. Постановление это призывало к наступательной войне против этолийцев и каждое государство принимало собственное решение перед тем как вступить в войну. В договорах не было статьи устанавливавшей, что государства–члены имеют выбор между вступлением в войну и нейтралитетом, но на практике это было так.
Антигона Досона следует считать первым и почти единственным создателем всей этой структуры и он создал её в качестве помощника македонской власти, а не для защиты греческой свободы, кроме как в отдельных случаях. Доказательства этому столь основательны, что вывод просто неизбежен. В этом смысле прежде всего стоит обратить внимание на настойчивость в возвращении Коринфа под македонский контроль и готовность действовать как только к тому появится возможность. Далее воспоследовали символические акты. Статуи освободителей Акрокоринфа, за исключением Арата, были свергнуты. Иными словами, врагам Македонии отказано было в почестях. В Аргосе восстановлены были статуи тиранов, то есть этим как бы восстановлены были почести верным друзьям Македонии. Еще более важным доказательством являются гарнизоны в Коринфе, Орхомене и Герее. И вполне логичным продолжением этой линии было то, что Филипп V в 218 г. ввёл гарнизоны в Трифилию — спорный район между Элидой и Мессенией [64]. Таким образом, Орхомен и Герея в это время были не членами Ахейской конфедерации, но македонскими анклавами, окружёнными её территорией [65], а позже, вероятно, Трифилия стала маленькой македонской провинцией на побережье Пелопоннеса. Некоторые уступки ахейцам несомненно были сделаны и в этой связи главным государственным деятелем, с которым Досон имел дело, был Арат. Но если уступки им и были сделаны, то Орхомен и Герея — достаточные доказательства того, что всё было устроено не так, как хотелось Арату и ахейцам. С другой стороны, Досон считал важным для себя обеспечить взаимодействие с ахейскими лидерами и особенно с Аратом. В этом была причина того, что Филипп ещё юношей послан был в Грецию для того, чтобы познакомиться с Аратом. В ходе этой поездки молодой человек, как сообщается, попал под сильное влияние более старшего государственного деятеля [66].
Настоящее испытание для Эллинской лиги наступило во время войны 220-217 гг., которая из–за перевода с греческого на латынь получила довольно неудачное название Союзнической. И всё же мы от употребления этого названия не отказываемся так как оно стало традиционным и так как, кажется, не существует более краткого и лучшего её обозначения. Изложение предшествующих ей событий, как кажется, потребует не меньше места, чем изложение самой войны. Общая ситуация, как кажется, сводится к тому, что этолийцы попытались возместить себя за территории, выведенные из под их влияния ахейцами. Естественно, последние этому воспротивились. Арат из Сикиона, вождь Ахейской конфедерации того времени, вероятно, поначалу надеялся решить вопрос чисто местными средствами, но потом переменил свою политику и потребовал вмешательства Эллинской лиги. После различных превратностей, война закончилась в 217 г. миром, который, как кажется, открывал путь для панэллинского взаимодействия, как это выражено в речи этолийца Агелая. И тем не менее, когда римляне, несколько лет спустя, искали союзников для войны против Македонии и лиги, этолийцы охотно взяли на себя эту роль.
В Союзнической войне Пелопоннес стал ареной борьбы трёх соперничающих империализмов (термин может быть чересчур претенциозный) — Македонии, этолийцев и ахейцев. Македонский империализм в демонстрации не нуждается, в то время как этолийцы явно не оставили попыток контролировать западное и южное побережье Греции на всём протяжении до мыса Малея, как показывает их более ранняя экспедиция в Лаконию. Хуже известна и часто игнорируется попытка ахейцев перерезать эту линию и обеспечить за собой юго–западную часть Пелопоннеса как часть их конфедерации или как союзные государства. В рамках этой стратегии Пилос и возможно так же Кипарисия были включены в состав Конфедерации [1]. Это событие не могло иметь места до того как Мегалополь в 235 г. присоединился к конфедерации и оно почти несомненно предшествовало началу Клеоменовой войны в 229 г. Иными словами, оно произошло в то время, когда ахейцы и этолийцы были союзниками. Это могло и не быть нарушением каких–либо существовавших договоров, но этолийцы должны были это воспринять как агрессивное вторжение в свою сферу влияния. Наши проахейские источники до такой степени молчат на эту тему, что это почти можно назвать сокрытием улик.
По окончании Клеоменовой войны, одну из прежних могущественных держав — Спарту можно на время вычеркнуть. Македония восстановила своё господство в Пелопоннесе и, вероятно, казалась столь же прочно укрепившейся там, как и во времена Антигона Гоната. Вместо тиранов, как при Гонате, Досон установил гарнизоны и прямой контроль над ключевыми позициями, а большую часть остального полуострова привязал к себе с помощью Эллинской лиги. За исключением птолемеевского гарнизона в Мефане, только Элида и Мессена не были в эту систему включены. Ахейцы, благодаря союзу с Македонией и членству в Эллинской лиге, восстановили свои силы и почувствовали себя относительно уверенно. В этом, может быть, была причина того, что когда в 220 г. начались военные действия, то ахейская военная машина оказалась в запустении и беспорядке [2]. Этолийцы, напротив, почувствовали себя окружёнными, обманутыми и стремились улучшить своё положение. Из–за этого некоторые из их вождей потакали необычным актам агрессии до того ещё, как была объявлена война и в то время когда этолийцы и ахейцы официально не только были в мире, но и всё ещё оставались союзниками. Поступая так, они однако, ощущали, что поступки их ничуть не более противны международному праву, чем более ранняя агрессия их противников.
Следует напомнить, что источники наши очень односторонние и антиэтолийские. Но даже и на их основе можно прийти к двум выводам. Во–первых, не все этолийцы были сторонниками политики агрессии. То, что среди этолийцев была умеренная партия показывает, что политика была столь крайней, что даже многие сограждане её не одобряли. Но, однако ж, во–вторых, беглый взгляд на дальнейшую карьеру их лидеров показывает, что они вовсе не были безответственными преступниками. Так Доримах и Скопас позднее пытались провести реформы в интересах низших классов. Этого оказалось достаточным, чтобы очернить их репутацию в глазах консерваторов и затруднить, чтобы их беспристрастно выслушали. Впрочем, невозможно сказать, были ли они подлинными реформаторами или играли в собственных политических целях на чувствах недовольных. Возможно, более значим тот факт, что в этой рискованной затее принял участие Агелай из Навпакта. Так как он был тем государственным деятелем, который в 217 г. произнёс знаменитую речь в защиту панэллинского единства, трудно поверить, что политика, которую он поддерживал, могла быть безответственной и беззаконной. Это должна была быть политика, которую иные из более мудрых этолийских государственных деятелей считали вполне заслуживающей оправдания [3].
Война эта, как кажется, была делом рук этолийцев или точнее — самых агрессивных из их вождей. Целью их было расширение влияния этолийцев в Пелопоннесе. Из–за ошибок Арата, ахейского стратега 220-219 гг. война была почти что выиграна этолийцами до того ещё, как была объявлена. В 219 г., при Арате–младшем, дела ахейцев были немногим лучше. Этолийцы, в союзе не только с Элидой, но так же и со Спартой, приготовились атаковать Ахайю с нескольких направлений и в то же время попытаться отвлечь Филиппа вторжением в Македонию. Спартанцы атаковали территорию Мегалополя, в то время как одна этолийская экспедиция атаковала Эгиру посреди ахейского побережья, а другая — самую западную часть территории собственно Ахайи. На этом направлении ахейская защита была организована так плохо, что три города — Димы, Фары и Тритея отказались делать взносы федеральному правительству и сами наняли наёмников. В то же время Филипп действовал достаточно успешно в западной Греции от Эпира на юг до входа в Коринфский залив. Но отсюда он был срочно вызван домой по причине вторжения дарданцев — северо–македонского народа, бывшего почти постоянной угрозой стране. Зимняя кампания Филиппа более чем восстановила баланс сил в Пелопоннесе и прибавила территории как македонянам, так и Ахейской конфедерации. Летом 218 г. последовал поход Филиппа на этолийскую столицу или религиозный центр Ферм, за которым позже последовал поход на Лаконию. Всё это породило замешательство и почти что погубило ситуацию для ахейцев в течение зимы или ранней весны 217 г. Положение дел улучшилось когда Арат избран был стратегом и реорганизовал оборону. Филипп добился значительных успехов, но внезапно утратил рвение к войне в Греции, получив на Немейских играх новости о победе Ганнибала при Тразименском озере. Этолийцы так же были готовы к миру и вскоре он был заключён в Навпакте.
Таков был в общих чертах ход войны. Но в её перипетиях разобраться нелегко. Данные Полибия достаточно полны, но они сконцентрированы вокруг ахейцев и особенно Арата, так что затруднительно судить об этолийцах и даже о Филиппе. Особенность этих данных, которая вызывает подозрение, но не может быть совершенно опровергнута это тенденция делать центральной темой конфликт между Аратом и некоторыми македонскими советниками царя. Почти всё, что мы можем сейчас сделать — это сказать, что многое из этого подразумевает тайные мысли и чувства, которые посторонний человек знать не может. В одном месте Полибий сам фактически признаёт, что он лишь высказывает догадки, а именно когда он приписывает Арату кроткое обращение Филиппа со Спартой в 220 г. [4]. С другой стороны очевидно, что какой–то конфликт между Аратом и некоторыми из македонских должностных лиц действительно существовал, но принимал ли он такие угрожающие размеры как описывал Полибий — это другой вопрос. По контрасту с общей благосклонной трактовкой образа Арата, описание событий 220 г. так твёрдо в своём осуждении его недееспособности (если не сказать глупости), что трудно поверить, что это было написано автором, так часто восхвалявшим Арата. Правильное объяснение этому может быть то, что Полибий пользуется здесь мегалопольским источником [5]. Это конечно предполагает, что он иногда следовал своим источникам более рабски, чем хотел бы, чтобы думали его читатели. В этом случае тот факт, что сам он был мегалополитянином, может в некоторой мере послужить оправданием.
Предварявшие войну распри между этолийцами и ахейцами, которые в конце концов привели к Союзнической войне, выросли из конфликта интересов двух конфедераций в юго–западном Пелопоннесе. Главным центром этолийских интересов оставалась Фигалия, но они так же имели связи и с Мессеной. К прочим их жалобам на ахейцев прибавлялось обвинение, что те пытались сманить на свою сторону мессенян. Этолийцы заявляли, что мессеняне обещали уже ахейцам и македонянам присоединиться к их симмахии, т. е к Эллинской лиге. Таким образом, ахейцы, как кажется, стремились вырвать и другое важное государство из под влияния этолийцев, но однако же союз между ахейцами и этолийцами все еще расторгнут не был. При подобных обстоятельствах вполне естественно было, что Доримах, этолийский командир в Фигалии послан был туда не столько для того, чтобы защищать город, сколько для того, чтобы бдительно смотреть за развитием событий в Пелопоннеса [6].
Доримах сделал даже больше, чем просто бдительно следил за развитием событий. В Фигалии собирались «пираты» и он обратил их на Мессению. После, оставшись глухим к жалобам мессенян и, как рассказывают, грубо оскорблённый ими, он обратился в Этолию с просьбой разрешить ему выступить против мессенян, но без объявления войны. Стратег этого (221-220) года Аристон был неспособен принимать активное участие в военных действиях и оставил ведение дел Доримаху и его коллеге, Скопасу. Они решили послать, не внося об этом предложение ни в союзное собрание, ни на рассмотрение коллегии апоклетов, пиратов действовать вдоль побережья от Эпира к югу, в то время как сами они собрали всё этолийское ополчение к Рию, запаслись перевозочными судами, высадили войско на территории Патр и прошли на юг в Мессению через ахейскую территорию. Притом, ещё до того, как выступила эта экспедиция, Клар, укрепление на территории Мегалополя захвачено было внезапным нападением (первое открытое действие года против ахейцев), но он возвращён был ахейским полководцем Тимоксеном и Таврионом, македонским командующим в Пелопоннесе. После этого этолийская армия под командованием Доримаха и Скопаса (насколько большая неизвестно) выступила и по сообщению Полибия, проходя через поля патрян, фариян и тритеян, показывала вид, что не желает чинить никакой обиды ахейцам. Однако толпа, неумеренно жадная к добыче, не могла удержаться от хищения, а поэтому этолийцы на всём пути разоряли и грабили поля, пока не дошли до Фигалии. Вероятно не было предпринято никаких попыток помешать их продвижению. Всё это произошло весной 220 г., когда Тимоксен, стратег, избранный предыдущей весной, всё ещё исполнял свою должность. После этого, вероятно в мае, произошло ординарное собрание Ахейской конфедерации в Эгии, всё еще представлявшее собой собрание старого образца, открытое для всех граждан достигших тридцати. На этом собрании города через территории которых прошли этолийцы выступили с жалобами, а мессеняне обратились за помощью. Собрание проголосовало за то, чтобы им помочь, предписав стратегу собрать войско и уполномочив военных принимать дальнейшие решения. Затем Тимоксен передал государственную печать своему преемнику, Арату и оставил свою должность за пять дней до истечения срока. Армия, что вполне естественно, собрана была в Мегалополе. На прошедшем здесь собрании мессеняне выступили с ещё одной просьбой — принять их в Эллинскую лигу. Им ответили, что этого нельзя сделать без согласия Филиппа и союзников, но что ахейцы постараются помочь им в этом. Так же и спартанцы мобилизовались и заняли позицию близ границы с территорией Мегалополя. После этого Арат отправил этолийцам ультиматум оставить Мессению и удалиться, не вступая на ахейскую территорию. Если они этого не сделают, то будут рассматриваться как враги. Так как собранные им войска несомненно значительно превосходили этолийские силы то не удивительно, что Скопас и Доримах сделали вид, что отступают и направили вестников с просьбой прислать им транспортные суда, чтобы переправиться в Фею, порт в южной Элиде. Если бы они действительно отправили тогда свои войска морем, война могла бы быть предотвращена, несмотря на все враждебные чувства, так далеко уже зашедшие [7].
Этолийцы же, вместо того, чтобы возвратиться домой на этих грузовых судах, переправили на них домой свою добычу, а сами проследовали через центр Аркадии, пересекли северную часть территории Мегалополя, прошли через Аркадскую равнину между Кафиями и Орхоменом и наконец, возвратились домой через Коринфский истм и Беотию. На своём пути, вступив на холмы за Кафиями, они были атакованы ахейцами под командованием Арата и нанесли им серьёзное поражение. В описании дальнейших событий становится всё труднее отделить факты от утверждений Полибия относительно мотивов этолийцев и от его ложных истолкований [8]. Возможно, хоть и не является несомненным, что Скопас возвратился домой с частью войска на судах и оставил Доримаха с поредевшим войском возвращаться по суше [9]. Оставшиеся силы, в любом случае, были не настолько велики, чтоб Арат боялся выступить против них с 3000 ахейской пехоты и 300 всадниками в добавление к гарнизону Тавриона или оккупационной армии. Поначалу были мобилизованы большие силы, но часть была распущена когда Арат узнал, что этолийцы возвращаются домой. Относительно Доримаха Полибий сообщает, что он, желая вызывать войну, хотел избежать при этом сражения с Таврионом, который находился у Клитора и сразиться с одним только Аратом. Это следует отбросить как простое предположение, если не, по крайней мере отчасти, как преднамеренную ложь. Ведь несколькими фразами ниже Полибий показывает, что Арат и ахейцы были при Клиторе, говоря, что они повернули оттуда к Кафиям [10]. Более того, его рассказ показывает, что этолийцы стремились избежать битвы, но были атакованы ахейцами. Возможно этолийцы, несмотря на ультиматум Арата, оправдывали свой проход через ахейскую территорию правом прохода. По крайней мере, на последующем собрании Эллинской лиги, жалобы ахейцев на этолийцев не содержат упоминания о битве при Кафиях. Кто прав в этом случае, а кто неправ — неясно. Этолийцы, судя по тому как они себя вели, были прежде всего заинтересованы в расширении своей власти в Мессении. От ахейцев они требовали права прохода войск через ахейскую территорию и если б этого можно было бы добиться без войны, то так было б много лучше. После Кафий, вожди ответственные за вторжение в Мессению, вероятно считали войну неизбежной.
Лишь после поражения при Кафиях, ахейцы обратились к Филиппу и союзникам. Это должно означать, что Арат и его приспешники сначала надеялись решить дело местными силами в союзе с мессенянами и спартанцами. Это, очевидно, подняло б престиж ахейцев больше, чем спасение македонянами. И они могли бы и в самом деле в этом преуспеть, если б не плохое ведение военной кампании при Кафиях и итоговое поражение. Что касается македонян, то судя по поведению Тавриона, у них не было желания воевать. Да, когда был захвачен Клар на ахейской территории, он помог вынудить захватчиков уйти. Но это случай совершенно ясный. Было столько же не в македонских, сколько и не в ахейских интересах, допускать агрессию такого рода. Что до пропуска этолийцев через территорию Ахайи, македонский царь конечно же желал не спускать с них глаз, но атаковать их не желал. Нет никаких сведений, что Таврион или его солдаты как–либо участвовали в Битве при Кафиях.
Вскоре после битвы имело место третье ординарное собрание ахейской конфедерации этого года. Арат на нём был подвергнут резкой критике, но тем не менее преуспел в сохранении своего влияния на участников собрания и таким образом в проведении своей политики. Так участники проголосовали за то, чтоб направить послов в государства — члены Эллинской лиги и к Филиппу с уведомлением о том, что этолийцы, в нарушение договора, дважды вторгались с оружием на ахейскую территорию, просить о помощи и рекомендовать принять мессенян в лигу. Далее, были даны инструкции стратегу, собрав силы в 5000 пехоты и 500 человек конницы, идти на помощь мессенянам, если они вновь будут атакованы этолийцами и договориться с мессенянами и спартанцами об их вкладе в общее дело. Каждое из этих двух государств должно было выставить воинский контингент в половину размера ахейского и таким образом общее число войск должно было составить 10 000 пехоты и 1000 всадников [11]. Это войско, как кажется, планировалось в качестве оборонительной силы для операций в Пелопоннесе. В качестве таковых их могло быть вполне достаточно. Однако, в то же время, с помощью обращения к Филиппу и Эллинской лиге, ахейцы пытались разжечь общеэллинскую войну.
Летом 220 г. этолийцы созвали экстраординарное собрание своей лиги [12]. Собрание это показало, что большинство за партией мира, но невозможно сказать кому этолийцы были обязаны созывом этого собрания: партии войны, искавшей более обширной поддержки своей политике или партии мира, стремившейся остановить дурное поведение и агрессию до того, как станет слишком поздно. Собрание действительно проголосовало за сохранение мира со спартанцами, с мессенянами и со всеми остальными, таким образом трактуя походы в Мессении так, как если бы они никогда и не случались. Что же до ахейцев, этолийцы проголосовали за сохранение мира с ними при условии, если те разорвут свой союз с мессенянами. Полибий порицает это как самое нелогичное, так как этолийцы были союзниками обеих государств. Эта критика может быть формально верной и всё же несколько несправедливой. Если союз между этолийцами и мессенянами был и в самом деле давним и если ахейцы пытались оторвать мессенян от Этолии, то действие это было определённо враждебным. Однако, хоть и явно предпочитая мир, поднимая этот вопрос, этолийцы бросали вызов, который явно мог возбудить войну. Но если позиция этолийцев была двусмысленной, то с Филиппом и членами Этолийской лиги всё совершенно ясно, хотя в этой связи лишь эпироты и Филипп упомянуты по имени. Когда они получили обращение этолийцев, они, и вероятно другие союзники почувствовали, что проступки этолийцев были не намного хуже, чем обычно и таким образом предпочли сохранить мир. Они были сторонниками принятия мессенян в Эллинскую лигу, но, как кажется, но собрания по этому поводу не созывалось и следовательно, ничего в этом отношении не предпринималось [13]. Их принятие, как кажется, произошло на собрании, созванном в Коринфе позже в этом году.
Вскоре дальнейшие события обострили ситуацию. Свой вклад в это внесли этолийские агрессоры и иллирийские искатели приключений. Два иллирийских вождя — Деметрий из Фароса и Скердиллид, в нарушение договора иллирийского царства с Римом, проплыли на юг вдоль побережья Греции с 90 лембами — лёгкими судами, используемыми иллирийскими и другими пиратами, каждый с командой примерно в 50 человек. Единственным упомянутым пунктом побережья, который они атаковали был Пилос и вполне возможно, что они заранее сговорились с кем–то из вождей этолийцев напасть на этот город и оторвать его от Ахейской конфедерации. В любом случае, ахейцы за этот рейд порицали этолийцев [14]. После этого два вождя разделили свои силы и Деметрий с 50 лембами продолжил путь в Элиду, в то время как Скердиллид с 40 возвратился назад и приплыл в Навпакт, вероятно выбранный для дальнейших действий. Здесь он заключил соглашение с Агелаем из Навпакта о разделе добычи и согласился присоединиться к этолийцам в нападении на Ахайю. Этот план должен был быть принят или по крайней мере в общих чертах намечен раньше, ведь для иллирийских пиратов вовсе не было обычным на пути домой из похода следовать в Навпакт. И хотя глава Этолийской лиги, Аристон утверждал, что этолийцы пребывают в мире с ахейцами, тем не менее Агелай, Доримах и Скопас собрали значительные военные силы для нападения на Кинефу — аркадский город к югу от горной гряды вдоль границы между Ахайей и Аркадией и с трудом доступный с побережья через долину Эрасина. Город, пострадавший от гражданских распрей и в который лишь недавно возвратилась группа изгнанников (возможно представителей низших классов), кем–то из этих изгнанников сдан был этолийцам. Отсюда этолийцы двинулись на Клитор, который им взять не удалось, не из–за помощи со стороны остальной конфедерации, но исключительно из–за сопротивления самих горожан. Окажись этолийцы здесь более удачливы и удержи они эти два города за собой, они контролировали бы кратчайший путь внутрь материка от центра ахейского побережья и если б им ещё удалось нанести удар по Спарте, то им бы открывался путь к уничтожению Ахейской конфедерации. Это, кажется, и была их цель, но они потерпели неудачу большей частью, как кажется, из–за сопротивления Клитора. После этого они предложили сдаться Кинефе в Элиде и когда предложение было отвергнуто, разрушили город и вернулись в Этолию [15]. Их уход вызван был, как сообщают, новостями, что македоняне собираются вторгнуться в Этолию [16] и им удалось вернуться до вторжения Филиппа. Это, в свою очередь, подразумевает, что второе обращение ахейцев, то которое побудило действовать Филиппа, было сделано после нападения этолийцев на Кинефу.
Первыми шагами Арата были посольство к Филиппу с просьбой оказать ахейцам помощь, сбор набранного войска и обращение к спартанцам и мессенянам о присылке войск в согласии с договором. Это последнее его действие было не особенно успешным, так как спартанцы не прислали условленное вспомогательное войско, ограничившись ничтожным числом конных и пеших воинов. Но это, как кажется, не было главной причиной дальнейшей бездеятельности Арата. Какова бы ни была причина, он не выказал желания атаковать этолийцев ни когда они осаждали Клитор, ни когда следовали на побережье через горы. Ведь тогда, по сообщению Полибия, они проходили по местности столь трудной для передвижения, что для того, чтобы нанести им поражение достаточно было одного трубача. Он приписывает эту нерешительность крайней осторожности, вызванной поражением раньше в том же году. Это могло сыграть свою роль, но возможно более важным, как предполагают некоторые учёные, было желание того, чтобы вся Эллинская лига восприняла действия этолийцев как акт агрессии, взывающий к её вмешательству. Главным действующим лицом стал не Арат, а Таврион. Он не обладал достаточным количеством войск, чтоб вести самостоятельную военную кампанию, но он воспользовался тем, что Деметрий Фаросский со своими лембами находился в Кенхреях, порту Коринфа на Сароническом заливе. Ведь после удачного рейда в Эгеиду, он преследуем был родосцами. Теперь Таврион условился с ним перетащить его судёнышки через перешеек и напасть на этолийцев во время самой переправы, взяв на себя расходы по перетаскиванию лодок. Иллирийцы согласились напасть на этолийцев во время их переправы у Рия. Но иллирийцы, однако, опоздали на два дня к переправе этолийцев и поэтому возвратились в Коринф, удовольствовавшись опустошением некоторых местностей на этолийском побережье [17].
В это время Филипп предпринимал решительные действия в ответ на просьбы ахейцев и явился в Коринф со значительным контингентом войск. Оттуда он рассылал призывы к членам Эллинской лиги собраться в Коринфе на собрание, а затем проследовал в Тегею, чтобы разрешить спартанскую проблему. Теоретически, спартанцы имели двойные связи с союзниками. Они были членами Эллинской лиги и вдобавок недавно заключили особое соглашение с ахейцами и мессенянами для защиты против этолийцев. Но в оппозицию к этой партии существовала и другая, благоволившая этолийцам за помощь против македонян. Некоторое время здесь происходили разные интриги, вероятно имевшие какую–то связь с атаками на Кинефу и Клитор. Внезапный приход Филиппа ускорил ход событий. Трое из эфоров связаны были с этолийцами. Из страха, что он разоблачит их козни в отношении Филиппа, они решили убить одного из своих коллег, так же как и некоторых других из своих противников, в потом тотчас же послать представителей к Филиппу, чтобы обвинить убитых. Филипп назначил разбор дела в Тегее. Решение его было таково, что поскольку лакедемоняне не совершили никакого явного проступка против союза в целом и в то же время обещают во всём исполнять свои обязанности относительно него, то несправедливо было бы поступать с ними с беспощадной строгостью. И однако ж, он решил, что лакедемоняне должны дать новое клятвенное подтверждение союза [18]. Это, по видимости человечное решение находилось в согласии с тем правилом, что внутренние дела государств–членов — дело местных властей.
Из Тегеи Филипп возвратился в Коринф, где председательствовал на собрании Эллинской лиги. После того как члены лиги выдвинули свои обвинения против этолийцев, было принято единогласное решение об объявлении им войны и определение о войне пополнили ещё следующим постановлением, что каждому союзнику, у которого этолийцы со времени смерти родного отца Филиппа, Деметрия, отняли землю или город, все прочие обязаны помогать в борьбе за возвращение отнятого, восстановить исконные учреждения у всех тех, которые силою обстоятельств вынуждены были вступить в Этолийский союз, а так же избавить Амфиктионийскую лигу от этолийского контроля. Так как ахейцы были инициаторами разжигания войны, то стоит бросить беглый взгляд на их претензии и жалобы. Этолийцы захватили Клар в мегалопольской области, по дороге опустошили поля патрян и фариян, разграбили Кинефу, ограбили святилище Артемиды в Лусах, осадили Клитор, затеяли вместе с иллирийцами нападение на Пилос с моря и на Мегалополь с суши [19]. Упомянуты насилия только на ахейской территории и в случае с Патрами и Ферами это было не простым проходом через иностранную территорию, но якобы имевшими место эксцессами этолийских войск. Таким образом, вина, заключающаяся в проходе через иностранную территорию, не слишком очевидна. Это может быть причиной того, почему марш, приведший к битве при Кафиях, вообще не упомянут.
Государства–члены Эллинской лиги не были связаны решением своих представителей в собрании. Поэтому после собрания в них направлены были послы гарантировать их действия относительно решения, объявляющего войну. Тем временем Филипп, явно не желавший войны, попытался договориться с этолийцами. Последние сначала согласились встретиться с ним у Рия, но после передумали. Вместо этого на осенних выборах они выбрали стратегом Скопаса, тем самым показав, что они готовятся к войне. Ахейцы, со своей стороны, тотчас же ратифицировали объявление войны и санкционировали каперство против этолийцев. Это было сделано, как кажется, на одинарном осеннем собрании Ахейской конфедерации, четвёртом и последнем в году. Таким образом, оба главных действующих лица приготовились к войне и Филипп прибыл из Коринфа в Эгий, где он обратился к совету ахейцев. Оттуда он со всеми своими войсками возвратился в Македонию, чтобы приготовиться к войне. Подготовка включала посещение Иллирии для переговоров со Скердиллидом, который чувствовал себя обманутым относительно обещанной этолийцами доли добычи. Потому–то он перешёл с 30 лембами на сторону Филиппа за обещание субсидии в 20 талантов в год за действия против этолийцев [20].
Реакция членов Этолийской лиги на объявление войны была различной. Акарнанцы тотчас же ратифицировали постановление. Эпироты в известном смысле его ратифицировали, но постановили выступить на войну лишь когда это сделает Филипп, так чтоб не вести военных действий без поддержки. Этолийским же послам они заявили, что сохраняют мир. Мессеняне заявили послам лиги, что не выступят до тех пор, пока этолийцы не будут изгнаны из Фигалеи. Наконец, спартанцы отпустили послов без всякого ответа, но уже до весны были в союзе с этолийцами. После выборов новых эфоров осенью 220 г., та группа, которая ответственна была за убийство промакедонских лидеров, начала переговоры с этолийцами и условилась о визите этолийского посла Махата. Всё это делалось в частном порядке и без одобрения эфоров. Но последние всё же согласились позволить Махату выступить перед народным собранием. После того как он представил своё дело и удалился, спартанцы начали обсуждать вопрос между собой. Партия, выступавшая за союз с Филиппом и македонянами одержала победу и Махат удалился из Спарты. Но эта победа в собрании оказалась кратковременной. Вожди антимакедонской партии организовали убийство эфоров и предали других своих противников смерти или же изгнанию. Таким образом были избраны новые эфоры, возобновлён союз с этолийцами, восстановлена царская власть; новыми царями стали Агесиполид и Ликург. Последнего тотчас побудили напасть на аргосские владения вдоль побережья. Далее спартанцы одобрили каперство, что означало рейды против ахейцев как по суше, так и по морю. Махат так же убедил (может быть точнее было бы сказать «приказал») элейцев напасть на ахейцев. Таким образом, говорит Полибий, к весне 219 г. положение этолийцев было превосходно; ахейцев же напротив и здесь он определённо пишет так, как если бы считал, что это война ахейцев против этолийцев. Филипп, на которого ахейцы главным образом надеялись, всё ещё делал свои приготовления, эпироты всё ещё колебались, а мессеняне оставались нейтральными. Этолийцы, с другой стороны, при помощи Спарты и Элиды, окружили ахейцев войной со всех сторон [21].
События 220 года, приведшие к объявлению войны, так подробно обсуждались нами для того, чтобы уяснить позиции и требования Этолийской и Ахейской конфедераций, а так же законы и обычаи межгосударственных отношений, которым соответствовало их поведение. Результаты не особенно удовлетворительны, дав не многим более демонстрации того, что две конфедерации выдвинули друг против друга обвинения. Было бы желательно постараться не дать данным о военных кампаниях выйти из под контроля, но они столь запутаны, что задача не из лёгких. Одно из неожиданных затруднений — повторяющиеся в нашем проахейском источнике упреки Филиппу за то, что он не вёл ту политику, которую ахейцы считали наиболее благоприятной для своих собственных интересов. Но поскольку война вызвана была эгоистическими происками этолийцев и ахейцев, а Филипп стремился избежать её, то его вряд ли можно порицать за то, что когда война всё же началась, он поставил македонские интересы выше ахейских.
Военная кампания 219 г. в ходе обычного сезона военных кампаний, приняла форму попыток этолийцев разгромить Ахейскую конфедерацию, в то же время отвлекая Филиппа рейдами через Фессалию на Македонию и характеризуется неудовлетворительной организацией обороны со стороны ахейцев и попытками со стороны Филиппа укрепить свою позицию на западном побережье Греции и распространить своё влияние в южном направлении. Вкладом во всё это спартанцев под командованием Ликурга была оккупация Афенея на территории Мегалополя — обычный первый шаг спартанской экспансии. Что до этолийцев, то они совершили внезапную ночную атаку силами в 1200 человек на ахейский город Эгира и уже было в него вступили, но отброшены были горожанами со значительными потерями. Этолиец Еврипид, действуя из Элиды, был более успешен, совершив поход на территории Дим, Фар и Тритеи. Ахейский гиппостратег, в ведении которого находился этот район, выступил, чтобы выбить их, с местным ополчением из трёх городов, но попал в засаду и был разбит, в то время как Еврипид возвратился и захватил пограничное укрепление, принадлежащее Димам. Тогда эти три города обратились к ахейскому стратегу этого года — Арату младшему, но однако понапрасну и когда он ничего для них не сделал, направили послов к центральному правительству, но и тут с не лучшим результатом. В это время Арат был не в состоянии набрать наёмных солдат по той простой причине, что ахейцы не платили им жалование вовремя. Наёмники, однако, совершенно очевидно были бы в наличии, если бы в наличии была оплата. Потому эти три города решили не выплачивать взносы федеральному правительству и самим нанять себе наёмников. 300 пехотинцев и 50 всадников оказалось вполне достаточно. Очевидно, что ахейские неудачи этого года вызваны были тем, что ахейцы сами дурно вели свои дела. Они же, конечно, как всегда, обратились за помощью к Филиппу. Собирался он в это лето помогать им или нет установить нельзя, ведь он вызван был домой вторжением дарданцев в Македонию.
Когда это случилось, Филипп вёл военную кампанию в Греции. Он выступил из Македонии с 16 000 человек. В своём первом предприятии — осаде Амбрака, он присоединил к себе эпиротов, так же как и 300 критских наёмников и 300 ахейских пращников. Последние, высоко ценимые профессионалы, вероятно так же были наёмниками. С этим войском, после сорокадневной осады, Филипп захватил город, который затем по справедливости передан был эпиротам. По условиям сдачи примерно 500 этолийцам, составлявшим гарнизон города, позволено было удалиться невредимыми несмотря на то, что этолийцы, в то время как шла осада, совершили поход в Пиерию в южной Македонии, где опустошили город Дий и повалили статуи македонских царей. Филипп, однако, не позволил себя отвлечь и упорно продолжал осаду. Затем он переправился в Акарнанию, где присоединил к себе 2000 акарнанцев. Целью его действий с этого времени стало, как кажется, возвратить Акарнании районы, отнятые у неё этолийцами. Город Фотии сдался без сопротивления и этолийцам опять позволено было удалиться. Затем Филипп двинулся к Стратию, прежней акарнанской столице. Города ему взять не удалось и он лишь опустошил окрестные поля. Здесь к нему обратились ахейцы, но сомнительно, вызвало ли это перемену его планов. Он, как кажется, с самого начала решил продвигаться на юг, ко входу в Коринфский залив. Целью его были или стали Эниады, которые он намеревался сильно укрепить и оборудовать в качестве крепости и военно–морской базы. Несомненно он так же планировал поставить здесь гарнизон, но и это дело осталось незаконченным из–за вести о том, что дарданцы задумали масштабное вторжение в Македонию. Филипп удалился домой, вероятно забрав с собой все свои войска и оставив Эниады акарнанцам. Потому–то они не стали важной базой для будущих операций, которые Филипп, как кажется, планировал. В Македонии оказалось достаточно простого возвращения Филиппа с его армией. Дарданцы отказались от вторжения и Филипп распустил свои войска на время уборки урожая [22].
Военные кампании враждующих сторон до сих пор не были закончены. Самой успешной была кампания Филиппа, но он слишком рано отозван был домой. Кампания этолийцев была более тяжелой, чем все прочие, но она оказалась достаточно эффективной для того, чтоб деморализовать ахейцев; это вполне демонстрирует тот факт, что силы лишь немногим более 2000 человек смогли, выступив из границ Элиды, пройти через Аркадию с намерением вторгнуться на территорию Сикиона и помешать этому смогло только неожиданное появление Филиппа со всоими македонянами. Филипп в результате зимней военной кампании 219-218 гг. полностью изменил положение дел. Но до этого случился поход этолийцев на Додону. На этолийскиз выборах осенью 219 года Доримах, человек который предводил разнузданными участниками похода из Фигалии в начале 220 г., избран был стратегом и начал свою службу с похода на этот эпирский центр. Несколько позже выступил Филипп с силами примерно в 5000 человек и продвигался так скоро и внезапно, что никто в Пелопоннесе не знал, что он куда–то выступил, до тех пор, пока он там не появлялся. Так как Фермопилы контролировали этолийцы, он прошёл на юг через Эвбею, Кин в Опунтской Локриде и проход Гиамполя в Фокиду и Беотию. Из Коринфа он разослал письма ахейскому стратегу Арату младшему и должностным лицам в городах с требованием набрать войска и собраться в Кафиях — аркадском городе, расположенном чуть севернее Орхомена. В горном проходе близ Стимфала он столкнулся с Еврипидом. Последний отступил окольным путём, бросив свои лишённые руководства войска (элейцев, «пиратов» и наёмников) на ужасное избиение. Полибий даёт число попавших в плен в 1200 человек, а спасшихся бегством не больше сотни. Остальные были перебиты [23].
В Кафиях к македонянам присоединилось количество ахейцев достаточное, чтобы увеличить армию до 10 000 человек. Войско это проследовало в западном направлении к Псофиде, городу в западной Аркадии, в то время владению элейцев. Сюда сбежал и вероятно здесь командовал Еврипид, этолийский командир, силы которого несколько дней назад потерпели поражение. Город был сильно защищён природой, с трёх сторон имел лощины с горными потоками и был труднодоступен так же и с четвёртой стороны. Тем не менее он был взят штурмом македонянами, хотя жители его и некоторое количество находившихся в нём этолийцев бежали на акрополь. Фактором, осложнившим его оборону было то, что осаждённые лишены были всяких орудий борьбы. Предвидя грозящую им участь, должностные лица города и с ними Еврипид решили сдаться на условиях личной безопасности для всех. Когда вражеская армия удалилась, местные жители вернулись в свои дома, в то время как Еврипид удалился в Коринф, а оттуда — в Этолию. Город же был возвращён ахейцам. Сколь он был для них ценен видно из того факта, что помимо крупного гарнизона в цитадели, они разместили ещё и другой, отдельный, в городе; командиры их были один из Сикиона, а другой — из Пеллены [24]. Гарнизоны эти несомненно состояли из наёмников. И тем не менее Псофида была, по всей видимости, принята в конфедерацию в качестве постоянного члена
За взятием Псофиды вскоре последовало и взятие Ласиона, расположенного недалеко к юго–западу. На этот, прежде периэкский или подвластный Элиде город, также претендовали и аркадяне. В это время в нём находился гарнизон элейцев, но при приближении вражеской армии он бежал, город взят был безо всякого труда и передан ахейцам. Подобное же местечко — Стратий, передано было Тельфусе, городу — члену конфедерации. Из Ласиона Филипп направился в Олимпию, вероятно путём почти прямо на запад из Тельфусы, а не по долине Алфея. Здесь он дал войску несколько дней отдыха перед тем, как начать разграбление Элиды. По данным Павсания, Элида в то время была густонаселённой областью с богатым и высокоразвитым сельским хозяйством, но, однако, очевидно, что она была не в состоянии сама защититься от вторгшейся армии. Поражение у Стимфала и падение Псофиды сломили сопротивление элидян, которые не имели сколько–нибудь значительной армии, т. к землями у них владела узкая олигархия и поля обрабатывались трудом зависимых, в то время, о котором мы ведём речь, вероятно большей частью рабов. Когда вражеская армия приблизилась, граждане бежали в укреплённые места, главным образом в Фаламу, куда согнали массу рабов, скота и другого движимого имущества; место это, вероятно, не было укреплено, но было столь малодоступно, что это обеспечивало достаточную безопасность. Доступ к нему вёл через узкие проходы, которые могли быть сравнительно легко блокированы. Филипп решил проблему, послав вперёд наёмников занять стратегические позиции, а затем прошёл через узкие проходы с пельтастами и легковооружёнными безо всякого сопротивления. В Фаламе он нашёл элейского полководца Амфидама с 200 наёмниками, но никакие другие войска более не упомянуты. При приближении Филиппа, все кто были в поселении сдались. В результате Филипп вернулся назад, ведя кроме скота и другой добычи около 5000 пленных, вероятно большей частью рабов, хотя здесь был так же Амфидам со своими наёмниками и несомненно некоторое количество других свободных людей. Эта добыча так же как и та, что взята была раньше, так обременила армию, что она вернулась в Олимпию, а затем прошла в Герею по дороге через Тельфусу. В Герее он распродал добычу и сделал приготовления к вторжению в Трифилию [25].
Но внезапно посреди всей этой деятельности, Филипп стал готовиться заключить с Элидой мир. Амфидам — полководец, взятый в плен в Фаламе, явился к Филиппу и заявил, что может побудить элейцев стать его друзьями и союзниками. Филипп, в обмен на их союз, предложил возвратить пленных без выкупа, обеспечить защиту страны от нападений извне и оставить её свободной, без гарнизонов и уплаты дани. Это, возможно, означает, что элейцы должны были вступить в Эллинскую лигу на тех же условиях, что и другие члены. Видимо, местности уже отделённые от Элиды и переданные ахейцам, остались бы в руках последних, но в других отношениях государство Элида осталось бы невредимым. Этот достойный истинного государственного деятеля план был, возможно, разработан Амфидамом и принят Филиппом. Чтобы быть осуществлённым он должен был быть принят элейцами и этолийцами и препятствие здесь состояло в том, что этолийцы не могли принять его не удалившись из Пелопоннеса. Но Амфидам видимо считал, что здесь есть какая–то надежда на успех. Но, как оказалось, элейцы попытались арестовать его и отослать в Этолию для суда и потому он спасся бегством к Филиппу в Диму. Возможно большинство элейцев и одобряло его план, но сделать ничего не могло, так как фактически они были подданными этолийцев [26].
Трифилия, район вдоль западного побережья Пелопоннеса, между реками Алфей и Неда, был частью периэкской или подвластной территории Элиды. В V веке была достигнута договорённость, что последним завоёванным пунктом был Лепрей в южной части области. По миру 399 г. Элида вынуждена была отдать все свои периэкские территории, которые естественно перешли под власть Спарты. Когда в 371 г. создана была Аркадская конфедерация, она тотчас же попыталась присвоить не только Трифилию, но так же и другие части прежней элейской периэкской территории. Их Элида попыталась вернуть, когда Аркадская конфедерация распалась, но как кажется не преуспела в установлении над ними прочного контроля до начала III столетия. Это вероятно связано было с этолийским продвижением сюда за некоторое время до 240 г. К Трифилии добавлялась также Алифера, город в западной Аркадии, который был подчинён Мегалополю или был частью его территории [27]. Трифилия была плодородным, плотно населённым районом, притягательным за эти свои качества [28], но похоже, что Филиппа и ахейцев больше интересовало её стратегическое положение. Установив контроль над Трифилией, они рассекали линию коммуникаций из Этолии через Элиду к Фигалее, Мессене и Спарте.
Трифилию разрезает горный хребет, протянувшись с востока на запад от границ Аркадии до моря. Между его западной оконечностью и морем лежит укрепление Самик, в то время как близ восточного конца горной гряды лежит очень сильно укреплённый город Тифанея. На некотором расстоянии к востоку от него находится Алифера. Эти два укрепления несомненно должны были представлять собой барьер для продвижения врага из Аркадии к Лепрею и это также был путь, по которому собирался продвигаться Филипп [29]. За это время элейцы и этолийцы в состоянии были сделать какие–то приготовления. В ответ на просьбу о помощи этолийцы прислали нового командира — Филида с 600 этолийцами. В Элиде он нашёл в своём распоряжении 1000 элейцев, 500 наёмников и небольшое количество лёгкой кавалерии того рода, который именовался тарентинами [30]. Совершенно очевидно, что силы эти были малы для генерального сражения. Надежда была на то, чтобы заманить вражескую армию в засаду или задержать с помощью укреплений или иного подобного рода защиты. Но Филид предпочёл просто усилить гарнизоны в ключевых городах. Он послал 1000 элейцев в Лепрей, наёмников в Алиферу, а сам с этолийцами отправился в Тифанею, следить за развитием событий. Очевидно, что Лепрей был ключом ко всей кампании, но сконцентрировав здесь войска, Филид, тотчас после первых успехов Филиппа, упустил шанс, который он имел, остановить вторгшегося врага до того, как он достигнет этого города. Филипп, несмотря на все эти военные силы захватил Алиферу (собственно город) за один день. Затем защитники, отступившие в цитадель, сдались на условиях сохранения своих жизней. Следующим препятствием для Филиппа стала Тифанея, но она расположена была так, что её можно было обойти, хотя расположение её и было удобно для того, чтобы послужить опорой силам, замышляющим фланговую атаку. Филид, однако, отступил со своими этолийцами в Лепрей. Таким образом, Тифанея перешла к Филиппу. В Лепрей пришли так же этолийские «пираты», которые просили позволения оставить Фигалию до того, как этот город перейдёт к Филиппу. Их приход увеличил число этолийцев в Лепрее до 1000. Но такая концентрация войск ни к чему не привела. Горожане собрались в одном районе и потребовали, чтобы этолийцы, элейцы и спартанцы (их там было около двухсот) удалились. Маловероятно, чтобы горожане смогли одержать победу в подлинном сражении с этими войсками, но приближения Филиппа оказалось достаточно, чтобы побудить Филлида удалиться со всеми этолийцами, элейцами и спартанцами. Он хотел было прибыть в Самик до Филиппа, ведь последний двигался в том же направлении со своими пельтастами и легковооружёнными. Но поскольку у него не было припасов, он решил сдаться на месте в обмен на свободное отступление своих войск с оружием. Таким образом, он удалился без больших потерь, но имел в своём активе замечательно неэффективную кампанию. Это может быть не случайным, что его имя никогда более не упоминается в сохранившихся частях труда Полибия. После его отступления, города северной Трифилии сдались Филиппу и всё завоевание завершено было за 6 дней [31].
Относительно управления завоёванной территорией, Полибий говорит только то, что Филипп разместил гарнизон в Лепрее и оставил акарнанца Ладика в качестве наместника (эпимелета) Трифилии), таким образом расценивая её как провинцию Македонии. Этого достаточно, чтоб прийти к выводу, что Филипп и его советники следовали той же самой политике, что и Антигон Досон, а именно усиления Ахейской конфедерации одновременно с укреплением македонского владычества. Так одновременно с позволением ахейцам абсорбировать более ранние завоевания, укрепив гарнизоном Лепрей он добавил еще одно звено в цепь их, созданную Досоном. Этим и установлением контроля над Трифилией, он совершенно очевидно рассчитывал разорвать связи между этолийцами и отдельными частями Пелопоннеса.
Последним предприятием зимней кампании Филиппа была его атака на Элиду с севера. После того, как он оторвал Псофиду и Ласион от Элиды и Трифилию и присоединил города на юге, это должно было выглядеть естественным следующим шагом. Другой враг в Пелопоннесе — Спарта выглядела в тот момент безобидной. Из Лепрея Филипп проследовал в Мегалополь, а затем в Аргос, где он мог провести некоторое время перед тем как выступил на Элиду через ахейскую территорию. По пути он присутствовал в Эгии на собрании, где избирался стратег на следующий год. На нём, как говорят, интриги македонянина Апеллеса привели к поражению Тимоксена, креатуры Арата и выбору Эперата [32]. Военная кампания в Элиде не имела иного важного значения кроме восстановления ахейского господства в этой части полуострова. Тейхос, небольшое, но сильно укреплённое поселение, несколькими месяцами ранее отнятое у Дим, было очищено элейцами и таким образом ей возвращено. В то время как там был Филипп, Амфидам — этолийский полководец, ранее пытавшийся договориться о мире, бежал и искал у Филиппа убежища и таким образом все надежды на сепаратный мир рухнули. Из Дим Филипп вернулся в Аргос, где провёл остаток зимы, а войска отослал домой [33]. После двух или трёх месяцев отдыха, летом 218 г., военные действия возобновились.
Вероятно, примерно в июне силы в 6000 македонян и 1200 наёмников прибыли на сцену боевых действий. В это время македоняне потребовали, чтоб ахейцы несли часть расходов. По требованию Филиппа в Эгии было созвано экстраординарное собрание. Здесь Арату удалось блокировать его работу, так что оно перенесено было в Сикион, на родину Арата. Здесь, с помощью Арата, Филиппу удалось добиться предоставления себе 50 талантов в качестве платы его армии за три месяца и 10 000 медимнов зерна, а так же обещания 17 талантов в месяц, если ему придётся вести военную кампанию в Пелопоннесе более трёх месяцев [34]. Если платить солдатам по 3 обола в день, то 17 талантов было бы вполне достаточно для выплаты месячного жалования 7000 солдат, т. е только жалования без продовольственного пайка [35].
То как обстояли ахейские дела в год стратегии Эперата (218-217) остаётся несколько загадочным. Говорят Эперат был совершенно некомпетентен («человек бездарный и не пользующийся никаким уважением у ахейцев»), но большую часть года ахейские дела шли не так уж плохо и кажется вполне резонным задаться вопросом не было ли наихудшим из его недостатков то, что он был противником Арата и кроме победы на выборах, не мог противостоять ему политически. Ход событий наиболее вероятно восстанавливается следующим образом. Вскоре после того, как Эперат вступил в должность, Филипп, чтобы обеспечить себя провиантом и жалованием войскам, побудил его созвать экстраординарное собрание. На собрании, присутствовал ли он лично или нет, Арату удалось блокировать его работу. После этого, Филиппу удалось устроить перенос собрания в Сикион и примириться с Аратами, отцом и сыном, возложив вину за то, что произошло на выборах на других. Затем, с помощью Арата, он обеспечил всё, что требовалось для дальнейших предприятий. Отметим однако, что всё это, включая перенос собрания, вряд ли могло быть сделано без уговора с Эператом, который в течение лета командовал значительными набранными силами. Во всяком случае он, как кажется, лучше был способен, чем Арат забывать личные обиды и работать на благо государства. С другой стороны, похоже, что намеренное противодействие со стороны Арата в это время не заходило дальше, чем затягивать действия до тех пор, пока он не восстановит свои взаимоотношения с Филиппом. Конец года Эперата отмечен был, однако беспорядками и дезорганизацией и Полибий прямо возлагает вину за это на его некомпетентность и непопулярность. Это может быть верным, но нельзя утверждать этого с уверенностью. Ведь согласно Полибию, Эперат был первым и главным противником Арата. Возможно, главной причиной неурядиц было неизбежное замешательство, вызванное практикой проведения выборов и смены стратегов весной [36].
Летнюю кампанию Филипп решил провести на море и потому собрал македонские и ахейские корабли в Лехее и обучал своих солдат грести. Таким образом ясно, что его корабли служили в качестве транспорта, чтобы отвозить его войска куда он пожелает. Он приплыл сначала в Патры, но целью его была Кефалления, где он предписал встретиться с ним своим союзникам — мессенянам, эпиротам, акарнанцам и иллирийскому правителю Скердиллиду. Элейцы небезосновательно опасались нападения на свой порт Киллену и страх их очевидно разделялся этолийцами. Полководец Доримах послал им на помощь 500 критских наёмников под командованием Агелая и Скопаса, в то время как сами элейцы наняли наёмников и готовили собственных сограждан. Чтоб противодействовать им, Филипп выделил из собственных своих войск немного критян и некоторое количество галльских всадников, в то время как сами ахейцы мобилизовали 2000 человек из числа граждан и наняли наёмников. Эти войска находились в Димах, несомненно под командованием Эперата. Приблизившись к Кефаллении, Филипп прежде всего подплыл к Прониям, близ самой южной оконечности острова. Найдя этот город слишком трудным для осады, он продолжил плыть вдоль южного побережья острова дальше к западу до Палуса. И этот город захватить ему не удалось, несмотря на то, что ему удалось сделать пролом в стене сделав под ней подкоп, подперев её, а затем поджегши стойки. Каковы бы ни были причины, это была серьезная неудача. Полибий объясняет её изменой македонских офицеров, умышленно разыгрывавших трусов в ходе военных действий. Это крайне маловероятно. Кефалления была важной базой действий этолийцев и была равно важной и в руках их врагов. С тех пор все в окружении Филиппа, даже если они несогласны были по другим вопросам, страстно стремились покорить остров. Кроме того, трудно поверить, что македонские офицеры прикидывались трусами в битве и потом могли смотреть в лицо своим солдатам [37].
В то время как Филипп вёл военные действия на Кефаллении, Доримах вступил в Фессалию с половиной наличных сил Этолийской конфедерации. В то же самое время спартанец Ликург атаковал Мессению. Потому–то Филиппу поступили просьбы о помощи и с севера и с юга. Мессеняне настоятельно просили, чтоб Филипп поплыл на юг и напал внезапно на спартанцев. Акарнанцы, с другой стороны, просили о вторжении в Этолию, для того, чтоб опустошить земли этолийцев и изгнать Доримаха из Македонии. Таков и был план, принятый Филиппом, хотя и сомнительно был ли он, как то утверждает Полибий, принят потому, что его посоветовал Арат. Тем не менее вполне вероятно, что Арат поддержал его, как это не странно, так скоро после того, как были приняты меры по субсидированию операций Филиппа в Пелопоннесе. Возможно, Арат опасался роста там силы Македонии [38].
Раз принятого плана продвигаться на север. Филипп придерживался точно. Он послал распоряжения Эперату и ахейцам поддержать мессенян, в то время как сам поплыл к острову Левке. Затем он проследовал через канал, отделяющий остров от материка и выплыл в Амбракийкий залив. Однажды утром, на рассвете, он достиг Лимнеи в Акарнании, в самой южной части входа в залив. Здесь к нему присоединились вновь набранные акарнанцы, несомненно обрадованные удобным случаем совершить поход в Этолию и жаждавшие мести за прошлые страдания. Здесь он задержался лишь настолько, чтобы накормить свои войска и оставить здесь, с надлежащей охраной, большую часть личных вещей и тяжелого снаряжения, облегчив своим войскам подготовку к быстрому форсированному марш–броску. И в тот же день, после полудня, он выступил, взяв проводников, на Терм, религиозный центр и в некотором смысле столицу Этолийской конфедерации, но место изолированное и почти пустынное в это время года. После привала на ужин и небольшой отдых, марш был продолжен и к закату они достигли реки Ахелоя где–то выше Стратия. Филипп продолжал и дальше энергично продвигаться, прошёл к югу от озера Трихонида, оставил небольшие отряды в паре стратегических пунктов и достиг Терма тем же вечером [39]. Здесь он оставался до тех пор, пока не разграбил и опустошил всё это место, пока не уничтожил или же не вывез всё движимое имущество и массу вооружения, не разрушил постройки и не повалил статуи, пощадив лишь изображения богов. Македоняне считали это законным воздаянием за то, что этолийцы сделали в Димах и Додоне, но Полибий осуждает эксцессы в очень строгих выражениях. В этом он вероятно выходил за пределы стандартов войны его времени. Почти дружеская манера, в которой Филипп и этолийцы вели на следующий год мирные переговоры показывает, что Филипп и этолийцы не осуждали поведение друг друга с той суровостью, с какой это делает Полибий. На пути в Терм Филипп, как кажется, никакого сопротивления не встретил. Когда он стал уже удаляться, арьергард его был атакован, но нападавшие были отброшены с некоторыми потерями. Впрочем это и другое «сражение», о котором сообщается, представляло собой не более, чем стычки. Так как Доримах и его войска находились тогда в Фессалии (они возвратились только когда Филипп уже ушёл), то у этолийцев не было столь значительных военных сил, чтобы вызвать на битву македонян с акарнанцами. Таким образом, Филипп безо всякого труда возвратился на свои корабли в Лимнее, оттуда отплыл к Левке, а от Левки — в Лехей [40].
Второй раз за год Филиппу с видимой лёгкостью удалось достигнуть места столь изолированного и труднодоступного, что оно казалось неприступным даже без особых укреплений, предназначенного природой быть акрополем для всей Этолии, как заметил Полибий о Терме [41]. Это должно означать превосходно продуманное управление, великолепную организацию и сохранение полной тайны будущих передвижений войск. Многим из этого он обязан был военной машине и кадрам, собранным ещё Досоном. Снабжение информацией в данном случае должно было быть достаточно нетрудным, ведь многие акарнанцы должны были знать расположение земель. В других случаях информация могла поступать от политических изгнанников. Что касается будущих передвижений, ясно что подготовку крупных экспедиций, особенно морских, сохранить в тайне было нелегко. Когда Филипп собирал корабли в Лехее, этолийцы и элейцы уже готовились защищать Киллену в Элиде. Однако, когда армия была уже в походе, только командующий и его окружение знали в каком направлении следует двигаться дальше. Но, однако, в данном случае даже беглый взгляд на карту подскажет, что вражеская армия, выйдя из Лимнея, почти несомненно двинется в долину Ахелоя и на равнину у Трихонидского озера, даже если она и не двинется на Терм, а здесь на пути есть позиции, на которых меньшие силы могут оказаться в состоянии блокировать продвижение большей армии. То, что этолийцы не сумели сделать это вызвано, как кажется, не только скоростью передвижения Филиппа, но и их убеждённостью в том, что ни один враг не дерзнёт попытаться достичь Терма. Ясно, что этолийский полководец Доримах оценил ситуацию неправильно. Выступив в Фессалию, он оставил половину этолийских сил дома, но многие из них должны были находиться в местах отдалённых от Лимнеи и даже от долины Ахелоя. Кроме того, он послал своих ближайших соратников — Агелая и Скопада в Элиду, очевидно сочтя, что она должна будет стать решающим театром военных действий. Таким то образом, этолийские силы, оставшиеся дома, лишены были всякого руководства. Этолийские войска были так же в Метапе, близ «теснин» в восточном конце Трихонидского озера, но они отступили без борьбы [42].
Филипп со своей армией оказался в окрестностях Спарты через неделю после того, как вышел из Левки. Из Левки он приплыл в Лехей, оставил там корабли и через вестников с письмами назначил своим союзникам — ахейцам и мессенянам день, в который они с оружием в руках должны были явиться в Тегею на ночь. После самое большее одного дня в Коринфе, Филипп выступил в Тегею и прибыл туда на другой день вечером. Здесь он собрал ахейских союзников, как и планировал. Так как вестники, посылаемые для созыва союзников имели не более одного дня преимущества перед быстро движущейся армией — это замечательное доказательство, что федеральная система связей и мобилизации была в порядке и функционировала хорошо. Мессеняне, с другой стороны, не смогли прибыть вовремя и это не удивительно, ведь от Мессены до Тегеи было почти так же далеко, как от Коринфа до Тегеи. Филипп не стал дожидаться их прибытия, но выступив на следующий день, достиг Амикл близ Спарты к вечеру второго дня, таким образом покрыв расстояние от Коринфа до Менелайона близ Амикл за четыре дня [43]. То, что не были сделаны необходимые приготовления для прибытия и будущего продвижения мессенян, было как кажется, большой ошибкой в планировании кампании. Но поскольку уж так случилось, Филипп поспешил выступить с македонскими и ахейскими силами, для его предприятия достаточными. Судя по направлению, позже взятому мессенянами, он шёл не прямым путём из Тегеи в Спарту, но направился на юг, в аргосскую, т. е ахейскую территорию и приблизился к Спарте с востока, горным проходом через Парнон и расположился лагерем в Менелайоне на левом берегу Еврота, несколько ниже Спарты. Из лагеря он выступил опустошать окрестности, сначала двинувшись на юг к мысу Тенар, затем обогнул Лаконский залив и вновь двинулся на юг до мыса Малея. Тем временем 2000 мессенских пехотинцев и 200 всадников со всей быстротой, на какую они были способны прибыли в Тегею и решили попытаться сделать невозможное — догнать быстрым продвижением Филиппа, который далеко ушёл вперёд. Поход, предпринятый ими, как показано выше, был весьма несчастливым, ведь когда они достигли Глимпа, укреплённого поселения к востоку от Спарты и близ границы спартанской территории, Филипп уже вышел за пределы Спарты и город и спартанское войско стояли между ним и мессенянами. Последние расположились лагерем около Глимпа не взяв никаких предосторожностей. Это позволило Ликургу, выступив внезапно из Спарты, на них напасть. Убитых было немного, так как большинство мессенян бежало под защиту стен Глимпа, но они лишились своих коней и имущества. После этого все они, естественно, вернулись домой. Корень всех их неурядиц состоял вероятно в том, что время для прибытия мессенян в Тегею было непомерно ранним. Кроме этого, главными их ошибками были чрезмерное рвение и небрежность, ведь было бы естественным принять во внимание, что македоняне и ахейцы были между ними и любой спартанской армией [44].
Когда Филипп возвратился из своего похода на юг полуострова, Ликург также возвратился назад в Спарту и готовился помешать его движению на север, хоть и был не в состоянии бросить ему вызов в решающем сражении. План его состоял в том, чтобы вынудить его идти по узкой дороге, открытой для фланговой атаки. Филипп продвигался на север вдоль западного берега Еврота. Ниже города, холмы на восточном берегу поднимались почти прямо из реки. Здесь в Менелайоне Ликург занял позицию примерно с 2000 воинов, с намерением ударить по правому флангу вражеской армии на марше. Войскам, оставшимся в городе, он отдал приказ выступить по данному сигналу и построить ряды лицом к реке и к речному берегу. Чтобы помешать таким приготовлениям, Филипп форсировал реку со своими легковооружёнными наёмниками, пельтастами, иллирийцами и выбил Ликурга с позиции. Оставив иллирийцев удерживать холмы, он пересёк обратно реку с прочими войсками, несомненно где–то выше города, так что мог ударить спартанцам во фланг или в тыл, если они попытаются атаковать солдат фаланги на марше. Атака спартанцев, но не на солдат фаланги, а на тот отряд Филиппа, который оставлен был на страже, была отражена. Затем, когда подошли тяжеловооружённые и переправились через Еврот выше города (их первая переправа в этот день), Филипп и его легковооружённые выступили в качестве арьергарда, форсировав таким образом реку в третий раз за день [45]. После этого Филипп останавливался лагерем в первую ночь вблизи Спарты, на вторую — на поле битвы при Селласии и на следующий день достиг Тегеи. Отсюда, после распродажи добычи, он проследовал в Коринф. В целом военная кампания этого года была успешной, за исключением каких–то не вполне ясных дел а Фокиде.
В Фокиде, как кажется, были предприняты попытки приобрести с помощью измены или хитрости какой–то город или города, которыми всё ещё владели этолийцы. Если это так, то попытки эти провалились, но конечно влияние македонян и их союзников в восточной Фокиде не ослабло. Было уже замечено, что путь македонских войск туда и обратно проходил через Фокиду. Когда Филипп проходил здесь осенью 218 года, в стране уже вероятно установлены были гарнизоны македонских войск. По всей видимости, они установлены были здесь когда Филипп пришёл на юг в 219 или самое позднее в начале 218 года. Стоит напомнить, что этолийцы в этом году нашли Фессалию так хорошо укреплённой, что не дерзнули спуститься в Фессалийскую равнину. Установка гарнизонов в Фокиде могла быть частью той же самой политики, а именно установки войск в уязвимых местах, там где ожидалось нападение. Командиром в Фокиде несомненно был тот самый Александр, который исполнял эту обязанность и в следующем году, в то время как войска в Фессалии были под командованием Хрисогона и Петрея. Все офицеры здесь доверяли Филиппу и были ему лояльны [46]. Это означает, что от Пелопоннеса под командованием Тавриона, через Фокиду и Фессалию, здесь была сплошная группа районов с солдатами и офицерами, лояльными царю. Таким образом. даже если Халкида и была б в руках врага, то Филипп в Пелопоннесе всё равно не был бы отрезан от коммуникаций с Македонией. Несомненно это способствовало провалу заговоров, возглавляемых Апеллесом.
Здесь не место входить в детали этих заговоров. Достаточно будет отметить, что они зародились этим летом. Еще до того, как Филипп оставил Коринф ради Кефаллении, Апеллес прибыл в Халкиду, чтобы перерезать снабжение. Но какой бы урон ему не удалось нанести, он не сумел помешать Филиппу успешно завершить его военную кампанию и до конца лета все заговорщики были убраны с дороги. И тем не менее, согласно Полибию, заговорщики косвенно внесли свой вклад в неудачу мирных предложений. Ведь посредники с Родоса и Хиоса попытались договориться о мире. Они были хорошо приняты Филиппом и этолийцы поначалу так же согласились, но позже, услыхав о волнениях в македонской армии, стали меньше стремиться к миру и таким образом Филипп, хоть и отослал своих македонян на зиму домой, явно ожидал продолжения военных действий [47].
Подводя итоги летней кампании 218 г. можно сказать, что она была не из тех, что приводят к решающим победам. Не было большой битвы с тяжелыми потерями. Вероятно, ключевой была атака на Кефаллению. Если бы она была успешной, она смогла бы полностью изменить баланс сил в западной Греции. В Этолии и Лаконии Филипп нанёс противнику значительный урон, но он не уничтожил или даже не нанёс крупного поражения никакой вражеской армии. По его удалении, этолийцы и спартанцы почти так же были готовы сражаться, как были готовы до того. В то же время походы, предпринятые из Спарты и Элиды были, кажется, ещё менее эффективными. Больший ущерб врагу нанесли, может быть, походы, совершённые этолийцами и элейцами зимой 218 – 217 гг. на территории Дим и Патр, а позже и на другие города в западной части старой Ахайи. Вторгшиеся закрепились на какое–то время на Панахейской горе к югу от Патр. Ситуация, согласно Полибию, была столь тяжёлой, что города требовали возвратить их взносы в федеральную казну, а силы наёмников, набранные федеральным правительством, разбрелись [48]. Но в живой силе не было существенных потерь. При умелой организации и руководстве, ахейцы могли быстро восстановить прежние силы и репутацию.
Приготовления ахейцев к кампании 217 г. и их успех, как кажется, достаточно показывают, что их затруднения прошлых лет вызваны были слабостью организации и что самой серьёзной проблемой обычно был сбор денег для выплаты наёмникам. Арат–старший вновь избран был стратегом и тотчас стал готовиться к организации защиты против вражеских набегов и устройству грабительских походов самих ахейцев на вражескую территорию. На экстраординарном собрании Ахейской конфедерации он провёл решение набрать 8000 пеших и 500 конных наёмников и мобилизовать 3000 ахейских пехотинцев и 300 всадников. Здесь создана была своего рода постоянная армия, по крайней мере на время войны. Вдобавок, в случае необходимости, можно было мобилизовать ещё местных новобранцев. Были так же подготовлены и две небольшие эскадры, каждая по три судна, чтобы действовать, одна у побережья Арголиды, а другая у ахейского побережья, у Патр и Дим [49].
Подготовка эта проведена была хорошо и без помощи македонян, кроме разве тех, которые оставались в Пелопоннесе. Первыми военными действиями, о которых сообщается, был одновременный поход на Мессению этолийца Пиррия с севера и из Спарты Ликурга через проход Тайгета. План этот провалился, главным образом из–за того, что слабый отряд Ликурга был задержан кипариссянами и возвратился домой. В этих столкновениях ахейцы участия не принимали. Арат привёл наемников и какое–то количество мобилизованных из граждан в Мегалополь. Он теперь стал организовывать защиту разных границ [50]. Испытание этой защиты произошло когда synteleia Патр атакована была из Элиды. Элейцы, рассорившись с Пиррием, попросили этолийцев прислать другого командира и получили Еврипида. Свой первый поход он совершил с 2000 пехотинцев и 60 всадниками когда Арат отправился на собрание ахейцев, а наёмников передал Лику из Фар, местному гиппостратегу. Вторгшимся удалось довольно глубоко продвинуться вглубь ахейской территории, пока Лик не начал действовать, но в конце концов они потерпели поражение, потеряв 400 убитых и 200 взятых в плен. Но немного спустя Еврипид снова выступил в поход с целью разграбить область тритеян. Затем Лик и ахейский гиппарх, воспользовавшись уходом этолийских войск из Элиды, вторглись в эту несчастную страну с ахейскими наёмниками и местным ополчением Дим, Патр и Фар, трёх самых северных городов района. В Элиде Лику удалось вызвать элейцев на битву, заманить в засаду и нанести им поражение, но теперь уже с большими потерями, чем в более ранней битве. Относительно Еврипида и Тритеи больше ничего не сообщается. Тем временем ахейские суда совершали рейды на этолийское побережье и принесли ахейцам столько добычи, что зародили у солдат надежду, что им будет выплачено жалование, а у ахейских граждан — что налоги их будут снижены. Одним из пленных оказался Клеоник из Навпакта, который был проксеном ахейцев, возможно действовавшим в этом порту во многом подобно ахейскому консулу. Вместо того, чтоб продать его в рабство, его отпустили без выкупа и он позже принимал участие в мирных переговорах между Филиппом и этолийцами [51].
Один инцидент, хоть и мелкий всё ж заслуживает некоторого внимания, а именно обман, совершённый командиром македонского гарнизона Фанотеи, который заявил, что готов сдать город этолийцам. Вместо этого он заманил их в ловушку и захватил 100 этолийских солдат, когда они были посланы занять акрополь. Замешан в этом деле так же был и Александр, который был главнокомандующим оккупационными войсками в Фокиде. С другой стороны, этолийский полководец Агет был заинтересован в том, чтобы взять на себя командование, хотя он естественно не присоединился к авангарду, попавшему в ловушку. Равно многозначителен тот факт, что все это произошло в то время как Филипп был ещё в Македонии. Это должно означать, что македонские гарнизоны оставались в Фокиде в течение всей зимы и что охрана этой линии коммуникации поставлена была очень серьёзно. О Фессалии так же, несомненно, проявлена была забота, были здесь в течение зимы македонские войска или нет. Главным уязвимым местом в системе обороны была теперь северная граница с дарданцами. Относительно неё Филипп позаботился в начале 217 года, до того как он выступил на юг, заняв Билазору и таким образом перекрыв проход, по которому они имели обыкновение вторгаться в Македонию [52].
Таким образом, македонская оборона была теперь в лучшем состоянии, чем она была до этого, но у македонян, стремившихся к господству в Греции, вызывало раздражение то, что не только Фермопилы, но и вся Фтиотийская Ахайя была в руках этолийцев. Вероятно, целью Филиппа в 217 году было хоть как–то это исправить, захватив Фивы Фтиотийские — важнейший порт в этой части Греции, контролируемый этолийцами, раздражающе близко находящийся к Пагасам и Деметриаде и удобно расположенный для этолийских рейдов в Фессалию. Для действий против него, за зиму были изготовлены осадные машины. Пока велась подготовка к этому походу, Филипп попытался внезапным нападением захватить Мелитею. Успех здесь вывел бы его к Фермопилам, но что–то пошло не так и Филипп, очевидно, отказался от намерения осаждать или блокировать город. Вместо этого он немного отступил на север, в долину Энипея и приготовился к осаде Фив [53]. Сама осада была тщательно разработанным предприятием, включавшем рытьё рва и двойного окопа, использование катапульт и камнемётных машин, подкоп стены и установку подпорок, но финальным шагом всё таки не стал поджог подпорок, чтобы вызвать падение стены. Случилось так, что подпорки не выдержали тяжести и упали без применения огня. Тут жители сдались, но, тем не менее были проданы в рабство и заменены македонскими поселенцами. Столь суровое с ними обхождение вызвано было отчасти желанием иметь это важное место в надёжных руках [54].
Относительно планов на остальную часть года мало известно за исключением того, что они включали использование флота, состоявшего из 12 палубных судов, 8 беспалубных и 30 маленьких судов того типа, которые известны как hemioliai. Из них всем палубным судам приказано было плыть вокруг Пелопоннеса, в направлении Дим и Патр; остальные перетащены были через Истм и им приказано было встать на якорь в Лехее. Насколько велики были мелкие суда неизвестно, но они возможно соответствовали иллирийским лембам. Несомненно, что они прибавлены были к флоту, действовавшему в прошлом году. Какие задачи должен был выполнять этот флот — неизвестно. Во время пребывания Филиппа на Немейских играх пришло письмо из Македонии, сообщавшее о победе Ганнибала при Тразименском озере. Оно пробудило в Филиппе желание заключить мир с этолийцами и направить усилия на запад [55].
Переговоры о мире велись уже и ранее, но всё это выглядит так, как если бы Филипп не желал в действительности мира до того, как к нему пришло известие о победе Ганнибала. Родос и Хиос возобновили свои усилия прошлого года. Тотчас после взятия Фтиотийских Фив прибыли послы с этих островов, поддержанные так же послами из Византия и от царя Птолемея. И вновь Филипп оказал послам благосклонный приём и послал их к этолийцам; но после получения вестей о битве при Тразименском озере, он не стал ожидать их возвращения, а послал Клеоника из Навпакта, ахейского проксена, годом ранее пленённого ахейцами, в качестве своего представителя для открытия переговоров с этолийцами [56].
В то время как Клеоник послан был вступить в переговоры с этолийцами, Филипп двинул свои силы, как сухопутные, так и морские в Эгий, а затем проследовал в Ласион, близ границы Аркадии и Элиды, где им был захвачен небольшой форт неизвестного расположения. Вероятно, это была скорее демонстрация сил, чем крупная операция. Когда Клеоник возвратился с сообщением, что этолийцы желают провести с ним переговоры, он тут же приготовился заключить мир и направил вестников к союзникам, побуждая их послать представителей для участия в переговорах. Затем он двинул свои силы в Панорм, как раз через пролив из Навпакта, чтобы ожидать там представителей. И тем не менее, он ещё плавал на Закинф и устроил на этом острове дела; это несомненно означает, что он его захватил [57]. Таким образом, в самый последний момент он заполучил остров, который мог в какой–то мере компенсировать его за провал попытки завладеть Кефалленией. Ведь фактически, так как Кефалления была в руках этолийцев, а над Коркирой установлен был уже римский протекторат, это был единственный полезный крупный остров на западном побережье Греции.
Когда представители союзников собрались в Панорм, Арат и Таврион, символизировавшие двойное руководство союзом. посланы были в Навпакт для переговоров с этолийцами. Этолицы потребовали от Филиппа вывести его военные силы с их территории. Он так и поступил и установил свой лагерь, оградив его, в виду Навпакта. Этолицы, безоружные, расположились снаружи лагеря и переговоры начались. Как кажется, не произошло никаких несчастливых происшествий и не возникло никаких затруднений в мирных переговорах на условиях, что все стороны сохраняют то, чем они владели в это время — превосходная иллюстрация того, как воюющие державы, пожелав мира, могут подобающим образом вести переговоры [58]. Кроме того, отсутствие какой–либо жгучей ненависти показывает, что деяния этолийцев в Дие и Додоне и Филиппа в Терме, менее горячо осуждались их жертвами, нежели Полибием. Короче говоря, ведение этой войны не было чрезмерно жестоким по стандартам того времени и стороны переговоров вели себя так, как если бы считали мир и будущее согласие вполне возможными. Самое замечательное доказательство этого обнаруживается в речи, произнесённой этолийцем Агелаем из Навпакта, побуждающей к миру и союзу между греками и особо побуждавшей Филиппа проявить отеческую заботу на благо всех греков. Если и должна будет быть война, то лучше направить её энергию на запад. Ни карфагеняне, ни римляне, победив в войне, не удовольствуются Италией и Сицилией. И если придётся сражаться, то Филипп должен сосредоточить на этом конфликте всё своё внимание. Если он вовремя вмешается то это, может быть, даже даст ему шанс побороться за мировое господство. Таковы некоторые главные пункты этого замечательного памятника, который учёные обычно рассматривают как краткое изложение того, что Агелай действительно сказал. [59] Это мнение основывается на общей трактовке речей Полибия, но могло так же повлиять и ощущение, что он не приписал бы этолийцу, что нибудь столь делающее ему честь, если б это не было правдивым. Что до содержания, то призывы к общеэллинскому миру и союзу были общим местом и обращения к царю выступить в качестве благосклонного вождя греков раздавались по крайней мере со времён Исократа. Даже пророчество, что победитель в войне на западе станет угрозой для Греции, не слишком удивительно. После римского вторжения в Иллирию и установления в ней протектората, особо подчёркнутого Второй Иллирийской войной 219 г., многие греки стали осознавать, что это может произойти и с ними. Со своей заинтересованностью в делах западной Греции, этолийцы могли лучше понимать ситуацию, нежели ахейцы. Это может отчасти объяснять то, что оратор был этолийцем.
Результат войны был во многом патовым, хоть он и выглядит как македонская победа [60], ведь Македония приобрела Трифилию, Фивы Фтиотийские и Закинф, последние два в 217 году и сохранили свои связи с севером и с югом через Эвбею, Кин и восточную Фокиду. Одновременно приобретения сделали и другие члены Эллинской лиги. Ахейцы приобрели Псофиду и Ласион, эпироты — Амбракию, акарнанцы — внутри материка город Фотии, а на побережье — важный порт Эниады. Военная кампания Филиппа 219 г. создала впечатление, что он намерен открыть путь в Пелопоннес через западную Грецию и сделать Эниады крепостью и морской базой. После своего возвращения домой и зимней кампании 219-218 гг., он полагался на маршрут через Фессалию и Фокиду, но всё еще пытался основать крепость в западной Греции, начала в Кефаллении, а потом — в Закинфе. Но несмотря на успехи македонян и их союзников, Этолия не была значительно ослаблена. Прежде всего, она сохранила свои связи с Элидой, положение Спарты и Мессении было, мягко говоря, достаточно сомнительным. Единственная надежда на мир внутри Греции и на единение перед лицом чужеземцев лежала в объединении этолийцев со своими прежними врагами, иными словами, в объединении всех греческих государств а дружественный союз — старая мечта Эллинской лиги с 480 г. до времени римского вторжения в Грецию.