F 1.1-1.5: Правление Клеарха

Κλέαρχον μὲν οὖν ἐπιθέσθαι πρῶτον τυραννίδι κατὰ τῆς πόλεως ἀναγράφει. Φησὶ δὲ παιδείας μὲν τῆς κατὰ φιλοσοφίαν οὐκ ἀγύμναστον, ἀλλὰ καὶ Πλάτωνος τῶν ἀκροατῶν ἕνα γεγονέναι, καὶ Ἰσοκράτους δὲ τοῦ ῥήτορος τετραετίαν ἀκροάσασθαι, ὠμὸν δὲ τοῖς ὑπηκόοις καὶ μιαιφόνον, εἴπερ τινὰ ἄλλον, ἐπιδειχθῆναι, καὶ εἰς ἄκρον ἀλαζονείας ἐλάσαι, ὡς καὶ Διὸς υἱὸν ἑαυτὸν ἀνειπεῖν καὶ τὸ πρόσωπον μὴ ἀνέχεσθαι ταῖς ἐκ φύσεως χρωματίζεσθαι βαφαῖς, ἄλλαις δὲ καὶ ἄλλαις ἰδέαις ποικιλλόμενον ἐπὶ τὸ στιλπνόν τε καὶ ἐνερευθὲς τοῖς ὁρῶσιν ἐπιφαίνεσθαι, ἐξαλλάττειν δὲ καὶ τοὺς χιτῶνας ἐπὶ τὸ φοβερόν τε καὶ ἁβρότερον.

Итак, он пишет, что Клеарх первый в этом городе прибегнул к тирании. Он говорит, кроме того, что он не только обладал философским образованием, но и был одним из слушателей Платона и четыре года слушал ретора Исократа; в то же время известно, что по отношению к подданным он больше, чем кто–либо другой, проявил себя жестоким и преступным, а также впадал в крайнее хвастовство, например, даже назвал себя сыном Дия и, не довольствуясь естественным цветом лица, разукрашивался различными способами до блеска и появлялся таким образом перед видящими его; и одежды он часто сменял для внушения страха.

Κλέαρχον μὲν οὖν ἐπιθέσθαι πρῶτον τυραννίδι κατὰ τῆς πόλεως ἀναγράφει.
Клеарх становится тираном в Гераклее в 364/3 в возрасте 46 лет. Выражение «пишет он», используемое Фотием, предполагает, что оно принадлежит Мемнону. Картина захвата власти Клеархом аналогична у Диодора, XV, 81, 5: «В то же время Клеарх, который был из Гераклеи на Понте, стремился к тирании»: и у Нимфида (FGrH, 3B, 432 F 10.16): «Сперва тираном стал Клеарх».
У нас нет первых восьми книг Мемнона, но весьма вероятно, что последний описал политическую власть в Гераклее до тирании. Мы не знаем, связаны ли обстоятельства, в которых Клеарх пришел к власти, с девятой или с предыдущей книгой. Однако эта последняя гипотеза представляется наиболее вероятной, поскольку она объясняет, почему Фотий не упоминает контекст, в котором появляется Клеарх. В противном случае казалось бы удивительным, чтобы патриарх этим не интересовался. Что касается политической ситуации в Гераклее до установления тирании, то лишь несколько пассажей упоминают о ней немного дальше в тексте. В F 6.1 Мемнон ссылается на прошлую свободу гераклеотов до установления тирании, а в F. 7.4 он рассказывает, как в 281 году «гераклеоты восстановили (…) свой прежний нобилитет и учреждения». Однако эти краткие намеки не позволяют точно определить политический строй города в тот момент, когда он угодил под тиранию. Тем не менее из Юстина (XVI, 4, 2-3, 12-16) и Полиэна (II, 30, 1-2) видно, что в тот момент город контролируют олигархи.
Необходимо проконсультироваться с Юстином и Полиэном, чтобы выяснить обстоятельства, в которых Клеарх утвердился как тиран в Гераклее. Именно в контексте мятежей и внешних угроз Клеарх приходит к власти, а ситуации этого рода часто способствуют установлению тирании. В Гераклее политический кризис принимает форму борьбы между демосом, который официально был верховной властью в Гераклее (Justin. XVI, 4, 12-16, ср. Polyaen. II, 30, 1), и Советом трехсот, состоящим из аристократов, крупных землевладельцев, которые имели полную власть в управлении городом (Justin. XVI, 4, 2-5, Polyaen. II, 30, 2). Около 420 г. в Гераклее был создан демократический режим, но с 370 года возрастали столкновения между олигархами и демократической фракцией. Наконец, олигархии удалось захватить власть около 364 г. В момент прихода к власти Клеарха конфликт кристаллизовался вокруг запросов народа, требовавшего отмены долгов и раздела земель, которые были сосредоточены в руках богатых (Justin. XVI, 4, 2).
Justin. XVI, 4, 2-3: «Народ с насилием требовал отмены долгов и раздела земель, которыми владели богатые. После долгого обсуждения этого дела в сенате там не видели выхода…».
Justin. XVI, 4, 12-16: «Он призывает народ на собрание и заявляет, что он больше не будет поддерживать сенат, идущий против народа, что он даже выступит против сената, если тот будет упорствовать в своей прежней строгости. Если же граждане думают, что могут противостоять жестокости сенаторов, он уйдет со своими солдатами и не будет вмешиваться в гражданскую рознь. Если, наоборот, они не уверены своей собственной силе, он не преминет отомстить за своих сограждан. Поэтому пусть они посовещаются сами с собой и прикажут ему уйти, если это их предпочтение, или остаться союзником народной партии. Соблазненный этими дискурсами плебс вручает ему суверенную власть и в своей ненависти к власти сенаторов передает себя с женами и детьми в рабство тираническому господину».
Polyaen. II, 20, 3: «Клеарх, став тираном Гераклеи, однажды распространил слух, что он хотел уйти со своими стражами и восстановить для совета трехсот государственное правление. Триста собрались в обычном месте, где они проводили свои заседания, готовы были дать высокую оценку Клеарху и ожидали вернуть себе прежнюю свободу».
Внутренний конфликт, который разразился в конце 365 или в начале 364 г., носил тем более критический характер, что он парализовал город перед лицом внешней угрозы. Действительно, город не был в безопасности от нападения сатрапов северной Малой Азии, которые восстали против царской власти, и в частности Митридата, сына сатрапа геллеспонтской Фригии, стремившегоя взять город под свой контроль (Justin. XVI, 4, 7, ср. Suda, s. v. Kléarchos). Сатрапы геллеспонтской Фригии и Каппадокии (Ариобарзан и Датам) видели в греческих городах средства для получения доступа к морю, но также и значительный источник дохода. К 366 году Ариобарзан захватил города в регионе (Démosthène, Contre Aristocrate, 141-142. Ср. Isocrate, Lettres, IX, 9-10), а его союзник в восстании Датам, сатрап Каппадокии, взял Синопу и Пафлагонию Nepos, Datamès, 5, 6. Diodore, XV, 91, 2. Trogue–Pompée, Prol. 10. ср. Polyen, VII, 21, 2; 21, 5; Enée Tactic. XL, 4). Однако, царь Артаксеркс поручил Автофрадату в Лидии и Мавсолу в Карии вести борьбу с мятежом. Осажденный в Ассосе, Ариобарзан получил поддержку сил во главе с Агесилаем Спартанским и Тимофеем Афинским (Nepos, Timothée, 1, 3. Xénophon, Agésilas, 2, 26; Nepos, Datamès, 8-9). Наконец, военные действия закончились, по крайней мере на время, после того, как сатрапы на службе у персидского царя ушли (в 365 г.?), и каждый смог вернуться в свой район (Ср. Xénophon, Agésilas, 2, 26; Nepos, Datamès, 8-9). Итак, хотя в этой борьбе между персами Гераклея сохраняла свою независимость, общий фон был все еще нестабильным, и ей пришлось регулировать внутренние разногласия, чтобы положить конец своей уязвимости.
Именно по этой причине булевты обратились за помощью к афинскому стратегу Тимофею и Эпаминонду, генералу фиванцев, которые отказались вмешиваться. Тимофей осаждал тогда Кизик (Diodor. XV, 81, 6. Nepos, Timothée 1, 2), в то время как Эпаминонд находился в Византии (Diodor. XV, 79, 1; Isocrate, Philippe, 53). В попытке урегулировать конфликт с демосом, совет, который находился в отчаянном положении, решает отменить изгнание Клеарха (Justin. XVI, 4, 3-4). Последнему было предложено вернуться в свой город в сопровождении войска наемников (Enée Tactic. XII, 5), предоставленным Митридатом, сыном сатрапа Геллеспонтской Фригии Ариобарзана, чтобы занять пост арбитра гражданского раздора (arbiter civilis discordae: Justin. XVI, 4, 9). По мнению Моссе, Клеарх вернулся в Гераклею во главе группы изгнанников. Бурштейн считает эту гипотезу маловероятной, поскольку источники упоминают только Клеарха. Кажется, что Клеарх не применял методы, используемые Дионисием Сиракузским, который умел манипулировать демосом, чтобы проголосовали за возвращение изгнанников (Diodor. XIII, 92). Диодор интерпретирует это как свидетельство тиранических намерений Дионисия: «В самом деле, изгнанники должны были заранее радоваться резне своих врагов, открытой продаже принадлежащего им имущества, возвращению их собственности», потому что бывшие изгнанники представляют собой массу приверженцев, на которых будущий тиран опирается. Функции арбитра гражданского раздора, безусловно, соответствуют обязанностям магистрата–посредника, упомянутого Аристотелем, ἄρχων μεσιδίῳ (Politique V, 6, 13, 1306a 26-31), или посту ἔφορος τῆς αὖθις ὁμονοίας (Suda, s.v. Klearchos).
Aristot. Politique V, 6, 13, 1306a 26-31: «В мирное время, олигархи, в связи со взаимным недоверием, которое они внушают, вручают свою защиту наемникам и магистрату–посреднику, которые не принадлежат ни к одной политической партии, но часто способны стать хозяевами всех»).
Suda (s. v. Klearchos): «Гераклеоты впутались в серьезную борьбу. Впоследствии, стремясь встретить дружбу и примириться, они выбрали Клеарха эфором, чтобы восстановить согласие».
Моссе считает, что буле доверил верховную власть Клеарху, вероятно, как стратегу–автократору. Но Клеарх возвращается в Гераклею по приглашению Совета как «арбитр гражданского раздора», а не как магистрат с полной властью. Тем не менее ассамблея, которой манипулирует Клеарх, в конце концов вручает ему эту исключительную магистратуру (ср. F 1.2 о средствах Клеарха для захвата власти). Что касается поста эфора, Шнайдервирт отвергает этот отрывок Суды, считая, что у него только начало статьи касается Клеарха.
Хотя он был официально призван предоставить беспристрастное решение обеим сторонам, кажется очевидным, что булевты надеялись, что Клеарх полностью поддержит их мнение. Они были в отчаянии и должны были думать, что Клеарх предаст своих бывших политических союзников в обмен на создание олигархии, в которой он мог бы играть важную роль. С другой стороны, отмена его изгнания олигархами должна была сделать его приемлемым для демократов. Действительно, Юстин сообщает, что Клеарх был изгнан олигархами, что предполагает, что он был бы одним из их политических противников. Клеарх должен был достичь определенного значения в политической жизни города, но трудно утверждать, что он был вождем демократической фракции, как предположил Бурштейн. Биттнер также полагает, что Клеарх был в группе демократов, так что олигархи его изгнали. С другой стороны, она не разделяет гипотезу Бурштейна, который датирует 420 годом установление демократии в Гераклее (в создании которой будущий тиран якобы участвовал). Как и в случае со многими политиками до него (ср. Aristot. Politique V, 5,10, 1306a 38, об Евритионе), он, несомненно, придерживался демократических принципов по стратегическим соображениям, особенно если его личные враги были в лагере олигархов. Суда (s.v. Klearchus) представляет изгнание Клеарха как личный выбор: «переполненный злобой, он отплыл из дома». Несомненно из этого краткого отрывка следует понимать, что Клеарх был в конфликте с членами олигархии, занимавшей политическую сцену и не дававшей ему ни малейшего шанса стать политиком той же направленности.
Сапрыкин отвергает гипотезу о том, что Клеарх якобы был демократом. По его словам, это утверждение маловероятно в первую очередь из–за его происхождения, так как Клеарх был частью гераклейской аристократической фамилии. Но, прежде всего, он основывается на пассаже Суды (s. v. Klearchos) цитируемом ранее, который он переводит следующим образом: «Гераклеоты попали в тяжелую смуту; затем, желая вернуться к дружбе и примириться, они избрали Клеарха эфором, чтобы тот возвратил им согласие». По словам Сапрыкина, Клеарх в прошлом был вождем (ἔφορος) политической группы, которая могла объединить олигархов и боролась вместе с ними против привилегий старой дорийской аристократии. До сих пор трудно решить между двумя гипотезами, поскольку источники не опровергают обе эти точки зрения.
Мне кажется, не стоит утверждать, что Клеарх не мог быть вождем демократической фракции из–за своего аристократического происхождения, потому что многие люди присоединились к народу, принадлежа к самым богатым слоям населения. Перикл кажется мне в этом вопросе самым замечательным примером. Какими бы ни были его политические позиции в прошлом, ясно, что Клеарх должен был смущать олигархов, которые были достаточно сильны в то время, чтобы изгнать его.
Столкнувшись с текущей ситуацией (Justin. XVI, 4, 5), булевты недооценили амбиции Клеарха. Ибо под маской «нейтрального рефери» последний имел с самого начала желание взять власть для себя. Это следует понимать из термина, используемого Мемноном, согласно которому Клеарх «стремился» к тирании. Катастрофическая ситуация в Гераклее лишь поощряла его личные амбиции, и он надеялся воспользоваться слабостью демоса (Justin, XVI, 4, 6), чтобы навязать личную власть. Сделка, которую он заключает с Митридатом, сыном Ариобарзана, имеет тенденцию показать, что он намеревался быстро поставить город под свой контроль (Justin. XVI, 4, 7).
В результате Клеарх собрал все обстоятельства, благоприятные для установления тирании. Если верить Аристотелю (Politique V, 6, 13, 1306a 26-31) и Энею Тактику (XII, 5), эта ситуация характерна для переворотов этого типа, поскольку тиран всегда вначале был наемным вождем и посредником. В 406/5 году, в крайне проблемном контексте Пелопоннесской войны, Дионисий Старший установил тиранию в Сиракузах, используя демагогические методы, подобные тем, что были у Клеарха (Aristot. Politique V, 5, 9-10, 1305a 23-28, Diodorus, XIII, 91, 3- 96, 4).
Aeneas Tactic. XII, 5: «Поэтому будет правильно никогда не держать в своем городе иностранную армию, превосходящую численностью домашнюю; и когда город использует наемников, число граждан всегда должно быть намного больше, чем количество наемников. Небезопасно давать доминировать иностранным войскам и подпадать под власть наемников. Вот что случилось с Гераклеей на Понте. Правители, которые призывали больше наемников, чем было необходимо, сначала уничтожили своих политических противников, но затем погубили себя вместе с отечеством под тиранией человека, который возглавлял наемников».
Φησὶ δὲ παιδείας μὲν τῆς κατὰ φιλοσοφίαν οὐκ ἀγύμναστον, ἀλλὰ καὶ Πλάτωνος τῶν ἀκροατῶν ἕνα γεγονέναι, καὶ Ἰσοκράτους δὲ τοῦ ῥήτορος τετραετίαν ἀκροάσασθαι,
Следующий отрывок относится к обучению Клеарха во время его пребывания в Афинах, в 370‑е годы. Как я ранее замечал, после изгнания олигархами он бежал в Афины. Бурштейн предполагает, что он обучался во время изгнания. В качестве члена аристократии он следовал учению великих мыслителей в афинских школах. Однако вполне возможно, что его отправили в Афины в юности для интеллектуального воспитания, достойного великих политических лидеров. Более того, это должно быть понято, как мне кажется, из уведомления Суды (s. v. Klearchоs): «Клеарх с Понта. Он приехал в Афины слушать Платона. Объявляя о своей жажде к философии …»
Последствия его пребывания в Афинах, даже вне его интереса к философии, были полезны его амбициям, поскольку именно в этот период он стал другом афинского стратега Тимофея, еще одного ученика Исократа. Более того, Клеарх получил права афинского гражданства благодаря своему другу, конечно же, после того, как последний выиграл битву при Коркире в 375 году, в которой, несомненно, также участвовал Клеарх. Суда (s. v. Klearchos) упоминает его военную карьеру («он вернулся на войну»), что может быть намеком на сражения вместе с Тимофеем. О предоставлении афинского гражданства Клеарху в период сразу же после победы Тимофея над Коркирой говорит Демосфен («точно так же даруя награду Тимофею, вы ради него предоставили гражданские права и Клеарху, а также некоторым другим», Leptin. 84). Демосфен объединяет эти почести с чествованием Ификрата, Хабрия, Страбакса и Полистрата. Еще одним свидетельством дружбы между афинским стратегом и будущим тираном, вероятно, является факт, что Клеарх назвал его именем своего сына, который родился между 370 и 363/2 гг., то есть в период его жизни, о котором мы почти ничего не знаем.
Тимофей был призван на помощь гераклейскими булевтами, чтобы прекратить конфликт с демосом, но афинский стратег не внял их просьбе. Его отказ имеет особое значение, учитывая, что в своем решении он частично руководствовался дружбой с будущим тираном. Действительно, тем самым он поспособствовал возвращению своего друга в Гераклею, так как булевтам он казался тогда единственной альтернативой для урегулирования политического кризиса. Наконец, во время своего изгнания он служил офицером у Митридата, сына Ариобарзана (сатрапа Геллеспонтской Фригии, который предоставляет ему наемников по возвращении в его город (Suda, s. v. Klearchos, ср. Justin. XVI, 4, 7-8) 155. Кроме того, Клеарх не следует буквально урокам своих преподавателей, которые очень критичны по отношению к тирании. Мемнон говорит, что Клеарх был слушателем Платона, который лично знал Дионисия Сиракузского. Платон жил у Дионисия, который не любил критику философа против него и наконец изгнал его. Вместо того, чтобы видеть в Дионисии пример, которому не надо следовать, Клеарх, возможно, увидел в нем образец, которому следует подражать, чтобы достигнуть власти. Исократ, впрочем, не скрывает своего разочарования своим учеником, чье поведение он разоблачает. В своем письме Тимофею, сыну Клеарха, Исократ пишет, что именно власть превратила Клеарха в жестокого тирана, в то время как у него были все качества καλός κἀγαθός, когда он с ним общался. «Ибо когда Клеарх был рядом с нами, все, кто его встречал, признавали, что он самый умеренный, самый приятный и самый гуманный из тех, кто у меня учился» (Isocrate, Lettres, VII, 12).
ὠμὸν δὲ τοῖς ὑπηκόοις καὶ μιαιφόνον, εἴπερ τινὰ ἄλλον, ἐπιδειχθῆναι:
Термины ὠμός и μιαιφόνος характеризуют способ правления Клеарха, и второй в особенности подчеркивает смертоносные действия тирана: он замаран кровью убийств, которые он совершил. Поведение Клеарха, описанное Мемноном, соответствует стереотипному портрету тирана четвертого века, нарисованного древними, в частности, Платоном. Последний считает, что тиран, чтобы укрепить свою власть, всегда использует те же методы: «Разве они, как тираны, не могут, кто хочет, грабить и изгонять всех, кто им неугоден?» (Горгий, 466c). Именно в этом смысле мы должны понимать замечание Юстина о методах, используемых Клеархом («отдался всем мерзостям жестокой тирании», Justin, XVI, 4, 11). Юстин и Мемнон уменьшают тирана до жестокого и кровавого человека.
Этот отрывок и конкретное использование термина «подданные» (τοῖς ὑπηκόοις) относятся, мне кажется, к насилию тирана во время его правления, а не к периоду взятия власти (см. следующий фрагмент, который указывает на «сограждан», что означало бы, что в этот момент Клеарх еще не совсем тиран). Источники в основном говорят о времени прибытия Клеарха в Гераклею и взятия им власти. Намеки на его тираническую природу и злоупотребления в отношении гераклеотов также найдены у Юстина, особенно когда он пишет, что народ «передал себя со своими детьми и женами в рабство тираническому господину» (Justin, XVI, 4, 16). Что же касается Полиэна (II, 30, 1), он передает представление о плачевной атмосфере в Гераклее после возвращения Клеарха. Когда он прибыл в город со своими наемниками, он дал своим людям полную свободу запугивать гераклеотов. Так ему было предоставлено разрешение на строительство цитадели Акрополя, чтобы запирать там нарушителей спокойствия. Фактически, он сделает это место своей штаб–квартирой, откуда он будет заниматься всеми видами преступлений против своих сограждан (Justin, XVI, 4, 11).
Касательно же самого периода его правления у нас есть гораздо меньше данных о его действиях против подданных. Письма Хиона (14, 1), которые сообщают об арестах и убийствах, являются редким свидетельством об атмосфере во время правления Клеарха. Рассказ Хиона показывает, что насилие не прекратилось даже после того, как Клеарх утвердился у власти. Кажется, что его персонаж становится все хуже и хуже. Это связано с замечанием Платона о том, что характер и агрессивное поведение тирана ухудшается по мере того, как его могущество увеличивается, «ему необходимо быть и, при осуществлении властных полномочий, стать более чем когда–либо прежде завистливым, вероломным, несправедливым, одиноким, нечестивым, господином и питателем всех пороков» (Gorgias, 479 b-e). Однако, как сообщил Хион (15, 3), жестокость Клеарха вызывала протест, который выливался в заговоры против Клеарха (см. F 1.3), Последний, все больше опасаясь за свою безопасность, станет более подозрительным и, следовательно, более репрессивным. Те, кто среди его подданных подозреваются в том, что они недоброжелательны по отношению к его личности, станут жертвами его насилия. Здесь налицо еще одна характеристика тирана четвертого века, изображавшая его как параноидального человека. Исократ, который вместе с Платоном и Аристотелем соучаствует в создании этого типичного портрета тирана, описывает тирана, живущего «среди опасностей, тревог и пороков» (Nicocles, 26).
Если примеры насильственных действий, совершенных Клеархом в течение господства, малочисленны, мы все–таки располагаем некоторыми указаниями на паранойю, которая выражается в частности в его образе жизни. Юстин (XVI, 5, 14-15), когда он упоминает обстоятельства, при которых убит тиран, отмечает, что только близкие родственники тирана допускались к нему в его крепость. Клеарх действительно изолировал себя от остальной части своих подданных, в своей крепости, не только для того, чтобы показать свое превосходство, но, несомненно, в значительной степени потому, что он опасался за свою безопасность. Слова Юстина напоминают речи Платона о том, что тиран изолирует себя от остальной части населения «… он живет большую часть времени запертым в своем доме как женщина …» (Gorgias, 479 b-e). Плутарх (Œuvres morales, XI, 50, 781d-е) говорит, что Клеарх забивался в сундук и спал там, как змея в норе и согласно Феопомпу у Афинея (III, 85b), гераклеоты принимали лекарство против аконита перед выходом из дома, так как это был яд, используемый тираном, чтобы избавиться от тех, кого он подозревал в том, что они были его противниками. Цицерон описывает опасения Дионисия Старшего и его особый способ защищаться от заговоров во время сна: «Спальный покой его был окружен широким рвом, через который был переброшен лишь деревянный мостик, и он всякий раз сам за собою его поднимал, запираясь в опочивальне» (Tusculan. 5, 20)». Эти анекдоты, конечно преувеличены, но вполне вероятно, что они отражают глубокую озабоченность Клеарха вместе с фактом, что он принял серьезные меры для того, чтобы наилучшим образом остерегаться любого нападения и, вероятно, еще заговоров, организованных против него.
καὶ εἰς ἄκρον ἀλαζονείας ἐλάσαι, ὡς καὶ Διὸς υἱὸν ἑαυτὸν ἀνειπεῖν:
Мемнон подчеркивает другой столь же негативный аспект личности тирана: речь идет о его притязаниях, поскольку он утверждал, что является сыном Зевса. Юстин (XVI, 5, 7-8) сообщает подобные высказывания о Клеархе: «К свирепости он добавляет дерзость, к жестокости высокомерие. Опьяненный непрерывным счастьем, иногда он забывает, что он мужчина, иногда он становится сыном Юпитера». Однако нужно быть осторожным при толковании относительно его претензий на божественность. От родства с бессмертными тиран ждал получения почестей, предоставленных олимпийским богам (Suda s. v. Klearchos: «Он добивался послушания и чествования, положенного богам Олимпа, и сам носил одежду, привычную для богов и были статуи в его образе, подобные тем, которые воздвигают богам»). Более того, он дает одному из своих сыновей, вероятно, Тимофею, прозвище Керавн, что также связало его потомков с Зевсом (Justin. XVI, 5, 11 и Плутарх, De Alexandri magni fortuna aut virtute, 338b; Suda s. v. Klearchos). Кстати, замечания Юстина и Мемнона не дают определить намерений этих претензий. Поэтому мы должны попытаться понять, зачем Клеарх провозгласил себя сыном Зевса. Но основной смысл этих претензий, вероятно, был потеря Нимфидом, источник Мемнона. Действительно, последний жил в третьем веке, когда обожествление практиковались великими монархами того времени вроде Птолемеев. Но в четвертом веке, есть несколько примеров людей, которые были обожествлены при своей жизни. Есть на самом деле Лисандр и Филипп Македонский, но они были обожествлены не по их просьбе; это была скорее награда от городов своим благодетелям. Что касается примеров тех, кто решил самостоятельно сделаться богами при своей жизни, тех в эпоху до Александра что–то маловато временем — врач Менекрат Сиракузский и Никагор, тиран Зелы. Менекрат требовал, чтобы его признали воплощением Зевса (Athenaeus, VII, 389 a-f, в то время как Никагор, тиран Зелы, считал себя инкарнацией Гермеса (Clement Protrepticus, IV, 48).
Бурштейн предполагает, что Клеарх не собирался использовать религию, чтобы узаконить свою тиранию, так как официально Гераклея была демократией и Клеарх числился магистратом с обширными полномочиями (очевидно, фактически шла речь о тирании под демократическим фасадом). Кажется более вероятным, что Клеарх пытался только представляться деятелем, близким к богам и выполняющим большие вещи с их помощью. Если он надеялся на обожествление, это произошло без сомнения после его смерти. Кроме того, ничто не позволяет думать, что культ ему будет обеспечен при жизни. Для Моссе претензии Клеарха являются признаком нового состояния ума, которое отличает тирана четвертого века от тирана периода архаики.
καὶ τὸ πρόσωπον μὴ ἀνέχεσθαι ταῖς ἐκ φύσεως χρωματίζεσθαι βαφαῖς, ἄλλαις δὲ καὶ ἄλλαις ἰδέαις ποικιλλόμενον ἐπὶ τὸ στιλπνόν τε καὶ ἐνερευθὲς τοῖς ὁρῶσιν ἐπιφαίνεσθαι, ἐξαλλάττειν δὲ καὶ τοὺς χιτῶνας ἐπὶ τὸ φοβερόν τε καὶ ἁβρότερον.
Ясно представляется, что отношения Клеарха с его подданными радикально изменились с момента, когда его власть укрепилась. Бурштейн ставит это изменение в способе правления примерно в 360 г. Эта трансформация общественного облика тирана сопровождается своего рода театрализацией власти. Сначала Клеарх подкрашивал лицо и менял одежды в зависимости от эффекта, который он хотел произвести на своих подданных. Юстин (XVI, 5, 10) говорит, что Клеарх носил костюм, используемый в трагедиях, чтобы указать характер царя: «Он носит порфиру и котурны как цари в трагедиях и золотой венок». Теперь, кажется, что этот костюм был скопирован с облачения Великого персидского царя из описания Ксенофонта, в котором упоминается средства, используемые Киром, чтобы произвести впечатление на подданных: высокие сапоги, порфира, золотая корона и скипетр (Xénophon, Cyropédie, I, 3, 2; VIII, 1, 40-41; VIII, 3, 13; ср. Isocrate, Nicoclès, 32 о том, как вождь использовал богатую одежду, чтобы произвести впечатление на подданных). Что касается выступлений Клеарха перед народом (ἐπιφαίνεσθαι), во время религиозных праздников или других публичных мероприятий, они были, согласно Юстину, настоящими процессиями (Justin. XVI, 5, 9: «когда он идет по улицам, перед ним несут золотого орла, эмблему его происхождения»). О приближении тирана давал знать кортеж, во главе которого, кажется, несли позолоченного орла, символ Зевса, его божественного отца. Эта процессия также напоминает ту, что использовалась при дворе Кира (Xenophon, Cyropedia, VIII, 3, 11-12). Все эти элементы, похоже, указывают на то, что тиран вдохновлялся персидскими царскими обычаями. Это не удивительно, так как известно, что Клеарх поддерживал дипломатические отношения с царской властью. Невозможно подтвердить, что он видел своими глазами то, что происходило при персидском дворе, но вполне возможно, что его послы сообщили ему, что они наблюдали во время своих миссий. Клеарх также мог присутствовать на персидском церемониале, если предположить, что он служил при Митридате, или участвовал вместе с Тимофеем в экспедиции для помощи Ариобарзану, сатрапу геллеспонтской Фригии, который восстал против великого царя.
Однако, если верить Диодору, Клеарх «стремился подражать манере тирана Дионисия Сиракузского» (Diodorus, XV, 81, 175). Шнайдервирт полагает, что Клеарх побывал при дворе тирана Сиракуз во время своего изгнания. Ввиду сходства их способа управления многие общие точки обнаруживаются между двумя тиранами. Как и Клеарх, Дионисий Старший, похоже, стремился походить на Великого царя, приняв персидские царские обычаи. Это предположение объясняло бы тот факт, что у него было две законные жены, что противоречило греческому законодательству. Описание двойной свадьбы показывает роскошный образ жизни тирана. Он отпраздновал свой двойной брак грандиозными праздниками, послав великолепный корабль за своей первой женой, локрийкой Доридой. Его вторая жена, сиракузянка Аристомаха, была доставлена ему на колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, не уступавшими царским (Diodor. XIV, 44, 8, Athenaeus X, 436 a-b). Он также принял диадему и пурпурный плащ: «Катон Синопский осведомляет нас в своей истории тирании Гиеронима, что этот государь всегда каждый день пил много неразбавленного вина и что был еще льстец по имени Осид, который подстроил его убийство руками другого Гиеронима, убедив последнего принять диадему, пурпур и весь остальной аппарат, который был у тирана Дионисия» (Athenaeus VI, 251 e-f). Клеарх будет вести настоящую дворцовую жизнь, достойную царя. Юстин (XVI, 5, 14-15) сообщает, что убийцы тирана должны были проникнуть к нему под видом друзей. Это показывает, что тиран жил отдельно от своих подданных, внутри своей цитадели на Акрополе. Следовательно, доступ в его крепость был привилегией, предоставленной близким родственникам Клеарха. Дионисий, сицилийский тиран, также жил в роскоши в крепости, построенной на острове Ортигии, в изоляции от остального населения и в окружении родственников и товарищей под защитой телохранителей и флота (Diodor. XIV, 7). Кажется, что Клеарх, как и Дионисий, принял обычай, который был у персидских царей, так как он требовал от своих гостей падать перед ним ниц (Suda s. v. Klearchos: προσκυνεῖσθαι). Лионель Сандерс считает, что принятие упомянутых регалий при дворе Сиракуз также сопровождалось требованием проскинесиса. С другой стороны, в отличие от Клеарха, это требование тирана Сицилии является, по словам Сандерса, признаком установления культа государя. Основываясь на свидетельстве Диона Златоуста (XXXVII, 21), в котором упоминается статуя, представляющая тирана в виде божества, он намеревается продемонстрировать, что Дионисий установил культ государя, культ его личности, в образе Диониса. Подобное свидетельство существует в уведомлении Суды (s.v. Klearchos), однако, ничто у Мемнона не указывает, что этот культ был создан во времена Клеарха.
Несмотря на свои притязания, Клеарх, кажется, не принял титула царя. Правление Клеарха было тиранией, замаскированной под фасад восстановленной демократии. По словам Бурштейна, магистраты избирались и исполняли возложенные на них обязанности, и собрание официально отвечало за общественные дела. Это последнее замечание основано на эпиграфическом свидетельстве, в котором сообщается, что в 361/60 г. афиняне обвинили своего посланника в переговорах с «гераклеотами», то есть с экклесией Гераклеи, к которому он обратился с просьбой вернуть собственность его проксену (IG II² 117, lignes 21-22.). Более того, монеты, выпущенные во время правления Клеарха, имеют надпись ΗΡΑΚΛΕΙΑ или ΗΡΑΚ. Следовательно, тиран не выбивал свое имя на монетах, в отличие от своих сыновей Тимофея и Дионисия (см. F 3.1). Франке считает, что эти монеты свидетельствуют о восстановлении демократии, по крайней мере, в первые дни правления Клеарха. Получается, тиран гарантировал сохранение древних гражданских институтов, особенно экклесию, чтобы обеспечить себе поддержку бедных социальных слоев. Что касается Клеарха, то кажется, что он все еще занимал пост стратега–автократора (ср. F 1.2) и тем самым занимался военными делами и контролировал все действия правительства. Источники ничего не говорят об отставке Клеарха с поста автократического стратега. Вероятно, он сохранил эту магистратуру, чтобы усовершенствовать образ восстановленной демократии. Тот факт, что он не взял титул царя, частично объясняется тем, что он считал свою магистратуру признаком своей легитимности.
В Сиракузах, по словам Моссе, тиран Дионисий носил законное звание стратега–автократора, на всю жизнь предоставленное ему собранием (ср. Diodor. XIII, 94, 5). Апель считает, что эти утверждения являются свидетельством того, что тирания Клеарха превратилась в своего рода военную монархию. Однако Бурштейн настаивает на восстановлении демократических институтов, по крайней мере, с виду. В надписи от 368/7 г., которая относится к соглашению между Афинами и Сиракузами, Дионисий упоминается рядом с архонтами, буле, сиракузянами, стратегами и иерархами (IG II², 105), что предполагает, что он сохранил и основные учреждения города, одновременно возглавляя государственные дела. Клеарх объединил все пышности, достойные царской власти: принятие царского облика, претензии на божественность и способ приема подданных. Эта схема типична в четвертом веке и, по–видимому, во многом вдохновлена Дионисием Сицилийским, который является ее предшественником. Действительно, тираны этого периода по своему образу жизни отмечают разрыв с тиранами архаического периода и в некотором роде объявляют о придворной жизни монархов эллинистического периода. Намеревался ли Клеарх, давая своему сыну прозвище Керавна, навязывать истинную царствующую династию? Ожидал ли он от своих подданных их лояльности как царь? Возможно, он стремился провозгласить себя царем, но жестокая смерть остановила его притязания.

Οὐ ταῦτα δὲ μόνον γενέσθαι κακόν, ἀλλὰ καὶ πρὸς τοὺς εὐεργέτας ἀχάριστον καὶ πάντα βίαιόν τε καὶ τὰ ἄτοπα τολμηρόν· φῦναι δὲ καὶ δραστήριον τὸν παλαμναῖον οἷς ἂν ἐπιβάλοι, οὐ κατὰ τῶν ὁμοφύλων μόνον, ἀλλὰ καὶ εἴ τι ἐν ἀλλοφύλοις ἐφρόνει πολέμιον. Βιβλιοθήκην μέντοι κατασκευάσαι πρὸ τῶν ἄλλων οὓς ἡ τυραννὶς ἀπέδειξεν ὀνομάζεσθαι.

И не только в этом, говорит Мемнон, он был дурным. Ведь Клеарх был неблагодарен и по отношению к тем, кто сделал ему добро, проявлял насилие по отношению ко всем и был решителен в недостойных делах. Известно также, что Клеарх был очень энергичен в убийствах тех, кого хотел убить, и не только в отношении соотечественников, но и в тех случаях, когда он замышлял что–нибудь враждебное в отношении иноплеменников. Известно, однако, что Клеарх собрал библиотеку, превзошедшую библиотеки других, кого прославила тирания.

οὐ ταῦτα δὲ μόνον γενέσθαι κακόν:
Выражение «проявление извращенности» стремится сделать из Клеарха настоящего тирана не только из–за его грубых приемов, но также из–за вероломства, который ухудшается со временем. Авторы классической эпохи создали стереотипный портрет тирана и по их мнению, этот тип всегда использует те же методы, чтобы дорваться до власти и ее сохранить. Они пытались понять причины, по которым человек становится жестоким. Для Платона этот характер является естественным и врожденным, так как по его мнению, тиран родился для того, чтобы быть во главе подобной власти: «Для тех, у кого был шанс родиться сыном царя или кого природа сделала способным захватывать военное командование, тиранию, суверенную власть, так вот для тех может ли быть действительно что–либо позорное или более гибельное, чем умеренность?» (Gorgias, 492 b-c). Напротив Исократ (Письма, VII, 12) считает, что именно власть сделала Клеарха плохим человеком, в то время как для Юстина (XVI, 4, 6) плохим его сделало изгнание. Согласно Мемнону, сама личность Клеарха является источником его измен и в особенности доставила ему благодетелей. Тем самым, он больше вписывается в логику Платона, у которого дурной характер делает человека плохим правителем. Именно природа Клеарха толкает его брать власть насилием и манипулировать теми, кто ему предлагают свою помощь, чтобы затем предать их.
ἀλλὰ καὶ πρὸς τοὺς εὐεργέτας ἀχάριστον καὶ πάντα βίαιόν τε καὶ τὰ ἄτοπα τολμηρόν· φῦναι δὲ καὶ δραστήριον τὸν παλαμναῖον οἷς ἂν ἐπιβάλοι, οὐ κατὰ τῶν ὁμοφύλων μόνον:
Следующий пассаж соответствует, кажется мне, периоду, который окружает его государственный переворот, то есть моменту, когда гераклеоты еще рассматриваются как его «сограждане», а не как подданные. Первыми жертвами вероломства Клеарха были его «благодетели», то есть те, кто ему помог ему возвратиться в Гераклею. Речь здесь идет сперва о Митридате, который предоставил Клеарху наемников, без которых, он с трудом захватил бы власть (Justin. XVI, 4, 8-10). Оба человека заключили сделку еще до возвращения Клеарха в город. В обмен на вооруженные силы, которые позволили бы ему взять над городом контроль, Клеарх обещал, что государственный переворот будет совершен от имени перса, и что город якобы так же будет подчинен Митридату при условии, что Клеарх будет руководить в качестве правителя. Следовательно, когда Клеарх вернулся в качестве арбитра гражданского раздора, Митридат пришел в Гераклею в назначенный день для того, чтобы будущий тиран отдал ему город. Но у Клеарха было много других амбиций, чем становиться простым правителем, и он заключил перса в тюрьму. Он освободил его лишь за большой выкуп, который пополнил его личную кассу (ср. F 3.1 о богатстве тиранов Гераклеи). Освободившись от этого первого препятствия его стремлениям, Клеарх смог потом приняться за других благодетелей, за булевтов.
Неблагодарность Клеарха у Мемнона состояла в том, чтобы напасть на членов совета, которые прекратили его изгнание и назначили его на пост «арбитра гражданского раздора» (Justin. XVI, 4, 11) и могли также казаться его благодетелями. Эти последние должны были бы отнестись с недоверием относительно реальных намерений Клеарха, тем более, что они сами предоставили ему идеальные условия, разрешив в качестве магистрата–посредника войти в город с его наемниками (ср. F 1.1). Клеарх воспользовался наемниками, чтобы посеять в городе тревогу и с согласия демоса построить себе крепость, в которой он мог с тех пор с полным спокойствием ликвидировать своих пленников (Polyaen, II, 30, 1-2 не уточняет точно в какой момент; Justin. XVI, 4, 11; Lettres de Chion. 13, 1). Что касается булевтов, без сомнения обманутых поведением Клеарха, который, в течение периода, последовавшего за его прибытием в Гераклею, публично показывался в их лагере, то они оставили любую мысль о мире с демосом и устранили своих политических противников, без сомнения демократических лидеров (Enée Tactic. XII, 5). Клеарх дал им тем самым подготовить почву, потому что олигархи устранили возможных противников будущего тирана, которые могли бросить вызов его приходу к личной власти. Стратегия Клеарха прекрасно сработала, так как этим преступлением булевты сами оказались в щекотливой ситуации по отношению к народу. Последний этап его гибельного намерения состоял в том, чтобы выдать себя перед демосом за единственного человека, способного прекратить это деликатное положение, которое он сам ухудшил. Сначала он сообщил совету, что он готов уехать, и что он собирался отдать им контроль над городом. В то время как совет собирался, чтобы принять его предложение, как он и предвидел (Polyaen. II, 30, 2), Клеарх созвал чрезвычайное заседание ассамблеи, где он представился как новый глава народа против богатых (Justin. XVI, 4, 10). Он воспользовался тем, что булевты были на заседании, для того, чтобы разоблачить их махинации, выступив перед собравшимся народом (Justin. XVI, 4, 12-15) и притворился, что хотел оставить город со своими людьми, прожужжав все уши гражданам, что он остался бы, чтобы защитить их против их угнетателей, если бы они пожелали.
Его тактика имела успех, и он получил поддержку демоса. Клеарх, играя роль умелого демагога, по примеру многих тиранов добился для себя чрезвычайных полномочий. Юстин говорит о summum imperium (Justin. XVI, 4,16), что, разумеется, соответствует функциям стратега–автократора. Военная хитрость Клеарха имела тем больший успех, что демократические лидеры, которые могли якобы чувствовать опасность и противиться этому предложению, умерли. После его назначения, он принялся арестовывать булевтов при выходе из совета. План Клеарха полностью не удался, так как по мнению Юстина (16.4.17) только шестьдесят сенаторов были схвачены при выходе из совета, в то время как большая часть булевтов сумела убежать до закрытия городских ворот. Полиэн (II, 30, 2) приводит другую версию, так как по его мнению, Клеарх сумел заключить в тюрьму всех, хватая по одному. Все–таки, продолжение событий дает больше доверия версии Юстина, так как Клеарх сразился с войсками беглых сенаторов (Justin. XVI, 5, 5-6).
Мемнон, подчеркнув измену Клеарха по отношению к своим благодетелям, сообщает, что тиран этот взялся за своих сограждан. Здесь использован именно термин «сограждане», и не «иностранцы». Этот пассаж вероятно относится к периоду переворота Клеарха, когда он принялся за тех, кто не были еще полностью подданными. В «сограждан» надо разумеется включить самих булевтов, а также их семьи и все лица, которых тиран признавал враждебными. Клеарх назван «убийцей», так как он не довольствовался тем, чтобы освободиться от булевтов в политическом плане, но он постарался устранить всех их окончательно, насколько возможно. Заключенные сенаторы еще раз стали жертвами вероломного замысла тирана, так как этот последний взял с них выкуп в обмен за обещание избавить их от недовольства и угроз народа. Между тем, получив то, что он хотел, Клеарх убил их всех (Justin. XVI, 4, 18-20).
Что касается беглых сенаторов, то они попытались объединить вооруженные силы других населенных пунктов, чтобы изгнать тирана, но последний победил их, встретив лицом к лицу. Проигравшие были показаны в триумфальном возвращении к городу и затем казнены (Justin. XVI, 5, 5-6). Для их семей тиран уготовил самую ужасную участь: он освободил рабов сенаторов и сочетал их браком с женщинами и с дочерями их бывших господ (Justin. XVI, 5, 2-4). Этот эпизод также отмечает начало долгого периода изгнания для булевтов, которые сумели убежать, так же как и для их потомков, которые возвратятся в Гераклею лишь через восемьдесят лет (см. F 7.3-4).
ἀλλὰ καὶ εἴ τι ἐν ἀλλοφύλοις ἐφρόνει πολέμιον:
Согласно Мемнону, Клеарх не довольствовался тем, что творил насилие над булевтами и их семьями: он взялся за всех тех, кто якобы хотел оспорить его власть, и это касалось между прочим и иностранных держав. Иностранцы, которых он имеет в виду в этом пассаже — вероятно союзники булевтов, которые вели бой на их стороне в конце 364 или в начале следующего года, в том числе без сомнения и Астак, что объяснило бы, за что он был атакован тираном. Лишь одна эта кампания упомянута в источниках (Polyaen. II, 30, 3), но кажется, что Клеарх также напал на Киерос и Тиос после мятежа сатрапов в 361 г.
Клеарх захотел воспользоваться восстановлением персидского господства на севере Анатолии, чтобы распространить и свою власть, но наверняка он намеревался еще отомстить поселениям, которые предоставили свою помощь изгнанникам. Его операции против этих поселений без сомнения имели целью закрепиться в Пропонтиде. Биттнер считает, что кампания против Астака была для Клеарха средством представиться хорошим полководцем и приобрести больше легитимности. Однако, Клеарх не победил. Кампания завершилась отказом от осады, которая вызвала недовольство гераклеотов, особенно из–за потерь во время кампании. Гераклейское войско страдало от соседства с болотом и лихорадка гораздо больше навредила гражданам, нежели наемникам. Полиэн заявляет также, что эта кампания была только поводом, так как Клеарх планировал погубить здесь максимальное количество граждан (Polyaen. II, 30, 3). Полиэн сообщает о жалобах, которые распространились в Гераклее после возвращения оставшихся в живых, и, похоже, это доказывает, что гераклеоты были вооружены во время этой кампании, что противоречит Исократу, согласно которому граждане были разоружены (Isocrate, Lettres VII, 9). Исократ, осуждающий тиранов, которые обезоруживают граждан, потому что они боятся за свою безопасность, возможно, ссылается на разоружение гераклеотов, которое должно быть приурочено ко времени Клеарха. Если есть параллель с тем, что происходит под тиранией Дионисия Старшего, Клеарх преуспел в разоружении граждан вне военных кампаний. Другая гипотеза заключалась бы в том, что после этой кампании внезапно появится разоружение гераклеотов, где многие граждане были умерщвлены во избежание риска восстания. Клеарх решил разоружить тех, кто остался. Эта неудача, похоже, тем не менее знаменует собой конец его амбициям распространить свою власть за рубежом.
βιβλιοθήκην μέντοι κατασκευάσαι πρὸ τῶν ἄλλων οὓς ἡ τυραννὶς ἀπέδειξεν ὀνομάζεσθαι:
Клеарх, несомненно, пытался сделать Гераклею культурным центром, и этот аспект его политики, безусловно, отразил его собственные интеллектуальные интересы и его опыт афинской философской школы. Если верить Мемнону, то Клеарх предвосхитил царей эллинистического периода, основав первую библиотеку. Но источник Мемнона, Нимфид идет вразрез с теориями, которые делают первыми основателями библиотек Писистрата (Aulu–Gelle, Nuits Attiques VII, 17.1-2, Tertullian, Apologetics, 18, 5) и/или Поликрата (Athenaeus I, 3a-b). По словам Биттнер, создание библиотеки, вероятно, было одной из мер, которые Клеарх использовал, чтобы сделать свою власть более легитимной. Вслед за этим, культурная политика Клеарха отходит от стереотипного портрета тирана, нарисованного у Аристотеля (Политика, V, 11, 5, 1313a-b 38-42). Действительно, философ, который обобщает политику тирана по ряду пунктов, считает, что для сохранения тирании монарх обязательно уничтожит великие умы в обществе и не позволит занятий науками. По словам Бурштейна, двор Клеарха состоял из небольшого круга платоников, которые изучали догмы своего учителя под руководством Хиона. Последний покинул афинскую академию, чтобы вернуться в Гераклею через несколько лет после установления тирании, с целью освободить свой город от ига Клеарха (Justin. XVI, 5, 13; Lettres de Chion, 12, 1-2; ср. Suda, s. v. Klearchos ). Интеллектуальная деятельность в Гераклее, которой благоприятствует эта библиотека, кажется, еще более важна в тридцатые годы четвертого века после возвращения в город Гераклида Понтийского в 339 году во времена правления Тимофея и Дионисия.

Τοῦτον δὲ ἐπιβουλὰς μὲν πολλὰς πολλάκις διὰ τὸ μιαιφόνον καὶ μισάνθρωπον καὶ ὑβριστικὸν κατ´ αὐτοῦ συστάσας διαφυγεῖν, ὀψὲ δὲ καὶ μόλις ὑπὸ Χίωνος τοῦ Μάτριος, ἀνδρὸς μεγαλόφρονος καὶ κοινωνίαν πρὸς αὐτὸν τὴν ἐξ αἵματος ἔχοντος, καὶ Λέοντος καὶ Εὐξένωνος καὶ ἑτέρων οὐκ ὀλίγων συσκευασθῆναι πληγὴν καιρίαν ἐνεγκεῖν, καὶ τελευτῆσαι πικρῶς ἀπὸ τοῦ τραύματος.

Ему, говорит Мемнон, удавалось избегать многих заговоров, часто составлявшихся против него из–за его преступности, человеконенавистничества и наглости, однако в конце концов он получил смертельный удар от Хиона, сына Матрия, мужа, великого духом и состоявшего с ним в кровном родстве, Леонта и Евксенона, а также многих других, составивших заговор, и скончался от раны мучительной смертью.

τοῦτον δὲ ἐπιβουλὰς μὲν πολλὰς πολλάκις διὰ τὸ μιαιφόνον καὶ μισάνθρωπον καὶ ὑβριστικὸν κατ´ αὐτοῦ συστάσας διαφυγεῖν:
Чтобы избежать опасности для своей личности, Клеарх, вероятно, разоружил гераклеотов после неудачной кампании против Астака. Исократ (Письма, VII, 9) напоминает, что эта мера вводилась в действие боявшимися за свою жизнь тиранами, чтобы избежать восстания своих подданных. Тиран, столкнувшись с недовольством, становился более подозрительным и, следовательно, более жестоким (см. F 1.1). Криминальные акты Клеарха, его притязания на обожествление, поведение как монарха подпитывали вызов против его власти. Принятые им меры предосторожности — возможное разоружение граждан, изоляция от остального населения в крепости — похоже, не помешали заговорам против его личности. До заговора Хиона упоминается еще одна попытка во главе с неким Силеном, чей переворот не удался. Между тем, мятежникам вроде бы удалось занять Акрополь (Lettre de Chion, 13.1: «Действительно, как ты мне пишешь, Клеарх не столько опасается Силена, который отнял у него крепость»). Дюринг полагает, что Силена придумал автор «Писем», взяв имя у гераклеота, известного в первом веке (ср. F 27.5). Малосс также отвергает подлинность этого эпизода.
ὀψὲ δὲ καὶ μόλις ὑπὸ Χίωνος τοῦ Μάτριος, ἀνδρὸς μεγαλόφρονος καὶ κοινωνίαν πρὸς αὐτὸν τὴν ἐξ αἵματος ἔχοντος, καὶ Λέοντος καὶ Εὐξένωνος καὶ ἑτέρων οὐκ ὀλίγων συσκευασθῆναι πληγὴν καιρίαν ἐνεγκεῖν, καὶ τελευτῆσαι πικρῶς ἀπὸ τοῦ τραύματος.
Список заговорщиков ощутимо меняется от одного источника до другого. Юстин (XVI, 5, 12) приводит только два имени: имена Хиона и Леонида. Второй, вероятно, должен быть идентифицирован как мемнонов Леонт, тем более что Суда (s. v. Κλέαρχος) также идентифицирует Леонида вместе с Хионом. Что касается третьего человека, участвовавшего в заговоре, он назван у Мемнона Евксеном, а у Суды упоминается некий Антифей. Источники указывают, что эти люди являются родственниками Клеарха. Мемнон указывает, что Хион является родственником по крови, Юстин сообщает, что заговорщики происходят из самых богатых семей, и, по словам самого Хиона, его отец кажется был очень близок к тирану. Хион (Lettres de Chion, 13.3) подчеркивает участие членов двора тирана в интригах, направленных на его ликвидацию, и в частности цитирует некоего Нимфида, которого он представляет как одного из своих друзей, но также как родственника Клеарха. Согласно Юстину (XVI, 5, 13) и Хиону (Lettres de Chion, 13.1 и 17.1), цель этого заговора состояла в том, чтобы прекратить тиранию. Хион, который представлен как философ и ученик Платона (Suda, s.v. Kléarchos; Justin. XVI, 5, 13; Lettres de Chion, 4.5; 5.6), вдохновился наставлениями своего учителя в стремлении дать гераклеотам свободу, а его отец, Матрий, якобы жил в Афинах, где дружил с Сократом (Lettres de Chion, 4.5). Мемнон расценивает Хиона как великодушного мужа, что напоминает замечание Исократа по поводу тирана Гераклеи до захвата им власти. Действительно, в своем письме Тимофею он пишет, что Клеарх была человеком «наиболее приятным и наиболее гуманным» (Письма VII, 12).
Мне кажется, что эта заметка Мемнона, делающая Хиона «человеком великой души», указывает на то, что в отличие от Клеарха он решил следовать учению Платона. Замечания убийцы тирана и способ, которыми он должен избавиться от тирании, по–видимому, в значительной степени зависят от мыслей Платона: «Причина в том, что одиозные тираны будут вскоре убиты; даже если они не свергнуты, они оставляют людей с ненавистью к тирании, и их пример полностью исключает монархию. В результате после этого мир становится лучше и защищает демократию. Но когда кто–то, низведя свой народ до рабства, льстит тем, кого он поработил, то даже если он свергнут, он оставляет много последствий тирании: ведь граждане слепы к общим интересам, некоторые из–за того, что они жадны до прибыли, другие потому, что их соблазняли; после его свержения они сожалеют о его умеренности, и они защищают тиранию, словно она не является непоправимо дурной, не подозревая, что даже если тиран умерен во всех отношениях, его следует свергнуть по этой причине. Отсюда допустимо ненавидеть его» (Lettres de Chion, 15.2). Хион объясняет своему отцу, что необходимо убить тирана, потому что последний, ведя себя одиозно со своими подданными, может сделать их враждебными любому монархическому режиму. Но именно в четвертом веке, когда греческий город погрузился в серьезный кризис, «монархические тенденции» развивались среди философов и, в частности, в Республике Платона. Последний подтверждает превосходство единственного правителя над невежественным демосом. Хион, конечно же, считал, что монархия, реализуемая в законных конституционных рамках доброжелательным сувереном, не должна подвергаться угрозам со стороны жестокого тирана. Более того, по словам Хиона, демагогический и умеренный тиран мог бы сделать тиранию приемлемой для своих сограждан, и это представляло для него большую опасность, поскольку этот тип режима был незаконным. Кроме того, согласно Хиону, демагогический и умеренный тиран мог обеспечить приемлемую тиранию в глазах своих сограждан и это составляло для него большую опасность, поскольку этот тип режима незаконен. Этот аспект его замечаний, по–видимому, больше отражает общее восприятие греческих мыслителей того времени, потому что из описания Хионом Клеарха не кажется, что последний был умеренным, совсем наоборот.

Ἔθυε μὲν γὰρ δημοτελῆ θυσίαν ὁ τύραννος· οἱ δὲ περὶ τὸν Χίωνα ἐπιτήδειον εἶναι τὸν καιρὸν τῇ πράξει νομίσαντες τῇ τοῦ Χίωνος χειρὶ τὸ ξίφος διὰ τῶν τοῦ κοινοῦ πολεμίου λαγόνων ἐλαύνουσιν. Ὁ δὲ πολλῶν αὐτὸν καὶ πικρῶν ἀλγηδόνων κατατεινόντων, καὶ τοσούτων φασμάτων ἐκδειματούντων (εἴδωλα δὲ τὰ φάσματα ἦν ὧν ἐκεῖνος μιαιφόνως ἀνῃρήκει), οὕτω δευτεραῖος τὸν βίον κατέτρεψε, ζήσας μὲν ἔτη ηʹ καὶ νʹ, τούτων δὲ τυραννήσας δυοκαίδεκα. Εἶχε δὲ τὴν Περσῶν ἀρχὴν Ἀρταξέρξης τότε, εἶτα καὶ Ὦχος ὁ ταύτην ἐκ πατρὸς ἐκδεξάμενος· πρὸς οὓς καὶ πολλάκις ἔτι ζῶν ὁ Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο.

Ведь тиран обычно совершал общественные жертвоприношения; сторонники Хиона, считая этот момент подходящим для убийства, рукой Хиона направили меч на общего врага. Среди жестоких мучений, устрашенный многочисленными призраками тех, кого он сам преступно убил, он умер на второй день после ранения, прожив 58 лет, из которых двенадцать он был тираном. У персов тогда правил Артаксеркс, а затем Ох, который унаследовал власть отца; при жизни Клеарх часто отправлял к ним послов.

ἔθυε μὲν γὰρ δημοτελῆ θυσίαν ὁ τύραννος:
Клеарх, несомненно, играл важную роль в ритуальных аспектах религиозных праздников, чтобы подчеркнуть свои уникальные отношения с богами. Перед самой смертью он готовился совершить жертвоприношение во время праздника Диониса весной 352 года (Lettres de Chion, 17,1 и Diodor. XVI, 36, 3). Сапрыкин считает, что тиран использовал популярную идею «спасения», связанную с поклонением Дионису, чтобы предстать перед демосом спасителем от жестокости олигархов. Согласно Юстину (XVI, 12-13), родственники Клеарха были оскорблены стилем жизни Клеарха и его притязаниями на божественный статус. Это то, на что Мемнон, кажется, намекает как на связь между высокомерным характером Клеарха (ὑβριστικός) и заговорами против него. Следовательно, они решают, по подстрекательству Хиона, уничтожить тирана.
οἱ δὲ περὶ τὸν Χίωνα ἐπιτήδειον εἶναι τὸν καιρὸν τῇ πράξει νομίσαντες τῇ τοῦ Χίωνος χειρὶ τὸ ξίφος διὰ τῶν τοῦ κοινοῦ πολεμίου λαγόνων ἐλαύνουσιν:
Из Мемнона видно, что тиран был убит, когда он был занят общественными жертвоприношениями. Источники все упоминают засаду заговорщиков, с помощью друзей или родственников (Justin. XVI, 5, 13; Diodor. 16, 36, 3; Lettres de Chion, 17, 1). Все–таки обстоятельства, в которых было совершено убийство, у Юстина другие (XVI, 5, 12-16), и согласно ему тиран был убит Хионом и Леонидом в его крепости. Клеарх разработал количество мер безопасности, и только его близкие родственники могли входить в его крепость. Следовательно, оба они применили военную хитрость, чтобы пройти к тирану, который им дал аудиенцию, чтобы выслушать, как он думал, их споры. Впрочем, Хион сам пишет, что он приблизился к Клеарху, чтобы убить его, после того как «долго старался не вызывать подозрений» (Lettres de Chion, 17, 1).
Версия Мемнона, кажется, наиболее верна, поскольку она подтверждается данными Хиона и Диодора (Lettres de Chion, 17,1 и Diodor. 16.36.3). Диодор сообщает, что Клеарх был убит, когда пошел посмотреть зрелище. Хион пишет Платону за два дня до начала празднеств в Гераклее, что он намеревается напасть на тирана, когда последний возглавит шествие в честь Диониса, поскольку он считает, что в этот момент тиран будет не так плотно окружен телохранителями. В своем последнем послании Хион выглядит так, будто он решил умереть, потому что, предлагая нанести смертельный удар сам, он подозревал, что его поступок будет стоить ему жизни. Тем самым его судьба была решена: как сообщают Мемнон и Юстин (XVI, 5, 15), убийца тирана был окружен друзьями, когда он всаживал меч.
ὁ δὲ πολλῶν αὐτὸν καὶ πικρῶν ἀλγηδόνων κατατεινόντων, καὶ τοσούτων φασμάτων ἐκδειματούντων (εἴδωλα δὲ τὰ φάσματα ἦν ὧν ἐκεῖνος μιαιφόνως ἀνῃρήκει)
Удар мечом, полученный Клеархом, не был для него фатальным непосредственно. Кажется, агония тирана длилась два дня: Мемнон (или его источник?) намекает, что именно в смерти Клеарх получил кару за убийства и все ужасы, которые он совершил во время своего господства. Этот пассаж, кажется, описывает глубокие мысли о тиране во время его агонии, которые являются не только физическими, но и психологическими, так как согласно Мемнону, его терзали призраки тех, кого он убил. Смерть Сатира (F 2.4-5) походит на смерть его брата Клеарха, так как и он в момент смерти платит за преступления, совершенные против его сограждан, с той разницей, что он умирает не убитым, а от ужасной болезни.
ζήσας μὲν ἔτη ηʹ καὶ νʹ, τούτων δὲ τυραννήσας δυοκαίδεκα:
Согласно Мемнону, Клеарх умер в возрасте пятидесяти восьми лет в 352 г., осуществляя власть в течение двенадцати лет, что подтверждает и Диодор (XV, 81, 5).
εἶχε δὲ τὴν Περσῶν ἀρχὴν Ἀρταξέρξης τότε, εἶτα καὶ Ὦχος ὁ ταύτην ἐκ πατρὸς ἐκδεξάμενος·
Следующий отрывок предполагает первую систему синхронного датирования, используемого Мемноном (или Нимфидом?). По его словам, Клеарх жил «в то время, когда в Персии царствовал Артаксеркс». Артаксеркс II умер между 359 и 355 годами, оставив власть своему сыну Артаксерксу III, который правил до 338 г. Датирование конца царствования Клеарха остается очень расплывчатым, поскольку в момент его смерти Артаксеркс II был мертв уже семь или восемь лет. Похоже, что автор этого синхронизма не знал точной даты смерти персидского царя. Более того, ориентироваться на Артаксеркса II он, кажется, нашел более разумным, чем на Филиппа Македонского. Возможно, для автора этого датирования, при предположении, что он обращался к грекам Азии, ссылка на Великого царя казалась более логичной, поскольку город и понтийский регион были во времена правления Клеарха больше затронуты персидской властью, чем македонской. Это тем более верно с точки зрения дипломатических отношений между тираном и царской властью. И наоборот, следует думать, что Гераклея не поддерживала связь с македонским владыкой.
πρὸς οὓς καὶ πολλάκις ἔτι ζῶν ὁ Κλέαρχος διεπρεσβεύσατο:
Клеарх, несомненно, отправлял посольства, и в частности к Артаксерксу II во время восстания сатрапов. Так как оно окончилось в 361 году, мы можем датировать начало отношений между Клеархом и Персеполисом началом господства тирана. В этот период Клеарх должен был сделать выбор между лагерем мятежных сатрапов и Великим царем. Но второй вариант был наиболее вероятным тем, что он не был в хороших отношениях с Ариобарзаном, отцом Митридата, которого он предал во время захвата им власти. Бурштейн считает, что демарш Клеарха был понятен, но он оставил Гераклею полностью изолированной во время восстания против Великого царя. Действительно, сатрапы Автофрадат и Мавсол, которые поддерживали царское дело в начале десятилетия, а также Оронт из Мисии, объединились с силами Ариобарзане и Датама в конце 363 года. Греческие города западного побережья вскоре последовали за сатрапами, и царская власть практически исчезла из Анатолии на некоторое время (Diodorus XV, 90, 3-4, Trogue–Pompeе, Prol. 10). Однако вскоре обстоятельства обратились в пользу Клеарха, поскольку длительность этого широкого восстания была короткой. В 361 году неспособность мятежных сатрапов отбросить свои личные амбиции и их взаимные распри свели восстание на нет. Восстановление царской власти в северной Анатолии предоставило Клеарху безопасность, необходимую для сохранения независимости. Сатрапы, которые доминировали в регионе в течение последнего десятилетия, Ариобарзан и Датам, умерли, а Митридат, его враг, покинул регион.
В результате посольств, отправленных к Артаксерксу, Клеарх получил признание своего режима и установление хороших отношений с царской властью. Он продолжал поддерживать эти тесные связи с сыном и преемником Артаксеркса, и, по словам Бурштейна, эти дипломатические отношения легли в основу внешней политики Клеарха, поскольку в его правление Гераклея оставалась по существу понтийской державой с внешними интересами во время войн.

Οἱ μέντοι γε ἀνῃρηκότες τὸν τύραννον μικροῦ πάντες οἱ μὲν ὑπὸ τῶν σωματοφυλάκων κατ´ αὐτὸν τὸν τῆς ἐπιθέσεως καιρόν, οὐκ ἀγεννῶς ἀνδρισάμενοι, κατεκόπησαν, οἱ δὲ καὶ ὕστερον συλληφθέντες καὶ πικραῖς τιμωρίαις ἐγκαρτερήσαντες ἀνῃρέθησαν.

Что же касается тех, которые убили тирана, то, за исключением немногих, все пали; одни, проявив благородное мужество, были перебиты телохранителями в самый момент покушения, другие же, схваченные впоследствии и стойко перенеся тяжелые пытки, также погибли.

Массовое истребление тираноубийц телохранителями Клеарха упомянуто также Юстином (XVI, 5, 16-17). Мемнон подчеркивает мужество в бою убийц тирана. Все–таки, при чтении этого замечания, я спрашиваю себя, подчеркивает ли он мужество этих людей как гераклеотов или как противников тирании. Обе гипотезы правдоподобны и не противоречивы, так как мужество гераклеотов является повторяющейся темой в произведении Мемнона. Кроме того, хотя гераклейский историк зависит от своих источников, его портрет, очень враждебный к тирану, разумеется, отражает его собственную ненависть к тирании.

F 2.1-2-5: Регентство Сатира

Σάτυρος δὲ ὁ τοῦ τυράννου ἀδελφός, οἷα δὴ ἐπίτροπος καταλειφθεὶς τῶν παίδων Τιμοθέου καὶ Διονυσίου, τὴν ἀρχὴν ὑποδέχεται· ὃς ὠμότητι μὲν οὐ Κλέαρχον ἀλλὰ καὶ πάντας τυράννους ὑπερέβαλεν. Οὐ μόνον γὰρ τοὺς ἐπιβεβουλευκότας τῷ ἀδελφῷ ἐτιμωρήσατο, ἀλλὰ καὶ τῶν τέκνων ἃ μηδὲν συνῄδει τοῖς γεγεννηκόσιν, οὐδὲν ἀνεκτότερον ἐδηλήσατο, καὶ πολλοὺς ἀναιτίους κακούργων δίκας ἀπῄτησε.

Брат тирана Сатир, оставленный опекуном его сыновей Тимофея и Дионисия, принимает власть; он превзошел жестокостью не только Клеарха, но и всех тиранов. Сатир наказал не только тех, кто был в заговоре против его брата, но не меньше мучил и их детей, совершенно не причастных к происшедшему, и от многих невинных потребовал расплаты за злодеяние.

Σάτυρος δὲ ὁ τοῦ τυράννου ἀδελφός, οἷα δὴ ἐπίτροπος καταλειφθεὶς τῶν παίδων Τιμοθέου καὶ Διονυσίου, τὴν ἀρχὴν ὑποδέχεται:
Смерть тирана не уничтожила тиранию, поскольку Юстин указывает: «В результате, тиран был убит, но их родина не была освобождена» (XVI, 5, 17). Конечно, в Гераклее было недовольство, но Хион и его соратники не смогли воспользоваться им, и их действия, как представляется, не получили популярности. Может быть, они думали, что свобода должна была автоматически вернуться после смерти тирана, но они ошиблись, так как восстание против порядка, установленного Клеархом, не продолжилось после заговора. Сатиру было 59 лет (ср. F 2,5), когда он начал управлять Гераклеей от имени своих племянников в 352 году. Тимофей и его брат Дионисий были еще несовершеннолетними. Клеарх, несомненно, осознавая постоянную угрозу его безопасности, должен был считать, что в случае его смерти его дети будут все еще слишком молоды. Без сомнения, он считал, что если у Тимофея не будет сильного и верного регента, тот будет вскоре отстранен от власти. Итак, перед смертью Клеарх позаботился о правопреемстве, предоставив своим детям своего брата в качестве опекуна (ἐπίτροπος). Его цель была, прежде всего, если верить проводимой Сатиром политике, сохранить наследование нетронутым и защитить его от любой угрозы. Он, в некотором роде, стал «опекуном» тирании. Очевидно, в лице Мемнона у нас имеется единственный источник этих семи лет правления. Еще Юстин кратко указывает на царствование Сатира: «Ибо брат Клеарха, Сатир по его примеру захватил тиранию» (Justin. XVI, 5, 18; Trogue–Pompeе, Prol. 16, упоминает только имя).
Несмотря на насильственную смерть Клеарха, который был убит собственными родственниками, передача власти прошла без помех, вероятно, потому, что многие из его сторонников не хотели перемен. Действительно, они наверняка боялись возвращения тех, кто был изгнан Клеархом, что означало для них потерю их богатств (которые составились в основном из собственности, конфискованной тираном у изгнанников) и влияния, которое они приобрели с момента создания тирании в городе.
ὃς ὠμότητι μὲν οὐ Κλέαρχον ἀλλὰ καὶ πάντας τυράννους ὑπερέβαλεν:
Как и Мемнон о Сатире, высказывается и Плутарх о персидском царе Артаксерксе III Охе (Plut. Artax. 30,9): «который превзошел всех государей своей жестокостью и вкусом к крови». Как и у Клеарха, в портрете Сатира есть характерные черты тирана. Одним из атрибутов типичного тирана является жестокость (F 1,1). Насилие клеархова брата проявилось с самого начала его правления, ибо он преследовал и уничтожал всех тех, кто мог угрожать его еще хрупкой власти.
οὐ μόνον γὰρ τοὺς ἐπιβεβουλευκότας τῷ ἀδελφῷ ἐτιμωρήσατο, ἀλλὰ καὶ τῶν τέκνων ἃ μηδὲν συνῄδει τοῖς γεγεννηκόσιν, οὐδὲν ἀνεκτότερον ἐδηλήσατο, καὶ πολλοὺς ἀναιτίους κακούργων δίκας ἀπῄτησε.
Этот отрывок освещает процесс чистки, затронувшей не только семьи заговорщиков, но и всех тех, кого Сатир подозревал в сочувствии убийцам своего брата. Бурштейн считает, что этот период террора, безусловно, ограничивается лишь ранними днями его царствования, так как заговор включал членов двора и, точнее, клеархову родню. В самом деле, по словам Юстина (XVI, 5, 13) Хион и его товарищи получили помощь от 50 своих родственников, чтобы прибить Клеарха, и эта информация предполагает, что они составляли большую группу противников тирании. Следовательно, Сатиру пришлось искоренить любую оппозицию, чтобы избежать малейшего вызова его власти или его племянников. Как и в момент захвата власти Клеархом, потенциальные подозреваемые, у которых было время, бежали из города. Другие, несомненно, испытали ту же участь, что и булевты и их семьи во время Клеарха, а именно, тюремное заключение или убийство. Их имущество было конфисковано и перераспределено среди тех родственников тирана, чья преданность устояла.

Τοῦτον δὲ καὶ μαθημάτων τῶν τε κατὰ φιλοσοφίαν καὶ τῶν παντὸς ἐλευθερίου ἄλλου παντελῶς ὑπάρξαι ἀπαράδεκτον, καὶ νοῦν δὲ πρὸς τὰς μιαιφονίας μόνον ὀξύρροπον ἔχοντα φιλάνθρωπον μηδὲν μηδὲ ἥμερον μήτε μαθεῖν ἐθελῆσαι μήτε φῦναι ἐπιτήδειον. Ἀλλὰ πάντα μὲν ἦν οὗτος κάκιστος, εἰ καὶ χρόνος αὐτῷ κόρον λαβεῖν τῶν ἐμφυλίων αἱμάτων καὶ τῆς μιαιφονίας ὑπεξέλυεν· ἐπὶ δὲ τῇ φιλαδελφίᾳ τὸ πρῶτον ἠνέγκατο.

Мемнон говорит, что Сатир был чужд знания философии и совершенно не искушен в отношении тех знаний, которые должны быть присущи всякому свободному. Имея ум острый лишь в совершении преступлений, он не желал научиться чему–либо человеколюбивому или кроткому и был неспособен к этому от природы. Он был отвратителен во всех отношениях, хотя время и доводило его до пресыщения кровью соплеменников и преступлением; брата же он любил чрезвычайно.

τοῦτον δὲ καὶ μαθημάτων τῶν τε κατὰ φιλοσοφίαν καὶ τῶν παντὸς ἐλευθερίου ἄλλου παντελῶς ὑπάρξαι ἀπαράδεκτον:
Из этого отрывка видно, что Сатир не продолжил культурную политику своего брата. Тиран очень широко описывается как жестокий и брутальный деспот. Тем не менее одной из характеристик Дионисия Сиракузы и Клеарха является факт, что они развили придворную жизнь, предвещавшую великие эллинистические монархии, потому что каждый из них пытался сделать свой двор интеллектуальным центром. Но Сатир не вписывается в эту модель, являясь на всех уровнях «плохим парнем», чьи действия, по–видимому, ограничиваются областью убийств.
καὶ νοῦν δὲ πρὸς τὰς μιαιφονίας μόνον ὀξύρροπον ἔχοντα φιλάνθρωπον μηδὲν μηδὲ ἥμερον μήτε μαθεῖν ἐθελῆσαι μήτε φῦναι ἐπιτήδειον. Ἀλλὰ πάντα μὲν ἦν οὗτος κάκιστος, εἰ καὶ χρόνος αὐτῷ κόρον λαβεῖν τῶν ἐμφυλίων αἱμάτων καὶ τῆς μιαιφονίας ὑπεξέλυεν:
Мемнон дважды использует термин «μιαιφονία», которым подчеркивается царившая в Гераклее атмосфера. Это повторение автора также подчеркивает негативные черты характера Сатира и, в частности, его чрезмерный вкус к убийству. Описание личности гераклейского тирана аналогично описанию Платона (Gorgias, 492 b-c), согласно которому именно характер этого типа формирует тирана.
Однако в традиционном образе тиранического человека древние связывают характер человека с его амбициями. Но здесь Мемнон представляет Сатира как бескорыстного энтузиаста. По общему признанию, целью его маневров является сохранение режима, но он действует в интересах своих племянников, а не для себя. Более того, временный характер его правления отмечен, как мне кажется, тем, что Мемнон использует термин «сограждане», тогда как в случае с Клеархом он выделяет два периода его царствования, четко используя термины «сограждане» и «подданные». Вполне вероятно, что Сатир не рассматривал гераклеотов как своих подданных, конечно, считая настоящими правителями своих племянников. В отличие от своего брата, он также, кажется, не вел придворную жизнь или не имел никаких притязаний на божественный статус, иначе можно было бы предположить, что Мемнон наверняка упомянул об этом. Бурштейн удивлен замечанием Мемнона, что Сатир со временем насытился кровью соотечественников. Он считает, что в свете этих размышлений следует понимать, что чрезмерные преступления были совершены только в первые дни его правления, с тем чтобы устранить любые очаги оппозиции, но они прекратились или, по крайней мере, стали реже в остальное время его царствования. Однако по этому вопросу, однако, перевод Анри «хотя со временем он должен был насытиться кровью своих сограждан и грязью преступлений», предполагает с другой стороны то, что тиран должен был смягчиться с течением времени, но это было не так. Тем не менее мне кажется необходимым исправить перевод следующим образом: «хотя со временем он, похоже, насытился кровью своих сограждан и грязью преступлений».
ἐπὶ δὲ τῇ φιλαδελφίᾳ τὸ πρῶτον ἠνέγκατο:
Мемнон, по–видимому, оправдывает доброжелательное поведение тирана в отношении племянников братской любовью (ср. 2. 3), которая со временем отвлекает его от преступлений. Без сомнения, после того, как он устранил любую потенциальную угрозу против своей власти, Сатир позаботился о чести своего брата и обещании, которое он, без сомнения, дал ему перед его смертью, что он будет заботиться о своих племянниках.

Τὴν γὰρ ἀρχὴν τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισὶν ἀνεπηρέαστον συντηρῶν ἐπὶ τοσοῦτον τῆς αὐτῶν κηδεμονίας λόγον ἐτίθετο, ὡς καὶ γυναικὶ συνών, καὶ τότε λίαν στεργομένῃ, μὴ ἀνασχέσθαι παιδοποιῆσαι, ἀλλὰ μηχανῇ πάσῃ γονῆς στέρησιν ἑαυτῷ δικάσαι, ὡς ἂν μηδ´ ὅλως ὑπολίποι τινὰ ἐφεδρεύοντα τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισίν.

Охраняя в нерушимости власть для детей брата, он настолько заботился об их интересах, что, живя с женой и сильно любя ее, не желал, однако, иметь детей, но всякими способами обрек себя на лишение потомства, чтобы не оставить совершенно никого, кто бы мог злоумышлять против детей брата.

τὴν γὰρ ἀρχὴν τοῖς τοῦ ἀδελφοῦ παισὶν ἀνεπηρέαστον συντηρῶν ἐπὶ τοσοῦτον τῆς αὐτῶν κηδεμονίας λόγον ἐτίθετο:
Слово συντηρῶν (охраняющий) относится к роли опекуна, которую играет Сатир. Его правление в основном было посвящено сохранению власти, поскольку он получил ее от Клеарха, чтобы передать ее Тимофею, когда тот стал бы достаточно взрослым, чтобы взять на себя царские обязанности. Поэтому после перечисления многочисленных преступлений Сатира, Мемнон подчеркивает здесь одно из его редких качеств, а именно любовь, которую он питает к своей семье. Отвратительно обращаясь со своими согражданами, он с другой стороны вел себя как преданный брат, внимательный дядя и любящий муж. Тот, кто в предыдущем отрывке представлен как нисколько не уважающий человеческую жизнь, показывает, напротив, реальное чувство долга перед своей семьей. Согласно Мемнону, Сатир был настолько предан своим племянникам, что решил не иметь детей, чтобы избежать возможных конфликтов наследования после его смерти. Этот аргумент кажется гораздо более благородным, чем вероятная реальная причина для его отсутствие потомства. Действительно, из описания в F 2.4 видно, что Сатир страдал от рака яичек, который более прагматичным образом объяснил бы тот факт, что у него не было детей от жены, тем более, что ему было уже 59 лет, когда он пришел к власти.
Геродот сообщает о Писистрате: «Писистрат женился на дочери Мегакла, в соответствии с достигнутым ими соглашением. У него были сыновья, которые уже выросли, а поскольку Алкмеониды, как говорили, были прокляты, он не хотел ребенка от своей новой жены и не спал с ней». Алкмеониды были объявлены святотатцами из–за участия Мегакла в убийстве сторонников Килона, которые пытались установить тиранию в 630‑х гг. Писистрат, чтобы избежать навлечь на себя гнев богов, должны остерегаться всякого осквернения и, следовательно, не мог соединиться с дочерью Мегакла, которая несла в себе нечистоту, связанную с преступлением ее отца. Однако, наряду с этим чисто религиозным оправданием, вполне вероятно, что Писистрат находился под влиянием его двух сыновей, Гиппия и Гиппарха, которые не были благосклонны к появлению нового наследника, рожденного от другого брака. Этот другой пример свидетельствует, на мой взгляд, об обоснованиях, которые авторы пытаются дать поведению, в данном случае, выбору Писистрата и Сатира не иметь потомства. Аргументы, выдвинутые Геродотом и Мемноном, не соответствуют одному и тому же порядку, но они показывают, что соответствующее поведение этих двух тиранов можно объяснить причинами, весьма отличающимися от предлагаемых историками.
Хотя он настаивает на отрицательных аспектах личности первых двух тиранов, Мемнон тем не менее квалифицирует каждого из этих вождей. Для Клеарха он выдвигает его философскую культуру, в то время как для Сатира это его преданность его домашним. Может быть Мемнон пытается нюансировать, хотя и слегка, весьма стереотипный портрет этих тиранов?

Οὗτος ἔτι ζῶν καὶ γήρᾳ βαρυνόμενος Τιμοθέῳ τῷ πρεσβυτέρῳ τῶν παίδων τοῦ ἀδελφοῦ ἐγχειρίζει τὴν ἀρχήν, καὶ μετὰ χρόνον οὐ πολὺν ἀνιάτῳ πάθει καὶ χαλεπωτάτῳ συσχεθείς, — καρκίνωμα γὰρ μεταξὺ βουβῶνός τε καὶ ὀσχέου ὑποφυὲν τὴν νομὴν πρὸς τὰ ἔνδον ἐπεδίδου πικρότερον, ἐξ οὗ ἰχῶρες ἀναστομωθείσης τῆς σαρκὸς ἐξέρρεον βαρὺ καὶ δύσοιστον πνέουσαι, ὡς μηκέτι μήτε τὸ ὑπηρετούμενον μήτε τοὺς ἰατροὺς τὸ τῆς σηπεδόνος στέγειν δυσῶδες καὶ ἀνυπόστατον. Καὶ συνεχεῖς δὲ ὀδύναι καὶ δριμεῖαι ὅλον τὸ σῶμα κατέτεινον, ὑφ´ ὧν ἀγρυπνίαις τε καὶ σπασμοῖς ἐξεδίδοτο, ἕως προκόψασα μέχρις αὐτῶν τῶν σπλάγχνων τοῦ πάθους ἡ νομὴ τοῦ βίου ἀπέρρηξεν.

Еще будучи жив, он, отягощенный старостью, вручает власть старшему из детей брата Тимофею, а сам немного спустя умирает, охваченный неисцелимой и тяжелой болезнью. Ибо рак, выросший между пахом и мошонкой, распространился в еще более тяжелой форме на значительное пространство внутрь; отсюда изливались истечения открывшейся плоти, издававшие тяжелый и трудно переносимый запах, так что ни челядь, ни врачи не могли более переносить непреодолимого зловония гниющей плоти. Постоянные же и пронзительные боли истязали все тело; из–за них он лишился сна и был отдан в жертву страшным судорогам, пока дошедшая до самых внутренностей область распространения болезни не оторвала его от жизни.

οὗτος ἔτι ζῶν καὶ γήρᾳ βαρυνόμενος Τιμοθέῳ τῷ πρεσβυτέρῳ τῶν παίδων τοῦ ἀδελφοῦ ἐγχειρίζει τὴν ἀρχήν:
Сатир ценил свою роль регента. Без сомнения, Тимофей достиг возраста, чтобы взять на себя свои обязанности, но он, должно быть, был молод и недостаточно компетентен с точки зрения Сатира, считавшего необходимым управлять вместе с племянником. Клеархов брат, вероятно, играл роль советника последнего, чтобы передача власти была успешной, хотя мы не знаем, как эти два человека могли работать сообща и в каких областях применял свои навыки Тимофей.
καὶ μετὰ χρόνον οὐ πολὺν ἀνιάτῳ πάθει καὶ χαλεπωτάτῳ συσχεθείς… τοῦ βίου ἀπέρρηξεν.
Этот отрывок дает очень подробное описание заболевания, которое грызло Сатира. Удивительно видеть, что Фотий счел полезным и интересным сообщать об этой конкретике жизни тирана, в то время как у нас нет подробностей о деяниях Сатира, если, конечно, Мемнон о них упомянул. Влияние ли на патриарха его религии и окружающей среды заставляет его приводить факты, которые сильно подчеркивают мучительную смерть тех, кто совершил зло? Портрет больного тирана у Мемнона весьма похож на описание умирающего царя Ирода у Флавия Иосифа (BJ I, 3, 656), перенятое Евсевием Кесарийским (Церковная история, I, 8, 9). В отношении обоих авторы настаивают, в частности, на гниении яичек. В случае с Сатиром, Мемнон сообщает, что он страдал раком гениталий, затронутые злом и четко указывает места, пораженные этим заболеванием словами βουβών (пах) и ὀσχεον (семенники). Говоря об Ироде, Флавий Иосиф упоминает опухоль живота и гниение половых органов. Мемнон и Иосиф Флавий подробно описывают ухудшение состояния здоровья этих двух вождей. Болезнь Сатира вызвала истечения серозной жидкости, в случае с Иродом черви роились в его детородных частях.
BJ, I, 3, 656: «С этого момента болезнь, опустошая все его тело, причинила ему множество страданий. При легкой лихорадке его терзали невыносимый зуд всей кожи, постоянные боли в толстой кишке, отёк ног как от водянки, кроме того, опухоль нижней части живота и гангрена половых органов, вызвавшая появление червей, наконец, астма, удушье, судороги всех конечностей. Пророки утверждали, что эти хвори были карой за казни раввинов».
Царь Ирод умер в 4 г. до н. э. от странной и отвратительной болезни. Флавий приводит описание симптомов. Как отметила Эдит Парментье, Ирод страдал от множества патологий, которые, по–видимому, относятся к нескольким заболеваниям. Более того, слухи о его смерти привели к волнениям, и руководители восстания были сожжены. Болезнь царя была усугублена этими беспорядками, а его смерть среди жестоких страданий была расценена Флавием Иосифом как кара. Смерть Ирода является частью общей литературной темы об ужасной смерти, уготованной плохим царям. Евсевий Кесарийский, работавший в четвертом веке нашей эры, также интересуется смертью Ирода, связывает ее с массовыми убийствами невинных и считает ее наказанием от божественного провидения. Связь между болезненной смертью и прошлыми преступлениями встречается и в случае с Сатиром, поскольку следующий фрагмент Мемнона сообщает, что условия, при которых он умер, расценивались как наказание за его убийственные деяния. Поэтому становится понятным, что Фотий передал рассказ Мемнона о смерти тирана в той мере, в какой он обращался к читателям, и в частности к христианам, которые также подвергались преследованиям.

Ἐδίδου μὲν καὶ οὗτος, ὥσπερ καὶ Κλέαρχος, τελευτῶν τοῖς ὁρῶσιν ἐννοεῖν δίκας ἀπαιτεῖσθαι ὧν ὠμῶς τε καὶ παρανόμως τοὺς πολίτας διέθεσαν· πολλάκις γὰρ αὐτόν φασιν ἐν τῇ νόσῳ τὸν θάνατον ἐπελθεῖν αὐτῷ κατευχόμενον μὴ τυχεῖν, ἀλλὰ συχναῖς ἡμέραις τῇ πικρᾷ καὶ βαρείᾳ καταδαπανώμενον νόσῳ οὕτως ἀποτίσαι τὸ χρεών, ἔτη μὲν βιώσαντα πέντε καὶ ἑξήκοντα, ὧν ἡ τυραννὶς εἶχε ζʹ. Ἀρχίδαμος δὲ τηνικαῦτα Λακεδαιμονίων ἐβασίλευεν.

Умирая, он, подобно Клеарху, дал убедиться видевшим это, что по справедливости спрашивается с тех, которые жестоко и противозаконно обращались с гражданами. Говорят, что он во время болезни часто и напрасно молил смерть прийти к нему; но, много дней сряду истощаемый жестокой и тяжелой болезнью, таким образом выплатил долг. Он прожил шестьдесят пять лет, некоторых тирания занимает семь. В это время у лакедемонян царствовал Архидам.

Ἐδίδου μὲν καὶ οὗτος, ὥσπερ καὶ Κλέαρχος… ἀλλὰ συχναῖς ἡμέραις τῇ πικρᾷ καὶ βαρείᾳ καταδαπανώμενον νόσῳ οὕτως ἀποτίσαι τὸ χρεών:
Мемнон рисует портрет Клеарха и Сатира, настаивая на их жестоком и кровожадном поведении — типичной чертой тиранов. Портрет плохого владыки дополняется описанием их соответствующих смертей. Сатир также, кажется, платит высокую цену за совершенные преступления, потому что его, как и брата, терзают призраки тех, кого он убил. По словам Мемнона, страдание было не только физическим, но и психологическим.
Мысль о наказании происходит, безусловно, из Нимфида. Действительно, уже Платон уже писал о наградах и наказании для душ (Republique, X, 615a-c). Он даже приводит описание Аида и наказания, которым подвергся Ардией Великий, тиран города Памфилии, по прибытии в ад (Republique, X, 615 c-616b).
ἔτη μὲν βιώσαντα πέντε καὶ ἑξήκοντα, ὧν ἡ τυραννὶς εἶχε ζʹ. Ἀρχίδαμος δὲ τηνικαῦτα Λακεδαιμονίων ἐβασίλευεν:
Сатир умер в возрасте шестидесяти пяти лет в 345 году, процарствовав семь лет. Диодор (XVI, 36, 3) не упоминает об этом и, кроме того, назначает его годы правления Тимофею, которого он представляет в качестве прямого преемника Клеарха: «Клеарх, тиран Гераклеи, был убит во время праздника Диониса, когда он отправился на спектакль, после двенадцати лет правления, а его сын Тимофей ему наследовал и правил пятнадцать лет». Якоби считает, что Диодор обходит Сатира молчанием, потому что он был только опекуном своих племянников. Более того, история Мемнона, как правило, показывает Сатира скорее как своего рода опекуна, чем как истинного правителя, проводящего собственную политику. За семь его лет правления не упоминается ни одного большого переворота. Ограничившись ролью «опекуна», Сатир не разрешил проблем, связанных с долгами граждан, и не смягчил способа управления, принятого Клеархом. Это может объяснить факт, что Фотий не сообщает о действиях Сатира, кроме преступлений, которые он совершил, хотя сам Мемнон упоминал их.
Способ подхода к правлению первых двух тиранов в целом очень похож и остается весьма стереотипным. Мемнон обнаруживает правление Сатира во время правления Архидама III. Якоби предполагает, что эта ссылка на царя Спарты, а не на персидского царя указывает на установление дипломатических связей между Гераклеей и Спартой при Сатире. Этот выдающийся ученый также исправил Агесилая на Архидама, поскольку последний царь Спарты по имени Агесилай умер в 361/360 г., так что здесь может быть только Архидам III, который правил с 361/0 до 339/8 гг. Опять же, удивительно, что не Филипп II служит в качестве ссылки для датировки правления Сатира.

F 3.1-3.3: Правление Тимофея

Ὁ δὲ Τιμόθεος παραλαβὼν τὴν ἀρχὴν οὕτω ταύτην ἐπὶ τὸ πρᾳότερον καὶ δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, ὡς μηκέτι τύραννον ἀλλ´ εὐεργέτην αὐτὸν οἷς ἔπραττε καὶ σωτῆρα ὀνομάζεσθαι. Τά τε γὰρ χρέα τοῖς δανεισταῖς παρ´ ἑαυτοῦ διελύσατο, καὶ τοῖς χρῄζουσι πρὸς τὰς ἐμπορίας καὶ τὸν ἄλλον βίον τόκων ἄνευ ἐπήρκεσε, καὶ τῶν δεσμωτηρίων οὐ τοὺς ἀνευθύνους μόνον ἀλλὰ καὶ τοὺς ἐν αἰτίαις διηφίει καὶ δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος, καὶ τὰ ἄλλα χρηστὸς καὶ τὰς ὑποθέσεις οὐκ ἀπιστούμενος. Ἐφ´ οἷς καὶ τὸν ἀδελφὸν Διονύσιον τά τε ἄλλα πατρικῶς περιεῖπε, καὶ κοινωνὸν μὲν εἶχεν αὐτίκα τῆς ἀρχῆς, ἐχομένως δὲ καὶ διάδοχον.

Взявши власть, Тимофей так изменил ее в сторону смягчения и демократизации, что благодаря своим делам стал называться не тираном, но благодетелем и спасителем. Ведь он из своих средств оплатил ростовщикам задолженность, а нуждающимся предоставил беспроцентную денежную помощь для ведения торговли и других дел и из тюрем отпустил не только невиновных, но и тех, на ком была вина. Тимофей был судьей строгим, но вместе с тем человеколюбивым и хорошим человеком во всем остальном и, в частности, никому не внушал подозрения своими мыслями. Обладая такими качествами характера, он отечески любил своего брата Дионисия и, в частности, сразу сделал его соучастником власти и назначил наследником.

ὁ δὲ Τιμόθεος παραλαβὼν τὴν ἀρχὴν:
Сатир, похоже, передал большую часть полномочий Тимофею еще при своей жизни (см. F 2,4). Последний поэтому легко занял положение единоличного правителя после кончины дяди, хотя он был еще несовершеннолетним, вероятно около 345 г. Наверняка он был окружен советниками, сторонниками отца и дяди, хотя источники молчат об этом.
οὕτω ταύτην ἐπὶ τὸ πρᾳότερον καὶ δημοκρατικώτερον μετερρύθμιζεν, ὡς μηκέτι τύραννον ἀλλ´ εὐεργέτην αὐτὸν οἷς ἔπραττε καὶ σωτῆρα ὀνομάζεσθαι:
Смерть Сатира и приход Тимофея к единоличной власти отмечают переходный период в истории Гераклеи, где тирания вполне укоренилась в основном из–за насильственного правления Клеарха и Сатира. Кажется, что гераклеоты приняли их нового руководителя, по крайней мере, без враждебных протестов, возможно из–за репрессий которые открывали царствования первых двух тиранов.
Местная традиция, сохранившаяся у Мемнона, показывает, что Тимофей пользовался большой популярностью и престижем. Исократ в письме к Тимофею указывает, насколько он ценит то, что тот будет лучше использовать власть, чем его отец: «я поздравляю тебя во–первых, потому что я узнал, что ты используешь власть, которой обладаешь, благороднее и мудрее, чем твой отец (Lettres, VII, 1). Его комментарии являются тем более удивительными, что он весьма критично относится к своему бывшему ученику, отцу Тимофея. Хотя эти два свидетельства высветили поразительную перемену, начатую Тимофеем в Гераклее, следует иметь в виду, что враждебность Нимфида к первым двум тиранам только увеличивает контраст между портретами Клеарха и Сатира, обозначенными как плохие тираны, и Тимофеем.
В этом отрывке ясно, что отношения между народом и правителем приняли новый поворот с Тимофеем, который представлен как тиран, ценимый в отличие от его предшественников народом. Термин δημοκρατικώτερον, в этом контексте, очевидно, относится к способу правления Тимофея, отличному от клеархова. Это означает, что новый тиран был ближе к своим подданным, более доступным и доброжелательным к ним, в отличие от его отца, который жил в изоляции в своей крепости и меры предосторожности которого для защиты себя только усиливали подозрения в городе. Может показаться удивительным, что этот термин используется потому, что Тимофей незаконно владел властью, и что он постепенно покинул демократический фасад, чтобы превратиться в царя. Общественное признание выражается также в том, что он получил титулы Евергета и Сотера и удостоился поклонения в рамках культа. Вполне вероятно, что именно гераклейское собрание проголосовало за эти почести в благодарность за милости, которыми он одарял подданных. Эти почести, которые, к сожалению, не отражены в эпиграфических источниках, безусловно, были присуждены Тимофею после того, как он начал свои реформы. Его экономическая политика сделала его благодетелем, лидером, который знал, как заботиться о своих подданных, предоставляя им льготы. Что касается прозвища Сотер, то оно, возможно, было присуждено ему за военные операции, или просто за его достоинства как вождя. Его гораздо более мягкий и доброжелательный способ правления позволил гражданам восстановить согласие, которое исчезло ранее под насилием Клеарха и Сатира.
Портрет Тимофея более напоминает доброго царя, которого мыслители четвертого века берут в качестве эталона, когда отличают хороших тиранов от плохих. Сравнение с Дионисием Сиракузским снова приходит на ум, потому что, если его действия и поведение в значительной степени вызвали негативные и стереотипные изображения тирана, как у Платона, Исократа и Диодора, тем не менее, кажется, что его правление смягчилось с течением времени. Действительно, Диодор неоднократно настаивает на доброте и гуманности тирана и замечает, что «он сменил твердость своей тирании на мягкое и доброжелательное поведение по отношению к подданным, и он не приговаривал больше ни к смертной казни, ни к изгнанию, как он проделывал это прежде» (XIV, 45; ср. XIV, 105). Мы, следовательно, совсем не видим тирана, живущего в страхе, окруженного врагами и ведущего себя насильственным образом. Моссе указывает на то, что Диодор приписывает это доброжелательное поведение политическому расчету, потому что «поскольку на его тиранию не покушались, Дионисий, с другой стороны, усугубил ярмо, наложенное им на подданных». Это изменение поведения Дионисия, и кроме того поведение Тимофея напоминают замечания Аристотеля, который указывает, что тиран имеет политические средства: он должен хорошо заведовать государственной казной и не накапливать богатств для своей прибыли; он должен жить без излишеств и проявлять мужество, особенно в военной области; он должен сосредоточиться на благе для подданных и «представать перед своими подданными не как тиран, а как глава семьи и царь» (Politique, V, 11, 1314 B-1315 a). По словам Аристотеля, если тиран ведет себя как царь, поступая как «благодетель», а не единственно для своего удовольствия, он имеет все шансы на поддержку и получение признания власти (Politique, V, 10, 1310 b).
Независимо от того, следовал ли Тимофей мудрым советам мыслителей своего времени и, в частности, Исократу, представляется очевидным, что меры, которые он принял в начале своего правления, были предназначены для его подданных: он намеревался управлять Гераклеей как монарх, но хотел делать это для блага своих подданных. После многих лет клеархова и сатирова террора, кажется, гераклеоты приспособились к тираническому режиму, тем более, что их новый лидер, казалось был склонен сделать их жизнь более приятной, хотя нет никаких свидетельств того, что он отказался жить по лекалам отца.
τά τε γὰρ χρέα τοῖς δανεισταῖς παρ´ ἑαυτοῦ διελύσατο, καὶ τοῖς χρῄζουσι πρὸς τὰς ἐμπορίας καὶ τὸν ἄλλον βίον τόκων ἄνευ ἐπήρκεσε, καὶ τῶν δεσμωτηρίων οὐ τοὺς ἀνευθύνους μόνον ἀλλὰ καὶ τοὺς ἐν αἰτίαις διηφίει:
Кажется, что молодой лидер Гераклеи быстро принял решение о внесении существенных изменений по сравнению с предшественниками не только в способе правления, но и в экономической сфере. В отличие от отрывков, посвященных царствованиям Клеарха и Сатира, здесь раскрывается основные направления экономической политики, возглавляемой Тимофеем. Биттнер считает, что этот интерес Мемнона или к его источника Нимфида, несомненно, объясняется более мягким характером его правления, что, следовательно, является более приемлемым. Клеарх и Сатир не решили проблему долгов, которая, как представляется, ухудшилась, затронув особенно беднейших граждан. Вопреки традиционному образу тирана, который имел характеристики демагога, удовлетворяющего всем требованиям демоса, предшественники Тимофея не произвели нового раздела земель. С другой стороны, как представляется, существует большая социальная разница между бедными и богатыми. Тимофей не отменил долги, потому что это привело бы к враждебности со стороны кредиторов, то есть, богатых членов общества, которые со времени захвата власти Клеархом сформировали новую аристократию. Тогда юный тиран не мог угождать демосу, не вызывая гнева тех, кто составлял массу сторонников тирании. Тем не менее он смог мудро использовать унаследованное богатство своего отца и отменил долги, причитающиеся ему лично. Его щедрость добавила ему популярности, и его жест не привел к серьезным потрясениям. Исократ также похвалил усилия Тимофея за хорошее использование денег отца, призывая его на этом не останавливаться (Lettres, VII, 6). В дополнение к этой первой символической мере, Тимофей начал помогать гераклеотам, чтобы могли удовлетворить их потребности. Опираясь на свои личные средства, он одалживал деньги гражданам на «другие текущие нужды» (τὸν ἄλλον βίον), которые, безусловно, включали выплату их долгов. Эта мера укрепила связи между тираном и его подданными, поскольку теперь они были лично связаны с их лидером. Поскольку Мемнон говорит о кредитованиях, а не дарениях, необходимо представить себе, что, став новым кредитором его подданных, Тимофей не ограничивался сокращением сохраняющейся проблемы долгов в Гераклее, но что также намеревался окружить себя сетью клиентов, которые были в долгу перед ним. Его наследство также использовалось для помощи гражданам, которые хотели заниматься торговлей. По словам Биттнер, новый лидер, вероятно, стремился компенсировать ликвидацию первыми двумя тиранами богатого слоя гераклейского общества, который в одиночку обладал достаточными средствами для инвестирования в коммерческую деятельность. Этой мерой Тимофей стремился развивать гераклейскую экономику.
καὶ δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος, καὶ τὰ ἄλλα χρηστὸς καὶ τὰς ὑποθέσεις οὐκ ἀπιστούμενος:
Тимофей по смерти своего дяди решил объявить амнистию для всех заключенных. Он освободил тех, кто считался виновным, включая преступников. Его жест был тем более замечательным, что он вывел из тюрем и невиновных, безусловно, политических заключенных, которые вероятно заполняли гераклейские тюрьмы. Этот знак, адресованный оппонентам тирании — или, по крайней мере, тем, кто был обвинен во враждебном отношении к ней — был, несомненно, способом подтверждения его готовности покончить с насилием и подозрениями не в пример его предшественникам. Тем не менее амнистия не касалась изгнанников, вероятно, потому, что у них были требования, которых Тимофей не хотел исполнять.
Исократ, который написал к ему некоторое время спустя после его прихода к власти, похвалил его за первые шаги (Lettres, VII, 1-6), прежде чем дать ему некоторые советы (VII, 7-9). Он приглашает его последовать примеру тирану лесбосской Мефимны, который возвратил изгнанников, вернул их имущество и предложил компенсацию владельцам, которые извлекли выгоду из прошлых конфискаций (VII, 8-9). В результате следует признать, что афинский ритор был осведомлен о его всеобщей амнистии и что последняя не относилась к изгнанникам. По этой причине и, как справедливо отметил Бурштейн, весьма вероятно, что Исократ попытался заступиться перед Тимофеем за гераклейских эмигрантов, которые хотели вернуться в родной город и вернуть прежнюю собственность. Однако по тем же причинам, что и упомянутым выше, Тимофей не мог рисковать разозлить своих сторонников, чья нынешняя ситуация была счастливым для них следствием изгнания и конфискаций, к которым первые тираны прибегали во время своего царствования. Кроме того, изгнанные не должны были быть достаточной угрозой, чтобы подтолкнуть Тимофея вступить в переговоры с ними, так как его власть была достаточно хорошо принята.
Он подчеркивает еще один положительный аспект правления Тимофея, назвав его внимательным и гуманным судьей: δικαστὴς ἀκριβὴς ἦν ὁμοῦ καὶ φιλάνθρωπος. Выбор этих квалификаторов является тем более впечатляющим, что он сильно контрастирует с лексикой, используемой для обозначения его предшественников и, в частности, его отца, называемого мизантропом (F 1,3). Тимофей отступил от произвольных действий Клеарха и Сатира, которые в области правосудия практиковали тюремное заключение и неправомерное убийство. Мы не знаем, осуществлял ли Тимофей функции стратега–автократора, которые приписывались его отцу, потому что источники молчат об этом. Однако, по мнению Берве, эта судебная система не позволяла выполнять функции судьи, не говоря уже о помиловании заключенных. С другой стороны, полномочия Тимофея казались больше сродни царским, предполагая, что молодой правитель убрал демократический фасад, под прикрытием которого его отец и дядя осуществляли свою власть. Кроме того, его решение о привлечении своего брата к власти, как правило, доказывает его готовность утвердить себя в качестве истинного монарха.
ἐφ´ οἷς καὶ τὸν ἀδελφὸν Διονύσιον τά τε ἄλλα πατρικῶς περιεῖπε, καὶ κοινωνὸν μὲν εἶχεν αὐτίκα τῆς ἀρχῆς, ἐχομένως δὲ καὶ διάδοχον:
В очередной раз Мемнон подчеркивает братскую любовь, которая связывает эту фамилию (ср. 2.2-3 о Сатире) и которая, кажется, объясняет долголетие этой «династии» гераклейских тиранов. Действительно, борьба за власть между членами этой семьи, несомненно, ослабила бы режим, установленный Клеархом. Напротив, однако, все указывает на то, что они пытались сохранить власть в своем доме, защищая ее от потенциальных противников. Использование термина πατρικῶς (по–отцовски), безусловно, относится к благосклонности Тимофея к младшему брату, с которым он поступал как любящий и внимательный отец. Вскоре после своего вступления в единоличную власть, молодой правитель официально приобщил своего брата Дионисия к власти и назначил его своим преемником. Следует признать, что во время приобщения Дионисий был еще несовершеннолетним, как и его брат. Хронология Мемнона показывает свои ограничения. Возможно, Тимофей быстро явил свое намерение сделать брата своим преемником, однако, провозглашение в столь короткий промежуток времени после его воцарения представляется рискованным для молодого правителя, чья власть всегда незаконна. Мне кажется, что Тимофею пришлось ждать, прежде чем официально связать своего брата с троном. Следовательно, я предложу более позднюю дату для их совместного правления, которое, несомненно, стало официальным после победоносных кампаний Тимофея. Следовательно, если признать, что Дионисий действовал в контексте осады Византия Филиппом, приобщение Дионисия должно было произойти около 340, или даже 339 г. В дополнение к своему намерению касательно младшего брата, Тимофей позаботился о том, чтобы у него были наилучшие условия для будущего воцарения. Решение Тимофея отражает новое восприятие власти и предполагает его готовность привязать свою фамилию к судьбе Гераклеи. Управление городом его фамилией приучало гераклеотов к господству одного человека. Тот факт, что Тимофей проявил себя более открыто как истинный авторитет в полисе, и отказавшись от этого способа «скрывать тиранию» под маской демократии был принят и стал приемлемым благодаря своим умеренным манерам, и он знал, как воспользоваться своей славой, чтобы заполучить признание того, кого он выбрал в качестве своего преемника.
Событие приобретает большую важность с учетом серии монет, выпущенных Тимофеем в ознаменование создания этого соправления. Монетная история Гераклеи принимает поворотный пункт с царствованием Тимофея, потому что хотя он продолжает выпускать монеты с надписью ΗΕΡΑΚΛΕΙΑ, другая серия показывает стремление молодого правителя занять новое положение в городе, позицию монарха. Действительно, изображения по обеим сторонам монет меняются: справа теперь появляется голова безбородого Диониса, а на реверсе изображен Геракл, воздвигающий трофей. Но самое важное, несомненно, это то, что надпись ΗΕΡΑΚΛΕΙΑ, которая до сих пор идентифицировала город Гераклею как место выпуска, была заменена именами Тимофея и Дионисия в родительном падеже: ΤΙΜΟΘΕΟΥ\ΔΙΟΝΥΣΙΟΥ.
Эти монеты могут быть связаны с военными операциями Тимофея, которые Мемнон представляет как победоносные (ср. F 3.2). Более того, они, безусловно, являются следствием почестей, дарованных Тимофею собранием. Поэтому я предложу хронологию событий следующим образом:
— Тимофей объявляет всеобщую амнистию в первые дни своего прихода к власти и инициирует экономические меры, 345/4?
— Он проводит успешные военные операции (в связи с осадой Византии), около 340?
— Ассамблея, которая еще имела определенные полномочия в начале его правления, наградила его титулами Евергета и Сотера, чтобы поблагодарить его за благосклонность к своим подданным и признать его качества военного лидера, которые, несомненно, позволили Тимофею спасти город от внешних опасностей, 340?
— В силу поддержки, которую он имеет, Тимофей называет своего брата соправителем и преемником и выпускает серию монет в честь его недавних военных побед, чтобы оформить новое положение своей семьи в этом городе как истинной правящей династии: 340/339?
Жест Тимофея не тривиален, так как выпуск монет — это привилегия, которая принадлежала суверенной власти государства. Поместив свое имя и имя своего брата на монетах, Тимофей теперь считал, что суверенной властью города является не собрание, а он и его брат. Тем самым он превратил тиранию в законную и наследственную власть в своей собственной семье. По словам Бурштейна, этот новый способ утверждения монархической власти привел к упадку роли экклесии, которая продолжала собираться во времена правления Тимофея и его преемников, но только для того, чтобы заниматься второстепенными делами. Не была ли экклесия, при присвоении прозвищ Евергета и Сотера Тимофею, простой палатой регистрации воли монарха? Но с учетом популярности Тимофея представляется более вероятным, что решение было инициировано ассамблеей. Однако, не умаляя значения народной поддержки тирану, необходимо представить себе, что чистка, проведенная его предшественниками, устранила какой–либо очаг сопротивления и что ассамблея фактически состояла в основном из его сторонников. Правление Тимофея ознаменовало собой важный переход в истории тирании, потому что демократический фасад, используемый Клеархом и, вероятно, также Сатиром с целью скрыть реальность их власти, был снят. Выбор его брат Дионисия как соправителя дал ему возможность утвердить в глазах всех его стремление основать настоящую династию.

Οὐ μὴν ἀλλὰ γὰρ καὶ πρὸς τὰς πολεμικὰς τῶν πράξεων ἀνδρείως ἐφέρετο, μεγαλόφρων δὲ ἦν καὶ γενναῖος σῶμα καὶ ψυχήν, ἀλλὰ καὶ πρὸς τὰς τῆς μάχης διαλύσεις εὐγνώμων τε καὶ οὐκ ἄχαρις, πράγματα μὲν συνιδεῖν ἱκανός, ἐξικέσθαι δὲ πρὸς τὰ συνεωραμένα δραστήριος, οἰκτίρμων τε τὸ ἦθος καὶ χρηστός, καὶ τῇ μὲν εὐτολμίᾳ δεινῶς ἀπότομος, τῇ δὲ μετριότητι φιλάνθρωπός τε καὶ μειλίχιος. Διὸ σφόδρα μὲν περιὼν τοῖς πολεμίοις φοβερὸς ἦν, καὶ πάντες αὐτὸν κατωρρώδουν ἐπειδὰν ἀπεχθάνοιτο, τοῖς δ´ ἀρχομένοις γλυκύς τε καὶ ἥμερος. Ἔνθεν καὶ τελευτῶν πόθον αὑτοῦ κατέλιπε πολύν, καὶ πένθος ἤγειρε τῷ πόθῳ ἐνάμιλλον.

Тимофей, как свойственно мужчине, увлекался военным делом. Он был велик духом и благороден телом и душой, а также справедлив в разрешении тяжб и не лишен снисходительности; он был проницателен в дознании дел, опытен в исследовании запутанных обстоятельств, сострадателен и добр по нраву, суров в опасности, в обычной же жизни человеколюбив и мягок. Поэтому, пока он был жив, он был страшен для врагов, и все устрашались, когда он гневался на них, в отношении же подданных он был и мягок и кроток. Вследствие этого, скончавшись, он оставил по себе великую скорбь, и поднялся плач, равный скорби.

Портрет Тимофея у Мемнона остается весьма стереотипным. Перечислив преступления, совершенные Клеархом и Сатиром, гераклейский историк использует всевозможные квалификаторы, чтобы подчеркнуть качества Тимофея на войне.
μεγαλόφρων δὲ ἦν καὶ γενναῖος σῶμα καὶ ψυχήν:
Тимофей описывается как идеальный καλὸς κἀγαθός. Согласно портрету Мемнона, вождь Гераклеи обладает добродетелями, продвигаемыми аристократическим идеалом воина: внешностью, мужеством, великодушием. Согласно Аристотелю, величие души (μεγαλοψυχία) является редким качеством и встречается только у тех, кто обладает всеми достоинствами честного и прекрасного человека: «поэтому очень трудно быть по–настоящему великодушным; ибо нельзя быть великодушным, не соединив всех качеств, которые формируют честного человека» (Никомахова этика, IV, 7, 1124a). «Хороший тиран», кажется, обладает всеми качествами, необходимыми главнокомандующему на войне и, в более общем плане, царю. Он отважный воин, который знает, как быть справедливым в борьбе и как проявить милосердие и доброту. Снисходительность Тимофея на войне перекликается со словами Диодора, который, ссылаясь на Дионисия Старшего (XIV, 9), сообщает, как тиран Сицилии проявил человечность и доброту, когда он мешал своим клевретам избивать беглецов: «убитых было немного, потому что Дионисий прискакал верхом, чтобы предотвратить бойню беглецов. Сиракузяне сразу же разбежались по полю, и вскоре собрали семь тысяч всадников. Дионисий похоронил павших в этом деле сиракузян и послал депутатов в Этну, чтобы пригласить беженцев покориться и вернуться на родину, пообещав на их честь не хранить память о прошлом».
Этот портрет добродетельного вождя на войне соответствует монархической модели четвертого века, периода, который знаменует развитие монархических идей в греческой политической мысли. Авторы этого периода рисуют царя с добродетелями, присущими его положению. Фигура Тимофея и качества, которые он проявил на поле боя, очень напоминают портрет царя Спарты Агесилая у Ксенофонта. Этот идеал также похож на македонскую модель, которая закладывает основы царской легитимности в эллинистическую эпоху, которая в значительной степени основана на способности суверена побеждать. В монархическом идеале царь описывается как воин, победоносный лидер, и победа освящает его власть над его подданными. Именно демонстрируя свои военные возможности, монарх может доказать свою способность управлять (см. также Aristot. Politique, V, 11, 1314b о необходимости для тирана «обращать внимание на значимость войны и прославиться в этой области»).
πρὸς τὰς πολεμικὰς τῶν πράξεων ἀνδρείως ἐφέρετο:
В этом отрывке Мемнон представляет тирана на войне, но описание остается общим и идеализированным. Он не предоставляет никакой информации, которая позволила бы уточнить, о какой кампании идет речь. Впрочем, похвала его мужеству и страх, который оно вселяет в своих врагов, кажется, указывает на то, что военные действия были победными.
По словам Бурштейна, изображение Геракла, воздвигающего трофей, который появляется на реверсе монет, выпущенных Тимофеем в память о совместном правлении Дионисия, в то же время отмечало военные победы тирана. Для Берве и Биттнер вполне вероятно, что победы Тимофея — это признак того, что тиран приступил к перевооружению гераклеотов. Возможно, он следовал советам Исократа на эту тему (Lettres, VII, 9), хотя вопрос об изгнанниках доказывает, что молодой лидер Гераклеи не исполнял во всей полноте заповеди афинского ритора. Тем не менее факт, что Тимофей позволил гражданам носить оружие, понятен, так как благодаря своим реформам он завоевал благосклонность своих подданных и не боялся за свою жизнь в отличие от своих предшественников. Эта мера тем более оправдана с учетом крайне нестабильной политической ситуации в конце 340‑х гг. на Понте и на севере Малой Азии из–за операций, проводимых царями великих держав того времени, Артаксерксом III Охом и Филиппом II Македонским.
Вскоре после прихода к власти Артаксеркс III увидел, что его власть потрясена несколькими восстаниями. Первым руководил сатрап Геллеспонтской Фригии Артабаз, который, наконец, при довольно неясных обстоятельствах, отправился около 355 г. ко двору Филиппа II. Персидский царь руководил тогда операциями против Египта, Финикии и Кипра, которые восстали против великого царя. После блестящего восстановления власти в Египте царь вернулся в Азию и попытался подавить восстания в Малой Азии. Он послал туда шурина Артабаза, Ментора, которому удалось положить конец восстанию Гермия, тирана Атарнея (Диодор, XVI, 52, 2) и «других начальников» (XVI, 52, 8), вероятно, из династий Эолиды и Троады. Хотя Западная Анатолия пребывала в напряженности, наиболее угрожающими столкновениями для Гераклеи были, конечно, операции Филиппа II в Перинфе и Византии. Действительно, правление Тимофея соответствует установлению македонской гегемонии. В период 343-339 гг. Филипп II взял под свой контроль всю Фракию вплоть до Дуная и ряд греческих городов в западной части Понта. Расширение македонской власти беспокоило персидского царя, и напряженность между двумя державами выкристаллизовалась в осаде Перинфа Филиппом в 340 году. По запросу Артаксеркса «сатрапы побережья» послали наемников, чтобы поддержать перинфян (Диодор, XVI, 75, 1-2). Не сумев захватить Перинф Филипп осадил Византией в следующем году (Юстин, IX, 1, 2-4). Его наступательные действия против этой мегарской колонии и охота за понтийскими кораблями, вероятно, вызвали беспокойство Гераклеи. Византий получила помощь от Хиоса, Коса и Родоса (Диодор, XVI, 77). Слова Мемнона, кажется, подразумевают, что Тимофей стал вести активную внешнюю политику, не отказываясь от близких отношений между Гераклеей и персидской державой, вероятно, из–за агрессивности Филиппа к греческим городам. Поэтому, вполне вероятно, что именно в этом контексте Тимофей блестяще вел свои бои. Возможно, он участвовал в оборонительной политике, организованной великим царем для борьбы с македонской угрозой путем предоставления кораблей. Аристотель не скрывал своего восхищения гераклейским флотом (Politique, VII, 5, 7, 1327b 15-16) и если признать, что его замечания относятся к периоду с конца 340‑х до начала 330‑х годов, вполне вероятно, что военно–морская мощь Гераклеи развивалась при правлении Тимофея. Независимо от того, принимал ли тиран участие в операциях в Понте, последовательность событий показывает, что Гераклея вскоре увидела, что македонская угроза исчезла, поскольку Филипп не смог захватить Византий и что он снял осаду в конце зимы 340/39 г. (Justin, IX, 2, 10).
Гипотеза привлекательна, но в параллельных источниках нет информации, подтверждающей эту теорию, поскольку нигде не упоминается о направлении вооруженного контингента или о дипломатической деятельности гераклеотов в этом контексте. Кажется удивительным, что Мемнон не сообщил о содержании деятельности Тимофея, и если бы Византия была упомянута, Фотий, безусловно, сообщил бы информацию с учетом его особого интереса к этому городу. Следовательно, не исключено, что источник Мемнона просто нарисовал портрет Тимофея, ограничившись его поведением, а не конкретными действиями в области внешней политики.
Источники не позволяют официально идентифицировать врагов Гераклеи, однако, Бурштейн считает, что две широкие линии политики Гераклеи могут быть выведены из фотиева резюме Мемнона. Прежде всего кажется, что Тимофей не стремился завоевывать новые земли, если в этом смысле интерпретировать «его умеренность». С другой стороны, он, как представляется, пытался усилить влияние Гераклеи, когда ситуация была благоприятной. Это, безусловно, следует понимать, когда Мемнон пишет: «у него был как глаз, способный охватить дела, так и решение выполнить то, что он предполагал».
τοῖς δ´ ἀρχομένοις γλυκύς τε καὶ ἥμερος. Ἔνθεν καὶ τελευτῶν πόθον αὑτοῦ κατέλιπε πολύν, καὶ πένθος ἤγειρε τῷ πόθῳ ἐνάμιλλον:
Мемнон еще раз показывает, как Тимофею удавалось вести себя как великодушному монарху по отношению к своему народу, чтобы лучше подчеркнуть печаль гераклеотов при его смерти. Возможно, пытаясь нарисовать портрет хорошего тирана, Нимфид сознательно не обратилась к некоторым элементам правления Тимофея, что объяснило бы, почему портрет старшего сына Клеарха остается весьма стереотипным. Тимофей умер в 337 году, процарствовав городом девять лет. У него, похоже, не было детей, вероятно, из–за его молодого возраста на момент его смерти (25/26 лет), и поэтому его брат сменил его, как было запланировано прежде. Диодор (XVI, 36, 6) сообщает, что Тимофей царствовал после Клеарха в течение 15 лет, но годы правления Сатира у Диодора должны быть вычтены.

Ὁ δὲ τούτου ἀδελφὸς Διονύσιος καίει μὲν τὸ σῶμα πολυτελῶς, σπένδει δὲ αὐτῷ καὶ τὰ ἀπὸ βλεφάρων δάκρυα καὶ τὰς ἀπὸ τῶν σπλάγχνων οἰμωγάς, ἐπιτελεῖ δὲ καὶ ἀγῶνας ἱππικούς, οὐχ ἱππικοὺς δὲ μόνον ἀλλὰ καὶ σκηνικοὺς καὶ θυμελικοὺς καὶ γυμνικούς, τοὺς μὲν αὐτίκα, τοὺς δὲ λαμπροτέρους καὶ ὕστερον. Ἀλλὰ ταῦτα μὲν ἡ θʹ καὶ ιʹ τοῦ Μέμνονος, ὡς ἐν ἐπιδρομῇ φάναι, διαγράφει ἱστορία.

Брат его Дионисий с большим великолепием сжигает его тело и воздает ему честь слезами своих очей и исходящими из глубины души стенаниями. Он устраивает и конные состязания, и не только конные, но и сценические, а также состязания в пении и гимнастические; одни он устраивает сейчас же, другие же и еще более блестящие — впоследствии. Это описывают, если изложить бегло их содержание, девятой и десятой книги истории Мемнона.

ὁ δὲ τούτου ἀδελφὸς Διονύσιος καίει μὲν τὸ σῶμα πολυτελῶς, σπένδει δὲ αὐτῷ καὶ τὰ ἀπὸ βλεφάρων δάκρυα καὶ τὰς ἀπὸ τῶν σπλάγχνων οἰμωγάς:
Первым делом Дионисий устроил погребение своему брату. Мемнон снова лексически использует поле братской любви, чтобы изобразить отношения между Тимофеем и Дионисием, и предлагает драматическую сцену, в которой младший сын Клеарха показывает всем фонтанирующую привязанность к своему брату. Печаль Дионисия напоминает грусть Александра при смерти Гефестиона. Элиан (H. V. VII, 8), Арриан и Юстин (XII, 12, 12) рассказывают о боли завоевателя по поводу смерти его друга и о том, как он умер до конца своего траура. Сравнение на этом не заканчивается, потому что погребение покойного тирана, похоже, много значили для города. Конечно, Дионисий не мог подражать похоронам, организованным македонским царем для своего спутника.
ἐπιτελεῖ δὲ καὶ ἀγῶνας ἱππικούς, οὐχ ἱππικοὺς δὲ μόνον ἀλλὰ καὶ σκηνικοὺς καὶ θυμελικοὺς καὶ γυμνικούς, τοὺς μὲν αὐτίκα, τοὺς δὲ λαμπροτέρους καὶ ὕστερον:
Это не просто похороны, описанные здесь Мемноном. Дионисий, по–видимому, учредил первые гераклейские праздники в честь обожествленного Тимофея, которые отмечались с большой помпой, размеры которой во время правления Дионисия возрастали. Действительно, из Мемнона видно, что первый фестиваль был открыт конным ристанием. Тиран добавил потом еще гимнастику, драму и музыкальные состязания. Вероятно, что связи с Афинами способствовали развитию театра в Гераклее. Три вида состязаний, организованных в контексте этого культа, аналогичны тем, которые имели место позже в полисах, организовавших торжества в честь обожествленного царя, например, Птолемея I в Александрии или Селевка I в Илионе. Целью этих торжеств было не только празднование правления хорошего монарха, но и узаконение правления его преемника. Берве сравнивает этот тип торжеств с теми, которые организованы для героев или основателей города. Так что можно себе представить, что Тимофей прославился как основатель нового режима, новой эпохи в Гераклее. Его смерть, несомненно, стала для Дионисия поводом создать монархию, которую он намеревался основать в городе и которую он официально провозгласил в 306/5 году, когда получил титул басилея (ср. F 4, 6).

F 4.1-4.8: Правление Дионисия и регентство Амастриды

Τὴν δὲ ἀρχὴν διαδεξάμενος Διονύσιος ηὔξησε ταύτην, Πέρσας ἐπὶ Γρανικῷ τοῦ Ἀλεξάνδρου μάχῃ καταγωνισαμένου καὶ παρασχόντος ἄδειαν τοῖς βουλομένοις αὔξειν τὰ ἑαυτῶν, τῆς τέως ἐμποδὼν πᾶσιν ἱσταμένης Περσικῆς ἰσχύος ὑποστελλομένης. Ὕστερον δὲ ποικίλας ὑπέστη περιστάσεις, μάλιστά γε τῶν τῆς Ἡρακλείας φυγάδων πρὸς Ἀλέξανδρον περιφανῶς ἤδη τῆς Ἀσίας κρατοῦντα διαπρεσβευομένων, καὶ κάθοδον καὶ τὴν τῆς πόλεως πάτριον δημοκρατίαν ἐξαιτουμένων. Δι´ ἅπερ ἐγγὺς μὲν κατέστη τοῦ ἐκπεσεῖν τῆς ἀρχῆς, καὶ ἐξέπεσεν ἂν εἰ μὴ συνέσει πολλῇ καὶ ἀγχινοίᾳ καὶ τῇ τῶν ὑπηκόων εὐνοίᾳ καὶ θεραπείᾳ Κλεοπάτρας τοὺς ἀπειληθέντας αὐτῷ πολέμους διέφυγε, τὰ μὲν ὑπείκων καὶ τὴν ὀργὴν ἐκλύων καὶ μεθοδεύων ταῖς ἀναβολαῖς, τὰ δὲ ἀντιπαρασκευαζόμενος.

Принявши державу, Дионисий увеличил ее. Александр в битве при Гранине разбил персов и предоставил всем желающим возможность увеличить свои владения, так как сила персов, стоявшая до того всем поперек пути, была сокрушена. Впоследствии он [Дионисий] перенес различные превратности, больше же всего, когда гераклейские изгнанники отправили к Александру, уже явно завладевшему Азией, послов и домогались возвращения домой и восстановления в их полисе свойственной их предкам демократии. Из–за этого он [Дионисий] был уже близок к тому, чтобы лишиться власти; и он потерял бы ее, если бы не избежал угрожавших ему войн благодаря большому благоразумию, сообразительности, благосклонности подданных и услугам, оказанным Клеопатре. Он сумел сделать это, отчасти успокоившись и смягчив гнев, отчасти же и приготовившись со своей стороны к отпору.

τὴν δὲ ἀρχὴν διαδεξάμενος Διονύσιος:
Дионисий сменил брата в 337 году (ср. Диодор, XVI, 88, 5) и хотя он был назначен им как соправитель, он, казалось, не играл очень важную роль в управлении делами, однако смерть Тимофея привел его к власти. Его трон не оспаривался гераклеотами, но он быстро столкнулся с беспорядками, вызванными прибытием македонской армии в Азию.
ηὔξησε ταύτην, Πέρσας ἐπὶ Γρανικῷ τοῦ Ἀλεξάνδρου μάχῃ καταγωνισαμένου καὶ παρασχόντος ἄδειαν τοῖς βουλομένοις αὔξειν τὰ ἑαυτῶν, τῆς τέως ἐμποδὼν πᾶσιν ἱσταμένης Περσικῆς ἰσχύος ὑποστελλομένης:
Борьба Александра с персидским царем ввергла Гераклею в серьезный конфликт. Битва при Гранике, которая состоялась весной 334 года, является первым реальным упоминанием Мемнона о крупном событии в международной истории. Мемнон ничего не говорит о позиции Дионисия в борьбе двух великих держав. Ввиду разногласий между тираном и Александром по поводу гераклейских ссыльных, кажется, что Гераклея не перешла в македонский лагерь и весьма вероятно, что город сохранил свою традиционную верность персидской царской власти. Однако, хотя Дионисий не присоединился к македонской партии в битве при Гранике, он смог воспользоваться крахом персов. Поэтому представляется более разумным представить, что Дионисий официально не представлялся противником Ахеменидов, но было бы преувеличением говорить о лояльности, поскольку Дионисий никогда не пытался поддержать персов. Единственная причина, по которой он сопротивлялся македонскому давлению в Анатолии, заключалась в том, что он хотел утвердить автономию своего города.
После битвы при Гранике персидская власть была значительно ослаблена, и Александр провозгласил свое господство над всей Малой Азией. Его власть, однако, ограничивалась западным побережьем Анатолии, где персидская власть заменяется македонскими правителями, поскольку на севере он не осуществляет никакого контроля на практике. Это, вероятно, то, что Мемнон подразумевает, когда он пишет, что Граник был «поражением, которое позволило тем, кто хотел, увеличить свою власть, воспользовавшись уменьшением персидской власти, которая до этого не позволяла им всем делать это».
На самом деле организация завоеваний Александром выявляет некоторые слабые места, так как некоторые города и районы не подчиняются его власти, а наоборот, отстаивают свою независимость, отказываясь признавать власть македонского царя. Источники конкретно не упоминают территориальную экспансию бывших подданных Ахеменидов, которые воспользовались бы разгромом персов для увеличения своих территорий. Мне кажется, что слова Мемнона относятся не к «расширению», а скорее к «освобождению». Возможно, при персидском правлении показать эти претензии было труднее. Теперь же ситуация изменилась: царская власть ослаблена или даже уничтожена, а новая власть Александра оставляет дверь открытой для тех, кто хочет провозгласить свою независимость. Более того, Александр, хотя и позволил македонским правителям позаботиться о его недавних завоеваниях, продолжал преследование царя и не мог завершить подчинение этих территорий.
На севере Каппадокия и Пафлагония сопротивлялись вновь установленной мощи. После своего пребывания в Гордии Александр и его армия взяли на себя руководство Анкирой, и царь принял пафлагонских послов, которые предложили ему подчинение при условии, что они не примут гарнизона. Александр согласился, и Пафлагония осталась под юрисдикцией Калана, нового сатрапа Геллеспонтской Фригии (Курций, III, 1, 22-23; Арриан, Анабасис, II, 4, 1). Прибыв в Каппадокию, он назначил губернатором сатрапии Сабикта (Арриан, II, 4, 2, у Курция, II, 4, 1 Абистамена). Теперь выясняется, что в момент раздела сатрапий после смерти Александра Пафлагония и Каппадокия были непокорны (ср. Диодор XVIII, 3, 1). По сути, сопротивление этих двух регионов активизировалось с первых побед Александра. Ариарат не признал македонскую власть и захватил северную часть Каппадокии, конкретно Понтийскую Каппадокию вокруг Газиур (ср. Страбон, XII, 3, 15). Он, кажется, стремился, в первую очередь, утвердить свою автономию в регионе, несмотря на то, что он продолжал поддерживать персидских генералов, которым после победы Македонии при Иссе удалось бежать. То же верно и с пафлагонцами, которые, несмотря на подчинение некоторых племен, по–видимому, не хотят подчиниться македонянам. Более того, хотя эти два региона были базами для вербовки персов в армию, кажется, что царская власть во времена Ахеменидов осуществлялась там не так строго, как в других частях империи, хотя теоретически они ей подчинялись. Поражение при Гранике дало им возможность отстаивать свою независимость, как указал Мемнон.
Похоже, что Вифиния также выиграла от беспорядков после прибытия македонской армии в Малую Азию. Там управлял местный династ, Бас, но его связь с персидской властью трудно определить. Бриан считает, что теоретически он подчинялся власти Ахеменидов и зависел от сатрапии Геллеспонтской Фригии, но его отношения с центральной властью были противоречивы. Уничтожение царской власти дало ему возможность освободиться от сатрапской власти в 327 году. Бас сопротивляется наступлению, возглавляемому Каланом, македонским сатрапом, который пытался подчинить его царство.
В этом контексте Дионисий также кажется бойцом сопротивления, так как он никогда не признавал авторитет Александра. По словам Мемнона, он выиграл бы от поражения персов и увеличил бы свою силу. Однако у него не приводится каких–либо сведений о территориях, приобретенных Дионисием, или даже о том, когда эти операции проводились. Как справедливо отмечает Бурштейн, тиран Гераклеи в конце своего правления контролировал территорию, идущую на запад, в Вифинию, от реки Реб, то есть в регион Тинийской Фракии (см. F. 9.4), до Китора на востоке, в Пафлагонии (ср. F 4.9). Источники не дают никаких точных указаний относительно точной даты этих территориальных расширений, но Бурштейн считает, что завоевания Дионисия на западе должны быть датированы 327 г., поскольку тогда Бас, царь Вифинии, был слишком угрожаем македонянами, чтобы предохраняться от нападения со стороны Гераклеи.
ὕστερον δὲ ποικίλας ὑπέστη περιστάσεις:
Во время нашествия Александра Дионисию, несомненно, пришлось столкнуться с рядом проблем, но ничего не уточняется, по крайней мере, у Мемнона. Вполне вероятно, что деятельность македонян нарушила спокойствие Гераклеи.
Аристотель (Метеорологика, II, 8, 367a 1-2) упоминает землетрясение в Гераклее:
«Землетрясение уже наблюдалось в некоторых местах, и оно не прекращалось до тех пор, пока ветер, который его вызвал, не вышел, на виду у всех, и не вошел в верхнюю часть земли в виде шторма. Это то, что произошло совсем недавно в Гераклее, на Евксинском Понте, и на Священном острове, который является одним из островов, называемых островами Эола».
Единственная хронологическая ссылка, упомянутая здесь Аристотелем — это слово «недавно», и, как предложил Бурштейн, если принять датировку работы, предложенную комментаторами Аристотеля, нужно было бы поместить событие около 334 года, то есть во время высадки Александра в Азии.
μάλιστά γε τῶν τῆς Ἡρακλείας φυγάδων πρὸς Ἀλέξανδρον περιφανῶς ἤδη τῆς Ἀσίας κρατοῦντα διαπρεσβευομένων, καὶ κάθοδον καὶ τὴν τῆς πόλεως πάτριον δημοκρατίαν ἐξαιτουμένων:
Главной заботой Дионисия во время правления Александра была проблема ссыльных. Отказ Гераклеи принять сторону Александра тем более объяснялся тем, что Александр поддерживал демократические режимы и заставлял города привечать изгоев. На следующий день после победы при Гранике Александр предстал как освободитель греческих городов анатолийского побережья, а олигархии, поддерживаемые персами, были свергнуты в пользу демократических режимов. Получив Сарды от их сатрапа, Александр достиг Эфеса, куда персидский гарнизон бежал, когда македоняне победили. Он вернул изгнанных в их родные города, упразднил олигархию и восстановил демократическое правление (Арриан, I, 17). Депутаты Магнесии и Тралл пришли к нему, чтобы предложить ему подчинение своих городов, после чего победитель послал своего генерала Пармениона освободить города Эолии и Ионии от власти варваров с приказами уничтожить везде олигархию и восстановить демократию (Арриан, I, 18-1-2). Хиос был также вынужден принять обратно изгоев.
Политика царя Македонии по отношению к греческим городам делала его намерения предельно ясными, в том числе и для Дионисия, и тот не мог согласиться с возвращением тех, кто был изгнан его отцом и дядей, не говоря уже о восстановлении демократического правления. В этом отрывке есть первое реальное упоминание об изгнанниках, которые составляют важный элемент во внешних делах города. Изгнанники видели в Александре надежду на возвращение на родину. Они послали делегацию к македонскому царю, чтобы попросить его организовать их возвращение в Гераклею и восстановить в Гераклее наследственную демократию. По словам Аристотеля (Политика, V, 5, 3, 1304b 31-34) и Энея Тактика (XI, 10), в Гераклее изначально была демократия, но режим был быстро свергнут после его основания. Мемнон ставит это посольство на то время, когда Александр «уже со славой овладел Азией», что, безусловно, относится к окончательной победе Александра, которая стала очевидной вскоре после битвы при Гавгамелах, в конце 331 года. Именно в это время, по словам Плутарха, Александр принял титул царя Азии: «не было никаких сомнений, что после этой великой победы империя персов будет уничтожена без следа. Александр был признан царем всей Азии» (Александр, 34). В кратком рассказе Мемнона, безусловно, обработанном «стамеской» Фотия, характер ответа Александра не сформулирован, но, по словам Бурштейна, его сообщение подразумевает, что он удовлетворил просьбу изгнанников и отдал приказы об их возвращении и установлении демократического правления в Гераклее.
δι´ ἅπερ ἐγγὺς μὲν κατέστη τοῦ ἐκπεσεῖν τῆς ἀρχῆς:
Неповиновение Дионисия приказу Александра возвратить ссыльных, несомненно, поставило под угрозу его власть. Действительно, в 324 году декрет царя повелевал городам Греции принять своих изгнанников (Диодор, XVII, 109, 1 ; XVIII, 8, 2; Курций, X, 2, 4; Юстин, XIII, 5, 2). Несомненно, Дионисию стало известно об угрозе, которую могло представлять для него возвращение Александра из похода, особенно если он был осведомлен о слухах о том, что Александр планировал провести экспедицию на Понт.
καὶ ἐξέπεσεν ἂν εἰ μὴ συνέσει πολλῇ καὶ ἀγχινοίᾳ καὶ τῇ τῶν ὑπηκόων εὐνοίᾳ:
По словам Мемнона, Дионисию удалось избежать гнева Александра, и он объяснил свою удачу несколькими факторами. Прежде всего, тиран смог сохранить свою власть благодаря, в частности, поддержке своих подданных: гераклеоты, и в частности сторонники Дионисия, не были заинтересованы в удовлетворении просьб изгоев. Они могли потерять свое имущество, свое социальное положение, приобретенное в основном путем изгнания противников первыми тиранами. Эта широкая народная поддержка позволила ему сосредоточиться на внешних угрозах, а не на внутренних политических волнениях. Без сомнения, его личные качества позволили ему возбудить страх перед своими подданными относительно возможного возвращения изгоев и риска попадания в сферу влияния македонян.
καὶ θεραπείᾳ Κλεοπάτρας τοὺς ἀπειληθέντας αὐτῷ πολέμους διέφυγε:
Другим фактором, на который ссылался Мемнон, были дипломатические отношения, установленные Дионисием с Клеопатрой, сестрой Александра, дочерью Филиппа II Македонского и Олимпиады. Упоминание о Клеопатре довольно удивительно, ибо Мемнон ничего не говорит о том, как тиран Гераклеи сумел с ней связаться, и как, согласно краткому рассказу нашего историка, ей удалось заступиться перед братом за Дионисия. Без сомнения, переговоры с сестрой царя надо поместить после того, как последняя вернулась из Македонии, около 325 г., когда, по словам Плутарха (Александр, 68, 3), она и ее мать Олимпиада разделили правление: «Олимпиада и Клеопатра, объединившись против Антипатра, разделили между собой страны Европы; Олимпиада взяла Эпир, и Клеопатра Македонию». В то время Олимпиада забрасывала сына письмами, в которых она жаловалась на Антипатра, обвиняя его в том, что он не верен Александру. Царь, независимо от того, имел ли он какие–либо реальные подозрения в отношении старого генерала, попросил его присоединиться к нему в Азии и решил послать Пердикку навстречу ему (Арриан, Анабасис, VII, 12, 6 ; Плутарх, Александр, 39).
По словам Штейна, сестра царя, возможно, была своего рода шпионом для своего брата в Македонии, чтобы следить за деятельностью регента Македонии, и если уж Клеопатра беспрекословно слушалась своего брата, то по этой причине она могла ходатайствовать перед ним за Дионисия. Однако, кажется странным, что тирану Гераклеи удалось наладить отношения с правлением Македонии, поскольку он не признал власть Александра, который, возможно, уже в то время, осудил его за отказ принять отверженных. Вероятно, было бы более логично, если бы Дионисий сблизился с правлением Антипатра в Македонии, так как последнему, казалось, были противны александровы эксцессы. По словам Плутарха (Александр, 49), регент Македонии начал бояться гнева Александра, который казнил Пармениона в 330 году. Однако Дионисий получил помощь Клеопатры в то время как он не был в хороших отношениях с Антипатром. Тем не менее влияние принцессы Аргеадов, безусловно, не следует недооценивать, так как последовательность событий, как правило, доказывает, что она имела значительное влияние. Разве она не была окружена женихами после смерти своего брата, среди которых был и Пердикка? В 308 году Антигон убил ее, опасаясь, что она будет представлять политическую опасность, если выйдет замуж за Птолемея (Diodorus, XX, 37, 4).
τὰ μὲν ὑπείκων καὶ τὴν ὀργὴν ἐκλύων καὶ μεθοδεύων ταῖς ἀναβολαῖς, τὰ δὲ ἀντιπαρασκευαζόμενος:
Качества Дионисия вполне проявлялись в его отношениях с потенциальным врагом. Мы не знаем, как выражалась его «хитрость», но он, вероятно, был достаточно хорошим оратором, чтобы вести переговоры с царем Македонии и суметь убедить его не начинать наступление против Гераклеи. Мемнон сообщает, что он «уступил по некоторым пунктам», не уточняя содержания этих уступок, которые, тем не менее, как представляется, имели мало последствий, поскольку после этих переговоров изгнанники не вернулись в Гераклею. Надо представить, что Дионисий затянул с некоторыми обещаниями, о которых наверняка слышал Мемнон, ссылающийся на «тактику проволочек». Вероятно, Дионисий смог воспользоваться новыми притязаниями Александра, который теперь считал себя преемником Ахеменидов. С этой точки зрения Дионисий мог представить себя в качестве потенциального союзника, настаивая на своей прошлой верности великому царю. Дионисий, несомненно, надеялся, что Александр может быть более примирительным, чем персы, которые признали личную власть его семьи в Гераклее.
Лидер Гераклеи, однако, был осторожен и готов к возможному македонскому наступлению, поскольку он по–видимому создал оборонительные средства. Он, конечно, ожидал нападения со стороны Александра, или, скорее, одного из его новых македонских сатрапов, особенно, если он давал обещания, которых не собирался исполнять. Благодаря своим личным качествам Дионисий смог предотвратить возвращение демократии в Гераклею. Не умаляя его качеств государственного деятеля, следует также подчеркнуть, что обстоятельства были благоприятными для него, поскольку македонские сатрапы столкнулись с рядом трудностей и с сопротивлением. Но случилось трагическое событие, которое положило конец угрозе Александра против Гераклеи.

Ἐπεὶ δὲ ἢ † θανάτῳ ἢ νόσῳ κατὰ Βαβυλῶνα γεγονὼς Ἀλέξανδρος τὸν βίον διέδραμεν, εὐθυμίας μὲν ὁ Διονύσιος ἄγαλμα τὴν ἀγγελίαν ἀκούσας ἱδρύσατο, παθὼν τῇ πρώτῃ προσβολῇ τῆς φήμης ὑπὸ τῆς πολλῆς χαρᾶς ὅσα ἂν ἡ σφόδρα λύπη δράσειε· μικροῦ γὰρ περιτραπεὶς εἰς τὸ πεσεῖν ὑπήχθη καὶ ἄνους ὤφθη γενόμενος.

Когда Александр окончил жизнь в Вавилоне, то ли от насильственной смерти, то ли от болезни, Дионисий, услышан весть об этом, поставил статую Евтимии и при первом слове известия так сильно взволновался от большой радости, как волнуются при сильной скорби. Ведь он был даже близок к тому, чтобы впасть в безумие, и казался лишившимся рассудка.

ἐπεὶ δὲ ἢ † θανάτῳ ἢ νόσῳ κατὰ Βαβυλῶνα γεγονὼς Ἀλέξανδρος τὸν βίον διέδραμεν:
Мемнон, похоже, не знает истинной причины смерти Александра, и его рассказ отражает тайну, которая висит над смертью царя. Либо следует признать, что он воспроизводил сомнения своего источника, либо надо предположить, что он обращался к нескольким источникам, которые ссылались на различные традиции. Следовательно, причиной смерти Александра является либо болезнь (νσσωι), либо неестественная смерть. Последнюю причину, однако, трудно определить, потому что текст Мемнона представляет собой проблему. Орелли исправляет θανάτωι (смерть) на φαρμάκωι (яд), в то время как Шефер предлагает θανάτωι βιαίωι (насильственная смерть). Анри объясняет, что его перевод «раненый» должен пониматься в смысле убийства, неестественной смерти. Однако, мне кажется, предпочтительнее следующая интерпретация: «и когда Александр, прибыв в Вавилон, умер неестественной смертью (от яда или насильственным путем) или от недуга». Перевод Анри предполагает, что смерть завоевателя был следствием ранения в бою, но, на мой взгляд, он не отражает другие теории, а именно, тот факт, что он был якобы убит. С другой стороны,«насильственная смерть» может быть истолкована как следствие травмы, и в этом случае рассматриваются все возможности (Александр был ранен во многих боях и особенно на Гидаспе в 326 г. Ср. Юстин, XII, 8, 4-6; 9, 12-13). Смерть Александра до сих пор является предметом дискуссий, и здесь нет никакого вопроса о разгадке этой великой тайны, которой занимались выдающиеся специалисты.
Источники, которые предполагают, что Александр заболел до своей смерти, сами зависят от царских эфемерид, своего рода официального бюллетеня, несомненно, написанного секретарем–канцлером империи Евменом Кардийским. В этом журнале фазы болезни Александра регистрируются с 3 по 13 июня 323 года. Согласно этой версии, болезнь царя будет только усугубляться, пока не станет причиной его смерти (см. Диодор, XVII, 117; Арриан VII, 25, 26; Юстин ХII, 13, 6-10 ; 14,1-9; 15, 16.1; Плутарх, Александр, 76). Однако есть и другая версия смерти Александра, согласно которой царь был отравлен Кассандром, который лишь исполнил указание своего отца Антипатра (Арриан, VII, 27, Диодор, XVII, 118). Плутарх (Александр, 75 лет) сообщает, что некоторые историки сообщают о насильственной и мучительной смерти: царь, выпив, как сообщается, кубок, был охвачен мучительной болью. Эта традиция, которая подчеркивает подозрения в отравлении, не считается заслуживающей доверия Плутархом, который считает, что замечания этого рода отражают стремление некоторых сделать смерть завоевателя похожей на трагедию. Следовательно, Мемнон в своем кратком докладе о смерти Александра хорошо отражает эти расхождения (которые, возможно, существовали) по истинным причинам смерти царя Македонии.
εὐθυμίας μὲν ὁ Διονύσιος ἄγαλμα τὴν ἀγγελίαν ἀκούσας ἱδρύσατο… καὶ ἄνους ὤφθη γενόμενος.
Мемнон предлагает особенно красочные сцены. По его словам, Дионисий был охвачен почти бредовой радостью, когда получил известие о смерти Александра. По словам Бурштейна, он основал в Гераклее культ Евфимии, чтобы отпраздновать то, что символизировало для него освобождение. Реакция Дионисия кажется ненамного преувеличенной, если не признать, насколько реальной была угроза со стороны македонского царя правлению тирана. Облегчение Дионисия равносильно страхам за будущее своего города. Смерть Александра, должно быть, значила для него и конец угрозы, исходящей от ссыльных. Царь умер, изгои и их требования исчезли вместе с ним.

Περδίκκα δὲ τῶν ὅλων ἐπιστάντος οἱ μὲν τῆς Ἡρακλείας φυγάδες πρὸς τὰ αὐτὰ καὶ τοῦτον παρώξυνον, Διονύσιος δὲ ταῖς ὁμοίαις μεθόδοις χρώμενος ἐπὶ ξυροῦ ἀκμῆς πολλοὺς κινδύνους κατ´ αὐτοῦ συστάντας πάντας διέδρασεν. Ἀλλ´ ὁ μὲν Περδίκκας ὑπὸ τῶν ἀρχομένων μοχθηρὸς γεγονὼς ἀνῄρηται, καὶ αἱ τῶν φυγάδων ἐλπίδες ἐσβέννυντο, Διονυσίῳ δὲ πανταχόθεν τὰ πράγματα πρὸς τὸ εὐδαιμονέστερον μετεβάλοντο.

Когда во главе всего стал Пердикка, изгнанники из Гераклеи стали и его побуждать к тому же. Пользуясь теми же прежними средствами и находясь в критическом положении, Дионисий избежал всех многочисленных ополчившихся на него опасностей. Пердикка, который вел себя постыдно, погиб от руки подданных, и надежды изгнанников рухнули вместе с ним. Для Дионисия же дела во всех отношениях переменились к лучшему.

Περδίκκα δὲ τῶν ὅλων ἐπιστάντος:
Когда Пердикка захватил всю власть, изгои Гераклеи тоже хотели подтолкнуть его в том же направлении, но Дионисий, используя те же методы, едва избежал многочисленных опасностей, окружавших его. И Пердикка, став свирепым, был убит теми, кем он командовал; надежды изгоев исчезли, в то время как дела Дионисия претерпели счастливые перемены во всех отношениях.
Мемнон предполагает, что Пердикка не соблюдал условия наследования, как это было решено при смерти Александра. В 323 году в Вавилоне были назначены сатрапы для управления различными сатрапиями, которые составляли великую империю покойного царя. Во главе наследия Александра были поставлены Пердикка, Антипатр и Кратер, которые, согласно завещанию, «составили своеобразный триумвират». В то время как Антипатр получил сатрапию Европы, Пердикка был назван хилиархом Азии и в теории все сатрапии Азии были подчинены ему. Что касается Кратера, то его назвали простатом двух царей, Филиппа III Арридея и Александра IV. Он отвечал не за осуществление полномочий, а только за представительство правителей. Однако, он не был в Вавилоне на момент смерти Александра, и он никогда не исполнял своих функций, тем более, что цари были рядом с Пердиккой. В результате фактически именно Пердикка взял на себя обязанности, официально возложенные на Кратера, и его поведение по отношению к другим диадохам быстро приоткрыло завесу над его претензиями на управление империей Александра в одиночку (Арриан, FGrH 2B 156 F 1, 3; Дексипп, FGH 2A 100 F 1, 3-4; Юстин, XII, 4, 5; Диодор, XVIII, 2, 4).
οἱ μὲν τῆς Ἡρακλείας φυγάδες πρὸς τὰ αὐτὰ καὶ τοῦτον παρώξυνον, Διονύσιος δὲ ταῖς ὁμοίαις μεθόδοις χρώμενος ἐπὶ ξυροῦ ἀκμῆς πολλοὺς κινδύνους κατ´ αὐτοῦ συστάντας πάντας διέδρασεν:
Облегчение Дионисия при объявлении о смерти Александра было недолгим, так как в отношении ссыльных и демократических реставраций Пердикка вскоре стал проводить политику, аналогичную политике покойного царя. Вскоре гераклейские изгнанники подошли к нему, как ранее к Александру, и представились с той же просьбой, а именно, организовать их возвращение в Гераклею. При разделе в Вавилоне сатрапии были распределены между главными генералами Александра. Антигон получил сатрапии в Западной Анатолии (Великую Фригию, Ликию и Памфилию), Леоннату была поручена Геллеспонтская Фригия (Диодор, XVIII, 3,1; Юстин, XIII, 4, 16; Курций, 10, 2; Арриан, FGrH 2B 156 F 1.6; Дексипп, FGrH 2A 100 F 8.2), и Евмен из Кардии получил Пафлагонию и Каппадокию. Однако Евмен встретил трудности, так как эти районы не были подчинены Александром, особенно Каппадокия, которой управлял персидский династ по имени Ариарат. Леоннат и Антигон, соседние губернаторы, были проинструктированы Пердиккой присоединиться к Евмену для того, чтобы помочь ему войти во владение его сатрапиями (Плутарх, Евмен, 3, 2). Но его приказ остался лишь на бумаге, ибо первый умер в 322 году, а второй воздержался от вмешательства (Плутарх, Евмен, 3, 3). Согласно Уиллу, Пердикка намеревался объединить всю империю Александра под своим контролем и пожелал продолжить завоевательные труды Александра. Следовательно, Каппадокия и Пафлагония казались ему прекрасной возможностью проявить себя в качестве завоевателя, и он быстро пришел на помощь к Евмену в 322 году, чтобы тот мог взять под свой контроль еще непокоренные сатрапии (Arrien, FGrH 2B 156 F 1. 11). Он победил Ариарата и поставил Евмена во главе сатрапии (Диодор, XVIII, 16, 1-3 ; Плутарх, Евмен, 3, 6-7; Аппиан, Mithr. 8, 25; Юстин, XIII, 6, 1).
Гераклея оказалась в центре нестабильного региона, под угрозой Пердикки, который мог в любой момент вмешаться против тирана на основе требований изгоев. Фактически, подчинение этих территорий заняло время, и Пердикка остался в регионе, чтобы организовать свои новые завоевания и дать им македонскую администрацию (Диодор, XVIII, 16, 3 ; Плутарх, Евмен, 3,7). Дионисий был, конечно, рад видеть, что Пердикки покидает Каппадокию весной 321 года ради Восточной Писидии, чтобы подчинить ларандийцев и исавров (Диодор, XVIII, 22, 1-8). По словам Мемнона, лидер Гераклеи смог использовать те же методы, что и с Александром. Значит ли это, что он в очередной раз применил свою хитрость и смог сформировать решающие союзы? Хотя рассказ гераклейского историка не дает подробностей о средствах, используемых Дионисием для достижения своих целей, возможно, из–за неудачного вмешательства в текст со стороны Фотия, кажется, что, тем не менее тиран Гераклеи добился желаемого успеха, так как изгнанники не были возвращены в город.
ἀλλ´ ὁ μὲν Περδίκκας ὑπὸ τῶν ἀρχομένων μοχθηρὸς γεγονὼς ἀνῄρηται:
Опять же, обстоятельства были выгодны Дионисию, поскольку напряженность между македонянами положила конец угрозе, представляемой Пердиккой. Последний, из–за своих военных действий и поведения, которое Мемнон подытоживает словом μοχθηρός (несносный), вызвал подозрение у своих коллег, которые вскоре объединились против него. Первая напряженность появилась вскоре после экспедиции Пердикки в Каппадокию и Пафлагонию. Последний обвинил Антигона в неспособности помочь Евмену, считая его бездействие несоблюдением его, пердикковых приказов. Антигон был, в теории, в подчинении у Пердикки, который был назначен хилиархом Азии. Пердикка решил привлечь его к суду, в ответ на обвинения против него, вероятно, летом 321 года (Диодор, XVIII, 23, 4). Последний решил покинуть Азию и присоединился к Кратеру и Антипатру в Этолии, в конце 321 года. Там Антигон раздул подозрения своих коллег, осудив воинственные намерения Пердикки против них. Он сказал им, что хилиарх готовился вторгнуться в Македонию, и что он отказался от Никеи, дочери Антипатра, чтобы жениться на Клеопатре, сестре Александра (Диодор, XVIII, 23-25).
Новости, принесенные Антигоном, вызвали разрыв между Пердиккой и другими его коллегами из «триумвирата». Отказ от Никеи был личным оскорблением Антипатру, но это также означало, что Пердикка вступил в союз со своим давним врагом Олимпиадой, которая всегда оспаривала власть Антипатра в Македонии. Союз между Пердиккой и Клеопатрой был тем более тревожен, что он показал стремление хилиарха: женившись на представительнице Аргеадов, он лично связал себя с законными преемниками Александра, Филиппом II и Александром IV, и другим диадохам стало ясно, что Пердикка скоро будет претендовать на все наследие своего посмертного шурина (ср. Диодор XVIII, 23).
Однако угрозы, представляемые Пердиккой, стали еще более серьезными, когда он решил напасть на Птолемея, которого он обвинил в том, что тот увез тело Александра в Египет (Диодор, XVIII, 25, 6). Война стала неизбежной, и пока Кратер, Антипатр и Антигон пробирались в Азию, которая была вверена Евмену, Пердикка взял путь с юга в Египет против Птолемея. Судьба Пердикки была предрешена во время экспедиции. Действительно, его операции провалились, и его неудачи вызвали недовольство среди его войск. В результате в окрестностях Мемфиса он стал жертвой заговора, составленного его старшими офицерами во главе с Пифоном. Он был убит в 320 г. в своей палатке, Селевком и Антигеном (Юстин, XIII, 8, 1-2; 8, 10; Арриан, FGrH 2B 156 F 1.28; Диодор, XVIII, 33, 1-36, 5; Непот, Евмен, 5.1; Плутарх, Евмен, 5-7) за два дня до известия о победе Евмена над Кратером (Плутарх, Евмен, 8, 2).
καὶ αἱ τῶν φυγάδων ἐλπίδες ἐσβέννυντο, Διονυσίῳ δὲ πανταχόθεν τὰ πράγματα πρὸς τὸ εὐδαιμονέστερον μετεβάλοντο:
Гибель Пердикки положила конец угрозе, исходящей от изгоев, которые вновь увидели, что тот, кто мог бы вернуть их в родной город, исчез. Однако Бурштейн считает, что союз между Дионисием и Кратером (F 4.4) не позволил Пердикке оказать поддержку изгнанникам. Итак, намерения диадохов в отношении ссыльных были, конечно, не так опасны для Гераклеи, как во времена Александра, и вполне вероятно, что единственная поддержка диадохов для изгнанников оставалась на уровне деклараций (Диодор, XVIII, 23, 1-3).

Ἡ δὲ πλείστη ῥοπὴ τῆς εὐδαιμονίας ὁ δεύτερος αὐτῷ κατέστη γάμος. Ἠγάγετο μὲν γὰρ Ἄμαστριν, αὕτη δὲ ἦν Ὀξάθρου θυγάτηρ· ἀδελφὸς δὲ ἦν οὗτος Δαρείου, ὃν καθελὼν Ἀλέξανδρος Στάτειραν τὴν αὐτοῦ θυγατέρα γυναῖκα ἠγάγετο, ὡς εἶναι τὰς γυναῖκας ἀλλήλαις ἀνεψιάς, ἔχειν δέ τι πρὸς ἑαυτὰς καὶ φίλτρον ἐξαίρετον, ὃ τὸ συντρόφους ὑπάρξαι ταύταις ἐνέφυσεν. Ἀλλὰ ταύτην τὴν Ἄμαστριν Ἀλέξανδρος, ὅτε Στατείρᾳ συνήπτετο, Κρατερῷ (τῶν φιλουμένων ἦν οὗτος ὡς μάλιστα) συναρμόζει. Ἀλεξάνδρου δὲ ἐξ ἀνθρώπων ἀποπτάντος, καὶ Κρατεροῦ πρὸς Φίλαν τὴν Ἀντιπάτρου ἀποκλίναντος, γνώμῃ τοῦ λιπόντος Διονυσίῳ ἡ Ἄμαστρις συνοικίζεται.

Наибольшее значение в этом благополучии имел его второй брак. Ведь он женился на Амастриде. Она была дочерью Оксатра, который был братом Дария. Разбив Дария, Александр женился на его дочери Статире. Таким образом, эти женщины были двоюродными сестрами. Они были связаны необыкновенной дружбой, так как получили вместе воспитание и вместе жили. Александр отдает эту Амастриду в жены Кратеру, который был любимейшим из его приближенных. Когда же Александр умер, а Кратер проявил склонность к дочери Антипатра Филе, Амастрида становится женой Дионисия, с согласия покинувшего ее Кратера.

ἡ δὲ πλείστη ῥοπὴ τῆς εὐδαιμονίας ὁ δεύτερος αὐτῷ κατέστη γάμος. Ἠγάγετο μὲν γὰρ Ἄμαστριν, αὕτη δὲ ἦν Ὀξάθρου θυγάτηρ· ἀδελφὸς δὲ ἦν οὗτος Δαρείου:
Брак Дионисия на Амастриде привел его в верхние эшелоны мира. Имя его первой жены неизвестно, но от этого первого брака родилась дочь (F 4.6). Вполне вероятно, что Дионисий был в то время вдовцом. Амастрида была дочерью Оксатра, брата Дария III (Страбон, XII, 3, 10), и Гераклея была связана с династией Ахеменидов этим браком. Мемнон дает нам подробную информацию о браках, организованных Александром в Сузах между его главными генералами и дочерями персидской аристократии, чтобы воссоздать историю Амастриды и прояснить условия, при которых персидская принцесса была вынуждена вступить в брак с тираном Гераклеи.
ὃν καθελὼν Ἀλέξανδρος Στάτειραν τὴν αὐτοῦ θυγατέρα γυναῖκα ἠγάγετο:
Мемнон неточно рассуждает о смерти Дария III, так как он был убит не от рук Александра, а вследствие заговора высокопоставленных персидских сановников. Александр победил Дария на поле боя при Гавгамелах в октябре 331 г., в результате чего великий царь бежал в Мидию. Но только в 330 году Ахеменид нашел смерть. Дарий бежал в Экбатаны и вскоре был убит сатрапом Бактрии, Бессом.
ἀλλὰ ταύτην τὴν Ἄμαστριν Ἀλέξανδρος, ὅτε Στατείρᾳ συνήπτετο, Κρατερῷ (τῶν φιλουμένων ἦν οὗτος ὡς μάλιστα) συναρμόζει:
В феврале 324 года в Сузе состоялись браки Кратера с Амастридой и Александра со Статирой. Его главные генералы Гефестион, Пердикка, Птолемей, Селевк, а также десятки старших офицеров женились на персидских девушках. Свадьбы стали поводом официально признать уже состоявшиеся браки 10 000 македонян. Эти союзы были ответом на стремление Александра объединить Европу и Азию, основную цель его политики. Эти смешанные браки между македонской элитой и персидской аристократией были призваны скрепить два мира, чтобы создать универсальную империю. Он сам инициировал слияние, женившись на Роксане, от которой не отказался. Мемнон называет женой Александра Статиру, старшую дочь Дария, как Диодор (XVII, 107), Плутарх (Александр, 70), Курций Руф (IV, 5, 1) и Юстин (XII, 10, 9). Напротив, у Арриана она предстает как Барсина (Анабасис VII, 4) или Арсина (у Фотия р. 68 b. 7). Арриан рассказывает, что, по словам Аристобула, Александр женился на другой персидской принцессе, Парасатиде, дочери Артаксеркса III Оха (Anabasis, VII, 4; Arrian apud Photius p. 68 b. 7). Что касается Амастриды, то у Арриана она названа Амастриной (Анабасис VII, 4), у Диодора Аместридой (XX, 109.7), но свидетельство Страбона (XII, 3, 10) и монеты подтверждают мемнонову версию. Свадьба была пышной и стала большим праздником.
ὡς εἶναι τὰς γυναῖκας ἀλλήλαις ἀνεψιάς, ἔχειν δέ τι πρὸς ἑαυτὰς καὶ φίλτρον ἐξαίρετον:
Мемнон настаивает на привязанности друг к другу двух персидских принцесс, возможно, для дальнейшего повышения престижа Дионисия, который тем самым был связан с династией Ахеменидов и косвенно с Аргеадами. Он стал в некотором роде равным тем великим генералам Александра, которые женились на принцессах из одной из величайших династий на Востоке.
Ἀλεξάνδρου δὲ ἐξ ἀνθρώπων ἀποπτάντος, καὶ Κρατεροῦ πρὸς Φίλαν τὴν Ἀντιπάτρου ἀποκλίναντος, γνώμῃ τοῦ λιπόντος Διονυσίῳ ἡ Ἄμαστρις συνοικίζεται:
В 322 году Антипатр выдал свою дочь Филу за Кратера, который помогал ему во время Ламийской войны (Диодор, XVIII 18, 8). Кратеру пришлось развестись со своей женой Амастридой, потому что Антипатр, конечно, не хотел, чтобы его дочь была на втором месте после персиянки. Согласно Бурштейну выражение «с согласия покинувшего ее Кратера» предполагает, что именно он устроил этот брак. Связи между Пердиккой и Дионисием были, конечно, установлены в контексте войны, и союз был скреплен его браком с Амастридой. Этот союз можно объяснить напряженностью, которая существовала в то время между преемниками Александра, потому что для Кратера и его союзников было выгодно иметь город на своей стороне. Стратегическое положение этого города и флот, который он имел, были активами накануне вторжения в Азию (ср. F 4. 6).

Ἐξ οὗ ἐπὶ μέγα ἡ ἀρχὴ αὐτῷ διήρθη πλούτου τε περιβολῇ τῇ διὰ τῆς ἐπιγαμίας προστεθείσῃ καὶ ἰδίᾳ φιλοκαλίᾳ· καὶ γὰρ καὶ τὴν τοῦ Διονυσίου πᾶσαν ἐπισκευὴν τοῦ Σικελίας τυραννήσαντος αὐτὸν ἐπῆλθεν ἐξωνήσασθαι, τῆς ἀρχῆς ἐκείνου διαφθαρείσης.

С этого времени держава Дионисия сильно увеличилась, как благодаря полученному приданому, так и благодаря его собственному благоразумию. Затем Дионисию пришло в голову скупить все достояние того Дионисия, который был тираном в Сицилии, после того, как была уничтожена его власть.

ἐξ οὗ ἐπὶ μέγα ἡ ἀρχὴ αὐτῷ διήρθη πλούτου τε περιβολῇ τῇ διὰ τῆς ἐπιγαμίας προστεθείσῃ καὶ ἰδίᾳ φιλοκαλίᾳ:
Дионисий имел фамильное состояние, которое возросло благодаря действиям отца и дяди в хозяйственных делах, а также прежде всего благодаря конфискации имущества противников режима (ср. F 3.1). Его состояние еще увеличилось, когда он женился на Амастриде. Кратер, безусловно, дал Дионисию приданое, чтобы заинтересовать его. Это приданое могло быть дано Кратеру Оксатром или Александром в 324 году за Амастридой.
καὶ γὰρ καὶ τὴν τοῦ Διονυσίου πᾶσαν ἐπισκευὴν τοῦ Σικελίας τυραννήσαντος αὐτὸν ἐπῆλθεν ἐξωνήσασθαι, τῆς ἀρχῆς ἐκείνου διαφθαρείσης:
Кажется, что Дионисий шиковал на это приданое. Однако, в отличие от своего отца, Клеарха, он оставался рядом со своими подданными и вел себя скорее как добрый король (ср. F 4, 8). Вероятно, тот факт, что он женился на персидской принцессе, оправдывал его желание жить по–царски и дать своей жене образ жизни, достойный его звания. Бурштейн предполагает, что он снова занял старый дворец своего отца, несомненно, украшенный обстановкой, которая принадлежала Дионисию Старшему и его сыну, Дионисию Младшему, тиранам Сиракуз. Вполне вероятно, что он приобрел ее у Тимолеонта, который захватил ее в 343 году (Диодор, XVI, 70, 1-2; Плутарх, Тимолеонт, 13, 3; ср. Менандр, F 24 Edmonds).

Οὐ ταῦτα δὲ μόνον αὐτῷ τὴν ἀρχὴν ἐπεκράτυνεν, ἀλλὰ καὶ εὐπραγία καὶ εὔνοια τῶν ὑπηκόων, καὶ πολλῶν ὧν οὐκ ἐκράτει πρότερον ἡ κυριότης. Καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι λαμπρῶς συμμαχήσας, ὁπότε τὴν Κύπρον ἐπολιόρκει, τὸν ἀδελφιδοῦν Πτολεμαῖον (στρατηγὸς δὲ οὗτος ἦν τῶν περὶ τὸν Ἑλλήσποντον) φιλοτιμίας ἀμοιβὴν εὕρατο παρὰ Ἀντιγόνῳ γαμβρὸν λαβεῖν ἐπὶ θυγατρί· ἡ δὲ παῖς ἐκ προτέρων ἦν αὐτῷ γεγενημένη γάμων. Οὕτω γοῦν εἰς μέγα δόξης ἀνελθὼν καὶ τὸν τύραννον ἀπαξιώσας τὸ βασιλέως ἀντέλαβεν ὄνομα.

Не только это укрепляло его власть, но также и деятельное расположение подданных и многих, кто раньше не был под его властью. Дионисий блестяще сражался вместе с Антигоном, владевшим Азией, когда тот осаждал Кипр; он стремился как бы в вознаграждение за свое рвение устроить через Антигона брак своей дочери с его племянником Птолемеем (последний же был стратегом областей, расположенных у Геллеспонта); это была дочь Дионисия от первого брака. Достигнув, таким образом, большой славы и считая недостойным носить имя тирана, он вместо этого принял имя царя.

οὐ ταῦτα δὲ μόνον αὐτῷ τὴν ἀρχὴν ἐπεκράτυνεν, ἀλλὰ καὶ εὐπραγία καὶ εὔνοια τῶν ὑπηκόων:
Мемнон сообщает, что Дионисий расширил свою территорию по разным случаям: воспользовавшись персидским крахом (F 4.1), по случаю его брака с Амастридой (F 4. 5) и, наконец, в контексте дипломатических отношений с Антигоном. Территории уже были увеличены во время Клеарха (F 1.2) приобретением Киероса, и Тимофей, вероятно, внес свой вклад, распространив гераклейские владения на остров Тиний (F 3.2). Трудно определить, когда Дионисий завладел территориями, которые находились под его контролем в конце его жизни. Однако, Бурштейн говорит о том, что Дионисий расширил свои владения во время борьбы против Евмена и Полисперхонта и что лидер Гераклеи был союзником Кратера в войне против Пердикки, но смерть последнего не положила конец военным действиям. Антипердиккова коалиция диадохов продолжала борьбу против бывшего сторонника Пердикки, Евмена, который был оставлен в Азии, чтобы замедлить высадку войск Антипатра из Европы.
Следовательно, Дионисий воспользовался бы оккупацией Каппадокии войсками Антигонидов и преследованием Евмена Антигоном через верхние сатрапии, чтобы расширить свою территорию. Говорят, что он преуспел в захвате земель за рекой Биллай, в Пафлагонии, а потом городов Тиоса, Кромны, Сезама и Китора (ср. Memnon F 4.6; Strabon, XII, 3, 10). Биттнер также упоминает Архироессу, которая, кажется, платит дань Гераклее (Архироесса называется «платящей подать» у Домиция Каллистрата FGrH 433 F 6).
καὶ πολλῶν ὧν οὐκ ἐκράτει πρότερον ἡ κυριότης:
Отрывок о «многих, кто раньше не был под его властью», безусловно, относится к местности, на которой жили мариандийцы, но также и к территориальным приобретениям Дионисия и его предшественников, которые включали не только города, но и территории, населенные коренным населением, несомненно, мариандийцами. После смерти Дионисия его царство простиралось от реки Реб на западе и до Китора на Востоке (ср. F 4.1). Тиний (или Тинийская Фракия) был занят мариандийцами, организованными в деревнях, и не включал греческих городов. На востоке, с другой стороны, четыре города (Тиос, Кромна, Сезам и Китор), которые образовали город Амастриду, были милетскими колониями. Бурштейн отмечает, что, учитывая различный статус этих популяций, Дионисий, безусловно, не применял к каждой из них одинаковые административные правила. Жители гераклейских владений в Вифинии были мариандийцами, поэтому их рассматривали как подданную популяцию. Греческие города, согласно Низе, безусловно, считались собственностью Дионисия, но они были связаны с Гераклеей договором и сохраняли свою внутреннюю автономию. Создав Амастриду посредством синойкизма, вдова Дионисия, конечно, рассматривала эти города как полностью подвластные ее воле, как царице, и ее власть, конечно, контролирует внутреннюю политику города. Следовательно, необходимо признать, что, хотя некоторые из этих городов вышли из гераклейской области в определенное время, они все же находились под контролем Гераклеи во время Дионисия.
καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι λαμπρῶς συμμαχήσας, ὁπότε τὴν Κύπρον ἐπολιόρκει:
Датировка союза тирана Гераклеи с Антигоном проблематична, так как этот отрывок породил в наше время несколько интерпретаций. По словам Мемнона, союз между Дионисием и Антигоном был заключен, когда диадох контролировал Азию. Антигон прибирал контроль над Азией постепенно, но у Мемнона он может занимать положение, которое он занял после реорганизации империи Александра в Трипарадисе в 320 году. Действительно, гибель Пердикки и Кратера, двух главных членов «триумвирата» привела к новому разграничению полномочий. Антигон сохранил прежние сатрапии и был нагружен ведением войны против Евмена, союзника умершего Пердикки, после того как македоняне приговорили его к смертной казни за убийство Кратера (Диодор, XVIII, 40, 1; Плутарх, Евмен, 8, 2; Юстин, XIII, 8, 10). С этой целью Антипатр назначил Антигона стратегом царских войск от имени Александра IV и Филиппа Арридея, которая должность предлагала диадоху военные ресурсы всей империи. Но, несомненно, именно назначение функций «стратега Азии» дало ему практически неограниченный контроль над азиатскими делами, что должно привлечь наше внимание, ибо, возможно, именно к этому новому положению Антигона относится пассаж Мемнона.
Однако для этой ссылки на контроль Антигона над Азией можно предусмотреть другую дату. Речь идет о победе диадоха над Евменом зимой 316/315 г. В ходе войны против бывшего союзника Пердикки Антигон, начиная с 320 г. вмешивался против сатрапов Малой Азии и быстро установил контроль над анатолийскими регионами. В 316/5 г. он сумел уничтожить Евмена и тем самым стал единственным хозяином всех регионов от Малой Азии до Ирана. И может быть именно на этот период указывает Мемнон, когда он пишет об Антигоне как владыке Азии (Ἀντιγόνωι δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι). В свете этих толкований нужно признать, что участие Дионисия в военной операции на Кипре вместе с Антигоном могло состояться или около 320 г., или около 316/315 г. или даже в 306 г., когда засвидетельствовано местопребывание Антигонидов на Кипре.
Керст считает, что Дионисий участвовал в осаде острова под предводительством Деметрия, сына Антигона. В рамках борьбы с Птолемеем диадох поручил своему сыну атаковать позиции лагидов на Кипре, и эти операции состоялись в 306 году. Слово συμμαχέω не обязательно означает «бороться», как предлагает Анри, но его также можно понимать как «помощь» или «союзничество». В этом случае не нужно понимать, что Дионисий сражался бок о бок с Антигоном, а просто, что он оказал помощь его делу, вероятно, отправив флот для поддержки операций Деметрия.
Это предположение отвергалось Биллоузом, который считал, что это неправда, поскольку Дионисий умер в 306/5 г. (Diodore, XX, 77, 1). Он добавляет, что в источниках нет ничего, чтобы предположить, что он умер на Кипре. Мне кажется, что аргументы Биллоуза достаточно слабы, чтобы полностью отвергнуть предложение Керста, поскольку Дионисий мог сражаться на острове, а затем вернуться в Гераклею. Однако я могу лишь согласиться с его выводами, поскольку Мемнон сообщает, что за свои заслуги тиран был вознагражден. По словам гераклейского историка, Полемей, племянник Антигона женился по этому поводу на дочери Дионисия. Этот брак, по–видимому, имел место в 314 году, когда Полемей действовал в регионе. Поэтому награда за хорошую службу Дионисия на Кипре, то есть союз двух молодых людей, могла быть присуждена только после операций, за которые Дионисий должен был быть вознагражден. Кроме того, соглашаясь, что принятие Дионисием царского титула в 306 г. следует интерпретировать как ухудшение отношений между Дионисием и Антигоном, или, по крайней мере как послание, направленное диадоху для утверждения независимости Гераклеи, становится трудно понять задействование гераклейского лидера в военных операциях, проводимых Антигонидами в то время. Хотя отношения между двумя династами были не совсем враждебными (ср. F 4.9 о назначении Антигона «опекуном» детей Дионисия), они должны были быть менее продуктивными, чем в начале. Следовательно, необходимо предложить более верхнюю дату для установления дипломатических связей между тираном Гераклеи и диадохом.
Дройзен предложил исправить текст Мемнона и читать «Тир» вместо «Кипр». Это предложение было принято Берве и Бурштейном, которые, следуя за Дройзеном, полагали, что именно за его помощь против Тира в 314 году Дионисий вошел в семью Антигонов. Поправка Дройзена основана на его интерпретации слова συμμαχήσας, которое может быть истолковано как означающее «альянс». Тогда Антигон был в состоянии войны с коалицией, образованной другими диадохами, которые считали, что претензии Антигонидов противоречили их собственным интересам. По этому поводу Биллоуз считает, что нет необходимости исправлять текст, так как осада Кипра Антигоном засвидетельствована, хотя и кратко, другим источником, не Мемноном. Действительно, фрагмент Арриана указывает на присутствие Антигонидов на Кипре в то время, когда преемники Александра объединились для борьбы против их общего врага момент: Пердикки.
Также в контексте войны против Пердикки были установлены связи между Кратером и Дионисием (см. F 4. 4). Когда Пердикка принял решение пойти против Птолемея, он поручил Евмену не допустить пересечения Геллеспонта войсками с севера, когда сам он взял путь в Египет. Когда его намерения стали очевидны, Антипатр и Кратер решили вести свои войска в Азию. Они провели синедрион на Геллеспонте, чтобы организовать ответный поход, и было решено, что Неоптолем будет сопровождать Кратера с частью войска в погоне за Евменом в Каппадокии, в то время как Антипатр будет преследовать Пердикку в направлении юга (Диодор, XVIII, 29, 6). Хотя присутствие Антигона на этом военном совете не подтверждается источниками, Биллоуз тем не менее предполагает, что Антигон там был. На этой встрече ему было бы поручено принять меры против сил Пердикки на Кипре, с тем чтобы сохранить позиции Лагидов, которые, если бы они попали в руки их общего противника, могли бы служить ему в качестве базы. Сохранение этого важного источника военно–морских сил, поэтому было возвращено Антигона и было, конечно, частью общей стратегии по борьбе с Пердиккой. Единственное указание на эту кампанию можно найти у Арриана (FGrH 2B 156 F 1.30: «Антигон был вызван с Кипра»). Арриан упоминает только присутствие Антигона на Кипре, но его версия подтверждается Мемноном, если предположить, что последний ссылается на операции 320 г. Читая рассказ нашего историка, Биллоуз предполагает, что Дионисий присоединился к Антипатру и Кратеру на Геллеспонте, где он принял участие в военном совете, затем он был поставлен под командование Антигона, которого он сопровождал со своим собственным флотом на Кипр. Получается, слово «рвение» у Мемнона можно понять так, что Дионисий оказал услугу диадоху в смысле «активной службы», во время которой он отличился. Эта интерпретация Биллоуза кажется мне самой привлекательной, но она требует нового толкования выражения Ἀντιγόνωι δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι, основанного на предположении, что синхронизация датирования Мемнона является точной, если не принимать, что союз между двумя династиями датируется «грубо» с того времени, когда Антигон был назначен стратегом Азии. Действительно, он находился на Кипре за некоторое время до конференции в Трипарадисе, но оба события происходят в том же году. Однако, если Мемнон считает, что Антигон контролирует Азию до проведения операций против острова, это нужно уточнить.
Слово κατέχω (владею) не обязательно означает, что союзник Дионисия был хозяином всей Азии, как это происходит, особенно после смерти Евмена. Тем самым пассаж Мемнона, вероятно, относится к ситуации Антигона в 320 году. В F 4.3 я развила причины, по которым Пердикка навлек гнев со стороны своих коллег. Антигон предпочел присоединиться к Кратеру и Антипатру в Европе в конце 321 года, чтобы не появляться перед Пердиккой. После возникновения напряженности, возможно уже ощутимой, между тремя членами «триумвирата», Антигон вернулся в Азию (первая половина года 320?) с небольшой вооруженной силой, не дожидаясь, когда Кратер и Антипатр примут решение, остановить или нет амбиции Пердикки. По словам Биллоуза, по прибытии в Малую Азию сатрапы Карии и Лидии покинули сторону Пердикки и присоединились к Антигону, за ними вскоре последовали ионийские города, во главе которых был Эфес (Арриан, FGH 2B 156 F 1. 25-26). Итак, вероятно, что Мемнон указывает на этот период, когда он пишет καὶ Ἀντιγόνῳ δὲ τὴν Ἀσίαν κατέχοντι, поскольку присоединение Лидии, Карии и Ионии сделало Антигона владыкой западного побережья Малой Азии. В свете этой интерпретации пассажа Мемнона мне кажется, что датирование осады Кипра, предложенная Биллоузом, наиболее вероятна, тем более, что этот фрагмент является продолжением других фрагментов (4.3-4.4). По общему признанию, хронология, установленная по порядку последовательности фрагментов, не является определяющим элементом, подтверждающим, что под осадой Кипра действительно подразумевается осада 320 г., потому что в F 4.3 Мемнон упоминает о смерти Пердикки прежде союза с Кратером, о котором говорится в F 4.4. Более того, поскольку Кратер умер раньше хилиарха Азии, совершенно очевидно, что хронология, установленная по очередности фрагментов, не является абсолютной, особенно если текст подвергся вмешательству Фотия.
Тем не менее мне кажется, что история Мемнона сообщает о создании цепочки союзов, заключенных Дионисием Гераклейским и диадохами в контексте войны против Пердикки. Мемнон представляет, как Дионисий, сперва угрожаемый Пердиккой (4.3), в конечном итоге преуспевает в увеличении своей власти, сначала браком с Амастридой, который привел его в верхние сферы власти того времени (4.4). 4.5), затем военным союзом с Антигоном, который позволил ему увеличить его царство (4.6). Так что присутствие Дионисия при Антигоне в 320 году знаменует начало дружеских отношений между двумя мужами, закрепленных позже браком. Что касается принятия царского титула Дионисием (4.6), то это свидетельствует об утверждении его независимости против притязаний других диадохов и, в частности, Антигона. Этот фрагмент, вероятно, обобщенный Фотием, показывает эволюцию отношений между двумя мужами. Он также показывает на заднем плане увеличение власти Дионисия во время его правления между 320 годом, который знаменует собой начало его процветающей внешней политики и последним годом его правления в 306 году, когда Дионисий официально охарактеризовал ситуацию, фактически приняв титул царя. В результате в конце своей жизни Дионисий превратил свой город в настоящее царство, которое больше не было государством, управляемым незаконным режимом, введенным несколько лет назад его отцом.
τὸν ἀδελφιδοῦν Πτολεμαῖον (στρατηγὸς δὲ οὗτος ἦν τῶν περὶ τὸν Ἑλλήσποντον) φιλοτιμίας ἀμοιβὴν εὕρατο παρὰ Ἀντιγόνῳ γαμβρὸν λαβεῖν ἐπὶ θυγατρί· ἡ δὲ παῖς ἐκ προτέρων ἦν αὐτῷ γεγενημένη γάμων:
Интерпретация Дройзеном участия Дионисия в осаде Тира, безусловно, учитывает тот факт, что племянник Антигона Полемей действовал в качестве стратега Геллеспонта в период антигоновских операций в Тире. Вполне вероятно, что Дионисий помогал во время войны против Пердикки, а также облегчил труды Полемея, когда последний действовал в регионе. Напомним, что в Трипарадисе Антигону было поручено ведение войны против Евмена. В 316/315 году он захватил того, кто был осужден македонской армией за смерть Кратера и убил его. Со смертью бывшего сторонника Пердикки Антигон взял под свой контроль Азию. Однако, его деятельность вскоре вызвала беспокойство у его коллег, и в начале 314 года диадохи сколотили коалицию против Антигона (Диодор, XIX, 57, 1-2; Юстин, XV, 1, 1-3; Аппиан, Syr. 53). Антигон отверг требования своих оппонентов и заявил о готовности вести против них войну. Тогда Кассандр послал войска в Каппадокию, чтобы отстоять свои права на регион (Диодор, XIX, 57, 4) и Антигон поручил своему племяннику Полемею дать отпор вражеской армии из Каппадокии (Диодор, XIX, 68, 6) и занять позицию на Геллеспонте, чтобы предотвратить переправу Кассандра и его войск (Диодор, XIX, 57). После восстановления контроля над Каппадокией Полемей направился к Геллеспонт вдоль черноморского побережья через Пафлагонию и Вифинию. Вероятно, во время своих операций в регионе племянник Антигона женился на дочери Дионисия, тем самым скрепив союз между домом Гераклеи и домом Антигонидов. Цель соглашения заключалась в том, чтобы отблагодарить Дионисия за его прошлую деятельность на Кипре. Однако не исключено, что тиран в очередной раз помог своему старому союзнику либо тем, что облегчил Полемею доступ в регион (ср. Диодор, XIX 61, 5), либо снова внес свой вклад предоставлением кораблей.
Племянник Антигона, после своего маршрута до Гераклеи, возобновил путь к Геллеспонту и, положив конец войне Зипойта Вифинского против Халкедона и Астака, привел всех троих в альянс с Антигоном перед отъездом в Ионию в конце 314 г., где он прекратил осаду Эритреи Селевком (Диодор, XIX, 60, 2-4; ср. XIX, 58, 6). Однако, этот союз между Дионисием и Антигоном, скрепленный браком между Полемеем и дочерью тирана, несомненно, был ослаблен, когда Антигонов племянник предал своего дядю (Диодор, XX, 19, 2) и попытался заключить союз с Кассандром (Диодор, XX, 19, 2), прежде чем был, наконец, убит Птолемеем I в 309 г. (Диодор, XX, 27, 3).
οὕτω γοῦν εἰς μέγα δόξης ἀνελθὼν καὶ τὸν τύραννον ἀπαξιώσας τὸ βασιλέως ἀντέλαβεν ὄνομα:
Дионисий еще при жизни сумел добиться того, что его власть была признана Антигоном, всемогущим правителем Азии. Однако он почувствовал необходимость более полно утвердить свою независимость, провозгласив себя царем. Дата, когда Дионисий получил царский титул, была зафиксирована в 306 или 305 г., по–видимому, за несколько месяцев до его смерти. Его притязания реализовались в переломный период, ознаменовавший приход великих эллинистических царств. Действительно, именно в 306 году Антигон сам принял царский титул после победы своего сына Деметрия на Кипре против сил Птолемея. Претензии Антигона угрожали другим диадохам, ибо тем самым Антигон утверждал себя преемником Александра (Diodorus XX, 53, 1-4; Plutarch, Demetrios, 18, 2-2 ; Justin XV, 2, 10-13; ср. Plutarch, Demetrios, 34, 4; Phylarch, FGrH 2A 81 F 31). Итак, Дионисий, следуя за другими диадохами, взял титул басилея, чтобы предстать в качестве истинного монарха своего царства, что означает для Антигона, что он был ему равным, а не одним из его подданных.
Бурштейн считает, что это провозглашение свидетельствует об ухудшении отношений между Дионисием и Антигоном. Эта точка зрения, на мой взгляд, является дополнительным аргументом в пользу исключения того факта, что Дионисий участвовал в осаде Кипра в 306 г. Этот исследователь подчеркивает, что Дионисий должен всегда опасаться, что Антигон может использовать свою политику «освобождения греческих городов» против него. Следствием этого дистанцирования связей между Гераклеей и Антигоном были бы дипломатические подкаты Дионисия к бывшим врагам Антигона и в частности к Лисимаху. Верно, что в F 4.9 Мемнон сообщает, как Лисимах заботился о Гераклее и детях Дионисия в 302 г., и в F 5. 3 в 284 году Лисимаху удается взять Гераклею под свой контроль, злоупотребляя сыновьями Дионисия напоминанием им о любви, которую он испытывал к их отцу. Однако отношения с Антигоном не должны были полностью ухудшиться, поскольку он был одним из лиц, отвечавших за заботу об интересах детей Дионисия (F 4.8; ср. F 4.9).
Дионисий занял свое место в преемственности своего брата, так как он не стремился скрыть свою власть под демократическим фасадом. Он выпустил монеты со своим именем: ΔΙΟΝΥΣΙΟΥ. На реверсе Геракл воздвигает трофей, который, безусловно, символизирует победы лидера во внешнеполитических делах. Однако на монетах его не называли царем. Возможно, он умер вскоре после своего провозглашения и не успел выпустить новую валюту. Его вдова, с другой стороны, будет называться на монетах царицей: ΑΜΑΣΤΡΙΟΣ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ. По словам Биттнер, поскольку его власть была признана его подданными, необходимо, безусловно, говорить о режиме Дионисия как о монархии или, точнее, как о царской власти. Аристотель, среди прочего, выделил два типа монархий на основе того, приняли ли или нет этот режим его подданные.

Φόβων δὲ καὶ φροντίδων ἐλευθεριάσας καὶ ταῖς καθημεριναῖς τρυφαῖς ἐκδιαιτηθεὶς ἐξωγκώθη τε τὸ σῶμα, καὶ τοῦ κατὰ φύσιν πολὺ πλέον ἐλιπάνθη. Ὑφ´ ὧν οὐ μόνον περὶ τὴν ἀρχὴν ῥᾳθύμως εἶχεν, ἀλλὰ καὶ ἐπειδὰν ἀφυπνώσειε, βελόναις μακραῖς τὸ σῶμα διαπειρόμενος (τοῦτο γὰρ ἄκος μόνον τοῦ κάρου καὶ τῆς ἀναισθησίας ὑπελείπετο) μόλις τῆς κατὰ τὸν ὕπνον καταφορᾶς ἐξανίστατο.

Освободившись от страхов и забот и живя в постоянных наслаждениях, он растолстел и стал противоестественно тучным. Из–за этого он не только стал легкомысленным в отношении управления, но и, когда засыпал, просыпался от тяжелого сна лишь покалываемый длинными остриями (это средство стало единственным лекарством от сонливости и отупения).

φόβων δὲ καὶ φροντίδων ἐλευθεριάσας:
Мемнон ничего не говорит о делах Дионисия с момента заключения брачного союза с Антигоном. Бурштейн предполагает, что Гераклея, возможно, поддерживала свою колонию Каллатис, которая восстала против Лисимаха в 313 году (Диодор, XIX, 73). Однако он сам указывает, что Диодор прямо не упоминает о присутствии гераклейских войск, а лишь указывает на то, что наряду с фракийцами и скифами Каллатис получал только помощь Антигона. Так что нет никаких признаков того, что Дионисий снова был вовлечен в операции своего союзника.
Похоже, что Гераклеи процветали и ему больше не угрожала никакая внешняя угроза. Мемнон также не упоминает о каких–либо попытках ссыльных вернуться в родной город. Однако в этом вопросе Бурштейн предполагает, что Кассандр, враг Антигона, вероятно, пытался возродить враждебность изгоев, чтобы оказать давление на Дионисия. Он основывал свою аргументацию на том, что Менандр, друг Деметрия Фалерского, сторонник Кассандра в Афинах, представил пьесу «Рыбаки», где он вводит гераклейских изгнанников (Menander, FF 13-29 Edmonds).
Пьеса Менандра должна, тем не менее, привлечь наше внимание, потому что Дионисий представлен там как отвратительный и тучный тиран, который похож на мемнонов портрет монарха в конце его правления.
καὶ ταῖς καθημεριναῖς τρυφαῖς ἐκδιαιτηθεὶς ἐξωγκώθη τε τὸ σῶμα, καὶ τοῦ κατὰ φύσιν πολὺ πλέον ἐλιπάνθη… μόλις τῆς κατὰ τὸν ὕπνον καταφορᾶς ἐξανίστατο:
Образ Дионисия в передаче Мемнона происходит из его источника, Нимфида, и хотя он несомненно, преувеличен, он должен, тем не менее, представлять собою часть истины. Афиней приводит нимфидово и менандрово описание Дионисия и ясно, что последний не пощажен традицией. У Менандра он сравнивается со свиньей. Нимфид, с другой стороны, сообщает об эпизоде с иглами подробнее, чем Мемнон: последний, безусловно, суммировал оригинальную работу своего источника. Мне кажется, что если бы версия была более полной, Фотий сообщил бы об этом полностью, потому что он, кажется, очень заинтересован в этого рода описаниях. Рассказ Элиана (H. V. IX, 13) также, безусловно, происходит из Нимфида, поскольку он сообщает версию, почти идентичную версии историка Гераклеи третьего века.
Образ Дионисия в конце его правления более нюансирован, чем Тимофея. Гераклейская традиция сохранила преимущества его царствования, но смогла сохранить элементы, делающие персонажа отличным от идеального человека. Однако этот образ, переданный Нимфидом, как представляется, представляет типичные черты, найденные в портрете злого тирана, который печется лишь о своих собственных интересах, оставляя государственные дела ради удовольствий. Палладий (Эпиграммы, X, 54) приписывает его смерть последствиям ожирения. Так что хотя его портрет был более негативным, чем портрет его брата, Дионисий умер от естественных причин и не был убит сторонниками демократии. Тем не менее качества гераклейского лидера признаются Нимфидом, так как Афиней, который воспроизводит его слова, сообщает, что Дионисий отличался, несмотря ни на что, от своих предшественников своей мягкостью и человечностью.
Nymphis FGrH 3B 432 F 10 apud. Athenaeum, XII 549 a-c: «Нимфид Гераклейский в двенадцатой книге сочинения «О Гераклее» говорит, что Дионисий, сын Клеарха, первого тирана Гераклеи, также ставший тираном своей родины, постепенно настолько заплыл жиром вследствие роскоши и ежедневного обжорства, что от чрезмерной тучности стал задыхаться и страдать от удушья. Поэтому врачи предписали, когда он глубоко заснет, загонять ему в бока и в живот тонкие длинные иглы. Пока иголка проходила через жировые складки, она не причиняла боли, но если ей удавалось добраться до свободного от жира слоя, тиран пробуждался. Когда он принимал посетителей, то прикрывался деревянным ящиком, выставляя одну голову и пряча остальные части тела, и так разговаривал с собеседниками. Тем не менее он умер, прожив пятьдесят пять лет, из которых тридцать три года был тираном, и он превосходил всех прежних тиранов мягким характером и кротостью».
Menander, F 21-23 (Edmonds) apud Athenaeum, XII, 549 c-d: «действительно, это была большая свинья, лежащая на морде. И снова: он наслаждался роскошью — но так, что он не будет наслаждаться ею долго. А дальше еще: я желаю для себя лишь одного — и это мне кажется единственной счастливой смертью — лежать на спине с этими тоннами жира, почти не говоря ни слова, задыхаясь, объедаясь и говоря: я гнию от удовольствия».
Palladias Epigrammes, X, 544: «обжорство — не единственная причина смерти, но крайнее ожирение часто имеет аналогичный результат. Дионисий, тиран Гераклеи Понтийской, свидетельствует об этом, ибо это поразило его».

Τεκνωσάμενος δὲ τρεῖς παῖδας ἐκ τῆς Ἀμάστριος, Κλέαρχον, Ὀξάθρην καὶ θυγατέρα ὁμώνυμον τῇ μητρί, μέλλων τελευτᾶν ταύτην τε τῶν ὅλων δέσποιναν καταλιμπάνει καὶ τῶν παίδων κομιδῇ νηπίων ὄντων σύν τισιν ἑτέροις ἐπίτροπον, βιοὺς μὲν ἔτη εʹ καὶ νʹ, ὧν ἐπὶ τῆς ἀρχῆς † λʹ ἐγνωρίζετο, πρᾳότατος ἐν αὐτῇ, ὡς εἴρηται, γεγονὼς καὶ τὸ χρηστὸς ἐπίκλησιν ἐκ τῶν ἠθῶν ἐνεγκάμενος, καὶ πολὺν πόθον τοῖς ὑπὸ χεῖρα καὶ πένθος λιπών.

От Амастриды у Дионисия было трое детей — Клеарх, Оксатр и дочь, названная по имени матери. Будучи близок к смерти, он оставляет Амастриду госпожой всего государства и вместе с некоторыми другими опекуншей детей, которые были в нежном возрасте; он умер, прожив 55 лет, из которых у власти был 30. Как говорят, в правлении он был снисходительным и получил за свой нрав прозвище Хреста. Своею смертью он вызвал у народа сильное горе и плач.

τεκνωσάμενος δὲ τρεῖς παῖδας ἐκ τῆς Ἀμάστριος, Κλέαρχον, Ὀξάθρην καὶ θυγατέρα ὁμώνυμον τῇ μητρί:
У Амастриды и Дионисия было трое детей. Их дочь имела то же имя, что и ее мать. Что касается сыновей, первый был назван, как это часто бывает в греческих семьях, именем его деда по отцовской линии, Клеарха, отца Дионисия, а второй получил имя своего деда по материнской линии, Оксатра, отца Амастриды и брата Дария III. Судьба молодых людей освещается в 5.1-5.3, но мы не знаем, что стало с дочерью тирана.
μέλλων τελευτᾶν ταύτην τε τῶν ὅλων δέσποιναν καταλιμπάνει καὶ τῶν παίδων κομιδῇ νηπίων ὄντων σύν τισιν ἑτέροις ἐπίτροπον:
После смерти Дионисий оставил у власти Амастриду. В F 5.4 Мемнон сообщает, что Лисимах восхищался тем, как Амастрида управляла своим доменом (ἀρχὴν), в который входили Тиос, Амастрида и Гераклея. Поэтому необходимо представить себе, следуя Бурштейну, что, провозгласив себя басилеем, Дионисий намеревался отстаивать свои притязания не только на Гераклею, но и на завоеванные им территории. Эта гераклейская империя переопределила власть, как она была учреждена Клеархом. Желание последнего основать династию было успешным и, безусловно, превзошло его ожидания. Между 364 и 306 гг. политический режим города развивался. Первый тиран основал незаконную власть только над городом, и Дионисий превратил эту власть в монархию, принятую всеми и простирающуюся за пределы города.
Сыновья Дионисия были еще несовершеннолетними, но были связан с доменом. Для обеспечения их наследования был создан регентский совет во главе с Амастридой, которая сохранила титул басилиссы. Среди этих лиц был и Антигон (ср. 4.9), что, однако, кажется странным, если признать, что отношения между диадохом и монархом Гераклеи были разорваны. Амастрида, однако, была назначена государыней, и поэтому, хотя она должна была заботиться об интересах своих сыновей, нет никаких свидетельств того, что вдова Дионисия была регентом или опекуном своих сыновей, каким Сатир был для своих племянников. Действительно, последовательность событий показывает, что царица позволила своим сыновьям управлять Гераклеей, но с ее согласия.
βιοὺς μὲν ἔτη εʹ καὶ νʹ, ὧν ἐπὶ τῆς ἀρχῆς † λʹ ἐγνωρίζετο:
Дионисий умер в 306/5 г. после 32 лет правления согласно Диодору (XVI, 88, 5 и XX, 77, 1), в то время как Нимфид приписал ему 33 года правления (FGrH 3B 432 F 10). Таким образом, Мемнон отличается от своего источника тем, что он дает только 30 лет правления Дионисию. По словам Бурштейна, годы правления Нимфида считаются инклюзивными и поэтому считает, что необходимо отказаться от даты смерти Дионисия 304 г. в то время как 30 лет у Мемнона, по его словам, являются результатом ошибки. Диодор, кажется, считает первый год между 337 и 336 гг. и последний год между 306 и 305 гг., давая 32 года действительного правления. Что касается Нимфида, то он учитывает первый год, в котором Дионисий пришел к власти, то есть 337 г., и подсчитывает, что Дионисий умер в свой 33‑й год правления, то есть в 305 г. Другими словами, Нимфид не учитывает количество лет действительного правления, но включает даты начала и окончания. Так что даже если бы Дионисий начал править в самом конце 337 года, Нимфид посчитал бы его как год правления. С другой стороны, замечание Бурштейна о Мемноне мне кажется оправданным, и надо признать, что гераклейский историк ошибся в подведении итогов своего источника, если только не ошибся Фотий.
πρᾳότατος ἐν αὐτῇ, ὡς εἴρηται, γεγονὼς καὶ τὸ χρηστὸς ἐπίκλησιν ἐκ τῶν ἠθῶν ἐνεγκάμενος, καὶ πολὺν πόθον τοῖς ὑπὸ χεῖρα καὶ πένθος λιπών:
Как и у его брата, правление Дионисия ценилось и поддерживалось народом (ср. F 4. 6). Несомненно, его дипломатическая деятельность, благодаря которой ему удалось обеспечить безопасность Гераклеи, получила еще большее признание, поскольку угрозы, которые, как представляется, висели над городом, были многочисленны в его царствование. Во время его правления экономическая деятельность Гераклеи, казалось, процветала, особенно торговля в Эгейском море и северном побережье Евксинского Понта. Все его качества принесли ему прозвище «Хрест» (добрый), но прежде всего они характерны для того, кого древние считали хорошим царем. Погребение монарха было, безусловно, грандиозным, как оно было организован и для Тимофея, и запечатлели блестящее правление, которое привело Гераклею в самый блестящий альянс.

F 4.9-5.7: От регентства Амастриды до смерти Лисимаха

Οὐδὲν δὲ ἧττον καὶ μετὰ τὴν ἐκείνου ἐξ ἀνθρώπων ἀναχώρησιν τὰ τῆς πόλεως πρὸς εὐδαιμονίαν ἐφέρετο, Ἀντιγόνου τῶν τε παίδων Διονυσίου καὶ τῶν πολιτῶν οὐ παρέργως προνοουμένου. Ἐκείνου δὲ πρὸς ἕτερα τὰς φροντίδας τρεψαμένου, Λυσίμαχος πάλιν τῶν περὶ Ἡράκλειαν καὶ τῶν παίδων ἐπεμελεῖτο, ὃς καὶ Ἄμαστριν ποιεῖται γυναῖκα. Καὶ κατ´ ἀρχὰς μὲν λίαν ἔστερξε, πραγμάτων δὲ αὐτῷ προσπεσόντων αὐτὴν μὲν ἐν Ἡρακλείᾳ λείπει, αὐτὸς δ´ εἴχετο τῶν ἐπειγόντων. Εἰς Σάρδεις δὲ μετ´ οὐ πολὺν χρόνον, τῶν πολλῶν πόνων ῥαΐσας, μετεπέμψατο ταύτην, καὶ ἔστεργεν ὁμοίως. Ὕστερον δὲ πρὸς τὴν † θυγατέρα Πτολεμαίου τοῦ Φιλαδέλφου (Ἀρσινόη δὲ ἦν ὄνομα) τὸν ἔρωτα μεταθείς, διαζυγῆναι τὴν Ἄμαστριν αὐτοῦ παρέσχεν αἰτίαν καὶ καταλιποῦσαν τοῦτον καταλαβεῖν τὴν Ἡράκλειαν. Ἐγείρει δὲ αὕτη παραγενομένη καὶ συνοικίζει πόλιν Ἄμαστριν.

После его ухода от людей дела города шли ничуть не хуже, так как Антигон ревностно заботился и о детях Дионисия и о гражданах его государства. Когда же он обратился к другим делам, Лисимах стал заботиться и о делах Гераклеи и о детях Дионисия. Он женился на Амастриде и вначале сильно ее полюбил, но когда у него появились другие дела, он оставил ее в Гераклее, сам же занялся неотложными делами. Вскоре, однако, преодолев многие трудности, он пригласил ее в Сарды и любил по–прежнему. Впоследствии Лисимах полюбил дочь Птолемея Филадельфа (имя же ей было Арсиноя) и доставил Амастриде повод для развода с ним, а также к тому, чтобы, оставив его, занять Гераклею. Возвратившись, она основала и населила город Амастриду.

μετὰ τὴν ἐκείνου ἐξ ἀνθρώπων ἀναχώρησιν:
По словам Берве, выражение «после его ухода от людей» относится к обожествлению. Как и его брат, Дионисий был объектом культа, который, по словам Бурштейна, все еще наблюдался в 284 году, во время свержения тирании. Тираны Гераклеи покинули мир живых, чтобы присоединиться к богам, и теперь получают религиозные почести. Сыновья Клеарха смогли трансформировать тиранию, добросовестно управляя своими подданными. Народная поддержка, которой они пользовались при жизни, не заканчивалась их смертью: отныне гераклеоты посредством поклонения выражали свою благодарность умершим государям. Вероятно, что культ обожествленного Дионисия был организован в рамках новых празднеств, добавленных к тем, которые были учреждены по смерти Тимофея.
οὐδὲν δὲ ἧττον (…) τὰ τῆς πόλεως πρὸς εὐδαιμονίαν ἐφέρετο:
Экономическое процветание Гераклеи продолжалось после смерти Дионисия, и, в частности, в рамках совместного правления Клеарха и Оксатра. Мемнон сообщает в F 11, 1, что Гераклея послала золото в Византий, когда тот подвергся нападению кельтов, что говорит о том, что тираны не обчистили город, но наоборот. Кроме того, Бурштейн отметил, что нумизматические источники фиксируют крупномасштабный выпуск медных монет в начале 3‑го века, что свидетельствует об экономической экспансии города в этот период.
Ἀντιγόνου τῶν τε παίδων Διονυσίου καὶ τῶν πολιτῶν οὐ παρέργως προνοουμένου:
Кажется, что Антигон был выбран Дионисием ради заботы о своих детях (см. F 4.8). Смерть Дионисия дала ему мотив пригласить себя в Гераклею и утвердить свое влияние на город. Бурштейн предполагает, что Антигон появился в городе, чтобы показать свое хорошее отношение к наследникам Дионисия и его подданным. Что касается Амастриды, оставленной во главе города ее покойным мужем в 305 году, у нее, конечно, не было средств, чтобы противостоять ему каким–либо образом, и, по словам Бурштейна, она, вероятно, отдала себя под защиту, предложенную ей Антигоном. Однако при нем была утверждена монархическая власть, о чем свидетельствуют монеты с надписью ΑΜΑΣΤΡΙΟΣ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ.
ἐκείνου δὲ πρὸς ἕτερα τὰς φροντίδας τρεψαμένου:
Мемнон довольно расплывчато относится к «заботам», которыми занимался Антигон и тем самым дал Лисимаху возможность пригласить себя в свою очередь в Гераклею. Этот отрывок относится к событиям 302-301 годов. В 302 году Антигон сделал основные приготовления в Азии для восстановления империи Александра. Его амбиции привели его оппонентов, Лисимаха, Кассандра, Селевка и Птолемея, к созданию коалиции против Антигонидов (Diodorus, XX, 106; XXI, 1-2). Летом 302 года Лисимах вторгся в Северо–Западную Малую Азию с частью армии Кассандра, которая действовала в Греции против позиций Деметрия. Города региона быстро перешли на его сторону (Диодор, XX, 107-108) и вполне вероятно, что именно в этот период Амастрида вступила в контакт с Лисимахом. Союз между ними принял форму военной помощи, которую Амастрида оказала силам диадоха зимой 302/301 года, когда последний занял квартиры на равнине Салония, к югу от Гераклеи, после того, как был отбит Антигоном. Город предоставил Лисимаху войска и припасы (Диодор, XX, 109, 6-7), которые были отбиты Антигоном.
Λυσίμαχος πάλιν τῶν περὶ Ἡράκλειαν καὶ τῶν παίδων ἐπεμελεῖτο:
Союз между Лисимахом и Амастридой принял гораздо более формальный поворот, так как он был скреплен брака после того как монарх прибыл в Вифинию (Диодор, XX, 109, 6-7). Это замечание, которое имеет тенденцию представлять союз Лисимаха с Амастридой как брак по любви, безусловно, происходит из источника Мемнона, Нимфида. Однако очевидно, что этот союз носил прежде всего прагматический характер. Гераклея и ее порт имели для Лисимаха стратегическую важность, что позволило ему связать Азию, где стояла его армия, с его владениями в Европе, и его позиция давала ему контролировать маршрут, по которому Селевк, его союзник, должен был двинуться с Востока. Этот брак имел также символическое значение, поскольку, соединившись с персидской принцессой, племянницей Дария III, Лисимах, несомненно, надеялся придать законность своим притязаниям на ахеменидские территории, которые завоевал Александр (ср. Диодор, XX, 109, 6-7; Арриан, Анабасис, VII, 4, 5 об Александре как наследнике Ахеменидов). Кроме того, брак легитимировал, хотя и косвенный, контроль Лисимаха над Гераклеей, в глазах Антигона, который, конечно, думал, что у него есть какое–то право контролировать город, поскольку он наблюдал за городом после смерти Дионисия. Что касается Амастриды, то она закрепила свой город в привилегированном положении в Анатолии в случае победы ее нового мужа.
Белох на основе Полиэна (VI, 12) считает, что в этом союзе родился некий Александр. Однако Якоби отвергает это предположение. Он считает, что Местрида, упоминаемая у Полиэна, может быть одрисской женой Лисимаха, которую Павсаний (1, 10, 4) называет матерью Александра. Тем не менее Гейер отмечает, что Лисимах вполне мог иметь двух сыновей с одинаковым именем, родившихся от разных матерей.
πραγμάτων δὲ αὐτῷ προσπεσόντων αὐτὴν μὲν ἐν Ἡρακλείᾳ λείπει, αὐτὸς δ´ εἴχετο τῶν ἐπειγόντων:
По словам Бурштейна, Лисимах провел зиму со своими войсками на равнине Салонии, но поместил гарнизон в Гераклее, чтобы обезопасить это место. Его противники вскоре атаковали его позиции в Азии. Действительно, его недавние завоевания на западе были отвоеваны. Гарнизон Лисимаха в Эфесе был изгнан Деметрием, который также сумел взять под контроль Боспор (Диодор, XX, 108, 3; 111, 3). К этим неудачам добавилась потеря части войск под командованием генерала Плистарха, которого Кассандр послал к нему как участник коалиции против Антигона: только трети из этих подкреплений, первоначально состоящих из 12 000 человек и 500 всадников, удалось присоединиться к Лисимаху в Гераклее (Диодор, XX, 112). Весной 301 года Лисимах оставил регион и покинул свою жену, чтобы вести свою армию дальше на юг с целью установить связь с силами Селевка, которые провели зиму в Каппадокии (Диодор, XX, 113, 4).
τῶν πολλῶν πόνων ῥαΐσας:
Летом 301 года два монарха столкнулись при Ипсе во Фригии. Антигон был убит во время битвы, а его сын обращен в бегство (Диодор, XXI, 1-4b; Аппиан, Syr. 55; Плутарх, Деметрий, 29-30). Эта победа коалиционных сил породила новый раздел старой империи Александра. Азиатские владения Антигонидов вернулись к Лисимаху. Последний получил территории к северу от Анатолии и горы Тавр, но Деметрий все еще контролировал большое количество ионийских городов.
εἰς Σάρδεις δὲ μετ´ οὐ πολὺν χρόνον (,,,) μετεπέμψατο ταύτην, καὶ ἔστεργεν ὁμοίως:
Лисимах после своей победы при Ипсе послал за своей женой, которая оставалась в Гераклее в 301 году, в Сарды, столицу Лидии. Поместив ее рядом, он сделал ее своей царицей. Тем самым последняя увидела, что ее альянс принес плоды не только для нее самой, но и для ее сыновей, которым не нужно было бояться за свое положение, поскольку город был свободен. Конечно, ситуация могла бы быть гораздо более драматичной, если бы Лисимах не вышел победителем из своего противостояния с Антигоном, ибо Гераклею, безусловно, должна была бы постигнуть участь, отведенная для городов, которые в контексте конфликта между двумя монархами выбрали проигравшую сторону.
В очередной раз Мемнон настаивает на том, что оба супруга были связаны глубокими чувствами. Несмотря на то, что в его оценке брака можно усомниться, Лисимах относился к своей жене со всеми почестями из–за ее звания ахеменидской принцессы. Ее появление в Сардах ясно показало его цели. Он намеревался утвердить свою власть над анатолийской глубинкой, и одним из его первых действий было бы создание администрации этого нового царства.
ὕστερον δὲ πρὸς τὴν † θυγατέρα Πτολεμαίου τοῦ Φιλαδέλφου (Ἀρσινόη δὲ ἦν ὄνομα) τὸν ἔρωτα μεταθείς:
К сожалению для Амастриды, ее место на стороне Лисимаха не зависело исключительно от чувств к ней Лисимаха. Политика вскоре восстановила свои права и события вынудили Лисимаха вступить в новый брак. Мемнон сообщает, что союз между Лисимахом и Арсиноей II был заключен по чисто сентиментальным причинам, но, как и его предыдущий брак, он был результатом умелой политической стратегии. Действительно, те, кто были его союзниками в победе над Антигоном, быстро повернулись против него. Селевку не нравилась новая власть Лисимаха над Тавром, то есть на границе его владений (Плутарх, Деметрий, 31; Юстин, XV, 4, 24-25), поэтому он решил объединиться с Птолемеем (Юстин, XV, 4, 22), который был в конфликте с Селевком из–за Келесирии, тогда как его морское превосходство оспаривалось Деметрием. Более того, Лисимах увидел в силе лагидова флота возможность взять под контроль греческие города, которые удерживал Деметрий. В 300 или 299 году он женился на дочери Лагида, Арсиное II (Плутарх, Деметрий, 32, 3; Павсаний, I, 10, 3). Мемнон неверно ставит θυγατέρα (дочь) вместо ἀδελφήν (сестра), так как на самом деле молодая жена была сестрой Птолемея Филадельфа, и оба они родились от брака между Птолемеем I и Береникой. Однако, вполне вероятно, что гераклейский историк не виноват и путаница происходит из–за Фотия. Нимфид, источник Мемнона для этого отрывка, должно быть, хорошо знал генеалогию Арсинои, так как он вернулся в город с другими гераклеотами на следующий день после смерти Лисимаха.
διαζυγῆναι τὴν Ἄμαστριν αὐτοῦ παρέσχεν αἰτίαν καὶ καταλιποῦσαν τοῦτον καταλαβεῖν τὴν Ἡράκλειαν:
Брачное соглашение между двумя династами разрушило ранее заключенный брак с Амастридой. Однако, похоже, разлука не была концом альянса между Гераклеей и Лисимахом. Ср. 5.1. По словам Мемнона, Лисимах сделал так, что Амастрида покинула его: возможно, не отвергнутая, что было бы оскорбительным для нее и прежде всего положило бы конец альянсу с Гераклеей.
ἐγείρει δὲ αὕτη παραγενομένη καὶ συνοικίζει πόλιν Ἄμαστριν:
После того, как ее сыновья стали править Гераклеей, вдова Дионисия основала одноименный город, Амастриду, вероятно, вскоре после 300 г. Как отметила Биттнер, невозможно сделать вывод из резюме Мемнона (или Фотия?) о том, вернулась ли вдова Дионисия из Сард, чтобы поселиться в Гераклее, через некоторое время, или Амастрида была основана на следующий день после разлуки. Она создала свою резиденцию в Сезаме, который стал центром ее нового города, в результате синойкизма между Сезамом и пафлагонскими городами Тиосом, Кромной и Китором, которые были завоеваны Дионисием (Strabo XII, 3, 10; Ps. — Scymnus 961-967; Anonyme, Periple, 8v 20-23; Stephan. Byz. s. v. Ἄμαστρις).
Однако, этот синойкизм не положил конца существованию городов, которые составили новый город, поскольку они не были уничтожены. Бурштейн называет их районами Амастриды. Жители не были депортированы и остались в своем родном городе, но теперь были гражданами Амастриды. Только Тиос восстановил свою независимость через некоторое время после основания Амастриды (Strabo, XII, 3, 10).

Κλέαρχος δὲ ἀνδρωθεὶς ἤδη τῆς τε πόλεως ἦρχε, καὶ πολέμοις οὐκ ὀλίγοις τὰ μὲν συμμαχῶν ἄλλοις, τὰ δὲ καὶ τοῖς ἐπιφερομένοις αὐτῷ ἐξητάζετο. Ἐν οἷς καὶ κατὰ Γετῶν Λυσιμάχῳ συστρατευόμενος ἑάλω τε σὺν αὐτῷ, καὶ ἀνεθέντος τῆς αἰχμαλωσίας ἐκείνου καὶ αὐτὸς ὕστερον τῇ Λυσιμάχου προνοίᾳ ἀφίετο.

Клеарх же, уже возмужавши, управлял городом и испытывал свои силы во многих войнах, то выступая в союзе с кем–нибудь, то сам подвергаясь нападениям. Сражаясь в войнах против гетов заодно с Лисимахом, он с ним вместе попал в плен, а когда тот освободился из плена, и сам он позже был отпущен благодаря заботе Лисимаха.

Κλέαρχος δὲ ἀνδρωθεὶς ἤδη τῆς τε πόλεως ἦρχε:
Клеарх, достигший зрелого возраста, осуществлял затем власть в городе и проявил себя во многих войнах, в том числе в навязанных ему конфликтах. В ходе этих операций он вместе с Лисимахом совершил экспедицию против гетов, и был взят в плен одновременно с ним; Лисимах был освобожден из плена, а сам Клеарх впоследствии освобожден благодаря дипломатическим усилиям Лисимаха.
Между отъездом Амастриды после битвы при Ипсе в 301 году в Сарды и ее возвращением в 300 или 299 году Клеарх начал руководить Гераклеей без поддержки регентского Совета (см. F 4.8). Следовательно, возвращение его матери означало конец этим недавно подтвержденным полномочиям. Наконец, она предпочла поселиться в Сезаме, месте ее нового города, вероятно, через некоторое время после возвращения, тем самым оставив сына Клеарха, к которому вскоре присоединился его сын Оксатр (ср. F 5.2), управлять Гераклеей и Киеросом. Однако, похоже, молодые лидеры остались под ее властью. Свидетельство их более низкого положения по отношению к положению их матери, кажется, видно из монет, так как Амастрида появляется там с титулом басилиссы. Упоминание Оксатра рядом с его братом появляется в следующем отрывке, но возможно, что Клеарх играл доминирующую роль в этом двуглавом правлении.
καὶ πολέμοις οὐκ ὀλίγοις τὰ μὲν συμμαχῶν ἄλλοις, τὰ δὲ καὶ τοῖς ἐπιφερομένοις αὐτῷ ἐξητάζετο:
Клеарх, кажется, должен был уважать внешнюю политику, которую наметила его мать, и, в частности, продолжение союза с Лисимахом, хотя последний отделился от нее. Так необходимо понимать слова Мемнона, что Клеарх «как союзник других» вовлекался в войны, среди которых, безусловно, следует считать кампанию против гетов, но также и поддержку Гераклеи в конфликте между фракийским царем и Деметрием. Последний создал большой флот для вторжения в Анатолию в 287 году, и, по словам Бурштейна, Лисимах, безусловно, построил в гераклейских арсеналах «леонтофор», который мог конкурировать с кораблями Антигонидов.
Что касается «навязанных ему конфликтов», то вполне вероятно, что слова Мемнона относятся к тем, кто выступает против Гераклеи в Вифинии. В 6.3, историк сообщает, что Зипойт был врагом гераклеотов «из–за Лисимаха». Последствия были ужасны для Гераклеи, так как Зипойт вторгся на ее территорию, по мнению Бурштейна за некоторое время до 284 года. По его словам, Клеарх спас город, но он не смог помешать царю Вифинии завоевать тинийскую Фракию и Киерос, владение которыми до тех пор позволяло Гераклее контролировать Гипийскую долину. Но на этот счет мнения расходятся, потому что Биттнер считает, что только около 281 г. Зипойт захватил города Киерос и Тиос и территорию Тиний, в то время как Сапрыкин ставит эти завоевания в то время, когда город контролировал Лисимах. Вероятно, Зипойт постепенно откусывал территории города, но затруднительно определить время, когда Гераклея потеряла эти владения.
Враждебность царя Вифинии не была изолированной, поскольку экспансионистские стремления Митридата Ктиста угрожали городу Амастриде (см. F 9.4). Вполне вероятно, что Клеарх помогал своей матери в защите восточных границ их владений. Наконец, Клеарх, безусловно, поддерживает Лисимаха на западе, когда последний тщетно пытался подчинить Вифинию.
ἐν οἷς καὶ κατὰ Γετῶν Λυσιμάχῳ συστρατευόμενος ἑάλω τε σὺν αὐτῷ, καὶ ἀνεθέντος τῆς αἰχμαλωσίας ἐκείνου καὶ αὐτὸς ὕστερον τῇ Λυσιμάχου προνοίᾳ ἀφίετο:
Похоже, что участие Клеарха в кампании против гетов напрямую связано с внешнеполитическими ориентациями его матери. Со второй половины четвертого века геты занимали оба берега Дуная. Прибытие Лисимаха во Фракию после смерти Александра, похоже, вызвало недовольство фракийских династов, которые считали присутствие монарха препятствием для их отношений с понтийскими городами. Причины, которые привели Лисимаха к переходу через Дунай, все еще обсуждаются, но, по мнению Хелен Лунд, похоже, поход фракийского монарха был ответом на действия гетов, которые посягали на его интересы и, в частности, на интересы, которые затрагивали греческие города. Действительно, Дромихет, казалось, жаждал понтийских городов запада, ведя себя с ними как защитник (ср. Диодор, XXI, 12; Плутарх, Деметрий, 39; Моралии, 555D; Полиэн, 6, 12; Павсаний, 1, 9, 6 ; Страбон, VII, 3-8; Полибий, F 102).
Согласно Лунд, экспедиция была неудачной и закончилась, когда Лисимах и Клеарх были захвачены царем гетов Дромихетом (см. Диодор XXI, 12). Мемнон является единственным, кто сообщает о присутствии Клеарха рядом с его бывшим отчимом, в то время как Павсаний (1, 9, 6) упоминает о захвате Агафокла и Лисимаха. Он сообщает, что Лисимах был освобожден в первую очередь и представляет переговоры с Дромихетом об освобождении сына. Царь гетов одержал блестящую победу, так как вражеская армия была разгромлена и согласно Павсанию, он получил в обмен на освобождение Агафокла уступку территорий за Дунаем. Соглашение было скреплено браком между Дромихетом и дочерью Лисимаха (см. Плутарх, Пирр, 6, Юстин, XVI, 1, 9, Порфирий, FGrH, II F 3.3). Что же касается молодого Клеарха, то, по словам Мемнона, он какое–то время оставался заложником Дромихета. Версия гераклейского историка напоминает версию Павсания, за исключением факта, что последний упоминает Агафокла, а не Клеарха. Тем не менее современные исследователи, похоже, принимают пассаж Мемнона, и на этот момент мне кажется вполне приемлемым, что Агафокл и Клеарх сражались вместе с Лисимахом и что они были освобождены одновременно. Диодор (XXI, 12) также сообщает, что среди пленников царя гетов были «друзья» Лисимаха, и молодой лидер Гераклеи был одним из них.
Однако, Диодор сообщает, что Агафокл был захвачен гетами (XXI, 11) в отличие от его отца позже (XXI, 12). Поэтому либо мы должны учитывать существование разных традиций по одному и тому же инциденту, либо признать, что было две отдельные кампании. В этом случае необходимо пересмотреть комбинирование различных источников. Так, это во время первой экспедиции против гетов (около 300 г.) Агафокл был взят в плен прежде чем его выкупил отец. Во время второй кампании, датированной 292 г., сам Лисимах был схвачен вместе со своими «друзьями», включая Клеарха. По словам Лунд, экспедиция закончилась зимой 292/1 г. захватом Лисимаха. Бурштейн помещает плен Лисимаха в 292 году. Павсаний сообщает, что «по мнению некоторых авторов, именно сам Лисимах был взят в плен, и именно Агафокл вступил в переговоры с Дромихетом, чтобы вытащить его» (1, 9, 6). Царь, безусловно, был освобожден благодаря переговорам, которые вел его сын весной 291 года, в то время как Клеарх, по словам Мемнона, некоторое время оставался заложником царя, который хотел убедиться в добросовестности Лисимаха. Действительно, безусловно, после провала второй экспедиции Лисимах отказался от территорий, упомянутых Павсанием (1, 9, 6) и его «друзья», среди которых был и правитель Гераклеи, были освобождены после того, как он согласился на требования царя.

Οὗτος ὁ Κλέαρχος ἅμα τῷ ἀδελφῷ τῆς ἀρχῆς καταστάντες διάδοχοι πρὸς μὲν ἡμερότητα καὶ χρηστότητα πολὺ τοῦ πατρὸς ἐλάττους τοῖς ὑπηκόοις ἀπέβησαν, εἰς ἔκθεσμον δὲ καὶ μιαρώτατον ἔργον ἐξέπεσον· τὴν γὰρ μητέρα μηδὲν περὶ αὐτοὺς μέγα πλημμελήσασαν, μηχανῇ δεινῇ καὶ κακουργίᾳ ἐπιβᾶσαν νηὸς θαλάσσῃ ἀποπνιγῆναι κατειργάσαντο.

Оказавшись наследниками власти, Клеарх и его брат в отношении подданных по кротости и добродетели оказались несравненно хуже своего отца, они погрязли в противозаконных и мерзких делах. Ведь они устроили так, что их мать, ничем особенно перед ними не провинившаяся, вступив на корабль, в результате их исключительного и злодейского вероломства утонула в море.

οὗτος ὁ Κλέαρχος ἅμα τῷ ἀδελφῷ τῆς ἀρχῆς καταστάντες διάδοχοι:
Клеарх и Оксатр правили городом с 301 по 284 г. (о датировке см. F 5.3)
πρὸς μὲν ἡμερότητα καὶ χρηστότητα πολὺ τοῦ πατρὸς ἐλάττους τοῖς ὑπηκόοις ἀπέβησαν:
Их отец Дионисий и их дядя Тимофей смогли превратить тиранию в более мягкую власть, широко принятую гераклеотами. Однако, по словам Мемнона, молодые лидеры, похоже, вели себя как первый тиран города, Клеарх. Кроме того, военные действия сыновей Дионисия, по–видимому, привели к потере части гераклейской территории, особенно на западе (см. 5.1), что, возможно, способствовало падению их популярности среди подданных.
τὴν γὰρ μητέρα μηδὲν περὶ αὐτοὺς μέγα πλημμελήσασαν:
Хотя Амастрида оставила Клеарха и Оксатра править городом, кажется, что напряженность между ними не угасла. Вполне вероятно, что она продолжала вмешиваться в дела города и ее сыновья, безусловно, были очень недовольны тем, что им приходилось постоянно следовать рекомендациям матери. Они хотели править Гераклеей, как им хотелось, и для этого убийство их матери, возможно, казалось единственным способом, которым они могли избавиться от нее.
μηχανῇ δεινῇ καὶ κακουργίᾳ ἐπιβᾶσαν νηὸς θαλάσσῃ ἀποπνιγῆναι κατειργάσαντο:
Мемнон не говорит, что Клеарх и Оксатр сами участвовали в убийстве своей матери, но кажется, она была утоплена по их приказу во время поездки в море, вероятно, до 285 или 284 по мнению Бурштейна. Используемая лексика сильно негативна («и они опустились до беззакония и мерзости», «хитрые и преступные махинации») и подчеркивает мысль о заговоре, организованном двумя молодыми людьми. Этот тон является свидетельством того, что Мемнон использовал источник, враждебный тирании, наверняка хронику Нимфида. Однако, как некоторые уже отмечали, не исключено, что гераклеоты, пожалевшие о власти Дионисия, подпитывали слухи, окружающие смерть его вдовы, чтобы подчеркнуть ухудшение власти в Гераклее. Действительно, без народной поддержки, самодержавие казалось бы некоторым возвращением к тирании (см. Аристотель, Политика, V, 11, 18, 1314 a 32-38, о связи между отсутствием согласия в народе и характером тиранической власти).

Δι´ ἣν αἰτίαν καὶ Λυσίμαχος ὁ πολλάκις ῥηθείς (Μακεδονίας δὲ ἐβασίλευεν) εἰ καὶ τὴν Ἄμαστριν διὰ τὴν συνάφειαν Ἀρσινόης λιπεῖν αὐτὸν παρεσκευάσατο, ἀλλ´ οὖν τοῦ τε προτέρου πόθου φέρων ἐν ἑαυτῷ τὸ ἐμπύρευμα, καὶ τὸ μυσαρὸν καὶ ὠμὸν τῆς πράξεως οὐκ ἀνασχετὸν ποιούμενος, στεγανώτατα μὲν τὴν αὑτοῦ κατεῖχεν ἔνδον γνώμην, τὴν ἀρχαίαν δὲ φιλίαν πρὸς τοὺς περὶ Κλέαρχον τῷ σχήματι ἐπιδεικνύς, διὰ πολλῶν τε μηχανῶν καὶ τῶν τοῦ λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γὰρ τὸ βουλόμενον δεινότατος ἀνθρώπων γεγονέναι λέγεται) ἐν Ἡρακλείᾳ μὲν ὡς ἐπὶ τῷ τῶν δεχομένων συνοίσοντι παραγίνεται, πατρὸς δὲ στοργὴν τῷ προσωπείῳ τοῖς περὶ Κλέαρχον προβαλλόμενος ἀναιρεῖ μὲν τοὺς μητροκτόνους, πρῶτον μὲν Κλέαρχον, εἶτα καὶ Ὀξάθρην, μητρικῆς ἀπαιτήσας μιαιφονίας δίκας· καὶ τὴν πόλιν ποιησάμενος ὑπὸ τὴν πρόνοιαν τὴν αὑτοῦ, καὶ τὰ πολλὰ δὲ λαφυραγωγήσας ὧν ἡ τυραννὶς ἠθροίκει χρημάτων, ἄδειάν τε δοὺς δημοκρατεῖσθαι τοὺς πολίτας, οὗ ἐφίεντο, πρὸς τὴν ἰδίαν βασιλείαν ἐστέλλετο.

По этой причине и Лисимах, часто уже упоминавшийся (он царствовал в Македонии), хотя и сделал так, что благодаря браку с Арсиноей он оставил Амастриду, но в то же время, нося в себе огонь прежней страсти и считая, что мерзость и жестокость этого поступка невыносимы, самым тщательным образом затаил возникший у него в душе замысел, с виду же показывал сторонникам Клеарха прежнюю дружбу. Благодаря многим уловкам и умению хитро скрывать свои замыслы (говорят, что в этом отношении он был способнейшим из людей) Лисимах оказывается в Гераклее как будто ради блага принимавших его. Изобразив перед свитой Клеарха отцовскую любовь, он убивает матереубийц, сначала Клеарха, а лотом Оксатра, по справедливости воздав им за преступление против матери. Лисимах взял город под свою опеку, захватив в качестве добычи большие богатства, которые собрала власть тиранов, и, дав гражданам возможность управляться демократически, чего те добивались, отправился в собственное царство.

δι´ ἣν αἰτίαν καὶ Λυσίμαχος ὁ πολλάκις ῥηθείς (Μακεδονίας δὲ ἐβασίλευεν) εἰ καὶ τὴν Ἄμαστριν διὰ τὴν συνάφειαν Ἀρσινόης λιπεῖν αὐτὸν παρεσκευάσατο, ἀλλ´ οὖν τοῦ τε προτέρου πόθου φέρων ἐν ἑαυτῷ τὸ ἐμπύρευμα:
Лисимах, царь Македонии, который, чтобы сочетаться браком с Арсиноей, решил расстаться с Амастридой, но сохранил в своем сердце пламя своей первой любви, нашел мерзость этого жестокого греха невыносимой, но глубоко скрывал свои намерения. Притворяясь, что он сохраняет старую дружбу с Клеархом и его братом, он пришел к Гераклею и предал смерти матереубийц, Клеарха первым, и Оксатра за ним, чтобы заставить их искупить чудовищное убийство их матери. Когда он взял город под свой контроль и произвел большое разграбление богатства, накопленного тиранами, он предоставил гражданам свободу установить демократию, которую они хотели, и вернулся в свое царство.
Эти замечания о Лисимахе и его двух женах, вероятно, принадлежат Фотию, который склонен сделать здесь краткое напоминание о замечаниях, о которых сообщалось ранее. Возможно, он извлек их из текста Мемнона, который первоначально ввел отрывки, которые Фотий не счел нужным воспроизвести в этом месте. Это объяснило бы повторение информации, которую, на мой взгляд, не нужно было повторять за столь короткий промежуток времени, так как брак Лисимаха с Амастридой и Арсиноей упоминается в F 4. 9. Однако новая информация, представленная в этом отрывке, касается упоминания Лисимаха как царя Македонии, поскольку это замечание помещает гибель Клеарха и Оксатра после завоевания Македонии Лисимахом в 284 г. и до смерти Агафокла в 282 г. Хронология, предложенная Мемноном, подтверждается Юстином (XVI, 3, 1) и Трогом Помпеем (Prol. 16). Книга 16 Трога содержала захват Лисимаха Дромихетом в 292 г., завоевание бывших территорий Деметрия, что предполагает захват Македонии Лисимахом в 284 г., и наконец гибель Клеарха и Оксатра. Следующая книга начиналась, кажется, до смерти Агафокла в 282 г. Та же хронология предложена Юстином, согласно которому Лисимах захватил Македонию, погнавшись за Пирром, в 284 году, прежде чем захватить Гераклею (XVI, 3, 2-3). Смерть Агафокла упоминается только в следующей книге (XVII, 1, 4).
Trogue–Pompée, Prol. 16: «Как Лисимах был взят в плен на Понте и отослан Дромихетом и захватил в Азии города, находившиеся под властью Деметрия, и Гераклею на Понте. Затем возобновляется история Вифинии и Гераклеи и тиранов Гераклеи, Клеарха, Сатира и Дионисия, чьих сыновей Лисимах убил, после чего он захватил город».
Trogue–Pompée, Prol. 17: «Как Лисимах уничтожил сына своего Агафокла…»
Justin. XVI, 3, 2-3: «Лисимах как победитель взял Македонию, изгнав из нее Пирра. Оттуда он перенес войну во Фракию, а затем пошел на Гераклею».
С другой стороны, некоторые современные исследователи датируют завоевание Гераклеи Лисимахом 289/8 г. на основании свидетельства Диодора (XX, 77, 1), согласно которому Клеарх и Оксатр царствовали в течение 17 лет. Поскольку Дионисий умер в 306/305 г., расчет верен. Саитта отвергает свидетельства Мемнона и Юстина, полагая, что оба они происходят из общего источника, Феопомпа, который сделал ошибку в хронологии. Лунд же отметила, что Мемнон, конечно, следовал традиции Феопомпа относительно событий, которые касались Клеарха, первого тирана (364-352 гг.), но основным источником нашего историка для правления Клеарха II является Нимфид, современник той эпохи. Кажется маловероятным, что последний ошибся в элементе столь значимой хронологии и, в частности, в статусе Лисимаха на то время, когда он взял под контроль Гераклею. Кроме того, Бурштейн убедительно продемонстрировал, что Диодор возможно пропустил правления Амастриды. Он, вероятно, не включил царствование вдовы Дионисия, и вполне вероятно, что он насчитал 17 лет правления Клеарха и Оксатра с 301 года, когда Клеарх достиг совершеннолетия. Поэтому, приняв это толкование отрывка Диодора и хронологии, предложенной Мемноном и Юстином, необходимо было бы поместить смерть Клеарха и Оксатра в 284 году.
В 289 году Пирр объединился с Лисимахом и вторгся в Македонию. В то время как Деметрий добился некоторого успеха на востоке против сил Лисимаха, и в частности в Амфиполе, Пирр атаковал царство Македонии с запада и захватил Берою. Наконец, Деметрий бежал на юг, и Пирр был провозглашен царем Македонии (Плутарх, Деметрий, 44; Пирр, 11). В 288/7 г. Лисимах овладел восточной частью Македонии (Кассандрея, Амфиполь).
После захвата Деметрия Полиоркета в Азии Селевком (286/5 г.), Лисимах решил избавиться от Пирра в Македонии и Фессалии. Ранее они объединились против Деметрия, но исчезновение Деметрия положило конец их соглашению, которое больше не было обосновано. Весной 485 года Пирр ушел в Эпир и оставил поле открытым для Лисимаха (Плутарх, Деметрий, 41; 44; Пирр, 11, 12). Летом 285 или 284 года ему удалось взять под свой контроль Южную Македонию и Фессалию (аннексировав Пеонию на северо–западной границе Македонии; см. Плутарх, Пирр, 12, 7-9; Юстин, XVI, 3, 1-2; Павсаний, I, 10, 2).
καὶ τὸ μυσαρὸν καὶ ὠμὸν τῆς πράξεως οὐκ ἀνασχετὸν ποιούμενος, στεγανώτατα μὲν τὴν αὑτοῦ κατεῖχεν ἔνδον γνώμην:
Лисимах разумеется слышал о недовольстве, которое вызывало поведение Клеарха и Оксатра и он без сомнения вступил в контакт с бывшими сторонниками Дионисия, которые сожалели о времени, когда этот последний был еще у власти. Основываясь на внутренней напряженности и, используя смерть своей бывшей жены в качестве предлога для вмешательства, Лисимах, конечно, надеялся избавиться от молодых лидеров при первой же возможности, чтобы поставить Гераклею и ее имущество под свой контроль. Возможно, любовь, которую царь Македонии чувствовал к Амастриде, была реальной. Однако, для объяснения вмешательство Лисимаха в дела Гераклеи Мемнон приводит только эту причину, не представляя реальных причин, которые являются политическими и стратегическими. Лунд считала, что намерения Лисимаха в отношении Гераклеи были связаны с угрозой городу в то время. Зипойт, царь Вифинии атаковал Гераклею (ср. F 5.1; F 6.3; 9.4) и новый царь македонии считал предпочтительным поместить город под свой контроль, чтобы помешать царю Вифинии его захватить. Гибель Гераклеи означала бы для Лисимаха потерю стратегического положения. В Гераклее он располагал арсеналами для строительства новых военно–морских сил, а ее географическое положение связывало Черное море с его владениями в Северной Фригии.
τὴν ἀρχαίαν δὲ φιλίαν πρὸς τοὺς περὶ Κλέαρχον τῷ σχήματι ἐπιδεικνύς, διὰ πολλῶν τε μηχανῶν καὶ τῶν τοῦ λανθάνειν στρατηγημάτων (κρύψαι γὰρ τὸ βουλόμενον δεινότατος ἀνθρώπων γεγονέναι λέγεται):
Напряженность в отношениях между молодыми лидерами и их бывшим отчимом, безусловно, ослабла после развода Амастриды. Поэтому, видя прибытие Лисимаха, молодые люди, вероятно, показали недоверчивость.
ἐν Ἡρακλείᾳ μὲν ὡς ἐπὶ τῷ τῶν δεχομένων συνοίσοντι παραγίνεται, πατρὸς δὲ στοργὴν τῷ προσωπείῳ τοῖς περὶ Κλέαρχον προβαλλόμενος:
Мемнон сообщает, что Лисимах прибыл в город для того, чтобы оказать услугу хозяевам. Не исключено, что Лисимах пришел с вооруженной силой, заставив Клеарха и Оксатра поверить, что он намеревался ликвидировать членов оппозиции, которые, безусловно, начали проявлять свое недовольство.
ἀναιρεῖ μὲν τοὺς μητροκτόνους, πρῶτον μὲν Κλέαρχον, εἶτα καὶ Ὀξάθρην, μητρικῆς ἀπαιτήσας μιαιφονίας δίκας·:
Бурштейн ошибочно полагает, на мой взгляд, что над обоими братьями был скорый суд и что они были казнены по обвинению в убийстве своей матери. Я думаю, что Мемнон использует термин δίκη в смысле осуждения, а не суда. В противном случае он, безусловно, сослался бы на решение гераклеотов, если бы это было так.
καὶ τὴν πόλιν ποιησάμενος ὑπὸ τὴν πρόνοιαν τὴν αὑτοῦ, καὶ τὰ πολλὰ δὲ λαφυραγωγήσας ὧν ἡ τυραννὶς ἠθροίκει χρημάτων, ἄδειάν τε δοὺς δημοκρατεῖσθαι τοὺς πολίτας, οὗ ἐφίεντο, πρὸς τὴν ἰδίαν βασιλείαν ἐστέλλετο:
Лисимах конфисковал имущество тиранов для финансирования своих будущих кампаний. По словам Мемнона, он «оставил граждан свободными установить демократию, которую они хотели». Это замечание создает для Бурштейна свидетельство, что он вмешался по просьбе некоторых гераклеотов, действующих в верхних эшелонах общества. В обмен на их помощь он позволил им установить политический режим по своему выбору. Несмотря на то, что Гераклея находится в сфере влияния, она в настоящее время обладает определенной степенью автономии, что предполагает, что граждане могут свободно выбирать демократический режим для своего города. Однако было ясно, что новое правительство будет руководить городом от его имени и не должно демонстрировать никакого противодействия его политике. По данным Биттнер, выражение «дав гражданам возможность управляться демократически, чего те добивались» — это признак того, что новый режим не демократия и что под этим термином его следует рассматривать скорее как указание на отсутствие самодержавия и насилия. Поэтому не следует понимать, по ее словам, что Лисимах дал автономию городу. Как свидетельствуют гераклейские монеты, выпущенные в то время, Гераклея потеряла свою автономию. Ряд статеров и тетрадрахм имеют на реверсе изображение обожествленного Александра, а на аверсе Диониса, сидящего с Никой в руке. Монеты с легендой ΛΥΣΙΜΑΧΟΥ ΒΑΣΙΛΕΩΣ чеканились Лисимахом в Гераклее. Они разработаны по образцу монет, выпущенных при Александре. Это был способ повысить его популярность и узаконить его правление.
Поддержка Лисимахом сторонников демократии может показаться противоречивой тем связям, которые он поддерживал до тех пор с тиранами Гераклеи. Некоторые исследователи вроде Шипли изображают царя защитником тиранов. Этот образ обусловлен тем, что Лисимах является соперником Антигонидов, которые вместо этого представлены как продемократические. Однако Лунд раскритиковала эту точку зрения на царя Македонии, ибо, как показывает пример Гераклеи, Лисимах не следовал определенной идеологии, а действовал по обстоятельствам и поддерживал тех, кто умел быть верными сторонниками. Хотя он сотрудничал с тиранией, олицетворяемой сначала Дионисием, а затем двумя его сыновьями, он, не колеблясь, сверг их власть, когда обстоятельства позволили и потребовали этого. Действительно, чтобы обеспечить свой контроль над городом, он смог воспользоваться непопулярностью тиранов и вступить в союз с демократами. Власть Лисимаха в Гераклее был прежде всего военной: часть его флота дислоцировалась в порту города, а гарнизон он оставил во дворце древних тиранов на акрополе (ср. F 6.2). Юстин (XVI, 3, 3) упоминает «войну» против Гераклеи. Однако, как отметил Бурштейн, выражение Юстина, скорее всего, является результатом его краткого изложения рассказа Трога Помпея об операциях Лисимаха в Вифинии и Гераклее, и термин «война» должен применяться только к кампании против правителя Вифинии. Трог Помпей (Prol. 16) сообщает об оккупации города Лисимахом, что подразумевает, что Лисимах оставался в Гераклее в течение некоторого времени, вероятно, чтобы организовать управление его новым приобретением. Похоже, он сохранил систему, созданную Амастридой, в соответствии с которой Гераклея, Тиос и Амастрида управлялись отдельно. Автономия последней была уменьшена присутствием царского наместника Евмена, брата Филетера из Тиоса (ср. F 9.4).

Λυσίμαχος δὲ τὴν ἰδίαν ἀρχὴν καταλαβών, δι´ ἐπαίνων μὲν τὴν Ἄμαστριν εἶχεν, ἐθαύμαζε δὲ αὐτῆς τούς τε τρόπους καὶ τὴν ἀρχὴν πρὸς ὄγκον καὶ μέγεθος καὶ ἰσχὺν ὡς ἐκρατύνατο, ἐξαίρων μὲν τὴν Ἡράκλειαν, μέρος δὲ τῶν ἐπαίνων καὶ τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, ἣν ἐπώνυμον ἤγειρεν ἐκείνη, ποιούμενος. Καὶ ταῦτα λέγων τὴν Ἀρσινόην ἠρέθιζε δεσπότιν τῶν ἐπαινουμένων γενέσθαι. Ἡ δὲ ἐδεῖτο τυχεῖν ὧν ἐπόθει. Καὶ ὁ Λυσίμαχος σεμνύνων τὸ δῶρον κατ´ ἀρχὰς μὲν οὐ προσίετο, ἐκλιπαρηθεὶς δὲ χρόνῳ παρέσχεν· ἦν γὰρ δεινὴ περιελθεῖν ἡ Ἀρσινόη, καὶ τὸ γῆρας ἤδη Λυσίμαχον παρεῖχεν εὐεπιχείρητον.

Возвратившись к себе. Лисимах прославлял Амастриду. Он удивлялся и ее характеру и ее державе, тому, как укрепились ее могущество, величие и силы. Превознося Гераклею, он относил часть похвал к городам Тиосу и Амастриде, которую та основала под своим именем. Этими речами он побуждал Арсиною стать госпожой восхваляемых городов. И она домогалась получить то, что желала. Но Лисимах, возвеличивая дар, сначала не соглашался: со временем же, склоняемый просьбами, уступил. Ведь Арсиноя была весьма способна обойти кого угодно, а старость уже сделала Лисимаха уступчивым.

Λυσίμαχος δὲ τὴν ἰδίαν ἀρχὴν καταλαβών, δι´ ἐπαίνων μὲν τὴν Ἄμαστριν εἶχεν, ἐθαύμαζε δὲ αὐτῆς τούς τε τρόπους καὶ τὴν ἀρχὴν πρὸς ὄγκον καὶ μέγεθος καὶ ἰσχὺν ὡς ἐκρατύνατο, ἐξαίρων μὲν τὴν Ἡράκλειαν, μέρος δὲ τῶν ἐπαίνων καὶ τὴν Τῖον καὶ τὴν Ἄμαστριν, ἣν ἐπώνυμον ἤγειρεν ἐκείνη, ποιούμενος:
Гераклея, Тиос и Амастрида вскоре оказались замешаны в интригах, которые потрясли двор Лисимаха в 280‑е годы. Поскольку ни Киерос, ни Тиний не упомянуты, Бурштейн предполагает, что эти территории уже были завоеваны Зипойтом.
καὶ ταῦτα λέγων τὴν Ἀρσινόην ἠρέθιζε δεσπότιν τῶν ἐπαινουμένων γενέσθαι. Ἡ δὲ ἐδεῖτο τυχεῖν ὧν ἐπόθει. Καὶ ὁ Λυσίμαχος σεμνύνων τὸ δῶρον κατ´ ἀρχὰς μὲν οὐ προσίετο, ἐκλιπαρηθεὶς δὲ χρόνῳ παρέσχεν:
Лонгега приписывает Арсиное большое влияние на Лисимаха с первых дней их брака. Он основывает свой аргумент на литературных, нумизматических и эпиграфических источниках, которые свидетельствуют о том, что Арсиноя владела некоторыми важными городами Лисимахова царства. По словам Мемнона, Арсиноя оказывала давление на Лисимаха с целью получить контроль над этими тремя городами. Интерес к ним со стороны царицы вызвала якобы похвала мужа процветанию царства его бывшей жены Амастриды. Арсиноя рассматривала их как базу, которая могла бы обеспечить ее необходимым богатством, если бы ей и ее сыну пришлось бежать из двора из–за напряженности, которая там развивалась. На самом деле, Арсиноя хотела, чтобы Лисимах назвал ее сына наследником, и попыталась удалить старшего сына Лисимаха, Агафокла, который должен был взойти на трон после смерти своего отца.
Похоже, что Лисимах сначала ей отказывал, не сомнения, не желая предать своих сторонников в Гераклее, без которых он не смог бы так легко захватить город. Однако желания молодой царицы в конце концов сбылись. Лунд считает, что она правила Гераклеей, Тиосом и Амастридой не как своей собственностью. Лисимах мог дать ей доход с этих трех городов, возможно, по образу того, как поступали некоторые персидские цари, которые предлагали доход с определенных городов своим женам. Ситуация с Тиосом и Амастридой неясна. Из отрывка Мемнона мы можем понять, что Арсиноя получила три города, которые Лисимах восхвалял, но в следующем отрывке гераклейский историк упоминает только свой родной город. Лонгега предположила, что молчание Мемнона в этом случае было связано с тем, что Тиос и Амастрида имели меньшее значение, чем Гераклея, и что они были вроде ее спутников. Однако, подарок Лисимаха удивляет с точки рения того, что Гераклея для него представляла. Действительно, он женился на Амастриде по политическим расчетам, если исключить сентиментальные причины. Контроль над городом давал ему стратегический доступ к Понту. Поэтому кажется очевидным, что молодая царица должна была иметь относительно сильное влияние на своего мужа, чтобы получить столь значимый город. Что касается Амастриды, то, по–видимому, заслуги, которые Лисимах ей приписывает, обусловлены ее экономическим процветанием и положительными последствиями, которые принесли ее основание, в частности для коммерческого развития Гераклеи.
Арсиноя также, кажется, получает владение Кассандреей (Юстин, XXIV, 2, 1; 3, 3) и Эфесом. Лунд возражала против так называемого контроля Арсинои над Эфесом, утверждая, что изменение названия города на Арсиною и портрет царицы на монетах города не являются свидетельством контроля. Эфес оставался на стороне Лисимаха до тех пор, пока известие о его смерти не достигло города. Что касается Кассандреи, то Арсиноя, возможно, управляли городом, но он ей не принадлежал. Царица поддерживала контроль, потому что она заплатила наемникам и потому, что одна фракция поддержала притязания ее сына Птолемея против Селевка.
ἦν γὰρ δεινὴ περιελθεῖν ἡ Ἀρσινόη, καὶ τὸ γῆρας ἤδη Λυσίμαχον παρεῖχεν εὐεπιχείρητον:
Арсиноя представлена довольно негативно. Мемнон изображает амбициозную и манипулирующую интриганку, которая, похоже, использовала свои чары, чтобы обмануть старика. Ее просьба является еще одним свидетельством влияния Арсинои на супруга и его историчности. Лунд с трудом идентифицировала Нимфида в качестве источника этой информации. Действительно, признав, что просьба Арсинои была публичным вопросом, обсуждаемым царем и советом, эта информация могла быть получена только от свидетеля из ближайшего окружения двора Лисимаха. Но даже в этом случае событие, несомненно, было искажено слухами, которые сделали царицу зачинщицей. Тем не менее рассказ Мемнона, похоже, подразумевает, что старый царь поддался своей жене, которая использовала свои женские прелести, чтобы получить предмет своих желаний, однако ни один очевидец не присутствовал в спальне. Лунд считает, что Мемнон использует архетип, когда старый человек бессилен перед напором молодой и красивой жены, готовой сделать все, чтобы получить то, чего она хочет, с целью заполнить пробелы в своем источнике, который не объясняет, как Арсиное удалось получить контроль над Гераклеей. Аргументы Лунд основаны, в частности, на сравнении, которое она проводит между портретом Лисимаха у Мемнона в этом отрывке и изображением царя, который нарисовал Нимфид в предыдущем фрагменте (F 5.3), в котором он представлен как гениальный человек, чья способность скрывать свои намерения признана.
Относится ли этот отрывок из Мемнона единственно к желанию Арсинои заполучить Гераклею, или это намек на вмешательство Арсинои в политические дела ее мужа в более общем плане? По этому поводу ни один источник никоим образом не упоминает о вмешательстве молодой лагидки в государственные дела.

Δεξαμένη δ´ οὖν ἡ Ἀρσινόη τῆς Ἡρακλείας τὴν ἀρχὴν πέμπει τὸν Κυμαῖον Ἡρακλείδην, ἄνδρα μὲν εὔνουν αὐτῇ, ἀπότομον δὲ ἄλλως καὶ δεινὸν ἐν βουλευμάτων ἐντρεχείᾳ καὶ ὀξύτητι. Ὁ δὲ τῆς Ἡρακλείας ἐπιβὰς τά τε ἄλλα σφόδρα ἐπιστρόφως τῶν πραγμάτων ἐξηγεῖτο, καὶ πολλοὺς αἰτίαις ὑποβάλλων τῶν πολιτῶν οὐκ ἐλάττους ἐτιμωρεῖτο, ὡς πάλιν ἀποβαλεῖν αὐτοὺς τὴν μόλις ἐπιφανεῖσαν εὐδαιμονίαν.

Итак, получив власть над Гераклеей, Арсиноя посылает в Гераклею преданного ей кимейца Гераклида, впрочем, умного, весьма опытного в подаче советов и острого мужа. Тот же, как только достиг Гераклеи, стал очень внимательно вести дела и, обвиняя многих из граждан, не меньшее количество подвергал наказаниям, так что он опять лишил их только что начавшегося счастья.

δεξαμένη δ´ οὖν ἡ Ἀρσινόη τῆς Ἡρακλείας τὴν ἀρχὴν πέμπει τὸν Κυμαῖον Ἡρακλείδην, ἄνδρα μὲν εὔνουν αὐτῇ, ἀπότομον δὲ ἄλλως καὶ δεινὸν ἐν βουλευμάτων ἐντρεχείᾳ καὶ ὀξύτητι:
Гераклид прибыл в Гераклею, конечно, в 284/3 г., и его власть закончилась в 281 г. со смертью Лисимаха. Мемнон описывает его как верного сторонника Арсинои, несомненно, одного из тех, на кого она полагалась в случае ухудшения ее положения при дворе Лисимаха. Лунд сообщает, что Гераклид был эпистатом и официально представлял Лисимаха.
ὁ δὲ τῆς Ἡρακλείας ἐπιβὰς τά τε ἄλλα σφόδρα ἐπιστρόφως τῶν πραγμάτων ἐξηγεῖτο, καὶ πολλοὺς αἰτίαις ὑποβάλλων τῶν πολιτῶν οὐκ ἐλάττους ἐτιμωρεῖτο, ὡς πάλιν ἀποβαλεῖν αὐτοὺς τὴν μόλις ἐπιφανεῖσαν εὐδαιμονίαν:
Приспешник Арсинои, похоже, вел себя как тиран и предавал суду граждан, которые, несомненно, подозревались в заговоре против интересов царицы. Кроме того, он имел под своим контролем людей из гарнизона, оставленного на акрополе Лисимахом, что, конечно, напоминало гераклеотам время первого Клеарха. Тюремное заключение, казни и добровольные изгнания, вероятно, были наказаниями, которые ожидали предполагаемых виновников. Слово «блаженство» предполагает, что контроль Лисимаха над городом, между смертью сыновей Дионисия и прибытием Гераклида, был гораздо более умеренным, чем во времена матереубийц.

Ὁ μέντοι Λυσίμαχος περιδρομῇ Ἀρσινόης τὸν ἄριστον τῶν παίδων καὶ πρεσβύτερον Ἀγαθοκλέα (ἐκ προτέρων δὲ φὺς ἦν αὐτῷ γάμων) κατ´ ἀρχὰς μὲν λανθάνοντι φαρμάκῳ, ἐκείνου δὲ κατὰ πρόνοιαν ἐξεμεθέντος, ἀναιδεστάτῃ διαχειρίζεται γνώμῃ· δεσμωτηρίῳ ἐμβαλὼν κελεύει κατακοπῆναι, ἐπιβουλὴν αὑτῷ καταψευσάμενος. Ὁ δὲ Πτολεμαῖος, ὃς αὐτόχειρ τοῦ μιάσματος ἐγεγόνει, ἀδελφὸς ἦν Ἀρσινόης καὶ ἐπώνυμον διὰ τὴν σκαιότητα καὶ ἀπόνοιαν τὸν κεραυνὸν ἔφερεν.

Между тем Лисимах, следуя коварным планам Арсинои, по бесстыднейшему обвинению губит лучшего и старшего из своих сыновей — Агафокла (рожденного в первом браке), которого он сначала пытался умертвить тайным снадобьем, но тот предусмотрительно извергал его. Тогда, бросивши Агафокла в тюрьму, Лисимах приказывает его убить, ложно обвинив в заговоре против себя. Птолемей, который собственноручно исполнил это преступление, был братом Арсинои, за свою грубость и резкость он носил прозвище Керавн.

ὁ μέντοι Λυσίμαχος περιδρομῇ Ἀρσινόης τὸν ἄριστον τῶν παίδων καὶ πρεσβύτερον Ἀγαθοκλέα (ἐκ προτέρων δὲ φὺς ἦν αὐτῷ γάμων):
Смерть Агафокла, убитого в 283/2 г., является следствием борьбы, которая будоражила двор Лисимаха и которая неразрывно связана с интригами, затронувшими и дом Лагидов (ср. Юстин, XVII, 1, 4-5; Трог, 17; Аппиан, Сир., 62; Павсаний, 1, 10, 3-4; Порфирий, FGrH, 2 (B), 260 F 3.8). Две фракции выступили против двора Лисимаха: сторонники Агафокла, предположительно сына Никеи и ожидаемого преемника своего отца, и приверженцы Арсинои.
Павсаний (I, 10, 3) упоминает две альтернативные традиции, объясняющие ненависть Арсинои к своему пасынку. Первая свидетельствует о стремлении Арсинои предотвратить наследование Агафокла, чтобы обеспечить трон для своих детей от Лисимаха, и в частности для ее старшего сына Птолемея, хотя в источниках прямо не сообщается, что он был старшим из детей Лисимаха и Арсинои. Его двум младшим братьям, Лисимаху и Филиппу, было в 281/0 г. соответственно 16 и 13 лет (Юстин, XXIV, 3.5). Вторая версия, которую сообщает Павсаний, относится к сексуальным домогательствам к пасынку, который отверг ее, вызвав гнев и месть Арсинои. Эта версия широко критикуется Лунд, которая считает ее менее достоверной, чем первую, потому что она воспроизводит в своем смысле классическую структуру, присущую трагедиям, и напоминает, в частности, историю Федры и Ипполита.
Pausanias, 1, 10, 3: «Любовь обычно является для людей причиной многих несчастий, и Лисимах испытал это сполна. Счастливый множеством собственных детей, и видя себя возрожденным в тех, кого его сын Агафокл уже имел из Лисандры, он женился, хотя и в преклонном возрасте, на сестре Лисандры по имени Арсиноя. Она боялась, что после смерти Лисимаха ее дети станут подданными Агафокла, и замыслила, как говорят, погубить молодого принца. Другие писали, что она влюбилась в него и чтобы отомстить за то, что он ее презрел, решила уничтожить его. Они добавляют, что позже Лисимах узнал о преступлении своей жены, но ничего не мог сделать, так как его друзья полностью отказались от него».
В дополнение к этим конфликтам из–за наследия в Македонии, происходила борьба между Арсиноей и женой Агафокла, Лисандрой, ее сводной сестрой. Соперничество между двумя лагидскими принцессами связано с местом, занимаемым их матерями при дворе Лагидов. На момент заключения брака между Арсиноей и Лисимахом Евридика, дочь Антипатра и мать Лисандры была по–прежнему законной женой Птолемея I. Последний имел в качестве любовницы Беренику, мать Арсинои и Птолемея II, которая вскоре стала его новой женой (о союзах и браках ср. Юстин, XV, 4, 23 и сл.; Плутарх, Деметрий, 31, 2; 32, 1-2; Павсаний, 1, 9 - 6; 10, 3; Мемнон, 4. 9). Поэтому Арсиноя, родившаяся менее легитимной, чем Лисандра, стала царицей и свекровью своей сводной сестры, которая вышла замуж лишь за наследного принца, Агафокла. Ситуация ухудшилась, когда Береника стала законной женой Сотера, потому что она, как и ее дочь, хотела обеспечить будущее своего сына, будущего Птолемея II Филадельфа. Ей удалось убедить мужа исключить из наследства Птолемея Керавна, сына Евридики и намечаемого наследника египетского престола. Поэтому старый царь выбрал Птолемея II, вероятно, около 290 г. Признано, что в 287 году Евридика уже была отвергнута Птолемеем I, поскольку в то время она проживала в Милете, где она приняла Деметрия, которому она отдала замуж свою дочь Птолемаиду (ср. Плутарх, Деметрий, 46, 5).
Напряженность в Македонии усилилась, когда Птолемей Керавн присоединился к своей сестре при дворе Лисимаха, поскольку его присутствие, несомненно, обострило соперничество между Арсиноей и Лисандрой и осложнило отношения между Фракией и Египтом, и поскольку Лисимах был женат на сестре будущего Филадельфа, царь принял в свое окружение Керавна, который не отказался от своих притязаний на трон. Тем не менее связи между двумя домами были вновь подтверждены в связи с браком Птолемея II и Арсинои I, дочери Лисимаха, в 285 году (о домашних драмах при дворе Лисимаха, ср. Юстин, XVII, 1-3-6; Павсаний, I, 10, 3-4). В результате потомство Береники, кажется, водворилось при дворе и Лагидов и Лисимаха, потому что Арсиное удалось добиться своих целей и окончательно отодвинуть Агафокла.
κατ´ ἀρχὰς μὲν λανθάνοντι φαρμάκῳ, ἐκείνου δὲ κατὰ πρόνοιαν ἐξεμεθέντος, ἀναιδεστάτῃ διαχειρίζεται γνώμῃ· δεσμωτηρίῳ ἐμβαλὼν κελεύει κατακοπῆναι:
Преступление, совершенное при дворе Лисимаха, было предметом многочисленных обсуждений, не в последнюю очередь из–за противоречия между различными версиями, приведенными источниками. Есть сходство между версиями Мемнона и Юстина (XVII, 1, 4): оба подчеркивают причастность Лисимаха. Как и позднее Орозий (III, 23, 56), они осуждают действия царя Фракии в весьма негативных выражениях. С другой стороны, они рисуют хвалебный портрет погибшего сына. Однако разногласия между различными традициями гораздо значительнее.
Согласно Трогу (Prol. 17) и Юстину (XVII, 1, 4), Агафокл умирает отравленным своей мачехой, в то время как Мемнон представляет этот эпизод как неудачную попытку, составляющую первый этап заговора против наследного принца. По словам гераклейского историка, Агафокл избежал покушения на убийство в виде отравления, что побудило его отца заключить его в тюрьму и казнить после того, как он обвинил его в заговоре против него. Параллельные источники рисуют лестный портрет сына Лисимаха и не упоминают о какой–либо причастности Агафокла к возможному заговору против отца, за исключением кратких показаний Лукиана (Icaromenippe, 15), которые, по–видимому, подтверждают замечание Мемнона, поскольку они ссылаются на утверждения, сделанные против Агафокла: «сын Лисимаха ставит ловушки своему отцу».
Justin, XVII, 1, 4: «Ибо вскоре после этого он возненавидел своего сына Агафокла, которого он объявил своим преемником на престоле и который выиграл для него несколько войн, и, вопреки не только отцовским, но даже всем человеческим чувствам, отравил его действиями Арсинои, его мачехи».
Trogue Pompey, Prol. 17: «Как Лисимах, уничтожив своего сына Агафокла руками его мачехи Арсинои, вел войну с царем Селевком, и был побежден и погиб».
Мемнон считает, что вина лежит на обоих, так как он делает из Арсинои подстрекательницу убийства, но Лисимах, поддавшись интригам своей супруги, несет прямую ответственность за смерть своего собственного сына. Порфирий приводит относительно сходное представление (FGrH, 2B, 260 F 4.4): «Лисимах, подталкиваемый своей женой Арсиноей, убил своего собственного сына». Если Мемнон не скрывает, что Арсиноя толкала своего супруга к тому, чтобы он освободился от своего сына, Трог Помпей и Юстин делают из нее «помощницу». Иными словами, они считают, что она была просто исполнительницей, у которой организатор ужасного преступления, Лисимах, попросил помощь. Орозий (III, 23, 56) и Аппиан (Сир., 64. 341) очень кратко говорят по поводу этого события и упоминают одного Лисимаха.
Appian, Syriaca, 64. 341: «Согласно другим, это Александр, собственный сын Лисимаха, совершил его погребение. Движимый страхом, он укрылся у Селевка, когда Лисимах убил своего другого сына Агафокла».
Orose, III, 23, 56: «Затем Лисимах умертвил своего зятя Антипатра, который интриговал против него, и убил своего собственного сына Агафокла, которого он ненавидел вопреки закону природы».
С другой стороны, Павсаний (1, 10, 4) настаивает на чувстве вины, которое пронизывает Лисимаха после удовлетворения просьб его жены, и подчеркивает ответственность последней в убийстве Агафокла. Этот портрет напоминает слова Мемнона (F 5, 4), который представляет Лисимаха как старика, которым манипулировала его жена, сумевшая убедить его предоставить ей контроль над бывшими владениями Амастриды. Отсюда легко представить, что старый царь мог бы удовлетворить еще одну просьбу своей молодой жены: убить Агафокла, который был единственным препятствием для вступления на престол плода их любви, Птолемея. Что касается Страбона (XIII, 4, 1), то он упоминает о причастности Лисимаха к смерти своего сына, но пытается свести к минимуму его ответственность, сообщая, что его толкнули интриги, которые будоражили его двор.
Pausanias, I, 10, 4: «Фактически, когда он дал ей волю, Арсиноя уничтожила Агафокла…»
Страбон, XIII, 4, 1: «под градом ударов Лисимах вынужден был, для того, чтобы избавить себя от внутренних затруднений, которые связывали его руки, послать на смерть своего сына Агафокла; тот же Лисимах, застигнутый нападением Селевка Никатора, погиб в свою очередь, и Селевк, наконец, пал жертвой засады от кинжала Птолемея Керавна».
Современные исследователи попытались сохранить повествование, которое, казалось им, было ближе всего к истине, и полагают, в своем подавляющем большинстве, что сообщение Мемнона является наиболее убедительным, поскольку его источник, Нимфид, современен событиям. Его показания получили еще большее признание, поскольку они рассматривались как отражение его объективности, однако, они по–прежнему вызывают определенные возражения. Лонгега, которая провела подробный анализ источников, предпочитает следовать Мемнону, или, по крайней мере, представляет рассказ, который он взял из Нимфида, как лучший из трех. Она считает, что традиция, представленная Мемноном, представляет собой альтернативу как «апологетической традиции», которая стремится оправдать Лисимаха, так и «враждебной традиции», которая делает его единственным виновником преступления. По ее словам, Страбон, безусловно, черпал из Дуриса, протеже Лисимаха и, тем самым он приводит довольно благоприятную для царя Фракии версию. И наоборот, Лонгега считает, что история Трога Помпея и Юстина навеяна Гиеронимом из Кардии, который служил Антигону и его сыну Деметрию, врагам Лисимаха.
Дурис и Гиероним, из–за их соответствующих предубеждений, являются менее надежными источниками по сравнению с Нимфидом. Историческая правдивость их свидетельств согласно Лонгеге подпорчена из–за введения чудесных элементов в их повествование и из–за хороших отношений Лисимаха с городом Самос, где Дурис был тираном, откуда этого автора пытаются сделать сторонником царя Фракии. Столь же жестоко осуждается Гиероним, не в последнюю очередь из–за ненависти к Лисимаху, который разрушил его родной город, Кардию (Павсаний, 1, 9, 8). Оценка этих двух источников делает свидетельства древних, которые, как полагают, были внушены Дурисом и Гиеронимом, гораздо менее достоверными. Тем не менее анализ и, в частности, отказ от традиций о смерти Агафокла, отличных от Мемнона, оспаривается Лунд. Последняя критикует теорию о том, что Дурис представляет собой традицию, благоприятную для Лисимаха, в то время как Гиероним явно враждебен царю Фракии. Лунд считает, что авторы, особенно в римскую эпоху, возможно, вынесли моральное суждение независимо от своих источников.
Теория гиеронимовой враждебности в значительной степени основана на замечании Павсания (1, 9, 8), и Лунд считает, что суждение этого рода должно быть квалифицировано. Она приводит в пример отрывок из Диодора, который происходит из Гиеронима, в котором качества Лисимаха отмечены источником, предположительно враждебным царю, что показывает, что автор не лишен объективности. Что касается Дуриса, то последний представлен как благоприятный к Лисимаху автор, который не колеблясь, изменил бы историческую реальность в пользу того, кто поддерживал его тиранию в Самосе. По словам Лунд, это мнение частично основывается на неупоминании поражения Лисимаха в Амфиполе в 287 г. Плутархом (Demetrios, 44), который берёт из Дуриса, который, тем не менее упоминается Павсанием (1, 10, 2), источником которого является Гиероним. Более того, этот ученый считает, что аргумент, основанный на том, что Дурис благоприятствовал Лисимаху потому, что он терпел его тиранию, не держится крепко, так как Дурис враждебен к Антигонидам, которые, однако, также поддерживали правление семьи Дуриса. Почему же тогда автор будет враждебно относиться к одному из своих защитников?
Что касается Трога и Юстина, то Лонгега считает, что их версия происходит из Гиеронима по крайней мере в части, посвященной увековечению преступления. Оба сделали Лисимаха единственным виновником преступления и ограничили участие Арсинои, представив ее как простого исполнителя воли своего мужа. Предполагаемое влияние лагидской принцессы на старого царя Фракии не рассматривается традицией, которую передает Трог/Юстин. Лунд указывает, что это прежде всего моральное осуждение преступления, как указано в сообщении Юстина, который, как правило, представляет Лисимаха как инициатора убийства своего сына. Трог Помпей, с другой стороны, настаивает на большем участии Арсинои в убийстве и по этой причине, следует признать, что Юстин внес изменение в оригинальную версию Трога Помпея и поэтому его повествование не обязательно отражает враждебность греческого источника, Гиеронима. Эта интерпретация очень привлекательна, однако, со своей стороны, я не вижу, как версия Трога вовлекает жену Лисимаха в убийство Агафокла глубже, чем Юстина.
В отличие от Юстина, Страбон делает ее мозговым центром в убийстве Агафокла. Лонгега отмечает, что идентификация источников Страбона очень трудна, но тем не менее считает, что он, вероятно, использовал Дуриса, чтобы попытаться смягчить ответственность Лисимаха, представляя его как неспособного предотвратить убийство своего сына. Зависимость Павсания от Дуриса более тонкая. Сам периэгет утверждает, что существуют разные традиции, почему Арсиноя хотела смерти своего пасынка. Лонгега считает, что он, безусловно, полагается на Дуриса во второй части своего изложения (1, 10, 3), в которой он сообщает версию некоторых древних, согласно которой жена Лисимаха погубила Агафокла из мести и что царь узнал о преступлении своей жены только после свершившегося. Однако первая часть его отрывка внушена другим источником. Лонгега считает, что Павсаний несомненно знал о традиции, передаваемой Гиеронимом и Нимфидом (1, 10, 3). Однако, несмотря на то, что Павсаний делает Арсиною зачинщицей убийства, мне кажется, что он не вовлекает в него Лисимаха, в отличие от Юстина и Мемнона, так как он представляет царя как жертву любовных вещей.
Что касается Порфирия (FGrH, 2b, 260 F 4.4), он сообщает, что Лисимах убил своего сына по подстрекательству супруги. Лонгега считает, что он будет отражать традицию, передаваемую Дурисом, поскольку он подчеркивает роль, которую играет Арсиноя, но отсутствие оправдания действий Лисимаха — как в версиях Павсания и Страбона — было бы свидетельством того, что Порфирий, который жил в III в. н. э., консультировался с другими источниками или даже с работой, которая суммировала различные традиции. Однако, предполагая, что участие Арсинои в убийстве Агафокла, путем решающего влияния, которое она, кажется, оказывала на своего мужа, происходит из Дуриса, мне кажется, что та же интерпретация применима к пассажу Мемнона. Действительно, последний не игнорировал роль Арсинои, как и Порфирий. Если по предположению Лонгеги, Порфирий мог иметь доступ к описательной части Агафоклова убийства, которая синтезирует разные традиции, можно также предположить, что он имел доступ и к работе Нимфида, или даже Мемнона, поскольку суть их версии заключается в том, чтобы сделать Лисимаха ответственным за смерть его сына по подстрекательству его молодой жены. Однако, если бы это было так, кажется странным, что он не упомянул в этом смертельном заговоре участие Птолемея. На предположение, что Павсаний, Порфирий и Мемнон консультировались с одной и той же работой, можно возразить, что выражаются они по–разному (Павсаний: «допустил», Порфирий: «убежденный», Мемнон: «обманутый») и, кажется, указывают, по–разному оцениваем роль Арсинои в этом эпизоде.
Порфирий, Павсаний, Страбон и Мемнон делают Арсиною вдохновительницей заговора и приводят различные аргументы, которые появляются как попытка обелить Лисимаха. Павсаний и Мемнон делают Лисимаха старым маразматиком, которым манипулирует его жена, неспособным остановить ее от убийства сына. По словам Лунд, это представление царя Фракии Павсанием смягчило бы суждение о том, что Дурис, от которого частично зависит периэгет, будет нести апологетическую традицию, ибо репутация Лисимаха как подкаблучника не была бы более благоприятной, чем та, которая делает царя бессердечным тираном. Этот аргумент кажется мне убедительным, тем более что царская легитимность в эпоху эллинизма отчасти зависит от способности монарха подчинять себе подданных: как Лисимах мог навязаться, если он не мог контролировать собственную жену?
Лунд тем самым считает, что традиция Дуриса, видимо, менее враждебная к Лисимаху, объясняется не желанием оправдать царя, а скорее под влиянием тенденции, которая будет найдена как у Дуриса, так и у римских авторов, которые хотели бы изобличить роль женщины в истории двора, что Лунд называет «ищите женщину». В самом деле портрет Арсинои, написанный древними, несет в себе все характеристики архетипа интриговавшей женской фигуры, хорошо известной в историографии. Тем самым Арсиноя представлена как женщина, которая возлагает руки на власть через своего мужа, но также амбициозная, прелюбодейная, убийственная, манипулирующая особа, которая играет своими сексуальными услугами, чтобы получить то, что она хотела.
Суждение о Нимфиде сделало его «наименее худшим» или даже самым объективным источником, на основе нескольких критериев. Тарн и Лонгега считают, что его свидетельство заслуживает доверия в свете его замечания о Керавне. В самом деле, Нимфид, который занимал важное место в городе во время дружбы между Гераклеей и Птолемеем Керавном, не колеблясь, представил лагидку как убийцу Агафокла. Однако, на данный момент, я бы следовала мнению Хайнена, согласно которому Птолемей, приводимый Нимфидом, является сыном Арсинои, а не Керавном.
Лонгега обнаружила, что гераклейский историк был объективен в отношении убийства Амастриды, несмотря на его ненависть к тирании, потому что он привел, по ее мнению, относительно сдержанный рассказ, не отмеченный печатью ненависти. В этой связи мне кажется, что словарный запас Нимфида в отношении матереубийц не является хвалебным. Наконец, по ее словам, изгнание Нимфида датируется правлением Гераклида, и поэтому это объясняет причину, по которой он рисует негативный портрет Арсинои, который изображает ее как амбициозную, манипулирующую, злоупотребляющую старостью своего мужа тварь. Однако Лонгега считает, что Нимфид не полностью освобождает Лисимаха от ответственности за преступление против своего сына, поскольку именно он предстает перед ним виновником его тюремного заключения и ложного судебного разбирательства. Это разделение вины между царской парой было бы свидетельством того, что Нимфид знает, как распознать ответственность каждого, в то время как можно было бы ожидать, что он сделает Арсиною единственной виновницей. Однако эта аргументация сомнительна, особенно в отношении периода изгнания гераклейского историка. Мне кажется, что возражение Лунд в этом отношении уместно и ближе к реальности, поскольку она считает, что статус Нимфида как изгнанника является не следствием действий правления Гераклида, который действует от имени Арсинои, но он был одним из потомков первых изгнанных во времена первого Клеарха.
Аргументы, на которые опираются некоторые современные исследователи при суждении об объективности Нимфида, не всегда убедительны и их недостаточно, чтобы окончательно исключить традиции параллельных источников о смерти Агафокла. Если отвергнуть теорию Лонгеги о большом влиянии Арсинои на своего мужа вкупе с фактом, что портрет, написанный древними, является преувеличением, а не отражением реальности, то следует искать причины убийства Агафокла в другом месте. Что касается портрета Лисимаха у Мемнона и Павсания, которые изображают его как старика на пределе маразма, то он, похоже, является результатом чрезмерного суждения о преклонном возрасте царя Фракии.
Лунд предполагает увидеть в убийстве молодого принца выражение соперничества между отцом, который не хочет отдавать свою власть, и его сыном, который стремится взойти на трон. Мало что известно о карьере молодого принца в период до его смерти. Однако высказывания Мемнона, в которых говорится, что Лисимах заключил в тюрьму своего сына, ссылаясь на ложный заговор против царя, будут иметь смысл. Тем более, что, если добавить к делу показания Лукиана (Икароменипп, 15), который ссылается на обвинения, выдвинутые против молодого принца, то теория Лунд покажется правдоподобной. Кроме того, последняя приводит еще одно свидетельство, подтверждающее эту гипотезу, конкретно надпись из Фив, в которой Птолемей посвящает статую своей матери и Лисимаха и которая может быть истолкована как признак ее растущего при дворе положения в конце 280‑х годов. Кроме того, если признать, что Птолемей участвовал в убийстве своего сводного брата, возможно, в сотрудничестве с его отцом, который посадил его в тюрьму, можно представить, что Агафокл препятствовал пожеланиям своего отца, который хотел сделать сына, родившегося в его браке с Арсиноей, своим преемником. Однако, как уже отмечала Лунд, это толкование является лишь спекуляцией, и свидетельства, подтверждающие это предположение, слишком слабы, чтобы утверждать, что Лисимах принял это решение о своем наследии еще до смерти Агафокла.
ὁ δὲ Πτολεμαῖος, ὃς αὐτόχειρ τοῦ μιάσματος ἐγεγόνει, ἀδελφὸς ἦν Ἀρσινόης καὶ ἐπώνυμον διὰ τὴν σκαιότητα καὶ ἀπόνοιαν τὸν κεραυνὸν ἔφερεν:
Хайнен отвергает ответственность Птолемея Керавна за смерть Агафокла, считая, что ему нечего было выиграть, если бы он встал на сторону своей сводной сестры. Бегство Лагида ко двору Селевка и страх, который он внушал вдове Лисимаха, когда он взошел на престол Македонии в 281/0 г., как правило, доказывают, что он не поддерживал политику последней (ср. Justin, XVII, 1, 7-12; Appien, Syr. 62; Pausanias, I, 10, 5; Eusebius, Chron. I 233-234 Schoene). Кроме того, Мемнон является единственным источником для убийства Агафокла. Несмотря на то, что аргументов об отдельных свидетельских показаниях недостаточно для полного исключения высказываний Мемнона, другие элементы, тем не менее, позволяют исключить ответственность Лагида за смерть сына Лисимаха.
Хайнен считает более вероятным, что пассаж Мемнона относится к Птолемею, старшему сыну Лисимаха и Арсинои, который был заинтересован в убийстве сводного брата, чтобы получить доступ к трону. Он считает, что возраст молодого человека не является проблемой, и он вполне мог убить Агафокла. Древние не дают точного указания на его дату рождения, но Юстин сообщает (XXIV, 3, 5), что его двум братьям Лисимаху и Филиппу было соответственно 16 и 13 лет на момент брака Керавна и Арсинои в 281/0 г. Хайнен считает, что Керавн, безусловно, родился вскоре после брака его родителей около 300/299 г., в период между 299 и 297 гг. Следовательно, в 283/2 г., во время смерти Агафокла, Птолемей был в возрасте, когда он вполне мог убить своего брата.
Скорее всего, Нимфид рассказывал о событиях более подробно, и не исключено, что его рассказ был искажен Мемноном и Фотием. По мнению Хайнена, текст предлагает непрерывное повествование до слов «ложно обвинив в заговоре против себя», но он считает, что оно было прервано фразой «Птолемей же, который ( … )», которая вводила Птолемея. Но это странное замечание, потому что Мемнон сообщает, что Лисимах несет ответственность за смерть Агафокла, засадив его в тюрьму. Этот разрыв в середине повествования свидетельствует о том, что Птолемей, автор убийства Агафокла, уже упоминался и что о его личности требуется дополнительная информация. Однако текст Мемнона в том виде, в каком он пришел к нам, не приводит этого персонажа в предыдущих отрывках, поэтому следует предположить, что первоначальный текст Нимфида, безусловно, претерпел изменения от Мемнона и потом от Фотия. Хайнен считает, что эта вторая часть пассажа является глоссой к оригинальному тексту, предназначенный для разъяснения личности Птолемея. Возможно, в начале текст Нимфида был более подробным и давал более точный портрет убийцы. Мемнон, несомненно, уменьшил рассказ своего источника и просто утверждал, что Птолемей был убийцей. Однако фигура Птолемея стала неясной во времена Фотия, и для его читателей личность Птолемея, убийцы Агафокла и сына Арсинои, была, конечно, малоизвестна, в отличие от Керавна, который создал себе плохую репутацию из–за убийств, которые он совершил. Итак, для Фотия было очевидно, что эти двое были одним человеком, и, учитывая то, что он знал о Керавне, он предположил, что он вполне мог бы совершить другое убийство, Агафокла. Поэтому, вероятно, он завершил портрет Птолемея с помощью глоссы, тем самым придав тексту его нынешнюю форму. Это дополнение, однако, является чистой спекуляцией и ошибка может быть приписана Фотию лишь гипотетически. Если признать, что именно сын Лисимаха и Арсинои убил своего сводного брата, в этом отрывке возникает еще один вопрос об убийстве Агафокла, поскольку это предполагает, что Нимфид дал две версии его смерти. Действительно, молодой принц, согласно тому, что может быть выведено из пассажа Мемнона, был убит во время тюремного заключения, а слово «приказывает», которое относится к Лисимаху, делает его ответственным лицом. В другом месте Мемнон назначает молодого Птолемея исполнителем («собственноручно совершил это преступление»). Предполагая, что сын Арсинои совершил преступление в тюрьме, эта гипотеза, по–видимому, наиболее вероятна для согласования двух фраз из отрывка, посвященного убийству Агафокла.

Ὁ τοίνυν Λυσίμαχος διὰ τὴν παιδοκτονίαν μῖσός τε δίκαιον παρὰ τῶν ὑπηκόων ἐλάμβανε, καὶ Σέλευκος ταῦτα πυθόμενος, καὶ ὡς εὐχερὲς εἴη τοῦτον παραλῦσαι τῆς ἀρχῆς τῶν πόλεων ἀφισταμένων αὐτοῦ, μάχην συνάπτει πρὸς αὐτόν. Καὶ πίπτει ἐν τῷ πολέμῳ Λυσίμαχος παλτῷ βληθείς· ὁ δὲ βαλὼν ἀνὴρ Ἡρακλεώτης ἦν, ὄνομα Μαλάκων, ὑπὸ Σελεύκῳ ταττόμενος. Πεσόντος δὲ ἡ τούτου ἀρχὴ προσχωρήσασα τῇ τοῦ Σελεύκου μέρος κατέστη. Ἀλλ´ ἐνταῦθα μὲν καὶ τὸ ιβʹ τῆς Μέμνονος ἱστορίας λήγει.

Убив сына, Лисимах по справедливости заслужил ненависть подданных, и Селевк, узнав это и так как было очень легко лишить Лисимаха власти, поскольку города отложились от него, напал на него. Лисимах гибнет во время войны, пронзенный копьем. Поразивший его муж был гераклеот, по имени Малакон, воевавший под командой Селевка. Когда же Лисимах пал, его держава, присоединенная к державе Селевка, стала ее частью. Здесь кончается XII книга истории Мемнона.

ὁ τοίνυν Λυσίμαχος διὰ τὴν παιδοκτονίαν μῖσός τε δίκαιον παρὰ τῶν ὑπηκόων ἐλάμβανε:
Согласно Мемнону, казнь Агафокла спровоцировала восстание в греческих городах Азии, и этот подъем против власти Лисимаха был интерпретирован Селевком как приглашение вести войну против царя Фракии. Однако, презентация Мемнона выглядит преувеличенной, поскольку он считает, что ситуация в Азии объясняется своеобразной ментальностью греческих городов, которые якобы видели в убийстве Агафокла моральное оскорбление. Несмотря на то, что у него были сторонники в городах, кажется, что, как отметила Лунд, его единственной популярности было достаточно, чтобы спровоцировать восстание в царстве Лисимаха. Однако восстание городов может объясняться различными факторами. По мнению Лунд, скорее всего, именно бегство его сторонников в течение нескольких месяцев после убийства вдохнула в населенные пункты бунт. Кроме того, вполне вероятно, что города с трудом выдерживали порой обременительную власть Лисимаха и воспользовались этой возможностью, чтобы выразить свое недовольство. Действительно, его действие, безусловно, привело к потере популярности в самом его дворе, что, вероятно, испортило его имидж сильного человека. Концепция могущественного и победоносного царя не является тривиальной, потому что его подданные могли видеть в династическом кризисе признак слабости, или даже как знак, призывающий города обеспечить поддержку вражеской власти, которую лучше было бы принять, прежде чем стать ее жертвой.
Однако необходимо скорректировать видение тотального и немедленного восстания, поскольку доказанных случаев отделения до смерти наследного принца практически не существует. Помимо случая с Пергамом, который перешел в лагерь Селевкидов по наущению его губернатора Филетера, в период с лета 283 и 282 годов нет никаких свидетельств общего дезертирства до смерти Лисимаха в Курупедионе. Похоже, что разгневанный на Арсиною, он сам сделал доступной неприступную крепость и ее сокровища Селевку (Павсаний, I, 10, 4).
С другой стороны, смерть Агафокла привела к побегу части двора Лисимаха, близкой к покойному принцу. Юстин (XVII, 1,6-8) сообщает, что Лисимах убил приверженцев Агафокла, подтолкнув тех, кто избежал кровавой расправы, укрыться у Селевка. Среди них ушли Лисандра, его вдова, в сопровождении своих детей, и Александр, сын, которого Лисимах имел от одрисянки (ср. Pausanias, I, 10, 3-4, Trogue–Pompee, 17). Из Юстина также видно, что часть армии дезертировала и вступила в ряды противника. По словам Павсания и Юстина, именно поэтому сторонники умершего принца при дворе Селевка заставили его воевать с Лисимахом, в отличие от Мемнона, который связал дезертирство городов с решением Селевкида атаковать владения царя Фракии в Азии. Тем не менее факторы, приведенные этими авторами, не противоречат друг другу и вполне могут сыграть свою роль в решении Селевкида. Если опровергнуть идею широкомасштабного восстания после смерти Агафокла, то можно, Тем не менее представить, что сторонники Селевка воспользовались беспорядком, вызванным казнью наследного принца, чтобы добиться преобладания их политики и более заметно поддержать царя Селевкидов. Те, кто выступал против приверженцев Лисимаха, несомненно, видели в Селевке средство для установления своей власти, получив его поддержку. В случае с Эфесом, однако, похоже, что проселевкидам удалось передать свой город в лагерь Селевка на следующий день после Курупедиона, когда узнали о его победе и о прибытии его войск (см. Полиэн, VIII, 57).
καὶ Σέλευκος ταῦτα πυθόμενος, καὶ ὡς εὐχερὲς εἴη τοῦτον παραλῦσαι τῆς ἀρχῆς τῶν πόλεων ἀφισταμένων αὐτοῦ, μάχην συνάπτει πρὸς αὐτόν:
Реальные причины, побудившие Селевка вмешаться, остаются неясными, но очень вероятно, что появление его огромной армии способствовало усилению восстания греческих городов. Обсуждается дата, когда Селевкид входит в Азию. Вавилонские хроники упоминают о начале военной кампании с участием греков в месяце Сиван 30‑го года Селевкидской эры, то есть в июне/июле 282 года. Из этого знакомства следует признать, что Селевк вошел в Малую Азию в конце лета 282 г. Битва при Курупедионе состоялась в феврале 281 года. Хайнен подсчитал, что Селевк пересек Тавр зимой 282-281 г.
Селевк захватил Сарды еще до того, как Лисимах успел противостоять ему. Время прибытия Лисимаха в Азии интерпретируется по–разному, и это зависит от того дня, когда, по оценкам, Селевк начал движение. Хайнен считает, что Селевкид пересек Тавр зимой 282/281 года, и его атака застала Лисимаха врасплох (ср. Strabon, XIII, 4, 1). С другой стороны, Лунд полагает, что Селевк собрал свои войска летом 282 года и по ее словам, тот факт, что фракийский царь не смог предвидеть наступление своего противника, отчасти объясняется тем, что ему не удалось собрать достаточное количество людей.
Более того, в докладе Юстина (XVII, 1, 7) сообщается о дезертирстве части армии, и это может объяснить, почему Лисимах не мог встретиться с Селевком (см. также Павсаний, 1, 10, 3). По словам Хайнен, дезертирство друзей Лисимаха может также означать, что те, кто занимал командные посты, нанесли удар по организации вооруженных сил.
Следовательно, дата, когда Селевк проникает в Малую Азию, колеблется между летом 282 и зимой 282-281 года. Несколько факторов могут объяснить, почему греки перешли на сторону Лисимаха и согласно Лунд, мы не должны рассматривать это восстание как знак излияния энтузиазма города за Селевка. Весьма вероятно, что поведение греков является выражением страха, вызванного продвижением его войск. Источников для изучения кампании Селевка маловато (Strabo XIII, 4, 1, Pausanias, I, 10, 4, Polyen, IV, 9, 4, Appian, Syr. 328, Trogue Pompey, Prol. 17), но те немногие свидетельства, которые дошли до нас, сообщают о подчинении Котиейона и Сард оружием.
Маршрут, предпринятый Селевком, также остается неясным. Согласно Лунд, взятие Котиейона на севере Фригии, похоже, является первым этапом кампании Селевка. Это место занял сын Лисимаха, Александр в 282-281 г. Исходя из этого указания, Хайнен предположил, что армия Селевкидов могла выбрать два маршрута: царскую дорогу от Анкиры до Сард и южный путь через Киликийские ворота, ведущие на запад Малой Азии. С другой стороны, Селевк пошел тем же путем, который привел к Ипсу в 301 году, пересекая Каппадокию.
Захват Котиейона и Сард, вероятно, только усугубил угрожающий аспект прибытия Селевка. Первый, расположенный к северу от Фригии, был подчинен Александром, сыном Лисимаха. Операции против этого города, по–видимому, происходит во время кампании 282/1 г. (Полиэн, VII, 12, Страбон, XIII, 4, 1). Что касается Сард (Полиэн, IV, 9, 4), они были подчинены силой после осады. Кажется, что эти два города находятся под контролем Селевка до Курупедиона. Некоторые города, несомненно, надеялись, что власть Селевка будет менее обременительной, чем власть Лисимаха. Итак, как заметила Лунд, подавляющее большинство городов ждало новостей о победе Селевка в Курупедионе, чтобы присоединиться к его лагерю, приняв поведение, которое состояло в ожидании того, кто из двух царей победит. Это уравновешивало бы мнение о том, что среди городов был всплеск энтузиазма, который приветствовал бы Селевка как освободителя.
Justin, XVII, 1, 5-8: «Это было для него первое ухудшение зла, начало гибели, которая ему угрожала. За этим отцеубийством последовали убийства знатных, которые заплатили головами за слезы, которые они пролили о смерти молодого принца. Вот почему и те, кто избежал кровавых убийств, и те, кто командовал армиями, перешли на сторону Селевка и толкали его к войне, а тот под влиянием славы уже склонялся на ведение войны с Лисимахом».
Pausanias, 1, 10, 4: «действительно, когда он испытал, что Арсиноя уничтожила Агафокла, Лисандра бежала к Селевку, взяв с собой своих детей и своих братьев, которым оставалось только это убежище, поскольку Птолемей их отец изгнал их из своего присутствия. За ними последовали Александр, сын Лисимаха и одрисской женщины; они все пошли в в Вавилон, и призывали Селевка объявить войну Лисимаху. С другой стороны, Филетер, которому Лисимах доверил хранение своих сокровищ, негодуя на смерть Агафокла и не считая себя в безопасности от пребывания на стороне Арсинои, захватил Пергам на Кеике и послал глашатая к Селевку, чтобы отдать ему все богатство, которое он имел в своем распоряжении».
Pausanias, I, 10, 5: «Лисимах, узнав об этих событиях, поспешил отправиться в Азию, чтобы начать войну; он сразился с Селевком, но был полностью побежден и потерял свою жизнь в бою. Его тело было возвращено Лисандрой: Александр, тот сын, которого он имел от одрисянки, получил его своими просьбами. Затем он перевез тело в Херсонес и дал ему погребение в месте, где сегодня находится могила Лисимаха, между деревней Кардией и городом Пактией: вот что я должен сказать о Лисимахе».
καὶ πίπτει ἐν τῷ πολέμῳ Λυσίμαχος παλτῷ βληθείς· ὁ δὲ βαλὼν ἀνὴρ Ἡρακλεώτης ἦν, ὄνομα Μαλάκων, ὑπὸ Σελεύκῳ ταττόμενος:
Лисимах и Селевк сразились у Курупедиона в Лидии в феврале 281 г. (ср. Justin, XVII, 2, 1, Trogue Pompee, prol. 17, Appian, Syr. 62, Pausanias, I, 10, 5, Porphyry, FGrH, 2B, 260 F 3. 8 Polybius, 18, 51, 4, Nepos, De regibus, 3, 2). Литературные источники очень лаконично сообщают об этой битве и не позволяют установить дату или точное место противостояния. Тем не менее дата может быть уточнена благодаря списку вавилонских царей, который датирует смерть Селевка «в землях Хани» в период с 25 августа по 24 сентября 281 года, и Юстин упоминает семимесячный промежуток времени между его смертью и его победой в Курупедионе, предполагая, что битва велась в феврале. Согласно другому вавилонскому тексту из Урука, известие о его смерти дошло до Вавилона в декабре 281 г. Хайнен обнаружил битву при Курупедионе в феврале 281 года. Название места битвы известно благодаря эпитафии вифинского офицера по имени Менас, погибшего в битве при Курупедионе, в водах реки Фригий. Пассаж Полиэна (IV 9), относящийся к сопротивлению Сард перед битвой, помещает место на равнине к западу от Сард.
Согласно Мемнону, смертельный удар Лисимаху нанес гераклеот по имени Малакон. Он, без сомнения, был изгнанником или наемником, что, конечно же, не свидетельствует о наличии гераклейского контингента в рядах Селевка, поскольку город перебежал к Лисимаху лишь после Курупедиона. Бурштейн осторожно замечает, что то же имя было идентифицировано на амфоре, обнаруженной на полуострове Тамань, и признал, что речь идет о человеке, который убил Лисимаха в Курупедионе. После битвы он вернулся в Гераклею, чтобы занять должность агоранома.
πεσόντος δὲ ἡ τούτου ἀρχὴ προσχωρήσασα τῇ τοῦ Σελεύκου μέρος κατέστη:
Согласно Вавилонской хронике, победа Селевка при Курупедионе побудила его провозгласить о своих претензиях на все царство Лисимаха. Однако повествование Мемнона показывает на примере Гераклеи, что задача была не так проста для Селевкида, потому что его владычество не было встречено с энтузиазмом по всей Азии. Фактически, Гераклид смог предотвратить переход города под власть Селевка во время кампании, и после освобождения от македонского ига, Гераклея хотела подтвердить свою независимость перед посланником Селевка, который пришел, чтобы требовать верности новому владыке Азии (ср. F 7.1).

F 6.1-8.8: Вмешательство Гераклеи в конфликт в Македонии

После смерти Лисимаха Селевк остался единственным выжившим из поколения Александра, но вскоре он испытал ту же участь, что и Лисимах. Борьба за контроль над Македонией по–прежнему лежит в основе событий, сообщаемых Мемноном, и Птолемей Керавн является одной из основных фигур фрагментов с 6.1 по 8.8.

Ἐν δὲ τῷ ιγʹ τοὺς Ἡρακλεώτας λέγει πυθομένους τὴν ἀναίρεσιν Λυσιμάχου καὶ ὡς εἴη ὁ τοῦτον ἀπεκτονὼς Ἡρακλεώτης, τάς τε γνώμας ἀναρρώννυσθαι καὶ πρὸς τὸν τῆς ἐλευθερίας ἀνδραγαθίζεσθαι πόθον, ἣν δʹ καὶ πʹ ἔτεσιν ὑπό τε τῶν ἐμφυλίων τυράννων καὶ μετ´ ἐκείνους ὑπὸ Λυσιμάχου ἀφῄρηντο.

В XIII же книге он говорит, что гераклеоты, узнав о гибели Лисимаха и о том, что убивший его был гераклеот, собираются с духом и стараются показать себя доблестными в стремлении к свободе, которой они были лишены в течение 84 лет собственными тиранами, а после них Лисимахом.

τοὺς Ἡρακλεώτας λέγει πυθομένους τὴν ἀναίρεσιν Λυσιμάχου καὶ ὡς εἴη ὁ τοῦτον ἀπεκτονὼς Ἡρακλεώτης, τάς τε γνώμας ἀναρρώννυσθαι καὶ πρὸς τὸν τῆς ἐλευθερίας ἀνδραγαθίζεσθαι πόθον:
Фотий вводит тему следующих фрагментов, составляющих тринадцатую книгу Мемнона. Отправной точкой является смерть Лисимаха, что означает для гераклеотов конец периода, в течение которого они подчинялись воле одного человека. В следующем фрагменте (6.2) Мемнон сообщает, как город избавился от своего губернатора, а затем, утверждая его независимость, навлек на себя гнев Селевка (7.1). Мемнон снова воскрешает патриотизм своего города, который, по его словам, тем более настроился на свержение Гераклида, что именно их соотечественник нанес смертельный удар человеку, который лишил их свободы. Судьба Гераклеи теперь оказалась в руках ее граждан, которые продолжали борьбу за свою независимость.
ἣν δʹ καὶ πʹ ἔτεσιν ὑπό τε τῶν ἐμφυλίων τυράννων καὶ μετ´ ἐκείνους ὑπὸ Λυσιμάχου ἀφῄρηντο:
Если мы примем, что царствование Клеарха началось в 364 году, а правление Гераклида было свергнуто в 281 году, году смерти Лисимаха, то следует считать 83 года, в течение которых гераклеоты были лишены свободы. Однако этот расчет, предложенный Бурштейном, означал бы, что Мемнон снова ошибается (см. 4.8) 611. Но мне кажется, что здесь снова может быть применено замечание Бурштейна о Нимфиде, а именно что историк подсчитал количество лет правления Дионисия, включив первый год. Поэтому и здесь нет необходимости отвергать или исправлять текст Мемнона.

Προσῆλθον οὖν πρότερον Ἡρακλείδῃ, πείθοντες αὐτὸν μὲν ἐκχωρεῖν τῆς πόλεως, οὐκ ἀπαθῆ κακῶν μόνον ἀλλὰ καὶ λαμπροῖς δώροις ἐφοδιαζόμενον, ἐφ´ ᾧ τὴν ἐλευθερίαν ἐκείνους ἀναλαβεῖν. Ὡς δὲ οὐ μόνον οὐκ ἔπειθον, ἀλλὰ καὶ εἰς ὀργὴν ἐκπεσόντα εἶδον καί τινας αὐτῶν καὶ τιμωρίαις ὑπάγοντα, συνθήκας θέμενοι πρὸς τοὺς φρουράρχους οἱ πολῖται, αἳ τήν τε ἰσοπολιτείαν αὐτοῖς ἔνεμον καὶ τοὺς μισθοὺς λαβεῖν ὧν ἐστέρηντο, συλλαμβάνουσι τὸν Ἡρακλείδην καὶ φυλαττόμενον εἶχον ἐπὶ χρόνον. Ἐκεῖθεν λαμπρὰς ἀδείας λαβόντες, τῆς τε ἀκροπόλεως μέχρις ἐδάφους τὰ τείχη κατέβαλον, καὶ πρὸς Σέλευκον διεπρεσβεύοντο, τῆς πόλεως ἐπιμελετὴν προστησάμενοι Φώκριτον.

Прежде всего они пришли к Гераклиду, убеждая его уйти из города и заверяя, что он не только останется невредим, но и получит обильные припасы в дорогу за то, что они смогут возвратить себе свободу. Когда же они увидели, что он не только не внял их речам, но разгневался и захотел подвергнуть некоторых из них наказаниям, граждане составили с фрурархами статьи, которые давали им исополитию и право получать плату, которой они были лишены. Они захватили Гераклида и некоторое время держали его под стражей. Теперь, получив полную безопасность, гераклеоты до основания разрушили стены акрополя и отправили послов к Селевку, сделав энимелетом города Фокрита.

προσῆλθον οὖν πρότερον Ἡρακλείδῃ, πείθοντες αὐτὸν μὲν ἐκχωρεῖν τῆς πόλεως, οὐκ ἀπαθῆ κακῶν μόνον ἀλλὰ καὶ λαμπροῖς δώροις ἐφοδιαζόμενον, ἐφ´ ᾧ τὴν ἐλευθερίαν ἐκείνους ἀναλαβεῖν:
После того, как известия о Курупедионе достигли Понта, гераклеоты возымели надежду избавиться от Гераклида. Последний, несмотря ни на что, решил сохранить свой контроль над городом, хотя с момента смерти Лисимаха и побега Арсинои его положение стало неустойчивым (Полиэн, 8, 57). Тем не менее без финансовой поддержки царской пары, он не мог долго продолжать оплачивать гарнизон, на котором в основном держался его контроль над городом.
Мемнон сообщает, что гераклеоты предлагают Гераклиду уйти, предлагая ему средства к существованию, то есть пищу, возможно даже оружие для защиты и щедрые подарки. По словам Сапрыкина, экономические потери, вызванные атаками Зипойта, и, возможно, деньги, которые гераклеоты потратили на македонян, опустошили казну, и они больше не смогли содержать гарнизон из македонских солдат. Это объясняет, почему граждане предлагали Гераклиду не деньги, а лишь имущество.
συνθήκας θέμενοι πρὸς τοὺς φρουράρχους οἱ πολῖται, αἳ τήν τε ἰσοπολιτείαν αὐτοῖς ἔνεμον καὶ τοὺς μισθοὺς λαβεῖν ὧν ἐστέρηντο:
Чтобы убедить наемников, которые составляли гарнизон Гераклида, перейти в их лагерь, гераклеоты предлагают их лидерам предоставить им исономию, то есть интегрировать их в гражданскую общину Гераклеи. Предложение, безусловно, было приемлемым для людей, которые, возможно, были изгнаны из своей родины. Это предложение также имело преимущество в укреплении военного контингента города опытными бойцами. С учетом напряженной ситуации между Гераклеей и Селевком, который стремился включить город в свою сферу влияния, и угрозы гераклейским владениям со стороны Зипойта, это предложение представляется вполне разумным (см. F 6.3). Мемнон не сообщает о каких–либо ограничениях в отношении этих прав — если, однако, его рассказ не был сокращен Фотием, — и Биттнер предполагает, что наемникам были предоставлены равные права.
По словам Мемнона, другая часть соглашения с фрурархами состояла в том, чтобы выплатить им жалованье, которого они не получали, возможно, с тех пор, как Гераклид потерял царскую поддержку. Биттнер видит в этих замечаниях свидетельства того, что город пребывал в периоде большого экономического процветания. Однако эта часть пассажа Мемнона поставлена под сомнение Сапрыкином, согласно которому форос, традиционно выплачиваемый мариандийцам гераклеотам, вероятно, конфисковался Гераклидом, а те, кто лишен своего основного источника дохода, вряд ли могут позволить себе платить misthos наемникам. Сапрыкин предполагает, что исополития была предоставлена только наемникам, в то время как вторая часть предложения не может касаться предложения гераклеотов наемникам. Поэтому он предполагает, что эта часть предложения, в которой речь идет о выплате начисленных им расходов, касается граждан. Замечания Биттнер и Сапрыкина дают убедительное прочтение текста Мемнона, тем не менее, из этого отрывка видно, что в переговоры с гераклеотами вступают единственно начальники гарнизона, фрурархи. Разве не было бы разумнее в этом случае думать, что предложение было ограничено небольшим числом иностранцев? Гераклеоты, вероятно, были бы в большей степени в состоянии заплатить misthos некоторым вождям. Что касается исополитии, то она также, безусловно, была ограничена одними фрурархами. Наемники, вероятно, были уволены, потому что, хотя Гераклея возобновила контроль над государственными финансами после ухода Гераклида, у нее, вероятно, не было возможности поддерживать целый гарнизон. Кроме того, хотя городу удалось сохранить свою независимость, она не смогла защитить свои владения за пределами города, которые были завоеваны Зипойтом (F. 6.3). Следовательно, если бы город располагал отрядом наемников, он, конечно, отправить бы их, чтобы блокировать вифинского царя.
συλλαμβάνουσι τὸν Ἡρακλείδην καὶ φυλαττόμενον εἶχον ἐπὶ χρόνον:
Гераклид не сумел своевременно воспользоваться шансом уйти, и он был захвачен с помощью своих бывших солдат. Мемнон просто сказал, что он некоторое время находился под сильной охраной, но не сказал, что с ним случилось. Конечно, Лисимах был мертв, но ситуация все еще была неясной, и гераклеоты не рисковали освободиться немедленно. Если они вернули свободу бывшему губернатору, они должны были быть уверены, что партия Лисимаха не будет возрождена каким–либо сторонником.
ἐκεῖθεν λαμπρὰς ἀδείας λαβόντες, τῆς τε ἀκροπόλεως μέχρις ἐδάφους τὰ τείχη κατέβαλον:
Освободившись от ига своего бывшего губернатора, гераклеоты в первую очередь бросились к старой цитадели Клеарха на акрополе, где, несомненно, оставался Гераклид. Уничтожение этого здания не было ничтожным делом, потому что это был самый заметный символ подчинения их города самодержавной власти. Крепость также была местом, где совершались самые тяжкие преступления первых тиранов. Следовательно, этот акт также стал символическим и ознаменовал возрождение города.
καὶ πρὸς Σέλευκον διεπρεσβεύοντο, τῆς πόλεως ἐπιμελετὴν προστησάμενοι Φώκριτον:
Другая важная мера их свободы заключалась в том, чтобы выбрать эпимелета. Выбор этого названия не является незначительным, поскольку он является одним из титулов, которые царский правитель носит во время эллинистического периода в городе. Однако функции Фокрита не определены Мемноном. По словам Биттнер, этот термин использовался для обозначения специальных комиссий судей в шестом веке. В последующие века (IV и III век) он использовался для магистратов, которые занимались специальными задачами. Следовательно, как и другие магистраты, функции эпимелета были, несомненно, заранее определены, и его ответственность ограничивалась разрешением конкретной ситуации. В случае с Гераклеей проблема была главным образом внешней из–за угрозы, которую представлял Зипойт, но также и Селевк. Вероятнее всего, Фокрит отвечал за реорганизацию дел в городе и, в частности, за заполнение конституционной пустоты, которая существовала с момента прихода тирана, ожидая создания новой конституции для теперь свободного города. Следовательно, правительство Фокрита, безусловно, рассматривалось как переход к новому режиму. Доказательство состоит в том, что источники не свидетельствуют о самодержавном режиме на протяжении двух столетий (см. F 29, 3 и 34, 1, о Ламахе, который, во время Митридатовой войны, кажется, занимал определенное положение в опасной ситуации, но не как эпимелет). Бурштейн считает, что город стал демократическим. Он основывает свою гипотезу на том факте, что изгнанникам, которые были потомками бывших сторонников демократии во времена тирании Клеарха, было разрешено возвратиться в Гераклею.
Цель посольства, направленного к Селевку, состояла в том, чтобы подтвердить новую автономию Гераклеи и представив Фокрита в качестве своего эпимелета, они давали понять царю Селевкидов, что их независимость была политически подтверждена, и они не желали видеть у себя губернатора, назначенного иностранным монархом (см. 7.1).

Ζιποίτης δὲ ὁ Βιθυνῶν ἐπάρχων, ἐχθρῶς ἔχων Ἡρακλεώταις πρότερον μὲν διὰ Λυσίμαχον, τότε δὲ διὰ Σέλευκον (διάφορος γὰρ ἦν ἑκατέρῳ), τὴν κατ´ αὐτῶν ἐπιδρομήν, ἔργα κακώσεως ἀποδεικνύς, ἐποιεῖτο· οὐ μὴν οὐδὲ τὸ αὐτοῦ στράτευμα κακῶν ἀπαθεῖς ἔπραττον ἅπερ ἔπραττον, ἔπασχον δὲ καὶ αὐτοὶ ὧν ἔδρων οὐ κατὰ πολὺ ἀνεκτότερα.

Зипойт, владыка Вифинии, враг гераклеотов, ранее из–за Лисимаха и в то время из–за Селевка — ибо у него были разногласия с обоими — совершил вторжение с очевидным намерением причинить им вред. Однако его войска не ушли без ущерба и испытали не меньше зла, чем причинили сами.

Ζιποίτης δὲ ὁ Βιθυνῶν ἐπάρχων, ἐχθρῶς ἔχων Ἡρακλεώταις πρότερον μὲν διὰ Λυσίμαχον, τότε δὲ διὰ Σέλευκον (διάφορος γὰρ ἦν ἑκατέρῳ):
Гераклея, когда она управлялась Клеархом II, была вовлечена в войны, возглавляемые Лисимахом, и Зипойт потом начал набеги на владения гераклеотов, чтобы захватить город (ср. F 5.1). Переговоры с Селевком после свержения Гераклида разозлили Зипойта, которые совершили новые вторжения на территорию гераклеотов. По словам Сапрыкина, это означает, что Гераклея в начале 3‑го века могла иметь дружеские отношения с Селевком I, полагая по этой причине, что город должен был включать в свои ряды некоторых сторонников Селевкида, и это несмотря на гарнизон Лисимаха. После Курупедиона и выселения Гераклида, проселевкиды решили отправить посольство к Селевку, в рамках хороших отношений, которые они собирались поддерживать с ним. Но, желая сохранить свою независимость и автономию, они вызвали гнев Селевка (см. 7.1).
Сапрыкин также считает, что тот факт, что некоторые гераклеоты сражались в лагере Селевка в Курупедионе, является еще одним свидетельством сердечных отношений, связывающих царя с городом. Однако в этой связи представляется, что присутствие Малакона не является выражением официальной поддержки Гераклеей селевкидова дела, если признать, что он был лишь ландскнехтом, нанятым в личном качестве (см. 5.7). Лунд приписывает позицию некоторых греческих городов к селевкидской партии страху, который внушала огромная армия царя Сирии, и считает, что это столкновение греков отчасти объясняется тем, что они надеялись, что сила Селевка будет меньше, чем у Лисимаха. Следовательно, хотя Лунд не отвергает от возможности того, что Гераклея была проселевкидской в 282 г., но подчеркивает, что сочувствие к Селевку не сохранилось после победы Селевка и что гераклеоты приложили все усилия, чтобы сохранить свою автономию.
Враждебность вифинского царя, безусловно, объяснялась тем, что он боялся, что союз между городом и Селевкидами сформируется у границ его царства, которое он пытался сохранить вне владычества Селевка.
τὴν κατ´ αὐτῶν ἐπιδρομήν, ἔργα κακώσεως ἀποδεικνύς, ἐποιεῖτο:
В F 9.4 Мемнон сообщает, что союз, заключенный с Никомедом I, позволяет Гераклее восстановить свои прежние владения, Киерос, Тиос и Тиний (или Тинийскую Фракия), которые были завоеваны Зипойтом. Я уже отмечала, что точная дата этих завоеваний не может быть определена, поскольку источники не дают точной информации, позволяющей верно определить хронологию этих завоеваний. Однако на основании соответствующих предположений Биттнер, Сапрыкина и Бурштейна можно определить потерю Киероса, Тиоса и Тиния между 284 и 281 гг.
οὐ μὴν οὐδὲ τὸ αὐτοῦ στράτευμα κακῶν ἀπαθεῖς ἔπραττον ἅπερ ἔπραττον, ἔπασχον δὲ καὶ αὐτοὶ ὧν ἔδρων οὐ κατὰ πολὺ ἀνεκτότερα:
Замечание Мемнона очень расплывчато, но предполагает, что вифинские войска столкнулись с войсками Гераклеи, без сомнения, в ходе стычек. Кажется, что с обеих сторон были жертвы, и Мемнон не преминул указать, что гераклеотам удалось нанести какой–то ущерб вифинам, тем самым отметив храбрость и мастерство своих соотечественников.

Ἐν τούτῳ δὲ Σέλευκος Ἀφροδίσιον πέμπει διοικητὴν εἴς τε τὰς ἐν Φρυγίᾳ πόλεις καὶ τὰς ὑπερκειμένας τοῦ Πόντου. Ὁ δέ, διαπραξάμενος ἃ ἐβούλετο καὶ ἐπανιών, τῶν μὲν ἄλλων πόλεων ἐν ἐπαίνοις ἦν, Ἡρακλεωτῶν δὲ κατηγόρει μὴ εὐνοϊκῶς ἔχειν τοῖς τοῦ Σελεύκου πράγμασιν· ὑφ´ οὗ Σέλευκος παροξυνθεὶς τούς τε πρὸς αὐτὸν ἀφικομένους πρέσβεις ἀπειλητικοῖς ἐξεφαύλιζε λόγοις καὶ κατέπληττεν, ἑνὸς τοῦ Χαμαιλέοντος οὐδὲν ὀρρωδήσαντος τὰς ἀπειλάς, ἀλλὰ φαμένου»Ἡρακλῆς κάρρων Σέλευκε«(κάρρων δὲ ὁ ἰσχυρότερος παρὰ Δωριεῦσιν). Ὁ δ´ οὖν Σέλευκος τὸ μὲν ῥηθὲν οὐ συνῆκεν, ὀργῆς δ´ ὡς εἶχε, καὶ ἀπετρέπετο. Τοῖς δὲ οὔτε τὸ ἀναχωρεῖν οἴκαδε οὔτε τὸ προσμένειν λυσιτελὲς ἐδόκει.

В это же время Селевк посылает Афродисия диойкетом в города, расположенные во Фригии и прилегающие к Понту. Тот, сделав, что хотел, и возвратись, отозвался с похвалой о других городах, гераклеотов же обвинил, что они не расположены в пользу Селевка. Разгневанный этим Селевк поносил грозными речами пришедших к нему гераклейских послов и устрашал их. Однако один из послов — Хамелеонт, ничуть не испугавшись угроз, сказал: «Селевк, Геракл сильнее (καρρων)» (καρρων значит у дорян «сильнейший»). Однако Селевк не понял этой речи, так как был в гневе, и отвернулся. Послам же казалось, что им не суждено ни возвратиться домой, ни получить там награды за труды.

ἐν τούτῳ δὲ Σέλευκος Ἀφροδίσιον πέμπει διοικητὴν εἴς τε τὰς ἐν Φρυγίᾳ πόλεις καὶ τὰς ὑπερκειμένας τοῦ Πόντου:
Афродисий — диойкет Селевка, что–то вроде администратора или губернатора. Вероятно, он был ответственным за управление селевкидской империей, и его присутствие в Малой Азии, безусловно, свидетельствует о попытке навязать дань в этом регионе. По словам Бенгстона, Афродисий был государственным служащим без военных полномочий, что, как представляется, подтверждают источники, которые не сообщают о какой–либо военной деятельности, которую якобы вел Афродисий. С другой стороны Трог Помпей (Prol. 17), упоминает некоего Диодора, который возглавлял операции в качестве командующего Селевка в северной части Малой Азии.
Возможно, одна из задач Афродисия состояла в том, чтобы расследовать для Селевка ситуацию в этой области, но он также должен был собирать заверения в лояльности с полисов. Действительно, поддержка этого региона селевкидскому делу принесла бы царю значительное преимущество в его борьбе с Птолемеем II, как и польза от Гераклеи, которая имела стратегическое положение и эффективный флот.
ὁ δέ, διαπραξάμενος ἃ ἐβούλετο καὶ ἐπανιών, τῶν μὲν ἄλλων πόλεων ἐν ἐπαίνοις ἦν, Ἡρακλεωτῶν δὲ κατηγόρει μὴ εὐνοϊκῶς ἔχειν τοῖς τοῦ Σελεύκου πράγμασιν:
Между Афродисием и гераклеотами похоже, возникли трения, поскольку посланник Селевка обвиняет их в том, что они плохо относятся к Селевкиду. Мемнон не вдается в содержание упреков в адрес гераклеотов. Хайнен предположил, что гнев Селевка, возможно, был связан с кораблями города, которые составляли бывший флот Лисимаха. Эти корабли позже были использованы Керавном в войне против Антигона Гоната. Без сомнения, Селевк не оценил, что гераклеоты не предоставили свой флот в его распоряжение, поскольку он считал, что они должны внести свой вклад в военную помощь, которую он намеревался запросить у греческих городов Азии. То, что город не был готов отдать свои корабли другому царю, вполне объяснимо, потому что гераклеоты только что восстановили свою военную автономию.
Возможно, самым большим противоречием было то, что гераклеоты предложили ему альянс, в то время как он ожидал их подчинения или, по крайней мере лояльности. Следовательно, когда Мемнон сообщает, что гераклеотов обвиняли в нерадении к «интересам» Селевка, то, возможно, стоит понимать это слово в смысле власти. Другими словами, Гераклея не признавала власти царя и не собиралась подчиняться ему.
Бурштейн считает, что тот факт, что Фокрит был назван эпимелетом, одним из титулов царских губернаторов, показывает, что гераклеоты намеревались оставаться независимыми и что признание власти Селевк было чисто формальным. Эта точка зрения разделяется Биттнер, которая предполагает, что это решение должно было быть принято с согласия Селевка, и для этого потребовалось бы, чтобы гераклеоты ожидали, что царь даст им независимость. Однако, как указывалось ранее, подчинение греческих городов Селевку не всегда было добровольным (ср. F 5.7). Жители Гераклеи, конечно же, знали о судьбе городов, которые пытались сопротивляться, и они не хотели подчиняться Селевку, тем более, что они только что вышли из сферы влияние Лисимаха.
Биттнер напоминает, что позиция азиатских городов после Курупедиона довольно расплывчата. Мы не знаем, сколько городов сдалось добровольно или наоборот, подверглись насилию. Власть, которую, вероятно, Селевк надеялся навязать Гераклее, была воспринята как незаконная. Несомненно, гераклеоты отказывались следовать судьбе некоторых городов, по примеру Приены, которая была автономной при Александре и Лисимахе, но потеряла свою независимость при Селевке, обретя ее только при Антиохе I.
ὑφ´ οὗ Σέλευκος παροξυνθεὶς τούς τε πρὸς αὐτὸν ἀφικομένους πρέσβεις ἀπειλητικοῖς ἐξεφαύλιζε λόγοις καὶ κατέπληττεν, ἑνὸς τοῦ Χαμαιλέοντος οὐδὲν ὀρρωδήσαντος τὰς ἀπειλάς, ἀλλὰ φαμένου «Ἡρακλῆς κάρρων Σέλευκε»:
В рассказе о встрече между Селевком и гераклейскими послами царь представлен как злой человек, жестокий в своих словах, и это изображение происходит из Нимфида, которому во время его политической деятельности в Гераклее пришлось столкнуться с постоянной угрозой, создаваемой его городу сыном Селевка, Антиохом. С другой стороны, послы, похоже, выражают новую надежду, которую они приобрели, избавившись от Гераклида и, несомненно, благодаря участию одного из них в смерти Лисимаха. Эта новая свобода была выражена через одного из посланников, Хамелеонта («Селевк, Геракл сильнее»), который, столкнувшись с угрозами Селевка, безусловно, подтвердил отказ Гераклеи присоединиться к царству Селевкидов через насилие, считая, что воля царя навязать свою власть была незаконной. Гераклеоты, безусловно, приписывали свою недавнюю победу божественной поддержке Геракла, защитника своего города.
Мемнон не уточняет, какова была миссия этих послов. Смерть Лисимаха быстро появилась как путь к утраченной свободе. Отношения с Селевком не были враждебными с самого начала, и отправка посольства, возможно, была направлена на установление хороших отношений. Оно, несомненно, было инициировано проселевкидами, которые думали, что сирийский царь подтвердит то, что они считали само собой разумеющимся: независимость, в обмен на которую гераклеоты признают его победу. На этой основе, возможно, они предложили селевкидскому царю альянс, но эта инициатива была истолкована как оскорбление. С точки зрения Селевка, Гераклея была частью царства Лисимаха и поэтому автоматически должна была войти в сферу его влияния.
ὁ δ´ οὖν Σέλευκος τὸ μὲν ῥηθὲν οὐ συνῆκεν, ὀργῆς δ´ ὡς εἶχε, καὶ ἀπετρέπετο. Τοῖς δὲ οὔτε τὸ ἀναχωρεῖν οἴκαδε οὔτε τὸ προσμένειν λυσιτελὲς ἐδόκει:
Провал посольства спровоцировал враждебность Селевка к Гераклее, и напряженность между двумя державами ознаменовала историю города вплоть до середины третьего века (см. F 15). Послы, которые, вероятно, были ответственны за отправку этой делегации, предпочли изгнание, а не возвращение в Гераклею и объявили о своей неудаче. Их цель не упоминается Мемноном, но ясно, что она не была достигнута.

Ταῦτα δὲ Ἡρακλεῶται πυθόμενοι τά τε ἄλλα παρεσκευάζοντο καὶ συμμάχους ἤθροιζον πρός τε Μιθριδάτην τὸν Πόντου βασιλέα διαπρεσβευόμενοι καὶ πρὸς Βυζαντίους καὶ Χαλκηδονίους.

Узнав об этом, гераклеоты принялись и в остальном готовиться к войне и, в частности, собирали союзников, отправив послов к Митридату, царю Понта, к византийцам и халкедонцам.

ταῦτα δὲ Ἡρακλεῶται πυθόμενοι:
Мемнон не объясняет, как гераклеоты узнали о неудаче своих послов, но, вероятно, не из уст тех, кто предпочел бежать. Похоже, что они знали о враждебности Селевка и, возможно, даже о его намерениях вести войну против них с целью подчинить их. В любом случае, именно в контексте селевкидской угрозы гераклеоты создали сеть альянсов, которая просуществовала по крайней мере до середины третьего века.
τά τε ἄλλα παρεσκευάζοντο:
Гераклеоты подготовились дипломатически к возможной атаке Селевка, но из краткого рассказа Мемнона, вероятно, обобщенного Фотием, становится ясно, что они употребили и другие средства. Город, несомненно, создал оборонительную армию.
καὶ συμμάχους ἤθροιζον πρός τε Μιθριδάτην τὸν Πόντου βασιλέα διαπρεσβευόμενοι καὶ πρὸς Βυζαντίους καὶ Χαλκηδονίους:
Видя враждебность Селевка и осознавая судьбу, которая ожидала их, если бы царь напал на них, гераклеоты решили искать союза, который современные исследования условно называют «северной лигой». Мемнон упоминает о подготовке, но ничего не говорит о возможной конфронтации между двумя государствами. Параллельные источники в равной степени молчат об этом. Правда, Трог Помпей упоминает о поражении армии Селевкидов, возглавляемой офицером Селевка Диодором, против сил царя Митридата, в Каппадокии (Prol. 17). Мель и Хайнен предполагают, что это была битва между Северной лигой и силами Селевкидов, поскольку Митридат состоял в лиге. Тем не менее, они не склонны думать, что гераклеоты участвовали в ней, поскольку если бы это было так, Мемнон не преминул бы упомянуть об этом, так как обычно он докладывает каждый раз о вмешательстве своего города во что–либо (см., например, F 5.7, 6.1, 8.6). Поэтому следует признать, что угрозы от союза этих городов было достаточно, чтобы заставить Селевка отказаться от войны против города или — и это гипотеза, которая кажется мне наиболее вероятной — обстоятельства принудили царя отказаться от немедленного вмешательства. Поэтому следует полагать, что царь умер до того, как он реализовал свои планы, которые были подхвачены его сыном Антиохом I, отправившим экспедицию против Гераклеи при объявлении смерти его отца.
Причина, по которой Гераклея обратилась к Византию и Халкедону, отчасти связана с ослаблением города после смерти Дионисия и тем более с контролем Лисимаха над ее делами. Тогда она потеряла Амастриду (ср. F 5.4; 9.4), а ее прежние владения были завоеваны Зипойтом (ср. F 5.1 ; 6.3), что привело к катастрофическим последствиям для экономики и, следовательно, для финансовых ресурсов города (см. F 6.2). Наконец, Гераклея находилась под постоянной угрозой со стороны Зипойта, и поэтому само собой она возлагала на мегарские города свои надежды на прекращение продвижения Селевка. Халкедон и Византий находились под постоянной угрозой Лисимаха, и после его смерти у этих городов не было желания перейти под контроль Селевка, который стремился контролировать проливы с целью быстрого доступа в Македонию из Малой Азии. Поэтому Византию необходимо было срочно блокировать царя, который угрожал не только его независимости, но особенно его господству над Боспором. Связи Гераклеи с Византией и Халкедоном основывались на экономических интересах, но последующие события доказывают, что Византий и Гераклея имели привилегированные связи. Когда Византий подвергся опасности вторжения со стороны кельтов (F 11.1) и был осажден Антиохом (F 15), он мог рассчитывать на помощь гераклеотов. Более того, интерес этого альянса для Гераклеи, безусловно, объясняет его нейтралитет в конфликте между византийцами и Каллатисом, который, тем не менее, является колонией гераклеотов (F 13). Более того, Сапрыкин считает, что эти два города стали сердцем альянса. И наоборот, Мемнон ничего не говорит о прямом сотрудничестве с Халкедоном, который, тем не менее, остается членом «Северной лиги».
Что касается Митридата, царя Понта, он тоже проявлял интерес к союзу с греческими городами. Этот суверен идентифицирован под именем Митридата III Киоса или Митридата I Ктиста, который правил с 302 по 266 год на территории, обозначенной термином «Понт». В 302 году Митридат бежал в Пафлагонию после того, как Антигон Одноглазый казнил его отца Митридата II Киоса, которого он подозревал в заговоре против себя. Первые дни этого царства неясны, но кажется, что во время его правления он увеличил свое царство на восток и принял титул царя. Смерть Лисимаха была, без сомнения, возможностью для Митридата, как и для Гераклеи, утвердить свою независимость (см. Трог, 17). Независимо от того, признаем ли мы, следуя Хайнену, что в битве, которая произошла в Каппадокии против Диодора, генерала Селевка, участвовали другие союзники «Северной лиги», эта конфронтация доказывает, что угроза царству Понта была реальна. В этих условиях Митридат присоединился к греческим городам северо–западной Малой Азии и стал членом альянса против Селевкидов. Ситуация, должно быть, была достаточно серьезной, раз Гераклея объединилась с царем, который угрожал ее территориям, особенно Амастриде, во время правления Клеарха II (см. 5.1). Что касается Митридата, то союз с городами, расположенными на побережье, тем более интересен, что его царство в то время не имело выхода к морю. По словам Сапрыкина, царь представлял себя защитником и тем самым укрепил свои политические позиции на побережье. Мало что известно об этой Лиге, которая была создана с целью борьбы с селевкидами. По мнению Биттнер, слово συμμάχους предполагает, что Лига достигла конкретных целей в течение ограниченного времени. Эта ученая считает, что эта Лига не может быть идентифицирована ни с koinon, ни даже рассматриваться как азиатская версия что Делосского союза. Следовательно, термин» Лига», данный современными исследователями этой организации, ей не подходит. Ее членов объединяет желание сохранить независимость, и с этой целью они решили временно объединиться.
Вопиющим в этом случае является поступок Митридата: член Лиги до 281 года, он берет контроль над Амастридой, которую предлагает ему Евмен несколько лет спустя, не обращая внимания на свою бывшую союзницу, что, как правило, доказывает, что и Митридат, и эллинистические цари видели Северную лигу только как союз, приуроченный к обстоятельствам, который никоим образом не влечет за собой их постоянную верность к греческим городам. Стратегическая позиция Византии и Халкедона и гераклейский флот могли быть аргументами для привлечения будущих союзников.

Οἱ δὲ περιλειπόμενοι τῶν ἀπὸ Ἡρακλείας φυγάδων, Νύμφιδος, καὶ αὐτοῦ ἑνὸς ὑπάρχοντος τούτων, κάθοδον βουλεύσαντος αὐτοῖς καὶ ῥᾳδίαν εἶναι ταύτην ἐπιδεικνύντος, εἰ μηδὲν ὧν οἱ πρόγονοι ἀπεστέρηντο αὐτοὶ φανεῖεν διοχλοῦντες ἀναλήψεσθαι, ἔπεισέ τε σὺν τῷ ῥᾴστῳ, καὶ τῆς καθόδου ὃν ἐβούλευσε τρόπον γεγενημένης οἵ τε καταχθέντες καὶ ἡ δεξαμένη πόλις ἐν ὁμοίαις ἡδοναῖς καὶ εὐφροσύναις ἀνεστρέφοντο, φιλοφρόνως τῶν ἐν τῇ πόλει τούτους δεξιωσαμένων καὶ μηδὲν τῶν εἰς αὐτάρκειαν αὐτοῖς συντελούντων παραλελοιπότων.

Что же касается оставшихся в живых изгнанников из Гераклеи, то, когда Нимфид — а он был одним из них посоветовал им вернуться и доказал, что это будет легко, если они не покажут себя желающими насильственно возвратить что–либо из того, что утеряли их предки, он легко убедил их. Когда возвращение совершилось тем способом, который он советовал, то и вернувшиеся и принявший их город пребывали в одинаковой радости и счастье. Ведь находившиеся в городе обращались с ними хорошо, и они не испытывали недостатка ни в чем, необходимом им для умеренного довольства.

οἱ δὲ περιλειπόμενοι τῶν ἀπὸ Ἡρακλείας φυγάδων, Νύμφιδος, καὶ αὐτοῦ ἑνὸς ὑπάρχοντος τούτων, κάθοδον βουλεύσαντος αὐτοῖς:
Рассказ Мемнона о возвращении изгнанников, происходящий из Нимфида, который тоже был изгнанником, и его мнение о судьбе изгнанников, вероятно, не совсем объективны. По словам Бурштейна, Нимфид был сыном некоего Ксенагора. Трудно понять, был ли этот влиятельный историк и политический деятель III века изгнан сам, может быть, во времена правления Гераклида, или он являлся потомком тех, которые были изгнаны во времена Клеарха. Эта последняя гипотеза в основном основана на предположении, что Нимфид, упомянутый в письмах Хиона (13, 3), является родственником историка. Якоби осторожно предполагает, что Нимфид, упоминаемый Хионом, мог быть дедом историка, что отвергает Лакур. Гипотеза о том, что Нимфид будет потомком изгнанников, объясняет, если он является источником Мемнона для FF 1-2, негативный портрет тиранов Клеарха и Сатира.
Прошло более восьмидесяти лет с тех пор, как булевты сбежали, когда Клеарх захватил власть. Они станут первой волной тех изгнанников, которые угрожали их возвращению в город, особенно во времена Дионисия.
Очевидно, что в 281 году в город вошли не члены совета, а их дети и внуки, которые по большей части никогда не ступали на землю Гераклеи. Среди них были также те, кто был изгнан правительством Гераклида и, возможно, даже граждане, которые бежали от правления Клеарха II и Оксатра.
Разнообразие этих изгнанников, которым удалось бежать из города в разные времена, заставляет Биттнер сказать, что их не следует рассматривать как социальную группу со статусом изгнанных и несчастным наследием их предков. Этот ученый попытался восстановить их историю, чтобы определить вес, или даже опасность, которую они могли бы представлять для Гераклеи. Булевты, которые сумели вырваться из города во время захвата власти столкнулись с силами Клеарха и во время битвы (см. 5.1). Однако некоторые из них выжили, и семьям погибших булевтов пришлось возобновить свою жизнь в другом месте, а не в своем родном городе. Мы ничего не знаем об их жизни, и, кстати, кажется удивительным, что Нимфид не счел нужным сообщить некоторые подробности о жизни изгоев. Посвятив отступление царям Вифинии, не мог ли он уделить часть своего рассказа судьбе, которая была его собственной, и участи многих изгоев? Если его изначальная работа содержала эту информацию, то потомство, к сожалению, не сохранило никаких следов.
Биттнер указывает на то, что гераклеоты упоминаются в некоторых эпиграфических документах из Херсонеса и Пантикапея. Присутствие гераклеотов в этих цитатах неудивительно, учитывая их экономические связи с Гераклеей, но нет никаких доказательств того, что они были изгнанниками. Афины, кажется, тоже приветствовали сообщества гераклеотов в своих стенах. Биттнер считает, что нобили, в частности, нашли убежище в этом городе из–за их хорошего воспитания и их приверженности демократическим принципам. Согласно расчетам, проведенным Биттнер, в афинских надписях классического периода встречается около трехсот гераклеотов, хотя значительное большинство из них жили после четвертого века. Некоторые надписи особенно привлекают внимание Биттнер, поскольку они упоминают двоих гераклеотов в качестве проксенов в Афинах (361/0 и 336/35 гг.), которые могли быть беженцами. Другой пример касается гераклеотов, которые воюют как наемники, что лишь дополняет тезис о том, что они являются частью группы изгнанников, поскольку этот вид деятельности часто засвидетельствован для ссыльных. Кроме того, изгнанные гераклеоты, по–видимому, жили в Афинах во время правления Дионисия, так как комический поэт Менандр делает их главными героями своей пьесы «Рыбаки» (Menandre, F 13-29 Edmonds; Menandre apud Athenee, XII, 549c).
Другой регион, возможно, служил домом для гераклеотов, согласно Ашери. Последний предполагает, что изгнанники укрылись в Беотии, исходя из того, что в этом регионе были поселенцы благородного происхождения из Гераклеи. Эта гипотеза находит подтверждение в надписи, найденной в Беотии, возведенной гераклеотом, который говорит, что он ностальгирует о своей стране.
Поэтому трудно определить географическое происхождение этих «фюгадов» (беглецов), которые реинтегрировались в Гераклею на следующий день после смерти Лисимаха. Следовательно, по–прежнему необходимо определить, насколько они были организованы за границей, чтобы сформировать группу, достаточно компактную, чтобы считаться опасной для интересов города. Но, опять же, источники недостаточно для них. Биттнер полагает, что изгои находились в контакте и были достаточно организованы, чтобы совместно отправлять свои запросы. Действительно, когда они возвращаются в Гераклею, Мемнон сообщает о Нимфиде, который обозначен как ὑπάρχων. Последний, кажется, представляет интересы ссыльных, и его положение предполагает, что он был связан с различными группами изгнанных людей. Мемнон, который черпает из Нимфида, не дает никаких свидетельств, чтобы определить, как эта сеть могла быть установлена. Однако, по мнению Биттнер, тот факт, что они могли финансировать посольства, направленные последовательно Александру и Пердикке (F 4.1, 4.3), свидетельствует о финансовом потенциале некоторых ссыльных, которые сумели найти средства к существованию за рубежом.
καὶ ῥᾳδίαν εἶναι ταύτην ἐπιδεικνύντος, εἰ μηδὲν ὧν οἱ πρόγονοι ἀπεστέρηντο αὐτοὶ φανεῖεν διοχλοῦντες ἀναλήψεσθαι, ἔπεισέ τε σὺν τῷ ῥᾴστῳ:
Согласно Мемнону, изгнанные советовались с Нимфидом о начале новых действий с Гераклеей, чтобы вернуться домой, и последний убедил их в легкости этой задачи. Это предполагает, что он хорошо разбирался в политической ситуации в Малой Азии в то время и знал об угрозе, которую изгнанные представляли для Гераклеи. Мемнон помещает их возвращение между смертью Лисимаха (6.1) и смертью Селевка (8.3), что предполагает, что ссыльным было позволено вернуться в 281 году. Нимфид смог вмешаться в нужный момент, потому что ему было известно, как тогдашние правители, и в частности Селевк, навязали свою власть в некоторых городах, используя внутренние политические разногласия.
Следовательно, изгнанники могли представлять из себя пятую колонну, на которую Селевк мог полагаться, чтобы вмешаться в дела Гераклеи. Действительно, когда Клеарх взял власть, булевты, видимо, нашли помощь от каких–то городов и попытались свергнуть тирана (Юстин, XVI, 5, 1 ; ср. F 1.1). Затем они вступили в контакт с Александром и Пердиккой, ввергнув Дионисия Гераклейского в глубокое замешательство, которое исчезло только с уходом из жизни двух македонян. Их попытки вернуться на родину, а точнее на родину своих предков, не увенчались успехом. Мемнон не говорит, формулировали ли ссыльные новые запросы этого рода после смерти Пердикки. Не исключено, что Нимфид был более точен и что Мемнон или Фотий упомянул только самые важные попытки изгнанников, с участием великих личностей того времени. Однако свидетельство Мемнона показывает, что изгнанники, когда им представилась эта возможность, возлагали надежды на вручение родного города иностранной власти, которая была единственной, способной устранить единственное препятствие для их возвращения — тиранов.
Гераклеоты, как и Нимфид, знали об угрозе, которую представляли изгои, и они подозревали, что если те вернутся с помощью Селевкида, политический конфликт будет неизбежен и ослабит город, который затем станет более легкой целью для Селевка. Кроме того, вторжения Зипойта сделали ситуацию еще более опасной и помогли ускорить процесс интеграции изгнанных.
Как отметила Биттнер, тот факт, что Мемнон представил возвращение ссыльных после создания Северной лиги, свидетельствует о том, что это возвращение было одной из мер защиты, введенных гераклеотами, чтобы защититься от Селевка, и о которой упоминает Мемнон в F 7.3.
Изгнанные стремились вернуть собственность своих предков, то есть первых изгнанников. Поэтому согласно Мемнону, их возвращение было условием компромисса: изгнанники отказались от своего прежнего имущества, а взамен гераклеоты заботились об их потребностях. Вопрос о собственности на землю всегда был проблематичным, тем более, что возвращение изгнанников означало бы восстановление демократического режима в Гераклее. Тимофей и Дионисий отказались реинтегрировать изгнанников, потому что их притязания лишили бы приобретенного имущества новую гераклейскую аристократию, без которой тираны не могли сохранить свою власть. Нимфид знал об этом, и именно по этой причине он посоветовал своим компаньонам отказаться от своих требований.
Мысль о том, что фюгады добровольно отказались от своих дедовских наследств, кажется удивительной. Тем не менее Мемнон рисует картину единства, когда было достигнуто согласие в переговорах по вопросу о собственности между новыми владельцами и лишенцами. Возвращение изгнанников избавляло от вероятного вмешательства Селевка в дела города, что было положительным моментом для Гераклеи. Более того, город, несомненно, надеялся, что ссыльные используют те связи, которые они наладили за рубежом, и тем самым будут развивать экономическую деятельность Гераклеи и особенно в коммерческой сфере.
С другой стороны, необходимо спросить, в чем была выгода для изгнанных вернуться в город, не имея возможности найти земли своих предков. Достаточно ли любви к своей стране, чтобы объяснить отказ от подобных притязаний? Наверное, нет. Поэтому мы должны искать другие причины, которые могли бы объяснить их мотивы. Ввиду той роли, которую Нимфид впоследствии играет в посольстве, направленном на переговоры с галатами (F 16.3), следует признать, что последние смогли приобрести комфортное положение в городе на политическом уровне. Отсюда Биттнер предположила, что это, безусловно, одно из условий компромисса с Гераклеей. Изгнанникам, вероятно, было обещано место в политической организации города. Следовательно, это был политический и социальный аспект, который призвал фюгадов реинтегрироваться в Гераклею. Их единственное желание состояло в том, чтобы влиться в гражданское сообщество, и в частности в сообщество, из которого происходили их предки. Однако трудно оценить их политическое положение и вес, который они могли бы представлять в новой политии города. В самом деле, некоторые из них были потомками бывших булевтов, олигархов, но были в их числе и демократы. Мы не знаем политической позиция Нимфида до изгнания. Следовательно, их возвращение необязательно означает восстановление демократии.
καὶ τῆς καθόδου ὃν ἐβούλευσε τρόπον γεγενημένης οἵ τε καταχθέντες καὶ ἡ δεξαμένη πόλις ἐν ὁμοίαις ἡδοναῖς καὶ εὐφροσύναις ἀνεστρέφοντο, φιλοφρόνως τῶν ἐν τῇ πόλει τούτους δεξιωσαμένων καὶ μηδὲν τῶν εἰς αὐτάρκειαν αὐτοῖς συντελούντων παραλελοιπότων:
По словам Мемнона, гераклеоты помогали изгоям обеспечивать их потребности, но ничего не говорится о том, в какой именно форме эта помощь принималась. Вполне вероятно, что они обеспечивали новоприбывших продовольствием. Биттнер предполагает, что каждому репатрианту была выделена фиксированная сумма и что гераклеоты должны были выплачивать ее в соответствии с их финансовыми возможностями. Конечно, государственная казна наверняка уменьшилась после захвата Лисимаха, но это усилие было поддержано всеми и, несомненно, было представлено как решение, чтобы избежать погружения Гераклеи в стасис (хаос). По мнению Биттнер, финансовая компенсация, которая была предложена изгнанникам за потерю их имущества, может быть покрываться только налогом. Кажется, что выбор гераклеотов был правильным, так как Мемнон не зафиксировал ни одного стасиса до 70‑х годов 1‑го века, когда город погрузился в неприятности, связанные с войной между Римом и Митридатом VI Евпатором.

Καὶ οἱ Ἡρακλεῶται τὸν εἰρημένον τρόπον τῆς παλαιᾶς εὐγενείας τε καὶ πολιτείας ἐπελαμβάνοντο.

Таким образом, гераклеоты вернули себе древнюю знать и политию.

Пассаж у Мемнона неясен, поскольку он не определяет тип политического режима, установленного в Гераклее после возвращения изгнанных. Термин εὐγενείας может относиться к знатному рождению, то есть к происхождению изгнанников, или к благородству духа, то есть к моральным ценностям. Другими словами, означает ли Мемнон, что фюгады представляют нобилитет как социальный организм? Гераклейский историк сообщает в то же время о возвращении старых институтов, и мы должны спросить себя, о чем идет речь у Мемнона. Если он намекает на режим, установленный до изгнания булевтов, кажется, нужно представить, что Гераклея снова управляется олигархией, поскольку ее сторонники свергли демократию за некоторое время до возвращения Клеарха и тем самым вызвали стасис. Поэтому это противоречило бы традиционной картине, связанной с возвращением изгнанников в греческие города со времен Александра, согласно которой их реинтеграция означала установление демократии. Однако историческая полития Гераклеи, по–видимому, была первоначально демократией и изгнанники, которые отправляют посольство к Александру, по словам Мемнона, надеялись восстановить свою «отеческую демократию».
Тем самым, пассаж Мемнона создает проблему, однако, Биттнер напоминает, что термин «полития» четко не определен и что это может означать отсутствие тирании или царствования. Она также считает, что этот термин, хотя он может относиться к олигархии или демократии, часто используется для обозначения демократического режима. Бурштейн считает более вероятным, что демократический режим был создан после свержения Гераклида и предположил, что новое правительство состояло из потомков поколения Клеарха. Хейсс также, по–видимому, склоняется в пользу демократии, считая, что третий век благоприятствует установлению демократической политии. Однако Биттнер отвергает эту интерпретацию и считает, что замечание Мемнона о требовании изгнанников во времена Александра не отражает истинной политической ориентации изгоев, но что его следует понимать скорее как приспособленчество к общей политике, проводимой Александром, а именно к свержению олигархии. Итак, она интерпретирует фразу «и прежнюю знать, и политию» как свидетельство того, что старая олигархия вернулась к власти при поддержке фюгадов. Она считает, что «прежняя полития» относится к олигархии, вероятной форме государственного устройства в Гераклее до установления тирании.
Это толкование предполагает, что старые верхние слои гераклейского общества вернутся к власти, и поскольку правление до установления тирании было олигархическим, следует с осторожностью заключить, что именно этот режим был установлен на следующий день после возвращения изгнанников. Следовательно, это, пожалуй, одно из условий компромисса между гераклеотами и изгнанниками, а именно, что фюгады вернут себе политическое положение в установлении олигархической власти.

Σέλευκος δὲ τοῖς κατωρθωμένοις κατὰ Λυσιμάχου ἐπαρθείς, εἰς τὴν Μακεδονίαν διαβαίνειν ὥρμητο, πόθον ἔχων τῆς πατρίδος, ἐξ ἧς σὺν Ἀλεξάνδρῳ ἐστράτευτο, κἀκεῖ τοῦ βίου τὸ λεῖπον διανύσαι γηραιὸς ἤδη ὢν διανοούμενος, τὴν δὲ Ἀσίαν Ἀντιόχῳ παραθέσθαι τῷ παιδί.

Благодаря своим успехам против Лисимаха Селевк стремился перейти в Македонию, тоскуя по родине, откуда выступил в поход с Александром, и думая, будучи уже стар, провести там остаток жизни, Азию же поручить своему сыну Антиоху.

Σέλευκος δὲ τοῖς κατωρθωμένοις κατὰ Λυσιμάχου ἐπαρθείς, εἰς τὴν Μακεδονίαν διαβαίνειν ὥρμητο, πόθον ἔχων τῆς πατρίδος, ἐξ ἧς σὺν Ἀλεξάνδρῳ ἐστράτευτο, κἀκεῖ τοῦ βίου τὸ λεῖπον διανύσαι γηραιὸς ἤδη ὢν διανοούμενος:
Селевк в эйфории от успехов против Лисимаха получил возможность пройти в Македонию; у него была ностальгия по отечеству, которое он оставил для участия в экспедиции Александра; он намеревался, так как он уже был стар, провести там остаток своих дней, а Азию доверить своему сыну Антиоху.
Павсаний (1, 16, 2) высказывается так: «увидев все свои дела увенчанными успехом, и вскоре после того, как Лисимах был низвержен, Селевк уступил свои азиатские государства своему сыну Антиоху и отправился в Македонию».
τὴν δὲ Ἀσίαν Ἀντιόχῳ παραθέσθαι τῷ παιδί:
На самом деле, вопреки тому, что говорит Мемнон, Селевк уже десять лет как передал своему сыну дела Азии, как установлено, в 294 или 293 году. Селевк назначил Антиоха I соправителем с царским званием. Затем он отвечал за восточные сатрапии, столицей которых была Селевкия на Тигре. Царь поделился своими полномочиями, но империя не была разделена. Его решение наглядно свидетельствует о трудностях, с которыми сталкиваются селевкиды в управлении столь отдаленными районами.

Πτολεμαῖος δὲ ὁ Κεραυνὸς τῶν Λυσιμάχου πραγμάτων ὑπὸ Σελεύκῳ γεγενημένων καὶ αὐτὸς ὑπ´ αὐτὸν ἐτέλει, οὐχ ὡς αἰχμάλωτος παρορώμενος, ἀλλ´ οἷα δὴ παῖς βασιλέως τιμῆς τε καὶ προνοίας ἀξιούμενος, οὐ μὴν ἀλλὰ καὶ ὑποσχέσεσι λαμπρυνόμενος, ἃς αὐτῷ Σέλευκος προὔτεινεν εἰ τελευτήσειεν ὁ γεινάμενος, εἰς τὴν Αἴγυπτον, πατρῴαν οὖσαν ἀρχὴν, καταγαγεῖν.

Когда владения Лисимаха оказались во власти Селевка, Птолемей Керавн сам предался ему. Он не был в пренебрежении как пленный, но удостаивался почести и заботы как сын царя и даже получил от Селевка обещание, что, когда умрет его отец, он отправит его в Египет, его отцовское царство.

Πτολεμαῖος δὲ ὁ Κεραυνὸς τῶν Λυσιμάχου πραγμάτων ὑπὸ Σελεύκῳ γεγενημένων … οὐ μὴν ἀλλὰ καὶ ὑποσχέσεσι λαμπρυνόμενος:
Этот отрывок свидетельствует о том, что Керавн находился во дворе Селевка только после смерти Лисимаха и что он был там не как гость, а скорее как пленник. Тарн не отвергает отрывок Мемнона и считает, что Керавн сначала пошел к Селевку после своего изгнания из Египта. Но, поскольку Селевкид не помогал ему вернуть египетский престол, несмотря на свои обещания, он отправился ко двору Лисимаха, где он оставался до смерти фракийского царя и играл важную роль, возможно, занимая высокий командный пост. Эта точка зрения основана на свидетельстве о том, что Керавн присутствовал у Селевка только после битвы при Курупедионе и там, по мнению Тарна, он считался заключенным. Действительно, несмотря на то, что с Керавном обращались с почетом из–за его ранга, он, безусловно, не был свободен в своих движениях и жил в золотой клетке. Кроме того, Тарн считает, что тот факт, что Птолемей оставался верным Лисимаху до его смерти, объяснил бы, что он был принят македонянами после смерти Селевка.
По аргументам Тарна предполагалось бы, что Керавн побывал у Селевка дважды: Хайнен отмечает, что это возможно, хотя и не сообщается источниками прямо. Однако, по его мнению, эта теория является результатом комбинирования противоречащих друг другу авторов (Аппиан, Корнелий Непот, Павсаний и Мемнон), тогда как либо следует признать, что Керавн был беженцем, либо, по мнению Мемнона, его следует рассматривать как заключенного. Однако Хайнен отвергает мнение Мемнона, поскольку он единственный, кто делает Керавна пленником, в то время как другие источники по–прежнему считают его беженцем. Что касается хорошего приема от македонян, то, вероятно, Керавн получил его, потому что он был близок к Агафоклу, который когда–то был популярным, а не потому, что он остался с Лисимахом, который навлек недовольство своих подданных. Тем более, признание, что Керавн был верным Лисимаху, сделало бы непонятным страх Арсинои из–за сводного брата. Не менее странно было бы то, что старый царь поддержал сводного брата своей жены, а не Птолемея II, с которым он заключил союз.
Наконец, последнее возражение против Тарна касается хронологии, которая вытекает из пассажа Мемнона и которую Тарн не объясняет. Действительно, как Селевк мог пообещать Керавну помочь ему вернуть трон после Курупедиона, когда Сотер был уже мертв? Птолемей I умер в 283 году (см. F 8.2). Селевкиду больше не нужно было ждать смерти Птолемея I, чтобы выполнить свое обещание. Пассаж Мемнона вызывает еще большую проблему, поскольку он противоречит высказываниям Павсания.
Белох отвергает пассаж Мемнона, считая его замечание недоброжелательным по отношению к Керавну. Тарн не исключает версию Мемнона. Он считает, что версии Юстина и Павсания менее точны. Павсаний сам признает, что сообщает версию, рожденную слухами (1, 10. 3). Педеч не отвергает возможности того, что Арсиноя могла заигрывать с пасынком из–за преклонного возраста Лисимаха и что Керавн, возможно, принимал участие в убийстве Агафокла — или даже убил его — учитывая, что лагидский принц был заинтересован в устранении лисимахова преемника.
Поэтому если обещание Селевка действительно существует, следует признать, что Керавн бежал до Курупедиона и до смерти своего отца. Рассматриваются две теории: либо Лагид укрылся у Селевка после смерти Агафокла, либо он бежал со двора Лисимаха до убийства наследного принца. Павсаний ссылается на побег Керавна ко двору Селевка (1, 16.2): ​​«с ним (Селевком) также был Птолемей, брат Лисандры, который бежал со двора Лисимаха». В этом отрывке не указано, когда Керавн присоединился к Селевкиду. Тем не менее в другом отрывке Павсаний сообщает (1, 10,4): «Действительно, когда он допустил, что Арсиноя уничтожила Агафокла, Лисандра бежала к Селевку, взяв с собой своих детей и братьев, которым оставалось только это убежище, поскольку Птолемей их отец изгнал их из своего присутствия; за ними последовал Александр, сын Лисимаха и одрисянки». Сравнивая эти два отрывка, можно считать вполне вероятным, что Птолемей был одним из братьев Лисандры, который сопровождал ее к Селевку после смерти Агафокла. Однако, поскольку он не упоминается Павсанием, также возможно, что он присоединился ко двору Селевка до смерти своего шурина и что к нему позже присоединились его сестра и другие его братья.
Это предположение выдвинуто Хайненом, но последний поднимает еще один вопрос, а именно, почему и в какой момент Керавн решил покинуть двор Лисимаха, чтобы присоединиться к Селевку? На первый взгляд, теория о том, что Керавн бежал из двора Лисимаха до смерти Агафокла, кажется, противоречит Аппиану (Сир. 330) и Корнелию Непоту (О царях 3, 4), согласно которым Селевк принял Птолемея Керавна после того, как он был вынужден покинуть Египет, так как Сотер выбрал Птолемея II, чтобы тот заменил его.
Appian. Syr. 330: «Он был убит членом своей свиты, Птолемеем, прозванным Керавном. Этот Птолемей был сыном Птолемея Сотера и Евридики, дочери Антипатра. Поскольку страх заставил его уйти в изгнание из Египта, потому что Птолемей планировал дать корону своему младшему сыну, Селевк приветствовал в нем несчастного сына друга, он обеспечил его содержание, и повсюду таскал его за собой, своего будущего убийцу».
Nepos, De regibus. 3, 4: «Вскоре после этого Селевк был коварно убит Птолемеем Керавном, которого он принял у себя, когда тот, изгнанный отцом из Александрии, явился к нему в качестве просителя о помощи».
Действительно, Хайнен предполагает, что молчание этих двух авторов о пребывании Керавна во дворе Лисимаха не исключает того, что Лагид там был. Вполне вероятно, что информация не была известна обоим авторам или что они не сочли нужным сообщить об этом. Кроме того, хотя у Аппиана и Корнелия Непота создается впечатление, что Керавн присоединился к Селевку сразу же после своего изгнания из Египта, нет никаких оснований исключать, что они сократили рассказ промолчали о деятельности лагида между его отъездом из Египта и прибытием ко двору Селевкида. Однако необходимо определить, в какой момент Керавн присоединился ко двору Лисимаха.
Белох на основании Аппиана (Syr. 330), предполагает, что Птолемей покинул Египет около 290 г., в то же время, что и его мать Евридика и его сестра Птолемаида, тогда как вопрос о престолонаследии был решен в 285 г. По сообщениям, они бежали в Милет, где в 287 году Птолемаида была выдана замуж за Деметрия, который потерял контроль в Македонии и удалился в Малую Азию (см. Плутарх, Деметрий, 46, 5). Белох предполагает, что когда Евридика выдала свою дочь за Деметрия, Птолемей больше не мог быть с Лисимахом, ибо этот брак был свидетельством того, что она поддерживала противника царя Фракии. Хайнен указывает, что Керавн, возможно, встал на сторону своей другой сестры, Лисандры, которая была замужем за сыном Лисимаха. Следовательно, как Керавн мог оставаться в Милете со своей матерью, так он мог пребывать и у Лисимаха. Поэтому, принимая предложение Хайнена, нет необходимости исключать присутствие Керавна при дворе Лисимаха после 287 года, как предложил Белох. Более того, Хайнен справедливо отметил, что Керавн, который хотел вернуть себе египетский трон, был заинтересован в том, чтобы заручиться поддержкой правящего лисимахова дома, а не оставаться изолированным в Милете. Следовательно, он присоединился к своей сестре, которая была замужем за Агафоклом, будущим царем, в котором он видел способ приобрести большое политическое влияние. Поэтому его пребывание при дворе Лисимаха следует поместить после 290 года. Однако остается определить, в какой день он бежал из двора фракийского царя, если исходить из предположения, что он прибыл к Селевкиду до смерти Агафокла.
О причине этого более раннего и теоретически возможного бегства информации в источниках нет, но вполне вероятно, что его претензии на египетский престол вызвали напряженность с Арсиноей, поскольку они шли против интересов его брата Птолемея II. Увидев, что его надежды уменьшились, он решил присоединиться к Селевку, другому царю, который был достаточно силен, чтобы помочь ему реализовать его мечты о величии. Если признать эту теорию, то мне кажется, тогда нужно было бы датировать ее бегство до смерти Сотера, до 283 г., или даже еще до 285 г., когда Лисимах предлагает свою дочь в жены Филадельфу. Возобновление союза с египетским домом, возможно, заставило Керавна понять, что ему нечего было ожидать от царя Фракии. Это мнение кажется более вероятным, чем мнение о побеге Керавна после смерти Агафокла или Лисимаха, потому что, как отметил Хайнен, Керавну пришлось провести некоторое время у Селевка, чтобы последний считался его благодетелем, а его убийство — признаком неблагодарности.
Это толкование позволяет принять замечания Мемнона. Последний, если не Фотий, допустил ошибку не по существу, а в хронологии: он ошибочно поместил обещание Селевка Керавну после Курупедиона. Фотий передает сжатый и смешанный рассказ о пребывании Керавна у Селевка до и после смерти Лисимаха, отсюда и дошедшая до нас информация ложно предполагает, что Керавн прибыл после смерти Лисимаха. Более того, эта теория не исключает высказываний Павсаний, Аппиана и Корнелия Непота.

Ἀλλ´ ὁ μὲν τοιαύτης κηδεμονίας ἠξίωτο, κακὸν δὲ ἄρα αἱ εὐεργεσίαι οὐδὲν ἐβελτίουν. Ἐπιβουλὴν γὰρ συστήσας προσπεσὼν τὸν εὐεργέτην ἀναιρεῖ, καὶ ἵππου ἐπιβὰς πρὸς Λυσιμαχίαν φεύγει· ἐν ᾗ διάδημα περιθέμενος μετὰ λαμπρᾶς δορυφορίας κατέβαινεν εἰς τὸ στράτευμα, δεχομένων αὐτὸν ὑπὸ τῆς ἀνάγκης καὶ βασιλέα καλούντων οἳ πρότερον Σελεύκῳ ὑπήκουον.

Таких он удостоился почестей; эти благодеяния, однако, не улучшали дурного человека. Замыслив козни и напав на благодетеля, он убивает его и, вскочив на коня, бежит в Лисимахию. Там он возложил на себя диадему и с блестящей свитой отправился к войску, и те, которые прежде подчинялись Селевку, по необходимости приняли его и назвали царем.

ἀλλ´ ὁ μὲν τοιαύτης κηδεμονίας ἠξίωτο, κακὸν δὲ ἄρα αἱ εὐεργεσίαι οὐδὲν ἐβελτίουν:
Однако, благодеяния не изменили злобную натуру Керавна. Он составил заговор, напал на своего благодетеля и убил его, затем, вскочив в седло, он бежал в Лисимахию; там он надел диадему и, с блестящим сопровождением, отправился в армию, где старые солдаты Селевка были вынуждены приветствовать его и назвать своим царем.
Источники ничего не говорят о реальных причинах, побудивших Керавна убить Селевка, но делают его поступок предательством (Павсаний, 1, 16, 2), которое Мемнон представляет как неразрывно связанное с его «злобным»характером. Павсаний, Мемнон, Порфирий (FGrH, 2B, 260 F 3,9) и Аппиан (Syr. 330) выражают свое негодование, подчеркивая положение Керавна при дворе Селевка, который вел себя как благодетель по отношению к лагиду, вынужденному покинуть Египет после того, как его отец избрал своим преемником Птолемея II.
Pausanias, I, 16, 2: «он имел с собой Птолемея, брата Лисандры, который, бежав из двора Лисимаха, нашел убежище у Селевка. Когда он пришел в Лисимахию со своим войском, этот Птолемей, человек настолько предприимчивый, что его прозвали Керавном (молния), предательски убил его, оставил солдатам разграбление царских богатств и захватил царство Македонию.»
Appian, Syr. 330: «Селевк принял в его лице несчастного сына друга, обеспечил его содержание, и везде ходил с ним, своим будущим убийцей».
Белох считает, что именно разочарование заставило Птолемея убить своего благодетеля. Видя, что Селевкид не предпринял никаких действий, чтобы вернуть Лисандру и ее детей в бывшее царство Лисимаха, он, конечно, думал, что Селевк ничего не сделает, чтобы помочь ему взойти на трон Египта. Эта точка зрения оспаривается Леманн–Хауптом, который считает, что Селевк не предполагал на момент своей смерти завоевания Египта, и считает, что Керавн, с другой стороны, надеялся править Македонией. Однако, когда Селевк провозгласил себя царем Македонии, Птолемей понял, что его шансы сведены к нулю, и у него осталось только одно решение: убить того, кто стоял на пути его амбиций. Однако Хайнен отметил, что даже если бы Селевк не был провозглашен царем, Керавн не смог бы противостоять ему в военном отношении, потому что у него в отличие от победителя при Курупедионе не было достаточного количества войск. По словам Леманн–Хаупта, Керавн, возможно, прежде всего надеялся стать опекуном старшего сына Агафокла и Лисандры, и ждать смерти Селевка. Однако притязание царя Селевкидов на Македонию, должно быть, вынудило его изменить свои планы. Видя, что Селевк назначает своего сына для управления Азией и отправляется в Европу, Керавн быстро понял, что бывший генерал Александра собирался захватить титул царя македонян. В результате, когда последний вступил во Фракию, Керавн устранил его в окрестностях Лисимахии.
ἐπιβουλὴν γὰρ συστήσας προσπεσὼν τὸν εὐεργέτην ἀναιρεῖ, καὶ ἵππου ἐπιβὰς πρὸς Λυσιμαχίαν φεύγει:
Дата смерти Селевка зафиксирована в Вавилонской хронике между 25 августа и 24 сентября 281 года. Мемнон говорит о заговоре, в то время как Страбон (XIII, 4, 1) упоминает о ловушке. Версия о засаде подтверждается Юстином и Орозием (Justin. XVII, 2, 5, Oros. III, 23, 64, ср. Eusebius, Chron., 117 Karst; Pausanias, I, 16, 2; Appian, Syr. 62). Однако источники хранят молчание о возможной группе заговорщиков и ничего не говорят о причинах, которые привели бы их к поддержке Керавна. Получил ли последний поддержку влиятельных людей, может быть, «друзей» царя? Нет никакого способа определить это, но Хайнен отвергает это предположение, ибо оно сделало бы непонятным тот факт, что Керавн поспешил бежать в Лисимахию. С другой стороны, все источники приписывают смертельный удар Селевку Керавну. Мемнон, Павсаний (1, 16.2) и Аппиан (Сир. 62) обнаруживают убийство в окрестностях Лисимахии, во Фракии.
ἐν ᾗ διάδημα περιθέμενος μετὰ λαμπρᾶς δορυφορίας κατέβαινεν εἰς τὸ στράτευμα, δεχομένων αὐτὸν ὑπὸ τῆς ἀνάγκης καὶ βασιλέα καλούντων οἳ πρότερον Σελεύκῳ ὑπήκουον:
Мемнон сообщает, что Селевк был признан солдатами Селевка царем. Согласно Павсанию (1, 16, 2), царская армия состояла из греков и варваров, что ставит вопрос о том, не должен ли Керавн быть признан сперва македонскими солдатами, чтобы признание его нового царского статуса было принято всеми. По мнению Леманн–Хаупта, в конституционном плане Керавн может быть признан только македонскими солдатами. (Однако, как отметил Хайнен, вполне вероятно, что Селевк имел в своей армии бывших солдат Лисимаха, поскольку, когда он шел в Македонию, он мог ожидать кое–какого сопротивления. Кроме того, его самого должны были сопровождать ветераны, которые следовали за ним со дня смерти Александра). Следовательно, Керавн был провозглашен бывшими солдатами Лисимаха, которые охраняли Лисимахию. Там они назначили ему личную охрану, и поэтому именно в этот момент Керавн надел диадему. Оттуда Птолемей поспешил со своими новыми охранниками к солдатам Селевка, чтобы показать им, что другие уже признали его царем. Получается, у солдат Селевка не было другого выбора, кроме как признать Птолемея. Хотя о первоначальном провозглашении в Лисимахии не сообщается источниками, это предположение объяснило бы, почему Керавн уже надел диадему во время его появления перед людьми Селевка и почему н бежал после убийства: Селевк еще не достиг Лисимахии, которая, следовательно, была лишена селевкидских войск. Мемнон говорит, что селевковы солдаты были вынуждены согласиться. Это замечание можно трактовать двояко: либо следует понимать, что с приходом Керавна в окружении личной гвардии, состоящей из бывших солдат Лисимаха и селевковых воинов, возник элемент неожиданности, и селевкидским войскам ничего не оставалось, как преклониться перед этой впечатляющей гвардией. Или, возможно, Мемнон указывает на сложную ситуацию, в которой оказались солдаты, составлявшие армию покойного царя, а именно на то, что они были насильственно лишены лидера. Тем не менее признание со стороны армии Селевка не случайно: Керавн убил их вождя, и их поддержка была важна, чтобы получить признание в качестве царя.

Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου τὰ συνενεχθέντα μαθὼν ἐπὶ Μακεδονίαν διαβαίνειν ἐπεχείρει πεζῷ καὶ νηΐτῃ στρατεύματι, προφθάσαι σπεύδων τὸν Πτολεμαῖον. Ὁ δὲ Πτολεμαῖος τὰς Λυσιμάχου νῆας ἔχων ἀπήντα καὶ ἀντιπαρετάττετο.

Когда Антигон, сын Деметрия, узнал об этом, он попытался переправиться в Македонию с пехотой и флотом, спеша предупредить Птолемея. Птолемей же двинулся против него и со своей стороны выстроил войско, обладая кораблями Лисимаха.

Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου τὰ συνενεχθέντα μαθὼν ἐπὶ Μακεδονίαν διαβαίνειν ἐπεχείρει πεζῷ καὶ νηΐτῃ στρατεύματι, προφθάσαι σπεύδων τὸν Πτολεμαῖον:
После смерти отца, Антигона Одноглазого в 301 году, Деметрий Полиоркет был лишен наследства. Бывшее царство его отца было в значительной степени захвачено Лисимахом, и Деметрий сохранил только свои островные базы и военно–морские силы, которые, тем не менее, позволили ему вмешиваться в дела четырех царей того времени: Лисимаха, Кассандра, Селевка и Птолемея I. Смерть Кассандра дала ему возможность захватить Македонию. Осенью 294 года Деметрий отпустил Антигона Гоната присматривать за своими владениями в Греции, и тот отправился в Македонию. После избавления от наследников Кассандра войско провозгласило царем македонян Деметрия. Но затем Антигонид был постепенно лишен своих владений на островах Птолемеем, и, так как он планировал вернуть прежние азиатские владения антигонидов, против него была создана коалиция Птолемея, Лисимаха и Пирра. Деметрий лишился своего царства, разделенного между победителями, в конечном итоге был захвачен Селевком и умер в плену в 283 году.
Исчезновение Деметрия ставит Антигона в трудную ситуацию, так как он имел только несколько владений, рассеянных в Центральной Греции. Поэтому известие о смерти Лисимаха и Селевка, а также провозглашение Керавна дает ему возможность вернуть прежнее владение своего отца в Македонии. Вместе со своей армией и флотом он отправился в Македонию, чтобы сразиться с Керавном, надеясь достигнуть этого региона прежде соперника.
ὁ δὲ Πτολεμαῖος τὰς Λυσιμάχου νῆας ἔχων ἀπήντα καὶ ἀντιπαρετάττετο:
Свидетельства Юстина и Мемнона не позволяют с точностью выяснить место сражения. Юстин кратко сообщает о противостоянии, не давая никаких подробностей о месте или обстоятельствах, при которых столкнулись два флота: «в то время как эти события происходили на Сицилии, в Греции Птолемей Керавн, Антиох и Антигон воевали друг с другом (…). Однако война между царями закончилась; ибо Птолемей, изгнав Антигона и оккупировав все царство Македонию (…). Он употребил все свое искусство лести, потому что должен был бороться с Антигоном, сыном Деметрия» (XXIV, 1, 1; 8; 2, 10).
Кажется, Антигон пробрался в Македонию сразу, как только было объявлено о смерти Селевка и прежде, чем Керавн захватил Македонию после битвы. Хайнен предполагает, что Птолемей еще не достиг царства, столь желанного во время битвы, и предлагает место столкновения у Херсонеса Фракийского. Что касается даты военно–морского противостояния, то Хайнен помещает его в октябре 281 г., лишь спустя некоторое время после смерти Селевка, датированной сентябрем того же года, в то время как Сапрыкин и Тарн размещают его весной 280 года. Манни ставит битву в начале весны–лета 281 г., но датирует Курупедион 282 годом. Тем не менее я датирую смерть Селевка между 25 августа и 24 сентября 281 г. и конфронтацию между Гонатом и Керавном весной 280 г.

Ἦσαν δ´ ἐν αὐταῖς ἄλλαι τε καὶ τῆς Ἡρακλείας αἱ μετάπεμπτοι, ἑξήρεις τε καὶ πεντήρεις καὶ ἄφρακτοι καὶ ὀκτήρης μία ἡ Λεοντοφόρος καλουμένη, μεγέθους ἕνεκα καὶ κάλλους ἥκουσα εἰς θαῦμα· ἐν ταύτῃ γὰρ ρʹ μὲν ἄνδρες ἕκαστον στοῖχον ἤρεττον, ὡς ωʹ ἐκ θατέρου μέρους γενέσθαι, ἐξ ἑκατέρων δὲ χιλίους καὶ χʹ· οἱ δὲ ἀπὸ τῶν καταστρωμάτων μαχησόμενοι χίλιοι καὶ ςʹ, καὶ κυβερνῆται βʹ.

Среди них были, между прочим, и присланные из Гераклеи — и гексеры, и пентеры, и невооруженные. Была и одна октера, называвшаяся леонтофорой и приводившая в изумление величиной и красотой. На ней в каждом ряду гребли по сто человек, так что на каждой стороне было по восьмисот человек, а на обеих — тысяча шестьсот. На палубе же находились тысяча двести воинов и двое кормчих.

ἦσαν δ´ ἐν αὐταῖς ἄλλαι τε καὶ τῆς Ἡρακλείας αἱ μετάπεμπτοι, ἑξήρεις τε καὶ πεντήρεις καὶ ἄφρακτοι:
Из Мемнона видно, что Керавн и Гераклея заключили союз и что убийце Селевка был отправлен флот, чтобы помочь ему бороться с флотом Антигона. Однако, по словам Хайнена, эти суда, вероятно, были реквизированы Лисимахом до его смерти, когда последний готовился к борьбе с Селевком. После Курупедиона часть флота, как сообщается, ушла от Селевка и покинула Фракию. После этого гераклейские корабли оказались на месте, когда Керавн взял власть, и они оказались непосредственно под контролем нового провозглашенного правителя.
Однако эта теория не позволяет понять, почему гераклейская эскадра не отправилась на родину после смерти Лисимаха. Возможно ли, как предположил Хайнен, что эти корабли находились под контролем македонских офицеров, что объяснило бы, что они присоединились к Фракии, а не к Гераклее? Кроме того, если признать предположение этого исследователя о том, что несогласие между послами гераклеотов и Селевком было связано с тем, что город не внес вклад в морское дело победителю при Курупедионе (ср. F 7.2), то следует предположить, что гераклейские суда добровольно направились в Фракию, желая, возможно, сыграть определенную роль в борьбе за господство над Македонией. Однако в этой связи остается вопрос о личности главного героя, которого надеялись поддержать оставшиеся в живых на флоте Лисимаха. Он не мог быть Селевком, иначе они бы не вернулись в Фракию. И наконец, Хайнен отвергает мысль о том, что гераклейские суда, которые возвратились во Фракию после смерти Лисимаха, смогли официально представлять свой город, и считает, что к этому времени гераклейские суда и город действовали раздельно.
Аргумент Хайнена очень привлекателен, но следует признать, что не город отправил свои корабли Керавну. Правда, причина, по которой Гераклея приняла участие в этой борьбе, остается неясной. Однако, если допустить, что F 9.1, который относится к экспедиции, отправленной Антиохом I после смерти отца против Гераклеи, принадлежит времени, когда Керавн воевал с Антигоном, то не исключено, что город видел в Птолемее потенциального союзника в борьбе с Селевкидами. Так считает Сапрыкин, который предполагает, что Северная Лига встала на сторону Керавна в борьбе с Антигоном. Кроме того, Селевк воспрепятствовал бы городу принимать участие в военных действиях. Но как гераклеоты могли отказаться отправлять свой флот на службу Селевку, если он не был в их распоряжении? Селевк наверняка был осведомлен о положении гераклейского флота, так как Афродисий был отправлен туда в командировку. Последний должен был наблюдать за морским потенциалом города и если бы гераклейские корабли не оказались в порту, он бы сообщил Селевку.
С тех пор у меня будет больше соблазна предположить, что корабли присоединились к Гераклее после Курупедиона и что именно из–за его морской мощи и его недавнего освобождения Гераклея отказалась от Селевка. Свободно проводя внешнюю политику, она выбрала сторону Керавна. Более того, союз с Халкедоном, Византием и Митридатом оказался привлекательным для этих трех держав ввиду морских возможностей Гераклеи. Иначе как бы город смог убедить потенциальных союзников присоединиться к нему в борьбе с Селевкидами?
καὶ ὀκτήρης μία ἡ Λεοντοφόρος καλουμένη, μεγέθους ἕνεκα καὶ κάλλους ἥκουσα εἰς θαῦμα· ἐν ταύτῃ γὰρ ρʹ μὲν ἄνδρες ἕκαστον στοῖχον ἤρεττον, ὡς ωʹ ἐκ θατέρου μέρους γενέσθαι, ἐξ ἑκατέρων δὲ χιλίους καὶ χʹ· οἱ δὲ ἀπὸ τῶν καταστρωμάτων μαχησόμενοι χίλιοι καὶ ςʹ, καὶ κυβερνῆται βʹ
Леонтофор был построен Лисимахом, чтобы противостоять флоту Деметрия, который в 288 г. вводил в строй «пятнадцати — " и «шестнадцати» — рядные корабли (Plutarque, Démétrios, 43, 4-5). Кассон считает, что шестнадцатирядники Деметрия насчитывали не один корпус. Что касается Леонтофора, то вполне вероятно, его строительство было плодом трудов адмирала Лисимаха, или даже Гераклейского корабела. Поэтому мне кажется, что такая информация не могла миновать Мемнона, и он должен был упомянуть об этом, чтобы лишний раз козырнуть своим родным городом. Но тогда надо признать, что такая информация, если она была предоставлена историком–гераклеотом, не прошла через фильтр Фотия. Тарн приписывает строительство этого корабля Лисимаху от имени, которое тот носил — Леонтофор; по крайней мере, лев был символом Лисимаха. Кассон добавляет, что такой город как Гераклея не мог себе позволить финансирование такого корабля, с другой стороны, по его мнению, он был не к месту в городском флоте. В самом деле, кто бы ни были врагами города, у этих последних не было завоевательных амбиций Лисимаха, для которого такой корабль имел большую пользу.
Кассон детально изучил Леонтофор, который, по его словам, был величайшим гребным кораблем древности. Единственная деталь, которую сообщил Мемнон — это команда. По словам Кассона это был корабль с восьмью рядами весел, но он легко мог противостоять «шестнадцатирядному».
Современный ему пятирядный корабль имел максимум 300 гребцов и согласно Мемнону Гераклея передала его Керавну (πεντήρεις). С другой стороны, Леонтофор не был обычным «восьмирядником», насчитывающим 500 гребцов, потому что согласно Мемнону он насчитывал 1600. Что касается комбатантов, то Леонтофор мог нести 1200 бойцов, в 10 раз больше чем «пятирядник».
Однако Кассон считает описание Мемнона непонятным. По Тарну ошибка историка, вероятно, заключается в том, что историк говорит «восемь» вместо «шестнадцать», в то время как Андерсон полагает, что описывается восемь весел в три яруса. Однако Кассон считает, что эти два предположения не позволяют объяснить расположение гребцов или большое количество морских пехотинцев. Этот ученый предлагает в качестве реконструкции модель катамарана, состоящую из двух корпусов, построенных по образцу «восьмирядника», всего «шестнадцать» рядов весел. Каждый из двух кормчих, упомянутых Мемноном, управлял одним корпусом. Что касается 1200 солдат, они могли идеально поместиться на платформе, соединяющей два корпуса, потому что он считает маловероятным такое количество для «боевой палубы даже самой большой обычной полиремы».
Кассон и Тарн рассматривают строительство этого типа кораблей как поворотный пункт в истории судостроения в эллинистический период. По мнению первого, такое нововведение родилось в результате привычки некоторых командиров с V в. объединять два судна (Polyen, I, 47 ; III, 2, 3 ; V, 22, 2).

Τῆς οὖν συμβολῆς γενομένης, κρατεῖ Πτολεμαῖος τὸ ναυτικὸν τρεψάμενος τοῦ Ἀντιγόνου, ἀνδρειότερον τῶν ἄλλων ἀγωνισαμένων αἳ ἦσαν ἐξ Ἡρακλειώτιδος· αὐτῶν δὲ τῶν Ἡρακλειωτίδων τὸ ἐξαίρετον ἔφερεν ἡ Λεοντοφόρος ὀκτήρης. Οὕτω κακῶς Ἀντίγονος τῷ στόλῳ πράξας εἰς τὴν Βοιωτίαν ἀνεχώρησε. Πτολεμαῖος δὲ ἐπὶ Μακεδονίαν διέβη, καὶ βεβαίως ἔσχε τὴν ἀρχήν.

Когда произошло столкновение, Птолемей одержал верх и обратил в бегство флот Антигона, причем мужественнее других сражались корабли, которые были из Гераклеотиды; из самих гераклейских кораблей первенство получила октера–леонтофора. Проведя столь скверно морское сражение. Антигон отступил в Беотию. Птолемей же перешел в Македонию и упрочил свою власть.

τῆς οὖν συμβολῆς γενομένης, κρατεῖ Πτολεμαῖος τὸ ναυτικὸν τρεψάμενος τοῦ Ἀντιγόνου, ἀνδρειότερον τῶν ἄλλων ἀγωνισαμένων αἳ ἦσαν ἐξ Ἡρακλειώτιδος· αὐτῶν δὲ τῶν Ἡρακλειωτίδων τὸ ἐξαίρετον ἔφερεν ἡ Λεοντοφόρος ὀκτήρης:
Мемнон подчеркивает роль гераклейских войск в битве, которая, согласно рассказу гераклейского историка, фактически, по–видимому, была выиграна в значительной степени благодаря их присутствию.
οὕτω κακῶς Ἀντίγονος τῷ στόλῳ πράξας εἰς τὴν Βοιωτίαν ἀνεχώρησε:
При известии о поражении Гоната греки восстали. Спарта взяла на себя руководство Пелопоннесской Лиги, а Аргос и Мегаполис изгнали антигоновские гарнизоны и провозгласили свою свободу. Беотия и Мегара восстали против власти Гоната (см. Justin, XXIV, 1). Мемнон сообщает, что неудача Антигона заставила его отступить в Беотию. По словам Хайнена, отступление предполагает, что сухопутные войска также не добились успеха, и по его словам, позиция Антигонида была хрупкой и он не мог позволить себе проводить длительные операции на севере, поскольку рисковал потерять свои базы в Греции. На самом деле, главная причина прибытия Гоната в Беотию заключалась в том, что он быстро узнал о буре восстания в Греции, и с частью своего флота пошел на повстанцев, которым, кажется, удалось обрести независимость.
Πτολεμαῖος δὲ ἐπὶ Μακεδονίαν διέβη, καὶ βεβαίως ἔσχε τὴν ἀρχήν:
Победа Птолемея против Гоната отдала ему Македонию, и новый царь распространил свою власть на Деметриаду в Фессалии. Он заключил мир с Антиохом и соединился с Пирром, царем эпиротов, которому он предложил замуж свою дочь (Трог Помпей, Прологи 17, Юстин, XVII, 2, 11-15, XXIV, 1, 8). Однако ему все же пришлось избавиться от той, которая представляла большую угрозу для его недавно созданной власти: своей сестры Арсинои, которая все еще контролировала Кассандрею.

Αὐτίκα γοῦν τὴν οἰκείαν μᾶλλον ἐκφαίνων σκαιότητα Ἀρσινόην μέν, ὡς πάτριον τοῦτο τοῖς Αἰγυπτίοις, τὴν ἀδελφὴν γαμεῖ, τοὺς ἐκ Λυσιμάχου δὲ παῖδας αὐτῇ γεγενημένους ἀναιρεῖ· μεθ´ οὓς κἀκείνην τῆς βασιλείας ἐξεκήρυξε.

С самого начала он проявлял большую жестокость, женился на своей сестре Арсиное под предлогом, что так издревле поступали в Египте, и умертвил ее детей от Лисимаха, после чего он провозгласил ее лишенной царского состояния.

По словам Мемнона, брак между Арсиноей и Керавном является следствием победы последнего против Гоната. Та же хронология представлена Юстином (XXIV 1, 8; 2,1-2). Тем не менее последний предлагает другую хронологию в XVII 2,7, где он ставит брак между Арсиноей и Керавном до войны против Антигона Гоната. Однако очевидное противоречие Юстина можно разрешить, если взглянуть на другой отрывок из книги XVII. После упоминания о браке он упоминает о попытке Керавна примириться со своим сводным братом Птолемеем II, царем Египта (1, 9), и обосновывает этот дипломатический контакт конфликтом против Антигона и Антиоха (1, 10). Отсюда вполне вероятно, что ход событий, в этой книге не является точным. Юстин сообщил о вступлении в контакт с Арсиноей и о ее намерении выйти за него замуж, но не указал, что брак был заключен тогда же. Только в книге XXIV он сообщает о свадьбе, и он указывает, что брачное соглашение было заключено после победы над Антигоном (XXIV, 1, 8) и соглашениями с Пирром и Антиохом; он вводит свой рассказ о браке словами «не имея ничего, чтобы бояться снаружи…» (XXIV, 2,1).
αὐτίκα γοῦν τὴν οἰκείαν μᾶλλον ἐκφαίνων σκαιότητα:
Юстин, XXIV, 2, 1 также рисует негативный портрет Керавна при описании судьбы, которую он уготовил для Арсинои и ее детей от Лисимаха: «он обращает свое безбожие и злодейство против ее дома». Его рассказ о союзе между новым правителем Македонии и вдовой Лисимаха гораздо более подробен.
Ἀρσινόην μέν, ὡς πάτριον τοῦτο τοῖς Αἰγυπτίοις, τὴν ἀδελφὴν γαμεῖ:
Мемнон, по–видимому, подразумевает, что брак брата и сестры не был обычным в Греции или, по крайней мере, не был хорошо принят. Тем самым он обосновывает выбор Керавна, который следовал египетскому обычаю. Хайнен отметил, что подобный брак не был столь необычным в Греции, так как Керавн женился не на единоутробной сестре: конечно, их отцом был Птолемей Сотер, но пришли они из разных кроватей. Возможно, необходимо представить, что запись, относящаяся к египетскому обычаю, является добавлением Фотия, который, возможно, проигнорировал, что Арсиноя была только сводной сестрой Керавна, или, более вероятно, патриарх перепутал этот союз с более поздним браком между Арсиноей и ее братом по отцу и матери, Птолемеем II.
У Юстина брак представлен как ловушка, подстроенная Керавном сестре с целью избавления от ее детей и захвата города Кассандреи. Юстин, XXIV, 2, 1: «он ставит ловушку Арсиное, своей сестре, чтобы лишить жизни ее детей и отобрать у нее город Кассандрею, которым она владела». По его словам, Птолемей заставил Арсиною поверить, что он влюблен в нее, чтобы приблизиться к сыновьям Лисимаха, потому что, хотя он был провозглашен царем Македонии, он не мог игнорировать тот факт, что потомки покойного царя все еще могли претендовать на трон (XXIV, 2, 2). Юстин (XXIV, 2, 3-7) сообщает, как Керавну удалось убедить Арсиною, которая сомневалась в реальных намерениях своего сводного брата. Был выбран посредник, чтобы получить присягу, которую жених должен был принести перед Юпитером/Зевсом. Арсиноя послала одного из своих придворных, Диона, и Керавн использовал все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы доказать собеседнику, как сильно он любит свою сестру. Юстин описывает достойную театра сцену с Керавном, «обнимающим алтари и держащим руки на статуях и седалищах богов» (XXIV, 2-9).
С другой стороны, в книге XVII Юстин обосновывает брак между двумя лагидами совсем по–другому, поскольку, как представляется, Керавн намеревался усыновить детей своей сестры, надеясь, что сыновья Лисимаха откажутся от любых мыслей о мести или даже научатся любить его как отца, против которого они не осмелятся составить заговор с целью вернуть свое наследие (XVII, 2, 7-8). Однако здесь явное противоречие, возможно, свидетельствует о том, что Птолемей не собирался убивать своих племянников на начальном этапе. Хайнен предполагает, что Юстин также мог использовать другой источник, чем Трог. Однако две «версии» Юстина, похоже, сходятся к одной точке: в книге XVII Керавн предлагает усыновить сыновей Арсинои, а в книге XXIV он клялся не брать другую женщину и обязался не иметь других детей. Юстин подчеркивает страх, который, кажется, Керавн внушает своей сводной сестре (XXIV, 2, 3-4; 6). Она знала, что он убил Селевка, чтобы подняться на престол Македонии, и вероятно их отношения ухудшились во время пребывания Птолемея при дворе Лисимаха.
К этим различным элементам следует добавить информацию, представленную Юстином: «но Арсиноя знала о его нечестивых наклонностях. Она не верила. Тогда он сказал ей, что хочет разделить власть с ее сыновьями и что если он воевал с ними, то не для того, чтобы отнять у них престол, но чтобы они получили его из его рук» (XXIV, 2, 3-4). Однако, по этому поводу Хайнен считает, что это, вероятно, намек на то, что Керавн сыграл роль в войне под руководством Селевка против Лисимаха после смерти Агафокла. Главной заботой Арсинои было гарантировать защиту ее сыновей, и единственным способом, который она видела, было принять клятву от брата в храме Зевса, в Македонии (Юстин, XXIV, 2, 8), чтобы убедитесь в его честности. Несомненно, она считала, что клятва перед богами помешала бы ее брату напасть на ее сыновей, но в свете событий ее надежды были напрасны.
τοὺς ἐκ Λυσιμάχου δὲ παῖδας αὐτῇ γεγενημένους ἀναιρεῖ:
Каким бы ни были его первоначальные намерения, Керавн быстро изменил план, так что кажется, что убийство сыновей Лисимаха произошло вскоре после брака их матери. Действительно, по словам Юстина, после того, как браки были отпразднованы (XXIV, 3, 1-3), Арсиноя пригласила своего брата и мужа в Кассандрею, а тот убил своих племянников после захвата цитадели города. Картина Юстина драматична, подчеркивая тревогу скорбящей матери, которая едва успела отпраздновать свой новый статус царицы, прежде чем увидеть, в бессилии, резню своих детей. Он настаивает на том, что царица предложила убийцам убить ее в обмен на жизнь ее детей (XXIV, 3, 3-9). Умерли, по–видимому, его младшие сыновья, Лисимах и Филипп, в возрасте 16 и 13 лет соответственно, (Юстин, XXIV, 3, 5). По словам Юстина, старший из детей Арсинои, Птолемей, похоже, избежал злой судьбы, уготованной его дядей для его братьев. Он не был упомянут вместе с братьями, когда Керавн прибыл в Кассандрею. По словам Юстина, он выступал против брака матери, осуждая злые намерения дяди, который предложил усыновить ее детей от Лисимаха (XXIV, 2, 10). Если допустить, что Птолемей совершил убийство Агафокла, чтобы обеспечить преемственность, то понятно, что он должен был смотреть на человека, который стоял между ним и троном Македонии, негативным взглядом. Трог упоминает о войне под предводительством Птолемея, при помощи Монуния, иллирийского царя, против его отчима (Трог, Прологи 24). Хронология событий остается относительно неясной, как Трог упоминает ее до отвержения Арсинои, но Юстин ничего не говорит об этом. Поэтому мы должны подвергнуть сомнению это вооруженное противостояние. Если оно произошло до убийств в Кассандреи, то можно объяснить противоречие между двумя отрывками Юстина, упомянутыми выше. Керавн, столкнувшись с оппозицией своего пасынка, по–другому рассматривал бы свои отношения с другими детьми сестры. Он бы подумал, что безопаснее устранить любой возможный очаг восстания против его власти, и для этого ему пришлось устранить своих наиболее вероятных противников: Лисимаха и Филиппа. Однако в связи с этим Хайнен указал, что сроки были слишком короткими, чтобы Птолемей успел организовать и провести операции против своего отчима. Однако он предполагает, что побег молодого принца должен был состояться между свадьбой и приемом в Кассандреи.
μεθ´ οὓς κἀκείνην τῆς βασιλείας ἐξεκήρυξε:
Юстин (XXIV, 2, 2-3) сообщает, что в день их бракосочетания Керавн обвязал голову своей новой жены диадемой и что последняя вернула себе титул царицы, который она потеряла после смерти Лисимаха. «Птолемей в присутствии собравшихся воинов возложил диадему на голову своей сестры и приветствовал ее именем царицы. При этих словах Арсиноя испытала радость от восстановления титула, который она потеряла после смерти Лисимаха, ее первого мужа».
Конечно, коронация Арсинои, должно быть, придала ей новый статус, статус жены царя, царствующего над бывшими владениями Лисимаха. Однако Хайнен полагает, что между смертью мужа и его браком с Керавном Арсиноя должно быть управляла несколькими территориями. Помимо Кассандреи, вполне вероятно, некоторые города Македонии были под ее контролем (ср. Trogue, Prol. XXIV: «как он лишил Арсиною свою сестру власти над городами Македонии»). Этот брачный союз с Керавном должен был представлять для нее более широкую перспективу. Показания Юстина (XXIV, 2, 4), что Керавн не хотел отнимать трон у детей Арсинои могли быть истолкованы как свидетельство того, что они владели территорией, управляемой их матерью–регентшей. Это предположение объяснило бы, почему Керавн начал переговоры со своей сестрой и стремился поставить ее потомство под свой контроль, предложив компромисс — усыновление племянников.
После убийства ее детей, которых она не смогла спасти, она отправилась в ссылку в Самофракию, где Керавн отказался лишить ее жизни по ее просьбам. «В конце концов, лишенная даже их останков, в разорванной одежде и с распущенными волосами, она с двумя рабами отправилась из города в изгнание в Самофракию, тем более несчастная, что не смогла умереть со своими сыновьями» (XXIV, 3, 9). Физическое описание Арсинои отражает ее новый статус, описанный у Мемнона: падшая женщина царского положения. Предположения относительно того, почему Керавн сохранил жизнь Арсиное, во многом основывается на связи с Птолемеем II. По словам Юстина, когда он вступил в конфликт с Гонатом и Антиохом, Керавн пытался примириться со своим сводным братом, Птолемеем II. Возможно, он опасался недовольства египетского царя, если бы он напал на сестру.

Καὶ πολλὰ καὶ παράνομα ἐν δυσὶ διαπραξάμενος ἔτεσι, Γαλακτικοῦ μέρους τῆς πατρίδος μεταναστάντος διὰ λιμόν, καὶ Μακεδονίαν καταλαβόντων καὶ εἰς μάχην αὐτῷ συναψάντων, ἀξίως τῆς ὠμότητος καταστρέφει τὸν βίον, διασπαραχθεὶς ὑπὸ τῶν Γαλατῶν· ζῶν γὰρ ἐλήφθη, τοῦ ἐλέφαντος, ἐν ᾧ ὠχεῖτο, τρωθέντος καὶ καταβαλόντος αὐτόν. Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου ἡττηθεὶς τῷ ναυτικῷ, Πτολεμαίου ἀνῃρημένου τὴν Μακεδόνων λαμβάνει ἀρχήν.

Много противозаконного совершил он за два года. Когда часть галатов переселялась из–за голода со своей родины и они напали на Македонию и вступили с ним в бой, он окончил жизнь достойно своей жестокости, растерзанный галатами. Ведь он был захвачен живым, когда слон, на котором он ехал, был ранен и сбросил его. Антигон же, сын Деметрия, разбитый некогда в морском сражении, после гибели Птолемея захватывает державу македонян.

καὶ πολλὰ καὶ παράνομα ἐν δυσὶ διαπραξάμενος ἔτεσι:
Керавн совершил массу зверств за два года. Часть галлов покинула свою страну в результате голода; эти люди захватили Македонию и сражались с Птолемеем, который завершил свои дни так, как заслужила его жестокость; он был четвертован галлами, которые захватили его живым после того, как слон, который его вез, был ранен и сбросил его на землю. Антигон, сын Деметрия, который был побежден на море, захватил власть в Македонии после смерти Птолемея.
Под зверствами здесь, наверное, подразумеваются его преступления в отношении Селевка и племянников. Мемнон выражается почти как Юстин, который судит о поступках Керавна еще строже, описывая их как кощунственные действия, нарушающие священные законы богов. Он считает, что конец Керавна — это результат его кровавого поведения по отношению к своему благодетелю Селевку и племянникам. Юстин подчеркивает, что его преступления были наказаны богами: «Бессмертные боги отомстили за столько лжесвидетельств, столько кровавых убийств. Вскоре после этого, лишившись трона и попав в плен к галлам, он погиб от железа, как заслужил» (XXIV, 3, 10). Он упоминает его желание противостоять захватчикам, подчеркивая, что эта задача была гораздо сложнее, чем творить беспредел, и что его преследовал злой рок из–за его прошлых убийств: «возбужденный мстительной яростью, он отправился навстречу им с горсткой людей в беспорядке, как будто было легче вести войну, чем совершать преступления» (XXIV, 4, 8).
Γαλακτικοῦ μέρους τῆς πατρίδος μεταναστάντος διὰ λιμόν:
Царство Александра было достаточно сильным, чтобы служить буфером против галльских племен, которые были вытеснены на восток от своих родных земель. Так, в IV веке кельты поселились в непосредственной близости от Дуная (в районе Савы и Дравы) и на севере Сербии (ср. Арриан, Анабасис, I, 4, 6-8; 7, 15, 4). Власти Лисимаха удалось сдержать кельтские набеги, но после распада его империи и смерти Селевка в 281 году галльские племена воспользовались возможностью начать военные кампании, особенно во Фракии и Македонии, где Керавн взял власть. Греция также была ослаблена войнами преемников Александра и не избежала кельтских рейдов (Pausanias, 1, 4, 1-2).
Термин «галаты» используется греческими авторами эллинистической эпохи для обозначения всех кельтов. Латинские авторы проводят различие между галлами (Galli) и галло–греками (Gallograeci). Последний термин относится к этносу, поселившемуся в Азии в результате договора с Никомедом. Впредь я буду различать кельтов (или галлов), то есть народы, которые вторглись в Европу, и буду использовать термин «галаты» для групп, созданных в Азии.
В начале лета 280 года три кельтских племени разделились: была сформирована группа под предводительством Керефрия для продвижения к Фракии и территории трибаллов на восток. Вторая во главе с Бренном и Акихорием вторглась в Пеонию, и третья под руководством Болгия (или Белгия) направилась в сторону Македонии и Иллирии, атаковав и убив Керавна (Павсаний, 10, 19, 4; Юстин, XXIV, 4-6). Вопреки Мемнону, который предполагает, что галлы покинули свои родные земли из–за голода, Юстин (XXIV, 4,1) объясняет это миграционное движение перенаселением: «галлы, чья перенаселенная страна больше не могла содержать их детей, отправили триста тысяч человек, словно в священную весну, в поисках новых поселений». Тем самым представляется, что причиной их эмиграции является нехватка земли, и целью этой миграции было завоевание и заселение новых земель (Tite–Live, XXXVIII, 16, 1). Однако эти два свидетельства не являются несовместимыми, поскольку голод вполне мог быть следствием тесноты.
Однако Митчелл заявил, что, хотя конечная цель этих групп заключалась в том, чтобы найти землю для расселения, кельты не уделяли ей приоритетного внимания. По его мнению, непосредственной целью их экспедиций были деньги и добыча (Tite–Live, XXXVIII, 16, 1). С этой целью они часто использовали метод вымогательства, запрашивая деньги у городов и монархов, чьи земли они угрожали опустошить (Юстин, XXIV, 4, 7; 5, 1; Ливий, XXXVIII, 16, 3), или грабя сельскую местность (Диодор XXII, 4; Юстин, XXIV, 6, 1-2; Павсаний, I, 4, 5). Кельты считались варварами, пришедшими с севера, сеющими хаос и угрожающими цивилизованному миру. Юстин сообщает, что правители боялись даже одного имени галлов: «галльское имя ужасало настолько, что даже цари, которых они не атаковали, покупали для себя мир по большой цене» (XXIV, 4, 7).
καὶ Μακεδονίαν καταλαβόντων:
Самым подробным описанием конца Керавна является рассказ Юстина, который сохранил лишь рассказ об экспедиции Болгия в Македонию (Юстин, XXIV, 4-6). Именно этот кельтский лидер столкнулся с македонской армией и убил Керавна. По словам Юстина, Птолемей, в отличие от всех, кто видел, как галлы прибыли на их территорию, не испугался и отправился на встречу с ними: «Лишь царь Македонии Птолемей, не трепетал перед их приходом» (XXIV, 4, 8).
Юстин делает Керавна претенциозным человеком, убежденным в том, что он может противостоять галлам с горсткой людей, и отказавшимся от помощи примерно 20 000 человек, которых ему предлагали дарданцы (XXIV, 4, 8-9). По словам Диодора, Керавн отказался слушать своих друзей, которые советовали ему ждать подкреплений. Он, как и Юстин (XXIV, 4, 11), подчеркивает отсутствие опыта у Птолемея и его юный возраст, оправдывая поспешное решение, которое он принял против галльских захватчиков (Диодор, XXII, 3: «Птолемей, царь македонян, еще молодой и незнакомый с военным искусством, был легкомысленным и туповатым; не предвидя того, что ему было бы полезно, он не слушал своих друзей, которые советовали ему ждать опаздывающих вспомогательных войск»). Царь Македонии был настолько уверен в себе, что отказался от мира, который предложил ему Белгий, вождь галлов. Он не согласился заплатить за спокойствие своего царства и обосновал свой выбор, заявив своим людям, что они просто страшились вести войну (XXIV, 5, 1-4).
Однако, по словам Хайнена, вполне возможно, что замечание Юстина о небольших и плохо организованных войсках раскрывает нечто иное, чем простое отсутствие полководческих качеств у Керавна или его неопытность. Действительно, если вторжение произошло внезапно (зимой 280/279 г.?), молодой царь, возможно, не успел сформировать организованную армию. Что касается «опаздывающих вспомогательных войск», упомянутых Диодором, то они, безусловно, являются свидетельством того, что Птолемей начал вербовку войск, но в то время, когда он готовился сражаться с галлами, последние еще не присоединились к царю, который предпочел не ждать их.
Смерть Керавна датируется примерно февралем 279 г. Юстин упоминает о поражении Керавна против галлов: «Битва началась, и побежденные македоняне были изрублены на куски» (XXIV, 5, 5). Затем, подобно Мемнону, он сообщает, как умер Керавн в мучительных страданиях: «Птолемей, покрытый ранами, был взят; его голова была отрублена, насажена на копье и пронесена через поле битвы, чтобы напугать врага» (XXIV, 5, 6; ср. XXIV, 3, 10). Его показания не противоречат показаниям Мемнона, если признать, что Юстин молчит, как был ранен Керавн, в то время как историк Гераклеи сообщает об обстоятельствах, при которых он был ранен, упав со своего слона, вероятно, единственного в македонской армии. В этом отношении замечание Мемнона, по–видимому, подтверждается Синкеллом (FGrH III 696 F 6), у которого также предполагается использование слонов. С другой стороны, Мемнон сообщил только о первой части пыток, перенесенных Керавном, в то время как Юстин рассказал о конце его мучений. Поэтому вполне возможно, что галлы четвертовали его, а затем отрубили ему голову после его смерти, чтобы показать ее его людям. Что касается Диодора, он просто пишет, что царь был убит Диодор: «галлы убили царя Птолемея, после того, как изрубили в куски и полностью уничтожили македонские войска» (XXII, 2, 3, ср. Trogue–Pompée, Prol. 24; Pausanias, I, 16, 2; Diodorus, XXII, 3).
Ἀντίγονος δὲ ὁ Δημητρίου ἡττηθεὶς τῷ ναυτικῷ, Πτολεμαίου ἀνῃρημένου τὴν Μακεδόνων λαμβάνει ἀρχήν:
Павсаний выражается аналогично с Мемноном:
Pausanias, 1, 16, 2: «Керавн захватил царство Македонии и правил им до вторжения галлов, против которых он осмелился взять оружие, чего еще не делал царь: но он был убит этими варварами. Антигон, сын Деметрия, затем вернулся во владение Македонией».
Вопреки тому, что говорят Мемнон и Павсаний, Антигон Гонат не так легко захватил власть после смерти Керавна. С одной стороны, смерть последнего возродила притязания Селевкидов на Македонию в лице Антиоха, сына Селевка (ср. F 10.1), с другой, прибытие кельтских племен в начале лета 280 г. затрудняло задачу тому, кто намеревался взять под контроль этот регион, поскольку прежде всего нужно было избавиться от кельтской угрозы.
После смерти Птолемея Керавна Антигон вступил в войну против Антиоха (ср. 10.1), но, похоже, в 278 году два царя достигли мира, поэтому Гонат смог сосредоточить все свои цели на Македонии. Похоже, он не пытался проникнуть туда сразу как только было объявлено о смерти его бывшего противника. По мнению Тарна, «можно предположить, что он считал, что у человека, только что выбитого из Греции, в Македонии было мало шансов, и что лучше сначала попытаться избавиться от претензий Антиоха и, кстати, вернуть себе престиж. Вполне возможно, что по ходу он попытался получить опору в Македонии и потерпел неудачу». До его возвращения Македонией управлял Мелеагр, брат Керавна, а затем Антипатр, племянник Кассандра. Их краткие правления не смогли спасти регион от кельтского вторжения. Царство сопротивлялось немного лучше под руководством стратега Сосфена, который не провозгласил себя царем (Justin, XXIV, 5, 12-14; Diodore, XXII, 4; Eusebe, Chron., I Schoene), но нужно было дождаться возвращения Гоната, чтобы галлы были изгнаны из региона и нашелся человек, достаточно сильный, чтобы утвердиться на македонском престоле. Как отметил Тарн, Гонат стал царем Македонии только после победы при Лисимахии в 277 году.
Однако слова Мемнона, что Антигон захватил власть в Македонии после смерти Птолемея, опровергаются отрывком Юстина (XXV, 1, 1), который сообщает, что Антигон Гонат вернулся в Македонию после того, как заключил мир с Антиохом и тот факт, что флот Антигонида не появляется на стороне своего союзника Никомеда в 278 г. (ср. F 10.2) говорит Тарну, что Гонат действовал в Македонии до своей победы над кельтами. Например, он считает, что операции, проводимые Гонатом в 278 году, которые тем не менее остаются весьма туманными, вероятно, состояло в попытке закрепиться в Македонии. Однако, Антигон провалился снова, и Сосфену удалось сохранить свои позиции. Тем самым, как предполагает Тарн, «Македония», упомянутая Мемноном и Юстином, должна быть понята в смысле» Фракии», и именно в этом регионе действовал Гоната, прежде чем он победоносно сразился с кельтами недалеко от Лисимахии в 227 году. Разгром галлов положил конец их продвижению и они направились на север, где, под командованием Комонтория, они основали резиденцию Тилу на западном побережье Черного моря к северу от Византия (Юстин, XXV, 1, 2-10; 2, 1-7; Павсаний, 1, 16, 2; Полибий, IX, 46; Трог Помпей, Прол. 25).
Македония была без царя и находилась в состоянии анархии. Поэтому эта победа сигнализировала всем о возвращении могущественного лидера в Македонию и открыла Гонату двери царства, куда он вошел в качестве победителя, тем самым заставив забыть о непопулярности его свергнутого отца. В 276 году он стал не только хозяином своего царства, но и новым царем македонян (ср. Диоген Лаэрций, II, 142).

F 9.1-10.2: Борьба против Селевкидов

Ὁ δὲ Σελεύκου Ἀντίοχος πολλοῖς πολέμοις, εἰ καὶ μόλις, καὶ οὐδὲ πᾶσαν, ὅμως ἀνασωσάμενος τὴν πατρῴαν ἀρχήν, πέμπει στρατηγὸν Πατροκλέα σὺν ἐκστρατεύματι εἰς τὴν ἐπιτάδε τοῦ Ταύρου· ὁ δὲ Ἑρμογένην προσαιρεῖται, τὸ γένος Ἀσπένδιον, ὃς ἐπί τε πόλεις ἄλλας καὶ ἐπὶ τὴν Ἡράκλειαν ὥρμητο εἰσβαλεῖν.

Сын Селевка Антиох благодаря многим войнам, хотя и с трудом и не полностью, но все же восстановил отцовское царство. Он отправляет стратега Патрокла с войском в область по сю сторону Тавра. Этот же выбирает себе в помощники Гермогена, родом аспендия, который намеревался в числе других городов напасть и на Гераклею.

ὁ δὲ Σελεύκου Ἀντίοχος πολλοῖς πολέμοις, εἰ καὶ μόλις, καὶ οὐδὲ πᾶσαν, ὅμως ἀνασωσάμενος τὴν πατρῴαν ἀρχήν:
Когда Селевк был убит Птолемеем Керавном недалеко от Лисимахии, Антиох все еще находился в восточных частях империи, которыми он управлял более 10 лет. Однако он не смог сразу принять участие в делах Малой Азии, подвергшейся тогда глубоким волнениям, поскольку его внимание было сосредоточено на Сирии. Похоже, что между 281 и 279 гг. Антиоху пришлось столкнуться с восстанием Селевкиды. В указе Илиона в честь Антиоха говорится о том, как царь успешно пресек восстание Селевкиды: «Принимая во внимание, что царь Антиох, сын Селевка, как только он получил царство, проявляя всю свою славу и проводя превосходную политику, стремился, с одной стороны, восстановить в мире и прежнем процветании города Селевкиды, поставленные в трудные обстоятельства по вине тех, кто выступал против его дел, и, с другой стороны, восстановить отцовскую власть, нападая на тех, кто нес ответственность за беспорядки, так как это справедливо; ( … ) он восстанавливает города в мире и царстве в их исконном положении. Теперь, прибыв в страны на этой стороне Тавра, со всем рвением и щедротами он и возвратил мир городам, и привел империю и царство в более великолепное и блестящее состояние».
Вероятно, именно об этих беспорядках в сердце царства Антиоха высказывается Мемнон, согласно которому Антиох смог собрать часть отцовского наследия. Один исследователь связывает указ Илиона с фрагментом папируса, датированным I веком нашей эры, который сообщает о почестях, полученных Антиохом после того, как он «вступил во владение отцовской империей». Источники не позволяют определить, насколько успешно Антиох восстановил свою власть в Селевкиде. Тем не менее, в отличие от эпиграфических и папирологических документов, Мемнон рисует менее похвальную картину кампании, проводимой царем во время этого восстания, что, по словам Уилла, нюансирует апологетику Илионской надписи. Действительно, хотя гераклейский историк сообщает, что царю удалось сохранить отцовское наследие, он, тем не менее, уточняет, что сохранена была только часть и ценой многих войн. Уилл считает, что восстание Селевкиды совпало с нападениями Птолемея II, из–за которых Антиох понес территориальные потери. Гипотеза Дройзена заключается в том, что Птолемей II отодвинул Антиоха в Селевкиду и захватил территории Южной Сирии, в частности Дамаск. Примечание Мемнона «спас только часть» следует понимать как указание на расширение владений лагида за счет Антиоха.
Однако Хайнен отвергает идею «войны за наследство» в Сирии около 281/279 гг., разработанной Дройзеном и перехваченной многими историками, считая, что свидетельств, подтверждающих эту точку зрения, не существует. Тем не менее он признает, что лагид использовал временную слабость Антиоха, чтобы расширить свои владения в западной и южной частях Малой Азии. Действительно, именно в начале правления Антиоха некоторые города анатолийского побережья (Милет, Самос, Галикарнас, Минд и Кавн) перешли в птолемеев альянс и Птолемей захватил несколько мест в Памфилии и Киликии.
πέμπει στρατηγὸν Πατροκλέα σὺν ἐκστρατεύματι εἰς τὴν ἐπιτάδε τοῦ Ταύρου· ὁ δὲ Ἑρμογένην προσαιρεῖται, τὸ γένος Ἀσπένδιον, ὃς ἐπί τε πόλεις ἄλλας καὶ ἐπὶ τὴν Ἡράκλειαν ὥρμητο εἰσβαλεῖν:
Другая часть отцовского наследия Антиоха находилась в Анатолии «за пределами Тавра», как указано Мемноном и надписью из Делиона (OGIS 219). В эпиграфическом документе говорится, что селевкидский царь дал «мир городам», но ранее высказанные замечания о расширении лагидовых позиций в этом регионе, свидетельствуют о том, что контроль Антиоха над азиатскими городами не был установлен так официально, как это, по–видимому, подразумевается илионским декретом. По словам Уилла, несмотря на присутствие лагида в Карии, Памфилии, Киликии, Самосе и, возможно, в нескольких городах Троады, кажется, что в начале своего правления Антиох мог без больших трудностей принять подчинение городов Ионии и Эолиды, по примеру Сард, ставших второй царской резиденцией.
Напротив, в проливах и на северном побережье Евксинского Понта задача была не так проста. Вифиния, Понт и Гераклея сопротивлялись Селевку, отказавшись интегрироваться в его огромное царство. Вероятно, селевкидский царь намеревался подчинить этот район, и, если он собирался начать экспедицию против Гераклеи и Вифинии, то ему помешала преждевременная смерть. Получается, во время своего восшествия Антиох решил возобновить отцовский проект взятия под контроль эту часть древнего царства Лисимаха. Тем не менее, действуя в Селевкиде, Антиох сам не смог вмешаться в Малую Азию. Поэтому селевкидский царь послал своих генералов Патрокла и Гермогена, чтобы попытаться подчинить непокорные государства, и в частности Гераклею и Зипойта, царя Вифинии.

Τῶν δὲ Ἡρακλεωτῶν πρὸς αὐτὸν πρεσβευσαμένων τῆς χώρας ἀναχωρεῖ καὶ φιλίαν συντίθεται, ἐπὶ τὴν Βιθυνίαν διὰ τῆς Φρυγίας τραπόμενος. Ἐνεδρευθεὶς δὲ ὑπὸ τῶν Βιθυνῶν διεφθάρη τε αὐτὸς καὶ ἡ σὺν αὐτῷ στρατιά, ἀνδρὸς ἔργα τὸ καθ´ ἑαυτὸν εἰς πολεμίους ἐπιδειξάμενος.

Но поскольку гераклеоты отправили к нему послов, он отступает от их страны и заключает договор о дружбе, а затем отправляется через Фригию в Вифинию. Застигнутый неожиданно вифинами, он погиб со своим войском, обнаружив лично мужество в борьбе против врагов.

τῶν δὲ Ἡρακλεωτῶν πρὸς αὐτὸν πρεσβευσαμένων τῆς χώρας ἀναχωρεῖ καὶ φιλίαν συντίθεται:
Гераклеоты отправили ему посольство, и он покинул их страну, заключив с ними соглашение о дружбе, а затем направился в Вифинию через Фригию. В засаде, устроенной вифинами, он погиб вместе с войском, показав личную доблесть против врагов.
По словам Мемнона, Гермоген вступил на территорию гераклеотов, χώρα. Гераклеоты направили к нему делегацию, чтобы удержать его от нападения на город. Их миссия была успешной, так как кажется, селевкидский генерал не добрался до стен города. Гераклея заключила с ним договор о дружбе, Гермоген ушел из χώρα города. Биттнер объясняет заключение этого договора отсутствием союзников Северной Лиги поблизости от Гераклеи. Действительно, Митридат, Халкедон и Византия, похоже, не направили войск для поддержки города перед лицом селевкидской угрозы. Историк отмечает, что ситуация этих союзников во время рейда Гермогена неизвестна, но предполагает, что Византий в то время мог быть осажден кельтами (ср. F 11.1).
В любом случае Гераклея решила заключить союз с Антиохом. Дипломатическая попытка гераклеотов принесла свои плоды в краткосрочной перспективе, поскольку они избежали осады своего города. Условия соглашения могут включать признание городом власти Антиоха или даже предоставление материально–технической поддержки в операциях, проводимых Селевкидом. Так, гераклеоты облегчили прохождение армий Гермогена через их территорию в знак их хорошего настроя по отношению к власти Антиоха. Их решение тем более понятно, что царь Зипойт по–прежнему представлял для Гераклеи угрозу. Возможно, город надеялся воспользоваться потенциальным ослаблением Вифинии — которое, как утверждается, было вызвано нападением сирийских армий — чтобы вернуть свои прежние территории. Однако этот союз, заключенный в обстоятельствах чрезвычайной ситуации, длился недолго, так как Гераклея решила вступить в союз с царем Вифинии Никомедом I, который вскоре после победы над войсками Гермогена сменил своего отца на престоле (ср. F 9.3).
С другой стороны, решение Гермогена пощадить город может на первый взгляд показаться удивительным, если только не признать, следуя Биттнер, что главная цель Антиоха заключалась в том, чтобы завоевать Вифинию. Возможно, селевкидский генерал намеревался подчинить город позже, но сперва предпочел заключить с ним союз, чтобы получить доступ к дороге, облегчающей его вторжение в Вифинию.
ἐπὶ τὴν Βιθυνίαν διὰ τῆς Φρυγίας τραπόμενος:
Соглашение между Гераклеей и Гермогеном позволило последнему напасть на Вифинию, где вифинский царь победил сирийских генералов. Возможно, гераклеоты облегчили продвижение селевкидских войск по своей территории, тем самым обеспечив им доступ к Фригии, где они должны были вторгнуться в Вифинию.
ἐνεδρευθεὶς δὲ ὑπὸ τῶν Βιθυνῶν διεφθάρη τε αὐτὸς καὶ ἡ σὺν αὐτῷ στρατιά, ἀνδρὸς ἔργα τὸ καθ´ ἑαυτὸν εἰς πολεμίους ἐπιδειξάμενος:
Мемнон не пишет, как Гермоген добирался в Вифинию, а просто сообщает о намерениях последнего туда отправиться. Поэтому, безусловно, необходимо поместить поражение сирийцев во Фригии, возможно, в районе, граничащем с Вифинией. Из рассказа Мемнона следует представить, что вифины, услышав о наступлении армии Гермогена, направили войска, чтобы помешать ему проникнуть в Вифинию, и обе силы сразились не в рамках обычной битвы, а скорее вступили в стычку. Нет сомнений в том, что вифинские солдаты ждали сирийцев в стратегическом плане и напали на них врасплох. С другой стороны, Патрокл, похоже, не участвует в этом нападении. По словам Мемнона, он был вождем экспедиции, отправленной Антиохом для подчинения Малой Азии, и во время поражения своего коллеги он, безусловно, действовал в другом месте, иначе историк, несомненно, упомянул бы об этом. Кстати, в этом фрагменте приводится один Гермоген, что предполагает, что Патрокл не был рядом с ним. Мемнон, проявляя интерес только к событиям, связанным с его городом, не счел целесообразным сообщать о деятельности Патрокла. Тем не менее Савалли–Лестрейд предполагает, что Патрокл погиб в этот период, поскольку он больше не приводится источниками, и что Антиох сам вел операции в Азии по возвращении из Селевкиды.
Мемнон не приводит имени вифинского царя, но, похоже, селевкидского генерала победил Зипойт, или, по крайней мере, он все еще правил, так как гераклейский историк сообщает (F 12.5), что Зипойт одержал победу над Антиохом. Более того, именно из–за этого поражения селевкидский царь решает начать новое наступление на Вифинию. Мемнон ясно заявляет, что наступление было против нового царя этого непокорного царства, Никомеда. Последний обратился к Гераклее с целью объединить силы и остановить селевкидскую угрозу, которая нависала над их территориями. Этот союз, который знаменует собой ключевой шаг в вифино–гераклейских отношениях, побуждает гераклеотов нарушить договор, который они заключили ранее с Гермогеном.
Витуччи датирует эту победу летом или осенью 280 г. или за некоторое время до смерти Зипойта (Ср. F 13.5 о дате смерти Зипойта либо в 280, либо в 279 году. Признав самую низкую дату, мне кажется, тем не менее, что необходимо поставить эту победу перед смертью Керавна, которая открывает новый конфликт между Селевком и Вифинией, возглавляемый теперь Никомедом, который объединился с Антигоном Гонатом. См. F 10.1). Я считаю, что факты, приведенные во фрагментах 9.1 и 9.2, должны быть расположены до событий, указанных в последней части F 8.8 в связи со смертью Керавна. Операции генералов Антиоха в Гераклее и в Вифинии должно быть проходили между 281 г. и 279 г., т. е. между смертями Селевка и Керавна и в то время, когда Антиох пытался подавить восстание в сирийском царстве. Как я пыталась объяснить в F 8.8, помощь, предоставленная Гераклеей Керавну, была, безусловно, направлена ​​на объединение сил с царем, способным с точки зрения гераклеотов противодействовать селевкидской угрозе, которая тогда нависла над городом.

Διὰ ταῦτα δὴ ἐπιστρατεύειν ἐγνωκότος Ἀντιόχου κατὰ Βιθυνῶν, ὁ τούτων βασιλεὺς Νικομήδης διαπρεσβεύεται πρὸς Ἡράκλειαν συμμαχίαν αἰτῶν, καὶ τυγχάνει τῆς σπουδῆς, ἐν ὁμοίοις καιροῖς καὶ χρείαις τὴν ἀμοιβὴν ὑποσχόμενος.

Так как Антиох решил вследствие этого выступить против вифинян, царь их Никомед отправляет в Гераклею послов, ища союза, и добивается успеха, пообещав отплатить им при подобных критических обстоятельствах.

Дата, предложенная Биттнер для заключения альянса между Гераклеей и Никомедом в 279 году, кажется мне подходящей для хронологии событий, которую я воспроизвожу следующим образом:
— В конце лета 281 г. Селевк теряет жизнь, убитый Керавном (F 8.3).
— В то время как последний управляет Македонией и сталкивается с Гонатом у Фракийского Херсонеса в октябре 281 или весной 280 г. (F 8.4 слл.), Антиох, занятый подавлением восстания Селевкиды, посылает своих генералов Патрокла и Гермогена подчинить Гераклею и Вифинию (F 9.1). Отдав предпочтение самой низкой дате для битвы между Керавном и Гонатом и признав, что поражение Гермогена датируется летом 280 г., это может объяснить причины отсутствия союзников Северной лиги в Гераклее при прибытии сирийских сил и заключения договора между гераклеотами и селевкидским генералом. Действительно, возможно, союзные корабли и большая часть сил все еще находились на обратном пути, когда Гермоген появился в гераклейских землях.
— В противостоянии с войсками Зипойта во второй половине 280 года Гермоген был побежден. Царь Вифинии на какое–то время пережил эту победу, а затем умер, оставив трон своему сыну Никомеду, в конце 280 г. или начале 279 г. (F 9.2).
— В начале 279 года в Европе Керавн погиб от галатов, в то время как на востоке Антиох готовится к проведению операций в Малой Азии после того, как ему удалось подавить восстание в сирийской провинции и заключить мир с Птолемеем II (279 г.?). Следовательно, новости о его приближении в 279 году подталкивают нового царя Вифинии, Никомеда, заключить союз с Гераклеей.
διὰ ταῦτα δὴ ἐπιστρατεύειν ἐγνωκότος Ἀντιόχου κατὰ Βιθυνῶν:
После восстановления порядка в сирийской провинции Антиох наконец–то перешел в Малую Азию, где учредил свою столицу в Сардах. По словам Дройзена, самой важной миссией царя Селевкидов было спасение азиатской части его отцовского наследия. Однако, когда он прибыл, он мог наблюдать в Вифинии и Македонии запутанную ситуацию. Зипойт был мертв, и его царство было в центре династической ссоры между Никомедом I и его братом Зипойтом. Что касается Македонии, то она теперь была без царя, так как Керавн был мертв, убитый галатами, а Антигон Гонат еще не мог взойти на трон.
Мемнон сообщает, что именно из–за поражения своего генерала Антиох решает заняться Вифинией. В F 10.2 он снова упоминает наступление Антиоха на Никомеда, которое он обосновывает недавним союзом царя Вифинии с Гонатом. Мне кажется, что F 9.2 и F 10.2 относятся к тому же периоду.
После смерти Керавна Антиох решил вернуть то, что он считал частью своего наследства: Македонию (ср. 10.1 о причинах). Он решает сразиться с Антигоном Гонатом, своим единственным противником в погоне за македонским престолом. Тем не менее он должен был параллельно бороться против союзника Антигонида, Никомеда, царство которого было препятствием для его перехода в Европу (F 10.2). Поэтому, причина войны между Антиохом и Никомедом, на которую указывает Мемнон в F 10.2, представляется более реалистичной, чем та, о которой он упоминал здесь, а именно месть за поражение его генерала Гермогена против войск Зипойта, хотя обе причины, на которые указывает наш гераклейский историк, не являются несовместимыми. Возможно, Мемнон упоминает поражение Гермогена здесь, в F. 9.3, чтобы связать его с предыдущим отрывком, в то время как причины, упомянутые в F 10.2, предназначены для соединения сообщаемых там событий с данными из F 10.1.
Во всяком случае, мне кажется, что F 9.3 и F 10.2 указывают на те же события, и упоминание о нападении, организованном Антиохом на Вифинию, в этих соответствующих пассажах, фактически относится к одному и тому же наступлению. Я думаю, что метод, который использует Мемнон для представления этих разных эпизодов, определенно привел его к повторению.
ὁ τούτων βασιλεὺς Νικομήδης διαπρεσβεύεται πρὸς Ἡράκλειαν συμμαχίαν αἰτῶν, καὶ τυγχάνει τῆς σπουδῆς, ἐν ὁμοίοις καιροῖς καὶ χρείαις τὴν ἀμοιβὴν ὑποσχόμενος:
Если Гераклея заключила союз с Антиохом через Гермогена, он, однако, не продлился дольше экспедиции селевкидского генерала. Действительно, предложение Никомеда представляло для Гераклеи гораздо более интересную выгоду. Новый царь Вифинии искал поддержку города не только для того, чтобы противостоять селевкидской угрозе, но и для того, чтобы избавиться от своего младшего брата Зипойта, который оспаривал его трон (ср. F 9.5). В обмен на свою помощь царь Вифинии обязался поддерживать гераклеотов в случае необходимости. Другими словами, соглашение предусматривало военную поддержку, если бы город подвергся угрозе со стороны Антиоха.
По словам Сапрыкина, несмотря на существующую напряженность между Зипойтом и Гераклеей, которая покорила Тиос, Киерос и Тинийскую Фракию, отношения между этими двумя государствами не были полностью враждебными, что, по его мнению, объясняет, почему Никомед приблизился к городу. Что касается Низе, то он считает, что заключенный между городом и Гермогеном союз вызвал конфликты между Гераклеей и Никомедом. Как отмечает Сапрыкин, источники не упоминают о какой–либо конфронтации между этими двумя державами. Кроме того, противоречия, которые могут возникнуть в выборе альянса, сделанном Гераклеей, объясняются двумя причинами: первая, сформулированный ранее, заключается в том, что союз с Антиохом был чисто временным и реагировал на настоятельную необходимость защиты от насильственного нападения Селевкида. Гераклея, испуганная прибытием селевкидской армии на ее территорию и не могущая полагаться в то время на своих союзников, была вынуждена принять наиболее подходящее решение для своей защиты. Что касается причины, по которой Гераклея разорвала договор с угрожающим Селевкидом и оказала помощь вифинам, то Сапрыкин считает, что она связана со страхом, внушаемым войсками Селевкида, который проник в Малую Азию после своего возвращения из Сирии. По его мнению, Гераклея должна была рассмотреть пагубные для нее последствия, если бы Вифиния была побеждена Антиохом и опасалась, что победа Антиоха на ее границах вызовет его наступление. (См. F 9.2. Причины, которые побудили Гераклею заключить союз с Гермогеном, как раз были связаны с ее надеждами на то, чтобы воспользоваться ослаблением Вифинии. Однако после смерти селевкидского генерала условия изменились, и гераклеоты, несомненно, поняли, что Антиох не оставит Гераклею вне сферы его влияния).
Еще одно оправдание этому союзу, безусловно, находится в F 9.4 и F 9.5. Несмотря на то, что Мемнон не сделал пояснений в этой связи, он, Тем не менее показал, что результатом этого союза с Никомедом было то, что Гераклея возвратила свои прежние территории. Точная дата этих «завоеваний» по–прежнему широко обсуждается, и условия, при которых город вернул свои территории, будут обсуждаться позднее (F 9.4). Однако, ясно, что соглашение между Никомедом и городом включало положение, касающееся этих владений. Только это обещание могло бы подтолкнуть Гераклею окончательно разорвать свой союз с Антиохом и наладить связи с царем бывшего вражеского царства.
По словам Мемнона, царь «достиг своей цели», и он сообщает подробности о помощи, оказываемой гераклеотами, в следующих фрагментах. Действительно, в F 9.5 он пишет, что «гераклеоты были втянуты в войну против Зипойта Вифинского», что предполагает, что они вмешались против молодого вифинского князя по просьбе его брата Никомеда, а в F 10.2 он упоминает о присутствии тринадцати гераклейских триер во флоте царя Вифинии, когда последний столкнулся с Антиохом. Тем самым эти два свидетельства подтверждают предположение о том, что Никомед присоединился к Гераклее и к «Северной лиге», чтобы противостоять двум врагам, которые угрожали его царству изнутри и снаружи, соответственно, Зипойту и Антиоху.

Ἐν τούτῳ δὲ Ἡρακλεῶται τήν τε Κίερον καὶ τὴν Τῖον ἀνεσώσαντο καὶ τὴν Θυνίδα γῆν, πολλὰ τῶν χρημάτων δαπανήσαντες· τὴν δὲ Ἄμαστριν (ἦν γὰρ καὶ αὐτὴ μετὰ τῶν ἄλλων ἀφῃρημένη) καὶ πολέμῳ καὶ χρήμασι βουληθέντες τέως ἀναλαβεῖν αὐτὴν οὐ κατώρθωσαν, τοῦ κατέχοντος αὐτὴν Εὐμένους Ἀριοβαρζάνῃ τῷ Μιθριδάτου παιδὶ προῖκα μᾶλλον παραδοῦναι ταύτην, ἢ παρέχουσι χρήματα τοῖς Ἡρακλεώταις, διὰ τὸ τῆς ὀργῆς ὑπαχθέντος ἀλόγιστον.

В это же время гераклеоты вернули себе Киерос, Тиос и Типийскую землю, истративши на это много денег. Между тем Амастриду (ибо и она была утеряна вместо с другими городами) не удалось возвратить ни войной, ни деньгами, ни силой, так как владевший ею Евмен предпочел передать ее Ариобарзану, сыну Митридата, даром, чем гераклеотам за деньги, вследствие неразумного гнева против них.

ἐν τούτῳ δὲ Ἡρακλεῶται τήν τε Κίερον καὶ τὴν Τῖον ἀνεσώσαντο καὶ τὴν Θυνίδα γῆν, πολλὰ τῶν χρημάτων δαπανήσαντες:
Именно тогда гераклеоты возвратили Киерос и Тиос и Тинийскую территорию за большие деньги; а Амастриду, которая была отнята у них вместе с другими городами, несмотря на их желание взять ее с помощью оружия или выкупить ее, они не смогли возвратить, потому что Евмен, обладавший ею, в припадке безумного гнева отдал ее задаром Ариобарзану, сыну Митридата, а не гераклеотам, которые предлагали ему деньги.
Современные исследователи широко признают, что эти города были возвращены Никомедом Гераклее в соответствии с заключенным альянсом между двумя сторонами. Биттнер датирует возвращение этих городов и Тинийской территории в сферу влияния гераклеотов 279/278 г. Низе и Сапрыкин считают, что обещание Никомеда вернуть Гераклее ее территории связано с вмешательством города в войну между двумя братьями в Вифинии. Низе сказал, что Зипойт был союзником Антиоха. Поэтому во время вторжения Селевкида Никомед, боясь, что в его царстве окажется враг, поддерживаемый чужой силой, попросил помощи Гераклеи и пообещал ей взамен Тинийскую Фракию, которая тогда контролировалась Зипойтом (F 9.5). Тем не менее это замечание аннулируется, если территорию, упомянутую Мемноном как Тинийскую землю, отождествлять с островом Тиниадой. Однако по этому вопросу мнения расходятся. Бурштейн принимает интерпретацию Низе, который на основании свидетельства Аполлония Родосского (II, l. 788-789: «он также завоевал племена вифинов с их территорией, вплоть до устья Реба и до скалы Колоны»), считает, что Гераклея управляла территорией, простирающейся к западу от Гераклеи в Вифинии до реки Реб. С другой стороны, Мейер идентифицирует территорию, упомянутую Мемноном, с островом Тиниадой. В F 9.5 Мемнон конкретно упоминает Тинийскую Фракию, и кажется странным, что он указывает на одну и ту же территорию в двух идущих друг за другом фрагментах, используя другой словарь. С другой стороны, возможно, что «Тинийская территория» охватывала остров и несколько земель на вифинском побережье, если не признавать, что Гераклея контролировала весь регион.
Сапрыкин считает, что Гераклея возвратила Тиниаду, Киерос и Тиос между 280 и 278 годами, что, по его мнению, является следствием войны против Зипойта. На первый взгляд, трудно определить, были ли эти города уступлены в обмен на борьбу с Зипойтом, поскольку Киерос и Тиос приводятся среди союзников, заключающих договор с галатами. Отсюда Витуччи считает, что они были возвращены за помощь, которую Гераклея могла оказать в борьбе с Антиохом.
Как справедливо отметил Витуччи, Мемнон не столь откровенен, как кажется, поскольку он сообщает об обещании Никомеда гераклеотам, но без конкретики (F 9.3). Затем в F 9.4 он сообщает, что город возвратил свои прежние территории. На первый взгляд кажется странным, что гераклеоты должны были заплатить большие суммы, чтобы вернуть контроль над Киеросом, Тиосом и Тиниадой, в то время как Никомед в рамках недавно заключенного альянса пообещал им свою помощь. Хотя по–прежнему можно представить себе вмешательство Фотия в исходный текст, не стоит недооценивать важность порядка, в котором организованы фрагменты. Принимая хронологию, как она появляется при чтении этих двух отрывков, и тот факт, что Мемнон связывает обещание Никомеда и выкуп этих городов Гераклеей, необходимо попытаться понять очевидное противоречие между этими двумя отрывками.
Вполне вероятно, что бывшие территории Гераклеи были в руках местных династий, как и Амастрида, контролируемая Евменом, и что гераклеоты должны были заплатить какую–то сумму денег, чтобы вернуть ее обратно. В данном случае следует представить себе, что соглашение с Никомедом, несмотря ни на что, было необходимо для того, чтобы обрести земли, которые когда–то были конфискованы его отцом Зипойтом. (Витуччи напоминает, что исследователи допускают завоевание Киероса и Тиоса Зипойтом — хотя Мемнон лишь сообщает, что Зипойт атаковал территории города — не говоря уже о конкретных последствиях этих нападений, см. F 6.3). Другая гипотеза, которая могла объяснить выплату этих сумм, состояла бы в том, что, по мнению Витуччи, Гераклея должна была выплатить Никомеду, который утратил часть своей территории, финансовую компенсацию. В этом случае альянс представляется менее интересным для города, который понес огромные финансовые потери из–за конфискации его территорий, которые до сих пор способствовали экономическому развитию города. Однако ясно, что гераклеоты имели интерес к объединению с вифинским монархом, так как селевкидская угроза так же сильно зависала и над ними.
τὴν δὲ Ἄμαστριν (…) τοῖς Ἡρακλεώταις, διὰ τὸ τῆς ὀργῆς ὑπαχθέντος ἀλόγιστον:
Амастрида — это отдельный случай, поскольку во времена Лисимаха она перешла под контроль Евмена, и ее судьба не зависела от Никомеда. По словам Дройзена, этот Евмен является братом или племянником Филетера и будущим пергамским династом, известным как Евмен I. Однако эпиграфия доказывает, что Евмен был братом Филетера, и это не он, а его сын с тем же именем был царем Пергама с 263 по 241 год, сменив своего дядю.
Сапрыкин считает, что дар Амастриды Евменом должен быть помещен после смерти Митридата I Понтийского, то есть после 266 г., когда его сын Ариобарзан I возглавил царство, в то время как Мак–Гинг и Рейнах предполагают, что Понт захватил город во времена правления Митридата, около 280 или 279 г. с помощью Ариобарзана, который еще не возглавил царство, но действовал вместе со своим отцом, чтобы увеличить владения Понта. Мемнон не упоминает позицию Ариобарзана, но тот факт, что сын Митридата не приводится как басилей, как правило, доказывает, что в то время он был только царским принцем. Тогда я признаю, что Понт возвратил Амастриду до смерти Митридата.
Этот эпизод, как правило, доказывает, что отношения Гераклеи с правителем Понта были несколько расплывчатыми, поскольку кажется удивительным, что член Северной Лиги смог взять под свой контроль город, который когда–то принадлежал одному из его союзников. Правда, Митридат I уже проявлял особый интерес к Амастриде в то время, когда город возглавляла вдова Дионисия Гераклейского (ср. F 5.1). Поэтому, возможно, следует признать, как говорит Мак–Гинг, что во время дарения Амастриды Ариобарзану Гераклея и царь Понта больше не были союзниками. (Мак–Гинг, похоже, считает, что Митридат I не ответил положительно на просьбу гераклеотов о союзе в 281 г. (F 7.2), в частности, исходя из того, что интерес царя Понта к городу Амастриде делает союз несовместимым с Северной лигой и, в частности, с Гераклеей. Однако возможно, что правитель вошел в симмахию, чтобы противостоять селевкидской угрозе, но этот союз был эфемерным. В F 11.2 Митридат не упоминается среди членов договора, заключенного с галатами).
Мемнон не говорит о причинах гнева Евмена и о том, что побуждает его отдать Амастриду Ариобарзану. Однако его жест объясняется в свете связей, которые поддерживал его брат Филетер, пергамский династ. Он, по предложению Хансена, был, безусловно, союзником Антиоха против Никомеда и Северной лиги и его брат предложил Амастриду царю Понта, чтобы нанести вред Гераклее, врагу его брата и селевкидского царя. Это предположение, как отмечает Мак–Гинг, подтверждает гипотезу, что Митридат больше не является членом Лиги. Мемнон, похоже, настаивает на том, что гераклеоты пытались выкупить город у Евмена, и, как представляется, неудача их «дипломатического» подхода привела к вооруженному вмешательству. Возможно, город отправил военную экспедицию, чтобы силой вернуть прежнее владение. Возможно, именно эта наступательная попытка гераклеотов побудила Евмена поместить город под контроль Понта.
Хронологическая проблема, которая, по–видимому, возникает в этом фрагменте, может быть решена, если признать, что конструкция и порядок, в котором организованы F 9.3 и F 9.4, являются выражением метода, используемого Мемноном для отображения событий. Мне кажется, что этот отрывок в большей степени вписывается в группу, состоящую из фрагментов (F 9.1 - F 9.5), посвященных и сосредоточенных на городе Гераклее. В предыдущих отрывках Мемнон излагает условия, при которых город смог возвратить свои прежние территории. Именно в рамках борьбы с Антиохом Гераклея объединилась с Никомедом, который позволил городу возвратить свои прежние владения. Затем, в F 9.4 гераклейский историк сделал общий очерк о городах, которые были подчинены в прошлом власти Гераклеи и сообщает, в одной заметке, как городу удается вернуть только часть своих прежних владений. Возвращение этих территорий в сферу влияния является не прямым следствием соглашения с царем Вифинии, а скорее результатом хорошо проведенной дипломатии, которая в долгосрочной перспективе принесла пользу городу. Наконец, в F 9.5 Мемнон ссылается на одно из условий соглашения с Никомедом о помощи, которую должен был оказать город. Одна из целей этой симмахии, по–видимому, заключалась в военной поддержке царя в противостоянии его брату Зипойту. Вполне вероятно, что Фотий изменил первоначальную версию и удалил элементы, необходимые для нашего понимания, в частности информацию, которая позволила бы лучше понять точную хронологию этих событий.
Тем не менее остается нерешенным вопрос о том, в какой момент Киерос, Тиос и Тинийская территория были выкуплены Гераклеей. Витуччи отказывается изменить порядок событий в повествовании Мемнона и считает, что никакие выводы не могут быть сделаны из того факта, что Киерос и Тиос приводятся у подписантов договора с галатами, тогда как они больше не появляются у опекунов детей Никомеда.
Следовательно, эта точка зрения предполагает, что Киерос и Тиос были включены в союз, хотя теперь они перешли под контроль Гераклеи, чтобы они были номинально защищены от возможного вторжения галатов. С другой стороны, Тинийская территория, населенная главным образом коренными жителями, не подпадала под тот же статус и, следовательно, не могла быть полноценной частью этого договора (см. F 4.6 о разнице в обращении с населенными пунктами и территориями при Дионисии).
Напротив, я думаю, что фрагменты 11.2 и 14.2 раскрывают основные элементы, и мне кажется, что гипотеза, сформулированная Сапрыкиным, является наиболее убедительной. По его словам, в 278 году, во время альянса с галатами, Тиос и Киерос приводятся среди союзников (F 11.2), что, как правило, свидетельствует о том, что они смогли сохранить свою прежнюю автономию после смерти Зипойта, отца Никомеда. Отсутствие этих двух городов в списке опекунов, назначенных Никомедом, подтверждает, по мнению Сапрыкина факт, что к середине III века, в момент смерти Никомеда, Гераклея уже возвратила свои прежние владения. Следовательно, между договором с галатами и смертью Зипойта Тиос и Киерос снова переходят под контроль Гераклеи после того, как последняя должна была заплатить большую сумму, чтобы вернуть их. По мнению Сапрыкина, эпизод с Амастридой происходит после того, как Гераклея вернула свои другие владения, и все эти события, по его мнению, происходят после исчезновения галатов по всей Малой Азии.
Вероятно Тиниада первой вошла в сферу влияния гераклеотов. По мнению Биттнер, Гераклее пришлось сражаться с союзниками против Зипойта, брата Никомеда, чтобы вернуть Тиниаду. Это, вероятно, происходит в рамках конфронтации, упомянутой в F 9.5, или даже позже, в то время, когда Зипойт был окончательно побежден с помощью галатов и гераклеотов (F 11.5). Возвращение этих земель Гераклее позволило ей получить новые ресурсы, к которым, безусловно, прибавились доходы, получаемые в результате возобновления торговли, что стало возможным благодаря альянсу с Северной лигой. Обогащенная экономическим развитием, Гераклея смогла выкупить свои прежние владения в то время, которое мне кажется трудно определить, но которое должно поместить до смерти царя Вифинии. (Несмотря на богатство, которым, по–видимому, обладает Гераклея во время оказания помощи Византию, мне кажется маловероятным, что город смог заплатить большие суммы денег уже в 280 году, чтобы вернуть свои владения, поскольку все стремится доказать, что в 281 году, когда город избавился от Гераклида, его финансы все еще были слабыми. Он, по–видимому, понес большие потери из–за завоевания его бывших территорий Зипойтом и из–за вероятной конфискации Гераклидом фороса, который тот платил мариандийцам. Поэтому гераклеоты должны были сначала подождать, пока они не смогут выкупить свои бывшие владения). В F 11.1 говорится, что Гераклея уже имела государственные казначейские фонды, поскольку она оказала финансовую помощь византийцам, когда на них напали кельты. Что касается Амастриды, то, несмотря на то, что последняя приводится Мемноном в списке, в котором изложена судьба бывших гераклейских владений, то нет необходимости помещать ее пожертвование Евменом царю Понта после выкупа Киероса и Тиоса. Здесь я следую Рейнаху и Мак–Гингу и ставлю этот дар Евмена царю Понта примерно 279 годом, вероятно, в то же время, когда Гераклея возвратила Тиниаду. Город, который одержал победу над Зипойтом, якобы попытался поступить аналогичным образом против Евмена, но последствия были катастрофическими, поскольку это подтолкнуло династа отдать Амастриду Ариобарзану.

Ὑπὸ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους ἐκδέχεται τοὺς Ἡρακλεώτας ὁ πρὸς Ζιποίτην τὸν Βιθυνὸν πόλεμος, ὃς τῆς Θυνιακῆς ἐπῆρχε Θρᾴκης, ἐν ᾧ πολέμῳ πολλοὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν γενναίως ἀνδρισάμενοι κατεκόπησαν, καὶ νικᾷ μὲν κατὰ κράτος ὁ Ζιποίτης, συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελθούσης, φυγῇ τὴν νίκην καταισχύνει. Οἱ δὲ ἡττημένοι τοὺς σφετέρους νεκροὺς ἀδεῶς ἀναλαβόντες καὶ καύσαντες, εἶτα καὶ πάντων κύριοι περὶ ὧν ἦν ὁ πόλεμος καταστάντες, καὶ τὰ ὀστᾶ τῶν ἀνῃρημένων ἀνακομίσαντες εἰς τὴν πόλιν, ἐπιφανῶς ἐν τῷ τῶν ἀριστέων ἔθαψαν μνήματι.

В то же самое время гераклеотов заняла война с Зипойтом Вифином, который владел Типийской Фракией. В этой войне пали многие из гераклеотов, мужественно сражаясь. Зипойт, уже обладавший победой, после того как к гераклеотам подошли союзные силы, опозорил победу бегством. А те, которых только что одолевали, спокойно забрали и сожгли убитых, а затем, сделавшись господами всего, из–за чего шла война, и принеся кости погибших в город, торжественно похоронили их в склепе героев.

ὑπὸ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους ἐκδέχεται τοὺς Ἡρακλεώτας ὁ πρὸς Ζιποίτην τὸν Βιθυνὸν πόλεμος, ὃς τῆς Θυνιακῆς ἐπῆρχε Θρᾴκης:
В то же время люди Гераклеи были втянуты в войну против Зипойта Вифинского, который управлял Тинийской Фракией. В этой войне многие гераклеоты сражались с доблестью, Зипойт одержал победу, но на помощь гераклеотам пришла союзная армия и Зипойт в бегстве постыдно упустил победу. Побежденные же благополучно собрали своих мертвых и сожгли их; после чего, достигнув всех целей, за которые они боролись, они забрали кости убитых солдат в свой город, где они с помпой погребли их в монументе, воздвигнутом своим героям.
Этот отрывок, введенный словами «в то же время» должен быть помещен, мне кажется, одновременно с событиями, описанными в F 9.3, то есть, когда Гераклея около 279 г. заключает с Никомедом союз, о прибыльных последствиях которого сообщается в F 9.4. Соглашение с царем Вифинии предусматривало, чтобы не только в долгосрочной перспективе остановить селевидскую угрозу, но и, в более короткие сроки, помочь Никомеду в войне с его младшим братом Зипойтом. Последний, захватив восточную часть царства (Ливий, XXXVIII, 16, 8), Тинийскую Фракию, как указывает Мемнон, ослабил власть вновь взошедшего на престол правителя. Если признать предположение Низе, что Зипойт был союзником Антиоха, то очевидно, что царство Вифинии было ослаблено изнутри и, следовательно, более легко подвергалось нападению царя Селевкидов.
Зипойт хотел заявить о своем господстве над этой частью Малой Азии. С другой стороны, Мемнон ничего не говорит о возможных военных операциях, проводимых вифинским князем против его брата Никомеда или Гераклеи. Хотел ли он действительно оспорить престол Никомеда или просто собирался править частью территории за счет законного правителя? Корради выдвигает предположение о том, что Зипойт, как сообщается, взял на себя ответственность за свою область при поддержке Антиоха. Однако Витуччи считает, что это предположение не соответствует политике Антиоха, который намеревался восстановить контроль над прежними владениями своего отца и бороться с теми, кто решительно ему сопротивлялся. См. F. 12. 6).
ἐν ᾧ πολέμῳ πολλοὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν γενναίως ἀνδρισάμενοι κατεκόπησαν, καὶ νικᾷ μὲν κατὰ κράτος ὁ Ζιποίτης, συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελθούσης, φυγῇ τὴν νίκην καταισχύνει:
Согласно Мемнону, Зипойт бежал, когда союзная армия подошла на помощь гераклеотам: συμμαχίδος δὲ δυνάμεως τοῖς Ἡρακλεώταις ἐπελθούσης. Гераклеоты, вероятно, первыми начали борьбу. Вполне вероятно, что конфронтация не была запланирована в рамках обычного наступления и гераклеоты оказались вынуждены противостоять вифинам, что объяснило бы, что союзная армия прибыла во время битвы. Либо на пути к Зипойту гераклеоты были застигнуты вражескими войсками, пока их союзники еще не присоединились к ним. Сапрыкин предполагает, что Гераклея сражалась с силами Северной Лиги, среди которых были войска, отправленные Никомедом. Тем не менее Мемнон, похоже, упоминает войско в единственном числе, и представляет его в качестве армейского подкрепления. Так вот, мне кажется, что сначала гераклеоты сражались в одиночку, а позже на поле боя прибыла армия царя Никомеда, которая имела все шансы одержать победу. Я не думаю, что другие союзники лиги, и в частности Византий и Халкедон, направили свои войска, тем более что Мемнон упоминает соглашение между Никомедом и Гераклеей (F 9.3), уже не говоря о двух других городах. Получается, что, хотя Никомед состоял в Северной Лиге, ее члены, вероятно, не участвовали во всех столкновениях одного из членов альянса. Кроме того, в случае неожиданного конфликта между Гераклеей и Зипойтом, у Византия и Халкедона вряд ли было время отправить подкрепление, которое, как утверждается, вызвало бегство вифинянина.
Другое толкование может быть сделано в свете F 11. 5, в котором Мемнон сообщает, как Никомеду удается победить Зипойта с помощью галатов и гераклеотов. Вполне вероятно, что этот фрагмент указывает не на события, которые произошли в 279 году, а на конец гражданской войны в Вифинии в 277 году. Однако удивительно то, что Мемнон упоминает в этом отрывке не галатов, а только вражескую армию. Этот вопрос по–прежнему трудно решить, тем более, что в параллельных источниках упоминается только вмешательство варваров против брата Никомеда. Тем не менее Мемнон, писавший историю своего города, смог сообщить о конфронтации, которая не являлась решающим эпизодом в борьбе с Зипойтом, но поскольку она включала Гераклею, она не могла не вызвать его интерес. Кроме того, Никомед, скорее всего, пытался уничтожить своего брата, но перед его бессилием и его гераклейскими союзниками у него не было другого выбора, кроме как обратиться к галатским воинам, чтобы окончательно победить своего брата. Было бы странно, если бы он участвовал в этом рискованном начинании, как это могло показаться в договоре с галльскими варварами, не предприняв ранее попытки положить конец гражданской войне. Поэтому я предпочла бы отличить упомянутую здесь конфронтацию от столкновения, упомянутого в F 11.5.
οἱ δὲ ἡττημένοι τοὺς σφετέρους νεκροὺς ἀδεῶς ἀναλαβόντες καὶ καύσαντες, εἶτα καὶ πάντων κύριοι περὶ ὧν ἦν ὁ πόλεμος καταστάντες, καὶ τὰ ὀστᾶ τῶν ἀνῃρημένων ἀνακομίσαντες εἰς τὴν πόλιν, ἐπιφανῶς ἐν τῷ τῶν ἀριστέων ἔθαψαν μνήματι:
Гераклея, «завербованная» Никомедом против своего брата Зипойта, определенно увидела, что это обещает вернуть Тиниаду. Тем не менее этот отрывок довольно запутан, поскольку Мемнон сообщает, что гераклеоты были побеждены, но по прибытии войск союзников вифинский принц бежал. Восстановил ли город свое прежнее владение по этому случаю или должен был дождаться полного поражения Зипойта, побежденного галатами (F 11.5), чтобы возобновить контроль над Тиниадой, кажется, трудно решить, но соглашение, безусловно, предусматривало нечто иное, чем просто военную помощь, и сохранялось только в том случае, если Зипойт будет побежден. Тем не менее один элемент в этом отрывке говорит о том, что гераклеоты получили Тиниаду обратно, поскольку Мемнон пишет: «после чего, достигнув всех целей, за которые они боролись». Если цель этой войны заключалась в том, чтобы вернуть свою территорию, то, по словам гераклейского историка, это было сделано после битвы. Хотя Зипойт был полностью побежден только с помощью галатов, вполне вероятно, что вмешательство гераклеотов ослабило его положение, и вифинянин был изгнан из этого района, или, по крайней мере, лишен значительной части своего контроля над Тинийской Фракией. Из слов «в бегстве постыдно упустил победу» вытекает, вероятно, что Никомед, возможно, был доволен бегством брата, и по этой причине вознаградил гераклеотов, вернув им территорию, которую он обещал им в обмен на их помощь. Сапрыкин считает, что Никомед сдержал свое обещание, когда он одержал победу над своим братом.
Участие гераклейских воинов в войне с Зипойтом позволило городу обрести часть его прежнего домена. Это событие должно было стать огромной победой, что объяснило бы, что погибших в бою считали героями.

Κατὰ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους, Ἀντιόχῳ τῷ Σελεύκου καὶ Ἀντιγόνῳ τῷ Δημητρίου μεγάλων ἑκατέρωθεν στρατευμάτων ἀντιπαραταττομένων, κινεῖται ὁ πόλεμος καὶ χρόνον συχνὸν κατέτριψε. Συνεμάχει δὲ τῷ μὲν ὁ τῆς Βιθυνίας βασιλεὺς Νικομήδης, Ἀντιόχῳ δὲ πολλοὶ ἕτεροι.

В это же время начинается война между Антиохом, сыном Селевка, и Антигоном, сыном Деметрия. С обеих сторон были выставлены громадные войска, и шла она продолжительное время. С последним из названных противников в союзе был царь Вифинии Никомед, с Антиохом же многие другие.

κατὰ δὲ τοὺς αὐτοὺς χρόνους, Ἀντιόχῳ τῷ Σελεύκου καὶ Ἀντιγόνῳ τῷ Δημητρίου μεγάλων ἑκατέρωθεν στρατευμάτων ἀντιπαραταττομένων, κινεῖται ὁ πόλεμος καὶ χρόνον συχνὸν κατέτριψε:
В то же время Антиох, сын Селевка, и Антигон, сын Деметрия, начали длительную войну. Первый имел союзником царя Вифинии, Никомеда; у Антиоха было много других.
Говоря о войне между Антиохом и Антигоном Гонатом, Мемнон снова использует выражение «в то же время» и кажется вероятным, что конфликт между ними имел место в тот момент, когда Никомед объединился с Гераклеей в целях подчинения своего брата Зипойта (F 9.3; F 9.5). В конце F 8.8 Мемнон сообщает о смерти Керавна и приобщении Гоната к престолу Македонии. Как я уже отмечала ранее, мне кажется, что F 9.1 должен быть помещен до этих событий. С другой стороны, в этом отрывке рассказывается о событиях, произошедших между смертью Керавна в 279 году и победой Гоната в Македонии в 277 году. Действительно, как предложил Тарн, после смерти Птолемея македонский престол был вакантным и стал предметом притязаний Антиоха и Гоната. Этот ученый отмечает, что Антиох считал Македонию частью своего наследства, несмотря на то, был или не был Селевк объявлен царем македонян «де юре». В F 12.5 Мемнон представляет Антиоха владыкой Азии и Македонии: «побеждал Зипойт и Антиоха, сына Селевка, царствовавшего над Азией и македонянами».
Пассаж F 8.8, в котором кратко сообщается, что Гонату удается захватить власть в Македонии, не приводит подробностей о затруднениях Антигонида при подчинении царства. В кратком рассказе Мемнона говорится, что Антигон стал царем Македонии сразу после смерти Керавна, но это не так: лишь после того, как он победил кельтов около Лисимахии, он стал царем македонян в 277 г. Получается, в течение двух лет он должен был бороться против племен кельтов и Антиоха, прежде чем закрепиться в Македонии. В этой связи Тарн предполагает, что после смерти Керавна Антигон, возможно, предпринял несколько попыток проникнуть в македонскую землю, но они потерпели неудачу. Во всяком случае, Антиох был полон решимости устранить своего главного врага в борьбе за власть, и собирался максимально воспользоваться затруднениями своего противника, чтобы достичь цели. Фергюсон считает, что причиной этой войны было желание Антигона утвердить свои претензии в Малой Азии. Но, как отмечает Тарн, это предположение не объясняет причин, по которым Антиох окружил себя союзниками. Тарн предполагает, что военные действия были начаты Гонатом, который, по его мнению, в 279 году отправил корабли в Малую Азию для атаки против Антиоха, и после того, как боевые действия были приостановлены осенью того же года, война снова началась весной 278 г. Тарн предполагает, что два царя на время прекратили свои операции друг против друга, чтобы отправить каждый небольшой отряд в Фермопилы для помощи грекам, которым грозило кельтское вторжение (ср. Павсаний, 10, 20, 5: «Цари также оказали помощь. Пришло пятьсот человек из Македонии, посланных Антигоном и возглавляемых Аристодемом. Столько же явилось и из Азии, я имею в виду пятьсот сирийцев с берегов Оронта, которые были подданными царя Антиоха, и у которых был Телесарг в качестве предводителя»).
Повествование Мемнона, определенно пройденное через зубило Фотия, не дает никаких подробностей об этой войне. Только краткое свидетельство Трога, которое сообщает о «войне, которая произошла в Азии между Антигоном Гонатом и Антиохом, сыном Селевка» (Trogue–Pompée, Prol. 24) позволяет поместить операции в Азии. Как отмечает Дройзен, источники не позволяют определить точные обстоятельства, при которых Антиох и Гонат конфликтовали. Комментарий Мемнона, согласно которому эта война длилась долгое время, кажется, преувеличен, поскольку если признать, что военные действия начались после смерти Керавна, они длились год.
συνεμάχει δὲ τῷ μὲν ὁ τῆς Βιθυνίας βασιλεὺς Νικομήδης, Ἀντιόχῳ δὲ πολλοὶ ἕτεροι:
В контексте войны против Антиоха, похоже, Антигон видел в Северной Лиге сеть привлекательных альянсов, тем более что он имел ту же цель, что и члены альянса: борьбу с царем Селевкидов. Так, Гонат, возможно, контактировал с различными союзниками и, в частности, с Византием, который был другом его отца, Деметрия Полиоркета. Объединяя альянс, Антигон подобрался к Гераклее, которая, однако, оказала поддержку Керавну и способствовала поражению Гоната в морском бою (ср. F 8.5-6). Должно быть, Антиох создал реальную угрозу, раз Антигон решил сблизиться с недавним врагом. Антигонид получил поддержку от тех, кто мог блокировать царя Селевкидов, т. е. помешать ему войти в Македонию, и, если предположить, что у него было стремление вернуть себе опору в Малой Азии, его старания могли ослабить его достаточно, чтобы дать Гонату время взять под контроль регион.
По мнению Тарна, одна из причин, по которой Гонат отправился в Азию в 279 году, заключалась в том, что к нему обратилась Северная Лига. Действительно, союзники, безусловно, видели в Антигоне достаточно сильного партнера, чтобы помочь им бороться с Антиохом и сохранить свою независимость, предотвращая для этого селевкидский царь от проникновения в северо–восточную Малую Азию. Союз Гоната с Северной Лигой был эфемерным, поскольку он заключил с Антиохом мир, скрепленный браком между Филой, невесткой Селевкида, и Антигоном в 279/278 году (см. Justin, XXV, 1, 1). Это соглашение предусматривало, что каждый из двух царей перестанет вмешиваться в области другого. Гонат был заинтересован в том, чтобы сосредоточиться на Македонии, которая тогда была под угрозой кельтского вторжения, в то время как Антиох хотел укрепить свою власть в Малой Азии. Поэтому Антигону больше не нужна была помощь Гераклеи и других союзников Лиги, но, тем не менее, кажется, он оставался в хороших отношениях с Никомедом, поскольку он был среди опекунов, которых Никомед назначил для того, чтобы позаботиться о наследии своих детей после его смерти (ср. F 14.1).
Мемнон не дает никаких подробностей о союзниках царя Селевкидов, если только не предположить, что именно Фотий обобщил список его партнеров. Сеть Антиоха простиралась до Македонии и Греции. Он был союзником тирана Кассандреи, Аполлодора (Polyen, VI, 7, 2), который сам был в связи со Спартой (Pausanias, IV, 5, 5). Тарн предполагает, что царь Селевкидов имел поддержку Спарты и ряда пелопоннесских государств, которые тяготели к лакедемонянам. Так, дипломатические силы Антиоха в Европе могли бы облегчить его прохождение в Македонию. Тарн отмечает, что этот союз не был спаян крепкими базами, и поскольку Антиох не имел достаточного флота, он не мог легко получить доступ к своим союзникам и их военным силам, тем более, что конфронтация с Гонатом, как представляется, проходила в Азии. На востоке Филетер, который был предан Селевку, как представляется, был хорошо настроен к Антиоху, но, похоже, пергамский династ не участвовал в конфликте между Антиохом и Гонатом. (Сартр отмечает, что Филетер поддерживал сердечные отношения с Антиохом, но он никогда не упоминался вместе с царем Селевкидов. Смотрите также F 9.4). Выходит, царь Селевкидов был изолирован, тем более, что союзники его противника были позиционированы так, что ему было практически невозможно пройти в Европу без необходимости сперва сразиться с ними (ср. F 10.2).

Οὕτω δὲ συρραγεὶς Ἀντίοχος Ἀντιγόνῳ τὸν πρὸς Νικομήδην χειρίζεται πόλεμον· ὁ δὲ Νικομήδης ἀλλαχόθεν τε δυνάμεις ἀθροίζει, καὶ συμμαχεῖν πρὸς Ἡρακλεώτας διαπρεσβευσάμενος, τριήρεις ιγʹ συμμάχους λαμβάνει, καὶ λοιπὸν ἀντικαθίσταται τῷ τοῦ Ἀντιόχου στόλῳ. Ἐπὶ χρόνον δέ τινα ἀντικαταστάντες ἀλλήλοις, οὐδέτεροι μάχης ἦρξαν, ἀλλ´ ἄπρακτοι διελύθησαν.

Еще не столкнувшись с Антигоном, Антиох предпринимает войну против Никомеда. Никомед отовсюду собирает силы. Отправив послов к гераклеотам для заключения союза он берет себе у них в помощь тринадцать триер. И их и остальной флот он противопоставляет флоту Антиоха. В течение некоторого времени простояв друг против друга, ни тот, ни другой не начали битвы, но разошлись, ничего не совершив.

οὕτω δὲ συρραγεὶς Ἀντίοχος Ἀντιγόνῳ τὸν πρὸς Νικομήδην χειρίζεται πόλεμον:
В ходе конфликта с Антигоном, Антиох начал войну против Никомеда. Никомед собрал силы с разных сторон и отправил посольство с просьбой о союзе к гераклеотам; он получил помощь из тринадцати триер и, наконец, столкнулся с флотом Антиоха. Они стояли некоторое время лицом к лицу, не вступая в бой, и отступили без успеха.
Этот отрывок напоминает о союзе между Никомедом и Гераклеей, упомянутом в F 9.3. Сказав об одной из целей этой симмахии в F 9.5, а именно о военной помощи, которую должна была оказать Гераклея царю Вифинии в борьбе с собственным братом Зипойтом, Мемнон сообщает здесь о другой проблеме этой коалиции: борьбе с Антиохом II. В F 9.3 Мемнон обосновал экспедицию против Никомеда поражением селевкидских войск, возглавляемых Гермогеном из Аспенда, одним из офицеров, посланных Антиохом для подчинения Вифинии. Здесь обоснование наступления царя Сирии связано с заключенным между Гонатом и Никомедом альянсом. Дройзен читает текст Мемнона как «Антиох атакует Никомеда, прежде чем тот соединился с Антигоном». Это толкование очень привлекательно и поддерживает предположение о том, что война Антиоха против Никомеда, несмотря на то, что она имела первой целью отомстить за поражение своих генералов в 280 году, стала еще более очевидной, когда царь Вифинии объединился с Гонатом.
Кроме того, все эти элементы взаимосвязаны. По возвращении из Сирии Антиох решил подчинить себе Малую Азию, поскольку экспедиция, которую он отправил под командованием Патрокла и Гермогена, потерпела неудачу. В то время, в 279 году, Керавн был мертв. Желая захватить Македонию, он столкнулся с сопротивляющимся Гонатом, который объединился с Северной Лигой, и в частности с Никомедом. По мнению Витуччи, первым шагом для Антиоха, прежде чем отправиться в Македонию, было победить Никомеда, союзника Антигона, который стоял на его пути в Европу. Царь Вифинии столкнулся с восстанием своего брата Зипойта, взявшего под свой контроль Тинийскую Фракию, и в это время узнал о замысле царя Селевкидов против него и решил сблизиться с Гераклеей, чтобы получить ее поддержку. Соглашение с гераклеотами предусматривало оказание ими помощи в войне с младшим братом Никомеда и в борьбе с Селевком, продвижение которого через Малую Азию угрожало как Вифинии, так и Гераклее. Поэтому в F 10.2 говорится о втором пункте союза с Никомедом и форме помощи, которую город оказал царю Вифинии, а именно о направлении эскадры из 13 триер. Конфронтация, о которой сообщает здесь Мемнон, должна происходить в течение 279 или 278 года после смерти Керавна, но до мира, заключенного между Антиохом и Гонатом.
ὁ δὲ Νικομήδης ἀλλαχόθεν τε δυνάμεις ἀθροίζει, καὶ συμμαχεῖν πρὸς Ἡρακλεώτας διαπρεσβευσάμενος:
По мнению Тарна, флот Гоната не присутствовал вместе с союзниками, и его отсутствие, как правило, доказывает, что к этому времени он уже находился в Македонии (т. е. до 277 года, когда он сражался с галлами. Следовательно, как предполагает Юстин XXV, 1, 1, Гонат присутствовал в Македонии до прибытия кельтов, с которыми он столкнулся у Лисимахии). Напротив, наряду с гераклейскими, безусловно, выстроились несколько кораблей из Византия и Халкедона. Оба города — члена Северной Лиги — заинтересованы в том, чтобы предотвратить проход Антиоха в Европу, стремясь сохранить контроль над проливами. Однако было ли возможно присутствие византийцев, если бы в то время их город уже подвергался угрозе со стороны кельтов? Как предполагал Дройзен, представляется более вероятным, что морская битва произошла до прибытия кельтских племен в район Византия.
τριήρεις ιγʹ συμμάχους λαμβάνει, καὶ λοιπὸν ἀντικαθίσταται τῷ τοῦ Ἀντιόχου στόλῳ. Ἐπὶ χρόνον δέ τινα ἀντικαταστάντες ἀλλήλοις, οὐδέτεροι μάχης ἦρξαν, ἀλλ´ ἄπρακτοι διελύθησαν:
Вражеские флоты встретились, но не вступили в бой. Мемнон сообщает, что Гераклея задействовала тринадцать триер. Описание гераклейского флота гораздо менее впечатляет, чем картина в F 8.8. Действительно, когда Гераклея помогала Керавну в его борьбе с Гонатом в 280 году, она смогла отправить различные типы судов и, в частности, знаменитый леонтофор, который, похоже, не участвовал в морском сражении против Антиоха. Вероятно, что военно–морские силы Селевкида в 278 году были менее значительными, чем у Антигона два года назад, и, следовательно, Гераклея, возможно, не сочла необходимым использовать свое исключительное судно.
Согласно Витуччи, главная цель Антиоха состояла в том, чтобы воспрепятствовать прохождению во Фракию вифинских военно–морских сил, которые, как утверждается, оказывали значительную поддержку Гонату, но, по его словам, царь Селевкидов осуществлял лишь незначительные операции против Никомеда, поскольку он сосредоточил большую часть своих сил против Гоната. Поэтому следует предположить, что встреча между кораблями Антиоха и союзниками Никомеда состоялась в водах Понта. К сожалению, Мемнон не дает никаких указаний о месте этого пассивного противостояния и, как справедливо отметил Витуччи, единственная причина, по которой он упоминает об этом, — это тот факт, что Гераклея участвовала в нем, отправив тринадцать триер. Итак, условия, в которых Антиох, Гонат и Никомед были в состоянии противостоять друг другу, остаются неизвестными. Вполне вероятно, что Селевкид и Антигонид столкнулись во время того, что Мемнон называет «длительной войной», но факты ускользают от нас. Опять же, конфликт между двумя монархами упоминается нашим историком только в той мере, в какой он вводит отрывок, посвященный морской встрече между Антиохом, с одной стороны, и Никомедом и гераклеотами с другой. Тем не менее, возможно, что первоначальное повествование было более подробным и Фотий приводил только те факты, которые он считал основными.
Прежде чем приступать к комментарию к фрагментам 11 - 17, мне кажется, будет полезно прокомментировать ранее высказанные замечания, и в частности о методе Мемнона. На первый взгляд, хронология, составленная путем объединения различных фрагментов, кажется запутанной. Однако мне кажется, что гераклейский историк не строит свою историю с абсолютной хронологией в качестве путеводной нити. Другими словами, Мемнон не просто воссоздает историю событий, единственной целью которой было бы сообщить о событиях, которые происходили год за годом. Хотя хронология не полностью отсутствует в его работе, главная задача его работы — рассказать историю родного города и о его участии в крупных конфликтах своего времени.
Главными врагами Гераклеи после смерти Лисимаха (не считая Зипойта) были селевкидские цари Селевк и Антиох. Так, начиная с F 9.1, Мемнон продолжает ход событий не как он оставил в F 8.8, то есть, с захвата власти Антигоном Гонатом в Македонии в 277/276 г., а после смерти Селевка, когда Антиох решает подчинить Малую Азию, которая сопротивлялась его отцу. Начиная с F 9.1, Мемнон представляет различных врагов Антиоха и различные театры военных действий. Цель этих отрывков — объяснить, как Гераклея попала в операции великих монархов того периода, Антиоха, Никомеда и Гоната.
Группа, состоящая из фрагментов 9.1-9.5, посвящена только делам Гераклеи. Мемнон рассказывает об обстоятельствах, при которых она объединилась с Никомедом (9.1-3), и о последствиях этого союза, которые, однако, не являются незамедлительными. Действительно, несмотря на то, что город возвратил свои прежние владения после 279 г., когда, возможно, было заключено соглашение между Никомедом и Гераклеей, Мемнон сообщает о них на этапе 279 г. (F 9.4), поскольку задача его работы заключается не в том, чтобы точно датировать эти события, а в том, чтобы объяснить причины. Наконец, в F 9.5 он сообщает о причастности Гераклеи к войне между Зипойтом и Никомедом.
После того, как он представил причины, которые заставили Гераклею вступить в союз с царем Вифинии, он интересуется другими противниками Антиоха: Гонатом и Никомедом. Задача F 10.1 и 10.2 состоит в том, чтобы разъяснить обстоятельства, при которых Гераклее было предложено принять участие в морской битве, упомянутой в F 10.2. Так, он сообщает о войне между Антиохом и Гонатом, результатом которой стало заключение альянса между Антигонидом и Северной Лигой. Именно это соглашение между двумя царями, по словам гераклейского историка, побудило селевкидского монарха противостоять Никомеду. Так, Мемнон представляет вторую причину конфликта между Никомедом и Антиохом и вводит еще одну «клаузулу» соглашения между Гераклеей и вифинским царем о том, что город должен оказывать военную поддержку в борьбе с селевкидской властью. Итак, союз, заключенный с 279 года, принес свои плоды: Гераклея боролась вместе с царем Вифинии против Зипойта и Антиоха, и в обмен за это город смог вернуть одно за другим свои прежние владения (за исключением Амастриды).
Селевкидские операции, упомянутые в F 9.1 и 9.2, произошли до смерти Керавна, в то время как события в F 9.3-10.1 происходят одновременно после убийства Птолемея кельтами, действительно, союз Гераклеи с Никомедом (9.3; 10.2), война в Вифинии между Зипойтом и его братом (F 9.5) и война Антиоха против Гоната (10.1) должны быть помещены в том же 279 г. Наконец, морская битва, упомянутая Мемноном в F 10.2, вероятно, состоялась в 278 году.

F 11.1-12.1: Прибытие галатов в Азию

Ἐπεὶ δὲ Γαλάται πρὸς τὸ Βυζάντιον ἧκον καὶ τὴν πλείστην αὐτῆς ἐδῄωσαν, τῷ πολέμῳ ταπεινωθέντες οἱ ἐν Βυζαντίῳ πέμπουσι πρὸς τοὺς συμμάχους, δεόμενοι ὠφελείας. Καὶ παρέσχον μὲν πάντες ὡς εἶχον ἰσχύος, παρέσχον δὲ καὶ οἱ τῆς Ἡρακλείας (τοσοῦτον γὰρ ἡ πρεσβεία ᾔτει) χρυσοῦς τετρακισχιλίους.

Когда галаты подошли к Византию и опустошили большую часть этой страны, ослабленные войной жители Византия посылают к союзникам, умоляя о помощи. И все, кто был в силах, доставили помощь. Доставили и жители Гераклеи четыре тысячи золотых (столько ведь просило посольство).

ἐπεὶ δὲ Γαλάται πρὸς τὸ Βυζάντιον ἧκον καὶ τὴν πλείστην αὐτῆς ἐδῄωσαν:
Вторжение кельтов началось летом 280 года, и захватчики разделились на три группы, одна из которых, возглавляемая Болгием, убила Керавна в феврале 279 года (ср. F 8.8). Кельтские войска, руководимые Бренном и Акихорием, продолжали продвигаться к югу, направляясь в Центральную Грецию, а летом 279 г. они были отброшены за пределы Дельф, которые они безуспешно атаковали. В Дельфах кельты, как известно, не уцелели. Другие разместились в качестве арьергарда для удержания Македонии (Justin, XXV, 1, 2). Третьи порвали с Бренном еще до вторжения в Македонию и Грецию и действовали самостоятельно (Tite–Live, XXXVIII, 16, 2).
За экспедицией Бренна первоначально следовали группы толистобогов и трокмов, которые составляли ядро этой миграционной общности, возглавляемой соответственно Леоннорием и Лутурием. Согласно Титу Ливию (XXXVIII, 16, 2-8), эти две кельтские группы, которые отделились от Бренна в результате разногласий, пересекли Фракию, сражаясь с теми, кто сопротивлялся. Они захватили побережье Пропонтиды, взяли Лисимахию хитростью и силой водворились в фракийском Херсонесе. Там они договаривались с Антипатром, начальником побережья, на предмет переправы в Азию. Когда между вождями вспыхнул спор, Леоннорий двинулся на восток к Византию, в то время как Лутурий, наконец, смог пересечь Геллеспонт на пяти небольших кораблях, принадлежащих македонскому гарнизону и взятых обманом.
По мнению Митчелла, деятельность кельтов в этих районах неосуществима после победы Гоната при Лисимахии, и он считает, что пересечение Геллеспонта Лутурием, а также присутствие Леоннория в Византии следует поместить до сражения, т. е. зимой 278/7 г. Эта датировка подкрепляется словами Павсания, который фиксирует год прибытия кельтов в Малую Азию в архонтат Демокла (X, 24, 14). Митчелл отвергает пассаж Юстина (XXV, 2, 7-11), который помещает прибытие кельтов в Азию после битвы при Лисимахии.
Дата битвы при Лисимахии является предметом многочисленных споров. Нахтигалем, по–видимому, принимает «общепризнанное мнение о том, что бой состоялся в 278 году или не позднее начала 277 года», тогда как Лони предлагает весну 277 г.
Период, в течение которого кельты действовали в Византии, и дата их перехода в Азию по–прежнему обсуждаются. Я не могу окончательно решить вопрос, к которому обращались видные специалисты, и соответствующие предположения по–прежнему склонны к многочисленным разногласиям. Тем не менее, учитывая хронологию, которую я планировала представить ранее, я буду осторожно запомню дату, предложенную Митчеллом, Нахтигалем и Тарном, которые устанавливают переход кельтских племен в Азию в 278/7 г.
Тем не менее эта датировка связывает присутствие кельтов во главе с Леоннорием в Византии с их переходом в Азию. Не исключено, что эти племена разорили окрестности еще до заключения договора с царем Вифинии. Это то, что, по–видимому, предполагает Мемнон, когда он пишет, что византийцы были «ослаблены войной» (F 11. 1) и что кельты «часто пытались перейти в Азию, не преуспев ни разу, потому что византийцы мешали их предприятию» (F 11.2). Рассказ Тита Ливия об этом красноречивее: «Итак, сражаясь, когда они находили сопротивление, требуя выкуп, когда у них просили мира, они прибыли в Византию, и, вытягивая деньги со всего побережья Пропонтиды, поселились в городах; позже они захотели перейти в Азию», и «когда переговоры затянулись, между двумя вождями вспыхнули новые разногласия. Лонорий (NB: Леоннорий) повернул с большей частью воинов и возвратился в Византий» (XXXVIII, 16, 3-6). Эти две выдержки из Ливия, связанные с рассказом Мемнона, свидетельствуют о том, что кельты обычно опустошали этот район и, в частности, Византий, который откупился от них, как и многие другие города.
Так что даже допуская предположение Митчелла, что Леоннорий находился в Византии в 278/7 году, то есть после временного отделения от Лутария, и когда Никомед разрешил ему перейти в Азию (ср. F 11. 2), необходимо поставить упомянутый здесь Мемноном эпизод до 278/7 г., и фраза «когда галаты пришли к Византию и опустошили большую часть его территории» будет указывать на то же событие, о котором сообщает Ливий (XXXVIII, 16, 3), и будет включать не только толистобогов, возглавляемых Леоннорием, но и трокмов, предводимых Лутарием. В этой связи следует признать, что, как предполагает Штробель, эти два кельтских племени находились на территории Византия еще в 279/8 году. Однако эта дата делает маловероятным мое предположение о наличии византийских судов у Никомеда в 278 году в морском бою, упомянутом Мемноном в F 10.2, если только не признать, что Византий смог противостоять сухопутным рейдам кельтов и отправить свой флот для борьбы с кораблями Антиоха, возможно, в водах Черного моря.
τῷ πολέμῳ ταπεινωθέντες οἱ ἐν Βυζαντίῳ πέμπουσι πρὸς τοὺς συμμάχους, δεόμενοι ὠφελείας:
Византийцы, истощенные рейдами кельтов, присутствующих в этом районе, и их рэкетом, обратились за помощью к своим союзникам по Северной Лиге, которые помогли им уплатить сумму, которую город должен был отдать захватчикам. Финансовая поддержка со стороны Гераклеи предполагает, что город на тот момент имел большие богатства. Однако следует напомнить, что после смерти Лисимаха гераклеоты столкнулись с финансовыми затруднениями, в значительной степени вызванными конфискацией их доходов Гераклидом и захватом их территорий Зипойтом (см. F 6.2-3). Исходя из этого предположения, высказанного Сапрыкином, я отметила в F 9.4, что мне было трудно признать, что город был в состоянии выкупить еще в 280 году Киерос и Тиос, поскольку Мемнон уточняет, что гераклеоты должны были заплатить огромные суммы, чтобы получить их. Так, я предложила назначить реинтеграции Тинийской территории в сферу гераклеотов 279 год, предполагая, что, взимание фороса с коренных народов в соединении с коммерческой деятельностью, которая стала возможной благодаря сети Северной Лиги, позволила Гераклее обогатиться. Первым свидетельством нового богатства Гераклеи, на мой взгляд, является помощь, которую город оказал византийцам. Однако эта значительная финансовая поддержка союзникам представляется мне невозможной в 280/279 г., как предлагает Биттнер, поскольку, возможно, потребовалось некоторое время, чтобы спасти свои государственные казначейские фонды и позволить себе заплатить крупную сумму, чтобы помочь Византию. С другой стороны, денежный взнос Гераклеи в более позднее время кажется более правдоподобным, и поэтому следует предположить, что византийцы отправили своих послов с просьбой о помощи в 278 году.
καὶ παρέσχον μὲν πάντες ὡς εἶχον ἰσχύος, παρέσχον δὲ καὶ οἱ τῆς Ἡρακλείας (τοσοῦτον γὰρ ἡ πρεσβεία ᾔτει) χρυσοῦς τετρακισχιλίους:
Деньги, выплаченные византийцами кельтам, были выкупом, в обмен на который захватчики взяли на себя обязательство покинуть территорию и прекратить грабежи. В самом деле, Мемнон использует термин χρυσοῦς (статеры), как и в F 16.3, в котором он сообщает, что «Нимфид пожертвовал армии варваров пять тысяч золотых монет плюс две сотни каждому вождю, и убедил их покинуть страну». Но это не форос, который позже будут платить византийцы кельтам царства Тилы (Polybe IV, 46). Полибий сообщает, что «они платили три, четыре, иногда даже десять тысяч золотых монет, чтобы их страна не была опустошена». Полибий, как и Мемнон, использует слово χρυσοῦς и утверждает, что за этот выкуп кельтский король Комонторий согласился покинуть земли византийцев. Позже город должен был заплатить дань, которая «в конечном итоге поднялась до суммы в восемьдесят талантов, которые они были вынуждены платить каждый год», и Полибий специально использует слово «форос».
Если гераклеоты предоставили византийцам четыре тысячи золотых монет и если предположить, что другие союзники византийцев, среди которых, безусловно, были Никомед и Халкедон, другие члены Северной Лиги, заплатили тоже, это предполагает, что запросы кельтов были значительными. Пассаж Полибия (IV, 46) не относится к разграблению, организованному племенами толистобогов и трокмов, но он сообщает, что требования кельтов могут достигать суммы в десять тысяч монет, что предполагает, что Леоннорий и Лутарий требовали не меньше.
Дионисий Византийский (Anaplous Bospori 41= GGM II 34) сообщает, что Птолемей II пожертвовал Византию хору в Азии, зерно, оружие и деньги. Биттнер считает, что все эти пожертвования датируются эпохой галатских рейдов против Византия. Аврам помещает эти пожертвования во время осады Византия Антиохом II, за исключением хоры, которая, как утверждается, была предоставлена царем Лагидов во время нападения кельтских племен. Ср. F 15.

Μετ´ οὐ πολὺ δὲ Νικομήδης τοὺς Γαλάτας, οἷς ἡ καταδρομὴ τῶν Βυζαντίων ἐγεγένητο, πολλάκις μὲν ἐπιχειρήσαντας εἰς τὴν Ἀσίαν περαιωθῆναι, τοσαυτάκις δὲ ἀποτυχόντας οὐκ ἀνεχομένων τὴν πρᾶξιν Βυζαντίων, ἐπὶ συνθήκαις ὅμως παρασκευάζει περαιωθῆναι. Αἱ δὲ συνθῆκαι Νικομήδει μὲν καὶ τοῖς ἐκγόνοις ἀεὶ φίλα φρονεῖν τοὺς βαρβάρους, καὶ τῆς γνώμης τοῦ Νικομήδους χωρὶς μηδενὶ συμμαχεῖν τῶν πρὸς αὐτοὺς διαπρεσβευομένων, ἀλλ´ εἶναι φίλους μὲν τοῖς φίλοις πολεμίους δὲ τοῖς οὐ φιλοῦσι, συμμαχεῖν δὲ καὶ Βυζαντίοις, εἴ που δεήσοι, καὶ Τιανοῖς δὲ καὶ Ἡρακλεώταις καὶ Καλχηδονίοις καὶ Κιερανοῖς καί τισιν ἑτέροις ἐθνῶν ἄρχουσιν.

Немного спустя Никомед задумывает переправить через пролив на договорных условиях галатов которые совершили нападение на область византийцев, многократно пытались переправиться в Азию и столько же раз терпели неудачи, не выдерживая отпора византийцев. Условия договора были следующие: Никомеду и его потомкам всегда быть дружески расположенными к варварам, а без воли Никомеда никто из них не должен вступать в союз с кем бы то ни было, кто пошлет к ним послов, но быть друзьями его друзьям и врагами его недругам: быть в союзе с византийцами, если в этом окажется необходимость, а также с тианийнами, гераклеотами, халхедонцами, киерянами и некоторыми другими, которые управляют какими–либо народами.

μετ´ οὐ πολὺ δὲ Νικομήδης τοὺς Γαλάτας, οἷς ἡ καταδρομὴ τῶν Βυζαντίων ἐγεγένητο, πολλάκις μὲν ἐπιχειρήσαντας εἰς τὴν Ἀσίαν περαιωθῆναι, τοσαυτάκις δὲ ἀποτυχόντας οὐκ ἀνεχομένων τὴν πρᾶξιν Βυζαντίων, ἐπὶ συνθήκαις ὅμως παρασκευάζει περαιωθῆναι:
Тит Ливий (XXVIII, 16, 7) сообщает, что после отделения Леоннория и Лутурия, которые направились соответственно к Византию и Геллеспонту, толистобоги, возглавляемые Леоннорием, отправились в Азию с помощью Никомеда. Так, зимой 278/7 кельты, которых я сейчас называю галатами, получили разрешение пересечь Боспор, и между ними, Никомедом и его союзниками был заключен договор, по условиям которого пришельцам позволялось жить среди азиатского населения.
Византийцы, возможно, с 279/278 года сопротивлялись давлению кельтов, вторгавшихся на их территорию, которые должны были заплатить огромное количество золотых монет за их эвакуацию (см. F 11.1). Группа во главе с Лутурием, который пересек Азию с Геллеспонта, вероятно, действовала в районе Илиона, прежде чем присоединиться к Леоннорию (Tite–Live, XXVIII, 16, 8; ср. Pausanias, X, 23, 14; Justin. XXV, 2, 11).
αἱ δὲ συνθῆκαι Νικομήδει μὲν καὶ τοῖς ἐκγόνοις ἀεὶ φίλα φρονεῖν τοὺς βαρβάρους (…) δὲ καὶ Ἡρακλεώταις καὶ Καλχηδονίοις καὶ Κιερανοῖς καί τισιν ἑτέροις ἐθνῶν ἄρχουσιν:
Мемнон в 11.2 сообщает о клаузулах договора в общих чертах, безусловно, из Нимфида. Поскольку в свое время город заключил соглашение, Нимфид имел доступ к документу, копия которого хранилась в Гераклее. Однако, как отметил Митчелл, галлы описываются в нем как «варвары», что, по его мнению, предполагает, что источник Мемнона ссылается не на оригинальный документ, в котором галаты не могли быть названы варварами, поскольку они являлись договаривающейся стороной. Кроме того, отсутствуют преамбула и последние статьи. Однако отсутствующие части первоначального договора могли быть удалены Мемноном или даже Фотием. Между галатскими вождями и Никомедом был заключен договор, который включал в себя его будущих преемников, а также партнеров в альянсе против Селевкида. Еще одним свидетельством того, что соглашение отражено не в полной мере, является то, что эти вожди, которые, возможно, первоначально были названы по именам, были этими «некоторыми другими правителями», которых Мемнон или Фотий, возможно, не сочли необходимым поименовать.
Считались ли галаты союзниками или были наняты в качестве ландскнехтов, как осторожно предполагает Штробель? Верно, что Никомеду требовалось достаточно мощное военное подкрепление, чтобы избавиться от своего брата Зипойта, который по–прежнему занимал часть Азии (ср. F 11.5). Но союз вовлекал не только Никомеда, потому что договор предусматривал, что галаты будут действовать в интересах его партнеров, что предполагает, что цель этого договора не ограничивается прекращением гражданской войны в Вифинии, и он был заключен для борьбы с Антиохом. Никомед был первым правителем, который нанял кельтских варваров, что окажется чреватым последствиями. Он должно быть оказался в отчаянной ситуации, раз позволил галатам проникнуть в Азию в свете их привычек и недавних экспедиций. Для этого он был готов заплатить высокую цену: он предоставил им оружие, позволил промышлять в Азии, по крайней мере, против своих заявленных врагов, и дал им новые земли, на которые они могли поселиться (F 11.3-6).
Витуччи подчеркивает, что переговоры велись главным образом Никомедом, а другие договаривающиеся стороны, его союзники, являются foederi adscripti, то есть «включенными в договор». Вполне вероятно, что это обязательство не должно было радовать византийцев, которые развернули так много энергии, чтобы остановить варваров. Однако царь Вифинии нуждался в их помощи, и ему пришлось убедить своих византийских союзников в полезности этой новой вооруженной силы. Действительно, представляется маловероятным, что вифинянин действовал без согласия членов Северной Лиги, не говоря уже о Византии, хотя сам вел переговоры. Тот факт, что Византий, Гераклея и Халкедон снова собрались вместе, показывает, что «Северная Лига», основанная в 281 году, была каким–то образом возобновлена, и эта инициатива тем более понятна, что Антигон Гонат заключил мир с Антиохом, оставив ему свободу действий в Малой Азии. Кроме того, Никомед, возможно, подчеркивал опасность, которую представляли галаты, и, возможно, характеризовал это соглашение как наилучший способ защитить себя от вторжений варваров.
συμμαχεῖν δὲ καὶ Τιανοῖς δὲ καὶ Κιερανοῖς:
Как я уже говорила ранее, мне кажется, что Тиос и Киерос, бывшие владения Гераклеи во времена Дионисия, а затем завоеванные вифинским царем Зипойтом, были выкуплены Гераклеей только после этого договора, поскольку они представлены Мемноном как полноправные договаривающиеся стороны.
καί τισιν ἑτέροις ἐθνῶν ἄρχουσιν:
Мемнон не уточняет имен правителей, затронутых соглашением с галатами. Согласно его завещанию (ср. F 14.1), как представляется, его связи включали цари Гоната и Птолемея II, и они, возможно, были среди вождей, которых Никомед намеревался оградить от возможного нападения галатов. Антигон, несмотря на то, что он заключил мир с Антиохом, похоже, сохранил дружеские отношения с Никомедом, иначе его присутствие среди членов регентского совета, которые должны были защищать интересы его маленьких детей, было бы странным и непонятным.
С другой стороны, Митридат I, если предположить, что он действительно был членом Северной лиги в 281 году, похоже, не был включен в договор. Если Птолемей II был членом альянса, было бы удивительно, что царь Понта числился среди его союзников в свете свидетельства Аполлония Афродисийского (FGrH 740 F 14), который сообщает, что вновь прибывшие галаты объединились с Митридатом и Ариобарзаном Понтийскими и победили военно–морские силы, отправленные Птолемеем II в воды Понта. Факт, что галаты были союзниками Митридата подтверждает, по мнению некоторых исследователей, мысль о том, что Митридат I был одним из «некоторых других правителей», упомянутых Мемноном. Однако, как отмечает Мак–Гинг, пассаж Аполлония свидетельствует о борьбе Митридата против союзника и благодетеля членов Северной лиги, в частности Византия и Гераклеи (ср. F 15; 17). Поэтому следует признать, что галаты не были верными союзниками, как надеялся Никомед, и что они присоединились бы к предложившему наибольшую цену. Кроме того, как предполагают Сапрыкин и Мак–Гинг, Митридат, безусловно, присоединился к Антиоху, который уже имел поддержку Пергама в лице Филетера. Вероятно, свидетельством того, что царь Понта больше не считался союзником антиселевкидской Лиги или Никомеда, является тот факт, что последний не назначил его в своем завещании в отличие от Гоната (F 14.1).
Использование слова «правитель» вместо «басилей» предполагает, что в договор были включены менее важные руководители, не имеющие статуса царей. Никомед, вероятно, хотел защитить местных династов, возможно, находящихся под его властью, от галатских атак.

Ἐπὶ ταύταις μὲν ταῖς συνθήκαις Νικομήδης τὸ Γαλακτικὸν πλῆθος εἰς Ἀσίαν διαβιβάζει, ὧν περιφανεῖς μὲν ἐπὶ τῷ ἄρχειν ιζʹ τὸν ἀριθμὸν ἦσαν, οἱ δὲ καὶ αὐτῶν τούτων προκεκριμένοι καὶ κορυφαῖοι Λεωννώριος ἤστην καὶ Λουτούριος. Αὕτη τοίνυν τῶν Γαλατῶν ἡ ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διάβασις κατ´ ἀρχὰς μὲν ἐπὶ κακῷ τῶν οἰκητόρων προελθεῖν ἐνομίσθη, τὸ δὲ τέλος ἔδειξεν ἀποκριθὲν πρὸς τὸ συμφέρον· τῶν γὰρ βασιλέων τὴν τῶν πόλεων δημοκρατίαν ἀφελεῖν σπουδαζόντων αὐτοὶ μᾶλλον ταύτην ἐβεβαίουν, ἀντικαθιστάμενοι τοῖς ἐπιτιθεμένοις.

На этих условиях Никомед переводит в Азию массу галатов. У тех у власти находились семьдесят числом наиболее знаменитых, а из этих самых избранными и главнейшими были Леоннорий и Лутурий. Сначала считали, что этот переход галатов в Азию принесет зло ее жителям. Исход дела показал, что этому предприятию суждено было принести им пользу. Ибо в то время, как цари, старались уничтожить демократию в городах, варвары еще более усиливали ее, противостоя нападающим.

ἐπὶ ταύταις μὲν ταῖς συνθήκαις Νικομήδης τὸ Γαλακτικὸν πλῆθος εἰς Ἀσίαν διαβιβάζει:
Из этого отрывка следует, что по заключении соглашения в Византии галатам было разрешено пересечь Боспор. Тем не менее из пассажа Тита Ливия (XXXVIII, 16, 7-8) видно, что сначала люди Леоннория отправились из Византии в Азию, после чего они присоединились к группе Лутурия, которая пересекла Геллеспонт. Представляется более вероятным, что последний присутствовал при заключении договора, который был заключен на азиатском берегу.
ὧν περιφανεῖς μὲν ἐπὶ τῷ ἄρχειν ιζʹ τὸν ἀριθμὸν ἦσαν, οἱ δὲ καὶ αὐτῶν τούτων προκεκριμένοι καὶ κορυφαῖοι Λεωννώριος ἤστην καὶ Λουτούριος:
Леоннорий и Лутурий называются соответственно Лонорием и Лутарием у Тита Ливия (XXXVIII, 16, 2, sqq), а Страбон (XII, 5, 1) упоминает только Леоннория. Толистобоги и трокмы составляли большую часть этой группы галатов и возглавляли их соответственно Леоннорий и Лутурий. По словам Страбона (XXI, 5, 1), «руководил их окончательным переходом в Азию, по–видимому, некто Леоннорий». Другими словами, именно вождь толистобогов вел экспедицию в Азию и, в частности, против Зипойта по условиям, которые были определены с Никомедом. Вместе с ними было 17 вождей, каждый из которых возглавлял свою группу.
Организация этой миграционной массы довольно сложна. Она состояла из двух основных группировок, которыми командовали Леоннорий и Лутурий, каждый из которых мог осуществлять независимые операции, как это доказывает их разделение до перехода в Азию. В составе этих двух групп находились группы воинов, возможно, кланы или семьи. Именно эти различные подгруппы возглавлялись их собственными руководителями, которых было семнадцать по Мемнону. В этих группах должна существовать определенная степень автономии. К двум основным племенам присоединились около 277 г., по мнению Штробеля, тектосаги. По мнению этого исследователя, эти три группы не были «единым народом». Каждая из этих групп и подгрупп культивировала свою собственную идентичность. Некоторые названия этих групп известны, например вотуры и амбитуты у толистобогов, и тутободиаки у тектосагов (Plinius, Hist. Nat. V, 42, 146). Эти подгруппы трех основных племен назывались «тетрархиями» и их было двенадцать (Strabon, XII, 5). Согласно Плинию, племена Галатии были разделены на 195 народов и тетрархий. Если отставить двенадцать тетрархий, некоторые из которых известны, осталось бы около 183 populi, которые Штробель намерен идентифицировать как кланы или семейные группы, которые возглавлялись «аристократами». Поэтому семнадцать главарей, упомянутых Мемноном, безусловно, были теми, кто командовал некоторыми из этих «подгрупп».
Когда они покинули группу Бренна во Фракии, их было 20 000 воинов, но половина перешла в Азию после войны в Вифинии против Зипойта (Tite–Live, XXXVIII, 16, 2; 9).
αὕτη τοίνυν τῶν Γαλατῶν ἡ ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διάβασις κατ´ ἀρχὰς μὲν ἐπὶ κακῷ τῶν οἰκητόρων προελθεῖν ἐνομίσθη (…) αὐτοὶ μᾶλλον ταύτην ἐβεβαίουν, ἀντικαθιστάμενοι τοῖς ἐπιτιθεμένοις:
По словам Якоби, это отступление от истории галатов, возможно, происходит из всеобщей истории Нимфида, но, вероятно, не из его сочинения «О Гераклее». Мемнон расскажет здесь об их рейдах в Западной Малой Азии и их окончательном поселении в Галатии.
Этот отрывок не относится только к моменту их прибытия в Азию. Мемнон в F 9.4 напоминает о выгодных последствиях договора, заключенного между Гераклеей и Никомедом в более или менее долгосрочной перспективе и упоминает возвращение Тиоса, Киероса и Тинийской территории в сферу гераклеотов. После упоминания договора между галатами и членами «альянса по борьбе с Селевкидами» он сообщает о его последствиях для населения. Галатам было разрешено проникнуть в Азию (вероятно, после победы над Зипойтом в 277 году в Вифинии), где, по словам Помпея Трога (Prol. 25), они воевали против царя Антиоха.
Мемнон сообщает, что этот переход галатов в Азию сперва наносил ущерб ее народам, что также не скрывается у Тита Ливия (XXXVIII, 16, 9-10), который говорит, что галаты, вышедшие из Вифинии, вошли в Азию и что «их имя настолько устрашало народы по эту сторону Тавра, что все, независимо от того, вторглись к ним или не вторглись, соседние они были или отдаленные, подчинялись их законам» (ср. Justin, XXV, 2, 8). Появление этой орды захватчиков, чья репутация грабителей, вероятно, предшествовала их приходу, напугало жителей азиатских регионов. По мнению Сапрыкина, этот галатский прорыв, который, безусловно, был похож на массовый рейд варварских воинов, был организован с согласия и под руководством Северной Лиги, поскольку целью этого наступления было нападение на Антиоха. На деле же Никомед пытался избавиться от галатов, пригласив их провести рейды на юг и восток Азии.
Так, в конце гражданской войны в Вифинии в 277 году три варварские группы разделили Азию на районы для вторжения: трокмы получили геллеспонтское побережье, толистобоги Эолиду и Ионию. Наконец, тектосаги получили внутреннюю Азию (XXXVIII, 16, 12). Галаты бросились на греческие города Азии, которые не были защищены договором, с очевидной целью ослабить позиции Антиоха: Кизик, Дидим, Илион, Приена, Тиатира, Лаодикея на Лике, Петра, Тиос были атакованы галатами, как и Эритрея, которая, однако, заплатила галатам, чтобы они покинули их территорию. Вторжение галатов в 270‑е годы остается довольно неясным, и эпиграфия является основной частью свидетельских показаний на этот период.
Этот период был очень неспокойным, так как главные цари были в конфликте за контроль над Азией. Между 277 и 274 годами, похоже, Антиох жил в Сардах, чтобы удерживать варваров как можно дальше от своей сферы влияния. Однако галаты воспользовались его отсутствием с 274 года. Действительно, во второй половине 70‑х годов III века Антиох I и Птолемей II столкнулись в рамках «первой Сирийской войны». Поскольку царь Селевкидов задержался в Сирии, он вряд ли мог организовать защиту городов, находящихся под угрозой галатов. С другой стороны, Антиох остановил галатское вторжение в «битве слонов»(Lucian, Zeuxis, 8-11), датируемой примерно 269 или 268 годом, за что он получил прозвище «Сотер» (Appien, Syr. 65). Митчелл считает, что победа Антиоха в этом столкновении на равнине Сард, вероятно, была решающей для безопасности Азии, и он сравнивал ее с положительными последствиями битвы при Лисимахии, выигранной Гонатом в 277 году против кельтов и обезопасившей Фракию и Македонию.
По словам Биттнер, ссылка на демократические режимы в городах и поддержку, которую могли оказать им галаты, неясны, за исключением случаев, когда признается, что их обязательства в отношении городов, конкретно указанным в договоре, заключенном с Никомедом, была направлена на борьбу, в случае необходимости, с попыткой какого–либо суверена, в частности Антиоха, подчинить эти города своей власти. По мнению Якоби,«суждение Мемнона о договоре достаточно понятно из противоречий между Гераклеей и Селевкидами, кстати, показывающего «демократический» доктринализм этого греческого историка». Другими словами, эта ссылка на поддержку галатами демократий будет отражать мнение Мемнона о договоре, о котором он судит, исходя из политического контраста между Гераклеей и Селевкидами.
(Фрагмента 11.4 нет в разбиении Якоби.)

Νικομήδης δὲ κατὰ Βιθυνῶν πρῶτον, συμμαχούντων αὐτῷ καὶ τῶν ἐξ Ἡρακλείας, τοὺς βαρβάρους ἐξοπλίσας, τῆς τε χώρας ἐκράτησε καὶ τοὺς ἐνοικοῦντας κατέκοψε, τὴν ἄλλην λείαν τῶν Γαλατῶν ἑαυτοῖς διανειμαμένων.

Никомед сперва вооружил варваров против вифинов, в то время как союзниками его были и жители Гераклеи. Он овладел страной и истребил ее жителей, а галаты разделили между собой остальную добычу.

Νικομήδης δὲ κατὰ Βιθυνῶν πρῶτον, συμμαχούντων αὐτῷ καὶ τῶν ἐξ Ἡρακλείας, τοὺς βαρβάρους ἐξοπλίσας, τῆς τε χώρας ἐκράτησε καὶ τοὺς ἐνοικοῦντας κατέκοψε:
Никомед, вооружив сперва варваров против вифинов, при содействии гераклеотов захватил свою страну и перебил жителей; галаты забрали себе оставшуюся часть совместной добычи.
Никомед уже пытался победить своего брата Зипойта с помощью гераклеотов в 279 г. (F 9.5), но именно вмешательство галатов увековечило полную победу царя Вифинии. На мой взгляд, речь идет не о том же вмешательстве, о котором упоминал Мемнон в F 9.5. Зипойт, вероятно, заключил договор с варварами из–за трудностей, с которыми он столкнулся, когда стремился избавиться от своего брата. F 9.5 довольно запутан, потому что историк сообщает, что гераклеоты были побеждены, но приход союзных сил вызвал бегство Зипойта. Он, возможно, был отбит во время первой атаки, но не окончательно побежден. Вот почему помощь галатов стала для царя Вифинии необходимой.
Гераклеоты вновь были приглашены к участию в борьбе против мятежного князя, и помощь варваров была решающей, поскольку кампания была победоносной и победа полной. Так, в 277 году, через несколько месяцев или, возможно, всего через несколько недель после заключения договора гражданская война в Вифинии закончилась (см. Trogue–Pompée, Prol. 25; Justin, XXV, 2, 8). Тит Ливий (XXXVIII, 16,8-9) сообщает аналогичную хронологию и говорит о полной победе Никомеда: «галлы снова собрались вместе и предоставили подкрепление Никомеду в войне против Зипойта, владыки части Вифинии. Благодаря их поддержке Зипойт был побежден, и вся Вифиния признала господство Никомеда». Тит Ливий не упоминает о присутствии гераклейского контингента рядом с галатами, но его молчание не предполагает необходимости исключать показания Мемнона, который имел в своем распоряжении местные источники, в первую очередь Нимфида. Он, безусловно, был гораздо более осведомлен об участии своего города в соседних конфликтах, чем источник Ливия.
Мемнон сказал, что Никомед предоставил галатам оружие, и царь лично участвовал в наступлении. Кажется удивительным, что Никомед разрешил массовые убийства жителей района, занятого Зипойтом, если только он не считал людей, которые жили под властью своего брата, тоже повстанцами. Несмотря на то, что Зипойт был отбит во время противостояния, упомянутого Мемноном в F 9.5, он все еще контролировал большую часть Тинийской Фракии. Поэтому, возможно, именно в этом регионе началась борьба с вифинскими силами Зипойта.
τὴν ἄλλην λείαν τῶν Γαλατῶν ἑαυτοῖς διανειμαμένων:
Добыча, безусловно, состояла из богатства, оружия, пищи, всего найденного в домах убитых людей. После победы Никомеда кельты могли свободно совершать рейды в остальной Анатолии, за исключением Вифинии и на территориях подписантов договора, возможно, «некоторых других правителей», о которых Мемнон намекает в предыдущем фрагменте.

Οὗτοι δὲ πολλὴν ἐπελθόντες χώραν αὖθις ἀνεχώρησαν, καὶ τῆς αἱρεθείσης αὐτοῖς ἀπετέμοντο τὴν νῦν Γαλατίαν καλουμένην, εἰς τρεῖς μοίρας ταύτην διανείμαντες, καὶ τοὺς μὲν Τρωγμοὺς ὀνομάσαντες, τοὺς δὲ Τολοστοβογίους, τοὺς δὲ Τεκτοσάγας.

Пройдя обширную страну, они опять вернулись назад и из захваченной ими земли отрезали то, что называется теперь Галатией. Они разделили ее на три части, назвав жителей одной из этих частей трогмами, другой — толистобогами, третьей же — тектосагами.

Мемнон впервые упоминает названия трех основных племен, образующих эту кельтскую миграционную массу, прибывшую в Азию в 278/277 году. Из Тита Ливия видно, что тектосаги (Tectosages/Τεκτοσάγες) присоединились к двум другим племенам, трокмам и толистобогам, только после их победы в Азии против Зипойта, в 277 г. (XXXVIII, 16, 11). Имена этих последних племен знают несколько вариантов: Trocmi Ливия (Τροκμοί Страбона, XII, 5, 1) пишутся как Τρωγμοὺς у Мемнона. Τολοστοβογίους (Tolostobogii у Ливия) становится Τολιστοβώγιοι у Страбона.
Митчелл считает, что победа Антиоха в 269 или 268 году в «битве слонов» (ср. F 11.3) привела к тому, что галаты отошли от обитаемых и богатых районов Западной Анатолии и поселились во внутренних землях Анатолии. Трудно определить, когда кельтские племена окончательно поселились к востоку от Фригии в районе, называемом у Мемнона Галатией, поскольку источники противоречат по этому поводу.
Мемнон сообщает о поселении галатов в Галатии после упоминания о прекращении гражданской войны в Вифинии. Хронологии, установленная порядком фрагментов, недостаточно для того, чтобы утверждать, что варварские племена так быстро поселились в этом районе. Кроме того, он уточняет, что галаты путешествовали по многочисленным пространствам, что свидетельствует о том, что они обосновались в Галатии не так скоро, как кажется.
По словам Юстина (XXV, 2, 11), «царь Вифинии, призвав их на помощь, разделил с ними свое царство после победы; и они дали этой земле имя Галло–Греции». Как, возможно, предусматривалось договором, галатам была предоставлена часть территории, которую им обещал Никомед. Эти два свидетельства, согласно которым галаты поселились в этом районе после победы над Зипойтом, противоречат Страбону (XII, 5, 1), согласно которому «до того, как они заняли эту часть Азии, галаты долгое время вели бродячий образ жизни и неоднократно опустошали государства Атталидов и царей Вифинии; наконец, эти правители добровольно передали им страну, известную сегодня как Галатия». Поэтому Митчелл предполагает, что галаты поселились в регионе только после победы Аттала I (ср. Pausanias, I, 4, 5).
Тит Ливий также подразумевает, что племена некоторое время бродили по Азии, поскольку он сообщает, что после войны в Вифинии галаты рассеялись по Азии, которую они разделили на три области, в которых они осуществляли грабежи. Однако, согласно его свидетельству, сами варвары решили поселиться в Галатии, где «они основали главное поселение на берегах реки Галис», и «вся Азия по эту сторону Тавра платила им дань» (XXXVIII, 16, 12). Аппиан (Syr. 65) сообщает, что «Антиох получил прозвище Сотера за изгнание галатов, которые из Европы вторглись в Азию». Этот отрывок из Аппиана подразумевает, что только в 269 или 268 году, как предполагает Митчелл, галаты ограничились пределами Галатии, и, по мнению этого ученого, это должно было произойти в конце 260‑х годов. Несмотря на многочисленные противоречивые свидетельства о времени, в которое галаты поселились в Галатии, Штробель считает, что около 274 г., когда Антиох прибыл в Сирию, Никомед дал варварам часть Фригии, территории вокруг реки Галис, которая теперь называется Галатией, в соответствии с обещанием, которое он дал им в обмен на военную поддержку, которую они ему оказали. Эта область принадлежала Антиоху, но царь Вифинии удалось получить с помощью галатам.

Ἐδείμαντο δὲ πόλεις Τρωγμοὶ μὲν Ἄγκυραν, Τολοστοβόγιοι δὲ Ταβίαν, Τεκτοσάγες δὲ Πισινοῦντα.

Они построили города: трогмы — Анкиру, толистобоги — Табию, тектосаги — Пессинунт.

Галатам удавалось контролировать обширное пространство между Сангарием на западе и Галисом на востоке, включая города, которые имели определенную значимость до их прибытия, как Гордион, Пессинунт, Анкира и Тавий. Три племени разделили между собой предоставленную им территорию. По словам Страбона (XII, 5, 2-3), толистобоги занимали область, простирающуюся к западу от Сангария и окружающую городской центр Гордион. Тектосаги имели центральную территорию между Сангарием на западе и Галисом на востоке и где находился Пессинунт. Их главным центром была Анкира (в то время как Мемнон связывает Анкиру с трокмами). Наконец, трокмы обладали регионом, расположенным в изгибе Галиса и состоящим из плодородных земель, где находился Тавий (Табии у Мемнона/Фотия), главное поселение. Опять же, Мемнон отличается от Страбона, поскольку он приписывает основание Табий толистобогам.
Штробель считает, что процесс размещения галатов на уже существующих или на новых площадях, как сообщает Мемнон, должен был быть завершен в 260‑х годах. Мемнон ошибочно приписывает основания Анкиры, Пессинунта и Табий галатам. Аполлоний Афродисийский (FGrH 740 F 14) сообщает, что название города происходит от якорей, захваченных галатами, когда они разбили птолемеевский флот в Черном море в 260 году. Но здесь он ошибается, так как город уже носил это название во времена Александра Великого (Арриан, Анабасис, II, 4,1).
На самом деле эти города существовали еще до прихода галатов, но были древними фригийскими местностями, которые не были изменены греческой цивилизацией. Ростовцев считает, что, как и Пессинунт, в котором находился храм Кибелы, Анкира и Гордион также должны были быть заметными локализациями культа. Кроме того, эти поселения, а также Табии/Тавий, были важными центрами местной торговли и располагались на главных путях (см. Страбон, XII, 5, 2-3).

Ὁ δὲ Νικομήδης εἰς λαμπρὰν εὐδαιμονίαν ἀρθεὶς πόλιν ἑαυτῷ ὁμώνυμον ἀνεγείρει ἀντικρὺ Ἀστακοῦ.

Никомед, достигши блестящего благополучия, воздвиг напротив Астака город, назвав его своим именем.

По словам Страбона, Астак был уничтожен Лисимахом в 281 году, а затем его население ассимилировалось с Никомедией, которую Никомед основал на месте древнего Астака (Страбон, XII, 4, 2; Павсаний, V, 12, 7). Однако Павсаний уточняет, что «его первым основателем был Зипойт, фракиец по происхождению, по крайней мере, судя по его имени» (ср. F 12.5).
— Страбон, XII, 4, 2: «За Халкедонским побережьем следует так называемый Астакенский залив: это часть Пропонтиды, на чьих берегах была основана Никомедия, названная так по имени ее основателя, одного из царей Вифинии. В заливе до сих пор находится город Астак, основанный мегарянами и афинянами, а затем Дедалсом; именно от него залив берет свое название. Он был уничтожен Лисимахом, и его жители были переведены в Никомедию основателем последней».
— Pausanias, V, 12, 7: «там видны две статуи, поставленные на узких постаментах; одна из янтаря императора Августа, другая из слоновой кости Никомеда, царя Вифинии, который дал свое имя крупнейшему городу этого царства, потому что Никомедия ранее называлась Астаком. Считается, что его первым основателем был Зипойт, фракиец, насколько можно судить по его имени».
Кажется, что, несмотря на трудности, с которыми сталкиваются вифинские династы в приобретении Астака (ср. F 12.2-3), Никомеду удается захватить место древнего Астака, перед которым, по словам Мемнона, на берегу Астакенского залива он основал Никомедию в 264 году или «незадолго до 260 г.», согласно Витуччи. Дату основания трудно установить с точностью, поскольку она зафиксирована или в третий год 128‑й олимпиады (Chronichon Paschale I, p. 328 D; Eusebius, Chron. ed., J. Karst, 200), или в третий год 129‑й Олимпиады (Eusebe, Chron. Saint Jérôme, éd. R. Helm, p. 131).
Город, который теперь предоставлял Вифинии доступ к морю, с этой даты стал новой столицей царства. Поэтому Никомедия была основана перед Астаком, а не на старом месте Астака или даже не на месте древней Ольвии.
Здесь Мемнон начинает отступление о Вифинии, взяв в качестве отправной точки основание Астака, который, кажется, сыграл важную роль в создании царства, и составляет список первых династов Вифинии.

F 12.2-12.6: Экскурс о Вифинии

С этого момента повествование Мемнона отходит от хронологии событий, установленных в F 12.1, то есть со времени основания Никомедии. Мемнон начинает отступление о Вифинии и берет в качестве отправной точки основание Астака, которое, похоже, сыграло важную роль в создании царства и приводит список первых династов Вифинии

Τὴν Ἀστακὸν δὲ Μεγαρέων ᾤκισαν ἄποικοι ὀλυμπιάδος ἱσταμένης ιζʹ, Ἀστακὸν ἐπίκλην κατὰ χρησμὸν θέμενοι ἀπό τινος τῶν λεγομένων Σπαρτῶν καὶ γηγενῶν ἀπογόνων τῶν ἐν Θήβαις, Ἀστακοῦ τὴν κλῆσιν, ἀνδρὸς γενναίου καὶ μεγαλόφρονος.

Астак был основан мегарскими поселенцами в начале семнадцатой Олимпиады и был назван по приказу оракула в честь одного из так называемых спартов и сыновей, рожденных фиванской землей; его звали Астак, он был благородным и великодушным героем.

Я предлагаю изменить чтение Анри, который переводит: «они назвали его Астаком по приказу оракула в честь одного из потомков тех, кого в Фивах называли спартами и сыновьями Земли». Мне показалось, что этот отрывок требует нового перевода, так как текст говорит об Астаке как об одном из спартов, а не как об одном из их потомков.
τὴν Ἀστακὸν δὲ Μεγαρέων ᾤκισαν ἄποικοι ὀλυμπιάδος ἱσταμένης ιζʹ:
Мемнон, Страбон (XII, 4, 2) и Помпоний Мела (i, 100) сообщают, что Астак был основан Мегарой, в то время как Харон Лампсакский считает, что его основали поселенцы из Халкедона, другой мегарской колонии (FGrH 262 F 6). Однако вполне вероятно, что город был основан халкедонцами, и вторая волна мегарских поселенцев укрепила первый контингент.
Гераклейский историк помещает основание Астака в начале 17‑й Олимпиады, что соответствует 712/711 году, в то время как латинская версия Хроники Евсевия ставит его в 711/710 г. Однако эта датировка основания Астака, если признать, что это был результат экспедиции во главе с халкедонцами, слишком ранняя, так как дата основания самого Халкедона зафиксирована Евсевием в 685/684 г. Поэтому, как отмечали некоторые, было бы разумнее закрепить основание Астака во второй половине VII века.
Ἀστακὸν ἐπίκλην κατὰ χρησμὸν θέμενοι ἀπό τινος τῶν λεγομένων Σπαρτῶν καὶ γηγενῶν ἀπογόνων τῶν ἐν Θήβαις, Ἀστακοῦ τὴν κλῆσιν, ἀνδρὸς γενναίου καὶ μεγαλόφρονος:
Арриан, в своей «Вифиниаке» (FGrH 156 F 16 = Stephan Byz. s.v. Astakos), сделал Астака сыном Посейдона и нимфы Ольвии. В версии Мемнона название города было дано мегарянами, получившими приказ оракула, конечно же, из Дельф. Астак был потомком «спартов». Те, кого также называют «посеянными людьми», были задействованы в мифе о Кадме, основателе Фив. Рожденные от зубов дракона, убитого Кадмом на месте будущих Фив, они вышли из земли, и поэтому их назвали «детьми земли». После того как одни перебили друг друга, другие помогли Кадму построить Кадмею, цитадель Дельф.
Мое первое впечатление от прочтения этих двух традиций состояло в том, чтобы увидеть у Арриана местную, вифинскую традицию, в то время как предложенная Мемноном, которая в данном случае зависит от Нимфида, была, на мой взгляд, версией беотийского происхождения, переданной первыми мегарскими поселенцами. Однако, изучив анализ, проведенный Ашери, я признаю, что мое толкование было неверным.
В самом деле, Ашери посвятил исследование мифу об Астаке, чтобы определить происхождение этих двух традиций. Арриан был родом из Никомедии. Ханелл предположил, что миф о Посейдоне и Ольвии был мифическим символом синойкизма двух древних мест, Астака и Ольвии, посредством которого синойкизма Никомед основал свою новую столицу. Эта теория отвергается Ашери, поскольку генеалогия, представленная Аррианом, как правило, объясняет происхождение Астака, а не Никомедии, тем более, что этот мифический ряд древнее Никомедии, поскольку нимфа Ольвия изображена на монетах Астака, датируемых первой половиной V века.
Хотя можно было бы поверить, что миф об Астаке имеет мегарское происхождение, на самом деле традиция, связанная с Аррианом, имеет фиванские корни с некоторыми вифинскими аранжировками. Посейдон был главным божеством в Беотии, чего не было в Мегаре. Что касается Астака, то это героическая фигура Фив, потомок «спартов» и отец Меланиппа, миф о котором известен Геродоту (V, 67) и воспроизведен Эсхилом в «Семи против Фив» (V. 405-414), где Астак обозначается как «воин благородной расы, человек, верный закону долга и ненавидящий бесчестие: позор пугает его, и в нем никогда не живет трус. Меланипп — отпрыск этих воинов, рожденных из зубов монстра, которые уцелели в своей первой битве». Нимфид, от которого зависит Мемнон, предлагает по мнению Ашери местный вариант, так как он делает Астака не потомком спартов, а самим спартом, рожденным из земли Фив. Миф об Астаке известен в другой вифинской легенде, и в этих местных мифах Астак представлен как современник Кадма, а не как один из его потомков.
Ашери считает, что оба историка сообщают о двух вариантах генеалогии одного и того же героя, поскольку Астак Арриана и Астак Нимфида современны и оба являются названиями города. Он отвергает предположение о том, что эти два мифологических повествования будут указывать на двух разных персонажей.
После определения происхождения этих двух традиций Ашери предлагает интерпретировать пассаж Арриана, чтобы понять символику, которая скрывается за именем родителей Астака. Ольвия, мать Астака, также является именем древнего места, созданного на Астакенском заливе. Что касается Посейдона, Ашери идентифицирует его с мысом Диль Бурну с видом на Астакенский залив, на котором стоял город по имени Мегарикон (см. Плиний. V, 43, 148; Арриан FGrH 156 F 18). В заключение этого скрупулезного анализа источников Ашери интерпретирует предложенную Аррианом генеалогию как указание на гораздо более древний синойкизм, чем синойкизм Никомедии, имея в виду общину Ольвии и Мегарикона, создавшую город Астак.

Αὕτη πολλὰς ἐπιθέσεις παρά τε τῶν ὁμορούντων ὑποστᾶσα καὶ πολέμοις πολλάκις ἐκτρυχωθεῖσα, Ἀθηναίων αὐτὴν μετὰ Μεγαρέας ἐπῳκηκότων ἔληξέ τε τῶν συμφορῶν καὶ ἐπὶ μέγα δόξης καὶ ἰσχύος ἐγένετο, Δυδαλσοῦ τηνικαῦτα τὴν Βιθυνῶν ἀρχὴν ἔχοντος·

Город часто подвергался набегам со стороны соседей и много воевал. Когда после мегарян в него выполи колонию афиняне, город освободился от несчастий и пребывал в большой славе и силе. В то время у вифинов находился у власти Дедалс.

Αὕτη πολλὰς ἐπιθέσεις παρά τε τῶν ὁμορούντων ὑποστᾶσα καὶ πολέμοις πολλάκις ἐκτρυχωθεῖσα:
Упоминание о многочисленных войнах Астака относится к периоду, предшествовавшему правлению Дедалса, но Мемнон не сообщает об этом подробно, а параллельные источники не спасают. С другой стороны, если признать, что гераклейский историк ссылается на нападения, совершаемые на город с того времени, то представляется, что он был очень желанным, особенно для царей Вифинии, которые пытались захватить его несколько раз. Витуччи предполагает, что это отступление о Вифинии более подробно разъясняло обстоятельства, при которых вифины пытались захватить Астак, но Мемнон и Фотий уменьшили рассказ об этих битвах.
Пассаж довольно запутан. Мемнон, похоже, говорит, что беды Астака, связанные с многочисленными нападениями, которым он подвергался, закончились во времена правления Дедалса. Однако последующие события напротив, свидетельствуют о том, что нападения на город не прекратились. В 363 г. Клеарх, тиран Гераклеи, напрасно пытался осаждать город (Полиэн, II, 30, 3; ср. Мемнон F 1. 2). Второе наступление на город было произведено Зипойтом в 315 или 314 г. (Диодор, XIX, 60, 3) во время конфликта между Антигоном Одноглазым и другими диадохами. Однако царь Вифинии не смог завершить свои операции из–за вмешательства Полемея, племянника Антигона, который ввел вифинянина в союзную сеть своего дяди. Наконец, последнее нападение, о котором сообщают источники, стало для Астака катастрофическим, поскольку около 281 года Лисимах уничтожил город (Страбон, XII, 4, 2; ср. F 12.1).
Ἀθηναίων αὐτὴν μετὰ Μεγαρέας ἐπῳκηκότων:
Как и Мемнон, Страбон (XII, 4, 2) упоминает его как афинскую колонию. Интерес к Астаку обусловлен его стратегическим положением в качестве ворот в Черное море. Он входил в Делосский союз и неоднократно фигурировал в списках городов, которые платили дань между 454/3 и 444/3 гг. Пассаж из Диодора (XII, 34, 5), если принять поправку, внесенную Низе, предполагает, что афиняне заселили колонию в Астаке. В исходном тексте упоминается Λέτανον, но Низе предлагает исправить текст на Ἀστακόν. Афиняне, скорее всего, вывели в Астаке клерухию или даже отправили группу сограждан, которые, как утверждается, пришли в дополнение к первым поселенцам мегарского происхождения, что, кстати, предполагает мемнонов выражение «принял после». Кроме того, кажется, что Астак контролировался Афинами в контексте понтийской экспедиции, проведенной Периклом в 437/6 г. (?о и упомянутый Плутархом (Перикл, XX, 1-2), во время которой афиняне вывели клерухию в Синопе.
— Диодор, XII, 34, 5: «пока происходили эти события, афиняне основали в Пропонтиде город под названием Астак (Летанон).»
— Страбон, XII, 4, 2: «в заливе еще находится город Астак, основанный мегарянами и афинянами, а затем Дедалсом».
ἔληξέ τε τῶν συμφορῶν καὶ ἐπὶ μέγα δόξης καὶ ἰσχύος ἐγένετο, Δυδαλσοῦ τηνικαῦτα τὴν Βιθυνῶν ἀρχὴν ἔχοντος:
Период процветания Астака гераклейский историк связывает с приходом афинских поселенцев. Дата, которой назначена афинская колония, является 435/4 г., и, по словам Мемнона, похоже, это было примерно в то же время, когда правил династ Вифинии, Дедалс. С другой стороны, Мемнон ничего не говорит о контроле над городом со стороны Вифинии, о чем вкратце сообщает Страбон (XII, 4, 2). Из того же Страбона видно, что город принял вифинских поселенцев во время правления этого династа.
Конфронтация двух свидетельств, по–видимому, говорит о заинтересованности царей Вифинии в этом городе, который дал им выход на море и который они пытались подчинить, чтобы расширить свои территории. Однако, если, как свидетельствует Страбон, Астак контролировался Дедалсом, нет уверенности, что к тому времени, когда Астак был осажден Клеархом, он все еще был во владении царя Баса, который тогда правил Вифинией. Кроме того, было бы трудно понять, что Зипойт напал на город, если бы он был частью его царства. Получается, между правлением Дедалса и Баса Астак восстановил свою независимость.

οὗ τελευτήσαντος ἄρχει Βοτείρας, ζήσας Ϛʹ καὶ οʹ ἔτη. Τοῦτον διαδέχεται Βᾶς ὁ υἱός, ὃς καὶ Κάλαν τὸν Ἀλεξάνδρου στρατηγόν, καίτοι γε λίαν παρεσκευασμένον πρὸς τὴν μάχην, κατηγωνίσατο, καὶ τῆς Βιθυνίας παρεσκεύασε τοὺς Μακεδόνας ἀποσχέσθαι. Τούτου βίος μὲν ἐγεγόνει ἐτῶν αʹ καὶ οʹ, ὧν ἐβασίλευσε νʹ.

После его смерти правит Ботир, живший 75 лет. Ему наследует его сын Бас, который одолел Калу, стратега Александра, хотя тот был хорошо подготовлен к битве, и подготовил то, что македоняне отказались от Вифинии. Жил он 71 год, из которых царствовал 50.

οὗ τελευτήσαντος ἄρχει Βοτείρας, ζήσας Ϛʹ καὶ οʹ ἔτη:
Мемнон единственный, кто приводит Ботира, и он не уточняет, был ли он сыном Дедалса. Аппиан (Mithr. 2.3) насчитал 49 вифинских правителей до римского периода. Витуччи выразил сомнения по поводу свидетельств Мемнона и Аппиана, считая, что их списки вифинских царей содержат «псевдо–исторические» элементы. Вполне вероятно, что источники, от которых зависели эти два автора, отражают вифинскую традицию, цель которой состояла в том, чтобы как можно дальше проследить царскую власть в Вифинии, с тем чтобы, возможно, укрепить ее легитимность. Действительно, хотя признано, что Зипойт был первым, кто принял царское звание в 297/6 г. (ср. F 12.5), Витуччи отметил, что еще до этой даты, титул basileus уже принадлежал вифинским правителям, потому что в рассказе об осаде Астака и Халкедона в 315 или 314 г. Диодор (XIX, 60, 3) называет Зипойта βασιλεὺς τῶν Βιθυνῶν. Плутарх (Quaest. Graec. 49) также сообщает о Зипойте как к о царе. С другой стороны, Мемнон, говоря в F 6.3 о вторжении Зипойта в Гераклею после смерти Лисимаха в 281 г. представляет его как эпарха вифинов (ὁ Βιθυνῶν ἐπάρχων), а не как царя. Отказываясь дать ему титул басилея, гераклейский историк также отказывался признать власть слишком агрессивного правителя над его родным городом.
τοῦτον διαδέχεται Βᾶς ὁ υἱός, ὃς καὶ Κάλαν τὸν Ἀλεξάνδρου στρατηγόν, καίτοι γε λίαν παρεσκευασμένον πρὸς τὴν μάχην, κατηγωνίσατο, καὶ τῆς Βιθυνίας παρεσκεύασε τοὺς Μακεδόνας ἀποσχέσθαι:
Бас, предполагаемый сын Ботира, более известен. После распада персидской власти он изо всех сил старался сохранить свою автономию перед угрозой Каласа, македонского сатрапа Геллеспонтской Фригии. Ему удалось победить александрова генерала и отбить наступление. В то время в Вифинию входила территория, окруженная Черным морем и Астакенским заливом за исключением Боспорского побережья, и простирающаяся на восток до нижнего течения Сангария или, возможно, до Гипия (см. Страбон, XII, 4, 1-2; Псевдо–Скилак 91-92).
τούτου βίος μὲν ἐγεγόνει ἐτῶν αʹ καὶ οʹ, ὧν ἐβασίλευσε νʹ:
Согласно Мемнону, Бас правил в течение 50 лет, а Буше–Леклерк определяет царствование этого суверена между 377 и 327 годами. Однако эта датировка зависит от даты начала правления Никомеда I, которую этот ученый зафиксировал в 279 году, и она работает только если допустить, что цифра, представленная Мемноном, не учитывается включительно.

Οὗ παῖς τῆς ἀρχῆς διάδοχος, Ζιποίτης, λαμπρὸς ἐν πολέμοις γεγονώς, καὶ τοὺς Λυσιμάχου στρατηγοὺς τὸν μὲν ἀνελών, τὸν δὲ ἐπὶ μήκιστον τῆς οἰκείας ἀπελάσας ἀρχῆς, ἀλλὰ καὶ αὐτοῦ Λυσιμάχου, εἶτα καὶ Ἀντιόχου τοῦ παιδὸς Σελεύκου ἐπικρατέστερος γεγονώς, τοῦ τε τῆς Ἀσίας βασιλεύοντος καὶ τοῦ Μακεδόνων, κτίζει πόλιν ὑπὸ τῷ Λυπερῷ ὄρει, τῇ αὑτοῦ κλήσει ἐπώνυμον. Οὗτος βιοὺς μὲν ἔτη Ϛʹ καὶ οʹ, κρατήσας δὲ τῆς ἀρχῆς ηʹ καὶ μʹ, καταλείπει παῖδας δʹ.

Его сын и наследник власти Зипойт прославился в войнах; одного из стратегов Лисимаха он убил, а другого далеко отогнал от родного царства. Побеждал он и самого Лисимаха и Антиоха, сына Селевка, царствовавшего над Азией и македонянами. Близ горы Липера он основывает город, названный по его имени. Прожил он семьдесят шесть лет, обладая властью из них сорок восемь. Он оставляет четырех детей.

οὗ παῖς τῆς ἀρχῆς διάδοχος, Ζιποίτης, λαμπρὸς ἐν πολέμοις γεγονώς, καὶ τοὺς Λυσιμάχου στρατηγοὺς τὸν μὲν ἀνελών, τὸν δὲ ἐπὶ μήκιστον τῆς οἰκείας ἀπελάσας ἀρχῆς, ἀλλὰ καὶ αὐτοῦ Λυσιμάχου:
Его сын и преемник Зипойт, который прославился в войнах, убил одного из генералов Лисимаха и изгнал другого из своего царства и победил самого Лисимаха и в дальнейшем (победил) Антиоха, сына Селевка, который правил Азией и Македонией. Затем он основал у подножия горы Липер город, которому он дал свое имя. Этот правитель прожил семьдесят шесть лет, из которых сорок восемь лет правил; он оставил четырех детей.
Зипойт сменил отца в 327 году. Во время своего правления он пытался сохранить автономию своего царства, которому угрожали диадохи, и воспользовался войнами между преемниками Александра, чтобы расширить свою область. Его экспансионистская политика даже угрожала Гераклее, когда ею правил Клеарх II (ср. F 5.1; 6.3; 9.4 о расширении Зипойта за счет Гераклеи). Последний участвовал в кампаниях Лисимаха, который безуспешно пытался устранить угрозу, которую Зипойт представлял для его сферы влияния в конце 280‑х годов. Зипойт представлял опасность для Лисимаха, и особенно для городов Геллеспонтской Фригии, которая находилась под его контролем. Признав, что Зипойт был союзником Византия, Фракия все больше подвергалась угрозе и затрудняла Лисимаху использовать Боспор. Борьба между двумя правителями, возможно, разразилась после смерти Антигона, когда Лисимах возвратил прежние антигонидские владения. Действительно, как отмечали некоторые, именно по случаю победы над Лисимахом Зипойт принял царское звание в 297/6 году, когда современники условно начали вифинскую царскую эпоху.
Как отмечает Бурштейн, операции Лисимаха, направленные на то, чтобы положить конец вифинской угрозе, не отражены источниками. Тем не менее пассаж Мемнона, в котором упоминается победа Зипойта над генералами Лисимаха и самим царем, является свидетельством этой попытки царя Фракии остановить рост власти царя Вифинии. Из его краткого рассказа, вероятно, укороченного Фотием, следует, что царь Фракии несколько раз безуспешно пытался победить вифинянина. Вероятно, он отправил экспедиции против Зипойта, но первая закончилась смертью предводителя, возможно, в сражении, а вторая была отбита, что заставило самого Лисимаха вмешаться. Результат был катастрофическим, поскольку он был побежден (если верить Мемнону), и ему пришлось отказаться от попыток подчинить Вифинию. (Витуччи считает маловероятным, что Лисимах сам поставил себя во главе экспедиции против Вифинии и считает, что этот отрывок Мемнона относится к участию Зипойта в битве при Курупедионе, где был убит царь Фракии). Возможно, именно во время этой ожесточенной борьбы между двумя правителями Никея попала в сферу влияния Вифинии, и Лисимах уничтожил Астак. (Бурштейн считает, что Никея контролировалась Зипойтом, поскольку вифинянин по имени Менас, уроженец Никеи, воевал в лагере Селевка в Курупедионе).
Единственный способ Лисимаха предотвратить захват Астака Зипойтом и положить конец его экспансионистским амбициям — это уничтожить город из–за отсутствия возможности победить царя Вифинии оружием (Страбон, XII, 4, 2, ср. F 12.1). Город был предметом особого внимания со стороны царей Вифинии с момента правления Дедалса (см. 12.3), поскольку он являлся стратегическим местом в Пропонтиде. Зипойт сам пытался захватить его в то время, когда Антигон Одноглазый доминировал в Азии. Действительно, по словам Диодора (XIX, 60, 3), царь Вифинии напал на Астак и Халкедон, но его наступление было прервано вмешательством Полемея, племянника Антигона Одноглазого, в 315 или 314 г. (ср. F 12.2; F 4.6). Зипойт не отказался от своих планов на эти города, так как Плутарх (Quaest. Graec. 49) сообщает о нападении вифинянина на Пропонтиду, и, по его словам, халкедонцы продолжают заниматься своим спасением только при вмешательстве Византия, беспокоясь о том, что вифинская власть пригласит саму себя в их окрестности. Согласно Витуччи, эпизод, о котором говорил Плутарх, относится не к осаде города, упомянутой Диодором, а, вероятно, к операциям, проведенным Зипойтом после 315 г. В ходе первой попытки он попытался подчинить этот город, который давал ему выход к Пропонтиде.
Вероятно, то же самое было и с Астаком, потому что, по мнению Витуччи, Лисимах уничтожил его потому, что он стал крепостью в Вифинии. Поэтому следует признать, что в период между 315/4 г. и смертью Лисимаха в 281 году Зипойт совершил еще одно нападение на город и имел успех. Витуччи базируется здесь на пассаже Павсания (V, 12, 7), согласно которому Никомедия была основана Зипойтом: τὰ δὲ ἐξ ἀρχῆς αὐτῇ Ζυποίτης ἐγένετο οἰκιστής. Так, Павсаний указывает не на основание Никомедии Зипойтом после разрушения Астака, а на то, что царь Вифинии взял под свой контроль город и переименовал его, прежде чем он был окончательно уничтожен Лисимахом. Только позже его сын Никомед I основал город напротив старого места Астака, назвав его Никомедией.
εἶτα καὶ Ἀντιόχου τοῦ παιδὸς Σελεύκου ἐπικρατέστερος γεγονώς, τοῦ τε τῆς Ἀσίας βασιλεύοντος καὶ τοῦ Μακεδόνων:
Никто не считает, что Зипойт был союзником Селевка при Курупедионе. Конечно, единственное упоминание о вифинянине Менасе, которое предполагает, что Никея была в руках Зипойта, кажется слабым для утверждения, что Зипойт сражался вместе с Селевком при Курупедионе. Действительно, Менас, как и гераклеот Малакон, мог быть наемником и, Тем не менее не представлял официальную позицию своего правителя в этой войне диадохов. Тем не менее Витуччи считает, что слова Мемнона, согласно которым Зипойт победил самого Лисимаха, относятся к участию царя Вифинии в Курупедионе, а не к битве, в которой сражались бы два суверена в то время, когда Лисимах отправил своих генералов подчинить Вифинию. Витуччи считает маловероятным, что Лисимах сам вел экспедицию против Зипойта, тем более, что, по его словам, поражение его генералов побудило его отказаться от любых операций против царства Зипойта.
Если Зипойт был союзником Селевка, то из Мемнона видно, что соглашение было недолговечным. Действительно, гераклейский историк сообщает, что после Курупедиона Зипойт воевал с Гераклеей за Селевка (F 6.3), что предполагает, что его отношения с царем Селевкидов быстро ухудшились. Так союз между Селевком и Зипойтом лишь занял время, чтобы победить их общего врага, и быстро уступил место враждебности между двумя царствами. Мемнон упоминает здесь поражение, о котором он подробнее сообщает в F 9.2, говоря об экспедиции против Зипойта, отправленной Антиохом, когда его отец умер. Царь Вифинии победил сирийские войска, возглавляемые Гермогеном. С другой стороны, нельзя говорить о конфронтации между двумя правителями, поскольку в то время Антиох находился в Сирии.
Удивительно, что Мемнон указывает на царя Селевкидов как на правителя Македонии. Его замечание, безусловно, отражает притязания Антиоха на македонский престол, который он считал частью отцовского наследия и который был одной из причин его войны против Антигона Гоната (ср. F 10.1).
κτίζει πόλιν ὑπὸ τῷ Λυπερῷ ὄρει, τῇ αὑτοῦ κλήσει ἐπώνυμον:
Мемнон сообщает, что царь Вифинии основал город с его именем, Зипойтион (ср. 12.1). Следует ли идентифицировать это основание с основанием, упомянутым Павсанием (V, 12, 7), согласно которому первым основателем Никомедии был Зипойт? Автор явно не уточняет, что царь Вифинии дал имя Никомедии, а просто пишет, что он был основателем места. Поэтому следует признать, что город Зипойтион, основанный Зипойтом, заменил Астак. Однако Витуччи, по–видимому, не склонен полагать, что Зипойтион — это название, данное Зипойтом Астаку, и поэтому следует признать, что Мемнон ссылается на другое основание, чем упомянутое Павсанием. Его мнение особенно правдоподобно, если признать, что повествование о событиях у Мемнона следует хронологическому порядку, в котором они происходили. Следовательно, Мемнон заложил фундамент этого города после (εἶτα) своей победы над Антиохом. В результате следует признать, что Зипойтион был основан за некоторое время до его смерти, возможно, в 280 г. (см. F 9.2).
Витуччи подчеркивает, что трудность локализации этого основания, частично связанные с текстом Мемнона, указывающего на гору Липер, которую трудно идентифицировать, не позволяет определить причины этого фундамента. По его мнению, возможны различные гипотезы: поселение, военный лагерь или коммерческое предприятие. Однако выбор Зипойта аналогичен выбору эллинистического правителя, который застолбил подчиненную им территорию, основывая города и давая им свое имя. Как подчеркивает Витуччи, название города не является незначительным, поскольку оно закрепляло на территории фракийское происхождение имени, которое носил его основатель, как и имя предшествовавших ему вифинских правителей. И наоборот, его сын Никомед первым из династов носит греческое имя.
οὗτος βιοὺς μὲν ἔτη Ϛʹ καὶ οʹ, κρατήσας δὲ τῆς ἀρχῆς ηʹ καὶ μʹ:
Царствование Зипойта закончилось его смертью в 280 или 279 году.
καταλείπει παῖδας δʹ:
Из четырех детей Зипойта Мемнон называет только двоих: старшего сына Никомеда, который сменил его (ср. F 9.3; 12.6) и Зипойта «Вифинянина», который владел Тинийской Фракией и против которого его брат послал гераклеотов (F 9.5), а затем галатов (F 11.5).

Τοῦτον ὁ πρεσβύτερος τῶν παίδων Νικομήδης διαδέχεται, τοῖς ἀδελφοῖς οὐκ ἀδελφὸς ἀλλὰ δήμιος γεγονώς. Ἐκρατύνατο μέντοι καὶ οὗτος τὴν Βιθυνῶν ἀρχήν, μάλιστά γε τοὺς Γαλάτας ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διαπεραιωθῆναι συναράμενος· καὶ πόλιν, ὡς προείρηται, τὴν αὑτοῦ προσηγορίαν ἀνέστησε φέρουσαν.

Ему наследует старший из детей Никомед, который был для своих братьев не братом, но палачом. Он также, конечно, укрепил царство вифинов, больше всего тем. что помог галатам переселиться в Азию. Как уже сказано, он построил город, носящий его имя.

τοῦτον ὁ πρεσβύτερος τῶν παίδων Νικομήδης διαδέχεται, τοῖς ἀδελφοῖς οὐκ ἀδελφὸς ἀλλὰ δήμιος γεγονώς:
Зипойту наследовал его старший сын: это был Никомед, который был для своих братьев не братом, а палачом. Тем не менее он также укрепил царство Вифинии, в частности, путем содействия переходу галатов в Азию, и он основал город, который, как было сказано, носил его имя.
Замечание Мемнона свидетельствует о том, что Никомед вел себя агрессивно не только с Зипойтом «Вифинянином», но и с двумя другими братьями. Вполне вероятно, что два других брата присоединились к Зипойту, оспаривая наследие у старшего. Тем не менее один из его братьев, похоже, занял сторону победителя, поскольку Мемнон сообщает в F 14.2, что вдова Никомеда была замужем за братом покойного царя. Это предполагает, что Никомед уничтожил не всех своих братьев, и вполне вероятно, что он помирился с одним, поскольку вряд ли можно себе представить, что Никомед мог оставить в живых потенциального врага, который мог бы угрожать наследию его детей после его смерти.
ἐκρατύνατο μέντοι καὶ οὗτος τὴν Βιθυνῶν ἀρχήν, μάλιστά γε τοὺς Γαλάτας ἐπὶ τὴν Ἀσίαν διαπεραιωθῆναι συναράμενος· καὶ πόλιν, ὡς προείρηται, τὴν αὑτοῦ προσηγορίαν ἀνέστησε φέρουσαν:
Это портрет Никомеда, безусловно, принадлежит Мемнону, если только не признать, что Нимфид был полностью беспристрастен. Действительно, несмотря на то, что дипломатическая деятельность Нимфида началась после смерти Никомеда (ср. F 16.3), он вернулся в Гераклею после Курупедиона (F 7.3) и жил в период, когда город вступил в союз с Никомедом (ср. 9.3). Тем не менее, несмотря на союз между его родным городом и вифинским царем, Нимфид, возможно, упрекал Никомеда за то, что тот пустил галатов в Азию, поскольку они несколько раз нападали на Гераклею. Сам Нимфид должен был использовать общественные резервы, чтобы избавиться от опасности, которую представляли собой галаты.

F 13-17: От войны между Византием и Каллатисом до даров Птолемея Гераклее

Эта группа фрагментов вызывает много вопросов относительно их датировки. В F 13 сообщается о войне между Каллатисом и Византием, F 14.1-14.3 посвящены войне за Вифинское наследство, F 15 упоминает об осаде Византия Антиохом, F 16.1-16.3 сообщают о вторжении галатов в Понтийское царство и Гераклею, а F 17 говорит о дарах, полученных гераклеотами от Птолемея. Логическая связь между этими разными отрывками довольна туманна, и единственной связующей точкой между ними остается Гераклея. Поэтому мы должны попытаться определить последовательность событий сообщаемых ниже Мемноном имея только весьма неточные элементы датировки, используемые гераклейским историком во фрагментах 13, 14.1 и 16.1.

Οὐ πολλῷ δὲ ὕστερον χρόνῳ πόλεμος ἀνερράγη Βυζαντίοις πρὸς Καλατιανούς (ἄποικοι δὲ οὗτοι Ἡρακλεωτῶν ἦσαν) καὶ πρὸς Ἰστριανοὺς περὶ Τόμεως τοῦ ἐμπορίου, ὃ τοῖς Καλατιανοῖς ὅμορον ἦν, μονοπώλιον τοῦτο διανοουμένων κατασκευάσαι τῶν Καλατιανῶν. Διεπρεσβεύοντο οὖν πρὸς Ἡρακλεώτας ἐπὶ συμμαχίαν ἑκάτεροι. Οἱ δὲ πολεμικὴν μὲν ῥοπὴν οὐδετέρῳ ἔνεμον μέρει, διαλλακτηρίους δὲ ἄνδρας ἑκατέροις ἀπέστελλον, κἂν ἄπρακτος αὐτῶν ἡ σπουδὴ τότε γέγονε. Πολλὰ δὲ οἱ τῆς Καλατίδος ὑπὸ τῶν πολεμίων παθόντες, ὕστερον εἰς διαλύσεις ἦλθον, ἀπὸ ταύτης τῆς συμφορᾶς οὐκέτι σχεδὸν ἀναλαβεῖν αὑτοὺς δυνηθέντες.

Немного спустя вспыхнула война у византийцев с каллатийцами (это были колонисты гераклеотов) и истрийцами из–за эмпория Томы, который находился по соседству с каллатийцами. Каллатийцы замышляли утвердить здесь свою монополию. Итак, и то и другие послали к гераклеотам за помощью; те же не послали военной помощи ни той, ни другой стороне, но отправили к обеим сторонам посредников в целях примирения; однако их старания не привели тогда к желанному результату. Претерпев многое от врагов, жители Каллатиды впоследствии пришли к миру, но после этого несчастья почти никогда уже не могли восстановить свои силы.

οὐ πολλῷ δὲ ὕστερον χρόνῳ:
Завершив экскурс о Вифинии, Мемнон возобновляет повествование с основания Никомедии Никомедом (F 12.1; F 12.6). Поэтому при условии, что Фотий не умолчал о событиях, о которых упоминал Мемнон в своем первоначальном тексте, следует признать, что эта война между Византием и Каллатисом началась после основания Никомедии, зафиксированного в 264 или 261 г. (ср. F 12.1). Однако его слова остаются весьма расплывчатыми и не позволяют точно определить, в какой момент эта война вспыхнула. Сочинение гераклейского историка, вероятно, более сжатое, чем история Нимфида, безусловно, суммировано Фотием, что сделало обстоятельства, которые окружают разногласия между двумя городами, весьма неясными.
Terminus ante quem начала этой войны вытекает из хронологии, установленной последовательностью фрагментов и предшествует в этом случае войне за наследование в Вифинии, о которой сообщается в F 14.1 с фразы «прошло некоторое время». Однако эта ссылка не позволяет более точно определить войну между двумя городами, поскольку смерть вифинского царя датируется между 255 и 250 гг. Однако эта гипотеза предполагает безоговорочное признание того, что повествование Мемнона соответствует хронологическому порядку событий.
Однако исследование FF 9.1 - 10.2 показывает, что это не всегда так, поскольку Мемнон сообщает о событиях в зависимости от главных действующих лиц, которых они касались, или даже от региона, в которых они происходили. А. Аврам также рассматривает возможность того, что война между Каллатисом и Византием вспыхнула после бегства Зиела в Армению, но до его возвращения на престол.
В этом случае введение в F 13 относится не к основанию Никомедии, а к началу вифинского кризиса, то есть к бегству Зиела в Армению. А. Аврам основывает свою интерпретацию на реорганизации фрагментов Мемнона. Он считает, что порядок, в котором Нимфид сообщал о событиях, был изменен Мемноном и что Фотий удалил некоторые элементы, сохранив лишь те, что были связанны с Византием, и стерев мимоходом контекст войны за Томы и осады Византия. Цель Нимфида состояла бы в том, чтобы посвятить свою историю борьбе Северной лиги против Селевкидов, сначала изложив контекст (война за правопреемство в Вифинии), а затем операции Антиоха против Лиги. Мемнон, со своей стороны, не следовал бы хронологии событий, а организовывал бы свое повествование по регионам. Эта интерпретация кажется мне более убедительной, тем более, что я попыталась продемонстрировать в F 9.1-10.2, что метод Мемнона следовал аналогичной схеме. А. Аврам предполагает, что выражение «вскоре после этого», которое вводит F 13, будет относиться к началу вифинского кризиса. С этой точки зрения война за эмпорий Том началась до прибытия Антиоха во Фракию и до осады Византия и закончилась бы только после интервенции гераклеотов в Византий и снятия осады.
Справедливо, что экскурс о Вифинии в F 12.2-12.6 объясняется больше в свете этой реконструкции. Следовательно, сообщив о правителях Вифинии и их вкладе в расширение царства, Нимфид хотел бы сообщить о том, как смерть Никомеда привела к династическому кризису, ослабившему борьбу с Селевкидами, и тем самым поставившему города — члены Северной лиги — в неудобное положение. Именно воспользовавшись вифинским кризисом, Антиох решил провести операции во Фракии, напав на Византий. Что касается войны за эмпорий Том, то она была рассказана Нимфидом, поскольку в ней участвовали два члена Северной Лиги и, в частности, Гераклея. Это событие показало трудности, с которыми столкнулись два члена антиселевкидской лиги, которые более или менее непосредственно участвовали в местной войне. В этом случае Гераклея предпочла сохранить хорошие отношения с Византием в ущерб своей колонии, отказавшись от участия в конфликте. Ситуация была особенно критической, поскольку их вифинский союзник столкнулся с кризисом в самом своем царстве.
Однако мне кажется, что Мемнону пришлось учитывать хронологические связи, которые, конечно, не являются точными, но не обязательно являются результатом работы его источника. Отсюда, я думаю, что нет необходимости видеть в его формуле «вскоре после этого» в F 13 указание на начало вифинского кризиса. Что касается введения F 14.1, «прошло некоторое время», она относится, по моему мнению, не к бегству Зиела в Армению, а к смерти Никомеда. На мой взгляд, изгнание сына вифинского царя является напоминанием о фактах, которые, возможно, имели место до начала войны за эмпорий Том. Мемнон упоминает об этом эпизоде, чтобы объяснить династический кризис, который начинается со смерти Никомеда, и чтобы установить контекст, который окружает назначение Гераклеи среди опекунов молодых наследников. Датирование этого события еще более осложняется тем, что оно зависит от дат основания Никомедии и смерти Никомеда, которые по–прежнему активно обсуждаются. Однако А. Аврам намерен поставить смерть вифинского правителя в 256/5 г.
πόλεμος ἀνερράγη Βυζαντίοις πρὸς Καλατιανούς (ἄποικοι δὲ οὗτοι Ἡρακλεωτῶν ἦσαν) καὶ πρὸς Ἰστριανοὺς περὶ Τόμεως τοῦ ἐμπορίου, ὃ τοῖς Καλατιανοῖς ὅμορον ἦν, μονοπώλιον τοῦτο διανοουμένων κατασκευάσαι τῶν Καλατιανῶν:
По словам Мемнона, Каллатис намеревался присваивать доходы от торговли, которая проходила через эмпорий Том, то есть, конечно, взимая таможенные пошлины и налоги на рынках. Внимание каллатийцев к Томам привело к войне с Византием. Однако этот конфликт является частью более широкого контекста, и, согласно А. Авраму, война за эмпорий Томы и осада Византия, о которых сообщалось в F 15, будет связана с экспедицией Антиоха II во Фракии (Полиэн, IV, 16).
Повествование Мемнона предполагает, что Византий атаковал Каллатис и истрийцев. Тем не менее Юрий Виноградов, о чьих выводах сообщает А. Аврам, считает, что война была между каллатийцами и истрийцами, в то время как участие Византия в конфликте преувеличено Фотием. Это предложение основано на отрывке из надписи в Каллатисе, в которой говорится о войне против истрийцев. В сочетании с корректировкой текста Мемнона, предложенной Виноградовым, следует сделать вывод о том, что Истр является союзником Византия. Аврам обосновал это и счел, что Томы первоначально были эмпорием Истра, что делает маловероятным тот факт, что истрийцы боролись вместе с Каллатисом, чтобы помочь ему захватить монополию на эмпорий, который они уже контролировали.
Однако тщательное изучение эпиграфических источников, которое Аврам провел в статье после опубликования его корпуса надписей Каллатиса, побудило его переосмыслить выводы Виноградова и предложить гипотезу, которая позволила бы принять информацию Мемнона, что Византий ведет войну с Каллатисом и Истром. Участие Истра в этом конфликте, как представляется, подтверждается операциями по спасению пленных, упомянутыми двумя надписями Истра. Тем самым, в документах будут выявлены военные операции в Томах, которые, следовательно, будут связаны с войной, упомянутой Мемноном. Но самая важная информация для нас касается участия в войне Истра вместе с Каллатисом, а не против него, как некоторые предложили.
Надпись (I. Callatis № 7), в которой упоминается война против истрийцев, не позволяет идентифицировать лиц, осуществивших наступление, и поэтому нет необходимости идентифицировать их с каллатийцами. В документе упоминается союз между Каллатисом и Аполлонией, которая в то же время была союзницей Истра. А. Аврам предполагает, что союз связывал города Каллатис, Истр, Аполлонию и Месамбрию. Получается, война на левом Понте, как сообщается, велась Византием против каллатийцев и истрийцев, которые, как утверждается, были наиболее вовлечены в конфликт, но в него были вовлечены и другие города региона. Поэтому А. Аврам считает, что между городами Каллатисом, Аполлонией, Месамбрией и Истром была заключена симмахия и что она поддерживалась Антиохом II. Царь Селевкидов, как сообщается, видел в этих городах путь, чтобы встать на ноги в этом районе и уравновесить влияние Вифинии и Северной Лиги. Эта гипотеза проливает свет на причины, по которым информация была передана Нимфидом и Мемноном как дополнение к причастности одной Гераклеи. Действительно, в борьбе с Селевкидами гераклейские историки показали еще один аспект этой войны: Нимфид, возможно, представил эпизод как пример трудностей, с которыми сталкивается Северная Лига, и в частности Византий и Гераклея, которые стояли перед новым вражеским фронтом. Что касается Мемнона, то он представил еще один театр военных действий в борьбе с Селевкидами.
Участие Византия в местной войне будет иметь смысл, если связать ее с участием Птолемея II в Черном море. Действительно, в ответ на операции, проведенные Антиохом II в Фракии, царь Египта, как сообщается, побудил Византий атаковать союзников Селевкида. Именно по этой причине Антиох выступил против Византия, чтобы облегчить давление, которое испытывали Каллатис и Истр.
διεπρεσβεύοντο οὖν πρὸς Ἡρακλεώτας ἐπὶ συμμαχίαν ἑκάτεροι. Οἱ δὲ πολεμικὴν μὲν ῥοπὴν οὐδετέρῳ ἔνεμον μέρει, διαλλακτηρίους δὲ ἄνδρας ἑκατέροις ἀπέστελλον, κἂν ἄπρακτος αὐτῶν ἡ σπουδὴ τότε γέγονε:
Мне кажется, что не следует исключать вмешательство Византия в войну за эмпорий Том, как предлагает Виноградов, поскольку причина, по которой Гераклея вмешивалась только на дипломатическом уровне, обоснована ее выбором не участвовать в военных действиях против византийцев. Выбирая между своей колонией Каллатисом и своим союзником в Северной Лиге Византием, Гераклея предпочла оставаться нейтральной.
πολλὰ δὲ οἱ τῆς Καλατίδος ὑπὸ τῶν πολεμίων παθόντες, ὕστερον εἰς διαλύσεις ἦλθον, ἀπὸ ταύτης τῆς συμφορᾶς οὐκέτι σχεδὸν ἀναλαβεῖν αὑτοὺς δυνηθέντες:
Возможно, Мемнон возобновил метод, который он использует в F 9.1 sqq. по поводу Гераклеи. Он сообщает в том же пассаже о начале войны за эмпорий Том и о ее последствиях для Каллатиса. Вполне вероятно, что слово «позже», которое вводит конец войны, относится к событию, которое произошло после части фактов, приведенных в следующем фрагменте (F 14.1). Другими словами, мне кажется, что война началась до смерти Никомеда, но она закончилась после исчезновения вифинского правителя. Следовательно, хронология, установленная последовательностью фрагментов, сохраняется только для части их содержания. Мемнон посвящает каждый из этих фрагментов (F 13; 15, 17) или группу фрагментов (F 14.1-14.3; 16.1-16.3) одному региону, что делает датирование фактов, о которых он сообщает, намного сложнее. Согласно А. Авраму мир, заключенный в 253 году между Антиохом II и Птолемеем II, является «максимальной конечной точкой этой Западно–понтийской войны». Мемнон сообщает, что каллатийцы пострадали от «вражеских действий»: здесь вероятно, следует увидеть поражение, нанесенное им Византием, который, если признать, что антиохова осада была снята в конце 255 или весной 254 года, освободился для проведения операций на левом Понте (см. F 15). Вполне вероятно, что операции Византия против Каллатиса заставили его отказаться от своих претензий на эмпорий Том и прекратить боевые действия, о чем говорит Мемнон. А. Аврам считает, что каллатийцы поручили аполлониату по имени Стратонакс вести переговоры о капитуляции перед врагами Каллатиса (I. Callatis, l. 9-15) и считает, что интервенция лагида в Византий, а затем в Вифинию против войск Зиела привело к поражению каллатийцев весной 254 года. Что касается Истра, он предполагает, что, согласно надписи в Каллатисе, он держался некоторое время, но вмешательство эллинистического царя (Птолемея II?) положило конец войне за эмпорий Том весной 254 года.

Οὐ πολλοῦ δὲ πάνυ ῥυέντος χρόνου, ὁ τῶν Βιθυνῶν βασιλεὺς Νικομήδης, ἐπεὶ ὁ μὲν ἐκ προτέρων αὐτῷ γάμων γεγονὼς παῖς Ζηΐλας φυγὰς ἦν πρὸς τὸν τῶν Ἀρμενίων βασιλέα ταῖς τῆς μητρυιᾶς Ἐταζέτας μηχαναῖς ἐλαθείς, οἱ δὲ ἐκ ταύτης αὐτῷ γεγονότες ἐνηπίαζον, πρὸς τῷ τελευτᾶν γεγονώς, κληρονόμους μὲν τοὺς ἐκ τῆς δευτέρας γυναικὸς γράφει παῖδας, ἐπιτρόπους δὲ Πτολεμαῖον καὶ Ἀντίγονον καὶ τὸν δῆμον τῶν Βυζαντίων καὶ δὴ καὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν καὶ τὸν τῶν Κιανῶν ἐφίστησιν.

Очень скоро после этого царь вифинов Никомед, умирая, записывает наследниками детей от второй жены, так как сын, родившийся у него от первого брака, Зиел бежал к царю армян, спасаясь от козней мачехи Этазеты, дети которой еще были малы. Опекунами наследников он назначает Птолемея, Антиоха, демос византийцев, а также демос гераклеотов и кианов.

οὐ πολλοῦ δὲ πάνυ ῥυέντος χρόνου, ὁ τῶν Βιθυνῶν βασιλεὺς Νικομήδης, ἐπεὶ ὁ μὲν ἐκ προτέρων αὐτῷ γάμων γεγονὼς παῖς Ζηΐλας φυγὰς ἦν πρὸς τὸν τῶν Ἀρμενίων βασιλέα ταῖς τῆς μητρυιᾶς Ἐταζέτας μηχαναῖς ἐλαθείς:
Есть две возможности интерпретировать введение фрагмента словами «прошло некоторое время». Либо следует признать, что Мемнон воспроизводит текст Нимфида, который первоначально поместил этот эпизод после упоминания о Никомедии, и в этом случае следует понимать, что бегство Зиела и начало вифинского кризиса произошли после 264 или 261 г., либо — и это решение, которое я предпочел — следует признать, что выражение относится к началу войны за эмпорий Том. В этом случае мне кажется, что этот элемент датирования указывает не на бегство Зиела «некоторое время спустя после» начала войны, а скорее на смерть Никомеда. Я понимаю, что Зиел уже сбежал. Поэтому невозможно, как предполагает А. Аврам, что изгнание молодого вифинского принца предшествовало развязыванию войны между Каллатисом и Византием. Следовательно последовательность событий будет следующая:
1) Зиел бежал в Армению. Начало «вифинского кризиса» (F 14.1).
2) Основание Никомедии (F 12.1; F 12.6).
3) Начало войны за эмпорий Том «вскоре после» основания Никомедии (F 13).
4) Смерть Никомеда «некоторое время спустя» и начало войны за эмпорий Том (F 14.1).
Зиел родился от предыдущего брака с фригиянкой по имени Дитизела, как сообщает Цец (Арриан, FGH, II B 156 F 29), и новая жена Никомеда, Этазета, как и многие царицы эллинистической эпохи, обеспечивала будущее маленьких детей, которых она имела от царя. Мемнон подчеркивает роль Этазеты и приписывает изгнание молодого принца интригам своей мачехи.
οἱ δὲ ἐκ ταύτης αὐτῷ γεγονότες ἐνηπίαζον, πρὸς τῷ τελευτᾶν γεγονώς, κληρονόμους μὲν τοὺς ἐκ τῆς δευτέρας γυναικὸς γράφει παῖδας, ἐπιτρόπους δὲ Πτολεμαῖον καὶ Ἀντίγονον καὶ τὸν δῆμον τῶν Βυζαντίων καὶ δὴ καὶ τῶν Ἡρακλεωτῶν καὶ τὸν τῶν Κιανῶν ἐφίστησιν:
Дата смерти Никомеда оспаривается, но умер он между 260 и 250 гг. Я следую здесь А. Авраму, хронологическая реконструкция которого кажется мне наиболее убедительной и который помещает смерть царя около 254 г. Уход Никомеда приводит к новому кризису наследования.
Среди опекунов маленьких детей Никомеда были Гераклея и Византий, члены Северной Лиги. Антигон Гонат заключил мир с Антиохом, и предполагалось, что его участие было кратковременным. Тем не менее, не признавая, что он был официальным членом антиселевкидского альянса, он оставался другом вифинского царя. Что касается Птолемея, то речь идет о Птолемее II Филадельфе, флот которого действовал в Черном море в 255/254 годах, чтобы противостоять операциям Антиоха II (см. F. 13; F 15). Город Киос был также одним из союзников.
Выбор Никомеда был направлен на защиту его преемников и его царства от возможного нападения Антиоха II. Следовательно, он поручил противникам Селевкида позаботиться о своем наследии. Как отметила Биттнер, его завещание подчеркивает сбалансированное распределение опекунов. Он сделал выбор, чтобы доверить будущее своего царства двум наиболее влиятельным эллинистическим правителям, единственным, кто мог противостоять Селевкиду. Он связал их с тремя свободными городами, два из которых активно участвовали в борьбе с Селевкидом и занимали стратегическое положение в регионе. Так Никомед, выбрав дружественные державы, гарантировал, что Зиел не попытается подкупить ни одну из сторон.

Ὁ μέντοι Ζηΐλας μετὰ δυνάμεως ἣν αὐτῷ τῶν Γαλατῶν οἱ Τολοστοβόγιοι θάρσους ἐπλήρουν, ἐπὶ τὴν βασιλείαν κατῄει. Βιθυνοὶ δὲ τὴν ἀρχὴν σῴζειν τοῖς νηπίοις σπουδάζοντες, τὴν μὲν τούτων μητέρα ἀδελφῷ συνοικίζουσι τῷ Νικομήδους, αὐτοὶ δὲ στράτευμα παρὰ τῶν εἰρημένων ἐπιτρόπων λαβόντες ὑπέμενον τὸν Ζηΐλαν. Συχναῖς δὲ μάχαις καὶ μεταβολαῖς ἑκάτεροι ἀποχρησάμενοι, τὸ τελευταῖον κατέστησαν εἰς διαλύσεις, Ἡρακλεωτῶν ἐν ταῖς μάχαις ἀριστευόντων κἀν ταῖς συμβάσεσι τὸ συμφέρον καταπραττόντων.

Между тем Зиел с войском, пополнивши его толистобогами из галатов, приходит в отцовское царство. Стараясь спасти власть для малолетних детей царя, вифины выдают мать их замуж за брата Никомеда, а сами, взяв войско названных выше опекунов, защищаются от Зиела. После многих битв и перемен счастья обе стороны, наконец, пришли к миру. В этих сражениях гераклеоты отличались и достигли выгод по договорам.

ὁ μέντοι Ζηΐλας μετὰ δυνάμεως ἣν αὐτῷ τῶν Γαλατῶν οἱ Τολοστοβόγιοι θάρσους ἐπλήρουν, ἐπὶ τὴν βασιλείαν κατῄει:
Зиел, вероятно, пришел в Вифинию, узнав о смерти своего отца, и пришел, чтобы претендовать на престол, который, как он считал, должны были ему вернуть, потому что он был старшим из детей Никомеда. По примеру отца, который, пытаясь уничтожить своего брата Зипойта, нанял галатов–толистобогов, Зиел также прибегнул к услугам этого племени.
Βιθυνοὶ δὲ τὴν ἀρχὴν σῴζειν τοῖς νηπίοις σπουδάζοντες, τὴν μὲν τούτων μητέρα ἀδελφῷ συνοικίζουσι τῷ Νικομήδους, αὐτοὶ δὲ στράτευμα παρὰ τῶν εἰρημένων ἐπιτρόπων λαβόντες ὑπέμενον τὸν Ζηΐλαν:
Под вифинами, безусловно, следует понимать придворных, близких к царице, или, возможно, армию, которая служила под командованием покойного царя. Она вышла замуж за одного из трех братьев Никомеда, упомянутых в F 12.5-6. Как я уже говорила ранее, возможно, братья царя Вифинии боролись против него сообща с Зипойтом, но по крайней мере один из них помирился с Никомедом, что объяснило бы его присутствие при дворе.
Мемнон не уточнил, кто из опекунов кроме Гераклеи посылал войска. Вполне вероятно, что в своем первоначальном повествовании Мемнон, возможно даже Нимфид обошел молчанием эту информацию. Если бы историк упомянул Византий, Фотий, безусловно, сообщил бы об этом. Было отмечено, что Птолемей II и Антигон Гонат направили силы для поддержки дела молодых наследников. Византий, освободившись от осады весной 254 года, безусловно, участвовал в военных действиях.
συχναῖς δὲ μάχαις καὶ μεταβολαῖς ἑκάτεροι ἀποχρησάμενοι, τὸ τελευταῖον κατέστησαν εἰς διαλύσεις, Ἡρακλεωτῶν ἐν ταῖς μάχαις ἀριστευόντων κἀν ταῖς συμβάσεσι τὸ συμφέρον καταπραττόντων:
Зиел наконец вернулся на престол, но точная дата не известна. (Тарн считает, что смена на престоле произошла между 255 и 253 гг., в единственный период, по его мнению, когда Гонат и Птолемей II были в мире и, следовательно, только тогда они могли объединить свои силы для борьбы с Зиелом). Мемнон не говорит, какие преимущества гераклеоты получили от мирного договора или даже от юных принцев и царицы. Один из братьев Зиела, Тибойт (или Зибойт?), которому престол предназначался по воле его отца, бежал в Македонию после того, как Зиел был признан царем (Полибий, IV, 50, 1).
Вполне вероятно, что опекуны видели преимущество в поддержке сына Никомеда, отодвинутого его отцом от вифинского престола. Переговоры, возможно, привели к тому, что Зиел продолжил заключенный ранее союз своего отца и не присоединился к Антиоху II. В обмен на это опекуны маленьких детей взяли на себя обязательство уйти с вифинской территории и признать его власть. Дройзен считает, что присутствие Тибойта в Македонии свидетельствует о том, что опекуны наследников, назначенных Никомедом, возможно, разделились по этому вопросу. Антигон Гонат якобы выбрал того, кого он считал законным наследником. И наоборот, новый царь не мог быть признан без поддержки другой великой державы, Египта. Гераклея должна была встать на сторону Птолемея II, так же, как и Византий, который был связан с гераклеотами дружескими отношениями. Они должно быть считали, что лучше положить конец войне, которая в течение длительного времени могла ослабить регион и нанести ущерб их территориям, находящимся на границе пребывавшего в состоянии войны царства. Возможно, они извлекли из этого экономические выгоды.
Мемнон подчеркивает военную роль гераклеотов. Хотя македонские и лагидские войска участвовали в войне, вполне вероятно, что город предоставил наибольший контингент. С другой стороны, повествование Мемнона предполагает, что именно город возглавил переговоры. Однако, как отметил Витуччи, возможно, чрезмерно будет признать, что Гераклея играла главную роль в переговорах, тем более что повествование об этих событиях сообщается только в традиции, представленной Мемноном. Очевидно, что Нимфид/Мемнон еще раз подчеркнул посредническую роль родного города. Если Нимфид представил более подробную информацию об этих переговорах, вполне вероятно, что Мемнон определил лишь ту роль, которую играет его город.

Διὸ Γαλάται ὡς ἐχθρὰν τὴν Ἡράκλειαν κατέδραμον ἕως Κάλλητος ποταμοῦ, καὶ πολλῆς κύριοι γεγονότες λείας, οἴκαδε ἀνεχώρησαν.

Поэтому галаты совершили набег на Гераклею до реки Каллета, как на враждебную страну, и, захватив большую добычу, вернулись домой.

Причины нападения галатов на территорию Гераклеи на первый взгляд кажутся неясными. Однако галаты–толистобоги служили наемниками у Зиела, а гераклеоты занимались вифинской войной за наследование в лагере молодых наследников, назначенных Никомедом. Поэтому вполне вероятно, что будущий царь Вифинии отправил часть своих наемников, чтобы атаковать союзников своих противников. По словам Биттнер, это наступление позволило бы Зиелу сэкономить на платеже галатам, которые захватили большую добычу и в то же время ослабили соседний и вражеский город. Следовательно, этот рейд, возглавляемый толистобогами, следует рассматривать не как обычное нападение галатов на греческие города, а как карательную экспедицию, спонсируемую или, по крайней мере, поддерживаемую Зиелом. Галатам удалось захватить большую добычу, которой они, возможно, были лишены в Вифинии из–за войны, которая на их взгляд закончилась слишком быстро.
Однако Биттнер, похоже, признает, что нападение произошло после того, как Зиел был признан царем. Действительно, союз «поэтому» представляет набег как следствие того, что «гераклеоты отличились в боях и воспользовались преимуществами договора». А. Аврам считает, что разграбление гераклейской территории, безусловно, объясняется преждевременным отступлением солдат Филадельфа, которые до этого смогли сдержать напор галатских племен.
Однако я вижу здесь фазу войны за наследование. Замечания Биттнер по–прежнему остаются в силе, за исключением того, что тут должна быть военная стратегия Зиела, когда он еще был претендентом на трон, а не карательная операция, проводимая им, когда он уже пришел к власти. Следовательно, выражение «именно поэтому» в данном случае имело в виду участие гераклеотов в военных операциях, направленных на то, чтобы Зиел не стал царем, и последний пытался замедлить или нейтрализовать их.

Βυζαντίους δὲ Ἀντιόχου πολεμοῦντος τριήρεσι συνεμάχησαν μʹ οἱ Ἡρακλεῶται, καὶ τὸν πόλεμον παρεσκεύασαν μέχρις ἀπειλῶν προκόψαι.

Когда Антиох воевал с византийцами, гераклеоты помогали им сорока триерами. Они достигли того, что война не пошла дальше угроз.

Βυζαντίους δὲ Ἀντιόχου πολεμοῦντος:
Фрагмент не вводится каким–либо элементом, позволяющим поместить его в хронологию событий, и современные исследователи пытались определить, должен ли этот эпизод быть помещен в то же время, что и война за эмпорий Том (F 13), или ему место после войны в Вифинии (F 14.1-14.3).
Мемнон называет царя Антиоха, не уточняя, является ли он Антиохом I или его сыном и преемником Антиохом II. Последнее упоминание царя Селевкидов восходит к F 12.5, в котором Мемнон сообщает о победе царя Вифинии Зипойта над Антиохом, сыном Селевка. Это событие принадлежит экскурсу о Вифинии. Предполагая, что в F 12.6 Мемнон возобновил ход событий, как он оставил в F 12.1, последняя ссылка на Антиоха I в контексте «антиселевкидского альянса» находится в F 10.2, в котором говорится о войне между Селевкидом и Никомедом I Вифинским (278 г.?). Около двадцати лет отделяют два упоминания о царе, и, несмотря на это, Мемнон не уточняет, что он ссылается на преемника Антиоха I, тогда как можно было ожидать, что он представит Антиоха II как «Антиоха, сына Антиоха». Вполне вероятно, что в своем первоначальном виде повествование Мемнона было более точным в этом отношении и что Фотий, суммируя работу гераклейского историка, стер элементы, позволяющие ввести нового правителя. Это предположение могло бы объяснить отсутствие вводной формулы, позволяющей хронологически определять события. Итак, вполне вероятно, что пассаж Мемнона имел в виду не начало осады Византия, а текущие операции или даже конец селевкидского наступления, и поэтому, как предполагает А. Аврам, Антиох напал на город в то время, когда Вифиния была охвачена войной за наследование.
Однако с учетом интереса, проявляемого святейшим патриархом к Византию, было бы удивительно, что он кратко изложил события, связанные с этим городом. Несмотря на то, что, если признать, что Фотий не представил информацию, относящуюся к контексту этой войны, и в частности информацию о том, кто ввел в повествование нового правителя, мне кажется более вероятным, что рассказ Мемнона или даже Нимфида уже был весьма ограничен в своей первоначальной форме. Единственная причина, по которой говорится об осаде, — это тот факт, что Гераклее было предложено оказать помощь своему союзнику в «Северной Лиге» и, возможно, Нимфид сообщил только о последствиях этой войны, подчеркнув роль вмешательства Гераклеи и проигнорировав причины, побудившие царя Селевкидов вмешаться против Византия и принудившие его к прекращению своих операций (если только не признать, что только появления гераклейского флота было достаточно, чтобы обескуражить его).
Аврам предложил поместить этот эпизод в контексте экспедиции Антиоха II во Фракии. Выходит, операции царя против Византия были связаны с войной за эмпорий Том, в которой, по словам Мемнона, участвовали византийцы. Причины, по которым Антиох II столкнулся с Византией, неясны, а текст Мемнона не содержит каких–либо элементов, объясняющих цель царя Селевкидов. Кроме того, цель кампании во Фракии также неясна. Несколько предположений о причинах этих селевкидских операций на севере были сформулированы Уиллом и Буше–Леклерком, например, экспедиция во Фракию может быть истолкована как желание Антиоха претендовать на права на наследство Селевка I в этом районе и тем самым контролировать Пропонтиду и Евксинский Понт, или же, как ответ на просьбы о помощи со стороны греческих городов, которым, как и Аполлонии, угрожали фракийские племена. Антиох II, возможно, даже был призван фракийской знатью, чтобы отбить прорыв кельтов. Тем не менее Уилл исключает, что эта экспедиция была проведена в начале его правления и считает более вероятным, что война за территорию Том произошла после Второй Сирийской войны.
На мой взгляд, наиболее вероятной гипотезой по–прежнему остается желание царя встать на ноги во Фракии, и она подкрепляется выводами А. Аврама (F 13). Признавая, что Антиох II поощрял или, по крайней мере, поддерживал создание альянса между городами левого Понта, следует отметить, что здесь была разработана крупномасштабная стратегия, которая не ограничилась бы оказанием помощи греческим городам, находящимся под угрозой со стороны окружающих племен. Кроме того, А. Аврам считает, что задача фракийской кампании и создания этой дипломатической сети была не только буфером от влияния Северной Лиги, но и направлена на противодействие более опасному врагу в лице Птолемея II.
Эта экспедиция во Фракии представляет собой еще один театр военных действий между Лагидами и Селевкидами. Напротив, Белох предполагает, что эти операции были проведены после второй Сирийской войны, поскольку царь Селевкидов был занят борьбой с Птолемеем II и поэтому они были проведены Антиохом в последние годы его правления. Дройзен считает, что Антиох был заинтересован в том, чтобы вернуться в Фракию и, в частности, укрепить свое влияние на греческие города, чтобы противостоять растущему влиянию Лагидов в Малой Азии. Прео считает, что эта экспедиция во Фракию объясняется желанием Антиоха II вернуться в Малую Азию и интерпретирует нападение на Византий как средство для селевкидского царя уравновесить стратегическое положение вифинов, которые заняли нишу в регионе после основания Никомедии. По мнению Сапрыкина, сближение Птолемея II с Северной Лигой должно было произойти в начале 270‑х годов, когда цари Понта начали принимать сторону Селевкида.
Для этого фрагмента было предложено несколько толкований и дат. Например, Низе помещает этот эпизод в 255 г., в контексте экспедиции во Фракии. Он предлагает рассматривать этот конфликт как следствие войны Византия с Каллатисом, который был в хороших отношениях с Антиохом, и поэтому эту осаду следует интерпретировать как карательную операцию, проводимую царем, чтобы отомстить за поражение его каллатийских союзников.
Однако, как отметил А. Аврам, ничто не исключает того, что эта осада имела место во время войны за эмпорий Том, поскольку ничто в тексте не указывает на то, что Каллатис уже был побежден. Следовательно, можно увидеть вмешательство Антиоха как способ притормозить византийцев и облегчить каллатийцев, которые в этом случае должны были быть в хороших отношениях с Селевкидом. Другими словами, в отличие от Низе, А. Аврам считает, что «дело не в том, чтобы отомстить за поражение Каллатиса, а в том, чтобы помочь каллатийцам, атакованным Византием», и, следовательно, война за эмпорий Том все еще продолжается во время осады Византии.
Буше–Леклерк помещает осаду Византия не в контекст экспедиции во Фракию, а в период войны в Вифинии. По его мнению, поскольку некоторые опекуны законных наследников направляли войска для борьбы с Зиелом, он считает маловероятным, что Антиох может столкнуться с теми, кто уже был среди его противников. Он считает, что Антиох «осторожно ожидал победы Зиела, чтобы прийти ему на помощь, объявив войну византийцам». По словам этого ученого, эта хронология оправдывается тем, что»именно сразу после восстановления мира в Вифинии Мемнон упоминает агрессию Антиоха против Византия».
Аргументы Низе и Буше–Леклерка учитывают хронологию, установленную порядком фрагментов у Мемнона. Тем не менее А. Аврам, который видит экспедицию, проведенную в Фракии Антиохом II, как еще один театр военных операций, в котором он сталкивается с Птолемеем II, предлагает установить осаду до конца войны в Вифинии и до конца войны за эмпорий Том весной 254 года. Этот исследователь считает, что снятие осады Византия стала возможной во многом благодаря появлению лагидского флота, считая, что одного присутствия гераклейских кораблей не будет достаточно для того, чтобы подтолкнуть Антиоха отказаться от операций, вопреки тому, что сообщает Мемнон: «гераклеоты осуществляли симмахию сорока триерами и предотвратили угрожающую войну». Я полностью присоединяюсь к этому анализу, и неудивительно, что Нимфид и Мемнон выпячивали участие своей родины, преувеличивая роль, которую сыграл гераклейский флот.
В отрывке Дионисия Византийского говорится о пожертвованиях Птолемея II Византию в виде хоры (территории) в Азии, зерна, метательных снарядов и серебра (Anaplous Bospori 41 = GGM II 34). Датирование этих пожертвований было предметом различных предположений, среди которых Хабихт предлагает поместить их в контекст морской экспедиции лагида в 280/279 году в Черном море. Аврам считает, что первым из этих пожертвований была хора в Азии во время заключения договора между Никомедом и галатами в 279/278 году. Однако, признавая, что в тексте Дионисия Византийского говорится о череде пожертвований, сделанных Византию, а не о пожертвовании, сделанном в период 280/279 г., А. Аврам предполагает, что зерно, снаряды и деньги были предложены Птолемеем II Византию, когда город был осажден Антиохом II. К этой материальной помощи, которая принесла царю Египта обожествление в Византии, следует добавить присутствие лагидского флота в Черном море и, в частности, флагмана «Исида», присутствие которого подтверждается нимфейской фреской в Крыму. Вмешательство египетских судов вместе с гераклейским флотом положило конец операциям Антиоха II против Византия и проложило путь к лагидским подкреплениям, которые проникли в Вифинию для поддержки законных наследников Никомеда (см. F 14.2).

Συνέβη δὲ μετ´ οὐ πολὺ ἐξ ἀνθρώπων Ἀριοβαρζάνην γενέσθαι, παῖδα Μιθριδάτην καταλιπόντα καὶ ἐν διαφορᾷ πρὸς τοὺς Γαλάτας γεγονότα· δι´ ἣν αἰτίαν καταφρονήσαντες τοῦ παιδὸς οὗτοι τὴν αὐτοῦ βασιλείαν ἐσίνοντο.

Случилось так, что немного спустя ушел от людей Ариобарзан, оставив сына Митридата и будучи во вражде с галатами. По этой причине они, презирая отрока, вредили его царству.

Царь Понта, кажется, одно время состоял в союзе с галатами, чтобы справиться с египетским флотом на Черном море. По мнению Сапрыкина, Митридат проявлял агрессивность в отношении греческих городов южного побережья Черного моря с целью расширения своей власти на побережье. Он был призван Антиохом I, который рассматривал приглашение как хороший способ ослабить Северную Лигу. Похоже, он мог полагаться на помощь галатского племени, без сомнения, трокмов. По мнению Рейнаха, Ариобарзан, сын Митридата I, ставший царем Понта в 266 году, также поддерживал хорошие отношения с Филетером Пергамским и царем Селевкидов. Враждебность понтийской власти по отношению к членам Северной Лиги не ограничивалась одними городами, поскольку, по словам Аполлония Афродисийского (FGrH 740 F 14), Митридат и его сын Ариобарзан проводили операции против Птолемея II, и именно в этом случае галаты упоминаются со своей стороны. По сообщениям, совместные силы понтийцев и галатов отбросили лагидский флот в водах Понта.
Смерть Митридата зафиксирована в 266 году, что предполагает, что борьба между Селевкидами и Птолемеем II и альянс между Лагидом и Лигой Севера предшествовали экспедиции Антиоха II во Фракию около 255 г. Сравните F 13 и 15 о помощи Филадельфа Византию в 279 г. (?), когда город подвергался галатским вторжениям. Что касается эпизода, упомянутого Аполлонием Афродисийским, Мак–Гинг предлагает поставить его примерно в середине 270‑х годов, то есть во время первой Сирийской войны.
Однако, как представляется, союз между галатами и понтийской царской властью истек после смерти преемника Митридата, Ариобарзана. Когда последний умер, его младший сын Митридат II (в 250 г.?) сталкивается с вторжением галатов, которые воспользовались временным ослаблением понтийского царства в результате смены престола.

Καὶ ἀπορίας αὐτοὺς καταλαβούσης, ἀνελάμβανον οἱ ἀπὸ τῆς Ἡρακλείας, σῖτον εἰς Ἄμισον πέμποντες, ἐξ ἧς ῥᾷον ἦν τοὺς τοῦ Μιθριδάτου σιτηγεῖν ἑαυτοῖς καὶ ἐξακεῖσθαι τὴν ἔνδειαν. Διὰ ταῦτα πάλιν οἱ Γαλάται εἰς τὴν Ἡρακλεῶτιν ἔπεμψαν στράτευμα, καὶ ταύτην κατέτρεχον, μέχρις ἂν οἱ Ἡρακλεῶται διεπρεσβεύσαντο πρὸς αὐτούς.

Когда жители его оказывались в нужде, они получали помощь от жителей Гераклеи, посылавших хлеб в Амис, благодаря чему людям Митридата легко было прокормиться и преодолеть нужду. Поэтому галаты снова послали войско на Гераклеотиду и совершали набеги на нее до тех пор, пока гераклеоты не отправили к ним послов.

Гераклея объединилась в 281 году с царем Понта Митридатом I против селевкидской угрозы, но, похоже, согласие не продлилось в связи с конфликтом между гераклеотами и царем Понта в отношении Амастриды. Если царь был членом Северной лиги в 281 году, то тот факт, что он не упоминается в договоре между Никомедом и галатами, предполагает, что он больше не был членом Северной лиги в 279/278 году. Поэтому, как отметила Биттнер, помощь Амису не вписывается в рамки симмахии, тем более, что Мемнон упоминает не о военной помощи, а просто об отправке зерна Гераклеей в Амис.
Обоснование помощи, оказанной городу, который был частью понтийского царства, у Мемнона игнорируется. Существование альянса между двумя городами не подтверждается. Возможно, здесь налицо помощь одного понтийского города другому, а не поддержка Гераклеи понтийскому правителю, если только гераклеоты надеялись, что их благосклонность к Амису будет вознаграждена царем Понта, в частности, позволением выкупить Амастриду, чего, впрочем, не произошло.

Νύμφις δὲ ἦν ὁ ἱστορικὸς ὁ κορυφαῖος τῶν πρέσβεων, ὃς τὸν μὲν στρατὸν ἐν τῷ κοινῷ χρυσοῖς πεντακισχιλίοις, τοὺς δὲ ἡγεμόνας ἰδίᾳ διακοσίοις ὑποθεραπεύσας τῆς χώρας ἀπαναστῆναι παρεσκεύασε.

Главой посольства был историк Нимфид, который, удовлетворив войско варваров в целом суммой в пять тысяч золотых и вождей отдельно двумястами каждого, добился того, что они ушли из страны.

Дважды гераклеоты навлекали на себя злобу галатов, спасая своих вифинских и понтийских соседей, против которых варвары проводили военные операции. Если рейд, упомянутый в F 14.3, был инициирован Зиелом, то тот, который был проведен на территории гераклеотов около 250 г., соответствует обычной стратегии галатов. Действительно, город должен был заплатить захватчикам, чтобы они согласились эвакуировать его территорию, как это было в Византии в 278 г. (?) (F 11.1). На этот раз галаты не просто грабили земли, но требовали выплаты компенсации. Мемнон не уточняет, получала ли Гераклея от своих союзников помощь для финансирования выкупа. Нимфид был назначен для общения с галатами, и город дал 4000 золотых монет захватчикам, что на тысячу монет меньше, чем он дал Византии в 278 году и «еще двести каждому вождю». Удивительно, что в тексте не указано число галатских вождей. Это следует рассматривать как молчание Мемнона или Фотия, поскольку Нимфид, возможно, более подробно рассказал о переговорах, в которых он сам участвовал.

Πτολεμαῖος δὲ ὁ τῆς Αἰγύπτου βασιλεὺς εἰς ἄκρον εὐδαιμονίας ἀναβάς, λαμπροτάταις μὲν δωρεαῖς εὐεργετεῖν τὰς πόλεις προήγετο, ἔπεμψε δὲ καὶ τοῖς Ἡρακλεώταις ἀρτάβας πυροῦ πεντακοσίας, καὶ νεὼν αὐτοῖς Προκοννησίας πέτρας ἐν τῇ ἀκροπόλει Ἡρακλέος ἀνεδείματο.

Птолемей, царь Египта, достигнув вершины благополучия, склонял блистательнейшими дарами города на свою сторону. И гераклеотам он послал пятьсот артаб пшеницы и построил у них на акрополе храм Геракла из проконнесского камня.

Πτολεμαῖος δὲ ὁ τῆς Αἰγύπτου βασιλεὺς εἰς ἄκρον εὐδαιμονίας ἀναβάς:
Царь Египта, упомянутый здесь Мемноном, является Птолемеем II Филадельфом, хотя иногда он отождествлялся с Птолемеем III. Якоби предполагает, что это Птолемей III Евергет, который, объявив о предстоящем конфликте с Сирией, пытался заручиться поддержкой понтийских городов. Хотя логическая связь между ранее рассказанными событиями и этим фрагментом утрачена, царь Египта был ранее назван в F 14.1, в котором Мемнон сообщает, что он был назначен среди опекунов маленьких детей Никомеда вместе с другими членами Северной Лиги (F 14.1). Кроме того, в F 13 и 15 я говорила об участии Лагида в Черном море в 250‑х годах и, в частности, о помощи, которую он оказал Византию, осажденному тогда Антиохом II. Параллель со свидетельством Дионисия Византийского, упоминающего о пожертвованиях, сделанных Лагидом византийцам, только укрепляет теорию о том, что щедрость, о которой идет речь в этом фрагменте, принадлежит Филадельфу. Вместе с тем следует попытаться определить, когда именно Гераклее были предоставлены льготы царя Лагидов, и причины этой щедрости.
λαμπροτάταις μὲν δωρεαῖς εὐεργετεῖν τὰς πόλεις προήγετο, ἔπεμψε δὲ καὶ τοῖς Ἡρακλεώταις ἀρτάβας πυροῦ πεντακοσίας:
По словам Мемнона, великодушие Филадельфа коснулось не только Гераклеи, но и других городов. Сообщил ли гераклейский историк о других бенефициарах или только о родном городе? Если бы он упомянул Византий, то почти наверняка Фотий не пропустил бы эту информацию. Во всяком случае, вполне вероятно, что можно найти среди этих полисов и Византий, который в числе других получил зерно от правителя Египта (Anaplous Bospori 41= GGM II, 34). По–видимому, щедрость Филадельфа не ограничивалась городами Северной Лиги, но, безусловно, касалась еще городов Причерноморья. Действительно, еще об одном даре в виде пшеницы, на этот раз Синопе, сообщает Клемент Александрийский (Protrept. IV, 42).
Пожертвование Гераклее Хабихт датировал 280/279 годом, то есть в то же время, когда, по его мнению, Византий получил хору в Азии, зерно, оружие и деньги (Anaplous Bospori 41= GGM II 34). Однако А. Аврам считает, что пассаж Дионисия о помощи, которую царь Египта оказал Византию, относится примерно к 279 году, тогда как его дар городу, когда он был осажден Антиохом II, был сделан около 254 года. Так что вполне вероятно, что Гераклея получила пшеницу от царя тоже в 250‑е годы. По мнению А. Аврама, маловероятно, что Мемнон сообщил о событиях 279 года в F 17, а о событиях, которые произошли в 250‑х годах, упомянул в FF 13-16. С другой стороны, еще один аргумент, выдвинутый А. Аврамом, является гораздо более убедительным. Действительно, по словам этого исследователя, помощь, оказанная Гераклее в 279 году, кажется непонятной, поскольку город тогда был в состоянии предоставить Византию 4000 статеров. Напротив, пожертвование, вероятно, было более ценным после 254 г., когда территория Гераклеи была опустошена галатами (F 14.3). Следует также рассмотреть вопрос о том, что этот дар был получен по завершении рейда на гераклейские территории после того, как город отправил пшеницу в Амис, но, опять же, город, похоже, не нуждался в помощи, поскольку он смог заплатить галатам значительную сумму, чтобы согнать их со своих земель. Поэтому дата 254 г. кажется наиболее вероятной.
Остается пожертвование Синопе: Сапрыкин сравнивает его с даром Гераклее и считает, что эти два события могли произойти одновременно, в связи с общей политикой пожертвований Птолемея II. По словам этого ученого, подобные жесты в отношении свободных городов были направлены на то, чтобы относиться к ним как к союзникам против Антиоха и Гоната. Он помещает эти дары до конца Хремонидовой войны (262-261 гг.), основываясь на свидетельстве Феокрита (Idylle, XVII, 86-93). Однако стихотворение Феокрита появилось до 270 г. и, по словам А. Аврама, дар из статуи Сараписа, сделанный Синопой Филадельфу, чтобы поблагодарить его за зерно, которое он послал городу во время голода, датируется не позднее 278 г. Однако не исключено, что Мемнон, как и Дионисий Византийский, заявил о благожелательности правителя лагидов, не указав конкретного времени, и ничто не запрещает думать, что Нимфид, источник Мемнона, упомянул о дарах в другом месте повествования.
Наоборот, описание Филадельфа, вероятно, относится к тому времени, когда Гераклея получила это зерно и статую Геракла. Еще предстоит выяснить, что понимать под «вершиной счастья». Датирование лагидовых пожертвований Гераклее, предложенное Сапрыкином, основано на мысли о том, что в то время Филадельф доминировал на эгейских островах и на ионийском побережье Малой Азии. С другой стороны, он считает, что подобная щедрость была бы затруднительна после 260 г., поскольку, основываясь на выводах Бевана, военная власть Египта была серьезно ослаблена после Хремонидовой войны.
Относится ли тогда мемноново описание Филадельфа к 270‑м годам? Действительно, к этому периоду принадлежит, по мнению Уилла,«большое триумфальное шествие Птолемея», (Афиней, V, 196a-203b), который имел возможность отпраздновать победы Филадельфа над Антиохом во время Первой Сирийской войны (274-271?). Величие царя Лагидов, кстати, отмечается в похвале, которую ему посвящает Феокрит (Idylle, V.97 sqq). Мне кажется, что выражение «вершина счастья», которое на первый взгляд, представляет собой элемент датировки, не столь сильно связано с политическим положением Филадельфа в 270‑х годах, но больше зависит от того, как понтийские города и, в частности, Гераклея воспринимали присутствие лагида в Черном море. Деятельность египетского флота в этом районе в 254 году, несомненно, способствовала образу царя Египта, составленному Мемноном, и, безусловно, в этот период он проявил себя наиболее щедрым с греческими городами. Тем не менее 253 год, в котором был ратифицирован мир между Антиохом II и Птолемеем II, не является самым славным для Лагида, который теряет свои позиции в Эгейском и анатолийском побережьях, что, по моему мнению, свидетельствует о том, что «вершина счастья» у Нимфида/Мемнона указывает не на общее положение лагидской власти, но больше на то, насколько Гераклея почувствовал его доброту.
καὶ νεὼν αὐτοῖς Προκοννησίας πέτρας ἐν τῇ ἀκροπόλει Ἡρακλέος ἀνεδείματο:
Не в этом ли храме находилась статуя Геракла, которую Котта похитил во время третьей Митридатовой войны после осады города? В F 35. 8, Мемнон сообщает, что статуя, установленная на пирамиде, была расположена на агоре, в то время как храм, построенный Птолемеем, размещался на акрополе. Является ли разница в местоположении результатом ошибки Фотия или просто обнаруживает существование двух отдельных памятников?
По сравнению с 500 артабами пшеницы, которые представляют лишь минимальное количество зерна, строительство храма — щедрый дар от Филадельфа. Цель состояла не только в том, чтобы помочь городу в период голода, однако, по какой причине Филадельф предложил городу столь приметный памятник? Способ ли здесь поблагодарить и поощрить город за поддержку власти Птолемеев? По словам Сапрыкина, тесные отношения Птолемея с Северной Лигой и, в частности, с Гераклеей поддерживались теми благами, которые царь Египта предоставил городу для противодействия селевкидскому влиянию на Понте, а также по экономическим причинам, т. е. для обеспечения экспорта египетской продукции. Возможно, надо видеть в щедрости Птолемея связь с его женой и сестрой, Арсиноей II. Бывшая жена Лисимаха получила от своего старого мужа право контролировать город, а Гераклид из Кимы был назначен править городом от ее имени (F 5.4-5). Однако, предполагая, что Арсиноя была инициатором строительства храма, ее смерть, датированная 270 годом, представляет собой terminus ante quem, который приглашает предложить еще одну датировку лагидовых благ в отношении Гераклеи. Поэтому следует предположить, что гераклеоты дважды пользовались щедростью Птолемея. Датирование храма 270‑ми годами по–видимому, более совместимо с возможностями лагидовых финансов, чем в 253 году.
Прежде чем приступить к второй части текста Мемнона, я проведу обзор различных предположений, представленных в FF 13-17 относительно хронологии, которая может быть выведена из очередности этих различных фрагментов, которые, как и группа FF 9.1-10.2, остаются неясными. Мне кажется, что две эти группы больше освещают метод Мемнона, как я напомнила в F 10.2. Не всегда следует видеть в последовательности различных отрывков признак абсолютной хронологии, тем более, если мы признаем, следуя А. Авраму, что Мемнон изменил порядок повествования Нимфида, и реорганизовал его по регионам. Мне кажется, что цель гераклейского историка в представлении событий в FF 13-17, соответствует той же цели, что и в FF 9-10, а именно, борьбе с Селевкидом, с тем чтобы связать эти события с ролью, которую играет прямо или косвенно Гераклея.
В контексте борьбы с селевкидской властью, осуществляемой теперь Антиохом II, Мемнон интересовался различными действующими лицами, участвующими в этой конфронтации, рассказывая о произошедших событиях не в абсолютном порядке, в котором они происходили, а по большей степени в зависимости от региона, в котором начался конфликт. Борьба с Антиохом II увенчалась уходом одного из основных игроков в лице Никомеда, смерть которого привела к кризису наследования. Чтобы еще больше осветить ситуацию в Вифинии, Мемнон ввел ее в экскурс, в котором он упоминает чередующихся правителей и о том, как они пытались сохранить свою автономию, сражаясь с различными царями от Александра до Антиоха I. FF 13-17 выставляют нового союзника в борьбе против Селевкида, Птолемея II. Если допустить, что Нимфид изначально сообщил о вифинском династическом кризисе (F 14.1-14.3) после экскурса о Вифинии (F 12.2 - 12.6) и до войны за эмпорий Том (F 13), то следует, вероятно, представить, что там были показаны новые затруднения, возникшие в результате смерти Никомеда I, и роль Лагида. Следует отметить, что текст Мемнона, весьма сжатый Фотием, не объясняет, при каких обстоятельствах Птолемей II появляется вместе с членами Северной Лиги, и не вводит Антиоха II, который сменил своего отца, прежнего противника лиги с 281 г. (F 9.1).
Я также должна попытаться понять место F 16.1-16.3 в этой цепочке событий, поскольку галатские рейды, терзавшие царство Понта, похоже, не вписываются в контекст борьбы с Селевкидом. F 16.1, введенный словами «вскоре после», отображает вторжение галатов после борьбы с Антиохом. Мемнон интересуется также царем Понта и особенно Амисом. Единственная причина, по которой упоминается этот эпизод — это тот факт, что в нем участвует Гераклея. Верно, что царь Понта Митридат I был одно время союзником Северной Лиги. Но главный интерес в этом отрывке заключается в том, чтобы пролить свет на катастрофические последствия для города, который, вновь придя на помощь одному из своих соседей, оказывается под угрозой со стороны галатов. Как представляется, главная цель заключается в том, чтобы подчеркнуть роль города в регионе как в военной области, так и в качестве посредника, несмотря на связанные с этим риски. Является ли это способом для Мемнона подчеркнуть мужество своей родины, которая не колеблясь спасает своих соседей и которая иногда должна платить высокую цену? Возможно, Мемнон может показать, в каких условиях гераклеоты оказались в конфликте с галатами, чтобы определить происхождение конфронтации, о которой он сообщает в F 20. Я признаю, что это единственное объяснение, которое кажется мне удовлетворительным.
Под конец я хотела бы сделать последнее замечание по F 17. Как я уже отмечала в комментарии, мне кажется, что выводы А. Аврама оправдывают размещение этого отрывка в контексте присутствия Птолемея II во Фракии около 254 года. Однако, несмотря на то, что ранее проведенный анализ предложил датировать дар зерна в этом году, мне кажется, что не следует исключать более раннюю дату финансирования царем Египта храма, построенного в честь Геракла, то есть 270‑е годы. Если место этого фрагмента кажется странным на первый взгляд, так как событие происходит после упоминания рейда галатов на Понт и Гераклею, его можно сделать более понятным, признав, что этот пассаж является исключением. Разве не возможно, что Мемнон разместил этот эпизод на этом этапе своего рассказа, чтобы подчеркнуть помощь, полученную от столь заметного правителя, как Птолемей II? Так, историк подчеркнул бы привилегированные связи, поддерживаемые Гераклеей с великой державой своего времени. Напоминание о доброжелательности царя Египта к гераклеотам происходит после того, как Мемнон сообщил о различных случаях, когда Гераклея сама оказывала помощь своим терпящим бедствие соседям и союзникам.
F 18 инициирует новый метод, так как место Гераклеи в повествовании этой второй части, как мы увидим в комментарии, не так заметно, как в FF 1-17. Это новое представление событий, безусловно, повлияло на Мемнона, поскольку F 17 знаменует собой конец его зависимости от Нимфида и открывает, согласно предположениям Якоби, использование нового источника для его повествования FF 18 - 40 в лице Домиция Каллистрата. Смена источника, кстати, указывает на лакуну между 250 и 202 годами, из которого периода Мемнон не сообщает о каких–либо событиях.