У Фотия есть привычка включать биографические сведения об историках, которые стали предметом заметок в его Библиотеке. Однако заметки о Мемноне относятся только к стилю письма и к качеству сочинения, и следует предположить, что у него не было доступа к каким–либо сведениям о гераклейском историке. Анализ, который предлагаю сделать по общим характеристикам работы, направлен на то, чтобы в отсутствие лучших знаний о человеке, предложить портрет историка через способ представления Истории, и, в частности, Гераклеи Понтийской.
Власть римлян над регионами Черного моря, которые были включены в провинциальную систему, поставил местные элиты в сложную ситуацию. Им приходилось соединять свою культурную и политическую идентичность с идентичностью новых правителей. Дуек считает, что члены элиты, к которой безусловно относились историки, такие как Мемнон и Арриан из Никомедии, заявляли о своей принадлежности к эллинской культуре, тем более, что жили она в регионе на окраинах империи[1]. Ярроу отмечает, что эти авторы развились в то время, когда римская политическая элита привыкла дружить с чужестранцами, в особенности с греками, и этот ученый считает, что такое взаимодействие между двумя мирами было особенно деятельным в интеллектуальной сфере[2]. Интеллектуалы, как члены местных элит, имели некоторое влияние на свою общину и должны были принадлежать к самой богатой социальной группе, что позволяло им посвящать себя своей деятельности[3]. Таким образом, биография Мемнона нам не известна, но вполне возможно, что он принадлежал к этой части общества Гераклеи; как многие историки, он, вероятно, совершил несколько поездок в центры научной деятельности в Малой Азии.
Мемнон написал местную историю, а именно Гераклеи Понтийской. Цель состояла в передаче наследия своего города, но историк обращается не только к гераклеотам. Изучение различных тем, затронутых в его повествовании, в определенной степени освещает цели его сочинения и дает представление о публике, к которой хотел обратиться историк. В первой части его труда (F 1-17) Гераклея занимает центральное место в повествовании. В основном разрабатываются связи города с Вифинским царством. Такая трактовка, безусловно, связана с близостью, существовавшей между двумя государствами. Гераклея была союзницей царя Никомеда, но его царствование становится исключением, и Мемнон делает упор на войны, которые вели против Гераклеи правители Вифинии Зипойт и Прусий.
Однако, Мемнон посвящает Вифинии отступление, в котором он сообщает легенду об основании Астака, на месте которого, после уничтожения его Лисимахом, была основана Никомедия (F 12.1). Точно также он посвящает несколько отрывков значительной длины легенде об основании Никеи (F 28.9-28.11). Интерес к Никее и Никомедии велик, так как во II они были главными городами Вифинии. Их соперничество выражается в последующих митридатовых войнах, тем более, что по словам H. — L. Fernoux, Никея «не получила немедленной политической выгоды от создания провинции Вифиния; ее соперница Никомедия стала местонахождением провинциального правительства»[1]. L. Robert говорит, что Никомедия и Никея состязались за почетные титулы, которые появляются в надписях и монетах имперского периода[2]. Никейцы оспаривали у Никомедии титул «первого города провинции, титул, который оба города делили начиная с Траяна до Андриана». Примерно в середине II в. н. э. появились первые изображения нимфы Никеи на монетах одноименного города. Но именно этой легенде основания города Мемнон посвящает отступление (28.9) [3].
Этот интерес к Вифинии, и особенно к Никее, доказывает мне, что Мемнон обращался к вифинской публике. Его читатели также должны были понимать хронологические ссылки, которые размечают текст, и что я упоминала ранее, в частности сообщают о переправе в Азию македонских и римских завоевателей. Более того, интерес Мемнона к истории этих городов, еще один аргумент датировать жизнь Мемнона II в. н. э.[4] Следовательно, Мемнон использовал предубеждения населения этой части Малой Азии, добавив их в свою Историю Гераклеи.
История Гераклеи кажется несколько потерянной среди очень важного рассказа Мемнона о Митридатовых войнах. В первом конфликте между Митридатом и римлянами Гераклея лишь кратко упоминается во фрагменте 23.2, где она помогла жителям Хиоса, изгнанным царем Понта. Во второй Митридатовой войне Мемнон упоминает город и попытки римского полководца и царя Понта добиться поддержки гераклеотов. В ходе последней Митридатовой войны Гераклея вернула свое место в повествовании, так как Мемнон рассказывает как город навлек ненависть римлян, которые обложили город податью (27.5-6). Затем историк описывает стратагему, с помощью которой город попал в руки понтийцев (29.3-4), и упоминает принятое римлянами решение послать Котту против гераклеотов (29.5). Большая часть его рассказа посвящена осаде Гераклеи (32-36). Наконец в последних фрагментах Мемнон сообщает о судебном процессе над Коттой в Риме и том как Бритагор, один из пленных гераклеотов, сумел освободить своих сограждан (F 39). Наконец история заканчивается смертью Бритагора. Мемнон упоминает неудачное ходатайство последнего перед Цезарем о восстановлении свободы Гераклеи (F 40).
Если смена источников частично объясняет особенности композиции текста фрагментов 22-38, при этом очевидно, что вмешательство Фотия создает ошибочное впечатление, что гераклейский историк изменил объект своего сочинения: Гераклею. Действительно, город больше не является главным героем этой части повествования, но его положение связано с контекстом. Город, напоминает Мемнон в F 20.3, потерял свою силу, а конфликт между Митридатом и римлянами мог только усугубить его положение. Несмотря на выгодное стратегическое положение, Гераклея утратила роль необходимого союзника в конфликте, который простирался значительно шире пределов северной Анатолии. Кроме того римляне уничтожили власть македонских царей в Греции и селевкидов в Азии, и хотя им нужны были союзники для борьбы с последним царем, который выступил против их власти, Гераклея могла только притворяться, что последовательно поддерживает сторону римлян. В лучшем случае она могла присоединиться к Риму, с тем чтобы тот защитил ее от катастрофических последствий поражения понтийского царя; у нее также был выбор не становится в ряды пришедших в Азию армий, как они до этого сделали в случае с Александром. Если во времена Дионисия город защищался и отстоял свою независимость от македонского царя, то во времена римлян у него была совсем другая судьба. Действительно, приняв без их ведома понтийский гарнизон, город решил свою судьбу.
Во второй части истории, которая претендует на то, чтобы быть историей Гераклеи, а не Митридатовых войн, может показаться удивительным, что Мемнон проявлял столько же интереса в военным столкновениям римлян и понтийцев, и не дал никаких четких указаний о жизни города, кроме событий, о которых я только что упомянула. Если события, рассказанные им о первой Митридатовой войне, были своего рода отступлением, чтобы прояснить контекст, в котором Гераклея потеряла независимость, то сообщать факты, содержащиеся после фрагмента 36, в частности кампания в Армении, не было причин, поскольку они напрямую не касались Гераклеи. С другой стороны мне кажется странным, что история Митридатовых войн заканчивается армянским походом и нет никакого упоминания об окончании войны и поражении Митридата. Видим ли мы в этом случае руку Фотия? Несомненно Патриарх сделал бы краткий обзор событий, если бы они были сообщены Мемноном, и поэтому очень вероятно, что гераклейский историк их не упомянул. Он должен был зависеть от источника, связавшего историю Митридатовых войн с этим пунктом повествования, в противном случае зачем заключении надо было упоминать о посольстве к царю парфян?
Таким образом следует признать, что Мемнон не довольствовался написанием истории своего города. Понятно, что автор особый интерес уделил истории Митридатовых войн, а резюме Фотия уничтожило подробности жизни города, которые, вероятно, не интересовали патриарха. Некоторые читатели, к которым обращался Мемнон, несомненно, были римлянами, в частности, живущими в провинции. Более того, Ярроу считает, трактовка Мемноном событий, связанных с Римом, показывает, что он жил далеко от центра Римской власти и что он в первую очередь говорил с местной аудиторией. Таким образом, он бы не чувствовал себя в безопасности, если бы позволил себе критические суждения о господствующей власти своего времени [5].
Патриотизм Мемнона явно присутствует в его рассказе и выражается по–разному. Историк с восторгом восхваляет храбрость гераклеотов в битве и никогда не забывает показать, насколько его город был богат и могуществен. Даже во времена упадка он пытается поддерживать позитивный образ своего родного города, подчеркивая его посредническую роль. Его история также пытается продемонстрировать римлянам, что город подвергся жестокой судьбе и что обращение с гераклеотами было несправедливым ввиду их прошлых связей с римлянами[6].
Мужество гераклеотов проявляется во всем повествовании и не ограничивается только воинскими подвигами. По Мемнону это качество, которое гераклеоты проявляли во многих случаях, тесно связано с их желанием защитить свою свободу. Первый замечательный подвиг, сообщенным Мемноном, — это подвиг Хиона, сына Матрия, который вместе в двумя другими гераклеотами, Леонтом и Евксеноном, вступил в сговор с целью свержения тирана Клеарха (F 1.3-5). Хион представлен как человек большой отваги (άνδρος μεγαλόφρονος), который нанес удар мечом Клеарху. Мемнон посвящает фрагмент (1.5) рассказу о бое, в котором они сражались с телохранителями жертвы, и настаивает на мужестве, выказанном ими против своих противников, прежде чем окончательно были убиты (ούκ άγεννως άνδρισάμενοι). Гераклейский историк также упоминает о некоем Малаконе, гераклеоте, который сражался в армии Селевка в битве при Курупедионе (F 5.7) и который нанес смертельный удар Лисимаху. Его героическое деяние открыло путь свободы для гераклеотов, которые в этом мужественном поступке увидели знак, призывающий их избавиться от Гераклита из Кимы, доверенного человека Арсинои, жены Лисимаха (F 6.1-2). Малакон положил конец царствованию Лисимаха, а его соотечественники, следуя его примеру, свергли представителя царской власти в своем городе. Эти два примера показывают мужество гераклеотов в их борьбе за свободу. Хион и его сообщники пожертвовали жизнью, чтобы избавиться от тирана, гераклеоты, на примере Малакона, выступили против власти иностранцев в своих стенах, чтобы вернуть себе независимость.
Гераклеоты показаны в разных ситуациях во время войн, ведомых союзниками. Так во фрагменте 8.6 они участвуют в морской битве вместе с Керавном против флота Гоната. Мемнон настойчив в решительной роли гераклеотов. Он не дает подробностей тяжелой битвы, но в значительной мере приписывает заслугу в победе своим землякам. По его словам, «команды кораблей из Гераклеи сражались храбрее остальных; аристократы из Гераклеи даже взошли на «Несущего Льва» с восемью рядами весел»: άνδρειότερον των άλλων άγωνισαμένων αι ησαν εξ Ήρακλεώτιδος· αύτων δε των Ήρακλεωτίδων το έξαίρετον εφερον ή Λεοντοφόρος όκτήρης. В войне против Зипойта Вифинского, брата своего союзника Никомеда (F 9.5), с еще большим мужеством народ Гераклеи сражается против вражеских войск, причем Мемнон не скрывает их поражение: έν φ πολέμφ πολλοί των Ήρακλεωτων γενναίως άνδρισάμενοι κατεκόπησαν («в этой войне многие гераклеоты погибли, доблестно сражаясь»). Мемнон также подчеркивает их уважение к павшим и сообщает, что в соответствии с правилами войны они собрали погибших и сожгли. Историк подчеркивает уважение гераклеотов к павшим в битве бойцам, ибо они «забрали останки убитых солдат в город, где торжественно их похоронили в монументе, воздвигнутом своим героям»: καί τα όστα των άνηρημένων άνακομίσαντες εις την πόλιν, έπιφανως έν τω των άριστέων εθαψαν μνήματι. В войне за вифинское наследство (F 14.1-2) гераклеоты играли важную роль как в военном, так и в дипломатическом плане. Город был среди опекунов, назначенных Никомедом для его малолетних детей. Они принимали участие в войне, и, согласно Мемнону, «отличились в битвах»: Ήρακλεωτων έν ταις μάχαις άριστευόντων. Наконец во фрагменте 21 Мемнон сообщает, что гераклеоты пришли на помощь римлянам во время союзнической войны, отправив им корабли. Он подчеркивает важную роль, которую они сыграли в ходе этой кампании, то насколько им был благодарен Рим, поскольку они получили много отличий за свою доблесть в бою: καί συγκατορθώσαντες τον πόλεμον καί πολλων άριστείων άξιωθέντες («они способствовали успеху кампании, заслужив много почестей за храбрость»).
По поводу войн, которые велись против гераклеотов, Мемнон составляет портреты людей, полных решимости. Он не умалчивает об их поражениях и потерях, ими перенесенных, но не упускает случая упомянуть, что они сами нанесли врагу серьезный ущерб. Так о войне, развязанной Зипойтом, царем Вифинии (F 6.3), Мемнон сообщает о столкновении в таких словах: ού μήν ούδέ το αύτού στράτευμα κακών απαθείς επραττον απερ επραττον, επασχον δέ και αύτοί ών εδρων ού κατά πολύ άνεκτότερα : «Все–таки его войска вышли из дела не без потерь, они подверглись бедам не меньшим, чем причинили сами».
Рассказ об осаде Гераклеи (F 32-36) заканчивается трагически, поскольку город взят войсками Триария и Котты, а жители вырезаны. Однако Мемнон не забывает подчеркнуть ожесточенность сражения, которое Гераклея вела ради спасения города и своей свободы. Во фрагменте 34.1 он рассказывает о начатом Коттой приступе стен города и подчеркивает как гераклеоты смогли отбиться от римлян, не сумевших захватить крепостные стены: ώς δέ άπαξ καί δεύτερον πληγείς ού μόνον παρά δόξαν διεκαρτέρει, άλλά καί ό κριος της άλλης εμβολής προαπεκλάσθη, εύθυμίαν μέν τοις Ήρακλεώταις. Этот короткий эпизод показывает гераклеотов как людей, готовых сражаться до конца, одухотворенных стремлением сохранить свою свободу и не удрученных невзгодами. Во время морской битвы, данной ими флоту Триария, победоносного полководца, который пользовался поддержкой грозных родосцев (34.7), гераклеоты проявляют не меньший энтузиазм. Мемнон приводит сцену, результат которой кажется задуман заранее. Он сообщает как граждане, страдающие от явной нехватки живой силы, выводили свои корабли на бой против людей, репутация моряков которых была хорошо известна. Хотя римляне выиграли битву, Мемнон не преминул указать, что гераклеоты сумели нанести ущерб родосцам и римлянам.
Решимость города в моменты ослабления его власти выражается, в частности, в другом случае. После победы над галатами, которые пытались осадить город, Мемнон сообщает, что «в результате этого успеха гераклеоты возымели надежду восстановить прежнюю славу и процветание»: εκ δέ τού κατορθώματος πάλιν εις τήν προτέραν εύκλειαν καί εύδαιμονίαν ελπίδας ελάμβανον άναβήναι (F 20).
Гераклеоты несколько раз выступали в поддержку союзников или народов, которым требовалась их помощь, и Мемнон не забывает упомянуть благородство, проявленное ими в этих случаях. Так во время первой Митридатовой войны гераклеоты пришли на помощь хиосцам, которых царь Понта хотел депортировать. Они напали на понтийские корабли и освободили невольников (F 23.2). Мемнон напирает не только на героическое деяние гераклеотов, но и на хорошее обхождение горожан со своими гостями, которых доставили в Гераклею дожидаться возвращения в родной город. Согласно Мемнону в тот момент «они предоставили в изобилии все необходимое хиосским пленникам и помогли им вернуться. Позже они завалили их щедрыми дарами»: και παραυτίκα τα προς την χρείαν χορηγοΰντες άφθόνως τοις Χιώταις, τούτους άνελάμβανον, καί ύστερον μεγαλοπρεπως δωρησάμενοι. С другой стороны он умалчивает о договоре с дарданами, о котором сообщает Аппиан, согласно которому возвращение хиосцев в свой город связано с вмешательством римлян. Очевидно гераклейский историк стремился отдать должное гераклеотам, представив их спасителями жителей Хиоса.
Поддержка гераклеотами города терпящего бедствие также упоминается в 16.2, где они посылают зерно Амису, который страдал от голода по случаю разграбления их территории галатами. Таким образом город вызвал враждебность варваров, которые напали на его земли, и Гераклея сумела избавиться от захватчиков только после уплаты целого состояния вождям галатов. Действительно, во фрагменте 16.3 Мемнон сообщает, что Нимфид, который возглавлял посольство, «предоставил армии дар в 5000 золотых монет, кроме того по 200 каждому начальнику, и решил покинуть страну»: ος τον μεν στρατόν εν τω κοινω χρυσοις πεντακισχιλίοις, τους δε ήγεμόνας ιδία διακοσίοις ύποθεραπεύσας, της χώρας άπαναστηναι παρεσκεύασεν. Большая сумма в 4000 золотых монет была отправлена византийским союзникам (F 11.1), когда тем угрожали галаты.
Эти примеры показывают не только великодушие Гераклеи, но и ее богатство, которым она владела и распоряжалась в облике могущественного города. Во фрагменте 9.4 Мемнон говорит, что город в состоянии был выкупить со значительными затратами свои владения, завоеванные вифинянином Зипойтом: εν τούτφ δε Ήρακλεωται τήν τε Κίερον καί την Τιον άνεσώσαντο καί την Θυνίδα γην, πολλα των χρημάτων δαπανήσαντες. Даже во времена упадка Мемнон упоминает о множестве сокровищ, заполнявших храмы и захваченных Коттой (F 35.6). В частности он выделяет великолепную статую Геракла: «Он взял с агоры статую Геракла и его вооружение с пирамиды, которое по роскоши, величию, стройности, изяществу и искусству, с каким оно было сделано, не уступало ничему, что хвалили. Там была булава, выкованная молотом, сделанная из чистого золота; на нем была надета большая львиная шкура и колчан из того же материала со стрелами и луком». (F 35.7).
Этот эпизод — возможность выставить гераклеотов людьми богобоязненными, почитающими богов великолепными подношениями.
Мощь Гераклеи в значительной степени основывалась на ее флоте, который неоднократно выступал на стороне союзников (F 10.2 ; 21). В F 15 Мемнон сообщает, что город послал триеры византийцам в войне против Антиоха II и по его словам «конфликт так и остался угрозой» благодаря всего лишь появлению флота гераклеотов: και τον πόλεμον παρεσκεύασαν μέχρις απειλών προκόψαι. Роль, возложенная на город в предотвращении военных действий, несомненно, преувеличена, но эпизод доказывает, что Гераклея имела выдающийся флот. Еще более впечатляющим является эпизод, в котором гераклеоты сражаются в союзе с Керавном в битве упомянутой мною ранее (F 8.6). Здесь я просто укажу, что Мемнон пытался подробно описать суда, которыми располагали гераклеоты и, в частности, о Леонтофоре, огромные размеры которой восхваляет историк. Это описание мощного военного флота является частью образа могущественного города, и, несомненно, этот морской козырь, позволял ему вступать в союз с многими правителями.
Действительно, влиятельная позиция, которою Гераклея, похоже, пользовалась на Понте, также выражается в дипломатической роли, которую она сыграла в определенных конфликтах и основа союзов, которые город мог заключить с великими державами своего времени. Уже в то время, когда городом управляли тираны, Мемнон вкратце упоминает, что Клеарх во время своего правления направлял посольства к персидским царям (F 1.4). Информация, хотя и отрывистая, предполагает, что тирану удалось наладить хорошие отношения с властью царей, которые на то время являлись самой влиятельной властью региона. Главным образом во время правления его сына Дионисия город вошел в сферу великих держав. Действительно, тиран через брак к Амастридой, персидской принцессой, племянницей Дария III, был связан с Кратером (F 4.4). Затем он признал власть Антигона Одноглазого когда тот был повелителем Азии, и союз между двумя династиями был скреплен браком дочери Дионисия и Полемона, племянника Антигона (F 4.6). Наконец, после его смерти, его жена оказала городу важную услугу, отдав предпочтение Лисимаху, а не Антигону (F 4.9). Действительно, выйдя замуж за Лисимаха, повелительница Гераклеи увела гераклеотов в лагерь победителей, так как ее муж победил Антигона и стал новой властью в Азии.
Когда Гераклея вернула независимость, она смогла завязать союзы по своему выбору. Во фрагменте 7.2 Мемнон сообщает, что город, чтобы противостоять угрозе селевкидов, отправил посольство к царю Понта Митридату, в Халкидон и Византий. Именно в это время была создана «Северная лига», а союз с Византием обозначил внешнюю политику Гераклеи в отношении множества случаев, когда гераклеоты выступали на стороне византийцев. Сближение с Никомедом Вифинским также было важным элементом дипломатии гераклеотов, в частности в 280‑е года (F 9.3). Город был включен в договор, заключенный царем Вифинии с галатами (F 11.2). Его влияние прослеживается, в частности, во время войны за престол, которая вспыхнула после смерти Никомеда. Мемнон сообщает (14.1), что город был выбран опекуном, наряду с городами Византием и Хиосом, и Гонатом и Птолемеем II, двумя самыми могущественными правителями того времени. Более того, Мемнон настаивает на хороших отношениях с царем Египта в F 17, где историк рассказывает о получении щедрых даров от Лагида, который финансировал строительство храма в честь Геракла.
Дипломатия Гераклеи выражается, в частности, в посредничестве — роль, которую ей отводит Мемнон. Так, ее союзник Византий и ее колония Каллатис призывают Гераклею вмешаться в войну за факторию Томы (F 13). Тем не менее гераклеоты не вмешиваются, предпочитая, по–видимому, не принимать сторону могущественного союзника в ущерб своей колонии. С другой стороны историк приписывает им решающую роль в переговорах, которые состоялись в момент кризиса вифинского престолонаследия. Гераклея, как опекун сыновей Никомеда, которым царь завещал престол, отправила войска против сына, лишенного наследства, Зиела. В конечном итоге последний взошел на трон после переговоров, а по слова Мемнона «после многих битв с переменчивой удачей обе стороны пришли к переговорам. Гераклеоты отличились в битвах и получили выгоды по договору» (F 14.2). В кратком замечании Мемнона, по–видимому, подразумевается, что город оказал влияние на окончание военных действий.
Даже во времена, когда город потерял свою мощь, он, похоже, продолжал играть важную роль в великих конфликтах. Так Мемнон сообщает, что гераклеоты участвовали в войне между Антиохом III и римлянами. Историк представляет город в качестве посредника по выбору, и по его словам, город сделал все, чтобы обе стороны остановили войну, и «написали декрет к царю Антиоху, убеждая его прекратить вражду с римлянами»: και ψήφισμα προς αύτον έγραψαν, παραινοΰντες αύτον την προς 'Ρωμαίους διαλύσασθαι εχθαν. Посредническая роль, которую Мемнон приписывает гераклеотам, безусловно, преувеличена, равно как и его замечания о добром расположении римлян в отношении Гераклеи. В самом деле, во фрагментах 18.6-10 Мемнон настаивает на интенсивной дипломатической деятельности города с различными римскими полководцами и, в частности, с Сципионами. Он сообщает о знаках благорасположения, полученными первыми послами гераклеотов к римским полководцам (F 18.6: ασμένως τε άπεδέχθησαν). По словам гераклейского историка город получил несколько писем от римлян. Первое, посланное неким Публием Эмилием, который обещал им «дружбу сената и ручался, что не будут они лишены заботы, если понадобится». Это обещание дружбы, согласно Мемнону, получило официальное подтверждение в договоре с Римом, предусматривающим взаимный военный союз (F 18.10): και τέλος συνθηκαι προηλθον 'Ρωμαίοις τε καί Ήρακλεώταις, μή φίλους είναι μόνον άλλα καί συμμάχους άλλήλοις, καθ’ ών τε καί ύπέρ ών δεηθειεν έκάτεροι. Я объясню в историческом комментарии почему существование такого договора маловероятно. Тем не менее замечания Мемнона, как правило, подчеркивают хорошие отношения города с римлянами, которые нарушились во время третьей митридатовой войны.
Уже во время второй митридатовой войны отношения между Гераклеей и Римом оказались натянутыми. Действительно, по словам Мемнона (F 26.2), Мурена и царь Понта просили гераклеотов о помощи, но те отказались вмешиваться в конфликт, оправдываясь тем, что они не в состоянии оказать кому–либо помощь: δότι αποκρίνονται τοις παρ’ αύτων πρέσβεσιν, ώς τοσούτων πολέμων άναρραγέντων μόλις αν τήν ιδίαν τηρειν δύνασθαι, μήτι γε έτέροις έπικουρειν. Мемнон прибавляет, что город опасался сражаться с одной из двух держав, потому что боялся мести той, которой будет отказано в поддержке. Итак, несмотря на то, что Гераклея якобы заключила договор с Римом, город отказался поддержать римлян в этом сложном конфликте. По словам Ярроу, отказ Гераклеи объясняется тем, что город также заключил союз с Митридатом. Этот ученый сомневается, что в оригинальном тексте Мемнон позаботился сообщить о договоре гераклеотов с царем Понта с теми же подробностями, которые он описал в F 18 в отношении между городом и Римом. Более того, он считает, что люди, которые советовали Мурене идти на Синопу, на самом деле были гераклеотами, пытавшимися загладить свой официальный нейтралитет, предложив римскому полководцу стратегический совет[7]. Однако я не могу принять этой точки зрения, поскольку «люди», о которых сообщает Мемнон, были, на мой взгляд, из тех римлян, которые только что присоединились к Мурене в Азии, и среди которых был некий Калидий[8]. Такое представление гераклеотов во фрагменте 26.2, в частности, есть возможность для Мемнона показать, насколько они были привержены к статусу союзника с каждой из двух сторон. К сожалению для города, отказ от нейтралитета во время третьей митридатовой войны вызвал гнев римлян.
Отношения с римлянами приняли катастрофический оборот во время последней митридатовой войны. В двух случаях гераклеоты навлекают враждебность римлян и Мемнон пытается оправдать свой город, осуждая действия отдельных лиц. Так в F 27.5-6 он сообщает, что Архелай, понтийский адмирал, добился поддержки от нескольких гераклейских триб в войне против Рима после пленения двух аристократов города. Мемнон полагает, что именно эта стратагема привела откупщиков в город. Решение римлян наложить на город подать резко критикуется гераклеотами и косвенно историком. Последний показывает, что такой способ действия противоречил законам Гераклеи, ибо город столько сражался за свою свободу, что не мог смириться с таким способом порабощения иностранной державой (F 27.6: αρχήν τινα δουλείας τούτο νομίζοντας). Кроме того Мемнон сообщает, что граждане «позволили увлечь себя безрассудному гражданину и скрытно убили откупщиков, так что их смерть осталась незамеченной» (άναπεισθέντες ύπό τινος θρασυτάτου των εν τή πόλει, τους τελώνας αφανείς εποίησαν, ώς καί τον θάνατον αύτων άγνοεισθαι). Не скрывая убийства откупщиков, автор настаивает на том, что на гераклеотов повлияло решение неразумного гражданина, ответственность которого он подчеркивает. Как заметил Ярроу, Мемнон не показывает личного отношения к этому эпизоду. Однако манера подачи этого события дает основание думать, что историк до некоторой степени гордится этим фактом восстания против вмешательства иноземной власти в городские дела[9].
Последствия стали еще серьезнее для города, когда Митридату удалось проникнуть в его стены благодаря предательству тогдашнего лидера города Ламаха (F 29.3-4). Мемнон представляет его как продажного человека, который ради денег, уплаченных ему царем Понта, устраивает хитрость, позволяющую царю занять город. Так он устраивает пир для граждан, которые настолько напиваются, что не замечают прибытия Евпатора. Последний оставил в городе гарнизон, и именно эта измена Гераклеи заставила римлян осадить город. Фактически, согласно Мемнону (F 29.5), «когда они узнали о захвате Гераклеи и потому, что они не знали об измене, они посчитали это общим желанием города, и решили, что Котта должен идти на Гераклею», έπεί δε αύτοις ή της Ήρακλείας κατάληψις ήγγέλθη, ή δε προδοσία ούκ έγνώσθη, άλλα της πόλεως όλης ή άπόστασις ένομίσθη (…) Κότταν δε έπΐ Ήρακλείας.
После почти двухлетней осады город был взят благодаря новой измене. (F 35.1-4). Мемнон сообщает, что начальник понтийского гарнизона, Коннакорикс, которому помогал гераклеот Дамофел, сторонник Ламаха, вступил в сношения с Триарием, чтобы отдать город в обмен на сохранение жизни. Споры, затеянные перед народным собранием, представляют гераклеотов как легковерных людей. Действительно, несмотря на советы именитого Бритагора начать переговоры о возможной капитуляции, граждане предпочитали верить речам командира гарнизона, который, желая сохранить выгодное для себя соглашение с римлянами, убедил гераклеотов продолжать сопротивление. Мемнон писал об этом: άλλ’ έκείνοις μεν ταυτα ό Κοννακόρηξ έσκηνικεύετο· οί δε Ήρακλεωται τούτοις τοις λόγοις έξηπατημένοι (άεΐ γαρ αιρετόν το έράσμιον) ώς άληθέσι τοις τερατευθεισιν έπίστευον («такую комедию разыграл для них Коннакорикс, и жители Гераклеи, обманутые такими речами — всегда веришь тому, что нравится — поверили в правдивость его россказней»). Таким образом Мемнон снова представляет гераклеотов как очень доверчивых людей, для которых отсутствие проницательности привело к гибели. Историк пытается оправдать народ Гераклеи в переходе родного города в понтийский лагерь, всего лишь высказывая легкую критику в адрес чрезмерной наивности своих соотечественников. Возможно, что, перенеся ответственности за предательство Гераклеей римской стороны на нескольких злоумышленников, Мемнон пытается доказать, что дружба, которая существовала между двумя государствами, не была нарушена законной властью Гераклеи. Вот слова Фразимеда, одного из пленных гераклеотов, которые он произнес перед римскими властями во время суда над Коттой: «Фразимед (…) рассказывал о расположении города к римлянам, добавив, что если в чем–нибудь они отклонились от этого, то это произошло не по желанию города, но или из–за обмана кого–либо из правителей, или из–за насилия противников» (F 39.2).
Во фрагментах 40.3-4 Мемнон сообщает о посольстве, присланном Цезарю Фразимедом, Пропилом и Бритагором. По его словам, последнему удалось добиться обещания от Цезаря, что городу будет возвращена свобода. Эта έλευθερία, ради которой граждане сражались во времена Клеарха и завоевали после смерти Лисимаха, по–видимому, является любимой темой Мемнона. Вероятно, гераклеоты получили ее на следующий день после мира с Апамеей, который освободил их от подати, и сохраняли ее до третьей митридатовой войны. После осады города и суда над Коттой они ее вновь лишились, но собирались получить ее, потому что Цезарь, согласно тому, что излагает Мемнон, дал согласие Бритагору сделать это по возвращении в Рим (F 40.3). К сожалению для Гераклеи, Бритагор умер в то время, когда римский полководец рассматривал свое возвращение (F 40.4).
История Гераклеи, особенно последние фрагменты, на мой взгляд представляют собой пропаганду, при помощи которой Мемнон пытался продемонстрировать верность родного города римской власти. Речь Фразимеда перед римскими властями могла быть речью историка–гераклеота, обращенная к читателям–римлянам. Он осуждает разграбление города и акцептирует внимание на его драматической стороне, сообщая о слухах, ходящих в Риме, что «ради личной выгоды Котта уничтожил такой древний город» (διαβολης δε εις την 'Ρώμην άφικνουμένης, ώς οικείων κερδών ενεκα τηλικαύτην πόλιν έξαφανίσειε, μισός τε δημόσιον έλάμβανε). Портрет Гераклеи, который рисует Мемнон, — это сильный, богатый и влиятельный город, в общем — один из самых важных городов понтийского побережья. Упоминая древность Гераклеи, он пытается подчеркнуть драматизм обращения уготованного для города такого ранга, — судьба, которой он не заслуживал. Наконец, напоминая об обещании Цезаря Бритагору, он показывает, что город не получил свободы из–за неудачного стечения обстоятельств.
Мемнон как грек и тем более как гераклеот рисует критический портрет галатов. Историк впервые упоминает их в F 8.8 и сообщает что они убили Керавна в битве, которую они дали новому правителю Македонии. Царь был растерзан нападающими. Если автор устанавливает связь между ужасной смертью, уготованной Лагиду, и жестокостями, которые он проявлял в течение своей жизни, то он также преподносит негативный образ этих племен, настаивая на их жестокости.
В F 11.3, Мемнон сообщает, что переход галатов в Азию был к выгоде греков, несмотря на страх, который они испытали при появлении этих племен: αυτη τοίνυν τών Γαλατών ή έπΙ την Ασίαν διάβασις κατ’ άρχάς μεν έπΙ κακω τών οικητόρων προελθεΐν ένομίσθη, το δε τέλος εδειξεν άποκριθεν προς το συμφέρον. Это замечание показывает, что репутация этих народов предшествовала им и что они напугали греков. Однако, несмотря на положительный отзыв о первых временах их пребывания в Азии, в остальной части своей истории он показывает галатов как агрессивный народ, постоянно нападающий на греческие города, и особенно на Гераклею.
Упоминание об их различных нападениях на греков поясняет специфику их наступлений. В F 11.1 он рассказывает, что византийцы обязались заплатить галатам, разорившим их земли (Έπεί δε Γαλάται προς το Βυζάντιον ήκον και την πλείστην αύτης έδήωσαν). Они упомянуты в F 14.3, где, сражаясь вместе Зиелом Вифинским, они решили напасть на Гераклею. После того как они опустошили поля и захватили большую добычу, галаты ушли домой: διο Γαλάται ώς έχθράν την Ήράκλειαν κατέδραμον εως Κάλλητος ποταμού, καί πολλης κύριοι γεγονότες λείας οικαδε άνεχώρησαν. Набеги галатов снова упоминаются во фрагментах 16.1-2. Воспользовавшись ослаблением Понтийского царства, возглавляемого только что вошедшим на престол Митридатом, они разорили его территорию, и город Амиса получил помощь от Гераклеи, которая отправила зерно жителям, утратившим посевы в результате галатских грабежей. Гераклея вновь подвергается нападению и откупается огромной суммой от захватчиков (F 16.3). Галатские племена использовали тот же прием, что и в случае Византия: они пообещали покинуть захваченные земли в обмен на большой выкуп золотом. В обоих случаях Мемнон устанавливает связь между вторжениями галатов и участием города в боевых действиях, которые, похоже, противоречат интересам захватчиков. Эти различные примеры таким образом показывают, что нападения галатов заключались в основном в опустошении и разграблении греческих городов, и что иногда захватчики требовали плату в обмен на уход. Если греки вынуждены были покупать свое спокойствие, то в тексте Мемнона есть пример, когда золото отвлекало галатов от их миссии. Так в F 30.1 он сообщает, что царь Митридат смог убежать из Кабиры, осажденных римлянами, и что во время бегства он был захвачен галатами, которые быстро потеряли интерес к царской особе, а накинулись на золотые монеты, разбросанные царем во время бегства.
Мемнон приводит еще один пример выступления галатов против Гераклеи. В F 20.1 он сообщает, что город был осажден галатами и что жители смогли избавиться от врагов, сделав удачную вылазку. По словам гераклейского историка галаты не привыкли к такому способу войны, и именно поэтому они были легко побеждены: έπολιορκεΐτο μεν ούν αυτη, καί χρόνος έτρίβετο, ος τους Γαλάτας εις ενδειαν των άναγκαίων συνήλαυνε· θυμω γάρ καί ού παρασκευή τη δεούση Γαλάτης άνήρ τον πόλεμον διαφέρειν οιδε («Она была осаждена и со временем галаты стали испытывать недостаток в жизненных припасах; ибо галаты ведут войну с пылом, а не с помощью необходимых приготовлений»). Термин «θυμω» ставит ударение на традиционной жестокости их нашествий, еще больше усиливая отрицательный образ, присущий повествованию Мемнона, а более обще — в умах греков. Эта жестокость выражена в F 11.5, где автор сообщает, что одна из первых миссий, порученных галатам во время переправы в Азию, заключалась в том, чтобы избавиться от Зипойта, брата вифинского царя Никомеда: Νικομήδης δε κατά Βιθυνών πρώτον, συμμαχούντων αύτω και των εξ Ήρακλείας, τους βαρβάρους έξοπλίσας, της τε χώρας έκράτησε καί τους ένοικοΰντας κατέκοψε, τήν άλλην λείαν των Γαλατών έαυτοΐς διανειμαμένων («Никомед сперва вооружил варваров против вифинов, в то время как союзниками его были и жители Гераклеи. Он овладел страной и истребил ее жителей, а галаты разделили между собой остальную добычу»). Мемнон в очередной раз настаивает на жестокости галатов, его антипатия к ним еще сильнее, потому что он называет их «βάρβαροι». Это определение во второй раз используется к галатам в F 11.2, где Мемнон сообщает о заключении договора между Никомедом и этими «варварами».
Галаты не единственные, кого можно так квалифицировать в повествовании Мемнона, поскольку несколько раз понтийцы называются βάρβαροι. Использование этого термина всегда связано с поражениями царской армии: в F 24.4 это войска во главе с сыном Митридата и лучших стратегов его отца — Таксила, Диофанта и Менандра, которые потерпели поражения от Фимбрии; в F 29.2 люди, которыми командовали Диофант и Таксил, описываются как варвары и разбиты войском Лукулла под Кабирами (F 29.2). Наконец, в F 30.2 войска, которые защищали Кабиры, захваченные римлянами, тоже обозначаются этим термином. Однако, несмотря на мрачный портрет Митридата, нарисованный Мемноном, Митридат никогда лично не описывается как варвар, но эта «странность» может быть связана с вмешательством Фотия в произведение гераклейского историка.
Таким образом, для Мемнона галаты, главные враги Гераклеи, являются жестокими людьми, грабителями, которые вели войну, руководствуясь животной яростью, а не каким–либо стратегическим расчетом. Однако племена галатов не единственные, кого можно назвать «варварами», потому что Мемнон использует этот термин для обозначения понтийцев, в отношении которых Мемнон должен испытывать настоящее отвращение, по крайней мере потому, что царь и его подданные захватив город, навлекли на него гнев римлян. Эти последние обошлись с городом еще хуже, и мне остается показать, как Мемнон воспринимал владычество римлян на протяжении всей своей истории.
Первые отрывки, посвященные римлянам в Истории Гераклеи не враждебны к римлянам, но лишены лести. F 18.2 он в частности не замалчивает трудностей, с которыми римляне столкнулись в войне против Пирра и тарентинцев, представляя их так: «иногда претерпев, а иногда нанеся ущерб своим врагам». Многочисленные военные столкновения, о которых сообщается в контексте митридатовых войн, предлагают одинаково нечеткую картину: Мемнон сообщает о победах и поражениях обеих сторон.
Однако F 18.2 сообщает эпизод славный для Рима, поскольку, согласно историку–гераклеоту, «когда Александр переправился в Азию, он написал им письмо, в котором предлагал или победить, если они могут властвовать, или покориться более могущественному», и «римляне послали ему золотой венок значительного веса»: όπως τε έπί την Ασίαν Άλεξάνδρφ διαβαίνοντι, καί γράψαντι η κρατειν, εάν αρχειν δύνωνται, η τοις κρείττοσιν ύπείκειν, στέφανον χρυσοΰν άπο ικανών ταλάντων 'Ρωμαίοι εξέπεμψαν[1]. Событие примечательное, тем более что сообщается в отступлении, посвященном истории римского господства. Другими словами, Мемнон дополняет победоносные войны римлян, которые сделали Рим доминирующей силой в Азии в I в. до н. э., вставляя это отступление, упоминает, что три века назад Рим склонился перед Александром, признав его мощь. Если источник этой информации не может быть установлен с уверенностью, то следует предположить, что Мемнон зависел от греческого источника. Историк Гераклеи, который никогда не забывает упомянуть о важности родного города в регионе Понта в IV в. до н. э., не упускает случая напомнить, что греки, в лице македонского царя Александра, положили конец империи Ахеменидов и преобладали в Малой Азии. Возможно, должны ли мы видеть в этом замечании своего рода предупреждение римлянам, напоминание, что власть эфемерна и что доминирующие государства сменяют друг друга? Возможно я ошибаюсь в такой интерпретации намерений Мемнона, но я не могу не видеть Историю Гераклеи как возможность для азиатского грека возродить память о прошлом величии своей родины, которой угрожали цари, властвующие в этом регионе, прежде чем она была окончательно осаждена и разграблена иностранной державой.
Тем не менее я не воспринимаю как реальные антиримские чувства в сочинении Мемнона. Мне кажется это будет неверно делать Историю Гераклеи враждебной Риму.
Автор не забывает вспомнить о качествах римских полководцев, когда это ему кажется уместным. Во многих случаях историк формулирует критические замечания, но они всегда направлены против личностей, а не против суверенной власти Рима. Возможно, это способ очистить Рим от ответственности за действия его представителей на востоке. Я бы сделала параллель с его способом представления измены Гераклеи римлянам по время последней митридатовой войны: город нельзя признать виновным в измене из–за поведения некоторых отдельных лиц, хотя они (в частности, Ламах и Дамофел) занимали официальные должности: в то же самое время Рим не мог нести ответственности за предосудительные действия полководцев, которых он отправил в Азию, и особенно за Котту.
Список источников Мемнона, составленный Якоби, очень мал, поскольку можно идентифицировать только Нимфида и Домиция Каллистрата, двух историков из Гераклеи. Этот ученый провел анализ текста нашего историка и пришел к выводу, что в первой части сочинения, т. е. фрагменты 1-17, Мемнон в значительной степени зависел от Нимфида, в то время как фрагментов 18-40 был Домиций Каллистрат.
Нимфид упоминается дважды в тексте Мемнона, и он появляется в качестве главы изгнанных гераклеотов, которым разрешено было вернуться в город в 281 г. после смерти Лисимаха (cf. F 7.3). Он снова называется в F 16.3 главой делегации, отправленной к вождям галатов, которые вторглись на территории гераклеотов. По словам Якоби, то, что Нимфид был среди изгнанников, вероятно, свидетельствует о принадлежности к богатой семье[1]. Кроме того, в «Письмах Хиона»[2] (13.3) упоминается некий Нимфид, родич тирана Клеарха, который, несомненно, был предком историка из Гераклеи, что делает этого последнего потомком первых гераклейских изгнанников. Якоби считает, что историк из Гераклеи, строго говоря, не был политиком. Так, причина, по которой он входил в делегацию, отправленную для переговоров с галатами, определялась не его положением во власти, но скорее его славою: он был выбран соотечественниками за свои дипломатические качества, которые он проявил, когда добился возвращения изгнанников в город.
По словам Якоби, Нимфид начал писать свой труд вскоре после возвращения в родной город в 281 г. Он написал местную историю Περί Ήρακλείας[3] и книгу об Александре и его приемниках (Περί Ασίας)[4], вероятно до 246 г., то есть до правления Птолемея III, период когда Гераклея наиболее активно участвовала в международной политике[5]. Его местная история была разбита на книги и Якоби дает следующее содержание[6]: Книга I была посвящена «археологии»; в книгах II-IX рассказывалось история от основания города до тирании; книги X-XI сообщали о событиях правления тиранов от Клеарха до Тимофея; затем, книги XII-XIII посвящены правлению приемников Тимофея и их падению. Наконец, летопись доводила историю города до 247/6 г.
Фотий в своем вступительном слове сообщил, что имел дело с книгами Мемнона с 9‑й по 16‑ю, посвященных событиям от 364/3 до 47 гг. до н. э. , и завершив конспект указывает, что не имел возможности познакомиться с первыми восьмью книгами. По мнению Якоби, первые книги «Истории Гераклеи» несомненно содержали факты, подобные изложенным Нимфидом в его первых девяти книгах. Согласно этому ученому, сходство между этими двумя авторами в организации их истории доказывает, что Мемнон, с точки зрения его метода, был гораздо ближе к Нимфиду, чем к Каллистрату[7].
Очень неприязненный портрет первых двух тиранов имеющийся у Мемнона (F 12), без сомнения, берет начало от негативного изображения, переданного Нимфидом, что не удивительно, если помнить о его изгнании в прошлом. Якоби тем не менее считает, что враждебность к тиранам не запятнала его историческое суждение[8]. Трактовка тирании ограничена Мемноновым описанием портретов трех первых тиранов. Однако, говоря о Клеархе, историк упоминает посольства, которые тот посылал к персидским царям. Это единственный след, оставшийся от политического аспекта правления Клеарха, и как отмечает Якоби, текст дошедший до нас, безусловно, является результатом переработки Фотия, удалившего все детали политической жизни Гераклеи, которая, по–видимому, его не интересовала[9]. В F 4 (книга XI) Мемнон помещает историю города в контекст вторжения Александра в Азию. До книги XIV историк представляет деяния приемников Александра и Эпигонов с точки зрения Гераклеи. История этих персонажей иногда напрямую связана с Гераклеей, а с другой стороны, влияет на жизнь города. Этот период истории города связывает всемирную историю и местной историей до царствования Птолемея II, о котором говорится в F 17. Поэтому Якоби считает, что ткань событий Истории Гераклеи Мемнона во многом сходна с хроникой Нимфида. Также он безоговорочно приписывает ему отступление о Вифинии в F 12[10]. Мемнон дважды цитирует Нимфида в своем тексте во фрагменте 7.3 и во фрагменте 16.3, в котором от также называет Нимфида «ιστορικός», что является еще одним доказательством того, что Нимфид был источником Мемнона.
С другой стороны Якоби считает маловероятным, что Нимфид является источником фрагмента 19 относительно осады Гераклеи Прусием Вифинским. Этот эпизод, возможно, происходит из другого идентифицированного источника Мемнона Каллистрата[11]. F 17 отмечает конец зависимости Мемнона от Нимфида, так как по его словам, история Нимфида заканчивалась правлением Птолемея III[12]. Действительно, Якоби указывает, что F 18, который вводит римлян в историю Гераклеи и во всемирную историю греков, говорит о том, что Мемнон пользуется источником отличным от Нимфида[13]. Фрагменты 18.1 и 18.5 сообщают историю происхождения Рима до вмешательства римлян в греческие дела, затем F 18.6 возвращается к главной заботе Мемнона — судьбе Гераклеи — в примечательном эпизоде истории греческого мира: приходе римлян в Азию. До F 18.10 повествование сосредоточено на отношениях между городом и римлянами за исключением F 18.9 в котором упоминается конец войны против Антиоха III в ходе которой произошли первые контакты гераклеотов с римской властью. Затем F 19 и 20 сообщают об войнах Гераклеи с царем Вифинии Прусием I и галатами. В F 21 упоминается участие гераклеотов на стороне римлян в Союзнической войне (91/88). Наконец в F 22 Мемнон начинает долгий рассказ о Митридатовых войнах. Эти первые фрагменты смещены с точки зрения хронологии и выявляют ошибки в географии (F 21). Несмотря на то, что вмешательство Фотия имело негативные последствия для этой части текста, мы должны рассказать о работе Мемнона в этом месте повествования.
По словам Якоби, эта очевидная дезорганизация событий во многом связана с тем, что Мемнон, до сих пор зависящий от Нимфида, должен был сменить изложение, поскольку его источник заканчивался 247/6 г. — началом правления Птолемея III Евергета[14]. Это означает, что организация повествования Мемнона каким–то образом была смоделирована под его источник. Якоби кроме того отвергает замечание Лакура о том, что Нимфид не может нести ответственности за организацию повествования Мемнона[15]. Дезидери [16] считает, что смена источника поучительно сказалась на хронологии событий в F 18-21. Мне кажется, что на тот момент Мемнон, несомненно, следовал хронологии Нимфида, особенно в первых книгах, но начиная с F 9 построил свое повествование по театру военных действий или по главному действующему лицу, отклоняясь в этом от метода Нимфида. Итак, это означает, что Мемнон извлекал информацию из своего источника, но план построения истории был его собственный. Основная проблема связана с хронологией и изложением истории начиная с F 18. Остается определить, был ли источник Мемнона единственным для все второй части, или он использовал несколько источников.
Якоби идентифицировал Домиция Каллистрата, местного историка Гераклеи, как источник Мемнона для второй части текста[17]. Очень мало известно о построении труда Каллистрата. По словам этого ученого историк был автором Περί Ήρακλείας[18], состоящей из семи книг, но отличающейся от Нимфида способом организации повествования. По его словам, это различие можно объяснить тем, что два эти человека писали в разное время: интересы Каллистрата отличаются от интересов Нимфида, отчасти из–за контекста, в котором он творил. Действительно, город больше не был вовлечен в мировую историю так, как это было во времена Нимфида. Каллистрат, который также написал Περί Σαμοθράικης, был продолжателем истории Гераклеи, написанной Нимфидом. Его сочинение известно Дионисию Галикарнасскому, а согласно Якоби, вполне правдоподобно, что Каллистрат был среди пленных гераклеотов, которые были увезены в Рим после осады города, что объясняет подробности, сообщенные Мемноном в F 39 о прениях, которые происходили во время судебного процесса над Коттой[19]. По словам Якоби, очень вероятно, что они вернулся на родину после того, как провел в Риме некоторое время, как предполагается в F 40.1 в отношении некоторых гераклеотов. Итак, этот ученый считает, что авторство F 18-40 должно быть приписано Каллистрату[20].
Лакур предполагает, что Мемнон, начиная с F 21, принял организацию книги по митридатовым войнам и выделял замечания о Гераклее, следуя его истории[21]. Таким образом, историк использовал два типа источников и увязывал информацию из них. Такой тезис предполагает, что фрагменты 23, 26.2, 27.5-6, 29.3-4, 32-35, 39-40 происходят из источника, отличного от используемого для остальной части митридатовых войн. Согласно Лакуру, такой метод Мемнона проистекает из того факта, что он не имел в своем распоряжении основного источника истории Гераклеи на период I в. до н. э. Якоби отвергает эту точку зрения Лакура[22] и задает вопрос, что могло побудить Мемнона использовать труды «по общей истории», признав, что сочинение Каллистрата не предоставляло данных для повествования о событиях F 21, а скорее это были истории Деметрия из Каллатиса, Гераклида Лембосского, Агатархида, Посидония или Тимагена.
Согласно Якоби, Мемнон должен был дать причины таковой организации материала, но Фотий удалил их из своего резюме. Он считает, что сочинение Каллистрата отчасти было посвящено Риму, но Фотий сохранил только те отрывки, которые изредка подразумевали Гераклею, таким образом уничтожая детали жизни города в эллинистический период, не заинтересовавшие его[23]. По мнению этого ученого, Каллистрат подробно рассказывал о митридатовых войнах и их последствиях для Малой Азии и Понта, полагая, что это соответствует методу местной хроники. Его концепция местной истории в этом отношении отличается от концепции Лакура.
Дезидери[24] поднимает вопрос о Каллистрате. Либо мы должны признать, что историк жил во второй половине II в., тогда, вероятно, он был источником Мемнона для отступления о Риме и событий, связанных с первыми контактами Гераклеи и Рима. Однако, он не отвергает гипотезу Якоби о том, что Каллистрат является источником Мемнона для истории митридатовых войн, и в этом случае, мы должны признать, что он жил в I в. до н. э.[25] Исследования, проведенные этим ученым, показывают трудности, связанные с текстом Мемнона. Должны ли мы признать, что историк использовал единый источник для второй части и приписать путаницу, которая царит в F 18-21 Фотию, или мы должны предположить, что Мемнон использовал несколько источников? Возможно, что Каллистрат является источником ко всей второй части и что Мемнонова организация текста по протагонистам и театральность действия изменили хронологию. Вмешательство Фотия, который сохранил лишь часть повествования, только акцентируют кажущуюся дезорганизацию изложения.
С моей стороны, предположения Якоби о том, что Каллистрат является источником Мемнона для рассказа о митридатовых войнах, мне кажется весьма убедительным. Рассказ хорошо построен в отличие от F 18-21, который, на мой взгляд, не полностью вытекает из Домиция Каллистрата. Начиная с F 18 Мемнон не мог пользоваться хроникой Нимфида и композиция его Истории, вероятно, расстроилась из–за нехватки источников в его распоряжении, как это было предложено Лакуром. Мемнону пришлось заполнить хронологические лакуны и реорганизовать историю, которая больше не могла быть сосредоточена главным образом на Гераклее, поскольку город все меньше был вовлечен в мировую историю. Для этого он мог делать извлечения из других типов документов, как предполагает Мэттингли, чтобы заполнить лакуны своего основного источника, несомненно Каллистрата[26]. Дезидери считает, что источник Мемнона для F 18.1- 21, независимо от того, идентифицировать его с Каллистратом или нет, сообщал о нападении Манлия Вульсона на галатов и событиях до 168 г. до н. э. — то есть поражения Персея[27]. Однако F 21 об осаде Гераклеи Прусием I Вифинским, F 18.10 о договоре между городом и Римом, и F 21, в котором говорится об участие некоторых греков в союзнической войне в Италии, являются очень запутанными, и, возможно, Мемнон для этих отрывков сверялся с другими источниками. Анализ, проведенный в исторических комментариях к этим эпизодам, в частности к F 18.10 и 21, предполагает, что Мемнон, определенно, перепутал различные сведения, сделав свое повествование несвязным и даже ошибочным.
Лакур предполагает, что первые книги Мемнона, касающиеся царствования Клеарха, Сатира и Тимофея (IX-X = F 1-3) принадлежат не Нимфиду, а Феопомпу[28]. Он считает, что этой группе фрагментов присущ морализаторский подход, подобный тому, который мы находим у Феопомпа[29]. Последний был историком второй половины IV в. из Хиоса. Изгнанный из города, он осел в Афинах, где присоединился к ученикам Исократа. Он часто посещал Филиппа и Александра в Македонии, был сторонником Спарты. В частности он написал историю Филиппа II (Φιλιππικά) в 58 книгах о событиях 359-336 гг.[30] Якоби рассудил, что такая смена источника для истории тирании маловероятна. По его мнению столь же малообоснованна гипотеза, что Мемнон использовал историю Александра, написанную Нимфидом, для сведений об участии тирана Дионисия в азиатских делах во времена правления этого македонского царя. По его словам, местный более поздний историк, такой как Мемнон, скорее всего использовал бы сочинение «Περί Ήρακλείας» в качестве источника[31]. Однако этот ученый не отвергает возможность того, что сам Нимфид следовал Феопомпу, чтобы написать свою историю о первых тиранах Гераклеи. Однако он подчеркнул, что Нимфид, несомненно, скорее пользовался работами своих предшественников–гераклеотов, и историей тирании так, как она передавалась в кругу гераклейских изгнанников, а не Филиппикой Феопомпа[32]. Мне кажется, что использование последнего Нимфидом не стоит недооценивать, поскольку он, несомненно, знал о Клеархе, бывшем ученике своего учителя Исократа. Более того, влияние Феопомпа на историю первых тиранов может объяснить, учитывая его симпатии к Спарте, синхронизм, употребленный в F 2.5, который датирует правление Сатира со временем царствования Архидама в Спарте.
Некоторые новейшие историки предположили использование Мемноном «Романа об Александре» для F 18.2, в котором упоминается первый контакт между Римом и Александром, но эта гипотеза была опровергнута Янке[33]. Мне кажется, что сходства между версиями этих двух авторов недостаточно, чтобы наверняка утверждать, что Псевдо–Каллисфен был источником Мемнона. Идентификация источников, используемых историком Гераклеи, проведенная Якоби и Лакуром, по сей день, по моему мнению, остается наиболее убедительной. Итак, Нимфид, который несомненно извлек из сочинения Феопомпа какую–то информацию, касающуюся первых трех тиранов, и Домиций Каллистрат составляют основные источники Мемнона. Не исключено, что последний прибегал к вторичным источникам, в частности для повествования F 18-21, но в настоящий момент они не могут быть идентифицированы.
Фотий не дает указания на общее количество книг, написанных Мемноном. Его ремарка заключается лишь в том, что он не держал в руках последующие главы, и нет никаких оснований предполагать, что эти последующие книги существовали. Мы ничего не знаем о Мемноне, даже когда он жил. Р. Лакур считает, что XVI книга была последней в Мемноновой Истории Гераклеи и предполагает, что последний жил во времена Цезаря[34]. Он обосновывает свою датировку на личной интерпретации последнего фрагмента, так как он считает, что Мемнон рисует пылкий портрет Бритагора, из чего предполагает, что эти два человека жили в одно время[35].
Но вот цитат из Мемнона нет в схолиях Аполлония Родосского, из чего следует, что он должен был жить позднее Августа. Предполагая, что историк написал много других книг, в этом случае необходимо предположить, что он продолжил историю родного города до своего времени. По этому пункту Ярроу отвергает предположения некоторых современных ученых, что последний фрагмент Мемнона был фактическим концом XVI книги. Мемнон как и другие использовал традиционный прием историков, когда в заключении книги помещалось ее краткое содержание и предварялись события следующей книги[36]. Признавая, что Мемнон жил после эпохи Цезаря, этот ученый предполагает, что XVI книга гераклейского историка, вероятно, не была последней в его сочинении. Исходя из этого постулата, она предполагает, что Мемнон, без сомнения, ссылался на события, изложенные Страбоном (XII, 3, 6). Последний уведомляет, что римские колонисты поселились в Гераклее. Марк Антоний утвердил создание этой колонии, которая не была плодом официальных решений Рима. Затем он подарил часть города, занятого гераклеотами, Адиоториксу, тетрарху Галатии, который напал на римских колонистов незадолго до битвы при Акции. Галата привезли в Рим на триумф Августа и казнили. По словам Ярроу, Август пересмотрел статус Гераклеи и включил город, как сообщил Страбон, в провинцию Понт–Вифиния[37].
Я не могу выдвигать датировки на основе чисто филологического анализа, области в которой я не специалист. Однако, анализ стиля Мемнона, по–видимому, предполагает что в его словарном запасе есть сильное влияние аттицизма, что датирует его текст периодом Второй Софистики[38]. По словам Ярроу, использование термина λυσιτέλεια (35.6) в смысле «преимущество» или «прибыль» отвергается словарем аттических слов, составленным грамматиками II в. н. э. Поллуксом и Моэрисом. Однако, по мнению этого ученого, вполне возможно, что историк, живущий в Азии, и, следовательно, живущий на периферии главных интеллектуальных центров, пользовался словарем, несколько отличным от господствующей традиции, но тем не менее принадлежал к движению Второй Софистики. Но все–таки, основываясь на анализе использования Мемноном термина αύτοκράτωρ, Ярроу предполагает, что последний жил в первые дни империи. Этот ученый считает, что историк, писавший в имперский период, не пользовался бы этим термином для обозначения римлян республиканской эпохи, за исключением случая, когда он переводит титул императора, по той причине, что времена империи этот титул был связан императором. Но кажется, что Мемнон употреблял это слово в нескольких значениях. Действительно, кажется, что историк употреблял слово αύτοκράτωρ в греческом смысле этого термина. Исходя из этой «особенности», Ярроу считает, что историк Гераклеи, вероятно, жил в начале эпохи Августа[39]. Дуек также высказывается в пользу датировки I в. н. э.[40] Однако, согласно статистическому анализу текста Мемнона, некоторые исследователи следуя Майстеру, например Орелли, помещают Мемнона в эпоху Антонинов[41]. Но как указала Янке, трудно описать историю Гераклеи на основе исключительно лингвистических наблюдений, поскольку Фотий мог изменить исходный текст[42].
Якоби выступает за датировку II в. н. э., а также опровергает предположения некоторых исследователей, которые, основываясь на литературном стиле Мемнона, считают, что историк жил во времена Адриана[43]. Он выдвигает осторожную гипотезу о том, что Мемнон, вероятно, был современником Плутарха и Арриана[44].
Это правда, что интерес Мемнона к характерам персонажей сближает его Плутархом. Он мог быть современником Аппиана, с которым его объединяет обильная информация о митридатовых войнах, и он также разделяет метод организации повествования по театру военных действий[45]. Янке поднял интересный вопрос, который тем не менее отказывается выставлять в качестве аргумента датировки. Действительно, F 5.2, в котором Мемнон рассказывает об обстоятельствах смерти Амастриды, имеет сходство с эпизодом из биографии Нерона, сообщенном Тацитом (Ann. XIV-3-5). Император якобы подстроил убийство своей матери Агриппины, утонувшей в море. Этот эпизод напоминает рассказ Мемнона, в котором он сообщает, что Клеарх II и Оксатр устроили заговор с целью убить свою мать, которую и лишили жизни во время морской поездки. Янке считает, что сходство между этими событиями не означает, что Мемнон консультировался с Тацитом или наоборот[46]. Однако, даже если сходство между этими двумя событиями само по себе не является достаточным основанием для датировки времени жизни Мемнона, я думаю — это еще один элемент в досье для датировки историка Гераклеи II в. н. э.
Наконец, я считаю, что интерес Мемнона к событиям, связанным с Никеей и Никомедией, является не случайным, и, вполне вероятно, что его рассказ отражает озабоченность этой части Малой Азии во второй половине II в. н. э. С моей точки зрения, вторая половина II в. н. э. как период работы Мемнона мне представляется наиболее предпочтительной, особенно потому, что его метод и его интересы имеют много общего с Плутархом, Аррианом и Аппианом.