Посвящается его сиятельству
Графу Сергею Григорьевичу Строгонову
Ваше сиятельство
Милостивейший граф!
Будущий историк народного образования в России скажет о том благотворном влиянии, какое ваше сиятельство имели на успешное развитие истинного образования в бытность вашу попечителем Московского Учебного Округа. Я скажу только о себе. Все мое воспитание совершилось в бытность вашу попечителем. Мое усердие к занятиям обратило на меня тогда же лестное внимание вашего сиятельства и с того времени ваше благосклонное влияние постоянно действовало на меня. Если что и поддерживало меня в моих трудах столь громадных (по крайней мере хоть по объему), что они едва под силу деятельности одного человека, то это более всего ваше ласковое слово поощрения и одобрения; а некоторые ученые труды мои даже внушены собственно вами. В душе моей все мои ученые труды посвящены вашему сиятельству. Но теперь, передав на Русский язык сочинения Тацита, лучшее из произведений Римской письменности, беру на себя смелость гласно посвятить этот новый, и по всей вероятности последний, труд мой - вам, как выражение чувств глубокого благоговения к высоким достоинствам вашего сиятельства и признательности за то милостивое внимание, которое вы не оставляли уделять мне и трудам моим.
С глубочайшим почтением и совершеннейшею преданностью
честь имею быть
вашего сиятельства
покорнейшим слугою
А. Клеванов.
Москва.
1-го Мая 1870 г.
Содержание: 1. Предисловие. - Автора достоинство, лета, намерение. - 2. 3. Сущность предстоящего исторического изложения. - 4. 5. Положение города, расположение войск, вид провинций по убиении Нерона. - Нимфидий, стремясь к верховной власти, погибает. - 6. 7. Гальбу делают ненавистным его жестокость, лета, самая наружность и пороки его друзей. - 8. 9. Положение Испании, Галлии, Германских войск, Британнии, Иллирика. - 10. В Сирии Муциана доблести и пороки. Фл. Веспасиана, который вел войну с Иудеями, образ мыслей о Гальбе. - 11. Египта, Африки, Мавретании, Реции, Норика, Фракии, Италии положение в консульство Гальбы и Виния.
12. С отпадением войск Верхней Германии, Гальба думает об усыновлении Цезаря. - 13. Виний расположен в пользу Отона, но не так Лакон и Ицел. - 14. Гальба, по окончании выборов имперских, назначает Пизона, человека старинной нравственности и сурового; ему 15. 16. открывает причины усыновления и план управления империею! - 17. Умеренность Пизона при этом. - 18. Усыновление утверждено в лагере 19. затем в сенате. - Послы отправлены к отпавшим. - 20. Отменены безумно щедрые раздачи Нерона.
21. Отон, лишась надежды, ищет смут. - 22. Подущает рабов, отпущенников, математиков, 23. 24. усердие воинов было уже заранее задобрено ласками и подарками, а начальник их (префект) все еще колебался. - 23. 26. Уже и легионы и вспомогательные войска за Отона. 27. Вслед затем приветствован он императором и 28. внесен в преторианский лагерь.
29. 30. Пизон когорту, содержавшую караулы во дворце, убеждает оставаться верною. - 31. Она готовит значки, но все остальные когорты изменили. - 32. 33. Льстивость и легкомыслие черни. Гальба советуется в нерешительности с друзьями - идти ли навстречу? - 34. Пизон отправлен в лагерь. Ложный слух об убиении Отона. - 35. Народ и сенат расположены к Гальбе, 36. а лагери к - Отону. - 37. 38. Он речью воинов располагает к себе, а делает враждебными Гальбе и Пизону. Раздает воинам оружие. - 39. Лакон задумывает убийство Виния. - 40. Гальба колеблется, народ в нерешительности. Приверженцы Отона врываются на Форум. - 41. Гальба оставлен и убит, - 42. за ним и Виний. - 43. Семпрония Денза верность. Пизон убит. - 44. Сильная радость Отона. Требующие награды за убийства впоследствии умерщвлены Вителлием. - 45. Льстят сенат и народ победителю Отону, а тот сам не в состоянии сдержать неистовство воинов. - 46. Они просят отменить отпуски за деньги. - Лакон и Ицел убиты. - 47. Пизона и Т. Виния похороны. - 48. Похвала, завещание. - 49. Гальбы похороны, лета, знатность, нравственность, заслуги.
50. Смущенный город приводит в ужас новое известие о Вителлие. - Некоторые уже составляют предположения относительно Веспасиана. - 51. Начало Вителлиева движения как последствие войны Виндекса и возникших от неё раздоров между легионами и Галлами. - 52. 53. Вителлий, от природы беспечный, подущен к перевороту Валенсом и Цециною легатами. - -54. 55. Легионы и той и другой Германии слагают с себя верность Гальбе, - 56. на что равнодушно смотрит легат Гордеоний Флакк. - 57. Валенс поздравляет Вителлия императором при сильном усердии воинов. - 58. По их требованию многие убиты. - 59. Юлий Цивилис избегает опасности. Со всех сторон получив сильные подкрепления 60. среди позорных несогласий между легатами 61. отправляет в Италию два войска. - 62. Ленится Вителлий; пылкость и сила воинов сами исполняют обязанности вождя. - 63. Внезапным бешенством охваченное войско с трудом удержалось от разрушения Диводура. - Ужас овладевает Галлиями. - 64. Они пристают к Виттеллию. - 65. Жители Лугдуна, вследствие старинной ненависти, подущают воинов на гибель Виенны. - 66. Впрочем, они умилостивлены дарами и мольбами. Валенса корыстолюбие и похотливость. - 67. 68. Гельветиев, не согласавшихся признавать власть Вителлия, Цецина, жаждая войны, поражает. - 69. Город Авентик с трудом испрашивает себе безопасность и безнаказанность. - 70. Часть Италии принимает сторону Вителлия и Цецина переходит Альпы.
71. Отон благоразумно ведет себя, прощает Марию Цельсу. - 72. Тигеллин позорную жизнь оскверняет бесчестным концом. - 73. Кальвия Криспинилла избавлена от опасности к дурной об Отоне молве. - 74. Государи взаимно предлагают себе условия, потом поссорясь попрекают друг друга пороками и 75. Засылают злоумышленников. - 76. Между тем и другим государем разделились провинции и войска, неизбежна война. - 77. Отон действует как император, почести, 78. права гражданства, милости раздает. Думает о прославлении памяти Нерона.
'79. Сарматы Роксоланы при вторжении в Мезию поражены. - 80. - 82. Сильное возмущение, неожиданно возникшее в самом городе, к большому страху и опасности первых лиц в государстве, утишено мольбами и слезами Отона, и он 83. 84. убеждает воинов быть единодушными и умеренными. - 85. Несмотря, что это улажено, все полно подозрений и опасений, особенно в страхе сенат. - 86. Чудные явления, предвещающие падение Отона. - 87. Он, очистив город, решается отправиться в Нарбонскую Галлию и 88. вместе с многими знатными лицами ведет с собою и Л. Вителлия, брата своего соперника. - 89. Разные вследствие этого впечатления умов. - 90. Поручив сенату ведение общественных дел, Отон спешит на войну. Отон пользуется красноречием Трахалиса, толки о нем народа и расположение к нему. Делалось все это в течение немногих месяцев в консульство имп. Серв. Гальбы и Т. Виния.
1). Начало моего труда будет с консулов Сер. Гальбы вторично и Т. Виния; а что касается до протекших с основания города семисот двадцати прежнего (периода) века лет, многие писатели изложили их, когда деяния народа Римского приводимы были на память с одинаковыми и красноречием, и свободою. А когда совершилось Актийское сражение и в видах спокойствия признали полезным всю власть сосредоточить на одном лице, те великие дарования исчезли. И истина пострадала во многих отношениях; во - первых от незнания дел общественных, как уже чуждых, потом от стремления подделаться, а с другой стороны, вследствие ненависти против властителей. Заботы о потомстве не было ни тем ни другим, ни враждебно - расположенным, ни подобострастным. Но легко заметить стремления писателя: желание унизить и зависть находят готовый им слух, так как лести присуще позорное обвинение в рабстве, а злости - ложный вид свободы. Мне - Гальба, Отон и Вителлий незнакомы ни благодеянием, ни обидою. Достоинство мое началось с Веспасиана, увеличено Титом, получило дальнейший ход от Домициана, - отрицать этого не стану, но обязавшись быть неподкупно верным, о каждом из них скажу и не под влиянием любви и без ненависти. Если достанет моей жизни, то изложение государствования божественного Нервы и правление Траяна оставляю до старости, при редком благополучии времени когда можно - мыслить как хочешь, и мысли свои высказывать свободно.
2). Принимаюсь за труд, богатый событиями жестоких битв, раздоров и возмущений, и самый мир был какой-то свирепый. Четыре государя умерщвлены оружием; три междоусобных войны, много внешних и большею частью и те и другие перемешались вместе. Дела, благополучные на Востоке, на Западе шли несчастливо. Смуты в Иллирике, колебание в Галлиях: Британния усмирена и тотчас же оставлена; поднялись на нас племена Сарматов и Свевов; Дак прославлен взаимным уроном. Близко подвинулось оружие Парфов от ложной насмешки Нерона. Италия сделалась жертвою бедствий небывалых или возобновившихся после длинного ряда веков. Города поглощены землею или обращены в развалины на плодороднейшем берегу Кампании. Город (Рим) опустошен пожарами, где погибли древнейшие капища, самый Капитолий предан огню руками граждан. Осквернены священные обряды; вопиющий разврат; море наполнено ссылочными, а скалы запятнаны убийствами. Еще сильнее свирепствовали в городе. Знатность, богатство, пренебреженные или полученные почести - все это служило обвинением, а за добродетели грозила вернейшая гибель. Не менее ненавистны награды доносчиков, как и их преступления, когда одни получали консульские и священнические должности как добычу, другие управления делами (государя) и внутреннее могущество, и все обращали к верху дном от ненависти и ужаса. Подкуплены против господ рабы, против хозяев отпущенники, и у кого не было врагов, гибли от друзей. Но не до того век был оставлен добродетелью, чтобы не выказать и хороших примеров.
3). Сопровождали бежавших детей матери; следовали за мужьями в ссылку жены; родственники смелые, зятья постоянные; непоколебимая верность рабов даже против мучений. В высшей степени стесненные обстоятельства людей светлых; самая праздность, перенесенная с твердостью, и кончины их, соответствующие превознесенным похвалами последним минутам древних. Кроме многообразных случайностей дел человеческих, чудесные явления на небе и на земле, небесных гроз внушения - предвестия будущего, радостные, печальные, двусмысленные, явные. И никогда еще более жестокими бедствиями народа Римского и более ясными доказательствами не обнаружено, что боги, нерадя о нашей безопасности, пекутся лишь о мщении (возмездии).
4). Впрочем, прежде чем приступлю к изложению задуманного. мне кажется необходимо объяснить, каково положение города, расположение войск, внешний вид провинций, что на всем земном шаре было твердо и что болезненно, так чтобы ознакомиться не только со случайностями и результатами, исходами событий, большею частью зависящими от случая, но и с основаниями и причинами. Насколько приятен был конец Нерона в первом порыве радости, так условил он разнообразные стремления умов не только в городе, у сенаторов, в народе и в городском войске, но и во всех легионах и их предводителях; открылась тайна империи, что государя можно и в другом месте назначить кроме Рима. Со своей стороны обрадованные сенаторы воспользовались с большим увлечением свободою в отношении к Государю новому и находившемуся в отсутствии; - главнейшие из всадников в радости более прочих сочувствовали сенаторам. Часть народа лучшая (ничему не причастная), но связанная отношениями со знатнейшими домами, клиенты и отпущенники осужденных и изгнанников воспламенились надеждами. Чернь презренная, привычная к цирку и театрам, вместе с последними (худшими) из рабов и теми, которые, истратив свое состояние, жили насчет позорных страстей Нерона, были печальны и жадно ловили всякий слух.
5). Воины городские, привыкшие к долговременной верности цезарям, побуждены были оставить Нерона более вследствие хитрости и в первом порыве, чем по собственному убеждению; но видя, что им не выдали денежного подарка от имени Гальбы обещанного, и что великим заслугам и наградам не то же место в мире как на войне, и что в расположении государя, избранного легионами, другие их предупредили, склонные к переменам, они были волнуемы преступным стремлением Нимфидия Сабина префекта, домогавшегося верховной власти для себя. И Нимфидий подавлен при первом покушении; но хотя заговор и лишен главы, но большинство воинов имели его на совести; не было недостатка и в разговорах, где порицали старость и жадность Гальбы. Строгость его, когда-то предмет похвалы, заслужившая известность ему и славу, теперь стесняла пренебрегших старинную дисциплину и так приученных Нероном в течении уже 14 лет, что они не меньше любили пороки государей, как кого-то чтили доблести. К тому же распространилось выражение Гальбы в отношении общественной пользы честное, но ему сомнительное: "набирает он воинов, а не покупает". Это выражение шло вразрез со всем прочим.
6). Т. Виний и Корнелий Лакон - один развращеннейший из людей, а другой беспечнейший - слабого старика, которому в тягость была ненависть к порокам, губили достойным презрения бездействием. Медлен был путь Гальбы и облит кровью вследствие убийства - Цингония Варрона, нареченного консула, и Петрония Турпилиана, бывшего консула; первый как единомышленник Нимфидия, второй как полководец Нерона, погибли как бы невинные, не будучи выслушаны и не получив возможности защищаться. Вход в город по избиении стольких тысяч безоружных воинов, неблагополучный предвестием, внушал опасение даже тем, которые были исполнителями убийств. Введен легион Испанский, оставался тот, который Нероном набран из моряков, и город наполнился войском необычным: к тому же большое число воинов из Германии, Британнии и Иллирика, которых тот же Нерон, выбрав и послав вперед к теснинам Каспийским на войну, которую готовил в земле Албанов, отозвал для подавления начинаний Виндекса: все это давало богатую пищу переворотам: ни к кому особенно не расположенные, они готовы были поддержать первого смельчака.
7). Случайно сделалось, что одновременно пришло известие об убиении Клодия Макра и Фонтея Капитона. Макра, явно возбуждавшего смуты в Африке, Требоний Гаруциан, прокуратор, по приказанию Гальбы; Капитона в Германии, замышлявшего тоже, Корнелий Аквин и Фабий Валенс, легаты легионов, умертвили еще до получения приказания. Нашлись люди того убеждения, что Капитон насколько опозоренный и замаранный жадностью и похотливостью, настолько воздержался от мысли затевать что-либо новое; но легаты склоняли его к войне и, не будучи в состоянии убедить его сами, придумали коварное обвинение, а Гальба, по изменчивости мыслей или может быть сам уклоняясь от пристального исследования, - одобрил сделанное как бы то ни было, не будучи в возможности изменить. Впрочем и то и другое убийство встречено неблагоприятно, и ненавистному раз государю все, и хорошо и дурно совершенное, обращается в вину. Могущественные отпущенники уже предлагали все на продажу, рабы с жадностью протягивали руки приходившим и как у старика торопились; новый двор имел все те же (что и прежний) недостатки, одинаково их чувствовали, но не так легко извиняли. Самая старость Гальбы была предметом насмешки и отвращения для привыкших к молодости Нерона и делавших сравнение между императорами в отношении красоты и наружного вида, как то обыкновенно бывает в народе.
8). Таково то было состояние умов в Риме, насколько оно обозначалось в таком многолюдстве. Относительно провинций - в Испании начальствовал Клувий Руф, человек красноречивый, с дарованиями мирного времени, но в войне неопытный. Галлии, кроме воспоминания о Виндексе, привязаны недавним даром (прав) Римского гражданства, а на будущее время понижением податей. Впрочем ближайшие к Германским войскам Галльские города не были предметом такой чести; у некоторых даже отняты земли и с равным прискорбием соображали они свои потери и выгодные приобретения других. Войска Германские, - что всего опаснее при таких силах, - были озабочены и раздражены при надменности недавней победы и опасениях в том, будто бы они благоприятствовали другой стороне. Поздно они отпали от Нерона и не тотчас же высказался Вергиний за Гальбу; сомнительно, желал ли он сам верховной власти, но сознавался, что воины ему ее предлагали. Что Фонтей Капитон убит, даже те, которые жаловаться не могли, приняли с неудовольствием. Не было вождя; Вергиний уведен под предлогом дружбы, а что его не отсылают и что он подсудимым - принимали (воины) как обвинение их самых.
9). Верхнее войско презирало легата - Гордеония Флакка, слабого вследствие старости и болезни ног, лишенного твердости и значения; он не был в состоянии управлять и спокойными воинами, а неистовавшие еще более раздражались вследствие бессилия того, кто должен был их сдерживать. Нижней Германии легионы долее оставались без начальника из числа бывших консулов, пока не явился посланный Гальбою А. Вителлий, цензора Вителлия, три раза бывшего консулом, сын; это казалось достаточным. В Британнском войске не было никакого раздражения. Действительно не было еще других легионов, которые вели бы себя лучше вовремя всех волнений гражданских войн, может быть потому, что вдали и отделены океаном, или потому, что в частых походах они привыкли обращать свою ненависть преимущественно против неприятеля. И в Иллирике было спокойно, хотя вызванные Нероном легионы пока оставались в Италии, приставали к Вергинию посольствами. Но большими пространствами отделенные войска, что всего полезнее для сохранения военной верности, не принимали участия ни пороками, ни силами.
10). Восток доселе не двигался. Сирией и четырьмя легионами управлял Лициний Муциан, человек приобретший известность настолько же своими удачами, насколько и несчастьями. Юношею он честолюбиво ухаживал за знатными друзьями; потом, когда его средства истощились, при скользком положении дел, а раздражение Клавдия внушало даже подозрения, удален он был в Азию, и столь же близко был от ссылки, сколько впоследствии от верховной власти. В нем были соединены любовь к излишествам (наслаждениям), деятельность, приветливость, надменность, - дурные и хорошие качества. Слишком предавался он наслаждениям, когда был свободен; когда было для него выгодно, обнаруживал великие добродетели, - то, что явно, заслуживало похвалу, а тайное слыло дурно. Во всяком случае имел он сильное влияние на подчиненных, на приближенных, на товарищей разными соблазнами; для него выгоднее было вручить кому-либо власть, чем самому взять ее. Войною Иудейскою заведовал Флавий Веспасиан с тремя легионами; полководцем назначил его Нерон. Веспасиан не имел против Гальбы никакого неудовольствия или нерасположения, он даже послал сына своего Тита приветствовать и почтить Гальбу, о чем упомянем в своем месте. Что сокровенным законом судьбы, чудесными явлениями и ответами предопределена была Веспасиану и детям его власть, когда совершилось это счастливое событие, мы поверили.
11). Египтом и войсками, его сдерживающими (в повиновении), начиная от времен божественного Августа, заведывают всадники Римские вместо царей. Так заблагорассудили лучшим удержать за собою провинцию доступом затруднительную, богатую хлебом, вследствие суеверия и своеволия жителей непостоянную и волнуемую раздорами. Управлял в то время Тиберий Александер, того же племени. Африка и легионы в ней, по убиении Клодия Макра, были довольны каким бы то ни было государем, испытав второстепенного властителя. Две Мавритании, Рэция, Норик, Фракия и другие провинции, управляемые прокураторами, насколько были близки какому войску, настолько прикосновением тех, в ком заключалась сила, склонялись к расположению или ненависти. Безоружные провинции и во-первых сама Италия, готовая жертва, должны были достаться военною добычею. Таково было положение дел Римских, когда Сер. Гальба вторично, Тит Виний консулы начали год, себе последний, а делу общественному почти гибельный.
12). Немного дней спустя Январские Календы, получено письмо от прокуратора Помпея Пропинква из Бельгии: "Легионы Верхней Германии, нарушив уважение к присяге, желают другого императора и предоставляют усмотрению сената и народа Римского выбор" - с целью, чтобы восстание было принято мягче. Ускорило это обстоятельство намерение Гальбы, уже давно толковавшего и с самим собою и с приближенными об усыновлении. И ни о чем так много в те месяцы не говорили во всем городе, первое вследствие полной свободы говорить об этом, а потом вследствие преклонного уже возраста Гальбы. Немногие обсуждали зрело или из любви к государству, а многие волнуемы были тайною надеждою сообразно с тем кто был кому приятелем или клиентом, назначали того или другого льстивыми толками; содействовала и ненависть к Винию; он со дня на день становясь все могущественнее, этим самим делался ненавистнее. А сильным ожиданиям (стремлениям) друзей самая уступчивость, легкость Гальбы давала пищу; в отношении к бессильному и доверчивому представлялась возможность грешить с меньшим опасением и большею наградою.
13). Сила власти была разделена между консулом Т. Винием и Корнелием Лаконом, префектом претория. И не менее в милости был Ицел, отпущенник Гальбы; его, когда он был пожалован кольцами, всадническим званием, называли обыкновенно Марцианом. Они были постоянно разных мнений и в делах меньшей важности каждый из них старался иметь перевес в свою пользу; относительно предполагаемого выбора наследника делились на две партии. Виний был за М. Отона; Лакон и Ицел согласно не столько обнаруживали предпочтение в чью-либо пользу, сколько желали другого (а не Отона). Небезызвестны были Гальбе дружественные отношения Отона и Т. Виния и в толках тех, что ничего не проходили молчанием, (так как у Виния была вдова дочь, а Отон холост), уже называли тестя и зятя. Полагаю, что приходила на ум и забота о деле общественном, бесполезно исторгнутом у Нерона, если во главе его остался бы Отон. Детство Отон провел невнимательно, а молодость невоздержно; он был люб Нерону соревнованием роскоши; у Отона, как соучастника шалостей, оставил он самую главную развратницу - Поппею Сабину, пока удалит жену Октавию; потом, заподозрив Отона в отношении той же Поппеи, удалил в провинцию Лузитанию под видом поручения. Отон снисходительно управлял провинциею, первый перешел к противной (Нерону) партии, не оставался в бездействии, и пока была война, он изо всех деятелей был больше на виду, со дня на день с большею горячностью усваивал он надежду усыновления, с первого разу запавшую в мысли; большинство воинов расположено было в его пользу; двор Нерона готов был за него, как за представлявшего с ним (Нероном) большое сходство.
14). Но Гальба, получив известие о восстании в Германии, хотя ничего еще не было верного о Вителлии, озабоченный, какое направление примет сила войск, не вполне уверенный даже в воинах, находившихся в Риме, - производит выборы императорские, как единственное средство помочь горю. Он допустил к себе кроме Виния и Лакона Мария Цельса, назначенного консула, и Дуцения Гемина, префекта городского; немногое предпослав: "о своей старости, приказывает позвать Пизона Лициниана" или по собственному выбору, или, как некоторые полагали, по настоянию Лакона, который у Рубеллия Плавта подружился с Пизоном, но хитро поддерживал его как будто ему незнакомого, и благоприятная о Пизоне молва придала основание его плану действия. Пизон, родившийся от М. Красса и Скрибонии, и с той и другой стороны знатного происхождения, в наружности и манерах держался древнего обычая и по верной оценке человек строгой нравственности, перетолковывавшим в худшую сторону казался суровым (печальнее должного). Эта нравственная сторона его чем подозрительнее казалась озабоченным ею, тем более нравилась тому, кто усыновлял.
15). А потому Гальба, взяв руку Пизона, говорят, сказал ему следующее: "если бы я тебя, как частный человек, законом куриатским перед первосвященниками, согласно обычая, усыновлял, то и для меня было бы отлично - потомство Кн. Помпея и М. Красса принять в мой дом и тебе почетно - Сульпиции и Мутации знатность присоединить к собственному благородству. Ныне меня, единомыслием богов и людей призванного к верховной власти, превосходные свойства твои и любовь к отечеству побудили - первенство, о котором предки наши состязались оружием, приобретенное мною через войну, предлагаю тебе мирно, по примеру божественного Августа, поставившего на первое подле себя место сначала брата сестры Марцелла, потом зятя Агриппу, за ним своих внуков и наконец пасынка Тиберия Нерона. Но Август в своем семействе искал себе наследника, а я - в отечестве - не потому, чтобы у меня не было родных или сотоварищей службы военной; но и сам я власть получил не честолюбивым стремлением и доказательством (оправданием) моего обсужденного намерения пусть будут не мои только личные отношения, которые для тебя я отложил в сторону, но и твои. Есть у тебя брат одинакового с тобою благородства, по рождению старший, достойный этого высокого положения, если бы ты не был превосходнее его. Возраст твой таков, что уже ушел от страстных увлечений юности, а жизнь ты так проводил, что в прошедшем тебе не о чем раскаиваться. До сих пор переносил ты одни неблагоприятные обстоятельства; счастье служит лучшим пробным камнем душевных побуждений, так как, перенеся бедствия, от счастья мы портимся. Верность, свободу, дружбу, главные качества человеческого духа, ты, впрочем, сохранишь с тем же постоянством, но другие излишнею угодливостью будут вредить им. Явятся лесть, соблазны разного рода, худшая отрава чувству истины, личные соображения каждого. Я и ты беседуем друг с другом ныне самым простым образом; другие же охотнее будут обращаться к нашему высокому положению, чем к нам самим. Внушать государю должное сопряжено с большим трудом, а без усилия исполняется в отношении к каждому государю подольщение."
16). Даже если бы громадное тело империи могло держаться и сохранять равновесие без правителя, был бы я достоин возобновить общественное управление; но теперь - и еще ранее - дело дошло до такой крайности, что ни моя старость не в состоянии более сделать для народа Римского, как назначить хорошего преемника, ни твоя молодость более того, чтобы ты был хорошим государем. При Тиберии, Кае и Клавдии мы были как бы наследством одного семейства; вместо свободы пусть будет то, что мы сделались предметом выбора. С прекращением рода Юлиев и Клавдиев, пусть усыновление останавливается на достойнейшем. Родиться и происходить от государей - предмет случая, и вот ему правильная оценка. Обсуждение выбора чуждо этого (случайности), и если захочешь избрать, доказывается согласием. Пусть будет перед глазами Нерон; его, полного надменной гордости вследствие длинного ряда предков Цезарей, не Виндекс с безоружною провинциею и не я с одним легионом, но его необузданность, его сладострастие свергли как иго, тяготевшее на шее всех и каждого: и доныне не было еще примера государя, подвергшегося осуждению. Мы, призванные войною и теми, кто нас оценил, останемся предметом зависти, как бы мы превосходны ни были. Впрочем, не приходи в ужас, если два легиона при этом волнении потрясенной вселенной еще не успокоились. И мое вступление не было при совершенно спокойных обстоятельствах и когда узнают об усыновлении, перестану я казаться стариком, - что одно мне теперь ставят в вину. Нерон останется навсегда предметом сожаления для всех, кто посквернее; а мне и тебе нужно озаботиться, чтобы не пришлось и людям хорошим жалеть о нем. Больше говорить, и не при теперешних обстоятельствах и план мой вполне осуществлен, если я тебя хорошо выбрал. Самый полезнейший и кратчайший выбор предметов хороших и дурных - сообразить, чего бы ты или захотел при другом государе, или не захотел. Здесь не так как у прочих народов, находящихся под - властью царей, - известный род властвует, а прочие рабствует; но приходится тебе начальствовать людьми, которые не в состоянии сносить вполне ни рабства, ни свободы". И Гальба выражался так и в этом роде как бы назначая государя, а прочие говорили с ним, как уже назначенным.
17). Говорят, что Пизон и в глазах присутствовавших (при его назначении) и потом, когда взоры всех обратились на него, не выразил ни малейшим знаком ни смущения, ни довольства. Говорил он с отцом и императором почтительно; относительно себя был умерен, ни малейшей перемены в лице или способе себя держать, как бы выражая более свою способность управлять, чем желание. Потом было предметом обсуждения "перед рострами, в сенате ли или в лагере провозгласить усыновление". За лучшее признано: "идти. в лагери; почетно это будет воинам, расположение коих если дурно приобретать ухаживанием и щедростью, то не следует пренебрегать возможностью приобрести его честными средствами". Обступили между тем дворец толпы, полные ожидания, с нетерпением обнаружения великой тайны, и плохо сдержанный слух старавшие подавить только увеличивали его.
18). Четвертый день ид Январских[1], омраченный сильным дождем, ознаменован был громом, молниею и небесными угрозами сверх обыкновенного. Издревле имели за правило в таких случаях отсрочивать собрания, но Гальба не был настолько встревожен, чтобы отложить отправление в лагерь или пренебрегая такими явлениями как случайными, или потому, что назначенного судьбою, хотя бы и предзнаменованного, избежать невозможно. В многолюдном собрании воинов, коротко, как приличествует императору, объявляет, что усыновляет Пизона, следуя обычаю божественного Августа и военному примеру, как муж мужа выбирает. А для того, чтобы утаив возмущение, не дать о нем преувеличенных убеждений, он сам излагает: "четвертый и восемнадцатый легионы, увлеченные немногочисленными виновниками восстания, погрешили лишь словами и выражениями и скоро возвратятся к своим обязанностям". И к речи не прибавил никакой ласки, ни денежной награды. Впрочем трибуны, сотники и ближайшие из воинов отвечают приятное для слуха; прочие оставались печальны и молчали, как бы через войну утратив снисканную в мирное время потребность подарка. Довольно верно, что можно было задобрить умы со стороны скупого старика самою маленькою щедростью. Повредили старинное упорство и излишняя суровость, а этому мы были уже не в уровень.
19). Оттуда в сенат; речь Гальбы там была нисколько не тщательнее и не длиннее, как и перед воинами. Пизона речь была полна привета. Она была встречена расположением сенаторов; многие добровольно высказывали сочувствие, - те, которые не желали, умеренно, а большинство раболепно заискивали, имея в виду свои частные соображения, а не заботу об общественном благе. В последовавшие за тем четыре дня (а столько их прошло между усыновлением и убийством) Пизон не ознаменовал своей общественной деятельности никакими ни словами, ни действиями. Со дня на день чаще и чаще приходили известия о возмущении в Германии, а город легко был расположен принимать и верить всякой новости, чем она печальнее. Сенаторы определили отправить к Германскому войску послов; втайне толковали не отправиться ли Пизону под более важным предлогом; послы явились бы как уполномоченные сената, а Пизон принес бы к ним назначение Цезаря. Положено послать вместе и Лакона, префекта претория; тот воспротивился этому распоряжению. Самые послы (сенат предоставил Гальбе их выбор) назначены с позорным непостоянством, уволены, заменены вследствие их желания оставаться или отправиться, сообразно с побуждением каждого, опасениями или надеждами.
20). Первая забота за тем была о деньгах; все подверглось исследованию, но за самое справедливое показалось - взять оттуда, что было причиною недостатка. Нерон истратил на подарки двадцать две сотни миллионов сестерций[2]. Приказал Гальба потребовать ото всех оставив у каждого десятую часть полученного от щедрости Нерона. А у них едва ли что и оставалось кроме десятой доли, так как они расточительность, с какою истратили свое, применили и в расходовании чужого; у самых злых и отпетых хищников не оставалось ни земель, ни доходов, но одни средства позорных наслаждений. Это истребование поручено 30 всадникам Римским, новый род обязанностей, тяжелый и обширностью и интригами; повсюду аукцион и молотки, и город встревожен продажами с публичного торгу. Впрочем, сильно радовались, что получившие подарки от Нерона так же будут бедны, как и те, у которых он отнял. В это же время уволены трибуны, из претория Антоний Тавр и Антоний Назон, из городских когорт Эмилий Пацензис, из караульных Юлий Фронтон. В отношении к прочим уроком это не послужило, но было началом опасений, как бы вследствие страха и стороною стараются избавиться от некоторых, подозревая всех.
21). Между тем Отон, которому, если бы все пришло в порядок, не было бы никакой надежды, а все расчеты его основывались на смутах, - был подстрекаем разом многими побуждениями: роскошь такая, что и для государя была бы тягостна, а частному человеку едва выносима, раздражение в отношении к Гальбе и зависть к Пизону. Притворялся имеющим опасения, чтобы пожелания свои обратить дальше: "Нерону был он очень в тягость и нечего ждать вторично Лузитании и чести другой ссылки: постоянно властителям подозрителен и ненавистен тот, кого назначают на ближайшее им место. Во вред это ему у старика государя, а еще более повредит у молодого, от природы нелюдима и продолжительною ссылкою ожесточенного; убийство Отона очень возможно. А потому необходимо смело действовать, пока влияние Гальбы еще сомнительно, а Пизона значение еще не укрепилось. Переходное время - самое удобное для великих замыслов, и не нужно медлить там, где оставаться в бездействии опаснее, чем смело действовать. Смерть для всех по естеству одинакова, но разница - быть ли забытым потомством, или у него в славе. И если один и тот же конец ожидает и виновного и невинного, то более достойно человека уж если погибать, то за дело.
22). Но дух Отона не был так слаб и изнежен, как его тело. Приближенные из отпущенников и рабов, обхождением испорченные более, чем сколько возможно в доме частного человека показывали ему, охотнику до всего этого, как будущее его достояние, если только достанет у него смелости - двор Неронов и наслаждения, обладание замужними женщинами, законные связи и полный во всем царский произвол; если же он, Отон, останется в бездействии, то все это, - так говорили они ему с упреком - его минует. Люди, посвященные в тайны математических расчетов, также приставали к Отону, утверждая, что созвездия предвещают новые перевороты, и год - светлый Отону. Этот род людей ненадежен обладающим властью, а для жаждущих её обманчив; в нашем государстве постоянно будут и запрещать его и удерживать. С многими математиками тайные сношения имела Поппея и они были едва ли не самое худшее орудие её бракосочетания с государем; из них Птоломей, сопровождавший Отона в Испанию, обещал, что он переживет Нерона, и когда действительность оправдала его слова, тогда, по догадке и вследствие толков людей, принимавших в соображение старость Гальбы и молодость Отона, он убедил его в том, что он будет принят соучастником верховной власти. Но Отон принимал эти предсказания, как внушенные опытностью и велением судьбы, вследствие наклонности человеческого ума охотно верить тому, что неясно (темно).
23). И тут содействовал Птолемей уже как подстрекатель на преступление, к которому всего легче переход от подобного желания; но мысль о преступлении неизвестно явилась ли вдруг; расположение воинов еще прежде старался снискать (Отон) в надежде быть преемником или готовя преступление; дорогою, в строю, на постах, по именно называя старейших воинов и приводя на память службу при Нероне, приветствовал их именем сослуживцев; одних узнавал, а других расспрашивал, оказывая помощь или деньгами или влиянием; все чаще и чаще излагал он жалобы, двусмысленные о Гальбе речи и другое в этом роде, способное бросить смущение в чернь. Труды походов, недостаточность провианта, суровость власти были принимаемы за жестокие наказания воинами, которые привыкнув посещать Кампанские озера и города Ахай на судах, с трудом переносили походы под оружием через Пиренеи, Альпы и другие необъятные пространства.
24). Кипели неудовольствием умы воинов; им еще как бы жару поддал Мэвий Пуденс из приближенных Тигеллина; он каждого, кто был полегкомысленнее или нуждался в деньгах, или имел склонность вообще ко всему новенькому, мало-помалу довел до того, что, под предлогом угощения, каждый раз когда Гальба обедал у Отона - когорте, находившейся на карауле, раздавал на человека по сотне монет; эту щедрость как бы всенародную (явную) усиливал Отон более сокровенными наградами отдельных лиц. И до того усердно действовал он в деле подкупа, что Кокцею Прокулу спекулатору, спорившему с соседом о части смежной земли, купив на свои деньги все поле соседа, подарил ему. Все это делалось по беспечности префекта не замечавшего одинаково как того, что делалось скрыто, так и того что явно.
25). Но тут Отон во главе будущего преступления поставил Ономаста из отпущенников. Тот сблизился с Барбием Прокулом, сигнальщиком телохранителей и Ветурием, его помощником. В разнообразных беседах убедясь, что это люди хитрые и смелые, осыпает их наградами и обещаниями, дав им денег разузнать расположение умов большего числа. Взялись два простых воина передать верховную власть над народом Римским и передали. К знанию преступного замысла допущены немногие, а полные ожиданий умы другим подстрекали разными способами: перворядных воинов выставляли как бы находящимися в подозрении вследствие благодеяний Нимфидия, а народ и остальных раздражением и безнадежностью получить столько раз отложенный денежный подарок. Были и такие, которых увлекало воспоминание о Нероне и сожаление о прежней вольности, а все вместе тревожимы были опасением перемены службы.
26). Эта зараза проникла одинаково в восприимчивые уже умы воинов легионов и вспомогательных войск, когда сделалось известным, что поколебалась верность Германского войска. И до такой степени расположены были злонамеренные к возмущению, а непричастные заговору к скрытности, что на другой день ид (14-го Января) когда Отон возвращался от ужина, хотели были его схватить для того, чтобы провозгласить императором, если бы не побоялись ночного замешательства, того, что лагери воинов разбросаны были по всему городу и что не легко было бы согласить к единодушию пьяных. Не из заботливости о деле общественном; его осквернить кровью государя собирались трезвые, но опасались того, как бы в сумраке ночи кто-либо из Паннонского или Германского войска не предложил бы себя воинам и не были, бы назначен вместо Отона, которого большинство не знало. Многие признаки уже готового вспыхнуть возмущения подавлены единомышленниками. Кое что дошедшее до слуха Гальбы обратил в пустяки префект Лакон, совершенно незнакомый с расположением умов воинов - ненавистник каждого, самым лучшим образом задуманного, плана если только не от него он исходил, и упрямый против тех, которые знали основательно.
27). Пятнадцатого Января, когда Гальба приносил жертвы перед храмом Аполлона, гадатель Умбриций предсказал: неблагоприятные внутренности, грозящий злой умысел и домашнего врага. Слышал это и Отон (ближе других стоявший) и толковал напротив как себе благоприятное и для его замыслов счастливое (предвестие). Немного спустя отпущенник Ономаст подходит к нему с известием: "ждут его архитектор и подрядчики". Условлено было понимать это как знак того, что воины собираются и заговор готов. Отон на вопрос за чем он уходит, отвечал конечно вымысел, что покупает дом по ветхости подозрительный и который потому необходимо прежде осмотреть. Опираясь на отпущенника, через Тибериев дом отправился в Велабр, а оттуда к золотому милиарию, милевому столбу, у храма Сатурна. Там двадцать три спекулатора приветствовали его императором; встревоженного малочисленностью поздравителей поспешно посадили на носилки и потащили, обнажив мечи. Почти столько же воинов присоединились дорогою: одни как соучастники, а большинство с удивлением, одни с криками и выражениями радости, а другие в молчании, готовясь расположение духа согласить с обстоятельствами.
28). Караулами в лагере заведывал Юлий Марциал трибун. Он или вследствие громадности неожиданного злоумышления, или в опасении, что порча далеко проникла в лагерь и что вслучае противодействия ему будет угрожать гибель, дал большинству повод думать, что он участвует в замысле. И прочие трибуны и сотники предпочли настоящее сомнительному (неверному) честному. И таково было настроение умов, что на самое позорное и преступное дело дерзнули не многие, большинство желало его, а все равнодушно допускали.
29). Между тем Гальба, не зная ничего, неотступно молил богов государства, уже принадлежавшего другому. Вдруг слышны толки: "отнесен в лагерь кто-то неизвестно из сенаторов, вслед за тем указали прямо на Отона, что это он отнесен". Тут со всего города как кто попадался на встречу, одни увеличивали опасения, а некоторые уменьшали то, что было в действительности и тут не забывая о лести. А потому на совещании положено: "испытать расположение когорты, находившейся во дворце на карауле и не через самого Гальбу; его нетронутое значение должно быть прибережено, как спасительное средство, при обстоятельствах более важных. Пизон, став на крыльце дворца, обратился к воинам с такими словами: шестой идет день, сослуживцы, с тех лор как я, не зная будущего и того - желать ли мне этого звания или опасаться, принят Цезарем. Таким образом жребий и дома нашего и дела общественного находится в ваших руках, не потому чтобы я за себя собственно опасался участи более печальной (испытав несчастья, пришлось мне еще нагляднее узнать на опыте, что и счастье не менее неверного в себе заключает). Скорблю об участи отца, сената и самого государства, если нам необходимо теперь или погибать или, что одинаково бедственно для людей благомыслящих, губить других. Утешением в ближайшем перевороте было то, что город (Рим) не видал крови и власть перенесена без раздора. По-видимому, усыновлением достигнуто то, чтобы и после Гальбы не было места войне.
30). "Не буду ссылаться отнюдь на благородство или скромность, да и нет надобности при сравнении с Отоном делать перечень добродетелям. Пороки, которыми одними он гордится, ниспровергли государство, еще когда он разыгрывал роль государева приятеля. Манерою ли и обхождением или не тем ли женственным убором заслужил Отон верховную власть? В заблуждении те, которые в необузданности разврата видят какое-то подобие вольности. Растратить он сумеет, а дарить нет. Незаконные связи, кутеж, постоянное обращение с женщинами - вот что у него на уме. Он видит в этом преимущество верховной власти, полный произвол и разгул наслаждений будет у него, а стыд и позор у всех. Никто никогда властью, снисканною преступно, не пользовался благонамеренно. Гальбу нарекло цезарем единодушное согласие рода человеческого, а меня Гальба наименовал Цезарем с вашего согласия. Если дело общественное, сенат и народ - слова пустые, то для вас, сотоварищи, важно, чтобы император не был назначаем самими худшими. Были случаи, что легионы возмущались против вождей, но ваши верность и доброе имя оставались доныне незапятнанными, и Нерон вас оставил, а не вы Нерона. Неужели менее чем тридцать человек перебежчиков и дезертиров, которых никто не допустил бы избрать себе сотника или трибуна, распорядятся верховною властью? Допустите вы такой пример? Оставаясь в покое сделаетесь сообщниками преступления? Такая необузданность перейдет в провинции, мы будем несть на себя последствия злодеяний, а вы войны. И не более значительно то, что дается за убийство государя, чем то что дается невинным; во всяком случае также получите вы от нас подарок за верность, как от других за преступление.
31). Разошлись телохранители (спекулаторы), остальная когорта не показала пренебрежения к говорившему и как бывает в смутных обстоятельствах, готовит значки скорее случайно и не обдумав еще хорошенько как поступить, чем как впоследствии полагали, вследствие притворства и коварного умысла. Послан и Цельз Марий к отборным войскам Иллирика, расположенным в портике Випсании. Предписано Амулию Серену и Домицию Сабину, сотникам первого ряда - Германских воинов привести из предверия храма Свободы. Морскому легиону не доверяли; он расположен был враждебно за избиение сотоварищей, которых при первом самом вступлении избил Гальба. Отправляются также в лагерь преторианцев трибуны: Цетрий Север, Субрий Декстер, Помпей Лонгин, с тем чтобы нельзя ли как еще только зачинавшееся и не совсем созревшее восстание убеждениями обратить на лучшее. Трибунов Субрия и Цетрия воины встретили угрозами, а Лонгина схватили и обезоружили, так как он действовал не по военному порядку (обычаю), но был из числа друзей Гальбы, считался верным этому государю и был подозрителен отпавшим. Легион морской, нисколько не медля, присоединяется к преторианцам. Отборные воины Иллирского войска прогоняют Цельса, бросая в него дротики. Германские роты долго колебались, не совсем еще оправились они здоровьем после болезни и расположение умов их было в пользу Гальбы, так как он их, Нероном посланных в Александрию вперед, а оттуда вернувшихся больными вследствие дальнего плавания, распорядился лечить с особенною заботливостью.
32). Вся чернь уже наполняла дворец, замешались тут и рабы, раздавались несогласные крики требовавших казни Отона и гибели заговорщиков, как будто бы они требовали какого-либо зрелища в цирке или в театре. И не было тут ни рассудительности, ни искренности, В один и тот же день готовы они были с одинаковым усердием требовать совсем противоположного, но принятому обычаю льстить какому бы то ни было государю, по привычке своевольно кричать и показывать бесплодное усердие. Между тем Гальба колебался среди двух решений. Т. Виний подавал мнение: необходимо оставаться ему внутри дома, сделать себя оплот из рабов, укрепить входы, не идти к раздраженным; пусть даст он возможность (срок) дурным покаяться, а благонамеренным согласиться между собою для единодушного действия. Злодейские замыслы приобретают силу от поспешности, а добрые планы зреют медленно. Наконец идти наступательно, если признано будет за основательное, всегда одинаково возможно, а вернуться, если бы пришлось пожалеть о выходе, будет зависеть уже от чуждой власти.
33). Прочим казалось необходимым спешить прежде, чем усилится еще слабосильный умысел немногих. Смутится еще Отон, который удалясь украдкою, будучи отнесен к не знавшим воинам теперь медленностью и недеятельностью тратит по пустому время и учится разыгрывать роль государя. Не нужно дожидаться, чтобы устроив дело в лагерях, бросился он на форум и в глазах Гальбы, пошел бы в Капитолий, между тем как превосходный император с храбрыми друзьями запрет дом у самых дверей и порога с тем, чтобы вынести осаду. И почетно конечно будет содействие рабов, если единодушие такого многолюдства и, что особенно имеет силу, первое негодование ослабеет! Вследствие этого небезопасно то, что нечестно и если бы необходимо было и пасть, то лучше идти на встречу опасности. Это Отона сделает ненавистнее, а для них будет честно. На Виния, воспротивившегося этому мнению, Лакон напал с угрозами, а Ицел поощрял его к тому упорством личной ненависти, а на гибель общественную.
34). Гальба долее не медлил и присоединился к мнению советовавших, по-видимому, лучшее. Впрочем, послан вперед в лагерь Пизон как молодой человек знатного имени, только что снискавший расположение и враждебный Т. Винию, потому ли что и действительно он был его врагом или потому что враждовавшие против него этого хотели, и легче верится относительно ненависти. Едва успел выйти Пизон, как распространился сначала общий и неопределенный слух, будто Отон убит в лагере; вслед за тем, как обыкновенно бывает при значительной лжи, некоторые утверждали, что сами видели и находились при этом, а слуху охотно верили радовавшиеся и равнодушные. Многие полагали, что этот слух нарочно придуман и распущен; участвовали тут и приверженцы Отона, которые лишь бы вызвать Гальбу, пускали в ход веселые для него известия лживо.
35). Тут уже не народ только и неопытная чернь пустилась рукоплескать и выражать неумеренно радость, но и большинство всадников и сенаторов, освободясь от опасений неосторожные вломились во дворец, бросились внутрь его, показались Гальбе, домогаясь мести, уже у них как бы предвосхищенной. Каждый самый недеятельный и не способный к чему либо смелому в минуту опасности, как то показало дело, не щадил слов; все были очень храбры, никто не знал, а все утверждали. Наконец хотя не имея основательных сведений, но уступая единодушию находившихся в заблуждении, Гальба надел панцирь, и не имея возможности ни по летам, ни по слабости тела устоять против стремившейся толпы, поднят на креслах. Попавшийся на встречу во дворце Юлий Аттик, спекулатор, показывая окровавленный меч, воскликнул, что Отон им убит. А Гальба спросил: товарищ, кто велел? - замечательно смелый духом к обузданию своеволия воинов, бесстрашный против угроз и неподкупный на лесть.
36). Не было уже никакого сомнения относительно общего расположения умов в лагерях. Таково было рвение воинов, что недовольно рядами своими и телами, на подмостках, где еще незадолго перед тем находилась золотая статуя Гальбы, стоявшего среди значков, Отона прикрыли знаменами. Трибунам и сотникам не давали возможности и подойдти: простые воины внушали (Отону) остерегаться поставленных свыше. Все полно было криков, волнения и взаимных убеждений не так как в народе и черни при разнообразных выражениях праздной бездейственной лести, но как только видели кого либо из приходивших воинов брали за руки, обнимали оружием, ставили подле, упреждали слова присяги, то императора воинам, то воинов императору представляя. И Отон не оставался в бездействии, протягивал руки, высказывал самое глубокое почтение толпам, бросал поцелуи и всячески раболепствовал лишь бы властвовать. Когда весь флотский легион дал ему присягу, то уже полагаясь на свои силы и дотоле поощряя каждого порознь, заблагорассудил воспламенить всех вместе, и начал так говорить перед лагерным валом:
37). Как я к вам, сотоварищи, выступаю - выразить не могу; не потерплю быть названным частным человеком, будучи от вас наименован государем, а государь ли я когда властвует другой? Да и как назвать вас останется в неизвестности, пока будет решено - император ли или враг народа Римского находится у вас в лагере? Не слышите ли вы как одновременно требуют смерти моей и казни вашей? До того ясно, что и погибнуть и спастись для нас невозможно иначе как вместе. Относительно же своего милосердия Гальба, по-видимому, предпослал уже достаточно примеров: он без чьего-либо требования, предал казни столько тысяч самых невинных воинов, Ужас объемлет душу каждый раз, как вспомню его печальное вступление и ту единственную победу Гальбы, когда в глазах города он отдал приказание казнить десятого из тех, которых покорность принял он на слово. С такими кровавыми предвестиями вступив в город, какую славу принес он управлению кроме убийствами Обультрония Сабина и Корнелия Марцелла в Испании, Бетуя Хелона в Галлии. Фонтея Капитона в Германии, Клодия Макра в Африке, Цингония на пути, Турпилиана в городе, Нимфидия в лагере? Какая где-либо провинция, какие лагери остались не облитыми и кровью не запятнанными, или, как он сам хвалится, не очищенными и исправленными. То, что другие именуют преступлением, у него слывет под именем врачевания, лживыми наименованиями означает он строгостью жестокость, жадность бережливостью, казнями и другими позорными в отношении к вам мерами - дисциплину. Семь месяцев прошло после кончины Нерона и уже Ицел более награбил чем что наготовили Поликлеты, Ватинии и Елии. С меньшею жадностью и своеволием действовал бы Т. Виний, если бы сам имел верховную власть, а теперь и нас держит как подвластных; как свое достояние и не бережет нас как чужих. Одного его дома достаточно было бы для денежной раздачи, которой вы никогда не получаете, хотя вас ежедневно ею попрекают.
38). Да и чтобы никакой уже не было надежды на преемника Гальбы, вызвал из ссылки того, кого считал наиболее на себя похожим по суровому (печальному) характеру и жадности. Видели вы, сотоварищи, как ясно боги необыкновенным ненастьем выказали свое отвращение к неблагополучному усыновлению? Один и тот же образ мыслей сената, такой же народа. Ждут вашей доблести; в вас вся крепкая опора честным замыслам; без вас все, самое отличное, не имеет силы. Не на войну вас зову, и не на опасность; всех воинов оружие с нами. И одна мирная когорта не защищает Гальбу, но скорее его задерживает. Лишь только вас увидит, лишь только примет мой сигнал; состязание будет лишь в одном, кто мне наиболее припишет. Ненужно же медлить в том замысле, который похвалить можно тогда только, когда он будет осуществлен." За тем велел он открыть хранилище для оружия; тотчас схвачено оружие без соблюдения военных уставов и обычаев, по которым преторианец и воин легиона различались особенными признаками; по шлемам и щитам смешались они с вспомогательными войсками. Никто из трибунов и сотников не делал внушений; каждый сам был себе и вождем и подстрекателем; а для дурных лучшим поощрением служила общая печаль благонамеренных.
39). Пизон приведенный в ужас шумом усилившегося возмущения и криками проникавшими и в город, настиг Гальбу уже вышедшего и приближавшегося к форуму. Уже Марий Цельз явился с известиями невеселыми. Одни советовали: вернуться во дворец, другие - идти в Капитолий, а большинство - занять ростры. При этом бо́льшая часть имела в виду только противоречить мнениям других и, как обыкновенно бывает при несчастных случаях, лучшим казалось то, на что уже ушло время. Говорят, будто Лакон готовился было без ведома Гальбы умертвить Т. Виния, или для того, чтобы его казнью смягчить расположение умов воинов, или считал его соучастником Отона, или наконец из ненависти. Исполнение этого остановилось вследствие времени и местности, так как при раз начавшемся убийстве, трудно было назначить ему границы, и план этот расстроили торопливые гонцы и то, что самые близкие разбежались при ослаблении общего усердия тех, что сначала усердно высказывали верность и решимость.
40). Гальба был увлекаем то туда, то сюда, в разнообразном движении волновавшейся толпы. Со всех сторон наполнены были базилики и храмы, но общий вид не предвещал ничего доброго. Ни одного звука голоса не раздавалось в народе или черни. На лицах выражалось удивление, а слух как бы с жадностью ловил что-то. Не было и волнения, не было и полного спокойствия, но господствовало молчание, свойственное великим опасениям или сильному раздражению. А Отону принесли известие, будто вооружают народ. Он отдает приказание: идти поспешно и предупредить опасность. Таким образом воины Римские, как бы стремясь Вологеза или Пакора согнать с прародительского престола Арзакидов, а не на убийство безоружного и престарелого своего императора, разметали народ, потоптали сенат, грозя оружием, во весь опор коней ворвались на форум. Не оробели они видя, Капитолий, святыню окружавших храмов, не устрашились перед воспоминанием о прежних и будущих государях - совершить злодейство, мстителем которого первый преемник (кто им воспользовался).
41). Видя приближающийся строй вооруженных, знаменосец когорты, сопровождавшей Гальбу (говорят его звали Атилий Вергилион), сорвав изображение Гальбы, бросил его на землю. Этот знак обнаружил усердие всех воинов к Отону; разбежался народ, опустел форум, а кто еще медлил, против того обнажено оружие. Возле Курциева озера, вследствие замешательства носильщиков, Гальба выброшен из носилок и повалился на землю. Последние его слова, как кому была ненависть или удивление, передали различно. Одни - будто бы он с мольбою спросил: "что дурного заслужил он?" и просил немногих дней, чтобы выплатить денежную награду. Большинство - что он сам будто бы подставил шею убийцам: "пусть они действуют и разят, если так им кажется согласным с пользою общественною". А для убийц было все равно, что бы он им ни сказал. Кто нанес смертельный удар Гальбе - не довольно хорошо известно; некоторые говорят - Теренций Евокат, а другие - Леканий. Более распространенный слух именует Камурия воина 15 легиона, который, воткнув меч, перерезал ему горло; другие - ноги и руки, так как грудь была покрыта панцирем, гнусно истерзали; большая часть ран со зверством и жестокостью нанесены уже обезглавленному трупу.
42). За тем бросились к Титу Винию. И о нем были различные толки: замер ли у него звук голоса вследствие приспевшей опасности, или он будто бы произнес: "Отоном не было приказано - умертвить его". Это он или выдумал от страха, или выразил признание соучастия в заговоре. Жизнь его и характер скорее склоняют в пользу последнего предположения, что он был единомышленником преступного умысла, которого был же и поводом. Он лежал перед храмом божественного Юлия, сначала от удара в ногу, а вслед за тем Юлий Кар, воин легиона, проколол ему насквозь оба бока.
43). В этот день и наше время видело замечательного человека Семпрония Ценза. Сотник преторианской когорты, Гальбою приданный для обережения Пизона, выхватив кинжал, бросился на встречу вооруженным и, упрекая их в преступлении, то движениями рук, то голосом обращал на себя убийц, и хотя уже раненому Пизону дал возможность убежать. Пизон ушел в храм Весты, где встречен состраданием общественного раба и спрятан в его каморке; не святость места, не уважение к религии отсрочивали неминуемую гибель, а лишь то, что он спрятался. Тут пришли присланные Отоном, именно жаждавшие его убийства: Сульпидий Флор из Британнских когорт, незадолго перед тем получивший от Гадьбы право гражданства, и Статий Мурк спекулатор; ими вытащен Пизон и убит в дверях храма.
44). Говорят, что ничье убийство не встретил Отон с большею радостью, ничью голову так ненасытно не пожирал глазами, как голову Пизона. Впервые ли тут дух его, освободясь от всех опасений, стал вполне предаваться радости, или воспоминание величия относительно Гальбы, дружественных связей относительно Виния вселяли невольно грусть в самый недоступный сожалению характер; но радоваться смерти Пизона, как врага и соперника, считал он вполне приличным и дозволенным. Воткнутые на пиках головы были носимы между значков когорт, подле орла легиона; наперерыв показывали окровавленные руки те, кто участвовали в убийствах, кто при этом находились, иные взаправду, иные ложно хвалились как делом прекрасным и памяти достойным. Впоследствии Вителлий нашел более 120 записок, требовавших наград за какое-либо замечательное свое содействие в этот день; он велел всех разыскать и казнить не в честь Гальбы, но по принятому у государей обычаю, как меру обеспечения в настоящем, как возмездие в будущем.
45). Подумал бы ты, что не тот это сенат, да и не тот народ; все бросились в лагери, опережали ближайших, состязались с бежавшими вперед, поносили Гальбу, хвалили рассуждение воинов, целовали руку Отона и чем более было лжи в том, что делали, тем сильнее выказывали усердие. Да и Отон не выказывал ни к кому пренебрежения, голосом и выражением лица умеряя расположение умов воинов. Мария Цельса. нареченного консула и Гальбе до последних минут верного друга, требовали на казнь, ненавиствуя более его деятельности и невинности, как свойствам самым неприятным. По-видимому, готовы были начаться убийства и грабеж, и гибель грозила каждому порядочному человеку; но Отону если еще не доставало влияния на то, чтобы воспрепятствовать злодейству, но приказывать уже было возможно. А потому, притворись разгневанным, велел связать, и утверждая, что он поплатится более строгим наказанием, спас от грозившей ему тут гибели.
46). Затем все сделалось по желанию воинов. Префектов претория выбрали они себе сами: Плотия Фирма, когда-то из рядовых воинов, в то время заведывавшего распределением караулов и, когда еще Гальба был в полной силе, приставшего к партии Отона. Присоединен Лициний Прокул; находясь в тесной дружбе с Отоном, он внушал подозрение, что содействовал его планам. Над городом сделали начальником Флавия Сабина, следуя суждению Нерона, при котором он имел ту же должность. Большинство имело при этом ввиду брата его Веспасиана. Потребовали воины, чтобы отпуски, право давать которые предоставлено было сотникам, были оставлены. Рядовому воину приходилось платить как бы ежегодную дань. Четвертая часть роты расходилась за провиантом или скиталась по самим лагерям, лишь бы выплатить взнос сотнику. Не было меры тягости с одной стороны, и с другой не обращалось внимание на средства добычи; воровством, грабежом или самими рабскими работами искупали отдых от военной службы. Тут каждый воин побогаче обременяем был трудом и суровым обращением, пока не покупал себе отпуска. А когда истощенный расходами и ослабев кроме того в бездействии, бедным вместо богатого и ленивым вместо усердного возвращался в роту, то снова тот или другой, соблазненные тою же бедностью и возможностью своеволия, очертя голову бросались в восстания и раздоры и наконец в междоусобные войны. Но Отон, чтобы в угоду большинства не оттолкнуть умов сотников, обещал, что из собственной его казны будут выплачиваться сотникам ежегодные отпуски, - дело без сомнения полезное и впоследствии и хорошими государями утвержденное постоянством дисциплины. Лакон префект, будто бы назначенный к удалению на остров, заколот воином из охотников, посланным для этого Отоном; а Мартиан Ицел, как отпущенник, казнен явно.
47). День, прошел в злодействах, а довершением зла была радость. Зовет сенат городской претор, стараются превзойдти друг друга в выражениях лести прочие должностные лица. Сбегаются сенаторы, определяют Отону: власть трибунскую, наименование Августа и все почести государей. Все усиливались загладить поношения и ругательства; высказанные в разное время, остались ли они у него в душе - никто не почувствовал; забыл ли он свои обиды, отложил ли их (возмездие) по краткости правления - осталось неизвестным. Отон, по окровавленному еще форуму и по лежавшим там трупам, отправился в Капитолий и оттуда во дворец, а тела дозволил предать погребению и сжечь. Пизона жена Верония и брат Скрибониан, а Т. Виния дочь Криспина схоронили, разыскав и выкупив головы, сбереженные убийцами для продажи.
48). Пизону исполнился тридцать один год, слава его была лучше чем судьба. Братья его погибли: Магн от Клавдия, а Красс от Нерона. Сам долгое время изгнанник, в продолжении четырех дней Цезарь, поспешным усыновлением только на то предпочтен старшему брату, чтобы прежде быть умерщвленым. Т. Виний провел 57 лет жизни с весьма разнообразною нравственностью. Отец его происходил из преторской фамилии, а дед по матери из осужденных (за политические преступления). Начало его военной службы набросило на него тень бесславия. Его начальником был легат Кальвизий Сабин. Жена его, в неблагоразумном желании осмотреть положение лагерей, ночью пошла в военной одежде и также смело и необдуманно принимая участие в караулах и других обязанностях военной службы, дерзнула на совокупление в самом видном месте лагерей. Как соучастника этого преступления, обвиняли Т. Виния. Вследствие этого, по приказу К. Цезаря, заключен в оковы, но вскоре, с переменою обстоятельств, выпущен и его дальнейшее движение на пути почестей нисколько от того не пострадало; после претуры получил начальство над легионом и заслужил одобрение. Потом заподозрен в рабском преступлении, так как он будто бы украл на пиршестве Клавдия золотую чашу, и Клавдий на другой день одному изо всех Винию велел подавать в глиняных сосудах. Но Виний в проконсульство управлял Нарбонскою Галлиею строго и честно. Вслед за тем дружбою Гальбы увлечен он в пропасть; смелый, хитрый, готовый на все, и на что бы ни обращал способности, на дурное ли или на хорошее, везде действовал с одинаковою силою (энергиею). Завещание Т. Виния, вследствие громадности состояния, осталось недействительным, а Пизона последние распоряжения скрепила его бедность.
49). Тело Гальбы долго валялось в пренебрежении и, вследствие необузданности, во мраке ночи, подверглось многим насмешкам. Расходчик Аргий из прежних его рабов предал скромному погребению в саду, составлявшем его частную собственность. Голова, воткнутая и истерзанная маркитантами и прислужниками перед могилою Патробия (он был отпущенником Нерона и казнен Гальбою), наконец на другой день найдена и присоединена к телу уже сожженному. Такой конец имел Сер. Гальба, благополучно переживший 73 года при пяти государях, более счастливый при чужом владычестве, чем при своем собственном. Род его принадлежал к исстари знатным, богатства были очень велики; сам - посредственных умственных дарований, скорее чуждый пороков, чем ревностный к добродетели. Не совсем равнодушный к славе, он не хотел ее купить на деньги; не жадный на чужие деньги, берег свои и был скуп на общественные. К друзьям и отпущенникам, когда нападал на хороших, безупречно снисходителен, а когда приходилось иметь дело с дурными, то оставался в неведении даже до вины. Но знатность происхождения и опасения времени были причиною, что то, что в сущности было беспечностью, прослыло за мудрость. Пока он был в цветущих летах, он снискал в Германии военную славу. Будучи проконсулом, управлял он Африкою умеренно, а уже в летах более преклонных он с такою же справедливостью заведывал ближнею Испаниею: он казался выше положения частного человека, пока был им, и по общему признанию способен был властвовать, если бы не получал власти.
50). И без того смятенный город, полный опасений и вследствие гнусности только что совершенного злодейства и старинных нравов Отона, новый вестник о Вителлии привел в ужас. До убийства Гальбы он молчал, чтобы оставалось убеждение только о восстании Верхней Германии. Тут не только сенаторы и всадники, принимавшие какое-либо участие и заботу о деле общем, но и народ явно скорбел, что: "двое худшие изо всех людей бесстыдством, недеятельностыо, развратом, как бы свыше судьбою назначены погубить государство. И уже не свежие примеры полного жестокостей мирного времени, но возобновляли в памяти и события междоусобных войн: "столько раз взятый своими же войсками город, Италия предана опустошению, а провинции грабежу - повторяли имена Фарсалии, Филиппы, Перузии и Мутины, прославленные общественными бедствиями. Почти ниспровергнут шар земной даже тогда, когда о верховной власти шла борьба между благонамеренными, но государство оставалось еще, когда победил К. Юлий, и тогда, когда Цезарь Август, как оставалось бы общественное управление делами при Помпее и Бруте. Теперь ли за Отона или за Вителлия пойдут в храмы? И те и другие мольбы будут нечестивы, ненавистны обеты и за того и другого, а из двух - и только посредством войны, придет это в известность, худшим будет тот, кто победит". Были и такие, что уже метили догадками в Веспасиана и восточные войска, а так как Веспасиан был сильнее того и другого из соискателей, то опасались войны и новых бедствий. О Веспасиане были разных понятий; один изо всех, ему предшествовавших, он государем изменился к лучшему.
51). Теперь изложу начало и побуждения восстания, во главе которого был Вителлий. Когда Юлий Виндекс потерпел поражение со всеми его силами, то войско, ободренное добычею и славою, так как ему без труда и опасностей досталась победа в такую богатую кампанию, искало походов, а не покоя, наград, а не жалованья. Долго переносило оно бесплодную для себя и суровую службу вследствие свойств местности, климата и строгости дисциплины; ее, в мирное время неумолимую, раздоры граждан ослабляют, так как с двух сторон готовы подкупатели и вероломство остается безнаказанным. Людей, оружия, коней было в избытке и на потребности и на показ, но до войны знали только свои сотни и эскадроны; войска разделены были границами провинций. Тут против Виндекса стянуты легионы; узнав на опыте и себя и Галлии, снова искали войны, новых раздоров, и не союзниками, как прежде, называли Галлов, но врагами и побежденными. И за одно была часть Галлии, прилежащая к Рейну; она последовала за тою же партиею, и в то время была усерднейшею подстрекательницею против Гальбиан; такое наименование дали они, наскучив Виндексом. Вследствие этого враждебные Секванам, Эдуям, а вслед затем и другим племенам по мере их богатства они задумали в умах взятия городов, опустошения полей, расхищение домов. Кроме корыстолюбия и надменности, главных пороков тех, которые сознают свою силу, раздражены бранью Галлов, которые хвалились, что им Гальба простил четвертую часть дани, а они - войска - всенародно осуждены на бесславие (позор). Присоединился слух хитро распущенный, но которому легкомысленно поверили, что десятый воин из легионов подвергнут будет наказанию, и деятельнейшие из сотников распущены. "Отовсюду грозящие вести, зловещие слухи из города; враждебная колония Лугдунская и упорная в верности Нерону обиловала толками. Но более всего материала выдумывать и верить находилось в самих лагерях вследствие ненависти, опасений и, когда они на себя озирались, сознания сил.
52). Около самых Декабрьских календ предшествовавшего года Авл Вителлий вступил в Нижнюю Германию и с заботою вошел в зимние квартиры легионов. Большей части воинов возвращены прежние места, снято бесславие, смягчены сделанные наказания. Все это сделано по преимуществу из честолюбивых расчетов, но кое что и рассудительно. Вообще грязное корыстолюбие Фонтея Капитона в отнятии и назначении военных мест, сменил бескорыстием. Все это принималось гораздо значительнее, чем сколько следовало соразмерно положению легата, бывшего консула. Вителлий держал себя смиренно перед суровыми. Расположенные к нему называли вежливостью и добротою то, что он без меры, без обсуждения раздавал свое, не щадил щедро и чужого: все это из страстного желания верховной власти. Самые пороки истолковывали за добродетели многие и в том и другом войске, как смирные и покойные воины, так и дурные и на все готовые. В особенности отличались порывами страстей и замечательною смелостью легаты легионов: Алиен Цецина и Фабий Валенс; из них Валенс, враждебный Гальбе, как будто бы он не ответил ему должною благодарностью за открытую им медленность Вергиния и подавление замыслов Капитона, возбуждали Вителлия, указывая ему рвение воинов". Он везде пользуется самою лучшею известностью: никакого замедления не будет во Флакке Гордеонии. За него будет и Британния, последуют вспомогательные войска Германцев, провинции, верность которых далеко не надежна; власть старика не прочна и скоро минует; пусть только подставит пазуху и ловит счастье, которое само к нему валится. Основательно колебался Вергиний из всаднического рода, сын отца, которого никто не знал; не совладал бы он с верховною властью, если бы принял, и если бы отказался, то остался бы в безопасности. За Вителлия три консульства отца, цензура, сотоварищество с Цезарем - все это само по себе дает ему право возвыситься императором, а как частному человеку вредит его безопасности.
53). Эти убеждения действовали на ленивый ум и он сильнее хотел, чем сколько надеялся. А в Верхней Германии Цецина, красивый молодой человек, громадный телом, ума необузданного, речью изысканною, сановитыми манерами приобрел расположение воинов. Этого юношу, бывшего прежде квестором в Бетике и без замедления принявшего сторону Гальбы, он поставил во главе легиона. Убедясь вскоре потом, что он захватил часть общественных денег, как взяточника, велел предать суду. Цецина этим сильно оскорбился и решился произвести общее замешательство и свою личную обиду прикрыть общественными бедствиями. И в войске не было недостатка в семенах раздора: так как оно и все участвовало в войне против Виндекса и только по убиении Нерона перешло к Гальбе, и даже в принесении ему присяги упреждено отрядами Нижней Германии. Треверы и Лингоны и другие племена, которые Гальба притеснил суровыми распоряжениями и отнятием части земель, ближе подходят и почти соединяются с квартирами легионов. Вследствие этого - взаимные убеждения к возмущению; воины развращались среди дикарей и общее расположение к Вергинию, которое легко было обратить на пользу другого лица.
54). Послал город Лингонов[3] по старинному обычаю дары легионам скрепить связи гостеприимства. Послы их умышленно приняли одеяние и наружность лиц, находящихся в печали; ходя по самим видным местам лагеря и по палаткам воинов, жаловались то на свои обиды, то на награды, полученные соседними городами, и когда воины слушали их охотно, сетовали об опасности и обиде самого войска и тем воспламеняли умы воинов. И возмущение готово уже было вспыхнуть, когда Гордеоний Флакк отдает приказание послам удалиться и чтобы это оставалось втайне, назначает для того время ночью. Вследствие этого самые злые толки и большинство утверждало: что они умерщвлены и если воины о себе не подумают, то непременно усерднейшие из воинов, высказывавшие жалобы на теперешнее положение дел, будут избиты во мраке и так, что прочие и знать не будут. Легионы соединились друг с другом посредством тайного соглашения. Призваны к тому и вспомогательные воины; сначала их подозревали, будто они, окружив легионы своими когортами и эскадронами, готовятся сделать на них нападение, но вскоре они разделили те же замыслы и еще с большим усердием. В расположенных к дурному легче было уладить единодушие на войну, чем согласие на мир.
55). Впрочем, легионы Нижней Германии торжественною присягою календ Январских обязавшиеся Гальбе, долго медлили; изредка раздавались только воззвания в первых рядах. Прочие в молчании ожидали чего-либо решительного от тех, кто был к ним поближе, по врожденному людей свойству поспешно следовать в том, чего самим начать не хочется. Да и среди легионов господствовало разномыслие. Воины первого и пятого легионов до того взволновались, что некоторые бросали камни в изображение Гальбы; а пятнадцатый и шестнадцатый легион не дерзали ни на что кроме ропота и угроз, высматривая, чтобы другие начали восстание. А в Верхней Германии четвертый и восемнадцатый легионы, шедшие из одних и тех зимних квартир в самый день календ Январских ломают изображения Гальбы; четвертый легион усерднее, восемнадцатый медленнее, но потом единодушно. А чтобы не показать, будто они свергают всякое уважение к власти, в присяге упомянули имена, уже давно пришедшие в забвение, Сената и народа Римского. Ни один из трибунов и легатов не хлопотал в пользу Гальбы, а некоторые в этом смятении заметно еще более вносили замешательства. Впрочем, никто еще не говорил с подмостков, как то делается в собрании; да и не было еще кому бы все это приписать.
56). Зритель такого дурного поступка, Гордеоний Флакк, легат и бывший консул, не имел довольно смелости ни сдержать взрыв, ни задобрить нерешительных, ни ободрить благонамеренных; ленивый, робкий, по беспечности не соучастник зла. Четыре сотника восемнадцатого легиона: Ноний Рецепт, Донатий Валенс. Ромиллий Марцелл, Кальпурний Репентин, прикрывая собою изображения Гальбы, порывом воинов схвачены и связаны. Тут уже ни в ком не осталось ни верности, ни памяти о прежней присяге, но как обыкновенно бывает при возмущениях, все пристали к той стороне, где было большинство. В ночь, последовавшую за Январскими календами, в колонию Агрипинскую знаменосец четвертого легиона приносит известие пировавшему Вителлию. "Четвертый и восемнадцатый легионы, ниспровергнув изображения Гальбы, дали присягу на повиновение сенату и народу Римскому." Присяга эта показалась лишенною смысла; положено: воспользоваться мановением счастья и предложить государя. Посланы от Вителлия к легионам и легатам с известием: "отпало от Гальбы верхнее войско, а потому или пусть ведут войну с отпавшими, или если предпочитают согласие и мир, то назначат императора; меньше опасности взять себе государя, чем искать его.
57). Ближайшими были зимние квартиры первого легиона и решительнее других из легатов Фабий Валенс. Он, войдя на другой день в Агриппинскую колонию с всадниками легиона и вспомогательными, - поздравил Вителлия императором. Его примеру последовали с крайним усердием легионы той же провинции и войско верхнее, оставив уже благовидные имена сената и народа Римского, в третий день нон Январских приступило к Вителлию, как будто бы в течении первых двух дней оно было безучастно к делу общественному. Усердию войска старались стать в уровень Агрипинцы, Треверы, Линтоны; они предлагали: вспоможение, коней, оружие, деньги, насколько кто богат был силами тела, денежными средствами, умственными способностями. И не только первые лица в колониях или лагерях, которым в настоящем виднелись огромные надежды от победы самой по себе пришедшей и снисканной; но простые рядовые воины отдавали вместо денег путевые деньги, перевязи и уборы коней, лучшее оружие, украшенное серебром. Действовали они так по первому побуждению безотчетно и из корыстолюбивых соображений.
58). Вследствие этого, похвалив усердие воинов, Вителлий служебную деятельность верховной власти, прежде обыкновенно исполняемую отпущенниками, распределил всадникам Римским: за отпуски сотникам выдал деньги из собственной казны. Свирепство воинов, требовавших весьма многих на казнь, чаще одобрял, а иногда заключением для виду в оковы обманывал. Помпей Пропинкв, прокуратор Бельгики, немедленно убит. Юлия Бурдона, префекта Германского флота, хитростью спас. Раздражение против него войска происходило от убеждения, будто бы он устроил сначала обвинение, а потом коварно западню Фонтеию Капитону. Память Капитона была войскам приятна, а перед разъяренными возможно было убить явно, а простить разве только обманом. Таким образом держали его под стражей и только уже после победы, когда ненависть воинов поуспокоилась, отпущен, между тем, как искупительная жертва, отдан сотник Криспин, запятнавший себя кровью Капитона; тем нагляднее был он для требовавших, да и для изрекшего казнь более достоин пренебрежения.
59). Затем изъят, от опасности Юлий Цивилис, личность самая могущественная между Батавов, с целью чтобы смелый народ его казнью не оттолкнуть от себя. Находились в городе Лингонов восемь когорт Батавов, как подкрепление четырнадцатого легиона, в то время вследствие случайного несогласия удалившиеся от легиона, а на чью бы сторону они склонились союзниками или противниками, то придали бы большую силу. Нония, Донатия, Ромилия, Кальпурния сотников, о которых мы выше сказали, приказал умертвить, осужденных по обвинению в верности, самому тяжкому для изменников. Пристали к той же партии Валерий. Азиатик, легат Бельгийской провинции, которого вскоре потом Вителлий принял себе зятем и Юний Блез, Лугдунской Галлии правитель, с Италиянским легионом и Тавринским отрядом конницы, направлявшимися к Лугдуну[4]. И находившиеся в Ретии войска не замедлили тотчас же присоединиться. Да и в Британнии даже и то не было колебания.
60). Начальником там был Требеллий Максим, корыстолюбием и другими низостями стяжавший презрение и нелюбовь войска. Эту к нему ненависть разжигал еще Росций Целий, легат двенадцатого легиона, давно уже с ним неладивший, но по случаю внутренних раздоров имевший возможность обнаружить ее с большею силою. Требеллий попрекал Целия возмущением и нарушением всякого порядка дисциплины, а Целий - Требеллия в том, что он обобрал и довел до нищенства легионы. Таким образом мало-помалу эти позорные состязания легатов развратили скромность (умеренность) войска, и дошло до такого раздражения, что преследуемый бранью воинов из вспомогательного отряда - между тем как к Целию пристали и пешие и конные войска - оставленный всеми Требеллий бежал к Вителлию. Провинция оставалась спокойною, несмотря на удаление бывшего консула. Правили легаты легионов с равными правами, но Целий могущественнее других - своею смелостью.
61). С присоединением Британнского войска, обладая громадными силами и средствами, назначил Вителлий двух вождей и два военных маршрута. Фабий Валенс получил приказание привлечь на свою сторону Галлии, а если бы они отказались, то предать их опустошению и через Коттийские Альпы ворваться в Италию; Цецина получил приказание ближайшим путем спуститься с Пеннинских высот[5]. Валенсу отобраны воины нижнего войска с орлом пятого легиона, когортами и эскадронами; всего же дано ему до сорока тысяч воинов. Тридцать тысяч Цецина вел из Верхней Германии и главная сила их заключалась в одном двадцать первом легионе. Присоединены к тому и другому войску вспомогательные Германцы; из них Вителлий пополнил и собственные войска с тем, чтобы следовать (за своими легатами) со всею массою сил.
62). Удивительная разница была между войском и императором. Воины настаивали, требовали оружия: "пока Галлии трепещут, Испании колеблются; ни зима, ни замедления позорного мира не должны служить препятствием. Нужно идти в Италию, занять город. В гражданских раздорах всего безопаснее поспешность, чтобы некогда было обдумывать, а нужно было бы действовать". Вителлий находился как бы в оцепенении и заранее спешил насладиться положением государя, праздною роскошью и неумеренными пиршествами. Среди дня он был пьян и с отягченным яствами желудком. Несмотря на это, усердие и энергия воинов восполняли обязанности вождя так, как бы сам император тут присутствовал и действовал обещаниями и угрозами на усердных и ленивых. Изготовясь и снарядясь, требуют сигнала отправления. Название Германика немедленно дано Вителлию; называть же себя Цезарем Вителлий воспретил даже победителем. Как радостное предзнаменование Фабию Валенсу и войску, которое он вел на войну, в самый день выступления орел медленным полетом по направлению, куда должно было идти войско, летел вперед, как бы указывая дорогу. И на далекое пространство таков был клич радовавшихся воинов, таково спокойствие не оробевшего орла, что несомнительно можно было принять это за предвестие великого и благополучного события.
63). И земли Треверов, как союзников, прошли безопасно. В Диводуре[6] (то был город Медиоматриков) воинами, хотя они были приняты со всевозможною ласкою, овладело какое-то опасение; вдруг схватили они оружие и бросились избивать невинных граждан, не из добычи и желания грабить, но в каком-то припадке неистового раздражения, по причине неизвестной, и тем труднее было помочь этому бедствию; наконец смягченные просьбами вождя, воины прекратили истребление граждан. Впрочем, убито до четырех тысяч человек. Такой ужас овладел Галлиями, что куда бы ни приходило войско, целые населения городов выходили со своими начальниками и умоляли о пощаде, распростершись по дороге женщины и дети. Употребляемы были в дело все средства умилостивить враждебное раздражение и не в военное время, но лишь бы иметь мир.
64). Известие об убиении Гальбы и императорстве Отона - Фабий Валенс получил в городе Левков[7]. На умы воинов не произвело это впечатления ни радости, ни опасений: об одной лишь войне и помышляли. У Галлов отнят повод колебания, равно ненавистны им были и Отон и Вителлий, но последнего еще к тому же и опасались. Ближайшим был город. Линтонов, верный партии (Вителлия). Ласково принятые воины наперерыв показывали свою умеренность; но радость была недолговременна вследствие невоздержности когорт, которые, отделив, как мы уже упоминали, от четырнадцатого легиона, Фабий Валенс присоединил к своему войску. Сначала перебранка, потом ссора произошла между Батавов и легионных воинов по мере того, как воины поддерживали своими усилиями ту или другую сторону; окончилось бы это почти сражением, если бы Валенс казнью немногих не напомнил бы Батавам власть ими почти забытую. Вообще искали против Эдуев повода к войне; получив приказание принесть денег и оружия, они от себя присоединили в подарок провиант. Что Эдуи сделали из страха, то жители Лугдуна от радости. Но уведены легион Итальянский - и Тавринский отряд конницы. Восемнадцатую когорту положено оставить в Лугдуне, где она обыкновенно зимовала. Манлий Валенс, легат Итальянского легиона, хотя и верно служивший делу Вителлия, нисколько чести от него не получил. Тайными наговорами его заподозрил Фабий, так что тот не знал и чтобы вернее обмануть, явно хваля его.
65). Старинная вражда Лугдунцев с Батавами нашла себе большую пищу в близкой войне. Много пакостей делали они взаимно друг другу, чаще и враждебнее, чем если бы только состязались оружием за Нерона или Гальбу. Гальба по случаю раздражения, доходы Лугдунцев обратил в собственную казну, а напротив осыпал большою почестью жителей Виенны. Оттого соперничество, зависть и ненависть, связывавшая разделенных только рекою. Вследствие этого жители Лугдуна подстрекали воинов порознь и подущали их на гибель жителей Виенны высказывая: "захватили они их колонию, помогали покушениям Виндекса, недавно набраны легионы в защиту Гальбы; обнаружив поводы к ненависти, указывали на значительность добычи. И уже не тайно, убеждали, но всенародно умоляли: "пусть идут мстители, истребят гнездо Галльской войны; все там чужое и враждебное; они же - Римские поселенцы, часть войска и сотоварищи в счастливых и несчастных обстоятельствах. Если счастье им изменит, то чтобы они не были оставлены на жертву раздраженным".
66). Такими и еще более сильными внушениями довели до того, что даже легаты и руководители восстания не считали возможным успокоить раздражение войска. Жители Виенны не оставались в неведении относительно угрожавшей им опасности. Туда, куда двинулось войско, они явились, неся впереди масличные ветви и повязки; они целовали оружие, обнимали колена, ползали по следам и смягчили умы воинов. Прибавил Валенс по триста сестерций на каждого воина. Тут стали уже иметь значение древность и достоинство колонии и слова Фабия, поручившего воинам сохрану и безопасность Виенненцев, приняты охотно. Впрочем, явно отобрано у них оружие и они оказали пособие воинам из своих частных и общих (смешанных) средств. Но был слух достоверный, что самого Валенса подкупили значительною суммою денег. Он быв долго в черном теле, вдруг разбогатев, дурно скрывал перемену состояния, неумеренный в пожеланиях тем более сильных, чем долее прежде по бедности его они оставались неудовлетворенными. В нищете проведя молодость, под старость сделался расточительным. Потом медленно двигаясь, войско пошло по землям Аллоброгов и Воконциев[8]. Вождь продавал самое пространство переходов и перемену квартир, вступая в позорные соглашения с владельцами полей и должностными лицами городов, и до того с угрозою, что к Лакону (то был муниципий Воконтиев)[9] пододвинул было факелы (зажечь его), пока не был смягчен деньгами. А в случае недостатка денежных средств, умилостивляли его женщинами и девушками. Так достигли Альп.
67). Более добычи и с большим кровопролитием стяжал Цецина. Раздражили беспокойный ум Гельветы, Гальской народ, некогда славный оружием и воинами, а в то время лишь воспоминаниями; не зная об убиении Гальбы, отказались повиноваться Вителлию. Начало военных действий последовало от алчности и поспешности двадцать первого легиона. Они захватили деньги, посланные на жалованье гарнизону укрепления, которое издавна Гельветы защищали своими воинами и на свой счет. С неудовольствием приняли это Гельветы и перехватив письма, которые от имени Германского войска были отправлены к Паннонским легионам, сотника и нескольких воинов задержали под стражею. Цецина, алчный до войны, спешил отмстить за первое же оскорбление, спеша как бы не покаялись. Поспешно выдвинуты вперед лагери; поля преданы опустошению. Разграблено место[10] в течении долговременного мира выстроившееся наподобие муниципия и вследствие веселого положения целебных вод многими посещаемое. Отправлены вестники к Ретийским вспомогательным войскам, чтобы они напали с тылу на Гельветов, обратившихся против легионов.
68). Они - прежде чем попали в крайность - смелые, в опасности робкие, хотя в начале восстания избрали вождем Клавдия Севера, не умели ни обращаться с оружием ни идти рядами, ни обдумать что-либо за одно. Гибельно было бы сражение против старых и опытных воинов, осада не безопасна, так как стены обрушивались от ветхости[11]. С одной стороны Цецина с сильным войском, с другой - Ретийские конные и пешие войска и молодежь самих Ретов, привыкшая к оружию и обученная в роде ополчения. Отовсюду опустошение и убийство. Сами блуждали посередине, бросив оружие; большая часть перераненная и скитаясь порознь ушли на гору Восцетий[12]. Немедленно посланною туда когортою фраков сбиты и, преследуемые Германцами и Ретами по лесам и в самих трущобах, избиты. Многие тысячи людей истреблены, многие проданы в рабство с публичного торга. А когда по разрушении всего стремились правильным строем к Авентику, столице народа, посланы - сдать город и сдача принята. Юлия Альпина из старейшин Цецина казнил как зачинщика войны, а прочих предоставил прощению или жестокости Вителлия.
60). Не легко сказать, кого нашли Гельветы менее расположенным к милости и снисхождению - императора ли или его воинов. Требуют истребления города; руками и оружием грозят послам. Да и Вителлий не щадил угроз и брани. Тут Клавдий Косс, один из послов, знаменитый красноречием, но скрывший свой дар слова под искусно притворным страхом, что тем сильнее произвело впечатление, успокоил умы воинов. Ведь массы вдруг доступны переменам и также скоро становятся расположенными к состраданию, как не знали меры в жестокости. Проливая слезы и упорно прося пощады, послы добились безнаказанности и спасения города.
70). Цецина немного дней замедлив в земле Гельветов, пока узнал о решении Вителлия, вместе готовясь к переходу через Альпы, получил приятное известие из Италии: "Силланский отряд конницы, находившийся около Пада, приступил к присяге Вителлию". Силланы в Африке имели проконсулом Вителлия; потом вызванные Нероном для того, чтобы быть посланными вперед в Египет, отозваны назад по случаю войны с Виндексом. В то время оставались они в Италии и вследствие побуждения декурионов, незнавших Отона, а одолженных Вителлием, превозносивших силу шедших легионов и славу Германского войска, перешли к той стороне, и в виде дара новому государю самые сильные муниципии Транспаданской области Медиолан, Новарию, Епоредию и Верцеллы присоединили и сами же дали о том знать Цецине. А так как силами одного эскадрона не возможно было защищать такую обширную часть Италии, то посланы вперед когорты Галлов, Лузитанов, Британнцев и несколько Германских значков с Петринским эскадроном. Сам несколько времени оставался в нерешительности - через Ретийские горы не повернуть ли в Норик против Петрония Урбика прокуратора; он, собрав вспомогательные войска и уничтожив мосты на реках, дал повод заключать о своей верности Отону. Но из опасения, как бы не потерять посланные вперед пешие и конные войска и соображая, что более славы удержать Италию, а где бы ни произошел решительный бой, Норики не замедлят вместе с прочим сделаться военною добычею, повел воинов резерва Пенинским путем и им же перевел и тяжело вооруженный строй легионов через Альпы, где царствовала еще зима вполне.
71). Между тем Отон сверх чаяния всех не коснел ни в наслаждениях, ни в праздной лени: отложены удовольствия, затаено расположение к роскоши и все устроено к чести нового правления. Тем более заставляли опасаться притворные добродетели и пороки, которые неминуемо должны были возвратиться. Мария Цельса, нареченного консула, притворным заключением в оковы защитив от свирепства воинов, велел позвать в Капитолий. Искал Отон славы милосердия на человеке известном и ненавистном крамольникам. Цельс, сознавшись в том, что он постоянно хранил верность Отону, сам предложил такой же образец. Да и Отон не так как бы прощал, но дабы враг не употребил в дело опасение примирения, тотчас же принял его в число самых приближенных друзей своих и вслед за тем принял его в число вождей для войны. Сохранил Цельс как бы судьбою предназначенную и к Отону верность непоколебимую и несчастную. Сохранение Цельса, приятное первым лицам в государстве, прославленное народною толпою, и воинам было не неприятно; дивились они той же самой доблести, которую преследовали своим раздражением.
72). С таким же восторгом, хотя и по другой причине, принято было то, что добились таки наконец казни Тигеллина. Софоний Тигеллин происходил от родителей темных, позорно провел детство, бесстыдно старость - префектуры караулов и претория и других наград за добродетели так как скорее добился пороками, вслед затем предался жестокости, потом жадности и другим преступным наклонностям мужчине свойственным, между тем как Нерон был уже нравственною порчею расположен ко всему дурному; на иное дерзал он даже без его ведома и наконец явился предатель и изменник ему самому. Вследствие этого никого так упорно не требовали на казнь под влиянием чувств весьма разнообразных: одни из ненависти к Нерону, а другие из сожаления о нем. Перед Гальбою защиту нашел он в могуществе Т. Виния, а тот действовал так под благовидным предлогом, будто бы Тигеллин спас ему дочь. И действительно не было сомнения, что он спас, не из милосердия после стольких убийств, но готовя себе защиту в будущем. Человек самый дурной из недоверия к настоящему и опасения перемен, готовит себе против общей ненависти личные отношения приязни; отсюда вовсе не заботливость о чьей либо невиновности, но взаимная безнаказанность. Тем враждебнее народ, присоединил к старинной ненависти Тигеллина свежее нерасположение к Т. Винию. Сбежались со всего города во дворец и на площади и где преимущественно обнаруживается с большею свободою общественное мнение, в цирках и театрах явясь во множестве, наполняли все возмутительными голосами. Наконец Тигеллин, получив у Синуесских вод известие о необходимости покончить с собою, среди наслаждений поцелуями и объятиями своих наложниц и после неблаговидных промедлений, перерезал бритвою горло, и позорную жизнь еще более омрачил концом поздним и бесчестным.
73). Около того же времени требовали на казнь Кальвию Криспиниллу, но она изъята от опасности разными обманами; были тут слухи не к чести государя, взявшего на себя роль притворщика. Слуга пожеланий Нерона, она перешла в Африку поощрять к оружию Клодия Макра. Ни для кого не были тайною её усилия оголодить народ Римский. Впоследствии она снискала расположение всего общества, найдя поддержку в замужестве консула и осталась невредимою при Гальбе, Отоне и Вителлии. Затем сильна была своим богатством и одиночеством, имеющими одинаковое значение и в добрые и в злые времена.
74). Между тем частые письма были от Отона к Вителлию, в которых Отон старался позорно подделаться как к женщине ласкательствами; предлагал деньги, свое расположение, свободный выбор места, где бы он мог проводить жизнь в покое и роскоши. Тоже и Вителлий предлагал, сначала с умеренностью; и с той и другой стороны было какое-то глупое и неприличное притворство. Затем как бы поссорясь стали попрекать друг друга в распутствах, и пороках и оба основательно. Отон, отозвав послов, отправленных Гальбою, послал других к тому и другому германскому войску, к Итальянскому легиону и войскам, находившимся в Лугдуне от имени будто бы сената. Послы остались у Вителлия с большею готовностью чтобы можно было бы подумать, будто они удержаны силою. Преторианцы, которых, для большей, по-видимому, торжественности, придал послам Отон, отправлены назад прежде, чем они могли иметь сообщение с воинами легионов. Присоединил Фабий Валенс письмо от имени германского войска к когортам преторианским и городским, где в пышных выражениях говорил о силах их партии и предлагал действовать заодно; а со своей стороны порицал за то, что власть на столько ранее врученную Вителлию, передали Отону.
75). Таким образом одновременно действовали и обещаниями и угрозами: не имея достаточно сил для войны, с переменою лиц вы дескать ничего не потеряете. Но и Отон послал лазутчиков в Германию и Вителлий в город, без пользы для обоих: для Вителлианцев безнаказанно: в таком многолюдстве они никому не известные и сами никого не зная легко вводили в заблуждение. Отонианцы выдаваемы были своею наружностью, так как личность их была нова для всех и никому не известна. Вителлий сочинил письмо к Тициану, брату Отона, угрожая гибелью ему и его сыну, если только не будут сохранены невредимо мать его и дети. И сохранились оба семейства: при Отоне неизвестно не вследствие ли опасений; а Вителлий победителем снискал себе славу милосердия.
76). Первое известие из Иллирика придало уверенности Отону: "присягнули (будто бы) ему легионы Далматии, Паннонии и Мезии". Такое же известие получено из Испании и эдиктом похвален Клувий Руф. Вслед за тем узнали, что Испания обратилась к Вителлию. Да и Аквитания, хотя Юлием Кордом и приведенная к присяге на верность Отону, не долго оставалась за ним. Да и нигде не было ни верности, ни привязанности, опасения и указания необходимости влекли к перемене в ту или в другую сторону. Так под влиянием страха Нарбонская провинция обратилась к Вителлию; да и легко было перейти к тем, кто ближе и сильнее. Отдаленные провинции и все, что морем отделено было от театра войны, оставались за Отоном; не из личной, впрочем, к нему привязанности, а великое значение было в имени города и призраке сената. Прежде полученное о нем известие расположило умы в его пользу. Иудейское войско - Веспасиан, легионы Сирии - Муциан привели к присяге Отону. Также Египет и все, к востоку обращенные, провинции были управляемы от имени Отона. То же повиновение было и в Африке и начало его пошло от Карфагена. Тут, не ожидая решения проконсула Випстана Апрониана, Кресценс, отпущенник Нерона (и эти люди в бедственные времена принимают на себя роль общественных деятелей) предложил народу угощение с радости о новом государе и народ, как по большей части бывает, поспешил без меры. За Карфагеном последовали и другие города. При таком разномыслии войск и провинций, Вителлию необходимо было войною достигнуть верховного положения государя.
77). Отон, как бы среди глубокого мира, исполнял обязанности правителя: иное соответственно достоинству государя, а большею частью согласуясь не с требованиями чести, но с требованием обстоятельств времени. На Мартовские календы консулом сам с братом Тицианом; ближайшие затем месяцы назначает Вергинию в виде какой-то уступки для германского войска (в видах его задобрения). К Вергинию присоединен Поппей Вописк под предлогом старинной дружбы; большинство истолковывало этот поступок желанием почтить жителей Виенны. Прочие консульства оставались согласно с назначениями Нерона или Гальбы: Целию и Флавию Сабинам на июль, Аррию Антонину и Марию Цельсу на сентябрь: их почести не стал помехою и Вителлий победителем. Но Отон первосвященство и авгуратство отдал уже заслуженным старикам, как верх снисканных ими почестей, а только что возвращенных из ссылки молодых людей знатного происхождения почтил как бы в утешение священствами, составлявшими принадлежность их дедов и отцов. Возвращены сенаторские места - Кадию Руфу, Педию Блезу и Севину Помптину; они при Клавдии и Нероне сделались жертвою обвинений во взятках. Те кто прощал заблагорассудили изменить название и то, что считалось корыстолюбием, назвать - величеством (т. е. яко бы они обвинены были не во взятках, а в оскорблении величества, преступлении политическом), а от ненависти к нему гибли в то время и самые лучшие законы.
78). Такою же щедростью стараясь подействовать на расположение умов городов и провинций, Отон дозволил Гиспалиенцам и Емеритензам[13] увеличить число домочадцев, Лингонам всем даровал право Римского гражданства, провинции Бетике подарил города Мавров. Новые права даны Каппадокии, новые Африке - более на показ, чем для того, чтобы оставались. Среди таких действий, находивших себе оправдание в требовании обстоятельств того времени и в заботах не дававших покою и тут не забывая о сердечных привязанностях, восстановил статуи Поппеи Сенатским определением. Полагали, что он даже помышлял о праздновании памяти Нерона в надежде задобрить простой народ. Нашлись предложить восстановление изображений Нерона. Даже были дни, когда народ и воины, как бы желая этим возвысить достоинство и честь Отона, приветствовали его криками: Нерону Отону. Сам Отон не высказался прямо: боялся он и запрещать и стыдился принять это на себя.
79). Внимание всех обратилось на гражданскую войну и не было заботливости о делах внешних. Тем смелее Роксоланы, племени Сарматского, в предшествовавшую зиму истребившие две когорты, сделали вторжение в Мезию с большими надеждами; их было девять тысяч всадников, ободренные успехом и имея в виду более грабеж чем сражение. А потому на шедших в разброд и не делавший никаких расследований - третий легион, присоединив вспомогательные войска, напал вдруг. У Римлян все было приспособлено к бою, а Сарматы рассеявшиеся жаждая добычи или обремененные тяжестью походных вещей по дороге скользкой, где коням идти скоро было невозможно, были убиваемы как бы связанные. Поистине надобно удивляться, до какой степени вся доблесть Сарматов находится как бы вне их самих. В пешем бою нет воинов слабее их; но когда они делают натиск массами конницы, то едва ли нашелся бы строй, который мог бы устоять против них. В то время погода была влажная, морозу не было, ни копья, ни мечи, - а они их предлинные держат в той и в другой руке - не могли быть употребляемы в дело, кони падали от тягости вооружения. У их начальников и вообще лиц происхождением познатнее, были панцири из железных пластинок (чешуи) или из самой толстой кожи. Непроницаемое для ударов, это вооружение как только носившие его были сбиты на землю натиском неприятеля, не давало возможности встать. Вместе с тем вязли в глубоком и мягком снегу. Римские воины в легких кирасах, свободно действуя короткими копьями или дротиками, назначенными для бросания, когда необходимо было, легким мечом рубили вблизи безоружных Сарматов (они не имеют обычая прикрываться щитами). Немногие, уцелевшие от боя, скрылись в болотах и там погибли от суровых зимних холодов и полученных значительных ран. Когда это узнали в Риме, то М. Апоний, правивший Мезиею, получил в награду отличие триумфа, Фульвий Аврелий, Юлиан Тиций, и Нумеций Луп, легаты легионов, украшения консульские. Отон радовался и славу охотно себе присваивал: как будто и сам счастливый на войне и снискавший приращение государству своими вождями и войсками.
80). Между тем с самого незначительного повода там, куда, по-видимому, нечего было опасаться, началось возмущение, чуть не причинившее гибель городу. Отон отдал приказание семнадцатую когорту из Остийской колонии призвать в город; забота о её вооружении предоставлена Варию Криспину, трибуну из преторианцев. Тот, чтобы действовать свободнее, когда в лагере будет спокойствие, при исполнении данного ему приказания, велит повозки когорты нагрузить, при начале ночи открыв арсенал. Время подало подозрение, повод обратился в обвинение и желание сохранить спокойствие произвело тревогу. Пьяные, видя оружие, пожелали присвоить его. Заволновались воины и начали обвинять трибунов и сотников в измене и будто бы вооружают домочадцы (служители) сенаторов на гибель Отона. Одни хорошенько не знали в чем дело, отяжелев от вина, самые дурные искали случая пограбить, а большинство, верное своей привычке, жаждало каждого нового волнения. Ночное время уничтожило и в благонамеренных готовность повиноваться. Трибуна, силившегося остановить возмущение, и самых строгих из сотников умерщвляют. Схвачено оружие, обнажены мечи и, сев на коней, воины устремились в город и ко дворцу.
81). Между тем у Отона было многолюдное пиршество, где была вся знать из мужчин и женщин. В трепете, не зная случайна ли эта неистовая выходка воинов, или не коварство ли императора - не знали, что опаснее - оставаться ли и быть схваченными, или бежать и рассеяться, то принимали на себя вид твердости, то не - скрывали робости, вместе следя за выражением лица Отона. И как обыкновенно бывает, раз умы расположены к подозрению, признаки опасений Отона внушали еще больше робости. Но встревоженный опасностью, грозившею сенату, как бы своею собственною, он тотчас послал префектов претория успокоить раздражение воинов, а всем велел удалиться с пиршества. Тут, кто куда попало, должностные лица, бросив знаки своего достоинства, избегая свиты провожатых и рабов, старики и женщины впотьмах разошлись по самим отдаленным местам города: не многие по· домам, большая часть под кровы друзей и клиентов что ни беднее, отыскивая лишь возможности скрыться.
82). Стремление воинов не остановилось и перед дверьми дворца, они ворвались, в залу пиршества, требуя, чтобы им показали Отона. Ранены Юлий Марциал, трибун, и Вителлий Сатурнин, префект легиона, в своих попытках остановить ломившихся вперед. Отовсюду оружие, и угрозы то на сотников и трибунов, то на весь сенат вообще. Слепое подозрение как бы ослепило умы и не будучи в состоянии кого-либо одного обречь своему раздражению, требовали полного произвола надо всеми. Наконец Отон, совершенно не согласно с величием верховной власти, стоя на постели, с трудом удержал воинов просьбами и слезами. Возвратились в лагерь неохотно, но и сознавая свою виновность. На другой день в Риме как бы в городе, взятом приступом, двери домов заперты, по улицам люди изредка, народ печален, воины с потупленными в землю глазами, выражая более скорбь, чем раскаяние. По отрядам говорили префекты Лициний Прокул и Плотий Фирм, каждый по своему характеру - один мягче, а другой строже. Конец увещаний все же был тот, что воину каждому отсчитано по пяти тысяч мелких монет. Тогда только Отон осмелился войти в лагерь. Его обступили трибуны и сотники; бросив знаки военной службы, просят: отставки и безопасности. Поняли воины горький упрек и, уже расположенные к повиновению, сами требуют казни зачинщиков возмущения.
83). Отон, несмотря на смутное положение дел и разномыслие в воинах, когда лучшие люди требовали обуздать возникшее своеволие, а народ и большинство радовались возмущениям и власти вынужденной к угодливости, смутами и грабежами надеясь скорее подвинуть к междоусобной войне, вместе с тем соображал он и то, что верховная власть, приобретенная преступлением, не может быть сохранена внезапно умеренностью и старинною важностью, но озабоченный угрожавшею опасностью городу и сенату, наконец высказался так: "Я пришел к вам, сотоварищи, не с тем, чтобы ваши чувства воспламенить любовью ко мне, ни возбудить умы ваши к доблести (в том и другом отношении имеете вы превосходный избыток), но я пришел требовать от вас умерить вашу храбрость, а также и расположение ко мне. Последнее волнение имело свое начало не от жадности или ненависти - чувств, побудивших к раздорам многие войска, и не из желания избегнуть опасности и не из опасений каких-либо: неумеренная любовь ваша вызвала это волнение с большим усердием, чем обдуманностью. А не редко честные побуждения, если не приложить рассудительности, влекут за собою самые гибельные последствия. Идем на войну. Не всех ли гонцов с вестями выслушивать явно, все планы действий не обдумывать ли сообща? Но допускает ли это сущность дела и быстрота случайностей? Воинам настолько же нужно иного не знать, как другое знать. Значение вождей, сила дисциплины требуют, чтобы многие приказания отдаваемы были не иначе как через сотников и трибунов. Но если бы каждому предоставить право исследовать еще полученное приказание, то с уничтожением повиновения гибнет и верховная власть. И тогда в бурную и непогодную ночь придется схватиться за оружие? Тот или другой негодяй или пьяный из воинов (я хочу оставаться при убеждении, что в последнюю тревогу только немногие воины утратили рассудок) омочут руки в крови сотника и трибуна, бросятся на палатку самого императора.
84). Вы в этом случае действовали за меня, но в беготне, потемках и общем замешательстве могла бы обнаружиться случайность и против меня. Если бы Вителлию и его поборникам предстояла возможность избрать, какой наслать нам образ мыслей, какое расположение умов, то что же иное предпочли бы они, как не возмущение и несогласие? Чтобы воин не слушался сотника, а сотник трибуна. Тогда все бы за одно, и пешие и конные, устремились бы мы на гибель. Товарищи, военное дело заключается скорее в повиновении, чем расследовании и поверке приказаний вождей. В решительную минуту то войско лучше всего действует, которое до этой решительной минуты было спокойнее. При вас пусть будут вооружение и готовность, а мне предоставьте план действий и управление вашею доблестью. Вина была немногих; казнь постигнет двух. Остальные забудьте память постыдной ночи и пусть ни одно войско не слышит более таких выражений против сената. Главу верховной власти и красу всех провинций вызвать на казнь не дерзнули бы, свидетельствуюсь Геркулесом, и те самые Германцы, которых преимущественно накликает теперь на нас Вителлий? Неужели же сыны Италии и настоящая молодежь Рима потребуют крови и гибели сословия, которого блеском и славою обуздываем мы и теперь темную и позорную партию Вителлия. Несколько народов захватил Вителлий, что-то на войско похожее имеет у себя, но сенат с нами. Вследствие этого - государство здесь, а там враги государства. Как! Не полагаете ли вы, что этот красивейший город заключается в домах, кровлях и массах камней? Все это немое и бездушное очень легко может и погибнуть и опять обновиться; но прочность его (города) существования, мир народов, моя вместе с вашею безопасность основаны на неприкосновенности сената. Это учреждение, заведенное с легкой руки родителя и создателя нашего города, от времен царей и до императоров беспрерывно существующее и бессмертное как от предков приняли, завещаем потомкам. Потому что как из среды вашей происходят сенаторы, так из сенаторов государи".
85). Речь эта, имевшая целью и упрекнуть воинов, и смягчить их умы, и вместе умеренная строгость (Отон приказал казнить только двух), произвели впечатление благоприятное и успокоены на время те, что усмирены быть не могли. Впрочем, не возвратилось спокойствие городу; повсюду раздавался звук оружия и все приняло вид войны. Воины явно и сообща никакой смуты не делали, но рассеясь по домам переодетыми, со злорадною заботливостью относились ко всем, кого знатность происхождения или богатство или какие-либо особенно заметные достоинства делали предметом толков. Большинство было того убеждения, что и Вителлиевы воины пришли в город, чтобы ознакомиться с положением партий. Вследствие этого все было полно тревоги и даже среди святыни домашней жизни возникли подозрения. Но больше всего тревоги было в обществе. Как молва приносила какое-либо известие, обращали туда лица и умы, чтобы не обнаружить недоверия к тому, что казалось сомнительным и недостатка радости к благоприятным вестям. Когда сенат собрался в залу заседаний, то трудно было по всем наблюсть умеренность, как бы молчание не показалось осуждением, а свобода не возбудила подозрений. Да и уже знали о лести еще недавно обнаруженной Отону, высказывавшему то же самое. А потому излагали мнения, вертя их то в ту, то в другую сторону, именуя Вителлия врагом и отцеубийцею; самые предусмотрительные осыпали его обыкновенною бранью; некоторые высказывали основательные упреки, но в шуме прений и где больше голосов, потоком слов как бы заглушая звуки собственного голоса.
86). Опасения увеличивали еще чудесные явления, обнародованные различными лицами. В преддверии Капитолия выпали вожжи колесницы, на которой стояла победа; из ниши, где стояла Юнона, показался образ свыше человеческого. Статуя божественного Юлия на острове реки Тиберина в день ясный и совершенно тихий обратилась с Запада на Восток; в Этрурии проговорил бык; необычайные порождения животных. Сверх того еще многое, что и в века грубости замечаемо было спокойно, теперь было выслушиваемо лишь с опасением. Но главное за будущее, опасение, сопряженное с огромным вредом в настоящем, причинило наводнение Тибра. Необыкновенный прилив воды разрушил мост и громадные обломки его оставили (запрудили) течение реки, которая покрыла не только места прилежащие и ровные, но и бывшие доселе безопасными от такой случайности. Многие захвачены на улицах, а еще больше в лавках и на постелях. Распространился в народе голод вследствие отсутствия заработков и недостатка пищи. Пока вода стояла, подмыла она основания строений, и они, когда вода ушла, развалились. Как только умы освободились от впечатления опасности, то обстоятельство, что именно те местности, через которые надлежало идти Отону, собиравшемуся в поход, - Марсово поле и Фламинская улица завалены были вследствие причин естественных и случайных, толковали как необыкновенное и думали видеть в нем предвестие будущих бедствий.
87). Отон, очистив город и обдумав план войны, так как Пенинские, Коттские Альпы и прочие пути в Галлию были замкнуты Вителлиевыми войсками, положил вторгнуться в Нарбонскую Галлию. Флот имел он сильный и верный его стороне, так как он из уцелевших от побоища у Мульвийскаго моста, по жестокому приказанию Гальбы содержавшихся под стражею, составил род легиона, подав и прочим надежду, что их служба найдет более почета в будущем. Прибавил к флоту городские когорты и большинство преторианцев, главную силу и ядро его войска и для самих вождей и совет и сторожей. Начальство над экспедициею поручено Антонию Новеллу, Сведию Клементу, начальникам первой роты триариев, а также и Емилию Пацензу. которому возвратил отнятое Гальбою трибунство. Заведывание судами осталось у отпущенника Оска посланного вместе для наблюдения за верностью более знатных лиц свиты. Пешим и конным войскам назначены начальниками Светоний Павллин, Марий Цельз, Анний Галл: но особенное доверие было Лицинию Прокулу, префекту Претория. Он, неутомимый в отправлении городской службы, не был привычен к войне, старался выставить в дурном свете значение Павллина, бодрость Цельса, опытность Галла, - достоинства, какие у кого были, так как порицать всего легче, - злой и хитрый становился впереди людей добрых и скромных.
88). Удален в это время Корнелий Долабелла в Колонию Аквинатскую в заключение и не тесное, и не малоизвестное: вины не было за ним никакой, но он был слишком заметен древностью имени и родством с Гальбою. Многим из сановников, большей части бывших консулов, Отон приказал собираться с собою не как участникам или действующим лицам на войне, но под видом свиты (провожатых). В числе их находился и Л. Вителлий, с которым он обращался совершенно также и с другими и не как с братом императора, и не как с врагом. Вследствие этого сильно озабочен был город: ни одно сословие не было чуждо опасений или и самой опасности: знать, погрязшая в бездействии и забывшая о войне; всадники, не знавшие военной службы; чем сильнее старались они скрыть и подавить опасения, тем яснее высказывали свою робость. Были напротив и такие, которые, неразумно выказывая свою самонадеянность, покупали отличное оружие, лучших коней, а некоторые даже роскошные принадлежности пиршеств и предметы для удовлетворения страстей, как бы военные принадлежности. Люди поразумнее помышляли лишь о спокойствии и о делах общественных; но самые пустые не помышляли о будущем, исполненные самых пустых надежд, многие - сомнительной верности в мире, в смутное время усердные и в самом неверном положении дел находили преимущественно безопасность.
89). Но большинство и народ, самою многочисленностью изъятые от забот общих, мало-помалу почувствовали на себе бедствия войны, когда все деньги обращены были на пользу воинов и поднялись цены съестных припасов. Все это во время восстания Виндекса не так ощутительно было народу, так как город в то время был совершенно безопасен и война в провинции, происходя между легионами и Галлиями, была как бы внешняя. Ибо с того времени, как божественный Август упрочил положение цезарей, народ Римский сражался далеко и к заботе и к чести одного. При Тиберии и Кае глубокий мир не помешал бедствиям общественным. Попытки Скрибониана против Клавдия одновременно со слухом о них были усмирены. Нерон сражен более слухами и известиями, чем оружием. Тут легионы и флоты и, что редко бывало в других случаях, преторианцы и городские войска выведены в поход. Восток и Запад и все силы того и другого находились с тылу: если бы война происходила при других вождях, то пищи ей достало бы на долгое время. Нашлись люди, представившие Отону необходимость замедления ввиду религиозных сомнений относительно еще не изготовленных Анцилиев (щитов упавших будто бы с неба при Нуме). Пренебрег Отон всяким замедлением, как еще недавно оно было причиною гибели Нерона. Да и то, что Цецина перешел уже Альпы, немало его торопило.
90). Накануне Мартовских Ид[14] поручив сенату ведение общественных дел, Отон остатки Нероновых продаж с публичного торга, еще не обращенные в казну императорскую, уступил возвращенным из ссылки, - дар справедливейший и, по-видимому, щедрый, но на деле, при поспешности прежнего вымогательства, бесплодный. Затем созвав собрание, выставляя с гордостью, что за него величие города и единодушие сената и народа, он выразился скромно относительно партии Вителлиевой, порицая более незнание легионов, чем их дерзость, а о самом Вителлии не упомянул вовсе. Может быть по собственной умеренности или писавший речь, опасаясь за себя, воздержался от брани на Вителлия. Как в военных делах Отон руководствовался советами Светония Павллина и Мария Цельса, так в городских полагали, что он употребляет в дело способности Галерия Трахала. Нашлись люди, которые думали узнать самый его способ выражения, довольно хорошо известный вследствие частой его деятельности на форуме, для слуха громозвучный и напыщенный. Крики и выражения народа, по обычной лести, были чрезмерны и лживы, как будто они провожали диктатора Цезаря или Августа императора, - до такой степени усердствовали словами и пожеланиями и не из опасений или любви, но из страсти к раболепству, точно в кругу домочадцев у каждого были свои личные побуждения, а общественное дело в пренебрежении. Удаляясь, Отон спокойствие города и заботы верховной власти уступил брату Сальвию Тициану.
Содержание книги: Гл. 1. Тит послан к Гальбе, но получив известие о его смерти, изменяет направление пути. - 2. Пафосской Венеры посещает храм. - 8. Происхождение его и почитание богини. - 4. Наученный там о будущем, с большею в душе уверенностью возвращается к отцу, довершившему Иудейскую войну. - 5. Веспасиана и Муциана разные характеры и образ действий. Эти вожди, отложив взаимную ненависть, советуются за одно. - Отсюда 6, и 7, повод к гражданской войне, так как легионы Востока стали все более и более сознавать свою силу. - 8. 9. Смешная попытка лже-Нерона, подавленная Аспренатом. - 10. В городе незначительные обстоятельства получили важность от серьёзных волнений. Вибий Крисп губит Авния Фавста, сделавшего донос на его брата.
11. Начало войны благоприятно для Отона. - 12. Воины его свирепствуют против Альпинцев. - 18. Обращают все свое раздражение на Альбия Ивтемелия. Высокий пример материнской любви. - 14. Угрожает Нарбонской провинции флот Отона. Вителлианцы поражены, но, 15, не без кровавых потерь и для воинов Отона. - 16. Пакария прокуратора, собиравшегося помочь Вителлию силами Корсов (жителей Корсики), островитяне умерщвляют. - 17. Вителлианцев удачные действия в Италии. - 18 - 19. Спуринна укрепляет Плаценцию против Вителлианцев. - 20, пока Цецина ее осаждает. - 21. Амфитеатр, находившийся подле города, сделался добычею огня. - 22. Оставив осаду, Цецина отправляется в Кремону и тут, 23, Отоновы воины сражаются с успехом. Наступательное движение победителей сдерживают вожди и вследствие этого наводят на себя подозрение своих воинов. - 24. Коварные замыслы Цецины обращает на него самого Светоний Павллин, но, 25, через его медленность Вителлианцы спасены. - 26. В обоих войсках волнуются воины.
27. Валенс ведет войска в Италию. - 28. 29. В этом войске возникшее важное возмущение Батавов разумными мерами Альфена Вара утишено. - 30. Соединив войска и подавив чувства взаимного соперничества, Цецина и Валенс высказывают свое расположение к Вителлию, а Отона осыпают укоризнами и порицаниями. - 30. Сравнение Отона и Вителлия. Отон совещается о плане военных действий. - 32. Светоний Павллин советует медлить. - 33. Перевысили советы брата Тициана и Прокула. Отон с сильным отрядом удаляется в Бриксел. - 34. Вителлианцы делают вид будто хотят перейти По. - 35. 36. В попытках своих воспрепятствовать этому, Отонианцы терпят поражение. - 37. Пустой слух о том, будто бы войска, или из робости ввиду военных действий или наскучив равно обоими государями, заводили промеж собою толки о мире. - 38. Взгляд на прежние гражданские войны народа Римского. - 39. 40. Тициан и Прокул неосмотрительно выдвигают лагерь вперед за 4 мили от Бедриака. Вожди колебались, но Отон отдает приказание к решительному бою. - 41 - 43. Битва у Бедриака - 44. Отонианцы бегут в сильном раздражении против своих же вождей. - 45. Перемирие. Победители и побежденные, тронутые до слез, проклинают гражданские войны. - 46. 49. Получив известие о поражении, Отон, заранее решась на это, пренебрегши утешениями друзей и воинов, усмиряет возмущение и грудью налегает на меч. Ему поспешили отдать последний долг. У его костра несколько воинов сами себя лишают жизни. - 50. Отона возраст, происхождение, слава, какую он о себе оставил.
51. Возмущение нашло себе новую силу в горе и сострадании воинов. - 52 - 54. Часть сената, последовавшая за Отоном, находится в крайней опасности. - 55. В Риме тревоги никакой; общее внимание обращено на игры; когда услыхали о смерти Отона, рукоплещут Вителлию. - 56. Тяжело Италии от войска победившего. - 57. Вителлий получает известие о своей победе и, 58 - вместе с тем о переходе на его сторону обеих Мавретаний. - 59. За униженную лесть Блеза отплачивает ему ненавистью. - 60. Самых усердных из сотников Отона казнит, а вождей прощает. - 61. Казнь Марицция, дерзнувшего посягнуть на счастье народа Римского. - 62. Вителлия обжорство, законы. Пренебрег он титулами Августа и Цезаря. Изгнаны математики. Всадникам запрещено выступать на сцену. - 63 - 64. Долабелла умерщвлен. Дерзость Триарии, скромность Галерии и Секстилии. - 65. Клувий оправдан; Требеллий удален. - 66. Побежденные легионы свирепеют. Раздор Батавцев с воинами четырнадцатого легиона. - 67. Благовидное увольнение преторианцев. Легионы рассеяны по разным местам. - 68. Роскошному образу жизни государя подражает войско Возмущение Тицина усмирено другим. Вергиния опасное положение. - 69. Когорты Батавов отосланы опять в Германию; отняты номера у легионов и войск вспомогательных; воины развращены роскошью. - 70. Вителлий весело осматривает Бедриакское поле, не зная, что близок от него такой же жребий. - 71. Подражает позорным страстям Нерона. Распределяет консульства. - 72. Лже - Скрибониан распят на кресте.
73. Вителлий, вследствие того, что и Восток приведен к присяге ему, надменный и ослепленный, при имени Веспасиана тревожится. - 74. Этот готовится к войне. - 75 - 78. Его нерешительности полагает конец Муциан, другие легаты, ответы прорицателей и жрец бога Кармела. - 79. 80. Императором приветствуют его Египет и Сирия. - 81. Приступают к его стороне цари Согем, Антиох. Агриппа; царица Беренице. - 82. Планы войны. Тит грозит Иудее. Веспасиан овладевает ключами к Египту. - 83. 84. Муциан, посланный вперед с войском разыскивает необходимые для войны средства. - 85. 86. Легионы Мезии и Паннонии, перешедшие на сторону Веспасиана, увлекают и Далматских воинов. Поджигатели войны Антоний Прим, Корнелий Фуск.
87. Вителлий, день ото дня все более и более впадая в презрение, с огромным войском двигается к городу и, войдя в него, как бы взятый приступом, совершил множество убийств над воинами и чужестранцами. - 90. Говорит о себе самую напыщенную речь. - 91. Чуждый права божественнаго и человеческого, пытается сделать кое-что угодное народу. - 92. Обязанности власти принимают на себя Цецина и Валенс, а сам Вителлий ничего не значит. Воины в городе предаются праздности, вредным страстям; многие заболевают и умирают. - 94. Непривычность, малочисленность. Вителлия бедность и мотовство. Вожди Галльские потребованы на казнь. Общее замешательство военных порядков. - 95. День рождения Вителлия празднуется с необыкновенною пышностью. Поминки сделаны по Нероне. Бедствие города. - 96. Слухи об отпадении Флавиев неудачно подавить старается Вителлий. - 97. 98. Вызваны, впрочем, вспомогательные войска, хотя необходимость к тому скрыта. - 99. При наступательном движении неприятеля, Цецина послан вперед на войну, но он, 100. 101, с Луцилием Бассом и флотами Равенским и Мизенским замышляет измену и переходит на сторону Веспасиана. Делалось все это в течении не многих месяцев того же года, при тех же консулах и тех, кто заступили их места; о них смотри 1 - 77.
1). Уже судьба готовила в отдаленной части земли начало и причины власти, которая, с разнообразным исходом, то делу общественному приятная, то тяжкая, самим государям была или благополучна, или гибельна. Тит Веспасиан из Иудеи, когда еще Гальба был невредим, послан отцом; поводом к отъезду представляли: "обязанность в отношении к государю и возраст молодости, уже достаточно зрелый для снискания почестей. Но народ, жадный до вымыслов, распустил слух, будто он вызывается для усыновления. Повод к разговорам - старость, одиночество государя и готовность общества пока один избирается, назначать многих. Молва росла вследствие достоинств самого Тита, в уровень самому высокому положению, красоты лица и наружности носившей отпечаток какого-то величия, удачные действия Веспасиапа, ответы предсказателей, и для умов, расположенных верить, вместо предвестий были и явления чисто случайные. Когда в Коринфе, городе Ахайи, Тит получил верное известие о гибели Гальбы, - а нашлись передавшие за верное вооружение Вителлия и начало войны, - тревожный духом, призвав не многих приближенных, взвешивает все, и с той, и с другой стороны". Если продолжать путь в город, то нисколько не будут ему признательны за выражение почтения предназначавшееся другому и он останется заложником или у Вителлия, или у Отона. Если же возвратится, то победитель без сомнения этим оскорбится, но при неизвестности еще победы и переходе отца на сторону победителя, сына извинят. Если же Веспасиан станет во главе государства, то не будет места помышлять об оскорблении тем, кому придется весть войну.
2). Таковы то были колебания между надеждами и опасениями; надежды перемогли. Нашлись люди того убеждения, что Тит вернулся вследствие сильной страсти к царице Беренице[1]. И действительно, юное сердце не равнодушно было к красоте Беренице, но делам из этого помехи не было никакой. Молодость проводил Тит весело и в удовольствиях, сохраняя над собою власть к умеренности более, чем из опасения отцовской. Вследствие этого, проплыв берега Ахайи и Азии и оставляя море влево, направился к островам Родосу и Кипру, а оттуда в Сирию крайне смелыми переходами. Им овладело сильное желание посетить и осмотреть храм Пафосской Венеры, пользовавшийся большою известностью и у туземцев, и у пришельцев. Не будет неуместным изложить вкратце начало верования, положение храма, образ богини, которому подобного нет нигде в другом месте.
3). Старинное предание говорит, что строитель храма был царь Эриан, а некоторые утверждают, что это прозвание самой богини. Более свежая молва передает: "Цинпрою посвящен храм и сама богиня, зародившаяся в море, сюда причалила. Но наука и искусство прорицателей пришлые и внесены сюда Киликом Тамирою, и так условлено, чтобы потомки того и другого семейства заведывали священными обрядами". Вслед за тем, чтобы царское племя имело какое-либо преимущество перед родом иноземцев, гости (пришельцы) уступили сами те знания, которые внесли: обращаются за советами только к потомку Цинпра жреца. Жертвенные животные назначаются по выбору каждого, но непременно мужеского пола. Особенная вера во внутренности козлов. Орошать кровью жертвенник запрещено, только мольбы и чистый огонь доступны жертвеннику, и никогда не касается его влага дождя, хотя он и стоит на открытом месте. Образ богини не в виде человеческом, но неразрывный круг, в начале широкий и потом переходящий в более узкий, наподобие конуса поднимаясь к верху. Чем это объяснить - неизвестно.
4). Тит, обозрев богатые дары царей и прочее, что Греки из любви к древности относят в туманное (неясное) прошлое, советуется сначала о плавании. Узнав, что путь готов и море благоприятно, спрашивает о себе намеками, принеся множество жертв. Сострат, так звали жреца, видя по внутренностям благоприятным и согласным, что богиня принимает под свой покров величественные замыслы, отвечал на первый раз не многое и обычное, потом, попросив свидания наедине, открыл будущее. Тит, ободренный духом, прибыл к отцу и, при нерешительном состоянии умов провинций и войск, придал громадную уверенность событиям. Довершил Иудейскую войну Веспасиан; оставалось только взять Иерусалим, дело скорее тяжкого усиленного труда, вследствие гористого местоположения и упорного суеверия жителей, чем чтобы у них у осажденных оставалось достаточно сил для перенесения лишений и нужд всякого рода. Три, как мы выше упоминали, легиона находилось у самого Веспасиана, снискавшие опытность на войне. Четырьмя заведывал Муциан; те оставались на мирном положении; но соревнование и слава соседнего войска не давали им коснеть в бездействии и сколько первым укрепили силы опасности и труды, столько вторые укрепились вследствие полного спокойствия и того, что они не испытали еще военных трудов. И то и другое войско имело резервы, пешие и конные, флоты и царей имя славное[2], хотя и по разным отношениям.
5). Веспасиан, неутомимый в деле военном, опережал движение войска, занимал места для лагерей, днем и ночью действовал против неприятеля распоряжениями, а где требовалось - и силою рук. Питался чем попало, в одежде и наружности ничем, почти неотличен от рядового воина, если, бы не скупость, во всем походил бы на древних полководцев. Напротив Муциан отличался пышностью, богатствами и вообще образом жизни, превышавшим средства частного человека. Он говорил красно и отличался опытностью в ведении и распоряжении гражданскими делами. Отличный бы сложился характер государя если бы, отняв пороки той и другой личности, соединить одни их хорошие качества. Впрочем, один правитель Сирии, другой Иудеи заведовали землями соседственными. Взаимно завидуя, они ссорились, но наконец вследствие гибели Нерона отложив неудовольствие, стали советоваться за одно, сначала через друзей, потом главною основою согласия сделался Тит и он, во имя общей пользы, положил конец неблаговидным спорам. От природы и вследствие искусства сложился его (Тита) характер так, что он мог прийтись по нраву даже такому человеку как Муциан. Трибуны, сотники и большинство воинов - деятельностью, снисхождением, добрыми средствами, наслаждениями, по характеру каждого, были задабриваемы.
6). Еще до прибытия Тита, оба войска приняли присягу Отону вследствие поспешных, как то обыкновенно бывает, известий и того, что гроза войны гражданской скоплялась медленно; ее Восток так долго остававшийся спокойным, готовил тут в первый раз. А до того сильнейшие войны между гражданами начинались силами Запада в Италии или в Галлии. Помпея, Кассия, Брута, Антония, вслед за которыми война перешла по ту сторону моря, конец был неблагоприятный. В Сирии и Иудее чаще слышали о Цезарях, чем их видели. Ни одного возмущения легионов; только против Парфов угрозы с разнообразным исходом. И в последнюю гражданскую войну, среди общего потрясения, здесь мир оставался ненарушимым; потом верным оставался Гальбе Восток. Но когда сделалось известным, что Отон и Вителлий преступно взялись за оружие, терзая государство, то воины стали роптать, как бы не досталось прочим награды верховной власти, а им только необходимость рабства, и озираться на свои собственные силы. Семь легионов разом и с огромными вспомогательными войсками Сирия и Иудея; затем в непосредственной связи с одной стороны Египет и два легиона, а с другой Каппадокии, Понт и все силы, которыми прикрывается Армения. Азия и прочие провинции не имели недостатка в людях и богаты были всякого рода средствами; все острова, сколько их ни омывается морем, и между ними море безопасное и благоприятное для ведения войны.
7). Не безызвестно было вождям стремление воинов, но так как другие деятели уже вели борьбу между собою, то положено ждать исхода войны. "Победители и побежденные никогда не могут слиться в одно с полною искренностью и неважно кого судьба допустит пережить соперника. При счастьи самые лучшие вожди забываются, а эти - сварливы, недеятельны, погрязли в позорных наслаждениях и, вследствие собственных пороков, найдут себе гибель оба - один в борьбе, а другой в самой победе". А потому взяться за оружие отложено до первого благоприятного случая. Веспасиан и Муциан сошлись недавно, а прочие уже давно мыслили заодно: лучшие люди руководились любовью к общему благу. Многие поощряемы были приятностью добычи; другие шатким (неверным) положением своих домашних дел. Таким образом и люди добра и люди зла, по разным побуждениям, но с равным (одинаковым) усердием, - все желали войны.
8). Около этого же времени Ахайя и Азия пришли в ужас от лживого известия о мнимом прибытии Нерона. Различные ведь были толки о его последних минутах и, вследствие этого, многие выдумывали, а другие верили, будто он еще жив. Прочих усилия и участь изложим мы в дальнейшем изложении этого труда, а в то время раб из Понта или, как передавали другие, отпущенник из Италии, искусный в игре на гитаре и пении (вследствие этого, кроме сходства наружности, имел более возможности придать вероятность обману), присоединив к себе беглых из скитавшихся бедственно, соблазняет щедрыми наградами, пускается в море; силою бури выброшенный на остров Цитну, присоединил к себе некоторых воинов, шедших с Востока, не соглашавшихся приказал убить и, ограбив купцов, вооружил всех из рабов, кого нашел посильнее. Пытался он всеми средствами подействовать на сотника Сизенну, отправленного от имени Сирийского войска к преторианцам скрепить братский союз дружбы; наконец Сизенна, тайно оставив остров, сам себя не помня от страха опасаясь насилия, убежал от него. Вследствие этого дальше прошел ужас, многие встрепенулись при столь славном имени, жаждая переворота и ненавидя существующий порядок.
9). День ото дня распространявшейся молве положил колец случай. Гальба предоставил провинции Галатию и Памфилию управлению Кальпурния Аспрената. Даны из мизенского флота два военных судна, о трех рядах весел, для преследования, и с ними он приступил к острову Цитну. Нашлись, которые призывали начальников корабельных от имени Нерона. Он, приняв на себя печальный вид, взывал к верности когда-то ему преданных воинов и умолял их отвезть его в Сирию или Египет. Капитаны судов, в нерешительности или замышляя коварство, утверждали, что им необходимо поговорить с воинами и что они вернутся подготовив умы всех. Но Аспренату передали все верно; по его убеждению корабль взят силою и мнимый Нерон, кто бы он ни был, убит. Тело, отличавшееся глазами, волосами и суровостью лица, отвезено в Азию и оттуда в Рим.
10). В обществе, где господствовало разномыслие и вследствие частой перемены государей колебавшемся между свободою и своеволием, и незначительные, по-видимому, обстоятельства служили поводом к большим волнениям. Вибий Крисп, деньгами, могуществом, умом скорее в числе людей известных, чем людей добра, призвал к исследованию сената Аппия Фавста, всаднического сословия, при Нероне занимавшегося доносами. Незадолго перед тем, в правление Гальбы, сенаторы постановили: "исследовать дело обвинителей. Это сенатское определение подверглось разнообразным суждениям и, глядя по тому попадался ли подсудимый влиятельный или слабый, оставался или без действия, или в полной силе. Но тут и страхом и собственным влиянием старался Крисп погубить доносчика своего брата, увлек он большую часть сената, так что она требовала, не принимая его защиты и оправданий, казнить. В глазах же других ничто так не приносило пользы обвинителю, как излишняя власть обвинителя; "необходимо дать срок, изложить обвинение и человека не ненавистного и вредного все же выслушать согласно обычая", - так высказывались они. И сначала успели было; расследование отложено на несколько дней; но потом Фавст осужден далеко не с таким одобрением общества, какое заслужил он отвратительною нравственностью. Припоминали, что сам Крисп пускал в ход такие же обвинения и с большою для себя выгодою. Неприятна была не самая казнь за обвинение, но не нравился обвинитель.
11). Между тем начало войны было благоприятно для Отона; по его приказанию двинулись войска из Далматии и Паннонии. Было четыре легиона; из них две тысячи посланы вперед, а остальные следовали с небольшими промежутками; седьмой набран Гальбою: старинные воины (ветераны) были в легионах одиннадцатом, тринадцатом; особенною славою покрыли себя воины четырнадцатого легиона, усмирив восстание Британнии. Прибавил им славы Нерон, избрав как лучших. Вследствие этого долго оставались они верными Нерону и расположены были в пользу Отона; но вследствие сознания собственной силы и чем её больше было - возникала медленность; строю легионов предшествовали союзные конные и пешие войска. И из самого города отряд, на который нельзя было смотреть с пренебрежением: пять преторианских когорт, эскадроны конницы с первым легионом; кроме того, - подкрепление неблаговидное, - две тысячи гладиаторов, но в гражданских воинах привыкли употреблять его вожди самые основательные. Начальником этих сил сделан Анний Галл, посланный вперед с Вестрицием Спуринною - занять берега реки По, так как первоначальный план военных действий осуществлен быть не мог, потому что Цецина уже перешел Альпы, а надеялись было удержать его в пределах Галлии. Самого Отона сопровождали отборный отряд телохранителей, с прочими преторианскими когортами, ветераны (заслуженные воины) из преторианцев и огромное число моряков. На походе не обнаруживал он ни лености, ни охоты к наслаждениям. Он носил железный панцирь и находился впереди значков пешком, нечесаный, неумытый, совсем непохожий на то, как о нем была молва.
12). Счастие благоприятствовало начинаниям; морем, с помощью флота удерживал Отон в своей власти большую часть Италии и почти до начала прибрежных Альп. Для того чтобы произвести покушение на них и Нарбонскую Галлию, он назначил вождей: Суедия Клемента, Антония Новелла и Эмилия Паценза. Последнего своевольные воины связали; Антоний Новелл не имел ни малейшего значения; Суедий Клемент действовал под влиянием честолюбивых соображений; по своей испорченности не уживался он с правильною умеренностью дисциплины, но жаждал военных действий. По-видимому, воины находились не в Италии, родине и постоянном месте жительства, но как бы область неприятельскую и города врагов предавали пламени, опустошению, грабежу, и тем возмутительнее был такой образ действия, что нигде не было принято никаких мер осторожности и не было опасений. Избыток царствовал в полях, дома отворены, выходившие на встречу хозяева с женами и детьми гибли от бедственной войны, вполне рассчитывая на спокойствие мира. В то время приморские Альпы занимал прокуратор Марий Матур. Тот, созвав своих соплеменников (не было у них недостатка в молодежи) пытался отразить от границ провинции воинов Отона, но первым натиском воинов разбиты и разбросаны горцы. Они, собравшись на скорую руку, не знали ни лагерей ни вождей, а потому и победа не могла бы им принести чести и в бегстве не было позора.
13). Раздраженное этим сопротивлением, войско Отона обращает свой гнев на город (муниципий) Альбий Интемелий[3]. На поле битвы не было добычи; бедны были поселяне и оружие плохое; самих захватить в плен было не возможно, так как они были быстры на бегу и знали хорошо местность, но мучениями невинных удовлетворена алчность. Увеличила позор войска достойным известности примером женщина Лигус; она скрыла сына, и когда воины, в том убеждении, что вместе с сыном она спрятала и деньги, мучили ее и допрашивали: где она спрятала."Она, указывая на живот, - "вот тут в середине" отвечала. Затем никакие угрозы, ни самая смерть не заставили ее изменить её высокого выражения.
14). Тревожные гонцы принесли известие Фабию Валенсу: "что флот Отона угрожает Нарбонской провинции, приведенной к присяге на верность Вителлию. Явились и послы колоний, умоляя о помощи. Две когорты Тунгров, четыре эскадрона всадников, всю конницу Треверов с (начальником) префектом Юлием Классиком выслал; из них часть удержана в колонии Фороюлиенской[4] затем, чтобы если все войска будут обращены на сухопутные действия, флот не стал бы действовать еще быстрее на совершенно свободном море. Двенадцать эскадронов всадников и отборные из когорт двинулись против неприятеля: к ним присоединена когорта Лигуров, старинная этой местности помощь, и пятьсот горцев, жителей Альп, которые еще не были в строю. Сражение не замедлило иметь место, но войско так устроено, что часть моряков, к которым присоединены были поселяне, взведена на холмы, ближайшие к морю; на сколько позволяла узкая полоска ровного места между возвышенностями и берегом все это наполняли Преторианские воины. В самом море флот непосредственно у берега, готовый к битве, во всю длину обнаруживал грозно громадность протяжения. Вителлианцы, у которых пеших воинов было меньше, а вся сила заключалась в коннице, горцев располагают по ближайшим возвышенностям, а пешие войска ставят тесными рядами после конницы. Треверская конница опрометчиво подставила себя неприятелю: с фронта встретила она заслуженных воинов, а с боков каменьями вредила толпа поселян, достаточно способная для этого дела. Они были вперемежку с воинами; и храбрые и робкие при победе обнаруживали одинаковую смелость. Ужас пораженных был еще сильнее вследствие того, что на тыл их надвинулся неприятельский флот. Таким образом отовсюду замкнутые войска Вителлия были бы совершенно уничтожены, если бы войско победителя не удержала темнота ночи, в которой побежденные нашли себе защиту.
15). Да и Вителлиевы воины, хотя и побежденные, не оставались в покое; призвав подкрепления, они нападают на неприятеля, ничего подобного не ожидавшего, и вследствие успеха сделавшегося беспечнее. Истреблены караулы, прорваны лагери, смятение распространилось до самых судов, пока мало - помалу исчезли опасения, и найдя себе опору, заняв близлежащий холм, воины Отона сами не замедлили перейти к наступлению и начальники когорт Тунгрских, в продолжительных стараниях поддержать ряды своих, засыпаны дротиками. Да и Отонианцам победа обошлась не без потерь; неосторожно в преследовании зашедших вперед воинов всадники, оборотясь назад, окружили. И как бы условясь на перемирии, как бы с одной стороны флот, а с другой конница не причинили неожиданной тревоги, Вителлианцы возвращаются назад в Антиполис[5], город Нарбонской Галлии, а Отонианцы в Альбингавн[6], город внутренней Лигурии.
16). Корсику и Сардинию и прочие острова ближайшего моря слава победоносного флота удерживала на стороне Отона. Но самонадеянность прокуратора Декума Пакария почти втянула Корсику в бедствия войны безо всякой решительной пользы, а ему самому на гибель. Он, из ненависти к Отону, положил - помочь Вителлию силами Корсов, - содействие ничтожное, будь даже оно увенчано успехом. Позвав главные лица острова, открыл свое намерение, а дерзнувших противоречить, - Клавдия Пиррика, бывшего там начальника флотилии легких судов, Квинктия Церта, всадника Римского - приказывает умертвить. Устрашенные их казнью, все, которые тут присутствовали, а также и народ, ничего не знавший, но разделявший чужие опасения, присягнули на верность Вителлию; но когда Пакарий начал производить набор и людей непривычных утомлять военными упражнениями, то те смотрели с ненавистью на необычные труды и вместе соображали свою слабость: "живут они на острове и далеко от них Германия и силы легионов; сделались жертвою грабежа и опустошения и те, которых защищали пешие и конные войска". Вдруг общее расположение умов сделалось против Пакария; впрочем, они действовали не открытою силою, а избрали время удобное для коварного умысла. По уходе тех, которые обыкновенно находились при Пакарии, он, обнаженный и беззащитный, умерщвлен в бане; избиты и его провожатые. Головы их, как бы неприятелей, сами убийцы отнесли к Отону и их Отон не наградил, и Вителлий не наказал; а они в хаосе множества преступных деяний гораздо более важных затерялись.
17). Уже открыл путь в Италию и перевел туда войну, как мы выше упоминали, Силланов конный отряд; ни у кого не было какого-либо расположения к Отону и не потому, чтобы они предпочитали Вителлия, но долговременный мир приучил ко всем видам рабства, готовы были сделаться первою добычею кто бы ни взял, и вовсе не заботились о том, кто лучше. Самый цветущий край Италии, все земли и города между рекою По и Альпами были заняты войсками Вителлия (так как уже пришли когорты посланные вперед Цециною). Взята когорта Паннониев у Кремоны; захвачены сто всадников и тысячу моряков между Плаценциею и Тицином. Вследствие этих успехов Вителлианцы уже не встречали более препятствия в реке и берега были в их власти. Даже эта самая река подзадоривала как бы Батавов и жителей за-Рейнских; перейдя ее вдруг напротив Плаценции, схватили нескольких вестовых и нагнали такой ужас на прочих, что встревоженные вестники сообщили ложно: "будто уже явилось все войско Цецины". Спуринна (он начальствовал в Плаценции) знал наверное, что Цецина еще не пришел и на случай его приближения он решился удержать воинов внутри укреплений и не выводить на встречу войску их ветеранов - три Преторианских когорты и тысячу значконосцев с небольшим количеством конницы; но воины, буйные и в военном деле неопытные, схватив значки и знамена, бросились вперед, грозили оружием вождю, который пытался было их удержать, не слушались сотников и трибунов. Воины кричали об измене и что Цецина призван. Делается соучастником неосмотрительности других Спуринна, сначала вынужденно, а потом уже притворно согласясь, за тем чтобы больше весу имели его убеждения в случае, если волнение не утихнет.
19). Когда увидали реку По и ночь уже приближалась, то положено укрепить лагерь. Этот труд, непривычный городскому воину, поохладил умы. Тут те кто, были постарше летами, стали пенять на свою легковерность, высказывать опасения относительно крайности их положения, если вдруг Цецина с войском окружит в открытом поле столь немногочисленные когорты. Уже по всему лагерю стали говорить в духе умеренности и сотники с трибунами, вмешиваясь в разговоры, хвалили предусмотрительность вождя, что он колонию, сильную средствами к защите, избрал как точку опоры и средоточие военных действий. Наконец сам Спуринна, не столько упрекая вину воинов, сколько высказывая доказательства, оставив передовые разъезды, отвел в Плаценцию остальных воинов в расположении духа гораздо более спокойном и готовых повиноваться. Поправлены стены, приняты меры обороны, увеличены башни; уже готовы и запасены были не только оружие, но и послушание и покорность, а этих качеств недоставало противной стороне, хотя о мужестве и ей жалеть не приходилось.
20). А Цецина, как бы оставив за Альпами увлечение произвола и необузданность, шел по Италии с войском весьма смирно. Впрочем, муниципии и колонии самую одежду его перетолковывали как выражение надменности, то что он обращался с речью к одетым в тогу, нося разноцветный военный плащ и штаны, одеяние дикарей. Как бы лично оскорбленные бранили и жену его Салонину зато, что она ехала на отличном коне и в пурпурной одежде, хотя никому не причиняла ни малейшей обиды. От природы свойственно людям с досадою смотреть на свежевозникшее благополучие и ни от кого не требуют такой умеренности и при счастьи как от тех, кого видели с собою наравне. Цецина, перейдя По, пытался соблазнить верность Отонианцев переговорами и обещаниями; ему отвечали тем же, перебрасываясь без пользы благовидными словами мира и согласия. С большою грозою обратил он все свои заботы и соображения на взятие Плаценции; он хорошо знал, что каков будет успех начала военных действий, такова слава и на все что последует.
21). Первый день прошел более в порывах горячности, чем согласно с опытностью войска, составленного из ветеранов: обремененные пищею и вином подошли они к стенам ничем не прикрытые и не взяв никаких мер предосторожности. При этой схватке красивейшее здание амфитеатра, находившееся вне стен города, сделалось добычею пламени; зажжено ли оно было осаждающими, бросавшими в осажденных факелы, раскаленные свинцовые пули и метательный огонь или осажденными отбрасывавшими назад все это. Жители города, склонные к подозрениям, были того мнения, что злоумышленно подожжено здание амфитеатра кем-либо из жителей соседних колоний из соревнования и зависти, так как в Италии не было ни одного столь обширного строения. От чего бы ни случилось, но пока опасались худшего, смотрели на это слегка; а когда возвратилась уверенность в безопасности, то жители так жалели об этом как будто уже большего несчастья с ними и быть не могло. Впрочем, Цецина отбит с большою потерею воинов и ночь вся проведена в подготовительных работах. Вителианцы делали крытые галереи и ходы, запасали фашины для того чтобы подрываться под стены и для защиты осаждающих. Отонианцы наготовили кольев и огромное количество тяжелых камней, свинца и меди давить неприятелей и разрушать их работы. И с той и с другой стороны действовали стыд и слава; разнообразны были увещания: одни превозносили крепость легионов и Германского войска, а другие достоинства городского войска и преторианских когорт. Первые порицали противников как ленивых, беспечных воинов развратившихся по циркам и театрам; а те их называли чужеземцами и пришлыми. Вместе с тем Отона и Вителлия или превозносили похвалами или бранили, подстрекая друг друга, но брань была вообще обильнее и многословнее похвалы.
22). Чуть занялся день стены покрылись защитниками; все поле заблистало от воинов в их полном вооружении. Сплошною массою легионы, вспомогательные войска союзников в рассыпную, стараются действовать против стен, где они повыше, стрелами или каменьями, а где был плохой присмотр или стены валились от ветхости там подходили ближе. Отонианцы бросают сверху дротики, действуя с размаху и удары их были верны против неосмотрительно пододвинувшихся когорт Германцев; с дикими песнями, обнаженные телом по обычаю отцов, они потрясали щитами над головами. Воины легионов, прикрытые галереями и фашинами, подкапывают стены, возводят насыпь, усиливаются разбить ворота. Тут то Преторианцы, заготовленные на этот самый предмет, жерновные камни чрезвычайно тяжелые сваливают со страшным шумом. Часть находившихся внизу неприятелей задавлена; другие поражены ужасом или ранены - замешательство еще увеличивало понесенный вред, а тут то их и принялись с большим усердием поражать со стен. Обратились назад помрачив славу поборников Вителлия. И Цецина от стыда начатого так самонадеянно приступа и чтобы осмеянным не оставаться без пользы в том же лагере, переправясь опять через По вознамерился двинуться к Кремоне. Передались уходившему Турулий Цериал с весьма многими моряками и Юлий Бригантин с немногими всадниками. Последний префект конного отряда, родившийся в Батавии, а первый начальник первой роты триариев и Цецине не чужой, так как он водил ряды в Германии.
23). Спуринна, узнав о движении неприятелей, известил письмом Анния Галла о том, что Плаценция защищена, о всем что сделалось и что готовит Цецина. Галл вел первый легион на помощь Плаценции не доверяя малочисленности когорт и не ожидая, чтобы они могли долго выдержать осаду и силу Германского войска. Узнав, что разбитый Цецина идет в Кремону, останавливает легион с трудом удерживаемый в повиновении, так как желание сражаться доходило почти до возмущения, у Бедриака. Село это находится между Вероною и Кремоною; оно приобрело зловещую известность двумя поражениями Римских войск. В те же дни Марций Макр сразился с успехом недалеко от Кремоны. Неутомимо деятельный Марций, перевезенных на судах, гладиаторов вдруг бросил на противоположный берег По. Тревога распространилась в находившихся там резервах Вителлианцев и пытавшиеся сопротивляться истреблены, а остальные бежали в Кремону; но сдержан порыв победителей, как бы, подкрепясь свежими резервами, неприятели не изменили судьбу сражения. Подозрительно это было Отонианцам - все действия вождей перетолковывавшим в дурную сторону. Наперерыв и, чем кто малодушнее, тем с большею дерзостью преследовали различными обвинениями Анния Галла и Светония Павллина и Мария Цельза (их то Отон сделал начальниками). Убийцы Гальбы были самими усердными подстрекателями возмущений и раздоров: как бы утратив рассудок от преступления и опасений, они старались, произвести общее замешательство, то явно возмутительными криками, то тайными к Отону письмами. А. тот слишком доверчивый к людям самым простым, боялся благонамеренных и находился в состоянии тревожном; он терялся при удаче, и при несчастьи был лучше. А потому призвав Тициана, брата своего, поставил его во главе военных действий; между тем под начальством Павллина и Цельса совершены славные деяния.
24). Скорбел Цецина о том, что все его начинания безуспешны и слава его войска дряхлеет. Отбитый от Плаценции видел недавно поражение вспомогательных войск, даже в стычках передовых разъездов, более частых чем достойных упоминания не имел перевеса. С приближением Фабия Валенса, как бы вся честь войны не перешла туда, спешил опять снискать себе славу, но с большею торопливостью чем обдуманностью. У двенадцатого милевого камня от Кремоны местность называется Касторов (бобров?) он лучшие вспомогательные войска расположил скрытно в примыкавших к дороге перелесках. Всадники получили приказание: выступить вперед и, завязав бой, бежать назад самим и тем вызвать поспешное преследование неприятеля и заманить его до того места, где должны были выйти скрытые в засаде. Выдана была эта тайна вождям Отоновым: Павллин взял на себя начальство над пехотою, а над конницею Цельс. Отделение тринадцатого легиона, четыре когорты вспомогательных войск и пятьсот всадников поставлены на левой стороне; полотно дороги заняли глубокими (далеко вглубь простиравшимися) отрядами три преторианские когорты; на правом фланге наступал первый легион с двумя вспомогательными когортами и пятьюстами всадников. За ними находилась тысяча всадников из преторианцев и вспомогательных - избыток в случае удачного действия и резерв на случай опасности.
25). Прежде чем сойтись обеим боевым линиям, Вителлианцы обратили тыл, Цельс, зная о коварном умысле неприятеля, сдержал своих. Вителлианцы опрометчиво выйдя из засады и видя, что Цельс понемногу отступает, далеко погнались за ними и сами попали в ловушку. Знак к битве пешим воинам не тотчас подан от Светония Павллина; мешкотный от природы он предпочитал план действий осторожный, но зрело обдуманный случайно счастливым действиям; он отдает приказание заровнять рвы, открыть поле и развернуть строй; успеет де возыметь свое начало победа и тогда когда приняты будут все меры, чтобы не потерпеть поражения и этою медлительностью дано время Вителлианцам убежать в виноградники, где сплетшиеся лозы мешали действовать свободно, а за виноградниками находился небольшой лес. Тут то Вителлианцы оправились и снова смелые бросились на преторианских всадников и лучших из них убили. Ранен и царь Епифан[7], который усердно за дело Отона бросился в бой.
26). Тут то бросилась вперед пехота Отона; сокрушен строй неприятелей; обращены в бегство даже те, которые шли на помощь; так как Цецина двинул когорты не все разом, но вызывал по одной. На поле битвы это производило только лишнее замешательство, когда разбросанных и нигде не имевших достаточно сил для сопротивления, захватывал и уносил поток бегущих. Произошло возмущение и в лагере вследствие того, что не всех вели вперед. Связан префект лагерей Юлий Грот за то будто бы он с братом, сражавшимся за Отона, толковал о предательстве и брата его трибуна Юлия Фронтона, Отонианцы связали по такому же обвинению. Впрочем, повсюду в бегущих, в попадавшихся на встречу в сражении, перед окопами было опасение: "возможно было истребить Цецину со всем войском, если бы Светоний Павллин не велел играть отбой." Это убеждение было общее в обеих войсках. А Павллин высказывал: "опасался он после стольких, трудов и переходов, как бы Вителлиевы воины свежие из лагерей не напали на утомленных, а на случай поражения у него самого не было никакого резерва". Лишь немногие одобряли этот довод полководца, а большинство толковало об этом в дурную, для него сторону.
27). Урон этот не столько страху нагнал Вителлианцам, сколько вынудил их быть скромнее, и не только у Цецины, который вину сваливал на воинов, изъявляющих будто бы более готовности к бунту, чем к сражению, но и войска Фабия Валенса (он уже прибыл в Тицине[8]) перестали пренебрегать неприятелем и жаждая восстановить доброе о себе мнение, повиновались вождю с большим почтением и усердием. Но помимо этого вспыхнуло важное возмущение, которое я изложу начав с того, что случилось гораздо ранее (так как не следовало прерывать ход деяний, совершенных Цециною). Когорты Батавов, которые в войну Нерона отделились от четырнадцатого легиона, идя в Британнию и услыхав о восстании Вителлия, в городе Лингонов присоединились к Фабию Валенсу, как то мы уже упомянули, вели себя высокомерно. Как входили в палатки какого-либо легиона: усмирили они воинов четырнадцатого легиона, отняли у Нерона Италию и вся судьба войны находится в их руках - так хвалились они. Позорным казалось это воинам, горьким вождю; дисциплина гибла среди брани и ссор; наконец Валенс стал подозревать под нахальством и самое вероломство.
28). Вследствие этого, получив известие, что разбит конный отряд Треверов и что Тунгры и Нарбонская Галлия обойдены флотом Отона, "а вместе озабочиваясь защитить союзников и беспокойные когорты, которые, если бы оставались вместе, были бы слишком сильны, раздробить, отдает приказание части Батавов идти на помощь. Когда об этом услыхали и узнали то опечалились союзники, возроптали легионы: "лишаются они помощи храбрейших людей; воины заслуженные, победители в стольких войнах, когда неприятель уже почти в виду, уводятся с поля сражения. Если провинция дороже и выше Рима и спасения Империи, то пусть все туда следуют. Если же здравомыслие победы, её опора и защита заключается в Италии, то ненужно отторгать как бы у тела самые крепкие члены.
29). Так высказывали воины свое неудовольствие, а когда Валенс пытался усмирить волнение прислав ликторов, они кидаются на него самого, бросают каменьями, преследуют бегущего с криком: "ограбил он Галлии и спрятал золото жителей Виенны и награду за их труды". Разграбили обозы, дротиками и копьями истерзали не только палатку вождя, но самую землю; а Валенс, переодетый невольником, скрывался у десятника всадников. Тогда Альфен Вар, префект лагерей, когда волнение стало стихать мало-помалу, подал совет - запретить сотникам обходить смены караулов и вовсе оставить сигналы трубою, которою вызывали воина на все обязанности его службы. Вследствие этого все коснели в бездействии, только с крайним удивлением посматривая друг на друга. То самое, что никто ими не правил, наводило на них робость. Молчанием, терпением, наконец мольбами и слезами просили прощения. А когда вышел Валенс не в своем виде, плачущий, спасшийся сверх его ожиданий, - вызвал радость, сострадание, расположение; перейдя к восторгу (так как народ обыкновенно ни в чем не знает меры) осыпали Валенса похвалами и выражениями признательности; окружив его орлами и значками несут на трибунал (возвышенное седалище). Он с полезною умеренностью не требовал ничьей казни; а чтобы не заподозрили его в скрытности (притворстве), он немногих обвинил, зная, что в гражданские войны воины могут себе позволить гораздо более чем вожди.
30). Между тем как они занимались укреплением лагеря у Тицина, получено известие о неудачном для Цецины сражении. Тут волнение почти снова возникло - "будто бы вследствие коварного умысла и промедлений Валенса не участвовали они в сражении". Не хотели отдыха, не ждали вождя, посылали вперед значки, торопили значконосцев; поспешным движением соединяются с Цециною. В войске Цецина нехорошие были толки о войске Валенса: "брошены они столь малочисленные на жертву всем силам неприятельским, - так жаловались, вместе извиняя себя и льстиво превознося силу пришедших, чтобы их не презирали как побежденных и трусов. И хотя гораздо более сил было у Валенса, почти двойное число легионов и вспомогательных войск, однако усердие воинов склонялось более в пользу Цецины; кроме благосклонности характера, которую он более обнаруживал, действовали тут даже цветущий его возраст, высокий рост и какое-то безотчетное расположение. Вследствие этого соперничество между вождями, - Цецина издевался над Валенсом как человеком гнусным и себя запятнавшим, а тот как над человеком пустым и надменным. Но скрыв взаимное нерасположение, они преследовали одни и те же полезные цели в частых письмах, уже не рассчитывая на прощение, осыпали Отона бранью: а вожди Отоновой стороны, и при огромном избытке материалов для порицания Вителлия, хранили осторожное молчание.
31). Конечно до последнего исхода своей деятельности, которым Отон снискал отличную славу, а Вителлий покрыл себя величайшим позором, опасались менее низких пожеланий Вителлия, чем пылких и неукротимых страстей Отона. Он же внушал ужас и ненависть умерщвлением Гальбы; а напротив Вителлию никто в вину не ставил почин войны. Вителлий, весь предавшись наслаждениям желудка и горла был сам себе врагом; Отона за его роскошь, жестокость и смелость считали гибельнее общественному делу. По соединении войск Цецины и Валенса, со стороны Вятеллианцев не было ни малейшего замедления к тому, чтобы сразиться всеми силами. Отон советовался, что лучше: тянуть ли войну вдаль или попытать счастья? Тут Светоний Павллин, считая достойным мнения о нем, которое полагало, что в то время не было человека, более искусного в военном деле, изложить подробно о всем ходе войны, высказался, что для неприятеля полезнее торопиться, а для них - медлить.
32). "Войска Вителлия теперь сошлись все; да и с тылу сил немного, потому что Галлии волнуются, да и не полезно что берега Рейна покинуты и открыт путь вторжениям народов столь неприязненных. Силы Британнского войска отвлечены неприятелем и находятся за морем. Гиспании не так-то богаты военными силами; Нарбонская провинция встревожена вторжением флота и неудачною битвою; замкнутая Альпами Италия по ту сторону По тщетно бы стала дожидаться каких-либо пособий морем, а сама уже опустошена самым движением войска. Ему получать хлеба неоткуда, а войско возможно ли удержать без средств? Уже Германцы, - а именно этот отдел войска у неприятеля самый смелый, - если война протянется на лето, ослабеют телом и не будут в состоянии перенести перемены погоды и жар солнца. Многие войны, страшные первым порывом, обратились ни во что промедлением и бездействием. У них же напротив во всем избыток и есть на что надеяться: Паннония, Мезия, Далматия, Восток со свежими и нетронутыми войсками; Италия и Рим, основа всего, сенат и народ - имена, которые никогда не исчезнут во мраке, хотя иногда и бледнеют; общественные и частные громадные средства и деньги несметные, - а они в гражданских раздорах сильнее меча. Тела воинов привыкли к Италии и к жарам. Впереди прикрывает их река По и города крепкие и стенами, и силами; из них ни один не уступит неприятелю, - убедился он защитою Плаценции. А потому пусть ведет вдаль войну; через немного дней четырнадцатый легион, сам покрытый большою славою, с Мезийскими войсками будет здесь; тогда-то снова соберемся на совещание, и если бы предпочли сражение, то и вступили бы в него с приращенными силами.
33). С мнением Павллина соглашался Марий Цельс. То же одобряет Анний Галл, - принесли известие посланные спросить о его мнении, так он ушибся незадолго перед тем, упав с лошади. Отон сам готов был сразиться; брат его Тициан и префект претория Прокул, именно по своей не опытности расположенные более к поспешности, призывали судьбу, богов и собственное счастье Отона, как внушающие ему его образ действий, не оставят они его и при исполнении. А чтобы никто не дерзнул противоречить, пустились льстить. Когда решено идти на бой, обнаружилось сомнение о том - присутствовать ли императору на сражении или лучше держаться в отдалении. Павллин и Цельс уже не противились, как бы не показать, будто они государя хотят бросить на жертву опасности; те же виновники худшего плана военных действий убедили: удалиться в Бриксел[9] и, находясь вне случайностей боя, сберечь себя для более важных событий и для государства. Этот день был началом падения Отоновой партии, потому что - и с ним ушел сильный отряд преторианских когорт, телохранителей и всадников, да и остальных сломлена энергия: так как вождей подозревали и как Отону одному верили воины, да и он сам доверял лишь им одним, то и оставил вождей в нерешительности относительно плана действий.
34). Все это не оставалось тайною для Вителлианцев: при частых, как обыкновенно бывает в гражданских войнах, перебежчиках и лазутчики, в заботе разузнать совсем другое, не скрывали и своего. Спокойные и внимательные, Цецина и Валенс, когда неприятель опрометчиво бросался вперед, они - и это своего рода мудрость - поджидали удачного мгновения воспользоваться чужою глупостью, начав строить мост, делали вид будто хотят перейти реку По, против стоявшего на другом берегу отряда гладиаторов и для того, чтобы их воины не оставались в бездействии и праздности. Суда с равным между ними промежутком, скрепленные и с той и с другой стороны крепкими поперечными бревнами, направляемы были против течения реки и брошены кроме того якори для большей прочности моста. Но веревки якорей не вытянутые качались, чтобы, с приращением реки, ряд судов мог подняться выше без вреда для них. Замыкала мост устроенная башня, выведенная и на крайний корабль, с тем, чтобы оттуда отбивать неприятеля орудиями и машинами. Отонианцы устроили на берегу башню и метали оттуда камни и зажженные факелы.
35). По средине реки находился остров[10], на который устремились гладиаторы на судах, а Германцы вплавь. Случилось, что последние перешли в большем количестве, и их атаковал Мацер с самыми сильными из гладиаторов. Но и гладиаторы не имели в сражении той твердости, какую (имели) воины, да и не так верно наносимы были удары с судов, качавшихся на воде, как с берега, где воины стояли твердою поступью. При разнообразных колебаниях и торопливости, перемешались в беспорядке гребцы и сражавшиеся. Тогда Германцы стали сами спрыгивать на отмели, хватались за корму судна, всходили на палубу или топили руками. Все это, происходя в виду того и другого войска, чем было приятнее Вителлианцам, тем у Отонианцев вызывало более негодования к самому их делу и виновнику поражения.
36). И сражение окончилось бегством, так так уцелевшие суда ушли, а Мацера требовали на казнь. Уже на него, получившего рану издали копьем, напали извлекши мечи, как он нашел себе защиту в бросившихся между ним и воинами трибунах и сотниках. Не много после Вестриций Спуринна, по приказанию Отона, оставив в Плаценции небольшой гарнизон, подоспел с когортами. Потом Флавия Сабина, нареченного консула, Отон послал заведывать войсками, которыми начальствовал Мацер. Воины радовались перемене вождей, а вожди не дорожили службою, столь неприятною вследствие частых возмущений.
37). Нахожу у некоторых писателей: "под влиянием ли опасений войны, или тот и другой государи уже успели опостылеть, так как их позорные и бесславные поступки день ото дня делались все известнее молвою, но - воины будто бы колебались, не отложить ли борьбу, или самим обсудить этот вопрос или поручить сенату выбрать императора. Вследствие этого-то будто бы Отоновы вожди советовали медлить и тянуть дело вдаль, рассчитывая преимущественно да Павллина. Старейший по летам из носивших сан консульской, он прославился и на войне, снискав себе похвальную известность Британнскими походами". - Соглашаюсь с тем, что немногие в глубине души желали спокойствия вместо раздоров, честного и благонамеренного государя вместо самых дурных и порочных; но с другой стороны убежден, что Павллин при своем уме, никак не мог надеяться, в веке столь испорченном, такой умеренности в народе, чтобы те же люди, которые из любви к войне нарушили мир, оставили бы ее из любви к спокойствию, или рассчитывать на то, чтобы войска, составленные из людей разных нравов и говоривших различными языками, могли прийти к такому единодушию, или чтобы легаты и вожди, сознавая за собою любовь к роскоши при недостаточности средств и имея на совести не мало преступлений, потерпели бы другого государя, не столь же как и они запятнанного и связанного их заслугами в отношении к нему.
38). Старинная и, искони присущая людям, страсть к господству, вместе с величием и значением власти, возросла и стала обнаруживаться с большею силою. Пока еще все было в размерах умеренных, легче сохранялось равенство; но когда, с покорением земного шара и гибелью соперников, городов и царей, стало досужно простирать желание на богатства уже безопасные, тут возгорелась первая борьба между сенатом и чернью. Являлись то трибуны- возмутители, то всемогущие консулы, и в городе и на форуме были попытки произвести усобицу между гражданами. Затем, из низших рядов черни - К. Марий и из аристократов - неумолимо жестокий Л. Сулла побежденную оружием вольность обратили в господство. После них Кн. Помпей - скрытнее, но не лучше, и впоследствии только один вопрос принимался: о первенстве (кому быть государем). Не слагали же с себя оружие в Фарсалии или Филиппах легионы граждан; к чему же было бы войскам Отона и Вителлия добровольно полагать конец войне? К раздору повлекли их тот же гнев богов, то же неистовство людей, те же побуждения преступлений. А если войны решались как бы одним ударом, - то условлено было неспособностью государей. Но увлекли меня вдаль соображения о нравственности тогдашней и нынешней; теперь возвращаюсь к последовательному изложению событий.
39). С удалением Отона в Брикселл, почет власти оставался у брата его Тициана, а сила и могущество - у префекта Прокула. Цельз и Павллин, опытностью и знанием которых никто не думал пользоваться, наосили бесплодное имя вождей, служа лишь прикрытием чужих ошибок. Трибуны и сотники оставались в нерешительности, так как лучшие люди были в пренебрежении, а худшие в силе. Воины были усердны, но расположены более истолковывать, чем исполнять приказания вождей. Положено подвинуть вперед лагерь к четвертому милевому от Бедриака столбу, и это исполнено до того неопытно, что несмотря на то, что была весна и кругом множество речек, в воде чувствовался недостаток. Тут оставались в нерешительности относительно сражения: Отон письмами настаивал поспешать, а воины требовали, чтобы сам император присутствовал в сражении; большинство требовало также, чтобы призвать войска, находившиеся по ту сторону По. И если не так-то может быть легко решить, как бы лучше всего было поступить, но верно то, что уже хуже того придумать нельзя как поступлено.
40). Выступив не так как на сражение, но просто как бы для ведения войны, Отонианцы шли к слиянию рек По и Аддуи, находившемуся оттуда в расстоянии 16 миль. Цельс и Павллин были того мнения, что не следует воинов утомленных походом, обремененных тяжестями (которые они на себе несли), подставлять неприятелю, который, будучи сам налегке и сделав вперед едва четыре тысячи шагов, не преминет напасть или дорогою, на неустроенных (в боевой порядок), или на рассеянных, когда они будут устраивать вал. Тициан и Прокул там, где были побеждаемы доводами, пользовались правом приказания. Явился тут же на быстром коне Нумид со строгими поручениями: Отон, выговорив вождям их бездействие, отдал приказание решительно действовать; болезненно ему было замедление и, надеясь на успех не мог сохранить терпение.
41). В тот же день к Цецине, обратившему все свое внимание на устройство моста, явились два трибуна преторианских когорт, требуя с ним возможности переговорить. Он собирался выслушать их условия и отвечать на них, как вдруг поспешно передовые разъезды принесли известие, что неприятель появился. Беседа с трибунами прервана, и потому оставалось в неизвестности, за что они взялись - за коварство ли, за измену ли, или задумали что-либо честное. Цецина, отпустив трибунов, вернулся в лагерь и там нашел, что уже, по приказанию Фабия Валенса, дан знак к сражению и воины уже под оружием. Пока легионы жребием распределяют меж собою места в строю, бросились вперед всадники, и если - сказать удивительно - Отонианцами уступавшими им численностью, не отброшены к окопам, удержаны только доблестью Итальянского легиона. Извлекши мечи, воины его вынудили пораженных вернуться и возобновить бой. Легионы Вителлия выстроились в боевую линию безо всякого замешательства, потому что как ни близок был неприятель, но густой кустарник скрывал вид вооружения. У Отонианцев вожди робели, воины были им враждебны, повозки и маркитанты перемешались; по обе стороны были глубокие рвы и дорога тесная для военного строя, даже если бы и никто его не беспокоил. Одни обступили свои значки, другие их искали; со всех сторон смутные крики бегущих, зовущих, и как у кого преобладали смелость или робость, спешили или в первые, или в задние ряды.
42). Умы, пораженные внезапным ужасом, ложная радость совершенно расстроила. Нашлись люди, вымыслившие, будто от Вителлия отпало войско. Слух этот, распущен ли лазутчиками Вителиия, возник ли среди самих сторонников Отона, имел ли свое начало случайно, или придуман с коварною целью, - не довольно уяснилось. Отложив в сторону свое рвение к битве, Отонианцы сами приветствовали противников; встречены неприязненным ропотом, а как большинство не знало что за причина приветствия, то возникло опасение измены. Тут-то налег всею массою неприятель, рядами нетронутыми, имея на своей стороне перевес и силы и численности. Отонианцы, хотя рассеянные, меньшие числом, утомленные, несмотря на это, с усердием вступили в бой. В местности, покрытой деревьями и виноградниками, не везде однообразный вид представляло сражение; издали и вблизи сходились вереницами и клинами. На полотне дороги схватились в рукопашную, ломили, напирая всеми силами тел и щитов, уже не стали метать дротиков, мечами и топорами рубили шлемы и панцири: зная друг друга и на виду прочих, они боролись, решая участь сражения.
43). Случайно между рекою По и дорогою в открытом поле встретились два легиона: за Вителлия двадцать первый, получивший прозвание "неукротимого", именитый старинною славою; со стороны Отона первый (прозванием) помощник, доселе еще не бывший в бою, но лихой и жаждавший свежей славы. Воины первого легиона положили в лоск первые ряды двадцать первого и отняли орла. Рассвирепел оскорбленный тем легион, и со своей стороны погнал воинов первого легиона, умертвив Орфидия Бенина, легата, и захватив у неприятеля очень много значков и знамен. С другой стороны, натиском воинов пятого легиона сбит тринадцатый легион; а войны четырнадцатого легиона окружены сбежавшимися в большом числе неприятелями. Вожди Отона еще раньше бежали, а Цецина и Валенс подкрепляли свою линию резервами. Подошла и свежая помощь: Вар Альфен с Батавами, обратив в бегство отряд гладиаторов; его, переправлявшегося на судах, противопоставленные ему когорты избили в самой реке; таким образом победители стали действовать на неприятеля сбоку.
44). Центр прорван и Отопианцы бросились бежать врассыпную, стремясь в Бедриак. Расстояние до него огромное; дороги были завалены грудами мертвых тел; вследствие этого побоище было еще сильнее, так как в гражданских войнах пленные не составляют добычи. Светоний Павллин и Лициний Прокул разными путями обошли лагери. Ведия Аквила, легата тринадцатого легиона, неуместная робость подставила раздражению воинов. Еще много дня оставалось, он вошел за окопы; тут встретили его крики возмутительные бежавших; не щадят брани, и руки их не остаются в покое; ругают изменником и предателем; собственно за ним вины никакой не было, но таков обычай толпы - свою вину на кого-нибудь свалить. Тициан и Цельс нашли себе защиту в темноте ночи; уже расставлены были караулы и воины затихли, - на них подействовал Анний Галл мольбами, увещаниями, влиянием: "пусть· к бедствиям несчастной битвы не присоединяют от себя зверских убийств. Наступит ли конец войны, предпочтут ли они опять взяться за оружие, побежденным единственное облечение в единодушии. У прочих сломлен дух, а преторианские воины громко роптали: побеждены они не доблестью, а изменою. Не без потерь досталось и Вителлианцам победа; конница их сбита, захвачен орел легиона; с самим Отоном все воины, сколько их было по ту сторону По. Идут Мезийские легионы, большая часть войска осталась в Бедриаке; эти уж во всяком случае не побеждены, и если дело на то пойдет, предпочтут честную смерть в бою". Соображая все это и переходя то к смелости, то к робости, находили больше побуждений к раздражению, чем опасениям.
45). А Вителлиево войско остановилось у пятого милевого камня от Бедриака; не дерзнули вожди в тот же день приступить к лагерю; вместе с тем надеялись они добровольной покорности. А им, вышедшим налегке и только для сражения, вместо укреплений служили - оружие и победа. На другой день, - так как не было уже сомнений относительно расположения Отонова войска и обнаруживавшие наиболее упорства склонны были к раскаянию, - отправлено посольство; да и со стороны вождей Вителлиевых не было затруднения даровать мир. Послы немного задержаны; это обстоятельство вызвало колебание при неизвестности - получат ли они просимое. Вслед за тем, когда посольство вернулось назад, укрепления открылись. Тут и победители, и побежденные, проливая слезы, в радости, полной сожалений, высказывали свое отвращение к междоусобным войнам. В одних и тех же палатках с любовью ухаживали один за раненным братом, другие за родственниками. Надежды и награды были еще под сомнением; верны только печальные утраты и слезы. Не было ни одного человека чуждого горя, кому не пришлось бы оплакивать невозвратимо утраченного смертью. Разыскано тело Орфидия легата и предано огню, с обычною почестью; немногие погребены своими родственниками; остальные всею массою брошены на земле.
46). Поджидал Отон вестника (о результате сражения), нисколько не тревожась и решась как поступить; сначала печальная молва, потом беглецы из сражения открыли, что дело проиграно. Воодушевление воинов не дожидалось голоса неприятеля. Они внушали ему: "не терять присутствия духа; есть еще в избытке свежие силы и они сами и стерпят и дерзнут на все самое крайнее". И не была то лесть. Идти на бой, возбудить счастье партии, они пылали каким-то неистовством и внутренним побуждением. Те. которые далеко стояли, протягивали руки, а ближайшие охватывали колена; более всех показывал усердия Плотий Фирм. Он, префект претория, то и дело умолял: "не бросать вернейшее войско и воинов, показавших ему свою отлично усердную службу: гораздо больше твердости духа перенеси, неучастие, чем уступить ему Постоянство и мужество человека должны не терять надежды и в борьбе с судьбою; робость и слабость только ведут к отчаянию". Среди этих голосов - смягчался ли лицом Отон или принимал более строгое выражение - раздавались то крики, то вопли. И не только преторианцы, собственные воины Отона, но посланные вперед из Мезии извещали о такой же твердости идущего войска, и что легионы вошли уже в Аквилею. Никто не мог усомниться, что можно было возобновить войну жестокую, плачевную, полную неизвестности для победителей и побежденных.
47). Но Отон сам отказался от намерения вести войну; он сказал:"таковые ваши усердие и доблесть - подвергать дальнейшим опасностям считал бы я слишком дорогою платою за жизнь мою. Чем более надежд вы показываете, если бы мне хотелось жить, тем честнее будет смерть. Мы уже испытали друг друга - я и счастье. Да и приняли ли вы в расчет самое время? Труднее воздержать себя при счастливых обстоятельствах, особенно если убежден, что ими недолго будешь пользоваться. Почин гражданской войны от Вителлия и оттуда-то возникла необходимость состязаться о верховной власти: а я послужу примером - бороться только один раз. По этому-то и потомство пусть судит Отона. Пусть пользуется Вителлий братом, женою, детьми: я не нуждаюсь ни во мщении, ни в утешении. Другой бы на моем месте может бы долее удержал за собою верховную власть; но вряд ли кто покинул бы ее с такою твердостью. Допущу ли я снова гибель такого количества Римской молодежи, стольких отличных войск? Лишу ли я их государство? Пусть ваше усердие останется при мне, как будто бы вы и хотели погибнуть со мною вместе; но останьтесь в живых и не долго подвергнем испытанию - я вашу безопасность, а вы мою твердость. Более говорить о последнем конце значило бы обнаружить некоторую долю робости; но лучшим доказательством моей твердой воли имеете то, что я ни на кого не жалуюсь. Обвинять богов или людей свойственно тому, кто желал бы жить". Высказавшись так приветливо, обратился Отон к тем, кому давали право на внимание или лета, или достоинство, и убеждал: "удалиться скорее и не раздражать гнев победителя, оставаясь. На молодых людей действовал значением власти, а на стариков - просьбами. Спокойно было его лицо, тверды слова, когда он старался удержать своих от слез несвоевременных. Приказывает уходящим дать суда и повозки; все записки и письма, внушенные усердием к нему и где дурно говорилось о Вителлии, уничтожил; раздавал деньги, но скупо и как будто бы не собирался умирать. Затем он Салвия Кокцеяна, братниного сына, трепещущего и горестного, сам утешал; хвалил его нежную чувствительность, но пенял трусость: "неужели Вителлий будет так немилосерд, что за безопасность всего его дома не отплатит и такою ничтожною милостью? торопясь проститься с жизнью, не снискал ли он милосердия победителя? Не при совершенно отчаянных обстоятельствах, но когда войско требовало сражения, он, Отон, устранил гибельную случайность для государства. Достаточно ему известности, достаточно славы его потомкам. После Юлиев, Клавдиев, Сервиев он первый внес верховную власть в новый род. А потому пусть бодро и смело вступает в жизнь, а о том, что Отон ему был дядя, пусть и не забывает никогда, и не слишком помнит.
49). После этого, удалив всех, Отон немного отдохнул; но его, среди мыслей уже о последнем часе, отвлекло возникшее волнение; дали ему знать об ожесточении и своеволии воинов. Удалявшимся они грозили гибелью. Всего больше раздражения обнаруживали они против Вергиния, и его осадили в доме, где он заперся. Выступив снова, Отон попенял виновников возмущения, занялся убеждением уходивших и оставался, пока все разошлись безо всякого насилия. День уже склонялся к вечеру и Отон, почувствовав жажду, напился холодной воды. Тут принесли к нему два кинжала, и он попробовав тот и другой, один спрятал под изголовье. Узнав, что друзья уже ушли, провел ночь спокойно и, как утверждают, не без сна. На рассвете, он налег грудью на кинжал. На стоны умирающего вошли отпущенники, рабы и Плотий Фирм, префект претория; они нашли одну рану. Поторопились похоронами; о том просил Отон, "чтобы не отрезали ему головы и не была бы она предметом посмеяния". Несли тело преторианские когорты, с похвалами и слезами, осыпая поцелуями руки его и рану. Некоторые воины подле костра лишили себя жизни, не из сознания какой-либо вины и не из опасений, но ревнуя к славе и из любви к государю. Потом без разбора в Бедриаке, Плаценции и других лагерях этот род смерти вызвал подражание. Надгробный памятник Отону воздвигнут скромный и имевший оставаться долго.
50). Так окончил жизнь Отон на тридцать седьмом году от рождения. Происходил он из Ферентанского муниципия. Отец его был консулом; род матери менее знатен, но и не из последних. Детство и молодость как он провел, мы уже показали. Двумя действиями, одним самым постыдным, другим превосходным, он заслужил перед потомством столько же доброй славы, сколько и худой. Разыскивать басни и вымышленным тешить умы читателей - счел бы я недостойным важности начатого мною труда; но с другой стороны не решусь заподозрить верность того, что было всем известно и передано другими. "В день битвы под Бедриаком - так передают местные жители - птица необыкновенной породы села у Регия Лепида[11] в многолюдном месте; не обнаруживала она робости и не прогната ни сборищем людей, ни летавшими вокруг её птицами до тех пор, пока Отон не лишил себя жизни. Тогда она исчезла из глаз. Соображая время, оказывалось, что начало и конец чудесного явления совпадали с исходом Отона.
51). На похоронах его от горести и плача возобновилось возмущение воинов, и не было кому усмирять. Обратясь к Вергинию воины умоляли с угрозами то взять себе верховную власть, то принять на себя посольство к Цецине и Валенсу. Вергиний украдкою удалился из дому задним выходом и тем ушел от вломившихся воинов. Просьбу когорт, находившихся в Брикселе, понес Рубрий Галл. Прощение немедленно даровано и войска, которыми командовал Флавий Сабин, перешли к победителю.
52). Везде окончилась война, но большая часть сената подверглась крайней опасности; отправясь из Рима с Отоном, она потом осталась в Мутине. Туда пришло известие о несчастном исходе сражения, но воины пренебрегали им как лживым, и полагая, что сенат враждебен Отону, подслушивали разговоры, выражение лица и движения толковали в дурную сторону. Наконец осыпая упреками и бранью, старались найти повод к тому, чтобы начать убийства. И другое опасение не давало покою сенаторам, как бы, при явном перевесе стороны Вителлия, не показать, что они медлили принять последствия победы. Вследствие этого они собираются вместе, встревоженные и волнуемые с двух сторон опасениями; никто за себя не высказывал решения, надеясь вместе обезопасить себя общностью вины. Увеличивал еще заботу оробевших городской совет Мутинский, предлагая деньги и оружие и приветствуя названием "отцов достопочтенных" - почестью совершенно не ко времени.
53). Замечательная перебранка возникла тут, когда Лициний Цецина накинулся на Марцелла Еприя, как говорившего будто бы обоюдно (двусмысленно). И другие не открывали своих мыслей, но ненавистное памятью доносов имя Марцелла, вызывавшее неудовольствия, возбудило Цецину, человека еще нового и недавно принятого в сенат, приобресть известность смелыми нападками на людей известных. Умеренность людей лучших развела их. И все возвратились в Бононию[12] с тем, чтобы снова посоветоваться, а в промежутке времени надеялись получить более известий. В Бононии разосланы по дорогам расспрашивать тех, кто недавно с той стороны; тут спросили отпущенника Отонова о причине ухода. "Тот отвечал, что несет его последние поручения, что он оставил его еще пока в живых, но помышлявшего только о потомстве и распрощавшегося со всеми прелестями жизни". Это вызвало удивление и стыд больше расспрашивать, а умы всех обратились к Вителлию.
54). Присутствовал при совещаниях брат его Л. Вителлий; охотно уже становился он предметом лести, как вдруг Ценус, отпущенник Нерона, поразил всех наглою ложью, утверждая, что, с приходом четырнадцатого легиона и с присоединением войск из Брикселла, разбиты победители и дела партии приняли совсем другой оборот. Причина вымысла была та, чтобы пожалования Отона, пришедшие было в пренебрежете, возымели бы опять силу вследствие благоприятного известия. Ценус поспешно отправился в город и, немного дней спустя, по приказанию Вителлия, поплатился за это жизнью. Опасность сенаторов еще увеличилась, так как воины Отона поверили справедливости принесенного известия. Опасения усиливались вследствие того, что оставление Мутины[13] имело вид общего решения и измены делу Отона. Более затем уже не собираясь вместе, каждый (из сенаторов) думал только о себе, пока присланные Фабием Валенсом письма рассеяли опасения. И смерть Отона чем похвальнее, тем скорее молвою сделалась известна.
55). В Риме тревоги не было нисколько, а по обычаю смотрели игры в честь Цереры. "Когда верные люди принесли в театр известие, что Отон оставил жизнь, и Флавий Сабин, префект города, всех воинов, сколько их тут находилось, привел к присяге на верность Вителлию, - имя Вителлия вызвало рукоплескания. Народ носил около храмов увенчанные лаврами и цветами изображения Гальбы, а венки навалены были в виде надгробного холма подле озера Курциева, на месте, которое Гальба, умирая, оросил своею кровью. В сенате немедленно декретируется все, что прежде придумано было для продолжительных правлений. Присоединены выражения похвалы и признательности Германским войскам и отправлено посольство высказать радость. Прочитаны письма Фабия Валенса, писаные консулам, довольно умеренно; приятнее была скромность Цецины, так как он ничего не писал.
56). Впрочем, Италия бедствовала более и сильнее, чем во время войны. Рассеясь по муниципиям и колониям, Вителлианцы оббирали, грабили, насиловали и оскверняли; жадно пустясь во все дозволенное и недозволенное, они, люди продажные, не останавливались ни пред чем, как священным, так и мирским. Были и такие, которые людей, бывших с ними в неприязни, убивали под видом воинов. Сами воины, хорошо знакомые с местностью, намечали, как свою добычу, обильные поля, богатых хозяев, а в случае сопротивления обрекали гибели. Вожди смотрели на это снисходительно и не дерзали воздерживать воинов. Менее жадности в Цецине, но более угодливости; Валенс приобрел незавидную известность барышами и взятками, и вследствие этого потатчик и чужой вине. Еще прежде благосостояние Италии было подорвано, и с трудом выносила она такое количество пеших и конных воинов, насилия, опустошения и обиды.
57). Между тем Вителлий, не знавший о своей победе, как бы на войну еще в полном разгаре, влек за собою силы и остальных Германских войск. Небольшое количество старых воинов оставлено на зимних квартирах; торопились с набором по Галлиям, пополнить кадры оставшихся легионов. Забота об охране берега вверена Гордеонию Флакку; а сам Вителлий из Британнского набора присоединил себе восемь тысяч человек. Совершил он переход только немногих дней, как получил известие, что у Бедриака дело обошлось благополучно и смертию Отона кончилась война. Созвав воинов, он их доблесть осыпает похвалами. Требование войска, пожаловать отпущеннику его Азиатику всадническое достоинство, он остановил, как неприличную лесть. Но потом, вследствие подвижности и непостоянства характера, то, в чем при всех отказал, дал охотно на пиршестве, где были одни приближенные; почтил он Азиатика кольцами, а служитель этот был человек дурной и только недобрыми средствами старавшийся снискать милость.
58). В эти же дни пришли гонцы с известием, что пристала к стороне Вителлия та и другая Мавритания и что прокуратор Альбин убит. Люкцей Альбин Нероном поставлен над Мавританией Цезариенской, а Гальба присоединил ему управление Тингитанской провинциею. Стоял он во главе сил немаловажных. Имел он девятнадцать когорт, пять конных отрядов и огромное количество Мавров, - масса в военное время весьма пригодная для действия разбойнически и грабительски. По убиении Гальбы, Альбин склонился на сторону Отона и, не довольствуясь Африкою, угрожал Испании, отделенной только узким проливом. Вследствие этого Клувий Руф возымел опасения и приказал десятому легиону приблизиться к берегу как бы готовясь к переправе; посланы вперед сотники с тем, чтобы умы Мавров задобрить в пользу Вителлия. И нетрудно было, так как по всем провинциям велика была слава Германского войска. Кроме того, распускали слух, будто бы, отвергнув с пренебрежением название прокуратора, Альбин принял знаки царского достоинства и наименование Юбы.
59). Таким образом расположение умов изменилось; Азиний Поллион, префект конного отряда из лиц самых преданных Альбину, а также Фест Сципион, префекты когорт, умерщвлены. Сам Альбин, на дороге из Тингитанской провинции в Цезариенскую Мавританию прибитый к берегу, убит. Жена его, сама себя отдавшая на жертву убийцам, подвергалась той же участи. О том как что где происходило, Вителлий не расспрашивал; самым важным делам он оказывал внимание самое не долгое, явно обнаруживая, что они ему не под силу. Он отдает приказание войску идти сухим путем, а сам отправляется рекою Араром[14] вниз по её течению, чуждый еще совершенно обстановки государя, и как бы выставляя напоказ свою прежнюю недостаточность. Наконец Юний Блез, правитель Лугдунской Галлии, знатный родом, щедрый от природы и имевший на то достаточно средств, окружил государя целым штатом служителей и в избытке снабдил всем. Через это самое неприятный Вителлию, хотя он и прикрыл свою неприязнь ласковыми до низости выражениями. В Лугдуне уже ждали Вителлия начальники и победившей и побежденной сторон. Подле своего курульного кресла поставил с одной стороны Валенса, с другой Цецину, похвалив их перед собранием воинов. Потом он отдает приказание всему своему войску выйти на встречу сыну - ребенку; когда ему принесли его, то, покрытого плащом держа на груди, назвал Германиком и покрыл всеми отличительными признаками представителей верховной власти; при счастьи почесть излишняя, обратилась в утеху при обороте дел к несчастью.
60). Тут убиты лучшие из сотников Отоновых, вследствие чего в Иллирийских войсках обнаружилось сильное отчуждение от Вителлия. Вместе и прочие легионы, вследствие соотношений с ними и из зависти к Германским воинам, стали замышлять войну. Светония Павллина и Лициния Прокуда Вителлий долго держал заброшенными, потом выслушал; защита их внушена была более необходимостью, чем честью. Сами себе приписывали предательство. Долгий переход перед сражением, утомление Отонианцев, то, что ряды перемешались с повозками и по большей части происшедшее случайно, приписывали своему коварному умыслу. И Вителлий поверил относительно вероломства и простил им верность. Сальвий Тициан, брат Отона, не подвергался никакой опасности, найдя оправдание в любви к брату и неспособности. Марию Цельсу оставлено консульство, по поверили слуху, а затем и высказан упрек в сенате Цецилию Симплексу, будто бы он хочет деньгами купить эту почесть не без крайней опасности (жизни) для Цельса. Вителлий воспротивился и уже после дал Симплексу консульство, ничем не запятнанное и не купленное. Трахала против обвинителей защитила Галерия, супруга Вителлия.
61). Среди опасностей великих людей (стыдно сказать) некто Марикк, из простонародья Боиев, дерзнул попытать счастья и сделать вызов Римскому оружию, прикинувшись божеством. Уже обновитель Галлий и бог (такое имя он себе дал), скопив восемь тысяч человек, увлекал за собою ближайшие поселки Эдуев. Но сильное это племя отборною молодежью, с присоединением когорт Вителлия, разметало дышавшую фанатизмом толпу. Взят в этом сражении Марикк и вслед затем брошен зверям; так как ими растерзан не был, в бессмысленном народе вселил было убеждение в своей неприкосновенности, пока в виду Вителлия не был убит.
62). Затем не было более никаких суровых мер против отпавших или против их имуществ. Завещания лиц, которые пали в бою за Отона, сохранили свою силу, а для умерших без завещания - закон. Казалось вполне, что удержись только Вителлий от роскоши, нечего было опасаться корыстолюбия. Но у него была позорная и неутолимая страсть к обжорству: все раздражающее вкус влекли из города и Италии; пути от обоих морей оглашались криками везущих. Главные сановники городов разорены приготовлением пиршеств; как бы опустошение проходило над самими городами: от трудов и мужества отвыкал воин привычкою к наслаждениям и презрением к вождю. Послал Вителлий вперед в город указ, которым отложил принятие титула Августа, а Цезаря не принял, а между тем власти нисколько не убавлял. Прогнаны из Италии математики. Предусмотрено строго, чтобы всадники Римские не оскверняли себя участием в играх и появлением на сцене. Прежние государи понуждали к тому деньгами и чаще силою. И очень многие муниципии и колонии состязались в том, что деньгами приманивали самых испорченных из молодых людей.
63). Но Вителлий с приходом брата и по мере того, как вкрадывались к нему наставники повелевать, делался надменнее и более расположенным к жестокости; он отдал приказание убить Долабеллу, о котором мы говорили, что Отон его удалил в колонию Аквитанскую[15]. Долабелла, услыхав о смерти Отона, вошел в город. Это ему Планций Вар, исправлявший должность претора, и из самих коротких друзей Долабеллы поставил в упрек перед Флавием Сабином, префектом города: будто бы он, вырвавшись из-под стражи, показал в себе вождя побежденной партии. Он прибавил: "делано было покушение на когорту, находящуюся в Остии". Не было, впрочем, никаких доказательств таким обвинениям. Обратясь к позднему раскаянию, молил о прощении после преступления. Когда в таком важном деле Флавий Сабин обнаруживал нерешительность, Триария, жена Л. Вителлия, для женщины слишком лихая, навела на него ужас. "Кажется, с опасностью для государя желает он приобресть славу милосердия". Сабин, от природы мягкий характером, но если на него действовал страх, весьма легко изменчивый и опасаясь за себя при опасности другого, содействовал падению Долабеллы, чтобы не показать, что он хочет облегчить его положение.
64). А потому Вителлий под влиянием опасений и неудовольствия за то, что Долабелла женился на бывшей его, Вителлия, жене Петронии, пригласил его письмом, а вместе с тем отдал приказание, избегая многолюдной Фламинийской дороги, заехать в Интерамний и там умертвить его. Убийце показалось это слишком долго; дорогою в хижине повалив Долабеллу наземь, перерезал ему горло; сильная тень негодования пала на новое правление, которое этим показало первый образчик своих действий. А Триарии необузданность осуждал близкий пример скромности: Галерия, жена императора, не вмешивалась в грустные события; и так же честно действовала Секстилия, мать Вителлиев, женщина старинных нравов: Говорят даже, что на первые письма своего сына она сказала: что родила не Германика, а Вителдия. И впоследствии никакие соблазны счастья, ни льстивое угождение общества не могли веселить ее; ей чувствительны были только одни бедствия её дома.
65). Вителлия, уже уехавшего из Лугдуна, настигает на дороге Клувий Руф, оставив Испанию. На лице его выражалась радость и поздравления, но в душе тревожился, зная, что он стал предметом обвинений. Гиларий, отпущенник Цезаря, доносил: будто бы, услыхав о соперничестве Вителлия и Отона, покушался он присвоить себе могущество и власть над Испаниями и вследствие этого в заголовке бумаг не писал имени ни того, ни другого государя. Перетолковывал также кое-что из его речей, как порицание Вителлия и старание заискать для себя популярность. Впрочем, влияние Клувия превозмогло и Вителлий сам отдал приказание наказать своего отпущенника. Клувий присоединен к свите государя, не теряя Испании, которою он правил заочно, по примеру Л. Аррунция; того Тиберий Цезарь удерживал при себе вследствие опасений, но Вителлий не имел их, оставляя Клувия. Не такова была честь Требеллию Максиму. Бежал он из Британнии вследствие раздражения воинов; на его место послан Веттий Болан из находившихся налицо.
66). Тревожил Вителлия нисколько несломленный дух побежденных легионов; рассеясь по Италии и вперемежку с победителями говорили враждебно. Особенно смело высказывались воины четырнадцатого легиона; никак не соглашались они сознаться, что побеждены, так как в Бедриакском сражении только значконосцы (вексилларии) их сбиты, а главные силы, легионы, и не находились в деле. Положено отослать их в Британнию. откуда они вызваны Нероном, а между тем туда же направить когорты Батавов, вследствие старинных раздоров с воинами четырнадцатого легиона. И не долго продолжалось спокойствие при такой взаимной ненависти вооруженных. В Августе Тавринов[16]. когда один Батав преследовал какого-то ремесленника за обман, воин легиона взял под свою защиту как приятеля; собрались сослуживцы того и другого и от брани перешли к побоищу. Жестокое бы завязалось сражение, если бы не две преторианские когорты, которые, став за дело воинов 14-го легиона, придали им уверенности, а Батавам нагнали страху. Их Вителлий велел присоединить как верных к своему войску, а легион перевесть через Грайские Альпы и там дать его пути такое направление, чтобы миновать Виенну. Опасались жителей этого города. В ночь выступления легиона, в разных местах покинуты были огни и часть Тавринской колонии сгорела; это несчастье, как большая часть несчастий во время войны, совершенно затерялось среди более значительных несчастий других городов. Воины четырнадцатого легиона, спустясь с Альпов, увлечены были самими беспокойными нести знамена к Виенне, но единодушием лучших воинов сдержаны и легион перевезен в Британнию.
67). Ближайшее затем опасение Вителлию было от преторианских когорт; сначала они были отделены, потом, под благовидным предлогом почетного увольнения, относили оружие своим трибунам, пока не зачастил слух о войне, начатой Веспасианом; тогда, взявшись снова за военную службу, они принесли с собою главную силу партии Флавия. Первый легион моряков отправлен в Испанию для того, чтобы он там посмирнел в мире и бездействии. Одиннадцатый и седьмой возвращены на зимние квартиры. Воинам тринадцатого легиона велено строить амфитеатры, так как Цецина в Кремоне, а Валенс в Бононии готовились дать гладиаторские зрелища. Вителлий никогда не был настолько озабочен, чтобы забыть о наслаждении. И он умеренно поступил с противною партию, развлекши только её силы; но возникло возмущение в среде победителей с шуточного начала числом павших, возбудившее негодование равное с войною.
68). Вителлий расположился пировать в Тицине, пригласив на пиршество Вергиния. Легаты и трибуны, соответственно нравам императора, или соревнуют в строгости, или тешатся частыми пирушками; вследствие этого воины или внимательны к своим обязанностям, или ведут себя своевольно. У Вителлия все было в беспорядке, в опьянении, ближе к бессонным ночам и вакханалиям, чем к дисциплине и лагерям. Таким образом, когда два воина - один пятого легиона, а другой из вспомогательных Галлов, балуясь, захотели бороться, и воин легиона упал, а Галл стал над ним издеваться. Собравшиеся смотреть в выражениях сочувствия разделились и воины легионные бросились губить вспомогательных, и две когорты перерезаны. Эта тревога остановлена была другою. Вдали увидели пыль и оружие; вдруг раздались крики, что четырнадцатый легион, вернувшись с пути, идет на сражение, но то были лишь задние ряды, замыкавшие строй. Их узнали и беспокойство утихло. Между тем случайно попавшийся навстречу раб Вергиния заподозрен как убийца Вителлия, и воины устремились к пирующим, требуя смерти Вергиния. Но даже Вителлий, опасливый на все подозрения, не сомневался в его невинности; с трудом удержали воинов, требовавших гибели человека, удостоившегося быть консулом и бывшего своего начальника. Ни на кого так часто как на Вергиния не обрушивалось возмущение. Удивление к человеку и слава его оставались, но ненавидели воины, как бы им наскучив[17].
69). На другой день Вителлий, выслушав посольства сената, которому он велел там дожидаться, перешел в лагерь и сам похвалил чувство привязанности к себе воинов. Роптали вспомогательные, до какой безнаказанной наглости дошли воины легионов. Когорты Батавов отосланы в Германию во избежание какого-либо решительного с их стороны поступка; судьба готовила вместе зародыш и внутренней и внешней войны. Возвращены вспомогательные войска Галльским городам, огромное количество, взятые при начале отпадения вместе с многим другим, для войны бесполезным. А также, чтобы соразмерить уже истощенные средства государства с системою денежных раздач, Вителлий отдает приказание сократить число легионов и вспомогательных войск, запретив их пополнение; увольнения стали давать без разбору. Гибельно это было государству и воинам неприятно, так как те же обязанности распределялись между меньшим числом, опасности и труд приходили чаще чередом. Притом же силы гибли в наслаждениях вопреки старинной дисциплины и установлений предков; а у них дело Римское поддерживалось лучше - доблестью, а не деньгами.
70). Вителлий оттуда повернул в Кремону и, присутствовав на играх данных Цециною, пожелал остановиться на Бедриакском поле и осмотреть собственными глазами следы недавней победы. Зрелище гнусное и отвратительное: уже шел сороковой день после битвы: истерзанные тела, отрубленные члены, предавшиеся гниению трупы людей и лошадей, земля пропитанная запекшеюся кровью, вследствие истребления деревьев и растений страшная пустыня. Не менее безлюдною была и часть дороги, которую Кремонцы услали лаврами и розами, воздвигнув алтари и зарезав жертвенных животных, по обычаю царей; все это, радовавшее в настоящем, впоследствии обратилось им на гибель. Тут же присутствовали Валенс и Цецина, показывая места битвы: вот здесь вломился строй легионов, отсюда бросились всадники, оттуда обошли отряды войск вспомогательных. Уже трибуны и префекты, каждый превознося свои подвиги, рассказывали и правду, и ложь, и даже то, что действительно случилось, представляли в размерах больших. Да и массы простых воинов с криками радости уклонялись с пути, узнавали места схваток, смотрели с удивлением на кучи оружия, на груды тел. Был и такие, на которых действовала такая перемена судьбы, которые сострадали и плакали; но не отвернул глаз Вителлий и столько тысяч тел граждан, лишенных погребения, не заставили его содрогнуться. Напротив, он радовался и, не ведая, что и его скоро ждет тот же жребий, готовил праздник в честь местных божеств.
71). Вслед затем в Бононии Фабий Валенс дал гладиаторское зрелище, привезя все нужное из города. И чем ближе Вителлий подходил к городу, тем тем более позорный характер принимало его движение; присоединялись целые толпы актеров и евнухов и прочая принадлежность двора Неронова. Вителлий сам не скрывал чувства восторженного удивления к Нерону, он привык аккомпанировать ему в пении не по необходимости, как пришлось и людям самих честных правил, но весь преданный и проданный обжорству. Для того чтобы, скорее открыть Валенсу и Цецине месяцы почести свободные, сокращено время консульства других, а Марция Макра и вовсе похерили как одного из вождей Отоновой партии. А Валерию Марину, назначенному консулом еще Гальбою, отложил до другого времени без всякого повода к неудовольствию, а так как тот, будучи характера смирного, перенесет обиду в молчании. Педаний Коста исключен, неприятный Вителлию, за зверское покушение против Нерона и как подстрекатель Вергиния, но причины выставлены другие. А Вителлию даже принесена благодарность из привычки раболепствовать.
72). Только в течение немногих дней имел силу обман, хотя при начале обещал было принять большие размеры. Явился кто-то, выдавая себя за Скрибониана Камерина, скрытого будто бы из опасения Нероновых времен, в Истрии, где еще сохранялись клиенты старинных Крассов и расположение к их имени. "Поделился· он содержанием этой выдумки со всеми что ни есть хуже людьми; легковерное простонародье и некоторые из воинов или ошибаясь относительно истины или, из желания смут, наперерыв друг перед другом приставали к нему. Когда он был притащен к Вителлию и спрошен, что он за человек? Он не стал настаивать на своем показании и узнает его владелец; оказалось, что он беглый, по имени Гета, и подвергнут рабской казни.
73). Трудно поверить, если рассказать - сколько надменности и самонадеянности прибавилось Вителлию, когда вестовые дали знать из Сирии и Иудеи, что Восток приведен на присягу ему. Так как хотя еще в неопределенных и не известно от кого начало свое получивших толках, но в устах и мыслях всех был Веспасиан и имя его сильно тревожило Вителлия. А тут, не видя больше соперника, и он сам и его войско жестокостью, произволом, грабежом выказались в нравственном отношении как бы чужеземцами.
74). А Веспасиан соображал средства и силы войны, как бывшие под руками, так и находившиеся вдали. Воины его до того изъявляли готовность, что когда он первый высказал слова присяги и молил Вителлию всего лучшего, они хранили глубокое молчание. Муциан в душе и к Веспасиану не чувствовал ничего враждебного, а к Титу особенно был расположен. Префект Египта Т. Александр приступил к тому же замыслу. Третий легион, как перешедший из Сирии в Мезию, считали своим; надеялись, что и прочие Иллирские легионы последуют за ним же; все войска раздражены были надменностью приходивших от Вителлия воинов; и с виду какие-то дикие и отчаянные, говорили грубо и насмехались надо всеми, как на них непохожими. Но при таком громадном замысле войны не могло обойтись без колебаний, и Веспасиан то предавался надеждам, то соображал и возможность неудачи: "что это за день придет, когда он отдаст жребию войны свои шестьдесят лет жизни и двух сыновей юношей? Замыслам частных людей есть возможность и подвигаться вперед и брать от судьбы больше или меньше сколько пожелают, а домогающимся верховной власти нет середины между самим высоким положением и гибелью."
75). Вращалась перед глазами его сила Германского войска, известная человеку военному: "его собственные легионы не испытаны еще в гражданской войне, а Вителлиевы победили; у побежденных более жалоб, чем сил. Вследствие раздоров непостоянна стала твердость воинов и опасность может возникнуть от каждого порознь. Что пользы в пеших и конных силах, если тот или другой из воинов, совершив в настоящем злодейство, будет домогаться награды, которая для него в противном случае еще в неопределенном будущем? Так Скрибониан убит при Клавдии и его убийца, Волагиний, из рядового солдата достиг высшей военной почести. Легче подвинуть всех, чем уклониться от одного.
76). Когда Веспасиан колебался под влиянием этих опасений, и другие легаты и друзья его ободряли и Муциан, после многих наедине разговоров, уже и при всех высказывался так: "каждый, кто берется за исполнение важного замысла, должен сообразить, замышляемое полезно ли государству, честно ли для него самого, удобно ли для быстрого осуществления или по крайней мере не затруднительно ли. А также надобно принять в соображение и то, кто советует - соединяет ли с исполнением замысла и собственную опасность? И кому, если счастье будет содействовать исполнению, снискивается высшая почесть. Я тебя, Весспасиан, призываю к верховной власти, и это спасительно для государства и тебе высокая почесть. После богов все это в твоих руках; не опасайся обманчивой лести; скорее позорно, чем похвально быть избранным после Вителлия. Восстаем мы не против светлого умом Августа и не против осторожного до мнительности старика Тиберия и не против Кая, или Клавдия, или Нерона, которых власть упрочена была долгим временем. Ты уступил место Гальбе и длинному ряду его предков. Но долее коснеть в бездействии и дело общее предоставлять осквернению и расхищению значило бы обнаружить слабость и бездействие и в том случае, если бы рабствовать было тебе хоть не честно, но безопасно. Но уже невозвратно минуло время, когда тебе повиди- мому оставалась возможность желать; теперь одно спасение в верховной власти. Ушел ли от гибели предательски умерщвленный Корбулон? Сознаюсь, что род его был блистательнее нашего, но и Нерон знатностью происхождения превосходил Вителлия. Для того, кто кого-либо опасается, всегда достаточно знатен тот, кто внушает опасения: а что войско может назначить государя, сам Вителлий есть лучшее доказательство; нет за него ни долговременной службы, ни тени воинской славы; ненависть к Гальбе дала ему ход. Да и Отон сделался жертвою не искусства вождя и не силы войска, но преждевременного с его стороны отчаяния, Я теперь уж он стал по милости Вителлия предметом сожалений и великим государем, теперь, когда он разводит легионы, обезоруживает когорты, ежедневно готовит семена будущей войны. Все, что у воинов было смелости и военной энергии, гибнет в попойках, разврате и подражании государю. У тебя из Иудеи и Сирии и Египта девять полных легионов, не истощенных никакою войною, которых не коснулась порча раздоров, но воины окрепшие в деле, кончившие с успехом внешнюю войну; у тебя цвет морских сил, конницы и пехоты; за тебя цари, верность которых непоколебима, а главнее всего твоя превосходная опытность.
77). Для себя не требую ничего больше, как чтобы не оставаться позади Цецины и Валенса. Не презирай Муциана, как товарища, за то что он не был твоим соперником. Ставя себя выше Вителлия, я тебя себе предпочитаю. Имя твое увенчано триумфом, у тебя два юных помощника - сына, из которых один уже способен несть бремя верховной власти и в первые годы своей военной службы стяжал известность даже у Германских войск. Было бы с моей стороны нелепо не уступить верховной власти тому, кто если бы имел ее, усыновил бы твоего сына. Впрочем, между нами не одинаково будет распределение последовательности благоприятных и неблагоприятных случайностей. В случае, если мы победим, возьму то почетное положение, какое ты дашь: а опасности и затруднения будем делить вместе; даже - и это лучше - ты управляй этими войсками, а мне передай войну и неверную участь сражений. Побежденные теперь гораздо более чем победители дорожат дисциплиною; раздражение, ненависть, жажда мщения возбуждают их к доблести, а те (победители) от пресыщения и самохвальства тупеют. Только война откроет и обнаружит скрытые, но сильно развивающиеся рапы партии победившей. И мне не меньше уверенности придают твои бдительность, бережливость, мудрость, как и Вителлия леность, невежество, свирепость. Наше дело на войне будет лучше чем в мире, а те, которые обсуждают, уже изменили (отпали)".
78). После речи Муциана прочие обступили с большим усердием, убеждали, приводили ответы прорицателей и ссылались на движение созвездий. И не недоступен был суеверным впечатлениям тот, кто, достигнув верховной власти, явно держал при себе какого-то Селевка математика, как советника прозиравшего будущее. Приходили на мысль и давнишние предвестия; на земле его кипарисивое дерево замечательной высоты вдруг упало, а на другой день на том же месте поднявшись, явилось еще больше и красивее прежнего. Это было в высшей степени благоприятное предзнаменование, по единогласному приговору гадателей, и обещало Веспасиану, находившемуся тогда еще в ранней молодости, самую высокую известность. Но сначала получение триумфа, консульства и слава победы над Иудеями, по-видимому, исполнили верность предвестия; получив все это, Веспасиан имел уверенность, что его ждет в будущем верховная власть. Между Иудеею и Сириею есть Кармел, так называют гору и божество. И здесь предки не передали ни изображения божества, ни построенного храма, а только жертвенник и почтение к месту. Когда Веспасиан приносил здесь жертвы, а в душе с любовью лелеял сокровенные замыслы о будущем величии, Базилидес жрец, внимательно осмотрев внутренности: "что бы ты, Веспасиан, ни замышлял в это время - или дом строить, или расширить твоя земли, или приумножить число рабов, - дастся тебе величественное местопребывание, необъятные пределы и бесчисленное множество людей." Такие "двусмысленные выражения молва тотчас же подхватила, а теперь громко повторяла; и ни о чем столько не толковали в народе. Еще чаще о том же говорили и у самого Веспасиана; в ком угадывают надежды, тем о них больше и говорить стараются.
79). Разошлись с решением, относительно которого сомневаться больше уже нельзя было: Муциан в Антиохию, а Веспасиан в Цезарею; первый город столица Сирии, а второй - Иудеи. Начало возвышения Веспасиана к верховной власти пошло с Александрии, где поторопился Тиберий Александр, и в Июльские календы[18] привел легионы к присяге Веспасиану. И этот день, как первый его государствования, был празднуем и на будущее время, хотя Иудейское войско в 5 день нон Июльских[19] принесло присягу Веспасиану с таким усердием, что даже не дождались прибытия сына Веспасианова Тита, который возвращался из Сирии вестником объяснений между Муцианом и отцом. Все совершилось собственною энергиею воинов; не было к ним речи, не сосредоточены легионы в одно место.
80). Пока искали места и времени и, что всего затруднительнее в подобном деле, первого голоса, так как умы объяты и надеждами, и опасениями и расчетами, и случайностями, Веспасиана, вышедшего из опочивальни, не многие воины, по заведенному порядку долженствовавшие находиться здесь для приветствия легата, поздравили его императором. Тут прибежали и прочие и осыпали его титулами Цезаря, Августа и всеми другими принадлежащими к верховной власти. Тут все мысли его перешли от опасений к сознанию своего высокого положения. В нем самом не было нисколько надменности, нахальства, и перемена обстоятельств не условила в нем собственно никакой перемены. И как только рассеялся в очах первый туман, навеянный такою переменою судьбы, он по обычаю сказал речь воинам и встречен с радостью и полною готовностью, так как Муциан, ожидая этого самого, усердных воинов привел к присяге на верность Веспасиану. Тогда он вошел в театр Антиохийский, где обыкновенно жители собирались для совещаний, и сказал речь сбежавшимся жителям, пустившимся, по обычаю Греков, в необузданную лесть. Довольно порядочно владел он и греческим словом, и все, что ни говорил и ни делал, умел выставить искусно на показ. Ничто столько не подействовало на провинцию и войско как то, что Муциан выдавал за верное: решил Вителлий - Германские легионы перевесть в Сирию на службу богатую и спокойную, а Сирийским легионам дать взамен - зимовку в Германии, где нужно много трудиться и климат суров". И местные жители привыкли к обращению с воинами и очень многие находились в близких родственных связях и отношениях, а воины, с давних пор служа здесь, полюбили им хорошо известные и веселые лагери, как свой домашний кров.
81). Ранее Ид июльских[20] вся Сирия была связана одною и тою же присягою. Приступили Согем и его царство с силами немаловажными, и Антиох, обладатель старинных и громадных богатств, в этом превосходивший далеко всех прочих подвластных царей. Вслед за тем тайными гонцами своих вызванный из города Агриппа, - Вителлию еще ничего известно не было, - поспешал быстрым плаванием. Не с меньшим усердием содействовала восстанию царица Беренице, цветущая молодостью и красотою; даже старику Веспасиану полюбилась она щедростью её подарков. Все провинции, сколько их омывает море до Азии и Ахайи и внутрь земель, сколько тянется до Понта и Армении, присягнули на верность Веспасиану; но ими управляли легаты без сил военных, так как еще легионы Каппадокии не присоединились. Для совещания о важнейших делах назначен съезд в Берит; туда явился Муциан с легатами, трибунами и лучшими из сотников и воинов, а также и из Иудейского войска выборные самые почетные. Такое множество пеших и конных сил и приготовления от царей, соревновавших друг другу, придали вид (положения) обстановки, достойной государя.
82). Первая забота военная - произвести набор, созвать заслуженных воинов. Города наиболее состоятельные назначены местом мастерских для заготовления оружия. У Антиохийцев переклеймили золото и серебро, и все это поспешно через людей способных отправляемо было туда где нужно. Сам Веспасиан разъезжал, убеждал, старался подействовать на людей добра похвалою, на нерадивых примером, более поощрял, чем прибегал к строгости, и смотрел сквозь пальцы охотнее на недостатки своих приверженцев, чем на их доблести. Многих наградил он префектурами и прокураторствами, а еще большее число почтил званием сенатора, впрочем, людей достойных и не замедливших достигнуть высших почестей; некоторым счастье служило вместо достоинств. Денежный подарок воинам, и Муциан в первой к ним речи обещал в размере весьма умеренном, и Веспасиан, во время гражданской войны, дал не более того, что другие давали в мирное время. Он обнаруживал достойную похвалы твердость против подкупа воинов и тем лучшее имел войско. Отправлены к Парфам и в Армению послы и приняты меры, чтобы, с обращением легионов на внутреннюю войну, не остался тыл без прикрытия. Положено - Титу в страхе держать Иудею, а Веспасиану ключ к Египту; против Вителлия часть войск и вождем Муциан от имени Веспасиана; при содействии счастья дело не обещало больших затруднений. Ко всем войскам и легатам написаны письма и внушено "преторианцев, как Вителлию враждебных, пригласить обещанием награды опять на военную службу".
83). Муциан с отрядом налегке, действуя более как соправитель, чем простой исполнитель, двигался вперед и немедленно, чтобы не обнаружить нерешительности, и не очень спешил, давая возможность опередить себя молве; он знал, что силы его не очень значительны, и о том, что еще вдали всегда слух преувеличенный; но за ним следовали длинным строем шестой легион и тринадцать тысяч вексиллариев. Он отдал приказание флот из Понта привесть в Византию; не решил он еще как действовать - оставив Мезию в стороне, не занять ли Диррахий пехотою и конницею, а военными судами замкнуть море, обращенное к Италии, обезопасив таким образом оставшиеся в тылу Ахайю и Азию? Иначе они безоружными отдавались на жертву Вителлию, если не прикрыть их сильными гарнизонами. А самому Вителлию. в таком случае пришлось бы находиться в неизвестности, какую часть Италии защищать, если неприятельский флот будет грозить Брундизию, Таренту и берегам Лукании и Калабрии.
84). Таким образом провинции огласились шумом приготовления судов, воинов, вооружения. Но ничто столько хлопот не приносило, как добывание денег. "Они - жизненная сила внутренней войны, говаривал Муциан, и в приобретении их не очень-то соблюдал чьи-либо права и справедливость, но обращал внимание только на значительность богатств. Пошли разные доносы, и кто побогаче был схватываем как готовая добыча. Невыносимо тяжело это было, находя оправдание в необходимости военных обстоятельств, но и по восстановлении мира осталось. Сам Веспасиан, в начале своего правления, не очень настаивал на совершение этих неправд, но в последствии, избалованный счастьем и под влиянием дурных советников, выучился и имел довольно решительности. И из собственных средств Муциан помогал на войну, щедрый как человек частный на то, что с жадностью брал из средств общественных. Да и другие последовали примеру денежных пожертвований, но весьма редко кому была возможность возвратить свое с такою легкостью, с таким неограниченным произволом.
85). Ускорены между тем начинания Веспасиана усердием Иллирского войска, перешедшего на его сторону. Третий легион подал пример прочим легионам Мезии. То были восьмой и седьмой Клавдиевы, проникнутые расположением к Отону, хотя о ни и не присутствовали в сражении. Выступив до Аквилеи, они прогнали принесших об Отоне вести, изорвали знамена, с именем Вителлия к ним принесенные, наконец, расхитили деньги и разделили между собою, действуя открыто неприязненно. Вследствие этого - опасения, а от них и решение "можно свалить на Веспасиана то, в чем бы пришлось перед Вителлием оправдываться". Таким образом три Мезийских легиона письмами привлекали на свою сторону Паннонское войско, а в случае его отказа готовились действовать силою. В этом волнении Апоний Сатурнин, правитель Мезии, смело решается на отвратительный поступок: посылает сотника умертвить Терция Юлиана, легата седьмого легиона, вследствие личных неудовольствий, прикрывая их видом усердия к делу партии. Юлиан, узнав о грозящей ему опасности, взял с собою людей, знакомых с местностью и через непроходимые места Мезии, бежал по ту сторону горы Гема. И в последствии не принимал участия в гражданской войне, под разными предлогами откладывая предположенную поездку к Веспасиану, и, по мере получаемых сведений, то медлил, то торопился.
86). А в Паннонии тринадцатый легион и седьмой Гальбов хранили скорбь и раздражение вследствие Бедриакского сражения, потому они и не замедлили присоединиться к Веспасиану, причем особенно содействовал Прим Антоний. Он, осужденный законами и во время Нерона приговоренный к наказанию за подлог, в числе прочих военных бедствий, возвратил себе звание сенатора. Сделанный Гальбою начальником седьмого легиона, он, как полагали, писал Отону, предлагая быть вождем его партии, но им пренебреженный, оставался безо всякого дела во время Отоновой войны. А когда дела Вителлия стали колебаться, последовал за Веспасианом, и содействие его немаловажно: деятельный, на словах быстрый, мастер сеять неудовольствия против других, раздорами и смутами, могущественный грабитель, но и щедрый раздаватель, в мирное время невыносимый, в военное не мог быть презираем. Затем соединились войска Мезии и Паннонии и увлекли за собою далматских воинов, хотя легаты из бывших консулов сами нисколько не производили смуты. Тит Ампий Флавиан управлял Паннониею, а Поппей Сильван Далматиею, богатые старики. Но прокуратором был Корнелий Фуск в цвете лет и знатный родом. В ранней молодости, из любви к спокойствию, сложил с себя звание сенатора. Он же за Гальбу вождь своей колонии, этим содействием достиг прокураторства, и приняв сторону Веспасиана, сильно раздул пламя войны. Веселился он не столько наградами за опасности, сколько самими опасностями; верному и давно приобретенному предпочитал новое, сомнительное, опасное. А потому они взялись все привести в движение и потрясти, что только где-либо представлялось слабого и доступного. Написаны письма в Британнию к воинам четырнадцатого, в Испанию первого легионов, так как тот и другой легион были за Отона и враждебны Вителлию. По Галлии рассеяны письма и в самое короткое время вспыхнула громадная война; Иллирские войска отпали явно, а прочие готовы были последовать той стороне где счастье.
87). Пока это совершалось по провинциям Веспасианом и полководцами его партии, Вителлий становился со дня на день более и более предметом презрения, обнаруживая свою неспособность. Не воздерживаясь ото всех соблазнов муниципий и вилл, тяжким строем шел к городу. Шестьдесят тысяч вооруженных следовали за ним, избалованных своеволием; число войсковых прислужников было еще больше; в числе рабов особенною наглостью отличались маркитанты. Свита состояла из огромного числа легатов и друзей, толпы неспособной к повиновению, даже если бы ею управляли с величайшею умеренностью. Эта масса еще увеличилась от выходивших из города навстречу сенаторов и всадников; одни так делали вследствие опасений, многие из лести, а прочие - мало-помалу, и все, чтобы не остаться в городе, когда другие едут. А из черни примыкали известные Вителлию своими постыдными заслугами шуты, актеры, возничие, и он находил удивительное удовольствие в обществе столь позорном. И не только колонии и муниципии, куда снесено было все в избытке, но и поселяне и поля их, - а произведения их уже созрели - делались предметом грабежа, как бы на земле неприятельской.
88). Много было жестоких побоищ между воинами вследствие начавшегося, после Тицинского возмущения, раздора между легионами и войсками вспомогательными; а где приходилось действовать против мирных жителей, там те и другие действовали единодушно. Но особенно жестокое побоище произошло у седьмого милевого камня к городу. Там Вителлий велел раздать воинам на каждого порознь готовую пищу, в виде гладиаторского корма и высыпавшая навстречу чернь разошлась по всем лагерям и невнимательных воинов приветствуя свойственными ей выходками, некоторых обобрала, отрезав украдкою перевязи, спрашивала: были ли они опоясаны. Не выдержал насмешки не привыкший к оскорблению дух, и с мечами бросились воины на безоружный народ; в числе других убит и отец воина, провожавший сына; когда его узнали и разнеслось, что он убит, то перестали избивать невинных. В городе, впрочем, произошла тревога, так как туда бросились бежать вперед воины врассыпную. Они в особенности стремились на форум, желая видеть место, где лежал Гальба. И не менее дикое зрелище представляли сами, покрытые звериными шкурами[21] и нося громадное оружие, не зная местности, не старались они избегнуть многолюдных мест, и если случалось кому упасть на скользкой дороге или натолкнувшись на кого-либо встречного, то переходили к брани, а потом к рукопашным действиям и мечу. Даже трибуны и префекты носились с отрядами вооруженных, внушая ужас.
89). Если Вителлий от Мульвийского мосту не въехал в город, как бы взятый силою, на отличном коне в военном плаще и полном вооружении, гоня перед собою сенат и народ, то от того удержали лишь его советы друзей, и только уступая им, вошел он в город, надев одежду мира и устроив шествие правильным образом. С фронта четыре орла легионов и столько же кругом из других легионов знамен, затем значки двенадцати конных отрядов и после рядов пехоты всадники; затем 34 когорты отдельно каждая или по имени племени, или отличная вооружением. Впереди орла шли префекты лагерей, - трибуны и первые из сотников в белой одежде, а прочие каждый подле своей сотни, блистая оружием и дарами. И у воинов светилась сбруя и ожерелья. Общий вид прекрасный и войско, достойное иметь государем и не Вителлия. Так вошел он в Капитолий и там, обняв мать, поздравил ее именем Августы.
90). На другой день, Вителлий, как бы перед сенатом и народом чуждого государства, произнес сам о себе напыщенную речь, превознося похвалами свою умеренность и деятельность. И это перед лицом тех, которые знали его порочные действия, и всей Италии, по которой прошел постыдно, предаваясь сну и наслаждениям. Впрочем, народ, чуждый забот, обученный привычке льстить, не разбирая ложь от правды, криками и словами выражал сочувствие, иногда Вителлий отказывался принять наименование Августа, добились, что принял, так же напрасно, как и отказывался.
91). В обществе, подвергавшем все своим истолкованиям, принято как зловещее предзнаменование то, что получив сан великого первосвященника, Вителлий объявил об имевших быть совершенными церковных обрядах (церемониях) в 15 день календ Августа[22], день издревле считавшийся неблагополучным вследствие поражений Кремерского и Аллийского. До того и сам он был чужд знания прав божественных и человеческих и друзья, его и отпущенники до того коснели в постыдном ко всему равнодушии, что он Вителлий обращался как бы среди пьяных. Но совершая выборы консульские он обходился с кандидатами как гражданин, он и в театре как зритель и в цирке как покровитель старался подделаться к каждому выражению (мнения) со стороны низшего класса черни. Это, если бы внушено было добрыми качествами, заслуживало бы признательности, как выражение сочувствия народу; но когда припоминали его прежнюю жизнь, то казалось неприличным и низким. Часто приходил он и в сенат, даже и тогда, когда сенаторы совещались о маловажных предметах. И случилось, что Приск Гельвидий, нареченный претор, высказался противно его желанию. Сначала Вителлий был взволнован, но, впрочем, только до того, что призвал трибунов народных на помощь пренебреженной власти. Потом, когда друзья старались его успокоить, опасаясь как бы раздражение его не высказалось чем-либо сильнее, он им дал такой ответ: "ничего не произошло особенного, если два сенатора разошлись во мнениях относительно вопроса, касавшегося дел общественных; случалось и ему зачастую противоречить Тразее". Большинству показалось достойным посмеяния такое бесстыдство сравнения, а другим нравилось уже то самое, что никого из самых могущественных лиц, но Тразею избрал, как образец истинной славы.
92). Начальником преторианцев Вителлий сделал П. Сабина из префекта когорты; Юлия Приска, в то время сотника. Приск пользовался расположением Валенса, а Сабин Цецины. При их раздорах Вителлию не оставалась никакого значения; обязанности верховной власти исполняли Цецина и Валенс; еще прежде волновались они взаимною ненавистью, и эти чувства, плохо скрытые военным временем и походами, развились еще сильнее от злонамеренных усилий приятелей того и другого и под влиянием общества, плодотворно действовавшего на развитие неприязни, так как в искательствах, в обычных провожатых и в огромных толпах приходящих на поклон постоянная пища для соперничества и сравнений, особенно при непостоянстве склонявшихся более то на сторону одного, то на сторону другого. И никогда не может быть достаточно доверия к прочности власти, если она зашла уже через меру. Вместе - самого Вителлия, легко изменявшегося под влиянием внезапных оскорблений или несвоевременной и неуместной лести, презирали и боялись. Тем не менее с большим усердием захватывали себе дома, сады, богатства государственные, а между тем бедствующая и достойная со - жаления толпа лиц благородных, - их с семействами Гальба возвратил отечеству, - не находили себе никакого пособия в милосердии государя. Встречено признательностью первых лиц государства, и в народе нашло одобрение то, что возвращенным из ссылки даровал (Вителлий) права отпущенников; хотя и эту меру рабские умы портили всеми средствами, скрыв деньги тайными или честолюбивыми изворотами, и некоторые, перейдя в дом Цезаря, сделались могущественнее самих господ.
93). А воины вследствие того, что лагери были переполнены и обнаруживался избыток многолюдства, блуждали по портикам, капищам и по всему городу, не хотели знать начальства, не наблюдали смены караулов, не находили себе точки опоры в трудах; в самых развратных местах города, тем, что и назвать стыдно, изнуряли тело - бездействием, а дух дурными страстями. Наконец, не заботясь даже о здоровьи, весьма многие стремились к пользовавшейся весьма дурною славою местности Ватикана; вследствие этого большая в массах смертность; а по близкому соседству Тибра телосложение Германцев и Галлов, склонное к болезням вследствие жажды их к питью и непривычки к зною, совершенно расстраивалось. Сверх того злонамеренно ли или из честолюбивых расчетов, замешательство внесено в весь распорядок военной службы. Составлялись шестнадцать преторианских и четыре городских когорты с тем, чтобы каждая заключала в себе тысячу человек. При этом наборе Валенс действовал особенно смело, так как он будто бы и самого Цецину вывел из крайне опасного положения. Действительно не было сомнения, что прибытие его дало силу сторонникам Вителлия и удачное сражение покончило подозрительные толки о медленности движения; все воины нижней Германии следовали за Валенсом; вследствие этого-то, как полагают, начала колебаться верность Цецины.
94). Впрочем, не до такой степени потакал вождям Вителлий, чтобы и воинам не дать еще более произвола: каждый сам брал себе обязанности службы, и будь самый негодный человек, но если только захотел, был записываем в ряды городских воинов; а с другой стороны хорошим воинам дозволялось оставаться в ряду легионов или конных отрядов, если только они того желали, а в таких не было недостатка, при чем они ссылались на изнурение от болезней и непривычный для них климат. Во всяком случае из легионов и конных отрядов самая сила была извлечена. Лагери лишились своего лучшего украшения, когда со всего войска двадцать тысяч человек скорее перемешаны, чем выбраны. Когда Вителлий говорил к воинам, те потребовали на казнь Азиатика, Флавия и Руфина, вождей Галлий, вследствие того что они сражались за Виндекса. Вителлий не старался остановить такие крики; сверх природной ему свойственной апатии ко всему, он сознавал, что ему настает надобность дать воинам денежный подарок, а денег нет; потому-то он рад был все прочее дать воинам. Отпущенники государей получили приказание внести, в виде подати, деньги по числу рабов. А сам Вителлий заботился лишь деньги тратить: строил помещения для кучеров, наполнял цирк зрелищами (борьбы) гладиаторов и зверей и как бы при величайшем избытке бросал деньги с пренебрежением.
95). День рождения Вителлия праздновали Цецина и Валенс, дав по всему городу на улицах гладиаторские зрелища с величайшею пышностью, до того времени еще небывалою. Приятно было людям позора, а благонамеренным ненавистно то, что Вителлий, устроив на Марсовом поле жертвенник, совершил поминки по Нерону. Всенародно заколоты жертвенные животные и преданы пламени; Августалы поднесли к костру факелы; это жреческое учреждение, как некогда Ромул царю Тацию, так Цезарь Тиберий роду Юлиев посвятил. Еще четвертый от победы месяц не наступил, а отпущенник Вителлия Азиатик уже сравнялся с Поликлетами и Патробиями и другими столь же ненавистными именами. При том дворе никто ничего ни добивался честною деятельностью; один путь к могуществу - роскошными дарами, не щадя денег на предметы сладострастия лишь бы насытить безграничные похоти Вителлия. А сам он считал для себя достаточным - наслаждаться настоящим, а о том, что будет дальше, и не думал, и таким образом в самое короткое время истратил, как полагают, девятьсот миллионов сестерций. Великое и несчастное государство в одном и том же году вытерпело и Отона и Вителлия; как хотели постыдным образом так и вертели им Винии, Фабии, Ицелы и Азиатики, пока не сделались их преемниками Муциан и Марцелл, скорее другие люди, чем другой нравственности.
96). Прежде всего Вителлию принесено известие об отпадении третьего легиона; письмо об этом прислано Апонием Сатурнином прежде чем и он пристал к партии Веспасиана. Но и Апоний изложил не все, писав второпях, вследствие неожиданности события, да и приближенный Вителлия из лести объясняли все слабее: это возмущение лишь одного легиона, остальное все войско непоколебимо в верности. В этом же роде и Вителлий говорил перед воинами, накинувшись на недавно уволенных преторианцев: они-то и распускают ложные слухи, да никакой опасности междоусобия". Имя Веспасиана скрыто, а по городу ходили воины, чтобы обуздывать народные разговоры, а это в особенности давало пищу толкам.
97). Впрочем, Вителлий вызвал вспомогательные войска из Германии, Британнии и Испании не торопливо и скрывая надобность. А также легаты и провинции медлили: Гордеоний Флакк подозрительно смотрел на Батавов и озабочен был собственною войною. У Вектия Болана Британния никогда не была достаточно спокойна. Оба оставались в нерешительности, да из Испаний не спешили; там в то время не было ни одного из бывших консулов; трех легионов легаты, равные правом и при благоприятном положении дел Вителлия, не знавшие как переспорить друг друга в раболепстве, равнодушно смотрели на упадок его счастья. Легион в Африке и когорты, набранные Клодием Мацером, потом отпущенные Гальбою, по приказанию Вителлия снова вступили на службу. А также и другие молодые люди записывались охотно, так как Вителлиево проконсульство было бескорыстно и во всех оставило впечатление благоприятное, между тем как Веспасиан в бытность свою проконсулом оставил по себе самую дурную славу и чувство ненависти к нему; вследствие этого союзники делали заключение и о правлении того и другого; но опыт показал, что они ошибались.
98). И сначала Валерий Фест легат с верностью содействовал усердию жителей провинции, но вслед за тем стал колебаться, явно, в письмах и распоряжениях, держась Вителлия, а тайными сношениями задабривая Веспасиана - он готов был стать на защиту того или другого, на чьей стороне будет сила. Захваченные с письмами и эдиктами Веспасиана по Ретии и Галлиям, некоторые из воинов и сотников посланы к Вителлию и умерщвлены, а еще больше их ускользнуло вследствие преданности друзей или скрывшись своею хитростью. Таким образом узнавали приготовления Вителлия, а замыслов Веспасиана большая часть оставалась неизвестною: во-первых вследствие беспечности Вителлия, потом Паннонские Альпы, занятые гарнизонами, задерживали гонцов. Да и на море господствовали периодические западные ветры, благоприятные для плывших на восток, а противные плывшим оттуда.
99). Наконец с нашествием неприятеля, придя в ужас вследствие неблагоприятных отовсюду известий, Вителлий отдает приказание Цецине и Валенсу готовиться поскорее к войне. Вперед послан Цецина, а Валенса, тут только что вставшего в первый раз после тяжкой болезни, задерживала слабость (сил). Вид германского войска, выходившего из города, далек был от прежнего: ни той силы телесной, ни той бодрости духа: медленно тянулись далеко не густые ряды, оружие в беспорядке, ослабевшие кони; невыносимо было воинам действие солнца, пыли, непогод, и насколько недоставало в воинах твердости переносить труды, настолько прибавилось расположения к раздорам. К этому присоединилось старинное честолюбие Цецины и недавно появившаяся беспечность, так как он, слишком избалованный счастьем, погряз в роскоши, а может быть он искусно брал на себя личину беспечности, задумывая предательство и потому стараясь парализовать добрые качества войска. Большинство было того убеждения, что советы Флавия Сабина подействовали на образ мыслей Цецины, при чем посредником их объяснений был Рубрий Галл, утверждавший, что Веспасиан утвердит все условия перехода. Тут же старались действовать на его чувства ненависти и зависти к Фабию Валенсу, и чтобы Цецина, уступая Валенсу при Вителлии, приготовил себе у нового государя милость и силы.
100). При расставании, Вителий обнял Цецину и отпустил его с большим почетом. Цецина послал часть конницы вперед занять Кремону. Затем двинулись отряды четвертого, десятого и шестнадцатого легионов, и за ними легионы пятый и двадцать второй. Позади всех шли легионы двадцать первый - стремительный и первый Италийский со значконосцами (вексилариями) трех Британнских легионов и отборными вспомогательными войсками. По выступлении Цецины, Фабий Валенс писал войску, которое он сам прежде водил, чтобы оно его подождало на пути, так он условился с Цециною; но тот, будучи налицо, а потому самому и сильнее, выдумав сам от себя, сказал: этот план действия изменен и положено всею массою встретить наступательное движение неприятеля. Таким образом он отдал приказание легионам поспешить в Кремону, а части идти в Гостилию, а сам завернул в Равенну, под предлогом переговорить с моряками флота, затем тайно отправился в Патавий для принятия мер к измене. Луцилий Басс, бывший префектом конного отряда и Вителлием поставленный в начальники флотов и Мизенского и Равенского вместе, за то, что не тотчас же получил префектуру претория, вымещал свое несправедливое раздражение преступным вероломством. И нельзя узнать, увлек ли он Цецину или (обыкновенно случается между людьми зла, что бывают они схожи) одни и те же дурные побуждения ими управляли.
101). Современные писатели, изложившие события этой войны во время господства рода Флавиев, толковали о заботе сохранения мира и любви к благу общественному, как поводах, говоря под вредным влиянием лести. А нам кажется, что, кроме природного легкомыслия и верности непрочной, - так как он уже изменил Гальбе, - подействовали на Цецину чувства соревнования и зависти, как бы другие не опередили его перед Вителлием. Цецина, настигнув легионы, разными средствами старался подействовать на умы сотников и воинов, упорствовавших за Вителлия. Бассу в таких же попытках было, менее затруднений, так как флот более склонен был переменить господина, помня, что он еще так недавно действовал за Отона.
Содержание книги: глава 1. Флавианцы обсуждают способ ведения войны, причем иные советуют медлить. - 2. Антоний Прим убеждает торопиться и 3. успевает в том. - 4. Самое значительное затем влияние Корнелия Фуска. - Правители Сарматов Языгов приняты в сотрудники войны. Сидо и Италик, цари Свевов, увлечены на сторону Веспасиана. - 6. 7. Антония, сделавшего вторжение в Италию, сопровождает Аррий Вар; они занимают много городов. - 8. Верона делается средоточием военных действий. Тщетно или поздно Веспасиан и Муциан стараются внести замедление. - 9. Между тем вожди взаимными письмами ведут войну. - 10. Т. Ампий Флавиай, подозрительный воинам, спасен Антонием. - 11. Он и второе возмущение, происшедшее вследствие ненависти Апония Сатурнина, подавляет. - 12. Луцилий Басс и 13. 14. Цецина хотели изменить Вителлию, но воинами посажены в оковы. - 15. На Вителлианцев, среда которых господствовал раздор, Антоний решился напасть у Бедриака. - 16. Излишним усердием при исполнении дела Аррий Вар ставит его в опасное положение, но 17. Антоний своею твердостью и мужеством поправляет его и 18. получает победу. - 19. Обнадеженные ею воины Веспасиана требуют приступа к Кремоне. - 20. Необдуманную их горячность Антоний тщетно хочет удержать. - 21. Но ужас приближающегося неприятеля заставляет их отказаться от упорства и внять советам вождя. - 22 - 25. Сражение жестокое и нерешительное. Антоний исполняет обязанности отличного вождя и выхватывает победу. - 26 - 33. Кремона осаждена, взята и сожжена. - 34. Впоследствии восстановлена. - 35. Побежденные легионы рассеяны.
36. Вителлий коснеет в наслаждениях роскоши. - 37. Возвратясь в город, осуждает Цецину; а вместо его на один день делает консулом Розия Регула. - 38. 39. Юний Блез коварством Л. Вителлия погибает от яда. - 40. 41. Фабий Валенс безмерным произволом и медлительностью подрывает положение дел Вителлиевых и 42. так как Флавианцы занимают Италию, то 43. занесенный к Стехадам, взят. - 44. Испания, Галлия, Британния все обратились на сторону Веспасиана. - 45. Впрочем, Британнию возмущает Венуций; там шли военные действия с переменным счастьем. - 46. И Германия пришла в волнение; тронулся было и народ Даков, но подавлен Муцианом, возвращавшимся с Востока. - 47. 48. Аницет, Полемона отпущенник, захвачен, когда старался повредить Понту. Веспасиан отправляется в Александрию с тем, чтобы на Рим подействовать голодом. - 49. Антоний, после взятия Кремоны, сделался надменнее и 50. часть войск оставил в Вероне, а часть посылает против Вителлианцев. - 51. Возмутительный поступок воина, который просит награды за то, что убил брата. - 52. Торопливость Антония Муциан ставит в вину перед Веспасианом. - 53. Антоний более резко, чем бы следовало к государю, сочиняет ему письмо, где порицает Муциана. Вследствие этого серьезные неудовольствия между вождей.
54. Вителлий, безрассудно скрывая поражение у Кремоны, тем самым задерживает возможность пособить горю. Достойная памяти твердость Юлия Агреста. - 55. Вителлий, как бы пробудясь от сна, приказывает занять Апеннины, щедро раздает почести; приходит в лагерь. - 56. Чудесные явления, но замечательнее всех сам Вителлий, чуждый знания военного дела, неспособный принять какое-либо разумное решение, возвращается в Рим, пораженный отпадением Мизенского Флота. - 57. Жители Путеол благоприятствуют Веснасиану, а жители Капуи - Вителлию. Кл. Юлиан переходит на сторону Веспасиана и занимает Таррацину. - 58. Вителлий брату Луцию поручает ведение войны в Кампании, а сам в Риме старается составить войско из черни и рабов, но оно тут же распалось. - 59. Флавианцы переходят Апеннины; к ним приходит Цериалис, вырвавшись из под страши Вителлия и принят в число вождей. - 60. Сильно, желающих сражаться воинов с трудом удерживает Антоний. - 61. Часто уже начинают переходить к Веспасиану. Приск и Альфен оставляют лагерь и возвращаются к Вителлию. - 62. 63. По убиении Валенса воины в отчаянии со значками и знаменами переходят к Веспасиану. Вителлию предлагают мир и безопасность, в случае, если он отдастся.
64. Флавий Сабин, префект города, тщетно возбуждается к оружию. - 65. Любя спокойствие, он толкует с Вителлием о мире. - 66. Уж тот и готов был согласиться, но не дали ему окружающие. Они 67. 68. Вителлия, уже одевшегося в простое платье и готовившегося перед собранием сложить с себя верховную власть, вынуждают вернуться назад. - 69. Между тем Сабин взял на себя управление и его поддерживали Римляне всех сословий при общем ропоте Германских когорт. Небольшое сражение, - благоприятное для сторонников Веспасиана. Сабин занимает Капитолий и его, 70. после того как Корнелий Марциал без пользы был послан к Вителлию,· - 71. приверженцы Вителлия берут приступом и предают пламени. - 72. Взгляд назад на прежние судьбы Капитолия. - 73. Вителлианцы предают все кровопролитию, мечу и пламени, захватывают Флавия Сабина и Аттика консула. - 74. Домициан скрывается в одежде жреца. Сабин убит против воли Вителлия. - 75. Похвалы Сабину. Аттик спасен. - 76. 77. Таррацина Л. Вителлием осаждена и взята. Юлиан зарезан. Нескромность Триарии. - 78. Флавианцы медлят, неизвестно по вине ли Антония, или Муциана, но приходят в движение, услыхав об осаде Капитолия. - 79. Спешат к городу; тут конное сражение, неблагоприятное Цериалису. - 80. 81. Вителлий посылает уполномоченных и дев Вестальских просить мира или перемирия, но не получает, - 82. Флавианцы, разделив войска на три части, приближаются к городу. Тут происходит сражение с чрезвычайно разнообразным исходом. - 83. Позорная картина своеволия городского населения, которое, присутствуя при сражении зрителем, рукоплесканиями ободряет то ту, то другую сторону. - 84. Лагерь преторианцев взят силою. - 85. Вителлий, извлеченный из самого позорного места, куда было он спрятался, осыпан ругательствами и предан самой низкой казни. - 86. Жизнь Вителлия и его нравственный характер. Все это совершилось в один и тот же год.
1). С лучшими и счастьем, и верностью вожди партии Флавиевой обдумывали план военных действий. Они собрались в Петовион[1] на зимние квартиры тринадцатого легиона. Тут подняли вопрос: не лучше ли завалить проходы Паннонских Альп, пока с тылу не поднялись бы все силы, или не лучше ли идти прямо и твердо сразиться за обладание Италиею. Те, которые полагали лучшим дождаться подкреплений и тянуть войну вдаль, превозносили силу и славу Германских легионов и то, что недавно с Вителлием пришел цвет Британнского войска, а у них и число легионов, не давно разбитых, меньше, и как бы они ни были смелы на словах, но дух у побежденных все же не таков как у победителей. Но если покамест занять Альпы, подойдет с войсками Востока Муциан. За Веспасианом остаются море, флоты, расположение провинций, и через него он и состоянии вызвать грозу как бы вторичной войны. Таким образом спасительная медленность придает новые силы, не отняв ничего у тех, какие теперь есть.
2). На это первый Антоний (он самый ревностный поборник войны) возразил так: "поспешность им самим полезна, а Вителлию гибельна. Больше беспечности, чем уверенности прибавилось победителям. Не наготове держали их и не в лагерях; по всем городам Италии скитались праздно, наводя страх лишь на тех же, что дали им приют, и чем смелее и решительнее действовали прежде, тем с большею жадностью бросисились в наслаждения всякого рода, для них необычные. Ослабели они от цирка, театра и городских веселостей, а другие изнурены болезнями. Если дать время, то при мысли о войне вернутся и к ним силы. И недалеко Германия, откуда могут быть подкрепления. Британния отделена проливом, а рядом Галлии и Испании; отовсюду подоспеют люди, лошади, денежные взносы. Сама Италия и огромные средства города Рима и, если бы они захотели действовать сами наступательно, - два флота и беззащитное (свободное) Иллирское море. Какую пользу принесут тогда завалы в горах? Какую то, что война протянется на другое лето? Откуда они покамест будут брат деньги и провиант? А почему же бы им лучше не воспользоваться тем самым, что Паннонские легионы, скорее обманутые, чем побежденные, спешат восстать на отмщение, а Мезийские войска принесут свежие, нетронутые силы. Если число воинов важнее числа легионов, то на нашей стороне более силы, меньше распущенности и самый стыд принес пользу дисциплине. А всадники и тогда-то побеждены не были, но и при неблагоприятном положении дел разметали ряды воинов Вителлия. Тогда два Паннонских и Мезийскнх конных отряда прорвали боевую линию неприятеля, а теперь соединены вместе значки 16-ти конных отрядов; они, налетя как бы тучею, одним громом и натиском движения собьют и сокрушат и всадников, и коней уже, забывших боевое дело. Если только никто не воспрепятствует, то я же буду и виновником этого плана действий и исполнителем его. А вы, счастье которых еще неприкосновенно, удержите у себя легионы; мне достаточно когорта налегке. Не замедлите услышать, что путь в Италию открыт и положению Вителлия нанесен решительный удар, а для вас уже легко будет следовать по проложенному победителем пути".
3). Эти слова и в том же роде, он высказывал, сверкая глазами, громким голосом, чтобы его подальше слышно было (так как сотники и некоторые из воинов тут же присутствовали при совещании.) Он подействовал на самых осторожных и предусмотрительных; а простые воины и все прочие превозносили его похвалами как единственного человека и вождя, с пренебрежением отзываясь о неспособности других. Такое понятие о себе он вызвал немедленно тем, что, в речи к воинам, он прочел письмо Веспасиана и не так, как большинство других, излагал неопределенно, так что мог бы впоследствии словам своим придать тот или другой смысл, но показал, что он прямо и открыто посвящает себя делу, и тем приятнее был он воинам, как неразлучный сотоварищ их вины и славы.
4). После него значительнее всех было влияние Корнелия Фуска прокуратора. И он, обыкновенно нападая на Вителлия в самых резких выражениях, не оставлял себе никакой надежды (на пощаду) в случае неблагоприятного оборота дел. Тит Ампий Флавиан, от природы и старости нерешительный, вызывал раздражение и подозрительность воинов тем, будто он все еще помнил свое родство с Вителлием, а также и тем, что при начале волнения в легионах он было бежал, а потом вернулся по собственному побуждению и таким образом подал повод заключать, что ищет только случая к предательству. Флавиан, бросив Паннонию, вошел в Италию и, избегнув опасности, желанием переворота побужден был принять снова звание легата и участие во внутренней войне. Советовал ему Корнелий Фуск не потому, чтобы нуждался в содействии Флавиана, но чтобы во главе только что начинавшегося движения партии, - поставить почетное имя человека, бывшего консулом.
5). Впрочем, для того, чтобы можно было войти в Италию безнаказанно и с пользою, написали Апонию Сатурнину, чтобы он поспешил с Мезийским войском. "А для того чтобы безоружные провинции не оставить на жертву диких соседственных народов, старейшины Сарматов Язигов, в руках которых было все заведывание общественными делами, - приняты в сотоварищество военной службы. Они предлагали и людей и конницу - ею только они и сильны; но отклонили это предложение, как бы при внутренних раздорах не сделали бы они какой-нибудь попытки в интересах чужеродцев, или за усердное содействие рассчитывая на большую награду, не вышли бы за пределы права и законности. Вовлечены в дела Веспасиана Сидо и Италик, цари Свевов, исстари преданные Римлянам, и народ их более других способный оправдать сделанное ему доверие. Эти вспомогательные войска поставлены на фланг, так как враждебна была Рэтия, где прокуратором был Порций Септимий, непоколебимо верный Вителлию. А потому Секстилий Феликс с Аврианским конным отрядом, восемью когортами и молодыми людьми из Нориков послан для занятия берега реки Эна[2], разделяющего своим течением Ретов и Нориков; ни с той, ни с другой стороны не было попыток к бою, и партиям пришлось испытать счастья в другом месте.
6). Антоний отобрал вексиллиариев из когорт и часть всадников, для вторжения с ними в Италию; сотоварищем его был Аррий Вар, деятельный на войне; эту славу увеличивало и то, что он служил под начальством Корбулона и удачные действия в Армении. О нем, впрочем, говорили, что тайными наветами перед Нероном заподозрил он добрые качества Корбулона. Таким образом позорною милостью (Нерона) получил он командование первой роты триариев, и сначала снисканное дурно его радовало, но незамедлило обратиться ему на гибель. - Прим и Вар заняли Аквилею и соседственные с нею места; с радостью приняты они в Опитергий[3] и Альтину[4]; в Альтине оставлен для прикрытия вооруженный отряд, против Равенского флота, об отпадении которого слуху еще не было. Отсюда они привлекли на сторону Веспасиана Патавий[5] и Атесте[6]. Тут узнали, что три Вителлиевы когорты и конный отряд именуемый Себонианским, остановился у Форума Алиена[7], наведя мост. Случай показался благоприятным напасть на ничего не ожидавших, о чем тоже было известие. На самом рассвете захватили большую часть безоружными. Заранее дано было приказание: "убить лишь немногих, а остальных страхом заставить переменить убеждения". Нашлись, которые тотчас же отдались, а большинство, разорвав мост, остановили тем наступление неприятеля.
7). Разнесся слух об этой победе, и после такого начала военных действий, благоприятного Флавианцам, два легиона, седьмой Гальбов и тринадцатый близнец (двойной?), с легатом Ведием и Аквилою, с большою готовностью приходят в Патавий. Тут немного дней взято для отдохновения, и Минуций Юст, префект лагерей седьмого легиона, тем, что он строже чем то следует в гражданскую войну, пользовался своею властью, навлек раздражение воинов, и чтобы его избавить от вредных для него последствий, отправлен к Веспасиану. Обстоятельство давно желанное и истолкованное к славе произвело большее, чем бы следовало, впечатление, когда Антоний отдал приказание - во всех муниципиях восстановить изображения Гальбы, вследствие смут тех времен ниспровергнутые. Хорошим для своего дела считал он вселить убеждение, что сочувствуют правлению Гальбы и хотят обновить его партию.
8). Затем возник вопрос: какой пункт избрать исходным (средоточием) военных действий? - "Лучше всего показалась Верона, около которой открытая местность удобна была для действий конницею, а в ней заключалась главная сила. Притом казалось делом хорошим и имеющим произвести самое благоприятное впечатление, - отнять у Вителлия колонию, сильную войсками (богатую средствами). На дороге занята Вицетия[8], обстоятельство само по себе не важное (городок этот имеет незначительные средства) показалось очень важным когда припомнили, что там родился Цецина и что отечество главного вождя неприятелей у них исторгнуто. Наградою была Верона; жители её и примером и средствами оказали пособие стороне Веспасиана. И таким образом войско стало между Рециею и Юлийскими Альпами, а чтобы не было там дороги Германским войскам, поделали завалы; все это делалось или без ведома Веспасиана, или вопреки его приказаний, так как он велел: приостановиться в Аквилее военными действиями и подождать Муциана. Вместе с приказанием объяснял он свой план действий: когда Египет, источник хлебных запасов, и доходы самых богатых провинций будут в его власти, то войско Вителлия можно вынудить к сдаче недостатком жалованья и хлеба". То же самое внушал и Муциан в частых письмах, выставляя предлогом победу без пролития крови и слез, и другое в том же роде; а в сущности он жаждал славы и всю честь войны хотел приберечь лишь себе одному. Впрочем, такие планы из крайне отдаленных расстоянием земель приносились уже после совершения самых событий.
9). Итак Антоний внезапным натиском ворвался в неприятельские посты и в небольшом сражении сделал опыт мужества своих воинов; разошлись почти при равных условиях. Вслед за тем Цецина укрепил лагерь между Гостилиею, селом Веронским и болотами реки Тартара в месте безопасном, так как тыл был прикрыт рекою, а фланги находившимися против них болотами. Будь только верность (в действиях Вителлианцев), то два легиона, к которым еще не присоединилось Мезийское войско, могли быть или без труда подавлены всеми силами Вителлианцев или, прогнанные назад, вынуждены были бы очистить Италию и обратиться в постыдное бегство. Но Цецина разными проволочками, дал возможность неприятелю распорядиться как ему хотелось первым началом военных действий и между прочим в письмах осыпал бранью тех, которых был в состоянии прогнать оружием, пока через гонцов скреплял договор предательства. Между тем пришел Апоний Сатурнин с седьмым легионом Клавдиевым. Легионом начальствовал трибун Випстан Мессала, именитого рода, сам человек отличный, и один кто с добрыми мыслями участвовал в этой войне. К этим-то войскам, ни в каком случае неравным с Вителлиевыми (так как их было всего три легиона), послал письма Цецина, пеняя их за то, что они, быв уже раз побежденными, снова взялись за оружие, и вместе он осыпал похвалами доблести Германского войска. О Вителлии упоминалось мало, и как бы по необходимости только, а о Веспасиане ничего бранного, и вообще ничего такого, чтобы задобрило неприятеля или вселило в него ужас. Вожди партии Флавиевой, не говоря ничего в оправдание прежних событий, ответили - выражаясь о Веспасиане возвышенно, о своем деле с уверенностью, о войске с убеждением в его силе, о Вителлии, как открытом враге. Вместе с тем они трибунам и сотникам подавали надежду сохранить то, что они получили по милости Вителлия, и самого Цецину явно склоняли перейти на их сторону. Письма прочитаны перед собранием воинов и придали уверенности: Цецина выражался смиренно, как бы опасаясь оскорбить Веспасиана, а вожди его стороны писали с пренебрежением и как бы издеваясь над Вителлием.
10). Потом, с прибытием двух легионов, из коих вели третий Диллий Апониан, а восьмой - Нумизий Луп, положили - выказать силы и окружить Верону военным валом. Случилось так что Гальбианскому легиону досталось весть вал с фронта; увидали вдали всадников из союзников и они, как неприятели нагнали страх, впрочем, пустой. Схватили воины оружие и раздражение их за мнимую измену обрушилось на Т. Ампия Флавиана; доказательств вины его не было никаких, но уже давно сделался он ненавистным и они как безумные требовали его казни, крича: "он родня Вителлию, предатель Отона и перехватил денежную им раздачу". Оправданию не было места, хотя он протягивал умоляя руки, валялся распростертый на земле в истерзанном платьи; вопли и стоны вырывались из груди его и уст. Но это еще более ожесточало предубежденных против него воинов, якобы чрезмерный страх внушен сознанием его вины. Попытки Апония говорить заглушаемы были криками воинов; ропотом и неприязненными криками встречают всех прочих вождей; одному Антонию выказывают только готовность слушать его, а тот обладал и красноречием и искусством действовать на массы и пользовался доверием воинов. Когда возмущение все усиливалось, и от попреков и брани воины переходили к оружию и рукопашным действиям, отдает Антоний приказание заключить Флавиана в оковы. Воины поняли умысел (их провесть) и, разметав тех, что прикрывали трибунал, готовились к явному насилию. Антоний противоставил им грудь свою и извлекши меч клялся, что умрет или от рук воинов, или от своих собственных. Видя в рядах воинов кого-либо ему известного или имевшего военное отличие, называл по имени и призывал к себе на помощь. Затем, обернувшись к значкам, он молил богов: "такое исступление, такой раздор послать лучше войскам неприятельским". Наконец возмущение стало стихать, и уже только в конце дня разошлись все по своим палаткам. Флавиан выехал в ту же ночь, встретил письма Веспасиана и избег окончательно опасности.
11). Легионы, как бы зараженные неистовством, на Апопия Сатурнина, легата Мезийского войска, нападают тем с большим ожесточением, что не так как в первый раз изнурены были трудом и работами, посереди дня пришли в волнение. Между воинами ходили письма от Сатурнина, будто бы назначенные Вителлию. Как некогда состязались в мужестве и доброй нравственности, теперь старались опередить друг друга в дерзости и своеволии, а потому требуют казни Апония, так же насильственно, как прежде Флавиана. При этом Мезийские легионы ссылались, что они поддержали Паннонские легионы в их попытках мщения, а Паннонские, как бы находя себе оправдание в возмущении других, охотно взялись повторить вину. Они бросились в сады, где находился Сатурнин и не столько Прим, Апониан и Мессала, хотя и они употребляли все усилия, спасли Сатурнина, сколько темнота места, где он скрывался, найдя себе убежище в печи случайно пустой бани; за тем он, отпустив ликторов, удалился в Патавий. С удалением бывших консулов, у одного Антония остались власть и распоряжение над обоими войсками, так как и сотоварищи ему уступили, и все усердие воинов обратилось к нему. Не было недостатка в полагавших, что и то и другое возмущение началось по коварному умыслу Антония, желавшего пользоваться войною исключительно для себя.
12). Да и в партии Вителлия умы не были спокойны, а раздоры были еще гибельнее; смуты возникали тут не вследствие подозрительности масс, но вероломства вождей. Луцилий Басс (префект), начальник Равенского флота, пользуясь сомнительным расположением умов воинов, большая часть которых были из Далмации и Паннояии, провинций находившихся во власти Веспасиана, привлек их на его сторону. Для предательства выбрана ночь и без ведома остальных, одни лишь участвовавшие в заговоре, собраны в главную квартиру. Басс или стыдясь, или опасаясь какой исход будет, дожидался его дома. Капитаны судов с большим шумом бросаются на изображения Вителлия; немногие из воинов стали сопротивляться и убиты, а остальная масса охотно смотрела на всякую перемену и склонялась в пользу Веспасиана. Тут-то выступил и Луцилий, назвав себя главным виновником этого дела. Флот выбирает себе начальником Корнелия Фуска, и тот поспешно прибыл. Басс под почетным караулом на легких, судах привезен в Адрию. Тогда начальник конного отряда Менний Руфин охранявший тут безопасность, заключил его в оковы, но они тотчас же с него сняты вследствие заступничества Горма, Цезарева отпущенника; и тот считался в числе вождей.
13). А Цецина, когда сделалось известным отпадение флота, главных из сотников и немногих воинов, остальных распределив по обязанностям их службы, позвал в свою палатку, сделав вид, будто удалился в самое потайное место лагеря. Тут он превозносит похвалами доблести Веспасиана и силу его партии; флот уже принял его сторону; подвозы стеснены; Испании и Галлии враждебны, да и в Риме нет ничего верного; а относительно Вителлия все выставлял в худшем виде. Потом начали дело участвовавшие в замысле; прочие, пораженные неожиданностью, приведены к присяге Веспасиану. Вместе с тем сброшены изображения Вителлия и посланы гонцы с этим известием к Антонию. Но когда по всем лагерям разнесся слух об этой измене, воины сбежались к ставке вождя, увидали написанным имя Веспасиана, а Вителлия изображения сброшенными на землю, сначала хранили глубокое молчание, но потом у всех дружно вырвались слова; "До того пала слава Германского войска, что без сражения, без ран, как бы взятые в плен протянут они руки для оков и выдадут оружие? (На той стороне какие легионы? Бесспорно побежденные. Да и нет тут главной силы Отонова войска - первого и четырнадцатого легиона, а их-то они, на этих самих полях, разбили и обратили в бегство). Неужели тысячи вооруженных, как бы стадо продажной скотины, будут отданы в дар изгнаннику Антонию? Неужели восемь легионов должны служить как бы придачею перешедшему на ту сторону одному флоту? Так заблагорассудилось Бассу, так Цецине; они, обобрав у государя дома, сады, богатства, хотят отнять у него и воинов. Они, совершенно не тронутые и не проливавшие крови, будут презренны и в глазах Флавиевых приверженцев, а воинам что скажут, на их требование, возмездия за удачи или неудачи"?
14). Так кричали воины то порознь, то все вместе, под влиянием оскорбленного чувства. Начал действовать пятый легион, восстановил изображения Вителлия, а Цецину заключил в оковы. Вождями выбирают Фабия Фабулла, легата пятого легиона, и Кассия Лонга, префекта лагерей. Случайно попавшихся трех воинов с легких (Либурнских) судов, ничего не знавших и ни в чем неповинных, убили; оставив лагери и разорвав мост, отправляются назад в Гостилию, а оттуда в Кремону, для того чтобы соединиться с легионами первым Итальянским и двадцать первым Стремительным; а Цецина их и часть конницы послал вперед занять Кремону.
15). Когда Антоний узнал об этом, он положил напасть на неприятельские войска, несогласные духом и разбросанные силами, прежде чем влиянием вождей возвратится воинам расположение к повиновению, а соединясь вместе легионы будут увереннее в себе. .Он догадывался, что Фабий Валенс, уже выехавший из Рима, узнав об измене Цецины поспешит своим прибытием; а Валенс был верен Вителлию да и не чужд знания военного дела. Вместе с тем опасались громадного наплыва сил Германии через Рецию, и Вителлий вызвал вспомогательные войска из Британнии, Галлии и Испании, страшную грозу войны, если бы Антоний, именно этого-то самого опасаясь, поторопись сразиться, не предупредил бы всего этого победою. Со всем войском он вторыми от Вероны лагерями прибыл в Бедриак. На другой день удержав легионы для возведения укреплений, послал на Кремонские поля всадников с тем, чтобы под видом заготовления запасов поощрить воинов добычею с (мирных) граждан, а сам с четырьмя тысячами всадников выступил до восьмого милевого камня от Бедриака, для того чтобы с большим простором опустошать край; на передовые разъезды (как то бывает обыкновенно) возложена была забота смотреть за тем, что делалось впереди.
16). Уже был почти пятый час дня, когда прискакал всадник с известием, что приближается неприятель, впереди идут немногие, а гул и шум от движения слышен далеко. Пока Антоний советуется как поступить, Аррий Вар, горя желанием доказать на деле свое усердие, с лучшими (быстрейшими) из всадников бросается вперед и сначала теснит Вителлианцев с небольшим уроном, так как подоспело их много и дело приняло другой оборот; самый горячий в преследовании - в бегстве делается последним. Так поспешили без воли Антония, который предвидел, что из этого выйдет. Он сделал своим воинам увещание, "чтобы они вступили в бой смело и решительно", отвел на фланги конные отряды, а посередине оставил свободным путь, которым мог бы принять Вара и всадников его. Отдано приказание легионам вооружаться, а по полям дано знать воинам, чтобы они, бросив добычу, тою дорогою, где кому ближе, спешили на сражение. Между тем оробевший Вар вмешался в толпы своих и распространил страх; с ранеными сбиты и невредимые; их собственная робость и теснота пути обращались к их вреду.
17). В таком замешательстве Антоний не пренебрег ни одною из обязанностей твердого вождя или самого храброго воина. Он выбегал на встречу устрашенным, удерживал отступавших, был там, где наиболее было затруднений и какая-либо надежда. Распоряжениями, движением рук и голосом был он на виду и неприятелей и своих. Наконец дошел он до такого одушевления, что копьем пронзил бежавшего (вексиллария) знаменосца, а сам, схватив знамя, обратил его к неприятелю; тут от стыда остановились всадники числом не более ста. Местность самая к тому способствовала, так как тут дорога суживалась, а мост на протекавшей речке был сломан; она же неопределенным руслом и крутыми берегами препятствовала бегству. Такая крайность ли·, счастье ли, - но уже потерянное было дело восстановилось. Стеснившись между собою плотными густыми рядами, встретили Вителлианцев, самонадеянно рассыпавшихся, и те пришли сами в оцепенение. Антоний не давал вздохнуть пораженным, избивал попадавшихся навстречу. Вместе с тем и прочие, каждый по своей натуре, обирали, брали, отнимали коней и оружие. Ободренные криками успеха и те, что только что перед тем рассеялись бегством по полям, принимали участие в победе.
18). У четвертого от Кремоны милевого камня засверкали значки легионов Стремительного и Итальянского, при благоприятном сначала для них ходе дела их конницы зашедшие было сюда. Но когда счастье обратилось против, они не раздавались рядами, чтобы дать место пришедшим в замешательство, не шли вперед, чтобы со своей стороны атаковать неприятеля, утомленного быстрым движением через такое пространство и самим боем. Случайно побежденные не так еще нуждались они в вождях при удачных действиях, как почувствовали его недостаток в несчастьи. На их колебавшиеся ряды бросилась только что одержавшая победу конница и за нею последовал Випстан Мессала, трибун, со вспомогательными войсками Мезийскими, а их, хотя взятых на скорую руку, - в военном деле ставили наравне с воинами легионов. Таким образом смешанные пешие и конные воины сломили ряды легионов. И самая близость стен Кремоны, подавая более надежды на бегство, уменьшала желание сопротивляться.
19). Да и Антоний прекратил дальнейшее наступательное движение, имея в виду труды и раны, которые, при таком переменном ходе сражения, хотя и благополучно окончившемся, понесли и всадники и кони. Стало смеркаться, когда сосредоточились все силы Флавианского войска. Воины, двигаясь по кучам тел и следам недавнего побоища, как будто окончен решительный бой, требовали идти в Кремону и побежденных или принять покорность или взять силою. Но все это было хорошо только на словах. Каждый из воинов говорил себе: "очень легко взять приступом колонию, лежащую на ровном месте. Во мраке ночи нападающим такая же смелость, но грабить гораздо вольнее. Если же они дождутся рассвета, то явятся с просьбами о мире и за труды и раны достанутся им бесплодные слава и милосердие, а богатства жителей Кремоны достанутся префектам и легатам. Взятого приступом города добыча принадлежит воинам, а покорившегося вождям". С пренебрежением относятся воины к сотникам и трибунам и, - чтобы не слышать их голосов, гремят оружием, готовясь выйти явно из повиновения, если их не поведут.
20). Тут Антоний стал ходить по рядам воинов и, где вызывал своим видом и значением молчание, говорил: "далека от него мысль лишить их так хорошо заслуженных ими чести и награды; но между войском и вождями распределены обязанности: воинам приличествует усердие к битве, а вожди чаще приносят пользу предусмотрительностью, обдуманностью, медленностью, чем опрометчивостью. Насколько он, Антоний, как воин оружием и личным трудом содействовал победе, настолько теперь постарается быть полезным исключительными качествами вождя - обдуманностью и предусмотрительностью. Да и не может быть сомнения о том, что нас ждало бы: ночь, расположение города неизвестно, внутри враги и все благоприятное для действия из засады. Да будь даже перед нами отворены ворота, и то войти невозможно без предварительной рекогносцировки иначе как днем. Не теперь ли начнут они приступ, когда ничего не видно? Но где ровная местность, какова вышина стен? Нужно ли против города действовать из метательных орудий и стрелами, или правильными осадными работами, траншеями"? Затем, обращаясь к воинам порознь, спрашивал: "принесли ли они с собою топоры, ломы и прочее, что нужно для приступа к городу"? Получая отрицательный ответ, он говорил: "мечами и копьями могут ли чьи-либо руки пробить и подрыть стены? Если бы оказалось необходимым - устроить насыпь и прикрыться крытыми ходами и фашинами, то неужели мы неразумною толпою будем стоять без толку, с удивлением посматривая на вышину башен и чужие укрепления? Не лучше ли переждать одну ночь, привезти осадные орудия и машины и идти с готовою силою и победою на нашей стороне"? - Вместе с тем он посылает в Бедриак маркитантов и войсковую прислугу - привезти запасы и прочее, что нужно.
21). Впрочем, воины принимали эти убеждения с большим неудовольствием, и дело доходило почти до возмущения, когда всадники, сделав рекогносцировку почти под самые стены, схватили кой-кого бродивших из Кремоненцев и из их показаний узнали: "шесть Вителлиевых легионов и все войско, находившееся в Гостилии, в этот самый день совершили переход в тридцать тысяч шагов, узнав о поражении своих, приготовились к сражению и сейчас тут будут". Ужас сделал доступными упорные умы воинов внушениям вождя. Он отдает приказание тринадцатому легиону стать на самом полотне Постумиевой дороги; с ним в связи налево стал на ровном месте седьмой Гальбиев, а потом седьмой Клавдиев, перед фронтом которого такова была местность - находился сельский ров. Справа стал восьмой легион по открытому месту, а за ним третий, прикрытый густыми кустарниками. Таково было расположение орлов и значков, а воины перемещались во мраке и стали где кому назначил случай. Знамя преторианцев стояло всего ближе к третьему легиону. Когорты вспомогательные на флангах, а с краев и с тылу окружены конницею. Сидо и Италик, Свевы, с отборными из своих соотечественников находились в первых рядах боевой линии.
22). А Вителлиево войско, которому здравый смысл указывал отдохнуть в Кремоне и, подкрепив силы пищею и сном - неприятеля, изнуренного стужею и недостатком пищи, на другой день смять и прогнать, - не имея ни кто бы им управил, ни обдуманного плана действий, - почти в третьем часу ночи напал на Флавианцев уже изготовившихся и расположившихся в порядке. Не решаюсь высказать ничего положительно относительно боевого порядка (Вителлианцев), где стройности не могло быть вследствие раздражения и ночной темноты. Впрочем, некоторые передали: "четвертый Македонский легион стал на правом крыле; пятый и пятнадцатый со знаменами девятого, второго и двадцатого Британнских легионов составил середину боевой линии, а левый фланг наполнили шестнадцатый, двадцать второй и первый легионы". Воины легионов Стремительного и Итальянского замешались во все отряды. Конница и вспомогательные войска выбрали сами себе места. Жестоко упорное сражение продолжалось во всю ночь с разнообразно переменным счастьем; оно клонилось к гибели то одних, то других. Ни смелость, ни сила рук, ни самое зрение, насколько оно могло действовать, не помогали. И в том и в другом строю одно и то же оружие; вследствие частых расспросов известны были условные знаки сражения: перемешались знамена, когда толпа, отняв их у неприятеля, тащила туда или сюда. В особенности сильно тесним был седьмой легион, недавно Гальбою набранный: убиты шесть сотников первых рядов, отнято несколько значков; самого орла с трудом спас сотник первой роты Атилий Вер с большим уроном неприятеля, но наконец и сам пал.
23). Поддержал уже расстроившиеся ряды Антоний, призвав преторианцев, а те, вступив в дело, сначала потеснили неприятеля, а потом уступили ему. Вителлианцы перенесли метательные орудия на полотно дороги, чтобы выстрелы действовали на свободном и открытом месте, а прежде они рассыпались по кустам; нисколько не вредя неприятелю. Особенно громадной величины орудие пятнадцатого легиона огромными камнями громило ряды неприятелей и много вреда причинило бы оно, но два воина дерзнули на прекрасное дело: не узнанные под щитами, взятыми с поля битвы, они обрезали веревки и упоры орудий. Тотчас их умертвили, и потому имена их остались неизвестными, но самое дело вне всякого сомнения. Судьба не дала еще ни одной из сторон решительного перевеса, пока с дальнейшим ходом ночи не взошел месяц и не бросил свой обманчивый свет на оба войска. Благоприятнее был он Флавианцам потому, что взад и тени людей и лошадей казались длиннее и удары, направленные как бы в тела, перелетали через них и падали дальше. А Вителлианцам свет луны бил в глаза и они подставляли себя неосторожно неприятелям, стрелявшим как бы из засады.
24). Тут Антоний, когда представилась возможность и узнавать своих и себя дать им признать, старался подействовать на одних стыдом и упреками, на большинство похвалами и убеждениями и на всех надеждами и обещаниями. Он спрашивал Паннонские· легионы: "зачем же они снова взялись за оружие? Это именно те поля, где для них представляется возможность загладить воспоминание прежнего бесславия и снова снискать славу". Затем, обращаясь к Мезийским легионам, называл их виновниками и зачинщиками войны; "напрасно они угрозами и словами вызывали Вителлианцев, если не в состоянии вынести их взгляда и рук". Так он говорил по мере того, как к кому подходил, но всего более обращался он к воинам третьего легиона, напоминая им и то, "что давно совершилось, и что свежо еще было в памяти, как они поразили при М. Антоние Парфов, при Корбулоне - Армян и в недавнее время Сарматов". Затем с негодованием говорил он преторианцам: "вы, разжалованные в поселян, если не победите, где найдете императора, где лагери, которые бы вас приняли? Тут и значки ваши и оружие и смерть в случае поражения, так как, мера позора вашего уже переполнилась". Со всех сторон отвечали ему криками, а воины третьего легиона отдали честь восходящему солнцу (таков обычай Сирии).
23). Не известно ли, откуда взялся или умыслом вождя распущен слух: явился Муциан; войска приветствовали друг друга. Выступили вперед, как бы получив свежее подкрепление; а ряды Вителлианцев стали уже редеть, так как они, не имея распорядителя, под влиянием личных мужества или робости, то собирались массами, то расходились. Когда Антоний заметил их слабость, стал теснить густыми колоннами. Тут ослабевшие ряды совершенно расстроились, да и восстановить их было невозможно, так как мешали повозки и орудия. По окраинам дороги рассеялись победители, Торопясь преследовать. Это побоище тем замечательнее было, что сын убил отца; передам имена и подробности этого происшествия так, как их передал Випстан Мессала. Юлий Мансвет из Испании, взятый в Стремительный легион, оставил дома несовершеннолетнего сына; тот, вскоре достигнув возмужалости, попал в седьмой легион при наборе сделанном Гальбою. Случайно встретил он отца и поразил его смертельною раною, потом стал обыскивать чуть живого, был им узнан и сам его узнал и уже испустившего дыхание обнял и голосом, смешанным с рыданиями, молил - "тень отца успокоиться и не отвращаться от него как от отцеубийцы. Дело это - общественное и один воин что за ничтожная единица при такой громадной междоусобной войне"? Тут же он поднял тело, вырыл яму и исполнил последний долг в отношении родителя. Заметили это те, что были ближе к нему, передали и другим: дивились этому по всему войску, жаловались и предавали проклятиям ненавистную войну. Это, впрочем, нисколько не уменьшило деятельности, с какою воины обирали убитых родных, близких, братьев. Говоря о совершившемся преступлении, тут же и делают его. Когда подошли к Кремоне, то их ожидало там новое и громадное дело.
26). Во время войны Отона, Германские войска окружили стены Кремоны своим лагерем, а его обнесли валом. Эти укрепления были еще увеличены. При виде их остановились победители и вожди не знали, что приказать. Начать приступ войску, утомившемуся в течение дня и ночи, было тяжело, а при отсутствии подкреплений вблизи и опасно. Если же им возвращаться в Бедриак, то невыносим будет труд столь отдаленного перехода и победа осталась бы совершенно бесплодною. Укрепить лагерь? Но и это по близости неприятелей было опасно, как бы они внезапною вылазкою не произвели замешательства в рассеянных и занятых работами воинах. А это более всего было страшно для их воинов, которым сноснее, была, опасность, чем замедление. Безопасность не могла им принести никакой выгоды, а действовать смело - манила надежда: всякое побоище, и раны, и пролитие крови возмещались жаждою добычи.
21). В эту же сторону клонился и Антоний; он отдал приказание - окружить укрепления стеною из воинов; сначала сражались издали стрелами и каменьями, с большим вредом для Флавианцев, так как стрелы падали на них сверху. Затем Антоний распределил между воинами части вала и ворота для того, чтобы разделенный труд обнаружил разницу между храбрыми и трусливыми, и чтобы воины находили поощрение в самом состязании к чести. Ближайшие места к Бедриакской дороге заняли воины третьего и седьмого легиона; часть вала, лежавшая правее, досталась легионам восьмому и седьмому Клавдиеву; воины тринадцатого легиона, по собственному побуждению, бросились к Бриксианским воротам. Вследствие этого было некоторое промедление, пока воины свезли с соседственных полей одни заступы, ломы, а другие косы и лестницы. Затем, подняв над головами щиты плотною чешуею (черепахою), подходят к стенам. И с той, и с другой стороны Римское знание военного дела: Вителлианцы бросают тяжелые камни; в разметавшуюся и колеблющуюся черепаху опускают длинные копья; наконец успевают расстроить связь щитов, и тогда повалили многих убитыми или изуродованными и причинили большое побоище.
28). Наступила минута нерешительности, но тут вожди воинам, утомленным и не внимавшим, как бы бесплодным, по их мнению, увещаниям, показывают Кремону. По мысли ли Горма, как передает Мессала, или основательнее в этом случае мнение К. Плиния, который винит в этом Антония, - я на себя не беру решить. Замечу только, что ни Горм, ни Антоний, каким бы мерзким делом ни было, не изменили бы ни своей жизни, ни понятию, какое о них имели. Тут уже не задержали воинов ни кровь, ни раны, а они подрывали вал, били ворота; влезая на плечи друг друга и вскарабкавшись на двухъярусную уже черепаху, они руками хватали неприятеля и его оружие. Невредимые с ранеными, полумертвые с издыхавшими падали вниз, различно гибли, и смерть принимала всевозможные виды.
29). Упорнее всего был бой седьмого и третьего легионов, и вождь Антоний с отборными вспомогательными войсками налег туда же. Упорный натиск Вителлианцы не в состоянии были выдержать, а стрелы, падавшие сверху, отражались о кров, сделанный из щитов; тут они наконец самое орудие (баллисту) сбросили на подошедших к стене воинов; оно, хотя и действительно разметало воинов и задавило тех, на которых упало, но вместе с тем падая повалило зубцы и обрушило часть вала, а находившаяся подле башня уступила ударам камнями; пока воины седьмого легиона усиливаются взойти, свернувшись в колонны, воины третьего легиона топорами и мечами прошибли ворота. Все писатели согласно утверждают, что первый ворвался К. Волузий, воин третьего легиона. Он взошел на вал и, прогнав тех, которые пытались еще сопротивляться, ввиду всех, знаком и голосом дал знать, "что лагерь взят". За ним вломились и остальные при общем замешательстве Вителлианцев, бросавшихся с вала. Все место, сколько его осталось пустого между лагерем и. стенами, наполнилось убитыми.
30). Но снова труды только в другом виде: высокие стены города, каменные башни, затворы ворот, окованные железом, воины готовые действовать оружием, многолюдное и привязанное к стороне Вителлия население Кремоны, значительная часть жителей Италии, собравшаяся туда, так как случайно в эти дни приходилась ярмарка. Все это своею численностью служило в помощь защищавшим, а нападавшие видели в этом для себя большую добычу. Антоний отдает приказание захватить огня и зажечь лучшие из строений около города, с тем расчетом - не заставит ли Кремонцев эта потеря их собственности изменить убеждения. Строения, ближайшие к стене и превышавшие их вышиною, наполнил храбрейшими из воинов, а те бревнами, черепицами, факелами сбивают защитников со стен.
31). Уже легионы плотными массами становились под черепаху из щитов, а иные воины метали стрелы и каменья, когда мало-помалу Вителлианцы стали падать духом. Чем кто выше был в порядке службы, тем скорее изъявлял готовность покориться судьбе, как бы в случае взятия и Кремоны приступом невозможно было ждать прощения и все раздражение неприятеля не обрушилось бы не на лишенное средств большинство, но на трибунов и сотников, где самое убийство вознаграждалось. Рядовые воины не радели о будущем, находя безопасность в самой неизвестности; они продолжали упорствовать, скитались по улицам, прятались в домах, даже и тогда не просили о мире, когда от войны отказались. А те, чье распоряжение было в лагерях, снимают надписи и изображения Вителлия; с Цецины (а он до сих пор находился еще в оковах), снимают цепи и умоляют - явиться их заступником в этом деле; а когда тот надменно и с пренебрежением смотрел на их просьбы, они не дают ему отдыха слезами (крайний предел бедствия), - столько храбрейших людей искали защиты в предателе; затем они показывают со стен масличные ветви и перевязи из лент (как знак покорности). Когда Антоний отдал приказание остановить стрельбу, вынесены были значки и орлы; за ними следовали печальные ряды безоружных, потупив глаза в землю. Обступили победители и сначала осыпали бранью, даже замахивались бить; но когда те не отворачивали лиц от оскорблений и, совершенно отложив чувство гордой самоуверенности, побежденные сносили все, пришло на память (воинам Веспасиана), что они то недавно после Бедриакской победы показали такую умеренность. Но когда явился Цецина консулом в богатой одежде и в сопровождении ликторов, которые раздвинули для него толпу, то победители воспылали негодованием; они осыпали его упреками в гордости, жестокости и (так ненавистны преступления!) даже в вероломстве. Заступился Антоний и, дав ему прикрытие, отослал к Веспасиану.
32). Между тем чернь Кремонская не знала куда деваться среди вооруженных; чуть-чуть было не подверглась она избиению, но просьбы вождей смягчили воинов. Созвав их на собрание, Антоний сказал им речь, где о победителях выражался в самых пышных выражениях, а о побежденных в духе милосердия; относительно участи Кремоны не сказал ничего. Войско, кроме постоянно присущей ему страсти к грабежу, с давнишнею злобою замышляло гибель Кремоны. Оно было того убеждения, что жители этого города еще в Отонову войну помогали стороне Вителлия. Затем они со свойственною городской черни насмешливостью преследовали ругательными шутками воинов тринадцатого легиона, которые оставлены были у них для постройки амфитеатра. Увеличивалось неудовольствие, вследствие данных там Цециною гладиаторских зрелищ; при том же тут было средоточие войны и во время боя приносили пищу Вителлиевым воинам; даже несколько женщин увлечено было к участию в сражении усердием к делу Вителлия и они там убиты. Время ярмарки и без того богатой колонии придавало вид еще более богатый. Прочие вожди стушевались; Антоний и его высокое положение и слава ставили на виду всех, а он поспешил отправиться в баню - смыть кровь; подхватили его выражение, как он заметил, что баня чуть тепла, тут же сказал: "а вот сейчас разгорится". Это шуточное изречение обратило общее негодование на Антония, будто бы он этим подал знак к сожжению Кремоны, а та уже горела.
33). Ворвалось сорок тысяч воинов и еще большее число маркитантов и чернорабочих при войске, которые еще с большею необузданностью пускались в своеволие и жестокости. Ни звание, ни лета не служили защитою: наслаждения и убийства, убийства и наслаждения сменяли друг друга. Дряхлых стариков, отживших свои годы женщин, добычу лишенную ценности, влекли на посмеяние. Если же попадалась взрослая девушка или красивый молодой человек, то его терзали руки тащивших его силою каждый к себе и потом он служил поводом своим расхитителям губить взаимно друг друга. Когда тащили воины каждый себе деньги или тяжелые золотые вещи храмов, то если встречали более сильных, теряли и жизнь и добычу. Некоторые, не обращая внимания на то, что лежало готовое, побоями и пытками допрашивали хозяев о том, что они спрятали, и вырывали их запасы. В руках были факелы; их, вытащив добычу, бросали из шалости в опустошенные дома и обобранные храмы, - и хотя в войске, представлявшем такое разнообразие в языках и нравах и состоявшем из граждан, союзников и чужестранцев, - различные были страсти и не всем одно и то же нравилось, но недозволенного ничего никому не было. На четыре дни достало Кремоны; а когда все, и священное и светское, погибло в огне, остался только один храм Мефитиса перед стенами - в местности, в самом ли божестве, найдя защиту.
34). Таков был конец Кремоны через 286 лет от её начала. Построена она при консулах Т. Семпронии и Корнелии при вступлении Аннибала в Италию, как оплот против Галлов, находившихся по ту сторону По и вообще если из - за Альпов явится какая-либо опасность. Потом численностью поселенцев, благоприятным при реках положением, плодородием прилежащих земель, приязненными и родственными отношениями соседей, - возрасла и процвела; во внешних войнах оставалась невредимою, менее была счастлива в гражданских. Антоний, стыдясь совершившегося злодейства, вызвавшего общее негодование объявил, чтобы никто не держал в плену Кремонцев. Эту добычу бесполезную воинам сделало единодушие Италии, решившей пренебречь покупкою таких рабов. Начали их убивать; а когда об этом узнали, то родственники и ближние стали их выкупать тайком. Вслед за тем оставшееся население вернулось в Кремону; возобновлены строения и храмы на щедрое приношение муниципий, и Веспасиан содействовал к тому убеждениями.
35). Впрочем, зловонные испарения земли, кровью пропитанной, не позволили долго оставаться на развалинах погибшего города. Войско выступило вперед до третьего милевого камня и тут приведены в порядок и помещены каждый под свои значки скитавшиеся и оробевшие Вителлиевы воины. Побежденные легионы для того, чтобы в продолжавшуюся еще гражданскую войну не поступили двусмысленно, рассеяны по Иллирику. А для того, что бы дать знать о случившемся, отправлены в Британнию и Испанию гонцы (впрочем, молва сама взялась сделать их дело): в Галлию - Юлий Кален трибун, в Германию - Альпин Монтан, префект когорты, из них последний Тревир, а Кален и Эдуй оба были приверженцами Вителлия. Переходы через Альпы заняты военными отрядами; подозревали Германию, будто бы она готовится на помощь Вителлию.
36). А Вителлий по отъезде Цецины не много дней спустя отправил на войну и Фабия Валенса, а сам позабывал все заботы в наслаждениях: ни к войне нисколько не готовился, ни на воинов не старался действовать убеждениями и упражнениями; но скрываясь под тенью садов, - подобно беспечным животным, которым если дать корму, то они лежат в бездействии, - прошлое, настоящее и будущее предавал одинаковому забвению. Но и его, косневшего в праздности в Арпцинской роще, поразили измена Луцилия Басса и отпадение Равенского флота. Немного спустя приходит известие о Цецине, прискорбное и вместе радостное, что он изменил было, но войском заключен в оковы. На беспечный характер Вителлия радость подействовала сильнее заботы. С большим торжеством вернулся он в город и перед многолюдным собранием осыпал похвалами преданность воинов. П. Сабина, префекта претория, за дружбу с Цециною велел заключить в оковы, и на его место назначил Алфена Варона.
37). Потом Вителлий сказал речь перед сенатом в таком же торжественно пышном тоне; самые изысканные выражения лести были на нее ответом. Почин строгого над Цециною приговора сделан Л. Вителлием, а в след за ним и прочие в притворном негодовании за то, что он, "будучи консулом - государство, начальником войск, главнокомандующего, наконец друга предал, будучи осыпан такими богатствами, такими почестями", и как будто бы жалуясь за Вителлия, высказывали собственное горе. Но ни в чьей речи не проскользнуло ничего обидного для вождей Флавиевой партии; виня заблуждение и неразумие войска, в нерешительности избегали всякого помина об имени Веспасиана. И нашлись охотники выпросить хоть один день консульства (только он и оставался от консульства Цецины) к большому посмеянию и над тем, кто давал и кто принял. Накануне календ Ноябрьских[9] Розий Регул и принял консульство, и сложил его. Люди знающие дело заметили, что "прежде никогда без отречения самого должностного лица (консула) или особенного на этот предмет закона не замещали его места другим". А консул на один день был еще прежде - Каниний Ребил при диктаторе К. Цезаре, когда он торопился раздавать награды за подвиги междоусобия.
38). В эти дни стала известна смерть Юния Блеза и подала повод ко многим толкам; о ней так нам передано: Вителлий, страдая сильно телесною болезнью, из Сервилианских садов заметил что находившаяся по соседству башня ночью засветилась яркими огнями. На расспросы его о причине, извещен был, "что у Цецины Туска пирует много гостей и особенный почет Юнию Блезу". Подробности преувеличены - относительно приготовлений и образа мыслей склонного к чему-нибудь решительному. Нашлись, которые ставили в вину, самому Туску и другим, но более всех Блезу то, что он проводит время в веселостях тогда, когда государь болен. Когда Вителлий был раздражен и возможность погубить Блеза сделалась достаточно вероятною для тех, кто привыкли рассчитывать на приступы неудовольствия государя, выдвинули на первый план Л. Вителлия - доносчиком. Он ненавидел Блеза по чувству преступной зависти, так как тот его, запятнанного всякого рода позором, далеко опережал отличною репутациею, уходит в опочивальню императорскую, обнимает его сына, прижимает к груди и, припав с ним вместе к коленам Вителлия, на вопрос его: чем он так расстроен? высказался так: "не из собственных опасений и не за себя тревожась, но за брата, за его детей явился он с мольбою и слезами. Напрасно было бы бояться Веспасиана, которого не допустят сюда столько Германских легионов, столько провинций верных доблестью, наконец столь необозримое протяжение земель и морей. Нужно беречься врага здесь в городе (Риме) того, кто хвалится предками Юниями и Антониями, кто, будучи от корня императорского, показывает себя к воинам ласковым и щедрым. В ту сторону обращаются мысли всех, между тем как Вителлий, невнимательный и к друзьям недругам, лелеет соперника, который с пиршества любуется на страдания государя. За такую безвременную веселость нужно сделать ему ночь печальною и похоронною. Пусть он узнает и почувствует, что Вителлий жив и властвует, а если что с ним по воле судеб и случится, то имеет сына.
39). Когда он колебался между преступлением и страхом, то, дабы отложив смерть Блеза не ускорить собственную гибель, - а явно отдав приказание его умертвить, не навлечь общего сильного неудовольствия, заблагорассудили действовать ядом. Злодейству придал вероятие благородною радостью, пожелав, видеть Блеза. При этом слышали зверское слово Вителлия; он, привожу его собственное выражение, "оробел, видя смерть врага"[10]. Блез, кроме знатного происхождения и прекрасной нравственности, был упорен в верности. При совершенно еще прочном положении дел, ухаживали за ним Цецина и люди стоявшие во главе партии, уже презирая Вителлия, но он упорно отклонял их предложения: святой жизни, враг смут, он не домогался никакой внезапной почести, ни даже государствования, избегая того, как бы его не сочли достойным.
40). Между тем Фабий Валенс со многочисленною свитою изнеженных наложниц и евнухов шел медленнее, чем следовало бы на войну, от поспешных гонцов узнал о том, что флот Равенский предан Луцилием Бассом. Если бы он ускорил начатое им движение, то упредил бы колебавшегося Цецину или мог бы нагнать легионы прежде решительного боя. И не было недостатка в тех, которые ему внушали, чтобы он с самыми преданными ему личностями отправился в Гостилию и Кремону, миновав Равенну. Другим более нравилось: "призвав из города преторианские когорты, прорваться силою". Сам Валенс в бесплодной нерешительности тратил то время, когда нужно было бы действовать, на совещания. Потом, пренебрегши и тем и другим советом и - а это в опасном положении дел всего хуже - избравши середину, и недостаточно был смел, и мало предусмотрителен.
41). Он послал письмо к Вителлию, прося помощи; пришли три когорты с Британнским эскадроном в количестве, которое не годилось ни для действия хитростью, ни силою. Но Валенс, и при таком опасном положении дел, не чужд был дурной славы, что хватает недозволенные наслаждения; рассказывали, что он осквернял дома дававших ему гостеприимство - соблазном замужних женщин и девиц; действовал силою и деньгами и чем власть ближе была к падению, тем неумереннее было его желание пользоваться. Наконец, с приходом пехоты и конницы, обнаружилась вся несостоятельность плана действий Валенса; с такими небольшими силами, как бы они верны ни были, и невозможно было проникнуть через ряды неприятелей, да и верность их была не совсем надежна. Впрочем, задерживали их еще стыд и уважение к вождю, находившемуся тут же; но не надолго могло это быть уздою людей жаждавших опасностей и не отступавших ни перед чем бесчестным. Озабоченный этим Валенс посылает когорты вперед в Аримин, а всадникам отдает приказание прикрывать тыл; а сам в сопровождении немногих, на кого не подействовала перемена счастья, повернул в Умбрию, а оттуда в Этрурию; а тут узнав об исходе Кремонской битвы, затеял план - действия не глупый и в случае успеха смелый, схватив суда, высадиться в какой-либо части Нарбонской провинции и Галлии, находившееся там войско и Германские народы вызвать на новую войну.
42), С удалением Вителлия, воинов, занявших Аримин и находившихся в тревоге, Корнелий Фуск окружил и с суши и с моря, пододвинув войска и послав вдаль ближайшего берега легкие (либурнские) суда. Заняты ровные места Умбрии и вся Пиценская область сколько ее омывает Адриатическое море. Вся Италия была теперь разделена между Веспасианом и Вителлием Апеннинскими горами. Фабий Валенс из Пизанского залива, суровым морем или неблагоприятными ветрами, загнан в порт Геркулеса Монэка[11] (одноокого). Недалеко оттуда находился Марий Матур, прокуратор морских Альп, преданный Вителлию, верности к которому он еще не изменил, хотя все кругом было враждебно. Он - Валенса принял ласково, но внушениями своими стращал его: чтобы самонадеянно не входил в Нарбонскую Галлию. Опасения сломили верность остальных приверженцев Валенса; так как все окрестные местности прокуратор Валерий Павллин, знаток военного дела, и друг Веспасиана до его возвышения, привел к присяге на верность ему.
43). Вызвав всех, которые, будучи уволены Вителлием, добровольно искали военной службы с вооруженным отрядом, охранял колонию Форум-юлиенскую, ключ к владению морем, и тем с бо́льшим значением, что отечество Павллина Форум-Юлия, и что он был в большом почете у преторианцев, которых когда-то он был трибуном. Даже поселяне, из привязанности к своему городу и в надежде будущего значения, силились оказать содействие партии (Веспасиана). Когда все это казалось верным и готовым, да и молвою было еще преувеличено, то оно поразило и без того непостоянные умы Вителлианцев. Фабий Валенс с четырьмя телохранителями и тремя друзьями, таким же числом сотников, вернулся к судам; а Матур и прочие остались добровольно и приведены к присяге на верность Веспасиану. Впрочем, Валенсу, если и безопаснее было море, чем берега или города, то о том, что будет, он оставался в сомнении и более уверенный в том, чего нужно избегать, чем кому доверять, непогодами занесен на Стохады[12], острова Массилийцев; тут его захватили посланные Павллином легкие суда.
44). По взятии Валенса, все обратилось к усилившемуся победителю. Начало сделано в Испании первым легионом, носившим наименование "помощника", а он, дорожа памятью Отона, был враждебен Вителлию, и увлек за собою десятый и шестой. Да и Галлии не медлили. И Британнию - особенное расположение к Веспасиану, так как он там был поставлен от Клавдия начальником второго легиона и действовал на войне со славою, увлекло не без волнения, впрочем, остальных легионов, в которых большинство сотников и воинов, получив повышение от Вителлия, с беспокойством меняли уже испытанного государя.
45). При таком разномыслии и частых доходивших слухах о войне между гражданами, Британнцы поободрились духом под руководительством Венуция; а он, кроме природной отважности и закоренелой ненависти к имени Римскому, имел еще личные причины неудовольствия против царицы Картисмандуи. Она господствовала над Бригантами, была очень знатного происхождения, а могущество её еще увеличилось, когда, хитростью захватив царя Карактака, она, по-видимому, устроила торжество Клавдия Цезаря. Оттого, что стала она богата средствами, и жила роскошно, так как все ей благоприятствовало; отвергнув с презрением Венуция (он был ей муж), она его оруженосца Веллоката взяла в супружество и соправительство царством. Это преступление потрясло тотчас же её дом. За мужа - сочувствие всех граждан, а за любовника - воля царицы и её жестокость. Вследствие этого Венуций, призвав союзников, и вследствие отпадения самих Бригантов, поставил Картисмандую в самое затруднительное положение. Тогда стали просить помощи Римлян; наши пехотные и конные полки, борьбою с разнообразными переменами, выручили, впрочем, царицу из опасности. Царство осталось Венуцию, а нам война.
46). В это же время взволновалась и Германия, вследствие недеятельности вождей и восстания легионов. Внешним насилием, вероломством союзников Римскому господству нанесен был почти решительный удар. Войну эту с её причинами и событиями (так как она далеко пошла) мы вслед за сим изложим. Зашевелился и народ Даков никогда не надежный в верности, а теперь, и вне опасений, так как войско выведено из Мезии. Сначала Даки спокойно смотрели на то, что делалось, но когда узнали, что война охватила Италию, и что все взаимно враждебно, они взяли силою зимние помещения когорт и эскадронов и заняли оба берега Дуная. Уже готовились они истребить лагерь легионов, но Муциан выставил против них шестой легион, зная о победе Кремонской, и не желая допустить одновременного с двух сторон вторжения иноземцев, что случилось бы, если бы прорвались и Даки и Германцы. Помогло, как и не раз в других местах, и тут счастье народа Римского, занесшее именно туда Муциана с силами Востока, а также и то, что под Кремоною дело уже окончилось. Фонтей Агриппа из Азии (за консула он управлял этою провинцию с властью на год) сделан начальником Мезии; прибавлены ему силы из бывшего Вителлиева войска; его рассеять по провинциям и пустить в войну с чужестранцами было соображением для обеспечения мира. Да и прочие народы не молчали.
47). Неожиданную войну в Понте затеял раб из иноземцев, когда-то начальник царского флота; то был Аницет, отпущенник Полемона, когда-то крайне могущественный, а с тех пор, как царство обращено в провинцию, нетерпеливо ждавший перемены. Вследствие этого он, действуя от имени Вителлия, призвав народы, жившие по соседству с Понтом, и соблазнив всех бедняков надеждою грабежа, предводитель немаловажного отряда, нечаянно ворвался в Трапезунт, город исстари славный, воздвигнутый Греками на самом отдаленном краю Понтийского берега. Перерезана там когорта; прежде она составляла вспомогательный контингент царя, но потом получила в дар гражданство Римское, имела значки и оружие совершенно наши, а своеволие и леность сохранила вполне Греческие. Да и флот сжег беззащитный в море, так как Муциан отвел в Византию отборные легкие (Либурнские) суда и всех воинов. Даже дикари рассеялись повсюду, высказывая презрение, на скорую руку сделали они суда (камарами их называют), с узкими к верху боками и к низу широкими без всяких железных или медных скреплений; а в бурную погоду, когда волны подымаются высоко, они сверху судов накладывают доски, так что те представляют вид кровли; так они носятся по волнам, имея одинаковые с обеих сторон выдающиеся части (носовые) и свободно действуя то туда, то сюда греблею, глядя потому, в какую сторону причалить для них лучше и безопаснее.
48). Дело это обратило на себя внимание Веспасиана, и он избрал значконосцев (вексиллариев) из легионов и вождем назначил Виридия Гемина, отличившегося на военной службе. Тот напал на неприятеля неустроенного и рассеявшегося из жадности к добыче, и согнал его на суда. Поспешно устроив Либурнские (легкие) суда, он нагнал Аницета в устье реки Когиба, считавшего себя безопасным, вследствие покровительства царя Седохезоров, которого он побудил деньгами и дарами к содействию себе. Сначала царь угрозами и оружием пытался защитить молившего его о заступничестве; но когда ему показали награду за предательство или войну, то, со свойственным дикарям непостоянством в верности, условился он относительно гибели Аницета, выдал перебежчиков, и тем положен конец рабской войны. Когда Веспасиан радовался этой победе, то все исполнялось свыше его желаний, и вестник о сражении Кремонском настиг его в Египте. Тем поспешнее он отправился в Александрию, чтобы теперь, когда главные силы Вителлия были сломлены, стеснить голодом город (Рим), который нуждался для своего существования в чужой помощи. Он готовился и на Африку, лежавшую бок о бок с Египтом, сделать нападение с суши и с моря, отрезать подвозы хлеба и произвести у неприятеля раздор и нужду.
49). Между тем как с такою переменою (образа мыслей) всего земного шара судьба Империи переходила в другие руки, Прим Антоний после Кремоны действовал уже не с прежним чистосердечием; полагал ли он, что достаточно уже сделал на войне и остальное уже легко, или удачи при таких его наклонностях вызвали проявления корыстолюбия, надменности и других дотоле скрытых недостатков: с Италиею обращался он как с военною добычею; за легионами ухаживал как бы за своими собственными; всеми и словами и действиями старался проложить себе дорогу к могуществу. Желая удовлетворить наклонности воинов к своеволию, он предложил легионам заместить вакансии убитых сотников. Вследствие такой подачи голосов выбраны люди самые беспокойные; и уже не воины были в полном распоряжения вождей, а вожди должны были уступать насилию воинов. Из таких распоряжений, клонившихся к возмущению и уничтожению дисциплины, Антоний тут же извлекал свою выгоду, нисколько не остерегаясь уже приближавшегося Муциана; а это было для него гибельнее пренебрежения к самому Веспасиану.
50). Впрочем, вследствие приближения зимы и сырости земель по р. По, движение вперед произведено только войсками налегке. Значки и орлы победивших легионов, воины ослабевшие от ран или преклонного возраста, а большая часть даже и совершенно здоровых, оставлены в Вероне; казалось, так как участь войны уже решена, достаточным когорт и эскадронов и отборных из легионов. Присоединился одиннадцатый легион; в начале обнаруживавший нерешительность, но при благоприятном обороте дел стал он тревожиться тем, что не принимал доселе участия. Сопровождали и шесть тысяч Далматов, только что набранных. Вел их бывший консул Поппей Сильван; а вся сущность распоряжений у Анния Басса, легата легиона; он, под видом полной покорности, совершенно управлял Сильваном, к военному делу неспособным и проводившим целые дни в одних лишь разговорах, и спокойно и деятельно совершал все, что нужно было. К этим войскам из моряков Равенских, требовавших служить в легионах, присоединены лучшие по выбору, а флот пополнили Далматами. Войска и вожди останавливаются у храма Счастья[13], оставаясь в нерешительности как поступить. Они слышали, что преторианские когорты выступили из города, и полагали, что Апеннины заняты вооруженными отрядами. Вождей приводили в ужас - в стране, опустошенной войною, недостатки всякого рода и крики возмущения воинов, требовавших денежной платы, а не было запасено ни денег, ни хлеба. Да и препятствовали поспешность и жадность воинов, с которою они расхватывали силою то, что могли бы получить и так.
51). Да лучших и достовернейших питателей могу сослаться в том, до какой степени простирались у победителей не уважение к законному, и законами не дозволенному; так простой (рядовой) всадник хвалился, что в последнем сражении убил брата, и просил себе у вождей за то награждения. А им почтить такое убийство не дозволяло право человеческое, а наказать за него военные обычаи. Отложили под предлогом, что он заслужил более, чем сколько возможно было бы дать ему в настоящем; а что было дальше - известий нет. Впрочем, и в прежде бывшие усобицы между гражданами случилось такое же преступление: в сражении, происшедшем у Яникула против Цинны, воин Помпеев убил своего брата, а потом узнав о преступлении, лишил сам себя жизни, как упоминает Сизенна; так у предков более было и чувствительности к славе добрыми делами, и живее раскаяние даже в невольном проступке. Такие то и в этом роде деяния, заимствованные из воспоминаний древности, будем приводить, и мне кажется уместно везде, где сущность дела и положение потребует или примеров хорошего, или утешения в дурном.
52). Антоний и вожди партии (Веспасиановой) положили: послать вперед всадников и расследовать всю Умбрию, где удобнее и легче можно будет перейти Апеннинские высоты; вызвать всех воинов, сколько их осталось в Вероне, с орлами и значками, а По и море наполнить подвозами всех необходимых припасов. В числе вождей находились и такие, которые хотели протянуть дело: Антоний уже не знал меры и от Муциана ждали более основательности. А он тревожился такою скоростью победы, и если бы город (Рим) заняли не в его присутствии, то он счел бы себя лишенным участия и в войне и в славе, писал к Приму и Вару неопределительно: то "нужно продолжать начатое", то подробно излагал выгоды медленности; он так все улаживал, чтобы, глядя по ходу дел, от неудач отречься, а действия успешные признать за свои. Плотия Грифа, только что перед тем Веспасианом пожалованного званием сенатора и сделанного начальником легиона, и других ему верных открыто предупреждал. Они все написали о поспешности Прима и Вара крайне дурно и то, что хотелось Муциану. Это письмо отправлено к Веспасиану и Муциан сделал то, что распоряжения и действия Антония получили оценку, далеко не соответствовавшую его ожиданиям.
53). С неудовольствием принял это Антоний и вину слагал на Муциана, которого наговоры так унизили его труды; да и на словах не знал умеренности, имея привычку выражаться резко и не вынося зависимости. Он сочинил письмо к Веспасиану смелее, чем бы следовало к государю, и не без хотя и скрытого осуждения Муциана: "он подвинул Паннонские легионы к войне; по его побуждению встрепенулись вожди Мезийские; его твердость прорвала Альпы; он завял Италию и преградил путь подкреплениям из Германии и Реции. Высокий подвиг, и ему принадлежит, что он сначала грозным натиском конницы, а потом силою пехоты сокрушил несогласные и разбросанные легионы Вителлия в течение дня и ночи. Несчастье Кремоны условлено было необходимостью войны; с большим вредом, с гибелью гораздо большего числа городов, сопряжены были старинные смуты граждан и дороже стоили они отечеству. Не гонцами и письмами, но на поле сражения личным мужеством и оружием доказывает он свою службу императору. И не затмевает он славу тех, которые между тем устраивают дела Азии; им нужно умиротворить Мезию, а ему, Муциану, дороги безопасность, и спасение Италии. По его (Муциана) убеждению Галлии и Испании, самая сильная чает земель, обратились к Веспасиану. Но вообще будут труды его, если награды за опасности и труды получат те, кто опасностей и в глаза не видали". Не скрылось это от Муциана и вследствие этого важные неудовольствия; Антоний и в них действовал просто, а Муциан хитро скрыл, но тем неумолимее была его ненависть.
54). А Вителлий после удара, нанесенного ему под Кремоною, держал втайне поражение, в безрассудной скрытности более препятствуя себе помочь беде, чем её развитию. Если бы он сознал положение дел и обдумал бы его с другими, то еще было бы достаточно и надежд и сил; а когда он напротив все выставлял в виде веселом (благоприятном), то положение его становилось все хуже от такой лжи. Удивительное у него самого соблюдалось молчание о войне, и по городу запрещены разговоры о ней; вследствие этого было их больше, и будь дозволено, высказывали бы правду, а по случаю запрещения, представляли все еще хуже, чем было. Да и вожди неприятелей не преминули развивать эти преувеличенные толки; захватывая в плен лазутчиков Вителлия, они отпускали их назад, поводив по всему войску и познакомив со всеми его силами; а Вителлий, расспросил их втайне, велел всех предать смерти. Замечательна твердость, сотника Юлия Агреста; после многих разговоров, которыми он тщетно старался возбудить в Вителлии мужество, он убедил послать его осмотреть силы неприятелей и узнать, что происходило у Кремоны. Он не хотел и пытаться обмануть Антония, разведав тайно; но, высказав ему прямо поручения императора и свой образ мыслей, просил, чтобы ему все показали. Посланы показать ему место сражение, следы Кремоны и взятые легионы. Агрест вернулся к Вителлию, и когда тот отрицал справедливость принесенных нм известий и попрекал его, будто бы он подкуплен другою стороною. "Вижу я, - сказал Агрест, - что тебе необходимо сильное доказательство и так как и жизнь и смерть моя тебе ни на что уже более не нужны, то и представлю такое доказательство, которому ты поверишь". С тем он и ушел от него и добровольною смертью скрепил свои слова. Некоторые передают, будто он убит по приказанию Вителлия, а относительно его верности и твердости совершенно тоже (что изложено выше).
55). Вителлий, как бы встрепенувшись от сна, отдает приказание Юлию Приску и Альфену Вару с 14 преторианскими когортами и всеми эскадронами конницы занять Апеннины. Последовал за ними и флотский легион. Столько тысяч вооруженных, отборная пехота и конница, - будь другой вождь, - представляли бы в себе достаточно силы и для действий наступательных. Остальные когорты вверены брату (императора) Л. Вителлию для защиты города; а сам император нисколько не изменяя своего роскошного образа жизни и в самой недоверчивости торопливый спешил выборами, которыми назначал консулов на многие годы вперед; щедро раздавал союзникам льготы, чужестранцам - права Лациума: с одних слагал повинности, а других увольнял от них вовсе; наконец без всякой заботливости о том, что будет после, терзал государство. Но масса готова была принимать благодеяния в размере столь широком: люди недальные охотно давали себя подкупать деньгами, а люди разумные считали ничтожным (недействительным) то, чего и давать и принимать невозможно было без существенного вреда государству. Наконец, уступая сильному желанию войска, занявшего Меванию[14], в сопровождении множества сенаторов, которые последовали за ним - многие из честолюбия, а большая часть из страха, Вителлий прибыл в лагерь нерешительный духом и легко доступный злонамеренным советам.
56). Когда он говорил к войску, - чудно и сказать, - налетело такое множество гадких[15] птиц, что как бы черным облаком затмили дневной свет. Присоединилось и еще зловещее предзнаменование: бык убежал с алтаря, разметав приготовления к жертвоприношению, и далеко не там, где по закону дозволялось закалывать жертвенных животных, зарезан. Но главным чудовищным явлением был сам Вителлий, чуждый знания военного дела, не могущий решиться на какой-либо план действия; он расспрашивал других: какой порядок движения войска, как производится рекогносцировка, каким способом ускорить или замедлить военные действия; при каждом известии страх выражался на его лице и походке, потом он напивался пьян. Наконец надоело ему в лагерях и, услыхав об отпадении Мизенского флота, он вернулся в Рим, робея перед каждым свежим бедствием и не думая о главной опасности. Между тем ясна была необходимость - перейти Апеннины со всеми силами его совершенно свежего войска, атаковать неприятеля измученного зимним временем и недостатками, а Вителлий дробил силы; лучших воинов, упорствовавших до последней минуты, предал на убиение и плен; самые опытные сотники не согласны были (с таким образом действий), и если бы с ними посоветовались, сказали бы правду. Отстранили их самые приближенные друзья Вителлия; а слух государя так уже приобвык, чтобы встречать с неудовольствием советы на полезное, а охотно лишь то, что приятно, а впоследствии должно обратиться ко вреду.
57). Но флот Мизенский (в несогласиях между гражданами такую силу имеет решительность и отдельных личностей) Клавдий Фавентин сотник, с бесчестьем получивший от Гальбы отставку, увлек к отпадению, показав мнимое письмо Веспасиана, обещавшее награду за измену. Флотом начальствовал Клавдий Аполлинарий, в верности нетвердый и на вероломство недостаточно деятельный. Апиний Тиро, бывший претором, в то время случайно находился в Минтурне и предложил себя вождем изменникам. Ими увлечены колонии и муниципии при особенном усердии Путеоланцев к Веспасиану, а напротив Капуя оставалась верною Вителлию; взаимное соперничество городов находило себе пищу в гражданских смутах. Вителлий избрал Клавдия Юлиана (он недавно и с большою снисходительностью начальствовал Мизенским флотом) задобрить умы воинов; на помощь дана городская когорта и гладиаторы, которыми начальствовал К. Юлиан. Когда оба лагеря расположены были один возле другого, Юлиан не долго колебался и перешел на сторону Веспасиана; занята Таррачина, более защищенная местоположением и стенами, чем соображениями тех, кто в ней были.
58). Когда это узнал Вителлий, то оставив часть войск в Нарни с префектами претория, брата Л. Вителлия с шестью когортами и пятьюстами всадниками, отправил на встречу войне, начавшейся в Кампании; а сам, страдая духом, находил себе ободрение в усердии воинов и криках народа, требовавшего оружия: массу, ни на что негодную и ни на что кроме слов нерешившуюся бы, величает грозным для виду названием войска и легионов. По убеждению отпущенников (а из друзей кто чем знатнее, тем менее можно было ему доверяться), отдает приказание - созвать трибы. Давших имена приводит к присяге; при наплыве толпы заведывание выборами поручил консулам. Сенаторам приказано выставить известное число рабов и количество серебра. Всадники Римские предложили содействие и деньги; даже отпущенники, как милости, просили также позволения участвовать. Такая готовность служить, - внушенная страхом, была перетолкована как знак расположения. Да и большинство если и сострадало, то не столько Вителлию, сколько несчастной участи и положению высшего лица в государстве. Да и сам он был тут же: выражением лица, голоса, слезами выманивал он сострадания; щедр был на обещания и, как то обыкновенно бывает с людьми встревоженными, не знал ни в чем меры. Даже хотел, чтобы ему дали наименование Цезаря, которым он было пренебрег ранее; но тут он приписывал этому наименованию суеверное значение, и при опасности одинаково внимают и советам людей умных и толкам простонародья. Впрочем, как всякое начинание по первому побуждению, а не зрело обдуманное, сперва горячо принятой, от времени все слабело; мало-помалу разошлись сенаторы и всадники сначала исподволь (медленно), потом, в особенности где его (Вителлия) самого не было, то даже с пренебрежением и без разбора; наконец Вителлий, стыдясь бесплодных усилий, сам освободил их от того, чего они не давали.
59). Если Италия поражена была ужасом при занятии Мевании и возобновлении войны как бы сначала, так несомнительное участие к стороне Веспасиана вызвало столь робкое удаление Вителлия. Восстали Самниты, Пелигны и Марсы, соревнуя Кампании, что она их предупредила, и как всегда под новою властью, высказывали готовность принять все обязанности войны. Но в суровую зиму от перехода через Апеннины сильно пострадало войско и тут-то обнаружилось, какой опасности подвергалось бы оно, если бы судьба не возвратила Вителлия, а она за вождей Флавиевой партии сделала по крайней мере столько же, сколько и их соображения. Тут встретили они Петилия Цериалиса, кототорый в одежде поселянина и, благодаря знанию местности, ушел от сторожей Вителлиевых. Цериалис состоял в близком родстве с Веспасианом и сам не без славы исполнял военную службу, вследствие чего и принят в число вождей. Что Флавию Сабину и Домициану представлялась возможность уйти - многие передали. И посланные от Антония вестники проникали, обманывая разными способами и показывая места и, средства защиты. Сабин ссылался на слабость здоровья, не позволявшую ему напряжений и смелой деятельности: Домициану и хватало мужества, но Вителлий окружил его, стражами; хотя они и давали слово бежать с ним вместе, но их опасались, как будто тут они действовали из коварного умысла. А сам Вителлий, заботясь о собственной родне, ничего враждебного не готовил против Домициана.
60). Когда вожди партии (Флавиевой) прибыли в Карсулы[16], немного дней употребили они на отдохновение, пока настигли их Орлы и значки легионов. Нравилось и самое место лагерей, так как оттуда был вид на далекое пространство; безопасен был подвоз припасов и с тылу находились самые цветущие муниципии. Вместе велись переговоры с Вителлианцами, находившимися в расстоянии десяти миль, и надеялись, что они передадутся. Воины все это переносили с досадою и предпочитали лучше победу, чем мир; не хотели даже дождаться и своих легионов, видя в них более товарищей в разделе добычи, чем опасностей. Позвав на собрание, Антоний им внушил: "у Вителлия есть еще силы, нерешительные когда идут совещания, а если довести их до отчаяния, то опасные. Начало гражданских усобиц зависит от случайностей, но победа достается лишь разумным и основательным усилиям. Уже отпали (от Вителлия) и флот и лучшие места Кампанского прибрежья и от обладания вселенною осталось Вителлию только то пространство земли, которое есть между Таррачиною и Нарни. Снискано довольно славы Кремонским сражением, и бесславия гибелью Кремоны; пусть же они лучше желают спасти Рим, чем взять приступом; большая их ждет награда и гораздо большая слава, если они, без пролития крови, обеспечат безопасность сената и народа Римского.
61). Этими и в роде этих увещаниями смягчены умы. Немного после пришли легионы. Вителлиевы когорты находились в нерешительности вследствие ужаса и слуха о приращении войска (новыми силами); никто их не убеждал воевать, а многие склоняли к переходу, наперерыв хлопоча передать свои сотни и взводы в дар победителю и заискать его милостей на будущее время. Через них узнали, что Интерамна[17] в близлежащей равнине занята отрядом четырехсот всадников. Послан тотчас Вар с легким отрядом; немногие, пытавшиеся сопротивляться, были умерщвлены, а большинство, отбросив оружие, просили прощения; некоторые бежали в лагерь и там все переполнили страхом, увеличивая своими толками доблесть и силы неприятелей, с целью уменьшить позор оставленного ими военного поста. Притом же у Вителлиан за дурные поступки не было никакого наказания; награды за измену подорвали преданность, и осталось только состязание вероломства; один за другим перебегали трибуны и сотники, так как простые воины еще упорствовали за Вителлия; Наконец Приск и Альфен, оставив лагери, вернулись к Вителлию и освободили всех от стыда измены.
62). В это же время Фабий Валенс умерщвлен в тюрьме в Урбине, голову его показали Вителлиевыме когортам, дабы они больше не питали никакой надежды; так как они были того убеждения, что Валенс перешел в Германию и собирает там и прежние и новые войска. Видя его убитым, перешли к отчаянию, а Флавиево войско приняло смерть Валенса с неописанным воодушевлением, как конец войне. Валенс родился в Ананье от всаднического семейства: не строгой нравственности, умом обижен не был; добивался славы человека ласкового и обходительного свободою жизни. На играх Ювенальских при Нероне, будто бы по необходимости, а потом и с охотою, брал на себя роли актеров с большим искусством, чем согласно с требованиями чести. Будучи легатом легиона, и ухаживал за Вергинием, и очернил его. Фонтея Капитона умертвил или как преступника, или потому, что не был в состоянии вовлечь его в преступление. Предатель Гальбы, Вителлию оставался верным и известность снискал вероломством других.
63). Отовсюду порваны надежды, и Вителлиевы воины, перехода на сторону (Веспасиана), хотели сделать это не без приличной обстановки и под значками и знаменами спустились в равнину, окружавшую Нарни. Флавиево войско, как на сражение, выстроилось в полном параде, обставив дорогу густыми рядами. Вителлианцы приняты в середину и окруженным Прим Антоний сказал несколько ласковых слов; приказано одной части (Вителлиева войска) оставаться в Нарни, а другой в Интерамне; оставлены вместе легионы из победивших в количестве и не так значительном, чтобы им быть в тягость, если они будут оставаться в покое и достаточном для обуздания каких-либо вспышек. Не переставали в течении этих дней Прим и Вар часто посылать гонцов к Вителлию, предлагая ему безопасность, деньги и уединение в Кампании, "если, положив оружие, он и себя и детей предоставит в распоряжение Веспасиана". В таком же роде и Муциан написал письмо, которому в особенности доверял Вителлий, ведя переговоры о числе рабов и о выборе места на берегу. Такое оцепенение овладело умом Вителлия, что если бы другие не вспомнили о том, что он был государем, то он сам забыл бы.
64). Люди самые значительные по положению в городе (Риме) в тайных беседах старались подействовать на Флавия Сабина, префекта города: "что он не возьмет своей доли победы и славы? Есть у него и собственные воины когорт городских; содействие найдет он в когортах стражей, в рабах их самих, в счастьи, сопровождающем дело партии (Веспасиана), и в том, что победителям все удается. Пусть он не даст упредить себя славою Антонию и Вару. У Вителлия немного когорт да и те в полном замешательстве вследствие печальных отовсюду вестей; непостоянны умы народа, и если он станет во главе партии, то та же лесть встретит его, какая готовилась Веспасиану. Сам Вителлий не был в уровень и благоприятным обстоятельствами, а при несчастных и вовсе ослабел. Честь приведения войны к концу будет за тем, кто первый займет город. А Сабину всего приличнее - обеспечить верховную власть брату; она пусть будет Веспасиана, все же прочие пусть уже уступят место Сабину.
65). Не с большою готовностью встречал Сабин эти убеждения, ослабев от старости. Нашлись люди, которые тайно винили его подозрениями, будто бы он из зависти и соревнования старался замедлить возвышение брата. Флавий Сабин старше летами (Веспасиана), в частной жизни превосходил брата и значением и богатством. Полагали, что он помог падению его кредита взяв в залог дом и земли его. Вследствие этого хотя, по-видимому, и было между ними согласие, но опасались, что есть скрытое раздражение. Объясняли и в лучшую сторону, что Сабин, по природной мягкости характера, с ужасом и отвращением смотрел на кровопролитие и убийства, а потому в частных разговорах с Вителлием толковал о мире и о том, как бы положить оружие на договоре". Часто собирались они в дом, наконец они уладились, - таков был слух - в храме Аполлона. Их объяснения и слова имели двух свидетелей, Клувия Руфа и Силия Италика, а тем, которые были вдали, оставалось только наблюдать выражения лиц: Вителлия - унылое и смиренное, а Сабина чуждо пренебрежения, а скорее отражало сострадание.
66). Если бы Вителлий мог так же легко, как уступил сам, склонить к уступчивости умы своих (приверженцев), то войско Веспасиана вошло бы в Рим, не обагренный кровью. Но чем кто был преданнее Вителлию, тем упорнее отказывался от мира и соглашения. Ставили на вид опасность и позор и единственное обеспечение (условий) безграничный произвол победителя. И не так велика гордость Веспасиана, чтобы он стерпел Вителлия частным человеком, да и побежденные не допустят этого. Таким образом сострадание повлекло бы опасность. Конечно, сам Вителлий старик и пресытился и счастьем и невзгодами; но какое же имя, какое положение будет сына его Германика? Теперь сулят деньги, и штат прислуги, и благословенные места Кампании; но когда Веспасиан получит верховную власть, то ни ему, ни его друзьям, ни самому наконец войску не будет полной безопасности, иначе, как с гибелью соперника. Самый Фабий Валенс, которого они взяли в плен и берегли на сомнительный случай, и то казался им опасным. Конечно Прим, Фуск и мнимая глава партии Муциан, если имеют какое-либо право в отношении Вителлия, то одного лишь убийства. Не оставил же Цезарь невредимым Помпея, ни Август - Антония. Но может ли стать выше их понятиями Веспасиан, клиент Вителлия, когда Вителлий был сотоварищем Клавдия? Почему же он, как бы соответствовало сыну цензора, его собственным трем консульствам, роду достигшему высоких почестей, в самом отчаянии не найдет сил к смелому и решительному действию? Еще воины тверды, еще сильно усердие народа. Наконец ничего не случится хуже того, к чему добровольно стремятся. Смерть ждет их и в случае, поражения и в случае покорности; вся разница в том, испустить ли последнее дыхание при насмешках и поругании, или доблестно действуя.
67). Глух оставался Вителлий к советам смелым и решительным. В мыслях его на первом плане были жалость и забота, как бы, если он будет упорствовать в войне, победитель не сделался неумолим к его жене и детям. Была у него и родительница, преклонная летами, но за немного дней перед тем она умерла и очень кстати, чтобы не присутствовать при гибели семейства; возвышение её сына до верховной власти принесло ей только горе и добрую славу. В 15 день календ Январских[18], узнав об отпадении легиона и когорт, находившихся в Нарни, Вителлий в траурной одежде вышел из дворца, окруженный сетующим семейством. Вместе на носилках несли маленького сына, как бы в похоронной процессии. Голоса народа были ласковы не ко времени; воины же хранили грозное молчание.
68). И не нашлось Никого, кто бы припоминая изменчивость (непостоянство) дел человеческих, не был тронут этим зрелищем: Римский государь, не задолго перед тем повелитель рода человеческого; оставив место своего высокого положения, по городу, при всем народе, отказывается от империи (власти). Ничего подобного не видали и не слыхали: Диктатор Цезарь погиб жертвою нечаянного насилия; Кай - тайного заговора; ночь и безызвестная деревня скрыли бегство Нерона. Пизон и Гальба погибли как бы в сражении. Вителлий в речи своей, среди своих воинов, в глазах самих женщин, сказал немного и соответствующее настоящему горю: "уступает он в видах спокойствия и общего блага: пусть они сохранят лишь память о нем и окажут сострадание брату, жене и невинному возрасту детей". Тут же показывал он сына, То каждому порознь, то всем его поручая, наконец рыдания прервали его голос и он находившемуся тут консулу (то был Цецилий Симплекс) кинжал отстегнув его от пояса стал передавать, как бы знак права жизни и смерти над гражданами. Консул отказывался и противились этому - все, кто находились в собрании; тогда Вителлий пошел как бы с тем, чтобы в храме Согласия сложить знаки верховной власти и оттуда идти в дом брата. Еще сильнее поднялись крики недававших ему сделаться частным человеком и звавших во дворец. Преградили всякой другой путь и только один по священной улице оставался свободным. Не зная, что и делать - Вителлий возвратился во дворец. Но слух уже разнесся, что он отрекается от власти и Флавий Сабин написал трибунам когорт, чтобы они сдержали воинов.
69). Вследствие этого, как бы все уже общественное дело сосредоточивалось в руках Веспасиана; знатнейшие сенаторы, очень многие лица всаднического сословия, все воины городские и стражи наполнили дом Флавия Сабина. Туда принесено известие об усердии народа и угрозах Германских когорт. Но Сабин зашел далее; чтобы ему представилась возможность отступить и каждый, опасаясь за себя как бы Вителлианцы не напали на них рассеянных, а потому самому и более слабых, - понуждал его взяться за оружие; но, как обыкновенно бывает в подобных делах, совет подавать готовы были все, а разделить опасность остались немногие. Около озера Фундана на спускавшихся, тех, что сопровождали Сабина с оружием в руках, бросились храбрейшие из Вителлианцев. Тут произошло сражение небольшое, так как самая схватка была неожиданная, но для Ветиллианцев удачное. Сабин, в замешательстве, занял, - и это в настоящую минуту была мера самая лучшая для безопасности, - Капитолий с воинами и некоторыми всадниками и сенаторами: имена их передать не легко, потому что когда Веспасиан явился победителем, то многие присваивали себе эту заслугу его делу. В осаду попали даже женщины: между ними в особенности замечательна была Верулана Гратиллия; она последовала не за детьми или близкими, а из одной любви к войне. Вителлиевы воины окружили запершихся (в Капитолии) не слишком внимательною стражею, а потому ночью, когда улеглись спать, Сабин призвал в Капитолий своих детей и Домициана, братниного сына; через места, оставленные без внимания стражами, послал гонца к вождям Флавиевым дать знать, что "они находятся в облежании, и если им не подадут помощи, то их положение тесное (крайнее). А ночь (воины Вителлиевы) провели так спокойно, что можно было бы уйти (осажденным) без вреда. Вообще воины Вителлиевы, смелые в опасности, невнимательно исполняли то, что требовало труда, и бдительности. Притом же зимний дождь, вдруг полившийся, препятствовал и смотреть и слушать.
70). На рассвете Сабин, прежде чем начались военные действия с обеих сторон, Корнелия Марциала из начальников первых рот послал к Вителлию с поручениями и жалобою: "условленное между ними нарушается. Конечно, все это было лишь притворство и ложный вид сложения власти для введения в заблуждение стольких знаменитых мужей. Зачем он от ростр шел в дом брата, стоящий на самом видном месте форума и как бы для того, чтобы привлечь общее внимание, а не на Авентин в дом жены, как бы следовало человеку частному и во избежание каких-либо притязаний на власть государя? А Вителлий напротив вернулся во дворец, самое так сказать средоточие верховной власти: оттуда выслал он вооруженную толпу; самая многолюдная часть города покрылась телами убитых и ничему не причастных; самого Капитолия не оставляют уже в покое. Мирный гражданин и один из сенаторов, между тем как дело между Веспасианом и Вителлием решается сражениями легионов, взятием городов, покорностью когорт, тогда, когда уже отпали Испании, Германии и Британнии, он, брат Веспасиана, оставался верным, пока его самого не вызвали на соглашение. Мир и согласие полезны побежденным, а для победителей только увеличивают славу. Если он, Вителлий, раскаивается в соглашении, то пусть не на него, которого обманул вероломством, не на сына Веспасиана, чуть возмужавшего, обнажает меч. Что пользы, будет в гибели одного старика и одного юноши? Пусть он (Вителлий) идет на встречу легионам и с ними состязается о решительном исходе дела; все же прочее последует за судьбою сражения". Смущенный этими словами, Вителлий отвечал немногое себе в оправдание, а вину слагал на воинов, излишнее усердие которых не соответствует его умеренности. Тут же он предупредил Марциала: "чтобы он тайком удалился через потайную часть строений; иначе, как вестник ненавистного воинам мира, он будет ими убит". А сам не находил в себе достаточно силы ни приказать, ни запрещать; уже был он не императором, а только поводом к войне.
71). Едва только успел Марциал вернуться в Капитолий, как устремился туда в неистовстве воин без всякого вождя: каждый действовал по собственному усмотрению: быстро двигавшеюся колонною прошли воины форум и храмы, над ним возвышавшиеся, и взобрались на холм с первых ворот Калитолинского замка. С давнего времени по склону холма тянулись портики на правой стороне для тех, кто поднимался на верх; взойдя на крышу портиков (осажденные), осыпали Вителлианцев каменьями и черепицами; а у Вителлианцев находились в руках только мечи; идти за орудиями и за стрелами (или вообще, что можно было бросать) казалось слишком долго; бросили зажженные факелы в наиболее выдававшийся портик, и следовали за огнем; проникли бы в обгоревшие ворота Капитолия, если бы Сабин статуи, отовсюду сброшенные, - которыми украшали это место предки, при самом входе взгромоздив в роде стены, не остановил их. Тут они бросились на различные входы Капитолия, подле рощи приюта и где по сотне ступенек взбираются на Тарпейскую скалу. Никаких мер не было принято против этого двойного нападения; оно сильнее было через место приюта, так как ближайшее; да и остановить невозможно было взбиравшихся через сплошные строения, а они, как среди глубокого мира возводимые все выше и выше, сравнялись с площадью (основанием) Капитолия. Тут является сомнение, кто поджег здания: осаждающие ли, или, - и этот слух более распространенный, - осажденные, для того, чтобы остановить движение вперед и отбить уже зашедших далеко. Огонь оттуда распространился на портик, примыкавший к зданиям; затем поддерживавшие крышу орлы из старого дерева привлекли пламя и дали ему пищу. Таким образом Капитолий, беззащитный и не разграбленный, с запертыми воротами, сделался добычею огня.
72). Событие это было самым позорным и плачевным государству народа Римского с того времени, как воздвигнут его город: при отсутствии врага чужеземного, при милостивом, если бы по нашей нравственности мы смели на него рассчитывать, - покровительстве богов, местопребывание Юпитера всемогущего и всеблагого, предками устроенное при лучших предзнаменованиях, как залог могущества - посягнуть на него не дерзнули ни Порсена по сдаче города, ни Галлы, взяв его - теперь погибло от безумства государей. И прежде горел Капитолий в гражданских усобицах, но то - злоумышлением частных лиц; теперь он явно осажден, явно предан огню. Но какая причина войны? Какое вознаграждение было за такое страшное бедствие? Не за отечество ли мы сражались?... Обет дал Тарквиний Приск, царь, в Сабинскую войну, и положил основание скорее в надежде на будущие величие, чем соответственно еще крайне скромному положению дел народа Римского. За ним Сервий Туллий усердным содействием союзников, потом Тарквиний Гордый, по взятии Сумы Помеции, выстроили на добычу, отнятую у неприятеля. Но слава довершить дело оставалась для освобожденного Рима. По изгнании царей, Гораций Пульвилл, вторично консул, посвятил и с таким великолепием, что, и при необъятных впоследствии средствах народа Римского, скорее содействовали украшению, чем что-либо прибавили. Потом опять возобновлен на тех же следах, когда, по прошествии 425 лет[19], в консульство Л. Спициона и К. Норбана сгорел. Попечение принял на себя победитель Сулла, но, впрочем, освятил не он, и только этого одного не дало ему счастье. Имя Лутация Катулла, и среди таких громадных дел Цезарей, оставалось (соединенным с судьбою Капитолия) и до самого Вителлия.
73). Вот эти-то постройки в то время горели; но пожар нагнал страха осажденным более, чем осаждающим, так как Вителлиев воин при сомнительных обстоятельствах не нуждался ни в сметливости, ни в твердости. А с той стороны воины смущенные, вождь не решительный всегда, а теперь как бы оцепеневший умом, был как бы лишен языка и слуха: ни советов других не брал для руководства, ни своих не высказывал; туда и сюда метался от криков неприятельских; что приказывал, то останавливал, и снова приказывал, от чего удерживал; потом, что обыкновенно случается в делах проигранных, все распоряжались, а никто не исполнял; наконец бросив оружие, стали помышлять о бегстве и о том, как бы ускользнуть похитрее от неприятеля. Вителлианцы врываются и производят общий хаос кровопролития, убийства, пожара. Не многие из военных людей - и из них наиболее замечательные Корнелий Марциал, Эмилий Паценз, Касперий Нигер, Дидий Сцева дерзнули на бой и убиты. Флавия Сабина безоружного и бежать не пытавшегося окружают и с ним Квинкция Аттика, заслужившего внимание призраком почести и тем, что он из пустого тщеславия объявлял народу эдикты (приказы) пышно - величавые за Веспасиана и оскорбительные для Вителлия. Остальные ускользнули различными случайностями: некоторые в одежде рабов, другие нашли себе защиту в преданности клиентов, спрятавших их под кучею домашней поклажи. Были и такие, что, подхватив условный знак, которыми Вителлианцы узнавали друг друга, сами спрашивали и давали ответ и смелостью нашли возможность скрыться.
74). Домициан при начале вторжения скрылся у смотрителя храма расторопностью отпущенника, в полотняной одежде замешавшись в толпу жрецов, и остался неузнанным, а потом нашел себе приют у Корнелия Прима, отцовского клиента подле Велабра. Когда отец достиг верховной власти, он (Домициан), сломав избушку смотрителя храма, выстроил небольшую часовню Юпитеру, сохранителю, и поставил жертвенник, велев то, что с ним случилось, вырезать на мраморной доске. За тем, достигнув сам верховной власти, посвятил Юпитеру хранителю огромный храм, где и сам изобразил себя почивающим на лоне бога. Сабин и Аттик, обремененные цепями, поведены были к Вителлию, приняты им далеко невраждебною речью и выражением лица, при громком ропоте тех, которые требовали права умертвить их, и вознаграждения за понесенные труды. Крики начались от ближайших и самая грязная часть черни требовала казни Сабина, перемешивая лесть с угрозами. Стоящего перед ступенями дворца Вителлия, готовившегося умолять (за Сабина), убедили отказаться. Тогда исколотое и истерзанное тело Сабина, отрубив ему голову, потащили к гемонии (место казни преступников, которых бросали с лестницы в Тибр).
75). Таков был конец этого человека, конечно ни в каком случае не заслуживающего пренебрежения. Тридцать пять лет служил он общему делу (государству), и заслужил почетную известность и дома и военною службою: бескорыстие (невинность) и справедливость его остались вне всякого сомнения, но на словах он был слишком невоздержен. Только это молва ставила ему в вину в продолжении семилетнего управления Мезию и двенадцати исполнения обязанностей префекта в Риме. При конце жизни некоторые считали его ленивым, многие умеренным и щадившим кровь сограждан. В одном все согласны, что, прежде возвышения Веспасиана на верховную власть, честь дома опиралась на Сабине. Передают, что убийство его было приятно Муциану. Весьма многие толковали: "этим обеспечено спокойствие, так как не будет уже соперничества между двумя, из которых один имел бы в памяти то, что он брат императора, а другой, что у него есть сотоварищ верховной власти". Но Вителлий воспротивился народу, требовавшему на казнь консула, умилостивленный и как бы платя тою же монетою, потому что на вопрос: кто сжег Капитолий, Аттик назвал себя виновным. Это - было ли признание или ловкая и своевременная ложь, взять на себя такое ненавистное преступление, и удалить подозрение от того, чтобы это было делом Вителлиевой партии, - решить трудно.
76). В эти же дни Л. Вителлий, поставив лагерь у святилища Феронии, грозил гибелью Таррачине, где находились как бы взаперти гладиаторы и гребцы; они не осмеливались выйти за стены и предпринять что-либо в открытом месте. Начальствовал, как мы упоминали выше, гладиаторами Юлиан, а гребцами Аполлинарий. Своею распущенностью и беспечностью походили они сами более на гладиаторов чем на вождей; ни караулов не ставили, ни укрепляли стены, где представлялась опасность; ночью и днем праздные громко любовались красотами берега и, разослав воинов за потребностями наслаждений, о войне лишь говорили на пиршествах. За немного дней перед тем удалился Апиний Тиро; беспощадно вымогал он у муниципий дары и деньги и придавал более ненависти, чем сил своей партии.
77). Между тем к Л. Вителлию перебежал раб Вергиния Капитона и обещал: "если только получит вооруженный отряд, то крепость беспрепятственно передаст ему". В глубокую ночь он поставил когорты налегке над головами неприятелей по вершинам горного хребта, оттуда воины устремились скорее убивать, чем сражаться, валят безоружных, или только что бравшихся за оружие, или некоторых лишь пробудившихся от сна; мрак ночи, страх, звук труб, крики неприятелей - все это увеличивало смятение. Немногие из гладиаторов пали сопротивляясь и не отмщенные; все же прочие бросились к судам, где все полно было таким же страхом; замешались и поселяне; их всех Вителлианцы убивали без разбора. Шесть легких (либурнских) судов при начале суматохи ускользнули и с ними начальник флота Аполлинарий; а остальные суда или взяты у берега или потонули в море, так как обременены были тяжестью бросавшихся. Юлиан приведен к Л. Вителлию сначала позорно избит, а потом в глазах его (Вителлия) заколот. Нашлись, которые винили жену Л. Вителлия Триарию, будто бы она, опоясавшись мечом военным, вела себя надменно и жестоко среди воплей и бедствий постигших жителей Таррачины, взятой приступом. А сам (Л. Вителлий) послал брату в знак удачно совершенного дела лавровую ветвь и спрашивал: немедленно ли вернуться ему прикажет, или заняться усмирением Кампании?" Это было спасительно не только стороне Веспасиана, но и государству, потому что если бы воины после свежей победы и кроме врожденного упорства, сделавшись еще смелее вследствие успеха, направились бы в Рим, то не миновать бы упорной борьбы и не без гибели городу. Л. Вителлию, хотя и дурно ославившемуся, нельзя отказать в деятельности: силен он был не добродетелями как люди чести, но пороками, как самые дурные.
78). Между тем как это совершается со стороны партии Вителлия войско Веспасиана, выйдя из Нарни, спокойно проводило праздничные дни Сатурна в Окрикуле[20]. Причина столь вредного замедления была та, что дожидались Муциана. Не было недостатка в людях, которые уличали Антония подозрениями, будто бы он медлил из коварства после тайного письма Вителлия, в котором тот, как награду за предательство, предлагал ему консульство, в замужество свою дочь и огромные богатства в приданное". Другие говорили, что это выдумка сложенная в удовольствие Муциану. Некоторые говорили: "всех вождей постоянно планом действия было - скорее показывать городу войну, чем наносить: когда самые сильные когорты уже отпали от Вителлия и он, потеряв все, на что мог рассчитывать, по-видимому, слагал верховную власть. Но все испорчено сначала торопливостью, потом робостью Сабина; он, взявшись самонадеянно за оружие, самый укрепленный замок Капитолия, которым и значительному войску овладеть было бы не легко, не был в состоянии защитить от трех когорт". Не легко было одному приписать вину, которая была общая всем, так как и Муциан двусмысленными письмами задерживал победителей, и Антоний несвоевременным (поздним) повиновением желая отклонить от себя неудовольствие, навлек себе только новое обвинение; а прочие вожди, считая войну оконченною, ознаменовали её исход. Даже Петилий Цериалис, посланный вперед с тысячею всадников с тем, чтобы поперечными путями через Сабинское поле по Саларской дороге войти в город, недостаточно был поспешен; наконец слух о том, что Капитолий взят, всех разом возбудил.
79). Антоний по Фламинийской дороге прибыл к урочищу Красные камни[21] уже в глубокую ночь, опоздав своею помощью. Тут он узнает, что Сабин убит; Капитолий сожжен, город в волнении, все в самом грустном виде. Была весть и о том, что чернь и рабов вооружают за Вителлия. Да и Петилию Цериалису конное сражение было неудачно; его, не принявшего мер осторожности и стремившегося как на побежденных, Вителлианцы встретили конницею, перемешав ее с пехотою. Сражение произошло вблизи города между строений, садов и переулков. Вителлианцы знали хорошо местность, а неприятель оробел, не разведав ее предварительно. Да и не все всадники действовали единодушно, так как в числе их находились некоторые, захваченные недавно у Нарни и все еще преданные стороне Вителлия; взят в плен начальник эскадрона Туллий Флавиан; прочие обратились как безумные в бегство; победители не преследовали их дальше Фиден.
80). Этот успех увеличил усердие народа; городское население взялось за оружие. Немногие имели щиты, а большинство, захватив оружие, какое кому попалось под руку, требует знака к битве. Вителлий благодарит и велит идти вперед на защиту города. Потом созван сенат и отобраны послы к войску - советовать мир и согласие в видах пользы отечества. Послов постигла различная участь. Те, которые попались на встречу Петилию Цериалису, подверглись крайней опасности, так как воины с презрением отвергли условия мира. Претор Арулен Рустик ранен; такой поступок вызвал тем больше негодования, что кроме посягательства на сан легата и претора, самый человек по своим достоинствам того не заслуживал. Разбежались провожавшие, убит ближайший ликтор, дерзнувший было раздвинуть толпу, и не будь послы защищены непосредственным вмешательством вождя, то священное даже у чужестранных народов право послов, перед самыми стенами отечества, неистовство граждан попрало бы совершенно (даже до их гибели). С большим равнодушием приняты те послы, которые пришли к Антонию не потому, чтобы воины были скромнее (умереннее), но вождь имел более значения.
81). Замешался в число послов Музоний Руф, всаднического сословия, имевший притязание на изучение философии и правил (наставлений) стоиков; начал он, входя в ряды воинов, толковать о благодеяниях мира и опасностях войны и читать наставления имевшим в руках оружие. Многие издевались над этим, а еще большему числу он просто надоел; не было недостатка и в таких, которые еще готовы были его побить и вытолкать, если бы он, уступая убеждениям людей посмирнее и угрозам других, не отложил в сторону свою неуместную премудрость. Навстречу вышли и девицы Весталки с письмом Вителлия, адресованным к Антонию, где он настаивал, "чтобы на один день погодить решительным боем; если дадут эту отсрочку, то легче будет достигнуть соглашения во всем". Девицы отпущены с почетом, а Вителлию дан ответ: "убийство Сабина и пожар Капитолия разорвали всякую возможность соглашения относительно войны".
82). Впрочем, Антоний сделал попытку - смягчить легионы, позвав их на собрание, и склонить, "чтобы они, став лагерем подле Мулвийского моста, вошли в город на другой день". Основание медлить было то, как бы воин, рассвирепев в бою, не пощадил ни народа, ни сената, ни храмов и капищ богов. Но воины на всякое промедление смотрели подозрительно, как на враждебное победе. Вместе сверкавшие по холмам знамена, хотя за ними и следовали толпы народа к бою неспособные, представляли что-то похожее на неприятельское войско. Разделены силы на три части: одна двинулась Фламинийской дорогою, на которой и стояла другая берегом Тибра, а третья по Саларийской дороге подходила к Коллинским воротам. Чернь рассеяна бросившимися вперед всадниками; воины Вителлиевы и сами выступили навстречу, разделившись на три отряда. Схваток боевых перед городом было много и с разнообразным успехом, но для Флавианцев, на стороне которых был перевес благоразумного распоряжения вождей, они чаще оканчивались благоприятно. Понесли урон лишь те, которые свернули в часть города налево, к Саллюстиевым садам, по дорогам узким и скользким. Вителлианцы, стоя на изгородях садов до позднего дня, отражали подходивших камнями и дротиками, пока они не были обойдены всадниками, ворвавшимися в Коллинские ворота. Сошлись и на Марсовом поле враждебные боевые линии. За Флавианцев счастье и столько раз приобретенная победа; а Вителлианцы ломились вперед под влиянием одного лишь отчаяния, и хотя отбитые, опять собирались в город.
83). Тут же присутствовал зрителем сражения и народ, и как бы смотря на сценическое представление, то тех, то других поощрял рукоплесканиями и криками; а когда одна из сторон терпела поражение, то искавших спасения в лавках и домах громкими криками требовали вытащить и умертвить, и им-то (таким крикунам) доставалась большая часть добычи. Так как все внимание воинов обращено было на кровопролитие и убийства, то обирать убитых доставалось народу. Весь город представлял зрелище возмутительное и гнусное: тут сражение и раненые, а рядом бани и трактиры. Вместе кровь и кучи тел, а возле распутные женщины и им подобные. Стремлений к удовлетворению похотей столько же, как бы и при совершенной праздности, преданной одному беззаботному наслаждению. Преступлений столько, как в самом жестоком плену. Вполне можно было подумать, что граждане разом и неистовствуют, и предаются полному разгулу страстей. И прежде сражались вооруженные войска в городе, когда два раза Л. Сулла и один раз Цинна остались победителем. Не менее жестокостей было и в то время, но теперь какое-то не человеческое равнодушие и даже ни на малейший срок не прерваны наслаждения; но как бы в праздничные дни, и в самом ужасе находя источник радости, - предавались веселостям и наслаждениям; с совершенным равнодушием к делу какой-либо стороны, радовались только общественными бедствиями.
84). Особенно много труда предстояло при взятии приступом лагеря; его, как последний оплот надежды, оберегали самые отчаянные воины. Тем с большим напряжением сил действовали старые когорты; разом употреблены в дело все средства, придуманные для приступов самых укрепленных городов, - черепахи, осадные орудия, насыпи, Факелы. Воины кричали: "сколько труда и опасностей стоили им столько сражений, теперь остается довершить этим делом. Город возвращают они сенату и народу Римскому, храмы - богам; в лагерях же (сосредоточена) собственная честь легионов; тут их отечество, тут их домашний очаг; если они разом не войдут в них, то придется провесть всю ночь под оружием. Вителлианцы со своей стороны, хотя и числом и судьбою неравные, тревожили победу, замедляли мир, жертвенники и дома обагряли кровью, взялись за последние утешения побежденным. Много полуживых испустили дыхание на башнях и на передней части стен. Вырвав ворота, остальная толпа бросилась навстречу победителей, и все пали, получив раны спереди лицом обращенные к неприятелю; даже умирая, последняя забота их была оставить такое доказательство их чести. Вителлий, по взятии города, через заднюю часть дворца отнесен на маленьких носилках к Авентину, в дом жены, с тем, чтобы если бы ему удалось на день скрыться, то бежать в Таррачину к когортам и брату. Потом, по своему непостоянству образа мыслей, - и таково уже свойство робости, что все настоящее в особенности не нравится тому, кто всего боится, - он вернулся во дворец опустевший и всеми оставленный. Разошлись даже самые низшие из рабов или уклонялись от встречи с ним. Приводит в ужас опустение и гробовое молчание места, пытается проникнуть в запертые места; повсюду пустота наводит ужас; утомленный бедственным скитальничеством, он спрятался в таком закоулке, что и сказать стыдно, откуда и вытащен Юлием Плацидом, трибуном когорты. За спину связали ему руки, платье истерзано; когда его вели, то он представлял вид самый неприятный: многие бранили, никто не плакал; такой некрасивый исход дела уничтожил всякое сострадание. Попавшийся навстречу германский воин - в Вителлия ли метил из раздражения или из желания поскорее положить конец поруганию над ним, в трибуна, неизвестно, но нанес удар, отрезал ухо у трибуна и тотчас же убит.
83). Вителлия, занося на него острия мечей, вынуждали то поднимать кверху лицо и подставлять его поруганиям, то взирать на ниспровергаемые изображения его, а всего чаще на ростры и то место, где Гальба убит; наконец, пинками проводили его до Гемоний, где лежало тело Флавия Сабина. Вырвался и у Вителлия голос один не презренной души, когда он на оскорбления трибуна ответил: "а все же я был твоим императором"! Затем он пал от множества ударов. И народ так же бесчестно порицал убитого, как льстил живому.
86). Родился он в Луцерии и уже достигал пятидесяти семилетнего возраста. Консульства, священства, звания и места между первых в государстве сановников, он достиг вовсе не своею деятельностью, но на все это дала ему право знаменитость отца. Возвысили его до верховной власти те, которые его не знали. Редко кому хорошими средствами удавалось снискать такое расположение войска, какое он приобрел просто ничего не делая. Впрочем, нельзя ему отказать в простоте и щедрости, но они, если им нет границ, обращаются на гибель. Привязанности он думал поддержать и сохранить значительностью подарков, а не постоянством нравственным и потому он их больше заслужил, чем имел. Конечно, пользы государства требовали того, чтобы Вителлий был побежден; но в вероломстве вряд ли могут упрекать Вителлия те, которые, изменив для него Гальбе, его самого предали Веспасиану. День уже совсем склонялся к вечеру, но, вследствие робости сановников и сенаторов, которые или разбежались из города, или скрывались по домам клиентов, сенат не мог быть созван. Домициан, когда уже нельзя было опасаться ничего враждебного, вышел к вождям партии и приветствован именем Цезаря. Воины в большом числе, и как были под оружием, отвели его под родительский кров.
Содержание книги. Глава 1. Но убиении Вителлия, Флавиевы воины свирепствуют в городе. - 2. Домициан, получив наименование и местопребывание Цезаря, исполняет обязанности сына государева осквернением замужних женщин. Л. Вителлий убит. - 3. Кампания умирена и сенат определяет консульство Веспасиану с сыном Титом, а Домициану преторство и власть проконсульскую. - 4. Почести Муциану, Антонию и прочим. Намерение возобновления Капитолия. О вольности помышляет Гельвидий Приск. - 5. Его жизнь и характер 6 - 8, и с Еприем Марцеллом упорная перебранка относительно отправления послов к государю. - 9. Разномыслие относительно общественных расходов. - 10. Музоний Руф нападает на П. Целера. - 11. Муциан, войдя в город, все к себе сосредоточивает; его заботою убит Калп. Галериан, а отпущенника Азиатика он губит рабскою казнью.
12. Слух о поражении в Германии. Начало войны от Батавов 13, под предводительством Клавдия Цивилиса, - 14-16 Он возмущает Батавов, Каннинефатов, Фризиев, сначала хитростью, а потом и открытою силою побеждает Римлян. - 17 Германии, взволнованные слухом об этой победе, предлагают Цивилису свое содействие и он домогается привлечь в союз и Галлию. - 18. Бездействие Гордеония Флакка. Побежденные Римляне бегут в старые лагери. - 19. Когорты Батавов и Каннинефатов по приказанию Вителлия шедшие в Рим, уступили подговорам Цивилиса и соединились с ним. - 20. В сражении под Бонною сломили строй Римлян. - 21. Цивилис, не зная на что решиться, своих воинов приводит на присягу Веспасиану, скрывая свое враждебное расположение. 22, 23. Вслед затем осаждает Старые лагери, но без успеха. - 24, 25. Гордеоний Флакк, сделавшись жертвою возмущения, главное управление делами поручает Вокуле, - 26, 27, К нему присоединен Геренний Галл; он, после неудачно совершенного дела, терпит побои. Новое возмущение. 28-30. Цивилис, возгордись громадными пособиями ото всей Германии, деятельнее принимается за осаду Старых лагерей, теснит Убиев. Схватки с разнообразным исходом.
31. По получении известия о сражении под Кремоною, вспомогательная войска Галлов отложились от Вителлия. Гордеоний и своих воинов, полных колебания, приводит к присяге Веспасиану. - 32; К Цивилису послан Монтан с приказанием оставить войну; на него старается подействовать Цивилис. - 33. 34. С Вокулою сражается Цивилис с разнообразным исходом не без вины того и другого вождя. - 35. Вокула дурно пользуется победою; Старые лагери освобождает от осады. - .36. Цивилис берет Гельдубу. Римские воины умерщвляют Гордеония. Вокула в темноте ускользает. - 37. Вслед затем побежденные Цивилисом снова следуют за Вокулою и с ним освобождают от осады Магонтиак. Треверы, пока остававшиеся верными, вслед затем взбунтовались.
38. Веспасиан с Титом вступают в отправление консульства. Ложные опасения в Риме и от Л. Пизона. - 30. Домициан претор. Вся сила Муциана, а тот надламливает могущество Прима Антония. - 40. Почести, возвращенные памяти Галъбы. Принесено удовлетворение тени Барея Сорана осуждением П. Целера. - 41. Наказание постигло и других доносчиков. - 42. Из них Аквилия Регула, которого защищал брат Мессала, поражает Монтан. - 43. 44. Тоже покушается и против Марцелла, но заступился Цезарь, полагая необходимым - забвением покрыть воспоминания прошедшего времени. А потому только к немногим применены меры строгости. - 45. Сенензы наказаны за то, что побили сенатора. Антоний Фламма осужден по закону о взятках. - 46. Возмущение воинов усмирено Муцианом. - 47. Отменено распределение консульств, сделанное Вителлием. Флавию Сабину отданы похоронные почести цензорские. - 48-50. Убийство Л. Пизона, проконсула Африки. Высокая ложь его раба. Улажены раздоры Эензее с Лептитанами.. Гараманты поражены. - 51. Помощь Парфов не принимает Веспасиан. - 52. Раздражение его против Домициана успокаивает Тит. - 53. Попечение о восстановлении Капитолия возложено на Л. Вестина.
54. Слух о смерти Вителлия усилил войну в Галлии и Германии. Полагали, что пожар Капитолия предвещает конец римского господства. - 55-58. По убиении Гордеония с Цивилисом и Классиком заодно вступают в заговор Юлий Тутор и Юлий Сабин. Колеблются и остальные Галлии. Сделано покушение и на Римские легионы при тщетном противодействии Вокулы. - 59, 60. Он убит, легаты Геренний и Нумизий связаны, и эти легионы на присягу империи Галльской привоводит Цивилис, Тутор - Агрипинцев, а Классик тех, что находились в осаде в Старых лагерях. - 61. Цивилис, достигнув цели своих желаний, отказывается от длинных волос. - 62. В это время приобретает огромное значение Веледа. - 63. В печальном молчании двигаются плененные легионы. Пицентинский конный отряд присваивает себе честь убийства Вокулы. 64-65. Колония Агриппинская, ненавистная народам, живущим по ту сторону Рейна, подвергается крайней опасности и заключает союз с Цивилисом, а дарами смягчает сверхъестественное влияние Веледы. - 66. Цивилис принимает покорность Ветазиев, Тунгров и Нервиев. - 67. Лингоны поражены Секванами, а И. Сабин побежденный прячется. - 68. Муциан с Домицианом собираются на войну - 69. Ремы удерживают Галлии в верности Римлянам, исключая Треверов и Лингонов. - 70. Но ни у них, ни у прочих народов, ни в самих вождях недостаточно согласия и обдуманности. Тутор у Бингия терпит поражение. - 71. Петилий Цериалис приходит в Могонтиак, ободряет Римлян надеждою на лучшее и вождя Валентина, нанеся ему громадное поражение берет в плен. - 72. Входит в землю Треверов. Сопротивляется воинам в их требовании разрушить до основания, город. Побежденные легионы принимает в лагери, - 73. 74. Треверам и Линтонам напоминает об их обязанностях. - 75. Цивилис и Классик посылают письма к Цериалису, на которые он ничего не отвечает. - 76. Цивилис высказывает мнение, что нужно тянуть вдаль, а Тутор и Классик, что нужно немедленно сразиться. - 77. 78. Упорное сражение, в котором Цериалис, сначала было побежденный, потом одерживает победу и истребляет лагерь неприятельский. - 79. Агриппипцы отлагаются от Германцев. - 80. Муциан умерщвляет Вителлиева сына. Антоний Прим отправляется к Веспасиану, но им принят не так как надеялся. - 81. Многие чудесные явления обнаруживают благоволение неба к Веспасиану. Он сам возвращает здоровье одному больному глазами, другому - рукою. - 82. Утверждается еще более предзнаменованием в храме Сераписа, которого 83. 84. происхождение из Синопа, великолепный храм в Александрии, наименование. - 85. Валентин казнен, - 86. Домициан, сделав тщетную попытку у Цериалиса. передаст ли он ему войско и главное над ним начальство, притворно берет на себя охоту к литературе и любовь к поэзии. Это события, частью того же года, частью последующего в консульство имп. Веспасиана вторично и Тита сына его.
1). По убиении Вителлия скорее война окончилась, чем водворилось спокойствие. - Победители, с оружием в руках, по городу преследовали побежденных с неумолимою ненавистью. Улицы полны были убитыми, площади и храмы обагрены кровью; без разбору убивали, кто бы случайно ни попадался на встречу. Потом, когда своеволие росло вследствие безнаказанности, разыскивали и извлекали спрятавшихся. Как только видели кого-либо заметного молодостью или высоким ростом, убивали, не делая никакого различия между воином и простым гражданином. Эта жестокость, при свежей еще ненависти, пресыщалась кровопролитием, а потом обратилась в алчность; нигде не оставляли ничего запертого и не осмотренного, под предлогом будто прячут Вителлианцев. Это было поводом к тому, чтобы вламываться в дома; в случае сопротивления начинались убийства; в них принимали участие все беднейшие простолюдины. Самые дурные из рабов сами предавали богатых господ, а на других указывали их же приятели. Везде вопли, крики и вид города, взятого приступом - до такой степени, что стали уже жалеть о ненавистной дотоле наглости воинов Отоновых и Вителлиевых. Вожди партии, деятельные в том, чтобы раздуть пламя гражданской усобицы, оказались несостоятельными - удержать победу в границах (умеренно ею воспользоваться). При раздорах и смутах, чем кто хуже, тем более имеет силы; для спокойствия и мира необходимы добрые средства.
2). Домициан принял и наименование и местопребывание Цезаря; еще невнимательный к делам (заботам), он роль сына государева исполнял поруганием девушек и замужних женщин. Префектура претория была у Аррия Вара, высшая власть у Антония Прима; он тащил деньги и рабов из дома государева, как бы Кремонскую добычу; остальные, вследствие или скромности или незначительности, и на войне оставались в тени, и чужды были вознаграждений. Население Рима, пораженное страхом и к раболепству готовое, настаивало, чтобы "захватить Л. Вителлия, возвращающегося из Таррацины с когортами, и уничтожить остатки войны. Посланы вперед всадники в Арицию, а строй легионов остановился у Бовилл[1]. Вителлий нисколько не колебался - себя и когорты предоставить произволу победителя. Воины отбросили свое несчастное оружие столько же под влиянием раздражения, сколько и страха. Длинным рядом потянулись по городу отдавшиеся, будучи обставлены воинами. Ни одно лицо не выражало просьбы о пощаде, но печально и сурово смотрели воины, не обращая ни малейшего внимания, на рукоплескания и оскорбления необузданной толпы. Немногих пытавшихся вырваться окружающие схватили; все прочие отданы под стражу. Ни у одного не вырвалось слова недостойного, хотя в несчастье и сохранили без пятна славу мужества (доблести). За тем убит Л. Вителлий, в пороках не уступавший брату, но, по возвышении его на государство, превосходивший его деятельностью; не настолько разделил он его счастье, насколько увлечен был к погибели несчастьем.
3). В это же время Луцилий Басс, с всадниками налегке, послан усмирить Кампанию, где город (муниципии) более враждовали друг с другом по взаимным раздорам, чем оказывали неповиновение государю. При виде войска успокоились и меньшим колониям (последствием была) безнаказанность. Третий легион в Капуе помещен на зимовку, и знатнейшие фамилии подверглись преследованию, между тем как жителям Таррачины не оказано никакого вспомоществования. Ведь всегда больше поползновения отплатить за обиду, чем за благодеяние; благодарность - в тягость, а из мщения можно еще извлечь выгоду. Все утешение было в том, что раба Вергиния Капитона, о котором мы говорили, что он предал жителей Таррачины, повесили на виселице в тех же кольцах, которые он, полученные от Вителлия, носил. А в Риме сенат определяет Веспасиану все, что в обычае было давать государям, и с радостью и верными надеждами, так как гражданская война, начавшись в Галлиях и Испаниях, вовлекла в нее Германию и потом Иллирик (после того как Египет, Иудею, Сирию и все провинции и войска обозрели в беглом очерке - коснулась вскользь мимоходом, и как бы весь шар земной как бы подвергнут очистительному испытанию) по всему вероятию казалась оконченною. Прибавило бодрости письмо (Веспасиана) писаное как бы война еще продолжалась; такой вид оно имело при первом взгляде, впрочем, он выражался как государь, говорил о себе как о гражданине, а об общественном деле отлично. И сенат не обнаружил недостатка в угодливости. Веспасиану определено консульство вместе с сыном его Титом, Домициану - преторство и власть проконсула.
4). Прислал и Муциан письмо к сенату, подавшее повод к разговорам: "если он частный человек, то зачем выражается как общественный деятель? Мог бы он все то же, через немного дней спустя, высказать как свое личное мнение". Да и самые нападки на Вителлия были поздние и не совместные с достоинством свободы. А надменно в отношении общественного дела и унизительно для государя то, что он хвалился: "в руках его не была империя и подарил он ее Веспасиану". Впрочем, все это негодование оставалось втайне, а лесть была явною; в весьма почетных выражениях определены Муциану почести триумфа собственно за гражданскую войну, но придумали какой-то поход против Сарматов. К этому присоединили: Антонию Приму знаки достоинства тех, что были консулами, Корнелию Фуску и Аррию Вару - знаки преторства. Потом уже обратили внимание и на богов; положено восстановить Капитолий. Все это изложено было в мнении Валерия Азиатика, нареченного консула; прочие выражали свое согласие лицом или рукою, а немногие, которых достоинства были на виду или ум изострился лестью, выражали свое одобрение в правильно составленных речах. Когда дошла очередь до Гельвидия Приска, то он высказал мнение, сколько почетное для хорошего государя, столько чуждое лжи; оно встретило самое живое сочувствие сенаторов. Это был для Гельвидия день самый важный, служивший началом большего раздражения и столь же значительной славы.
5). По-видимому, требует сущность дела теперь, когда снова пришлось нам упомянуть о человеке, о котором и впоследствии придется часто говорить, изложить хотя в немногих выражениях - жизнь его и деятельность, и какая постигла его участь. Гельвидий Приск родился в муниципии Таррачине от Клувия[2], который начальствовал над первою ротою триариев и с ранней молодости свой светлый ум посвятил самым возвышенным наукам, - не так как большинство тех, что праздное бездействие старались прикрыть пышным и громким словом, но с тем, чтобы вступить на дело общественного служения с большею твердостью против случайностей. Он последовал тем учителям мудрости, которым только то хорошо, что честно, а противно и гнусно, что бесчестно, - а могущество, знатность рода и прочее полагали вне области духа, не причисляя ни к доброму, ни к дурному. Еще квестором был он, когда Пет Тразея выбрал его зятем; из нравственных правил тестя ничем он столько не позаимствовался, как любовью к вольности; гражданином, сенатором, отцом семейства, в отношениях к тестю, к друзьям и во всех житейских обязанностях следовал справедливости, пренебрегал богатством, упорен был в правде, тверд против всяких опасений.
6). Находили некоторые, будто бы он слишком любил добрую славу; но и люди мудрые расстаются со страстью к славе как с последнею. С падением тестя отправлен в ссылку; когда вернулся при императоре Гальбе, попытался обвинять Марцелла Еприя, доносчика на Тразею. Это мщение - не известно значительнее или справедливее - разделило сенат на партии. В случае падения Марцелла, за ним последовал бы целый ряд виновных в таком же преступлении. Сначала грозное состязание, и с той и с другой стороны обменялись прекрасными речами. Вслед за тем, при сомнительном расположении Гальбы, уступая просьбам многих сенаторов, Приск оставил преследование. При обыкновенном разнообразии человеческих понятий и тут одни выхваляли его умеренность, а другие желали бы более настойчивости. В тот день в сенате, когда подавали голоса о возвышении Веспасиана к верховной власти, положено: "отправить государю послов". Тут между Гельвидием и Еприем завязалась горячая перебранка. Приск требовал, чтобы послы были назначены поименно сановниками, приведенными к присяге, а Марцелл настаивал на баллотировке; таково было мнение нареченного консула.
7). Но Марцелла усердие имело главною побудительною причиною собственный стыд, как бы с избранием других он не остался как бы обойденным. Мало-помалу в споре дошли до длинных и бранных речей. Гельвидий спрашивал: "почему Марцелл до такой степени робеет перед приговором сановников? Он и богат, и красноречив и этим он опередил бы многих, не будь помехою воспоминание о его позорных делах. Жребий и ящик для баллотировки не различают нравственности; для того и существуют явная подача голосов и оценка сената, чтобы касаться жизни и доброй славы каждого. Требуют - и пользы отечества и честь Веспасиана, чтобы ему на встречу были посланы такие люди, которых сенат считает самыми непорочными, с тем чтобы они честными речами удовлетворяли слуху императора. Веспасиан был в дружественных отношениях с Тразеею, Сораном, Сентием; а тех, что их обвинили, если даже и не следует подвергать казни, то и выказывать не должно. Суждение сената в этом деле как бы послужит внушением государю, кого одобрять и кого опасаться; нет важнее средства для благонамеренной власти, как приязнь людей добра. Достаточно для Марцелла, что он Нерона побудил на гибель такого множества невинных. Пусть пользуется безнаказанностью и наградами, а Веспасиана оставит лучшим (себя)".
8). Марцелл говорил: "не его личное мнение оспаривают, но поданное нареченным консулом согласно примеров древности, по которым депутатов назначали жребием, чтобы не было места честолюбию или вражде. Не случилось ничего, - зачем предавать забвению то, что издревле установлено, или почет, делаемый государю, обращать к чьему-либо посрамлению. Всех достанет на выражение чувств преданности. Скорее же нужно избежать того, как бы упорство некоторых не раздражило ума, по новости господства находящегося еще в состоянии нерешительности, внимательно следящего за выражением лиц и словами каждого. И он Марцелл помнит о временах, при каких родился, какое устройство обществу дали отцы и деды; но, отдавая дань удивления тому, что прошло, соображается с настоящим всею душею желает он хороших императоров, снесет и каких бы то ни было. Тразея пал жертвою не столько его, Марцелла, речи, сколько приговора сената. Жестокость Нерона тешилась такими призраками законности, и дружба Нерона не менее горька была ему, Марцеллу, сколько другим ссылка. Но пусть твердостью и постоянством Гельвидий станет наравне с Катонами и Брутами, пусть он, Марцелл, один из того сената, который раболепствовал с ним вместе! Советует он и Приску - не становиться выше Государя: пусть он не читает наставлений Веспасиану, старцу, увенчанному триумфом, отцу двух сыновей юношей. Как самые дурные императоры не знают границ господства, так и самый лучший захочет, чтобы свобода знала меру". Этот предмет, подавший повод к упорному с обеих сторон спору, произвел на других весьма различное впечатление. Одержала верх сторона, предпочитавшая депутатов назначить по жребию, и при поддержке сенаторов, бывших нейтральными, обычай сохранил свою силу. Да и все самые замечательные люди склонились в пользу такого решения, чтобы не вызвать против себя зависти в случае, если бы они были избраны.
9). Последовал еще другой спор. Преторы казначейства (в то время они заведовали им) жаловались на общественную бедность и требовали предела издержкам. Попечение об этом нареченный консул, вследствие значительности отягощения и затруднительности помочь, оставлял до государя. Гельвидий подал мнение, что нужно поступить по усмотрению сената. Когда консулы стали по порядку отбирать мнения, Волкаций Тертуллин, трибун народный, вмешался, чтобы о таком важном предмете в отсутствии государя ничего бы не постановляли. Гельвидий подал мнение: "Капитолий восстановить от общества, при содействии Веспасиана." Это мнение со стороны наиболее умеренных встречено было молчанием и так пришло в забвение. Нашлись, впрочем, которые и припомнили.
10). Тут Музоний Руф напал на Публия Целера, уличая его, что он погубил Борея Сорана лжесвидетельством. Таким преследованием, по-видимому, возобновлялись ненавистные обвинения, но обвиненный был так презрителен и вина его так ясна, что защитить его было невозможно; а память Сорана была священна. Целер, выдававший себя последователем философии (мудрости), был свидетелем против Борея, сделался предателем друга и погубил того, которого он хвалился быть наставником. Ближайший за тем день назначен для рассмотрения дела. Сильно было ожидание не столько относительно Музония или Публия, сколько полны были его Приск и Марцелл и прочие, которые в душе кипели мщением.
11). При таком положении дел, когда в среде сенаторов господствовали раздоры, когда побежденные были раздражены, победители же не имели никакого значения, в государстве не было ни главы, ни законов, - Муциан, войдя в город, все разом притянул к себе. Сломлено могущество Антония Прима и Вара Аррия; плохо скрывал Муциан свое против них неудовольствие, хотя и не хотел показать этого наружностью. Но общество, проницательное вникать в неудовольствия, разом повернулось и обратилось к нему. За ним одним ухаживали, его одного лелеяли; и сам он не прочь был от того: окруженный воинами, меняя дома и сады, пышностью выходов и караулами присваивал силу государя, только имени его не брал. Всего более ужаса причинило убийство Кальпурния Галериана. То был сын К. Пизона, ни на что не дерзнувший; но знатное имя, молодость, проводимая с честью, подавали повод к большим толкам в народе; находились в обществе, еще волновавшемся и радовавшемся всякому новому слуху, люди распускавшие самый неосновательный слух, будто бы он помышляет о верховной власти. По приказанию Муциана, он окружен военною стражею, и чтобы смерть его не была слишком на виду в городе, он лишен жизни у сорокового камня (милевого) от Рима на дороге Аппиевой: у него кровь выпущена из жил. Юлий Приск, префект преторианских когорт при Вителлии, сам себя умертвил более от стыда, чем по необходимости. Альфен Вар пережил и свою неспособность, и бездействие. Азиатик (этот отпущенник) поплатился за свое дурноупотребленное значение казнью рабов.
12). В эти же дни все более и более распространявшийся слух об уроне в Германии граждане принимали вовсе не с печалью; о том "что истреблено войско, взяты зимние помещения легионов, что отложились Галлии", - говорили не как о дурном. По каким причинам началась эта война, до каких размеров выросла она вследствие восстания чужестранных и союзных народов - я изложу основательно. Батавы, пока находились по ту сторону Рейна, были частью Каттов: будучи прогнаны внутренним (домашним) возмущением, они заняли самую окраину Галльского прибрежья, свободную от поселенцев и вместе остров, нынешнюю Батавию; ее спереди омывает море Океан, а сзади и с боков река Рейн; уступили они не силе и не встрече с более могущественными, они империи доставляют только людей и оружие. Они приобрели опытность в долговременных Германских войнах, а потом их слава увеличилась в Британнии, куда были переправлены их когорты, которыми, по старинному обычаю, управляли знатнейшие родом из их же земляков. Находилась и дома отборная конница; в особенности упражнялись они в плавании, и в полном вооружении на конях целыми массами (эскадронами) переплывали Рейн.
13). Юлий Павлл и Клавдий Цивилис, царского корня, далеко опережали других. Павлла умертвил Фонтей Капитон по ложному обвинению в возмущении; Цивилис заключен в оковы и послан к Нерону и Гальбе, но там оправдан; при Вителлии снова подвергся было опасности и войско настойчиво требовало его казни. Отсюда повод к раздражению и надежды из самих наших бедствий. Но Цивилис, острый умом более, чем сколько-то свойственно дикарям, хвалился, что он Серторий или Аннибал и с таким же бесстыдством слова, во избежание того, чтобы, против него не пошли как против открытого врага, если бы он явно отложился от народа Римского, он прикрыл свои действия благовидным предлогом дружественных отношений к Веспасиану и усердия к его партии. Действительно, прислал к нему Прим Антоний письмо, в котором приказывал: "воротить вспомогательные войска, вызванные Вителлием и под предлогом смут в Германии, удержать легионы". То же самое внушал лично Гордеоний Флакк, из расположения к Веспасиану и заботы о деле общественном; а ему грозила бы гибель, если бы война возобновилась и столько тысяч вооруженных воинов ворвались бы в Италию.
14). Вследствие этого Цивилис, твердо решась отложиться, но скрыв пока сущность своего замысла и в остальном намереваясь действовать согласно указанию событий, таким образом приступил к исполнению переворота. По приказанию Вителлия молодежь Батавов призвана была к набору; его, и без того по сущности своей представлявшего обременение, исполнители делали еще более тяжким своим корыстолюбием и похотливостью: призывали они к набору и стариков, и людей слабых, а потом за деньги отпускали их; с другой стороны, несовершеннолетних, но красивой наружности (а большинство молодых людей очень видны собою) насильно тащили на поругание. Вследствие этого общее негодование, и стоявшие во главе уже замышленного заговора побудили их отказаться от набора. - Цивилис - старейшин племени и наиболее усердных из народа созвал в священную рощу под предлогом пиршества, и когда видел, что они разгорячились под влиянием ночного времени и веселости, сделав почин от славы и величия народа, исчислил оскорбления, похищения и другие бедствия их рабства. "На них смотрят уже не как на союзников, - что было некогда, а как лишь на рабов, когда приходит легат (наместник) со свитою, служащею обременением и властью надменною. Отдают их на жертву или в полное распоряжение префектов и сотников, а те, когда они пресытятся грабежа и кровопролития, переменяют, изыскивают новые извороты и разные названия грабительства. Настоит (угрожает) набор, а он детей разлучает с родителями, братьев с братьями, как бы в последнюю минуту жизни. Но никогда еще дела Римлян не были в таком плохом положении, и в зимних квартирах находятся только награбленная добыча и старики. Пусть только поднимут они (Батавы) глаза и не робеют перед пустыми наименованиями легионов. Между тем они сами (Батавы) сильны и пехотою и конницею: Германцы их единокровные; Галлии желают того же, что и они; да и для Римлян война эта не совсем неприятна: сомнительный её оборот взвалят на Веспасиана; в победе же не дадут отчета".
15). Выслушали Цериалиса с большим одобрением и, по их дикарей обычаю, все приведены к присяге под страшными, от отцов завещанными, проклятиями. Отправлено посольство к Каннинефатам пригласить их действовать заодно. Народ этот населяет часть острова; происхождением, языком, доблестью равен Батавам, а численностью превосходит. За тем тайными гонцами привлек (приманил) вспомогательный, назначенный в Британнию, отряд Батавов, когорты, посланные в Германию, как мы выше упоминали, и в то время находившиеся в Магонтиаке. В то время у Каннинефатов был некто Бринно, отличавшийся необузданною удалью и вместе самого знатного рода. Отец его смело совершил много неприязненного и безнаказанно пренебрег достойным посмеяния походом Каиевым[3]. Потому-то приятен он был самым именем ослушного рода; посадив его на щит, по обычаю народа, качали его на плечах и избрали вождем; Немедленно пригласив Фризов (народ этот жил по ту сторону Рейна), он по Океану ворвался в зимние квартиры двух когорт, ближайших для занятия. Воины не предвидели нападения врагов, а если бы и узнали о нем раньше, то не было у них достаточно сил для отражения. Вследствие этого лагери взяты и разграблены; потом они (Каннинефаты) нападают на разошедшихся и там и сям блуждавших, как в мирное время, маркитантов и купцов Римских. Вместе с тем грозили разрушением и укреплениям; они сожжены префектами когорт, так как защитить их не было возможности. Значки, знамена и сколько было воинов собраны в верхнюю часть острова, под начальством Аквиллия, начальника первой роты триариев; но это более по наименованию войско, чем какая-нибудь существенная сила. Так как все лучшее из когорт было уведено, то Вителлий велел набрать поселян из ближайших волостей Германцев и Нервиев и вооружил эту неспособную толпу, которой и самое оружие было в тягость.
16). Цивилис полагал, что необходимо действовать хитростью и потому он сам винил префектов за то, "что они покинули укрепления; он один с когортою, которою начальствует, усмирит волнение Каннинефатов, а префекты пусть возвратятся по своим зимним квартирам". Но ясно было все коварство этого совета и то, что рассеянные когорты, легче подавить, и что настоящий руководитель этой войны не Бринно, а Цивилис. Мало-помалу обнаружились ясные тому доказательства, и Германцы, для которых война была удовольствием, сами не долго скрывали это. Видя неудачу коварных замыслов, Цериалис перешел к действию открытою силою и Каннинефатов, Фризиев, Батавов устроил в особые военные отряды. Со стороны Римлян войско направилось вблизи реки Рейна и тут суда, причаленные после сожжения укреплений, были обращены к неприятелю. Не долго продолжалась борьба: когорта Тунгров перенесла свои значки к Цивилису; воины, ошеломленные неожиданною изменою, избиваются и союзниками, и врагами. Такое же предательство и на судах: часть гребцов из Батавов, будто бы по не знанию дела, мешала экипажам и воинам защищавшим суда исполнять их обязанности; потом стали явно им противодействовать и кормы судов обращать к неприятельскому берегу. Наконец они рулевых и сотников, если они не разделяли их намерений, умерщвляли, пока весь флот из 24 судов или сам не перешел, или не был взят силою.
17). Блистательная эта победа в настоящем, и в будущем принесла пользу; получив оружие и суда, в которых имели нужду, приобрели великую славу по Германиям и Галлиям, и их величали виновниками свободы. Германии тотчас прислали послов, предлагая вспоможение. Содействия Галлов добивался Цериалис хитростью и дарами, взятых в плен начальников когорт он отсылал назад в их города, когортам предоставлял возможность выбора уйти или оставаться; тем, которые оставались, почетная служба, а которые уходили, тем давали из добычи ограбленных Римлян. Вместе с тем в откровенных беседах он им внушал: сколько бедствий и в течение стольких лет вытерпели они, называя лживо рабство - спокойствием. Батавы, хотя и свободные от податей, взялись за оружие против общих повелителей; в первой битве Римляне побеждены и обращены в бегство. А что же будет, если Галлии сбросят иго? Сколько чего останется в Италии? Одни провинции побеждаются кровью других. Не вспоминайте о поражении Виндекса. Конница Батавская потоптала Эдуев и Арвернов. В числе вспомогательных войск Вергиния находились Белги, и если вникнуть в истину, то Галлия пала от своих собственных сил. А теперь у всех роли все те же; усилились они только всем знанием военного дела, сколько его нашлось в лагерях Римских. С ним те когорты заслуженных воинов, перед которыми недавно смирились Отоновы легионы. Пусть раболепствуют Сирия, Азия и привыкший к власти царей Восток; в Галлии много еще в живых тех, кто родились еще прежде наложения дани. И вовсе недавно, вместе с убиением Квинктилия Вара, Германия сбросила с себя ярем рабства и бой начат не против императора Вителлия, но против Цезаря Августа. Свободу природа дала даже бессловесным животным, а доблесть есть исключительное качество людей. И боги помогают смелым. А пусть они, ничем не озабоченные нападут на занятых, со свежими силами на утомленных. Теперь, когда одни поддерживают Веспасиана, другие Вителлия, представляется возможность действовать против того и другого.
18). Такие-то усилия употреблял Цериалис на Германии и Галлии, и если бы его замыслы удались, то его ждала бы царская власть над народами самыми богатыми и могущественными. Флакк Гордеоний поддержал попытки Цериалиса своим притворством. Когда встревоженные гонцы принесли известие, что лагери взяты, когорты уничтожены, все что носит имя Римлян прогнано с Батавского острова, он отдает приказание Муммию Луперку легату (он начальствовал над зимними помещениями двух легионов) выступить против неприятеля. Луперк - воинов легионов, Какие были под руками, Убиев из соседей, конницу Треверов, находившуюся неподалеку, поспешно переправил, присоединив эскадрон Батавов; уже давно задумав измену, он прикидывался верным, чтобы, передав в самом бою Римлян, бежать с большою (для себя) выгодою. Цивилис, окруженный значками взятых в плен когорт, чтобы воины имели в глазах недавнюю славу, а враги испытывали бы ужас при воспоминании о поражении, матери своей и сестрам, а так же женам всех и малым детям отдал приказание стать сзади, как поощрение к победе и стыд в случае поражения. Когда войско огласилось пением мужчин, завываниями женщин, далеко не такой громкий и дружный крик послышался от когорт и легионов. Обнажил левый фланг эскадрон Батавов, перебежавший к неприятелю и тотчас же обратившийся против нас; но воины легионов и при таком смутном положении дел сохранили и оружие и ряды. Вспомогательные войска Убиев и Треверов рассеялись в постыдном бегстве и разбрелись по всему полю. За ними бросились Германцы, и это дало возможность легионам уйти в лагери, носившие название старых. Начальник эскадрона Батавов - Клавдий Лабеон, во внутренних делах народа соперник Цивилиса, - отвезен к Фризиям; убить его значило бы навлечь неудовольствие соотечественников, а оставить при себе - дать пищу раздорам.
19). В эти же дни когорты Батавов и Каннинефатов, когда они, по приказанию Вителлия, шли к Риму, нагнал вестник, посланный Вителлием. Тотчас переполнились они надменности и дерзости; они требовали: "вознаграждения за поход, денежного подарка, двойного жалования, увеличения числа всадников". Все это правда обещано было Вителлием, но воины домогались не того, чтобы получить, но чтобы иметь повод к возмущению. Флакк во многом им уступил, но тем сделал только то, что они еще настойчивее требовали того, в чем наперед знали, что им откажут. Пренебрегши Флакком, они отправились в Нижнюю Германию на соединение с Цивилисом. Гордеоний, пригласив трибунов и сотников, советовался - усмирить ли силою отказывающихся повиноваться. Потом, по природной неспособности и вследствие опасений служащих лиц, которых тревожили шаткость умов вспомогательных войск и то, что легионы пополнены внезапным набором, решился - воинов удержать в лагерях. Потом стал жалеть о таком решении, и так как его винили те же, что и склоняли к нему, то, как бы намереваясь преследовать, писал Гереннию Галлу, легату первого легиона, управлявшему Бонною: "не допускать Батавов пройти, а он с войском будет идти у них по пятам". И действительно, можно было бы их подавить, если бы с одной стороны Гордеоний, с другой Галл, двинув войска, приперли бы их в середину. Флакк оставил это намерение и в другом письме предупреждал Галла, чтобы он не пугал ушедших. Вследствие этого подозрение, что война начинается с согласия легатов и все, что случилось и чего опасались, происходит не от недеятельности воинов или силы неприятельской, но от коварства вождей.
20). Батавы, по приближении к лагерям Боннским, послали вперед изложить Гереннию Галлу поручения когорт: "ничего враждебного и в мыслях нет у них против Римлян, за которых они сражались столько раз. Долговременною и бесплодною службою измученные желают лишь они покойно вернуться в отечество. Если никто этому не воспротивится, то и движение их будет безо всякого вреда; если же их встретят вооруженною рукою, то они мечом проложат себе путь". Легат колебался, но воины его понудили - испытать счастья в бою. Три тысячи воинов легионных и на скорую руку набранные когорты Бельгов, а так же толпа поселян и маркитантов, к делу неспособная, но отважная, прежде чем опасность в виду, бросились из всех ворот и Батавов, далеко не равных численностью, окружают. А те, старые воины, свернулись в каре со всех сторон плотное, где равно были обеспечены и фронт, и тыл, и фланги. Таким образом без труда прорвали они нашу жиденькую боевую линию. Наступательным движением Белгов сбит легион и воины в беспорядке побросались к валу и воротам. Здесь-то всего значительнее был урон, - и не столько убитыми и ранеными в бою, сколько тем, что некоторые гибли падая и от своего собственного оружия. Победители обошли колонию Агриппинскую и в остальном движении не дерзнули ни на что неприязненное, старались оправдаться и в Боннском сражении: будто бы они просили мира и, получив в нем отказ, вынуждены были промышлять собою.
21). Цивилис, по прибытии когорт, состоявших из ветеранов, стал во главе уже настоящего (правильного) войска, но, не зная на что решиться и соображая силу Римлян, всех, тут находившихся, привел к присяге Веспасиану; он отправил послов к двум легионам, которые, быв разбиты в предшествовавшем сражении, удались в Старые лагери[4] сказать, чтобы и они приняли ту же присягу. Дан ответ: "не нуждаются они в советах ни предателя, ни врагов. А государь у них есть Вителлий, которому верность они сохранят с оружием в руках до последнего издыхания. А потому перебежчик к Батавам пусть не берет на себя распоряжения делами Римлян, а ждет достойной казни за свое преступление". Когда об этом передали Цивилису, воспылал он гневом и весь народ Батавов призвал к оружию. Присоединились Бруктеры, Тенктеры и вся Германия разосланными вестниками приглашена к участию в добыче и в славе.
22). Ввиду такой, отовсюду скоплявшейся, военной грозы, легаты легионов Муммий Луперк и Нумизий Руф укрепляли вал и стены. Уничтожили труды долговременного мира - не далеко от лагерей построенный род города, для того чтобы неприятель им не воспользовался, но мало озаботились - свезти в лагерь припасов; дозволено было грабить. Таким образом в немного дней своевольно потрачено то, чего достало бы в случае крайности на долгое время. Цивилис, взяв себе под команду средину строя с силою Батавов, оба берега Рейна, с целью придать более грозный вид, наполнил отрядами Германцев, а по полям рассеялась конница. Вместе с тем и суда тащили по реке против течения. Тут виднелись значки старых заслуженных когорт, а там изображения зверей, взятых в лесах и рощах, - у каждого племени свой обычай вступать в бой: весь этот вид войны вместе гражданской и чужестранной поражал ужасом осажденных. Надежды атакующих увеличивались вследствие обширности вала, который, будучи устроен для двух легионов, теперь был обороняем едва ли пятью тысячами вооруженных; но множество маркитантов, собранное туда, как только возмущено было спокойствие мира, на войне оказывало содействие.
23). Часть лагерей исподволь поднималась на холм, часть имела доступ с ровного места; Август имел в виду этими зимними помещениями теснить Германии и держать их как бы в облежании, и еще никогда не было такой беды, чтобы наши легионы сами подверглись здесь осаде от неприятеля. Потому не прилагали более трудов для усиления ни местности, ни укреплений; достаточным находили силу оружия. Батавы и Зарейнцы, чтобы порознь мужество каждого старалось более выказаться, поставили каждое племя отдельно и начали бой издали. Но когда большая часть пущенных стрел попадали без пользы в башни и зубцы стен, а сверху брошенные камни наносили раны, они с криками и стремительностью бросились к валу; большая часть приставили лестницы, а другие лезли по намосту из щитов (над головами своих). Некоторые уже и вскарабкались было, но сброшены вниз мечами и ударами оружия; завалены кольями и дротиками сначала пресмелые и слишком набалованные удачею. Но и тут, рассчитывая на добычу, терпеливо сносили неуспех. Они дерзнули даже делать машины (орудия), в чем не имели ни малейшего искусства. Перебежчики и пленные учили строить из дерева род моста и потом пододвигать на подставленных колесах, так что одни стоя на сверху сражались как бы с насыпи; другие, скрываясь внизу, порывали стены. Но камни, брощенные из баллисты (орудия большего размера) разрушили это нескладное произведение и в изготовлявших фашины и щиты пущены из орудий раскаленные до красна копья. Таким образом сами осаждающие терпели от огня, пока, потеряв надежду сделать что-либо силою, обратились к намерению - медлить (затянуть - дело); небезызвестно им было, что в укреплении находится запасов продовольствия на несколько лишь дней и много народу к войне непригодного. Вместе с тем надеялись, что нужда вызовет предательство; рассчитывали на шаткую верность рабов и на случайности войны.
24). Между тем Флакк, узнав об осаде лагерей и послав по Галлиям для вызова вспомогательных сил, отборных из легионов воинов отдает Дидию Вокуле, легату восемнадцатого легиона, чтобы он поспешил как можно большими переходами к берегу Рейна. А сам плыл на корабле больной и был ненавистный воинам. Уже напрямки (без обиняков) роптали они: "выпущены из Магонтиака когорты Батавов, сквозь пальцы смотрели на замыслы Цивилиса. Ни Прим Антоний, ни Муциан не сделали столько в пользу дела Веспасианова. Явные недружбу и враждебные действия можно явно и отражать; а хитрость и коварство скрыты и тем труднее их избежать. Цивилис стоит против них, устраивает войска в боевой порядок, а Гордеоний из опочивальни с постели отдает приказания на то, что полезно неприятелю. Столько вооруженных рук храбрейших воинов должны зависеть от больного старика! Не лучше ли, умертвив предателя развязать руки и своей доблести и счастью и уничтожить зловещее влияние"? Такими-то разговорами подстрекали они друг друга; еще большим поощрением было письмо от Веспасиана, которое Флакк, не имея возможности скрыть, прочитал перед собранием воинов; связав тех, которые принесли, отправил их к Вителлию.
25). В таком-то расположении умов пришли в Бонну, зимовку первого легиона. Воины, приходя все в большее и большее раздражение, сваливали вину поражения на Гордеония: "по его приказанию двинуто против Батавов войско, так как буро бы их преследуют от Мугонтиака легионы; вследствие его предательства они поражены, так как ни откуда не подошли подкрепления. Неизвестно это прочим войскам и не дается об этом известия их императору, между тем как содействием стольких провинций легко было подавить внезапно возникший коварный замысел". Гордеоний образцы всех писем, какими вымаливал пособий в Галлиях, Британнии и Испаниях, прочитал войску и установил самый дурной обычай - письма передавать носившим орлы легионов, и те читали их прежде воинам, чем вождям. За тем он отдает приказание одного из возмутителей связать более для того, чтобы показать на деле свое право, чем чтобы это действительно была вина одного. Из Бонны войско двинулось в Агриппинскую колонию; стеклись во множестве подкрепления Галлов, и они сначала усердно помогали делу Римлян, но потом, с усилением Германцев, большинство городов вооружилось против нас надеясь вольности и, в случае если бы удалось скинуть ярем рабства, страстно желая повелевать. Раздражение воинов не утихало и заключение в оковы одного воина не наводило им страха; да и тот сам винил: "что вождь сознает за собою вину и он, быв вестником между Цивилисом и Флакком, устраняется ложным обвинением от свидетельства в правде". Вокула взошел на трибунал с удивительною твердостью: схватив воина, несмотря на его крики, велел вести на казнь. Оробели люди злонамеренные, а те, что получше, повиновались приказанию; за тем стали единогласно требовать вождем Вокулу, и Флакк предоставил ему главное распоряжение.
26). Отсутствие единодушие в воинах поддерживалось многими причинами: нуждались в жаловании и продовольствии, и вместе с пренебрежением смотрели на набор и денежные сборы в Галлии. Рейн, вследствие засухи, в той стороне необычной, едва был доступен судам, а потому подвозы стеснены. По всему берегу расставлены посты отражать Германцев от бродов, а по этой причине менее плодов, а кому потреблять, тех больше. Люди неопытные за чудесное явление считали самый недостаток воды, как будто бы уже нам отказались служить самые реки и все то, в чем прежде наше могущество находило себе опору; то, что в мирное время назвали бы случаем или делом природы, теперь называли приговором судьбы и божьим гневом. Когда они вошли в Новезий[5], то присоединился тринадцатый легион. Придан Вокуле - разделить часть его забот - легат Геренний Галл, и не дерзая идти к неприятелю, в урочище, называемом Гельдуба[6], стали лагерем. Тут они упражняли воинов в возведении окопов и укреплений и в других военных занятиях; а чтобы добыча более подстрекала их к мужеству, то Вокула повел войско в ближайшие села Гугернов[7], вступивших в союз с Цивилисом. Часть осталась с Гереннием Галлом.
27). Случилось, что, не вдали от лагеря, судно, нагруженное хлебом и ставшее на мель, Германцы стали тащить на свой берег. Галл не стерпел этого и послал на помощь когорту. Прибавилось и число Германцев, к которым мало-помалу подходили подкрепления, и завязалось правильное сражение. Германцам таки удалось, с большим уроном наших, утащить судно. Побежденные, - тогда уж это вошло в обычай, - винили не собственную трусость, но коварство легата. Вытащили его из палатки, разорвали на нем одежду, били его по телу, приказывая сказать: "за какую цену и при чьем соучастии предал он войско?" Снова возникло неудовольствие и на Гордеония; его называют главным виновником преступного умысла, а легата - исполнителем; наконец, в ужасе перед угрозами гибели, он и сам упрекнул Гордеония в предательстве; его связали и только по прибытии Вокулы получил он свободу; а Вокула на другой день казнил смертью виновников возмущения. Так легко это войско переходило из одной крайности в другую: от своеволия к терпеливости. Не было сомнения, что простые воины оставались верными Вителлию; но все лица более почетные склонялись к Веспасиану. Вследствие этого преступные действия чередовались с казнями и неистовство не исключало готовности повиноваться, так что сдержать воинов, не были в состоянии те же, которые могли казнить.
28). Цивилиса вся Германия поддерживала громадными усилиями и союз с ним закрепила знатнейшими заложниками. Он, соображаясь, кому куда ближе, "одним отдает приказание опустошить земли Убиев и Треверов, другому отряду перейти реку Мозу с тем, чтобы затронуть Менапиев, Моринов и самый отдаленный край Галлии". В обоих местах получена добыча; неприязненнее всего поступлено было с Убиями за то, что этот народ Германского происхождения отрекся от отечества и принял даже Римское наименование Агриппинян. Поражены их когорты у поселка Маркодура[8]; они не приняли мер предосторожности, находясь далеко от берега. Не успокоились от того Убии, а продолжали ходить в Германию за грабежом, сначала безнаказанно, но потом окружены были; во всю эту войну были они более верны, чем счастливы. С поражением Убиев, Цивилис, вследствие удач становясь все смелее и решительнее, теснил осадою легионы; он особенное внимание употреблял на караулы, чтобы не пробрался какой-либо тайный вестник о приближающемся подкреплении. Осадные орудия и главный труд взвалил на Батавов; за-Рейнцам требовавшим этого отдаст приказание идти разрушить окопы, сбить оттуда Римлян и восстановить бой. Народу было в избытке и легко было перенести урон; даже с наступлением ночи не прекратились работы.
29). Они навалили кругом деревьев и зажгли их, а сами ужинали; разгорячась вином, они с (бесполезною) пустою самонадеянностью стремились на бой. Их стрелы, направленные в темноту, оставались без всякого действия; а у Римлян боевая линия дикарей была на виду, и кто особенно выказывался удальством или признаками достоинства, то они метили в него как в цель. Понял это Цивилис и отдал приказание погасить огни, чтобы мрак прикрыл все военные действия. Тут раздались самые нестройные звуки; все стало зависеть от неверной случайности и не было возможности с предусмотрительностью или нанести удар, или уклониться от него. Откуда раздавались крики, туда поворачивались сами, напрягали луки; мужество ничего не значило; случай производил общее замешательство, и не один храбрец пал от удара труса. Со стороны Германцев - раздражение безо всякой обдуманности; воины Римские, уже опытные в опасностях, бросали не на удачу колья с железными наконечниками и тяжеловесные камни. А когда шум приближающихся или подставленные лестницы предавали неприятеля в руки, то сбивали их ударами щитов, а потом преследовали дротиками; многих, уже вошедших на стены, кололи кинжалами. Так прошла ночь, но день осветил новое сражение.
30). Возвели Батавы башню в два этажа; ее стали пододвигать к воротам претория (с этой стороны местность была всего ровнее); против неё осажденные выдвинули здоровые рычаги и бросили бревна, чем и проломили ее с большим вредом для тех, которые стояли наверху. На пришедших в замешательство сделана внезапная вылазка, и схватка была с большим успехом. Также воины легионов, превосходя опытностью и искусством, производили сами еще более значительные работы. Особенно нагнала страх неприятелю машина, устроенная так, что она качалась на перевесе и, спустив вдруг крюк, она в виду (так сказать из-под носа) своих зацепляла одного или нескольких из неприятелей, поднимала их к верху и потом повернувшись отбрасывала их внутрь лагеря. Цивилис, оставив надежду овладеть лагерем приступом, снова ограничился тем, что сидел у них праздно, пересылками и обещаниями стараясь сломить верность легионов.
31). Вот что делалось в Германии прежде сражения Кремонского; об исходе его дали знать письма Прима Антония; к ним приложен был и эдикт Цецины. Префект одной когорты из побежденных Альпин Монтан явно признался, что он склоняется на сторону партии (Флавиевой или Веспасиана). Это произвело различное впечатление на умы. Вспомогательные отряды Галлов, не чувствовавшие ни расположения, ни вражды к партии, по убеждению своих начальников, тотчас же отпадают от Вителлия; старые воины медлили. Но когда Гордеоний Флакк стал приводить к присяге, то, по настоянию трибунов, воины ее дали, но ни выражением лиц, ни в душе не считали ее себе обязательною и повторяя прочие слова присяги, при имени Веспасиана останавливались и отделывались или легким шепотом, или и вовсе молчанием.
32). Прочитано потом перед собранием воинов письмо Антония к Цивилису; оно дало еще более пищи раздражению воинов, будучи писано как бы к сотруднику в деле партии, а о Германском войске враждебно. Вслед за тем полученное в лагерях у Гельдубы известие имело последствием и такие же разговоры, и такие же факты. Послан к Цивилису с поручениями Монтан: "пусть Цивилис прекратит неприязненные действия; и пусть не прикрывает дела чужестранцев ложным призраком войны. А если он замыслил оказать помощь Веспасиану, то его начинания уже осуществлены. Но это Цивилис сначала хитро, потом видя, что Монтан человек крайне смелого и решительного характера и готов на всякое новое предприятие, начал жаловаться на опасности, каким он подвергался в лагерях Римских в продолжении двадцати пяти лет; он говорил: "отменную награду получил я за труды; по праву народов домогаюсь возмездия за убийство брата, за то, что сам находился в оковах, за полные неумолимой жестокости крики этого войска, которыми оно меня требовало на казнь. Да и вы, Треверы, и все, что еще осталось живым в рабстве, какой ждете награды за столько раз пролитую кровь, кроме военной службы самой неблагодарной, бесконечных повинностей, розог, топоров и других изобретений ваших повелителей. Вот я, начальствуя одною когортою с Каннинефатами и Белгами, незначительною частью Галлий или истребим те пустые пространные лагери или окружив стесним мечом и голодом. Наконец их смелую попытку или увенчает достижение свободы, или и побежденные будем все те жертвы, - хуже не будет". Так он его поджег, но приказал принести ответ помягче и отослал, а он вернулся как бы без успеха в предмете посольства; остальное же скрыл, что не замедлило выказаться наружу.
33). Цивилис, удержав часть войск, старые (заслуженные) когорты и из Германцев людей наиболее на все готовых отправил против Вокулы и его войска под предводительством Юлия Максима и Клавдия Виктора, сына его сестры. Во время перехода захватывают они зимние квартиры конного отряда, находившиеся в Асцебурге[9], и до того неожиданно напали они на лагерь, что Вокула не имел возможности ни сделать увещание воинам, ни устроить боевую линию. Только одно, как в тревоге, внушал: "центр подкрепить воинами под значками", а кругом в разных местах рассеяны подкрепления. Конница бросилась вперед, встречена стройными рядами неприятелей, а тыл обратила к своим. Вследствие этого побоище, а не сражение, и Нервиев когорты из робости или вероломства обнажили фланг наших. Таким образом дошли до легионов, и те, утратив значки, были истребляемы внутри вала, как вдруг вследствие неожиданного подкрепления изменилась участь сражения. Когорты Васконов, набранные Гальбою и в то время призванные, приближаясь к лагерю, услыхали крики сражающихся и напали с тылу на неприятеля, внимание которого обращено было вперед, и навели ужас далеко больший, чем можно было ожидать от их числа; одни полагали, что от Новезия, а другие, что от Магонтиака прибыли все силы. Такое заблуждение придало мужества Римлянам и, в надежде на силы других, они и со своими собрались. Храбрейшие из Батавов, сколько было пехоты, обращены в бегство; конница ушла со значками и пленными, схваченными в прежнем бою. Убитых в этот день на нашей стороне больше, но не из наиболее способных к войне, а из Германцев самые храбрые.
34). Итого и другого вождя, одинаковою виною заслуживших несчастье, не хватило при благополучных обстоятельствах. Цивилис, если бы более значительными силами подкрепил боевую линию, не мог бы быть обойден немногими когортами и уничтожил бы лагери ворвавшись в них. Вокула о приходе неприятеля не разведал, и вследствие этого одновременно и выступил и побежден. Потом, мало полагаясь на победу, бесполезно истратив время, лагерь выдвинул против неприятеля. А если бы он немедленно на него ударил и поспешил бы следовать за благоприятным оборотом обстоятельств, то тем же порывом мог бы освободить легионы из осады. Между тем Цивилис делал попытки повлиять на умы осажденных; он представлял, что дело Римлян проиграно навсегда, и что победа окончательно увенчала его усилия. Носили кругом значки и знамена; показывали даже пленных; из них один дерзнул на отличное дело, громким голосом рассказал он, как было дело, и тут же на месте убит Германцами. Вследствие этого еще более поверили его показанию. А также опустошение и пожары горевших деревень давали разуметь, что приближается войско, одержавшее победу. Вокула отдает приказание: "ввиду лагерей поставить значки и самим воинам стать вокруг рва и вала; сложив все походные тяжести, сражаться налегке". Вследствие этого возник против вождя крик требовавших немедленно сражения; воины уже привыкли грозить. Не дав даже времени устроить их в боевой порядок, воины нестройными толпами и утомленные вступили в бой, так как Цивилис уже явился, полагаясь по крайней мере столько же на ошибки неприятелей, сколько на мужество своих. Римляне действовали с разнообразным счастьем и первые в деле возмущения робели на поле битвы; некоторые, имея еще в памяти недавнюю победу, удерживали позицию, поражали неприятеля, убеждали сами себя и других. Восстановив сражение, они протягивают руки к осажденным, умоляя - не пропускать удобного случая. А те, видя все со стен, бросились изо всех ворот. Случилось, что Цивилис свалился с упавшей лошади и по тому и другому войску разошелся слух, что он ранен или убит; это придало необычайный страх его воинам, а противникам - усердие.
85). Но Вокула, оставив преследование бегущих, прибавлял вал и башни лагерные, как будто бы снова грозила осада; столько раз испортив плоды победы, не без основания подавал повод подозревать, что он предпочитает войну. Ничто столько не томило наши войска, как недостаток запасов. Тяжести легионов с толпою неспособных к войне отосланы в Новезий для того, чтобы оттуда сухим путем привезти хлеба, так как река находилась во власти неприятеля. Сначала этот отряд шел безопасно, так как Цивилис не был еще достаточно крепок, а когда Цивилис узнал, что "снова посланы в Новезий фуражиры, а для прикрытия даны когорты и что они идут так, как бы в совершенно мирное время: воинов под значками очень мало, оружие в повозках, все шли свободно как кому хотелось. В полном порядке ударил на них Цивилис, послав вперед занять мосты и теснины дорог. Сражались длинным строем, и военное счастье было нерешительно, пока ночь не положила конец бою. Когорты отправились в Гельдубу, а лагери остались как были; они защищались силами оставленных там воинов. Не было сомнения относительно того, насколько с опасностью сопряжено было бы обратное движение, когда фуражиры, пораженные ужасом, должны были идти с грузами. Вокула прибавил к своему войску тысячу отборных воинов из пятого и пятнадцатого легиона, осажденных в Старых лагерях, - воинов неукротимых и вождям враждебных. Их отправилось более чем сколько приказано было, и явно в строю ворчали они, что не станут долее терпеть голод и коварные затеи легатов. А те, которые оставались, жаловались, что они брошены с уведением части легионов. Вследствие этого двойное возмущение: одни звали Вокулу назад, а другие не соглашались возвратиться в лагерь.
36). Между тем Цивилис обложил старые лагери. Вокула удалился в Гельдубу, а оттуда в Новезий. Цивилис берет Гельдубу, затем неподалеку от Новезия с успехом дает конное сражение; но воины и удачными и неудачными действиями одинаково возбуждаются на гибель вождей. Легионы, численность которых увеличилась с приходом воинов пятого и пятнадцатого легионов, требуют денежного подарка, узнав, что от Вителлия присланы деньги. Не долго медлил Гордеоний и дал подарок именем Веспасиана; это послужило главным поводом восстания; воины предались наслаждениям и пиршеству, делали ночные сходки и с большею силою возобновилось прежнее раздражение против Гордеония. Ни один из легатов и трибунов не осмелился вступиться (ночь отнимала стыд), и воины, стащив Гордеония с постели, убили его. То же готовили и Вокуле, но он, в одежде раба, впотьмах, ускользнул не узнанный. Когда волнение успокоилось, вернулось опасение; отправили сотников с письмами в галльские города умолять о вспоможении людьми и деньгами.
37). А сами, как обыкновенно толпа без управления неосмотрительна, робка, беспечна, с приходом Цивилиса поспешно берут оружие и тотчас же бросают и обращаются в бегство. Несчастье вызвало раздор, и те, что были из верхнего войска, отделяли свое дело. Впрочем, изображения Вителлия в лагерях и по ближайшим городам Белгов поставлены снова, когда уже сам Вителлий пал. Затем пришли в раскаяние воины первого, четвертого и восемнадцатого легиона; они последовали за Вокулою и у него, возобновив присягу Веспасиану, поведены освободить Магонтиак от осады. Ушли осаждающие - войско, смешанное из Каттов, Узипиев, Маттиаков, пресытясь добычею, доставшеюся им, впрочем, не без пролития крови. На дороге рассеянных и не знавших ничего воин наш атаковал. Даже Треверы устроили по своим пределам палисад и вал, и с большими взаимно потерями вели войну с Германцами, пока свои отличные заслуги народу Римскому не замедлили опозорить изменою.
38). Между тем Веспасиан вторично и Тит вступили в отправление консульства заочно; граждане были печальны и волновались разнообразными опасениями; кроме уже неминуемых зол, возникли и ложные опасения: отпала будто бы Африка, и Л. Пизон замышляет переворот. "Он начальствовал этою провинциею, и от природы вовсе не был человек беспокойный; но так как суда задерживаемы были жестокою зимою, то масса, привыкшая ежедневно закупать себе продовольствие и лишь в вопросе о хлебе интересовавшаяся тем, что делалось в государстве, опасаясь того, как бы не закрыли гавани и не задержали хлебных подвозов, уже тому и верила. Молву эту усиливали Вителлианцы, не совсем еще отказавшиеся от духа партии, да и победителям слух этот был не совсем неприятен, так как их пожелания, никакими чужестранными войнами не удовлетворенные, никогда ни одна гражданская война не могла удовлетворить.
39). В Январские календы[10] в сенате, созванном Юлием Фронтином, претором городским, легатам, войскам и царям выражены: похвалы и признательность, а у Терция Юлиана отнято преторство, так как он будто бы покинул легион, переходивший на сторону Веспасиана, и перенесено на Плотия Грифа. Горму дано всадничье достоинство и потом, по отказе Фронтина, Цезарь Домициан взял себе преторство. Его имя ставили в заголовках писем и эдиктов, а сила (власти) находилась у Муциана; разве только не многое осмеливался Домициан по наущению приятелей или по собственному желанию. А главное опасение Муциану было от Прима Антония и Вара Аррия; свежи были еще их подвиги; их сопровождала слава и усердие воинов, и даже народ их любил за то, что они ни к кому жестоки не были, кроме на поле сражения. Носился слух, будто бы Антоний склонял заявить домогательство на верховную власть Антония Скрибониана Красса, знаменитого предками и в особенности славною памятью брата; не было бы недостатка в единомышленниках, если бы Скрибониан не отказался; не легко было бы его соблазнить, будь и все готово, а тем более опасался он неверного. А потому Муциан, так как явно не было возможности погубить Антония, в сенате осыпал его большими похвалами, не щадил и тайных обещаний, указывая на дальнюю Испанию, свободную с удалением Клувия Руфа, и тут же приятелям Антония раздает трибунства и префектуры; потом, наполнив тщеславный ум надеждами и пожеланиями, отнимает силы: отослан на зимние квартиры седьмой легион, отличавшийся особенно сильною привязанностью к Антонию. И третий легион, воины которого сошлись близко с Аррием Варом, отослан в Сирию. Часть войска повели в Германию. Таким образом, с удалением всего беспокойного, городу Риму возвратился его обычный вид, законы и обязанности должностных лиц.
40). Домициан в тот день, когда вошел в сенат, в кратких и скромных выражениях сказал об отсутствии отца и брата о своей крайней молодости. Наружность его была привлекательна, нравственности еще не знали и частое замешательство в лице приписывали скромности. По докладу Цезаря о восстановлении почестей Гальбе, Курций Монтан подал мнение: прославить и память Пизона. Сенаторы приказали то и другое, но относительно Пизона осталось без исполнения. Тут по жребию назначены: те, на чьей обязанности должно быть возвращение награбленного во время войны, и те, которые доски законов, от времени изгладившиеся, должны разобрать и возобновить, а перечень праздничных дней, подлою лестью оскверненный, очистить и положить меру общественным издержкам. Возвращено Терцию Юлиану преторство после того, как узнали, что он убежал к Веспасиану; Грифу осталась честь. Положено потом возобновить разбирательство между Музонием Руфом и П. Целером. Публий осужден и принесено удовлетворение теням Сорана. Ознаменованный всенародною строгостью день не был чужд похвалы и от частных лиц. Всем казалось, что Музония обвинение было справедливо; иная молва о Деметрии, выставлявшем себя последователем цинической секты, за то, что явного преступника защищал с большим честолюбием, чем честностью. Самому Публию не хватило ни присутствия духа в опасности, ни дара слова. Когда таким образом был подан знак возмездия обвинителям, просил у Цезаря Юлий Маврик - представить рассмотрению сената памятные записки государей, из которых он мог бы узнать, кто кого требовал к обвинению. На что Цезарь отвечал, что надобно спросить об этом мнения у самого государя.
41). Сенат, по инициативе знатнейших лиц, сложил присягу, которою все должностные лица один за другим и прочие, по мере того, как их спрашивали о мнении, призывали богов в свидетели: "что при его (дававшего присягу) содействии, никто не пострадал в безопасности, и что он из бедствия сограждан не извлек себе ни награды, ни почести." Приходили в смущение и, разными ухищрениями, старались изменить слова присяги те, которые сознавали за собою дурное. Сенаторы одобряли такое священное обязательство, а клятвопреступников уличали. И эта, как бы цензура, налегла в особенности строго на Сариолена Вокулу, Нония Актиана и Цестия Севера, приобретших известность частыми доносами Нерону. Над Сариоленом тяготело и недавнее обвинение, что он и у Вителлия пытался делать тоже. И не переставали сенаторы грозить руками Вокуле, пока он не вышел из курии. Перейдя к Пактию Африкану, и его прогоняют: будто бы он Нерону указал на братьев Скрибониев, знаменитых согласием и богатствами. Африкан и не смел признаться, и не мог отрицать: обратясь сам на Вибия Криспа, который не давал ему покоя вопросами, внося замешательство туда, где защищаться не был в силах, отклонил от себя негодование, указав на обвинителя как на соучастника вины.
42). Большую в этот день славу нежности родственных чувств и красноречия приобрел Випстан Мессала; по летам еще не был сенатором, а он дерзнул заступиться за брата Аквилия Регула; на него страшное негодование навлекла гибель домов Красса и Орфита. Казалось, что он по собственному побуждению, на основании сенатского декрета, явился обвинителем в крайней молодости и не с тем, чтобы от себя отразить опасность, но в надежде на могущество. И Сульпиция Претекстата, жена Красса, и четверо детей, в случае если бы сенат стал расследовать, являлись мстителями. А потому Мессала не защищал ни дела, ни подсудимого, но, жертвуя собою опасному положению брата, некоторых разжалобил. Выступил, напротив, Монтан крайне резкою речью; он дошел до того, что попрекал: "будто бы после убийства Гальбы, убийце Пизона Регул дал денег и усиливался укусить голову Пизона". - "Уж конечно к этому, так говорил Монтан, Нерон тебя не принуждал и такою свирепостью не искупил бы ты ни своего положения, ни безопасности. Еще стерпим защиту тех, которые предпочитали погубит других, чем сами погибнуть. А тебя в безопасности оставил отец-изгнанник, имущество разделено между кредиторами, возраст еще не созревший для почестей; ничего завидного не представлял он для Нерона и ничего опасного. Страстно жаждая крови и гоняясь за наградами, ты свой ум, еще неизвестный и неиспытанный никакими защитами, осквернил убийством знатного лица. Как из смертных остатков общего дела (государства) похитил ты словно добычу - достояние консулов, пресытился семью миллионами сестерций и чванишься священством, а невинных детей (мальчиков), знаменитых старцев, заслуживших уважение женщин обрек ты вместе гибели. Ты обвинял Нерона в малодушии за то, что он утомлял и себя и доносчиков преследованием отдельных родов: между тем как, одним словом, можно погубить сенат. Сохраните же, отцы достопочтенные, и приберегите, на случай человека ума столь находчивого (изобретательного) для того, чтобы каждое время имело своих наставников, и как старики наши следовали примеру Марцелла, Криспа, молодые люди пусть подражают Регулу. Находит, конечно, подражателей даже несчастливая подлость, а что же если она будет входить в силу и процветать? И кого мы еще квестором не дерзаем коснуться, допустим ли ему быть претором и консулом? Не думаете ли вы, что Нерон уже исполнил меру (злоупотребления) власти? Также думали те, которые пережили Тиберия и Каия; но явился повелитель еще неумолимее и жесточе. Мы не опасаемся Веспасиана - таковы и его лета и умеренность. Но прочнее сохраняются примеры, чем нравы. Слабеем мы, почтенные сенаторы, и уже составляем не тот сенат, который, по убиении Нерона, требовал доносчиков-исполнителей на казнь по обычаю предков. Лучший после дурного государя есть первый день".
43). С таким одобрением сената выслушан Монтан, что Гельвидий возымел надежду, нельзя ли сразить и Марцелла. А потому, начав с похвалы Клувия Руфа, который, будучи столько же богат, сколько и славен красноречием, никому никогда при Нероне не причинил опасности, колол Еприя и этим примером и его собственною виновностью. Умы сенаторов были разгорячены. Поняв это, Марцелл, как бы выходя из курии, сказал: "уйдем, Приск, и оставим тебе твой сенат. Царствуй и в присутствии Цезаря". Вибий Крисп последовал за ним, оба раздраженные, но с разным выражением лица: угроза написана была в глазах Марцелла, а Крисп улыбался; но приятели их бросились за ними и воротили их. Борьба затягивалась: с одной стороны многие и благонамеренные, а с другой немногие, но сильные состязались упорною ненавистью, и в распрях прошел день.
44). В первом затем заседании сената Цезарь начал: о необходимости оставить вражду и раздражение, принимая в соображение крайние обстоятельства прежнего времени. Муциан изложил пространное мнение за обвинителей и вместе тех, которые принимались было снова за начатое и потом оставленное преследование, убеждал в ласковых выражениях и как бы прося. Сенаторы отступились от свободы, которою начинали было пользоваться, видя ей противодействие. Муциан, чтобы не показать будто бы пренебрегают значением сената и дают безнаказанность всему, что допущено было при Нероне, - Октавия Сагитту и Антистия Созиана, из сенаторского сословия, оставивших места ссылки, отправил на те же острова. Октавий - Понтию Постумию, - она с ним была в связи, но отказывалась от брака с ним, - убил, вне себя от любви; Созиан своею развращенною нравственностью был гибелен многим. Оба, полным значения сенатским декретом, осуждены и прогнаны, и хотя другим дозволено возвращение, но им оставлено то же наказание. Этим не смягчилось негодование против Муциана. И Созиан и Сагитта заслуживали одно презрение, хотя бы и возвратились; а обвинителей изобретательность, богатства и могущество, основанное на основательном знании всех порочных средств, внушали опасение.
45). Но расположение сенаторов несколько возобновилось, вследствие произведенного в сенате дознания, соответственно старинному обычаю. Манлий Патруит, сенатор, жаловался: "побит он в Сененской колонии стечением черни по приказанию должностных лиц. И этим не ограничилось оскорбление: над ним плакали, рыдали и совершили весь погребальный обряд с ругательствами и упреками, относившимися ко всему сенату". Позваны те, на кого показывал; по рассмотрении дела они уличены и наказаны и присовокуплен сенатский указ, которым Сененской черни внушалось - быть поскромнее. В эти же дни осужден Антоний Фламма Киренейцами по закону о взятках и за жестокость отправлен в ссылку.
46). Между тем чуть было не вспыхнуло возмущение в среде войска. Снова домогались преторианской службы отпущенные Вителлием, собравшиеся (впоследствии) за Веспасиана. Под влиянием таких же надежд воины легионов требовали обещанного им жалованья. Да и Вителлианцев не возможно было прогнать без большего кровопролития; но говорили о громадной сумме денег, какая необходима была для удержания такого множества людей. Войдя в лагери, Муциан для того, чтобы расследовать обстоятельнее, сколько кому следует жалованья, поставил победителей под значками и оружием, разделив их небольшими промежутками. Затем Вителлианцы те, о которых мы упоминали, что они у Бовилл изъявили покорность и отдались и другие, отысканные по городу и его окрестностям, выведены; почти ничем не прикрыто было их тело. Муциан приказывает их развести и воинам Британнским и Германским, и если есть и из других войск, то стать порознь. Те при первом виде остолбенели: напротив себя увидали они войско, как бы к бою готовое, грозное оружием и стрелами, а себя окруженными, обнаженными и обезображенными нечистотою (грязью); но когда начали их тащить одних в одну сторону, других в другую, то страх обуял всех, а в особенности робели Германские воины; им казалось, что их сортируют, чтобы избить: обнимали они грудь воинов, повисли на шеях, просили поцеловать в последний раз, умоляли: не покинуть их одних и не предавать совершенно иной судьбе, тогда как дело их одинаково. Призывали в свидетели то Муциана, то отсутствующего государя, наконец небо и богов. Тут Муциан, называя их всех воинами одной присяги, одного и того же императора, стал противодействовать их ложным опасениям. И победившее войско криками своими сочувствовало их слезам. Тем и кончился этот день. Немного дней спустя, когда Домициан говорил к воинам, они его встретили уже ободренные. Они с пренебрежением отвергши предложенные им земли, умоляют о военной службе и жаловании. То были просьбы, но такие, которым противоречить было невозможно, а потому они приняты в преторий. Потом те, которые уже были в летах и выслужили срок службы, отпущены с почестью, другие за вину, но не вдруг, а поодиночке, а это самое верное средство ослабить (привесть ни во что) единодушие толпы.
47). Впрочем, вследствие ли действительного недостатка или чтобы показать лишь его, предложено в сенате: "шестьдесят миллионов сестерций занять у частных лиц". Во главе этого дела поставлен Поппей Сильван; немного после необходимость миновала или оставлено притворство. Затем законом, по предложению Домициана, отменены консульства, данные Вителлием. Флавию Сабину отдана похоронная почесть цензорская: наглядное доказательство непостоянства счастья, которое переходит от одной крайности в другую.
48). Около этого времени убит проконсул Л. Пизон. Об этом убийстве изложу как можно вернее и потому начну несколько ранее - с изложения довольно правдоподобных поводов к такому злодеянию. Легион в Африке и вспомогательные войска для сбережения пределов империи при государях божественном Августе и Тиберии повиновались проконсулу. Впоследствии К. Цезарь, беспокойный характером и опасаясь М. Силана, правившего Африкою, отнял у проконсула легион, послав для этого легата. Количество доходов распределено между двоими, и так как обязанности и того и другого были перемешаны, то это послужило поводом к раздорам, находившим себе еще более пищи в зловредном соперничестве. Сила легата возросла долговременностью службы или потому, что лицам менее значительным более побуждения выказаться; а из проконсулов чем кто знатнее, тем усерднее заботился о безопасности, а не могуществе.
49). В то время легионом в Африке правил Валерий Фест, проведший молодость в мотовстве, не знавший меры своих желаний и тревожимый родством с Вителлием. Он ли в частых разговорах соблазнял Пизона стать во главе переворота, или воспротивился покушениям Пизона - не известно, так как при их тайных объяснениях не было никого, а по убийстве Пизона большинство склонилось в пользу убийцы. И не было сомнения в том, что и провинция и войско не были расположены, к Веспасиану. Некоторые из Вителлианцев, бежав из Рима, указывали Пизону на то, что "Галлии колеблются, Германия готова, что ему грозит опасность и что война безопаснее подозрительного мира". Между тем Клавдий Сагитта, префект Петринского эскадрона, благополучным плаванием предупредил Папирия, сотника посланного Муцианом, и утверждал, что: сотнику дано поручение умертвить Пизона. Пал Галериан, его двоюродный брат и зять. В одной смелости надежда на спасение; но два пути действовать решительно: предпочтет ли он немедленно взяться за оружие, или на судах отправиться в Галлию. Пусть он покажет в себе вождя Вителлиевым войскам. Пизон нисколько этим не тронулся, а сотник, посланный Муцианом, как только достиг порта Карфагенского, громким голосом желал всего лучшего Пизону, как будто бы государю, а попадавшихся на встречу и пораженных удивлением от такой неожиданности, убеждал - кричать с ним одно и то же. Легковерная толпа бросилась на площадь, требуют, чтобы явился Пизон. Повсюду раздавались веселые крики людей, не старавшихся вникнуть в правду и готовых к лести. Пизон, или вследствие показания Сагитты, или по врожденной скромности, не вышел к народу и не позволил ему выказывать к себе усердие. Он расспросил сотника и узнав от него, что подыскивались под ним найти повод к убийству, велел его казнить, не столько в надежде сохранить жизнь, сколько в гневе на замыслившего преступление, тем более, что он же был убийцею Клодия Макра, и руки, обагренные кровью легата, простирал на убийство проконсула. Потом эдиктом, где отражалось его беспокойство, попенял Карфагенцев и даже, оставив обычные занятия, заперся в доме, чтобы случайно не возник какой-нибудь новый повод к волнению.
50). Но когда Фесту стали известными расположение умов черни и казнь сотника, молвою, как обыкновенно к правде примешивающею и ложь и представляющею все в больших размерах, то он посылает всадников убить Пизона. Те быстро двинулись и в сумерки, только что начавшегося дня, ворвались в дом проконсула с обнаженными мечами; большинство не знало Пизона, так как Фест отобрал на это убийство вспомогательных Карфагенян я Мавров. Уже близко от опочивальни случайно встретили они раба и спросили: "кто он и где Пизон?" Раб отвечал великодушным обманом: я Пизон, и тотчас же убит. Немного после убит и Пизон, так как тут был знавший его Бебий Масса из прокураторов Африки, уже в то время гибельный лучшим людям, и нередко придется нам к нему возвращаться как к виновнику бедствий, какие мы понесли вслед затем. Фест из Адрумета, где он остался выжидая, отправился к легиону и отдал приказание связать префекта лагерей Цетрония Пизана, вследствие частных неудовольствий, но называл единомышленником Пизона; некоторых воинов и сотников казнил, других осыпал наградами; никого за дело, но чтобы показать, будто бы он подавил возмущение. Вслед затем уладил несогласия Эенеев и Лептитанов; они, сначала незначительные, ограничивались воровством плодов и скота между поселян, а потом перешли к оружию и настоящим сражениям. Уже народ Эенский, уступая в числе, вызвал Гарамантов, народ неукротимый и обогатившийся грабежом соседей. Вследствие этого положение жителей Лептиса было тесное; поля их опустошены на далекое пространство и они сами трепетали в стенах, пока вмешательством Римских и пеших и конных сил Гараманты обращены в бегство, добыча у них вся отнята кроме той, которую они блуждая продали в недоступных юртах тем, кто жили далее.
51). Веспасиану, после Кремонского сражения и благоприятных отовсюду известий, дали знать о гибели Вителлия многие лица разных сословий, пустившиеся в море зимою с одинаковыми и смелостью и счастьем. Явились послы царя Вологеза, предлагая (на помощь) сорок тысяч Парфских всадников. И почетно, и приятно было видеть готовность союзников на такое содействие, и не иметь в нем нужды. Выражена благодарность Вологезу и велено ему передать: пусть он пошлет послов в сенат и узнает, что повсюду мир и спокойствие. Веспасиан, внимательно следя за ходом дел в Италии и в Риме, получил дурные слухи о Домициане: будто бы он действует соответственно своему юному возрасту и переступает за пределы того, что дозволено сыну. Вследствие этого Веспасиан самую сильную часть войска передает Титу - для приведения к концу еще тлевшей кое-где войны с Иудеями.
52). Говорят, что Тит, прежде чем расстался с отцом, усердно и многословно просил его: "не предаваться неосмотрительно раздражению вследствие вестей от людей старавшихся очернить Домициана, - пусть он останется для сына без предубеждения и доступный умилостивлению. Не так твердые опоры власти - легионы и флоты, как множество детей. Приятели от обстоятельств времени, счастья, под влиянием страстей, изменяются в чувствах, переходят к другим, оставляют совсем. Только своя кровь каждому верна, в особенности же государям; благополучием их и другие пользуются, а несчастье нераздельно с теми, кто связаны узами крови: и братья не пребудут в согласии, если родитель не покажет им примера. Веспасиан, не столько смягчась к Домициану, сколько радуясь чувствам Тита, велит ему: быть спокойным; войною и оружием содействовать возвеличению государства, а он (Веспасиан) будет заботиться и в недрах семейства". Затем наиболее быстрые на ходу суда, нагрузив хлебом, вверяет еще бурному морю. А город Рим находился в таком крайнем положении, что в житницах оставалось хлеба не более как на десять дней, когда от Веспасиана подоспели подвозы.
53). Заботу восстановления Капитолия поручил Л. Вестину, лицу всаднического сословия, но значением и доброю славою в числе первых людей государства. Им созванные гадатели объявили: "останки прежнего храма должны быть свезены в болото; храм возведен на тех же основаниях; боги не желают изменения древней формы". В одиннадцатый день календ Январских[11], в ясную погоду, все пространство, назначаемое для храма, обвязано кругом венками и лентами. Вошли воины, с именами добровещими, держа в руках ветви счастливых дерев; потом девы вестальские с молодыми людьми и девицами, имевшими в живых как отца так и мать, водою, почерпнутою из родников и текучих речек, - омыли. Тут Гельвидий Приск, претор, предшествуемый Плавтием Элианом первосвященником, принес как в очистительную жертву места - свиней, овец и волов, и положив на дерн внутренности, он молил Юпитера, Юнону, Минерву, божества охраняющие империю, дать благополучный исход начинанию, и храмы - их местопребывание, начинаемые набожностью людей, возвысить содействием небесным". За тем он прикоснулся к повязкам, которыми связан камень и переплетены были веревки. Тут же прочие сановники, священники, сенат, всадники и большая часть народа, под влиянием усердия и радости, потащили громадный камень. В разных местах брошены в основания куски золота и серебра самородки, не испытавшие огня печи, но в том виде, как они родятся. Предупредили гадатели, чтобы не испортили дела жертвуя золото и серебро, имевшее другое назначение. Строения прибавлены в высоту; только это допустили религиозные соображения; но осталось все-таки убеждение, что прежний храм был великолепнее.
54). Между тем разнесшийся о смерти Вителлия слух по Галлиям и Германиям удвоил силу войны. Цивилис перестал притворяться и устремился на народ Римский. Легионы Вителлиевы предпочитали чужестранное рабство тому чтобы иметь Веспасиана Императором. Галлы ободрились, полагая что везде одна и та же судьба наших войск: разнесся слух, что Сарматы и Даки осаждают Мезийские и Паннонские зимние квартиры; то же выдумали и относительно Британнии. Но ничто столько не поощряло их, как пожар Капитолия; они верили, что настал последний час нашего господства". Некогда Рим был взят Галлами, но государство пребыло, потому что местопребывание Юпитера оставалось невредимым. А теперь по воле судеб возникший пожар означает небесный гнев и то, что господство над родом человеческим переходит к Трансальпинским народам" - возглашали друиды суеверно и напрасно. Разнесся слух, будто бы знатнейшие Галлы, будучи посланы Отоном против Вителлия, прежде чем удалялись, - условились: "позаботиться о своей вольности, если народ Римский будет жертвою непрерывного ряда междоусобных войн и внутренних бедствий.
55). До убийства Флакка Гордеония ничего не выказалось такого, что бы дало понять заговор. По убиении Гордеония, стали ходить гонцы между Цивилисом и Классиком, начальником конного отряда Треверов. Классик стоял впереди других и знатностью и богатством. Он был царского рода, прославившего и на войне и в мире. Сам из предков своих хвалился более как враг народа Римского, чем союзник. Присоединились Юлий Тутор и Юлий Сабин; один Тревер, другой Лингон. Тутора Вителлий сделал начальником Рейнского берега. Сабин кроме природного тщеславия находил побуждение к деятельности в похвальбе вымышленным происхождением: "бабушка его своею красотою понравилась божественному Юлию, когда он вел войну в Галлии и была его любовницею". Они тайными беседами испытывали расположение умов других, а когда тех, кого считали на то пригодными, связали соучастием, собрались в колонию Агриппинскую в частный дом, так как явно жители города этого имели отвращение от таких замыслов; впрочем, присутствовали некоторые из Убиев и Тунгров. Но главная сила у Треверов и Лингонов и не имели терпения ждать совещаний, а наперерыв друг перед другом высказывают: неистовствует раздорами народ Римский; легионы истреблены, опустошена Италия; в особенности идет борьба за Рим, а из войск каждое порознь удержано какою-либо войною. Если занять Альпы вооруженными силами, то возвратясь к вольности, Галлы тогда сообразят, какой предел захотят иметь своему могуществу.
56). Все это разом высказано и одобрено; относительно остатков Вителлиева войска возникло было сомнение. Большинство было того мнения что их нужно истребить, что воины беспокойны, вероломны, осквернены кровью вождей своих. Взяло верх соображение - пощадить: "чтобы они, потеряв надежду на прощение, не воспламенились упорством. Лучше их приманить в сотоварищество. По убиении только легатов легионов, остальная масса, сознавая свою преступность и в надежде на безнаказанность, без труда присоединится". Так формулировался первый план действий и посланы по Галлиям подстрекатели войны; а сами прикинулись готовыми к повиновению, чтобы Вокулу подавить с большею уверенностью, как ничего не ожидавшего. Нашлись, впрочем, которые известили Вокулу; но недоставало сил для усмирения, так как легионы были не в полном комплекте и притом ненадежны. Между воинов сомнительно расположенных и тайных неприятелей, он (Вокула) счел за лучшее в настоящем - действовать взаимно притворством и теми же уловками, какими старались его обойти; он спустился в Агриппинскую колонию. Туда же, подкупив сторожей, убежал Клавдий Лабеон, о котором мы говорили, что он взят и, несмотря на соглашение, отослан в землю Фризиев. Он обещал: "если ему дадут вооруженный отряд, идти в землю Батавов и лучшую часть народа увлечь снова к союзу с Римлянами". Получив небольшое число пеших и конных воинов, не дерзнул он ни на что относительно Батавов, а кой-кого из Нервиев и Бетазиев увлек к содействию на войне. И скорее украдкою, чем открыто силою делал набеги на земли Каннинефатов и Марзаков. Вокула, опутанный коварством Галлов, пошел к неприятелю.
57). Он находился недалеко от старых лагерей, когда Классик и Тутор, вышедшие вперед под предлогом рекогносцировки, с вождями Германцев скрепили договор. Тут-то в первый раз, отделясь от легионов отдельным валом - обнесли свой лагерь, а Вокула вопиял: "не до того уже расстроены дела Римлян гражданскими войнами, что они в пренебрежении должны быть у Треверов и Лингонов. Существуют еще верные провинции, победоносные войска, счастье империи и боги мстители. Так некогда Сакровир и Эдуи, недавно Виндекс и Галлии, сокрушены одним боем. И снова то же расположение божеств, та же судьба ждет нарушителей союзного договора. Их характер лучше знали божественные Юлий и Август. Гальба и отмена дани расположили их неприязненно. Теперь враги, потому что служба их легкая, а когда их ограбят и оберут, то будут друзьями". Это высказал он энергически и видя, что Классик и Тутор упорствуют в вероломстве, повернулся назад и удалился в Новезий. Галлы расстоянием в двух милях остановились отдельным лагерем. Там старались соблазнить подкупом умы приходивших сотников и воинов и, - неслыханное беззаконие, - Римское войско дало присягу на слова чужестранцев и залогом такого злодейства должны были служить убиение или заключение в оковы легатов. Вокула, хотя большинство советовало бегство, считая за лучшее действовать смелостью, созвал собрание и высказался таким образом:
58). "Никогда еще не говорил я с вами с большею заботливостью о вас и с большею уверенностью за себя. То, что мне готовится - а мне готовится гибель - я слышу охотно как о честной смерти при стольких бедствиях, жду в ней конца страданиям. Но за вас мне стыдно и вас жаль, так как против вас готовится не прямой и открытый бой; он в обычаях войны и в праве неприятеля. Но Классик надеется, что вашими руками будет он вести войну с народом Римским и хвалится верховною властью и присягою Галлий. До того мы, если нас теперь покинули счастье и доблести, забываем и о старинных примерах! Сколько раз легионы Римские предпочитали гибнуть, чтобы их не сбили с позиции. Нередко наши союзники терпели то, что их города истребляли и сами с женами и детьми гибли в пламени и за такую кончину другой награды не было, кроме верности и доброй славы. И теперь терпят величайшую крайность легионы осажденные в старых лагерях и не уступают ни угрозам, ни обещаниям. А у нас, кроме оружия, множество воинов и отличных лагерных укреплений, - хлебные запасы и снабжение достаточное и на самую продолжительную войну. Еще недавно денег достало на денежный подарок; от кого бы вы ни сочли лучшим принять его, от Веспасиана ли или от Вителлия, во всяком случае получили вы от Римского императора. Если бы вы, победители на стольких войнах, у Гельдубы, у Старых лагерей, устрашились сражения, то конечно это вас недостойно; но есть вал, стены и ухищрения протянуть время, пока из ближайших провинций подоспеют подкрепления и войска. Положим, что я не нравлюсь, но есть другие легаты, трибуны, наконец сотники и воины. Не разнеслось бы по всему земному шару чудовищное дело, что в сопровождении вас Цивилис и Классик сделают вторжение в Италию. И если Германцы и Галлы поведут вас к стенам города, вы обратите оружие на отечество? Ум цепенеет при мысли о таком злодействе. Не Тутора ли Тревера окружите почетным караулом? Знак к бою подаст Батав. Вы пополните собою ряды шаек Германских? Какой же затем исход преступления? А когда против вас двинутся Римские легионы, - предатели из предателей, изменники из изменников, вы, ненавистные богам, будете колебаться между новою и прежнею присягою? Тебя, Юпитер всемогущий и всеблагой, которого в течение восьми сот двадцати лет увенчали столькими триумфами, тебя, Квирин, родитель Римского города, умоляю и заклинаю, - если уже вам не лежало сердце под моим начальством сохранить эти лагери невредимыми и неоскверненными, то не допустите, чтобы их коснулись позорные и гнусные руки Тутора, Классика. Воинам Римским дайте или невинные помыслы, или раскаяние своевременное и без гибельных последствий".
59). Разно принята эта речь среди надежд, опасений и стыда. Вокула и думал покончить с собою, но отпущенники и рабы не допустили его позорную смерть предупредить добровольною. Классик послал Эмиля Лонгина, дезертира первого легиона, поскорее убить его. Легатов - Геренния и Нумизия - показалось достаточным заключить в оковы. Потом, приняв на себя отличительные знаки Римского владычества, прибыл в лагерь и ему, как он ни заматерел во всякого рода злодействах, не хватило духа сказать что-либо кроме слов присяги. Все присутствующие присягнули Галльской империи. Убийцев Вокулы почтил значительным повышением, а остальных наградил по мере содействия. Потом разделены обязанности между Тутором и Классиком. Тутор сильным отрядом окружил Агриппинцев и всех воинов, сколько их оставалось у верхнего берега Рейна привел к той же присяге, умертвив в Магонтиаке трибунов и прогнав начальника лагерей, отказавшихся дать присягу. Классик отдает приказание самым испорченным из покорившихся - отправиться к осажденным манить их прощением, если они последуют теперешнему ходу дел; иначе нет им надежды: потерпят они голод, оружие и все худшее. Посланные приводили свой собственный пример.
60). На осажденных действовали с одной стороны верность, с другой - недостатки всякого рода. Они оставались нерешительными, но им уже не было ни обычного, ни необычного пропитания; поели они вьючных животных, коней и прочих животных, даже отвратительных и обычаем недозволенных, но которые употребить в дело заставила крайность. Наконец вырывали кустарники, коренья и траву, произраставшую между камней, и это служило явным доказательством их бедствий и терпения, пока высокую заслугу свою не запятнали позорным концом; отправили они к Цивилису послов, умоляя о жизни. Их мольбы допущены не прежде, как когда они дали присягу на слова Галлов. Тогда, уговорясь, чтобы лагери были добычею, дает сторожей, с тем чтобы они удержали деньги, служителей и войсковые тяжести и самих облегченных воинов по их уходе проводили бы. Почти у пятого милевого камня поднялись Германцы и напали надвигавшихся безо всякой осторожности. Самые охочие до боя убиты тотчас же, а многие разбежавшись; остальные бежали назад в лагерь. Цивилис жаловался и бранил Германцев: "что они верность слова нарушили преступно". Притворно ли это было или он не мог удержать зверство земляков - трудно решить. Разграбив лагерь, бросили факелы и все, уцелевшее от сражения, погибли в пламени.
61). Цивилис, по обету дикарей, после начала военных против Римлян действий отпустивший волосы, обрезал их, когда совершилось побоище легионов. Говорили, будто бы он маленькому своему сыну подарил несколько пленных, чтобы они служили целью его ребяческим стрелам и дротикам. Впрочем, ни он не дал присяги на слова Галлов и никого из Батавов не допустил; он полагался на силы Германцев, и если бы пришлось весть борьбу с Галлами за господство, то он, покрытый славою, чувствовал себя сильнее. Муммий Луперк, легат легиона, послан Веледе в числе даров. Эта девица, из народа Бруктеров, на далекое пространство повелевала; по старинному обычаю Германцев, так как они большинство женщин считают за обладающих даром пророчества и, по мере развития суеверия, смотрят на них как на что-то божественное. В это время усилилось в особенности значение Веледы, так как она предсказала, что дела Германцев примут хороший оборот и легионы будут истреблены. Но Луперк дорогою убит. Не многие из сотников и трибунов, родившиеся в Галлии, пощажены как залог союза. Когорт, конных отрядов, легионов зимние квартиры разрушены и преданы огню; оставлены только находившиеся в Магонтиаке и Виндониссе[12].
62). Легион шестнадцатый с вспомогательными войсками, вместе сдавшимися в Новезии, получили приказание перейти в колонию Треверов, при чем назначен день, к которому они должны выйти из лагеря. Весь промежуток времени провели в разных заботах: самые трусливые ощущали робость, имея перед глазами пример избитых в старых лагерях; большинство было под влиянием стыда и бесславия: "что это будет за путь? Какой вождь поведет их? Все в воле тех, которых они же сделали распорядителями жизни и смерти". Другие, нисколько не озабочиваясь позором, старались прибрать к себе деньги или что было им всего дороже. Некоторые готовили оружие и запасались стрелами, как бы отправляясь на бой. В таких помышлениях наступил час отправления еще грустнее, чем ожидали, так как внутри лагерей бесчестие не было еще так на виду, а вполне его обнаружили поле и свет дневной. Сорваны изображения императоров, значки опозорены, там и сям сверкали знамена Галлов: войско тянулось молча и как бы похоронною процессиею. Вождем Клавдий Санкт с выколотым глазом: страшный видом, он был слаб умом. Преступление сделалось еще вдвое более значительным, когда, покинув лагери у Бонны, присоединился и другой легион. Когда разнеслась молва о взятии легионов, все, для которых не задолго перед тем имя Римлян было предметом ужаса, прибегали с полей и из жилищ и, во множестве собравшись, не в меру наслаждались необычным зрелищем. Не вынес эскадрон Пицентин радости оскорблявшей черни и презрев и обещания и угрозы Санкта, воины ушли в Магонтиак. Случайно попался им убийца Вокулы - Лонгин; забросав его стрелами, сделал он почин загладить на будущее время свою вину. А легионы, нисколько не изменив направления, остановились у стен Треверов.
73). Цивилис и Классик, возгордись благоприятными событиями, соображали - колонию Агриппинскую не отдать ли на разграбление своим войскам. Природная жестокость характера и алчность добычи увлекали их на гибель города; но удерживали военные соображения и начинавшим новое владычество полезна была слава милосердия. А Цивилиса смягчала еще память благодеяния, так как сына его, в начале волнения схваченного в колонии Агриппинской, - сторожили с почетом. Но за-Рейнским племенам ненавистен был этот город и богатством и быстрым приращением. Не иначе полагали видеть конец войны, как если там будет убежище для всех Германцев без различия, или с разрушением города рассеются и Убии.
74). А потому Тенктеры, Рейном отделенное племя, отправили послов с поручениями, собранию Агриппинцев; их - самый неукротимый из послов изложил следующим образом: "За то, что вы снова вступили в состав и наименование Германии, - общим богам и главному из них Марсу приносим благодарность и вас поздравляем на том, что наконец вы будете вольными среди вольных. А до сего дня Римляне держали в оковах реки и земли и некоторым образом самое небо, с целью - воспрепятствовать нам видеться и объясняться друг с другом; или - что еще постыднее мужам, для оружия рожденным, безоружные и почти обнаженные должны мы были видаться под караулом и за денежную плату. Но чтобы на веки скреплены были наши приязнь и союз, требуем от вас - срыть стены колонии, оплот рабства (даже дикие животные, если их держать взаперти, теряют свои добрые качества); всех Римлян истребите в ваших пределах; не легко уживаются вместе вольность и господа; имущество убитых должно поступить обществу, чтобы никто не мог ничего скрыть или отделить свое дело от общего. И нам и вам дозволяется жить на том и другом берегу, как и в старину предкам нашим. Природа как всем вообще людям дала свет дневной, так все земли открыла храбрым людям. Возвратитесь к установлениям и образу жизни прародителей, бросьте соблазны роскоши, которыми Римляне могущественнее порабощают подвластных, чем оружием. Тогда вы, народ чистосердечный, неподкупный, забывший о рабстве, или будете жить равными, или станете повелевать и другими".
65). Агриппинцы, взяв себе время для обсуждения, когда ни подчиниться условиям не дозволяло опасение за будущее, ни явно ими пренебречь - положение дел в настоящем не дозволяло, ответили таким образом: "первый представившийся случай к свободе мы схватили скорее с жадностью, чем с осторожностью, для того чтобы соединиться с вами и прочими Германцами, нашими единокровными. Стены города, куда наиболее сосредоточиваются силы Римлян, безопаснее для нас увеличить чем разрушить. Если у нас и был кто из Италии или провинций чужеродцы, те погибли жертвою войны, или они бежали каждый откуда пришел. А те, что давно сюда приведены и породнились с нами браками и те, что от этих браков произошли, имеют здесь отечество, И не считаем вас до того несправедливыми, чтобы вы хотели от нас избиения родителей, братьев и детей наших. Пошлины и все стеснения торговых и других сношений уничтожаем. Пусть будут сообщения без всякого надзора, но только днем входят и без оружия, пока еще новые и свежие права не обратятся, от привычки, в старинные. Посредниками выбираем Цивилиса и Веледу, и перед ними должен быть скреплен договор". Так умилостивлены Тенктеры, а к Цивилису и Веледе отправлены послы с дарами и все получили согласно желанию Агриппинцев. Но видеть Веледу и говорить с нею не были допущены. Устранялись от её лицезрения, чтобы больше было почтения; сама находилась в башне, а выбран был из близких, который, как посредник между божеством, передавал и то, о чем советовались, и ответ.
66). Цивилис. усилясь союзом с Агриппинцами, положил действовать на соседние племена, а тем, в которых встретит противодействие, нанести войну. Заняты Суники[13] и молодежь их расположена в когорты; а дальнейшее движение остановил Клавдий Лабеон, собрав на скорую руку ополчение Бетазиев, Тунгров и Нервиев, обнадеженный местностью, так как он перервал мост на реке Мозе. В тесном месте бой происходил с нерешительным успехом, пока Германцы, переплыв, не бросились в тыл Лабеона. Вместе Цивилис, в порыве ли смелости или это слажено было раньте, бросился в ряды Тунгров и громким голосом: "не за тем, сказал он, взялись мы за оружие, чтобы Батавы и Треверы повелевали нам. Далеко от нас подобное притязание; примите союз наш; перехожу к вам, возьмете ли вы меня вождем или предпочтете воином." - На массу это подействовало и мечи спрятались в ножны; за тем Кампан и Ювеналис отдались ему со всем племенем. Лабеон, прежде чем его окружили, бежал, Цивилис - Бетазиев и Нервов, приняв их покорность, присоединил к своим войскам: громадно росло его могущество, так как народы или поражены были ужасом, или добровольно склонялись на его сторону.
67). Между тем Юлий Сабин, сбросив памятники Римского союза, приказывает себя приветствовать Цезарем; большую и неустроенную толпу соплеменников увлекает в землю Секванов, племя пограничное и нам верное. Да и Секваны не отказались от борьбы; счастье склонилось тут на сторону лучшего дела. Лингоны обращены в бегство. Сабин как опрометчиво вступил в сражение, так с одинаковою трусостью и покинул его; а чтобы распространить слух о гибели своей, он - загородный дом, куда бежал, сжег: поверили, будто он там погиб добровольною смертью, но какими ухищрениями и в каких закоулках влачил он жизнь в продолжении девяти последующих лет, а также и о постоянстве его друзей и удивительном примерном поступке жены его Еппонины, мы скажем в своем месте. Удачное дело Секванов остановило дальнейшее распространение войны. Мало-помалу народы приходили в себя - более стали обращать внимание на обязанности и союзные договоры, и во главе этого дела стояли Ремы; они объявили по всей Галлии, чтобы присланы были уполномоченные для обсуждения сообща, что предпочтут: вольность ли, или мир".
68). А в Риме все слухи передавали в худшем еще виде, и Муциан сильно беспокоился - как бы хотя и отличные вожди (уже он назначил Галла Анния и Петилия Цериалиса) не были бы под силу столь тяжкой войне. Да и города нельзя было оставить без правителя. Неукротимые страсти Домициана внушали опасение, а подозрительны были, как мы уже упоминали, Прим Антоний и Вар Аррий. Вар, поставленный во главе преторианцев, сохранял силу и оружие. Муциан его согнал с этого места, но, в виде утешения, поставил его во главе снабжения хлебом. А чтобы снискать расположение Домициана, не равнодушного к Вару, он Арретина Клемента, связанного с домом Веспасиана родством и приятного в высшей степени Домициану, поставил начальником преторианцев, говоря, что отец его при Кае Цезаре отлично исполнил эту обязанность; приятно воинам это имя, и он, хотя из сословия сенаторов, сладит с обеими обязанностями". Из общества повышены лучшие люди, а другие из честолюбивых видов. Оба, и Домициан и Муциан, обнаруживали усиленную деятельность, но не с одинаковыми мыслями: один, полный надежд и юношеской смелости, торопливо на все бросался, а Муциан придумывал замедления для удержания пылких порывов, как бы в самонадеянности его возраста, научаемый дурными людьми, захватив войско, не распорядился бы дурно относительно и мира и войны. Легионы из победивших, седьмой и восьмой, из Вителлиевых двадцать первый, из вновь набранных второй, переведены через Пеннинские и Коттские Альпы, а частью через Грайскую гору; призваны 14-й легион из Британнии и шестнадцатый из Испании. Таким образом слух о приближении войск дошел до Ремов, которые и сами по себе были расположены наклонять общины Галльские на лучшее. Там уже дожидалось посольство Треверов и сильнейшим подстрекателем на войну был Юлий Валентин. Он в заранее обдуманной речи высказал все, что обыкновенно ставят в упрек могущественным государствам, с бранью и ненавистью к народу Римскому: беспокойный человек, он умел волновать и большинству нравилось его необузданное слово.
69). А Юлий Авспекс, из знатнейших Ремов, изложил: "сильны Римляне и мир благо; войны начинают и трусы, ведутся войны с опасностью всех лучших людей и легионы уже над их головами". Он сдержал тех, кто поразумнее, чувствами почтения и верности, а тех, кто помоложе, опасностью и страхом. Хвалили смелость Валентина, а следовали совету Авспекса. Достоверно то, что Треверам и Лингонам повредило во мнении Галлий то, что, вовремя восстания Виндекса, они стояли за одно с Вергинием. Большинство воздержалось (принять участие в деле), вследствие соперничества (зависти) между провинциями: "где глава войны? Откуда возьмут они права и благословение высших сил? Где, в случае, если бы все это увенчалось успехом, изберут они столицу Империи"? Еще победы не было, но начались уже распри: во взаимных перебранках, одни хвалились союзными договорами, другие богатствами и силами иди древностью происхождения. Из опасения за будущее предпочли настоящее. Пишутся к Треверам письма от имени Галлий: "воздержаться от действия оружием, возможно получить прощение и готовы заступники, если только они обнаружат раскаяние". Воспротивился тот же Валентин; он завладел умами своих соотечественников не столько внимательно готовясь к войне, как часто присутствуя в народных собраниях.
70). Вследствие этого ни Треверы, ни Лингоны, ни прочие возмутившиеся общины не обнаружили деятельности в уровень с важностью начатого опасного дела. Даже и вожди - и те не за одно действовали (не имели общего плана действия). Но Цивилис ходил по трущобам Бельгийским, усиливаясь Клавдия Лабеона или взять в плен, или прогнать. Классик по большей части проводил время праздно и в бездействии, как бы наслаждаясь уже приобретенною верховною властью. Да и Тутор не поспешил занять вооруженными отрядами верхний берег Германии и вершины Альпов. А между тем ворвались - двадцать первый легион из Виндониссы, а Секстилий Феликс с вспомогательными когортами через Рецию. Примкнул и эскадрон редких (по доблести), вызванный когда-то Вителлием, но впоследствии перешедший на сторону Веспасиана. Командовал им Юлий Бригантик, сын сестры Цивилиса; но так как самая ожесточенная ненависть есть родственная, враждебный и ненавистный дяде. Тутор войска Треверов, сделавшиеся более значительными вследствие недавнего набора у Вангионов, Каракатов и Трибоков, усилил пешими и конными ветеранами, подействовав на легионных воинов или соблазном надежд, или страхом. Сначала они истребляют когорту, высланную вперед Секстилием Феликсом, а потом, когда приблизились вожди и войска Римские, они вернулись с честью, как перебежчики; за ними последовали Трибоки, Вангионы и Каракаты. Тутор, в сопровождении Треверов обойдя Магонтиак[14], удалился в Бингий[15], надеясь на местность, так как он разрушил мост на реке Наве[16], но набегом когорт, веденных Секстилием и нашедших брод, он был найден и разбит. Этим поражением Треверы расстроены и простой народ, побросав оружие, разошелся по полям. Некоторые из старейшин для того, чтобы показать, будто они первые оставили военные действия, бежали в те общины, которые еще не отказались от союза с Римлянами. Легионы из Новезия и Бонны, переведенные в земли Треверов, как мы выше говорили, сами себя приводят к присяге Веспасиану. Это произошло в отсутствие Валентина, а когда он подходил в неистовстве и с намерением все снова обратить в гибельные смуты, легионы удалились к Медиоматрикам, союзному племени. Валентин и Тутор снова увлекают Треверов к оружию, умертвив легатов Геренния и Нумизия, для того чтобы, с уменьшением надежны на прощение, скрепились сильнее связи преступления.
71). В таком положении была война, когда Петилий Цериалис прибыл в Магонтиак; с его прибытием возросли (усилились) надежды. Сам он жаждал боя и более расположен был презирать врага, чем уклоняться от него; сильными речами воспламенял он воинов; при первой возможности встретиться с неприятелем, он нимало бы не замедлил дать сражение. Набранных по Галлии рекрутов отослал по их общинам и приказал повестить: "достаточно империи и легионов; союзники же пусть возвратятся к мирным занятиям с полною уверенностью, так как бы война была окончена, потому что ее теперь взяли Римские руки". Это обстоятельство увеличило покорность Галлов; получив обратно свою молодежь, они легче переносили повинности и тем усерднее были к своим обязанностям, что ими пренебрегали. А Цивилис и Классик, узнав, что Тутор разбит, что Треверы потерпели поражение и что у неприятеля все дела идут хорошо, в тревоге стали спешить стянуть свои рассеянные войска, а между тем частыми гонцами предупреждают Валентина, чтобы он не торопился действовать решительно. Тем поспешнее Цериалис, послав к Медиоматрикам - кратчайшим путем легионы обратить против неприятеля и стянув всех воинов, сколько их было в Магонтиаке и сколько с собою перевез, третьим переходом (соб. третьими лагерями) прибыл в Ригодул. Место это занял Валентин с большим отрядом Треверов; оно было ограждено горами и рекою Мозеллою; присоединил к этому рвы и завалы из камней. Не остановили эти укрепления Римского вождя; он отдал приказание ворваться пехоте и конницу поднял на склон холма, пренебрегая неприятелем, а ему, на скорую руку собранному, местность не настолько была полезна, чтобы уравновесить доблесть Римлян, которою они были гораздо сильнее. Немного позамедлилось движение в верх, пока летели мимо неприятельские дротики, а когда дошло дело до рукопашного боя, то неприятели сбиты и сброшены, точно развалины. И часть конницы, обходным движением по более доступным возвышенностям, захватила знатнейших Белгов и в числе их главного вождя Валентина.
72). Цериалис на другой день вошел в колонию Треверов; воины его жаждали разрушения города: "он - отечество Классика, Тутора; а их преступным замыслом окружены и истреблены легионы. Далеко не настолько виновна была Кремона, а ее исторгли из недр Италии за то, что она принесла победителям замедление одной ночи! На границах Германии неприкосновенным существует место, величающееся грабежом войска и убийством вождей. Пусть добыча обращена будет в казну; с них - воинов довольно будет пожара и развалин возмутившейся колонии, как возмездия за истребление стольких лагерей". Цериалис, опасаясь бесславия, если подаст повод заключать, что поощряет воинов к своеволию и жестокости, сдержал их раздражение; и повиновались, с прекращением войны гражданской обнаруживая более умеренности к чужим. Затем обратил внимание на жалкий вид легионов, призванных из (земель) Медиоматриков. Стояли печальные от сознания своего преступного поведения, потупив глаза в землю. Когда сошлись войска, никакого между ними приветствия; тем, которые обращались к ним с утешениями и увещаниями, они не давали ответов, скрываясь по палаткам и избегая самого света дневного, и не столько опасность или страх, сколько стыд и позор их удручали. Даже победители поражены были тем, что, не смея прибегнуть к звуку голоса и мольбам, слезами и молчанием просили прощения, пока Цериалис успокоил умы, говоря, что: "надобно приписать судьбе то, что случилось от раздора воинов и вождей или от коварства неприятелей. Пусть это будет первый день их службы и присяги; а об их прежних поступках не будет помнить ни он, ни император". Затем они приняты в те же лагери и объявлено по ротам, чтобы никто в спорах и перебранках не попрекал товарища бунтом или поражением.
73). Потом Цериалис, позвав на собрание Треверов и Линтонов, сказал им следующее: "никогда не упражнялся я в красноречии, а оружием упрочивал доблесть народа Римского. Но так как у вас слова больше всего значат и о хорошем и о дурном вы составляете себе понятие не по сущности дела, но на основании речей тех, кто вас возмущает, то я и положил себе объяснить вам немногое, что, по приведении войны к концу, полезнее будет вам выслушать, чем нам высказать. В земли ваши и прочих Галлов вошли вожди и императоры Римские не из жадности какой-либо, но по приглашению ваших предков, внутренние раздоры которых истощали их до крайности, а приглашенные на помощь Германцы и союзников и врагов обрекли вместе одинаковому рабству. Достаточно известно, сколько сражений было у нас с Кимврами и Тевтонами, и с каким трудом наших войск и с каким исходом вели мы Германские войны. И не для того мы заняли берега Рейна, чтобы оборонять Италию, но чтобы какой-либо новый Ариовист не овладел Галльским царством. Неужели вы полагаете, что вы сами - Цивилису, Батавам и Зарейнским народам дороже, чем для их предков были отцы и деды ваши? Постоянно одна и та же причина Германцам переходить в Галлии - своеволие, корыстолюбие и страсть к перемене места жительства; оставив свои болота и пустыни (желают они) завладеть этою плодороднейшею землею и вами самими. Впрочем, прикрывают они свой замысел именем свободы и другими благовидными наименованиями; но не было еще никого, кто, домогаясь порабощения других н себе господства, не пускал бы в ход тех же самых слов.
74). Господство и войны были в Галлии постоянно, пока вы не подчинились нашему управлению. Мы, хотя столько раз получив от вас вызов, по праву победы прибавили вам только одно то, чем обеспечить спокойствие (мир). Оно не возможно для народов без вооруженной силы, а ее нельзя иметь без жалованья, а жалованье без денежных поборов. Остальное все между нами общее: вы же в большинстве случаев начальствуете нашими легионами; вы же управляете этими и другими провинциями. Ничего нет отдельного и для вас недоступного. Достойными хвалы государями пользуемся мы одинаково, как ни далеко они действуют; жестокие же опаснее близким. Как засуху или чрезмерные дожди и прочие естественные бедствия, переносите также увлечения страсти и корыстолюбия начальствующих. Пороки будут, пока и люди; но не постоянно же все одно и то же и уравновешивается вмешательством и лучших. Но может быть вы, при господстве Тутора и Классика, ждете власти умереннее или может быть с меньшими, чем теперь, поборами будут снаряжаться войска для отражения Германцев и Британнцев? С прощанием, чего пусть не допустят боги, Римлян, что же будет кроме войн между всеми народами? Восьмисотлетнее счастье и уменье скрепило это здание, которое разрушить невозможно без гибели тех, которые посягнут на это разрушение. Для вас же всего сильнее опасность, так как у вас золото и богатство - главные побудительные причины войн. А потому любите и берегите мир и Рим, которыми и победители и побежденные пользуемся с одним и тем же правом. Пусть служат вам предостережением доказательства и того и другого оборота счастья и не предпочтите упорства и гибели - покорности и безопасности". Такою речью он - опасавшихся худших последствий - и успокоил, и ободрил.
75). Треверы находились во власти победоносного войска, когда Цивилис и Классик прислали письмо к Цериалису, которых смысл был таков: "Веспасиан, хотя и скрывают весть об этом, расстался с жизнью; город и Италия гибнут от внутренней войны. Муциана и Домициана имена пустые и без сил. Если бы Цериалис захотел господства над Галлиями, то они удовольствовались бы границами своих земель; а если он предпочитает сражение, то они и от того не откажутся". На это Цериалис не дал Цивилису и Классику никакого ответа, а того, кто принес эти письма, отослал к Домициану. Неприятель, разделив войска, наступал со всех сторон. Очень многие ставили в вину Цериалису, что он допустил соединиться тем, которых было возможно перехватить порознь. Римское войско окружило рвом и валом лагерь, ранее занятый опрометчиво, без принятия мер безопасности. У Германцев шел спор по поводу разных мнений.
76). Цивилис говорил: "необходимо подождать за-Рейнские народы; их ужасом можно стереть надломленные силы народа Римского. А Галлы что же иное, как не готовая добыча победителю. И, впрочем, в ком вся сила, Белги стоят за одно с ним или, явно или пожеланиями". Тутор утверждал: "медленностью усилится лишь сторона Римлян, так как со всех сторон сойдутся войска. Перевезен из Британнии легион, призваны из Испании, подходят и из Италии, и притом воины не на скорую руку набранные, но старые и опытные в войне. А Германцами, на которых Цивилис возлагает надежды, невозможно ни повелевать, ни управлять, но все они делают как хотят сами. Денег и даров, которыми лишь одними можно их соблазнить, более у Римлян, и никто не настолько склонен к войне, чтобы не предпочесть награду за то, что останется в покое, той, которую может приобрести опасностью. А если немедленно вступить в сражение с Римлянами, то у Цериалиса нет других легионов, кроме составленных из остатков Германского войска, связанных клятвенными обещаниями Галлиям. И то самое, что недавно они, сверх собственного чаяния, поразили неустроенные толпы Валентина, питает в них и в вожде самонадеянность. Снова они осмелятся (вступить в бой) и попадут в руки не неопытного молодого человека, более помышлявшего о словах и речах, чем об оружии и войне, но Цивилиса и Классика. Как они только их увидят, снова робость проникнет в души, а за нею последуют бегство, голод и неверная жизнь столько раз взятых в плен. Да и Треверов и Лингонов не удержут ласкою; возьмутся они за оружие, как только освободятся от опасений". Уничтожил различие мнений Классик, одобрив поданное Тутором, и немедленно приступили к исполнению.
77). Средина боевой линии предоставлена Убиям и Лингонам, правый фланг когортам Батавов, а левый - Бруктерам и Тенктерам. Одни по горам, а другие между дорогою и рекою Мозеллою, наскочили так неожиданно, что в спальне и на постели Цериалис (ночь он провел не в лагере) услыхал одновременно и о сражении и о поражении своих; он бранил робость принесших известие, пока перед его глазами не была вся картина поражения. Лагери легионов осилены, конница разбита, мост на середине Мозеллы, соединявший с внутренностью колонии, занят неприятелем. Цериалис, в смутном положении дел неустрашимый, за руки тащил назад бежавших; с непокровенным телом вертелся он под стрелами; удачною смелостью, при помощи сбежавшихся лучших воинов, отнятый обратно у неприятеля мост занял сильным отрядом. Затем возвратясь в лагери, видит блуждающие туда и сюда роты легионов, бывших жертвою плена у Новезия и Бонны, не многих воинов под значками и орлы почти окруженные неприятелем. Пылая гневом, кричал он: "это не Флакку и не Вокуле вы изменяете. Предательства тут уж нет и мне оправдываться не в чем больше, кроме в том разве, что я опрометчиво поверил, будто бы вы, забыв обязательства к Галлам, чистосердечно вернулись к памяти Римской присяги. Поступлю в число Нумизиев и Геренниев; пусть все ваши начальники гибнут от рук или воинов, или врагов. Идите, возвестите Веспасиану или - и это ближе, - Цивилису и Классику, что вами на поле битвы покинут вождь. Придут легионы, которые отмстят за меня и вас не оставят безнаказанными".
78). Все это было справедливо и то же повторяли трибуны и префекты. Воины стеснились в когорты и отряды, а развернуться строем невозможно было, так как неприятель рассыпался везде и мешали палатки и обозные вещи; бой происходил внутри окопов. Тутор, Классик и Цивилис, каждый на своем месте, воодушевляли сражающихся Галлов надеждою вольности, Батавов - славы и Германцев - добычи. И все было за неприятелей, пока двадцать первый легион, сосредоточившись на более просторном, чем другие, месте, остановил натиск, а потом и сам стал напирать, и не без содействия свыше, вдруг изменилось настроение умов и победители обратили тыл. Они говорили, что устрашились при виде когорт, которые, рассеявшись при первом натиске, собирались снова на горных возвышенностях и имели вид как бы нового подкрепления. Но больше всего повредило имевшим уже в своих руках победу неприятелям - вредное стремление наперерыв друг перед другом заниматься грабежом, оставив неприятеля. Цериадис, как беспечностью почти проиграл дело, так твердостью восстановил; пользуясь успехом, он в тот же день взял и разрушил лагерь неприятельский.
79). И не надолго дали воинам отдохнуть. Просили о помощи Агриппинцы: отдавали жену и сестру Цивилиса и дочь Классика, оставленных у них как залог союза, а между тем они избили Германцев, рассеянных по домам. Вследствие этого - опасения и справедливые мольбы призывавших, прежде чем неприятель, собравшись с силами снова, устремится с новыми надеждами и отмстит им. Да и Цивилис двинулся туда, не бессильный, так как лучшая из его когорт оставалась невредимою; она, будучи составлена из Хавков и Фризиев, находилась в Толбиаке, в пределах Агриппинцев. Но Цивилиса заставила воротиться печальная весть, что когорта истреблена коварством Агриппинцев. Они, Германцев, погрузившихся в сон после роскошного пиршества и опьянения, заперев двери, сожгли, подложив огонь. Да и другое опасение, как бы четырнадцатый легион, в соединении с Британнским флотом, не напал бы на Батавов с той стороны, где земля их омывается океаном. Но легион - начальник его, Фабий Приск, повел сухим путем в земли Нервиев и Тунгров, и эти племена приняты в подданство. На флот напали сами Канинефаты, большая часть судов потоплена или взята в плен. И толпы Нервиев, добровольно поднявшихся с тем, чтобы вести войну за Римлян, те же Канинефаты рассеяли. Да и Классик имел удачное сражение против всадников, посланных вперед Цериалисом в Новезий; эти хотя и незначительные, но частые уроны уменьшали славу победы, недавно полученной.
80). В эти же дни Муциан отдает приказание умертвить Вителлиева сына под предлогом, что раздоры и смуты останутся, если не подавить зародыш (семена) войны. Не допустил он и того, чтобы Домициан взял в число приближенных (в свою свиту) Антония Прима, с беспокойством смотрел Муциан на расположение к нему воинов и на гордый характер человека, с трудом выносившего себе равных, а не только высших над собою. Антоний отправился к Веспасиану, и хотя принят и не соответственно своим надеждам, но и не было нерасположения со стороны императора. Был он под влиянием различных впечатлений: с одной стороны несомненны были заслуги Антония, бесспорно окончившего войну; с другой стороны влияли письма Муциана; да и другие преследовали Антония, как неприязненного и надменного; присоединяли и то, что было виновного в прежней его жизни. Да и сам Антоний помогал в том, надменностью вызывая раздражение, слишком часто припоминая свои заслуги. Он честил прямо других "к войне неспособными", а Цецину называл "пленником и переметчиком". Мало-помалу стали на него смотреть легче и с пренебрежением, но по наружности показывали ему дружбу.
81). В эти месяцы, когда Веспасиан в Александрии выжидал, чтобы установилась летняя погода и спокойное и безопасное плавание по морю, случилось много чудесных явлений, в которых обнаруживалось расположение неба и какая-то особенная благосклонность высших сил к Веспасиану. Из черни Александрийской некто, о болезни глаз которого все знала, припал к его коленам, прося с воплями вылечить его от слепоты, по внушению бога Сераписа, а его этот народ, погрязший в суевериях, чтит преимущественно перед другими. Умолял он государя, чтобы он удостоил слюною из своего рта омочить ему щеки и глазные ямки. Другой больной рукою - тем же божеством научен был стараться, чтобы на него наступила нога и след Цезаря. Веспасиан встретил сначала эти домогательства насмешками и пренебрежением, но когда те упорствовали, он колебался, с одной стороны опасаясь, как бы не показаться легкомысленным, а с другой обнадеживаемый мольбами просителей и лестью ободрявших его к большей самоуверенности. Наконец он отдает приказание вратам сделать заключение: эти случаи слепоты и невладения членом, могут ли уступить действию средств, находящихся в распоряжении человека? - Врачи высказались разнообразно: "у одного сила зрения не иссякла окончательно и возвратится, если только уничтожить противодействие, а у другого члены, принявшие неправильное развитие, в случае приложения к ним целебной силы, могут возвратиться к правильному действию. Может быть этого хотят боги и орудием своих намерений избрали государя. Наконец, во всяком случае, слава удачного исцеления останется Цезарю, а безуспешность обратится в стыд тем несчастным". Вследствие этого Веспасиан, считая все уже доступным своему счастью и не находя более ничего невероятного, сам с веселым лицом, среди внимательной, тут находившейся, толпы, исполнил, что ему говорили. Тотчас калека стал владеть рукою, а слепому доступен свет дневной. И то и другое подтверждают бывшие при этом и теперь, когда уже нет выгоды им лгать.
82). Вследствие этого усилилось желание Веспасиана - посетить главное средоточие святыни с тем, чтобы посоветоваться о делах империи. Он отдает приказание всех удалить из храма. Когда он вошел и внимательно обратился к божеству, увидал за собою одного из знатнейших Александрийцев по имени Базилида, о котором знал, что он лежит больной и на расстоянии многих дней пути от Александрии. Спросил потом жрецов: "входил ли в этот день в храм Базилид"? Спрашивал и встречных: "не видали ли его в городе"? Наконец, послав верховых, узнает, что Базилид в это время находился за восемьдесят тысяч шагов расстояния. Тут-то он божественное явление и значение ответа истолковал именем Базилида.
83). Происхождение этого божества еще не объяснено нашими писателями, а Египетские жрецы рассказывают так: "при царе Птоломее, который первый из Македонян утвердился прочно в Египте, когда в Александрии, только что построенной, основывал стены, храмы и религиозные верования, во время успокоения явился ему молодой человек необыкновенно красивой наружности и видом превосходящий человеческий образ. Он ему внушал отправить в Понт вернейших из его приближенных и перенести оттуда его изображение, что это будет счастье, для царства и что город, приняв это изображение, сделается великим и знаменитым. Затем увидал царь, что этот юноша поднялся на небо в сильном пламени. На Птоломея сильно подействовало это чудесное явление и предвестие и он открыл свое ночное видение жрецам Египетским, которым за обычай толковать подобные вещи. А так как они мало знали Понт и земли чужестранные, то царь спросил Тимофея Афинянина, из рода Евмолпидов, которого как руководителя в священных обрядах вызвал из Елевзина: "что это за верование и за божество"? Тимофей, расспросив тех, которые посещали Понт, узнал, что там находится город Синоп и недалеко храм Юпитера Дия, пользующийся у туземцев старинною известностью. Там же находится и женское изображение, которое большинство называет Прозерпиною. Но Птолемей - таковы обыкновенно характеры царей, склонный к опасениям, возвратясь к безопасности, более заботился о наслаждениях, чем о религии, и мало-помалу стал нерадеть о задуманном и обращать все внимание на другие заботы. Но тут то же видение еще более грозное и с большею настойчивостью возвестило гибель ему и царству, если повеленное не будет исполнено. Тогда Птолемей отдает приказание снарядить послов и дары Сцидротемиду царю, (он в то время владел Синопом); при отплытии он приказал: зайти и к Пифийскому Аполлону. Плавание было благоприятное; изречение оракула было не двусмысленное: "пусть идут и привезут изображение его отца, а сестры оставят".
84). Когда прибыли в Синоп, отдали царю Сцидротемиду дары и изложили просьбы и поручения Птолемея. Сцидротемид колебался в душе: то боялся божества, то приходил в ужас от угроз противившегося народа; не раз уступал дарам и обещаниям послов. Между тем прошли три года, и Птолемей не прекращал ни своих усилий, ни просьб. Отправил послов еще более знатных с большим числам судов и количеством золота. Тогда грозное видение явилось Сцидротемиду: "не задерживать более того, что богом назначено". Пока он медлил, не давали покоя разные бедствия, болезни и явственные признаки гнева богов, становившегося со дня на день все сильнее. Созвав народное собрание, изложил он повеления божества, свои и Птолемеевы видения и наступившие бедствия. Народ противился царю, завидовал Египту, опасался за себя и окружил храм. Отсюда более распространенный слух передает, будто бы само божество собственным усилием вошло на судно, причаленное к берегу. Чудно и говорить, но будто бы оно, проплыв такое пространство моря, на третий день пристало к Александрии. Храм, соответственный значительности города, выстроен на месте, называемом Ракотис; тут была часовня, издревле посвященная Серапису и Изиде. Вот что наиболее известно о происхождении и прибытии божества. Не безызвестно мне, что есть и такие, которые утверждают, будто оно призвано из Селевкии, Сирийского города, в правление Птолемея, принадлежащего к третьему поколению Птолемеев. Другие утверждают, что исполнителем был тот же Птолемей, а место, откуда перешло божество, утверждают будто бы Мемфис, некогда знаменитая столица древнего Египта. А божество само многие называют Эскулапием, так как будто бы оно помогает в телесных болезнях; некоторые Озирисом, древнейшим божеством здешних народов; многие Юпитером, как владыкою всего, а еще большее число Юпитером Дием из признаков, в нем открываемых, или по догадке делая заключение.
85). А Домициан и Муциан, прежде чем приблизились к Альпам, получили известие об успешных действиях в земле Треверов. Главным доказательством победы служил неприятельский вождь Валентин; он нисколько не упал духом и на лице его отражались высокие замыслы прежние. Его выслушали только для того, чтобы узнать образ его мыслей и осудили, но во время совершения казни, когда кто-то сказал ему с упреком, что отечество его покорено, - "потому-то я и принимаю смерть, как утешение", - ответил он. Но Муциан то, что уже давно скрывал в душе, высказал как бы нечаянно: "так как, вследствие благоволения богов, уже сокрушены силы неприятельские, то мало чести будет Домициану, тогда когда война почти уже окончена, вымаливать частичку славы чужой. Если бы положение государства или безопасность Галлий угрожаемы были опасностью, то Цезарю следовало бы явиться на поле битвы; а Канинефатов и Батавов достаточно поручить вождям второстепенным; сам пусть по близости в Лугдуне покажет силу и счастье своего высокого положения, не вмешиваясь в незначительные опасности и с готовностью принять участие в них, если бы они сделались поважнее.
86). Не трудно было понять хитрый изворот; но, чтобы не слишком его обнаружить, отчасти как бы исполнялись желания Домициана; так прибыли в Лугдун. Отсюда, как полагают, Домициан через тайных гонцов, испытывал верность Цериалиса: "если он (Домициан) явится, то вручит ли он ему войско и верховную власть". Замышлял ли он войну против отца или готовил силы и средства против брата - осталось неизвестным. А Цериалис уклонился благоразумно и умеренно, как будто Домициан по молодости неосновательно домогается пустяков. Домициан, видя, что старики пренебрегают его молодостью, оставил без исполнения присвоенные ранее, хотя и незначительные, обязанности верховной власти. Он принял на себя личину простоты и скромности; он стал искать уединения, принялся с притворным усердием за литературу и с любовью за стихотворство, чтобы скрыть свои истинные мысли и уничтожить повод брату к недоверчивости; его характер совершенно иной и свойства души более нежной он перетолковывал совершенно иначе.
Содержание книги: глава 1. Между тем Тит с сильным войском становится под стенами Иерусалима. - 2 - 5. Иудейского народа начало, верования и злонамеренные о них суждения людей светских. - 6. 7. Описание земли и пределов, бальзама, Ливана, Иордана, озера, производящего смолу, бесплодных пустынь, плодов, рассыпающихся в пепел, реки Бела, которой песок служит для изготовления стекла. - 8. Иерусалим - столица народа. Храм необыкновенно богатый. Иудеев судьбы под властью чужестранцев и собственных царей. - 9. Разнообразный жребий под властью Римлян. - 10 - 12. Война начавшаяся при Гессии Флоре прокураторе. Тит осаждает Иудеев, стеснив их в город. Укрепления Иерусалима, запасы, вожди. - 13. Чудесные явления перед осадою.
14. Между тем Цивилис, пополнив свое войско в Германии, возобновил войну. - 15. Сражается с Цериалисом довольно удачно. И тот и другой обратил все внимание, чтобы поспешить решительным окончанием дела. - 16. 17. Устраивает войско в боевой порядок и обращается с речью к своим. - 18 Происходит упорная битва, в которой, вследствие измены Батава, Германцы побеждены. - 19. 20. Цивилис, перейдя на остров Батавов, напал на вооруженные отряды Римлян, поддерживаемый Вераксом, Классиком и Тутором. - 21. Сражение нерешительное. Приходит Цериалис и склоняет счастье на свою сторону. - 22. Через недостаток предусмотрительности едва не подавлен. - 23. Цивилис выказывает морские силы, но Цериалисом прогнан за Рейн. - 24. Он опустошил остров Батавов, но, вследствие разлива реки, подвергается новой опасности. - 25. Тут через тайных гонцов старается подействовать на умы неприятелей. - 26. Цивилис просит о свидании и высказывает готовность покориться.
1). В начале этого года Цезарь Тит избран отцом для усмирения Иудеи; еще в прежнем положении и своем и отца прославился он в военной службе, а теперь действовал еще с большею силою и славою, так как провинции и войска состязались в усердии. И сам, чтобы дать о себе понятие, что он выше своего высокого положения, показывал себя ласковым и деятельным в военном деле, вежливостью и убеждениями вызывая содействие. Всего чаще при работах, на походе, вмешивался в ряды простых воинов, не роняя чести полководца. В Иудеи его приняли три легиона: четвертый, десятый и пятнадцатый - заслуженные воины Веспасиана. Прибавил из Сирии двенадцатый и приведенных из Александрии воинов третьего и двадцать второго легионов. Сопровождали двадцать союзных когорт и восемь эскадронов конницы; а также цари Агриппа и Согем, вспомогательные войска царя Антиоха, сильный и, вследствие обычной между соседями ненависти, враждебный Иудеям отряд Арабов. Много было и таких, которых из Рима и Италии вызвали свои личные надежды и расчеты задобрить государя, еще не предупрежденного (собственно не занятого). С этими войсками войдя в пределы неприятельские, войска держал в строгом порядке; все исследуя и готовясь к сражению, не далеко от Иерусалима расположился лагерем.
2). Но так как нам придется излагать последний конец знаменитого города, то приличным кажется изложить и его начало. Говорят, будто бы Иудеи, беглецы из острова Крита, заняли ближайшие места Либии в то время, когда Сатурн, прогнанный силою Юпитера, оставил царство (доказательство этому находят в наименовании). Знаменитая в Крите гора Ида, жители окрестностей - Идеи, вследствие невежественного изменения этого слова, получили название Иудеев. Некоторые утверждают, будто бы, в царствование Изиды, избыток населения Египта под предводительством Гиеросолима и Иуды удален в соседственные земли. Очень многие утверждают, будто бы они потомки Ефиопов, которых при царе Цефее вынудили переменить место жительства или опасения или вражда. Есть и такие, которые утверждают, "будто бы Иудеи - пришельцы Ассирийские; нуждаясь в землях для поселения, овладели они частью Египта, а вслед за тем выстроили собственные города, заняли Еврейские земли и ближайшие местности Сирии". Другие того мнения, что "Иудеи получили начало от Салимов, народ прославленный в стихах Гомера; выстроив город, назвали от своего имени Гиеросолимом".
3). Большинство писателей согласны в том, что когда в Египте сделалась зараза, которая портила тела, царь Бокхорис отправился к оракулу Гаммона и спросил, чем пособить горю. Он получил повеление - очистить царство и этот род людей, как ненавистный богом, отправить в другие страны. Вследствие этого разыскали и собрали эту толпу и оставили ее в безлюдных обширных степях. В слезах цепенели другие, но Моисей один из изгнанников внушил им не надеяться на какую-либо помощь от богов и людей, - и теми и другими они покинуты; но пусть к нему одному, как к вождю небесному, обратят они веру, - к нему, содействием которого одного могут они лишь положить конец теперешнему бедственному положению. Согласились и, ничего не зная, начинают путь по воле случая. Ничто их столько не томило как недостаток воды; уже близкие к гибели полегли они по обширной степи, когда стадо диких ослов с пастбища бросилось на скалу, покрытую тенью рощи. Пошел за ними и Моисей и по догадке, основанной на влажности почвы, открыл широкие жилы воды. Это помогло Иудеям, и они, после беспрерывного шестидневного пути, на седьмой, прогнав жителей, заняли земли, на которых освятили город и храм.
4). Моисей, чтобы и на будущее время упрочить себе власть над народом, дал ему обряды новые, в разрез с обычаями других людей. Там - все, что у нас священно - пренебрежено и с другой стороны дозволено все то, что у нас считается вопиющим противозаконием. Изображение животного, по указанию которого кончились их бесплодные поиски и утолилась жажда, освятили они во внутренности храма; а барана приносят в жертву как бы в посрамление Гаммона. И быка приносят в жертву, а его Египтяне чтут под именем Аписа. От свинины воздерживаются, помня бедствие, когда их самих когда-то постигла чесотка, а ей это животное подвержено. То что когда-то они долго терпели голод, доказывают и теперь частые посты, а что плоды собирали наскоро (как бы воровски), о том свидетельствует хлеб Иудейский, который делается без брожения. Рассказывают, что на седьмой день положили они отдохновение, так как он принес будто бы конец их трудам; потом из потворства лени и седьмой год посвятили праздности. Другие объясняют это так: "честь эта делается Сатурну: начало этого верования или перешло из предания Идеев, о которых сохранилось известие, что они прогнаны с Сатурном и родоначальники этого народа, или потому что из семи созвездий, которые управляют судьбами рода человеческого, самый обширный круг и сильнейшее влияние принадлежит звезде Сатурна; да и при том же большая часть небесных тел силу свою и движение совершают в круге числа семи".
5). Такие предания, каким бы образом ни получили они начало, находят свою защиту в древности; а остальные зловещие учреждения получили силу от закоренелой преступности. Люди самые дурные, презрев отеческими верованиями, туда несли свои платежи, дары; вследствие этого росло дело Иудеев. А так как в среде своей наблюдают они верность до упорства, готовы всегда сострадать и помочь друг другу, а ко всем другим неумолимо враждебны, то и едят они особо и спят особо. Склонный в высшей степени к половым наслаждениям, народ этот избегает совокуплений с иноземками. А в собственной среде недозволенного у них нет ничего; детородный член обрезают, чтобы узнавать друг друга по этому отличительному признаку. Перешедшие в их нравы делают то же самое и прежде всего навыкают они презирать богов, ни во что ставить отечество, родителей, детей. Впрочем, заботятся об увеличении численности. Запрещено - убивать кого-либо из родившихся; они убеждены, что души погибших в сражениях или казненных живут вечно. Отсюда побуждение производить детей и презрение к смерти. Тела (умерших) предпочитают по обычаю Египтян хоронить, чем сжигать; такое же (как у Египтян) старание об умерших и убеждение относительно загробной жизни. В том же, что касается небесного, совсем других понятий. Египтяне чтут очень многих животных и поклоняются сделанным изображениям; а Иудеи только в душе чтут единое божество. "Чужды истины, - по их мнению, - те, которые дерзают придавать божеству наружность человека и творить его образ из доступных разрушению веществ. Оно, высшее существо, вечно, переменам не подвержено и никогда не погибнет". Вследствие этого не допускают они никаких изображений даже в городах своих, не говоря уже в храмах. В этом не льстят они царям, и цезарям не оказывают почести. Вследствие того, что жрецы их играют на трубах и тимпанах (гуслях), опоясываются плющом и из того, что в храме найдена была виноградная лоза золотая, некоторые делали заключение, будто бы они (Иудеи) чтут Либера отца, покорителя Востока, но установления Иудеев далеко тому не соответствуют: Либер установил обряды веселые и торжественные, а обряды Иудеев возмутительны и гнусны.
6). Земля и пределы по направлению к востоку оканчиваются Армениею, с юга лежит Египет, с запада Финикия и море, к северу далеко тянутся земли Иудеев вдоль края Сирии. Телом жители здешние здоровы и легко переносят труды; дожди здесь редки, почва плодоносна. Произведения земли одинаковые с нашими, но кроме их родятся здесь бальсам и пальмы. Пальмовые деревья высоки и красивы. Бальсам дерево средней величины. Если какая ветвь нальется соку, то жилы содрогнутся, если поднесешь железо; куском камня или черепком выпускают жидкость, и она употребляется для врачеваний. Главный горный хребет возвышается Ливан; удивительно сказать, но в такой жаркой полосе он покрыт непроницаемою тенью и верно хранит на вершине снега. Он же выпускает из себя Иордан и поддерживает его воды; а Иордан не вливается в море, но невредимо пройдя два озера, в третьем теряется. Озеро обширной окружности, похожее на море, но вкусом вода испорченнее; тяжкий от неё запах смертоносно действует на жителей соседних местностей. Ветры не в силах поднять на нем волн, не живут в нем ни рыбы, ни обычные водяные птицы. В неверную воду брошенное носится по ней как бы по тверди; опытные и не опытные в плавании одинаково без усилий остаются сверх воды. В известное время года производят это озеро серу; опыт научил как и всем прочим искусствам, так и тому, как ее собирать. Черная от природы жидкость сгущается от влитого в нее уксусу и плавает сверху; ее, захватив руками те, которые об этом заботятся, тащат наверх судна. Отсюда безо всякой посторонней помощи она втекает и ложится на дне в виде балласта, пока ее не обрежут. А ни железом, ни медью сделать этого невозможно: убегает она при виде крови и одежд запачканных кровью, которая выходит у женщин в месячном. Так передают старинные писатели. Но знакомые с местностью говорят: покрытые смолою бревна гонят к берегу и вытаскивают руками, а когда смола застынет от испарений земли, от действия солнца, то топорами и клиньями колят как дерево или камни.
7). Не далеко оттуда простираются равнины, о которых говорят что они когда-то были очень плодородны, имели в себе большие населенные города, но сожжены падением молнии. Остаются и следы и самая земля, с виду перегоревшая как в огне, утратила свою плодородную силу. Все, что произрастает как само собою, так и посеянное руками, как тонкие травы, так и цветы, вырастают в обычных своих формах, но потом чернеют и, лишенные жизни, обращаются в пепел. Я хотя и допустил бы истину того, что когда-то здесь знаменитые города погибли от небесного огня, однако не могу не высказать моего убеждения, что испарениями озера пропитывается земля и через это портится её верхняя плодотворная сила, точно по той же причине, по какой осенью погибает то, что остается от жатвы при одинаково вредных в то время воздухе и погоде. И Бел река вливается в Иудейское море; у её устья собранный песок с примесью селитры переваривается в стекло; и как ни необширно пространство берега, но запас вывозимого песка неистощим.
8). Большая часть Иудеев живет разбросанно по селениям, имеют и города. Иерусалим - столица народа. Там храм неизмеримо богатый; в первых укреплениях заключается город, потом царские палаты, а храм обнесен внутренними укреплениями, до врат (храма) только доступ Иудею; за порог переходить никому кроме жрецов не дозволяется. Пока Восток находился во власти Ассириев, Мидов и Персов, эта часть их подвластных находилась в величайшем пренебрежении; но когда Македоняне особенно усилились, царь Антиох страрался подавить это суеверие и введением Греческих обычаев самый зловредный народ обратить на лучшее; но в этом воспрепятствовала ему война с Парфами, так как в это время отпал Арсак. Тогда Иудеи, пользуясь слабостью Македонян, - Парфы в то время еще не усилились, а Римляне были далеко, - сами себе поставили царей, а те, непостоянным народом изгнанные, посягнули на прогнание граждан, разрушение городов, убийства братьев, жен и родителей и все прочее, что царям за обычай, и вследствие этого поддерживали суеверие; оказывалась почесть жрецам, чтобы прочнее была власть царей.
9). Из Римлян смирил Иудеев первый Помпей; по праву победы вошел он в храм; вследствие этого стало известным "что внутри пустое место, никакого изображения божества и таинства пустые, бессмысленные". Разрушены стены Иерусалима, но храм остался. Потом в гражданскую нашу войну, когда эти провинции достались на часть М. Антония, царь Парфов Пакор овладел Иудею, но убит П. Вентидием и Парфы прогнаны за Евфрат. Иудеев покорил К. Созий. Царство, Антонием данное Ироду, Август победитель увеличил. После смерти Ирода, нисколько не дожидаясь (распоряжений) Цезаря, некто Симон присвоил себе наименование царя. Он получил достойное наказание от Квинктилия Вара, управлявшего Сирией, и усмиренным народом правили сыновья Ирода, разделив его владение на три части. При Тиберии было все спокойно; но получив от К. Цезаря приказание его статую (изображение) поставить в храме, Иудеи предпочли взяться за оружие; но это волнение окончилось вследствие смерти Цезаря. Клавдий, вследствие частью того, что цари перемерли, частью ограничив их небольшими уделами, Иудею провинцию поручил управлению всадников Римских или отпущенников; из них Антоний Феликс всякого рода жестокостями и мерами произвольными применял власть царскую, будучи в душе раб. Друзилла, внучка Клеопатры и Антония, была за ним замужем, так что вместе были: Феликс мужем внуки Антония, а император Клавдий - Антония внуком.
10). Впрочем, у Иудеев хватило терпения до прокуратора Гессия Флора; при нем началась война; пытался было сдержать Иудеев Цестий Галл, легат Сирии, но он имел с ними несколько сражений с разнообразным исходом и чаще несчастливых. Когда он умер случайно ли или с досады, то посланный Нероном Веспасиан - счастьем, известностью, отличными помощниками в течении двух летних кампаний занял победоносным войском все равнины и города, кроме Иерусалима. В течении последовавшего за тем года все внимание было обращено на войну между гражданами и вследствие этого для Иудеев он прошел спокойно. С восстановлением мира в Италии, возвращались заботы о внешних делах. Раздражение было тем сильнее, что одни Иудеи не уступали. Оставаться при войске Титу казалось лучшим и сообразнейшим с возможностью новых случайностей власти еще не упроченной. Вслествие этого Тит, поставив лагерь, как мы уже сказали, под стенами Иерусалима, показал легионы, устроенные в боевом порядке.
11). Иудеи под самими стенами устроились в боевом порядке с тем, чтобы, в случае успеха, распространить круг своих действий и подальше, а в случае поражения прибежище им было готово. Высланная против Иудеев конница с когортами налегке сражалась с нерешительным успехом. Затем неприятели отступили и в следующие дни частые происходили сражения перед воротами, пока постоянные уроны не вынудили их удалиться за стены. Тут Римляне стали действовать наступательно; казалось недостойным их - дожидаться действий голода на неприятеля; войны требовали опасностей частью из доблести, частью из свирепости и алчности наград. У самого Тита носился перед глазами Рим, его богатства и удовольствия; но замедление казалось неминуемым, если с Иерусалимом не покончить одним ударом. Город, и без того расположенный в местности неприступной, был так сильно укреплен, что его укреплений достаточно было бы даже на совершенно ровном месте. Два холма, чрезвычайно высокие, были окружены стенами, искусно направленными вкось и входившими внутрь в виде углублений, так что при нападении у атакующих фланги были открыты для ударов. Обрыв, которым оканчивались скалы, крутой; а башни, где местность была выше, имели высоты шестьдесят футов, а в долинах возвышались до 120 футов. Удивительный был вид и издали смотревшему казалось, будто все башни одной вышины. Внутри другие стены окружали царские палаты; особенною высотою отличалась башня Антония, названная Иродом так в честь М. Антония.
12). Самый храм представлял вид укрепления; он имел свои особые стены, устроенные с особенным старанием и трудом. Самый портик, которым обнесен был храм, представлял отличное передовое укрепление. Источник ключевой воды, в горе вырыты пещеры, поделаны рыбные садки и цистерны для приема дождевой воды; все это строители устроили с предусмотрительностью, ввиду, вследствие особенности народного характера, частых войн. Вследствие этого все было устроено постоянно в таком виде, как бы для долговременной осады. При том взятие города Помпеем служило во многих случаях предостережением и примером. В корыстолюбивые времена Клавдиевы купили Иудеи себе право возводить укрепления и строили стены в мирное время так как, будто бы к войне. Огромное было туда стечение народа и оно еще увеличилось вследствие бедственной участи других городов: там искали убежища люди самые непокорные и потому действовали самим беспокойным образом. Три было вождя и три войска. Самую внешнюю и обширную ограду стен защищал Симон, которого и Баргиорою прозывали, средний город Иоанн, а храм Елеазар. Последний силен был местом (местностью) а перевес численности и оружия имели Иоанн и Симон. Они вели друг с другом ожесточенную борьбу и оружием, и коварством, и огнем; огромные запасы хлеба погибли в пламени. Вслед за тем Иоанн, послав, под предлогом будто приносить жертвы, перебил отряд Елеазара и его самого и овладел храмом. Таким образом весь город делился на две партии, пока с приближением Римлян опасность внешней войны не восстановила согласия.
13). Случились чудесные явления, но народ этот, погрязший в суевериях, не имеет обычая стараться предотвратить их вредные последствия мольбами или очистительными жертвами. На небе видели сбегавшимися два враждебных строя, оружие кровавое и вдруг весь храм осветился огненным облаком. Совершенно неожиданно отворились двери храма, раздался голос свыше человеческого: "уходят боги", и вместе сильный шум уходивших. Только немногие принимали это с опасениями, а большинство было того убеждения, что в древних письменах жрецов содержится: около этого самого времени неминуемо последует усиление Востока и вышедшим из Иудеи будет принадлежать власть над миром. Этими словами пророчества намекалось на Веспасиана и Тита. Но народ, по свойственной людями страсти перетолковывать расположение судеб исключительно в свою пользу, даже и бедствиями не мог быть вразумлен относительно истины. - Число осажденных, всякого возраста и пола, как мужеского, так и женского, простиралось, по дошедшим нам сведениям, до шестисот тысяч человек. Оружия было достаточно для тех, кто был в состоянии носить его, но желавших было еще более чем количества оружия. Равное упорство было и у мужчин и у женщин, и если бы они вынуждены были переселиться, то жизнь была бы им страшнее смерти. Против этого-то города и народа Цезарь Тит, отказавшись от приступа и быстрых военных мер, решился действовать посредством правильных осадных работ - насыпей и крытых ходов. Легионам распределены обязанности и схваток в открытом поле более не было, а покамест занялись устройством всего, что для взятия городов придумано с древних времен или и вновь изобретено.
14). А Цивилис после неудачного сражения в земле Треверов пополнил в Германии свое войско и остановился у урочища древних лагерей, в местности безопасной, и имея в виду воспоминанием о счастливых здесь событиях ободрить умы подвластных ему дикарей. Туда же последовал за ним и Цериалис с войском усилившимся вдвое, вследствие прибытия второго, шестого и четырнадцатого легионов. Когорты и эскадроны (союзников), вызванные давно, поспешили после победы. Ни тот, ни другой вождь не стали тянуть дело вдаль, но задерживала обширность равнины, от природы топкой. Цивилис прибавил наискось возведенную в Рейн плотину, о которую вода отражаясь разливалась по прилежащим местам. Такова была местность, вследствие неизвестности бродов неверная и нам неблагоприятная; воины Римские обременены были тяжелым вооружением и боялись плавать, а Германцы, привычные к воде, легко носились по ней с легким оружием и будучи сложением высоки и тонки.
15). Таким образом, вследствие нападений со стороны Батавов. храбрейшие из наших начали с ними борьбу, но потом возникло замешательство вследствие того, что в более глубоких местах болот стали тонуть орудия и лошади; а Германцы наскакивали по известным им бродам и не старались они действовать с фронта, а обходя нападали на фланги и тыл, и не так как в пешем строю сражались рукопашным боем, но, как бы в морском сражении, блуждали между волн или встретив где-нибудь почву под ногами потверже, усиливались туда всем телом раненые с нетронутыми, умевшие плавать с неумевшими, и толпились там к взаимной гибели. Впрочем, потери еще не соответствовали степени замешательства вследствие того, что Германцы не дерзнули выйти из болота и вернулись в лагери. Исход этого дела побудил и того и другого вождя, вследствие различных, конечно, соображений, ускорить решительным сражением, Цивилис думал пользоваться счастьем, а Цериалис хотел загладить позор поражения. Германцы при успехе делаются еще смелее, а на Римлян сильно подействовал стыд; ночь у дикарей прошла в пениях и криках, а у нас в раздражении и угрозах.
16). На другой день Цериалис наполнил фронт боевой линии всадниками и вспомогательными когортами; во второй линии поместил легионы. Отборных воинов вождь при себе оставил для возможных случайностей. Цивилис стал не длинным строем, но отрядами. Батавы и Гугерны направо, а налево и ближе к реке стали зарейнцы. Увещания вожди делали не в форме речи обращаясь ко всем, но по мере того, как проезжали по рядам своих. Цериалис упоминал: о старинной славе имени Римского, о древних и новых победах; говорил, что врага коварного, трусливого, побежденного нужно истребить совершенно; что необходимо более отмщение, чем бой. Недавно в числе уступая, сразились они с сильными полчищами Германцев, но те обращены в бегство, хотя тут было все из них лучшее. Остаются теперь лишь те, которые в душе думают о бегстве, а на теле носят раны, с тылу полученные. Особенными побуждениями старался он подействовать на легионы: воинов 14-го легиона называл покорителями Британнии. Шестому легиону он говорил, что его влияние сделало Гальбу государем; второму, что это первое сражение, в котором им придется освятить новые значки и нового орла. Затем, доехав до Германского войска, указывал ему рукою вдаль, говоря: "пусть они кровью врагов возьмут обратно свой берег, свои лагери". Все эти приветы встречаемы были криками усердия, так как одни воины после долговременного спокойствия жаждали сражения, а те, которые утомлены были войною, желали мира, надеялись в будущем наград и спокойствия.
17). Да и Цивилис не молча устраивал свое войско; он указывал, что самое место, где будет происходить сражение, свидетельствует о его мужестве; воины попирают теперь ногами прах и кости легионов. В какую бы сторону ни стал Римлянин обращать глаз, везде ему представляться будут плен, поражение и все самое дурное. Да не устрашает их иной исход Треверского сражения; самая победа тут была помехою Германцам, так как - они, бросив оружие, заняли свои руки добычею; но затем все было для них удачно, а неприятелю ко вреду. Все, что можно сделать предусмотрительностью вождя, сделано: поля покрыты водою и им знакомы; покрытая болотами местность гибельна врагам. На них смотрят Рейн и божества Германии: с их благословения пусть они вступают в сражение, имея в памяти жен, родителей, отечество; день этот будет или самым славным у предков, или покроет их бесславием перед потомками. Когда звуком оружия и плясками, таков обычай народа, одобрены его слова, камнями, пращами и прочими метательными снарядами начинают бой: наши воины не входили в болото, а Германцы нападали с целью заманить их туда.
18). Когда все метательные снаряды были уже брошены и сражение разгоралась все сильнее, неприятель с большим напряжением сил бросился вперед. Огромные телом, своими копьями очень длинными, неприятели издали кололи наших воинов, колебавшихся и готовых отступить. Тут же с плотины, которая, как мы говорили, была проведена вглубь Рейна, переплыл отряд Бруктеров. Дела тут пришли в замешательство и строй союзных когорт уже уступал перед неприятелем, когда легионы вступили в бой; они остановили дерзкий напор неприятелей и бой восстановлен был при равных условиях. Между тем перебежчик из Батавов пришел к Цериалису и обещал: "неприятель обратит тыл, если по самой окраине болота послать конницу, а почва там твердая и Гугерны, которым вверено обережение этого пункта, недостаточно внимательны". С перебежчиком посланы два эскадрона (из союзных) и они обошли кругом неприятеля, не принявшего мер предосторожности. Когда криками дано знать об этом, легионы налегли с фронта, а разбитые Германцы бросились бежать к Рейну. В этот день война была бы покончена, если бы Римский флот поспешил следовать. Но даже и конница не преследовала, так как вдруг полился дождь, а ночь наступала.
19). На другой день, четырнадцатый легион послан Галлу Аннию в верхнюю провинцию; Цериалис пополнил свое войско десятым легионом из Испании. К Цивилису пришло подкрепление от Хавков; но он не осмелился защищать оружием города Батавов, а захватив что можно было унести, остальное предал огню и удалился на остров. Он знал, что у Римлян недостанет судов для устройства моста, а иначе войску Римскому переправиться не было возможности. Он разрушил плотину, устроенную Друзом Германиком, и разбросал то, что задерживало Рейн, пустил его воду по покатому руслу в землю Галльскую. Таким образом вода этой реки, приняв другое направление, оставила только небольшой ручеек между островом и Германиею, так что все представляло вид непрерывного материка. Перешли Рейн Тутор и Классик и сто тринадцать Треверских сенаторов; в числе их был Альпин Монтан, о котором мы выше упоминали, что он в Галлию был послан Антонием Примом. Его сопровождал брат Д. Альпин. Вместе и другие, частью из сострадания частью вследствие полученных даров, вызывали на помощь народы, жаждавшие опасностей.
20). Сил к войне было еще столько, что Цивилис в один и тот же день в четырех местах атаковал позиции когорт, союзной конницы, легионов: десятый легион в Аренаке, второй в Батаводуре, а Гриннес и Баду - лагери когорт и союзной конницы. Он так распределил войска, что сам и Веракс, сын его сестры, Классик и Тутор повели каждый по отряду. При этом он не рассчитывал на успех во всех пунктах, но - если смело действовать во многом, все в чем-нибудь да и поможет счастье. Притом же Цериалис не довольно осторожен, и получив разом известия с разных сторон, будет бросаться туда и сюда и можно будет его где-нибудь перехватить. Те, которым досталось напасть на лагерь десятого легиона, находя затруднительным атаковать легион в лагере, бросились на воинов, вышедших оттуда и занимавшихся рубкою леса; они вкинули в них замешательство, убили начальника лагерей, пять старших сотников и немногих воинов. Остальные нашли себе защиту в укреплениях. Между тем другой отряд Германцев пытался разрушить начатый у Батаводура мост.
21). Сражение нерешенное прекращено наступлением ночи. Более опасности было у Гриннеса и Вады. На Ваду напал Цивилис, на Гриннеса - Классик. Остановить их оказалось невозможным и храбрейшие из наших были убиты. В числе их пал Британтик, начальник союзного эскадрона; о нем-то говорили мы, что он сохранил верность к Римлянам и терпеть не мог своего дяди Цивилиса. Но когда подоспел Цериалис с отборным отрядом конницы, то дело приняло другой оборот, и Германцы сломя голову бросились бежать к реке. Цивилис, в усилиях удержать бегущих, был узнан; в него стреляли, но он, бросив коня, переплыл. Туда же ушел и Веракс. Тутор и Классик переплыли на причаливших к берегу лодках. И тут Римский флот не принял участия в сражении, хотя ему и приказано было; но был он удержан робостью и тем, что гребцы были рассеяны по другим военным занятиям. Конечно, Цериалис давал мало времени для исполнения приказаний; план действия рождался у него вдруг, но удача оправдывала славным исходом. Помогало ему счастье даже и там, где и усилий с его стороны не было, а потому и он и войско мало заботились о дисциплине. Немного дней спустя, он хотя и избег опасности попасть в плен, но не ушел от дурной о себе молвы.
22). Отправился он в Мовезий и Бонну осмотреть лагери, которые строились там для зимовки легионов; оттуда возвращался он на судах; движение совершалось в беспорядке, караулы были невнимательны. Заметили это Германцы и устроили засаду; ночь выбрали пасмурную и темную; понеслись по быстрому течению реки и беспрепятственно проникают в окопы. Хитрость помогла началу убийств: неприятели подрезали веревки у палаток и покрытых своими же палатками избивали. Другой отряд тревожил флот, бросал веревки, тащил за кормы. И для обмана соблюдав совершенную тишину, теперь, для большей острастки неприятеля, наполняют все криками. Римляне, приведенные в себя ранами, ищут оружия, бросаются по дорогам, немногие в военной одежде, а большая часть свернув на руку платье и с обнаженным мечом. Полусонный и почти обнаженный вождь обязан своим спасением ошибке неприятелей; они захватывают преторское судно отличенное флагом, полагая, что там вождь. Цериалис провел ночь в другом месте и, по мнению большинства, по случаю любовного свидания с Клавдиею Сакратою, Убийскою женщиною. Сторожа - позорное забвение своих обязанностей оправдывали стыдом вождя: будто бы они получили приказание молчать, чтобы не тревожить его отдохновения, а потому, оставив сигналы и перекличку, и сами погрузились в сон. Уже был совсем день, когда удалились неприятели с захваченными судами. Преторскую трирему по реке Луппии повлекли Веледе в дар.
23). Цивилису пришла охота развернуть на показ свой морские силы. Наполняет воинами и суда о двух рядах весел, и простые об одном. Присоединил огромное число лодок, на которых помещалось по триста и четыреста человек. Вооружение судов было обыкновенное Либурнских. Эти легкие суда вместо парусов, и это было очень красиво, имели разноцветные плащи. Местом выбрано в роде моря то, где устьем реки Мозы Рейн вливается в Океан. Поводом снарядить флот было, кроме тщеславия, этому народу свойственного от природы, грозою его (флота) отрезать подвозы припасов, шедшие из Галлии. Цериалис скорее напоказ, чем вследствие опасений, выдвинул и свой флот, численностью меньший, но опытностью гребцов, искусством кормчих, размерами судов превосходивший. Наши шли по течению реки, а суда неприятельские гонимы были ветром. Так доплывя пытались бросать стрелы и дротики и потом разошлись. Цивилис, не дерзнув ни на что более, удалился по ту сторону Рейна. Цериалис враждебно опустошил остров Батавов, а поля и дачи Цивилиса, по известной уловке вождей, оставил нетронутыми, а между тем с наступлением осени, вследствие частых уже зимних дождей весь остров Батавов болотистый и низменный, вследствие разлива реки, обратился в род пруда. Не было под руками ни флота, ни запасов; лагерь, расположенный на ровном месте, чуть не был унесен силою течения реки.
24). "Можно было бы тогда подавить легионы и хотели было Германцы, но он хитростью их отвлек", сам на себя брал Цивилис. Да и не совсем это не соответствует действительности, так как немного дней спустя он и совсем покорился. Цериалис через тайных гонцов обещал: "жребий войны, вследствие стольких поражений неблагоприятный, изменить на лучшее услугою народу Римскому, которая придется как нельзя более кстати. Треверы поражены, Убии снова изъявили покорность, у Батавов отнята родина. Приязнь Цивилиса не доставила им ничего, кроме ран, бегства, слез; изгнанник он и беглец в тягость и тем, которые его принимают. Достаточно уже погрешили они и тем, что столько раз переходили Рейн; а если они еще будут продолжать свои усилия, то вина и оскорбление будет с их стороны, а со стороны Римлян возмездие (отмщение) и боги.
25). К угрозам присоединял и обещания. Поколебалась таким образом верность Зарейнцев, но и между Батавов пошли толки: "не нужно более подвергаться разорению и не возможно одному народу уничтожить рабство мира. Чего достигли убийством и истреблением легионов как не того, что они вернулись еще в большем числе? Если бы Веспасиану помогали они, то он теперь достиг бы обладания миром. А если они вызовут на бой народ Римский, то какую же часть рода человеческого составляют Батавы? Пусть посмотрят на Ретов и Норик и на тягости других союзников: а с них дани не берут, а требуют только доблести и людей, а такое положение ближе всего к вольности, и если бы пришлось выбирать повелителей, то более чести сносить владычество государей Римских, чем Германских женщин". Так толковали в народе; а старейшины говорили: "непростительным неистовством Цивилиса увлечены они к оружию; своим домашним бедствиям хотел он противопоставить гибель их народа. Тут-то и враждебны были Батавам боги, когда легионы подверглись осаде, а легаты были умерщвлены. Война, необходимая одному, была начата всем пагубная. Дошло дело до крайности, если они не начнут приходить в себя и казнью виновника не докажут своего раскаяния.
26). Не избегло Цивилиса такое расположение умов и он решился предупредить: надоели ему уже бедствия и манила надежда сохранить жизнь, - побуждение, которое в большинстве случаев подрывает лучшие стремления. Просил он свидания; разобрали мост на реке Набалии: на концах его выступили вожди и Цивилис так начал: "если бы я говорил в свою защиту перед наместником Вителлия, то не следовало бы ни прощать того, что я наделал, ни верить тому, что стал бы высказывать. Между нами все было неприязненно и враждебно; он начал, а я придал большие размеры. Относительно Веспасиана исстари была во мне внимательность, а когда он был частным человеком, мы даже назывались приятелями. Это известно Приму Антонию, письмом которого я призван к военным действиям, для того чтобы Германские легионы и Галльские легионы и Галльская молодежь не перешли Альп. Что Антоний через письма, то же Гордеоний Флакк внушал лично, и я в Германии взялся за оружие, точно также как Муциан в Сирии, Апоний в Мезии, Флавиан в Паннонии
(Остальная часть пятой книги и всего сочинения Тацита, которое было в четырнадцати книгах, для нас погибло).