Светоний

Жизнь, датировка
Г. Светоний Транквилл, родившийся, вероятно, в Царском Гиппоне[1] (северная Африка) ок. 70 г., - выходец из всаднического сословия. Таким образом, и географически, и социально он относится к тем, за которыми будущее. Он посвящает свой труд городскому префекту Г. Септицию Клару (Lydus, de magistr. 2, 6), которого почтил своим посвящением и влиятельный Плиний. Автор Писем и Панегирика взял Светония в "ученики"[2] под свое покровительство, побуждал его опубликовать свое произведение (epist. 5, 10) и выхлопотал для него у Траяна ius trium liberorum (epist. 10, 94-95; ок. 112 г.). Светоний занимает в императорской канцелярии должности a studiis, a bibliothecis и ab epistulis[3]. В 122 г.[4] он теряет это место: Адриан после смерти Плотины отправляет в отставку многих приверженцев Траяна, среди которых и Септиций Клар (Hist. Aug. Hadr. 11, 3). Светоний, кажется, и в 130 г. продолжает литературную деятельность[5]; правда, весомость подтверждающего это свидетельства не стоит переоценивать[6]. Фронтон упоминает некоего Транквилла (ad Ver. 1,13, р. 117 V. D. H.) и Светония Транквилла (ad am. 1,13, р. 179 V. D. H.).
Обзор творчества
Сохранившееся произведение De vita XII Caesarum libri VIII включает биографии двенадцати цезарей от Юлия Цезаря до Домициана. Поскольку труд был посвящен городскому префекту Г. Септицию Клару, по крайней мере книги 1 и 2 (а возможно, 1-6, с жизнеописанием Нерона включительно) должны были быть опубликованы до 122 г. Седьмая (Гальба, Отон, Вителлий) и восьмая книги (Флавии) могли быть добавлены позднее; однако противоположная точка зрения также имеет своих сторонников[7]. Все же остается под вопросом, достаточный ли аргумент для обоснования различной датировки двух первых и остальных книг - разница в словаре и документальных источниках.
Произведение De viris illustribus[8] включало краткие жизнеописания поэтов, ораторов, историков, грамматиков и риторов. Сохранились биографии грамматиков и начало раздела о риторах; жизнеописания поэтов частично доступны для нас в традиции соответствующих авторов (Теренций, Гораций, Персий); светониево происхождение жизнеописаний Вергилия, Тибулла и Лукана остается под вопросом. Возможно, De viris illustribus вышли в свет раньше императорских биографий[9].
Утрачены многочисленные труды (по большей части исторического и культурно-исторического характера); Суда сохраняет целый ряд названий[10], к которым добавляются следующие: De regibus, De institutione officiorum, Περὶ ἐπισήμων, De rerum naturis, De animantium naturis, De rebus variis. Многие из этих работ, должно быть, входили как составные части в синтетический труд Prata[11]. Широта охвата литературной деятельности Светония и особенности названий дают основание утверждать, что в лице Светония мы имеем дело с универсальным ученым. Чтобы понять его писательскую манеру, необходимо иметь это в виду.
Источники, образцы, жанры
Светоний изучает Fasti, Acta senatus и Acta diuma populi Romani. В Cal. 8, 5 он убедительно использует Acta против литературных источников. Res gestae Августа он привлекает, но делает это самостоятельно. Он цитирует многочисленные письма Августа[12], а также писания и речи Тиберия (Tib. 28; 29; 32, 2; 67, 1; 67, 3-4). Уменьшение роли эпистолярной документации в последующих биографиях объясняют различным образом. Безусловно, свою роль играет симпатия Светония к Августу; кроме того, могли сказаться спешка и расчет снискать милость Адриана ускоренной публикацией. Однако высказывалось и следующее предположение: позднейшие биографии потому не содержат императорских писем, что Светоний уже не (или еще не) подвизался при дворе и таким образом не имел доступа к архивам[13]. Правда, поскольку в позднейших биографиях отсутствует и литературная документация, не говоря уже о систематическом знакомстве с актами, не следует делать поспешных выводов на основании материала.
Светоний поименно цитирует Танузия Гемина (Iul. 9, 2), Г. Оппия (Iul. 53), Плиния Старшего, Лентула Гетулика (Cal. 8, 1-3), Кв. Элогия (Vit. 1, 2) и Кассия Севера (Vit. 2,1), документы, написанные самими цезарями, и Сенеку Старшего (Tib. 73). Безусловно, он использует популярных в его время историков Клувия Руфа, Плиния Старшего и Фабия Рустика. Дважды он упоминает Кремуция Корда (Aug. 35, 2; Cal. 16,1). Отдельными греческими цитатами он, вероятно, обязан некоему Ти. Клавдию Бальбиллу[14]. Вообще следует считаться с тем, что его круг чтения был весьма обширным.
Неясно его отношение к Тациту и Плутарху. Возможно, в окружении Септиция он слушал отрывки из Анналов[15]; однако точки соприкосновения могут основываться и на общих источниках. В биографиях императоров противоречия с Плутархом часто бросаются в глаза[16]. Этот факт также еще предстоит объяснить.
В De viris illustribus Светоний использовал Варрона (и не только Depoetis), кроме того - Непота, Сантру, Гигина, Фенестеллу, Аскония Педиана, а может быть, и Musae Опилия (Опилла). Затем - письма Августа, Мецената, Мессалы Корвина, Цицерона, Атея Филолога, произведения рассматриваемых авторов, а также декреты сената и цензоров, надписи, личные воспоминания. Ученость Светония имеет основой обширную исследовательскую работу; можно только пожалеть о гибели многих его произведений.
Строгая жанровая форма биографии не существовала. Вообще ее трудно отделить от энкомия[17], однако элементы последнего у Светония по большей части незаметны. Из предшественников ближе всего к схеме Светония Жизнеописание Эпаминонда Корнелия Непота. Ф. Лео[18] пытается различить две разновидности жанра: "перипатетическую", выстроенную хронологически, художественно оформленную и посвященную публичным деятелям, и "александрийскую", которая развивалась по характерным признакам, имела научный характер и относилась к представителям литературной жизни. Если принимать эту классификацию, то Светоний применяет принципы второго типа к политическим деятелям. Впрочем, нам известны и литературно притязательные биографии поэтов. С другой стороны, хотя это иногда отрицают, и до Светония, по-видимому, были политические биографии, не сводимые к похвальным речам. Например, перипатетик и ровесник Теофраста Фений Эресский (ок. 336 г. до Р. Х.) писал биографии поэтов, философов, а также сицилийских тиранов. Кажется, это были вовсе не панегирики[19].
Вопрос о самостоятельности Светония как творца жанра нельзя рассматривать отдельно от аналогичной проблемы для Непота. Масса утраченного материала и посредственный талант этих авторов побуждают к осторожности.
Как бы то ни было, в любом случае категории, которыми руководствуется Светоний, полностью соответствуют римским мыслительным стереотипам[20]: род, семья, рождение, воспитание, toga virilis (совершеннолетие), начало карьеры, военные подвиги, частная жизнь, предзнаменования, смерть, завещание. В основном Светоний исходит из фактов, которые ему доступны. Их группировка осуществляется по различным принципам биографической и римской историографической традиции, среди них - последовательное выстраивание комбинаций хороших и дурных примеров. Так под его пером возникает типично римская форма биографии.
Литературная техника
Светоний излагает исторический материал в неисторической манере. У биографа совершенно другая точка зрения, чем, скажем, у Тацита. Биографии цезарей отличаются от историографии[21] структурой, предметом и стилем.
Наш автор был предположительно grammaticus, то есть преподавателем словесности, задачей которого было толкование текстов (включая то, о чем в них идет речь). Этим объясняется его вкус к фактам. Улубление в структуру Vitae показывает, что Светоний тщательно распределяет свой материал[22].
Предметно обусловленное членение по рубрикам вообще напоминает политическую автобиографию Августа (Res gestae). Однако следует принимать в расчет и римскую традицию схематично выстроенной, строго разделенной на рубрики биографии должностного лица[23]. Светониевская биография рассматривает сначала публичную, а затем частную сферу жизни цезаря, так что в результате складывается общая картина. Композиционная схема в разных биографиях варьируется. Даже сама собой напрашивающаяся последовательность - семья, отец, рождение, первые годы жизни - не устоялась вполне. Такие рубрики, как происхождение цезарей, имена их жен, упоминание предзнаменований, в различных биографиях не складываются в шаблон[24].
По содержательным мотивам в биографии Цезаря "предыстория" (до единовластия) - особенно длинная часть; ему ведь пришлось долго сражаться за первенство. "Портрет" властителя во многих биографиях стоит в конце; часть его species сообщается только после кончины[25]. Для Вителлия (17) описание внешности сочетается с сообщением о его смерти.
Биография Тита построена своеобразно: вначале - общее описание, затем - два противоположных: жизни до и после воцарения. В то время как в иных случаях пороки рассматриваются после добродетелей, здесь - под влиянием фактов - отрывок с некоторыми отрицательными нюансами предшествует безоговорочно положительному повествованию.
Биография Клавдия - самая неясная как в оценке, так и в строении, что - вольно или невольно - соответствует изменчивому характеру этого государя (Claud. 15, 1).
Свое композиционное мастерство Светоний проявляет скорее в мелочах, чем в крупных разделах. Иногда он эффектно и драматично группирует свой материал[26]; например, захватывающе описаны последние часы Нерона. Сведения сообщаются в такой последовательности, что достигают своей цели, - типично римский стилистический принцип.
"Постоянными элементами" в биографиях цезарей[27] стали и предзнаменования, эротические моменты и ultima verba, "предсмертные слова". Обращение к предзнаменованиям - ostenta, omina и prodigia - вполне соответствует суевериям эпохи (ср. Plin. epist. 1, 18), но их размещение выполняет литературные задачи: оно подчеркивает определенную последовательность мотивов - как в Divus Ιulius: с одной стороны, стремление Цезаря к царскому достоинству (1, 3; 7, 2; 61), с другой - пренебрежение культовыми обычаями, которое приводит к его смерти (30. 3; 59; 77; 81, 4).
Особенно хорошо умеет Светоний цитировать: ведь у него чужое имеет значение для истолкования предмета[28] - таково высказывание Суллы, что в Цезаре много Мариев, собственная реплика Цезаря о его царском и божественном происхождении (Suet. Iul 1, 3; 6, 1), то, что он сравнивает себя с Александром (7, 1) и его любимая цитата из Финикиянок: εἴπερ γὰρ ἀδιϰεῖν χρή, τυραννίδος περὶ / ϰάλλιστον ἀδιϰεῖνv ("нарушить право - так уж ради трона / его нарушить лучше...", Iul 30, 5; Eur. Phoen. 524 сл.; Cic. off. 3, 82). В биографии Домициана (21) можно прочесть многозначительную реплику, проливающую свет на судьбу государя: Condicionem pnndpum misenrimam aiebat, quibus de coniuratione comperta non crederetur nisi occisis, "он говорил о том, что властителю приходится хуже всех: ведь только тогда тебе и поверят, что раскрыт заговор, когда тебя убьют".
В биографии Цезаря обнаружили лейтмотивы и искусное "завязывание узла"[29]. Точно так же можно доказать функциональную обусловленность отдельных подробностей в биографиии Августа[30]. Группировка фактов подчинена принципу градации[31]; например, эротические подробности даны crescendo[32]. Ultima verba завершают основную тему каждой конкретной биографии[33]. Говорят о все более мрачных тонах в описаниях (noircissement progressif[34]), что постепенно подводит читателя к определенному мнению.
Важная проблема, которая еще нуждается в последовательном изучении, - взаимосвязь различных жизнеописаний[35]. Биографии Гальбы и Отона тесно переплетены друг с другом и сохраняют историческую последовательность.
В таких случаях Светоний сочетает биографический элемент с развернутым историческим повествованием[36]. Описание отдельной жизни и большая история совмещались уже в Агриколе Тацита, правда, во много более эстетически совершенной форме, чем у Светония. Определенная закономерность делает Vita в императорскую эпоху эрзацем истории. Однако Светония нельзя назвать историком в античном смысле слова; уже само направление взгляда разводит оба жанра. Поскольку Светоний отдает предпочтение реальному сцеплению событий по сравнению с драматичностью и внутренним единством повествования[37], возникает принципиальное противоречие целям античной историографии.
Язык и стиль
Стиль Светония не отличается единством[38]. Достоинства отдельных блистательных сцен приписывали его оригиналам; однако скорее перепады обусловлены различием содержания (материал по рубрикам или же повествование). В то время как античная историография - кроме военно-политических пассажей и хронологии - требует риторической отделки, Светоний не заботится о том, чтобы создать произведение "изящной словесности". Стилистически он попадает в орбиту специальной литературы. Его относят к числу тех авторов, которые ищут точное слово, mot juste; он стремится не к риторической помпезности, а к цезаревой элегантности, правда, без пуризма. Он симпатизирует классическим временам (Цицерон и Август). Его собственный стиль чужд архаических элементов, его отличает непритязательная манера античных ученых. Плиний называет Светония scholasticus (epist. 1, 24, 4), Иоанн Лаврентий Лидиец - филологом (Lyd. de mag. 1, 34, р. 35 Wu.), Suda 4, 581,18 Adler - грамматиком[39]. Автор Historia Augusta хвалит Светония за то, что он пишет "не столько красноречиво, сколько правдиво" (non tarn diserte quam vere)[40]; свидетель плох, но мысль хороша. Не свойственны профессиональной латинской историографии, но характерны для Светония "ученые" особенности, такие как специальные термины[41], греческие слова и весьма пространные цитаты из документов.
Типичный прием Светония - divisio, перечень тех пунктов, которые в дальнейшем подлежат рассмотрению. Эта метода восходит к риторике и употребляется в энкомиях. К сожалению, у Светония она не всегда выполняет свою цель - прояснить структуру[42].
Светоний не был великим мастером стиля. Его заботит ясность, краткость и точность. В конце концов возникает впечатление холода и бесцветности. С другой стороны, членение фраз, например, в Юлии, местами вплоть до мельчайших подробностей соответствует развертыванию содержания[43]. Манеру Светония нельзя свести просто к небрежному стилю заметок[44].
Образ мыслей I. Литературные размышления
Светоний редко высказывается о своих писательских намерениях, и подробнее всего - когда речь идет о структуре отдельных биографий (например, Aug. 9; 61, 1). Чаще встречаются стилистические и литературно-социологические наблюдения.
Архаизм, вошедший в моду во II веке, Светония не привлекает. Как показывают его похвальные отзывы о стиле Цезаря (Iul. 56, 2) и Августа (Aug. 86)[45] его идеал - notus civilisque et proprius sermo", "обычная речь граждан с использованием слов в собственном смысле", без obscuritas, "темноты", и audacia in translationibus, "отважных метафор", (gramm. 10, 7). Вместе с Квинтилианом и Плинием он относится, таким образом, к числу классицистов в духе времени Флавиев и Траяна[46].
В этом отношении он не разделяет вкус Адриана, который ставил Цицерона, Вергилия и Саллюстия ниже, чем Катона, Энния и Целия (Script. Hist. Aug. Hadr. 16, 6). Предшественником этого направления был в эпоху Флавиев Валерий Проб - в провинции (например, Сирии) древнелатинские авторы, вытесненные из римской школы классиками, держались дольше, что не ускользает от острого взгляда Светония (gramm. 24, 2); в соответствии с ростом экономического влияния взгляды и вкус провинций отражаются на столице.
В стилистических нюансах литературное суждение нашего автора надежнее, чем в общих вопросах: манера Августа кажется ему elegans, temperatum и чуждой модных прикрас; цезарь Клавдий пишет, по его мнению, magis inepte quam ineleganter (Claud. 41, 3)[47]; вряд ли можно более метко определить манеру этого правителя[48]. Хорошо обосновывает Светоний и неподлинность некоторых приписываемых Горацию произведений (elegi vulgares, epistula etiam obscura, quo vitio minime tenebatur, "элегические стихи вульгарные, письмо даже и темное, а ему менее всего был свойствен этот недостаток": vita Hor. 5). Что касается Vergiliana, он, правда (если биография действительно принадлежит ему)[49], не столь критичен. Но в De grammaticis et rhetoribus пропорции нарушены иногда прямо-таки устрашающе: великий ученый Варрон отсутствует вовсе, а такой крупной фигуре, как его учителю Элию Стилону, уделено совсем немного места.
Критичностью и трезвостью отличается его концепция поэтического меценатства (vita Hor. 2 сл.). Может, потому, что у него не сложились отношения с Адрианом? Для Светония ясно то, какое решающее влияние оказывает государь на литературу уже в силу своего положения. Он подчеркивает плодотворность дружественной по отношению к литературе политики Августа (ср. Aug. 89, 3 ingenia saeculi sui omnibus modis fovit, "он всеми способами поощрял таланты своего века") и интерес Тиберия к литературе (Tib. 70). Домициан - вероятно, по контрасту самовосприятия именно этого императора - стилизован под ἄμουσος, "чуждого Музам невежду". С другой стороны, у Светония не встречает понимания эллинофильство Нерона. В пренебрежении к "гречишкам", Graeculi, он заявляет о себе как типичный римлянин (например, Tib. 11,1; 56). Он не рассыпается в любезностях в адрес эллинофильствующего Адриана.
Образ мыслей II
Отношение Светония к мистериальным религиям и философским школам отличается холодком, свойственным римскому магистрату. Он с пониманием относится к выдворению философов из Рима и совершенно не в состоянии постичь христиан. Он весьма не высокого мнения об эпикуреизме (gramm. 8, 1); Помпилий Андроник, - полагает он, - как истый эпикуреец, был слишком ленив на занятиях. Если задаться целью обнаружить у Светония черты "интеллектуала", то скорее всего вспоминается академический пробабилизм, скажем, Карнеада[50], который он мог усмотреть у предмета своего восхищения - Цицерона, а также у Плиния. Как биограф он в определенном смысле стремится к probabile e vita, "вероятному в соответствии с жизнью". Противопоставление virtutes и vitia отдаленно напоминает in utramque partem disserere скептической Аксадемии. Если у Светония вообще есть принцип, то это сомнение; под маской тонкого бихевиоризма он развивает соразмерное эпохе понятие принципата. Однако в этом вопросе следует соблюдать необходимую осторожность. Светоний, в конце концов, слишком римлянин, чтобы присоединиться окончательно к определенной философской школе.
Чувство всеобщей предопределенности соответствует менталитету императорской эпохи[51]; предзнаменования воспринимаются серьезно; астрология, толкование снов и физиогномика имеют статус наук; так, скажем, Тиберий презирает religio, но верит в астрологию (19; 69; 72, 1 сл.). В то время как у историков чудеса усугубляют драматичность сообщения, у Светония они скорее показывают, что несчастье можно предвидеть. Они связаны с приобретением императорского достоинства и с его утратой[52]. Таким образом, прежде всего чудеса занимают Светония не как элементы древнеримской государственной религии, а как частные предзнаменования индивидуальной судьбы. Однако судьба цезаря играет первостепенную роль для всех.
В политическом отношении Светоний дополняет традиционную сенаторскую точку зрения мнением всадника. "Хорошие" государи для него те, которые уважают сенаторов и всадников[53]. К Отону, умеренному неронианцу, который хочет объединить все сословия и расположен к всадникам, он относится лучше, чем Тацит. Тот исходит из позиции сенаторов, а Светоний - и из позиции всадников.
Веспасиан, который благоприятствует обоим сословиям (9, 2), и Тит также вызывают его симпатию. Он расположен к Клавдию, покровительствующему всадникам; но поскольку сенаторы враждебны к последнему, образ этого императора получился двойственным. Вообще Светоний подчеркивает особую энергию всадников (Tit 8, 4); женщин, вольноотпущенников и плебс он тоже трактует не так презрительно, как Тацит (что, впрочем, значит не так уж много).
Ко времени жизни Светония государство достигает предела в своем расширении; администрация и порядок пишутся с большой буквы. Тот факт, что биографический ряд открывает Цезарь, а не Август, также соответствует положению дел при Траяне: тот впервые после долгого перерыва ведет завоевательные войны, и сравнение с Александром и Цезарем напрашивается само собой. Критику своего времени[54] у Светония можно уловить лишь косвенно, а именно в "позднейших" биографиях: смерть предшественника удерживается в тайне, чтобы облегчить смену правителей (Claud. 45; намного осторожнее Aug. 98, Tib. 22). Один император, восходящий на престол, нелюбим из-за необоснованных казней видных граждан (Tib. 6). Критика утраты территорий (Nero 18), всевластия вольноотпущенников (конечно же, при Клавдии) и бюрократизации Империи раздается громко. При этом слабые места Адриана перечислены почти полностью. Случайность ли это?
Вообще Светоний не склонен к черно-белому изображению, и его суждение о государях достаточно нюансировано. Правда, уже при поверхностном анализе обнаруживаются четыре группы императоров: почти только положительные черты он усматривает у Августа, Веспасиана и Тита, преимущественно положительные - у Цезаря и Отона, в основном отрицательные у Тиберия, Гальбы и Домициана, только отрицательные у Калигулы, Нерона и Вителлия; образ Клавдия противоречив, но автор к нему скорее неблагосклонен. Зато много тонкостей в деталях: уже в изображении Цезаря есть разные слои. С одной стороны, при Траяне его можно не рассматривать как общественный скандал - это основатель римской монархии и великий завоеватель. Хотя признаются moderatio иclementia (Iul. 75), impotentia ("несдержанность") и arrogantia ("наглость", ibid.) оправдывают убийство столь честолюбивого диктатора. К honores nimii, "чрезмерным полномочиям", относятся continuus consulatus, "постоянное консульство", и perpetua dictatura, "пожизненная диктатура", - почести, которые Август счел ненужными. К единовластию Цезаря, кроме "божественного" аспекта его существа, ведет еще и ambitio. И вот Цезарь подвергается критике: соответствует ли он идее принципата?
Правда, достаточно тяжело говорить об "идее принципата"[55] у Светония. Биографии цезарей показывают - насколько в принципе здесь возможны обобщения - что он склоняется к идее умеренной монархии. Принципат и власть связаны неразрывно[56], однако и то и другое основывается на concordia ordinum, "согласии сословий", и представлении об образцовом поведении римлянина, с особенным акцентом на abstinentia и moderatio, но прежде всего на том, что сенат нужно щадить и оберегать его права.
Работа с "монархическими" топосами (λόγος βασιλιϰός) обусловливает и описание добродетелей и пороков государей, в том виде, как они соответствуют духу времени (clementia - crudelitas, liberalitas - avaritia, civilitas, "гражданственность" - superbia, "надменность"). Аналогичным образом сопоставлял черты характера власть имущих Плиний (paneg. 3, 4). Хочет ли Светоний представить императору Адриану определенный образ принципата?[57] Изображение по принципу "добродетелей" и "пороков" на самом деле напоминает зерцало государей[58]. Очевидным образом мы имеем дело не со сформулированной идеологией, а со шкалой ценностей, которую автор по умолчанию разделяет со своей аудиторией.
Идея принцепса для Светония воплощается не в libera res publica, "свободном государстве", но, в основном, в Августе, однако слово principatus в его биографии не встречается[59]. Конечно же, Август - optimi status auctor, "создатель наилучшего положения дел" (Aug. 28, 2), salubermagis quam ambitiosusprinceps, "правитель скорее полезный, нежели честолюбивый" (Aug. 42, 1), который (Aug. 53, 1), как позднее Тиберий (Tib. 27), не позволяет обращаться к себе словом dominus, "владыка"[60]. Он правит с clementia и civilitas (Aug. 51) и сочетает prudentia с pietas (Aug. 31)[61]; но прежде всего он уважает сенат и традиционные установления. Для Светония характерно, что этот реферат звучит "идеологичнее", чем текст; часто автор дает понять свои ценностные установки из контекста.
Описание внешности (нередко к концу биографии) включает и очерк характера. Светоний - физиогном[62]; может быть, он знаком с работами в этой области своего современника Полемона Лаодикейского. Портреты, кажется, иногда больше связаны с общим суждением Светония, чем с дошедшими до нас скульптурными изображениями; описание внешности Августа подчеркивает детали, напоминающие читателю "царственных" зверей и птиц - львов и орлов (Aug. 79); красота Калигулы искажается - для Светония он похож на козу (Cal. 50, 1); Веспасиан - лисица, и остается таковой (Vesp. 16, 3).
Светоний не разделяет пессимизм Тацита. В то время как этот последний показывает, как власть развращает людей, наш автор дает контрпримеры: Август, Отон, Тит. Главная его задача - сделать наглядной многосторонность жизни и личности императоров.
Хотя Светоний не старается прежде всего набросать историческую панораму, он правильно воспринимает рубежи великих эпох; он начинает не с Августа, а с Цезаря, поскольку при нем окончился республиканский период; затем он оценивает значение 69 года для римской истории и проницательно признает роль Флавиев в консолидации государства (Vesp. 1, 1); он хорошо отличает предлог от причины (Iul. 30, 2 и 31,1). Переход через Рубикон он справедливо классифицирует как ἀρχή (initium, "начало") в полибиевском смысле слова (Iul. 31-33).
Заслуживает внимания, что в биографиях убитых императоров обстоятельства смерти описаны более объективно, чем в следующих - преемников, которым каждый раз приписывалось убийство (Тиберий/Калигула; Клавдий/Нерон). Непоследовательность можно обнаружить и в De viris illustribus[63]. Вероятно, не следует отрицать отсутствия в какой-то мере проницательности у Светония.
Однако, при всех ошибках, его понимание людей в своей основе справедливо. В отличие от некоторых историков Нового времени, он видит, что люди вполне способны преодолеть или же преобразить идеологию и различные установления[64].
Основная особенность творчества Светония - его римский реализм[65]. Автор хочет предоставить слово фактам и отказывается от риторико-философских декоративных элементов. Правда, в позднейших биографиях его исследовательская энергия уже не та. Есть и ошибочные суждения: несправедливо утверждение, будто Тиберий пренебрегал охраной границ[66]. Встречаются у биографа и противоречия[67], которые вовсе не всегда непременно объясняются невнимательностью; он ведь хочет дать многосторонний образ происходящего.
Светоний - grammaticus и аккуратный чиновник-регистратор. Выбор материала определяется не историческим, но биографическим его значением. Его некритический вкус к анекдотам - следствие предпочтений эпохи, любящей сенсации; однако он избегает риторической отделки. Поскольку его сплетни основываются на современном событиям материале, часто ему верят больше, чем, например, Historia Augusta, которая заполняет ложью информационные лакуны. Но прежде всего Светоний дает нам возможность увидеть то, что происходит при дворе императора.
Образ жизни государя для него - термометр общественного состояния. Властитель существует не в пустоте; его окружают знатные римляне, которые (часто со своими семьями) принимают участие в императорских обедах. Многие из тех, кому предстояло стать государями, уже с юных лет вращались при дворе: таковы Гальба и Тит.
В биографиях Светония отражается эллинизация римского общества: Август собирает вокруг себя греческих ученых, Тиберий - астрологов и грамматиков; даже в "перечне грехов" чувствуется его интерес к эллинистической культуре. По сравнению с временами Непота (praef. 1), музыка завоевала для себя жизненное пространство: Нерон - крайний случай, но не исключение; Калигула и Британник также получили музыкальное образование.
В эпоху Флавиев эллинофильство уступает перед римской реакцией. Если старая знать воплощала эллинизацию и нравственный упадок, то вместе с новыми сенаторами из муниципиев и провинций в Риме водворяется более строгий духовный климат. Однако уже Веспасиан и еще более Домициан покровительствуют риторике, поэзии, изобразительному искусству, театру, музыке, созданию библиотек (Vesp. 18-19,1; Dom. 4, 4; 20). Таким образом, Светоний обращает внимание не только на политику и частную жизнь своих императоров, но и на культурную сторону их деятельности.
Оценка фактов косвенно выражается у Светония в композиции материала, причем синхронный аспект преобладает над диахроническим. Отдельные детали выстраиваются по признаку градации и тем самым оказывают воздействие на читателя: как ловкий психолог, Светоний подталкивает к суждениям, вместо того чтобы их высказывать. У читателя при этом остается ощущение достоверности, поскольку "образ мыслей" нашего автора скрыт в проблематичной форме его произведения и неотделим от него.
Традиция
Так как сохранившимся рукописям свойственны одни и те же недостатки (прежде всего лакуна в начале), они восходят к общему архетипу: возможно, к кодексу, который Луп де Феррьер (после † 862 г.) хотел получить из Фульды (844 г. по Р. Х.; epist. 91, 4, ed. P. K. Marshall, Leipzig 1984); однако он получил только копию, которая позднее также была утрачена. Старейшая из сохранившихся рукописей - Memmianus (M; написана ок. 840 г. в Туре) = Paris, lat. 6115 (ею владел Анри де Меем)[68]; связь этой рукописи с письмом Лупа остается под вопросом. В любом случае Фульда, чью монастырскую школу посещали Эйнгарт и сам Луп, имеет значение для каролингской рецепции Светония.
Кроме того, нужно отметить Gudianus 268 Guelferbytanus (G; XI в.), несколько переоцененный Г. Беккером, и Vaticanus 1904 (V; XI-XII в.).
Распределение по главам в изданиях (в своей окончательной форме) восходит к Эразму (Basel 1518); у Memmianus - другое подразделение.
Трактат Светония De grammaticis et rhetoribus открыл в 1450 г. Энох д'Асколи. Он сохранился вместе с малыми произведениями Тацита (см. выше). Наш текст основывается на копиях эпохи Возрождения. О традиции биографий поэтов см. издания соответствующих поэтических текстов.
Влияние на позднейшие эпохи
Светоний относится к числу тех римских авторов, которые оказали наиболее сильное влияние. Ученые авторы позднеантичной эпохи (Цензорин, Исидор, Иоанн Лидиец, Сервий и Макробий), кажется, предпочитают энциклопедические труды Светония, а не Варрона[69]. Биографии цезарей - эпохальное произведение; подлинный исторический труд потом напишет только Аммиан Марцеллин. В кильватере Светония плывут среди прочих Марий Максим, так называемый Аврелий Виктор (вторая половина IV в.), Евтропий в Breviarium и Historia Augusta, где его называют emendatissimus et candidissimus scriptor, "писателем самым безупречным и чистосердечным"[70]. Поссидий подразделяет свою Vita S. Augustini (ок. 432 г.) по образцу Светония per species[71]. В Фульде Светоний оказывает воздействие на Эйнгарта († 840 г.; Vita Caroli Magni) и Лупа де Феррьера († после 862 г.). Эйнгарт, в свою очередь, оказал влияние на Ассера с его Vita Alfredi и ее светониевской формой. Вильям Мальмсберийский († 1142 г.) следует за нашим автором в Gesta Regum IV[72].
Светониевы биографии писателей вошли в языческую традицию грамматиков и поэтов. Как произведение (De viris illustribus) они в той же мере задают тон для Иеронима, как позднее для Геннадия Массилийского (V в.), Исидора Севильского († 636 г.) и Ильдефонса Толедского (VII в.). Форма биографического жанра определена Светонием раз и навсегда. По его трудам - в том числе и энциклопедическим - учатся самым различным вещам многие авторы, особенно эпохи христианской античности и средневековья. Византийская эпитома его работы о бранных словах и об играх была открыта в шестидесятые годы прошлого века на Афоне[73]. Данте († 1321 г.) вслед за Светонием (Iul. 45 nigris vegetisque oculis, "с черными и ясными глазами") создает свой захватывающий образ "взгляда коршуна" у Цезаря (occhi grifagni: Inf. 4,123).
Начиная с эпохи Возрождения нашего автора читают много, aetas Suetoniana и Plutarchiana сменяют друг друга. Для Петрарки († 1374 г.), обладателя трех рукописей Светония, он - auctor certissimus, curiosissimus rerum scriptor, " достовернейший автор и любопытнейший историк", но, правда, скорее источник, чем образец; его жизнеописания знаменитых римлян по своему замыслу[74] - труд исторический, а не биографический в духе Светония. Светониевская рецепция у Боккаччо также больше затрагивает материал, нежели стиль. Незадолго до смерти Джеронимо Кардано († 1576 г.), врач и естествоиспытатель, пишет автобиографию на латинском языке. Как и Светоний, он группирует материал per species, при этом выразительно подчеркивая свои усовершенствования по сравнению с предшественниками. В числе знаменитых издателей и комментаторов Светония в Новое время - Ф. Бероальд (Bononiae 1493; 1506); И. Касаубон (Genavae 1595; Paris 1610), А. Рейффершейд (Lipsiae 1860).
Творчество Светония знаменует высший расцвет римского биографического жанра на рубеже века литературы и века науки. Как кладезь сведений - он первый среди римских и греческих ученых своего времени.
Римская черта - нагромождение опытных данных. "В любом случае конечная цель - опыт в конкретной области, а не обзор и не созерцание в целом"[75]. Vitae дают целую подборку общепринятых вещей; в этом заключается ценность их свидетельства о жизни римского общества. Это до некоторой степени извиняет признанные слабости биографа: фактическую неточность, пренебрежение историческим контекстом, отдельное рассмотрение взаимосвязанных вещей, ложную историческую композицию.
Если Светоний действительно родом из Гиппона, это один из первых африканцев в латинской литературе. Во всяком случае он первый, кто в виде жизнеописаний последовательно сменяющих друг друга императоров представил события того времени как единое целое в биографическом жанре[76]. Значение личности императора усилило биографический элемент и в историографии анналистического толка (как она представлена у Тацита). Однако Светоний далек от того, чтобы стирать грань между биографией и историей. Он следует принципу "характеристики фактами"[77], то есть обладает специфически римским вкусом к отдельному событию в его конкретности, единичности и неповторимости[78]. Светоний оставляет читателю больше свободы в суждениях, чем Тацит, который ревнивее ведет свою аудиторию и подчиняет ее убедительной силе своей образности[79].


[1] Надпись Annee Epigraphique 1953, 27 сл. (№ 73); G. B. Townend, The Hippo Inscription and the Career of Suetonius, Historia 10,1961, 99—109.
[2] Epist. 1, 24,1; ср. 10, 94,1; contubemalis (воен. «товарищ по палатке») означает ученика (который живет с мастером под одной крышей).
[3] Руководитель канцелярии, ведавшей императорской перепиской (прим, перев.).
[4] Так (а не в 121 г.) Syme, Tacitus 2, 799; дальнейшая лит. у U. Lambrecht 1984, 23 прим. 45; ср. R. Syme 1980,113 сл. (против 128 г.).
[5] lit. 10, 2; об этом Syme, Tacitus 780.
[6] См. теперь B. Baldwin 1983,46.
[7] За раннее (до остальных) появление шести последних биографий: G. W. Bowersock, Suetonius and Trajan, в: Hommages a M. Renard (Coll. Latomus 101) 1, 119—125; противоположная точка зрения: К. R. Bradley, The Composition of Suetonius’ Caesares again, JIES 1,1973, 257—263.
[8] О De viris illustribus: B. Baldwin 1983, 379-466; A. Wallace—Hadrill 1983, 50-72.
[9] A. Wallace—Hadrill 1983.
[10] Suda 4, 581,19—27 Adler, s. v. Τράγϰυλλος: Περὶ τῶν παῤ Ἔλλησι παιδιῶν βιβλιόν α»»´, Περὶ τῶν παρὰ Ῥωμαιοις θεωριῶν ϰαὶ ἀγώνων βιβλια β´, Περὶ τῶν ϰατὰ Ῥωμαίους ἐνιαυτοῦ α´, Περὶ τῶν ἐν τοῖς βιβλιοις α´, Περὶ τῆς Κιϰέρωνος πολιτέας α´, Περὶ ὀνομάτων ϰυρίων ϰαὶ ἰδέας ἐσθημάτων, ϰαὶ τῶν ἄλλων οἶς τις ἀμφιέννυται, Περὶ δυσφήμων λεξεων ἤτοι βλασφημιῶν, ϰαὶ πόθεν ἑϰάστη, Περὶ Ῥώμης ϰαὶ τῶν ἑν αὐτῇ νομίμων ϰαὶ ἠθῶν βιβλία β´, Συγγενιϰόν Καισάρων… βιβλία η´, Στέμμα Ῥωμαίων ἀνδρῶν ἐρισήμων.
[11] Об утраченых произведениях: F. Della Corte ²1967, 233—245; A. Wallace—Hadrill 1983, 43—49; P. L. Schmidt, Suetons Pratum, ANRW 2, 33, 5,1991, 3794—3825.
[12] Например, Aug. 71, 2—4; 86; 87,1—3; Tib. 21, 2—7; Cal. 8, 4; Claud. 4; сомнения в личном знакомстве Светония с источником у B. Baldwin 1983,134—139.
[13] G. B. Townend 1967, 87—91; о критике: L. De Coninck 1983.
[14] G. B. Townend, The Sources of the Greek in Suetonius, Hermes 88, i960, 98— 120, особенно 115—119.
[15] E. Cizek 1977, 46, прим. 80.
[16] B. Baldwin 1983; A. Wallace—Hadrill 1983, 69—71.
[17] W. Steidle ²1963,129—132; об элементах энкомия и жизнеописания у старейшего христианского биографа Понтия: Berschin, Biogr. 1, 64.
[18] Leo, Biogr. 139—144.
[19] Ср. также Батона, Περὶ τῶν ἐν Ἐφέσῳ τυράννων; D. R. Stuart, Epochs of Greek and Roman Biography, Berkeley 1928,132—134; R. Laqueur, Phainias, RE 19, 2,1938,1565—1591; W. Steidle 219бз, 140—151; осторожно A. Momigliano, The Development of Greek Biography, Cambridge, Mass. 1971, 78; отвергает J. Geiger (цит. к Непоту).
[20] W. Steidle ²1963, 108—125; они были предвосхищены в сборниках воспоминаний, римских tituli и elogia, Imagines Варрона, возможно, и в биографиях римских должностных лиц; ср. стр.1524, прим. 3.
[21] A. Wallace—Hadrill 1983, 9—15; 122.
[22] G. Luck, Uber Suetons Dimes Titus, RhM 107,1964, 63—75; H. Gugel 1970.
[23] О предыстории Liberpontificalis (VI в.): Berschin, Biogr. 1, 270-277; 2,115-138.
[24] B. Mouchova 1968.
[25] Ner. 51—56; Cal 21—22; Otho 12; Dom. 18—22.
[26] B. Mouchova 1968,15 и 105 сл.
[27] H. Gucel 1977, 23—103.
[28] U. Lambrecht 1984, 37—43; W. Muller 1972, 95—108.
[29] H. Gucel 1970, особенно 22.
[30] R. Hanslik 1954, 99—144.
[31] B. Mouchova 1968,43—47; 105; A. Pennacini 1984.
[32] H. Gugel 1977, 73—95, особенно 76.
[33] H, Gugel 1977, 95-103.
[34] E. Cizek, Sur la composition des Vitae Caesarum de Suetone, StudClas 3,1961, 355—360, особенно 360.
[35] Указания у H. Gugel 1977, 143: B. Mouchova 1968, 65—77.
[36] H. Gugel 1977,144.
[37] B. Mouchova 1968,105.
[38] G. D»’Anna»»»»1954, 179—190 сравнивает Nero 9 и 35 (краткие фразы) с 47—49 (более искусные периоды).
[39] F. Della Corte ²1967, 29 сл. предостерегает от переоценки этих свидетельств; однако он исходит из слишком суженного понятия grammaticus.
[40] Script. Hist. Aug. Prob. 2,7.
[41] A. Wallage—Hadrill 1983, 20 сл. с лит.
[42] G. B. Townend 1967, 84—87.
[43] W. Steidle ²1963, 125 сл.; о словаре см. B. Mouchova 1966, 55—63.
[44] Как полагал Лео, Biogr. 134, это можно установить в сравнении с александрийской научной биографией.
[45] F. Della Corte ²1967, 35 сл.
[46] Не следует думать, будто классицизм и сильная центральная власть тесно связаны друг с другом; «нероновское барокко» и «антониновский архаизм» также возникают при монархии.
[47] То есть он заботится о правильности своей латыни, но не свободен от ученой ἀϰαιρία, «докучливости».
[48] von Albrecht, Prosa 164—189.
[49] За авторство Светония H. Naumann 1985.
[50] E. Cizek 1977, особенно 178; 192; 196 сл.
[51] A. Wallage—Hadrill 1983,192 сл. с лит.
[52] A. Wallage—Hadrill 1983,191 сл.
[53] Положительно: Iul. 41, 2; Aug. 40,1; Vesp. 9, 2; отрицательно: Tib. 51, 2; Cal. 26, 4; 30; 2; cp., однако, Dom. 7, 2.
[54] E. Cizek 1977,182 с лит.; иначе K. R. Bradley 1976.
[55] U. Lambrecht 1984, особенно 78—83; 147—155.
[56] Iul 29,1 difficilius seprincipem civitatis a primo ordine in secundum quam ex secundo in novissimum detrudi, «первому лицу в государстве тяжелее с первого места сойти на второе, чем со второго оказаться на последнем».
[57] Например, E. Cizek 1977.
[58] P. Hadot, Fiirstenspiegel, RLAC 8,1972, 555—632, особенно 568—610.
[59] U. Lambrecht 1984,158.
[60] В отличие от Домициана (Dom. 13,1—2).
[61] U. Lambrecht 1984, 36—43.
[62] E. C. Evans, Roman Descriptions of Personal Appearance in History and Biography, HSPh 46,1935, 43—84, особенно 61—70 и 77—179; J. Couissin 1953.
[63] B. Baldwin 1983, 391.
[64] B. Baldwin 1983, 339.
[65] W. Steidle ²1963.
[66] Tib. 41; D. Flach 1972, 280 сл.
[67] E. Cizek 1977, 39; D. Flach 1972 passim.
[68] Ср. W. Berschin, Medioevo greco–latino, Napoli 1989, 56 и 165.
[69] Conte, LG 549.
[70] Script, hist. Aug., Quadr. Tyr. (Firm.) 1,1.
[71] G. Luck, Die Form der suetonischen Biographie und die fruhen Heiligen–viten, в: Mullus. FS Th. Klauser, Munster 1964, 230—241, особенно 240; Berschin Biogr. 1, 226—235; J. G. Haahr, William of Malmesbury’s Roman Models: Suetonius and Lucan, в: A. S. Bernardo, S. Levin, The Classics in the Middle Ages, Binghamton, N. Y. 1990,165—173; о Светонии в эпоху средневековья ibid. Index s. v. Suetonius.
[72] G. B. Townend 1967, 107 с лит.; вообще cp. L. Traube, Vorlesungen und Ab–handlungen 2, Miinchen 1911, 133 сл.; 3, Miinchen 1920, 12; 231—233; 271—273; cm. также изд. Reliquiae (Reifferscheid, который, однако, иногда слишком оптимистичен).
[73] Новое издание — J. Taillardat, Paris 1967.
[74] Edizione Nazionale delle Opere di E Petrarca, ed. G. Martellotti, t. 2, Firenze 1964.
[75] H. Kornhardt, Exemplum, диссертация, Gottingen 1936, 87.
[76] H. Gugel 1977,144—146.
[77] W. Steidle ²1963, 102.
[78] W. Steidle ²1963, 47 и 69 с лит.
[79] «There is something solidly authentic about Suetonius’ emperors» G. B. Townend 1967, 93.