Общие положения
Биография - "жизнеописание"[1]. Поскольку в данном случае не может идти речи о едином жанре с четкими контурами и строгими закономерностями, его чрезвычайно трудно определить. Биография может быть литературно отделанной: таковы Агрикола Тацита и Βίοι Плутарха. Она может также ограничиться подачей систематизированного материала: в греческой культурной области появляются составленные с научными целями биографии поэтов в связи с изданиями их произведений, философов - при изложении их теорий; однако есть и литературно отделанные биографии поэтов. В Риме трезво-деловая форма биографического жанра обладает своей предварительной ступенью в надписях, служебных книгах и подобных же вещах, риторическая - в надгробных речах. Обе формы могут смешиваться в различной пропорции.
С родственными жанрами есть и точки соприкосновения, и различия.
Точки соприкосновения: как и в энкомии, в биографиях заслуги могут группироваться по типам поведения (доблестям) либо по преодолеваемым препятствиям. Как и в литературном портрете, биография не обязана быть полной - она может работать только с выдающимися индивидуальными чертами. Распространено ограничение важнейшим жизненным этапом - центральным событием, которым может быть осознание своей жизненной миссии (напр., обращение) или время высочайшего испытания (напр., смерть). В случае с влиятельными политиками, конечно, биография не может отвлечься от их исторических заслуг.
Различия. В энкомии политические, моральные и духовные достижения выступают на первый план, в биографии, напротив, идет речь о жизни индивидуума, при этом могут быть упомянуты и негативные стороны ("пороки"). Литературный портрет может ограничиться упоминанием о важнейших чертах или приведением характерных анекдотов, биография должна считаться с ходом жизни как таковым. Историография отдает предпочтение публичной деятельности, биография - частным особенностям.
Три названных родственных жанра предполагают тщательную стилистическую отделку, для биографии это не обязательно (см. раздел Литературная техника).
Греческий фон
Интерес к отдельной личности существует не во всех обществах. Поэтому биографический жанр сформировался не у всех народов. В Греции он появляется поздно. Его корни - сперва политические: наличный - или только долженствующий пробудиться - интерес к личности связан с возникновением и пропагандой монархических или тиранических государственных форм. Создаются биографии царей, где тщательно устраняются теневые стороны их власти. Они могут быть простой похвалой властителю - с IV в. до Р. Х. энкомий обрел свои четкие формы - или зерцалом государей с педагогической подоплекой, служащей воспитанию идеального монарха; в обоих случаях они далеки от проявления чисто биографического интереса[2].
На властителях позднее концентрируется внимание во многих сочинениях Плутарха и Светония, но уже не только в смысле энкомия.
Другой биографический стимул - философский; как духовные водители, побуждающие к подражанию, великие мыслители также могли показаться достойными того, чтобы запечатлеть в биографиях их жизнь. Неповторимость личности особенно ярко бросалась в глаза грекам в случае Сократа. Платон, правда, не пишет биографии своего учителя, однако в свободном замысле своей Апологии и еще более свободном - Диалогов он самостоятельно развивает его методические посылки, так что платоновские элементы трудно отделить от сократовских; иначе, но тоже не исторически поступает Ксенофонт в своих Воспоминаниях о Сократе: для него научный подход не столь важен, как жизненный стиль, и уж во всяком случае он не хочет в первую очередь описывать жизнь мыслителя. Речь и диалог с технической точки зрения имеют нечто общее с драмой: в их манере персонаж в определенных ситуациях предстает как пример, при этом интерес сосредоточен не столько на самой личности, сколько на ее способе мыслить и действовать.
Позднейшие биографии философов, в школьной традиции сопровождающие изложение их доктрин, показывают образцовую жизнь мудрецов. Они как предварительный этап лежат в основе позднеантичных житий святых.
Третий исток биографического интереса - учено-литературный: биографии авторов возникают с IV в. до Р. Х. Для эпохи эллинизма становится обычаем предпосылать произведениям классиков их биографии, в частности, для того, чтобы указать на связи между жизнью и творчеством. Вот что можно сказать об отдельных корнях биографического жанра в греческой духовной жизни.
Дополнительный стимул биография получает в исследовании фактического материала, чему благоприятствовала перипатетическая школа. Средства внутреннего структурирования дает философская этика, особенно характерология Аристотеля и Теофраста - контраст между добродетелями и пороками. Однако сохранившегося материала недостаточно для того, чтобы реконструировать специфически перипатетическую биографическую форму.
Наряду с этим возникают литературные правила сочинения биографий, которые частично дает жанр энкомия (см. раздел Литературная техника).
Классиками греческой биографии считались Аристоксен (IV в. до Р. Х.), чьи жизнеописания Архита, Сократа и Платона, как показывают отрывки, не были свободны от язвительной критики, Антигон из Кариста (III в. до Р. Х.), автор живых и наглядных биографий философов, Гермипп из Смирны (III в. до Р. Х.), который - опираясь на материалы Александрийской библиотеки, а также, к сожалению, и на недостаточно серьезные источники - сочинил оказавшие большое влияние жизнеописания законодателей, философов и писателей, как и Сатир (вторая половина III в. до Р. Х.), описавший жизни царей, политиков, ораторов, философов и поэтов. Жизнеописание Еврипида (P. Oxy. 1176) искусно отделано: оно избегает зияний и построено в виде диалога; в иных случаях мы знакомы с этой формой только по агиографии; но на наш вкус Сатир вообще заходит слишком далеко при биографическом изложении литературных текстов, особенно комических сцен.
Римское развитие
Интерес к личности в Риме мощно стимулирует эллинистическое влияние. Он не отсутствовал никогда, даже был сильнее, чем в Греции; наш образ древнеримского общества с его самоотверженными доблестями отличается некоторой односторонностью, поскольку именно их должен был подчеркивать Катон, этот великий соперник аристократии.
В любом случае у биографии и автобиографии в Риме есть крепкие туземные корни: старый и властный мотив - родовая гордость; биографические данные предоставляли tituli; надписи на статуях влиятельных лиц, laudationes funebres - похвалы умершему при погребении - родственны энкомию и содержат важнейшие элементы биографического жанра. Такие речи коллекционировались в фамильных архивах. Правда, в них образ умершего стилизировался под exemplum.
Нужно признать вероятным, что в Риме были последовательно ориентированные на материал служебные биографии должностных лиц. Позднейшая разновидность этого типа, характерная для особенностей латинской биографии, - Liber pontificalis. Его корни простираются от VI до II вв. по Р. Х. "Будет ли слишком смелой мыслью заключить по этой пережившей столетия римской служебной биографии о существовании более древних, утраченных произведений подобного типа?"[3] Близость изображения личности в таких книгах к римскому самоизображению в надписях и надгробных памятниках бросается в глаза.
Следующая предпосылка - спровоцированная первенством gentes, "родов" - самоутверждение homo novus: уже Катон Старший собирает свои речи - сначала для практических и документальных целей, затем и для того, чтобы вставить их в свою историческую работу и увековечить в ней самого себя. Другой влиятельный выскочка, Цицерон, прославляет свое консульство в прозе и в стихах.
Целесообразная идеализация, однако, с самого начала не является всеобъемлющей; особенно сильно это сказывается на изобразительном искусстве и поэзии. Натуралистическая римская посмертная маска и реалистическое портретное искусство республиканской эпохи выказывают вкус к индивидуальному, превосходящий таковой же в параллельных греческих моделях. То же направление задается типично римской тенденцией иронично-трезвого поэтического самоизображения, господствующей у Луцилия. Сатирическая поэзия индивидуального самовыражения достигает своей вершины в творчестве Горация, который, однако, не сочиняет последовательной автобиографии и скорее скрывает, чем выставляет напоказ собственную личность.
Овидий пишет первую поэтическую автобиографию[4]; в отличие от самоизображения сатириков она апологетична, и ее нужно понимать исходя из особого положения изгнанного поэта; в этом отношении он примыкает скорее к цицероновской, чем к горацианской традиции.
Процесс зарождения прозаической автобиографии в собственном смысле слова тесно переплетается с политическим. Великие одиночки, которым принадлежит господство в позднереспубликанскую эпоху, выступают - и это уже новшество - не только как действующие лица, но и как литераторы, пишущие о себе. После других Сулла - политическая фигура, указавшая римской истории ее будущее, - пишет (к сожалению, утраченную) автобиографию, без сомнения для того, чтобы оправдать свою политическую деятельность. "Демократ" Цезарь состязается со своим предшественником-оптиматом не только как всемогущий диктатор, но и как автор Записок, в которых запланированное самоизображение маскируется двояко: за многофигурным историографическим фасадом и "трезвым" стилем служебного отчета.
Вольноотпущенник Суллы Корнелий Эпикад завершает создание литературного образа своего благодетеля и становится тем самым первым римским биографом, которого мы знаем по имени.
Однако и жизнеописания без политической цели под влиянием эллинизма встречают в Риме все более живой отклик. Варрон создает первый латинский сборник De viris illustribus. Непот в определенном смысле может считаться создателем в Риме жанра литературной биографии. Такие биографии без актуальной апологетической цели отражают определенные системы ценностей и становятся показателем слияния греческой и римской культуры. Гигин продолжает этот ряд.
Тацит обогащает биографию своего тестя Агриколы историографичесими элементами и, наоборот, концентрирует интерес своих исторических трудов на личностях цезарей.
Начиная со Светония, биография государя начинает конкурировать с традиционной историографией, которую ей в рамках латинской литературы на долгое время удается потеснить (Марий Максим, Historia Augusta, Аврелий Виктор).
Евсевий пишет панегирическое Жизнеописание Константина.
Поздняя античность знает отдельные биографии философов: Порфирий описывает жизнь Плотина, Марин - Прокла. Βίοι σοφιστῶν Филострата - сборник, продолженный Евнапием.
Иероним своим De viris illustribus продолжает традицию Светония и создает первую христианскую историю литературы.
Христианские жития святых представляют другой тип (Евагриев перевод Жития Антония Афанасия, Житие Св. Павла Иеронима, Житие св. Илариона, Житие Малха[5], Житие св. Мартина Сульпиция Севера).
Литературная техника
В изображении пересекаются различные принципы, в частности, хронологическая и систематическая композиция материала. Биография колеблется между двумя крайними точками, которые обе, собственно, не относятся к ее области: с одной стороны, синхронным портретом в виде сознательно неполного очерка (αύνοψις), с другой - сориентированным на историческую полноту последовательным повествованием. В отличие от историка, для биографа, даже когда он повествует, важны не столько исторические события как таковые, сколько их содержательная значимость для жизни представленной личности. Так он обращается иногда к исторически ничтожным, но психологически ярким анекдотам. Гастрономические предпочтения, любимый конек, другие подробности могут отражать важные черты характера. Биограф отбирает материал по его значимости именно в указанном смысле: таким образом некоторые жизненные этапы - скажем, молодость или конец жизненного пути - могут быть описаны особенно подробно, другие - обойдены молчанием.
Систематическая композиция, которая тем или иным образом включается в хронологические рамки или вовсе разрушает их, может исходить из доблестей - соответственно, в иных случаях и из пороков[6]. Здесь может сказываться влияние философских элементов (см. раздел Образ мыслей II). В этом случае характерны тесные связи с риторическим энкомием. И там, и тут ἤθη, "правы" героев должны быть представлены через их πράξεις, "деяния" с морально-педагогическим оттенком, однако с тем решающим отличием, что в биографии могут быть описаны и отрицательные примеры поведения.
Практически биографии могут быть набросаны в учено-деловом стиле или же литературно отделаны[7]. Представитель последнего типа - Плутарх († после 120 г.), первого - хотя и с определенными оговорками - Светоний. Светоний ставит перед собой задачу привести биографический материал в упорядоченном виде, причем с достаточной последовательностью отказавшись от литературной отделки; в духе научной работы цитируются даже документы. Тем самым он завоевывает для научно оформленных биографий роль одной из форм историографии.
Для жизнеописаний философов характерна последовательность "жизнь - учение". Диоген Лаэрций (вероятно, конец III в. по Р. Х.) систематически придает биографии краткое изложение учения (συναγωγή). Для жизнеописаний философов характерны анекдоты, затрагивающие характер соответствующего мыслителя; в случае с Эпикуром Диоген Лаэрций (кн. 10) опирается на аутентичные свидетельства.
Биографии собираются и сортируются по категориям (законодатели, тираны, поэты и т. д.); сборники такого рода получают объединяющее название "О знаменитых мужах" (Περὶ ἐνδόξων ἀνδρῶν). Мы обнаруживаем такие сборники у Варрона, Непота, Гигина, Светония. Начиная с позднереспубликанской эпохи сопоставляют биографии греков и римлян (Варрон, Непот, позднее Плутарх). Биографии философов собирают по школам и их главам (ср. Diog. Laert.).
Растущая роль личности и ее решений уже в эллинистическую эпоху (Александр) привела к тому, что биография все больше оказывала влияния на историографию: так уже у Саллюстия и в еще большей степени в Истории Тацита. Это хорошо понятно, учитывая всемирно-историческую роль решений римского государя. И наоборот, в Агриколе тот же писатель обогащает биографию историографическими элементами; кроме обычных речей и описаний битв литературным средством оказывается, напр., топика образа Александра. Со Светонием биография (это особенно видно по жизнеописаниям четырех императоров, сменивших друг друга в течение одного года после гибели Нерона) вступает в открытую конкуренцию с историографией - не по форме, но по содержанию и по функциям.
Иная форма - диалогическая биография; мы знаем Жизнеописание Еврипида Сатира (вторая половина III в. до Р. Х.) и примеры из поздней античности (Палладий, Сульпиций Север).
Восприятие элементов фантастического повествования и романа эпохи эллинизма ведет к развитию назидательно-занимательных литературных жанров; возникает легенда (Афанасий, Иероним).
В целом философическая биография[8] имеет дело скорее с типичными, чем с индивидуальными элементами; речь идет о достижении морального совершенства по различным - предусмотренным этической теорией - ступеням. Некоторые жизнеописания философов имеют ареталогический характер, как, напр., филостратово Жизнеописание Аполлония. Пародия на этот жанр - лукианова работа Об Александре Абонутихийском. Категории философической биографии легко было перенести в христианскую агиографию.
В рамках христианской биографии[9] можно различить следующие группы: деяния и страсти мучеников, жития монахов, жития епископов, биографические серии VI в.
Деяния мучеников
Исходная форма христианской агиографии - форма протокола (acta), напр., текст, рассказывающий о допросе скиллитанских мучеников в Карфагене ок. 180 г. Passio SS. Perpetuae et Felicitatis (202 или 203 г.), простое сообщение некоего редактора, дополнено собственными рассказами Перпетуи и словами ее товарища по заключению. Эта комбинация из сообщения и автобиографии называется формой комментария[10]. Мартирий Киприана (258) сохранился в форме acta; рядом с ним дошла Vita Cypriani Понтия, старейшее римское житие святого. Это - латинская речь-проповедь в виде риторического панегирика, как показывает уже растянутое предисловие. Это житие можно истолковать как энкомий[11].
Расширение формы acta - повествование о страстях (напр., Passio SS. TV Coronatorum). Здесь литературно-техническим средством становится "фоновый стиль" - читатель должен пережить рассказанное на фоне сцены с Пилатом, к которой отсылают "фоновые цитаты".
Страсти Себастьяна, Лавренция и Агнессы отличаются драматическими чертами; к традиции античного романа примыкают Passiones apostolorum. Новые герои этих текстов относятся к низшим слоям населения: женщины, солдаты, рабы.
Жития монахов
Житие Антония Афанасия (ок. 357 г.) - в своем роде новаторское произведение, ставшее определяющим для латинской агиографии IV в. Смену стиля - от раннехристианской простоты к гуманизму эпохи Иеронима - отражают два латинских перевода, более древний анонимный, менее древний - Евагрия (ок. 370 г.). Влияние Афанасия испытывают Иероним (Жития Павла, Илариона, Малха), Сульпиций Север (Житие Мартина), Паулин (Житие Амвросия).
Житие Малха - выразительно озаглавленное Иеронимом как Vita и соединенное автором в сборник с двумя другими жизнеописаниями - указывает, кроме всего прочего, и на то, что латинская Vita никоим образом не обязана иметь перед глазами всю жизнь человека как целое. Достаточно основного переживания: Vita становится здесь практически новеллой. У Иеронима биография может сочетаться с формой письма; его некролог Павлы пролагает путь агиографическим женским биографиям.
Новый риторический расцвет жития монахов переживают во времена Теодориха (Евгиппий, Эннодий, Дионисий Экзигуй).
Биографии писателей
Значение светониева биографического типа для латинской христианской биографии иногда решительно оспаривается[12]; однако все же работа Иеронима De viris illustribus прочно укоренена в традиции Светония. Биография, история и ученый метод документирования сочетаются уже в Истории церкви Евсевия; длинный отрывок, охватывающий пятую и начало шестой книги, написан под знаком личности Оригена.
Жития епископов
К концу IV в. биографы начинают уделять больше внимания епископам; из более раннего периода стоит упомянуть Vita Cypriani Понтия. Сульпиций Север (Vita Martini) создает новый образец жития епископа - он знает также и жития монахов. За ним следуют Паулин Медиоланский (Vita Ambrosii), Поссидий (Vita Augustini), Ферранд (Vita Fulgentii). Иларий в Vita Honorati создает элегантную laudatio funebris с классицистическими клаузулами, аноним в Vita Hilarii в согласии с изменившимся вкусом эпохи - риторически перегруженный текст, но, наоборот, менее традиционный в технике клаузул. Пять авторов освещают Vita Caesarii
Биографические серии VI в.
Венанций сочиняет биографическую серию о епископах, с которыми по большей части он не был лично знаком. Он вводит новый принцип композиции материала: в случае с Иларием он пишет отдельно Vita S. Hilarii и Liber de virtutibus.
Биографические элементы можно обнаружить и у Григория Великого, особенно в Диалогах, отличающихся от остальных его произведений и стилистически[13]. Григорий Турский также может быть упомянут в этой связи.
Автобиографии
Особенно многогранна литературная техника автобиографий: мы имеем свидетельства о ὑπομνήματα (commentarii) в греческой сфере начиная с Птолемея I, Антигона Гоната, Деметрия Фа-лерского; в Риме мемуарные произведения известны с эпохи Гракхов - Эмилия Скавра, Суллы, Цицерона, Августа, Тиберия. Манера написания автобиографии могла ориентироваться и на Ксенофонта (Cic. Brut. 132). Необычайное сообщение Августа о своих деяниях встраивается в традицию надписей, сделанных государями. Цезарь поднимает жанр записок на историографическую высоту - здесь, конечно, не обошлось без Ксенофонта. В исторических произведениях авторы свидетельствуют о своем участии в событиях (Фукидид, Ксенофонт, Полибий, Катон, Аммиан Марцеллин), в том числе и в предисловиях, частично созвучных VII письму Платона (Саллюстий).
Самоизображение может принимать также и форму судебной речи: Антифонт, Андокид, Лисий, Исократ (особенно Περὶ ἀντιδόσεως), Цицерон, Апулей. При этом в силу обстоятельств предметом подражания становится платоновская Апология.
Цицерон для изображения своего консульства выбирает стихотворную форму эпоса и прозаическую Записок. Совершенно необычно обращение к своему образованию и взрослению (Brut. 304-324).
Особый тип текста - описание философского или религиозного обращения[14] - развивается из зародыша, содержащегося в Письмах Цицерона и Посланиях Сенеки. Крупные имена - Дион из Прусы, Эпиктет, Марк Аврелий, Элий Аристид, Либаний. Значительная автобиографическая литература христианских авторов строится на этой основе: Григорий Назианзин, Юстин, Иларий, Августин, Эннодий, Патриций.
Язык и стиль
Подход к языку и стилю биографии может изменяться в зависимости от того, к "плутарховскому" или к "светониевскому" типу она относится. Второму соответствует трезвый ученый стиль, стиль античных грамматиков; для него характерно дословное цитирование источников, в том числе и греческих. Первый подвергается большей риторической обработке. Однако и Светоний не вполне свободен от литературных украшений.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Вышеописанные формальные элементы, напоминающие об энкомии - начатки систематического членения и т. п. - относятся к данной сфере, если автор открыто указывает на них как на конститутивные для своего текста. Их недостаточно для того, чтобы создать отдельный жанр.
Античность вообще не сформулировала для биографии строгих жанровых законов. В качестве контраста для наличных римских биографий укажем идеологические предпосылки исследования, составляющие фон жизнеописаний Плутарха.
Мы находим у последнего определенный подступ к теории биографии. Его предисловия подтверждают, что биография в восприятии современников отличалась от историографии.
Морально-педагогическая целесообразность для конституирования жанра у Плутарха особенно важна. Духовные корни жизнеописания - теория об этосах перипатетиков; эта последняя предполагает систематизацию этики и жизненного стиля. Здесь усматривают причину того факта, что в Греции биография не стала историческим жанром[15]. Однако нельзя забывать, что начиная с эллинистических биографий Александра эти жанры конвергируют уже в силу своего материала.
Отсюда большое расстояние до римской политической биографии. У нее другие корни, поскольку в Риме политическая обстановка иная.
Идеологически сконцентрированная на частной сфере интерпретация античной биографии не принимает во внимание Ксенофонта, который, кроме того, именно в Риме играет важную роль. В иных отношениях она лишь частично подходит к жизнеописаниям, дошедшим до нас из римской литературы.
Образ мыслей II
Жизнеописания философов преследуют цель представить определенный жизненный стиль. Особенно явно это у Ямвлиха, который открыто пишет не О жизни Пифагора, но О пифагорейской жизни (Περὶ τοῦ Πυθαγορείου βίοι).
Схемы добродетелей, которые в каждом случае лежат в основе, зависят от философской позиции автора.
В перипатетической школе, за которой признается особое значение в возникновении греческой биографии, можно усмотреть данные антропологических штудий: скажем, противопоставление этоса и пафоса, классификацию определенных жизненных стилей и типов характеров или сочетание природных данных и благоприобретенных достоинств. Вообще же в античных биографиях царит интеллектуализм, связанный с морализаторским подходом. Ценность личности конституирует свободное нравственное решение; окружение не воспринимается как определяющий фактор.
Обращение к индивидууму не тождественно обращению к частному лицу. Поэтому у римлян нет никакой причины отказаться от сочетания биографии и историографии. Жизнеописания государей все больше и больше пишутся под знаком "царственных добродетелей" "тиранической топики"[16].
Жизнь, датировка
Корнелий Непот (мы не знаем его первого имени) родился предположительно около 100 г. до Р. Х.; в любом случае в 63 г. до Р. Х. это уже не молодой человек (Plin. nat. 9, 137). Вероятно, его родина - Тицин; можно точно сказать, что он транспаданец[1], как и Катулл, который обращается к нему в своем посвятительном стихотворении и которого он сам упоминает с похвалой (Nep. Att. 12, 4). Он никогда не занимал должности, дающей доступ в сенат, но целиком посвятил себя своей семье (ср. Cic. Att. 16, 14, 4) и писательству (Plin. epist. 5, 3, 6). Как Варрон и Аттик, он образованный литератор из всаднического сословия. Как Марк и Квинт Цицерон, Гортензий и, может быть, Варрон, он относится к кружку друзей Аттика. В 65 году он слушает речь Цицерона за Корнелия[2]. Хотя великий оратор в своей реплике о нем подчеркивает дистанцию (Att. 16, 5, 5), его переписка с Непотом была опубликована. Биограф описывает жизнь Цицерона. Непот занимался также изданием (Цицерона? Катулла?): Фронтон (epist. p. 20 Nab. - 15 V. D. H.) называет его в одном ряду с Лампадионом, Стаберием и Аттиком. Он переживает своего друга Аттика[3] и заканчивает свой долгий жизненный путь уже при Августе[4].
Обзор творчества
1. Три книги Chronica - созданные до 54 г. до Р. Х. - были самым ранним прозаическим произведением Непота (Catull. 1, 3-7). Там были синхронно представлены события греческой и римской истории. Произведение затрагивало также и историю литературы.
2. Exempla - написанные после 44 г. по крайней мере в 5 книгах (frg. 12 Peter =frg. 21 Marshall) - представляли собой новый для Рима жанр - тематически выстроенный сборник анекдотов. Вероятно, они - как позднее произведение Валерия Максима - в каждом случае делились на греческую и римскую часть.
3. Отдельно Непот опубликовал обстоятельные жизнеописания Катона и Цицерона.
4. Его главное произведение De viris illustribus повествовало в по меньшей мере шестнадцати книгах об иностранных и римских царях, полководцах, ораторах (см. стр.534 о фрг. Корнелии), историках, поэтах и грамматиках (две дальнейших группы остаются неназванными). Мы располагаем книгой[5] об иностранных полководцах (за которым следовала утраченная о римских: Hann. 13, 4) и частично - изображениями римских историков (Катон, Аттик; фраза о значении Цицерона для историографии сохранилась из введения). Первое издание Жизнеописания Аттика (относящегося к биографиям историков) выходит между 35 и 32 г. Непот намекает на второе издание (между 32 и 27 гг. до Р. Х.; Att. 19, 1)[6]. Жизнеописания Датама, Гамилькара и Ганнибала (в последнем об Аттике говорится как об умершем - 13, 1), как и отрывок reges в книге о полководцах, могли бы быть дополнениями ко второму изданию. Попытка отрицать наличие второго издания[7] неубедительна[8].
Сохранившаяся книга De excellentibus ducibus exterarum gentium содержит двадцать биографий греческих полководцев[9]. К ним примыкает обзор тематики царей - предмета ранней части труда. В качестве приложения следуют Гамилькар и Ганнибал. Эстетическая композиция книги, кажется, не предусматривалась; ср. чисто внешний переход (возможно, к дополнению второго издания): De quibus quoniam satis dictum putamus, non incommodum videtur non praeterire Hamilcarem et Hannibalem ("поскольку мы считаем, что о них сказано достаточно, то не кажется неуместным не пропускать и Гамилъкара и Ганнибала", reg. 3,5). Однако расположение могло быть продумано и лучше, чем это часто кажется[10].
Биографии Катона и Аттика, естественно, взяты из той книги, где шла речь о латинских историках. О композиции отдельных биографий мы будем говорить в связи с литературной техникой.
5. Кроме того, Непот писал маленькие стихотворения (Plin. epist. 5, 3, 6), может быть, и географический труд, однако вряд ли произведение о возрастании роскоши во всех областях человеческой жизни; ведь относящиеся к этой теме заметки могли находиться и в одной из других его работ.
Источники, образцы, жанры
Для Chronica образцом служила (правда, написанная комическими триметрами) хроника Аполлодора Афинского (II в. до Р. Х.). Этот автор также обращал внимание и на историю литературы. Здесь Непот, как и Аполлодор, относит основание Рима к 751/50 г. до Р. Х.
В пяти книгах Exempla Непот предположительно примыкает к традиции греческих парадоксографов[11]. Источниками для биографий сейчас вновь считаются исторические труды, которые тогда были легкодоступны. Непот называет Фукидида (Them, 1, 4; 9, 1; 10, 4; Pans, 2, 2; Ale. 11, 1), Ксенофонта (Ages. 1, 1), Теопомпа и Тимея (Ale. 11, 1), Динона (Соп. 5, 4); для Ганнибала (13, 1, 3) он цитирует Силена и Сосила; в иных случаях он ссылается на Аттика, Полибия, Сульпиция Блифона. Нужно считаться и с возможностью использования Эфора и Каллисфена. К ранее распространенной версии - о промежуточном греческом источнике Περὶ ἐνδόξων ἀνδρῶν[12] - теперь относятся скептически, поскольку известные нам сочинения с этим заглавием не содержали биографий политиков[13]. Однако и кроме таких сборников были энкомии политикам, а техника энкомия, как видно, оказала влияние на Непота.
В любом случае тезис, что у греков (до Полибия) не было биографий политиков, покоится частично на argumentum ex silentio, частично на слишком узком определении биографии, заведомо исключающем весь наличный материал[14]. Однако сам Непот (Epam. 4, 6) указывает на complures scriptores[15]. В эллинистическую эпоху задачу написания политической биографии много раз брали на себя историографы[16].
Частично Непот следует перипатетической традиции жизнеописаний, довести которую до возможного совершенства еще предстоит Плутарху. В биографии Датама он и на самом деле должен был использовать Динона. В случае с Аттиком Непот прибегает к собственным знаниям, как он сделает и в утраченной биографии Цицерона. Непот знает, что для историка письма - важные документы; он говорит о цицероновской переписке: quae qui legat, non multum desideret historiam contextam eorum temporum, "кто их прочтет, тот вполне обойдется без связной истории этого времени" (Att. 16). Письма цитировали уже эллинистические биографы.
Независимо от вопроса, является ли Непот творцом жанра политической биографии, этот жанр играет в Риме особую роль. Он особенно созвучен римскому миросозерцанию; достаточно вспомнить о традиции imagines. По Иерониму[17] первыми биографами Рима били Варрон, Сантра, Гигин и Непот. О биографическом интересе свидетельствуют и imagines Варрона, сопровождаемые кратким текстом (и не ограничившиеся политиками). Книга об иностранных полководцах посвящена Аттику: незадолго до того тот написал эпиграммы к портретам римских государственных деятелей (Nep. Att. 18, 5 сл.). Возможно, Аттик посоветовал Непоту включить политиков в свой сборник.
В Риме было много автобиографий, которые сложились в относительно негреческий жанр, процветавший со времени Г. Гракха[18]: Рутилий Руф и Эмилий Скавр оставили свои воспоминания. Биографиями занимались многие вольноотпущенники: Корнелий Эпикад завершил и издал мемуары Суллы; Л. Волтацилий Пифолай повествовал о подвигах Помпея Страбона и Помпея Магна[19], правда, скорее как историк. Тирон был вольноотпущенником и биографом Цицерона.
В рамках римской литературы Непот со своими Chronica, Exempla и сборником биографий разрабатывал целину. То, что он включает в последний биографии политиков, было, насколько мы можем видеть, беспрецедентным шагом. Новшеством является также и то, что в сборник включается биография благополучно здравствующего современника (Аттика).
Литературная техника
Непоту приходится отмежевывать свою писательскую манеру от таковой же историков (Pel 1): quod vereor; si res explicare incipiam, ne non vitam eius enarrare, sed historiam videar scribere, "потому я опасаюсь, если начну объяснять обстоятельства, что покажется, будто я не рассказываю о его жизни, а пишу историю". Биографии Непота не обладают строгой жанровой формой: он колеблется в выборе между различными возможностями[20]. Согласно удобной, но устаревшей схеме "александрийская биография" наряду с наброском внешних событий давала очерк характера в анекдотах; этот жанр известен прежде всего из жизнеописаний поэтов. "Перипатетическая биография" ("плутарховского типа"), напротив, предполагала эстетическую композицию[21]. Оба типа смешиваются в писательской практике Непота. Литературную и политическую биографию в Риме также нет возможности резко отграничить друг от друга[22]. Биографии в тесном смысле слова, о которых мы знаем, на греческом языке выходили только сериями; в этом отношении каждый конкретный человек - представитель своего жанра (напр., поэт). Серии политических биографий до Не-пота, кажется, не засвидетельствованы[23].
Литературная форма биографий Непота многообразна. Возможно простое хронологическое изложение, однако включение государственных людей в сборники предполагает также и постановку моральных целей, и близость повествовательной техники к историографической. Жизнеописания Кимона, Конона, Ификрата, Хабрия, Тимофея кратки, однако даже и они не являются чисто "александрийскими", потому что при всем лаконизме в них чувствуется интерес к virtutes и vitia.
С другой стороны, он знает также формы, близкие к энкомию, как, напр., в биографии Эпаминонда, чей характер вызывает большее восхищение, чем жизнь. Для Агесилая и Аттика Непот также использует эстетический арсенал похвальной речи. Теория эпидейктического энкомия предоставляет на выбор две композиционных возможности: по "доблестям", ἀρεταί, или хронологически (Quint, inst. 3, 7, 15). Биографы используют обе формы без особого различия[24].
Контраст энкомию образует антитетично-амбивалентная характеристика Алкивиада (1, 2-4), в которой - несмотря на воодушевление финала (11, 6) - смешиваются похвала и порицание; в этом усматривают "перипатетический" элемент[25]. Жизнеописание Диона делится на восходящую и нисходящую части: первая содержит элементы "похвалы", ἔπαινος, вторая - "порицания",ψόγος[26].
Если у Непота по большей части интерес сосредоточен на особенностях полководцев, выбор этой категории не обусловлен ни только литературными факторами как таковыми, ни жанровыми рамками, а свойствами римской жизни[27]. Так у Непота конституируются определенные отличительные черты римской биографии. В Ификрате он (как позднее Светоний) между описаниями disciplina militaris, "военной выучки" и конца жизни вставляет замечания о наружности и характере[28]. Важно также и типично римское подразделение на vita publica и privata[29]. Непот искусно чередует главы о частной жизни и о публичной деятельности, "эйдологический" и "хронологический" подход[30]. В последовательности эпизодов можно прочесть историю внутреннего развития героя[31]. Свое суждение автор высказывает в "промифиях" или в postscripts "собрание этих суждений дало бы, вероятно, набор основных римских исторических понятий"[32]. Однако часто оценка скрывается в композиции материала.
Язык и стиль
Подход к языку в рамках классичности, однако нет и ожидаемой чистоты. Повседневный язык, как видно, оказал влияние на этого писателя, которому несколько чужда тщательность в отделке. Так, иногда проскальзывает "древнее корнесловие", странное для современника Цезаря и Цицерона.
Тон выдержан в рамках аттицизма; его регистр - genus tenue, "тонкий род". Только иногда можно встретить легкие риторические заострения, как, напр., actorem auctoremque ("действующее лицо и инициатора", Att. 3, 2). В основном же манера письма лишена напряжения, что соответствует далекой от политических бурь жизни и зрелому возрасту автора. Конечно, она неравномерна, но не лишена приятности, а иногда и вовсе привлекательна. Достаточно взглянуть на двойное и тройное членение и тонкую ритмизацию в "превозносящем" отрывке, как, напр., Epam. 3.
Непот - хороший рассказчик анекдотов. Он умеет правильно расположить изюминку, принести в жертву лишние детали и выделить основное. Его повествовательное искусство можно сравнить с цицероновским. Ненавязчивое изящество изображения открывается лишь при внимательном чтении, для которого, к сожалению, еще слишком мало научных и педагогических пособий.
Образ мыслей I. Литературные размышления
Leve et non satis dignum, "легкая и недостаточно серьезная": так, по предположению Непота, будут оценивать его "манеру письма", genus scripturae (praef.). При этом он понимает биографию как жанр[33]. Была ли она в пренебрежении потому, что ею занимались вольноотпущенники? Или Непот защищает свой аттицистский стиль? Проблема, как он говорит сам, скорее содержательного характера: именно "незначительные" детали в биографии часто становятся самыми красноречивыми. Summi viri, "наиболее выдающимися людьми", он называет не политиков[34], но "знаменитостей", viri illustres (ἔδοξοι). Непот сознательно ставит перед собой писательскую задачу. Обращение с фактами у морализирующего писателя иное, чем у историка-исследователя; ср. Pel 1: "Фиванец Пелопид больше известен историкам, чем широкой публике. Я нахожусь в сомнении, как нужно описать его заслуги: опасаюсь, что, если я начну перечислять его подвиги, то создастся впечатление, что я не рассказываю о его жизни, а пишу историю; если же я их только коснусь, то приходится опасаться, что читателям, не знающим греческой литературы, не будет достаточно ясно, насколько велик этот человек. Поэтому я попытаюсь не впасть ни в ту, ни в другую ошибку и прийти на помощь как пресыщению, так и в особенности незнанию читателя"[35].
Речь, следовательно, идет о delectare и docere. В принципе Непот не чувствует себя историком, но в данном случае он вынужден в должной мере считаться с историческим материалом. Дело не в различии между стремящимся к полноте научным и избирательно- художественным подходом[36], но в том, чтобы не соскользнуть в историографию. Масштабом остается значительность героя (quantus ille fuerit, "сколь велик он был"; Harm. 5, 4). Намерение Непота - exprimere imaginem consuetudinis atque vitae ("создать картину обычаев и жизни", Epam. 1,3). Таким образом он остается верен своей биографической цели. Исторический материал исполняет только иллюстративную функцию. Интерес к tituli и родословному древу - вообще типично римское явление (Nep. Att. 18, 4): quibus libris nihil potest esse dulcius Us, qui aliquam cupiditatem habent notitiae clarorum virorum, "ничего не может быть приятнее этих книг для тех, кто испытывает удовольствие, узнавая что-то о великих мужах".
Образ мыслей II
Категории похвалы и порицания - не философские, а риторические. Когда в своем письме к Цицерону (frg. 39 Marshall) Непот дистанцируется от принципа philosophia magistra vitae, это могли бы принять за отказ от греческой образованности. Однако введение в книгу о полководцах дает нам лучшие наставления - Непот проявляет редкую восприимчивость к греческой культуре: "Будут люди, не имеющие греческого образования, которые ничего не будут считать правильным, кроме того, что соответствует их привычкам" (praef. 2). Непот вовсе не такой упрямо-консервативный защитник римской древности, каким он кажется по переписке с Цицероном. В Chronica - этой sui generis назидательной притче - доля греческого материала была велика. Непот, правда, не теоретик. Он любит практический элемент; и поучения, которые он извлекает из событий, скорее умны, чем возвышенны (Thras. 2, 3; Epam. 3, 2), однако он отваживается выставить грека в качестве образца для римских полководцев (Ages. 4, 2). У Непота отсутствует нездоровый интерес к сенсационному; сексуальная сфера, напр., играет в его биографиях только подчиненную роль - ср. Ale. 2, 3. В этом отношении Непот, как и Цицерон, испытывает влияние староримского менталитета.
С исторической точки зрения его трактовка греческого материала куда менее достоверна, чем таковая же римского. Непот был знаком с римской аристократией и мог черпать обильный материал из первых рук. Его политическая позиция - республиканская (ср. Dion 9, 5: quam invisa sit singularis potentia, "сколь ненавистна власть одного"), предостережение против единоличной власти во времена Непота приобрело актуальность. Однако, как римский всадник, он обладает и беспартийностью, свойственной аполитичным людям. В биографии Ганнибала совершенно нельзя почувствовать следов римской национальной ненависти. В соответствии с римским чувством virtus и дидактическими намерениями самого Непота изображение добродетелей и пороков играет большую роль (Pans. 1, 1; Epam. 10, 4; Timoth. 1); однако Непот изображает живых людей.
Традиция
Мы располагаем более чем 70 рукописями и знаем о 15 пропавших. Основополагающий Codex Petri Danielis, или Gifanianus (вероятно, XII в.), к сожалению, сегодня утрачен. Эксцерпты из P. Daniel сегодня доступны в старых изданиях (Francoforti 1608; Pauli Manutii in Attici vitam scholia, изд. Venetiis 1548; Amstelodami 1684. Однако прежде всего сохранились копии: на первом месте Leidensis B. P. L. 2011 (L; XV в.); в этой рукописи (которую использовал J. H. Boeiler в страсбургском издании 1640 г. и вновь открыл P. K. Marshall) отсутствуют жизнеописание Катона и фрагменты Корнелии. Вторая копия, Parcensis (P; XV в.), из премонстратского монастыря Park'a рядом с Лувеном, сгорела в этом городе в 1914 г.; мы располагаем коллациями, которые сделал L. Roersch[37], но прежде всего - рукописными пометками, оставленными К. Л. Ротом на полях своего печатного издания 1841 г., входящего в фонды Академической библиотеки Базеля (Nachlaß K. L. Roth, № 3). Эта копия не свободна от ошибок, но вместе с L дает хорошую основу.
Старейшая рукопись, Guelferbytanus Gudianus lat. 166 (А; конец XII в.), восходит - через промежуточный источник - к Codex Danielis и в целом хороша, но иногда хуже, чем LP (Them. 1, 3; Ale. 3, 2; Ages. 8, 1). У А только один раз есть преимущество перед LP: Hann. 4. 3.
В биографии Катона L бросает нас на произвол судьбы, биография Аттика отсутствует в Р, для фрагментов Корнелии нам приходится обходиться без L и P. Все остальные рукописи восходят к XV в. и зависят от A.
Влияние на позднейшие эпохи
Хроника Непота, вероятно, была вытеснена работой Аттика (которая, правда, начиналась от основания Рима). Однако прямое влияние Непота можно установить для Геллия (17, 21, 3), а косвенное - для Солина. Плиний Старший использует хронологическую таблицу, основанную на труде Непота. Нужно считаться с влиянием последнего на Плутарха и на scholia Bobiensia к Цицерону. Непот также - общий источник Ампелия и так называемого Аврелия Виктора (Devins illustribus)[38]. Непот - важнейший предшественник Светония, который, к сожалению, не слишком часто его называет. Гигин, Светоний и Иероним (vir. ill. praef.) подражают его жизнеописаниям. Авзоний посылает (проявляя свое критически-сдержанное отношение) Хронику Непота некоему Пробу[39].
Первые издания жизнеописаний появляются под именем Эмилия Проба. Правда, в рукописях указывается, что жизнеописания Катона и Аттика (а также письмо Корнелии) - эксцерпты из Непота; но книга о полководцах в начале и в конце сопровождается именем Эмилия Проба. Эпиграмма, стоящая под subscription заключает в себе посвящение Проба императору Феодосию II (408-450 гг.). Только О. Гифаний (антверпенское издание Лукреция, 1566 г.) и Д. Ламбин (парижское издание 1569 г.) приписали книгу о полководцах Непоту, причем с хорошими содержательными и языковыми аргументами[40].
В Новое время Непот часто служит школьным автором, за что высказывался, в частности, и Коменский[41]. Первый перевод на новоевропейский язык появляется уже в 1550 г. (Ремид-жо Флорентийский). Гете вспоминает о своих занятиях и Корнелии Непоте, "столь неподатливом для молодых людей"[42]. В Мантуе, претендующей на то, что она родина Корнелия Непота, в 1868 г. воздвигли памятник нашему автору. Однако нелицеприятное суждение немецкой классической филологии[43] прежде всего привело к тому, что он все более вытеснялся со школьного поприща. Теперь Непота - особенно читательски ценную биографию Аттика - открывают вновь.
Во многих отношениях Непот разрабатывает целину. Хроника была первым произведением латинской историографии, которое не ограничивалось римской историей. Катулл хвалит отвагу Непота (ausus es 1, 5). Наш автор свободен от слепой национальной гордости, свойственной многим римлянам (ср. Hann. 1, 1-2 и пролог к De excellentibus ducibus). Великие образы греческой истории он делает близкими читателям, не знающим по-гречески (vir. ill. praef. 2: expertes litterarum Graecarum; Pel 1: rudibus Graecarum litterarum).
Непот вообще не первый, но старейший дошедший до нас римский биограф; кроме того, он первый, о котором мы знаем, что он составлял серии политических биографий. Это уже важная вещь, независимо от того, принадлежало ли это новшество Непоту - включать политиков в состав ἔνδοξοι. Его Chronica и Exempla были долговечным завоеванием для римской литературы. Непоту отказывают в размахе исторического созерцания, в упорядоченности и композиции и в умении отличать важное от неважного. "Плоское морализирование"[44] тоже воспринимается как помеха. При этом не принимается во внимание намерение биографа сделать явственным характер личности именно с помощью незначительных деталей.
И все-таки Непот первым признал историческую ценность переписки Цицерона с Аттиком (Att. 16, 3-4), и его жизнеописание Аттика - первая римская биография современника - черпает свои сведения из первых рук и является важным документом эпохи. У нас перед глазами портрет представителя всаднического сословия без политического честолюбия - важное дополнение к таким фигурам, как Цицерон, Саллюстий, Тацит - и к испытавшему их влияние образу римскости.
Непот относится к числу еще не открытых авторов. Он заслуживает большего внимания со стороны филологов и педагогов. Его стиль не столь напряжен и более доступен, чем стиль Саллюстия или Тацита, и со своей прозрачной ясностью более приспособлен для раннего чтения. Но и с содержательной точки зрения к его непредвзятому тону - который вообще не часто можно обнаружить в Риме - в наше время стоило бы прислушаться.