Изложение Либания.
Так как война из за Амфиполя тянулась долго, то и Филипп, и аѳиняне жадно искали мира: аѳиняне, потомучто терпели неудачи в войне, а Филипп, потому что желал выполнить обещания, данные им ѳессалийцам и ѳивянам, именно: ѳивянам он обещал передать беотийские города, Орхомен и Коронею, а тем и другим докончить войну с фокидянами; при враждебных отношениях аѳинян невозможно было это выполнить. В самом деле, уже и раньше, когда Филипп имел намерение вторгнуться в Фокиду, аѳиняне окружным путем на кораблях явились в так называемый Пилы, или, по другому наименованию, Ѳермопилы и преградили ему доступ в эту область. Напротив теперь, благодаря миру с аѳинянами, он без всякой помехи прошел по сю сторону Пил, изгнал фокидский народ и согласно решению всех почти эллинов получил и место фокидян среди амфиктионов, и их голоса в собрании. Отправил он посольство и к аѳинянам с требованием, чтобы и они дали на то свое согласие. Вот Демосѳен и убеждает аѳинян уступить не потому, чтобы он сочувствовал этому, или чтобы он считал участие македонянина в собрании эллинов справедливым, но, говорил он, из опасения, как бы аѳинянам не пришлось нести войну общую против всех эллиннов: так как, пояснял он, различные эллинские народы по разным причинам находятся во вражде с аѳинянами, то теперь они могут пойти войною на аѳинян общими силами, если мы дадим эллинам основание обвинять нас сообща в том, что одни мы не подчиняемся определению амфиктионов; поэтому выгоднее оставаться в мире, тем более, что Филипп проник по сю сторону Пил и приобрел возможность вторгнуться в Аттику, и не следует по маловажной причине подвергать себя столь серьезной опасности.
Как мне кажется, речь эта была составлена Демосѳеном, но не была им произнесена. Дело в том, что наш оратор в числе обвинений против Эсхина выставлял и его предложение признать Филиппа амфиктионом, когда никто иной не осмеливался заговорить об этом, ни даже бессовестнейший из людей Филократ.[1] Если бы Демосѳен сам подавал такой совет, он никогда не стал бы обвинять в том Эсхина; наверное он опасался бы навлечь на себя подозрение, что радел о выгодах Филиппа и высказал такое мнение потому, что был подкуплен царскими деньгами: и в этой речи он очевидно отстраняет от себя подобное подозрение, уверяя слушателей в своей любви к родному государству и в своей неподкупности.
Другое изложение безыменное.
После уничижения фокидян Филипп изъявил желание сделаться товарищем амфиктионов, когда для полного числа двенадцати амфиктионов недоставало одного народа. Ѳивяне, ѳессалийцы и некоторые другие эллинские народы постановили согласное с этим решение. Тогда и аѳинянам оставалось по необходимости присоединиться к решению этих народов. - Амфиктиония - местность в Элладе и общее судилище эллинов. Так, сюда обращался каждый эллинский народ, если подвергался обиде, потому что здесь нужно было искать суда и обидчику, и обиженному. Равным образом здесь происходило совещание по делам общеэллинским. Говорят, что Амфиктиония получила свое название от некоего героя. - Итак, когда аѳиняне обсуждали вопрос, следует ли принять Филиппа в Амфиктионию, Демосѳен советовал принять во избежание общей войны с эллинами, ибо многие народы постановили оказать помощь Филиппу, в гневе на аѳинян за то, что они отвергают их определение. - Кое-кто считает эту речь подложной на том основании, что содержание её не согласуется с образом мыслей оратора. Но они не вникают достаточно в намерения нашего оратора; раз только речь направлена по видимому в пользу Филиппа, чего никогда раньше за оратором не наблюдалось, отсюда делается заключение, что эта речь принадлежит другому. Они не понимают того, что об одном и том же предмете можно говорить разно, не изменяя своему настроению. Так, в виде осуждения один поносит врага, другой поносит друга; в обоих случаях мы имеем порицание, но цели порицания разные. Точно так же поступил и Демосѳен: произнося по видимому речь за Филиппа, он не изменяет себе, но при составлении такой речи преследует благо государства...
Речь
Нынешнее наше положение, граждане аѳинские, представляется мне затруднительным и тревожным, и не от того только, что мы по беспечности понесли тяжелые потери, и что прекрасными речами невозможно вернуть утраченное, но еще больше от того, что среди нас нет и признаков единомыслия относительно мер, какие следовало бы принять для сохранения уцелевшего достояния; наоборот, каждый думает об этом по своему. (2) Подавать совет - дело трудное само по себе и тягостное, а вы делаете его тягостным вдвойне. Дело в том, что у всех других народов обсуждение предшествует мероприятиям; только у вас оно следует за ними. Отсюда выходит, что всегда, насколько я припоминаю, вы превозносите похвалами ораторов, которые изобличают ваши ошибки, и восхищаетесь красивыми речами их, тогда как те меры, которые и составляют предмет вашего обсуждения, ускользают от вас. Однако, (3) каково бы ни было положение наших дел, я надеюсь, и с этой надеждой поднялся с места, что мое предложение и мой совет могут еще поправить нынешние наши отношения и возместить прежние утраты, если только вы согласитесь слушать меня без шума и озлобления, как оно и подобает, когда речь идет о государстве, об его важнейших нуждах.[2]
(4) Хотя мне достоверно известно, граждане аѳинские, что у вас всегда наибольше выигрывает тот оратор, который не смущаясь ссылается на свои прежние речи и смело говорит о своих заслугах, но для меня это нестерпимо тяжело, и я с трудом, только по необходимости решаюсь теперь говорить о себе: вы будете в состоянии лучше разобраться в моей предстоящей речи, если припомните хоть немногое из того, что было говорено мною раньше[3]. (5) Во-первых, когда на Евбее[4] происходили смуты, и некоторые ораторы старались убедить вас оказать помощь Плутарху и поднять постыдную и разорительную войну, я первый и единственный возражал против этого, и едва не был растерзан людьми, которые, соблазнившись ничтожными подачками, склонили вас ко многим ошибочным действиям. Но прошло немного времени, и вы навлекли на себя такой позор и такие бедствия, каких не испытывал еще ни один из народов, сколько их ни есть, от людей, которым была подана помощь, и тогда все вы поняли, как пагубны были внушения ваших советчиков, и как правильно говорил я. (6) Потом, я видел все зло, какое причинял государству актер Неоптолем[5], пользуясь неприкосновенностью по своему ремеслу, как он устраивал и направлял ваши дела[6] в пользу Филиппа. Я опять выступил перед вами с разоблачениями, не из личной вражды и не ради злословия, что и доказали после-дующие события. (7) Уже не защитников Неоптолема обвиняю я в данном случае, - таковых вовсе не было, - но вас самих: если б вы глядели трагедию в театре Диониса[7], где не было бы речи о благе государства и о государственных делах, вы не могли бы слушать его с большим восхищением, а меня с большим негодованием. (8) Впрочем, как мне кажется, все вы на сей раз верили, что он ходил в неприятельскую землю 'затем, чтобы получить там следовавшие ему долги и по возвращении оттуда исполнить общественную повинность[8], как он говорил; он часто повторял, какая гнусность нападать на людей за то, что они из Македонии переносят свои богатства к нам. И вот, этот самый человек, когда благодаря наступившему миру получил свободу действия, обратил в деньги приобретенную здесь недвижимость и поспешно скрылся с ними у нашего врага. (9) Таковы два события из числа предусмотренных мною; они доказали точность и правду моих уверений, были разъяснены мною в полном согласии с действительностью. Я приведу еще третий и последний пример и тотчас перейду к предмету моей речи. (10) Когда наше посольство[9] возвратилось домой с клятвенным утверждением мира, и кое-кто из послов обещал, что Ѳеспии и Платеи[10] будут восстановлены, что Филипп, завладевши Фокидой, не тронет фокидян, а ѳивское государство расторгнет на части, что Ороп[11] будет вашим городом, и что вам будет предоставлена Евбея в возмещение за Амфиполь, когда вы, обольщенные и обмороченные этими и подобными обещаниями, забыли ваши выгоды, требования справедливости и достоинства и покинули фокидян на жертву врагу, - я не стал вас обманывать и не молчал, но объявил во всеуслышание, - вы конечно помните мои слова, - что об этих обещаниях мне не известно ничего, что ничего я не жду от них, и уверен, что оратор болтает пустое. (11) Правда, во всех этих случаях я проявил больше проницательности, нежели кто-либо иной, но не приписываю её особенному своему дарованию и не хвастаюсь ею. (12) Умением постигать настоящее и предусматривать будущее я обязан, граждане аѳинские, единственно нижеследующему: во-первых, удаче, которая на мой взгляд значит больше всякого человеческого дарования и мудрости; во-вторых, неподкупности[12], с какою я оцениваю и обсуждаю положение дел. И действительно, никто не мог бы назвать такой подачки, которая повлияла бы на мое поведение в государственных делах и на мои речи; поэтому общественное благо предстает перед моими очами в своем настоящем виде, так, как оно явствует из самого положения вещей. Наоборот, если на одну сторону, как бы на чашку весов[13], положить еще деньги, то на эту сторону непременно склонятся и твои рассуждении; тогда решительно невозможно судить правильно и здраво[14].
(13) Итак, если вы желаете приобрести нашему государству союзников, их денежные взносы[15] и иные выгоды, то для этого по моему прежде всего и непременно не должны нарушать существующего мира, вовсе не потому, чтобы я признавал его прелести или считал бы его достойным вашего имени.
Для государства было бы выгоднее, если б этого мира вовсе не было, нежели при настоящих условиях нарушить мир, уже существующий, каков он ни есть. Дело в том, что по нашей беспечности мы допустили важные ошибки[16]; не будь их, война не была бы для нас такой опасной и тягостной, как теперь. (14) Потом, следует остерегаться, как бы народам, находящимся теперь в сборе и уже величающим себя амфиктионами[17], не дать повода говорить о необходимости союзной войны[18] против нас. Теперь, если бы снова у нас возгорелась война с Филиппом из-за Амфиополя[19] или по какому-нибудь иному частному разногласию, не касающемуся ни ѳессалиян, ни аргивян, ни ѳивян, то ни один из этих народов, (15) менее всего ѳивяне, - не перебивайте же меня и дайте кончить[20], - не стал бы воевать с нами, я в том убежден, вовсе не потому, чтобы они благоволили к нам или не старались угодить Филиппу, но потому что даже ѳивяне, какими бы тупицами[21] вы их ни считали, хорошо понимают, что такая война всею своею тяжестью легла бы на них, а выгоды её подстерег бы для себя тот, другой, оставаясь в спокойном выжидательном положении[22]. Вот почему, раз только для войны не будет общей причины, и её не начнут народы общими силами, даже ѳивяне не отважатся на нее. (16) Далее, если б мы вздумали воевать с ѳивянами из-за Оропа[23] или по иному частному поводу, то, на мой взгляд, мы не пострадали бы, потому что союзники, достойные этого имени, пришли бы на помощь тому из воюющих, в чью землю вторгнулся бы неприятель, и не стали, бы помогать ни одной стороне в действиях наступательных: таково свойство союза[24]. (17) Расположение союзников, наших ли, или ѳивских, не может простираться до того, чтобы они безразлично и оберегали независимость союзного народа, и содействовали его господству над другими; наоборот: независимости и нашей, и ѳивян союзники будут сочувствовать все в своих же собственных выгодах, но никто из союзников не захочет, чтобы мы или ѳивяне восторжествовали над противником и распространили господство на самих союзников. В чем же по моему опасность, и чего нам следует бояться? Того, чтобы в угрожающей войне не соединились против нас решительно все народы йод предлогом общего недовольства[25] нашим поведением.
(18) Если аргивяне, мессенцы, мегалопольцы и некоторые другие пелопоннесцы, их единомышленники[26], относятся к нам враждебно за то, что мы сносились с лакедемонянами через глашатаев[27] и, по видимому, одобряли некоторые действия их; если ѳивяне, настроенные к нам, как о том все говорят, неприязненно, станут в еще более враждебные отношения за то, что мы открыли у себя убежище всем их изгнанникам[28] и всякими способами даем им чувствовать нашу неприязнь; (19) если ѳессалийцы не довольны нами за то, что мы принимаем у себя фокидских изгнанников, а Филипп, - что мы противодействуем вступлению его в амфиктионию, - то я опасаюсь, что все народы могут соединиться для войны с нами, при чем каждый из них будет иметь особое основание; прикрываясь определением амфиктионов[29], они ринутся в войну с нами даже в ущерб собственным выгодам, как было в фокидской войне.
(20) Вам конечно известно, что в настоящее время ѳивяне, Филипп и ѳессалийцы, все совершили общее дело[30], хотя преследовали далеко неодинаковые цели. Так, ѳивяне не в силах были воспрепятствовать Филиппу пройти Ѳермопилы, завладеть проходом и даже пожать всю· славу трудов их, хоть он явился последним. Правда, (21) ѳивяне расширили несколько свои владения, за то покрыли себя величайшим бесчестием и позором. В самом деле, не перейди Филипп через Пилы, на долю ѳивян, как гласит молва, не досталось бы ничего. Хотя они и были против его перехода, но, не будучи в состоянии завладеть Орхоменом и Коронеей[31], чего им так страстно хотелось, они все это допустили. (22) Быть может, кое-кто дерзнет уверять нас, что Филлип не имел намерения передать ѳивянам Орхомен и Коронею, и только· уступил необходимости. Могут эти люди думать, что им угодно, а я с полным убеждением утверждаю, что он жаждал этого в такой же мере, как и захвата прохода и присвоения себе одному славы вершителя войны, и звания устроителя пиѳийских состязаний[32]: он стремился к этому всей душой. (23) Что касается ѳессалийцев, то для них одинаково не желательно было усиление ѳивян и Филиппа, потому что и то, и другое грозило им опасностью; но они домогались двух преимуществ: председательства на пилийском собрании[33] и заведывания дельфийским святилищем[34]. Ради этих выгод они и стали на сторону Филиппа[35]. Таким образом, вы видите, что каждый народ ради собственной выгоды был вынужден сделать многое такое, чего бы он вовсе не желал. Мы должны остерегаться попасть в такое же положение.
(24) Неужели из страха перед этой опасностью, скажете вы, нам следует покориться предъявленным требованиям? И ты, Демосѳен, советуешь это? Нет, вовсе не советую. Не дозволить себе ничего недостойного и избежать войны, тем самым засвидетельствовать перед всеми нашу рассудительность и правоту, - вот, по моему, как мы должны поступить. В ответ гражданам, которые считают нашим долгом пренебрегать всякими опасностями и не предусматривают войны, я готов представить следующие соображения: мы предлагаем оставить Ороп во власти ѳивян, и если бы кто спросил нас, почему так, и потребовал бы от нас чистосердечного ответа, мы сказали бы: во избежание войны. (25) В пользу Филиппа мы отказались уже согласно договору от Амфиполя, мы допустили выделение кардиев[36] из рядов херсонесцев, захват карийцем[37] островов Хиоса, Коса и Рода[38], а также насилия византийцев против наших судов, бесспорно потому, что в мирном состоянии видим источник больших выгод, нежели в распрях и во· вражде из-за перечисленных благ. Было бы нелепо и даже забавно поднять войну теперь против всех народов из-за пустого призрака в Дельфах[39], когда мы явили необычайную уступчивость в отношениях с отдельными народами, хотя в то время речь шла о наших кровных, насущнейших нуждах.