Оценки численности армий имеют сомнительную обоснованность в античной исторической литературе и несомненно в описаниях современных войн, даже таковых конца восемнадцатого столетия. Командующие и официальные летописцы объединялись для скрытия правды, занижая численность своих войск и завышая вражеские. Греческие историки начиная с Фукидида достигли изумительной точности и объективности при оценке численности войск со своей стороны, которая находится в полном контрасте с совершенно ненадежными цифрами, приведенных в восточной литературе, но даже они не имеют большого значения, когда имеется указание на персидские армии, размер которых сильно преувеличен даже в надежных и испытанных свидетельствах "Анабасиса Александра". Современные данные, приводимые для греческих армий во время классического периода, резко возрастают для походов Александра и становятся еще больше для армий диадохов, но это объясняется размерами предприятий, доступными экономическими ресурсами и системой набора. Александр победил при Гавгамеле с 40 000 пехоты и 7 000 кавалерии (Arr. Anab. 3.12.5), но во время битвы при Ипсе зафиксировано примерно 80 000 с обеих сторон (Plut. Demetr. 28.3), и как мы увидим в дальнейшем, тенденция к еще большему числу солдат преобладала в армии Селевкидов сильнее, чем в других современных армиях. Тем не менее, поскольку цифры, приведенные для Селевкидов, не всегда приходят из первоисточника, то они требуют тщательного рассмотрения.
Там где численность зафиксирована, мы должны различать армии для которых контингенты перечислены подробно, и для которых сохранилось только общее количество войск. Первая группа включает в себя битвы при Рафии, Магнесии и празднество в Дафне, сообщенные Полибием, который, предположительно, основывал свои отчеты, прямо или косвенно, на официальных документах. Суммарные данные по Рафии и Дафне - 62 000 пехоты и 6 000 кавалерии, 46 000 пехоты и 4 500 кавалерии соответственно, - не вызывают никаких споров, поскольку они совпадают с подробными списками войск (5.79; 30.25). Кроме того, так как версия Полибия о Рафии, вероятно, происходит из Птолемеевского источника, и египетская сторона, как сообщается, имела значительное превосходство в численности тяжеловооруженных войск, нет причины сомневаться в его надежности.
Битва при Магнесии, в которой согласно Ливию (основывающемуся на Полибии) со стороны Селевкидов участвовало 60 000 пехоты и 12 000 кавалерии (38.37.9), вызывает некоторые трудности. Аппиан (32(161)) называет 70 000. Небольшое расхождение объясняется тенденцией Аппиана к упрощению и обобщению цифр. Другие источники, не зависящие от Полибия, предоставляют гораздо более крупные цифры, и, как правило, бесполезны. Так Флор, основываясь на летописных источниках, сообщает о 300 000 пехоты и таком же количестве кавалерии (24.1). Дельбрюк, когда дает рассказ о сражении, называет цифры Ливия фантастическими, подчеркивая предвзятый проримский характер источников, отмечая огромное различие в численности между большой армией Селевкидов и скромной римской армией всего в 30 000 человек. В своем эссе о числах в истории он придерживается взгляда, что армия не рискнула бы вступить в бой с войском, значительно превосходящим в живой силе, и что все отчеты такого рода следует рассматривать как пропаганду или приписывать понятному стремлению преувеличить победу. Но эта точка зрения не учитывает тот факт, что этот же источник приписывает римлянам подавляющее численное превосходство над Антиохом III при Фермопилах (Livy 36.17.10; App. Syr. 17(71,75), оба производные от Полибия).
Рассмотрение списка различных подразделений, сообщенных Ливием, однако, при первом осмотре вызывает некоторые сомнения в надежности цифр, данных как итоговых. Кавалерии чуть больше 12 000, но пехота не превышает 45 200. Кромайер предполагает, что Ливий проигнорировал 3 000 бойцов, охранявших лагерь, неизвестное число, вероятно 800-1 000 легковооруженного прикрытия, приданного слонам, и свыше 10 000 застрельщиков передовой линии. Первая часть предлагаемого решения имеет смысл: Фермопилы были потеряны в основном потому, что "обоз" (aposkeuē) находился под угрозой уничтожения, что должно было научить Антиоха укрепить оборону лагеря. Легкие войска, приданные к слонам должны быть оценены где-то около 3 000 - 54 слона, каждый должен был нести четырех лучников на своих спинах (Livy 37.40.4), и стандартное фланговое прикрытие из 50-ти легковооруженных должно было следовать за ними. Но упущение застрельщиков вряд ли приемлемо. Сам Ливий перечисляет несколько тысяч легковооруженных войск, которых он устанавливает, конечно ошибочно, по краям флангов, а анализ источников, поля битвы, а также диспозиции обеих армий позволяет предположить, что эти отряды действовали в качестве первой линии застрельщиков. Даже если эта теория ошибочна, и эти отряды на самом деле были размещены на флангах, то трудно поверить, что Полибий проигнорировал бы легковооруженных promachoi, прими они участие в битве, кроме того, подробно перечисленные фланговые легковооруженные отряды, которые затевали битву, во всяком случае, были незначительны. Представляется предпочтительным идентифицировать недостающие 10 000 с аргираспидами, пешей гвардией, которые были причислены на правый фланг, но без указания точной численности (Livy 37.40.7). Этот контингент, как правило, насчитывал 10 000, а изучение диспозиции отрядов вместе с тактическими соображениями, делают совершенно очевидным, что примерно такое же число присутствовало и при Магнесии.
Версия Аппиана, идентифицирующая аргираспидов как кавалерию (Syr. 32(164)), не имеет особого значения: помимо многочисленных неточностей в его перечне, не было такого контингента ни во времена Александра, ни в эллинистический период, тогда как существование пехоты аргираспидов хорошо известно. К тому же, Ливий не написал бы "когорты" вместо ил у Полибия, и он регулярно применяет "когорты" для пехоты, но не для кавалерии. Точно так же, как Антисфен перепутал конную гвардию при Фермопилах с гипаспистами, пешей гвардией, точно так же Аппиан превратил аргираспидов в кавалерию.
Определение гвардии как "regia cohors" не означает, что они имели такие же порядки, как римские когорты (достигавшие 1 000 человек во времена Августа). Ливий не нашел у Полибия никаких указаний на их численность, и они могли быть просто переводом терминов тагма, синтагма или систома, как правило, применяемых к отрядам различной численности.
Вторая группа кампаний, которая состоит из экспедиций Антиоха III и Антиоха Силета в верхние сатрапии, Фермопил, и нескольких кампаний против евреев, является предметом многочисленных споров. В отличие от цифр, которые доступны для первой группы кампаний, информация об этих сражениях, за исключением Фермопил, исходит из вторичных источников, которым мы должны доверять меньше. Рассмотрение этих кампаний должно основываться, прежде всего, на доступности войск. В следующей главе, которая посвящена источникам личного состава, предпринимается попытка проследить происхождение рекрутов и оценить их численность. Выводы, основанные главным образом на цифрах Рафии, Магнесии и Дафны, будут ориентиром в оценке доступности войск. Предполагается, что военные поселения могли бы обеспечить 44 000 тяжеловооруженных войск, 3 000 полу-тяжелой пехоты и 8 000-8 500 кавалерии, которые были усилены 10 000-16 000 наемников и сильно переменным числом союзников, вассалов и подданных. При применении этих цифр к различным кампаниям необходимо учитывать территориальные изменения, политические и военные обстоятельства (как то, например, все ли возможные войска развернутые в битве рассмотрены?), и особый характер и военные требования каждого предприятия, всегда способствующие традиционной тенденции Селевкидов к привлечению большого числа солдат. Следует также обратить внимание на общую надежность и особый характер источников, хотя это должно быть вторичным фактором.
Восточный анабасис Антиоха III, который продолжался шесть лет и привел к завоеванию Мидии, Гиркании, Бактрии и даже Индии, зафиксирован в нескольких фрагментах Полибия, который, хотя и описывает Селевкидскую армию исключительно большой (10.28.1), к сожалению, непосредственно упоминает только 10 000 пехоты и 2 000 конницы, отобранных для форсированного марша в Бактрию (10.49.3-4). Итог Юстина в 100 000 пехоты и 20 000 кавалерии, как правило, рассматривается как абсолютно ненадежный, но, тогда как эти цифры явно округлены в сторону увеличения, я не думаю, что они должны быть полностью дискредитированы. Антиох III, не тревожимый своими соперниками в Египте и Македонии. или внутренними беспорядками, был в состоянии на данном этапе задействовать почти все свои ресурсы в восточной экспедиции (по крайней мере некоторые из военных поселений во Фригии и Лидии, которые недавно были умиротворены Антиохом после казни Ахея, были оставлены дома, как можно сделать вывод из Jos. Ant. 12.147.), какие явно предполагались географическим размахом его предприятий. В виду сопротивления, которое он ожидал встретить на востоке, он, естественно, в дополнение к своей регулярной армии набрал большое количество легко-вооруженных отрядов от своих восточных союзников и вспомогательные войска, численность которых была практически неограниченна. Не менее важное значение имел дополнительный личный состав для гарнизонов на возвращенной территории, как показывают огромные цифры, сообщаемые для индийского похода Александра. Если 60 000 пехоты и 12 000 кавалерии приняли участие в битве при Магнесии против римских войск после значительных потерь, до 18 000 солдат, при Фермопилах, нет никаких оснований подозревать Юстина, или вернее какой бы то ни было источник Помпея Трога, в чрезмерном преувеличении. Мы не знаем как эта огромная численность снабжалась и кормилась, или как много внутренних кризисов она могла претерпеть. Анабасис Антиоха III, в отличие от Александрова, не удостоился чести быть увековеченным восторженными летописцами, но это не является достаточным аргументов в пользу недооценки его важности и численности.
Еще более неясной представляется экспедиция Антиоха VII Сидета в 129 г. до н. э., замышляемая как последняя попытка отвоевать восточные области у парфян. Юстин, который подчеркивает экстравагантный и роскошный характер экспедиции, приписывает ему в общей сложности 80 000 солдат и 200 000 нестроевых (38.10), сопоставимые цифры приводятся в других источниках. Первая цифра выглядит подлинной: для того времени верно, что поселения в Малой Азии, которые обычно поставляли 8 000 пехотинцев и 500 кавалеристов, и восточные провинции, которые поставляли 14 000 тяжеловооруженных кавалеристов, 3 000 полутяжелых, и 5 000 кавалеристов, были уже на под управлением Селевкидов, большинство военных поселений в Мидии, Персии и Сузиане, скорее всего, присоединились с рядам Селевкидов, как только Антиох пересек Тигр. Чтобы компенсировать неучастие коренных контингентов этих регионов, экспедиции предшествовала интенсивная призывная кампания, и некоторые национальные группы, которые не присоединились к Селевкидской кампании, такие как евреи (которые одни могли поставить несколько десятков тысяч), были вынуждены разделить ее бремя (Jos. Ant. 13.250-1; ср. I Macc. 10.36, 12.41). С другой стороны, огромное число нестроевых сопровождающих не может быть принято всерьез. Предложение Биккермана, что число последователей, как правило, в два-три раза больше, чем число солдат, не может быть принято: кроме цифр Юстина он основывал свою точку зрения на определенных погребальных стелах из Сидона и Александрии, которые изображают щитоносцев, прикрепленных к солдатам. Но все эти стелы, по-видимому, изображают наемников, которые численностью 10 000-16 000 бойцов формировали только малую часть армии Селевкидов. Более того, оказывается, что щитоносцы были прикреплены только к офицерам, а не к рядовым наемникам, которые появляются в других стелах без слуг. Таким образом, при несомненно большом числе нестроевых, нет никаких оснований для его преувеличения. Если Посидония из Апамеи идентифицировать как первоисточник отчета Юстина, я предположил бы, что огромное число гражданских было приведено для того, чтобы подчеркнуть фривольную и вырожденческую атмосферу экспедиции, обеспечивая еще одно звено в цепи эпизодов, служащих Посидонию с целью противопоставления упадочного Востока с растущей мощью Рима. Тем не менее, этот вывод не компрометирует источник как таковой, и, следовательно, цифра для солдат должна быть принята во внимание.
Две книги Маккавеев предоставляют огромное множество цифр, из которых нас касаются только те, что относятся к сражениям при Аммае, Бейт-Суре, Бейт-Захарии и Эласе (165-160 г. до н. э.), поскольку в них участвовала значительная часть армии Селевкидов. Религиозный контекст и важность этих двух книг означают, что цифры, которые в любом другом источнике были бы отвергнуты с самого начала, вызвали значительные споры и аргументы. Но ни один из аргументов не учитывает ни наличных сил, ни особый характер источников.
Данные для Селевкидской армии, общей численностью несколько десятков тысяч, не идут ни в какое сравнение с крошечным еврейским войском от 800 до 10 000 человек. Одна только эта диспропорция ставит численности обеих армий под сильное сомнение. Кроме того, тщательный анализ источников указывает на то, что армия хасмонеев, по крайней мере, после очищения храма, насчитывала более 20 000 человек. В самом деле, искажение цифр, приписываемых Селевкидам, совсем не удивительно: нужно иметь в виду, что, помимо естественной склонности преувеличивать количество войск неприятеля, ни один автор не использовал официальные документы Селевкидов или источники в своих отчетах о битвах. I Macc., опубликованная поколение спустя после восстания, частично основана на сообщениях очевидцев, но никто не поверит восточным религиозным фанатикам, что они способны объективно оценить размеры лагеря противника. К тому же, историк дома Хасмонеев, автор I Macc., стремился прославить евреев, всячески преувеличивая число врагов и занижая силы евреев; II Macc. была написана в Кирене, вдали от поля боя, и сохранила только некоторые достоверные военные факты. Кроме того, принадлежа к патетической историографической школе, которая имеет тенденцию к высокопарному стилю, а также к содержанию, нацеленному на вызывание сильных чувств: страха, ужаса, умиления, ее автор описал соотношение сил войск способом, служащим ему для этого. Но виновата не столько авторская религиозная концепция, сколько ограниченность и неточность его источников. Они обе прилагают усилия, чтобы подчеркнуть божественное влияние на ход событий: I Macc. относительно умеренно намекает на божественную руку за сценой, но II Macc. пропитанная прозрениями и чудесами, явно вводит deus ex machina даже когда в этом нет никакой необходимости. Влияние историографической доктрины двух книг также можно обнаружить в представлении засад, устроенных Иудой Маккавеем, прямых лобовых атак в отсутствие ссылок на еврейскую кавалерию, в извинительном подходе к еврейским поражениям, вплоть до того, что I Macc. отмазывается от них, а II Macc превращает поражения в победы. Сообщение реальных чисел, которые в некоторых случаях, возможно, были в пользу евреев, подорвало бы их дидактическую цель.
Подобную диспропорции между силами сторон можно припомнить только в одном случае, в отчете о сицилийской кампании Тимолеона (см. напр. Diod. 16.77.4, 78.2; Plut. Tim. 25.3). Потому что источники, предшествующие Диодору и Плутарху, благоволили к нему (в основном Тимей), возвеличивая его героические деяния путем преувеличения численного превосходства врагов (Полибий отмечал невежество Тимея в военном деле и его склонность к выдумкам).
Селевкидская армия в битве при Аммае (165 г. до н. э.), насчитывала, согласно I Macc., 40 000 пехоты и 7 000 кавалерии, не считая вспомогательных войск от филистимлян и эдомеев (3.39,41); в соответствии со II Macc. она насчитывала 20 000 воинов (8.9). Первый набор цифр - бессмыслица: даже в соответствии с I Macc в это самое время половина армии следовала за Антиохом Епифаном в его походе в восточные сатрапии (3.37). Эта последняя экспедиция была гораздо важнее подавления восстания в Иудее и в этом же самом отрывке I Macc. явно преувеличивает значение иудейской операции, описывая экспедицию на восток как подготовительный этап к приобретению ресурсов для вторжения в Иудею (3.27-37, ср. 6.5-12). Следует предположить, что гораздо меньшее число, чем половина царской армии, представленной в Дафне, предназначалась для Иудеи. Итог в I Macc., вероятно, основывается, как замечено Авелем, на литературной ассоциации с численностью арамейский войск в Хрониках (I Chron. 19.18). Цифра во II Macc., которая составляет около половины потенциальных солдат, доступных на тот момент, довольна удивительна ввиду огромных численностей, упоминаемых этим источников в отношении других сражений, и его общей недостоверности. Несмотря на искушение рассматривать цифру в качестве подлинной и достоверной, предпочтительно предположить, что она возникает из-за порчи текста и в исходной версии была гораздо больше. II Macc. могла использовать неясный термин μυρίων (ср. 11.4), а прилагаемое δος было испорчено δίσχίλίων в тексте стиха (8.10 - чтение Лукиановой версии здесь δισμυροων, которое, конечно, неверно, но отражает возможную путаницу между этими двумя строками. На самом деле Селевкидская царская армия вместе с эдомеями и филистимлянами, которые не принадлежали к царской армии, вполне могла состоять более чем из 20 000 человек. На этом этапе, после того как два местных наместника или военачальника были разбиты (I Macc. 3.10-26), можно было бы ожидать, что Птолемей, сын Доримена, мобилизовал довольно крупное войско.
Точно так же цифры, приписанные двумя книгами Маккавеев первой и второй экспедициям Лисия в Иудею, должны быть отклонены. Ибо для первой экспедиции, проведенной не задолго до смерти Антиоха IV в его восточном предприятии, I Macc. сообщает о 60 000 пехоты и 5 000 кавалерии (4.28), а II Macc. сообщает о 80 000 пехоты и "тысячах всадников" (11.2, 4). Вторая экспедиция с кульминацией в битве при Бейт-Захарии, действительно имела место после смерти царя, но до того как, по крайней мере, часть войска вернулась домой (I Macc. 6.55-6). Следует подчеркнуть, что в отличие от впечатления, которое могло сложиться от чтения I Macc., хронологическое исследование указывает на вероятность того, что основная масса войск переправилась через Евфрат задолго до экспедиции к Бейт-Захарии, и что войска, оставленные в восточных сатрапиях, включали в себя местных военных поселенцев и подкрепления постоянных гарнизонов царских крепостей. I Macc. упоминает масштабный набор наемников, доведший общую численность войска до 100 000 пехоты и 20 000 кавалерии, а II Macc. называет 110 000 пехоты, но только 5 300 кавалерии (13.2). Эти цифры, очевидно, вполне правдоподобны, но с другой стороны, Иосиф в Bellum Judaicum, выводя свое краткое резюме на восстание Хасмонеев из неизвестного, хорошо информированного источника, возможно Николая Дамасского, дает 50 000 пехоты и 5 000 кавалерии (1.41). Хотя эти очевидно округленные цифры могут быть точной копией чисел, приписанных Полибием в утраченных частях его книги Селевкидской армии в одной из крупных кампаний Антиоха IV, они вовсе не обязательно экстраординарные. Ибо Лисий, чьи престиж как регента и стремление к трону были поставлены на кон, и который должен был готовиться к схватке с соперниками, несомненно набрал много наемников (как сообщает I Macc. 6.29) и был поддержан местными народами, такими как эдомеи и финикийцы, помимо большей половины регулярной армии.
I Macc. стоит на более прочной основе, приписывая 20 000 пехоты и 2 000 кавалерии Бакхиду во время его второго вторжения в Иудею в 160 г. до н. э., которое явилось причиной смерти Иуды Маккавея при Эласе (9.4). По сути, не существует возражений против этих чисел: битва состоялась в апреле 160 г. вскоре после отвоевания Вавилонии и подавления восстания верхних сатрапий под управлением Тимарха, которое датируется началом 160 г. Дата смерти Тимарха неизвестна, но вавилонская клинописная табличка утверждает, что с 151 г., т. е. между апрелем 161 и апрелем 160 г. до н. э. (в соответствии с вавилонским исчислением эры Селевкидов, которая отсчитывается с апреля 311 г. до н. э.), Вавилонию контролировал Деметрий, и комбинация этой даты с App. Syr. 47; Polyb. 31.33, 32.2-3; Diod. 31.28, представляет вероятным, что это вопрос был разрешим (32) начиная с 160 г. Битва при Эласе имела место в первый месяц 152 г. С. э. (I Macc. 9.3). Так как экспедиция Бакхида непосредственно связана с евреями, хронологической основой для ее датировки должен быть апрель 311 г, согласно Вавилонской системе. Поход на Эласу, таким образом, должен быть датирован апрелем 160 г. до н. э. Эта самая дата справедлива, даже если мы предположим, что I Macc. приняла "смешанную" систему; расчет годов соответствует македонской отправной точке в октябре 312 г., и мясяцев - в соответствии с древней израилитической системе с началом года от Ниссана-Апреля (см. напр. I Macc. 4.52, 10.21). Так как войска в восточных провинциях не заслуживали доверия, имеющиеся войска более или менее равнялись числу тех, что были развернуты в Дафне. 20 000 пехоты (из которых не более 10 000 были фалангитами) и 2 000 конницы оставляли около половины личного состава, доступного Селевкидам на то время. Восторженный прием, оказанный Деметрию I в Вавилонии (App. Syr. 47(242-3)) позволил ему выделить половину войск для урегулирования ситуации в Иудее. Кроме того, в виду предполагаемой численности иудейской армии, успехов восстания, катастрафического поражения бывшего наместника Никанора из-за малочисленности сил в его распоряжении, высокого положения Бакхида, надвигающейся опасности римской интервенции после недавнего договора евреев с Римом, а также амбициозного и решительного характера предприятий Бакида, царь не мог идти на риск с меньшими силами.
Автор I Macc. не преувеличивает численность армии Селевкидов в этом случае, потому что он дает крайне малые цифры, всего 800 человек, для евреев, вместо обычных 6 000 и 10 000, приписываемых Иуде Маккавею в его прежних походах, в то время как на самом деле, еврейское войско насчитывало, по-видимому, 20 000 человек. Если бы он выставил 100 000 или около того солдат против 800 еврейских фанатиков, сомнительно, чтобы такой контраст проглотили даже те, кто наделен восточным воображением.
От огромных чисел участников Хасмонейского похода мы пришли к скудным цифрам для Фермопил (191 г. до н. э.), одного из самых решительных сражений в истории войн Селевкидов. Экспедиционный корпус Антиоха III, который оплыл с началом зимы, оценивается Ливием, основывающемся на Полибии, как состоящий из 10 000 пехотинцев и 500 всадников (35.43.6). Эти скромные цифры не могут отрицать общее впечатление, что Селевкиды обладали огромным мобилизационным потенциалом, ибо эта битва окружена особыми обстоятельствами: Антиох III, по разным причинам поспешно переправился в Грецию, не дожидаясь основной массы своей армии, надеясь, что греческие федерации, и, возможно, Филипп V, присоединятся к нему (App. Syr. 12(47) и т. д.). Следует также иметь в виду, что если бы все войско переправилось в Грецию, поражение было бы равносильно самоубийству. Но даже в этой экспедиции армия Селевкидов не обязательно была столь скромной, как может показаться из источников.
Упомянутые выше цифры применяются к силам Селевкидов, которые высадились в Птелеоне (Livy 35.43.5-6); они появляются на войсковой сходке в Ламии накануне боя (id. 36. 15.3), и в самой битве (App. Syr. 17(75)), и даже применительно к потерям: 10 000 пехотинцев убиты или взяты в плен, а 500 спаслись (Livy 36.19.11; App. Syr. 20(90)). Численность потерь, очевидно, неверна, и тождество между цифрами для войск, которые высадились, и теми, которые сражались при Фермопилах, само по себе довольно подозрительно: в течение зимы Селевкиды потеряли несколько тысяч бойцов - 3 000 или 4 000 попали в плен в Афамании в Фессалии; неустановленное число сдались, из которых 1 000 были приняты в римскую армию (Livy 36.14.5, 11-12; App. Syr. 17(72)). Кроме того было много других отрядов, которые, вероятно, не принимали участие в битве: Антиох поставил гарнизоны в некоторых городах, среди них Деметриада и Халкида, с тем чтобы предотвратить переход римлян по морю в обход опасного прохода (Livy 36.5.1, 33.4-6); послал 1 000 солдат в Элиду, чтобы удержать ахейцев (id. 36.5.3; Polyb. 20.3.7); и назначил неизвестное число по гарнизонам в некоторые города Акарнании (Livy 36.12.11).
Ливий указывает, что в одном случае подкрепления были отправлены из Азии в Грецию (36.15.3-4) и Тит Квинтий Фламинин, обращаясь к Ахейскому союзу, описывает войско Селевкидов как "едва равное двум некомплектным легионам" (35.49.10). Соответственно, можно предположить, что подкрепления довели численность войск, принимавших участие в битве до первоначальной численности десанта. Но я склонен полагать, что подкрепления были достаточно малы, и что повторяющаяся цифра 10 000 пехотинцев и 500 всадников имеет значение только для самой битвы, тогда как десант, принимая во внимание потери, понесенные перед боем, и гарнизоны, выше уже упомянутые, составлял по меньшей мере 18 000 человек: Антиох высадился в Греции в начале зимы 192-191 г. до н. э. (Livy 35.44.5-6; Zon. 9.451A), тогда как битва произошла в конце апреля. Между серединой ноября и серединой марта Эгейское море довольно опасно, как, по-видимому, сам Антиох полагал (Livy 35.44.5-6). Антиох не доверил бы значительное число войск морской перевозке в зимний период, когда он еще не был в затруднении, а римское вмешательство также было исключено в виду сурового времени года. С приближением весны он послал Поликсенида в Азию доставить войска, но с течением времени он становился все более нетерпеливым по поводу задержки каравана (id. 36.15.5; App. Syr. 12(47), 17(74)). Кроме того, случайные ссылки на подкрепления, в отличие от исключительно подробного отчета о подготовке обеих сторон к столкновению, подразумевает, что их численность была несущественной. Оценка Фламинина, что противника не следует принимать всерьез, которую Ливий приписывает речи римских эмиссаров, возможно, его собственная выдумка. Сомнительный характер речи очевиден из ссылки на высадку войск из дахов, мидийцев, кадусиев и элимейцев (Livy 35.49.12; ср. 48.5), тогда когда фактически эти восточные отряды слишком надолго задержались в Азии, чтобы успеть к Фермопилам. Эти же самые искаженные факты о Селевкидской армии снова возникают в обращении Глабриона к бойцам (Livy 36.17.5). Наконец сам Ливий описывает армию собранную в Ламии накануне битвы как "aliquanto pauciores quam umquam antea convenissent" (значительно меньшая из когда-либо собираемых раньше - 36.15.4), очевидно, ссылаясь на предыдущие операции Селевкидов в Греции в момента высадки, хотя, конечно, возможно, это собственный комментарий Ливия на незначительность сил.
Этот вывод подкрепляется данными о судах, применяемых для перевозки армии в Грецию. Они включали в себя 40 палубных судов (tecti naves), 60 открытых (aperti) и 200 торговых судов (Livy 35.43.3). Третья категория не использовалась для самой транспортировки войск, но другие две, возможно, имели stratiotides, т. е. военные суда временно или постоянно переделаны были на транспортировку войск. Предположение, что это были обычные боевые корабли менее вероятно: рассчитывая провести экспедицию в основном на суше, Антиох не взял на себя труд подготовить достаточно боевых кораблей. Кроме того, фактически, трирема несет только 14 солдат. Если бы все корабли были боевыми, а не транспортными, Антиох смог бы перевести лишь небольшую часть из 10 000 пехотинцев и 500 всадников, зафиксированных в источниках. Возможность, что только некоторые суда были транспортными, следует исключить: детальная классификация, сделанная Ливием-Полибием указывает, что беспалубные суда принадлежали к одной категории; в противном случае различие должно было пройти между tacheiai (быстрые) и hoplitagōgai (транспортные), двумя типами "палубных" и "беспалубных" судов. Палубные суда без сомнения были квинквиремы, а беспалубные - триремы. Существует ряд доказательств, транспортная трирема могла перевозить около 100 человек. Вместимость hoplitagogos quinquireme не известна, но, принимая во внимание, что квинквирема была примерно в три раза больше триремы, они могли, предположительно, нести до 300 человек десанта, что в итоге дает минимум 18 000 солдат. Но как бы там ни было, фактическая численность десантного корпуса Селевкидской армии, размещенного в Греции, была, несомненно, выше 18 000 человек.
Относительно вместимости трирем, нужно заметить, что в соответствии с числом афинских солдат и судов в экспедиции на Сицилию (Thuc. 6.43) 6 400 личного состава десанта были разделены между 40 афинскими stratiotides, к которым были добавлены 22 судна союзников (по крайней мере 12 союзных трирем были боевыми кораблями).
Остается рассмотреть еще два сражения, для которых вообще нет письменной информации о численности. Вызов, брошенный Молоном в 220 г. до н. э., в конце концов был разрешен всеми наличными тяжеловооруженными войсками, подкрепленными критянами, галатами и греческими наемниками (Polyb. 5.52.4-54.2). В это время Антиох III управлял только Сирией и Месопотамией, тогда как провинции восточнее Тигра находились под контролем Молона, а Малая Азия находилась под Ахеем (Polyb. 5.41.1, 42.7, 57.1). Военные поселения в Сирии и Месопотамии были способны обеспечить 25 000 тяжелой пехоты и 3 500 кавалерии, из которых в общей сложности 6 000 повстанцев из Киррестики должны быть вычтены (Polyb. 5.57.4). Как я уже упоминал, численность наемников колебалась от 10 000 до 16 000. Войска Молона, набираемые из поселенцев в восточных сатрапиях (id. 5.54.8), должны быть оценены примерно в 14 000 тяжелой пехоты, 3 000 полу-тяжелой и 5 000 всадников, в дополнение неизвестное число критских и галатских наемников и значительное число вспомогательных отрядов восточных "стрелковых войск" (id. 5. 52.5, 53.8).
Случайный обрывок информации из Порфирия, сохраненный Иеронимом, дает ключ к битве при Панионе, 200 г. до н. э.: 10 000 птолемеевых войск бежали с поля боя со Скопасом в Сидон (в Dan. 11.15). Иосиф на авторитете Полибия сообщает, что основная часть египетской армии была истреблена (Ant. 12.132). Можно предположить, что большинство выживших, кто не попал в плен, инстинктивно бежали в южном направлении, а не вдоль пересеченной и горной дороги на Сидон. Большое число тех, кто нашел убежище в Сидоне, указывает на то, что общая численность армии Птолемеев составляла несколько десятков тысяч. Армия Селевкидов, как показывает диспозиция войск и ход битвы (Polyb. 16. 18-19), не могла быть слабее. Косвенное подтверждение этого вывода можно найти в Daniel 11.13: "И царь северный снова выставил войско, еще больше прежнего". "Прежнее" несомненно, относится к армии Селевкидов при Рафии, которую составляли 62 000 пехотинцев и 6 000 всадников. Лагерь Антиоха в Панионе был, соответственно, еще больше. Иероним прибавляет, что Антиох набрал "incrediblem ... exercitum" из верхних сатрапий (ibid. 13-14). И в самом деле, основной источник личного состава, военные поселения, которые были способны обеспечить примерно 44 000 пехоты и 8 000-8 500 кавалерии, были все в распоряжении Антиоха, не говоря уже о значительно колеблющемся числе наемников, союзников и вспомогательных войск, особенно из восточных областей. После повторяющихся неудач в решении проблемы Келесирии, одна из них как раз годом ранее, не удивительно, что Антиох III мобилизовал все доступные войска. Но как это часто бывает в подобных обстоятельствах, сосредоточение армии в Палестине расчистило путь для вторжения в западные части Малой Азии Филиппу V.
Подведем итог: по-видимому, большая численность войск, зафиксированная для крупных кампаний, в целом, является достоверной, исключая таковые, что даны в двух книгах Маккавеев. Цифры для Рафии, Магнесии и Дафны будут служить нам в следующей главе вехами в оценке мобилизационных возможностей Селевкидов в разные периоды и в разных регионах. Умозаключениями из такого анализа найдем обоснованные цифры для восточных экспедиций Антиоха III и IV и битвы при Эласе. Хотя и опровергающие другие цифры, приписываемые кампаниям против Иуды Макавея, они подкрепляются цифрами в "Войне" Иосифа для Бейт-Захарии и показывают, что Антиох III применял очень большие армии против Молона и при Панионе. Даже в 192 г. до н. э., высадившись в Греции, 18 000 передовых войск, конечно были бы пополнены другими, которых Антиох III предназначал для мобилизации в Грецию, или дождались бы прихода этолийцев и македонян, чтобы таким образом собрать армию столь же большие, как все его предыдущие.
Лесквиер в своем всестороннем исследовании армии Птолемеев установил, что источниками живой силы для Птолемеев были военные поселения, наемники и коренные жители. Армия Селевкидов, будучи под схожим влиянием структуры армии Александра и персидских военных традиций, была основана, главным образом, на одних и тех же компонентах, но их удельный вес, характер и развитие были весьма отличны. Следовательно, регулярная Селевкидская армия, несмотря на сокращение территории и тяжелые потери в многочисленных кампаниях, поддерживала себя по крайней мере в течение двух поколений после окончательной агонии армии Птолемеев при Панионе и могла бы выжить и дольше, если бы царство не пало в результате непрестанной внутренней борьбы после смерти Антиоха IV. Будет видно из следующих страниц, что большинство различий между этими двумя армиями, подобно политическим, экономическим и административным различиям между двумя царствами, берут начало из географических и демографических условий, начиная с политики.
Давно установившиеся предположение, что военные поселенцы составляли основное ядро личного состава Селевкидской армии, никогда всерьез не оспаривалось. Основные доказательства, помимо аналогии с Египтом, как представляется, следующие: два корпуса фаланги, всего несколько десятков тысяч, фигурируют в крупных кампаниях; один называется или "фаланга" или же "македоняне", а другой элитный корпус - аргираспиды. Вряд ли это были наемники или туземные народы. Ни враждебная Македония, ни даже Греция не могли обеспечить такую большую численность, а вооружение азиатов тяжелым оружием заложило бы для Селевкидов постоянную опасность национальных восстаний. В любом случае, если бы фаланга или ее часть была набрана из восточных или греко-македонских наемников, следовало бы ожидать, что они были бы определены как и другие национальные контингенты (Polyb. 5.79; 30.25; Livy 37.40), подразделения фаланги из ливийцев и египтян у Птолемеев (Polyb. 5.65.4, 8-9, 82.4-6), и фаланга греческих наемников при Рафии (id. 5.84.9).
Эти соображения, наряду с описанием аргираспидов как "отобранных со всех краев царства" (id. 5.79.4) и численная стабильность обоих корпусов, позволяют предположить, что фаланга набирала свой личный состав из европейского населения, разбросанного по всей империи, которое имело определенные военные обязательства. В дополнение к этим общим соображениям существуют некоторые более точные показания. Множество поселенцев в различных областях относили себя, как нам известно, к македонянам, и это, по-видимому, дает право предположить, что они, если таковые имелись, должны были поставлять в армию Селевкидов фалангистов. Это впечатление усиливается кризисом 142 г. до н. э.: Деметрий II, после укрепления двора критскими наемниками, распустил "армию своих предков, каждого в его собственное место", что вызвало резкое недовольство населения македонского происхождения в северной Сирии (I Macc. 11.38; Jos. Ant. 13.129; Justin 35.2). Есть также прямые намеки на солдат-поселенцев: Диодор рассказывает, что поселенцы из Лариссы в Селевкии, которые происходили из фессалийской Лариссы, зачислялись в "первую агему кавалерии" (33.4a). Антиох III переселил 2 000 еврейских семей из Месопотамии в гарнизоны стратегических пунктов и крепостей в Лидии и Фригии и наделил их землей (Jos. Ant. 12.247-53). Биккерман, ibid. 85-6, рассматривает их как гражданских поселенцев, но служба вавилонских евреев с Селевкидской армии явствует из II Macc. 8.20, и то же самое показано в Jos. Ap. 2.39; id. 2 Ant. 12.119. Удержание военных поселений только во Фригии и в Лидии дополнительно удостоверяет историчность рассказа Иосифа. Но очевидные доказательства явствуют из договора примерно 244 г. до н. э. между Смирной и Магнесией, который ссылается на пехоту и всадников, имеющих земельные наделы в Магнесии и Палаи-Магнесии (OGIS 229), и из эпитафии найденной в Сузах, которая упоминает греко-македонский гарнизон, владеющий клерами в городе под парфянским управлением (SEG VII.13), и они, несомненно, были потомками солдат, поселенных там Селевкидами или их македонскими предшественниками.
В целом, однако, военные поселенцы Селевкидов, резко отличные от своих двойников на юге, избежали внимания древних историков и составителей документов, и, следовательно, современными комментаторами трактовались несколькими противоречащими друг другу способами. Для того чтобы определить численный вклад поселенцев в личный состав армии, мы должны сначала попытаться определить эти поселения и воинские части, приписанные к ним. Должное внимание будет уделено муниципальному статусу различных поселений, что может пролить свет на их политическую роль, их стратегическому расположению в провинциях, а также исходную национальность поселенцев.
Прежде всего, мы должны иметь некие критерии для идентификации военных поселений.
В то время как некоторые ученые увеличивали перечень поселений за счет расширения связанных терминов, другие были озабочены тем, чтобы устранить оговоренные критерии. Как всегда в обсуждениях такого рода терминология является первым вопросом, требующим разрешения. Радет и Шультен предполагают, что термин katoikia, который применялся во II в. до н. э. в Птолемеевском Египте к военным поселениям греков и македонян, чтобы отличить от туземных клерухов, первоначально был Селевкидским термином для "военных поселений". Они поддерживают свою точку зрения, в основном, вышеупомянутым договором между Магнесией и Смирной, который несколько раз ссылается на katoikoi как на военных поселенцев. Как следует из их предположения, еще 45 населенных пунктов Малой Азии, известные в основном в Римский период как katoikiai, были Селевкидскими военными базами. Но эта гипотеза подвергается энергичным нападкам со стороны многих ученых. Некоторые оспаривают интерпретацию katoikoi, упомянутых в Смирской надписи, а другие, хотя и признают, что katoikoi из Магнесии были военными поселенцами, выражают мнение, что термин применим также к некоторым другим формам сельских и пригородных общин, и, следовательно, какие-нибудь katoikia не могут быть идентифицированы как военные поселенцы без прямых доказательств этого факта.
Сомнения по поводу точного статуса katoikoi в Магнесии представляются необоснованными. Бикерман рассматривает их как солдат размещенных в казармах или в домах граждан, а Лавней полагает, что они просто "владеют домами" в поселении, но и Бикерман и Лавней игнорируют утверждение, что некоторые из гарнизона Палаи-Магнесии были прежде katoikoi в близлежащей Магнесии, и каждый владел там клером (Μ. 100, 102). Надпись применяет причастие οἱκοῦντες к бывшим магнесийским katoikoi (95, 97-8), хотя они имели два дополнительных клера (возможно, расположенных ближе к крепости), поскольку это относится в то же самое время к другим служащим старого гарнизона, которые не имели земли (ℓ.102). Но также вполне может быть, что термин katoikoi предназначался для фермеров, служащих в резерве, и не использовался для служащих действительную службу в постоянном гарнизоне, как те, что были в Палии-Магнесии, даже если они владели землей. Что касается последних, земля была формой оплаты. Относительно большие владения ( τρεῖς κλήρους ... κλήρου ἱππικόν) позволяли им получать умеренную прибыль за счет сдачи полей в аренду. Точка зрения Щалита, что katoikoi были гражданским населением, в отличие пехоты и кавалерии городского гарнизона, еще менее приемлема. Они неоднократно оговариваются как οἱ ἐμ Μαγνησίαυ κάτουχοι οἵ τε κατὰ πόλιν ἱππεῖς καὶ πεζοί, (ℓ.35 по всюду). Местоимение οἵ τε относится к компонентам предыдущего сушествительного, которое как раз противоположно тому, что утверждает Щалит. И в самом деле, в другом месте, предписывающем магнесийцам дать клятву, они просто названы как κάτοικοι ἱππέων καὶ πεζῶν (Α. 49).
С другой стороны кажется, что второй элемент в Магнесии, "кавалерия и пехота под открытым небом" (hypaithroi), не включались в число katoikoi, как обычно принимается, но были наемники, стоящие лагерем рядом с городом. Это следует из синтаксической структуры класса списков (ℓℓ.35, 36, 71, etc.), и особенно из одной его версии (ℓ.14), а также из обозначения посланников в Смирну (ℓ.21). Смирняне согласились принять магнесян, желающих поселиться в городе и владеющих имуществом, только если некоторые из солдат не являются поселенцами. Наконец трудно поверить, что солдаты, владеющие наделами поблизости, должны по прежнему проживать в лагерях. Чтение Диттенберга ℓ.49, как представляется, подрывает эту точку зрения, но осмотр надписи в Ashmolean Museum, Oxford, показывает, что исключая τε есть достаточно места на камне, чтобы внести артикль τῶν и чтение κατοίκωυ ἱππέων καὶ πε[ζῶν, τῶν κατὰ πόλιν καὶ τῶν κατὰ τὰ] | ὕπαιθρα. ℓ.74, будучи всего лишь небрежным пересказом, не опровергнет мое заключение. Welles, Royal Correspondence, прим. 51, записывает наделение землей [ ...τῶν] δὲ μήπω ἐστεγυοπουημέυων (ℓ.15), не как отражение текущей ситуации, но обещание на будущее.
Смирнская надпись указывает на то, что по крайней мере в Малой Азии Селевкидские военные поселения были известны как katoikiai, этот термин довольно часто в этом смысле используется современными историками. Тем не менее, как уже упоминалось ранее, было высказано мнение, что не каждый katoikia обязательно является военным поселенцем. Стало почти общепринятым, что katoikia было поселением промежуточным между полисом и komē, имеющим все традиционные муниципальные учреждения, но не пользующегося привилегиями полиса. Тарн интерпретировал термины иногда как эквивалент Птолемевской politeuma, т. е. квази-автономной корпорации негреческих национальностей в греческих городах, но это нельзя применить к большинству рассматриваемых katiokiai, которые, очевидно, были самодостаточными поселениями, а не просто городскими "кварталами". Единственный случай, который может соответствовать определению Тарна, запись о еврейской katoikia в Гиераполисе (CIJ II no.775), но это также могло быть сельское поселение, присоединенное к полису путем симполитии (sympoliteia), подобно македонянам, упомянутым в императорской надписи из Гиераполя. Первое предположение, с другой стороны, основано на самых разнообразных литературных и эпиграфических намеков на katoikia, katoikoi и особенно использование причастия katoikein, которое, очевидно, относится к гражданским поселениям.
При обсуждении источников не должны приниматься во внимание причастные формы, так как в классической Греции глагол katoikein означал просто "обитать" без ссылки на муниципальный статус субъекта, и нет никаких доказательств полагать, что оно понималось в точном, техническом смысле в эллинистический период. Лучшим доказательством необходимости не принимать в расчет причастные формы является Птолемевский папирологический и эпиграфический материал, где термины katoikia и katoikoi всегда применялись к военным поселениям и отдельным поселенцам, но причастие свободно использовалось для "обитающих" и тому подобного. С другой стороны, упоминания в Италии и Греции предполагают для katoikia значения "поселение", "деревня" и т. п. (напр. Polyb. 2.32.4; Plut. Pomp. 47), но очевидно, свидетельства Птолемеев, которые не оставляют сомнения относительно точного применения этого термина, имеют более близкое отношение к Селевкидам, потому что Птолемеи имели дело с такой же самой военной организацией.
Из литературных источников, имеющих отношение к царству Селевкидов, Полибий, Диодор и Полиен применяют слово только для военных поселений. О мисийских katoikiai см. ниже. Галатских katoikiai также можно рассматривать в таком контексте. Галаты, служившие, вероятно, наемниками, не были военными поселенцами в строгом смысле этого слова, но их первоначальное поселение в Малой Азии Никомедом было основано на том же принципе - земли в обмен на определенные военные обязательства (см. Memnon 11.5(19)) - и само собой разумеется, что позже, когда эта область была под практическим контролем Селевкидов, они сохранили этот статус. Полибий, знакомый с обстоятельствами галатского заселения, здесь небрежно применяет "техническую" терминологию. Он также мог быть сбит с толку галатскими военными поселениями в Македонии (Polyb. 4.67.6; Livy 42.51.4 и в Египте (Polyb. 5.65.10)). Отметим также условия, продиктованные римлянами галатским послам, которые указывают на военных характер галатских поселений в Малой Азии (Polyb. 30.28). С другой стороны Страбон свободно использует термин katoikia в самом широком смысле для обозначения населенных пунктов (напр. 14.1.29(643)), но следует иметь в виду, что он применяет его свободно даже в отношении эллинистического Египта (напр. 17.1.29(806)). Слово также присутствует в Септуагинте: katoikia - 30 раз для mōshav - поселение, местопребывания, место жительства; переведено также несколько раз как katoikesia и katoikesis; katoikoi - 6 раз для toshavim (место жительства и т. д.), в 4-х из которых лучшая рукопись имеет форму причастия. Таким образом вольное использование katoikia стало результатом необходимости найти замену ивритскому mōshav (поселение и т. д.), но переводчики, зная о необходимости избегать формы katoikoi для более общего toshavim, использовали причастие. Только определенные вхождения katoikoi в Бытие 50.11 и I Macc. 1.31 не могут быть приняты в качестве доказательств вольного применения термина в империи Селевкидов, как было предложено Биккерманом, тем более, что перевод книги Бытия, несомненно, возник в третьем столетии до н. э. в Птолемевом Египте. Появление слова katoikoi в I Macc. 1.38, вероятно, вызвано влиянием слова katoikia, перевода ивритского mōshav, в том же самом стихе. В любом случае, по разным причинам военное поселение не могло быть учреждено в Иерусалиме (или Акре).
Вывод по этому вопросу должен основываться, главным образом, на эпиграфических данных, имеющих отношение в Селевкидам.
Термины katoikia и katoikoi присутствуют, как я уже упоминал, примерно сорок пять раз в надписях из Малой Азии, большинство которых датируется римским периодом. К сожалению, более поздний материал не способствует большей помощи. Большинство надписей слишком коротки, просто называя katoikia, и даже более длинные не упоминают солдат: населенные пункты, прежде всего военные, в римский период не сохранили ничего кроме старого звания katoikiai. Что касается материала эллинистического периода, кроме магнесийского документа, нет прямых доказательств того, что поселения были военными, хотя в одном случае katoikoi появляются в чисто военном контексте, и все другие ссылки, относящиеся к эллинистическому периоду, можно интерпретировать таким образом. OGIS 338. ℓ.15 определенно относится к солдатам (ср. поселенцев в Палаи-Магнесии в OGIS 229). Katoikoi, записанные в некоторых Приенских надписях (Inscr. Prien. 112.79; 113.42; 118.13), не обязательно были крестьянами хоры, как предполагает Эртель. Они, возможно, заняли одну из крепостей, принадлежащих городу, в северной части долины Меандра или даже первоначально были заселены селевкидами и приданы Приене через некоторое время после битвы при Магнесии посредством симполитии, подобно тому как между Смирной и Магнесией, с тем чтобы укрепить город перед лицом постоянных вызовов со стороны Милета и Самоса. Симполития упоминается в Inscr. Prien. 108.22, но участвующие стороны не могут быть установлены. Аналогично, нет никаких оснований подозревать, что katoikoi у Welles, Royal Correspondence in the Hellenistic Period, прим. 47, не были военными поселенцами. В таком случае, есть вероятность того, что термин использовался в Селевкидской Малой Азии в собственно "Птолемеевском" смысле. Остается открытым вопрос, являются ли десятки поселений, упомянутых в позднейших надписях, большая часть которых датируется III веком до н. э., были первоначально Селевкидскими военными учреждениями. Ограниченное использование термина в римском Египте даже в III веке н. э. благоприятствует положительному ответу.
Анализ географического распределения этого термина приводит к такому же выводу. Он присутствует только во Фригии и Лидии, между Каиком на севере и Меандром на юге, т. е. в западной части Малой Азии, ранее занимаемой Селевкидами, и в окрестностях Пергама.
Ликийские кардаки, названные οἱ κατουχοῦντες έν Καρδάκωυ κώμῃ, не были военными поселенцами как это предполагалось ранее. Причастная форма katoikein, отсутствие каких-либо признаков военных обязательств в этой длинной надписи, и тяжелое бремя подушного налога на них как на laoi, предполагает, что в эллинистический период они были гражданским элементом, хотя вероятность того, что они первоначально были там поселены персами в военных целях, не может быть исключена. Мнение Ростовцева, что кардаки были "разжалованы" Эвменом не согласуется с политикой Эвмена и военными потребностями. Аналогично, гипотеза Лавнея, что Сельга в Памфилии и Карийская Миласа были македонскими военными поселениями из-за наличия македонского щита на некоторых их монетах, должна быть отвергнута. Нет никаких признаков македонского происхождения для сельгейцев в детальном отчете об их кампании против педнелисян и Ахея (Polyb. 5.72-6), а македонские щиты, возможно, были приняты энергичным городским ополчением. Миласа, однако, не чеканила монету, и имя Миласы на них не появляется: она печаталась Евполемом для оплаты войск. В общем, довольно сомнительно считать македонские щиты или шлема на монетах убедительным доказательством, как это полагает Лавней.
Если предположить, что katoikiai имели военный характер, их заключение в этой области имело смысл: имеются достаточные доказательства для наличия македонских и немакедонских военных поселений во Фригии и Лидии. А с другой стороны, ничего не предполагает наличия аналогичных оснований где-либо еще в Малой Азии или на других подвластных Селевкидам территориях, в вассальных или полунезависимых областях, или в Птолемеевых областях на юге.
Стратоникея в Карии, названная в честь жены Селевка I или Антигона, не была "македонской", как утверждает Страбон 14.2.25 (660), и, следовательно, нет никаких причин считать ее граждан военными поселенцами. В I веке до н. э. они называли себя "стратоникейцы автохтонной метрополии Карии" (SEG IV. 263), что, безусловно, более надежное доказательство. Уклончивые упоминания Страбона о принадлежности города к Хрисаорейскому союзу ставят под сомнение его авторитет. Предположение Бина, что город провозглашал "автохтонное" происхождение, потому что он располагался на месте древнего карийского города (OCD² s.v. Stratonikeia) не может быть принято. То же самое относится почти ко всем македонским городам на востоке, но поселенцы, фактически, подчеркивали свое македонское происхождение. Страбон, по-видимому, был введен в заблуждение названием Стратоникея. Стефаново πόλις Μακεδόνων (s.v. Στρατονικεία) взято из Страбона, как можно заметить из буквального сходства второй части этой записи.
В отношении ионийских городов критские наемники, для которых, к сожалению, не сохранилось официальной классификации, расселились вокруг Милета (Milet III.33-8), и katoikoi зафиксированы возле Приены. Последние, возможно, были первоначально Селевкидскими поселенцами. В любом случае, локализацией Милета и Приены на периферии мира Селевкидов можно объяснить практическое сходство, а также терминологическое. Вопрос можно сформулировать по-другому: если термин katoikia означает "поселение" в самом широком смысле, почему мы не находим ни одного намека на katoikia в обильном эпиграфическом материале Вифинии, Карии, Писидии и Памфилии? Альтернативное предположение, что административная терминология в этих регионах отличалась от Лидийской и Фригийской, выглядит гораздо менее приемлемым.
К 45 katoikiai, которые в соответствии с этим выводом следует рассматривать как военные поселения, следует добавить около пятнадцати населенных пунктов, локализованных в Лидии и Фригии и определенных как македонские по монетам, надписям и более поздним лексографическим источникам. Несмотря на то, что они были технически katoikiai, солдаты предпочитали подчеркнуть свое македонское происхождение, а позже, в римский период, им в любом случае был дарован муниципальный статус полиса. Отсюда следует, что большинство военных поселенцев в этом ареале были не македонского происхождения. На более позднем этапе мы рассмотрим последствия этого весьма удивительного заключения.
Присутствие термина katoikia почти исключительно во Фригии и Лидии, и концентрация всей информации о македонских военных поселениях в этих двух областях, предполагает, что ни в каких других районах Малой Азии, контролируемых Селевкидами, военные поселения не применялись. Ионийское побережье занимали территории автономных греческих городов, а пустоши центральной части Малой Азии, вероятно, не привлекали эллинистических солдат-поселенцев. Внутренние части Анатолии были выделены галатским племенам, неисчерпаемому источнику живой силы. С другой стороны, во Фригии и Лидии, наиболее плодородных областях Малой Азии, земля могла быть предоставлена путем выселения прежних владельцев. Стратегические соображения не меньше способствовали концентрации всей имеющейся живой силы в этих двух регионах. Поселения располагались вблизи мест возможной высадки противников Селевкидов, - Птолемеев и Антигонидов на западе, и служили в качестве барьера перед греческими городами от галатских набегов с востока. Позже, во время возвышения мощи Пергама, они служили уздой расширению его влияния. Что касается защиты центральной части империи, то мощная преграда Тавра и военные поселения к югу от хребта, обеспечивали безопасность Киликии и Сирии от галатов. Это вовсе не означает, что линии коммуникаций были оставлены на милость ненадежным галатом. Они, вероятно, охранялись цепью крепостей, укомплектованных наемниками, и записи о двух из них сохранились. Гарнизоны, конечно, не могли сдерживать массированный натиск галатов, но этого трудно было бы ожидать в свете уязвимости галатов перед охватывающим движением с запада и юго-востока. В общем, несмотря на все то, что было приписано им, галаты проявили себя довольно лояльными к Селевкидам. Единственный явный случай, когда галаты повернули против царя Селевкидов, был когда они поддержали Антиоха Гиеракса против Селевка II, а затем присоединились к Пергаму против своего прежнего союзника, но ни разу им не приходилось сражаться на два фронта.
Гораздо более загадочны редкие ссылки в литературных источниках на katoikiai к югу от Тавра, и полное их отсутствие в эпиграфических материалах этих областей. Эта трудность, хотя и не может опровергнуть вывод о том, что katoikiai Малой Азии были военными поселенцами, требует некоторых пояснений и может подчеркнуть политически-культурное назначение учреждений Селевкидов. Но прежде чем мы перейдем к этому вопросу, необходимо идентифицировать поселения за Тавром и уточнить их муниципальный статус.
Данные по названиям образований являются наиболее широко принятым критерием идентификации Селевкидских военных поселений за Тавром. Предполагалось, что населенные пункты, носящие македонские и греческие названия, по крайней мере, на первых порах были военными образованиями. На первый взгляд это кажется верным предположением: так как македонская армия была организована в территориальные батальоны, можно было ожидать, что подразделения, поселенные на востоке, называли свои поселения в честь своей общей родины, и то же самое применимо к греческим союзникам или наемникам. Некоторое подтверждение можно получить из простого утверждения Диодора, что поселенцы Лариссы в Сирии происходили из Фессалии и служили в Селевкидской кавалерии (33.4a). Эта информация подтверждается монетами начала римского периода, которые показывают влияние символики фессалийской Лариссы. Кроме того известно, что некоторые города с македонскими названиями были заселены македонянами (см. ниже). Тем не менее, справедливость этой теории представляется весьма сомнительной. Как уже указывалось некоторыми, Анфедон, Пелла, Арефуса и Аполлония (в Палестине) и Кирр, Мегара, и Арефуса (в Сирии) были всего лишь местными семитскими названиями, слегка измененными или переведенными. Как легко семитское название может сойти за македонское, показывает I Macc., которая траскрибирует ивритское Ḥādasha и Beērā как Αδασα и Βερεα (7.40, 45, 9.4). Другая практика, которая до сих пор избегала внимания, это приложение, возможно, торговцами, гражданскими эмигрантами из греческого мира, и даже местной интеллигенцией, к восточным поселениям названий македонских или греческих местностей, которые они чем-то напоминали ландшафтом или природными особенностями. Этот обычай хорошо отражен в рассказе Страбона о переименовании Оронта, Апамейского полуострова и северного сирийского побережья соответственно в Аксиос, Херонес и Пиерию, а также о смене названия восточных туземцев равнины Нисибиса на мигдонов (16.1.23(747), 2.9(751), 2.10(752)). Некоторые восточные города, может быть, приняли ту же самую практику: оазис Урфа в северной Месопотамии, как сообщается, был переименован в честь македонской Эдессы из-за обилия своих вод, которые протекали через город (Malalas 418-19). Нет в их истории ничего такого, что позволило бы предположить наличие поселенцев македонского происхождения или военное назначение. Аналогично, мы можем предположить, что месопотамский Амфиполь, расположенный в месте, где Евфрат становится судоходным, носил это имя, потому что оно напоминало устье Стримона. При некотором воображении таким же путем можно объяснить происхождение некоторых других македонских названий.
Подобные оговорки должны быть применены к предложению Тарна, что анатолийские название к востоку от Тигра должны быть определены в качестве военных поселений анатолийских рекрутов. Кроме того, тогда как наличие македонян, само по себе, почти наверняка указывает на военный характер городка, apoikiai, например, в Магнесии на Меандре (OGIS 233) или в Эфесе, вполне могли быть гражданскими поселениями, такими как торговые слободы финикийцев и вавилонян в этой области. С другой стороны, вопреки мнению некоторых ученых, нет никаких причин почему города, носящие имена членов Селевкидской династии, не должны иметь военных поселений, и это относится также к местным названиям. В общем, ономастическое расследование не может внести большого вклада в дискуссию, и только явные признаки военного значения поселений, или их македонское происхождение, можно считать достоверными доказательствами.
Изучение различных признаков военных поселений на востоке показывает их рассеяние почти по всем уголкам империи, от Палестины на юго-западе до Каспийских ворот на северо-востоке. Крупнейшие и самые известные были сосредоточены в трех из четырех сатрапий Селевкидов, македонский оплот в северной Сирии.
Сомнения Биккермана относительно военных обязательств городов Селевкидов, основанных на традиционной автономии полисов, были отвергнуты Ростовцевым как слишком формалисткие. Селевкиды не обходились с их устоями теми же способами как с древними ионийскими городами. Наиболее очевидным свидетельством этого эффекта является письмо Антиоха VIII или IX Селевкии Пиэрии, датированное 109 г. и предоставляющее городу автономию, провозглашающее его свободу и предлагающее договор (OGIS 257; Welles, Royal Correspondence, прим. 71-2). Права полиса, трактуемые в традиционном свете, были предоставлены только в годы упадка в отчаянной попытке предотвратить распад государства.
Имперский военный штаб был учрежден в Пелле, позже переименованной в Апамею, которая также была центром одноименной сатрапии. Основанная македонянами, она была местом царских конюшен, слонов, военного ведомства (Stratioōikon logistērion) и военного училища (Strabo 16.2.10 (752)). В ряде случаев Селевкидская армия, как сообщается, собиралась в Апамее перед большими кампаниями (Polyb. 5.50.1, 59.1; Livy 37.18.6). Ее граждане сыграли решающую роль в восстании македонян против Деметрия II. Они были поддержаны четырьмя соседними поселениями, - Лариссой, Кассианой, Мегарой и Аполлонией, и можно предположить, что по меньшей мере два из четырех были военными учреждениями; Ларисса называется как katoikia всадников (Diod. 33.4a), а Кассиана как phrourion (Strabo loc. cit.). Поскольку эти два термина встречаются у Страбона и Диодора, печально известных небрежностью стиля, они вряд ли могут указывать на какой-нибудь муниципальный статус, а также в виду политико-культурных соображений, которые, по-видимому, влияли на классификацию поселений (см. ниже), нет никаких причин не рассматривать их как города. Территория Апамеи, к которой эти поселения были присоединены, вероятно была территорией сатрапии, и нет надобности город Ларисса помещать на 25 км. от Апамеи. Страбон в том же абзаце добавляет, что большинство македонян поселилось в Апамее. Является ли это утверждение верным или нет, и имел ли в виду Страбон только город, это, определенно, указывает на то, что общее число македонян в сатрапии Апамея было значительно больше чем 5 300 македонян в Антиохии и 6 000 в Киррестике (см. ниже).
Антиохия, столица, служила также административным центром северо-западной сатрапии. Есть некоторые признаки того, что она имела военный характер, или, по крайней мере, военные элементы имели значительную долю в ее населении. Первые граждане, числом 5 300, состояли из афинян, конечно же солдат, которые ранее были поселены Антигоном в соседней Антигонии, и македонян, помещенных Селевком Никатором (Malalas 201.12-16). Вавилонские евреи, высоко ценимые за свои военные качества, также зафиксированы среди первых поселенцев (Jos. Ap. 2.39; Ant. 12.11.9; Bell. 7.43). Если цифра 5 300 является надежной, гражданское население, вероятно, оставалось стабильным, по крайней мере до 190 г. до н. э. Эта цифра хорошо согласуется с населением идеального города Платона (Leg. 737E, 740D-E), и напоминает число граждан в Кирре и Селевкии на Маре, которое в 218 г. до н. э. все еще составляло около 6 000. Kleroi города насчитывали только 10 000 даже во времена Юлиана (Jul. Mis. 362C) несмотря на огромное увеличение общей численности населения. (Ростовцев, как правило (хотя и довольно нерешительно), рассматривает kleroi как общественные, а не как частные, владения, но его аргумент в пользу второй возможности более убедителен. С другой стороны, его доказательства из контекста наоборот подразумевают слишком много текста, который не является допустимым. В общем, язык отрывка имеет решающее значение: есть два случая вхождения слова ἰδία и ни одного κοινη, которое было бы применимо к этим усадьбам, если бы они были государственной собственностью.) Это говорит о том, что хотя город, очевидно, развивался по гражданской линии, земельные наделы были зарезервированы для потомков первых поселенцев, предположительно, в обмен на определенные военные обязательства. Кто-то возразит, по свидетельству папируса Gurob (246 B. C.), который относится к солдатам, но опускает перечень граждан среди различных элементов города (Holleaux, III 288 ℓℓ. 21-2), что гражданство было даровано только солдатам-поселенцам, но "солдаты" и "граждане" зафиксированы в соседней Селевкии, и невероятно, чтобы существовало два различных механизма в этих двух городах, основанных Селевком I. Более того, ochloi, перечисленные среди прочих антиохейцев, вполне могли быть гражданами, а "солдаты" могли быть наемниками или городской стражей. В любом случае автор, возможно Птолемеевский солдат, писал не юридический документ, и, возможно, не был знаком с социальной структурой города. После битвы при Магнесии некоторые этолийцы, эвбейцы и критяне, вероятно, видные деятели, которые не могли вернуться в оккупированную Грецию, солдаты, которые бежали с поля боя, и войска, эвакуированные из гарнизонов в Малой Азии, получили гражданские права (Libanius Or. ℓ. 119). (Не все они были беглецы из под Магнесии. Кроме критян не было наемников с греческих островов, принимавших участие в битве при Магнесии.) 3 000 politikoi кавалеристов на параде в Дафне в 166 г. до н. э. (Polyb. 30.25.3) не обязательно были гражданами Антиохии, как предполагают некоторые, но могли быть выбраны из ополчения других городов (ср. I Macc. 10.71). Военные обязательства продолжали доминировать в истории города и в годы упадка: Деметрий II во время кампании против македонян разоружил граждан, спровоцировав беспорядки в городе и всеобщее восстание (I Macc. 11.45-7; Jos. Ant. 13.129-42). Вскоре после этого антиохейцы были восстановлены в службе в регулярной армии и понесли тяжелые потери в катастрофической экспедиции Антиоха VII на восток: как сообщает Диодор (Diod. 34.17), почти в каждом доме оплакивали утрату.
Селевкия в Пиэрии, второй по величине город в Антиохейской сатрапии, первая столица Селевка I, перечислена Ливием как одно из мест главного сосредоточения македонян (38.17.5). Соответствие между "Александрия, Селевкия и Вавилония" и "египтяне, сирийцы и парфяне" исключает альтернативную идентификации с Месопотамией или Персидской Селевкией. Гражданское население, возможно, всего 6 000 человек (Polyb. 5.61.1, но не все eleutheroi, вероятно, являлись гражданами), могло также допускать немакедонян без военных обязательств. Папирус Gurob, если ему можно доверять в этом отношении, упоминает "граждан" в дополнение к "солдатам" (ℓℓ. 23-4), но, как было сказано выше, многое зависит от точности и интерпретации этих двух терминов в папирусе.
Киррестика, северо-восточная сатрапия с центром в Кирре, была наименее лояльна к Селевкидам. Местный контингент, 6 000 штыков, восстал в 220 г. до н. э. (Polyb. 5.50.7, 57.4), возможно, совместно с Молоном и Ахеем (id. 5.57.4). Движения Деметрия Полиоркета по северной Сирии в 255 г. до н. э. подразумевают, что он надеялся найти поддержку среди киррестийцев. Соответственно, можно предположить, что восстание в Селевкии во время Первой Сирийской войны (OGIS 219 H. 5) возникло среди этих недовольных поселенцев. Надпись, раскопанная в Кирре, фиксирует потомков македонян среди населения, во всяком случае в столице сатрапии (IG XII.5.891). Число, данное для солдат, напоминает таковое для граждан Антиохии и Селевкии и позволяет предположить, что все они были сосредоточены в Кирре. Не найдено монет более ранних, чем монеты Александра Балаша, но статус Кирры как центра сатрапии предполагает, что община сразу получила полисные права, хоты они, возможно, были отняты в 220 г. до н. э. в качестве дополнительной меры наказания, тем более что основной корпус солдат-граждан был безжалостно истреблен. Кирра была восстановлена в правах полиса, вероятно, Балашом, который предпринимал огромные усилия, чтобы обеспечить себе союз с македонским населением.
Другое сосредоточение поселений расположено вдоль северного течения Евфрата межлу Хабором и Тавром. Самое известное из них, благодаря тщательным раскопкам, - Дура-Европос, описанная Исидором из Харакса как основание македонян (GGM I 248 9). Некоторый свет на администрацию города проливают пергаменты 116 и 225 г. до н. э., которые сообщают о греко-македонских поселенцах, владеющих клерами в Дура. Несмотря на внушительные руины, число поселенцев оценивается менее ста семей. Другие места известны только из кратких литературных ссылок: Карры, Батаны, Артемис, Инхны, а Дион упоминает македонских поселенцев в Никефорионе и в "других городах Месопотамии" (37.40.13). Это последнее утверждение может относится только к южной Месопотамии. Активное участие армии в строительстве Селевкии на Тигре (App. Syr. 58), которая служила в отдельных случаях в качестве восточной столицы, а также роль, сыгранная городом в восстании Молона (Polyb. 5.44.3), может быть надежным обоснованием предположения, что граждане были организованы по той же схеме, что и в Антиохии.
Македонские поселенцы в Вивилонии отмечены Ливием (38.17.5), но литературные и эпиграфические источники упоминают только стоящие гарнизоном крепости войска, называемые akrophylakitai. Их статус, по-видимому, был идентичен статусу солдат в Палаи-Магнесии, т. е. солдаты срочной службы, которые были наделены землей.
Третья группа военных поселений была расположена в Мидии вокруг Экбатаны. Тщериковер, следуя Гриффиту, приняв намек Диодора о поселениях солдат Антигона в Мидии (19.44.4, 46.1, 15), высказал мнение, что они основали четыре города в восточной Мидии, носившие греко-македонские названия - Лаодикея, Апамея, Гераклея, Европос. Существование этой мощной базы, возможно, побуждало Деметрия Полиоркета попытаться достичь Мидии в 285 г. до н. э. (Plut. Demetr. 46.4). Эти надежды не были лишены оснований: поселенцы в Мидии продемонстрировали свои сепаратистские наклонности даже спустя два поколения, когда они вступили в союз с Молоном; ядро армии Молона, тяжеловооруженные войска (несомненно фалангиты из военных поселений), по сообщению Полибия были отправлены назад в Мидию после капитуляции, вместе с легковооруженными, которые формировали национальные контингенты (5.54.8).
Присутствует ряд доказательств существования сельских военных поселений иранской конницы на западе Мидии. Арендные фонды в Авроваме, в персидском Курдистане (E. H. Minns, JHS 35 (1915) 28-30), берут начало, как указывают некоторые ученые, от бывших Селевкидских военных поселений, занимаемых солдатами иранского происхождения. Поскольку эта гипотеза еще не доказана, или даже не высказана убедительно, это может поспособствовать, в виду ее важности, найти доказательства ее подтверждающие. Преобладающее положение греческого закона и языка в документах, несмотря на иранское происхождение, как явствует из ономастики, подтверждает, что поселения не могли быть основаны Ахеменидами, ни даже Аршакидами, хотя они называли себя филэллинами. Терминология, применяемая в документах, следовательно, могла отражать македонскую, а точнее Селевкидскую систему. Статус людей, вовлеченных в это, был военные поселенцы, что вытекает из определения долей как клерос, который в эллинистический период имел однозначное военное назначение. Но даже если допустить возможность, что этот термин применим также к гражданскому имуществу, мне трудно представить какой-либо класс иранцев, кроме военных поселенцев, которым были бы предоставлены небольшие наделы в этой части мира. Сверх того, покупатель (или арендатор) обязался соблюдать palaia syngraphe (Minns, 28 4.18 et passim), несомненно lex coloniae по которому царь устанавливал права и обязанности поселенцев. В самом деле, если египтяне, которые не являлись воинственной расой, были прикреплены к армии Птолемеев и наделены землей, нет причин сомневаться в том, что Селевкиды пытались обеспечить себя услугами суровых и мужественных иранцев, следуя примеру Александра, который включил их в свою армию. Старая традиция верховой езды среди мидян и существование доверенных им Селевкидских царских конюшен (Polyb. 5.44.1, 10.27.2) заставляет меня верить, что эти поселенцы обеспечивали живой силой кавалерию Селевкидов. На самом деле это единственная причина, почему Селевкиды должны были предположительно идти на риск, поддерживая военный потенциал мидийцев. Мы знаем, что агема, кавалерийский гвардейский полк, подобный пешей гвардии, возможно, набирался из военных поселений, составленных из мидян и "других народов этого региона" (Livy 37.40.5-6). Ввиду феодальной системы, которая преобладала при Ахеменидах, Селевкиды не имели каких-либо трудностей в конфискации крупных имений и назначений их иранским поселенцам, с тем чтобы обеспечить их службу и преданность. Что касается терминологии, то стоит отметить, что Кофанида, поселение упомянутое в Авроманском пергаменте, называется kome.
Масштаб военных поселений в Персии должным образом был меньше. Фракийские солдаты, как сообщает Диодор, были поселены в katoikiai в Персии, восточной сатрапии, как прежде во времена Александра (19.27.5). Полиэн, вероятно, ссылается на них в двух последовательных стратагемах (7.39, 40). Согласной одной, 3 000 фракийцев и пехотинцы-македоняне в таком же числе устроили кавалерийскую ловушку на 3 000 персов, которые восстали против Селевка, возможно, основателя династии. По другой, 3 000 katoikoi были вырезаны Оборзосом, идентифицированным с Вахубурзом, вторым династом (frataraka) независимого княжества возле Персеполиса. Если Полиэна понимать буквально, это означает что 3 000 поселенцев остались в Персии подконтрольной Селевкидам. (Несмотря на поразительное сходство цифр, цитируемых в двух последовательных стратагемах, я не уверен, что число выживших поселенцев было существенно ниже: 1 000 фракийцев и неопределенное количество агриан из двухтысячного контингента, набранного в восточных военных поселениях, приняли участие в сражении при Рафии, и к ним нужно добавить македонских поселенцев этого района, которые были интегрированы в фалангу.) Акцепт сделан на фракийское происхождение некоторых из этих отрядов, а появление 1 000 фракийцев, возможно поселенцев, при Рафии в независимом контингенте (Polyb. 5.65.10, 79.6), может свидетельствовать о том, что фракийцы сохранили свое национальное вооружение и стиль ведения боя, подобно тому как фракийские и галатские военные поселенцы в Египте не были поглощены фалангой. Селевкидам было бы целесообразно сохранить традиции этих воинственных поселенцев в отличие от других национальностей таких как греки, евреи, мисийцы и др, интеграция которых в фалангу не представляла какой-либо особой потери. Как уже было сказано выше в отношении классификации апамейских поселенцев Диодором и Страбоном, применение Полиэном термина katoikoi к фракийским и македонским поселениям в Персии вряд ли можно рассматривать как решительное доказательство того, что им не были предоставлены муниципальные права.
Относительно обильная эпиграфическая информация сохранилась возле Селевкии на Евлае (Сузы), столицы Сузианы, западной персидской сатрапии. Материалы Селевкидской эры после Селевка III содержат записи об офицерах, солдатах и лицах, принадлежащих к кавалерийскому подразделению (SEG VII.4, 15, 17). Хотя нет прямых доказательств, что они были поселенцами, их можно идентифицировать с солдатами-поселенцами греко-македонского происхождения, упомянутых выше, несомненно потомками Селевкидских поселенцев, которые составляли гарнизон местной крепости при парфянах. Ссылаясь на себя как на phrouroi эти поселенцы выразили в элегии благодарность стратиарху за внедрение успешной системы орошения, которая спасла их kleroi (SEG VXX.13). Если кавалеристы не принадлежали к phrouroi или не были наемниками (что все-таки возможно), они могли быть гражданами нижнего города. Сохранение эпитета phrouroi, если допустить для этой части стиха описательную ценность, вовсе не означает, что поселения Селевкидов в Сузах были сперва организованы в деревни, и только после расширения, превращены в греческие полисы, как доказывает Тарн. 1 000 македонских ветеранов, оставленных Александром в качестве гарнизона цитадели (Curt. 5.2.16), были, пожалуй, первыми поселенцами Сузы. Статус Селевкии на Евлае как центра сатрапии Сузианы (Polyb. 5.46.7, 48.13), ее былая роль как одной из столиц Персидского царства, и то что она была названа, по-видимому, в честь Селевка I, свидетельствует о том, что греческое поселение в Сузе уже было учреждено в качестве обычного города к началу эры Селевкидов. Гарнизон действительно был интегрирован в жизнь нового города, но его заключение в цитадель, его постоянное участие в несении военной службы, и следовательно, вполне вероятное владение более крупными клерами, выделяли этих солдат как особую группу, подобно солдатам Палаи-Магнесии, отличных от других граждан. Но должна быть сделана оговорка, что некоторые меры безопасности, а, следовательно, изменения в статусе (и в назначении) некоторых поселенцев-граждан, могли быть сделаны Аршакидами.
Цепочка военных поселений, созданных Птолемеями в долине Иордана и в восточной части плато, попала в руки Селевкидов после Паниона в 200 до н. э. Синкелл, наиболее красноречивый в этом отношении, неожиданно избежал внимания: среди мест занятых Ианаем в Трансиордании он перечисляет Пеллу, Гадару, Абилу, Иппос, Лиан (возможно, Дион) и Филотерию как apoikiai македонян (pp.558-9 ed. Dindorf). Поскольку этот отрывок содержит ценную информацию из надежного источника, утверждение Синкелла не следует сбрасывать со счетов как находящегося под влиянием греко-македонских названий некоторых городов (Абила и Гадара в любом случае семитские) или их эллинистической культуры. И самом деле есть некоторые доказательства македонского происхождения некоторых элементов в Дионе, Геразе и, возможно, также в Гадаре. (После упоминания Трансиорданской Гадары он отмечает, что существует также деревня Гадара в Македонии. Чисто семитское название предполагает, что компилятор запутался, зная о македонском происхождении палестинской Гадары.) К ним, вероятно, следует добавить некоторые сельские поселения на юге, одно из которых, клерухия Товиан (PCZ 59003), хорошо известна. Существование крепости Птолемеев в северной части Трансиордании объясняет почему Антиох III начал свою кампанию в Палестине в 219 г. до н. э., а также в 200 г. с оккупации Батанеи, Голанитиды и Гиладитиды (Polyb. 5.70.71; Jos. Ant. 12.136).
Западнее Иордана только Самария, как известно, была заселена македонскими солдатами. Основанная Александром, она пережила разрушение как Птолемеем I так и Деметрием (Euseb. Chron. 199), а Антиох III дважды отправлял особые отряды для оккупации области (Polyb. 5.71.11; Jos. Ant. 12.133). Военный характер Самарии также хорошо демонстрируется ее ролью, которую она играла в первой попытке Селевкидов подавить еврейское восстание (I Macc. 3.10) и ее жесткое сопротивление Иоану Гиркану (Jos. Ant. 13.375-8). Фраза в I Macc. 3.10 εθυη και άπδ Σαμαρευας может быть объяснена разными способами. Мне кажется предположение, что ethne означает гоев (язычников), которое применялось, между прочим, во времена Второго Храма, очерняет и унижает самаритян (II Kings 17.26, 29.14; Neh. 5.8-9, 17, 6.6, 16, 13.26; Ezra 6.21; Sirach 50.26). Второй компонент, "из Самарии", может быть идентифицирован с жителями города Самарии, а не Самаритянской гирархией. В общем, Селевкиды не создавали новых поселений в Палестине и довольствовались существующими. Кампании третьего столетия до н. э. научили их, что страна может переходить из одних рук в другие, и в этом случае они могут потерять поселенцев в пользу противника. Содержание гарнизонов в крепостях, которые в отличие от поселенцев не имели тесной связи с землей, выглядело лучшим решением в этой ситуации.
Преобладание греко-македонских названий в ономастиконе Киликии Педии ввело в заблуждение некоторых ученых, приписавшим провинции роль одного из главных источников живой силы для армии. Но если поискать более существенных доказательств, только Эги - которые провозгласили свое македонское происхождение на имперских монетах - можно рассматривать как военное поселение, хотя, как можно предположить, вряд ли единственное.
Таким образом представляется трудность обнаружения военных образований где-либо еще кроме поселений перечисленных выше. Хотя этот перечень не является исчерпывающим, он показывает, что число военных поселений было невелико. Отсюда, однако, не следует делать вывод, что оборонительная система Селевкидов была неэффективной. В любом случае, оборона Империи зависела от мобильности царской гвардии и от "стратегического резерва", обеспечиваемого поселенцами. Выше мы уже отмечали, что оборонительная система Малой Азии была дополнена наемными гарнизонами крепостей и то же самое относится к другим частям Империи. Масштабы гарнизонной системы хорошо иллюстрируются знаменитым предложением Деметрия I к Ионафану привлечь 30 000 евреев к гарнизонной службе (I Macc. 10.36). Случайных ссылок на крепости мало, но у нас есть один подробный отчет, который описывает такую оборонительную ситуацию: почти полное окружение Иудейских гор после смерти Иуды Маккавея цепью укреплений, операция, которая была весьма эффективна и не оставила много лазеек (I Macc. 9.50-2). Этот метод обороны, вероятно, применялся к стратегически чувствительным областям, линиям коммуникаций и местам, где население было неспокойно. Таким образом, гарнизоны были введены в Ионийские города еще до Римской войны (App. Syr. 1(2) etc.). Остается только гадать, почему большинство гарнизонов не были наделены землей и почему они не были инкорпорированы в систему поселений. В древних городах Сардики, Вавилонии, в Ионийских городах, в городах Финикийского и Палестинского побережья, вероятно, не было свободных земель, а конфискация сослужила бы Селевкидам плохую службу. Другие места, например, южное побережье Малой Азии и центральная Анатолия не представляли достаточных сельскохозяйственных преимуществ. Не менее важным могло быть нежелание солдат прикрепляться к земле: они, возможно, рассматривали свою службу как временное занятие и хотели вернуться на родину. Сами Селевкиды могли неохотно поручать оборону критических пунктов империи поселенцам, которые несомненно были бы менее дисциплинированы.
Обзор военных поселений по регионам завершен; следующим шагом мы классифицируем их по муниципальному статусу. Они делятся на четыре группы: сельские поселения, называемые katoikiai, в Лидии и Фригии (поселения в Персиде и Сирии, называемые katoikiai, фактически были полисами); komai - деревни иранцев в западной Мидии; chorion, phrourion и т. д. - гарнизонные солдаты действительной службы, получившие большие земельные наделы вместо оплаты; и, наконец, города северной Сирии, Месопотамии и восточной Мидии, устроенные как обычные греческие полисы. Тарн и Гриффитс предположили, что эти городские поселения изначально были основаны как katoikiai, или, другими словами, некоторым сельским военным поселениям Селевкиды иногда даровали статус полиса, но внимательное изучение источников, по-видимому, показывает, что это, фактически, было не так. С другой стороны очевидно, что крупные города северной Сирии были основаны как полисы с самого начала, а с другой стороны нет никаких доказательств того, что единственная katoikiai Малой Азии была признана как полис Селевкидами: все ссылки на македонские поселения Малой Азии как полисы относятся к периоду после Апамейского договора.
О Накрасе см. Griffith, Mercenaries, 151 n.4. Но даже если Гриффитс ошибается и OGIS 268 не датируется 240 г., статус Накрасы как полиса должен быть принят за счет дарования в кризисные годы Лаодикейской войны, возможно сделанного не Селевком II, но Евменом I или Атталом I, защитниками греческой культуры.
Договор симполитии между Смирной и Магнесией, который цитируется для иллюстрации превращения katoikia в полис (OGIS 229), не является строго уместным здесь: большое расстояние между Смирной и Магнесией и неизбежное ограничение поселенцев Магнесии в небольшой доле, а солдат Палаи-Магнесии в их военных обязательствах в хорионе, сводит на нет последствия Смирнейского гражданства, предоставленного им, ибо какое-либо практическое применение ему было невозможно, и, следовательно, договор не может рассматриваться как нарушающий очевидную политику Селевкидов отказывать в муниципальных правах лидийским и фригийским поселениям. В любом случае, это мог быть исключительно примирительный шаг, сделанный Селевком II, одним из претендентов на престол, в самый трудный период династии, с тем чтобы обеспечить свой тыл при переходе через Тавр. Он ничего не поигрывал и многое получал от этого жеста: Магнесийцы всегда нападали на его любимый город Смирну на стороне Птолемеев. Что касается самой Магнесии, важно то, что она не была объявлена городом до 244 г. до н. э., и не существует никаких доказательств того, что ее статус изменился до конца правления Селевкидов в Малой Азии.
Шалит (Schalit, Herodes, 177), который придерживается иного мнения, вероятно был введен в заблуждение повторением слова полис в отношении Магнесии в договоре со Смирной (OGIS 229); в эллинистический период оно применялось к различным населенным пунктам, независимо от конституционного статуса. С другой стороны, магнесийцы описаны не как демос, а различными другими терминами, такими как plethos, politeuma, koinon и т. д. (II. 71, 72, 83, 88 etc.; о значении politeuma в этом контексте, см. W. Ruppel, Philologus 82 (1936) 295-7), и не существует какого-либо намека на полисные полномочия в резком противоречии со смирнейскими политическими институтами и фунционерами (demos boule, phylai archon demos ion, kleroterion, и т. д.). Магнесийские hyparchoi (I.77) были, вероятно, должностные лица, подчиненные, согласно договора, архонту Смирны (1.55), который, несомненно, был военным. Tamiai - очевидно, временные назначения с целью финансирования церемонии синойкизма (Z£.82-3). Жители Смирны дважды называются plethos (11.78-9, 88), но только тогда, когда упоминаются вместе с магнесийцами. Когда они упоминаются отдельно друг от друга, то жители Смирны называются demos, а магнесийцы - plethos.
Весь эпиграфический материал указывает на изменение конституционного статуса в Римский период. То же самое относится к нумизматическим доказательствам. Царский монетный двор Селевкидов, расположенный в Магнесии, не чеканил муниципальные монеты. Надпись A. Koerte AM 24 (1899) 410, которая может подразумевать раннее признание Магнесии полисом, также может быть датирована после битвы 190 г.
Разнообразие военных учреждений Селевкидов можно объяснить политическими соображениями, вытекающими из происхождения поселенцев и их политической и культурной среды. Греческие элементы с обеих сторон Тавра были организованы по-разному, на западе в katoikiai, а на востоке в основном (или исключительно) в городах. Последние пользовались политическими правами в первую очередь потому, что полис и его институты были лучшим средством укрепления политической базы Селевкидов в этих регионах - путем введения греческой культуры на "варварском" востоке и ее усвоении влиятельными классами коренного населения. Сами поселенцы, несомненно, желали получить компенсацию за свое "изгнание", имея свои традиционные институты, перенесенные ими. Условия на западе были совершенно разные: Лидия и Фригия давно входили в сферу греческого влияния. Кроме того, уравнивание статуса военных поселений с таковым близлежащих старинных ионийских городов, которые традиционно настаивали на сохранении своей автономии и развития собственной политики, возможно, побуждали поселения добиваться для себя большей автономии, и как следствие, отмены воинской обязанности, и что еще хуже, могли поощрять поселенцев занять позицию эллинистических противников Селевкидов, которые всегда присутствовали в этой геополитически чувствительной области. Магнесия-на-Сипиле, вероятно, перешла на сторону Птолемеев во время Лаодикейской войны, что является хорошей иллюстрацией трудностей управления этой географически и политический чувствительной зоной. Иранским поселениям в Мидии, с другой стороны, не были предоставлены права полиса, потому что они явно были не в состоянии внести свой вклад в эллинизацию области. Они не носят названия katoikiai вероятно потому, что с административные термины и даже принципы, заложенные в них, были разработаны независимо один от другого по обе стороны Тигра после административной реформы Селевка Никатора. Тот факт, что термины katoikia и katoikoi, были применены Диодором к Сирийской Лариссе и Полиэном к фракийским поселениям, не указывает на то, что они были распространены за Тавром. Оба источника, вероятно, пользовались "западной" терминологией.
Теперь мы должны обратиться к центральному вопросу этой дискуссии: какова общая численность живой силы военных поселений и как была распределена эта численность между разными центрами? Оценки простираются от 15 000 македонян, как предположил Джонс (The Greek City, 23.), до преувеличенных сумм, предложенных некоторыми, кто считал македонян весьма значительным элементом даже в отношении к огромному восточному населению, и к ним должны быть добавлены немакедонские поселенцы. Тарн, Ростовцев, Эдсон и др. доказывают, что античные авторы от Иосифа и далее называли царство Селевкидов "Македонским" потому, что македоняне преобладали численно, а также политически, но те же самые источники даже чаще употребляют для Селевкидов названия "сирийцы", "Сирийское царство" или "Азиатское царство". Ответ Эдсона в том, что эти термины были неофициальные, но название "Македонское" не было официальным в любом случае: они не фигурирует в документах того времени и появляется только у более поздних историков. Селевкиды получили это название по двум основным причинам: во-первых, в отличие от Птолемеев, которые отдали предпочтение египетскому культу даже за пределами Египта (см., например, Inscr. Prien. p. XVI), они поддерживали греко-македонскую религиозную традицию; и во-вторых, контролируя почти весь восток в течение столь длительного периода, они имело право на признание в качестве истинных наследников Александра. Список поселений, даже полный, не может оказать существенной помощи. Только в некоторых случаях у нас есть какая-то информация о численности населения и солдат, и огромный разрыв между 6 000 киррестийцев или 5 300 антиохийских солдат-поселенцев и горсткой людей в Дура-Европос делает бесполезными любые попытки посчитать количество поселенцев на основе количества поселений и их муниципального статуса. Сопоставление материала имеет мало смысла: из Diod. 18.7 следует, что Александр поселил по 2 000 пехотинцев и 300 всадников в каждом из бактрийских и согдийских городов, если только зафиксированные основания в этом регионе представляют реальную сумму поселений, что не обязательно так. С другой стороны, клерухия Птолемеев, такая как Kerkeosiris начитывала всего 102 солдата при населении около 1 500 (D. Crawford, Kerkeosiris, 122-3). Римские колонии в Италии в IV в. состояли не более чем из 300 семей, но спустя 200 лет в колонии насчитывали по 2 000 семей (Livy 8.21.9; 34.45.1; 39.55.7-9).
При отсутствии какой-либо прямой числовой информации мы должны принять противоположный подход и оценивать количество поселенцев по численности отрядов, поставляемых этими поселениями. Справедливость этого метода оспаривается некоторыми учеными, которые высказали мнение, что Селевкиды не использовали все имеющиеся мобилизационные ресурсы поселений в крупных кампаниях. Они отмечают логистические трудности мобилизации огромных армий, и утверждают, что не было никакой необходимости использовать большой корпус фаланги (поселения поставляли в основном фалангитов). Биккерман даже зашел так далеко, что предположил, что воинская повинность была не личной, но налагалась коллективно на территориальной основе.
Биккермен утверждает, что у Селевкидов не существовала параллель практике Птолемеев называть поселенцев соответственно их подразделению, что указывало на их индивидуальные обязательства перед короной, но он игнорирует отряд магнесийских поселенцев, представленных как принадлежащих к "фаланге" (OGIS 229. 11) ℓℓ.103-4), и солдат в Сузе, описанных как принадлежащих к "всадникам Александра" (SEG VII. no.17), которые вполне могли быть поселенцами. Другие пункты Биккермана еще неубедительнее: вероятность того, что солдаты в Фиатире (OGIS 101) составляли только часть взрослого населения, не означает, что взимание налогов было коллективным. Наоборот: так как солдаты определяли себя как конкретную и отдельную воинскую часть, они очевидно составляли постоянный отряд, а не временное сборище. Присутствие в Амфиссе в течение 22 лет врача из "гирканских македонян" (E. Schwyzer, Dialectorum Graecarum example epigraphica potiora, 369) не доказывает, что поселенцы не могли служить в армии в личном порядке. Он действительно родился в семье переселенцев, откуда прилагательное "гирканский", но либо он был безземельным, либо отец его еще был жив, либо было достаточно наследников, и он получил освобождение от военной службы.
Стоит отметить, что он прибыл в Грецию сразу после битвы при Магнесии, что также могло означать, что особые политические обстоятельства вынудили его покинуть отечество. Наконец, хилиархии упомянутые в документе Мнесимаха из Сарда (W. H. Buchler & D. H. Robinson, AJA 16 (1912) 12-13) не являются регулярными подразделениями, как предполагает Биккерман, но батальонами регулярной армии, финансируемые друзьями царя, были ли это Антигон I или Антиох III, в обмен за земли и села в Малой Азии. Новая интерпретация и датировка документа Аткинсом (K. T. M. Atkinson, Historia 21 (1972) 45-74) не предполагает другого объяснения хилиархий, упомянутых в надписи.
Но как кажется логистические трудности были преувеличены, во всяком случает не имеют никакого отношения к сражениям при Рафии, Магнесии и параде в Дафне, так как эти три предприятия могут служить основой для оценки живой силы Селевкидов, так как все они происходили дома или, по крайней мере, на благоприятной почве. Кроме того, Селевкиды лишь изредка обладали численным преимуществом над врагами. При Рафии, например, их фаланга значительно уступала соединенной македоно-египетской фаланге Птолемеев, и трудно представить, чтобы какие-либо дополнительные войска были оставлены в тылу. Более того, Селевкиды должны были предпочитать солдат-поселенцам большинству национальных контингентов, чьи эффективность, верность, и интеграция в тактические построения были сомнительны. Если бы были какие-либо логистические препятствия, восточные пехотные контингенты были бы отброшены первыми, за исключением некоторых легко-вооруженных застрельщиков, которые имели важное значение.
Считается, чио фаланга набиралась исключительно из военных поселенцев и ниже будет показано, что этот же источник предоставлял аргираспидов, пешую гвардию, неуточненную конницу при Рафии, конную гвардию, и "катафрактов" при Магнесии (см. ниже). Замечательной особенностью цифр тяжелой пехоты является их относительная стабильность: территориальные изменения владений Селевкидов и особые обстоятельства каждой кампании имели, как представляется, незначительное влияние на численность этих войск при Рафии, Магнесии и Дафне, несмотря на длительные периоды времени между ними (24 и 27 лет соответственно) и понесенные потери. Объяснение кроется в принципе службы в обмен на землю: потери были восполнены детьми, возмужавшими между кампаниями. Наследуя свои поля, они вынуждены были стать в строй. Нерегулярные раздачи участков для вновь принятых на службу наемников, возможно, помогли сохранить численность потенциальных солдат.
В 217 г. до н. э. при Рафии численность тяжелой пехоты составляла 30 000 (Polyb. 5.79.4-5). Ни киррестийцы, чей мобилизационный потенциал составлял примерно 6 000, не присутствовали (id. 5.50.7, 57.5), ни военные поселенцы Малой Азии, которую в это время занимал Ахей. Численность последних может быть оценена всего около 6 000 бойцов, не считая союзников, которых Ахей использовал против Селги (id. 5.72.3, 73.2). (О размерах этой экспедиции см. также 5.77.1. Ничто, как кажется, не предполагает, что мисийцы или главная армия соединились позже с Ахеем. Прибытия Ахея ожидали с тревогой, потому что он мог сообщаться с Логбасом, своим старым другом (см. 5.74.9)). Идентичность войск Ахея раскрывается в их высказанном накануне отказе выступать против Антиоха III, "их естественного и истинного царя" (id. 5.57.6). Объяснение этого эпизода Бадьяном (Badian, Gnomon 38 (1966) 714), что войска Ахея, которых он считал наемниками, не желали воевать с Антиохом, потому что они знали о невозможности победы, не убедительно; при условии помощи со стороны недовольных поселенцев восточных провинций и повстанцев Киррестики, войска Ахея были сильнее лояльной армии и вовсе не наемники описаны словами Антиоха, приведенными выше. Хотя можно утверждать, что Ахей оставил в тылу часть поселенцев по соображениям безопасности, соучастие "мисийцев" (id. 5.76.7), возможно мисийских katoikiai, которые составляли передовую линию против Пергама, показывает, что он не принял надлежащих мер предосторожности, возможно потому, что и он и Аттал были бывшими союзниками и коллаборационистами (4.48), и на самом деле Аттал, по-видимому, не упустил возможности и, как сообщается, вторгся в Мисийскую katoikiai, между прочим, без серьезных препятствий (5.77.7). Но даже если наше предположение неверно, несомненная активность Аттала с пергамским войском, которое, как считается, было не очень многочисленным, показывает, что поселенцы оставили в тылу малые силы, значительно меньше 6 000, и это не влияет на мою общую оценку. Потенциал тяжелой пехоты составлял тогда примерно 42 000. Примерно такой потенциал сохраняется от Фермопил до Магнесии: 16 000 фалангитов (включая, вероятно, 2 000 евреев, несколько лет назад обосновавшихся в Малой Азии) и 10 000 аргираспидов, которые приняли участие в сражении, следует добавить к основной части, по крайней мере, 18 000 солдат, потерянных в Греции шестью месяцами раньше, что в итоге даст примерно 44 000. (Войска при Фермопилах не включали восточные вспомогательные отряды, на отсутствие которых неоднократно жаловался Антиох, и рассказ о сражении указывает на то, что легкие войска, вероятно, наемники, были немногочисленны). 20 000 фалангитов и 5 000 солдат, без сомнения, пешей гвардии, которые были вооружены по римскому образцу при Дафне (Polyb. 30.25.3), представляли собой потенциал живой силы исключительно Сирии и Месопотамии: Малая Азия находилась уже под римским управлением, и можно предположить, что поселенцы с другой стороны Тигра не были мобилизованы для участия в праздновании ввиду текущих беспорядков в их собственных регионах. Это последнее предположение подтверждается значительным сокращением численности конницы, которая, как правило, набиралась в основном из восточных провинций (см. ниже), а также отсутствием национальных контингентов индо-иранского происхождения. Численность тяжелой пехоты областей за Тигром можно вывести прибавив 8 000 рекрутов Малой Азии к 25 000 сирийцев и месопотамцев, и отняв итог от общего потенциала Империи, который, по-видимому, в 192-190 гг. до н. э. составлял 44 000 человек. Это дает 11 000 солдат для восточных поселенцев.
Тарн ошибочно причислил аргираспидов при Рафии и Магнесии к восточным отрядам, считая, что количество фалангистов увеличилось при Дафне по сравнению с предыдущими кампаниями, и приписывает новых рекрутов к городам основанным Антиохом Епифаном. Но кроме неточности расчетов Тарна, что было уже показано Маркхольмом (Mørkolm (115-8)), едва ли для трех из пятнадцати городов, приписанных Епифану, можно доказать его участие в основании. Из этих трех, Епифании в Армении и Мидии (бывшая Экбатана), в любом случае были не состоянии внести свой вклад живой силой в фалангу. Первая была основана уже после Дафны, вторая ограничивалась собственной областью, как и другие резервные войска этого региона. См. также Jones, The Greek City, 16, который считает, что всем этим городам статус полиса даровал Антиох.
Оценка численности поселенцев, служащих в кавалерии, более сложна. 500 кавалеристов, поведенных Ахеем против Сельги, по-видимому, были рекрутинговым потенциалом Малой Азии. 6 000 не определенного вида всадников, участвующих в сражении при Рафии (5.79.12), должны быть отнесены к другим центрам, но они, вероятно, не представляли все имеющиеся ресурсы живой силы; Мидия еще не оправилась от последствий восстания Молона и часть кавалерии была оставлена для охраны страны. Благодаря интенсивной вербовке в восточных областях, возможно за счет внутренней охраны, численность регулярной кавалерии при Магнесии возросла до 8 000-8 500. (Ливий 37.40 - 6 000 катафрактов, 1 000 агема и 1 000 regia ala и возможно 500 тарентинцев.) При Дафне насчитывалось 4 500 воинов, из которых 1 000 принадлежали к агеме, конной гвардии, набираемой в Мидии. (Polyb. 30.25 - из 9 500 кавалерии, упомянутой в этом отрывке, только 1 000 агема, 1 000 basilike, 1 000 нисейцев и 1 500 катафрактов были "исправны".) Ввиду особых обстоятельств, упомянутых выше, другие 3 500 кавалеристов можно приписать северной Сирии и Месопотамии. Они должны включать 2 500 катафрактов и нисейцев, все, вероятно, военные поселенцы, которые переняли тяжелую броню мидийского образца. Высокая стоимость приобретения и владения этим снаряжением исключает возможность их идентификации как наемников. При вычитании этих всадников и еще 500 из Малой Азии из итоговых 8 000-8 500 при Магнесии, на восточные провинции остается 4 500-5 000.
Если мы добавим к этим цифрам около 3 000 фракийских поселенцев из Персиды, которые сохранили свое традиционное вооружение, общий мобилизационный потенциал поселений, по-видимому, составит 44 000 тяжелой пехоты, 3 000 полутяжелой и 8 000-8 500 кавалерии. Они распределялись следующим образом: Малая Азия - 8 000 пехотинцев и 500 кавалеристов (включая еврейское подкрепление численностью 2 000 человек); северная Сирия и Месопотамия - 25 000 пехотинцев и 3 500 кавалеристов; восточные провинции (в основном Мидия) - 11 000 тяжелой пехоты, 3 000 полутяжелой, 4 000-4 500 кавалерии. Эти цифры не дают повода удивляться в отношении Сирии-Месопотамии и Мидии, но наличие относительного небольшого числа поселенцев из Малой Азии, на первый взгляд, противоречит гипотезе о существовании примерно пяти десятков военных поселений во Фригии и Лидии. Но как я уже указал, число солдат, очевидно, значительно изменялось от одного поселения к другому. Общий потенциал живой силы Малой Азии предполагает в среднем чуть больше ста солдат на поселение, что примерно равно численности клерухов в Птолемевом Керкеосирисе и больше чем в Дура-Европос. Нежелание царей Селевкидов предоставить военным поселениям полисный статус можно объяснить их относительно небольшими размерами: чем больше они были, с тем большим мужеством они добивались и развивали муниципальные учреждения со всеми сопутствующими последствиями относительно их лояльности. Чтобы противостоять практическим трудностям связанным с рассредоточением малого числа поселенцев по большому числу поселений, katoikiai были сосредоточены на относительно небольшой области, напоминая плотную концентрацию мелких Птолемеевых клерухий.
Распределение поселенцев по областями и сохранение основного ядра пехоты в центре северной Сирии обосновывалось стратегическими соображениями: руководящим принципом было сосредоточение большей части армии в центре и выделение малых сил на дальние границы империи. В случае чрезвычайной ситуации сложно было рассчитывать на войска, расположенные на отдаленных рубежах из-за сложностей с мобилизацией, какие пришлось испытать Антиоху III накануне Фермопил (App. Syr. 12(47), 17(74) etc.). С другой стороны, возможно было бы неразумно покидать неустойчивые пограничные области и ослаблять контроль над нелояльным населением, как это случилось перед Дафной. Концентрация крупных сил на севере Сирии была вполне разумной, ибо они могли быть относительно быстро отмобилизованы в любой возможный уголок империи. Размещение их в политическом центре обеспечивало их лояльность, и в то же самое время служило сдерживающим фактором для коренного населения. Войска поселенные в Мидии и Фригии-Лидии, с другой стороны, предназначались для перехвата или задержки захватчиков, как это вероятно делали поселенцы Малой Азии в борьбе против галатов. Войска также способствовали внутренней безопасности. Относительно большая концентрация кавалерии в Мидии является исключением из общей картины. Мидия предоставляла богатые пастбища и традиционно ассоциировалась с лошадьми. С другой стороны, малая численность войск, поселенных в Малой Азии, вытекает, помимо стратегических соображений, изложенных выше, из постоянной опасности задействования их вражескими силами. Следует иметь в виду, что поселения были основаны первыми царями династии, тогда как Малая Азия, особенно ее западные районы, довольно часто переходила в другие руки. Опасность можно проиллюстрировать Накрасой, которая предположительно была основана как поселение македонян, и, возможно, попала под руку Пергама уже во время Лаодикейской войны, а также проптолемеевской политикой, принятой Магнесией-на-Сипиле в это же время. По этой же причине Селевкиды не желали создавать военные поселения в Палестине.
Происхождение поселенцев колебалось от региона к региону как выясняется из анализа численности регулярной армии и обзора поселений. Весьма спорный вопрос о происхождении военнослужащих регулярной армии Селевкидов может быть разрешен способом, удовлетворявших обе стороны; тех, кто склонен рассматривать их как истинных македонян, и тех, кто рассматривает название "македоняне", которое иногда применялось к фаланге, исключительно как псевдо-национальное. Греко-македонский элемент был доминирующим среди поселенцев северной Сирии и Месопотамии, которые предоставляли больше половины численности фаланги: 6 000 киррестийцев, примерно столько же антиохийцев, неизвестная доля от 6 000 граждан Селевкии-на-Маре, и по крайней мере равное число апамейцев, все они были греко-македонского происхождения, а приведенное число поселенцев не намного меньше общего числа военнослужащих и резервных войск, набираемых в этой области. Сальдо закрывается людьми из месопотамских поселений, которые также описываются как македоняне. (pezetairoi, описанные как "сирийцы" в Plut. Flam. 17, были несомненно македонскими военными поселенцами, подобно regia ala в Livy 37.40.11. Кавалеристы (lonchophoroi и xystophoroi) в том же отрывке названные "сирийцами" были союзниками и подданными из верхних сатрапий (см. Livy 35.49.8). Это описание проникнуто презрительным отношением Ливия к армии Селевкидов (loc.cit. и 36. 17.5, все речи сфабрикованы самим Ливием). Поселенцы греческих городов в восточной Мидии, которые, вероятно, служили в фаланге, были также македонского происхождения. Возможность того, что спустя два или три поколения epigonoi первых поселенцев в этих регионах были уже далеко не чистыми греко-македонянами не очень велика: большинство македонян были сосредоточены в полисах, а исследование греко-македонских поселений в Египте свидетельствует, что хотя смешанные браки были весьма обычны в сельских военных поселениях, они были отвергнуты солдатами-гражданами в полисах, и потомки от таких браков не получали гражданские права. Предполагая сходство с ситуацией в Египте и принимая во внимание, что гражданские права, право собственности на землю и военная служба должны быть тесно связаны с Селевкидскими городскими военными поселениями, можно сделать вывод, что Селевкидские солдаты-поселенцы сохранили этническую чистоту или, по крайней мере, оговорка в сторону смешанных браков должна была иметь сдерживающий эффект, так что большинство поселенцев в городах оставались практически греко-македонянами. Численность всадников причисленных к Мидии подразумевает, с другой стороны, что иранский элемент преобладал в кавалерии Селевкидов. Войска в Малой Азии были самыми разнообразными: в Лидии и Фригии katoikiai греков, мисийцев, евреев и персов определенно отслеживаются среди поселенцев, а македоняне образуют лишь ничтожное меньшинство, но так как этот регион поставлял лишь небольшую часть военнослужащих регулярной армии, это не изменяло баланс против македонян, и, следовательно, фаланга Селевкидов рассматривалась античными авторами как монолитный корпус, называемый "фаланга" или "македоняне" без упоминания национальных подразделений, такие как македонская, ливийская и египетская фаланги, отмеченные в описании армии Птолемеев при Рафии (Polyb. 5.65.4, 5, 8, et passim).
Одно из еврейских поселений можно идентифицировать. Еще один надгробный камень III в. до н. э. найденый в области гласит: Ἱουδδηνῶν κατοικία (Μ. Fontrier, Μουσαῖον Εύαγγελοκῆς Σχ. Σμῦρνα, 1886, 73-4). Называлось поселение, возможно, Ἱοῦδδα и трудно удержаться от соблазна идентифицировать поселение как еврейское. По-видимому, неиудейская терминология надписи, эллинизированные имена и ссылка на hierotaton tameion были весьма распространены среди евреев в тот период.
Историю Селевкидских военных поселений, таким образом, можно рассматривать как историю успеха: несмотря на потери ими понесенными, поселения были в состоянии восстановиться в относительно короткий промежуток времени и сохранить свои военные стандарты и позицию единственного источника комплектования регулярной армии. Птолемеевская система поселений развивалась иначе. Хотя я не разделяю мнение о том, что национальный египетский элемент был преобладающим в Птолемеевой фаланге при Рафии, необходимость применения этих ненадежных во всем войск становится очевидной, потому что европейские поселенцы деградировали как эффективная военная сила к началу Четвертой Сирийской войны.
Было выдвинуто несколько теорий, чтобы объяснить различные модели развития. Тарн сосредоточился на неотчуждаемости птолемеевских клеров и отсутствие автоматического наследования в отличие от частной собственности на землю Селевкидских поселенцев. Но хотя либеральные установления такого рода могли иметь краткосрочный эффект повышения морали среди отдельных личностей, в долгосрочной перспективе право наследования имело отрицательный эффект на поддержание постоянной численности рекрутов. Введение права наследования в египетской katoikiai до Рафии, возможно, больше чем любой другой фактор, способствовало разложению Птолемевой македонской фаланги. На самом деле, самые ранние прямые сведения о Селевкидской аграрной практике относятся к первой половине II в. до н. э., но дата, когда была введена частная собственность далеко не очевидна. Так или иначе, нет ничего указывающего на то, что предшествовало реформе в Египте. (Надпись Мнесимаха из Сард, даже если будет привязана ко времени Антиоха III, не имеет никакого отношения к этому: Мнесимах не был военным поселенцем, но, с учетом размера имущества, военным или гражданским бенефициаром довольно высокого ранга). Гриффит приписывает успех Селевкидов политическим институтам и правам гражданства, предоставленным поселенцам. Эта оценка, безусловно, затрагивает военные цели раньше муниципального статуса некоторых поселений Селевкидов; политическое сознание, чувство идентификации с полисом и физическая подготовка, практикуемая в его институтах, объединялись, чтобы удержать граждан у военных знамен. Но это не единственная причина, и, во всяком случае, не учитываются сельские поселения, особенно мидийские, которые были стрежнем кавалерии.
Организация Гвардии, возможно, была основным фактором успеха Селевкидской системы. В следующей главе я попытаюсь доказать, что аргираспиды, гвардейская пехота-фалангисты, была составлена из способнейших сыновей поселенцев, которые служили в гвардии пока земля, отведенная их семье, имела хоть кого-то, ухаживающего за ней. Когда отец умирал или выбывал по той или иной причине из резерва, гвардеец возвращался домой и заменял своего отца. Эта же система применялась и для конной гвардии. Если это предположение верно, то следовательно, почти все военные поселенцы в тот или иной момент служили в гвардии, где они получали первоначальное обучение, практический опыт, и, что важно не в последнюю очередь, хорошую идеологическую обработку и чувство сопричастности к короне, заметное в них и через долгие годы службы в резерве. Фалангит всегда остается фалангитом, особенно потому, что механическая дисциплина боевых действий фалангой не требует длительного периода переподготовки перед боем.
Остается только гадать, почему эти принципы организации были разработаны только в царстве Селевкидов, но не в Египте. На самом деле у Селевкидов не было большого выбора ввиду огромных размеров империи. Из стратегических соображений примерно половина военных поселенцев были разбросаны в приграничных районах на двух границах империи. Огромные расстояния препятствовали скорейшей мобилизации этих войск и вынуждали царя всегда иметь под рукой другую половину поселенцев и постоянные силы гвардии, которых можно было быстро послать в любой уголок царства. Удаленность некоторых поселений от политического и культурного центра империи неизбежно имела бы эффект ослабления их лояльности и привязанности к династии, если бы каждый поселенец не проводил длительное время при дворе или на службе царю. Условия в Египте были совсем другие: клерухи были поселены на относительно небольшой площади, будучи в основном сосредоточены в номосе Арсинои, и теоретически могли быть вызваны в любой момент. Более того, поскольку страна была почти островом для захватчиков, Птолемеи ограничивались наличием заблаговременного предупреждения о нападении, и, можно ожидать, имели достаточно времени, чтобы собрать и переподготовить резервистов (как, впрочем, имело место и перед Рафией). В отличие от необременительного контроля с которым Селевкиды управляли своими провинциями, административно-экономическая структура Птолемеевского Египта не позволяла поселенцу забыть о своих обязательствах перед короной ни на один момент. Кроме того, по-видимому, стремление Птолемеев заполнить казну путем эксплуатации всей доступной рабочей силы для возделывания полей препятствовало им брать на службу сыновей поселенцев, предпочитающих занятия сельским хозяйством военной службе. Серьезная ошибка Птолемеев была в непонимании того, что наличие македонян или европейской живой силы сами по себе не гарантировали достаточного военного стандарта войск фаланги.
Несмотря на свою силу и устойчивость фаланга, набранная из числа военных поселенцев, составляла около половины живой силы Селевкидов при Рафии, Магнесии и Дафне, и, можно предположить, что она была в той же пропорции и в других боях за исключением Фермопил. Остальная часть войска включала в себя различные национальные элементы в такой степени, что национальная гетерогенность была признана в качестве одной из отличительных черт армии Селевкидов (напр. II Macc. 8.9; Livy 37.40.1).
Различные национальные контингенты, упомянутые в больших кампаниях, обычно включают наемников, союзников, союзников-наемников, подданных-вассалов, но статус очень немногих контингентов может быть установлен с определенностью. Единственный элемент, определенный как наемники, - 5 000 греков при Рафии (Polyb. 5.79.9), 2 000 каппадокийцев, присланных Ариаратом к Магнесии (Livy 37.31.4, 40.10), и евреи, которые принимали участие в экспедиции Антиоха VII в восточные провинции по договору "о дружбе и союзе", навязанном Иоанну Гиркану (Jos. Ant. 13.250), были союзными вспомогательными войсками; третий класс составляли вспомогательные войска от подчиненных и полунезависимых наций и племен, подобно киртийцам и элимейцам при Магнесии (Livy 40.10.4). Источники сообщают о существовании промежуточной категории союзников, служивших в качестве наемников: критяне, действующие против Молона, несомненно наемники, определенные как symmachoi (Polyb. 5.53.3), вероятно, в результате каких-то договоров, подписанных с критскими городами, которые получили опцион при вербовке. То же самое относится и к Писидской symmachoi, упомянутой на stelai Сидона, которая, возможно служила Птолемеям, равно как и Селевкидам. Гористая труднодоступная Писидия отделяла сферы влияния двух империй, и как Селевкиды, так и Птолемей стремились привязать независимый воинственный народ к своим делам. Предложение Деметрия I Ионафану разместить 30 000 еврейских наемников в гарнизонах, записанное в I Macc., отражает аналогичное положение дел (10.38). Некоторые военные поселенцы, сохранившие национальное вооружение и стиль ведения боя, возможно, составляли национальные контингенты и не причислялись к фаланге.
Кроме случаев указанных ваше никакой классификации национальных контингентов не зафиксировано. Но некоторые критерии могут быть предъявлены с целью идентификации. Положение каждой нации в отношении с Селевкидами - вот первое соображение, хотя даже это не всегда очевидно, так например галатские племена, хотя и являлись частью Селевкидского государства, их скорее следует рассматривать как наемников (об этом Livy 37.17.7). Во-вторых, некоторое значение следует придавать присоединению нескольких подразделений одному контингенту или одному командиру; наемные отряды не могли быть расквартированы с подданными или союзниками, чьи стандарты дисциплины, военные приемы и мотивация были весьма различны. С другой стороны, контингенты от соседних народов или от имеющих аналогичное оружие, возможно, были объединены, так как они лучше понимали друг друга и могли более согласованно действовать вместе.
Перечень национальных контингентов при Рафии, сохраненный Полибием (5.79), самый подробный и включает в себя имена командиров. Наемники состояли, в первую очередь, из 5 000 греков, 1 500 критян и 1 000 неокритян, последние два, вероятно, по договору (79.9,10), а также 5 000 дахов, карманийцев и киликийской легкой пехоты (79.3). Дахи, воинственное скифское племя с севера Гиркании, и киликийцы, безусловно высокоценимая легкая пехота из Киликия Трахеи, не находились под контролем Селевкидов и не было ничего, что заставило бы их служить в качестве союзников. Карманийцы были частью царства Селевкидов, и их появление в этой группе выглядит ошибкой переписчика, так как они еще раз упоминаются в другой группе из 5 000 бойцов из верхних сатрапий (79.7). Плачевное состояние сохранности текста проявляется в некоторых других случаях в этом списке.
(Ср. пропуск кадусиев в 82.12 (cf. 79.7) и особенно путаница в 82.10 (cf. 79.3-4). Вэлбанк (Polybius, 1.608) считает, что кармании были разделены между подразделениями, потому что по разному были вооружены. Оба отряда, по-видимому, состояли в основном из легкой пехоты, и, следовательно, различие в вооружении и разделение карманиев по другим национальностям, со всеми вытекающими отсюда проблемами, довольно трудно себе представить.)
10 000 арабов Завдиила, вероятно, племена сирийской пустыни под командой местного шейха, должны быть идентифицированы как союзники. Контроль главного торгового пути из южной Аравии и Индии в порты Средиземноморья, затем занятого Антиохом, возможно, вынуждал их искать дружбы с Селевкидами. Некоторые контингенты, описанные ниже как "подданные", вероятно следует рассматривать как союзные.
В подданные включены 5 000 мидийцев, киссийцев (элимейцев), кадусиев и карманиев, хотя кадусии, прибывшие из вассальной Атропатены и кармании, статус которых не ясен, возможно были союзниками. (Kroll, RE s.v. Karmania, 1956, считает карманиев наемниками, но Антиох не тратил бы деньги на наемников такого рода. Их группировка вместе с подданными является решающим фактором.) То же самое относится к 1 000 кардаков, которых можно идентифицировать как курдов, иногда называемых Kardouchoi, из Мидии или Атропатены. Они, кажется, не имеют никакой связи с кардаками в Карии, которые, как уже говорилось выше, не были военными поселенцами, и в любом случае находились под властью Арея, и поэтому не могли быть мобилизованы для Рафии. Участие 500 лидийских аконтистов выглядит странно: Лидия была оплотом мятежного Ахея, который находил понимание с египтянами. Кроме того, akontistai подразумевают нецивилизованные и горские народы, которых среди лидийцев Малой Азии III века до н. э. не было. Даже гораздо раньше, Геродотов "каталог" вспомогательных частей, принявших участие во вторжении Ксеркса в Грецию, который является последним упоминанием лидийцев как боевой силы, описывает их как "очень похожих по вооружению на греков" (7.74.7). Другие ссылки на лидийских солдат, упомянутые Лавнеем 1.449 весьма сомнительны: Curtius 6.6.35 составлена в терминах слишком расплывчатых, что бы можно было прийти к такому выводу, и "лидийские" солдаты в эллинистический период, несомненно, военные поселенцы. Их группировка с кардаками под началом одного командира, показывает, что Lydoi происходили из восточных провинций. И действительно, некоторые библейские и ассирийские источники указывают на то, что определенные племена с похожим названием (Lud на еврейском, Lubdu на ассирийском) заселяли некоторые части западной Мидии и Атропатены.
Персы, которые формировали отряд численностью 2 000 человек вместе с агрианами, возможно, были союзниками из полунезависимого персидского княжества возле Персеполиса или вспомогательным войском из Селевкидской Персиды. Название "агриане" могло быть псевдо-национальным и применимо к персами означало вооружение по агрианскому образцу. Персы-агриане и 1 000 фракийцев имели общего командира, что говорит о том, что фракийцы были набраны из той же области и, следовательно, должны быть идентифицированы с фракийцами из военных поселений в Персиде (Polyaenus 7.40). Если это так, то агриане вполне возможно также были поселенцами фракийско-агрианского происхождения, а не персами. Альтернатива относительно "фракийцев" и "агриан" как наемников из Фракии и "персов" как псевдо-национального контингента менее вероятна. Отсутствие фракийских наемников при Рафии может быть легко объяснено политическими условиями во Фракии и Малой Азии, но трудно себе представить, чтобы опытные и прославленные персидские лучники, которые на самом деле были частью империи, отсутствовали в Селевкидской передней линии.
Подведем итог: национальные контингенты при Рафии состояли из 12 500 наемников, 10 000 союзников, 9 500 подданных и 1 000-2 000 военных поселенцев. Галаты, которые как правило играли важную роль в армиях Селевкидов, не были представлены, вероятно потому, что военная активность Пергама и Ахея (напр. Polyb. 5.77.2) полностью их сковывала.
Классификация национальных контингентов при Магнесии выглядит ясной (Livy 37.40; App. Syr. 32). Наемные войска состояли из 1 200 дахийских всадников, 3 000 триллов, и "наемники по договору" - 1 500 критян, 1 000 неокритян, и, возможно, 4 000 галатов, отчасти европейские (Livy 37.18.7; App. Syr. 6). Свыше 2 000 союзных ауксиллариев, присланных Ариаратом, мы может рассматривать в качестве союзников - 2 500 мисийцев, которые, возможно, были нацелены на ликвидацию своего беспокойного соседа Пергама. В подданные включены 8 000 киртийцев и элимейцев, 4 500 писидийцев, памфилийцев, ликийцев, карийцев и киликийцев, и возможно также 2 700 ливиевых auxiliares mixti omnium generum, предположительно набранных среди восточных народов, упомянутых при Рафии как персы, карманийцы и т. д. Они описаны Аппианом как xenoi и, соответственно, некоторыми комментаторами как греческие наемники, но обстановка в Греции и особенно в Этолии не способствовала набору в промежуток времени между Фермопилами и Магнесией. (Ахейцы примкнули к Пергаму, а этолийцы, которым было гарантировано шестимесячное перемирие, должны были заботиться о себе. Вербовщики селевкидов, которых часто видели на рынках Ионии (Plautus MG 72ff., 75, 974; Polyb. 5.35; 33.18.14) вероятно в данное время были изгнаны враждебными греческими городами.) В любом случае, будь они греками, Полибий смог бы их идентифицировать, как это он делал в других сражениях. Описание Ливием различных контингентов здесь также, как принято считать, более надежное. Фракийские поселенцы не упомянуты, но можно предположить, что они составляли корпус охраны лагеря, численностью 3 000 человек. Их полутяжелое вооружение, а также лояльность как поселенцев и традиционные военные приемы делали их пригодными, больше чем какой-либо другой национальный контингент, для этой чрезвычайно ответственной и критически важной задачи, важность которой была так фатально продемонстрирована недавней катастрофой при Фермопилах. Интересно отметить, что на стороне римлян также служили фракийские войска в качестве охраны лагеря (Livy 37.39.12). Всего наемники составляли 10 700, союзники 4 500, подданные 15 200, а также солдаты из военных поселений - примерно 3 000 человек.
Национальные контингенты в Дафне состояли только из наемников численностью 16 000 человек (Polyb. 30.25). Они включали 5 000 мисийцев, такое же число галатов, 3 000 легковооруженных киликийцев, которые, исходя из свидетельств об их вооружении, были навербованы в независимой верхней Киликии, и 3 000 фракийцев, которые не могут быть идентифицированные с военными поселенцами в Персии, чье присутствие в мятежных восточных регионах было в это время более важным.
Поразительно отсутствие в трех великих свершениях армии Селевкидов народов Месопотамии и Сирии. Финикийцы несомненно были основой Селевкидского флота, но в целом кажется очевидным, что Селевкиды опасались использовать сирийцев и вавилонян (кроме евреев, которые были особым случаем) в своих сухопутных силах. Популярное объяснение, основанное на некоторых древних комментариях, изначально ходивших среди римлян, что сирийцы и месопотамцы были женственными и "мягкими", несомненно не имеет основания. Римская пропаганда не должна заслонять длительные военные традиции этих народов. Соображения внутренней политики Селевкидов являются более приемлемыми: вооружение коренных народов в руководящем центре империи и развитие их военного потенциала было слишком рискованным предприятием, а также от части излишним, ввиду концентрации регулярной армии в северной Сирии. На периферии, с другой стороны, где македонский элемент был довольно редким, местные отряды вполне могли оказаться незаменимыми против внешней агрессии и всегда могли быть направлены на другие фронты в качестве вспомогательных войск. Восстания вооруженных туземцев в отдаленных провинциях всегда могли быть подавлены решительными действиями из центра, но восстание в Сирии подорвало бы само существование царства.
Колебания в соотношении различных категорий было связано с особыми потребностями данного момента. При Магнесии, когда все национальные контингенты были доступны и Антиох в любом случае имел значительное численное превосходство над римлянами, число наемников резко уменьшилось по сравнению с Рафией. Отрыв Малой Азии от царства и снижение безопасности восточных провинций, которые являлись основным источником вассальных и союзных контингентов, были ответственны за рекордное число наемников в Дафне, которые готовились к восточному походу. В любом случае, вывод Гриффитса, что наемники играли малую роль в армии Селевкидов по сравнению с их преобладанием в войсках Птолемеев, кажется, полностью подтверждается. Численность наемников на гарнизонной службе не может быть оценена, но по-видимому большинство из них были отправлены на поля сражений и, во всяком случае, они не превышали численность наемников Птолемеев.
Это главное отличие состава двух армий объясняется успехами Селевкидов в поддержании стандартов военных поселенцев, и огромной территорий с воинственным коренным населением, которую они контролировали, что снижало их зависимость от наемников. Система Селевкидов обеспечивала постоянное наличие войск (хотя не так быстро мобилизуемых, как это было доказано накануне Фермопил) и облегчала экономическое бремя. Но следует подчеркнуть, что эти преимущества перевешивались военными и тактическими недостатками. Опора на "легкие" национальные контингенты вместо наемников, и их развертывание против превосходящих тяжелых или полу-тяжелых войск, было решающим фактором поражения при Рафии и мешало Антиоху III при Магнесии. Таким образом Селевкиды в больших кампаниях пали жертвой эффективности своей системы комплектования. Но в целом следует иметь ввиду, что большие кампании, хотя и решительные, были случаем редким, а армия не могла предназначаться только для таких случаев. "Легкие" национальные контингенты, которые были малоэффективны в больших сражениях, могли быть весьма действенны при военных операциях в различных областях обширной империи. Тем не менее Селевкиды осознавали необходимость не допускать сирийцев и вавилонян в свои армии с тем чтобы сохранить центр царства, тогда как Птолемеи допустили египетских machimoi в свои фаланги и пострадали от внутреннего переворота, который привел к потере большинства зарубежных владений Египетской империи.
Мы рассмотрели насколько неоднородной по национальному составу была армия Селевкидов. Она также была очень разнообразна в комплектации регулярной армии. Большинство названий подразделений были унаследованы от эпохи Александра, но не всегда они имели один и тот же смысл и значение. Частое использование различных терминов для обозначения одних и тех же контингентов, что является главным камнем преткновения в любых попытках классификации войск Александра, имеет место так же в сообщениях об армии Селевкидов. В последнем случае трудности усугубляются скудностью источников по сравнению с относительно обильной информацией об армии Александра. На следующих страницах предпринята попытка выделить различные подразделения регулярной армии, а также проследить за их развитием.
Самым крупным корпусом в армии Селевкидов, как и в армиях других эллинистических царств, была фаланга, которая находилась в центре поля боя во всех великих битвах. Кроме как "фаланга" и "македоняне" ее также называли "тяжело-вооруженные войска" (τὰ βαρέα τῶυ ὄπλωυ), pezetairoi и sarisophoroi, последние три названия, конечно, были неофициальными. Термин sarissophoroi в армии Александра означал легкую кавалерию, вооруженную длинными копьями и исчез в эллинистический период. Описание Ливием sarissophoroi в деле при Фермопилах (36.18.2) и параллельный рассказ Аппиана (Syr. 19(84)) не оставляет сомнений, что на самом деле это были фалангиты. Выражение Ливия ('quos sarisophorus appellabant') может свидетельствовать о том, что это было, по крайней мере, популярное название фалангитов. Ссылки на армию Селевкидов не очень способствуют разрешению вопроса о снаряжении фалангитов. Их сарисса была, несомненно, разной длины, 21 фут в длину, приписанные Антигонидам, но не короче чем образец времен Александра. Ни Селевкиды, ни Птолемеи не могли позволить себе отставания от западных противников. Из этого можно сделать следующий вывод, что традиционный щит, используемый Селевкидской фалангой, отличался меньшим разнообразием, 45 см. в диаметре, и который предоставлял обоим рукам свободу действий с пикой.
В отношении кирасы Гриффитс приводит доводы в пользу того, что солдаты Филипповой и Александровой фаланги не были оснащены какого-либо рода нагрудниками и пытается применить этот вывод к фалангитам Филиппа V, и на этой основе ко всем эллинистическим армиям. Последнее утверждение основано главным образом на военном кодексе из Амфиполя, который накладывает штрафы за утрату различных предметов брони и оружия, но упоминает нагрудники применительно только к офицерам. Это может быть правильно на столько, на сколько относится к армии Антигонидов: военные традиции армий Филиппа и Александра, похоже, были сильнее чем у других эллинистических монархий, а редкость "метательных войск" на Европейском театре делала излишний вес брони ненужным, и кроме того, финансовые ресурсы Антигонодов были весьма ограничены. Но эти соображения вряд ли можно применить в другим эллинистическим армиям. Хорошо известно увеличение веса снаряжения фаланги в течение третьего века до н. э.; нужно было найти ответ против критских и персидских лучников и других фракийских и восточных "метательных войск", которые находились почти во всех восточных армиях, особенно когда защита против них была ослаблена уменьшившимся в размерах щитом; обилие ресурсов позволили финансировать поставку и хранение нагрудников; все эти факторы склоняют баланс против предположения Гриффитса. Но это всего лишь общие соображения. Прямые доказательства использования солдатами фаланги нагрудников существуют только для ахейской армии Филопомела (Plut. Philop. 9).(См. также Polyb. 11.9.5. Филопомен конечно реформировал ахейскую фалангу по образцу македонского строя, но выражение Плутарха не обязательно означает македонское влияние при введении нагрудников.) Утверждения поздних тактиков (Arr. Tact. 3; Onas. 24) не могут быть беспрекословно приняты вследствие сомнительного и компилятивного характера их руководств.
Это же умозаключение относится к фалангитам Селевкидов, и, возможно, с большим основанием, поскольку в своих кампаниях к востоку от Тигра они должны были сталкиваться в основном с легкими "стрелками". Но даже в этом случае нет прямых доказательств. Фаланга Селевкидов при Бейт-Захарии на самом деле описана в I Macc. как "одетая в кольчуги" (τεθωρακισμένουε ἐν ἀλυσιδωτοῖς - 6.35), но источник, возможно свидетель, был очевидно впечатлен видом одного из контингентов, вооруженного по римскому образцу, о котором есть записи, что он был снаряжен похожим образом при Дафне (Polyb. 30.25.3). Обобщение также могло быть связано с размещением впереди "подразделения слонов" "римской" пехоты, которая первая вошла в дефиле (см. ниже). Маловероятно, что автор просто поддался искушению использовать хорошо известную библейскую фразу, встречающуюся в описании боя между Давидом и Голиафом (I Sam. 17.5 согласно LXX), потому что ни в каком другом месте, в отношении сражений и происшествий, о которых, конечно, он был достаточно хорошо информирован, он не использовал когда-либо библейские фразы, которые бы не точно отражали события. Решительное утверждение, что "римский" контингент при Дафне был обеспечен кольчугами, может указывать самое большее на то, что если другие подразделения фаланги и обладали какой-то броней, она могла быть другого вида.
Фаланга Антиоха Епифана состояла из chrysaspides и chalkaspides в дополнение к argyraspides (Polyb. 30.25.5: I Macc. 6.39),[8] пешая гвардия прикреплялась к ней, все из которых появляются в армиях Эпигонов. (Текст Полибия несомненно поврежден и, по-видимому, верно исправлен Кайбелем следующим образом; Μακεδόνες δισμύριοι <χρυσάσπυδες μὲν μύριοι> καὶ χαλκάσπιδες πεντακυσχίλιοι <οί> δὲ ἄλλοι ἁργυράσπιδες (см. Polyb. ed. Büttner-Wobst (Tübner) VI. 301). Исправление Дройзена: Μακεδόνες δυσμύριοι <ὧν> χαλκάσπιδες <μὲν> πεντακισχίλιοι <οί> δὲ ἄλλοι ἀργυράσπιδες (Kriegswesens, 167 n.l) менее вероятно. Опущение καὶ не является необходимым; наоборот, аргираспиды, будучи отборным ударным войском, не могли занимать три четверти фаланги. I Macc. в своем рассказе о Бейт-Захарии, который имел место два года спустя после Дафны, подтверждает участие chrysaspides в Селевкидской фаланге.) Отсутствуют только leukaspides, упомянутые как часть фаланги Филиппа V. Хотя украшение щитов и других предметов вооружения имело прецеденты уже среди фиванцев Эпаминонда и в войсках Евмена из Кардии и служило целью произвести впечатление на врага и устрашить его, отсутствие упоминаний этого в многочисленных кампаниях Антиоха I может означать, что только Антиох Епифан, в соответствии со своим обычным стремлением к блеску и роскоши, внедрил некоторые из таких украшенных щитов. (Полиэн 4.16 не может рассматриваться как указание на более раннее введение украшенных щитов. Если есть историческая правда в том эпизоде, она объясняется особыми обстоятельствами.) Тем не менее, практика полировки щитов перед боем с целью устрашения противника, а так же соответствии с правилами содержания брони, вероятно присутствовала у Селевкидов, а также в других эллинистических армиях и даже раньше.
Что касается источника набора фалангитов и их происхождения, я уже указывал в дискуссии, посвященной военным поселениям, единодушное мнение, которое связывает фалангу только с поселенцами, и я предположил, что они в основном были, хотя и не полностью, греко-македонского происхождения. Связь между фалангитами и Селевкидскими поселенцами была убедительно установлена Гриффитсом в его исследовании наемников в эллинистическом мире путем убедительных рассуждений, которые более или менее исключают возможность того, что фаланга состояла из наемников или восточных вспомогательных войск. В качестве последнего пункта в отношении фаланги я хотел бы обратить внимание на фрагмент прямого текстового свидетельства об участии военных поселенцев в фаланге, представленный часто цитируемым договором между Смирной и Магнесией (OGIS 229). Третья часть надписи (ℓℓ.89-109) перечисляет некоторые предоставленные привилегии лицам, занимающим Палаи-Магнесию, крепость Магнесии, с тем чтобы обеспечить их лояльность к Селевку II после недавнего восстания. Одно из подразделений гарнизона старой цитадели под командой Тимона определяется как "те, которые отделены от фаланги для защиты крепости" (ℓ.103). Это подразделение не может быть идентифицировано с исходным гарнизоном, поселенным здесь одним поколением ранее, поскольку последние перечислены в предыдущей группе (ℓℓ.100-2); и не может состоять из наемников из какого-либо другого источника по следующим причинам: во-первых, наемники нанятые Смирной и персы (последние, вероятно, отряд hypaithroi, Селевкидские наемники, стоящие в Магнесии) указываются в качестве отдельной группы (ℓ.104-5); во-вторых, оплата не была гарантирована фалангитам, как это было в случае наемников, упомянутых выше (ℓ.107); последнее, но не менее важное, ateleia, гарантированная фалангитам, упоминается как "та же самая ateleia, что уже применена к другим" (ℓ.104), т. е. похожие на привилегии, дарованные старому гарнизону (ℓ.102), которые, в соответствии с контекстом несомненно были освобождением от уплаты десятины, упомянутом в соседней строке (ℓ.100 - adekateutoi). (Симполития сама по себе не предусматривает освобождения, так как статус полиса в эллинистическом мире автоматически не передает освобождение от налогов и других сборов, если это не объявлено официально.) Как представляется, ничего не указывает на то, фалангиты, наделенные землей в начале короткого периода времени, события которого, упомянутые в этом документе, имели место, не могли быть особой категорией наемников. Следует отметить, что ateleia не была предоставлена смирнейским и персидским наемникам (ℓℓ.104-8). Таким образом единственная альтернатива предполагает, что подразделение было отрядом Магнесийских katoikoi, военных поселенцев, обозначенных в этом контексте только их принадлежностью к военной службе. Подтверждение такой индентификации, по-видимому, обеспечивается твердым заявлением: "и они должны быть в крепости" (ℓ.104), примененное только к фалангитам. Это должно быть истолковано как предупреждение для солдата-поселенца не отказываться от крепости несмотря на всевозможные неудобства и трудности, вызванные отделением их от своих наделов, или, возможно, в качестве оговорки о том, что уступки действительны ровно до тех пор, пока солдаты Тимона остаются в крепости. Правда они получили в качестве компенсации освобождение от десятины, вещь не предоставленная другим поселенцам, которые остались в Магнесии, но этого еще не все: сверх освобождения от налогов старый гарнизон Палаи-Магнесии, прежние katoikoi Магнесии, от Антиоха I в компенсацию за перевод в старую крепость получили в дар два дополнительных клера (ℓℓ.100-1). Нехватка земли, вероятно, препятствовала Селевку II проявлять подобное великодушие, из-за чего опасение высказывается в отношении отряда Тимона. Поскольку никто не был в восторге от переезда в крепость на таких условиях, отряд, возможно, был выбран жеребьевкой.
Помимо фаланги регулярная пехота Селевкидов включала другие отряды: гипасписты, аргираспиды и пельтасты. То, что они принадлежали к регулярной армии очевидно по отсутствию какой-либо национальной идентификации. Их природа и развитие в армиях Александра и Антигонидов давно дискутируется, но Спендель, Тарн и Вэлбанк убедительно установили, что они синонимичны с пешими телохранителями, хотя в разные периоды и разных местах для них использовались разные названия. Гипасписты появились уже в царствование Филиппа как небольшое подразделение "агема гипаспистов" или "царские гипасписты", заменив старую царскую гвардию соматофилаков. Они были усилены накануне похода Александра новым подразделением, называемым "царские гипасписты" или просто "гипасписты", хотя первоначальная агема сохранила свою позицию по преимуществу как "царские гипасписты". Гипасписты в Индии сменили свое название на аргираспидов (Arr. Anab. 7.11.3) и сохранили свое новое название в армиях диадохов вплоть до битвы при Ипсе. В третьем и втором веках до н. э. в Македонии и Египте пешая гвардия снова возникает как гипасписты, но такой авторитет как Полибий последовательно называет гипаспистов Антигонидов как "пельтасты", а также склонен применять этот термин для пешей гвардии Птолемеев, хотя в последнем случае он, вероятно, не отражает официальную терминологию. Точно также термин агема был закреплен для обозначения ударных гвардейских батальонов в армии Антигонидов, а также Птолемеев.
Какие доспехи и оружие использовала пешая гвардия Александра - довольно-таки неясно. С одной стороны гвардия, по-видимому, играла такую же тактическую роль, что и фаланга, но с другой стороны, их высокая мобильность в некоторых случаях могла означать, что они несли более легкое снаряжение. Следовательно, хотя в основном их рассматривают как фалангитов, их амуниция некоторыми учеными описывается как более легкая, нежели у обычной фаланги.
Селевкидская пешая гвардия сохранила традиционное название аргираспидов (среброщитники). Их тактическая роль была продемонстрирована при Рафии и Магнесии, где они сражались бок о бок с фалангой против фаланги Птолемеев и римских легионов (Polyb. 5.79.4, 82.2, 85.10; Livy 37.40.7), и при Дафне, где они были отмечены в рядах фаланги (Polyb. 30.25.5). Полибий определяет их вооружение как "македонское" (5.79.4, 82.2), что относится, очевидно, к фалангитам. Его отчеты о решающей битве против Молона и переходе через Эльбурз, в которых отмечены основные подразделения, но не упомянуты аргираспиды как отдельная категория, очевидно, причисляют их к фалангитам (5.53; 10.29). Их серебряные щиты, их положение рядом с царем при Магнесии, особенно их определение Ливием как regia cohors (37.40.7), делает совершенно очевидным, что их нужно идентифицировать с пешей гвардией.
Полибиево описание аргираспидов при Рафии как "отобранных со всего царства" (5.79.4), если рассматривать его в свете внутренней борьбы при дворе Деметрия II, может быть использовано для установления системы рекрутинга. Деметрий распустил македонян "каждого в его город" (11.38). Так как это было мирное время и Иосиф, который по-видимому пользовался надежными эллинистическими источниками в своем изложении внутреннего кризиса Селевкидского царства, предполагает, что предыдущими царями они постоянно держались в центре царства (Ant. 13.129-30), эти македоняне, очевидно, должны быть идентифицированы с гвардией. Ранее уже предполагалось, что "македоняне" были отправлены обратно в военные поселения, нет нужды напрягать воображение, чтобы идентифицировать их с аргираспидами, гвардией выбранной "со всего царства", с македонской гвардией, распущенной по военным поселениям. Аргираспиды были, следовательно, военными поселенцами отобранными служить в центре империи в качестве гвардии, а не восточными рекрутами, как обычно думали.
Каковы были критерии отбора и как было возможно привлекать поселенцев на царскую службу так далеко от их земельных наделов, при этом поддерживающих связь с поселениями, связь продемонстрированную "македонянами" отпущенными Деметрием II по домам? Проблему на первый взгляд можно решить, предполагая, что рекруты в гвардии получали высокую плату и что они сохраняли за собою наделы в отдаленных поселениях, которые предоставляли им дополнительный источник дохода, или что они, возможно, даже получали увеличенные наделы (ср. фалангиты гарнизонной службы в Палаи-Магнесии OGIS 229 ℓ.101). Но описание римского контингента, упомянутого на параде в Дафне (Polyb. 30.25.3) дает еще один ключ и указывает на то, что гвардейцы были слишком молоды, чтобы быть бывшими резервистами, призванными на службу в Гвардию. Подготовка "римского" контингента в новом стиле и его классификация в качестве отборного войска предполагает, что этот контингент не мог состоять из обычных поселенцев, призываемых во время чрезвычайного положения, но был постоянной гвардией. Анализ численного состава аргираспидов усиливает впечатление, что контингент римского образца первоначально принадлежал к пешей гвардии. При Рафии аргираспиды образовали корпус 10 000 человек (id. 5.79.4); их численность при Магнесии к сожалению не зафиксирована, но сравнение общего числа войск с детальной численностью различных контингентов, а также фактического пространства, возможно занимаемого ими на поле боя, позволяет предположить, что численность их была такой же как при Рафии; при Дафне было только 5 000 аргираспидов (id. 30.25.5), но так как численный состав царского корпуса, как правило, оставался неизменным (см. также ниже о 10 000 пельтастов-аргираспидов в Бактрийском походе), 5 000 "римлян" выглядят очевидным решением получить искомые 10 000. "Римский" отряд гвардии описан как "мужчины в расцвете сил". Разумеется, гвардия, "отобранная со всего царства", должна состоять из молодых солдат, находящихся на пике физической формы. Это описание напоминает знаменитое решение собрания в Фере, которое затеяло колонизацию Кирены (SEG IX.3): каждый дом обязался послать одного из взрослых сыновей (τους ήβωτας - "в расцвете сил") для заселения Кирены. Аналогичное установление, кажется, существовало между Селевкидскими монархами и военными поселенцами. Аргираспиды, таким образом, были потомками военных поселенцев, и так как таковые еще не унаследовали наделы своих отцов, то могли содержаться в военных казармах далеко от дома. Постоянная численность корпуса предполагает, что либо служба не была индивидуальной ответственностью, либо солдаты служили ограниченный срок с тем чтобы обеспечить прием новых рекрутов, либо, не исключено, чтобы неспособные солдаты, нарушители дисциплины, и те, кто унаследовал земли отцов после их смерти, непрерывно заменялись молодыми и перспективными новобранцами так, чтобы поддерживалась общая численность 10 000, а после отставки в свои поселения, уволенные гвардейцы переходили в резерв подразделений фалангитов. Ввиду очевидного успеха Селевкидской системы призыва, что показала ее долговечность, первая возможность не заслуживает доверия. Коллективный призыв не работал бы среди фермеров, которые нуждались в способнейших своих сыновьях как в работниках. Как уже было предложено при обсуждении военных поселений, служба потенциальных поселенцев в гвардии в основным отвечала за сохранение их военного уровня как фалангитов резерва, и, следовательно, за относительный успех Селевкидской военной организации.
Систему, пожалуй, можно проиллюстрировать анекдотом Диодора и дочери-гермафродите Диофанта (32.10.2-9). Его сын умер в юности, а когда дочь, названная Гераида, превратилась в мужчину, она переименовалась в Диофанта и поступила на службу в кавалерию, и, как сообщается, сопровождала Александра Баласа в его бегстве в Абы. Перманентный характер службы в кавалерии в мирное время и тот факт, что его отряд был придан царю, показывают, что Диофант-младший принадлежал к гвардии. Его отец, македонянин, живущий в Абах на краю сирийской пустыни, возможно был военным поселенцем; греческое название городка не является достаточным основанием, но македоняне, жившие в этой области - и Диофант несомненно был не единственным македоняном в Абах - вероятно, были поселены властями с военными целями. То что Александр Балас нашел убежище среди них при бегстве от Птолемеевой армии и критских наемников Деметрия, подкрепляет эту возможность. Диофант затем был призван в гвардию при живом отце, подобно другим наследникам мужского пола военных поселенцев.
Система набора аргираспидов возможно возникла не у Селевкидов, но продолжила устоявшуюся македонскую практику. Феопомп утверждает, что pezetairoi, которые по его словам служили в качестве пешей гвардии, состояли из солдат, набранных со всех регионов Македонии за их силу и физические данные (FGrH 115 f.348), а Анаксимен, который описывает их как prothymotatoi, приписывает основание корпуса ко времени Александра (ibid., 72 f.4(7)), возможно во второй раз (369-368 до н. э.). Несмотря на сложности описания pezetairoi как "гвардии", которые, как известно из "Анабасиса Александра", были территориальными отрядами, эта информация имеет существенный вес в связи пребыванием Феопомпа при дворе Филиппа II, и мне кажется можно предположить, что pezetairoi (также известные как somatophylakes) предшествовали гипаспистам в качестве гвардейской пехоты. (Против R. D. Milns, Historia 16 (1967) 511, который предполагает, что пешая гвардия, по его мнению первоначально называемая гипаспистами, была создана где-то между 356 и 349 гг. до н. э. Его свидетельство отсутствия у гипаспистов нагрудных пластин, которые позже носила гвардии, имея ввиду, что не было никаких трудностей обеспечить доспехами царскую гвардию, может быть объяснено, согласно Милнсу, если предположить, что это подразделение было сформировано только после того, как бездоспешные территориальные фаланги доказали свою эффективность при Пангее в 356 г. до н. э. Это однако не имеет решающего значения, и можно только утверждать, что местность северной Македонии, поле битвы македонских царей до Филиппа, была не в пользу такого рода тяжелых доспехов, и в любом случае, после того как фаланга доказала свою успешность, кирасы, возможно, были забраны у гвардии, чтобы обеспечить им большую подвижность. С другой стороны, нет никаких причин, почему Феопомп должен был перепутать гипаспистов и pezetairoi, если эти два корпуса существовали в его время.) Точно так же как hetairoi Филиппа и Александра означали царскую конную гвардию перед началом великого похода, термин pezetairoi, скорее всего, был его двойником для пехоты, и так же как термин hetairoi позднее использовался в широком смысле для всей македонской конницы, точно так же pezetairoi стал относиться ко всей македонской пехоте. Мы не знаем правовую природу обязательства служить в древней македонской пешей гвардии и как работала система набора, но поскольку региональные воинские части образовывали костяк македонской армии, не исключено, что система Селевкидов мало чем отличалась от нее.
Пельтасты упоминаются трижды: в сражении против галатов в 273 г. до н. э., в войсках Антиоха III, выступившим против Евфидема в Бактрию в 208 г., и в Аппиановой версии битвы при Фермопилах в 191 г. Намек Полибия на пельтастов в Бактрийском походе является наиболее интересным. Здесь они состояли из 10 000 бойцов (10.49.3), хотя ни одного контингента пельтастов такого размера не было обнаружено ни в одной из больших кампаний и даже нет упоминания основных отрядов, пересекавших Эльбурз в том же самом походе (10.29- 31).
Их отсутствие в последнем случае свидетельствует о том, что они были сосчитаны с фалангой. Отбор "пельтастов" специально для Бактрийского предприятия, участие гвардейской кавалерии в этом походе (10.49.7), и численность этих пельтастов позволяют предположить, что их нужно отожествить с аргираспидами. Полибий таким образом применил терминологию Антигонидов к гвардии Селевкидов, точно также как он делал для пешей агемы Птолемеев. Участие пельтастов в форсированном марше не отвергает предположения, что они должны быть идентифицированы с тяжело-вооруженными аргираспидами. Наоборот, следует ожидать, что молодые и хорошо обученные аргираспиды будут отбираться для любого нешаблонного и рискованного предприятия, также как это происходило с некоторыми частями фаланги и гвардии в армиях Александра и Филиппа V.
Этот же вывод применим к "пельтастам" при Фермопилах. Кромайер справедливо предположил, сравнивая версии Аппиана и Ливия, что Аппиановы "пельтасты" (18(83)) были определены Полибием как "македоняне" или "вооруженные по македонскому образцу". Но он ошибался, полагая, что это были традиционные пельтасты. "По македонскому образцу" у Полибия, в эллинистической историографии и военных руководствах обычно обозначает вооружение фаланги. Так как при Фермопилах Селевкидская фаланга упоминается отдельно, путем исключения получаем, что "пельтасты" были аргираспидами; поэтому их позиция по фронту боевой линии была передовой (Livy 36.18.5; App. Syr. 18(93)).
Лукианов риторический рассказ о битве Антиоха I против Галатов (Zeuxis 8-11) не может, конечно, считаться подтверждением моего заключения, но применение слова "пельтасты" возможно интерпретировать в поддержку нашего мнения. Анализ исторического и хронологического фона показывает, что из регулярной армии в дополнение к от природы смешанным военным поселенцам Лидии и Фригии только царская гвардия, часть которой стояла лагерем возле Сард, была выдвинута к Галатскому фронту. Гвардию, возможно, упоминает сам Лукиан, когда сообщает, что "македоняне" приветствовали Антиоха как kallinikos'а в конце битвы (11). Войска Селевкидов описаны как "главным образом пельтасты и легковооруженные (psilikon и gyimetes) составляли половину армии" (10). Лукиан явно пытается подчеркнуть, используя слово "пельтасты", легкое вооружение Селевкидского лагеря, но если он взял этот термин из источника, а не выдумал сам, что, конечно, возможно, то он может означать пешую гвардию, хотя, по общему признанию, пельтасты могли состоять из полу-тяжелых наемных войск или милиции соседних греческих городов.
Из всех отрядов известных в армиях Александра и Диадохо существенно отсутствие в армии Селевкидов агемы, или иначе "агемы гипаспистов", царской гвардейской пехоты, или, скорее, ударного батальона гвардейской пехоты. Их отсутствие в довольно подробных отчетах о диспозиции Селевкидов и боевых порядках в крупных кампаниях, в сочетании с относительно частыми упоминаниями кавалерийской агемы, свидетельствует о том, что пропуск не является случайным. Оказывается, они сохранили лишь вторую часть полного названия и были переименованы в "гипаспистов". На мой взгляд поэтому гипасписты не являлись синонимом аргираспидов, как некоторые предполагают, но формировали ударный отряд вне корпуса гвардейской пехоты. Гипасписты впервые упоминаются при Киррестике. Храбрейшие из них сопровождали царя в его отважном и неожиданном обходном маневре, записанном Полиэном (4.9.3). Дионисий, командир гипаспистов, описан Полибием как один из трех самых способных офицеров армии, осаждавшей Сарды в 214 г. до н. э. (7.16.2). При Панионе гипасписты, определенные Полибием как "лучшее подразделение", были помещены вокруг царя, вместе с "товарищами" (id. 16.18.7, 19.7), царской конной гвардией, одним из двух ударных эскадронов кавалерии численностью 1 000 человек. Последнее упоминание свидетельствует, что они не были большим корпусом такого же порядка как аргираспиды, и, наряду с предыдущей ссылкой, опровергают альтернативу, рассматривающую их исключительно в качестве личной охраны. Должное внимание также должно быть уделено Фермопильскому фрагменту Антисфена. Хотя он не точно описывает 500 бойцов, сопровождавших Антиоха III в бегстве как гипаспистов (FGrH 257.f.36), тогда как на самом деле он были взяты из кавалерии (App. Syr. 20(91)), предположительно из "товарищей", царской конной гвардии, он может быть истолкован в том смысле, что этот термин применялся к коллегам "товарищей" в пехоте. (Участие конницы в этом бегстве вполне вероятно, и ввиду оборонительного характера битвы, отсутствия места для маневра, и перспективы полного разгрома, лучшим планом Антиоха, несомненно, было просто наблюдать за сражением с практически пассивной конницей вокруг.
В трех подробных описаниях Селевкидской армии гипасписты, вероятно, образовывали неотъемлемую часть большого корпуса гвардейской пехоты, аргираспидов, и поэтому не учитываются отдельно, хотя Полибий, при перечислении войск при Рафии, по-видимому, сосчитал их отдельно от аргираспидов, но включил в часть телохранителей полководца. (Polyb. 5.79.4). Полибий утверждает, что большинство отборных войск были аргираспиды. Меньшая группа состояла из гипаспистов. Но не следует придавать слишком большого значения этому разделению. По свидетельству других упоминаний в сравнении с гвардией Александра, и ввиду звания hegemon, приданного их командиру (Polyb. 7.16.2), это предполагает подчиненное положение в отличие от звания strategos, зарезервированного для командиров независимых контингентов, и, по-видимому, гипасписты обычно считались частью аргираспидов. Так или иначе, с практической точки зрения это не имеет никакого значения. Следовательно, их численность не зафиксирована. Пехотная агема в армии Александра начитывала 1 000 бойцов. Основываясь на административных данных Селевкидских гипаспистов можно сосчитать удвоением этого числа: пешая гвардия, всего 10 000 человек, дала бы две strategiai, крупнейшие тактические единицы обычных аргираспидов, таким образом допустив две хилиархии гипаспистов. Стоит отметить, что конная гвардия также насчитывала 2 000 всадников, разделенных на два независимых подразделения по 1 000 воинов каждая. Штурмовой отряд в 2 000 человек при Сардах (Polyb. 7.16.6, 18.3), следовательно можно идентифицировать с гипаспистами.
Споры по поводу снаряжения Александровых гипаспистов применимы также к аргираспидам Селевкидов, а также к современным им гипаспистам-пельтастам Антигонидов. Пельта взятая Селевком I в Киррестике (Polyaenus 4.9.3) у одного из гипаспистов, и название "пельтасты" иногда применимое к ним, вот и все прямые доказательства, которые мы имеем об их вооружении, но щит этот вовсе не обязательно отличался от щита фалангитов. Стандартный 45-ти сантиметровый македонский щит эллинистического фалангита мог и иногда назывался "пельта". С другой стороны, размещение аргираспидов при Рафии напротив высокоавторитетной Птолемеевой фаланги "македонян", а не напротив презираемой фаланги туземцев, дополненное фактом, что они оказали достаточно упорное сопротивление, в отличие от быстрого краха Селевкидской фаланги, противостоящей египтянам (Polyb. 5.82.2, 85.8-10), делает немыслимым, что бы они были слабее обычной фаланги длиною пик или размером и весом щитов. Тяжелое снаряжение не препятствовало им в форсированных маршах, таких как Бактрийский поход: 6-ти килограммовая сарисса и даже еще более легкий щит были гораздо меньшей нагрузкой, чем снаряжение римского легионера, которое оценивалось, по самой скромной оценке, не менее 20 кг., и нет никаких оснований подозревать, что эти молодые и энергичные воины не были обучены походным порядкам, подобно армии Филиппа или римским легионам.
Что касается нагрудных пластин, по-видимому, нет оснований полагать, что аргираспиды не обладали тяжелым оборонительным доспехом. При форсированных маршах эти тяжелые предметы снаряжения, возможно, оставлялись в лагере, с тем чтобы не снижать темп. Аргираспиды были отобраны для предприятий. требующих быстроты движений из-за их лучшей военной подготовки и лучшей физической формы, а не из-за какой-либо разницы в вооружении. Но даже если утверждать, что аргираспиды не отделялись от какой-либо существенной части своего снаряжения, когда шли в дело, их физическая форма и превосходная выправка позволяли им двигаться гораздо быстрее, чем любому другому отряду даже с дополнительным бременем нагрудников. С другой стороны, общие соображения поддерживают предположение, что внедрение нагрудников в Селевкидской фаланге было более жестким в гвардии; было гораздо проще поставлять, поддерживать и хранить довольно дорогую броню в постоянных царских казармах весьма немалой гвардии, чем распределять ее среди поселенцев.
Далее. Ничего не известно о тактических единицах Селевкидской фаланги и их подразделениях. Принято считать на свидетельстве некоторых разрозненных упоминаний, что фаланга Антигонидов и Птолемеев делилась на стратегии по 4 000 человек каждая, стратегии на четыре хилиаргии по 1 000 человек каждая, хилиархия на четыре спейры по 256 человек, спейра на четыре тетрархии по шестьдесят четыре человека, а тетрархия на четыре декады по 16 человек, или semaiai в Египте, или lochoi в Антигонидовой Македонии. Все эти подразделения, очевидно, основываются на ряде в 16 человек (см. Polyb. 18.30.1), потому что это был основной ряд, обладающий должной управляемостью. Сама стратегия никогда не упоминается как тактическая единица в армии Селевкидов, но некоторые strategoi Селевкидов, как правило, рассматриваемые в качестве наместников провинций или командиров самостоятельных контингентов, возможно, были командирами стратегий. Более мелкие подразделения упоминаются дважды: писари tagmata магнесийцев были обязаны зарегистрировать всех солдат (OGIS 229 ℓ.46), а пельтасты-аргираспиды строились по semaiai когда Антиох III покорил бактрийцев (Polyb. 10.49.7). Tagma относится к подразделения в целом и не определяет конкретную единицу, в то время как использование semaia может свидетельствовать о том, что в Селевкидской армии он заменял старый македонский dekas, наименьшее подразделение фаланги Александра.
"Регулярная" Селевкидская кавалерия включала, подобно пехоте, царскую стражу, гвардию, и обычные войска. В отличие от скудной информации, имеющейся об обычных войсках, есть относительно много упоминаний о гвардии. Различные контингенты, насчитывающие около 1 000 всадников каждый, называются hetairoi, ilē basilikē, agēma, и Полибий, по-видимому, указывает также на philoi и epilekloi. Поскольку Селевкидская кавалерия даже больше чем пехота находилась под влиянием номенклатуры и структуры армии Александра, мы в первую очередь должны обозначить развитие кавалергардов Александра.
Кавалерия Александра претерпела несколько реформ и реорганизаций, которые вызвали бурную дискуссию, так они были представлены в весьма неопределенных терминах. Для наших целей достаточно указать на определенные этапы развития, которые выходят за рамки вопроса: Александр унаследовал от Филиппа царскую гвардию, вероятно 300 всадников, называемые "царская ила" (ilē basilikē), с или без атрибута "товарищей" (hetairoi). К тому времени когда Александр переправился в Азию, она разрослась до восьми эскадронов, каждый назывался "царским", вместе формируя знаменитую "кавалерию товарищей". Первоначальный царский эскадрон сохранил свою преимущественную позицию царского эскадрона, но после Бактрии он стал называться новым именем, "agēma", с атрибутами "кавалерийская", "товарищей", или "кавалерии товарищей". В более поздней реформе в дате, форме и значении которой много спорного, восемь эскадронов, дополненные восточной кавалерией, были реорганизованы в hipparchiai. По возвращению из Индии Александр распустил восточные войска и объединил выжившие начальные македонские эскадроны, включая агему, в хилиархию. Постепенно некоторые персидские аристократы были прикреплены к агеме. Мятеж в Описе, который начался с протеста против персидского засилья, был подавлен угрозой реформы, по которой, в частности, македонская конная гвардия заменялась персидскими войсками, первое время называемыми традиционным именем "кавалерия товарищей" или "царская агема".
Исходные гетейры и агема рассеялись некоторое время спустя после смерти Александра. Но они вскоре вновь появляются в армиях диодохов, хотя и без приставки "царские". Так как македонские всадники стали редкостью, название агема иногда прилагалось к ударной восточной кавалерии, по крайней мере в армии Евмена, тогда как "товарищи" было сохранено для македонских войск. После Газы (312 B. C.),[5] кавалерийская агема исчезла из сообщений об армиях Птолемеев и Антигонидов, тогда как Селевкиды учредили пешую агему.
Об агеме Евмена. На первый взгляд, следуя Плутарху Eum. 7, может показаться, что агема Евмена была составлена из македонян: с одной стороны, он был осведомлен насколько важно было не ставить македонян против Кратера, а с другой говорит, что агема была развернута на другом фланге напротив Неоптлема. Но македоняне, которые удерживались вне поля зрения Кратера, могли принадлежать к 20 000 "смешанной" пехоты, которая принимала участие в битве (Diod. 18.29.4, 30.5). Идентичность агемы может быть выведена из различных ссылок на развитие армии Евмена: когда его покинул Леоннат, Евмен взял с собою 300 кавалеристов и 200 τῶν παίδων ὁπλοφόρους (Plut. Eum. 3.5); даже если все они были македонянами, последующие события заставили его заменить их азиатами: вскоре после захвата Каппадокии он выказал свое недоверие македонянам (Plut. Eum. 4.3, по общему признанию фаланга была отдана ему под начало Пердиккой) и чтобы уравновесить их набрал 6 300 восточной кавалерии (300 свыше круглой цифры 6 000 возможно были агемой?) и подготовил их по стандарту, возбуждающему зависть македонян. 5 000 этих кавалеристов, как сообщается, сражались против Кратера и Неоптлема. Прежнее недовольство Евмена македонянами, возросшая зависимость от восточной кавалерии, и, прежде всего, сочувствие и восхищение к Кратеру со стороны македонян и их пренебрежение к Евмену как к "чужаку", делают очень маловероятным, чтобы Евмен рискнул окружать себя македонской агемой в битве против Кратера. См. также Diod. 19.27.2; 28.3. Агема Антигона или Деметрия (Diod. 19.29.4, 82.1) скорее всего была македонской, но нельзя сказать наверняка. Ввиду сильного персидского влияния на Леонната, его агема, называемая "агема товарищей" (The Suda, s.v. Λεοννάτος), возможно также была восточной.
На последнем этапе развития кавалерия Александра оказала наибольшее влияние на гвардию Селевкидов. Основная номенклатура была сохранена, хотя и некоторыми изменениями: один полк назывался агема, а другой "царская ила товарищей". Подобно хилиархии Александра, каждый из них насчитывал 1 000 бойцов, и, подобно агеме Евмена, таковая Селевкидов состояла из восточных солдат. Самым большим отличием было расширение агемы до 1 000 всадников, и, следовательно, ее полное отделение от гетейров.
Разделение двух полков явствует из упоминаний о них при Магнесии и Дафне как о различных подразделениях, каждое численностью в 1 000 человек (Livy 37.40.6,11; App. Syr. 32(163-4); Polyb. 30.25.8). С другой стороны нет никаких сомнений, что ilē basilikē и hetairoi, или hippos hetairikē идентичны. Два названия появляются в различных кампаниях, но никогда не встречаются одновременно как различные подразделения и в одном и том же сражении (Polyb. 5.53.4, 84.1, 85.12; 16.18.7; 30.25.7; Polyaenus 4.9.6). То, что они на самом деле идентичны, убедительно подтверждается отчетом о Магнесии: Livy (37.40.11) указывает для regia ala ту же позицию на поле боя, что Аппиан для hippos hetairikē (Syr. 32(164)), что указывает на то, что "царская ила товарищей" (ἴλη βασυλυκὴ τῶν ἑταίρων) было полным названием у Полибия, единственным источником для версий Ливия и Арриана.
В отличие от их различных ролей в армии Александра, как Селевкидская агема так и Товарищи были прикреплены к царю в разное время: при Рафии и Панионе Товарищи окружали царя (Polyb. 5.85.12; 16.18.7), тогда как при Магнесии он сражался в рядах агемы (Livy 37.40.6, 41.1; App. Syr. 33(170), 34(177)). Следовательно, 2 000 ударной кавалерии, сопровождавшей царя во время форсированного марша на Бактрию, описанные как "всадники, привыкшие сражаться вокруг царя" (Polyb. 10.49.7, 13), вероятно состояли и из агемы и из Товарищей, и тоже самое относится к 2 000 передовых всадников вокруг царя при Рафии (Polyb. 5.82.9, 84.1, 85.12). (О численности войск под личным командованием Антиоха см. Walbank, Polybius, 1.611 n.9. Озадаченность Вэлбанка неуместна: ile basilike, насчитывающая 1 000 всадников, составляла только половину наличной конницы ἐν επυκαμπίῳ.) Трудно понять, существовала ли какая-нибудь разница в снаряжении: Аппиан описывает Товарищей при Магнесии как "легковооруженных" (Syr. 32(164)), но версия Ливия проясняет, что Полибий просто сравнивал их с катафрактами, расположенными справа от них (37.40.11). С другой стороны, существовала разница в происхождении и национальности призывников, и, следовательно, в уровне этих двух полков. Согласно Ливию агема включала "Medi ... eiusdem regionis mixti multarum gentium", тогда как Товарищи были набраны из "Syri plerique ... Phrygibus et Lydis immixti" (37.40.6,11). App. Syr. 32(163) определяет агему как "так называемая агема македонян". Bickerman, Institutions, 59, предпочитает Аппиана и предполагает, что Ливий ошибается. Но более вероятным кажется, что Аппиан только представлял агему Селевкидов как наследницу прославленной агемы Александра безотносительно ее национальности, так как она неизменно считалась корпусом регулярной армии, см. 19(84), 32(161), 34(177), 35(178, 183). Палео-графическую ошибку нельзя исключать, но упоминание Ливия "eiusdem regionis ... gentium" и их ошибочное определение как вспомогательных войск (37.42.7-8) позволяет предположить, что в любом случае исходное чтение было Mēdoi. Если Аппиан действительно имел ввиду указание национальности войск, он, возможно, нашел македонян в своих рукописях. Формулировка второй половины упоминания агемы указывает, что мидяне были туземные, и в действительности можно ожидать, что агема набиралась из этого источника, так как мидяне считались наилучшими кавалеристами на востоке, в то время как "сирийцы, фригийцы и лидийцы" и какие угодно другие национальности не имели такой репутации. Будет полезно двинуться на один шаг дальше и определить эти подразделения более точно. Географические и этнологические признаки Ливия предполагают, что можно a priori считать, что подобно пешей гвардии, агема и Товарищи рекрутировались из военных поселенцев. Можно напомнить, что военные поселенцы иранского происхождения были зарегистрированы в западной Мидии и, что из различных регионов Малой Азии только во Фригии и Лидии выявлены на карте Селевкидские военные учреждения. Сирия, которая поставляла основную массу поселенцев, формировала пехоту, а также возглавляла список поставщиков рекрутов для Товарищей. "Сирийцы, фригийцы и лидицы" состояли в основном из македонян и греков, доминирующего элемента западный поселений. Пикантный рассказ Диодора о девушке-гермафродите, которая была зачислена в конную гвардию Александра Баласа (32.10.2-9) кажется подтверждает этот вывод. И в самом деле коренные сирийские, фригийские и лидийские всадники не имели репутации или традиции кавалерийской военной службы и едва ли формировали ударные отряды и служили в качестве царской гвардии. Предложенное происхождение рекрутов для агемы объясняет исчезновение этого отряда из царских боевых порядков против Молона (Polyb. 5.53.1-4), который контролировал восточные части империи и был поддержан местными войсками.
Заявление Диодора, что жители сирийской Лариссы принадлежали к "первой агеме кавалерии" (33.4a) не обязательно противоречит этим выводам.
Исторический контекст восстания Трифона в 142 г. до н. э. После парфянской оккупации Мидии, которая произошла самое позднее в 148-147 г. до н. э., и возможно уже в момент восстания Тимаоха в 162-161 г. до н. э. epigonoi фессалийских поселенцев заместили мидийцев, которые теперь стали недоступны. (К сожалению, намек Диодора на агему не полный. Уолтон в своем переводе (Loeb ed. vol.12, p.11) подставляет недостающие слова в скобки: "(что они всегда сражались) в рядах первой кавалерийской агемы". Он, вероятно, был под влиянием предыдущего предложения "как союзники царской династии, происходящей от Селевка Никатора". Но ввиду их оппозиции Деметрию II этот отрывок может относиться только к Александру Баласу и его малолетнему сыну Антиоху, который был провозглашен законным наследником. Если оба предложения относятся к одному периоду, для чего есть вероятность, это подтверждает мое мнение о том, что лариссяне были приписаны к агеме около 148-147 г. до н. э.) Можно предположить, что поскольку ветераны-товарищи также получили желанный титул агемы, и поскольку оба контингента назывались "агема товарищей", то следовательно лариссяне описывались как "первая агема". Этот шаг вполне соответствовал политике Александра Баласа обеспечить надежность союзников посредством церемониальных пожалований почетных титулов (напр. I Macc. 10.60,65).
Система набора кавалерийской гвардии, вероятно, напоминала таковую аргираспидов. На основе молодых сыновей поселенцев Мидии, Сирии и Малой Азии обеспечивалось постоянное наличие отборных войск с одной стороны, а с другой стороны - подготовленных и опытных резервистов старших возрастов. После того как была отрезана Мидия и возросла потребность в войсках для внутренней борьбы, вполне возможно, что Александр Балас пополнил агему старшими поселенцами, которые были призваны только на время чрезвычайного положения, как было показано в случае заявления, что лариссяне служили в агеме. Несомненно, было относительно несложно призвать их к исполнению долга на короткий срок, потому что они жили в центре расчлененного царства. Но Диодор мог упомянуть только гвардейцев, которые были посланы по домам Деметрием II, когда тот пытался опереться на критских наемников (I Macc. 11.38). Последняя альтернатива высвечивает материальные причины, которые побудили лариссян восстать против критской деспотии Антиоха (Strabo 16.2.10 (752)).
Чем объяснить различное развитие агемы Товарищей? Подразделение с более престижным титулом агема было, вероятно, первым на поле боя. Ядро корпуса формировали 300 или 200 всадников, которые последовали за Селевком в 312 г. до н. э. в Вавилонию (Diod. 19.90.1; App. Syr. 54). Диодор упоминает 800 пехотинцев и 200 всадников, которых Аппиан передает как 1 000 пехотинцев 300 всадников. Аппиан мог дать общую численность отряда, найденную в его источнике (800 + 200 = 1 000), как он обычно делает, а также, не поняв случайное упоминание агемы как дополнительного отряда, добавил 300 кавалеристов, чтобы сделать то, что он знал как стандартную численность подразделений а армиях Диадохов. Это число соответствует обычной штатной численности агемы в армиях Диадохов. Можно предположить, что кавалерия, назначенная Птолемеем для возврата Вавилонии своему союзнику, была македонской, но Диодор приписал Селевку обращение к его весьма обескураженным philoi, ветеранам Александра, не полагаться только на содействие всадников (19.90.3), которое было бы весьма ободряющим, будь агема действительно македонская. Как бы там ни было, предстоящие походы восточнее Тигра должны были быстро привести расширение агемы до уровня хилиархии путем добавления азиатов, предположительно мидийского происхождения; ибо численность македонских всадников уменьшалась, некоторые македонские поселенцы не хотели присоединятся к рядам Селевка (Diod. 19.91.1), а мидийцы славились как наилучшие кавалеристы в этой части мира. Более того, даже если первоначальные гвардейцы были македонянами, они к тому времени уже были бы повышены до видных постов в царской армии и администрации, так что агема стала бы, в любом случае, чисто восточной. И действительно, Диодор указывает, что значительное число восточной конницы присоединилось к Селевку вскоре после 312 г. до н. э. (19.91.5, 92.1,2,5). Так как прилагательное "царская" не применялось к более поздней агеме, этот контингент, быть может, получил свою окончательную форму предположительно после 306 г. до н. э. когда диадохи приняли царские титулы. Подобным образом слово "царская" было исключено из наименования кавалерийской агемы других Диадохов до 306 г. Причину, по которой в отличие от более поздней пехотной агемы Птолемеев и Антигонидов, они не были обозначены термином "царская" после 306 г., вытекающую из внутренней политики Селевкидов, мы отложим до тех пор, пока не проследим развитие Товарищей.
После Ипса в 301 г. до н. э., когда стали доступны греческие и македонские войска и была создана система военных укреплений, была реорганизована гвардия: часть кавалерии Селевка, включая агему и восточных наемников, вероятно, были поселены в Мидии и преобразованы в резервное войско, обязанное поставлять молодых новобранцев в ударные кавалерийские войска. В это самое время были впервые учреждены Товарищи, набранные из греческих и македонских поселенцев. Следует отметить, что они приняли оригинальное название Александровой агемы македонян "ilē basilikē", а не просто "Товарищи", хотя их численность превышала размер илы. Это присоединение к старой македонской традиции предполагает, что опущение царского титула и определения "товарищей" у агемы было не случайным. После оккупации верхних сатрапий незадолго то того как Селевк принял корону (Diod. 20.53.3-4), македоняне, поселенные там Александром, стали ядром его армии. Численность македонского элемента была усилена за счет создания военных поселений вскоре после Ипса. Лучшим способом обеспечить лояльность македонян перед лицом частых вызовов со стороны конкурирующих македонских монархий для Селевка было утвердить себя как истинного наследника македонян путем создания на востоке новой Македонии, со схожими гражданскими и военными учреждениями, не говоря уже о приверженности греческой культуре и языку. В этих условиях он не мог проигнорировать драму в Описе. Назвать мидийскую агему "царской" или "товарищей" - значило бы оскорбить македонян и дискредитировать самый влиятельный элемент при дворе. С другой стороны было бы слишком поздно отбирать у мидийцев их первоначальное название. На самом деле вряд ли в этом была необходимость; корень слова агема означает "свинец", "передовой" и т. д. и само это слово первоначально означало "передовой отряд" или "отборные войска". Даже если это всегда применялось к царским телохранителям, что представляется весьма сомнительным, термин должно быть утратил нечто от своей традиционной привлекательности, особенно подразумевая влиятельную позицию при дворе, когда она была лишена своего царского признака, а ее офицеры, возможно, своих царских одежд и эмблем, и в общем воспринималась как просто "отборные войска". Если это так, переименование пешей гвардии в гипаспистов вместо традиционной агемы было способом отдалить царский статус и престиж этих македонских пехотных ударных войск от восточной кавалерийской агемы.
В дополнение к агеме Товарищей Полибий упоминает два других кавалерийских отряда, philoi и epilektoi, каждый численностью в тысячу бойцов, которые принимали участие в параде в Дафне (30.25.8). Первый, как кажется, не был обычным воинским соединением, но был собранием для церемониальных целей всех аристократов, носящих титул philoi, т. е. государственных служащих, придворных, офицеров высокого ранга, вассальных династов и других персон, которые пользовались благосклонностью царя. Их численность не известна, но поскольку случайные упоминания в папирологических источниках сообщают имена примерно 100 philoi при дворе Птолемеев, которые из подражания соседям приняли этот титул для знати только во втором веке до н. э., их общее число в царстве Селевкидов могло достигать 1 000 значков. Они не были единственными гражданскими участниками "военной" части процессии: 140 гладиаторов и колесницы запряженные шестерками лошадей и четверками слонов (25.5,11), конечно, не имели какой-либо связи с армией.
Что касается epilektoi ("избранные"), то можно отметить, что 1 000 "избранных" всадников упоминаются I Macc. при попытке Горгия застигнуть врасплох Иуду Маккавея в его лагере в Миспе (4.1). Но так как в этой книге термин epilektoi свободно применяется ко всей Селевкидской пехоте при Бейт-Суре (4.28; ср. 12.41) и ко всей кавалерии при Бейт--Захарии (6.35), и так как таковой контингент нигде больше не упоминается, я предпочитаю считать, что текст Полибия, сохраненный Афинеем, испорчен, так как это очевидно в отношении другого отрывка в этом же параграфе, и что слово epilektoi является прилагательным модифицированной агемы, описанной в том же самом предложении как "сильнейший отряд кавалерии". (Слова οἷς ἐπηκολούθει возможно под влиянием той же самой фразы в пар. 5 выше должны быть опущены вместе цифрой 1 000, которая по форме легко могла быть вставлена из-за частого повторения в этом отрывке, Bickerman, Institutions, 59, считает, что epilektoi были отдельным отрядом.) И действительно, агема описывается как "отборные" при Магнесии и в отчетах о других сражениях эпохи эллинизма (напр. App. Syr. 32(163); Livy 37.40.6; Diod. 18.30.5). Но не следует делать вывод, что каждый безымянный контингент, называнный epilektoi, должен быть приравнен к агеме: термин использовался в широком смысле для обозначения различных ударных подразделений, наподобие аргираспидов при Рафии (Polyb. 5.85.9-10, 91.4), а иногда отобранных солдат из нескольких подразделений (напр. id. 2.65.3; Diod. 19.28.3, 29.2). Вполне возможно, что в других случаях ударную кавалерию Горгия можно было бы идентифицировать с агемой, несмотря на ненадежность терминологии I Macc., но в это время те же мидийские всадники, вероятно, были выбраны, чтобы сопровождать царя в его восточной экспедиции (см. 3.37).
Подобно фаланге военных поселенцев регулярная кавалерия Селевкидов из числа резервистов военных поселений может быть идентифицирована в источниках отсутствием какой-либо национальной идентификации. Только 2 000 из 6 000 кавалерии при Рафии должны быть идентифицированы как гвардия, а другие, будучи безымянными, могли быть только кадровыми военными, а не наемниками или союзниками. То же самое применимо к 6 000 катафрактов, которые упоминаются при Магнесии без какой-либо дополнительной идентификации (Livy 37.40.5,11), тогда как национальность других кавалерийских контингентов явно указана. Помимо катафрактов при Дафне Полибий перечисляет также нисейцев (30.25.6). Так как это название обозначает способ ведения боя и снаряжение лошадьми мидийской породы, а не национальность, они должны рассматриваться подобно катафрактам как регулярные части.
Для изучения снаряжения и подразделений регулярной и гвардейской кавалерии Селевкидов информацию нужно искать по большей части в источниках не имеющих отношения к Селевкидскому царству. "Обычный" всадник в армии Александра носил нагрудники и xyston к которому Диадохи добавили щит. Правое крыло Антиоха в битве против Молона включало в себя кавалерию xystophoroi (Polyb. 5.53.2), а Фламиний в своем обращении к ахейцам описал кавалерию Селевкидов как "lonchophoroi и xystophoroi" (Plut. Flam. 17.5). После битвы при Панионе Селевкидская регулярная кавалерия, по-видимому, стала полностью бронированная (Polyb. 16.17.6, 30.25.6; Livy 37.40.6,11). Тарн справедливо предполагает, что Антиох превратил свою регулярную конницу в катафрактов после знакомства с этим типом всадников в ходе своего вторжения в Парфию в 210-206 гг. до н. э. Расположение Товарищей в центре при Панионе (Polyb. 16.18.7) и агемы против римского легиона при Магнесии наводят на мысль, что к этому времени отряды гвардии, возможно, также были превращены в своего рода катафрактов. И в самом деле Товарищи при Мантинее определенные как "с более легкой броней у самих себя и у их лошадей, но в остальном снаряжении неотличимые от других (т. е. катафрактов)" (Livy 37.40.11), что безусловно означает, что они были тяжелее чем обычные эллинистические xystophoroi. Длина их копий и размер брони довольно неопределенные, но весьма сомнительно, чтобы селевкидские катафракты оснащались пикой подобной пехотной сариссе и что человек и лошадь были полностью покрыты чешуйчатой броней, как сарматские катафракты второго века н. э.
Согласно тактикам, чьи данные подтверждаются папирологическим материалом и известны по подразделениям конницы Филопомела, хилиархия, крупнейшая тактическая единица кавалерии, была разделена на две гиппархии по 512 человек каждая, а гиппархия на 8 ил, Полибием называемых также oulamoi (10.21.3; 18.19.9), по 64 человека каждая. Все эти подразделения фигурировали в кавалерии Селевкидов. Агема и Товарищи состояли из 1 000 человек каждая. Отряд конницы численностью пятьсот человек принимал участие в битвах при Фермопилах (Livy 35.42.6; App. Syr. 17(75), 20(90)), Магнесии (Livy 37.40.13) и Бейт-Захарии (I Macc. 6.35) в дополнение к 1 500 катафрактам при Дафне (Polyb. 30.25.9). Oulamoi зафиксированы в походе Антиоха III в Бактрию в качестве основных тактических подразделений кавалерии (Polyb. 10.49.7).
Эллинистический период отличается экстравагантностью своих военных изобретений как на суше, так и на море. Артиллерия и осадные машины, которые в этот период достигли беспрецедентных размеров, нас не интересуют, однако полевые сражения составляют наш интерес. Фермопилы были единственным случаем когда Селевкиды вывели артиллерию на поле боя, но, к сожалению, типы "машин" и их количество не указаны и мы должны делать выводы из отчетов о других армиях и сражениях. Главными темами этой главы являются (a) слоны, самое экстравагантное военное изобретение этого периода, применяемые Селевкидами почти во всех крупных кампаниях, и (b) серпоносные колесницы, которые уже имели долгую и славную летопись в восточных армиях, но последние свои годы служили в армии Селевкидов.
Первое появление слонов в армии Селевкидов было самым впечатляющим и успешным. Страбон рассказывает, что накануне Ипса (302 г. до н.э.) Селевк I получил 500 слонов от индийского царя Чандрагупты в обмен на окончание войны между ними (15.2.9(724); 16.2.10(752); Plut. Alex. 52). По словам Диодора Селевк явился в Каппадокию зимой накануне Ипса с 480 слонами (20.113.4), тогда как Плутарх пишет, что 400 слонов приняли участие в самой битве (Demetr. 28.3). Вполне вероятно, что 20 слонов пришлось бросить по пути в Каппадокию из-за сложности дороги и скорости марша, (Союзники были вынуждены спешить к полю боя, потому что Лисимах тем временем мог быть разбит превосходящими силами Антигона (см. Diod. 20.109).) а приблизительно 80 были непригодны к битве летом, либо из-за изнуряющего действия марша, либо из-за суровой Каппадокийской зимы. (Ср. 37 слонов, которые перешли Альпы с Ганнибалом в 219 г. до н. э. (Polyb. 3.42.11), из которых только один был еще жив вскоре после Требии (ibid. 74.11).) Поскольку не существует никакого противоречия между этими цифрами, все они могли быть извлечены из Иеронима Кардийского, основного источника по первым Приемникам.
Тарн в специальной статье, посвященной этой теме, оспаривает такие большие числа в основном потому, что они значительно превышают все зафиксированные численности слонов в эллинистических армиях. По его мнению, рассказ Страбона о 500 слонах происходит от Мегасфена, посланника Селевка к индийскому двору, который, опираясь на устную информацию из индийских источников, записывает стереотипную цифру, часто используемую в индийской литературе для обозначения огромного числа. Тарн предполагает, что Селевк получил только 150 слонов, схожее с максимальным количеством, которым обладал Антиох III, подражающий в этом, как и в других вещах, основателю династии. Для битвы Тарн выделяет только 130 слонов.
Теория Тарна, хотя на первый взгляд весьма привлекательная, рушится по нескольким пунктам. Сравнение с поздними упоминаниями слонов не дискредитирует цифры, приписываемые Селевку I. К тому же, помня впечатление от слонов Пора, он мог в частности стремиться приобрести для себя большое стадо. Поскольку индийский царь был сильно обеспокоен, он мог не считаться со слишком большой ценой дара 500 слонов, чтобы заплатить за восстановление мира и возврат некоторых территорий, которые были утрачены при Александре, особенно если даже такие потери не ставили под угрозу его подавляющее превосходство в этом роде войск (см. напр. Diod. 17.93.2; Plut. Alex. 62.2, несмотря на, несомненно, преувеличенные цифры). Численность слонов сократилась в последующих поколениях потому, что численное превосходство перестало быть таким уж важным: африканские слоны Птолемеев ни в коем случае не могли равняться с индийскими слонами Селевкидов, а технические приспособления, разработанные в течение этого периода, легко бы нейтрализовали численное превосходство в слонах. Кроме того, основная ценность слонов заключалась "в экранировании" кавалерии, но после 301 г. до н. э. Селевкиды сами контролировали самый крупный и самый лучший источник кавалерии. Огромные расходы, связанные с получением слонов, особенно после отделения в 244 г. до н. э. Бактрии, которая была связующим звеном с Индией, откуда доставлялись слоны, и трудности содержания стада в неподходящих условиях Сирии не были обнадеживающими факторами. Ход битвы при Ипсе также свидетельствует против Тарна: так как Антигон имел 75 слонов (Plut. Demetr. 28.3), можно предположить, что по крайней мере равное число Селевкидских слонов были поставлены для боя с ними, таким образом остается 55, в соответствии с итогом предложенным Тарном для решительного маневра, чтобы преградить путь кавалерии Деметрия на поле боя (ibid. 29.3). Но топографические условия требуют выделения существенно большего стада для этой цели, порядка нескольких сотен слонов. И наконец, объяснение Тарном происхождения цифр Диодора и Плутарха не имеет смысла: он приписывает Дурису, основному источнику Плутарха, до такой степени тщательный арифметический расчет и исторические ассоциации, которые вряд ли можно было ожидать от любого эллинистического историка, за исключением разве Полибия, и, конечно, не от такого ничтожного писателя как Дурис. Что касается Диодора, поскольку Иероним из Кардии был его главным, если не единственным, источником двадцатой книги, как бы он мог игнорировать цифры Иеронима, тем более что Иероним был очевидцем Ипса (Lucian, Macr. 11), обладающим информацией из первых рук?
После битвы при Ипсе и утверждении центра Селевкидов в северной Сирии слоны содержались возле Апамеи, военного центра империи, что в конечном итоге стало их постоянной базой (Strabo 16.2.10(752)). Конечно, слоны присутствуют на Апамейских монетах значительно чаще, чем у других городов. Слоны принимали участие в последнем бою против Деметрия Полиоркета в 285 г. до н. э. Согласно Полиэну Селевк захватил врасплох войско Антигонида, зайдя во фланг ему и взяв с собой восемь слонов (4.9.3). Поскольку это войско было всего лишь небольшим отрядом, количество используемых слонов не отражает общую численность слонов у Селевкидов на тот момент. Рассказ Плутарха о бое вовсе не упоминает слонов (Demetr. 49.2), но его версия явно составлена в общих словах и расплывчатая. Между тем вполне возможно, что большая часть слонов Ипса уже были мертвы к 285 г. до н. э. (см. ниже), и, следовательно, только несколько слонов приняли участие в походе против Деметрия.
Два обрывка информации выявляются из тумана, окружающего Первую Сирийскую войну (275-273 гг. до н. э.) во время Антиоха I: астрономическая клинописная табличка, содержащая донесение из Вавилонии в Сирию о 20 слонах, которых наместник Бактрии послал царю (B. M. 92688.II.12-13); и Лукианова версия о битве против галатов, по которой победу Антиоху обеспечили 16 слонов (Zeuxis 11). Здесь, по-видимому, не может быть никаких сомнений, что это были переправленные из Бактрии слоны, как предполагает Тарн, но его уверенность в том, что расхождение в числе было связано с долгой и изнурительной дорогой, менее убедительна: 20 слонов в хорошей форме выступили для битвы из Вавилона, а не из Бактрии, а потеря 20% вряд ли была возможна на короткой дистанции до Малой Азии. Расхождение скорее следует отнести к потерям, понесенным в ходе кампании против мятежников в Селевкии, которая, по моему мнению, имела место незадолго до "слоновьей победы" 273 г. до н. э. О фактическом числе слонов, отправленных из Бактрии в Вавилонию, можно только догадываться.
Призыв таких маленьких подкреплений свидетельствует о том, что очень немногие, если вообще таковые имелись, из сотен слонов Ипса были еще живы. Тарн предполагает, что они были убиты во время восстания в Селевкиде, основывая свою датировку последующих события на этом предположении. Но нет никаких оснований полагать, что слоны прожили так долго: слон пригоден к бою с 12 лет, а пика физической формы достигает в 20-25 лет. Нормальная продолжительность жизни слонов составляет до 60 лет, но в неволе она значительно снижается и колеблется от 20 до 30 лет. Так как Индия была независимой, Селевкиды могли надеяться только на небольшие подкрепления время от времени из оккупированной Бактрии, которая сама слонов не производила. Что касается возможности нового поколения слонов, выращенного в Апамее, есть некоторые основания полагать, что все слоны Ипса были самцами. Слон-самец выше, тяжелее, сильнее, а самое главное, имеет длинные бивни, в то время как у слоних бивни короткие или вовсе отсутствуют. Эти преимущества являются решающими в борьбе между слонами (см. напр. Polyb. 5.84), и, действительно, только самцы присутствовали на памятниках Селевкидов, керамике и монетах. Хотя можно сделать допущение в пользу той возможности, что изображались только самцы только из-за их эффектного внешнего вида, что фактически они не составляли все стадо, но с другой стороны, индийские цари, вероятно, хотели сохранить свою монополию на поставки слонов, предлагая только самцов. Я бы не стал отрицать возможность того, что Селевк имел несколько слоних, так как Антигон и Пирр, по-видимому, имели таковых, но они, вероятно, не могли быть приобретены в результате сделки с Чандрагуптой и их было слишком мало, чтобы произвести новое стадо, тем более, что слоны в неволе размножаются редко, а климат Апамеи не слишком благоприятен. Заключение, следовательно, должно состоять в том, что Селевк владел стадом слонов уже в первом десятилетии третьего века до н. э., и иногда оно пополнялось подкреплениями, как то, которое приняло участи в "слоновой победе". Необходимость привлечения дополнительных подкреплений из Бактрии, вероятно, возникла из-за предыдущего египетского вторжения, когда относительно небольшое количество селевкидских слонов могли быть захвачены. Этим может объясняться возможное появление индийских слонов в процессии Филадельфа и на его золотом статере.
Предположение Говерса и Сцилларда, что он унаследовал слонов от Птолемея I, который приобрел их в последние годы IV в. не принято во внимание, потому что только немногие дожили бы до конца 70-х. Я бы не стал принимать во внимание отчет о процессии Птолемея II в качестве доказательства захвата большого числа Селевкидских слонов египтянами во время мятежа в Апамее: вывод о том, что слоны описанные Калликсеном (ap. Athen. 5.200f.) как участвующие в процессии, были на самом деле индийскими, если они не были манекенами, не является неизбежным, и дата процессии в любом случае является неопределенной, и вполне могла иметь место до восстания.
От длинного и темного периода между Первой Сирийской войной и вступлением на престол Антиоха III у нас нет никаких документов упоминающих слонов, но нехватка источников не позволяет нам составлять какие-либо заключения. Тем не менее, ничтожное число, всего десять, выставленных против Молона (Polyb. 5.53.4), позволяет предположить, что стадо было сведено к минимуму, и это, безусловно, является результатом успешного бактрийского восстания в сороковые. Однако Антиох III прилагал большие усилия, чтобы пополнить слоновье стадо. В 217 г. до н. э. при Рафии он уже был в состоянии поставить в строй 102 слона (id. 5.79.13). Во время своей экспедиции в восточные сатрапии в 210-206 гг. до н. э. он был способен, путем политических сделок с местными династами, довести их численность до 150 (id. 11.34.10-2). Это огромное число сыграло решающую роль при Панионе, где битва проходила на двух различных полях. На одном поле боя слоны Антиоха столкнулись со всем слоновьим войском Птолемеев, которое не могло быть малым ввиду особых усилий, предпринимаемых Птолемеями по организации "слоновьих станций" в восточной Африке, а на другом поле боя выступали в качестве второй линии обороны (id. 16.18-19). При Фермопилах и Магнесии, 18 лет спустя как было закуплено огромное стадо, их численность существенно уменьшилась: шесть слонов (Livy 35.43.6) по общему признанию были только частью отряда, спешно переправленного в Грецию, но при Магнесии, куда Антиох стянул все имеющиеся силы, он в состоянии был выставить только 54 слона (id. 37.40.2,6,14), большинство которых, вероятно, были приобретены недавно.
В положении, аналогичном тому, которое было навязано карфагенянам после Замы, Апамейского договора, подписанного после разгрома Селевкидов при Магнесии, предусматривалась выдача всех слонов римлянам и запрет на их использование в последующих военных столкновениях (id. 38.38; App. Syr. 38-9; Polyb. 15.18.3). Римляне настаивали на этом пункте потому, что хорошо были осведомлены о том на что способны слоны, нежели впечатлением от их свершений при Магнесии. Но точно так же, как они не учитывали положения, ограничивающего вербовку севернее Тавра, точно также Селевкиды, особенно Антиох Епифан, пренебрегали ограничением в отношении слонов.
Антиох IV взял в Египетский поход неустановленное число слонов (I Macc. 1.17). 36 или 42 слона красовались на параде в Дафне, вероятно представляя общее количество в его распоряжении, по крайней мере половина из которых сопровождала его в восточном походе (Polyb. 30.25.11; I Macc. 3.34). Некоторые из оставшихся были мобилизованы вскоре после гибели царя для военных действий в Иудее, и разбив еврейские ряды, решили битву при Бейт-Захарии. Их количество варьируется в зависимости от источника: 32 дает I Macc. (6.30) и 22 II Macc. (13.2), Иосиф в Иудейской войне - 80 (1.41). Учитывая довольно скромное число слонов, приведенное в двух Книгах Маккавеев по сравнению с завышенной численностью Селевкидской пехоты и кавалерии, приписываемой к той же битве, удивительно, что Иосиф, чьи цифры в "Войне" для Бейт-Захарии звучат вполне разумно и который использовал хорошо осведомленный источник, не может предоставить приемлемое число слонов. Я хотел бы предположить, что это результат порчи Π(80) источника, содержащего чтение Η(8), - число, которое согласуется с диспозицией Селевкидов и тактическими требованиями, и так как оно составляет четверть наличных сил слонов Селевкидов в Дафне, может обоснованно считаться задействованным в Иудее.
Второй поход Лисия в Иудею в 162 г. до н. э. был последним выступлением слонов Селевкидов. Вскоре после этого Гней Октавий, римский эмиссар, вырезал все стадо в Апамее (App. Syr. 46(239-40); Polyb. 31.2.9-11). Поголовье не пополнялось из-за причастности римлян к внутреннему кризису в Сирии, или, что также возможно, в результате огромных транспортных издержек, налагаемых парфянской экспансией на запад. Единичные упоминания слонов, которые имели место с тех пор, совершенно бессодержательны: II Macc., конечно, ненадежна, приписывая слонов Никанору во втором раунде его кампании против Иуды Маккавея (15.20). Этот бой произошел в марте 161 г. до н. э. вскоре после забоя слонов в Апамее, а версия во II Macc. в целом довольно фантастична по сравнению с реалистичным описанием в I Macc., которая слонов совсем не упоминает. Позже конь Птолемея VI, как говорят, был напуган криками слона в битве против Александра Баласа (Jos. Ant. 13.117), что указывает на то, что слонов на самом деле не было видно на поле боя. (Слоны, захваченные Деметрием II в соответствии с Ant. 13. 120 были явно Птолемеевы.) Трифон, возможно, использовал слонов при штурме укреплений Антиоха (I Macc. 11.56), но для этой цели хватило бы и нескольких слонов. Появление слонов на монетах поздних Селевкидов не следует принимать во внимание: слон стал общей эмблемой Селевкидской чеканки, и даже изображения на монетах Селевка II, тогда как обстоятельства его вступления на престол и события в верхних сатрапиях во время его правления делают очень маловероятным обладание им стадом слонов.
Как и танки Второй Мировой войны слоны были окружены легко-вооруженными войсками, защищающими их уязвимые фланги. Аппиан в своей версии Фермопил указывает на то, что существовало стандартное число солдат для защиты слона (18(83) - "отряд (stiphos), который всегда сопровождал их"). Его численность при Газе предположительно составляла около пятидесяти человек (Diod. 19.82.3). Это впечатление подтверждается составом армии Селевка I при Ипсе. Тяжело-вооруженные войска Селевка состояли из следующих элементов: 1 000 воинов, которые сопровождали его Вавилонию в 312 г. (Diod. 19. 90.1; App. Syr. 273(54); 1 000 солдат, дезертировавших из гарнизона Антигона (Diod. 19.91.3); в битве против Никанора, сатрапа Мидии, Селевк имел в своем распоряжении 3 000 пехоты (ibid. 91.2), часть которой, возможно, была легко-вооруженной; большое количество из 10 000 пехотинцев Никанора присоединились к Селевку (91.5); некоторые из них, несомненно были легко-вооруженные азиаты (91.4). Остальные, конечно, были македонянами, ранее поселенными Александром и Антигоном в верхних сатрапиях, но их готовность на данном этапе следовать за Селевком в Малую Азию весьма сомнительна. Учитывая небольшое количество тяжело-вооруженных войск в его распоряжении, необходимость оставить тяжело-вооруженные войска в Вавилонии, чтобы защитить свой центр власти от повтора внезапного нападения Антигонидов (Diod. 19.100.5-7; Plut. Demetr. 7.2) и, кроме того, ожидаемое превосходство в силах фаланги его союзников, особенно Лисимаха, из 20 000 пехоты Селевка, возможно, включавших в себя легко-вооруженные азиатские войска, таким образом, можно было выделить по 50 бойцов на каждого из 400 слонов. 2 500 критских лучников и неокритян были приданы к 60 слонам на правом крыле Селевкидов при Рафии (Polyb. 79.10, 82.8-10), что составляет примерно по 40 человек на слона. Остальные 42 слона на левом фланге (79.13, 82.8,13), кажется, были оставлены без флангового прикрытия (82.13), подобно вражеским слонам на противостоящем крыле (82.5-7), потому что Антиоху III, также как Птолемею IV (см. 65.7) не хватало живой силы для этой цели, а прикрытие менее 40 бойцов на слона, вероятно, рассматривалось как совершенно бесполезное. Неопределенное количество лучников и пращников по сообщению Полибия были поставлены в промежутки между слонами при Панионе (16.18.7). При Магнесии несколько слонов, как говорят, чередовались в боевой линии с батальонами фаланги, но они также как и другие слоны, размещенные на флангах (Ливий 37.40.3-4,6,14), по-видимому, охранялись легко-вооруженными войсками. Огромная разница между общей численностью войск и детальным перечнем различных контингентов позволяет прибавить около 3 000 солдат, по 50 на каждого из 54 слонов, свыше некоторых других неуказанных контингентов, чье участие в сражении кажется более вероятным. Диспозиция при Бейт-Захарии предположительно отличалась; каждый слон был окружен солидной охраной из 1 000 тяжелых пехотинцев и 500 кавалеристов (I Macc. 6.35). Яркое описание героического нападения Елизара на ведущего слона, показывает, что он прорвал линию фаланги, чтобы добраться до слона (ibid. 45-6). Узкое поле и значительное число легко-вооруженных евреев в этом сражении были причиной такого тактического изменения.
Использование серпоносных колесниц в армии Селевкидов имеет более короткую историю. Селевкиды, в отличие от других эллинистических царств, не смогли удержаться от соблазна применения этого традиционного восточного оружия, несмотря на неоднократные неудачи. Только катастрофа всего войска, вызванная отступлением колесниц, убедили Селевкидов избавиться от них навсегда.
Еще при Ипсе Селевк имел в своем распоряжении 120 колесниц (Diod. 20.113.4; Plut. Demetr. 28.3), и можно предположить, что они остались от персидского "наследства". Источники искаженные и фрагментарные, а действия на колесниц на поле боя не зафиксированы; но не смотря на широкую, плоскую местность поля боя, я склонен думать, что они были признаны бесполезными и не участвовали в битве. В другом случае Селевк провел безуспешную атаку колесниц в одной из предварительных стычек с Деметрием в Киликии (Plut. Demetr. 48.2). О колесницах с косами в царской армии снова не было слышно до Магнесии. Молон выставил колесницы против Антиоха III, вероятно, в незначительном количество, но их эффект был нейтрализован слонами противостоящей царской армии (Polyb. 5.53.10). При Магнесии было развернуто неустановленное количество колесниц по фронту левого фланга. Их ответственность за разгром этого фланга, и, следовательно, всей боевой линии (Livy 37.41.6-42, особ. 42.1) привела к концу несчастной истории серпоносных колесниц в армии Селевкидов.
Некоторые упоминания весьма сомнительной надежности в еврейских источниках приписывают серпоносные колесницы армии Антиоха IV. Колесницы упоминаются в I Macc. в краткой ссылке на египетскую экспедицию Антиоха (1.17), но песчаная местность на западной границе Египта не благоприятствовала этому роду войск. Хотя II Macc. перечисляет колесницы в своей версии второго похода Лисия (13.2), их пропуск в более надежной I Macc. и в Bellum Иосифа делают участие колесниц маловероятным. Горный маршрут, избранный Лисием, редкость на Иудейском плато плоских и достаточно длинных равнин, чтобы они могли набрать скорость, и легкий характер еврейских вооружений, все подтверждает такое впечатление. 140 колесниц в Дафне не имели никакого военного значения, и, вероятно, держались только для торжественных случаев: косы не упоминаются, несмотря на подробное описание всех участников: в ряд колесниц были запряжены шесть лошадей, в другие четыре, а в одну даже 4 слона (Polyb. 30.25.11). Можно вспомнить колесницы Птолемея II Филадельфа в его знаменитой процессии, которые были запряжены диковинными животными и управлялись детьми, наряженными воинами (Athen. 5.200f).
Как и следовало ожидать в случае армии, о которой выжило относительно мало документальных свидетельств, можно реконструировать военную иерархию Селевкидов только для высшего ранга и она не опускается ниже командных должностей независимых контингентов. Ничего кроме званий (которые предположительно были эквивалентны тем, которые использовались в других эллинистических армиях) не известно о нижестоящих командирах; никакие данные не доступны об их идентичности, происхождении, национальности и системе поощрений. В этом отличие от относительно обширной информации об армии Птолемев, поставляемой птолемеевскими документами. Тем не менее, мы мало что знаем о кадрах высших военачальников, что могло бы внести свой вклад в наше понимание причин превосходства Селевкидской военной организации над системой Птолемеев.
Верховное командование в основных кампаниях обычно проводилось самим царем: Селевк I при Ипсе, Киррестике и Курупедионе; Антиох I против Галатов; Антиох III против Молона, в Четвертой Сирийской войне (Селевкия, Порфирион, Рабатамана, Рафия), против Ахея (Сарды), в экспедиции в верхние сатрапии, в Первой Сирийской войне (Газа, Панион) и в Римской войне (Фермопилы и Магнесия); Антиох IV в его экспедиции в Египет и на восток; Деметрий I против Александра Баласа и Антиох VII Сидет в его походе против парфян. В исключительных случаях, когда местность препятствовала ему сражаться среди конной гвардии, мы находим царя довольствующегося прямыми действиями за линий фронта или на ее периферии, как это было у Порфириона, Селевкии, Рабатаманы, Сарда и Елбурза. Время от времени он руководил одним из флангов, как правило традиционно более престижным правым, как например в битвах против Молона, при Рафии, Фермипилах и Магнесии, но чаще принимали личное командование штурмовыми отрядами, в основном кавалерийскими, как например при Киррестике, Рафии, в Бактрии и при Магнесии. Несмотря на то, что активное участие царя в сражении не давало ему возможности следить за тактическими перипетиями и часто на практике вело к полной утрате контроля над своими контингентами (факт, который привел к катастрофе при Рафии и Магнесии), их непосредственное участие в реальных боевых действиях, конечно, высоко поднимало дух войск и укрепляло у солдат-поселенцев чувство идентификации с короной. В отличие от пресловутой женоподобной репутации некоторых монархов Птолемеев, которые лишь в редких случаях стояли во главе своих войск лично, хотя, конечно, Селевкиды, действуя таким образом, следовали примеру всех греческих и почти всех македонских командиров.
Царя иногда заменяли в качестве верховного командующего армией или экспедиционных сил различные другие должностные лица: наместник и регент Лисий в двух походах в Иудею; царевич Селевк при осаде Пергама 191 г. до н. э.; Ахей, дядя Селевка II, и его сын Андромах против Антиоха Гиеракса; наместники провинций подобно Бакхиду в Иудее; и даже профессиональные солдаты, такие как Ксеноит Ахеец, Ксенон и Феодот Гемиолиос в кампании против Молона.
Вопрос терминологии верховного командования обсуждался несколькими учеными. Отто и Бенгтон предположили, что "войсковой шеф-секретарь" (ἀρχιγραμματεὺς τῶν δυναμέων) был начальником штаба, но из доказательств, предоставленных по этой должности в армиях Александра и Птолемеев, следует, что он, по-видимому, скорее всего был общим администратором, офицером, отвечающим за финансы, связанные прежде всего с выплатой жалования, и т. д. И в самом деле, если ситуация была обратной, назначение Тихона, бывшего "шеф-секретарем", сатрапом "провинции Красного Моря" (Polyb. 5.54.12), было бы значительным понижением в должности. Еще более решающим доказательством является недавно обнаруженная надпись, подразумевающая, что губернатор Келесирии во времена великого похода Антиоха IV прежде был "войсковым шеф-секретарем". Это, по-видимому, показывает, что когда армия прошла его провинцию, секретарские обязанности как офицера, ответственного за финансы и персонал были завершены. Важно отметить, что шеф-секретарь в придворной иерархии был не выше "первых друзей", против чего выступает предположение Отто и Бенгстона.
Бенгстом продолжал утверждать, что командиры Селевкидов, которые были назначены в независимые экспедиции, официально назывались στρατηγοὶ τοῦ βασιλέως чтобы отличать их от обычных strategoi. Но этот оборот употребляется Полибием (5.42.5, 45.2, 50.8) только в связи с восстанием Молона и киррестийцами, который, очевидно, использует его в первую очередь как литературный вариант двух царских генералов, посланных против Молона, Ксенона и Феодора (42.5, 43.7), и который позже пишет "один из царских генералов", потому что он или не знает вообще кто имеет дело с киррестийцами, или, возможно, для того, чтобы отличить лояльных командиров борющихся против повстанцев. Точно также стратег-автократор, примененное к Ксеноиту (id. 5.45.6), не отражает официальную терминологию в смысле обозначающем особую категорию стратега. Титул больше нигде не встречается в контексте Селевкидов и в этом контексте совершенно ясно означает, что два стратега, Ксенон и Феодот, уже находящиеся в этой области, должны были подчиниться Ксеноиту по его прибытии. В вероятно аутентичном официальном документе, вставленном в II Macc., Антиох IV сам себя называет "царь и стратег" в письме, отправленном евреям из восточного похода (9.19), и мы можем предположить, что верховный главнокомандующий был известен просто как "стратег", хотя на это звание назначались также должностные лица.
Имена командиров отдельных контингентов перечислены в отчета Полибия о Рафии, но встречаются лишь случайно в рассеянных ссылках на другие кампании. Помимо местных шейхов и династов, например араб Забдиел и мед Аспасиан при Рафии (Polyb. 5.79.7,8,11), Иоанн Гиркан в походе Антиоха VII (Jos. Ant. 13.251), которые командовали своими традиционными контингентами, кадры высшего командования Селевкидов включали, в дополнение к членам царской семьи, которые, как правило, отвечали за фланги, генералов разных национальностей, в основном греков и высокопоставленных македонян. Во-первых, теоретически могли быть греки, которые обосновались в Азии и сохранили свое греческое гражданство, таким же образом как греческая клерухия в Египте, но дезертирство большого их числа из египетской армии во время Четвертой Сирийской войны, дает основания полагать, что по крайней мере некоторые из них были опытными профессиональными военными из греческого мира, которые служили разным хозяевам. Бывшими офицерами Птолемеев, которые сразу получили руководящие должности в армии Селевкидов, были Феодот и Николай этолийцы, Лагор критянин, Гирролох фессалиец и Птолемей, сын Менесфея. Другими видными фигурами среди наемников были Ксеноит ахеец, который возглавлял вторую кампанию против Молона, Менедам из Алабанды и Лисимах из Галатии при Рафии, Никомед из Коса и наварх Поликсенид из Родоса в анабасисе Антиоха III. В то время когда высшее командование Птолемеев, по-видимому, полностью зависело от таких наемных генералов (e. g. Polyb. 5.63-64.5), значительное число Селевкидских командиров, как можно предположить, были македоняне, взятые из небольшого круга верхушки македонского придворного дворянства (e. g. ibid. 82.8,13), и, по крайней мере, некоторые из них, возможно, выслужились из числа рядовых - сыновей македонских поселенцев - служивших в гвардии. Некоторые командиры, безусловно, были македонянами: Лисий и его потомки, которые служили Селевкидам в течение нескольких поколений, Биттак при Рафии, Зевксис против Молона и при Магнесии, Менипп во время греческого похода Антиоха III, Андроник под Ефесом в 190 г. до н. э., и Трифон, военный поселенец Селевкидов, который служил Александру Баласу и Деметрию II до утверждения себя на троне. Неспособность Полибия указать гражданство нескольких других командиров, что не является обычной практикой, когда речь идет о наемниках, дает возможность предположить, что они были "местные", т. е. македоняне, которые выросли в империи Селевкидов, такие как Ксенон против Молона, Диокл при Порфирионе, Никарх и Феодот Гемилиос при Порфирионе, Филадельфии и Рафии, Гермоген и Диогнет при Селевкии, Ардис против Молона, при Селевкии и под Сардами в 197 г. до н. э., Фемисон и Еврилох при Рафии, Диоген в области Елбурза, Мендис и Филипп "элефантарх" при Магнесии. Отсутствие организации аналогичной Селевкидским аргираспидам в армии Птолемеев препятствовало появлению "внутренних" кадров опытных военнослужащих и привело к абсолютной зависимости Птолемеев от ненадежных высокопоставленных офицеров, которые сдавали в аренду свои мечи за самую высокую цену.
Существует несколько причин полагать, что служба наемных командиров не была нормальным положением дел, а так же то, что относительно большое количество этих командиров зарегистрировано источниками, есть просто следствие факта, что охват первого периода царствования Антиоха III лучше сохранился. Число наемных офицеров могло быть увеличено во время Четвертой Сирийской войны из-за притока перебежчиков от Птолемеев, которые хорошо были знакомы с Палестиной и со своей прежней армией. Другими причинами роста были пошатнувшаяся уверенность в военных поселенцах, принявших участие в восстании Молона, и одновременное восстание в Киррестике и то, что при начале Четвертой Сирийской войны, по крайней мере, когда непопулярный Гермий доминировал при дворе, македонская знать была против него и поэтому ей нельзя было доверять в военных предприятиях. Македоняне, по-видимому, вернулись к своей прежней позиции в кампаниях первого десятилетия II века до н. э. и сохраняли ее в бурные дни Антиоха Епифана. Обида македонян на Деметрия II в связи с введением наемников на командные должности, возможно, была не меньше, чем роспуск им македонской гвардии.
Как и в аналогичной по структуре армии Александра, командиры независимых контингентов, по-видимому, были подчинены непосредственно царю и верховному главнокомандующему. Хотя не было никаких официальных титулов, чтобы выделить старших офицеров, несомненно была определенная иерархия среди них, которая определяла их назначение в различные контингенты. Заключение Биккермана и Бенгтсона, что не было никакого Cursus honorum среди старших офицеров Селевкидов, и что они выбирались случайным образом царем, является непрактичным и беспрецедентным. Доказательства, представленные Биккерманом, чтобы проиллюстрировать круговорот командиров от весьма важных контингентов к небольшим и вспомогательным подразделениям и наоборот, не выдерживают критической проверки: хотя это правда, что Гипполох фессалиец имел под своей командой только 400 всадников, когда он дезертировал, а его участие в командовании 5 000 пехотинцев спустя короткое время не обязательно означает внезапное продвижение: мы не можем сказать, представляли ли эти 400 всадников все силы под его командованием в армии Птолемеев или его вклад в командование войсками фактически ограничивался этим самым числом кавалерии, - эта информация была опущена в сжатом тексте Полибия (5.70.11, 71.11, 79.9). В любом случае, 400 всадников - тактический эквивалент 5 000 пехоты. Феодот этолиец, бывший стратег Птолемеевой Келесирии, не был конечно понижен, когда ему было поручено командование при Рафии 10 000 аргираспидов (id. 5.40.1, 79.4), цветом армии Селевкидов. Лагор критянин, который возглавлял отборные войска, среди них самого Феодота и других старших офицеров, в смелом нападении на Сарды (id. 7.16.2), не заменял Феодота, как думает Биккерман. Стратагема была разработана Лагором (ibid. 15.2ff), и поэтому задача была возложена на него. Поликсенид родосец, опытный наварх Антиоха III, имел только 2 000 критян под своей командой на Ельбурзе (III. 10.29.6), но с учетом важной роли "приманки", старший офицер его ранга, несомненно, был нужен, чтобы возглавить эту опасную авантюру. Антипатр, племянник Антиоха III, был командиром правого крыла при Рафии, который начитывал 4 000 всадников (id. 5.79.12), тогда как Полибий в своем обсуждении Зеноновой версии Паниона упоминает "тарантинцев Антипатра" (16.18.7), контингент, который обычно насчитывал несколько сотен, но при Магнесии он был восстановлен в командовании гораздо большего фланга (Livy 37.41.1). Его позиция при Панионе не должна быть истолкована как неудача в карьере: вполне возможно, что Антипатр был ответственен за promachoi, которые включали в себя тарантинцев, легкую пехоту и слонов, развернутых между ними. Тарантинцы были обозначены как "при Антипатре", либо потому, что он лично сражался среди них, либо потому, что он был бессменным командиром этого подразделения даже в мирное время (см. ниже о постоянной армии в мирное время). Переход от командования 4 000 всадников к командованию почти сотней слонов и их охраной из легкой пехоты ни в коем случае не понижение в должности. Напротив, совершенно очевидно, что Антипатр был повышен в течение семнадцати лет между Рафией и Панионом. Точно также в современных армиях командир полка "мобильной пехоты" имеет в своем распоряжении гораздо больше солдат, чем командир танкового полка, хотя оба имеют одинаковое положение. Значимость командира слонов хорошо иллюстрируется на примере Филиппа "элефантарха", который фактически командовал фалангой при Магнесии (Livy ibid.; App. Syr. 33(170)), вероятно потому, что слоны были разбросаны в центре и на флангах. Это может выглядеть на первый взгляд как будто Никанор "элефантарх", который был назначен губернатором провинции в Иудею в 163-162 г. до н. э. (II Macc. 14.12), был фактически понижен в должности, но следует иметь в виду, что все слоны Селевкидов были за несколько месяцев до этого уничтожены, и что Селевкиды стали одержимы еврейской проблемой, и, возможно, пытались найти радикальное решение, назначение опытного и в высоком звании солдата губернатором. (Но, возможно, он был командиром только 16 слонов (см. Asclep. 9.1).)
Получается тогда, что хотя существовала определенная иерархия среди старших офицеров, командиры не повышались или понижались в должности в одну ночь, но произошел значительный сдвиг персонала между командованием различными контингентами и другими военными обязанностями. В дополнение к примерам, упомянутым выше, самым выдающимся является случай Никарха, который служил в той же экспедиции поочередно и как боевой командир легко-вооруженных войск, которые занимали Бейрутский проход, и как "комендант лагеря" тяжелой пехоты, которая потом была оставлена в тыл (Polyb. 5.68.9,11). Забытый принцип этих назначений может быть раскрыт путем сравнения с практикой "чрезвычайных назначений", распространенной в современных армиях, основанной главным образом на резервных войсках. В мирное время старшие офицеры Селевкидов занимались кадровыми обязанностями, командованием гвардией и регулярной армией, а также в качестве провинциальных гражданских и военных губернаторов, облаченных руководством местными резервными войсками, гвардейскими подразделениями, и наемниками в гарнизонах. Во время войны, когда размер армии удваивался и утраивался путем добавления военных поселенцев, наемников и вспомогательных войск, командиры назначались на гораздо большие контингенты, но, как уже говорилось, иерархия более или менее соблюдалась и чрезвычайное назначение командира было примерно равноценно его обычному званию.
Данные о старших командирах не предлагают большую помощь в определении их официальных званий. Только три термина встречаются более одного раза в источниках: стратег, гегемон и гиппарх. Биккерман высказал мнение, что стратег означает офицера, командующего тактически независимой единицей (вероятно, "контингентом"), тогда как гегемон и гиппарх означают всякого другого пехотного или кавалерийского офицера в военной иерархии как в армии Александра. Но мы можем, возможно, быть более точными и различать, по крайней мере, эмпирически, три вариации трех терминов: "генерал" в военном смысле применялся к старшим командирам и младшим офицерам, более специфический военный смысл означал официальное звание некоторых офицеров, а в терминологии провинциальной администрации - должностных лиц, ответственных за местные войска и гарнизоны.
Первое применение этого термина является общим особенно в посвящениях, церемониальных оборотах, речах и т. д. Царь обращается к армии, или армия представляет себя, как "стратеги, гиппархи, гегемоны и солдаты", а именно: старшие командиры, офицеры (кавалерии и пехоты), и рядовые солдаты. Эта же фраза обычно применялась и в других эллинистических армиях. Селевкидская армия или некоторые из ее подразделений представлена таким образом в посвящении военных поселенцев Фиатиры (только гегемоны и солдаты), в письме Антиоха III к армии относительно неприкосновенности местного святилища Амизона, и в папирусе Gurob, который подсчитывает урон от египетского нашествия на Селевкию и Антиохию. Поскольку Фиатира, как и другие военные поселения в Малой Азии, не могла обеспечить больше нескольких десятков солдат, термин гегемон, по-видимому, применялся для самых нижних чинов, плоть до командира ряда (лохага).
Второе более узкое применение термина стратега как командира strategia, гегемона как командира хилиархии, а гиппарха как командира гиппархии. Среди стратегов, обозначенных Бенгтсоном как командиры стратегии, только Трифон занимал положение по службе в качестве командира стратегии при Деметрии II (Jos. Ant. 13.131). Термин гегемон применялся в армии Антигонидов, а также, возможно, в Птолемеевой, к хилиарху, командиру пехотного подразделения численностью 1 000 человек. Единственное вероятное использование этого термина в армии Селевкидов относится к Амактиону, гегемону basilike ile в Анкире, численностью в 1 000 всадников (Polyaenus 4.9.6). Будучи ответственным за независимое подразделение, он назывался бы стратегом, если бы применялась "общая" терминология. По тем же причинам, кажется, что термин гиппарх, примененный в соответствии с Антисфеном к Боуплагу, кавалерийскому командиру Антиоха III при Фермопилах (FGrH 257.f.36 p.1174) на самом деле подразумевал, что он командовал гиппархией, которая обычно насчитывала 512 всадников, возможно, 500 в Селевкидской кавалерии, которая принимала участие в битве при Фермипилах (Livy 36.15.4).
В провинциальной администрации, по крайней мере во времена Антиоха III, обозначал сатрапа, и возможно даже наместника низшего ранга, подобно гиппарху и меридарху, которые отвечали за местные резервные войска и гарнизоны. Слово гегемон возможно применялось в этом контексте к командирам цитаделей и гарнизонов как в Египте Птолемеев (e. g. PCZ 59004), и возможно также в Македонии Антигонидов. Посвящение Сузам от "Леона, подчиненных ему гегемонов и войска", датируемое временем Селевка III (SEG VII.4), может быть истолковано следующим образом: Леон был возможно сатрапом Сузианы, проживающим в Сузах, а гегемоны под ним, возможно, были командиры различных крепостей в провинции и необязательно младшие офицеры крепости в Сузах, как обычно предполагается. Все это, возможно, применимо к гегемонам, перечисленным с сатрапами в папирусе Gurob (Holleaux III.288 ℓℓ.20-1), хотя по общему признанию, в обоих случаях эти офицеры, возможно, упомянуты как гегемоны не в качестве комендантов крепостей, но как офицеры низших рангов.
Высокий стандарт подготовки и дисциплины является необходимым условием для тактического успеха военной организации только что описанной, но мы можем почерпнуть информацию об этом из нескольких разрозненных источников, которые относятся только к определенным аспектам. Мы не можем сказать, что они рисуют яркую картину, так что приходится довольствоваться общим впечатлением, имея в виду, что некоторые упоминания относятся только к определенной кампании и к командиру, и не могут быть показателем общей практики.
В отличие от римской и, в меньшей степени, от классической греческой армии, чьи оружие и тактическая подготовка сохранилась в полном объеме, Селевкидская практика обучения, а также других эллинистических армий, совершенно неизвестна. Пропустив различные ссылки на предварительные военные функции гимнасиев, которые не должны быть преувеличены, вся информация, которая у нас есть, состоит в том, что оружие и военные инструкторы служили в военной учебной школе в Апамее (Strabo 16.2.10(752)). С учетом предположительной организации гвардии, можно сделать вывод о том, что новобранцы гвардии, т. е. сыновья военных поселенцев, получали свое первоначальное обучение там, а это значит, что все военные поселенцы обучались в Апамее в тот или иной момент. Я не думаю, что была подобная военная школа в восточной части империи, несмотря на деление царства на две отдельные части и несмотря на огромные расстояния, которые новобранцы из Мидии должны были покрывать на пути к Апамее. Основным мотивом организации гвардии, по-видимому, было производство отношений зависимости и идентификации между династией и потенциальными солдатами, которые были недостижимы в альтернативном военном центре где-нибудь в Мидии. Отказ солдат Ахея идти против своего законного царя и сомнительная привязанность, демонстрируемая солдатами Молона к царю Антиоху (Polyb. 5.54.1-2, 57.6), хотя и преувеличенные и не имеющие отношения к фактическому результату сражения, позволяют предположить, что какая-то часть их военной службы прошла в тесном контакте с двором.
Принципы базовой подготовки, вероятно, не отличались от тех, которые практиковались в армиях Филиппа и Александра. Один из аспектов обучения во время Филиппа освещен Полиэном, который упоминает частые марши в доспехах, с выкладкой, включающей паек и другие принадлежности, на расстояние в 300 стадий (4.2.10). Эта практика, которая не встречается в программе обучения классической армии, но занявшая столь видное место в римской армии, представлявшая совершенно новую концепцию того, какое расстояние может покрывать армия форсированным маршем, была, вероятно, принята также Селевкидами. К сожалению, вся достоверная информация у нас имеющаяся, это краткий отчет Полибия о форсированном марше в Бактрию (10.49.4), но впечатление усиливается пятидневным маршем огромной армии Птолемеев под палящим солнцем через Синайскую пустыню от Пелусия до Рафии, когда армия приходила по 36 км. в день.
Два обрывка информации показывают на первый взгляд значительную небрежность при руководстве и действиях на зимних квартирах. Накануне Рафии Антиох III, ожидая, что переговоры с эмиссарами Птолемеев будут успешны, "распустил войска (δυνάμευς) на зимние квартиры, и в дальнейшем пренебрегал упражнять ochloi" (Polyb. 5.66.6). Но на самом деле термин ochloi, если он не используется здесь для стилистического разнообразия (почему бы для этой цели лучше не использовать stratiotes?), может указывать на военных поселенцев (ср. id. 5.43.5) северной Сирии, ядро резервных войск, которые, как можно было ожидать, оставались в своих близлежащих домах до тех пор пока продолжались многообещающие переговоры, но гвардия, поселенцы из восточных провинций, а также наемники, которые жили на зимних квартирах, не обязательно бездействовали. Более известным является предосудительное поведение Антиоха III на Евбее зимой 192-191 г. до н. э. (id. 20.8; Livy 36.11: Diod. 29.2; Athen. 10.739 e-f). Много было сказано древними авторами о старике, увлеченном своей страстью к молоденькой девушке, Евбее, и допустившем разложение своей армии роскошной жизнью и распутством, которые в конечном итоге привели к бедствию при Фермопилах. Но как давно было доказано, главным образом на хронологических основаниях, что эти традиции отражают анти-селевкидскую пропаганду и не имеют никаких исторических оснований. С другой стороны, комментарий Аппиана об осторожности, проявленной легионами при приближении к фаланге при Магнесии "опасаясь опыта... обученных мужей" (Syr. 35(182)) его собственный, а не Полибия, и, следовательно, не может не подразумевать высокий уровень подготовки: как уже отмечалось, Аппиан последовательно представлял Селевкидскую фалангу и пешую гвардию как истинных наследников прославленных воинов Александра.
Переходя от подготовки к дисциплине, мы не можем сомневаться в том, что эллинистическая практика не идет ни в какое сравнение со строгими стандартами римлян, как Полибий, по-видимому указывает здесь (e. g. 6.42; 10.16-17.1). Тогда, как и сейчас, жесткая дисциплина сама по себе не гарантирует высокий уровень военного исполнения, а на самом деле может подавлять любую позитивную инициативу со стороны индивидуума, тогда как либеральные методы, основывая свою привлекательность на энтузиазме и идеалах, могут обеспечить более качественный результат при условии, что они не переродятся в анархию. Но это общее правило не применимо к любому военному формированию, поселенцы Селевкидов, которые были мотивированы давно укоренившейся преданностью к династии и своей привязанностью к поселениям, сражались в фаланге, формировании, в котором слепое повиновение было важнее всего, тогда как другие войска - наемники, союзники, вассалы и подданные, - становились в строй отрядов, где от них требовалось проявление инициативы, но им не хватало реальной мотивации, чтобы делать так. Лучшим примером отсутствия дисциплины среди фалангитов является их крах при Фермопилах, когда они увидели, что Катон занимает лагерь в их тылу (Livy 36.19.3; App. Syr. 19(86-7)), и паническое бегство военных поселенцев при Рафии в виду перспективы быть обойденными кавалерией (Polyb. 5.85.10). Но следует подчеркнуть, что несмотря на некоторые другие упоминания такого рода (см. ниже), либеральный подход в армии Селевкидов не приобрел размеры полной анархии.
Дисциплина означает, в основном, соблюдение инструкций, и ее действие может быть прослежено в стандарте обслуживания (оружие, доспехи, предметы снабжения и т. д.), в караульной службе, бдительности (особенно ночью), сопротивление в бою и т. д. Фрагменты македонского военного устава времен Филиппа V открытого под Амфиполем и Халкидой ссылаются на три аспекта дисциплины: первый налагает штрафы на отказ носить определенные элементы амуниции и за небрежность к обязанностям часового, второй имеет дело с надлежащим обслуживанием магазинов должностными лицами довольно высокого ранга. Первый кодекс, который относится к рядовым солдатам, не упоминает никаких телесных наказаний, очень распространенных в римской карательной системе. Достаточно принять во внимание суровость римского "fustuarium" к солдатам, которые уснули на посту или не должным образом выполняли ephodos, упомянутом также в Амфипольском кодексе, чтобы оценить либеральное и снисходительное отношение эллинистического военного права. Более того, было высказано предположение, что даже эти мягкие меры были приняты Филиппом V только после того Киноскефал в попытке ужесточить дисциплину по римской модели. Вышеупомянутая ссылка на ephodos и урегулирование о грабеже, которое, как кажется, было новшеством в греческом мире (Polyb. 10.16, 17.1ff.), поддерживает эту возможность. Но несмотря на римское влияние Филипп V не мог слишком далеко отойти от обычаев в отношении самого наказания. Существует общая вероятность того, что эти ценностные стандарты управления и наказания не сильно отличались между Антиохией и Дурой или Амфиполем и Пеллой.
Стандарт дисциплины Селевкидской армии, выведенный из нескольких случайных упоминаний, по-видимому, более или менее соответствовал кодексу Антигонидов. Есть только два фрагмента, один из начальных лет, а другой с заката Селевкидского царства, которые указывают на возможную практику ношения оружия во все это время: Селевк I, имея намерение захватить врасплох армию Деметрия на рассвете, приказал своим войскам ужинать во всеоружии и спать в боевых порядках. На самом деле можно утверждать, что эти меры были приняты в условиях особых обстоятельств, но гораздо более трудно исполнимые в ночное время они вряд ли были бы успешны, если бы уже не были частью дневной дисциплины. Два столетия спустя Гераклеон из Берои, который находился на службе у Антиоха Грипа (125-96 гг. до н. э.), обучал своих солдат обедать в молчании, сидя на земле группами по 1 000 человек, принимать пищу простую, грубую, обслуживаясь doryphoroi (Athen. 12.54(540)). Мы должны позже вернуться к аспектам этого второго фрагмента с учетом уровня боевой готовности, поскольку, хотя это и не упоминается, солдаты, обслуживаемые doryphoroi и удерживаемые в построении своей хилиархии, конечно, имели свое снаряжение под рукой. Ни одного луча не брошено на кодекс Селевкидов в течение длительного периода между основателем династии и Антиохом Грипом. Не может быть так, чтобы этот строгий стандарт, если он когда-либо был принят в качестве постоянной практики, был сохранен в годы упадка и потрясений, последовавших за смертью Антиоха Епифана. В любом случае он могла практиковаться только в гвардии, которую было легче контролировать. Точно так же как Амфипольский кодекс относится только к гвардии[8].
Случайное чтение двух эпизодов царствования Антиоха III создает впечатление, что царская армия страдала плохим уровнем боевой подготовки. Когда Молон ночью отступил из своего лагеря, Ксеноит приказал войскам быть наутро в готовности к погоне, но вместо того, чтобы подчиниться его приказу, они разграбили лагерь и напились, так что Молон на рассвете с легкостью захватил врасплох спящий лагерь (Polyb. 5.45-6). Хотя стратагема Молона очевидно сработала и Селевкиды, возможно, не имели строгих правил грабежа, описание несчастного командира, тщетно пытающегося разбудить пьяных солдат и, наконец, безумно ринувшегося на ряды противника, вероятно, преувеличено. Молон вполне мог предвидеть готовность Ксеноита преследовать очень короткое время. Мы должны иметь в виду, что этот рассказ, также как вся традиция восстания Молона, как принято считать, происходит из "анти-Гермейского" источника (см. особ. 42.6, 50), и из этого можно предположить, что "окраска" этого эпизода на самом деле направлена против Гермия, по чьему совету и чьим подстрекательством Ксеноит был послан усмирить восстание, вопреки советам своих соперников и несмотря на желание царя самому вести войска против Молона. Враждебный характер источника также обнаруживается в комментария к личности Ксеноита (45.5-6, 46.6, 47.3), и весь этот инцидент был придуман, чтобы проиллюстрировать его неспособность контролировать и руководить войсками. Второй эпизод произошел во время осады Пергама, проведенной Селевком, сыном Антиоха III, накануне Магнесии. Осаждающие, за исключением небольшой стражи, проводили время в удовольствиях, хотя и расположились станом перед лицом неприятеля. Некоторые заснули, большая часть лошадей паслись разнузданные. Пользуясь этой ситуацией, Диофан ахеец сделал неожиданное нападение и успешно оттеснил осаждающих (Livy 37.20; App. Syr. 26(125-6)). Но, в любом случае, этот эпизод не следует воспринимать как показатель стандарта и умонастроения армии в целом: отряд, отправленный к Пергаму состоял, в основном, из заведомо недисциплинированных галатов в дополнение к 600 человек "смешанной" кавалерии (Livy 37.18.7 в сравнении с 20.7), возможно, восточной (ср. id. 37.40.11).
Эта праздничная атмосфера действительно преобладала в гротескном появлении апамейцев в их конфликте с соседней Лариссой примерно в 142 г. до н. э., описанном во фрагменте Посидония Апамейского. Их кинжалы и копья были покрыты ржавчиной и грязью, они носили шляпы с полями, таскали рога, наполненные вином, и изобилие пищи, и даже сопровождались флейтами и трубами (Athen. 4.176b). Но так как это было вскоре после того как апамейские граждане, возможно epigonoi военных поселенцев, сыграли важную роль в свержении деспотического режима критских наемников (Strabo 16.2.10(752)), и город был военным центром империи, крайне маловероятно, что их дисциплина и военный стандарт деградировал до такой степени. Посидоний, который как стоик презирал жадность и роскошь, намеренно изображает своих соотечественников в гротескном свете, как часть общеисторического метода, подчеркивающего упадок вырождающегося эллинистического мира по сравнению с возвышением энергичного Рима. Элементы сатиры очевидны из описания оружия, которое резко контрастирует со склонностью эллинистических армий усердствовать в чистке и полировке оружия и брони. Вообще говоря, Посидоний часто отходит от истины, когда критикует лиц, а также факты, а его отчеты изобилуют огромными преувеличениями. Тем не менее, зерно истины в этом любопытном рассказе может лежать в попытке апамейцев продемонстрировать свое презрение к соседям и превосходство над ними.
Сведения о ночных караулах мы в первую очередь имеем из "Стратагем" Полиэна, упоминающего канун битвы при Кирре. Захват этолийских перебежчиков и немедленное состояние боевой готовности лагеря (4.9.2), указывает на то, что как и в любой другой хорошо управляемой армии, Селевкиды приняли меры предосторожности, чтобы предотвратить ночные налеты, и тоже самое может подразумеваться под кавалерийскими патрулями лагеря при Аммае в Иудее на рассвете (I Macc. 4.7).
Еще одна тема тесно связанная с дисциплиной - условия службы. Римские командиры, такие как Сципион и Корбулон старались сделать условия службы настолько суровыми, насколько это возможно, с тем чтобы закалить солдат для будущих действий и возможных трудностей. Их политика была в том, чтобы солдаты принимали пищу с грубой керамики, спали на голой земле, носили легкую одежду даже в суровую погоду, а также они изгнали всех торговцев. Хотя Сципион и Корбулон занимали крайнюю позицию, она отражала преобладающую тенденцию в римской армии, например, недопущение для солдат законного брака, мера, направленная на содействие мобильности войск. Но жизнь в эллинистических армиях была устроена совсем по-другому: даже армию Александра сопровождали женщины, дети и купцы, и маловероятно, что войска поддерживали строгие и жесткие условия, так красочно изображенные в знаменитом эпизоде у Полиэна, когда Филипп II разжаловал Докима тарентянина за купание в горячей ванне (4.2.1).
Селевкидская армия, как и армии первых преемников, достигла довольно низкого стандарта. Лагерь сопровождался толпой гражданских лиц, торговцев, жен, любовниц, детей, ремесленников, поваров, пекарей, дворецких, щитоносцев. и т. д. (Polyaenus 8.61; Athen. 13.593e; I Macc. 3.41; Justin 38.10). Их число зарегистрированное в восточной экспедиции Антиоха VII (Justin 38.10), конечно, сильно преувеличено, но несколько тысяч не следует рассматривать как завышенную оценку. Золотая и серебряная посуда использовалась в этой экспедиции, как это было, вероятно, при Рафии и Аммае. Все это, в сочетании с огромным числом поваров и пекарей, и комментарий Юстина, что армия выглядела так, будто она отправилась на пиршество, заставляет думать, что анекдот Посидония о прекрасных праздниках, устраиваемых Антиохом VII Сидетом, относится к этой экспедиции, а не к мирному времени (Athen. 12.540b-c). (Идентификация Сидета как "Антиоха, который вел поход против Арсака", может усилить эту точку зрения, хотя когда этот же анекдот повторяется в 5.210 c-d, он определяется как "Антиох, сын Деметрия". Афиней 5.439e вводит его как "царя, который сражался против Арсака". В этом случае ассоциация очевидна; Арсак, когда хоронил своего врага, отметил его ненасытное желание к пьянству.) По-видимому, стоит отметить, что преобладающий тон рассказа Юстина говорит о том, что происходит он, однако, косвенно, из Посидония. Если это так, то нужно рассматривать его с определенной долей скептицизма и делать поправку на некоторую натяжку из-за антипатии Посидония к роскоши, жадности и из-за его исторического подхода. Гераклеоном из Берои, в соответствии с упомянутым выше фрагментом, была предпринята попытка восстановить часть военного стиля, по крайней мере, обеденный распорядок был изменен и можно представить себе, что это же относится и к другим аспектам условий службы. Но эта искра самоограничения и здравого смысла явилась слишком поздно, чтобы иметь какое-либо влияние на судьбу царства.
Сокровища, которые хранились в лагере, а также сопровождающие гражданские лица (aposkeuē), не только имели плохое влияние на солдат, но и стали тактической слабостью: сильные отряды назначались на их защиту, а захват лагеря противником приводил к немедленному краху морального состояния войск, как это часто происходило в эллинистический период, и, вероятно, случилось с Селевкидами при Фермопилах.
Мы видим, что Селевкидская система призыва, которая служила им столь хорошо, что обеспечила непрерывный приток живой силы, оказалась препятствием для поддержания скромного стиля военной жизни: на самом деле не удивительно, что оказалось невозможным поддерживать спартанскую простоту для десятков тысяч людей, из которых некоторые были поселенцами, пользующиеся беспрецедентным экономическим процветанием, некоторые состояли во вспомогательных контингентах, контролируемых Селевкидами лишь номинально, а также независимые союзники и наемники, которые были предметом острой конкуренции между различными монархиями. Общая атмосфера должна была сказаться и на гвардейских контингентах.
Вообще говоря, стандарт большинства аспектов подготовки и дисциплины в армии Селевкидов был, таким образом, более или менее на высоком военном уровне, который может быть выведен из упоминаний маршей, тревог, ночной бдительности и т. д. несмотря на некоторые эпизоды, которые, как может показаться, говорят об обратном. Но отсутствие сильной системы наказаний и жестких условий содержания, что само по себе может поднять боевой дух войск и способствовать действиям высоко мотивированных солдат, чьи задачи требуют проявления природной инициативы, иногда приводили к полной катастрофе в случае с поселенцами и приданными войсками, которые были помещены в негибкую цепь формирований, и, соответственно, не имели никакой мотивации. Фаланга дважды не противостоит врагу в отчаянных обстоятельствах, в отличие от легионов, которые удерживались бесчеловечными децимациями, а "багаж", по крайней мере однажды, отвлекал солдат от их военных обязанностей.