ВВЕДЕНИЕ

Эллинистический мир в работах большинства современных антиковедов оценивается как некая целостность, состоящая из весьма разнообразных во многих отношениях элементов. к числу последних, вероятно, должно быть отнесено и Вифинское царство. В чем же заключается историческая специфика этого государства?
Исходя из предельно общих соображений, можно предположить, что историческое своеобразие Вифинии во многом объясняется занимаемым ею положением в крайнем северо-западном углу Малой Азии; при этом она, в отличие от соседних областей Анатолии, в этническом, географическом и культурном отношении была достаточно прочно связана с Европой[1] (хотя следует отметить, что эти очевидные, казалось бы, факты требуют основательной проверки данными источников). Эта страна входила в географическую зону, где на протяжении многих веков осуществлялось взаимодействие между греческим и варварским мирами, но тем не менее в течение длительного времени она не проявляла особой восприимчивости к внешним политическим и культурным воздействиям и лишь с началом эпохи эллинизма совершила быстрый "прорыв" к достижению прочной политической консолидации и построению собственной государственности. Вся история Вифинии в IV-I вв. представляет собой яркий пример динамичного политического, экономического и культурного развития малой эллинистической монархии, сохраняющей свою самобытность во всех сферах жизни и вместе с тем чутко реагирующей на "вызовы" эпохи. Эти обстоятельства заставляют обратиться к детальному изучению истории Вифинского царства с тем, чтобы проследить, как общие для всего Восточного Средиземноморья процессы политического, хозяйственного, культурного развития в период эллинизма проявлялись в одной из его областей.
Характер имеющегося в распоряжении исследователя фактического материала вносит определенные коррективы в подход к истории Вифинии как составной части эллинистического мира. Из-за недостатка данных источников мы не можем сколько-нибудь надежно определить место Вифинии в экономической системе эллинистических государств[2] или, к примеру, прийти к более или менее завершенному мнению относительно социальной структуры Вифинского царства и ее сходства и различий с общественным устройством других эллинистических монархий. Некоторые шаги, безусловно, могут быть предприняты и в этих направлениях, но при теперешнем состоянии базы источников они едва ли могут означать что-либо более весомое, чем гипотетические предположения. Создание "комплексной" истории Вифинского царства, охватывающей все стороны прошлого страны в античную эпоху, может быть достигнуто при ведении исследования по ряду наиболее перспективных направлений.
Первое из них связано с определением общего и особенного в становлении Вифинии как эллинистической монархии. Являясь одним из неотъемлемых элементов эллинистического мира, Вифиния отнюдь не утратила своей специфики, ставшей результатом как ее прежнего исторического развития, так и тех конкретных условий, в которых это государство оказалось в конце IV - начале III в. Для выявления этих особенностей Вифинии необходимо обратиться к ее истории в VI-IV вв. Хотя такой экскурс и выходит за хронологические рамки, подразумеваемые в названии данной работы, его необходимость выглядит вполне очевидной. Помимо того, что многие важные эпизоды политической истории Вифинского царства (например, его взаимоотношения с Византием и Гераклеей Понтийской) берут начало в доэллинистическом периоде, без выяснения особенностей развития вифинского общества в классическую эпоху едва ли возможно понять тот путь, по которому Вифиния пошла с началом эллинистического периода. Кроме того, этот период истории страны практически вообще не изучен в современной науке.
Помимо этого, определение особенностей формирования в Вифинии эллинистического государства подразумевает сравнение этого процесса с аналогичными событиями в истории соседних с ней малоазийских царств - Понта, Каппадокии и Пергама, а также европейской Фракии[3]. Проблема складывания эллинистической монархии на местной основе, в условиях отсутствия греко-македонского завоевания и ограниченного воздействия эллинских начал на восточный субстрат еще не подвергалась в антиковедении целенаправленной разработке[4]. В рамках данной работы представляется вполне уместным привести видение своеобразия Вифинского царства в соответствие с наиболее авторитетными концепциями эллинизма, принятыми в современной науке[5].
Рассмотрение истории того или иного античного государства немыслимо без изучения его географии. Малая Азия представляет в этом отношении совершенно особый феномен[6], и Вифиния как ее составная часть вовсе не является исключением. Более того, эта страна обладала целым набором поистине уникальных геополитических характеристик, главными из которых являются ее рубежное положение между Средиземным и Черным морями, Европой и Азией, а также доступ к Боспору Фракийскому. Потому историческая география Вифинии - выявление связи природных и социально-политических факторов в истории страны, определение границ государства и динамики их изменения, локализация ее населенных пунктов - представляет собой весьма перспективный предмет исследования. Естественно, эти задачи должны решаться в тесной связи с изучением народонаселения Вифинии, его этнического состава, миграционных процессов. Обращение к этой проблематике требует анализа материала, относящегося к еще более отдаленным эпохам - концу II - началу I тыс.
Следующее - и, пожалуй, основное - направление работы связано с изучением политической истории и внешней политики Вифинского царства. Здесь мы имеем дело со значительным пластом информации, проливающим свет на историческое развитие Вифинии и на ее отношения с другими государствами. За два с половиной века своего независимого существования (если считать от прихода к власти Зипойта I в 328/7 г. и до завещания царства Риму Никомедом IV в 74 г.) Вифиния неоднократно участвовала в самых различных войнах и конфликтах, активно боролась с соседями за захват новых территорий и богатств, за утверждение своего политического влияния и престижа. Немало страниц было вписано в историю внешней политики Вифинии не только чисто военными, но и дипломатическими средствами, ведением продуманной брачно-династической политики и пропаганды. Не удивительно, что, именно эта область вифинской истории лучше всего документирована и соответственно наиболее полно изучена. Однако ее исследование тоже может дать немало новых фактов.
Прежде всего, в силу ряда обстоятельств, о которых подробнее будет сказано в историографическом очерке, политическая история Вифинии совсем не часто становилась центральным объектом научных исследований. Многие из ее проблем, в том числе важных и даже ключевых, так или иначе рассматривались антиковедами, но чаще всего либо в работах общего характера, либо в исследованиях, посвященных другим эллинистическим государствам, что в любом случае оставляло Вифинию на периферии антиковедческих исследований. Ряд принципиально важных событий вифинской истории до сих пор оставался вне поля зрения историков или не подвергался достаточно глубокому анализу. По этим причинам в науке до сих пор не определены общие подходы к внешней политике вифинских царей, не предпринимались попытки проследить ее эволюцию, охарактеризовать средства и методы ее проведения.
Помимо того, оправданным выглядит вести изучение политической истории Вифинии не в чисто эмпирическом ключе, но подвести под него определенную основу, рассматривая положение Вифинского царства в системе межгосударственных связей эллинистического мира с позиций теории международных отношений. Ранее уже предпринимались некоторые попытки в этом направлении[7], наметившие отдельные перспективы подобного подхода. Введение в изучение политической истории и внешней политики эллинистической Вифинии теоретического элемента (в частности, отдельных положений системного анализа применительно к сфере международных отношений[8]) отнюдь не является самоцелью; оно должно послужить лучшему пониманию логики развития внешнеполитической активности вифинских царей, помочь четче определить ее главные направления и объяснить постоянно происходившую в ней смену приоритетов.
Ключевым понятием, через призму которого будет вестись анализ роли Вифинии в системе межгосударственных связей Восточного Средиземноморья, является проблема равновесия сил. Она давно и плодотворно разрабатывалась как в теории[9], так и на конкретном материале античной и в особенности эллинистической истории[10] - главным образом при определении основополагающих принципов взаимоотношений эллинистических держав между собой и с Римом. Исходя из предмета данного исследования, кажется наиболее оправданным выяснить значение Вифинии для поддержания силового равновесия в эллинистическом мире на самых разных уровнях - будь то относительно небольшой регион северо-западной Малой Азии, Анатолийский полуостров в целом или все Восточное Средиземноморье (вначале - как сфера внешне-политической активности только эллинистических государств, затем - с учетом вовлечения в сложившуюся ранее систему силового равновесия Рима). Очевидно, углубленное рассмотрение особенностей внешнеполитической деятельности вифинских царей может позволить экстраполировать некоторые из полученных выводов на политическую историю других, типологически близких с ней эллинистических государств - величин "второго порядка" на международной арене эллинистического мира[11].
Иные стороны истории Вифинского царства меньше обеспечены данными источников, но это отнюдь не означает, что ими можно пренебречь. Так, самого пристального внимания заслуживает изучение взаимоотношений центральной власти с полисным самоуправлением в рамках этого государства. Данный вопрос, кардинально важный для всех эллинистических монархий, проявлялся в различных регионах ойкумены во множестве вариаций, появление которых обусловлено сложным комплексом социальных, политических, этнических факторов. Рассмотрение их взаимодействия на территории Вифинии важно не только само по себе, но и постольку, поскольку оно иллюстрирует еще один локальный вариант греко-туземного синтеза в пределах эллинистической ойкумены. Ведь не подлежит сомнению, что как сам институт монархии в Вифинии был весьма специфическим явлением, так и исторические судьбы полисов северо-западной Малой Азии представляют собой особый феномен.
До сих пор малоисследованный, но весьма интересный предмет изучения представляет собой культура Вифинии. Вифинское царство было страной с полиэтничным населением, каждая группа которого - не только эллины и собственно фракоязычные вифинцы, но и фригийцы, мизийцы, галаты - сохраняла исконные обычаи, веру в своих богов и традиционный жизненный уклад. Вместе с тем, поскольку все эти народы не жили изолированно друг от друга, культура Вифинии с течением времени принимала все более ярко выраженный синкретический характер (что вообще характерно для Малой Азии) с преобладающим эллинским (в некоторой степени дополненным впоследствии и римским) влиянием. Проследить хотя бы в основных чертах ход этого процесса, пожалуй, возможно только с привлечением значительно более обильного, в сравнении с эллинистическим, материала римского времени[12]. Обобщение сведений о развитии науки и искусства в Вифинском царстве позволит судить, насколько его приобщение к эллинской культуре следовало в русле процессов, типичных для всего эллинистического мира и в какой мере отвечала потребностям своего времени филэллинская политика вифинских царей - основное средство приобщения населения страны (прежде всего, конечно, его верхов) к ведущим культурным достижениям эпохи. к сожалению, материал по культуре и религии эллинистической Вифинии весьма немногочислен и отрывочен, и потому он будет "рассеян" по различным разделам монографии.
Таким образом, основная цель исследования сводится к тому, чтобы рассмотреть историю Вифинского царства в IV-I вв. как составной части эллинистического мира. Для ее достижения необходимо решить следующие задачи:
1) остановиться на главных проблемах исторической географии Вифинии;
2) осветить этническую историю страны, уделив первоочередное внимание времени и обстоятельствам переселения на ее территорию фракоязычных племен вифинов и финов и их взаимоотношениям с другими народностями северо-западной Малой Азии;
3) обратившись к главным вехам доэллинистической истории Вифинии, выявить истоки тех явлений, которые продолжали оказывать влияние на политику вифинских правителей и развитие вифинского общества в целом в эпоху эллинизма;
4) проследить произошедший в конце IV - первой половине III в. переход Вифинии от племенного объединения к эллинистической монархии;
5) определить важнейшие направления внешней политики вифинских царей в IV-I вв.;
6) проанализировать самые значительные события военно-политической истории страны, по возможности связывая их с основными тенденциями изменения системы международных связей эллинистического мира;
7) рассмотреть особенности монархической власти в Вифинии и ее взаимоотношения с входившими в состав государства греческими полисами; выделить основные черты социально-экономического строя страны, в том числе связанные со взаимоотношениями центральной власти и полисного самоуправления;
8) кратко охарактеризовать некоторые черты религиозного и культурного развития Вифинского царства.

* * *
Переходя к анализу источников по теме исследования, следует отметить прежде всего их немногочисленность, разрозненность и отрывочность. При изучении Вифинского царства (как, впрочем, и многих других эллинистических государств) неизбежно приходится считаться с отсутствием единой историко-литературной традиции, с существованием в сообщениях источников (в первую очередь нарративных) значительного числа лакун, нередко охватывающих многие десятилетия истории страны.
До нас не дошло ни одного сочинения древних историков, посвященных целенаправленному рассмотрению истории Вифинии, хотя таковые, несомненно, существовали. о Вифинии писали Асклепиад Мирлеанский (I в.) (FGrH, 697, F. 1-6), Александр Полиистор из Милета (ок. 80-35 гг.) (FGrH, 273, F. 12-13), Артемидор из Аскалона (FGrH, 698), историк римского времени Демосфен Вифинец (FGrH, 699, F. 1-9; 11-16), Никандр Калхедонский (FGrH, 700, F. 1-2). От их трудов остались лишь малоинформативные, хотя порой и весьма любопытные, отрывки, содержание которых передано более поздними писателями.
Сочинение под названием Βιθυιηακά, состоявшее из восьми книг, принадлежало перу известного писателя Арриана Флавия (ок. 95 - ок. 175 гг. н. э.) из вифинской столицы Никомедии (FGrH, 156, F. 14-29, 60-109; F. 1-72 Roos; в данной работе ссылки делаются на последнее, наиболее полное издание). Зная, сколь высокого уровня писателем был Арриан (если судить, например, по его "Анабасису Александра"), можно лишь сожалеть, что этот труд не сохранился до нашего времени. М. И. Ростовцев считает дошедшие до нас фрагменты "Вифиниаки" лишенными исторической ценности[13], но такая оценка представляется слишком суровой. Будучи уроженцем Вифинии и высокопоставленным римским чиновником, Арриан мог пользоваться разнообразными источниками по истории Вифинии (в том числе и произведениями официальной придворной историографии местной царской династии)[14], и сообщаемая им информация весьма разнопланова и интересна. Сохранившиеся отрывки позволяют судить, что в своем труде Арриан изложил сведения о мифологическом прошлом[15] вифинцев и их переходе в Азию (F. 60 = Eustath. ad Dion., 322; F. 77 = Eustath. ad. Dion., 793), о древнейшей истории страны, в том числе о вторжении киммерийцев и изгнании их из Вифинии (F. 19 = Eustath. ad Dion., 322; F. 20 = Eustath. ad Dion., 793; F. 21 = Eustath. ad Dion., 809)[16], а также разнообразные факты о городах, населенных пунктах, этимологии их названий[17], природе Вифинии. Любопытны его наблюдения этно-графического характера (F. 23 = Eustath. ad. Horn. II., V, 408. P. 429, 1; F. 24 = Eustath. ad. Horn. II., VII, 459. P. 691, 43; F. 25 = Eustath. ad Horn. II., III, 275. P. 414, 8; F. 27 = Eustath. ad Od., IX, 65. P. 1615, 2 и др.). Наконец, он сообщает и конкретные сведения об истории вифинской династии (F. 63 = Tzetz., Chil., III, 950), которые хотя и были искажены при их передаче византийским историком Цецем, все же хорошо сочетаются с данными Мемнона и проясняют внутриполитическую ситуацию в Вифинии в середине III в. Все это позволяет реконструировать основные черты авторской концепции: дать очерк истории Вифинии начиная с мифических времен в контексте событий, связанных с прошлым различных "варварских" этносов (киммерийцев, скифов, фракийцев, малоазийских народов) и поместить его в историю греческого мира в целом[18]. Фрагменты "Вифиниаки", несомненно, должны быть подвергнуты тщательному исследованию[19].
Из сочинений античных авторов, использованных при работе над темой, особую роль играет небольшое, но исключительно информативное и ценное произведение Мемнона "О Гераклее" (FGrH, 434). Этот труд дошел до нас в выписках византийского патриарха Фотия (IX в.), местами нарушившего стройность повествования древнегреческого хрониста. Мемнон, историк римского времени[20], был хорошо осведомлен о прошлом своего родного города Гераклеи Понтийской - одного из крупнейших полисов Южного Понта, поддерживавшего в силу своего географического положения тесные и разнообразные связи с Вифинией на протяжении многих столетий. Он пользовался трудами других представителей местной исторической традиции - Проматида, Нимфида[21], Домиция Каллистрата[22], которые были современниками, очевидцами или даже участниками многих важных событий в истории гераклейско-вифинских связей.
Не исключено, что гераклейский историк (или Нимфид, один из его основных предшественников) имел доступ и к собственно вифинским источникам[23]. Именно к ним может восходить уникальная информация о вифинских правителях V-IV вв. (Memn., F. 12, 3-6), не имеющая аналогов в других сочинениях античных авторов. Несмотря на вполне очевидную пристрастность Мемнона, вызванную его полисным патриотизмом[24], он в целом достоверно освещает гераклейско-вифинские взаимоотношения IV- III вв., а в дальнейшем сообщает немаловажную информацию о роли Вифинии в войнах между Римом и Понтийским царством[25]. Повествование Мемнона достаточно высоко оценивается исследователями. Так, Т. Рейнак, к примеру, отдает предпочтение приводимым Мемноном цифровым данным по сравнению с аналогичными сведениями, содержащимися у Плутарха и Аппиана[26].
Другим важнейшим источником для меня послужило произведение Полибия (ок. 200-120 гг.) "Всеобщая история". Об этом замечательном труде великого греческого историка написано неизмеримое количество научных работ. "Всеобщая история", действительно, содержит неоценимые сведения по политической истории эллинистического мира и Римской державы. Полибий не ограничивался рассказом только о римских завоеваниях, но для того чтобы лучше понять их ход и причины, обращался к освещению взаимоотношений эллинистических государств между собой. Вполне закономерно, что определенное место в своем труде он отвел и Вифинии. Не останавливаясь на общей характеристике произведения Полибия, его политических воззрений и исследовательского метода (это представляется излишним в рамках данной работы), обратимся к тому, какое значение его труд имеет непосредственно для изучения истории Вифинии и связанных с ней событий периода эллинизма.
Подход историка к политике вифинских царей Прусия I и Прусия II заслуживает самостоятельного рассмотрения. В историографии уже достаточно давно утвердилось мнение, что Полибий при всем декларируемом им стремлении к беспристрастности и объективности (Polyb., 1,14, 5-7; XVI, 20, 2; XXXVIII, 6, 5-9) сам далеко не всегда следует этому принципу. Ярче всего это, естественно, проявляется при описании им деятельности Ахейского союза; однако существуют и другие случаи того, как личные симпатии и антипатии историка накладываются на ход его повествования. Одним из таких примеров служат его взгляды на вифинскую династию.
Исследователями отмечается, что оценки Полибием деятельности вифинских монархов часто продиктованы заведомо отрицательным отношением к ним[27]. Можно назвать две причины этого. Первая - явные симпатии, испытываемые Полибием к Атталидам, постоянным соперникам вифинских царей. Помимо чисто политических убеждений историка в благотворности проводимой пергамскими царями политики для азиатских греков (Polyb., XXXII, 22) здесь могли сказываться и его личные интересы - стремление найти в лице Эвмена II и Аттала II могущественных покровителей[28]. Другой причиной неприязни, испытываемой Полибием к Прусию I и Прусию II, можно считать его настороженное отношение к энергичным и агрессивным эллинистическим монархам (в особенности не чисто греческого или македонского происхождения), не останавливающимся для достижения своих целей перед ущемлением прав эллинов. Не случайно, что весьма нелестной характеристики - "вероломнейший из царей" (Polyb., XXVII, 17) - удостоился от Полибия и Фарнак I Понтийский, заложивший основы будущего могущества своего государства.
Таким образом, при работе с текстом Полибия необходимо учитывать не вполне объективные настроения историка в отношении правителей Вифинии. Впрочем, это не может умалить несомненных достоинств его труда. Только от Полибия до нас дошла информация о ряде важных эпизодов истории Вифинского царства - войне Прусия I против византийцев, его экспедиции в Троаду против галатов-эгосагов[29], деталях взятия Киоса. Непреходящее значение Полибия заключается еще и в том, что он послужил одним из основных источников для авторов последующих эпох - Диодора, Ливия, Аппиана, причем при сопоставлении их данных приоритет по достоверности и надежности нередко остается именно за Полибием. к сожалению, труд греческого историка дошел до нас в очень плохой сохранности; утерянными оказались и многие фрагменты, касающиеся вифинской истории.
Третьим важнейшим источником по вифинской тематике является сочинение Аппиана (II в. н. э.) "Митридатика". Рассказывая о длительной и напряженной борьбе, которую вел Рим с Митридатом VI Евпатором - последним великим царем эллинистического Востока - греческий историк повествует и о других странах, которые попали в это время в орбиту римской политики. Мнения о труде Аппиана в исторической науке колеблются[30], но в последнее время наметилась тенденция к более высоким оценкам этого произведения.
Аппиан вполне логично считает, что взаимоотношения Митридата с правителями Вифинии и Каппадокии привели его в конечном итоге к конфронтации с Римом[31]. Этим и объясняется включение историком в начало его рассказа пространного и обстоятельного экскурса в историю Вифинии (App., Mithr., 1-7), в котором он, очевидно, в основном следует Полибию, хотя и передает его информацию не вполне точно. При изложении истории вифинской династии Аппиан допускает ошябки, дважды путая Никомеда IV с его отцом (App., Mithr., 7; 10)[32]. В дальнейшем его внимание концентрируется на нагнетании напряженности между Никомедом IV и Митридатом, причем в данном отношении историк показывает себя достаточно хорошо осведомленным о дипломатической предыстории войны в отличие от описания им боевых действий[33]. Аппиан прямо указывает на вину римлян в развязывании конфликта, что, очевидно, следует объяснить антиримской позицией некоторых из использованных им источников[34]. Сведения, сообщаемые греческим историком о ходе Первой Митридатовой войны, требуют критического отношения к себе, но их ценность не следует преуменьшать.
Группу следующих по значимости письменных источников составляют исторические сочинения Ливия, Помпея Трога в обработке Юстина, Диодора Сицилийского, а также "География" Страбона.
Тит Ливий (59 г. - 17 г. н. э.), воссоздающий в своем труде величественную картину римских завоеваний, обращается к отдельным эпизодам истории Вифинии в той мере, в какой они связаны с развитием римской экспансии на Восток. Все эти эпизоды (за исключением краткого упоминания о династической войне в Вифинии в 280-277 гг. - Liv., XXXVIII, 16, 7-9) укладываются в достаточно узкие хронологические рамки - от 208 до 167 г.; книги труда Ливия, посвященные более поздним событиям, до нас не дошли[35]. Однако значение этих событий трудно переоценить: ведь они связаны с наиболее важным этапом в истории противостояния Рима с эллинистическими державами, с такими событиями, как Первая, Вторая и Третья Македонские войны, борьба с Антиохом III и множеством других, не столь значительных конфликтов.
При изложении этих перипетий международной политики Ливий по большей части опирается на сочинение Полибия, которого считает историком, заслуживающим величайшего доверия (Liv., XXX, 45, 5). Тем не менее определенное (и зачастую немаловажное) значение как информаторы для Ливия имели и римские историки-анналисты: Клавдий Квадригарий, Валерий Антиат и другие. Разногласия между анналистской и Полибиевой версией событий иногда могут быть прослежены в тексте Ливия и на фактах, имеющих отношение именно к вифинской истории - например, при. упоминании посольства Тита Фламинина к Прусию I (183 г.) (Liv., XXXIX, 56, 6) или при описании визита Прусия II в Рим (XLV, 44, 4-21). В целом же Ливий и Полибий чаще всего не противоречат, а взаимно дополняют друг друга[36].
В отличие от труда Ливия "Historiae Philippicae" Помпея Трога (1-я пол. I в. н. э.) охватывает практически всю эпоху эллинизма и в том числе освещает некоторые из наиболее запутанных моментов эллинистической истории - например, период с 270 по 220 г. Это произведение содержит интересную информацию как по ранней истории Вифинии, так и по слабо отраженным в других источниках событиям конца II - начала I в., когда произошли первые столкновения Митридата VI с вифинскими царями. Самостоятельную ценность имеют и "Прологи", кратко резюмирующие основное содержание произведения. к сожалению, в нашем распоряжении имеется лишь эпитома труда Помпея Трога, выполненная Марком Юнианом Юстином во II-III в. н. э. Последний проделал эту работу весьма небрежно, уделяя главное внимание морализаторским сентенциям и допуская многочисленные ошибки[37], что существенно снижает ценность источника. Тем не менее только благодаря данному источнику возможно составить более или менее целостное представление о событиях, происходивших в Малой Азии в конце II - начале I в. и явившихся прелюдией столкновения сначала Вифинии, а затем и Рима с Митридатом Евпатором[38].
"Историческая библиотека" Диодора Сицилийского (90-21 гг.), так же как и труд Трога, представляет собой попытку создать "всеобщую историю". В науке уже давно утвердилось мнение, что сам Диодор не был сильным историком, и потому достоверность сообщаемой им информации напрямую зависит от качества его источников[39]. По счастливому стечению обстоятельств те относительно немногочисленные фрагменты сочинения Диодора, в которых он обращается к истории Вифинии, восходят либо к оригинальным источникам, неизвестным другим античным авторам, либо к весьма авторитетным и надежным трудам. Так, его сообщение о походе в Вифинию византийцев, калхедонян и европейских фракийцев в 416 г. (Diod., XII, 82, 2) позволяет определить один из переломных моментов в греко-вифинских отношениях доэллинистической эпохи, последствия которого были ощутимы даже столетия спустя. При описании периода диадохов Диодор в основном опирался на произведение Гиеронима из Кардии, считающегося историком довольно высокого класса. Эпизод, рассказывающий о столкновении интересов вифинского правителя Зипойта и Антигона Одноглазого (XIX, 60, 3), дает ясное представление об особенностях политической ситуации в северо-западной Малой Азии в конце IV в. Повествуя о событиях II в., Диодор главным образом следует Полибию, и его информация порой удачно восполняет утерянные части труда последнего - например, при рассказе о дипломатической деятельности Прусия II в Риме (XXXI, 7, 2) или при освещении хода войны между этим царем и Атталом II Пергамским (XXXI, 35). Наконец, восходящий к Посидонию фрагмент труда Диодора (XXXVI, 3,1) служит хрестоматийным примером, иллюстрирующим средства и методы действия римских публиканов на Востоке в конце II в.
Важное значение для раскрытия темы имеет "География" Страбона. Будучи уроженцем Малой Азии, Страбон хорошо знал этот регион и придавал ему особое значение, считая его едва ли не "центром мира"[40]. Особый интерес Страбон проявляет к народностям Анатолии и областям их расселения[41]. При описании северо-западного угла полуострова он, видимо, опирался на труды таких эрудированных авторов, как Эфор, Феопомп и Артемидор[42]. Упоминание им вифинского правителя Дидалса (Strabo, XII, IV, 2), неизвестного более никому из античных писателей, за исключением Мемнона, позволяет предположить использование Страбоном каких-то произведений по истории Вифинии, быть может, трудов гераклейских историков. Географ сообщает подробные сведения о территории, населении, городах Вифинии (XII, 3, 2-4; IV, 1-8), сопровождая свой рассказ ценными историческими экскурсами. Данные Страбона, хотя они по большей части передают реалии современной географу эпохи - I в. до н. э. - I в. н. э.[43], чрезвычайно важны для уточнения границ Вифинии с соседними государствами и воссоздания событий политической истории эпохи эллинизма. Это касается, прежде всего, описания географом области Фригии Эпиктет, долгое время служившей объектом соперничества между вифинскими и пергамскими царями (Strabo, XII, 3, 1), а также владений Митридата Евпатора в Азии (XII, 3, 28).
Из других источников, используемых в процессе работы, следует упомянуть "Греческую историю" и в особенности "Анабасис" Ксенофонта. Они гораздо реже, чем следовало бы, привлекаются исследователями для воссоздания истории Вифинии в период ее подчинения персам[44], и потому для анализа их под этим углом зрения открываются широкие возможности. Ксенофонт, будучи непосредственным участником излагаемых им в "Анабасисе" событий, в VI книге дает достоверную информацию о природе и хозяйстве Вифинии, а углубленный анализ его труда позволяет выяснить особенности взаимоотношений вифинских племен с персами и гражданами близлежащих полисов на рубеже V и IV вв.
Такого же рода источником является "Плавание по Боспору" Дионисия Византийского (II в. н. э.?) - сочинение, отнюдь не часто привлекающее внимание исследователей, однако способное дать много нового для выяснения тех или иных моментов политической истории не только Византия и Калхедона, тесно связанных с Вифинией, но и самого Вифинского царства[45].
Наконец, большая группа сочинений античных авторов используется в работе не столь широко, но имеет большое значение при рассмотрении отдельных проблем. Из греческих писателей следует упомянуть Плутарха (биографии Алкивиада, Суллы, Лукулла, "Греческие вопросы"), Павсания, Афинея, Диона Кассия, Стефана Византийского, Евсевия Кесарийского. Произведения римских авторов представлены трудами Саллюстия, Плиния Старшего, Светония, Корнелия Непота, Веллея Патеркула, речами и трактатами Цицерона и т. д. Кроме того, сквозное "прочесывание" корпуса TLG по ключевым понятиям и именам, связанным с Вифинией, позволило выявить немало отсылок к истории Вифинского царства, встречающихся в работах самых разнообразных античных писателей, которые ранее вообще не были замечены исследователями. Они, конечно, не могут внести в изучение вифинской истории чего-либо кардинально нового, но тем не менее представляют собой немаловажные штрихи в воссоздании панорамной картины исторического прошлого этой страны.
Количество эпиграфических источников для эллинистического периода истории Вифинии, большинство которых опубликовано в наиболее известных сборниках по греческой эпиграфике, к несчастью, крайне незначительно: даже вифинские цари довольно редко упоминаются в надписях. Выявить причину этого при теперешнем состоянии источников на данный момент не представляется возможным. Тем не менее из памятников такого рода наиболее ценными являются письмо вифинского царя Зиэла, гарантирующего асилию косского Асклепиона[46], аптерский декрет о предоставлении проксении Прусию II и его приближенным (OGIS 341), пожертвование Никомеда III Дельфийскому полису (OGIS 345) и некоторые другие надписи, наглядно иллюстрирующие филэллинскую политику вифинских царей. Ряд эпиграфических свидетельств (таких как стела Менаса, декрет в честь царского эпистата из Прусы-Олимпийской, недавно обнаруженный "Эфесский таможенный закон") способен пролить свет на принципиальные проблемы вифинской истории и хронологии. Кроме того, в процессе работы над темой был привлечен ряд надписей, которые практически не задействовались для иллюстрации тех или иных эпизодов истории Вифинии ранее, но, на мой взгляд, могут иметь к ним некоторое (часто - немаловажное!) отношение. Определенное значение для исследуемой темы имеют и отдельные эпиграфические памятники римского времени.
В последние два десятилетия ситуация с обеспечением изучения Вифинии данными эпиграфики несколько изменилась в лучшую сторону. Так, например, были опубликованы вифинские надписи, хранящиеся в стамбульском археологическом музее[47]. В серии "Inschriften Griechischer Stadte aus Kleinasien" вышли издания, посвященные вифинским городам Киосу / Прусиаде-Приморской, Мирлее / Апамее, Никее, Вифиниону / Клавдиополису, Киеру / Прусиаде-на-Гипии, Прусе-Олимпийской, в чем следует видеть главным образом результат трудов известных эпиграфистов С. Шахина и Т. Корстена. Надписи из различных городских центров Вифинии, содержащие большое количество туземных антропонимов фрако-анатолийского происхождения, служат важным индикатором интенсивности смешения местного и греческого населения в вифинских полисах.
Большое значение имеют также сборники надписей из располагавшихся в непосредственной близости с Вифинским царством, но сохранивших независимость Кизика, Калхедона и Гераклеи Понтийской. Эпиграфические памятники из Мизии[48] позволяют высказать новые предположения относительно западных границ Вифинского царства в III-II вв., а гераклейская просопография, составленная главным образом на базе данных эпиграфики, свидетельствует о закрытости гражданского коллектива гераклеотов от проникновения в него вифинцев[49]. Помимо публикации новых надписей, в них приводятся обновленные комментарии к известным ранее эпиграфическим документам, что заставляет иногда по-иному взглянуть на уже, казалось бы, решенные проблемы.
Существенно богаче надписей в качественном отношении и в целом, пожалуй, более информативны вифинские монеты. Первые выпуски их были осуществлены Никомедом I, очевидно, уже в 270-е гг., а при его внуке Прусии I и его преемниках монеты вифинской династии становятся массовым материалом. Вифинские цари чеканили бронзовые, серебряные, в течение короткого времени - и золотые монеты. Первые попытки их изучения и воссоздания на их основе династической истории Вифинии были начаты уже в начале XVIII в.[50] В 1889 г. появляется объемный корпус вифинских монет[51]. Но наиболее исчерпывающие по глубине и обстоятельности исследования вифинской нумизматики осуществил в конце XIX - начале XX в. выдающийся французский ученый Т. Рейнак[52]. Они и по настоящее времени в полной мере сохраняют свое научное значение, а составленный Т. Рейнаком каталог монет вифинских царей и городов до сих пор служит базой для всех исследований по вифинской нумизматике и истории.
Нумизматические материалы важны еще и тем, что именно они позволяют определить начальную дату вифинской царской эры и, таким образом, способствуют решению ряда важнейших вопросов - прежде всего о времени смерти Никомеда IV Филопатора и о начале Третьей Митридатовой войны. Серебряные тетрадрахмы вифинских царей, датируемые с начала правления Никомеда II Эпифана, являются предметом многих исследований[53]. Большое значение имеют также работы справочного характера, позволяющие судить о наличии вифинских монет в кладах, обнаруженных в самых разных пунктах Средиземноморья и Переднего Востока[54], и дающие представление о всех известных на момент публикации вифинских нумизматических материалах[55].
На основании анализа вновь обнаруженных монетных типов и реинтерпретации известных ранее бельгийский нумизмат Ф. де Каллатай не так давно предпринял чрезвычайно интересную попытку пересмотреть основные положения монетной политики вифинских царей и, в частности, увидеть в данных нумизматики свидетельства династических смут последнего периода независимого существования царства[56]. Монументальная монография этого исследователя, представляющая собой исследование Митридатовых войн преимущественно нумизматическими методами[57], исходя из основательности и широты проведенного в ней анализа, позволяет считать его достойным продолжателем дела Т. Рейнака.
Весьма важно также изучение монет расположенных неподалеку от Вифинии независимых греческих полисов - Гераклеи Понтийской, Калхедона[58], Византия[59], других малоазийских монархий - прежде всего Понта и Каппадокии[60]. Очень ценными являются и нумизматические материалы римского времени, происходящие из различных городов Вифинии[61].
Археологические раскопки на территории Вифинии начались еще в позапрошлом веке[62]; в дальнейшем их вели французские, немецкие, австрийские ученые[63]. Тем не менее в 1941 г. Ф. К. Дернер констатировал слабую изученность Вифинии в археологическом отношении[64]. Пожалуй, именно этот крупный исследователь внес самый существенный вклад в археологическое исследование области[65]. В последние десятилетия в сфере вифинской археологии плодотворно работал турецкий ученый С. Шахин[66]. к сожалению, результаты всех этих раскопок мало что могут дать для изучения эллинистического периода, поскольку подавляющее большинство обнаруженных памятников датируется римским временем. Начиная со второй половины прошлого столетия в раскопках все активнее участвуют турецкие археологи[67], большинство которых прошло хорошую выучку у европейских специалистов; тем не менее результаты, достигнутые в изучении вифинской археологии, пока что не дают оснований для чрезмерного оптимизма[68].
Пожалуй, наиболее важным археологическим источником выступают надгробные стелы, несущие в себе сведения об особенностях культурного стиля в той или иной области, о религиозных представлениях населения. Обнаруженные в Вифинии памятники эллинистической и римской эпох были опубликованы, систематизированы и прокомментированы в трех капитальных исследованиях[69], остающихся незаменимыми хранилищами информации. Иконография некоторых рельефов может служить чрезвычайно важным и доселе, к сожалению, маловостребованным материалом, позволяющим зачастую по-новому оценить целый ряд событий политической истории Вифинского царства. Основательные работы имеются также по надгробным памятникам Византия[70] и Калхедона[71].
Наконец, последнюю группу использованных нами источников составляют лингвистические данные, прежде всего, вифинские антропонимы и топонимы. Их изучение, проводимое с привлечением данных, почерпнутых из справочников по фракийской и малоазийской топонимике и ономастике[72], позволяет проследить (хотя бы пока и приблизительно) особенности взаимоотношений греческого и автохтонного населения Вифинии и обратиться к спорным проблемам ее этнической истории. В частности, детальное рассмотрение вифинского ономастического материала позволяет внести некоторые коррективы в наиболее распространенные представления о месте вифинцев в общефракийском этническом массиве[73].
Комплексное использование всех видов источников позволяет надеяться на успешное разрешение проблем, неизбежно возникающих при обращении к такому сложному и многоплановому предмету, как эллинистическая Вифиния. Показательно, что многие исследовательские направления, в рамках которых изучались те или иные проблемы вифинской истории, зарождались и развивались именно на базе анализа отдельных категорий источников.

* * *
Изучение Вифинского царства не было изолировано от магистральных направлений исследования всего эллинистического мира[74]. Процесс становления независимого вифинского государства был впервые бегло освещен И. Г. Дройзеном в его "Истории эллинизма", вышедшей в 30-40-х гг. позапрошлого столетия[75]. Работа немецкого исследователя, разумеется, сохраняет свою актуальность и до сих пор. После этого, начиная с середины XIX внимание историков привлекали отдельные и, как правило, не слишком значительные проблемы вифинской истории[76]. По своему характеру исследования этого времени должны быть отнесены скорее к популярной, нежели к собственно научной литературе, и потому они не оставили в историографии заметного следа.
Особо выделено в их числе должно быть лишь диссертационное сочинение Э. Нольте[77], ставшее к настоящему времени библиографической редкостью. В этой работе, не лишенной, разумеется, некоторых недостатков, высказывается немало весьма интересных мыслей, в большинстве своем, к сожалению, неучтенных позднейшими исследователями.
В последние десятилетия позапрошлого века вводится в оборот значительная часть нумизматических источников по истории Вифинии. Это дало мощный импульс к появлению новых исследований, прежде всего, упомянутых выше трудов Т. Рейнака. Помимо чисто нумизматических штудий, исследователь обратился также к рассмотрению политической истории Вифинии в связи с историей соседних малоазийских монархий - Каппадокии и Понта[78], что было существенным шагом вперед. Трудно переоценить также тот вклад, который внесен в изучение Вифинского царства французским исследователем в его ставшем классическим труде о Митридате Евпаторе[79].
Примерно в это же время изучением Вифинского царства занялся видный немецкий историк Эд. Мейер. Некоторые вопросы внешней политики вифинских царей он затронул в монографии, посвященной Понтийскому царству[80], а в дальнейшем им была опубликована обстоятельная статья в энциклопедии Паули-Виссова[81]. В ней было предпринято принципиально важное расширение тематики исследований: Эд. Мейер сумел выйти за рамки рассмотрения исключительно политической истории Вифинии, определенные характером основных нарративных источников, и обратился к анализу других важнейших тем. к таким из них, как проблемы этнической истории Вифинии и ее доэллинистического прошлого, впоследствии никто из исследователей практически не обращался, причем такая ситуация во многом сохраняется и поныне.
Начиная с конца XIX и в первые десятилетия XX в. вифинская проблематика (главным образом, политическая история страны, а также история вифинских городов) рассматривалась преимущественно в работах общего и справочного характера, касающихся эллинистического мира в целом или Малой Азии[82]. Поистине рубежным в плане изучения самых различных аспектов истории Вифинии стал период 1940-1950-х гг. В 1941 г. увидел свет капитальный труд выдающегося русского историка М. И. Ростовцева "The Social and Economic History of the Hellenistic World" (Vol. I-III. Oxford, 1941), В котором впервые в историографии была предпринята попытка выявить главные черты социально-экономического устройства Вифинского царства и определить роль и место Вифинии в эллинистическом мире. Созданная им схема оказалась весьма притягательной для историков (в первую очередь англоязычных) на многие десятилетия[83]. Несмотря на то что М. И. Ростовцеву удалось создать стройную и убедительную концепцию развития Вифинии и соседних малоазийских государств в IV-I вв., основные моменты политической истории Вифинского царства были освещены им довольно сжато (что, впрочем, объясняется самой тематикой его труда) и в силу этого нередко упрощенно. Исследование М. И. Ростовцева было продолжено и углублено в работе Д. Маги "Roman Rule in Asia Minor" (Vol. I-II. Princeton, 1950), столь же заслуженно обретшей к настоящему времени статус классической. Американский историк детально рассмотрел внешнюю политику вифинских царей и их взаимоотношения с великими эллинистическими монархиями, соседними малоазийскими царствами и греческим миром. Основное внимание он уделяет процессу утверждения римского господства в Анатолии и помещает историю Вифинии в контекст именно римской политики на Востоке, в результате чего Вифинское царство в монографии Д. Маги выступает лишь одним из многочисленных объектов исследования.
В 1953 г. была опубликована книга итальянца Дж. Витуччи[84], до сих пор являющаяся единственным монографическим иследованием Вифинского царства и остающаяся наиболее полной и систематизированной сводкой материалов по вифинской истории. Основное внимание историк уделил политической истории страны, причем, как это бывало и прежде, ее ранний период (особенно - но не только!) оказался освещенным довольно поверхностно. Политика вифинских правителей в освещении Дж. Витуччи нередко кажется, к сожалению, явлением, изолированным от общеэллинистического контекста. Проблемы хозяйственного строя, государственного управления, культуры и верований вифинского населения рассмотрены итальянским историком также чрезвычайно бегло. Все это позволяет заключить, что работа Дж. Витуччи не смогла хотя бы в какой-то степени закрыть тему.
Некоторые из тех целей, которые лишь наметил Дж. Витуччи, были блестяще достигнуты Х. Хабихтом, опубликовавшим в 1956 г. основательную статью о вифинско-пергамских войнах[85], а в 1957 и 1972 гг. - статьи о вифинских царях Прусии I, Прусии II, Зипойте и Зиэле в энциклопедии Паули-Виссова[86]. На основании умелого сопоставления всех видов источников исследователь дал исчерпывающий по глубине анализ государственной деятельности четырех вифинских монархов, разрешив целый ряд дискуссионных до того времени проблем. Несмотря на все несомненные достоинства этих работ, следует отметить, что они все же носят в общем справочный характер и рассматривают только внешнюю политику Вифинии, к тому же появление некоторых новых материалов заставляет пересмотреть или уточнить ряд содержащихся в них выводов.
При том, что политическая история Вифинии, как уже отмечалось, известна нам лучше всего, специальных исследований по этой теме больше не появлялось. Тем не менее взаимоотношения с Вифинией находят свое место при изучении римской внешней политики[87], истории соседних с Вифинией государств - Пергама[88], Понта[89], Каппадокии[90], Галатии[91] или независимых полисов побережья юго-западного Понта и Боспора - Гераклеи Понтийской, Калхедона, Византия[92]. Важным этапом в изучении истории Вифинского царства на данный момент является обширная статья датской исследовательницы Л. Ханнестад[93], в которой рассматривается не только филэллинская политика вифинской династии, как это заявлено в ее названии, но высказываются небезынтересные мнения и по более общим вопросам. Кроме того, одним из крупнейших знатоков истории Вифинии следует считать на сегодняшний день немецкого ученого К. Штробеля[94]. Наконец, выход в свет новой весьма интересной (хотя и имеющей несомненный крен в сторону научной популяризации, что, видимо, обусловлено самим замыслом серии "Orbis provinciarum") монографии Х. Марека по истории римской провинции Вифиния и Понт[95] следует расценивать как еще одно проявление тенденции, оформившейся уже довольно давно: большее внимание исследователей привлекает именно римский, а отнюдь не эллинистический период истории Вифинии[96]. Вероятно, такое положение дел может быть объяснено как ситуацией с источниками, так и сложившейся в западной науке определенной системой приоритетов в выборе конкретных исследовательских тем.
В последнее время применительно к Вифинии и смежным с ней областям активно ведутся разработки по историко-географической проблематике[97], открывающие новые перспективы и возможности для освещения недостаточно изученных вопросов. Особняком стоит глубокое и оригинальное исследование Л. Робера, значительная часть которого посвящена исследованию тех или иных сторон истории Вифинии, причем автор в своих выводах опирался прежде всего на результаты собственных экспедиций по северо-западной Турции[98].
Нельзя не упомянуть и о работах болгарских фракологов, которые рассматривают Вифинию как составную часть фракийского мира и исходя из этого выявляют сходство и различия в культурно-историческом развитии Вифинии и Европейской Фракии. Здесь следует отметить прежде всего работы по вифинской топонимике и ономастике[99], а наиболее активно "фрако-вифинские параллели" изучались в 1970-х гг. А. Фолом[100].
Отечественная историография Вифинского царства небогата: в дореволюционной, а затем в советской и в современной российской науке главное внимание в силу вполне понятных причин всегда уделялось не Южному, а Северному Причерноморью. Определенный вклад в изучение древностей северной Малой Азии был внесен сотрудниками Русского археологического института в Константинополе[101]. Для изучения исторической географии Вифинии несомненное значение имеет интересная брошюра А. П. Протопопова[102].
Весьма представительный материал по интересующей нас теме содержится в работах, посвященных истории городов южного побережья Черного моря и Боспора Фракийского[103]. Особенно тесные отношения с Вифинией поддерживала Гераклея Понтийская, и вполне закономерно, что в сочинениях, посвященных истории этого полиса (кстати, довольно неплохо документированной)[104], немалое место уделяется и гераклейско-вифинским связям, хотя только в монографии С. Ю. Сапрыкина эти проблемы анализируются достаточно подробно и обстоятельно.
Другой традиционной для отечественного антиковедения была и остается история Понтийского царства, для которого контакты с соседней Вифинией всегда играли важную роль. В последние годы появился ряд исследований, детально освещающих историю Понта на протяжении IV-I вв. и особенно эпоху Митридата VI Евпатора[105]. В них рассматривается эволюция вифинско-понтийских отношений на протяжении тех или иных отрезков эллинистической истории, приведшая в конечном итоге к началу Митридатовых войн и гибели Вифинии как самостоятельного государства. Следует также упомянуть новую монографию, посвященную Пергаму[106], хотя в ней военные и дипломатические контакты этого государства с Вифинией не являются предметом специального рассмотрения. Отдельные стороны истории Вифинского царства затрагиваются также в некоторых работах общего характера[107] и статьях, посвященных анализу ряда частных проблем[108].
В целом можно констатировать, что, несмотря на определенные достижения в изучении истории эллинистической Вифинии, она даже в своей наиболее "простой" и доступной составляющей - политической - до сих пор остается полной открытых вопросов и нерешенных проблем. Очевидно, здесь играет свою роль относительная "периферийность" Вифинии по сравнению с государствами Атталидов и Митридатидов (не говоря уже о великих эллинистических державах)[109], а также и уже отмеченное выше своеобразие источниковой базы. В силу этих обстоятельств в литературе по истории Вифинского царства утвердилось немало тезисов (выдвинутых нередко "из общих соображений"), которые при ближайшем рассмотрении оказываются весьма уязвимыми для критики[110]. Отсюда вытекает необходимость тщательного анализа всего доступного историографического материала, что позволяет внести некоторые нюансы в изучение существенно важных вопросов.
Таким образом, выявление роли и места Вифинии в системе эллинистических государств продолжает оставаться важной и перспективной задачей. Сочетание разработанности отдельных аспектов истории Вифинии с отсутствием в историографии общей концепции исторического развития страны - ее внешней политики, государственного устройства, культуры - является оптимальной предпосылкой для новой постановки вопросов и открывает довольно широкие возможности для научного поиска.


[1] SEHHW. Vol. I. P. 572.
[2] См. мнение, высказанное по этому поводу М. И. Ростовцевым: Ibid. Почти полное отсутствие данных по экономике эллинистической Вифинии ярко контрастирует с большим количеством разнообразных материалов, наглядно иллюстрирующих бурное развитие страны в римское время.
[3] См., в частности, новую работу: Сапрыкин. С. Ю. Фракия как эллинистическое государство // Μνῆμα. Сборник научных трудов, посвященный памяти профессора Владимира Даниловича Жигунина. Казань, 2002. С. 247-263.
[4] О неопределенности взглядов исследователей на этот вопрос свидетельствует, например, то обстоятельство, что в историографии до сих пор сосуществуют два вида определений, относящихся к Вифинии и соседним с ней малоазийским монархиям. В первом из них подчеркивается «варварский» (или «полуварварский») характер этих стран и придается особое значение сохранению здесь власти местных династий (Мищенко Ф. Г. Федеративная Эллада и Полибий // Полибий. Всеобщая история в сорока книгах. Τ. I. СПб., 1994. С. 40; Jones A. H. M. The Greek City from Alexander to Justinian. Oxford, 1940. P. 21; SEHHW. Vol. I. P. 552; McShane R. B. The Foreign Policy of the Attalids of Pergamum. Urbana, 1964. P. 59, 96; Klose P. Die volkerrechtliche Ordnung der hellenistische Staatenswelt in der Zeit von 280—168 v. Chr.: Ein Beitrag zur Geschichte des volkerrechts. München, 1972. S. 2; Kreißig H. Geschichte des Hellenismus. Westberlin, 1984. S. 177; Левек П. Эллинистический мир. Μ., 1989. С. 316 и многие другие работы). Другие характеристики, напротив, подчеркивают близость (если не полную тождественность) Вифинии великим эллинистическим государствам в основных чертах политического, социального, экономического развития (Vitucci G. Il regno di Bitinia. Roma, 1953. P. 127; Зельин К. К. Основные черты эллинизма // ВДИ. 1953. № 4. С. 153; Eddy S. The King is Dead. Lincoln, 1976. P. 165; Walbank F. W. The Hellenistic World. London, 1981. P. 75; Heinen H. The Syrian—Egyptian Wars and the New Kingdoms of Asia Minor // CAH². Vol. VII. Part 1. 1984. P. 422). Очевидно, что на этом «черно–белом» фоне даже проигрывают те исследования, преимущественно общего характера, в которых своеобразие Вифинии и других эллинистических царств Анатолии вообще никак не оговаривается (а таковых на сегодняшний день большинство; нет необходимости их здесь перечислять). Наиболее перспективным выглядит путь, избранный американским антиковедом P. А. Биллоузом (Billows R. A. Kings and Colonists. Aspects of Macedonian Imperialism. Leiden; New York; Koln, 1995; См. также содержательную рецензию Г. А. Кошеленко на эту работу — ПИФК. Вып. 7. 1999. С. 344—352) и немецким историком Й. Кобесом (Kobes J. «Kіeіne Konige». Untersuchungen zu den Lokaldynasten im hellenistischen Kleinasien (323—188 v. Chr). St. Katharinen, 1996), хотя их подходы так–же не являются безупречными.
[5] Я в основном исхожу из понимания эллинизма, сформулированного К. К. Зельиным (Зельин. Κ. К. Основные черты эллинизма. С. 145—156) и довольно прочно утвердившегося в отечественной науке. На мой взгляд, оно продолжает сохранять свою актуальность даже в свете последующих теоретических новаций. См.: Ейне А. Некоторые проблемы истории эллинизма // ВИ. 1976. № 4. С. 72—89; Кошеленко Г. А. Греческий полис на эллинистическом Востоке. М., 1979. С. 23—79; Лордкипанидзе О. Д. «Эллинизм», «эллинистический мир», «эллинистическая культура»: трудности дефиниций // ПЭЭ. Тбилиси, 1985. С. 8—27; Эллиниэм: экономика, политика, культура. М., 1990; Эллинизм: восток и запад. М., 1992. Особо см. новую работу: Ладынин И. А. Основные этапы царского культа Птолемеев в контексте общей эволюции египетского эллинизма // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Вып. 3. СПб., 2004. С. 145-184, особ. с. 145-152,169— 173. Из концепций западных антиковедов наиболее привлекательными кажутся подходы Ф. Уолбэнка: Walbank F. W. The Hellenistic World; Idem. The Hellenistic World: New Trends and Directions // SCI. Vol. XI. 1991-1992. P. 90-113.
[6] Об этом замечательно сказал выдающийся исследователь древней истории Малой Азии В. М. Рамсэй: «Если рассматривать географию как исследование влияния, которое физические особенности и положение страны оказывают на жизнь населяющих ее людей, то не существует региона, в котором география могла бы изучаться лучше, чем в Малой Азии. Характерные черты этой страны выражены очень отчетливо; ее расположение своеобразно и уникально; ее история может быть прослежена на протяжении многих столетий, и в ее бесконечном разнообразии существует ярко выраженное единство с определенными четкими принципами эволюции, состоящими в очевидной связи с географическим окружением» (цит. по: Mitchell S. Anatolia. Land, Men and Gods in Asia Minor. Vol. I: The Celts in Anatolia and the Impact of Roman Rule. Oxford, 1993. P. 7. Note 12).
[7] Габелко О. Л. Внешняя политика Вифинского царства (Теория и методы изучения) // Методология и методика изучения античного мира. Доклады конференции. М., 1994. С. 54—61; Он же. Международные отношения в эллинистической Малой Азии как предмет системного анализа // Новые подходы в отечественной и всеобщей истории. Материалы конференции молодых ученых–историков Татарстана. Казань, 1996. С. 46.
[8] Особенно полезными оказываются здесь разработки американских политологов: Wright Q. A Study of War. Vol. I —II. Chicago, 1942; Sullivan M. P. International Relations. Englewood Cliffs, 1976.
[9] Так, K. Райт убедительно определил условия функционирования баланса сил (Wright Q. A Study of War. Vol. I. P. 130) и причины, приводящие к его нарушению (Ibid. Vol. II. P. 762—764). Они могут быть наглядно проиллюстрированы примерами из политической истории эллинистического мира и Вифинии в том числе.
[10] См., например: Treves P. Balance of Power Politics in Classical Antiquity // Доклады XIII Международного конгресса исторических наук. Секция древней истории. М., 1973. Исчерпывающий по полноте обзор существующих мнений см. в монографии: Кащеев В. И. Эллинистический мир и Рим: Война, мир и дипломатия в 220—146 годах до н. э. М., 1993. С. 24—35. Предпринятая недавно попытка оспорить значение этой политико–правовой категории для эпохи эллинизма (Беликов А. П. Рим и эллинизм. Проблемы политических, экономических и культурных контактов. Ставрополь, 1993. С. 383—384) кажется недостаточно аргументированной.
[11] Проблема «ранжирования» субъектов межгосударственных отношений эллинистической эпохи и определения особенностей, присущих политике каждого из них, также разработана в историографии еще недостаточно. См., например: Klose P. Die volkerrechtliche Ordnung… S. 26. Показательный пример неопределенности взглядов на этот вопрос можно найти в новейшем учебном пособии (История Древней Греции / Под ред. В. И. Кузищина. М., 2001. С. 296), где к великим эллинистическим державам достаточно неожиданно причисляется Пергамское царство. Автор предлагаемой вниманию читателя монографии обозначил предварительные подходы к этой проблеме в специальном учебном курсе: Габелко О. Л. Особенности историко–культурного развития малых эллинистических монархий. Программа спецкурса / / Проблемы истории и историографии докапиталистических обществ. Специальные курсы кафедры истории древнего мира и средних веков: программы, методические указания и литература. Казань, 2003. С. 29—38.
[12] Здесь, однако, следует соблюдать известную осторожность, избегая «растворения» малочисленных свидетельств, восходящих к IV—I вв., в массиве более поздних данных.
[13] SEHHW. Vol. I. P. 567. Ср. с характеристикой «Вифиниаки» Ф. Штедтером, автором одного из наиболее серьезных исследований творчества Арриана: «Знакомство Арриана с Вифинией, ее географией, культами и обычаями, без сомнения, помогло ему (при написании «Вифиниаки». — О. Г.), но эта книга по природе своей является продуктом прочтения, а не оригинального исследования и аутопсии» (Stadter P. A. Arrian of Nicomedia. Chapell Hill, 1980. P. 154). С этим мнением можно поспорить по крайней мере в последнем пункте: едва ли историк, будучи уроженцем Вифинии, не имел возможности использовать собственные наблюдения при написании им труда по истории своей «малой родины». Ср. о влиянии культурной, социальной и религиозной жизни Вифинии на Арриана: Tonnet Η. Recherches sur Arrien. Sa personalite et ses ecrits atticistes. Τ. I. Amsterdam, 1998. P. 15—17.
Судя по словам самого Арриана, воспроизведенным византийским патриархом Фотием, «Вифиниака» была написана им в зрелом возрасте, когда он уже в полной мере проявил себя на литературном поприще, так что, пожалуй, не следует отвергать вероятность того, что этот труд был не лишен определенных литературных и научных достоинств.
[14] Ф. Штедтер не без оснований замечает: за воспроизводимой Фотием фразой историка о том, что он уже давно замыслил создание такого труда, но это потребовало много времени, можно видеть недостаток у Арриана материалов источников (Stadter P. A. Arrian of Nicomedia. P. 153).
[15] Должна быть отмечена присущая писателю тенденция «историзировать» мифологические события (Ibid. P. 156—157).
[16] Эта информация, до сих пор не подвергавшаяся в науке целенаправленному анализу, оказывается весьма полезной при выяснении обстоятельств переселения фракийских племен в Малую Азию (см. гл.I, § 2).
[17] Ibid. P. 156.
[18] Ibid. P. 160-161.
[19] Весьма заманчивым было бы связать с какими–то конкретными событиями истории Вифинии рассуждения Арриана о «Кадмейской победе» (Bithyn., F 69), τ. е. о победе, равносильной поражению, или о понятии αμφίβολοι — «подвергающиеся нападению с разных сторон» (F. 67), но, разумеется, здесь приходится ограничиться лишь самой общей констатацией возможности этого.
[20] См. основные гипотезы о жизни и творчестве Мемнона: Laquer R. Lokalchronik. (Lokalchronik von Herakleia) // RE. Bd. XIII. Hbbd. 25. 1926. Sp. 1098—1103. Скорее всего, время его жизни следует отнести к первой половине II в. н. э.
[21] О творчестве этих двух авторов См.: Desideri P. Studi di storiografia eracleota. I. Promathidas e Nymphis // SCO. Vol. XVI. 1967. P. 366-416.
[22] Фрагменты трудов Домиция Каллистрата стали недавно предметом изучения для В. Амелинга: Ameling W. Domitius Kallistratos. FCrHist 433 // Hermes. Bd. XLIV. Ht. 3. 1995. S. 373-376.
[23] Дзагурова В. П. Мемнон. о Гераклее. Введение // ВДИ. 1951. № 1. С. 286; Reinach Th. Mithridates Eupator, Konigvon Pontos. Leipzig, 1895. S. 453-454.
[24] Об этой характерной черте местных хроник см.: Ростовцев М. И. Сириск — историк Херсонеса Таврического // ЖМНП. 1915, апрель. С. 159.
[25] Более подробно об отношении Мемнона к Вифинии и отражении его взглядов в написанном им сочинении см.: Габелко О. Л. Мемнон об истории Вифинского царства // Античный вестник. Вып. 2. Омск, 1995. С. 108-115.
[26] Reinach Th. Mithridates Eupator… S. 460.
[27] См., например: Allen R. A. The Attalid Kingdom: A Constitutional History. Oxford, 1983. P. 3-4. Наиболее показательный случай — чрезвычайно негативная характеристика, данная Полибием Прусию II (Polyb., XXXVII, 7) (Welwei K. — W. Konige und Konigtum im Urteil des Polybios. Herbede, 1963, S. 114—116; подробнее См. гл.IV, § 1). Анализ терминологии, применяемой Полибием для обозначения нарушений различных правовых и моральных норм (Walbank F. W. A Historical Commentary on Polybios. Vol. III. Oxford, 1979. P. 667—668), позволяет заметить, что к некоторым поступкам вифинских монархов историк прилагает в тех или иных модификациях все три определения — ἀσέβημα, παρασπόνδημα, ἀδίκημα.
[28] Тыжов А. Я. Полибий и его «Всеобщая история» // Полибий. Всеобщая история. Τ. I. СПб., 1994. С. 8.
[29] В обоих этих случаях, когда историк пользуется источником, настроенным нейтрально или даже положительно в адрес вифинского монарха, он отнюдь не акцентирует своей неприязни к представителю столь «нелюбимой» им династии. А. М. Экстайн даже полагает, что Полибий не имел какихлибо политических предубеждений против Вифинии и негативно относится только к Прусию II персонально (Eckstein A. M. Moral Vision in the Histories of Polybius. Berkeley; Los Angeles; London, 1995. P. 224). Подробнее об этом См. гл.IV, § 1.
[30] См. детальный обзор существующих точек зрения: McCing B. C. Appian’s «Mithridateios» // ANRW. Τ. 2. Bd. 34. 1. Berlin; New York, 1993. P. 496—522. В новой работе о «Митридатике» отстаивается интересный взгляд, что Аппиан стремился соблюсти объективность, комбинируя данные проримски и антиримски настроенных источников: Гуленков К. Л. Митридатовы войны в освещении Аппиана // Античность: эпоха и люди. Межвузовский сборник. Казань, 2000. С. 69—76.
[31] Шелов Д. Б. Аппиан — историк Митридатовых войн // Проблемы античной культуры. М., 1986. С. 116; McCing В. С. Appian’s «Mithridateios»… P. 502.
[32] Впрочем, из трех противоречивых пассажей греческого историка может быть извлечена весьма любопытная информация о правовом статусе последних вифинских монархов.
[33] McCing B. C. Appian’s «Mithridateios»… P. 507-508, 510.
[34] К их числу, вероятно, прежде всего следует отнести произведение историка и философа Посидония, задуманное как продолжение «Всеобщей истории» Полибия: Hose M. Erneuerung der Vergangenheit. Die Historiker in Imperium Romanum von Florus bis Cassius Dio. Stuttgart; Leipzig, 1994. S. 221—222. Подробнее о роли Посидония как источника Аппиана см.: Desideri P. Posidonio e la guerra mithridatica // Athenaeum. Vol. 51. 1973. P. 30-59, 237-269.
[35] Их краткое содержание передано в «Периохах» к труду Ливия, составленных предположительно во II в. н. э., которые тоже имеют немалое значения для исследования истории Вифинского царства. Так, именно они позволяют определить точную хронологию начала Первой Митридатовой войны.
[36] К ливианской традиции восходят в целом и произведения более поздних римских писателей — Флора, Грания Лициниана (I—II вв. н. э), Евтропия (IV в. н. э.), Орозия (V в. н. э.). Несмотря на очевидные недостатки, органически присущие большинству такого рода компилятивных сочинений — сжатость и сухость изложения, неизбежные при сокращении фактические ошибки и неточности в хронологии, — значения их трудов не следует недооценивать. Так, Граний Лициниан сообщает уникальную информацию о внутридинастических смутах в Вифинии в начале I в.; благодаря Евтропию нам известна точная дата смерти Никомеда IV (74 г.); тот же Евтропий и Орозий сообщают немаловажные детали политической обстановки в Малой Азии в ходе Митридатовых войн.
[37] Наиболее яркий пример грубого искажения фактов, касающихся предмета данного исследования, — пассаж XXVII, 3,1, где за личностью rex Bithyniae Eumenes следует видеть по меньшей мере трех (!) реальных лиц.
[38] Помпей Трог в своем труде опирался на сочинения, авторов, относившихся к Митридату Евпатору как положительно, так и отрицательно: Ballesteros Pastor L. Observaciones sobre la biografia de Mitridates Eupator en el Epitome de Justino (37. 1. 6 — 38. 8. 1) // Habis. T. 27.1996. P. 73-82.
[39] Кошеленко Г. А. Греция и Македония эллинистической эпохи // Источниковедение Древней Греции (эпоха эллинизма) / Под ред. проф. В. И. Кузищина. М., 1982. С. 105.
[40] Aly W. Strabon von Amaseia. Untersuchungen über Text, Aufbau und Quellen der Geographica. Munchen, 1960. S. 23.
[41] Стратановский Г. А. Страбон и его «География» // Страбон. География. М., 1994. С. 787.
[42] Хотя в целом вопрос об использовании Страбоном произведений этих авторов довольно сложен (см.: Грацианская Л. И. «География» Страбона. Проблемы источниковедения / / Древнейшие государства на территории СССР. Вып. 10. М., 1986. С. 63—74 — о влиянии Эфора и Артемидора на Страбона), отрицать их значение как источников XII книги «Географии», где идет речь о Вифинии, нет никаких оснований.
[43] Именно в повествовании о северо–западной Малой Азии географ достаточно отчетливо сформулировал один из своих принципиальных творческих методов — останавливаться «на описании современного положения, уделяя в то же время должное внимание положению вещей в древности» (Strabo, XII, 4, 6).
[44] Исключение составляет, пожалуй, монография голландского ученого И. П. Стронка (Stronk /. P. Ten Thousand in Thrace. Amsterdam, 1995) — пример В высшей степени добротного исследования, а также обстоятельный комментарий к «Анабасису», принадлежащий перу О. Лендла (Lendle Ο. Kommentar zu Xenophons Anabasis (Bücher 1—7). Darmstadt, 1995).
[45] Габелко О. Л. Дионисий Византийский о некоторых событиях политической истории региона Боспора Фракийского // Античность: история и историки. Межвузовский сборник. Казань, 1997. С. 34—39.
[46] Syll.³ 456 = TAM IV1 = RC 25.
[47] Ogul—Polat S., Şahin S. Katalog der bithynischen Inschriften in archaologishen Museum von Istanbul // EA. Ht. 5. 1985. S. 97-124; Ogul S., Şahin S. Katalog der bithynischen Inschriften in archaologischen Museum von Istanbul // EA. Ht. 8. 1986. S. 109-128.
[48] Die Inschriften von Kyzikos und Umgebung. T. II. Miletupolis. Inschriften und Denkmaler / IK. Bd. 26. Hrsg. von E. Schwertheim. Bonn, 1983. № 7, 8, 20, 21, 23; Die Inschriften von Hadrianoi und Hadrianeia / IK. Bd. 33. Hrsg. von E. Schwertheim. Bonn, 1987. N9 132.
[49] Габелко О. Л. Фрако–вифинское население в полисах побережья Пропонтиды и северо–западной Малой Азии / / История и культура античного мира / Отв. ред. В. П. Яйленко. М., 1996. С. 164—165.
[50] Roy—Vaillant /. Arsacidarum imperium II: Achaemenidarum imperiam sive regum Ponti, Bosphori et Bithyniae Historiae ad fidem numismatum accommodata. Paris, 1728 (non vidi).
[51] Wroth W. Catalogue of Greek Coins. Pontus, Paphglagonia, Bithynia, and the Kingdom of Bosporos. London, 1889.
[52] Reinach Th. Essai sur la numismatique des rois de Bithynie // RN. 1887. P. 220—248, 337—368; Idem. L’Histoire par les Monnaies. Essais de numismatique ancienne. Paris, 1902; Waddington W. H., Babelon E., Reinach Th. Recueil ge^ral des monnnaies grecques d’Asie Mineure. Τ. I. Paris, 1908 (далее — Recueil).
[53] Bennet W. H. The Death of Sertorius and the Coin // Historia. Bd. X. Ht. 4. 1961. S. 459-472; Перл Γ. Эры Вифинского, Понтийского и Боспорского царств // ВДИ. 1969. JM° 3. С. 39-69; Pollak Ph. A Bithynian Hoard of the First Century B. C. // ANSMusN. Vol. 16. 1970. P. 45-56; Leschhorn W. Antike Aren. Zeitrechnung, Politik und Geschichte im Schwarzmeerraum und in Kleinasien nordlich des Tauros. Stuttgart, 1993. S. 178-191.
[54] An Inventory of Greek Coin Hoards / Ed. by M. Thompson, O. Мѳг–kholm, C. M. Kraay. New York, 1973 (IGCH).
[55] Schonert—Geiss E. Bithynien // Chiron. Bd. 8. 1978. S. 607-658.
[56] Callatay F. de. Les derniers rois de Bithynie: problemes de chronologic // RBN. T. CXXXII. 1986. P. 5-30.
[57] Idem. L’Histoire des guerres Mithridatiques vue par les monnaies. Louvain–la–Neuve, 1997.
[58] См. обзор литературы: Schonert—Geiss Ε. Bithynien. S. 628—631, 632-633.
[59] Eadem. Griechische Mtinzwerk. Die Münzpragung von Byzantion. Τ. 1. Berlin, 1970.
[60] Монетное дело каппадокийских царей стало предметом длительной дискуссии между известными нумизматами О. Меркхольмом и Б. Симонеттой. Ее итоги, насколько это возможно, были подведены в работах: Simonetta B. The Coins of the Cappadocian Kings. Fribourg, 1977; Μ or–kholm O. The Coinages of Ariarathes VI and Ariarathes VII of Cappadocia // Schweizerische Numismatische Rundschau. Bd. 57. 1978. P. 144—163.
[61] См. их анализ в работе: Габелко О. Л. «Проконсульская» эра и положение полисов Вифинии в эллинистический и римский периоды / / SH. Vol. II. 2002. С. 97-106.
[62] Perrot С. Exploration archeologique en Galatie, Bithynie et Pontos. Paris, 1879.
[63] Koerte A. Kleinasiatischen Studien. V. Inschriften aus Bithynien // AM. Bd. XXIV. 1899. S. 398-451; Mendel C. Inscriptions de Bithynie // BCH. Τ. XXIV. 1900. P. 361-426; Kalinka E. Aus Bithynien und Umgebung // JOAI. Bd. XXVIII. 1933. S. 44-111.
[64] Dorner F. K. Inschriften und Denkmaler aus Bithynien / Istanbuler Forschungen. Bd. 14. Berlin, 1941. S. 3.
[65] Idem. Bericht uber eine Reisen in Bithynien. Wien, 1952; Idem. Vor–bericht über eine Reisen in Bithynien und in bithynischen–paphlagonischen Grenzgebiet, 1962 // Anzeiger der Akademie in Wien. Philologische—His–torische Klasse. Bd. 100. 1963. S. 136-144; Dorner F. K.. Hoepfner W. Vorlaufiger Bericht uber eine Reise in Bithynien, 1962 // AA. 1963. Ht. 3. S. 579-586; Eidem. Das Eiland Thynias—Apollonia // IstMitt. Bd. 39. 1989. S. 103-106.
[66] Şahin S. Neufunde von antiken Inschriften in Nikomedeia (Izmit) und in der Umgebung der Stadt. Munster, 1974; Idem. Bithynische Studien / IK. Bd. 7. Bonn, 1978.
[67] См. одну из первых работ: Firatli N. Bitinya ara§ tirmalarima birkag illave // Turk tarih kurumu Belleten. C. XVII. 1953. C. 15—26. В ходе проводившихся Η. Фиратли раскопок были обнаружены золотые ювелирные украшения (видимо, доэллинистического времени), которые, к сожалению, не были проанализированы в последующих обобщающих исследованиях.
[68] Такая ситуация в целом сохраняется и поныне: широкомасштабных раскопок на территории Вифинии сейчас не ведется, а получаемые турецкими археологами материалы в основном относятся к позднему времени. Тем не менее директор исторического музея г. Изник г-жа Гюльчин Озиязичи любезно сообщила мне, что в апреле 2001 г. сотрудниками музея в ходе раскопок в 5 км от города было обнаружено захоронение, датируемое первой половиной II в. благодаря находке двух бронзовых монет Прусия II: двухкамерная гробница с мраморными ложами, на которых находились три скелета. Погребальный инвентарь был представлен бронзовыми и стеклянными сосудами, терракотовыми статуэтками, светильниками, коробочками для благовоний. См. также: Merigboyu Y., Atasoy S. Izmit Kanlibag tümulüsu // Istanbul arkeoloji müzeleri yilligi. 1969. S. 67— 95, где приводятся данные о раскопках гробницы с тумулусом из окрестностей Измита (древняя Никомедия), датируемой эллинистическим периодом. к сожалению, не подвергались систематическому археологическому изучению ограбленные еще в древности гробницы, расположенные у селения Уч Тепелер (также неподалеку от Измита) и предположительно идентифицирующиеся с погребениями вифинских царей (информация предоставлена археологом Музейного управления г. Измит г-жой Зейнеп Демир).
[69] Kubinska J. Les monuments funeraires dans les inscriptions grecques de I’Asie Mineure. Warszawa, 1968; Pfuhl E., Mobius H. Die Ostgriechischen Grabreliefs. Bd. I — II. Mainz–am–Rhein, 1979; Cremer M. Hellenistisch–romische Grabstelen im nordwestlichen Kleinasien. 2. Bithynien // AMS. Bd. 4. Bonn, 1992.
[70] Firatli N., Robert L. Les steles funeraires de Byzance G^co-Romaine (avec l’edition et l’index commentё des epitaphes). Paris, 1964; Die In–schriften von Byzanz / IK. Bd. 41. Hrsg. v. A. Laitar. Bonn, 2000.
[71] Asgari N., Firatli N. Die Nekropole von Kalchedon // SRKK. S. 1-92.
[72] Detschew D. Die Thrakische Sprachreste. Wien, 1957; Robert L. Noms indigenes dans l’Asie—Mineure Greco—Romaine. Paris, 1963; Zgusta L. Kleinasiatische Personennamen. Prag, 1964; Idem. Klenasiatische Ortsnamen. Heidelberg, 1984; Tischler J. Kleinasiatische Hydronymie. Wiesbaden, 1977.
[73] См. предварительные результаты: Габелко О. Л. Новые данные о мифинских личных именах // Thracians and Circumpontic World. Summaries of the IX-th International Congress of Thracology (Chisinau — Vadul Lui Voda, 6-11 SePart. 2004). Chisinau, 2004. C. 135-136. В данной монографии эти данные анализируются в Приложении I.
[74] Подробнее о литературе, посвященной истории Вифинии, см.: Габелко О. Л. История Вифинского царства в зеркале историографии // Античный мир и его судьбы в последующие века. Доклады конференции. Μ., 1996. С. 140—149. Здесь делается вывод о существовании в изучении Вифинского царства трех подходов, условно названных монографическим, интегрирующим и региональным. Следует подчеркнуть, что историографический аспект темы представляет вполне самостоятельный научный интерес, позволяя проследить немаловажные детали в развитии исследований по истории эллинизма.
[75] Русский перевод: Дройзен И. Г. История эллинизма. Τ. I —III. М., 1890-1893.
[76] Чертков А. Д. Фракийские племена, жившие в Малой Азии. М., 1852; Lauria С. A. La Bitinia. La Lidia. S. I., 1874; Клеоним М., Попадопуло Х. Вифиния. Историко–географический очерк. Одесса, 1886 (последняя работа — это русский перевод греческого издания 1869 г.). Упомянутые здесь русскоязычные брошюры вообще лишь с большой натяжкой могут быть отнесены к научным исследованиям и скорее претендуют на то, что–бы быть отнесенными к категории историографических курьезов.
[77] Nolte E. De rebus gesti Bithynorum usque ad Prusiam I mortem. Diss. Halle, 1861.
[78] Reinach Th. Numismatique ancienne: Trois royaumes de 1’Asie Mineure: Cappadoce, Bithynie, Pont. Paris, 1888.
[79] Idem. Mithridate Eupator, roi de Pont. Paris, 1890. Второе издание книги вышло пять лет спустя в Лейпциге на немецком языке (см. прим. 23).
[80] Meyer Ed. Geschichte des Konigreichs Pontos. Leipzig, 1879.
[81] Idem. Bithynia // RE. Bd. III. 1898. Sp. 507-524.
[82] Niese B. Geschichte der Griechischen und Makedonischen Staaten seit der Schlacht bei Chaeronea. Bd. I—III. Gotha, 1893-1903; Beloch K. J. Griechische Geschichte. Bd. IV. Abt. 1—2. Leipzig, 1925; Meyer Em. Die Grenzen der Hellenistischen Staaten in Kleinasien. Zurich; Leipzig, 1925; CeyerF. Nikomedes (3, 4, 5, 6) // RE. Bd. XVII. 1936. Sp. 493-499; Ruge O. Tieion // RE. Bd. VI. A 1. 1936. Sp. 856-862; Ruge W. Nikaia (7) 11 RE. Bd. XVII. 1936. Sp. 226-243; Idem. Nikomedeia // Ibid. Sp. 468-492; Jones A. H. M. The Cities of the Eastern Roman Provinces. Oxford, 1937; Idem. The Greek City…
[83] См., например, явные реминисценции: Davis N., Kraay C. M. The Hellenistic Kingdoms. Portrait Coins and History. London, 1973. P. 257— 264; Harris B. F. Bithynia: Roman Sovereignty and the Survival of Hellenism 11 ANRW. Bd. VII. H. 2. Berlin; New York, 1982. P. 858-869.
[84] Vitucci G. Il regno di Bitinia.
[85] Habicht Ch. Uber die Kriege zwischen Pergamon und Bithynien // Hermes. Bd. LXXXIV. 1956. S. 90-110.
[86] Idem. Prusias (1, 2, 3) // RE. Bd. XXIII. 1.1957. Sp. 1086-1127; Idem. Ziaelas // RE. Bd. 10a. 1972. Sp. 387-397; Idem. Zipoites (1, 2, 3) // RE. Bd. 10a. 1972. Sp. 448-459.
[87] Liebmann—Frankfort T. La frontiere orientale dans la politique exte–rieure de la Republique romaine. Bruxelles, 1969; Cimma M. R. Regi socii et amici populi Romani. Firenze, 1976; Sherwin—White A. N. Roman Involvement in Anatolia, 167-88 B. C. // JRS. Vol. LXVII. 1977. P. 6275; Idem. Roman Foreign Policy in the East. 168 B. C. to A. D. I. London, 1984; Bulin R. K. Untersuchungen zur Politik und Kriegfuhrung Roms im Osten von 100—68 v. Chr. Frankfurt–am–Main; Bern, 1983; Cruen E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. Vol. I—II. Berkeley; Los Angeles; London, 1984; Sulliuan R. D. Near Eastern Royalty and Rome, 100-30 B. C. Toronto, 1990; Kallet—Marx R. M. Hegemony to Empire. The Development of the Roman Imperium in the East from 148 to 62 B. C. Berkeley; Los Angeles; Oxford, 1995; Canali de Rossi F. Le ambascerie dal mondo greco a Roma in eta republicana. Roma, 1997.
[88] Hansen E. V. The Attalids of Pergamon. Ithaca; New York, 1947; McShane R. B. The Foreign Policy…; Hopp J. Untersuchungen zur Geschichte der letzten Attaliden. Munchen, 1977; Allen R. A. The Attalid Kingdom…; Virgilio B. II «Tepio stato» di Pessinunte fra Pergamo e Roma nel II—I secolo A. C.: (C. P. Welles, Roy. corr., 55—61). Pisa, 1981.
[89] McGing B. C. The Foreign Policy of Mithridates VI Eupator, King of Pontus. Leiden, 1986; Ballesteros Pastor L. Mitridates Eupator, rey del Ponto. Granada, 1996 (испанскому исследователю принадлежит также ряд статей, в которых основательно прорабатывается источниковедческая база традиции о Митридате Евпаторе); Strobel K. Mithridates VI Eupator von Pontos. Politisches Denken in hellenistischer Tradition versus romische Macht. Gedanken zur Geschichtlichen Stellung und zum Scheitern des letzten groBen Monarchen der hellenistischen Welt // Orbis Terrarum. 1996. Bd. 2. S. 145—190; Idem. Mithridates VI Eupator von Pontos. Der letzte groBe Monarch der hellenistischen Welt und sein Scheitern an der romischen Macht // Ktema. T. 21. 1996. P. 55-94: Mastrocinque A. Studi sulle Kuerre Mithridatiche. Stuttgart, 1999.
[90] Simonetta B. The Coins of the Cappadocian Kings.
[91] Strobel K. Die Galater im hellenistischen Klenasien: Historische Aspekte einer keltischen Staatenbildung // Hellenistische Studien. Gedanksschrift für Herrman Bengtson. Munchen, 1991; Idem. Galatien und seine Grenzregionen. Zu Fragen der historischen Geographie Galatiens // AMS. Bd. XII. Forschungen in Galatien. Bonn, 1994. S. 29~65; Idem. Die Galater. Geschichte und Eigenart der keltischen Staatenbildung auf dem Boden des hellenistischen Kleinasien. Bd. 1. Untersuchungen zur Geschichte und historischen Geographie der hellenistischen und romischen Kleinasien I. Berlin, 1996 (эта работа содержит глубокий и содержательный очерк политической истории раннеэллинистической Малой Азии в целом); Mitchell S. Anatolia; Ellis P. B. Celt and Greek. London, 1996; Arslan M. Galatlar. Antikgag Anadolusu’nun Savasci Kavmi. Istanbul, 2000.
[92] Kammel O. Heracleotica. Beitrage zur alteren Geschichte der griechischen Colonisation im Nordlichen Klein—Asien. Plauen, 1869; Schneider–wirth H. Das Pontische Herakleia. Heiligenstadt, 1885; Merle H. Die Geschichte der Stadte Byzantion und Kalchedon. Kiel, 1916; Burstein S. M. Outpost of Hellenism: The Emergence of Heraclea on the Black Sea. Berkeley, 1976; Bittner A. Gesellschaft und Wirtschaft in Herakleia Pontike. Eine Polis zwischen Tyrannis und Selbstverwaltung. Bonn, 1998.
[93] Hannestad L. «This Contributes in No Small Way to One’s Reputation»: The Bithynian Kings and Greek Culture // Aspects of Hellenistic Kingship / Studies in Hellenistic Civilization. Vol. V. Aarhus, 1996. P. 67—98.
[94] См., помимо перечисленных выше работ, его статьи в «Der Neue Pauly», посвященные городам и правителям Вифинии.
[95] Marek Ch. Pontus et Bithynia. Die romischen Provinzien im Norden Kleinasiens. Mainz, 2003.
[96] Достаточно назвать лишь некоторые основательные труды по истории римской Вифинии: Lewis M. F. A History of Bithynia under Roman Rule, 74 B. C. — A. D. 14. Diss. Minnesota, 1973; Harris B. F. Bithynia: Roman Sovereignity…; Idem. Bithynia under Trajan. Roman and Greek Views of the Principate. Auckland, 1964; Marek Ch. Stadt, Ara und Territorium in Pontus—Bithynien und Nord—Galatia. Tubingen, 1993; De–bord P. Comment devenir le siege d’une capitale imperiale «racours» de la Bithynie // REA. T. 100. № 1-2. 1998. P. 139-165.
[97] Şahin S. Studien uber die Probleme der historischen Geographie des nordwestlichen Kleinasiens // EA. Ht. 7. 1986. S. 125—167; Schwertheim E. Studien zur historischen Geographie Mysiens / / EA. Ht. 11. 1988. S. 65—78; Strobel K. Galatien und seine Grenzregionen.
[98] Robert L. A travers l’Asie Mineure. Poetes et prosateurs, monnaies grecques, voyageurs et geographie. Paris, 1980. P. 5—196.
[99] Mihailov C. Population et onomastique d’Asie Mineure en Thrace // Pulpudeva. 2. Sofia, 1978. P. 68—78; Duridanou I. Die thrakischen Ortsna–men Bithyniens // Pulpudeva. 3. Sofia, 1980; Idem. Die thrakischen Personennamen Bithyniens // Балканско езикознание. Τ. XXIV. 1. 1981. S. 31—42; Ceorgieu V. La formation et l’ethymologie des noms rois des Thra–ces et Daces // Балканско езикознание. Τ. XXIV. 1. 1981. S. 5—29.
[100] Фол А. Демографска и социална структура на древна Тракия. София, 1970; Fol A. Paralleles thraco–bithyniens de l’epoque preromanie. I. Le regime de la propriete // Etudes historiques. T. 5. 1970. P. 177—189; Idem. Observations preliminaires sur la diaspora thrace en Asie Mineure et dans le Proche—Orient pendant l’antiquite // Etudes balkaniques. T. 2. 1971. P. 56—72; Idem. Thrako–bithynische Parallelen im vorromischen Zeitalter. II. Bevolkerungs- und gesellschaftsstrukturen // Thracia. I. Serdicae, 1972. S. 197—212. Его подход, однако, отличается некоторой тенденциозностью: исследователь зачастую выделяет общие черты в политическом, экономическом и социальном развитии Вифинии не на основании данных источников, а путем механического переноса сведений о Вифинии на фракийскую почву и наоборот, в результате чего им создается концепция истории Вифинии как «крупной фракийской державы». Еще более отчетливо эта тенденция выражена в статьях о Вифинии, помещенных в «Краткой энциклопедии фракийских древностей». См. подробнее о взглядах болгарских исследователей на вифинскую проблематику: Габелко О. Л. Изучение истории Вифинского царства болгарскими историками / / III Дриновские чтения. Проблемы источниковедения, историографии, истории и культуры Болгарии. Тезисы докладов. 25—27 октября 1994 г. Харьков, 1994. С. 11—12; Он же. История Вифинского царства в зеркале историографии. С. 146—147. Между тем в работах большинства западных исследователей фракийское наследие в истории Вифинии исследуется явно недостаточно глубоко и чаще всего просто упоминается.
[101] Регель В. Э. Об одной погребальной пещере в Вифинии // ЖМНП. Ч. 245. 1886. С. 113—117; Он же. о некоторых надгробных памятниках В Вифинии // ЖМНП. Ч. 257. 1888. С. 49-57; Регелъ В. Э., Новосадский Н. Д. Надгробная надпись из Никеи // ЖМНП. Ч. 246. 1886. С. 25—36. В этих работах значительный интерес представляет попытка проследить взаимосвязь между определенными типами вифинских погребальных памятников и особенностями местности, в которой они были воздвигнуты. См. также: Поюдин П. Д., Вульф О. Ф. Никомидия. Историко–археологический очерк. Одесса, 1897; Лепер Р. Х. Греческая надпись из Инеболи // ИРАИК. 1903. № 8. Вып. 1-2. С. 158-164.
[102] Протопопов А. П. Военно–топографическое описание Вифинийского полуострова. СПб., 1883.
[103] Невская В. П. Византий в классическую и эллинистическую эпохи. М., 1953; Максимова М. И. Античные города юго–восточного Причерноморья. Синопа, Амис, Трапезунт. М.; Л., 1956; Палъцева Λ. А. Из истории архаической Греции: Мегара и мегарские колонии. СПб., 1999.
[104] Дзагурова В. П. Гераклея Понтийская в эпоху ее автономии: Дисс…. канд. ист. наук. М., 1946; Она же. Мемнон. о Гераклее. Введение. Комментарии; Леви Е. И. Гераклея Понтийская: Дисс…. канд. ист. наук. Л., 1947; Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический. М., 1986.
[105] Ломоури Н. Ю. к истории Понтийского царства. Тбилиси, 1979; Молев Е. А. Властитель Понта. Н. Новгород, 1995; Сапрыкин С. Ю. Понтийское царство. М., 1996; Смыков Е. В. Рим и Митридат Евпатор: война, политика, идеология. Дисс…. канд. ист. наук. Саратов, 1997; см. также ряд работ К. Л. Гуленкова.
[106] Климов О. Ю. Царство Пергам: Очерк социально–политической истории. Мурманск, 1998; см. также более ранние работы этого же автора.
[107] Жигунин В. Д. Международные отношения эллинистических государств. Казань, 1980; Он же. Международная политика эллинистических государств (280—220 гг. до н. э.): Дисс…. д-ра ист. наук. М., 1988; Кащеев В. И. Эллинистический мир и Рим…
[108] Карышковский П. О. о некоторых вифинских тетрадрахмах 183 г. вифинской эры // ЗОАО. Τ.1 [34]. 1960. С. 327-333; Моисеева Т. А. Переселение кельтов в Анатолию и договор Никомеда Вифинского с галатами // Норция. Вып. 2. Воронеж, 1978. С. 71—82; Vinogradov Ju. C. Der Staatsbesuch der «Isis» im Bosporos // AncCiv. 1998 (1999). Vol. 4. S. 271-302 и др.
[109] См. любопытные наблюдения историографического характера, сделанные по этому поводу Л. Ханнестад («This Contributes in No Small Way…». P. 67).
[110] См. об этом: Габелко О. Л. Внешняя политика Вифинского царства. С. 54—55.