(до нас недошедшего).
Умеренность и добросовестность ваша, Квириты, качества, прославлявшие вас между всеми народами, внушают мне страх за вас, когда я говорю о тиранстве Л. Суллы. Судя сами по себе, не предполагая других способными к злодействам, о которых самая мысль далека от вас, вы незаметно попадете в расставленные для вас сети. Особенно когда дело идет о человеке, основавшем все свои надежды на злодействе и коварстве; все его ручательство и безопасность заключается в том: быть хуже и ненавистнее, чем вы можете предполагать, и от вас порабощенных отнять всякое помышление о свободе, преисполнив меру ваших зол. Если же вы и провидете что, то вы удовольствуетесь отклонить от себя опасность, а не отмстить виновнику её. Товарищи и сотрудники этого человека, нося славные имена, происходя от предков, совершивших славные подвиги, к непонятому моему удивлению, не стыдятся ценою собственного рабства покупать себе у него право порабощать вас. Таким образом это двойное унижение они предпочитают тому, чтобы пользоваться свободою и честно проводить жизнь под сенью законов. Славные потомки Брутов, Эмилиев и Лутациев, вы родились на ниспровержение того, что ваши предки заслужили доблестно. От Пирра, Аннибала, Филиппа и Антиоха отстаивали мы не иное что, как свободу нашу, право собственности каждого и право повиноваться одним законам, а не личности человека. Неистовый этот Ромул попрал все это и господствует над нами, как бы по праву завоевания. Не удовольствовался он гибелью войска, консула, многих именитых граждан, павших жертвою изменчивости военного счастия; но успехи не сделали его добрее и снисходительнее, а как будто еще более ого ожесточили. Он первый на памяти людей придумывал наказывать людей, которые еще не родились; еще не воспользовались благами жизни, они были уже жертвою осуждения. Таким образом он находит для себя защиту в самой громадности своих преступлений; ужасом он вас держит в рабстве, и вы опасаетесь защищать свою свободу, чтобы не впасть в злейшее рабство.
Нужно действовать, Квириты, и предупредить его, если вы не желаете упрочить ему торжество на развалинах похищенной у вас свободы. Не нужно откладывать вдаль, и обеты тут будут бесполезны. Не надеетесь ли вы может быть, что ему надоест тиранство или ему стыдно будет его, и что он, добровольно, к собственной гибели, откажется от власти, доставшейся ему ценою стольких злодейств. Но теперь для него дело уже идет не о славе, а о безопасности; теперь для него хороши и честны все средства, лишь бы удержать власть в руках. Итак покой и безопасность, соединенные с свободою - самый завидный удел для мирного и честного гражданина, часто им предпочитаемый деятельности, но сопряженной с заботами и трудами-уже для нас невозможны. Нам остается или раболепствовать или предписывать законы; надобно, Квириты, или самим жить в постоянном страхе или внушать его другим.
Чего нам еще ждать? Какие законы человеческие не попраны и божественные не осквернены? Народ Римский, еще недавно повелитель всех народов земли, ныне попран, унижен, презрен, обнажен от покрова законов, чести, славы, власти, возможности полезной деятельности, не имеет избытка и в той самой пище, которая дается невольникам. Многие союзники и большая часть Латинцев, полученное от вас за многие и полезные услуги, право гражданства утратили по произволу одного человека. Родовая поземельная собственность невинного простого народа досталась в награду за преступления немногим спутникам его. Законы, судебная власть, общественная казна, провинция, цари - все принадлежит одному; наконец он же присвоил себе над согражданами право жизни и смерти; при нем видели вы человеческие жертвы и гроба, орошенные кровью граждан. При таких обстоятельствах, что же остается нам, как взявшись за оружие иди отмстить или честно умереть? А умереть - подо всем, как бы ни защищена была жизнь наша; терпеливо же дожидаться горькой участи, ничего не предпринимая, свойственно разве слабому характеру женщины.
Но Сулла говорит, что я бунтовщик за то, что преследую грабивших отечество во время смут и что ищу войны я, домогающийся только возможности оставаться покойным под защитою законов. Точно как будто спасение и безопасность вас и отечества зависели оттого, чтобы Веттий Пицентянин или писец Корнелий разделили себе чужую собственность, честными трудами нажитую; для той же цели вам нужно подтвердить приговор гибели многих граждан, вина которых заключалась в одном богатстве. Для того погибли в мучениях многие именитые люди, другие бежали, город осиротел; имения и пожитки несчастных его жителей, как бы военная добыча, захваченная у Кимвров, проданы с аукциона или розданы в подарки. Но, мне скажут, ты сам покупал имения опальных граждан; не верх ли злодейств этого человека, что никому не дозволено было безнаказанно оставаться честным. Теперь, я то, что купил по чувству робости, и за что платил наличные деньги, возвращаю прежним законным владельцам и не допущу на себя подозрения, что я обогатился во время бедствия соотечественников. Положим конец господству безумия с одной, и излишнего терпения с другой стороны, Римские войска сражались одно с другим и обращали на своих оружие, назначенное для чужих. Положим конец таким позорным и преступным действиям; Сулла же на этот предмет иного мнения; он не только не жалеет о случившемся, а относит его к своей чести; даже если бы это возможно было, готов снова начать все, что было. Дело впрочем уже не в том, что он за человек, какого вы о нем мнения, но осталось ли у вас довольно присутствия духа для собственной обороны? Вот в этом я сомневаюсь. Берегитесь, как бы выжидая друг от друга первого примера, вы не были предупреждены не открытыми силами его, незначительными и пустыми; но вашею же беспечностью докажете вы, что он столько же может надеяться на счастие, сколько и на собственную смелость.
Рассмотрите, кто за одно с ним, кроме немногих приближенных, опозоривших себя злодействами наравне с ним? А торжество всех кончилось для каждого весьма не одинаково. Не воины ли Суллы за него? Они, которые проливали кровь для приобретения богатств Тарруле и Сцирру, самым позорным рабам? Или не те ли партии Суллы, которым предпочтен в гражданских должностях Фузидий, гнусный и подлый человек, недостойный названия мужчины; ему достаточно получить место, чтобы его опозорить. Итак, с надеждою смотрю я на победоносное войско, которое столькими трудами и ранами не заслужило себе ничего, кроме - тиранна. Может быть воины взялись за оружие для ниспровержения власти трибунов, с таким трудом основанной вашими предками для защиты прав их и власти? Ну так они получили прекрасное вознаграждение! Будучи сосланы в леса и в болота, они видят награды немногих, а себе ничего, кроме посрамления и обиды.
Откуда же в нем столько самоуверенности и смелости? Оттого, что счастие служит самим лучшим прикрытием порокам; с изменением же его Сулла столько же будет презираем, сколько прежде внушал страха. Не потому ли надеется на успех, что своему преступлению и отцеубийству придает наименования согласия и мира? Он утверждает, что народ Римский не прежде будет наслаждаться спокойствием, как когда чернь будет лишена поземельной собственности, когда имущество граждан будет достоянием грабежа, а власть, принадлежность народа Римского, достанется ему одному. Если вы хотите испытать, каков мир и спокойствие, обещаемые вам Суллою, то вы этим будете причиною страшных смут в отечестве и гибели его; подтвердите предложенные им законы, примите от него спокойствие вместе с рабством и завещайте потомкам неслыханный пример, как народ Римский собственною кровью стяжал себе рабство. Я, хотя занимаю высшее место в управлении, достаточное для чести имени моего, для достоинства и даже безопасности моей; но не намерен заботиться о себе только, и предпочту борьбу за вольность, сопряженную с опасностью, спокойствию, могущему повлечь за собою рабство. Если вы одобряете слова кои, Квириты, с помощью богов последуйте за консулом вашим М. Эмилием; он будет вашим вождем в начинающейся борьбе за вольность и за ваши права.
Почтенные Сенаторы, мое самое задушевное желание, чтобы отечество было спокойно или, в случае опасности, находило скорую защиту в лучших гражданах, чтобы смуты и злые начинания падали на голову виновников. Вижу совсем другое, волнения и беспорядки повсюду, и те же люди их производят, на чьей бы обязанности лежало предупреждать их. Короче, благонамеренным и честным людям приходится исполнять волю людей дурных и зловредных. Вы конечно не желали бы войны; теперь же боритесь за оружие, потому что так угодно Лепиду; впрочем, не вздумается ли кому нибудь из вас до того крепко держаться мира, что он станет терпеливо сносить его неприязненные действия? Боги благие, не оставьте хоть вы своим покровительством этот город, совершенно отложивший о себе всякую заботу! М. Эмилий, самый последний из людей преступных, о котором трудно решить чего в нем более, злобы или неспособности ни к чему, командует войском для уничтожения вашей вольности, и из презренного сделался страшным. Вы же медлите, колеблетесь, ни на что не хотите решиться, ищете мира на словах и в предсказаниях жрецов, а защищать его не хотите; вы не хотите знать, что слабость определений ваших унижает достоинство ваше и ободряет вашего противника. Основательно ли я говорю - рассудите сами. Не приобрел ли он грабительством консульство? А за бунт наградили вы его провинциею и войском. Получив такую награду за свои преступления, что ему теперь остается получить в случае, если бы он действовал хорошо и честно?
Не полагаете ли вы, что те, которые решились истощить до последнего все средства примирения, отправляя посла за послом, предлагая всевозможные пути к соглашению, заслужили по крайней мере благорасположение Лепида? Ничуть, он их считает презренными, недостойными руководствовать общественными делами, и готовою своею добычею; робостью нельзя снискать честного мира, потерявши его раз. Что касается до меня, то я с самого начала, видя волнение в Этрурии, созвание людей опальных, покушение подкупить граждан, говорил, что время действовать скоро и решительно, и был в числе немногих принявших совет Катулла. Те же, которые восхваляли какие-то благодеяние рода Эмилиев и приписывали величие народа Римского его великодушию, склонности всегда прощать, утверждали, что Лепид ничего противозаконного не делает, когда он своевольно взялся за оружие для уничтожения вольности; они таким образом причинили вред отечеству, стараясь приобресть выгоды и покровительство. Лепид тогда был не более, как разбойник с шайкою головорезов и прислужников, из коих ни один не пожертвует жизнью из за поденной платы. Теперь же он в должности консула, с властью ему присвоенною, не купленною, но добровольно вами данною; под его начальством есть легаты, по закону обязанные исполнять его приказания. У него сборное место самых испорченных людей всех сословий, подстрекаемых нуждою и страстями, волнуемых сознанием совершенных ими преступлений; для этих людей в смутах раздолье, в мирное время - беда; они стараются, чтобы волнение рождало волнение, война войну. Принадлежа прежде к шайке Сатурнина, потом Сульпиция, потом Мария а Дамазиппа, теперь они нашли себе достойного главу в Лепиде. Этрурия и окрестные страны готовы взяться за оружие; к тому же склоняют Испанию. Мидридат угрожает войною соседним народам, платимая коими дань только нас и поддерживает. Одним словом государству угрожала бы страшная опасность, будь только во главе волнения человек способный.
Молю и заклинаю вас, достопочтенные отцы, обратите внимание на нынешние обстоятельства, не допустите своеволию и склонности к злодейству заразить еще невинных. Если за дурные действия вместо наказания последует награда, то не легко удержаться на стезе добра, не видя воздаяния. Не ждете ли вы, что, снова подвинувшись с войском к городу, Лепид опустошит его огнем и мечем? От теперешних его действий этого не трудно ожидать, даже скорее чем можно было предполагать, чтобы вместо мира и доброго между гражданами согласия перешел он к междоусобной войне. А он ее начал в попрание всех законов божественных и человеческих, не за свою или, как он утверждает, приверженцев обиду, но для ниспровержения законов и вольности. Его мучит и волнует честолюбие и страх наказания; не имея твердого характера и правил, он беспрестанно меняет свои предположения; ненавистник мира, для него страшного, он не имеет довольно решительности вести войну; всего страшнее ему потерять возможность своеволия и роскоши, и более всего рассчитывает он на вашу беззаботность. Сам не знаю как назвать то, что управляет вами, робость ли, леность или безрассудство. Каждый из вас видит опасность, приближающуюся как молния, но и каждый желает только одного: его бы она не поразила; отклонить же общую ото всех опасность, о том ни у кого нет заботы. Обратите, прошу вас, внимание, как изменилось положение дел; зло общественное прежде искало тайны, средства же против него приготовлялись явно; таким образом благонамеренные люди легко предупреждали ковы злых. Теперь же враги общественного порядка и согласия действуют открыто, защитники же его скрываются. Те явно берутся за оружие, вы же трепещете в страхе.
Чего же вы еще ждете? Неужели вам стыдно или жаль действовать так, как следует? Может быть вас трогают слова Лепида; но он, говоря, что домогается возвратить каждому свое, захватывает чужое. Он домогается уничтожения законов, силою наложенных - сам, насильственно с оружием в руках, ищет утверждения права гражданства за теми, которые, по его же признанию, никогда его и не теряли; он домогается восстановления трибунской власти для упрочения общего мира и согласия между гражданами, тогда как эта самая власть была искони виновницею всех смут. Бессовестный и злейший человек! Могут ли тебя трогать бедность или бедствия граждан тогда, как у тебя самого нет ничего своего, что бы не было приобретено оружием или обидою? Ты домогаешься вторичного консульства, но сдал ли ты первое? В войне ты ищешь средств к восстановлению доброго согласия, тобою же нарушенного? Изменив нам, ты не можешь быть верен и твоим приверженцам, ты - враг всех благонамеренных людей. Как ты не стыдишься людей и богов не боишься, обманув столько раз и тех и других ложными клятвами и обещаниями? Теперь, будучи таков как ты есть, и оставайся им, умоляю тебя, не клади оружия; иначе твой беспокойный нрав, не позволяя тебе остаться в покое, будет причиною беспрерывных смут и беспокойств для нас. И люди, и законы, и боги, покровители отечества, отказывают тебе в праве гражданства: иди избранным тобою путем, чтобы скорее достигнуть заслуженного тобою возмездия!
Но вы, достопочтенные отцы, доколе с терпением будете смотреть на опасность, угрожающую отечеству, и враждебным явно действиям будете противоставлять одни лишь слова? Против вас набирают воинов, явно и тайно добывают денег, выводят из городов и ставят туда гарнизоны, издают законы произвольные; на все это вы отвечаете только посольствами и декретами. Но, уверяю вас, что чем миролюбивее будете вы, тем вызовите вы более ожесточенную войну; враг ваш понимает, что он только и может рассчитывать на робость вашу, а не на справедливость и чистоту своих намерений. Утверждая, что, в предупреждение смут и междоусобного кровопролития, вооруженному Лепиду не должно противоставлять сопротивления, вы сами себе готовите участь побежденных, тогда как вам бы следовало предписывать законы, а не принимать их. Советовать вам во что бы то ни стало поддержать мир, значит подстрекать его - упорнее вести войну.
Если вы этого хотите, если, забыв преступные действия Цинны, возвращение которого в наш город будет вечным пятном на нашем сословия, вы и теперь готовы предоставить произволу Лепида и себя, и жен, и детей ваших, то к чему могут повести совещания и декреты, к чему прибегать к Катуллу? Тщетны его и немногих других усилия спасти отечество. Делайте, как знаете, заранее заискивайте благосклонность Цетега и других подобных ему предателей, уже готовых возобновить грабежи и поджоги, и поднять оружие на богов, покровителей наших очагов домашних. Если же вам еще дорога вольность и справедливость, то пусть декреты ваши будут вас достойны, и придадут мужества и смелости людям благонамеренным. Есть у вас вновь набранное войско; за вас старые воины поселенцы, за вас вся аристократия, в даровитых вождях вы не имеете нужды; счастие будет поборать достойнейшим; но еще немного бездействия с вашей стороны - и уже этих средств к защите у вас не будет. На основании вышесказанного мнение мое следующее: так как Лепид своевольно собрал войско из людей дурных и государством уже осужденных и с ними идет к столице, вопреки повелений Сената; то предписать Аппию Клавдию интеррексу с проконсулом К. Катулом и всем властям - принять меры к защите города и радеть о том, дабы отечеству не последовало какого либо ущерба.
Если бы я употребил против вас, отечества и богов домашних, те же усилия, перенес те труды и опасности, какими стоило мне в ранней юности истребить злейших врагов отечества и упрочить вашу безопасность, то и тогда, почтенные отцы, не могли бы ничего против меня хуже придумать в моем отсутствии, и ожесточеннее против меня действовать, как вы поступаете и по сих пор. Вы меня, в таких летах, под тяжестью войны весьма трудной, с войском оказавшим одни лишь заслуги отечеству, бросили на жертву, сколько то от вас зависело, самой страшной смерти - мучениям голода. Для того ли народ Римский отправляет на войну сынов своих? Таковы ли им следуют награды за раны и кровь, столько раз пролитую за отечество. Устал я бесполезно посылать письма и послов к вам, истратил я все мое собственное достояние и истощил все средства, какие были в моей власти; а вы в течение трех лет с трудом отпустили нам едва на один год достаточное продовольствие. Ради богов бессмертных, скажите, могу ли я быть неистощимою общественною казною, или может ли войско обойтись без провианту и жалованья! Признаюсь, что за эту войну взялся я с большим усердием, нежели благоразумием. От вас я получил только наименование полководца; в течение сорока дней собрал я войско; неприятелей, уже угрожавших Италии с вершины Альпов, оттеснил в Испанию; проложил через Альпы другой от Аннибалова путь и для нас более удобнейший; возвратил обратно Галлию, Пиренеи, Лалетанию, Индигетов; я выдержал первый натиск победоносного Сертория, с войском, еще неопытным и малочисленным; самую зиму провел я в лагере в виду ожесточенного врага, а не в городах, как бы соответствовало моим видам честолюбия. Но к чему поведет исчисление битв, зимних походов, разрушенных или взятых городов? Не до слов, когда дело достаточно говорит за себя! Взятие неприятельского лагеря у Сукрона, битва у реки Дура, гибель неприятельского вождя К. Геренния, его войска и города Валенции - все это у вас в глазах; в воздаяние за все за это, благородные отцы отечества, заставляете вы терпеть нас голод и всякую нужду. Войско мое и неприятелей находится в одних и тех же условиях; и тому и другому открыта дорога в Италию. Прошу вас и умоляю, обратите внимание на наше положение, и не вынуждайте меня, не спрашиваться совета ни у кого более, как у нужды. Ближнюю Испанию, доставшуюся нам не по праву завоевания, мы не хуже Сертория разорили в конец, за исключением приморских городов, но эти нам же только в тягость, и требуют издержек. Галлия в прошедшем году кормила войско Метелла и платила ему жалованье; но теперь, по случаю неурожая, сама бедствует. Не только все собственное состояние я истратил, но и в долг уже никто мне не верит. Иной надежды нет кроме на вас; если только вы не поможете, то я вам предсказываю, что хотя и против моей воли, а войско мое перейдет в Италию, и перенесет туда войну из Испании со всеми её гибельными последствиями.
Если бы вы, Квириты, не понимали различия, какое существует между правами, завещанными вам от предков и рабством, приготовленным для вас Суллою, то мне можно было бы подробно изложить вам, сколько раз оскорбленный народ с оружием в руках отделялся от Сенаторов, и наконец защитниками прав своих избрал нас, трибунов народных. Теперь, остается только сказать вам о единственном средстве к возвращению вольности. Знаю я очень хорошо, за какое взялся трудное дело - сокрушить владычество аристократии во цвете её могущества, я бессильный, одинокий, только по имени сановник народный. Знаю и то, что шайка единодушная людей злонамеренных сильнее большинства добрых граждан, но действующих порознь. Имею я твердое на вас, Квириты, упование, преодолевающее мою робость, и вместе действую по убеждению честного гражданина: лучше бороться за вольность, хотя и несчастливо, чем изменить ей совершенно. Все же другие сановники, на обязанности которых лежало бы защищать ваши права, предпочли всю свою силу и влияние, обратить против вас из раболепства и своекорыстных видов; они хотят лучше грешить, было бы за что, чем действовать хорошо, но безвозмездно. Итак все уже подчинились власти немногих, которые, под предлогом командования войсками, присвоили себе казну, полки, царства, области, и утвердили власть свою на развалинах прав ваших. Вы же, большинство народа, наравне с домашними животными, ценитесь только по мере приносимой вами пользы, утратив все права предков; осталось одно лишь право голоса, им вы пользовались прежде для выбора старших из вас, теперь же для выбора себе господ. Все теперь обратились туда; если же вы возвратите ваши прежние права, многие перейдут тогда опять на вашу сторону; не всякий в состоянии защищать твердо свой образ мыслей, но более таких, которые последуют за сильнейшим.
Неужели вы сомневаетесь в отсутствии вам сопротивления, если вы будете действовать единодушно, и не замечаете, что вы и теперь даже, не смотря на вашу леность и недеятельность, внушаете страх? Да и сам К. Котта, консул, принадлежавший к нейтральной партии, разве по другому побуждению, кроме страха, возвратил трибунам народным некоторые права. Хотя же Л. Сициний, который первый дерзнул говорить о восстановлении власти трибунов, пока вы только еще роптали, погиб жертвою вражеских козней; однако чувство страха, как бы вы не отмстили за обиду, у них было сильнее, чем у вас сознание нанесенного вам оскорбления. Не могу достаточно подивиться вам, Квириты; кажется, все ваши надежды на избавление рассеялись. По смерти Суллы, виновника вашего постыдного рабства, вы ждали конца ваших бедствий; явился вам еще злейший тиран - Катулл. В консульство Брута и Эмилия Мамерка возникли смуты, в которых К. Курион в жертву своему честолюбию принес невинного трибуна. Вы сами были свидетелями, с каким ожесточением Лукулл в прошлом году напал на Л. Квинктия; теперь и я встречаю туже ненависть. Не страшна была бы она, если бы они согласились прежде положить конец своему господству, чем вы своему порабощению. Все эти междоусобные войны, под какими предлогами они ни велись, в сущности имели одну цель: кому достанется господство над вами. Все прочие последствия ненависти, своеволия и алчности были временны; остался один предмет раздора, оспариваемый с обеих сторон, и на будущее у нас отнятый - это власть трибунов, в которой предки ваши думали найти лучшую опору для вольности. Прошу вас и умоляю, обратите внимание на теперешнее ваше положение и, по любви к бездействию, не ослепляйтесь до того, чтобы называть спокойствием порабощение. Да и тем вам не дадут спокойно наслаждаться, если суждено порочному восторжествовать над истинным и честным; для того вам нужно было всегда оставаться в покое. Теперь же поймите, что или вы должны быть победителями, или ваше положение будет еще тягостнее, так как всякое притеснение без противодействия страха бывает сильнее.
Но что же надобно делать - спросите вы? Прежде всего оставьте вашу манеру - быть деятельными на языке и ленивыми на деле, и заботиться о вольности только на вече. Потом вспомните - мне ли вас возбуждать к доблести быть достойными предков, стяжавших право трибунской власти, равной власти патрициев, но не зависящей от их голосов. Вспомните, что сила вся в вас, Квириты, что не вам принимать приказания других, а надлежит самим избирать по вашему произволу, что вам следует делать, и чего нет. Не ждете ли вы внушения свыше от Юпитера или какого иного бога? Ни власть консульская, ни декреты Сената, о которых столько толкуют вам, Квириты, не имеют силы без вашего утверждения; вы сами скрепляете и подтверждаете меры порабощения, против вас употребляемые. Я советую вам не мстить за ваши обиды, но напротив оставаться в покое, столь для вас желанном; не ищу я смут, как утверждают враги наши, напротив, хочу я им положить конец, требуя для вас того, что нам следует по древнему праву. Если же в том упорно вам откажут, то не к оружию призываю я вас, и не к удалению отсюда, но советую вам не быть отныне щедрыми на кровь вашу. Пусть они как хотят исправляют свои должности; им власть военная, им триумфы; пусть с предками своими побеждают и преследуют они Мидридата, Сертория и остатки изгнанников. Воздержитесь от трудов и опасностей, плодами которых вам не дают пользоваться. Не думаете ли вы в неожиданном законе о раздаче хлеба видеть достаточное за ваши труды вознаграждение? Но вольность вашу оцепили они пятью мерами, а такого содержания не лишены и тюремные узники. Точно также как для последних дают пропитания на столько, чтобы только они не умерли; силы же их ослабевают. Так и незначительная эта помощь не избавляет вас от забот о насущном хлебе, и если ленивейшие из вас рассчитывали на нее, то пусть они разочаруются. Да и как бы она ни была щедра, подло было бы радоваться ей, как плате за ваше рабство и благодарить за оскорбительное подаяние из того же, что и так вам следует по закону. Иных средств действовать на массу народа они не имеют, и даже если бы хотели, то не найдут. Берегитесь их единственного оружия - хитрости. Они вместе стараются вас успокоить, и откладывают все до возвращения Кн. Помпея. Его - пока он был здесь - они боялись, а теперь, когда страх миновался, они не щадят его. Но не стыдно ли им, поборникам вольности, как они сами себя называют, дожидаться одного человека, чтобы или возвратить незаконно отнятое, или решительно отстаивать свои законные права. Я же убежден, что Помпей, юный герой, покрытый славою, предпочтет с вашего согласия играть первую роль в государстве, чем делить власть с теми честолюбцами, и что он будет восстановителем трибунской власти. В старое время, Квириты, отдельные граждане искали опоры во всех, а не все надеялись спасения от одного; и не было во власти кого либо такого произвола распоряжаться правами граждан, давать их или отнимать. Впрочем довольно уже сказано. Вы и сами видите положение дел, но вы ослеплены леностью; на вас не действуют ни слова ни порицание; вы все променяли на теперешнее право - ничего не делать; вы надеетесь наслаждаться совершенною вольностью, будучи по милости снисходительных ваших господ избавлены от телесного наказания и имея право переменять место жительства. Впрочем сограждане ваши, живущие в полях, не имеют и этого; они падают жертвами несогласий аристократов и по провинциям раздаются в подарки должностным лицам. Таким образом борьба оканчивается в пользу немногих; народ во всяком случае считается добычею военною, и со всяким днем положение его будет хуже, если аристократы будут отстаивать свое право - повелевать - с большим тщанием, чем вы домогаться возвращения вольности.
Каждый Государь, приглашаемый к союзу для ведения войны, находясь в цветущих обстоятельствах, должен обращать внимание на то, можно ли ему оставаться честным образом в мире и потом - то, чего у него просят, представляет ли надлежащее ручательство чести, безопасности и славы, или нет. Если бы тебе можно было поддержать постоянный мир, если бы тебе не представлялся случай к победе над злейшим врагом - Римлянами, и стяжать тем неувядаемую славу, то я не решился бы искать твоего союза и вотще питал бы я себя надеждою испортить твои счастливые дела примесью моих несчастных. Те самые обстоятельства, которые, может быть, заставят тебя колебаться, как-то: досада твоя на Тиграна за последнюю войну и дурное положение дел моих, должны скорее, если ты будешь смотреть с истинной точки зрения, заставить тебя соединиться со мною. Тигран с покорностью примет твой союз, на каких тебе угодно будет условиях; меня же счастие, дав жестокие уроки, научило драгоценной опытности, и советы мои могут быть тебе крайне полезны. При твоем благоприятном положении, тебе не неприятно будет. что я помогу тебе устроить твои дела; собственная моя слабость должна отклонить всякое подозрение. У Римлян к войне со всеми народами и царями искони один постоянный повод, это - неутомимая жажда владычества и сокровищ. Ею побуждаемые, они сначала объявили войну Филиппу, царю Македонскому; а пока они заняты были тяжкою войною с Карфагенянами, они притворялись его друзьями. Когда Антиох хотел Филиппу подать руку помощи, они коварно, уступкою Малой Азии, отвратили его от этого намерения. Потом когда Филипп был побежден, и у Антиоха они отняли всю Малую Азию по сю сторону Тавра и десять тысяч талантов. За тем Персея, Филиппова сына, после многих с переменным счастием битв, приведши к союзу в виду Самофракских богов, эти коварные и вероломные изобретатели клятвопреступления лишили жизни бессонницею, так как по договору они оставили ему жизнь. Евмена, на дружбу которого они указывают с такою кичливостью, они сначала предали Антиоху в залог мира. Далее они Аттала, захватившего царство, ему непринадлежавшее, своими наветами и денежными поборами принудили из царя обратиться в низкие рабы. Сочинив фальшивое и нечестивое завещание, они сына Атталова, Аристоника, за то, что он искал отеческого престола, объявили врагом, и украсили им триумфальное шествие. Азия находится как бы в осадном от Римлян положении; вот недавно они захватили по смерти Никомеда всю Вифинию, тогда как рождение сына от Низы, которую сами они признавали царицею, не подвержено сомнению. Но чего же лучше тебе моего примера? Обширными царствами и землями отделен я от их владений, но, зная по молве, что я богат и не способен быть рабом, они вооружили Никомеда против меня. Мне были известны их злые замыслы и я предсказывал то, что случилось, Кретянам и царю Птоломею, в то время еще пользовавшимся независимостью. Мстя за свою обиду изгнал я Никомеда из Вифинии, занял Малую Азию, отнятую Римлянами у Антиоха, и снял с Греции тяжкое иго рабства. Мои успехи остановлены были изменою, гнуснейшего из рабов, Архелая: он предал мое войско. Те же, которые, по бездействию или завидуя моим успехам, отказались мне помочь и тем обеспечить мне победу, теперь несут за это тяжкое возмездие. Птоломей. дорогою ценою откупается от войны, которой все таки не избежит. Кретяне, уже раз побежденные, увидят, что война окончится не иначе, как их гибелью. Я понимал, что мир мне дан по случаю внутренних смут и что он не прочен и. несмотря на отказ Тиграна, в котором он теперь горько раскаивается, на отдаленность твою, на порабощение всех моих соседей, я снова взялся за оружие: на сухом пути у Халкедона разбил я Римского полководца Марку Котта; на море лишил его превосходного флота. С многочисленным войском осадил я Кизик, но безуспешно по недостатку провианта, так как никто из соседей не подал мне руку помощи; сверх того зима препятствовала подвозу с моря. Итак не сила неприятельская принудила меня возвратиться в мои родовые владения. Тут у Пария и Гераклеи бури истребили большую часть флота и лучшее мое войско. Снова собрал я войско у Кабиры, и с переменным счастием боролся с Лукуллом, пока нас обоих не застигла нужда в съестных припасах. У Лукулла впрочем под рукою было царство Ариобарзана, не опустошенное войною; я же, по случаю опустошения окрестностей, вынужден был удалиться в Армению. Римляне пошли за мною, не меня преследуя, но по своему побуждению, покорять все своему владычеству. Неблагоразумие Тиграна, избравшего тесную местность, где наши многочисленные силы не могли развернуться, было причиною нашего поражения. Теперь ты и рассуди, достаточно ли ты силен, чтобы сопротивляться им или, не думаешь ли ты, что на тебе и окончатся их честолюбивые замыслы. Знаю, что ты богат людьми, оружием и деньгами; тем интереснее для нас союз с тобою, а для них все это только приманка добычи. Впрочем тебе предстоит возможность, так как царство Тиграна еще не завоевано ими, далеко от твоих пределов без большего труда, нашими руками, вести войну, для которой несчастие дало нам опытность. Во всяком случае помни, что и наша победа и наше поражение равно не оставят тебя в покое. Или не ведаешь, что Римляне, когда Океан на Западе положил предел их завоеваниям, обратили потому самому оружие сбое на Восток? С начала своего существования, они всем одолжены грабительству, и землею - и женами и владениями. Шайка пришлецов с разных сторон, они - язва для вселенной: для них нет закона ни божеского, ни человеческого; друзей, союзников, и ближних и дальних, и богатых и бедных, они равно их не щадят для своей выгоды; народу, а особенно царству, не быть их рабом, значит быть врагом. Немногие ищут свободы; большая же часть только - справедливых повелителей; мы же для них подозрительные соперники, а со временем страшные мстители. Тебе, обладателю Селевкии, величайшего из городов, и царства Персидского, знаменитого богатствами, чего ждать от Римлян кроме, в настоящее время, коварных обещаний, а в последствии явной вражды? Римляне готовы всегда к войне, а особенно там, где ждет их богатая добыча. Они возвеличились смелостью, коварством, нападая на народы порознь, и, победя один, переходят к другому. Действуя таким образом, они или все истребят или сами погибнут. Последнее возможно и в настоящее время, если ты из Мезопотамии, а мы из Армении, обойдем кругом их войско, которому не откуда ждать ни провианту, ни пособия, и целость которого поныне не знаю чему приписать, счастию ли их, или нашим ошибкам. Тебя покроет великая слава, что ты, подав руку помощи великим царям, истребил грабителей, врагов для всех народов. Прошу тебя и убеждаю поступить таким образом; не предпочти - отстрочить твою гибель нашею - тому, чтобы разделить с нами победу.
Квириты, много в течение жизни моей видел я опасностей дома, много несчастий на войне. Я побеждал их отчасти терпением, отчасти помощью богов и доблестью моею. В таком положении никогда не оставляло меня благоразумие, и не уклонялся я от трудов. Благоприятные или несчастные обстоятельства делали меня богаче или беднее, но не изменяли меня. В теперешнем же несчастном положении все меня оставило вместе с счастием; притом старость, уже сама по себе бремя, делает вовсе тягостнее мое положение. Теперь мне несчастному, в столь уже преклонных летах, нет даже надежды умереть честною смертью. Если я, как вам кажется, враг отечества, если я. два раза от него получив существование, изменил домашним богам, отечеству и обязанностям моего высокого звания, то есть ли для меня и в жизни мучения, соразмерные моим злодействам и по смерти наказания? Разнообразные пытки, придуманные для грешников в аду, все они малы в сравнении с моею преступностью. Но с ранней юности жизнь моя, и частная и общественная, текла на глазах ваших. Мой дар слова, советы мои, деньги были всегда к услуге нуждавшихся в них; не употреблял я ни красноречия, ни ума для недобрых и коварных целей. Стараясь заслужить благосклонность всех и каждого, и претерпел сильные гонения за отечество. Сделавшись их жертвою, я вынужден был прибегать к помощи других и ждал еще больших несчастий, но вы, Квириты, возвратили мне отечество, домашних богов, и возвели в занимаемый мною высокий сан. За такие ваши в отношении ко мне благодеяния, я и тогда не воздал бы вам вполне, если бы за каждого из вас принес в жертву жизнь мою. Жизнь и смерть даются нам природою. Быть же честным гражданином, пользоваться доброю славою и состоянием, это - дар взаимный.
Вы, Квириты, избрали нас консулами при самых затруднительных обстоятельствах отечества нашего и внутри и вне. Полководцы наши в Испании требуют воинов, оружия, денег на жалованье и провианту, и требуют, всего этого основательно. По случаю измены союзников наших и удаления Сертория в горы, они находятся в таком положении, что не могут ни вести войны, ни заготовить нужных для неё вещей. В Азии и в Киликии должны мы прокормить войска наши, противопоставленные значительным силам Мидридата. Македония нам враждебна; тоже должно сказать о прибрежных местах Италии и провинций. Между тем доходы государства убавились, неопределенны вследствие военного времени и едва достаточны для покрытия части военных издержек. Оттого-то и флот, употребляемый нами для перевозки провианту и военных снарядов, менее прежнего. Если все это вы приписываете нашей деятельности или злоумышлению, то действуйте, как вам внушает гнев, казните нас. Если же это общее, посланное судьбою, несчастие ваше и наше, то для чего прибегаете вы к мерам, недостойным чести вашей и славы предков ваших. Я с своей стороны, уже и по летам моим близкий к смерти, не отказываюсь принять ее, если только она будет сколько нибудь вам полезна; честнее конца для моей невинной жизни не может быть, как умереть за спасение ваше. Вот я, консул ваш, К. Котта перед вами! По обычаю предков, как они поступали в тягостную и опасную минуту битвы, приношу себя на добровольную жертву за отечество. Вы же рассудите, кому вы потом вверите о нем попечение; ни один благонамеренный гражданин не возьмет на себя должности консульской с тем, чтобы или отвечать за все капризы судьбы, за перемены моря и военного счастия, иди умереть позорною смертью. Только вы не забывайте, что погиб я не за свою вину и не жертвою страстей своих, но добровольно принес жизнь мою на жертву в воздаяние вам за ваши великие благодеяния. Заклинаю вас, Квириты, славою вашею и предков ваших, будьте терпеливы в несчастий, и пекитесь об отечестве. Власть верховная сопряжена с бесчисленными заботами, с тяжкими трудами; тщетно бы вы стали отклонять их от себя и искать наслаждений мира, когда повсюду грозит война, и все области и царства, суши и моря, терпят её тягости, и изнемогли от них.