IV.

Союз триумвиров стал распадаться. В 700 году умерла жена Помпея, дочь Цезаря, которую историк Веллей называет (2, 47,) залогом их взаимного согласия. Помпей женился на дочери Сципиона, отъявленного аристократа, но способности которого далеко не соответствовали блестящему, им носимому имени. В следующем, 701-м, году один ив триумвиров Красс, отправясь на войну с Парфами, во время ее, вследствие измены Абгара, окружен Парфами, разбит на голову и лишился жизни. Помпей, в третье свое консульство (в 702 году), провел несколько мер или косвенно направленных против Цезаря, или ему неприятных; так законом постановлено - допустить исследование политических преступлений лет за 20 назад, к какому времени относилось и консульство Цезаря. Габиний, Меммий, пользовавшиеся расположением Цезаря, были отправлены в ссылку. Многие из недовольных действиями Помпея и Сената отправлялись к Цезарю, и около него образовалась значительная толпа недовольных современным порядком вещей. Так как в 699 году Цезарю продолжена проконсульская власть еще на 5 лет, то он, домогаясь быть консулом, просил, чтобы ему дозволено было искать этой должности заочно, что ему и разрешено сенатом и народом в 702 году. Между тем Цезарь, приведя почти к концу Галльскую войну, не только не уменьшал военных приготовлений, но их усиливал: на свой собственный счет сформировал он несколько новых легионов и имел их всех 12; воинам удвоил он жалованье, и из Галлии готовил себе мало-помалу господство в Риме. Напряженное настроение умов двух соперников, для которых современный им мир был тесен, Помпея и Цезаря, увеличивалось все более и более, и борьба между ними становилась неизбежна; начало ее относится к 703 и 704 годам. В 703 году Цицерон отправился проконсулом с войском в Киликию, где совершил несколько, впрочем весьма сомнительных, военных подвигов в войне против свободных Киликов, которых главный город Пинденисс взял приступом, за что от воинов получил титул императора, в то время бывший столь обыкновенным, что не было ни одного вождя армии, который бы его не получал не столько за действительные подвиги, сколько вследствие угодливости воинов. В 704 году вернулся Цицерон в Рим к самому началу борьбы между двумя соперниками, из которых оба были ему почти равно дружны и дороги. Цицерону обещался описывать все городские события и новости, М. Целий, назначенный к нему, Цицерону, квестором, человек весьма даровитый, как видно из его писем, но беспокойный и окончивший свою деятельность весьма печально (см. Цезаря, зап. о войне граждан, кн. 3, главы 20-23). Вот что между прочим пишет Целий к Цицерону вскоре после его отъезда в 703 году: "напиши мне пожалуйста, как ты нашел Помпея, как он тебе показался и что за речи говорил с тобою, какие высказал намерения (конечно, ему в привычку - думать одно, а говорить другое, но не настолько он силен умом, чтобы не дать понять своих истинных мыслей). Относительно Цезаря частые о нем и нехорошие слухи, но те, которые приходят. только шепчут о том: одни, что он потерял конницу и, как мне кажется это наверное, другие - что он потерял седьмой легион, а сам осажден у Белловаков, отрезанный от прочего войска. Достоверного покамест ничего, да и эти сбивчивые слухи повторяются тайком немногими, а кем, ты знаешь. О если бы посмотрел, как Домиций, рассказывая, приставляет обе руки ко рту?" Весьма интересны следующие подробности из письма Целия: "Сервий, назначенный было в трибуны народные, осужден; его места ищет К. Курион. Многим, хорошо незнающим его и его переходчивость, внушает большие опасения, но как надеюсь, и хочу, и как сам он высказывает, предпочитает он дело людей благонамеренных и сената. Повод и побуждение его искать этой деятельности в том, что Цезарь, который не отступает ни перед какими издержками, чтобы задобрить себе умы людей низшего класса, им сильно пренебрегает. И, как мне кажется, лучше этого обстоятельства и быть не могло. Это и прочими замечено до такой степени, что Курион, никогда не действуя обдуманно, хитро и умно избег коварных замыслов тех, которые шли против его трибунства - Лоллиев и Антониев, и людей в этом роде." Какова была и в чью пользу деятельность Куриона, трибуном народным увидим дальше. Весьма любопытно мнение о Помпее, какое высказал Цицерон Целию в ответ на первое его письмо: "Конечно тебе невозможно вникнуть в истинное положение дел так, как кому-либо из нас, в особенности мне, с которым он, Помпей, проводил целые дни в разговорах о положении общественных дел, а их нельзя изложить на письме, да и не следует. Знай только, что Помпей - превосходный гражданин, и что он и в мыслях, и в намерениях, готов на все, что нужно для сохранения общественного порядка. А потому отдайся этому человеку: он за тебя ухватится, поверь мне. Верно то, что ему благонамеренными и неблагонамеренными гражданами кажутся те, которых и мы привыкли считать за таких". - В другом письме Целий пишет к Цицерону: "Помпей твой открыто запрещает Цезарю, и провинцию сохранить с войском и быть консулом. Впрочем он, Помпей, высказал, что теперь еще время сенатскому на этот предмет определению. Сципион сказал, что доклад (о Галльских провинциях) будет в Марте и только об этом предмете. Такое решение опечалило Бальба Корнелия и мне известно, что он горячо поспорил с Сципионом". В письме к Аттику около того же времени Цицерон высказывается о Помпее так: "оставил я его гражданином превосходным и к отражению того, что составляет предмет общих опасений, вполне готовым". В другом письме читаем: "пиши же мне пожалуйста о том домашнем обстоятельстве, весьма щекотливом, которое тебе не безызвестно, потом о Цезаре, расположения которого я стал искать по твоему совету, о чем и не жалею". Еще: "приятно слышать о Цезаре и то, что определил сенат и каковы твои надежды. Если только Цезарь в этом уступит. то мы спасены. Интересны подробности, предшествовавшие и сопровождавшие это определение сената. Вот что рассказывает Целий: "Замечено в Помпее - и это успокоило многих - что он, Помпей, высказался: ранее Мартовских календ невозможно делать какое-либо постановление о провинциях Цезаря, не оскорбив его, а что после Мартовских календ он, Помпей, не задумается нисколько. Когда его спросили, если в то время кто-либо (из трибунов народных) этому воспротивится, то он, Помпей, ответил: не все ли равно - если Цезарь не послушает определения сената, или приготовит кого-либо ему воспротивиться. - Что же, спросил тут кто-то, если Цезарь захочет и быть консулом и держать при себе войско? А Помпей: как милостиво! "А что если сын мой захочет мне влепить палку?" Из этих слов заключили, что между Помпеем и Цезарем ведутся переговоры. Теперь, как мне кажется, Цезарь решается на одно из двух: или остаться (в Галлии) и на этот год отказаться от кандидатуры в консулы или оставить (и Галлию и войска), если толь-ко будет назначен. Курион всецело готовится против Цезаря; не понимаю, в чем он может успеть, но вижу только, что, при его здравом образе мыслей, хотя бы он и ничего сделать не мог, пасть не может". В другом письме последнем от 703 году, Целий пишет Цицерону: "я вижу, что Курион хлопочет о двух предметах: у Цезаря что ниб. отнять, а Помпею что ниб. прибавить, какой бы ни было малозначительный подарок... Так он теперь взялся за раздачу земель на Кампанском поле. Говорят, Цезарь о нем и не думает, а Помпей сильно беспокоится, как бы в нем не оставить Цезарю пищу щедрости к его прибытию."
К началу 704 года относится письмо Целия к Цицерону, в котором он пишет о Курионе: "а что я тебе писал о Курионе, что он очень охладел, уж теперь опять горит. Ведь он мгновенно воспламеняется. С величайшею ветренностью, не успев относительно вставочного времени (intercalando, отсрочки) перебежал к народу и стал говорить за Цезаря; хвалится, что пустит в ход закон о дорогах, имеющий сходство с поземельным Рулла и продовольственный, по которому эдилы должны размерять хлеб". Но всего яснее современный вопрос выяснен Целием в следующем письме к Цицерону: "относительно общественных дел весь спор сосредоточился на вопросе о провинциях. Помпей с Сенатом настаивают по прежнему, чтобы Цезарь оставил свои провинции прежде Ноябрьских нон, а Курион решился скорее всему подвергнуться, чем это допустить." От остальных своих проектов он отказался. А ваши прочие - ты их хорошо знаешь - не дерзают борьбу довести до крайности. Дело все в таком виде: Помпей, будто бы не имея никакой личности с Цезарем, делает вид, что домогается того, что считает и для него, Цезаря, справедливым, а Куриона винит, будто он старается вызвать на ссору. В сущности же Помпей сильно не желает и очень боится, как бы Цезаря не назначили консулом прежде, чем тот передаст провинции и войско. Курион трактует Помпея не слишком хорошо и нападает на все его второе консульство. Скажу тебе одно: если со всех сторон будут теснить Куриона, то Цезарь будет защищаем. Если они (партия Помпея и сената) опасаются вмешательства трибунов, то Цезарь останется столько времени, сколько ему будет угодно". В следующем письме Целия читаем: "вмешательство нашего К. Куриона в законе о провинциях имело блестящий исход. Когда доложили сенату о противодействии трибуна, а доклад был согласно прежнего сенатского определения; первое мнение было высказано М. Марцелла о необходимости вступить в соглашение с трибунами народными; но сенат значительным большинством перешел к другим очередным занятиям. Помпей великий упал до того духом, что кажется сам не знает, чего уже и хотеть, А сенатом принято мнение - допустить к консульским выборам того, кто не хочет отказаться ни от провинций, ни от войска! Как это перенесет Помпей (он понимает, что сделается с общественным строем, если он не озаботится), а вы богатые старики на себе увидите". Еще подробнее в следующем письме: "о сущности общественных дел пишу тебе, что мир не может и год один протянуться. Сущность в том - и об этом-то будут вести борьбу те, которые стоят в главе вещей - Помпей решился не допускать Цезаря - сделаться консулом прежде, чем он откажется от войска и провинции, а Цезарь убежден, что он безопасным быть не может, если расстанется с войском. А потому он, Цезарь, предлагает условие, чтобы им обоим - и ему, и Помпею - отказаться от войска. Вот в чему привели эти нежные объяснения в любви и союз, не исключавший взаимной зависти: старание исподтишка вредить друг другу - обратилось в открытую вражду. Не знаю теперь сам, что делать, и в кому пристать и уверен, что и ты будешь в той же нерешительности... Впрочем не безызвестно тебе, что при внутренних раздорах гражданин, пока дела еще на словах решаются, должен следовать той стороне, которая справедливее, а если дело дошло до оружия, той, которая сильнее. В этой борьбе на стороне Помпея будут сенат и все, кто в состоянии обсуждать, а к Цезарю пристанут все, кому есть чего-либо опасаться или кто рассчитывает поживиться на чужой счет. Войска же и сравнивать нельзя... Впрочем, еще довольно будет времени взвесить силы той и другой стороны и решить, куда пристать... Короче сказать, знаешь, что будет? Если только один из них (либо Цезарь, либо Помпей) не отправятся на Парфянскую войну, то я вижу неизбежными великие смуты, в которых дело решится силою и мечом. И тот и другой готов к борьбе и в душе, и войсками. Будь только возможно для тебя, без твоей собственной опасности, то судьба представила бы тебе зрелище великое и приятное". В письме к Аттику из Азии Цицерон пишет: "Баттоний передал мне удивительные ужасы о Цезаре... войско он ни в каком случае не отпустит, на его стороне назначенные преторы, Кассий, трибун народный, Лентулл консул, а Помпей собирается удалиться из Рима". Цицерон находится в страшной нерешимости - кого предпочесть из двух соперников. Он пишет к Аттику: "следуя твоему совету, я одним дорожил, потому что он мне оказал великую заслугу, а другим потому, что он был настолько силен. И достиг я того, что ни для того, ни для другого не было по видимому никого дороже меня. В мыслях у меня постоянно было: пока я заодно с Помпеем, не придется мне ни в чем согрешать относительно общественного дела, и думая одинаково с Цезарем, не придется бороться с Помпеем. До такой степени тесен был союз между ними! Теперь же грозит, как и ты мне показываешь, да и сам я вижу - упорная между ними борьба. Но и тот и другой меня считают своим, разве один из них притворяется? Помпей не сомневается - и весьма основательно, что теперешний его образ мыслей об общественных делах заслуживает мое полное сочувствие. Я получил и от Цезаря, и от Помпея, в одно время с письмом от тебя - письма, где по видимому и тот и другой ставят меня выше всех других своих близких". Несмотря на скрытое неудовольствие к Помпею, Цицерон более склоняется к его стороне; вот его слова: "о своем могуществе состязаются между собою эти люди с опасностью для государства. Если теперь берутся за оружие во имя защиты общественного строя, то почему не думали об этом, когда Цезарь был консулом? И почему я - дело которого неразлучно было с безопасностью общественною - в следующем году остался беззащитным? Зачем продолжена власть Цезарю и при том таким образом? Зачем потрачено было столько усилий, чтобы десять трибунов народных провели закон о допущении Цезаря к консульским выборам заочно? Вследствие этого-то Цезарь так усилился, что вся надежда на сопротивление заключается в одном гражданине и лучше было бы, чтобы он (Помпей) сам не давал бы ему таких сил, чем теперь вести борьбу с столь могущественным?... Для меня лодка одна, где у руля Помпей... а самого Помпея буду склонять один на один к примирению... Вижу, предстоит нам дело иметь с человеком самым смелым и на все готовым (Цезарем); все осужденные, все покрытые каким либо бесславием, все достойные осуждения и позора, вся молодежь, вся городская отпетая чернь, могущественные трибуны, с ними и Кассий, все те, которые погрязли в долгах, а их больше, чем я предполагал (законного лишь основания нет на той стороне, а всего прочего много); все за него. Все усилия должно употребить, чтобы дело не решилось оружием; исход его всегда неверен, а теперь его скорее можно ожидать в другую сторону". В другом письме: "в 4-ые Декабрьские Иды виделся я с Помпеем, часа два провели вместе... о делах общественных говорил он со мною в том смысле, что война неизбежна. Надежды на соглашение нет никакой,... Впрочем я не ожидаю такого безумия от Цезаря, чтобы все подвергнуть опасности". Далее: "дела общественные внушают мне все более и более опасений. И между гражданами благонамеренными нет никакого единодушия... Мир нам необходим. Победа чья бы то ни мало много зля принесет, а во всяком случае явится нам самовластитель... Мое мнение, - полезнее уступить ему, что он требует, чем вступать в бой. Поздно оказывать сопротивление тому, кого мы, продолжении десяти лет, вскармливали против себя. До сих пор не нашел я еще никого, кто не был бы того мнения, что лучше уступить Цезарю, что он требует, чем вступать в борьбу. От чего прежде мы ему не сопротивлялись? Хотя тогда, когда вновь на пять лет отсрочивали власть, или тогда, когда постановили принять в уважение его кандидатуру (в консулы) и заочно. Разве не нужно ли нам было непременно - прежде дать ему оружие в руки, чтобы бороться только с хорошо изготовившимся?" - "Ты говоришь, пишет Цицерон к Аттиву, что люди благонамеренные смотрят с напряженным вниманием на то, как я буду действовать при этих обстоятельствах?... Да скажите мне, где это сословие благонамеренных?... Отдельные личности есть, не более... Не сенат ли благонамеренно действует, раздавая провинции частным лицам? Курион не стал бы настаивать на вмешательстве, если бы только вступили с ним в переговоры. Но сенат этого не захотел и Цезарь остался без преемника. Не откупщики ли? И никогда не были они слишком надежны, и теперь Цезарю величайшие приятели. Не ростовщики ли или земледельцы? Но для них желательнее всего спокойствие. Не думаешь ли ты, что те боятся быть под царскою властью, которые от того никогда и не отказывались, лишь бы оставаться в покое? Что же? Не полагаешь ли ты что нужно (кандидатуру) его, Цезаря, принять в соображение и когда пройдет, назначенный законом, срок? А я полагаю, что и отсутствующего не следует. Но раз это допущено, то и допущены последствия всего этого.
.... Все это происходит от одного начала. Нужно было сопротивляться, когда он, Цезарь, не собрался еще с силами; а теперь у него одиннадцать легионов, конницы сколько угодно, жители земель по ту сторону По, городская чернь, столько трибунов народных, молодежь так испорченная, а сам вождь с таким весом, столь смелый! С ним предстоит теперь или сражаться, или уважить его требования по закону. Но ты скажешь - лучше бороться, чем рабствовать. Зачем? Побежденный будет осужден на казнь, да и победителем все-таки ты будешь рабствовать... Никому не известно, чем это кончится, раз обнажится меч, но то всем известно, что если благонамеренные будут побеждены, то он (Цезарь) будет вряд ли жалостливее Цинны при избиении лучших людей, и в алчности не уступит Сулле, относительно захвата себе богатств людей состоятельных." Как Цицерон ошибался при оценке характера Цезаря, - увидим впоследствии. Далее Цицерон пишет к Аттику; "ты отгадал, - я виделся с Помпеем; в шестой день календ он нагнал меня у Лаверна, вместе приехали мы в Формии и, от восьмого часу до вечера, объяснялись тайно. На вопрос твой - можно ли сколько-нибудь надеяться на примирение, отвечу, что - сколько я мог заметить из многословной и обстоятельной беседы Помпея, - и охоты то к примирению ни у кого нет. Он в том убеждении, что если Цезарь сделается консулом и отпустит войско, то общественный строй рушится; но он, Помпей, полагает что Цезарь, узнав о деятельных против него приготовлениях, откажется в этом году от консульства, и предпочтет сохранить провинцию и войско. Но если бы Цезарь вышел из границ благоразумия, то он, по словам Помпея, заслуживал бы только презрения, и он, Помпей, надеется вполне на силы свои и государства... Вообще Помпей много рассуждал об опасностях притворного мира. У нас в руках была речь Антония, сказанная в десятый день календ январских; в ней все действия Помпея с самого детства осыпаны порицаниями, оратор жалуется за осужденных, грозит оружием. Если так дерзает говорит квестор его (Цезаря), слабый и нищий, то каким языком заговорит Цезарь, когда в руках его будет все?.. Помпей хочет оставить город". Об опасностях для общественного строя, если Цезарь сделается консулом, даже отпустив войско, Цицерон говорит; "ты знаешь каков он был в первое консульство; еще с силами не собравшись, он тогда значил больше всех... Помпею в таком случае ничего более не останется, как удалиться в Испанию..." о нерешительности и бездействии Помпея: "я совершенно сбит с толку дерзостью нашего безрассудного плана... Помпей не знаю, решился ли на что нибудь, - сидит по городам, точно на него дурь нашла... Все мы будем вместе, если он останется в Италии; если удалится из нее, придется подумать. До сих пор, если только я сам в здравом рассудке, по моему мнению, все делается глупо и неосторожно...