П. Клодий, при содействии Цезаря, сделался трибуном народным и всю деятельность свою направил в тому, что бы повредить Цицерону. Действовал ли он так из одной личной мести или, удовлетворяя ей, и делал угодное некоторым сильным лицам, желавшим унизить Цицерона - не будем вникать здесь в подробности, хотя последнее вероятнее. Клодий задобрил чернь двумя мерами: даровою раздачею хлеба, которую он первый ввел, и составлением новых избирательных коллегий из самой тины народной. За тем он издал закон против тех, которые без суда народного казнили бы гражданина Римского. Хотя в нем никто поименован не был, но закон направлен был явно против Цицерона, который, в бытность свою консулом, хотя и по декрету сената, но без утверждения народа, противозаконно велел предать смерти сообщников Катилины. Видя это, Цицерон оделся в траурное платье и с ним, как бы при общественном бедствии, до 20,000 граждан; но будучи оставлен без помощи и Помпеем, и Цезарем и Крассом, Цицерон уехал из Рима в консульство Габиния и Пизона (в 696 г.) Дом его немедленно сожжен Клодием, а пустое место посвящено свободе; имущество описано, поместья преданы разграблению; проведен закон о его изгнании; запрещено ему давать огонь и воду, и никто не должен был пускать его под свою кровлю ближе 400 миль от Рима. Цицерон удалился в Фессалонику, где и оставался до такой перемены обстоятельств, которая позволила ему возвратиться в Рим. Цицерон сам не раз говорит в письмах к Аттику относящихся к этому трудному периоду его жизни, что его погубили не враги, а завистники. Двадцать два месяца прошло от времени удаления Цицерона в ссылку до его возвращения. Цезарь все это время находился в Галлии, куда пригласил легатом, брата Цицеронова, Квинта, о котором с похвалою отзывается Цезарь в своих записках. С того времени между Цезарем и Цицероном завязались дружественные отношения. В письме к Аттику (в 700 году) Цицерон говорит: "полюбуйся на мое приятнейшее сближение с Цезарем (при крушении всего, это для меня - единственная доска спасения). Нашего Квинта держит он в таких достоинстве, чести, милости, не иначе, как если бы тот сам был бы главным вождем!" В письме к брату Квинту в том же году Цицерон отзывается о Цезаре с величайшею похвалою. Между прочим пишет, что получил письмо Цезаря, полное ласки, внимательности, готовности служить. "Доволен я такою ко мне любовью Цезаря и предпочитаю ее всем почестям, каких он велит мне от себя надеяться... Письмо его (Цезаря) ты не поверишь, как меня утешило во всех отношениях." Цицерон имел маленькую слабость заниматься поэзиею и сочинил какое-то стихотворение в честь Цезаря, которое, как писал Квинт, тот похвалил; по этому поводу Цицерон выражается; "долго я проспал в отдании должной почести этому человеку (Цезарю), хотя ты часто меня подстрекал; теперь поспешу нагнать упущенное время как на конях, так {намекает на поэму) на поэтической колеснице. Дайте мне только Британнию, и я ее нарисую твоими красками, а моею кистью". В другом письме к Квинту (3.1) Цицерон так говорит брату: "пишешь о величайшей любви к нам Цезаря. И ты ему угождай, и я, чем только буду в состоянии, стану содействовать его возвышению... Бессмертную радость причинило мне то, что ты пишешь, что меня Цезарь со дня на день любит все больше и больше, а Бальба, главного виновника этого, я берегу как зеницу ока." Какое сильное влияние имел Цезарь заочно на дела в Риме, видно из того, что и в Галлии он раздавал места; так Цицерон просил трибунства для Курция, и Цезарь ему ответил, что трибунство готово Курцию и еще упрекнул, что он несмело его просит. Из этого же письма Цицерона видим, что Цезарю присылали самый обстоятельный, до крайне мелочных подробностей, отчет о том, что происходило в Риме. При таком сближении с Цезарем отношения к Помпею Цицерона были самые натянутые: "Помпей - так пишет Цицерон - очень усиливается быть со мною по прежнему, в дружбе, но не успевает, и, если только буду пользоваться какою либо долею свободы, никогда и не успеет. О походе Цезаря в Британию, Цицерон пишет в этом письме: "о Британских делах вижу из твоих писем, что нет повода к опасениям, да и радоваться особенно нечему." Всего лучше высказываются тогдашние отношения Цицерона к Цезарю в этих словах Марка в его брату: "в делах Цезаря не могу я иметь никаких задних мыслей; он для меня таков, после тебя и детей наших, что почти наравне с ними (дорог)." - В другом письме к брату Цицерон пишет: "искренно утешаюсь я тою любовью, которую Цезарь выразил в своем письме. Не слишком рассчитываю я на те обещания, которые он высказывает, почестей не жажду, славы не желаю и для меня важнее постоянство его (Цезаря) чувств, чем исполнение обещаний. Живу я при таком честолюбии и труде, как будто ожидаю того, чего не домогаюсь. А что ты, брат, меня просишь о сочинении стихов, то не поверишь, как я нуждаюсь во времени, да и при том не достаточно воспламеняюсь духом воспевать то, что ты желаешь... Постараюсь впрочем исполнить на сколько буду в состоянии; но - и ты это очень хорошо знаешь, для поэтического произведения необходима некоторая бодрость духа, которую обстоятельства времени у меня совершенно отнимают. Скорблю я, мой бесценный брат, что у нас нет никакого общественного порядка, нет правосудия и деятельность моя, долженствовавшая процветать или в значении сенатора, или в трудах защиты на Форуме, или находить себе пищу в домашней переписке, иссякла совершенно... Неприятелей своих был я вынужден не только оставить в повое, но даже некоторых и защищать. Не только мысли, но и нерасположение высказывать - нет уже свободы и изо всех наших только один Цезарь, который меня любит на столько, на сколько я сам бы захотел, и даже - так думают некоторые - только один и есть, который этого хочет (меня любить)." Из восьмого письма 3-ьей книги видно, что Квинт Цицерон тяготился уже военною деятельностью и брат Марк уговаривает его помедлить и не бросать еще службы; он ему напоминает, что "они, Цицероны, сближась с Цезарем, имели в виду выгоды не маловажные и пустые. "Твое удаление (в Галлию), что должно было нам приобресть? Самую твердую опору в благоволении лучшего и могущественнейшего человека, как ручательстве и нашего собственного значения. Надежда более значит, чем деньги; иначе действовать поведет к потерям. А потому, если ты часто будешь припоминать наши прежние соображения и надежды, то легче ты станешь переносить и военные труды и прочее, что тебя оскорбляет; впрочем когда захочешь, можешь и отказаться; но время сделать это - еще не пришло, а уже приближается." - В последнем по времени, какое для нас сохранилось, письме к брату, Цицерон пишет: "согласно твоим убеждениям окончил я, как мне кажется, премилое стихотворение к Цезарю, но жду с кем послать... Относительно Аркана (тайны) скажу тебе, что это сочинение Цезаря, а может быть кого-либо, кто еще лучше его владеет словом." - Еще в 698 году Цицерон в своей обличительной речи против Ватиния, говорит: "и ты, Ватиний, дерзаешь говорить, что у тебя есть общее с Цезарем? Нет, разделяя вас и столько же для общественной пользы, сколько и для самого Цезаря, как бы твоя величайшая подлость не набросила какую либо тень на величие этого человека. Во первых, спрошу тебя, предоставляешь ли ты дело свое сенату, как поступил Цезарь. За тем, каково же значение того, который защищается действием другого, а не своим? Еще - и пусть вырвется из меня голос правды и выскажу без нерешительности все, что чувствую, если бы даже Цезарь в каком ниб. поступке и вышел в чем либо за пределы умеренности, если бы его завлекли - величие борьбы, ревность к славе, неукротимый дух и побудили бы его на что либо, то ему можно простить и забыть за великие дела, им впоследствии совершенные. Не ты ли, негодяй, присвоишь себе это право и раздастся голос разбойника и святотатца Ватиния, который требует такой же уступки для себя, как и для Цезаря?" Для характеристики Цезаря считаем необходимым привесть некоторые места из речи Цицерона в защиту Рабирия Постума, относящиеся к 700 году, тому самому, когда писаны вышеприведенные письма Цицерона в его брату Квинту, в то время легату Цезаря:
"Если хотите знать правду, судьи, не будь в высшей степени великая щедрость Цезаря ко всем, и невероятная к нему (Рабирию Постуму), то мы уже давно не видели бы Постумия на Форуме среди нас. Цезарь бремя многих его (Цезаря) друзей принял один и то, что многие люди, близкие к Постумию, во время удачных его дел поддерживали, распределив между собою, теперь Цезарь в его несчастии все взял на себя один. Судьи, вы видите перед собою только тень и подобие всадника Римского, да и то сохранены они лишь верностью и помощью единственного друга. Теперь исторгнуть у Постума невозможно ничего, кроме одной тени прежнего достоинства, да и ту один Цезарь защищает и поддерживает; а все таки это достоинство, и при самом бедственном положении Постума, нужно приписать ему в высшей степени. Уж конечно не мало надобно иметь достоинств, чтобы такой человек, как Цезарь, до такой степени дорожил им, несмотря на его несчастие и разлуку с ним, и при таком собственном высоком положении, что великая для него заслуга - не оставлять участием других, при занятиях важнейшими делами, которые он частью совершил, частью совершает. Если бы он и забыл о других, то и это не было удивительным, или если бы и припомнил, что забыл, то и это весьма легко было бы оправдать. Многие конечно, великие и невероятные доблести К. Цезаря я знал; но иные, как бы совершались на обширных театрах и почти всем известны: выбирать место для лагеря, устраивать войско в боевом порядке, брать приступом города, обращать в бегство полки неприятельские; силу зимних холодов, которую мы здесь переносим с трудом в зданиях города - переносить; в эти самые дни стужи, преследовать неприятеля тогда, когда даже хищные звери прячутся в берлогах, и по народному праву затихают все военные действия. Все это велико, кто смеет отрицать, но и вызвано оно великими наградами - вечною памятью людей. И нечего удивляться, если такие подвиги совершает тот, кто возжелал бессмертия. Но то - дивная похвала, которая прославлена не стихами поэтов, не страницами летописей, а живет в суждении людей добрых и умных: всадника Римского, старинного своего приятеля, дорожившего его любовью и расположением, расстроившего свои дела не дурными страстями, не расходами на предметы излишества и разврата, но в попытках увеличить завещанное отцом состояние, поддержал, не дал ему пасть, помог делом, состоянием, верностью и теперь поддерживает, не дает погибнуть другу в крайности, и не ослеплен ум его блеском его имени, и возвышенность положения и славы нисколько не изменили чувств его сердца. Пусть конечно славны будут те дела, которые и сами по себе велики; о суждении моем пусть каждый думает что хочет, но я эту, при таком всемогуществе и счастии, щедрость в своим, верность в дружбе, ставлю выше всех прочих добродетелей. А вы, судьи, такую доброту, необыкновенную в людях знатных и могущественных, должны не только не пренебрегать и оставлять ни причем, но уважать и поддержать и тем более, что вы видите, что эти дни выбраны как бы с умыслом для унижения его достоинства; а у него Цезаря ничего нельзя отнять, чего бы он не перенес с твердостью, или не поправил бы легко. Если же он услышит, что у его друга отняли честь, и сильно огорчится, да и утратит то, что восстановить он не может надеяться."