Высокое образовательное значение памятников классической древности останется навсегда, пока человек будет чувствовать влечение к честному и прекрасному. Спор о преимуществе реализма и классицизма в сущности праздный; только из совокупного их действия, а не с исключением один другого, может выйти полное стройное целое человеческого знания, какое напр. мы видим в великом Гете. Но нельзя оспаривать и того, что общепринятая система изучения языков классических, заимствованная из Германии, клонится только к тому, чтобы заставить ученика возненавидеть эту отрасль человеческих знаний. Вместо того, чтобы знакомить ученика с мыслью подлинника, с изяществом изложения, останавливаются почти исключительно на формах, на строе фразы, почему напр. тут такая форма, а не другая, когда и Цицерон не мог бы отдать себе отчета, почему он выразился так, а не иначе, все равно как и мы теперь говорим и пишем не по грамматике Востокова или чьей-либо, а по примерам живой речи и лучшим образцам прошлого. Поклонение формам речи дошло до абсурда: Ананьев в своей грамматике дерзает поправлять Цицерона по ее правилам.... Явление весьма прискорбное, если преподаватели, как жрецы древности, стараются для возвышения и необходимости своего ремесла, вещи самые простые и естественные представлять затруднительными и дающимися только долговременному изучению. Пристрастите воспитанника в предмету его занятий, покажите ему весь интерес его, подействуйте на его душу, покажите, что мысли и действия великих людей древности доступны и нам, и вы сделали дело: остальное совершится само собою. Я правил грамматики совершенно не помню, а классиков читаю и понимаю, как русскую книгу. Не нужно же делать из средства к знанию самое знание и обставливать изучение классиков чуть не семилетним изучением форм, чрезвычайно своеобразно вылившихся из-под пера древних писателей.
Теперь мы предпошлем очерк деятельности Цезаря по письмам его современника Цицерона и тут-то мы увидим, что в древности жили такие же люди, как и теперь, и что нет надобности становиться на ходули, чтобы достать их.
А. Клеванов.
1869. Марта 20. Москва.