Второе издание, вновь проверенное по подлиннику, с прибавлением жизнеописания Цезаря, сочиненного Светонием, речи Цицерона за Марцелла и очерка деятельности Цезаря по письмам Цицерона.
Высокое образовательное значение памятников классической древности останется навсегда, пока человек будет чувствовать влечение к честному и прекрасному. Спор о преимуществе реализма и классицизма в сущности праздный; только из совокупного их действия, а не с исключением один другого, может выйти полное стройное целое человеческого знания, какое напр. мы видим в великом Гете. Но нельзя оспаривать и того, что общепринятая система изучения языков классических, заимствованная из Германии, клонится только к тому, чтобы заставить ученика возненавидеть эту отрасль человеческих знаний. Вместо того, чтобы знакомить ученика с мыслью подлинника, с изяществом изложения, останавливаются почти исключительно на формах, на строе фразы, почему напр. тут такая форма, а не другая, когда и Цицерон не мог бы отдать себе отчета, почему он выразился так, а не иначе, все равно как и мы теперь говорим и пишем не по грамматике Востокова или чьей-либо, а по примерам живой речи и лучшим образцам прошлого. Поклонение формам речи дошло до абсурда: Ананьев в своей грамматике дерзает поправлять Цицерона по ее правилам.... Явление весьма прискорбное, если преподаватели, как жрецы древности, стараются для возвышения и необходимости своего ремесла, вещи самые простые и естественные представлять затруднительными и дающимися только долговременному изучению. Пристрастите воспитанника в предмету его занятий, покажите ему весь интерес его, подействуйте на его душу, покажите, что мысли и действия великих людей древности доступны и нам, и вы сделали дело: остальное совершится само собою. Я правил грамматики совершенно не помню, а классиков читаю и понимаю, как русскую книгу. Не нужно же делать из средства к знанию самое знание и обставливать изучение классиков чуть не семилетним изучением форм, чрезвычайно своеобразно вылившихся из-под пера древних писателей.
Теперь мы предпошлем очерк деятельности Цезаря по письмам его современника Цицерона и тут-то мы увидим, что в древности жили такие же люди, как и теперь, и что нет надобности становиться на ходули, чтобы достать их.
А. Клеванов.
1869. Марта 20. Москва.
Цезарь родился в 655 году от построения Рима (99 до Р. Х.); семь лет ранее родились в одном и том же году (648 от построения города и 106 до Р. Хр.) Помпей и Цицерон. Эти три личности были главными деятелями того времени; судьба их была тесно связана: то враги, то друзья, они имели друг на друга сильное, всемогущее влияние и сошли с исторической сцены почти одновременно: Цицерон пережил Цезаря только год с небольшим; Помпей убит за 4 года, ранее. Человек новый, происходя не от древней аристократии по роду, но истинный аристократ по характеру и убеждениям, не говоря уже по уму и дару слова, Цицерон занимает посредствующее место между Помпеем, как предводителем партии сената, партии оптиматов и Цезарем, который явился поборником интересов народа. Достигнув консульства, Цицерон стал играть политическую роль; цель его деятельности была - среднее сословие, уже сформировавшееся под названием всаднического и откупщиков (публиканов: они брали на откуп государственные сборы) связать тесно о сенатом и противуставить оплот честолюбцам в роде Катилины, Клодия и Цезаря, старавшимся действовать на массы, льстя их дурным страстям. Одно время, а именно в бытность свою консулом, Цицерон успел заключить тесный союз между сенатом и средним, всадническим сословием. Тут пал Катилина с своими сообщниками, но не остановил тем других честолюбцев. История заговора Катилины загадочная; по всей вероятности он пал за чужие грехи и как предостережение другим. Сам он, и незадолго до заговора, играл роль довольно незначительную, так что Цицерон в письме к Аттику (1.1) в 689 году, говоря о соискателях консульства, о Катилине выражается так: "Катилина будет верным соискателем, если придут к убеждению, что середи дня не светит солнце." Это впрочем не воспрепятствовало Цицерону в другом письме к Аттику, относящемся к тому же году, выразиться совершенно иначе: "теперь мы подумываем защищать Катилину, соискателя вместе со мною (консульской должности). Судей мы имеем кого хотим и при величайшем расположении обвинителя. Надеюсь - Катилина, если будет оправдан, будет действовать со мною согласнее относительно домогательства; если же случится иначе, перенесем как свойственно человеку." Менее, чем через два года, Цицерон произносит те громовые речи, где осуждает Катилину, которого собирался защищать, и его сообщников, и условливает их гибель. Весьма естественно предполагать, что те отношения соискательства одной и той же должности, в которых Цицерон надеялся найти единодушие, окончились совершенным разрывом, и личные отношения Цицерона к Катилине может быть не мало повлияли на то раздражение, какое сказывалось и в речах Цицерона против Катилины и в действиях против него и его сообщников. По образу мыслей и убеждениям, Цезарь более сочувствовал Катилине, чем Цицерону и потому очень понятно, что в то время, когда Цицерон явился гонителем Катилины и народной партии, Цезарь не мог быть ним в приятельских отношениях. Помпей в то время, когда разыгралась эта замечательная драма заговора Катилины, находился на Востоке (в Сирии и Палестине). В то время, т. е. немедленно по усмирении заговора, звезда Цицерона блистала на небосклоне римского политического мира светлее и Цезаревой и Помпеевой; но это-то именно и послужило поводом к его унижению. Цезарь, как поборник партии народной, не мог сочувствовать действиям Цицерона, который хотя на основании сенатского декрета, но без утверждения народного собрания и правильного суда, предал смерти римских граждан. Сознавая все высокие достоинства Цицерона, то, что он поистине один из последних великих деятелей Римского мира, не можем не сознаться, что он забылся одно время, что, уничтожив заговор Катилины, приписав ему ту важность, какой он может быть и не имел, он хотел во что бы то ни стало явиться спасителем отечества, восстановителем, завещанного предками, порядка вещей с преобладанием сената. Одно время, повторяем, Цидерон значил больше Цезаря и Помпея. Если верить Плутарху - заметим мимоходом, что его и Светония жизнеописания походят более на собрания анекдотов и даже скандальных историй, чем на беспристрастные и основательные сочинения - то Цезарь в сенате, когда докладывалось дело Катилины, сказал речь умеренную и почти в его защиту, что вызвало грозный ответ со стороны Катона и такое негодование сенаторов, что извлечены были мечи и жизнь Цезаря подвергалась опасности, и только заступничеству Цицерона обязан он был, что имел возможность уйти невредимо из здания Сената. Характеризуя перевес Цицерона в то время над Цезарем, случай этот в сущности весьма сомнителен. Цицерон так любил хвалиться всеми своими действиями, и такие были потом его щекотливые отношения к Цезарю, что он не преминул бы как нибудь хоть вскользь упомянуть об этой своей услуге Цезарю в своих письмах. В свое консульство Цицерон отсутствующему Помпею декретировал молебствие за успешные действия в Палестине и Понте. Как глава аристократической партии, и как сам потомок древнего рода, Помпей не мог, по возвращении в Рим, без неудовольствия и зависти, видеть, что Цицерон, человек новый (т. е. без длинного ряда знатных предков) происходивший из всаднического сословия, на которое аристократы смотрели с пренебрежением, как на погрязшее исключительно в сельских занятиях и денежных делах, приобрел такое значение в государстве, которое затмевало почти его и ставило его на второй план. Конечно Помпей скрыл это в душе, но зависть его к Цицерону высказалась немедленно уже в том, что в своих речах в сенате он умышленно проходил молчанием подвиг Цицерона, который тот ставил наравне чуть не построением самого Рима. Впоследствии зависть и недоброжелательство Помпея к Цицерону высказались еще яснее. Заметим, что Помпей был в высшей степени скрытного характера, умел отлично притворяться; Цезарь был характера открытого и не скрывал своих чувств, хотя был где нужно и тонкий политик. А у Цицерона, что на уме, то было и на языке; он был слишком откровенен, даже болтлив и сам много раз давал пищу своим врагам на себя. - Между тем как Помпей, скрыв в душе свою зависть к Цицерону и искреннее, задушевное, желание унизить его, притворялся его коротким приятелем, Цезарь действовал открыто против Цицерона. Его приятель, трибун народный К. Метелл, когда Цицерон, выступив к народу и слагая сан Консульства, хотел, согласно заведенного обычая, сказать речь, К. Метелл остановил его словами: "Тому, кто казнил других вне закона, не дав им возможности оправдываться, нельзя позволить говорить". Цицерон об этом рассказывает в письме в брату этого Метелла: "то было оскорбление такое, какому никогда, ни в самой низшей, должности ни один, самый бесчестный, гражданин не подвергался". Но говорит далее Цицерон (и сколько похвальбы в этих словах!): "Это оскорбление обратилось мне в величайшую честь. Так как Метелл позволил мне только дать клятву, то я громким голосом дал справедливейшую и превосходнейшую клятву (что спас отечество) и народ за мною единодушно поклялся, что я высказал правду". Не смотря на торжественную эту для Цицерона минуту - тут судьба его уже решилась: в перспективе перед ним, но еще для него скрыто, были - потеря значения и изгнание. - Самые незначительные, иногда пустые, скандальные да же, события служат часто нитью поводом в самим важным: в доме Цезаря, во время празднования в честь Доброй Богини, где могли участвовать одни женщины, найден был переодетым в женское платье один хорошенький молодой человек, знатный патриций, П. Клодий. Он был до того хорош, что Цицерон обыкновенно называет его в письмах, вместо имени, просто хорошеньким (pulchellus). Суматоха вследствие этого произошла страшная: Цезарь с женою развелся; но до того Римляне были равнодушны в деле любви, что не только вследствие такой проделки Цезарь не питал какого либо неудовольствия на Клодия, а напротив с этого времени завязалась между ними связь еще теснее, и жертвою ее сделался Цицерон, а причиною его несчастия был его же Цицерона невоздержный язычок. Возник вопрос в сенате - преследовать ли этот скандал или нет. Катон сильно настаивал; другие знатные лица уклонялись от решения. Цицерон и про себя говорит: "я со дня на день становлюсь все мягче." Впрочем решено - Клодия предать суду за оскорбление религии, и судом он был оправдан. Интересны подробности этого события, характеризующие и характер общества, и современное положение дел. Цицерон в письме к Аттику говорит: "ты желаешь знать - почему оправдан Клодий? Вследствие недостаточности судей и их подлости". Охарактеризовав судей, как людей самых ненадежных - обвиненный имел право отвода и потому он отводил кто ему не нравился. Цицерон говорит: что первый день они действовали честно и не без самохвальства описывает, что когда он, Цицерон (против Клодия) выступал свидетелем, то все судьи встали, обступили его и высказали готовность жертвовать своею жизнью за спасение Цицерона от клевретов Клодия. Сами судьи просили себе охраны вооруженной; она им дана. По-видимому осуждение Клодия было неминуемо. В два дни переменилось все вследствие просьб, искательств, денежных раздач, ночных визитов хорошеньких женщин и мальчиков; дело обделалось так, что большинством 6 голосов Клодий оправдав. Цицерон тут выражается: 25 человек судей были так тверды, что несмотря на величайшую им угрожавшую опасность, предпочли сами погибнуть, чем все погубить, а 31 человек действовали больше под влиянием голода, чем того, что о них скажут (по латыни тут выходит отличный каламбур: (fames magis quam fame commoverit). Катулл сенатор, увидав одного из этих судей спросил: зачем же требовали вы у нас стражи? Разве вы боялись, чтобы кто у вас денег не отнял"? - К тому Цицерон присоединяет размышление, что такой неправедный суд грозят разрушением общественному порядку. Можно ли-говорит он-судьям отрицать действительность того, что не только людям, но самим скотам известно"? Приведем перебранку после оправдания Клодия, происходившую между ним и Цицеронам Вот как ее рассказывает последний: "встал красавчик, бросает мне упрек, что был я в Баиях". - Неправда, но что же из этого? Все равно как бы сказал, что ты был в святилище -- "Что же общего человеку из Арпин с теплыми водами? - Расскажи, говорю, твоему покровителю, который возжелал Арпинатских вод, а тебе известны и морские. - "Доколе мы будем терпеть этого царя"? - Называешь царем, говорю, между тем как царь о тебе не упоминал вовсе (а он наследство царя уже пожирал в мыслях) - "Ты - говорит - купил дом". - А ты можешь сказать что купил судей. - Да они тебе и под клятвою не поверили"! - Поверили 25 человек, а 31 - взяли с тебя раньше (приговора) деньги, и даже в том тебе доверия не сделали". - Просим читателя заметить, что разговор этот происходил в заседании сената, и тон несколько дает понятие о том, что иногда там происходило. - Впрочем Цицерон сетует, что процесс Клодия имел вредные последствия вследствие двух декретов сенатских, состоявшихся по требованию Катона и Домиция: по одному следствие должно было простираться и на самих консулов, а по другому - те, кто дома держали у себя раздатчиков денег, должны быть судимы, как государственные преступники. Цицерон, по поводу этих декретов, сильно порицал Катона, говоря что так поступать можно только в Платоновой республике, состоящей из одних философов, а не в Риме, где тина населения (faex Pomuli). Откупщики государственных доходов высказали прямо в сенате, что, увлеченные жадностью, они надавали слишком много и просили уничтожить торги. Цицерон, сознаваясь Аттику, что дело это весьма грязное и возмутительное, взял на себя защиту несправедливых притязаний откупщиков только для того, чтобы как нибудь поддержать согласие, уже сильно надорванное и прежними двумя распоряжениями сената - между ним и всадническим сословием, которое в то время было третьим, посредствующим между сенатом и чернью; из него были все откупщики (publicani) и судьи. Однако несмотря на действия Цицерона против совести, это согласие было навсегда нарушено. Замечательно, как происходили в Риме выборы, и притом самые важные - консульские - влиянием и деньгами, а больше всего последним: "ждут - таковы слова Цицерона - теперь выборов, и тут, против общего желания, проводит нами Великий (Magnus - Помпей) Авлова сына и действует не столько влиянием своим и расположением к нему народа, сколько тем средством, для которого по словам царя Филиппа Македонского нет ни одного неприступного укрепления, если только туда может войти осел с грузом золота." Общее впечатление дел того времени было таково, что Цицерон пишет к Аттику в 691 году: "относительно положения общественных дел не знаешь чего желать и чем помочь. Как бы я коротко ни изжил то, что сделалось здесь после твоего отъезда, но ты по неволе воскликнешь, что делу Римскому стоять более невозможно!" Интересна характеристика консула: "навязан нам теперь такой консул, на которого никто кроме нас философов и взглянуть-то не может не вздохнув." Излагая далее мнение Помпея, которого называет приятелем и Красса, о прочих выражается Цицерон так: "прочих ты знаешь, они до того глупы, что с разрушением общественного порядка надеются спасти свои рыбные садки." Впрочем далее сделано исключение для Катона, но все таки с замечанием, что он вредит своею излишнею строгостью, неуместною при общей испорченности. о значении Цицерона в то время можно судить из того, что когда бросали жребий кому из бывших консулов отправиться с поручением в Галлию, то первый жребий достался Цицерону, но сенат единогласно положил, что ему необходимо оставаться в городе. Тоже вслед за тем случилось и с Помпеем, и Цицерон по этому случаю замечает, что "мы оба оставлены как залоги общественного порядка." Предложен был поземельный закон; но сенат встретил его с большим отвращением, подозревая - так говорит Цицерон, - что Помпей ищет себе какой-то новой власти." Цицерон уладил все это: умы людей богатых, собственников, а в них то ваша вся сила" - таково его выражение - успокоил покупкою этих земель для раздачи, чем угодил и Помпею, желавшему провести поземельный закон, и черни, тем более, что самая ее тина по этому случаю могла быть исчерпана, а пустынные места Италии могли сделаться люднее." В это время значение Цицерона было самое блестящее, как видно изо всего вышеизложенного, но уже готовилось его падение. Помпей, в высшей степени скрытный, лаская Цицерона, завидовал ему и старался сбросить его с первенствующего положения. Видя сопротивление своим честолюбивым замыслам, он бросился в партию народную; во главе ее стоял Цезарь, только что возвратившийся из Испании, где был претором. Тут то Помпей, Цезарь и Красс заключили между собою тесный союз, известный под именем триумвирата. Цицерон не попал в него и уже потому самому должен был сделаться его жертвою.
695-й год от построения Рима и 59 г. до Р. Хр. был годом консульства Цезаря, о котором Цицерон уже впоследствии выражался, что во время его он Цезарь один значил больше, чем весь общественный строй (plus valuit quam tola respublica). Товарищем Цезаря был М. Кальпурний Бибул. Деятельность Цезаря началась действием, явно неприязненным Цицерону: Клодий, о котором мы говорили выше - был его неумолимым врагом; ему Клодию, хотелось сделаться трибуном народным, чтобы в этом достоинстве иметь возможность отмстить Цицерону. Но для того, чтобы сделаться трибуном, надобно было перечислиться из патрициев в плебеи. Этого домогался и ранее Клодий без успеха но, при содействии Цезаря, на этот раз добился этого без труда.
Сначала Цицерон относился довольно равнодушно к искательству Клодия, даже издевался над ним. Вот его слова: "Он (Клодий) уже не скрывает своих замыслов, а явно хочет быть трибуном. Когда об этом толковали в сенате, сразил я человека и попрекал его непостоянством за то, что он в Риме домогается трибунства, а в Сицилии хотел быть эдилом. Но нечего, прибавил я, нам много опасаться, так как не допустим мы его и плебеем погубить общественное дело, как не допустили до того же в мое консульство подобных ему патрициев." Доходило дело и до шуток. Клодий спросил у Цицерона (а надобно знать, что Клодий только что перед тем приехал из Сицилии и хвалился, что очень скоро - на седьмой день!) дозволял ли он в Сицилии давать место гладиаторам? На это Цицерон отвечал, что нет. Клодий: а вот я их первый покровитель, но сестра, имеющая столько консулярного места, дает мне только одну ногу (фут - каламбур). Цицерон: "сделай одолжение не жалуйся на счет одной ноги сестры, можешь и другую поднять." Клодий: шутка недостойная бывшего консула. Цицерон: сознаюсь, но я ненавижу твою сестру; женщина она беспокойная, и с мужем воюет, да и притом не только с Метеллом, но и с Фабием за то только, что они мне приятели. Весьма интересно, до какой степени ослеплен был Цицерон насчет своих истинных отношений к Помпею. Аттик предупреждал Цицерона, что в Помпее слишком мало искренности, но Цицерон считал его ее только своим вернейшим другом, но и был убежден, что доброе согласие между ними необходимо для спокойствия общественного, и что он Цицерон имеет на Помпея благодетельное влияние, делал его лучше и отвлекая от излишней угодливости массам. Ослепление Цицерона простирается до того, что он предполагает в себе даже возможность влияния на Цезаря: "что же если я и Цезаря, которому теперь дуют сильно благоприятные ветры, сделаю лучше?" Хорошо выражается Цицерон о первых людях своего времени! "Наши первенствующие лица (principes) полагают, что пальцем в небо попали, если у них в садках есть такие ручные рыбы, которые к рукам подходят, а о прочем небрегут." В другом письме, Цицерон пишет, что Цезарь рассчитывает на его содействие для того, чтобы провести поземельный закон, "Меня - слова Цицерона - посетил Корнелий Бальб, приближенный Цезаря. Он, утверждал, что Цезарь во всех делах, будет, пользоваться советами моими и Помпея. и позаботится, чтобы с Помпеем сблизить и Красса." В следующем письме Цицерон с унынием выражается о своем времени, что теперь то именно и не верна жизнь каждого лучшего. От Цицерона хотели триумвиры отделаться под каким нибудь благовидным предлогом, и давали ему поручение в Египет. Вот что по этому поводу пишет Цицерон к своему приятелю Аттику: "душевно желаю видеть Александрию и остальной Египет, уйти от этого пресыщения нами этих людей и вернувшись найти некоторые признаки сожаления; но в это время и при таких отправителях: стыжусь Троян. и Троянок" (стих Гомера). Что скажут наши лучшие люди, если только такие остались? Приманкою награды заставили меня переменить мнение,... Один Катон мне дороже шести сот тысяч! А что история скажет обо мне через шестьсот лет? А мнение потомства для меня гораздо дороже всех толков людей, теперь живущих. Впрочем когда и дадут, то и тогда еще будет время подумать, да и не принять будет не без славы; а потому если с тобою будут говорить, то ты за меня решительно не отказывайся." В это время Цицерон жил в деревне, удалясь от дел или правильнее удаленный от дел, до которых его не допускали люди более сильные. Интересны слова Цицерона: "предпочитаю плыть дурно, лишь бы другой управлял судном, чем быть кормчим для таких неблагодарных пассажиров." В другом месте Цицерон пишет: "и до того утратил я всякую энергию среди затишья, в котором мы теперь коснеем, что предпочитаю лучше попасть под власть тирана, чем бороться с ним, хотя бы и при самых верных надеждах." Цезарь, чтобы задобрить простой. народ, предложил Кампанское поле разделить между беднейшими из граждан. По поводу этого предложенного закона, Цицерон пишет Аттику, что зло еще не так велико, как он думал, что он ожидал большего, что Кампанского поля, если его разделить по 10 десятин на человека, достанет не более как на пять тысяч человек, а все прочее многолюдство черни вследствие этого самого необходимо отвернется от них (триумвиров). Далее Цицерон говорит: "с отменою таможенных пошлин, с разделением Кампанского поля, какие же у нас останутся внутренние общественные сборы, кроме двадцатой, да и та нет сомнения сделается жертвою первой речи к народу при криках прихлебателей наших." Помпей говорит у Цицерона гражданам: "я буду вас держать подавленными войском Цезаря" и при этом Цицерон делает такое рассуждение: "и не столько этим войском ты, Помпей, будешь держать нас в порабощении, сколько вследствие неблагодарности людей, именуемых благонамеренными, которые не только мне не принесли никакой награды, но даже и на словах выразить признательность считали для себя унизительным". Весьма любопытно следующее письмо: "Сампсицерам (Помпей) смущен. Все внушает опасения. Обдуманно готовит он тиранию. Что же иное значат: тесный родственный союз (Помпей женился на дочери Цезаря), раздел Кампанского поля, расточение денег? Будь это верх зла, то и в таком случае его было бы слишком много; но таково свойство дела, что этим кончиться не может. Все это чем особенно может доставлять удовольствие им (триумвирам)? Никогда не дошли бы они до этого, если бы не готовили себе путь к тому, что еще гибельнее. "Далее Цицерон утешает себя тем: его главною заботою было, как бы услуги Помпея отечеству в глазах потомства через шесть сот лет не показались больше его (Цицерона). Но теперь он Цицерон может быть совершенно спокоен: Помпей уронил себя окончательно. В следующем за этом письме читаем: "попались мы кругом; теперь не отказываемся и рабствовать, но как самого большего опасаемся уже смерти и ссылки, а и они, по моему мнению, легче всего этого. Цель наших властителей не оставить кому-либо возможность какой-либо щедрости (т. е. раздать все самим). Один только говорит и явно противится - юноша Курион (тот самый, который, будучи трибуном народным, впоследствии в решительную для Цезаря минуту принял его сторону) его встречают громкими рукоплесканиями, осыпают всеми знаками расположения все благонамеренные граждане, а им и осталось только поговорить; доблесть же их связана по рукам и ногам. Да, короче сказать, нет надежды никакой, чтобы не только частные лица были когда-либо свободны, но даже и должностные. Цезарь меня приглашает весьма ласково с собою легатом; это довольно обезопасило бы меня от Красавчика (Клодия), да и представило бы возможность явиться опять когда бы ни захотел... Впрочем не думаю воспользоваться предложением Цезаря. Не хочу бежать, желаю вести борьбу". Далее в следующем письме к Аттику (кн. 2, пис. 19-е) Цицерон так говорит о современном положении дел: "знай, что еще никогда и ничто не было так позорно, так гнусно, так оскорбительно для всех сословий, родов и возрастов как теперешнее положение дел, более, по истине, чем бы я хотел и во всяком случае чем я ожидал. Эти народники (populares) выучили уже и воздержных людей шикать. Бибул просто на небесах, а за что про что не ведаю, но осыпают его похвалами так, как будто бы он один медлительностью поправил наши дела. Помпей, моя страсть, к величайшему моему горю, провалился совершенно. Мнение народа всего лучше обнаруживается в театре и во время зрелищ... Когда давали Аполлинарские игры, Дифилл, трагический актер, так резко отнесся в Помпею: "нашею бедою ты стал велик!" Тысячу раз заставили его повторить. "Эту твою доблесть, придет время как тяжко ты будешь оплакивать!" - сказал при криках всего народа и пр. когда вошел (в театр) Цезарь - глухие рукоплескания; за ним следовал молодой Курион. Ему рукоплескали так, как в лучшие времена общественного дела Помпею. Цезарь обиделся; говорили, что полетели письма в Помпею в Капую. Враждебны были они (триумвиры) всадникам - те стоя рукоплескали Куриону, а недругами всем". В этом же письме Цицерон говорит: "Цезарь желает, чтобы я был у него легатом; почетный предлог уклониться от опасности, но я отказываюсь и предпочитаю лучше борьбу". До какой степени Цицерон ошибался в Помпее, видно из 20-го письма к Аттику: "Клодий мне грозит опасностью. Помпей меня любит и считает себе дорогим. Веришь? - ты меня спросишь. Верю, вполне убежден, Помпей утверждает, что опасности нет, клянется, даже говорит, что прежде он, Помпей, будет им, Кдодием, убит, чем допустит какое-либо насилие в отношении в нему, Цицерону. Об общественных делах напишу тебе вкратце; боюсь, как бы самая бумага нас не выдала. Какой-то новый недуг овладел обществом; между тем как все то, что сделалось, не одобряют, жалуются, скорбят, разнообразия в деле нет никакого, явно говорят и уже громко стонут, а лечения никакого нет. Явно идти против - невозможно без резни, да и не видим, чем могут кончиться эти уступки, кроме совершенной гибели. Бибул удивлением и благосклонностью людей в небесах. Его эдикты (объявления) и речи переписывают и читают. Высшую славу приобрел он новым образом действия и ничто теперь так не популярно, как ненависть к тем, которые гоняются за популярностью. Боюсь и подумать, чем все это может кончиться". В 21-м письме книги 2-й к Аттику, Цицерон еще точнее описывает положение общественных дел в то время: а что о нем много толковать? Оно погибло окончательно и положение тем прискорбнее, что во время твоего отъезда казалось, что господство это (триумвиров), приятное черни, людям благонамеренным тяжело, но не гибельно. Теперь же все это до того всем ненавистно, что в ужас прихожу, какой только может иметь исход. Тот приятель наш (Помпей), непривыкший к позору, всегда вращавшийся в похвалах, покрытый славою, теперь как то и телом поник и духом упал, куда броситься - не знает: идти дальше опасно, вернуться назад - неверно: в людях благонамеренных видит врагов, да и в неблагонамеренных не видит искренних друзей. Подивись мягкости характера! Я от слез не мог удержаться, видя, как Помпей говорил к народу об эдиктах Бибула. Привыкнув прежде величаво держать себя на этом месте, при сильной к нему любви народа, при общем расположении, до чего он держал себя униженно, смиренно, так что он сам себе не мог понравиться, а не только присутствовавшим. Зрелище одному Крассу приятное, а другим не совсем... Эдикты Бибула, направленные против Помпея, народу до того приятны, что к месту, где они выставлены, невозможно пробраться от огромной толпы читающих, а самому Помпею до того прискорбны, что чахнет с досады; мне самому они неприятны, так как они мучат того, кого я всегда любил, да и человек такой горячий, непривыкший в оскорблениям, умеющий владеть мечом, как бы в порыве досады и раздражения не был вызван на что-либо решительное. Какова будет участь Бибула не знаю, а как теперь дела, он покрыл себя удивительною славою. Когда он выборы отложил до октября - подобное дело обыкновенно не нравится народу - Цезарь полагал, что речью своею может побудить граждан идти в Бибулу. Многое высватал он в самом возмутительном духе, но не мог исторгнуть у граждан никакого голоса сочувствия. Что же еще вникать? Понимают они - триумвиры - что никто добровольно не держится их стороны, и потому то надобно опасаться насилия". По поводу Клодия Цицерон пишет в Аттику: "Как бы я хотел, чтобы ты был в Риме! Конечно ты остался бы, если бы можно было предвидеть то, что случилось; Красавчика нашего без труда мы имели бы в руках, или, по крайней мере, могли бы знать, как он будет действовать. А теперь дело так: мечется, неистовствует, не знает что делать. Многим бросает вызов, а действовать станет по видимому как укажет случай. Видя, как ненавистен этот теперешний порядок вещей, по видимому хочет напасть на его виновников, а, соображая их средства и силы, обращается на нас". В это время случился интересный скандал; пусть его расскажет Цицерон: "Веттий тот самый, что и у меня был доносителем (о замыслах Катилины), как подозреваем, обещал Цезарю - известь какое-нибудь подозрение на молодого Куриона. Вкравшись в приязнь юноши, он ему признался, что хочет будто бы с своими рабами напасть на Помпея и убить его. Курион высказал отцу, а тот сенату. Введен Веттий, сначала он отказывался ото всего, а потом изложил, будто бы составилась толпа молодежи под предводительством Куриона; в ней сначала были Павлл и К. Цепио, дотом Брут и Лентулл, сын Фламина, с ведома отца. Потом К. Септимий, письмоводитель Бибула, принес будто бы ему от Бибула кинжал. И смеялись только этому! У Веттия не нашлось бы кинжала, если бы не дал консул! и тем более это было невероятно, что еще в мае Бибул предупредил Помпея, чтобы он берегся злых умыслов, и Помпей благодарил его за это... Составилось сенатское определение: Веттия, как сознавшегося, что был с оружием, заключить в тюрьму, а кто его подкупил, тот - государственный преступник.... Сенатское определение прочитано в народном собрании; а на другой день Цезарь - тот самый, который, будучи претором, приказал К. Катуллу говорить с места более низкого, вывел Веттия на Ростры и поставил его там, куда и в мыслях консулу Бибулу нельзя было залететь. Отсюда тот, что хотел, то и говорил об общественном деле, но только в этой истории имена некоторых действующих лиц изменил, одних убавил, а других прибавил. Меня не именовал, но сказал, что красноречивый бывший консул, сосед консула, говорил ему, что необходимо содействие Брута какого ниб. или Сервилия Агалы." ... Дело это кончилось ничем: Веттий умер в темнице, отравленный, как полагают Цезарем, виновником всей этой неудавшейся проделки.
П. Клодий, при содействии Цезаря, сделался трибуном народным и всю деятельность свою направил в тому, что бы повредить Цицерону. Действовал ли он так из одной личной мести или, удовлетворяя ей, и делал угодное некоторым сильным лицам, желавшим унизить Цицерона - не будем вникать здесь в подробности, хотя последнее вероятнее. Клодий задобрил чернь двумя мерами: даровою раздачею хлеба, которую он первый ввел, и составлением новых избирательных коллегий из самой тины народной. За тем он издал закон против тех, которые без суда народного казнили бы гражданина Римского. Хотя в нем никто поименован не был, но закон направлен был явно против Цицерона, который, в бытность свою консулом, хотя и по декрету сената, но без утверждения народа, противозаконно велел предать смерти сообщников Катилины. Видя это, Цицерон оделся в траурное платье и с ним, как бы при общественном бедствии, до 20,000 граждан; но будучи оставлен без помощи и Помпеем, и Цезарем и Крассом, Цицерон уехал из Рима в консульство Габиния и Пизона (в 696 г.) Дом его немедленно сожжен Клодием, а пустое место посвящено свободе; имущество описано, поместья преданы разграблению; проведен закон о его изгнании; запрещено ему давать огонь и воду, и никто не должен был пускать его под свою кровлю ближе 400 миль от Рима. Цицерон удалился в Фессалонику, где и оставался до такой перемены обстоятельств, которая позволила ему возвратиться в Рим. Цицерон сам не раз говорит в письмах к Аттику относящихся к этому трудному периоду его жизни, что его погубили не враги, а завистники. Двадцать два месяца прошло от времени удаления Цицерона в ссылку до его возвращения. Цезарь все это время находился в Галлии, куда пригласил легатом, брата Цицеронова, Квинта, о котором с похвалою отзывается Цезарь в своих записках. С того времени между Цезарем и Цицероном завязались дружественные отношения. В письме к Аттику (в 700 году) Цицерон говорит: "полюбуйся на мое приятнейшее сближение с Цезарем (при крушении всего, это для меня - единственная доска спасения). Нашего Квинта держит он в таких достоинстве, чести, милости, не иначе, как если бы тот сам был бы главным вождем!" В письме к брату Квинту в том же году Цицерон отзывается о Цезаре с величайшею похвалою. Между прочим пишет, что получил письмо Цезаря, полное ласки, внимательности, готовности служить. "Доволен я такою ко мне любовью Цезаря и предпочитаю ее всем почестям, каких он велит мне от себя надеяться... Письмо его (Цезаря) ты не поверишь, как меня утешило во всех отношениях." Цицерон имел маленькую слабость заниматься поэзиею и сочинил какое-то стихотворение в честь Цезаря, которое, как писал Квинт, тот похвалил; по этому поводу Цицерон выражается; "долго я проспал в отдании должной почести этому человеку (Цезарю), хотя ты часто меня подстрекал; теперь поспешу нагнать упущенное время как на конях, так {намекает на поэму) на поэтической колеснице. Дайте мне только Британнию, и я ее нарисую твоими красками, а моею кистью". В другом письме к Квинту (3.1) Цицерон так говорит брату: "пишешь о величайшей любви к нам Цезаря. И ты ему угождай, и я, чем только буду в состоянии, стану содействовать его возвышению... Бессмертную радость причинило мне то, что ты пишешь, что меня Цезарь со дня на день любит все больше и больше, а Бальба, главного виновника этого, я берегу как зеницу ока." Какое сильное влияние имел Цезарь заочно на дела в Риме, видно из того, что и в Галлии он раздавал места; так Цицерон просил трибунства для Курция, и Цезарь ему ответил, что трибунство готово Курцию и еще упрекнул, что он несмело его просит. Из этого же письма Цицерона видим, что Цезарю присылали самый обстоятельный, до крайне мелочных подробностей, отчет о том, что происходило в Риме. При таком сближении с Цезарем отношения к Помпею Цицерона были самые натянутые: "Помпей - так пишет Цицерон - очень усиливается быть со мною по прежнему, в дружбе, но не успевает, и, если только буду пользоваться какою либо долею свободы, никогда и не успеет. О походе Цезаря в Британию, Цицерон пишет в этом письме: "о Британских делах вижу из твоих писем, что нет повода к опасениям, да и радоваться особенно нечему." Всего лучше высказываются тогдашние отношения Цицерона к Цезарю в этих словах Марка в его брату: "в делах Цезаря не могу я иметь никаких задних мыслей; он для меня таков, после тебя и детей наших, что почти наравне с ними (дорог)." - В другом письме к брату Цицерон пишет: "искренно утешаюсь я тою любовью, которую Цезарь выразил в своем письме. Не слишком рассчитываю я на те обещания, которые он высказывает, почестей не жажду, славы не желаю и для меня важнее постоянство его (Цезаря) чувств, чем исполнение обещаний. Живу я при таком честолюбии и труде, как будто ожидаю того, чего не домогаюсь. А что ты, брат, меня просишь о сочинении стихов, то не поверишь, как я нуждаюсь во времени, да и при том не достаточно воспламеняюсь духом воспевать то, что ты желаешь... Постараюсь впрочем исполнить на сколько буду в состоянии; но - и ты это очень хорошо знаешь, для поэтического произведения необходима некоторая бодрость духа, которую обстоятельства времени у меня совершенно отнимают. Скорблю я, мой бесценный брат, что у нас нет никакого общественного порядка, нет правосудия и деятельность моя, долженствовавшая процветать или в значении сенатора, или в трудах защиты на Форуме, или находить себе пищу в домашней переписке, иссякла совершенно... Неприятелей своих был я вынужден не только оставить в повое, но даже некоторых и защищать. Не только мысли, но и нерасположение высказывать - нет уже свободы и изо всех наших только один Цезарь, который меня любит на столько, на сколько я сам бы захотел, и даже - так думают некоторые - только один и есть, который этого хочет (меня любить)." Из восьмого письма 3-ьей книги видно, что Квинт Цицерон тяготился уже военною деятельностью и брат Марк уговаривает его помедлить и не бросать еще службы; он ему напоминает, что "они, Цицероны, сближась с Цезарем, имели в виду выгоды не маловажные и пустые. "Твое удаление (в Галлию), что должно было нам приобресть? Самую твердую опору в благоволении лучшего и могущественнейшего человека, как ручательстве и нашего собственного значения. Надежда более значит, чем деньги; иначе действовать поведет к потерям. А потому, если ты часто будешь припоминать наши прежние соображения и надежды, то легче ты станешь переносить и военные труды и прочее, что тебя оскорбляет; впрочем когда захочешь, можешь и отказаться; но время сделать это - еще не пришло, а уже приближается." - В последнем по времени, какое для нас сохранилось, письме к брату, Цицерон пишет: "согласно твоим убеждениям окончил я, как мне кажется, премилое стихотворение к Цезарю, но жду с кем послать... Относительно Аркана (тайны) скажу тебе, что это сочинение Цезаря, а может быть кого-либо, кто еще лучше его владеет словом." - Еще в 698 году Цицерон в своей обличительной речи против Ватиния, говорит: "и ты, Ватиний, дерзаешь говорить, что у тебя есть общее с Цезарем? Нет, разделяя вас и столько же для общественной пользы, сколько и для самого Цезаря, как бы твоя величайшая подлость не набросила какую либо тень на величие этого человека. Во первых, спрошу тебя, предоставляешь ли ты дело свое сенату, как поступил Цезарь. За тем, каково же значение того, который защищается действием другого, а не своим? Еще - и пусть вырвется из меня голос правды и выскажу без нерешительности все, что чувствую, если бы даже Цезарь в каком ниб. поступке и вышел в чем либо за пределы умеренности, если бы его завлекли - величие борьбы, ревность к славе, неукротимый дух и побудили бы его на что либо, то ему можно простить и забыть за великие дела, им впоследствии совершенные. Не ты ли, негодяй, присвоишь себе это право и раздастся голос разбойника и святотатца Ватиния, который требует такой же уступки для себя, как и для Цезаря?" Для характеристики Цезаря считаем необходимым привесть некоторые места из речи Цицерона в защиту Рабирия Постума, относящиеся к 700 году, тому самому, когда писаны вышеприведенные письма Цицерона в его брату Квинту, в то время легату Цезаря:
"Если хотите знать правду, судьи, не будь в высшей степени великая щедрость Цезаря ко всем, и невероятная к нему (Рабирию Постуму), то мы уже давно не видели бы Постумия на Форуме среди нас. Цезарь бремя многих его (Цезаря) друзей принял один и то, что многие люди, близкие к Постумию, во время удачных его дел поддерживали, распределив между собою, теперь Цезарь в его несчастии все взял на себя один. Судьи, вы видите перед собою только тень и подобие всадника Римского, да и то сохранены они лишь верностью и помощью единственного друга. Теперь исторгнуть у Постума невозможно ничего, кроме одной тени прежнего достоинства, да и ту один Цезарь защищает и поддерживает; а все таки это достоинство, и при самом бедственном положении Постума, нужно приписать ему в высшей степени. Уж конечно не мало надобно иметь достоинств, чтобы такой человек, как Цезарь, до такой степени дорожил им, несмотря на его несчастие и разлуку с ним, и при таком собственном высоком положении, что великая для него заслуга - не оставлять участием других, при занятиях важнейшими делами, которые он частью совершил, частью совершает. Если бы он и забыл о других, то и это не было удивительным, или если бы и припомнил, что забыл, то и это весьма легко было бы оправдать. Многие конечно, великие и невероятные доблести К. Цезаря я знал; но иные, как бы совершались на обширных театрах и почти всем известны: выбирать место для лагеря, устраивать войско в боевом порядке, брать приступом города, обращать в бегство полки неприятельские; силу зимних холодов, которую мы здесь переносим с трудом в зданиях города - переносить; в эти самые дни стужи, преследовать неприятеля тогда, когда даже хищные звери прячутся в берлогах, и по народному праву затихают все военные действия. Все это велико, кто смеет отрицать, но и вызвано оно великими наградами - вечною памятью людей. И нечего удивляться, если такие подвиги совершает тот, кто возжелал бессмертия. Но то - дивная похвала, которая прославлена не стихами поэтов, не страницами летописей, а живет в суждении людей добрых и умных: всадника Римского, старинного своего приятеля, дорожившего его любовью и расположением, расстроившего свои дела не дурными страстями, не расходами на предметы излишества и разврата, но в попытках увеличить завещанное отцом состояние, поддержал, не дал ему пасть, помог делом, состоянием, верностью и теперь поддерживает, не дает погибнуть другу в крайности, и не ослеплен ум его блеском его имени, и возвышенность положения и славы нисколько не изменили чувств его сердца. Пусть конечно славны будут те дела, которые и сами по себе велики; о суждении моем пусть каждый думает что хочет, но я эту, при таком всемогуществе и счастии, щедрость в своим, верность в дружбе, ставлю выше всех прочих добродетелей. А вы, судьи, такую доброту, необыкновенную в людях знатных и могущественных, должны не только не пренебрегать и оставлять ни причем, но уважать и поддержать и тем более, что вы видите, что эти дни выбраны как бы с умыслом для унижения его достоинства; а у него Цезаря ничего нельзя отнять, чего бы он не перенес с твердостью, или не поправил бы легко. Если же он услышит, что у его друга отняли честь, и сильно огорчится, да и утратит то, что восстановить он не может надеяться."
Союз триумвиров стал распадаться. В 700 году умерла жена Помпея, дочь Цезаря, которую историк Веллей называет (2, 47,) залогом их взаимного согласия. Помпей женился на дочери Сципиона, отъявленного аристократа, но способности которого далеко не соответствовали блестящему, им носимому имени. В следующем, 701-м, году один ив триумвиров Красс, отправясь на войну с Парфами, во время ее, вследствие измены Абгара, окружен Парфами, разбит на голову и лишился жизни. Помпей, в третье свое консульство (в 702 году), провел несколько мер или косвенно направленных против Цезаря, или ему неприятных; так законом постановлено - допустить исследование политических преступлений лет за 20 назад, к какому времени относилось и консульство Цезаря. Габиний, Меммий, пользовавшиеся расположением Цезаря, были отправлены в ссылку. Многие из недовольных действиями Помпея и Сената отправлялись к Цезарю, и около него образовалась значительная толпа недовольных современным порядком вещей. Так как в 699 году Цезарю продолжена проконсульская власть еще на 5 лет, то он, домогаясь быть консулом, просил, чтобы ему дозволено было искать этой должности заочно, что ему и разрешено сенатом и народом в 702 году. Между тем Цезарь, приведя почти к концу Галльскую войну, не только не уменьшал военных приготовлений, но их усиливал: на свой собственный счет сформировал он несколько новых легионов и имел их всех 12; воинам удвоил он жалованье, и из Галлии готовил себе мало-помалу господство в Риме. Напряженное настроение умов двух соперников, для которых современный им мир был тесен, Помпея и Цезаря, увеличивалось все более и более, и борьба между ними становилась неизбежна; начало ее относится к 703 и 704 годам. В 703 году Цицерон отправился проконсулом с войском в Киликию, где совершил несколько, впрочем весьма сомнительных, военных подвигов в войне против свободных Киликов, которых главный город Пинденисс взял приступом, за что от воинов получил титул императора, в то время бывший столь обыкновенным, что не было ни одного вождя армии, который бы его не получал не столько за действительные подвиги, сколько вследствие угодливости воинов. В 704 году вернулся Цицерон в Рим к самому началу борьбы между двумя соперниками, из которых оба были ему почти равно дружны и дороги. Цицерону обещался описывать все городские события и новости, М. Целий, назначенный к нему, Цицерону, квестором, человек весьма даровитый, как видно из его писем, но беспокойный и окончивший свою деятельность весьма печально (см. Цезаря, зап. о войне граждан, кн. 3, главы 20-23). Вот что между прочим пишет Целий к Цицерону вскоре после его отъезда в 703 году: "напиши мне пожалуйста, как ты нашел Помпея, как он тебе показался и что за речи говорил с тобою, какие высказал намерения (конечно, ему в привычку - думать одно, а говорить другое, но не настолько он силен умом, чтобы не дать понять своих истинных мыслей). Относительно Цезаря частые о нем и нехорошие слухи, но те, которые приходят. только шепчут о том: одни, что он потерял конницу и, как мне кажется это наверное, другие - что он потерял седьмой легион, а сам осажден у Белловаков, отрезанный от прочего войска. Достоверного покамест ничего, да и эти сбивчивые слухи повторяются тайком немногими, а кем, ты знаешь. О если бы посмотрел, как Домиций, рассказывая, приставляет обе руки ко рту?" Весьма интересны следующие подробности из письма Целия: "Сервий, назначенный было в трибуны народные, осужден; его места ищет К. Курион. Многим, хорошо незнающим его и его переходчивость, внушает большие опасения, но как надеюсь, и хочу, и как сам он высказывает, предпочитает он дело людей благонамеренных и сената. Повод и побуждение его искать этой деятельности в том, что Цезарь, который не отступает ни перед какими издержками, чтобы задобрить себе умы людей низшего класса, им сильно пренебрегает. И, как мне кажется, лучше этого обстоятельства и быть не могло. Это и прочими замечено до такой степени, что Курион, никогда не действуя обдуманно, хитро и умно избег коварных замыслов тех, которые шли против его трибунства - Лоллиев и Антониев, и людей в этом роде." Какова была и в чью пользу деятельность Куриона, трибуном народным увидим дальше. Весьма любопытно мнение о Помпее, какое высказал Цицерон Целию в ответ на первое его письмо: "Конечно тебе невозможно вникнуть в истинное положение дел так, как кому-либо из нас, в особенности мне, с которым он, Помпей, проводил целые дни в разговорах о положении общественных дел, а их нельзя изложить на письме, да и не следует. Знай только, что Помпей - превосходный гражданин, и что он и в мыслях, и в намерениях, готов на все, что нужно для сохранения общественного порядка. А потому отдайся этому человеку: он за тебя ухватится, поверь мне. Верно то, что ему благонамеренными и неблагонамеренными гражданами кажутся те, которых и мы привыкли считать за таких". - В другом письме Целий пишет к Цицерону: "Помпей твой открыто запрещает Цезарю, и провинцию сохранить с войском и быть консулом. Впрочем он, Помпей, высказал, что теперь еще время сенатскому на этот предмет определению. Сципион сказал, что доклад (о Галльских провинциях) будет в Марте и только об этом предмете. Такое решение опечалило Бальба Корнелия и мне известно, что он горячо поспорил с Сципионом". В письме к Аттику около того же времени Цицерон высказывается о Помпее так: "оставил я его гражданином превосходным и к отражению того, что составляет предмет общих опасений, вполне готовым". В другом письме читаем: "пиши же мне пожалуйста о том домашнем обстоятельстве, весьма щекотливом, которое тебе не безызвестно, потом о Цезаре, расположения которого я стал искать по твоему совету, о чем и не жалею". Еще: "приятно слышать о Цезаре и то, что определил сенат и каковы твои надежды. Если только Цезарь в этом уступит. то мы спасены. Интересны подробности, предшествовавшие и сопровождавшие это определение сената. Вот что рассказывает Целий: "Замечено в Помпее - и это успокоило многих - что он, Помпей, высказался: ранее Мартовских календ невозможно делать какое-либо постановление о провинциях Цезаря, не оскорбив его, а что после Мартовских календ он, Помпей, не задумается нисколько. Когда его спросили, если в то время кто-либо (из трибунов народных) этому воспротивится, то он, Помпей, ответил: не все ли равно - если Цезарь не послушает определения сената, или приготовит кого-либо ему воспротивиться. - Что же, спросил тут кто-то, если Цезарь захочет и быть консулом и держать при себе войско? А Помпей: как милостиво! "А что если сын мой захочет мне влепить палку?" Из этих слов заключили, что между Помпеем и Цезарем ведутся переговоры. Теперь, как мне кажется, Цезарь решается на одно из двух: или остаться (в Галлии) и на этот год отказаться от кандидатуры в консулы или оставить (и Галлию и войска), если толь-ко будет назначен. Курион всецело готовится против Цезаря; не понимаю, в чем он может успеть, но вижу только, что, при его здравом образе мыслей, хотя бы он и ничего сделать не мог, пасть не может". В другом письме последнем от 703 году, Целий пишет Цицерону: "я вижу, что Курион хлопочет о двух предметах: у Цезаря что ниб. отнять, а Помпею что ниб. прибавить, какой бы ни было малозначительный подарок... Так он теперь взялся за раздачу земель на Кампанском поле. Говорят, Цезарь о нем и не думает, а Помпей сильно беспокоится, как бы в нем не оставить Цезарю пищу щедрости к его прибытию."
К началу 704 года относится письмо Целия к Цицерону, в котором он пишет о Курионе: "а что я тебе писал о Курионе, что он очень охладел, уж теперь опять горит. Ведь он мгновенно воспламеняется. С величайшею ветренностью, не успев относительно вставочного времени (intercalando, отсрочки) перебежал к народу и стал говорить за Цезаря; хвалится, что пустит в ход закон о дорогах, имеющий сходство с поземельным Рулла и продовольственный, по которому эдилы должны размерять хлеб". Но всего яснее современный вопрос выяснен Целием в следующем письме к Цицерону: "относительно общественных дел весь спор сосредоточился на вопросе о провинциях. Помпей с Сенатом настаивают по прежнему, чтобы Цезарь оставил свои провинции прежде Ноябрьских нон, а Курион решился скорее всему подвергнуться, чем это допустить." От остальных своих проектов он отказался. А ваши прочие - ты их хорошо знаешь - не дерзают борьбу довести до крайности. Дело все в таком виде: Помпей, будто бы не имея никакой личности с Цезарем, делает вид, что домогается того, что считает и для него, Цезаря, справедливым, а Куриона винит, будто он старается вызвать на ссору. В сущности же Помпей сильно не желает и очень боится, как бы Цезаря не назначили консулом прежде, чем тот передаст провинции и войско. Курион трактует Помпея не слишком хорошо и нападает на все его второе консульство. Скажу тебе одно: если со всех сторон будут теснить Куриона, то Цезарь будет защищаем. Если они (партия Помпея и сената) опасаются вмешательства трибунов, то Цезарь останется столько времени, сколько ему будет угодно". В следующем письме Целия читаем: "вмешательство нашего К. Куриона в законе о провинциях имело блестящий исход. Когда доложили сенату о противодействии трибуна, а доклад был согласно прежнего сенатского определения; первое мнение было высказано М. Марцелла о необходимости вступить в соглашение с трибунами народными; но сенат значительным большинством перешел к другим очередным занятиям. Помпей великий упал до того духом, что кажется сам не знает, чего уже и хотеть, А сенатом принято мнение - допустить к консульским выборам того, кто не хочет отказаться ни от провинций, ни от войска! Как это перенесет Помпей (он понимает, что сделается с общественным строем, если он не озаботится), а вы богатые старики на себе увидите". Еще подробнее в следующем письме: "о сущности общественных дел пишу тебе, что мир не может и год один протянуться. Сущность в том - и об этом-то будут вести борьбу те, которые стоят в главе вещей - Помпей решился не допускать Цезаря - сделаться консулом прежде, чем он откажется от войска и провинции, а Цезарь убежден, что он безопасным быть не может, если расстанется с войском. А потому он, Цезарь, предлагает условие, чтобы им обоим - и ему, и Помпею - отказаться от войска. Вот в чему привели эти нежные объяснения в любви и союз, не исключавший взаимной зависти: старание исподтишка вредить друг другу - обратилось в открытую вражду. Не знаю теперь сам, что делать, и в кому пристать и уверен, что и ты будешь в той же нерешительности... Впрочем не безызвестно тебе, что при внутренних раздорах гражданин, пока дела еще на словах решаются, должен следовать той стороне, которая справедливее, а если дело дошло до оружия, той, которая сильнее. В этой борьбе на стороне Помпея будут сенат и все, кто в состоянии обсуждать, а к Цезарю пристанут все, кому есть чего-либо опасаться или кто рассчитывает поживиться на чужой счет. Войска же и сравнивать нельзя... Впрочем, еще довольно будет времени взвесить силы той и другой стороны и решить, куда пристать... Короче сказать, знаешь, что будет? Если только один из них (либо Цезарь, либо Помпей) не отправятся на Парфянскую войну, то я вижу неизбежными великие смуты, в которых дело решится силою и мечом. И тот и другой готов к борьбе и в душе, и войсками. Будь только возможно для тебя, без твоей собственной опасности, то судьба представила бы тебе зрелище великое и приятное". В письме к Аттику из Азии Цицерон пишет: "Баттоний передал мне удивительные ужасы о Цезаре... войско он ни в каком случае не отпустит, на его стороне назначенные преторы, Кассий, трибун народный, Лентулл консул, а Помпей собирается удалиться из Рима". Цицерон находится в страшной нерешимости - кого предпочесть из двух соперников. Он пишет к Аттику: "следуя твоему совету, я одним дорожил, потому что он мне оказал великую заслугу, а другим потому, что он был настолько силен. И достиг я того, что ни для того, ни для другого не было по видимому никого дороже меня. В мыслях у меня постоянно было: пока я заодно с Помпеем, не придется мне ни в чем согрешать относительно общественного дела, и думая одинаково с Цезарем, не придется бороться с Помпеем. До такой степени тесен был союз между ними! Теперь же грозит, как и ты мне показываешь, да и сам я вижу - упорная между ними борьба. Но и тот и другой меня считают своим, разве один из них притворяется? Помпей не сомневается - и весьма основательно, что теперешний его образ мыслей об общественных делах заслуживает мое полное сочувствие. Я получил и от Цезаря, и от Помпея, в одно время с письмом от тебя - письма, где по видимому и тот и другой ставят меня выше всех других своих близких". Несмотря на скрытое неудовольствие к Помпею, Цицерон более склоняется к его стороне; вот его слова: "о своем могуществе состязаются между собою эти люди с опасностью для государства. Если теперь берутся за оружие во имя защиты общественного строя, то почему не думали об этом, когда Цезарь был консулом? И почему я - дело которого неразлучно было с безопасностью общественною - в следующем году остался беззащитным? Зачем продолжена власть Цезарю и при том таким образом? Зачем потрачено было столько усилий, чтобы десять трибунов народных провели закон о допущении Цезаря к консульским выборам заочно? Вследствие этого-то Цезарь так усилился, что вся надежда на сопротивление заключается в одном гражданине и лучше было бы, чтобы он (Помпей) сам не давал бы ему таких сил, чем теперь вести борьбу с столь могущественным?... Для меня лодка одна, где у руля Помпей... а самого Помпея буду склонять один на один к примирению... Вижу, предстоит нам дело иметь с человеком самым смелым и на все готовым (Цезарем); все осужденные, все покрытые каким либо бесславием, все достойные осуждения и позора, вся молодежь, вся городская отпетая чернь, могущественные трибуны, с ними и Кассий, все те, которые погрязли в долгах, а их больше, чем я предполагал (законного лишь основания нет на той стороне, а всего прочего много); все за него. Все усилия должно употребить, чтобы дело не решилось оружием; исход его всегда неверен, а теперь его скорее можно ожидать в другую сторону". В другом письме: "в 4-ые Декабрьские Иды виделся я с Помпеем, часа два провели вместе... о делах общественных говорил он со мною в том смысле, что война неизбежна. Надежды на соглашение нет никакой,... Впрочем я не ожидаю такого безумия от Цезаря, чтобы все подвергнуть опасности". Далее: "дела общественные внушают мне все более и более опасений. И между гражданами благонамеренными нет никакого единодушия... Мир нам необходим. Победа чья бы то ни мало много зля принесет, а во всяком случае явится нам самовластитель... Мое мнение, - полезнее уступить ему, что он требует, чем вступать в бой. Поздно оказывать сопротивление тому, кого мы, продолжении десяти лет, вскармливали против себя. До сих пор не нашел я еще никого, кто не был бы того мнения, что лучше уступить Цезарю, что он требует, чем вступать в борьбу. От чего прежде мы ему не сопротивлялись? Хотя тогда, когда вновь на пять лет отсрочивали власть, или тогда, когда постановили принять в уважение его кандидатуру (в консулы) и заочно. Разве не нужно ли нам было непременно - прежде дать ему оружие в руки, чтобы бороться только с хорошо изготовившимся?" - "Ты говоришь, пишет Цицерон к Аттиву, что люди благонамеренные смотрят с напряженным вниманием на то, как я буду действовать при этих обстоятельствах?... Да скажите мне, где это сословие благонамеренных?... Отдельные личности есть, не более... Не сенат ли благонамеренно действует, раздавая провинции частным лицам? Курион не стал бы настаивать на вмешательстве, если бы только вступили с ним в переговоры. Но сенат этого не захотел и Цезарь остался без преемника. Не откупщики ли? И никогда не были они слишком надежны, и теперь Цезарю величайшие приятели. Не ростовщики ли или земледельцы? Но для них желательнее всего спокойствие. Не думаешь ли ты, что те боятся быть под царскою властью, которые от того никогда и не отказывались, лишь бы оставаться в покое? Что же? Не полагаешь ли ты что нужно (кандидатуру) его, Цезаря, принять в соображение и когда пройдет, назначенный законом, срок? А я полагаю, что и отсутствующего не следует. Но раз это допущено, то и допущены последствия всего этого.
.... Все это происходит от одного начала. Нужно было сопротивляться, когда он, Цезарь, не собрался еще с силами; а теперь у него одиннадцать легионов, конницы сколько угодно, жители земель по ту сторону По, городская чернь, столько трибунов народных, молодежь так испорченная, а сам вождь с таким весом, столь смелый! С ним предстоит теперь или сражаться, или уважить его требования по закону. Но ты скажешь - лучше бороться, чем рабствовать. Зачем? Побежденный будет осужден на казнь, да и победителем все-таки ты будешь рабствовать... Никому не известно, чем это кончится, раз обнажится меч, но то всем известно, что если благонамеренные будут побеждены, то он (Цезарь) будет вряд ли жалостливее Цинны при избиении лучших людей, и в алчности не уступит Сулле, относительно захвата себе богатств людей состоятельных." Как Цицерон ошибался при оценке характера Цезаря, - увидим впоследствии. Далее Цицерон пишет к Аттику; "ты отгадал, - я виделся с Помпеем; в шестой день календ он нагнал меня у Лаверна, вместе приехали мы в Формии и, от восьмого часу до вечера, объяснялись тайно. На вопрос твой - можно ли сколько-нибудь надеяться на примирение, отвечу, что - сколько я мог заметить из многословной и обстоятельной беседы Помпея, - и охоты то к примирению ни у кого нет. Он в том убеждении, что если Цезарь сделается консулом и отпустит войско, то общественный строй рушится; но он, Помпей, полагает что Цезарь, узнав о деятельных против него приготовлениях, откажется в этом году от консульства, и предпочтет сохранить провинцию и войско. Но если бы Цезарь вышел из границ благоразумия, то он, по словам Помпея, заслуживал бы только презрения, и он, Помпей, надеется вполне на силы свои и государства... Вообще Помпей много рассуждал об опасностях притворного мира. У нас в руках была речь Антония, сказанная в десятый день календ январских; в ней все действия Помпея с самого детства осыпаны порицаниями, оратор жалуется за осужденных, грозит оружием. Если так дерзает говорит квестор его (Цезаря), слабый и нищий, то каким языком заговорит Цезарь, когда в руках его будет все?.. Помпей хочет оставить город". Об опасностях для общественного строя, если Цезарь сделается консулом, даже отпустив войско, Цицерон говорит; "ты знаешь каков он был в первое консульство; еще с силами не собравшись, он тогда значил больше всех... Помпею в таком случае ничего более не останется, как удалиться в Испанию..." о нерешительности и бездействии Помпея: "я совершенно сбит с толку дерзостью нашего безрассудного плана... Помпей не знаю, решился ли на что нибудь, - сидит по городам, точно на него дурь нашла... Все мы будем вместе, если он останется в Италии; если удалится из нее, придется подумать. До сих пор, если только я сам в здравом рассудке, по моему мнению, все делается глупо и неосторожно...
705-й год наступил. В январе его Цезарь перешел Рубикон, и военные действия начались.... Любопытно проследить впечатление, какое наступательные действия Цезаря произвели на Цицерона; вот что пишет он к Аттику: "спрашиваю, что это такое или что это делается? А для меня совершенные потемки: Цингул еще пока наш, Анкону потеряли. Лабиен оставил Цезаря. О ком это речь - об Аннибале или об Императоре народа Римского! О несчастный и безумный человек, который никогда не прозревал и тени прекрасного! И он говорит, что все это делает во имя своего достоинства! Но может ли быть достоинство там, где нет чести? А честно ли держать войска без согласия властей, с оружием в руках занимать города и пролагать дорогу внутрь отечества?
...Но каково тебе покажется, что сделал наш Помпей? Оставил город (Рим), - безрассуднее этого быть ничего не могло... Он говорит: дело общественное не в стенах... Удивительно, как все жалуются: Рим остался без должностных лиц, без сената... Бегство Помпея удивительно всех тронуло... Дело показалось совершенно с другой точки, ничего уже не хотят уступать Цезарю. Объясни мне пожалуйста - не понимаешь ли хоть ты, что все это значит? Мне поручено дело не хлопотливое. Помпей хочет, чтобы я был начальником над всею Кампаниею и морским берегом, и чтобы ко мне относились и с набором, и во всех главных делах вообще, а потому мне придется переезжать с места на место". Немного после Цицерон пишет: "ты хочешь знать, как намерен поступить Помпей; а я так полагаю, что вряд ли он и сам это знает; из нас по крайней мере никто. Видел я консула Лентулла в Формиях, в 10-й день Каденд, видел Либона... все полно опасений и нерешительности... Хочет ли Помпей где-нибудь остановиться или перейдет за море - неизвестно. Если останется, опасаюсь, что не будет иметь вполне достаточных сил для борьбы; а если удалится из Италии, то куда, и что нам делать?..." Лабиен, один из легатов Цезаря, разделявших с ним труды и опасности по Галльской войне, оставил Цезаря я перешел в Помпею. По этому поводу Цицерон пишет к Аттику. "Лабиена считаю героем, давно не было гражданского подвига выше этого; во всяком случае это обстоятельство, если и ничего другого не принесло с собою, - по крайней мере огорчило Цезаря. И то уже хорошо... Что за война - видишь сам: она до того гражданская, что и возникла не от раздоров между гражданами, но от дерзости одного гибельного гражданина; а он силен войском, многих связывает надеждою и обещаниями, возжелал многого и многих... Ему предан Рим беззащитный, но полный богатств всякого рода. А чего нельзя опасаться от того, кто эти храмы и строения считает не отечеством, а готовою добычею?... Мы же, где и когда будем в состоянии поднять голову? А наш вождь как не воинствен, как чужд всякого плана действий! Не говорю уже об ошибках прошлых десяти лет, - какие условия не были бы лучше этого бегства? Да и теперь не знаю, что он думает, хотя и домотаюсь выведать письмами. Верно только то, что невозможно было показать более робости, более замешательства.... Вся надежда на два, завистливо удержанные и почти нам враждебные, легионы; а при наборе очень мало охотников и все уклоняются от войны. Время условий потеряно.... Что будет - не вижу, а допущено нами, или правильнее нашим вождем, то, что мы, выйдя из пристани без руля, отдались на произвол ветрам. Л. Цезарь принес поручение от К. Цезаря... Помпею угодна было, чтобы я прибыл в Капую и содействовал набору, но на него весьма неохотно отзываются кампанские поселенцы... Когда я приехал в Капую, там уже находились консулы и много сенаторов. Желание у всех было одно, чтобы Цезарь, отведя войска, ограничился теми условиями, какие предложил. Одному Фавонию не нравилось, что он, Цезарь, предписывает нам законы, но его на совете не слушали. Уже сам Катон предпочитает рабствовать чем сражаться... Велико разнообразие мнений при наших спорах; большинство впрочем утверждает, что Цезарь не остановится на этих условиях; а что эти предложения сделаны им с целью - остановить наши приготовления к войне, А я полагаю, что он действительно выведет войска. Во всяком случае он победит, если сделается консулом, - но победит с меньшею преступностью, какою теперь действует... Делать нечего, покориться надо. Стыдно даже, до чего бедны мои и воинами и деньгами, а все сокровища не только частные, какие только находятся в городе, но и общественные, какие хранятся в казначействе, ему, Цезарю, оставили. Я во всяком случае не перестаю склонить к миру, и самый несправедливый мир, по моему мнению, полезнее, чем самая справедливая война"... При Помпее находится Лабиен; он не сомневается относительно слабости войск Цезаревых; о прибытием его наш Кней много приободрился". Впрочем Цицерон не прерывал сношений с Цезарем, иди, правильнее, его приближенными ... "Требуций писал ко мне, что сам Цезарь, в 10-й день календ Февральских, просил его написать ко мне и пригласить меня в город (Рим); что он, Цезарь, сочтет это за верх одолжения с моей стороны.... Ответил я Требуцию, - Цезарю прямо писать я не захотел, потому что и он ко мне не писал, - что, в теперешнее время, прибытие мое в Рим крайне затруднительно, но что я нахожусь в моих поместьях, не принял никакого поручения, и набора не произвожу. И в таком положении останусь, пока будет надежда на мир; если же начнется война, то я исполню мою обязанность, а детей отправлю в Грецию. Вижу, что вся Италия воспылает войною; столько зла возбуждено частью завистливыми, частью злонамеренными, гражданами!" Из следующего затем письма видно большое противоречие в мыслях и действиях Цицерона относительно Цезаря; сначала он отзывается о нем с бранью: "Говорят, что Цезарь, несмотря на то, что послал Л. Цезаря с поручениями о мире, самым усердным образом производит набор, занимает места, укрепляет их вооруженными отрядами. О, гибельный разбойник! Никаким спокойствием нельзя загладить такой позор, нанесенный общественному делу! Но, полно сердиться, уступим обстоятельствам времени и с Помпеем отравимся в Испанию". Немного далее: "о Дионисии (учителе сына Цицерона) забыл я тебе писать ранее, но я решился здесь дожидаться ответа Цезаря для того, чтобы, в случае возвращения нашего в город, он бы там нас дожидался".
Весьма любопытно следующее письмо Цицерона, и мы его передаем здесь почти вполне: "краткоречивым делают меня самые обстоятельства; в мире я уже отчаялся, а к войне наши не приготовились нисколько. Пожалуйста не думай, чтобы можно было быть незначительнее этих консулов, а в надежде - их послушать и узнать, каковы наши приготовления, в проливной дождь приехал я в Капую накануне Нон, как мне было назначено. А они еще не приехали и явились смущенные, не готовые. О Помпее говорили, что он в Луцерии и хочет осматривать когорты Аттианские, на которые впрочем твердо рассчитывать нельзя. А о Цезаре слух, что он спешит, и с часу на час будет здесь не за тем, чтобы сражаться (да и с кем?), а чтобы преградить дорогу к бегству.... А мне что делать? К тому, чтобы оставаться склоняют - зима, ликторы, вожди неразумные и нерадивые; а к бегству - дружба Помпея, правда дела, позор единомыслия с тиранном, а о нем неизвестно - будет ли он подражать Фаларису или Пизистрату). В другом письме: "бывши в Капуе, я узнал, что от консулов ждать нечего, что набора нигде и произведено не было.... Наш Кней (Помпей) - дело бедственное и невероятное - до чего упал духом! Ни бодрости, ни плана действия, ни войск, ни заботливости. Не говорю уже о постыднейшем бегстве из города (Рима), о дышавших робостью речах по городам, о совершенном незнании сил не только противника, во и своих собственных... Сам Цезарь меня склоняет к миру, хотя письмо его относится ко времени, предшествующему открытию военных действий. Далабелла и Делий пишут мне, что он мною очень доволен."
В 21 письме, книги 7-ой, Цицерон пишет: "не вижу пяди земли в Италии, которая не была бы во власти Цезаря. О Помпее не знаю ничего и полагаю, что он, если не уйдет на корабль, будет пойман. О невероятная быстрота действий (Цезаря), а нашего приятеля!... Но без скорби не могу винить того, о ком сокрушаюсь и мучусь. Ты не без причины боишься казней, не потому, чтобы Цезарю чего нибудь недоставало к прочности победы и господства, но предвижу, по чьему указанию он будет действовать". В 23 письме читаем: "мы почти в плену, Помпей удаляется из Италии и его (ненавистное дело!) преследует Цезарь, Цезарь преследует Помпея! Зачем? Чтобы убить! О я несчастный и мы все не сделаем ему оплота из тел наших?... И плохие (ненадежные) дела всегда он выигрывал, а в самом этом, лучшем, пал. Разве одно: те он звал, а этого не знал. Трудная по истине задача правильно заведывать общественным делом".
Из всего это можно кажется, не впадая в ошибку, заключить, как, при самом начале борьбы Цезаря с Помпеем, обрисовались их характеры, отношения и как верно умные люди, такие как например Цицерон, предвидели неминуемое торжество Цезаря.
В первом письме 7-ой книги Цицерон пишет в Аттику, что Помпей письмом звал его в Луцерию, как место по его, Помпея, мнению самое безопасное. Цицерон ответил на это, что он, Цицерон, ищет места не того, где безопаснее, но где он мог бы больше принесть пользы общественному делу, что оставить Капую и морской берег значило бы отрезать себе и сообщения, и подвозы из Сицилии и Африки. При этом случае Цицерон говорит; "вот я невольно попал в то дело, где никогда искренно не домогались ни мира, ни победы, а была только одна мысль о позорном и пагубном бегстве". Но идем, и какой бы судьба ни сулила нам жребий, пусть лучше подвергнусь я ему с теми, которых считают хорошими гражданами, чем по видимому с ними разойдусь во мнениях. А на самом деле я вижу уже город (Рим), наполненным хорошими гражданами т. е. состоятельными и богатыми.... Один Помпей трогает меня памятью благодеяния, а не значением. Какое значение можно приписать ему в том деле, в котором, когда мы все высказывали опасения относительно Цезаря, он обнаруживал одну любовь к нему? Теперь же когда сам начал бояться, полагает, что и все должны быть ему врагами. Поеду в Луцерию, не вряд ли ему (Помпею) мое прибытие будет приятно. Не смогу я скрыть, что мне не нравятся все его действия до сих пор"... Во 2-м письме, кн. 8-ой: "к Цезарю я писал одно письмо из Капуи, где отвечал на то, в котором он мне писал о своих гладиаторах, коротенькое, но полное благосклонности, не только без порицания, но даже с величайшею похвалою Помпея... Другое я написал к нему в тот же день, как это к тебе; не мог я не отвечать, когда и он писал ко мне, и Бальб... вряд ля когда либо и где либо какой вождь общественного дела поступил гнуснее нашего друга (Помпея), а мне жаль его... Он покинул город, т. е. отечество... Я охотно умер бы за Помпея; для меня нет дороже человека; но не думаю, чтобы в нем одном была вся надежда на спасение общественного дела... Но если он удалится из Италии, я не думаю, чтобы мне нужно было за ним следовать, я нахожу это вовсе неполезным ни мне, ни детям, да к тому же и неправильным и нечестным"... Цицерон, хотя и отправился в Луцерию к Помпею, но узнал, что безопасно туда достигнуть не может, по тому что войска Цезаря преградили ему путь и, для соединения с Помпеем, не оставалось другого средства, как сесть на корабль и плыть морем. О Помпее Цицерон пишет коротко: "Кней наш - в Брундизий. Бежал. Дело кончено". Надобно припомнить, что Домиций, единомышленник Помпея, собрал в городе Корфиние 30 когорт и ждал, что Помпей поспешит к нему на соединение, и в таком случае Цезарю оставалось бы, или открытою силою проложить себе дорогу в Рим, или, в случае движения туда, он оставил бы в тылу у себя значительные неприятельские силы, которые отрезали бы его от Галлий, а подвоза морем ждать он не мог потому, что вся морская сила находилась в руках у Помпея. Оттого то Домиций с нетерпением ждал Помпея и постоянно письмами звал его к себе. Цицерон по этому поводу пишет: "еще одно только остается нашему приятелю (Помиею) ко всему позору - не помочь Домицию. Все думают, что он ему поможет, а я только не думаю. И так он бросит на жертву такого гражданина и тех, которые, как ты знаешь, с ним вместе? И у самого ведь 30 когорт. Если я не ошибаюсь совершенно, непременно покинет. Невероятно оробел. Только об одном и думает - о бегстве, и ты полагаешь, что я за ним последую, но поистине тебе скажу, что мне бежать есть кого, а следовать не за кем... Что может быть прискорбнее того, что один (Цезарь) в деле самом позорном снискивает рукоплескания, а (Помпей) в самом лучшем - неприятности. На первого смотрят как на сохранителя и врагов своих, а на другого как на предателя друзей. Как я ни люблю нашего Кнея, но как же похвалить то, что он таких людей оставил без помощи? Если от робости, то что может быть постыднее? а если, как некоторые думают, Помпей полагал свое дело их избиением сделать лучшим, то что несправедливее? В шестой день календ вечером меньшой Бальб пришел во мне; он спешил тайком, по приказанию Цезаря, за консулом Лентуллом - обещать ему провинцию, лишь бы только возвратился в Рим; я не полагаю, чтобы его можно было нагнать... Он же - Бальб - мне говорил, что Цезарю ничего так не хочется, как настигнуть Помпея. Этому я верю. "И помириться с ним" - Этому не верю и опасаюсь, как бы все это милосердие не клонилось бы только к одному случаю жестокости. А старший Бальб пишет во мне: "ничего так не хочет Цезарь, как жить без опасений под старейшинством Помпея. Я думаю ты веришь... Помпей теперь во всей вероятности в Брундизие; налегке отправился он вперед легионов из Луцерии. Но это чудовище - Цезарь - обладает ужасною бдительностью, быстротою, деятельностью. Право совершенно не знаю, что будет". Сколько правды в словах Цицерона о героях этой борьбы: "и тот и другой ищут только господства, а вовсе не того, чтобы их отечество было счастливо и в чести. И если Помпей оставил Рим, то не потому, чтобы он не мог его удержать, и Италию не по тому, чтобы он был из нее прогнан; но с самого начала уже была у него мысль - все земли, все моря привесть в движение, призвать к оружию властителей диких народов, их вооруженные полчища привесть в Италию, собрать огромные силы. Давно уже домогается он (Помпей) восстановления царства Суллы, исполняя в этом страстное желание своих приближенных. Неужели ты в самом деле думаешь, что между ними не могло бы последовать никакого соглашения?.. И сейчас возможно. Но ни тому, ни другому не нужно нашего благополучия. И тот и другой хочет царствовать... Ты спрашиваешь, что писал ко мне Цезарь? Тоже, что уже и не раз; в высшей степени ему приятно, что я остался в бездействии; просит, чтобы и вперед так было. Бальб меньшой передавал мне тоже на словах; ехал он к консулу Лентуллу с письмом Цезаря и обещанием наград, если вернется в Рим, но, мне кажется, не успеет его застать; он уже за морем".
Помпей в Брундизие. Цицерон пишет (8.13): "ждем известия из Брундизия. Если Цезарь настигнет нашего Кнея, то есть еще хотя сомнительная надежда на мир, но если тот раньше переправится за море, то надобно опасаться гибельной войны. Видишь ли с каким человеком (Цезарем) приходится иметь нам дело! Каким проницательным, деятельным, на все готовым? Если действительно он будет чужд убийств и ни у кого ничего не отнимет, то он сильнее всего будет любим именно теми, которые больше всего его опасались. Много мне приходится говорить и с городскими жителями и с поселянами. Ни о чем другом не заботятся они - только о землях своих, домах, деньжишках. И полюбуйся, до чего изменился ход дела! Того, на кого прежде располагали все надежды, опасаются (Помпея), а этого (Цезаря) кого боялись, любят. Без прискорбия и вспомнить не могу, как мы сами добились этого нашими промахами я ошибками". О возможном исходе борьбы Цицерон так разумно выражается: "опасность - в раздражении того и другого, а победа до того неверна, что дело, худшее по моему мнению, даже скорее может на нее рассчитывать". О том, как Цезарь принят в Риме и Италии, Цицерон пишет: "и где они, эти ваши лучшие люди? Полюбуйся, как они спешат на встречу Цезарю, как себя ему продают! А города считают его за бога и уже не притворно как тогда, когда о больном Помпее воссылали обеты. Все, что этот Пизистрат не сделал злого, принимается с такою благодарностью, как будто он другому воспрепятствовал сделать это самое зло. На Цезаря смотрят, как на благосклонного, а на Помпея, как на разгневанного. Какие встречи в городах, какие почести! Но ты скажешь, что опасаются? Очень может быть, но во всяком случае того, т. е. Помпея, боятся еще больше. Веселит их хитрое милосердие Цезаря, а гневливости Помпея опасаются... Лучшие люди хотят, чтобы я удалился во что бы то ни стало, а сами остаются!... Мне нужно ехать, соединиться с человеком, более готовым в опустошению Италии, чем в победе"!
Наконец в Капуе, где был Цицерон, получено письмо такого содержания: "Помпей отправился за море со всеми воинами, какие при нем были, что составляет до 30,000 человек; с ним два консула, народные трибуны и сенаторы, при нем находившиеся, все с женами и детьми. Говорят, что он сел на корабль в 4 день перед Мартовскими нонами. С этого дня господствовали северные ветры. Суда, которыми не воспользовался, все велел или изрубить, или сжечь". Вот как Цицерон излагает свои ощущения при этом известии, уже достоверном: "Доселе я был озабочен и тосковал по сущности самого дела, так как я относительно всего оставался в неизвестности. А теперь, когда Помпей и консулы вышли из Италии, уже не тоскую, до горю скорбью; поверь мне, я просто вне себя, до того мне кажется покрыт я позором, почему я не с Помпеем?... Теперь я буду хлопотать - к чему и ты меня склоняешь и подаешь надежду, чтобы Цезарь дозволил мне не присутствовать в сенате, когда там будут обсуживаться какие-либо меры против Кнея; боюсь, что не успею в этом. Явился ко мне от Цезаря Фурний; он мне принес известие, что сын К. Тициния с Цезарем, но что тот считает себя мне признательным более, чем я желал бы, а, о чем он меня просит, узнаешь из его письма". Вот в буквальном переводе письмо Цезаря в Цицерону: "Цезарь император желает доброго здоровия императору Цицерону. Нашего общего знакомого Фурдия видел я на минуту, не имел возможности подробно ни выслушать его, ни договорить с ним, так как я спешил, находясь уже на походе и послав вперед легионы. Впрочем, не мог я обойтись без того, чтобы и не писать к тебе и не послать его в тебе - высказать мою признательность, хотя я уже не раз это делал и, как кажется, еще чаще буду это делать; таковы твои в отношении ко мне заслуги! В особенности прощу тебя, надеясь в скором времени быть в Риме, дать мне возможность видеть тебя там, и пользоваться твоими - советом, влиянием, достоинством, содействием во всех делах. Возвращаюсь к своему предположению; прости моей поспешности и краткости письма. Остальное ты узнаешь от Фурния". Весьма интересно читать в письме Цицерона к Аттику: "поверь мне, я уже вовсе не думаю и не предполагаю возможности благополучного исхода. Вполне понимаю, что ни при жизни их двух (Цезаря и Помпея), ни этого одного (Цезаря), невозможно существование прежнего общественного порядка. Уже я не надеюсь наслаждаться когда-либо спокойствием, и не уклоняюсь ни от какой беды; одного только опасаюсь, не сделать бы чего постыдного или не сделал ли я его уже?" Цицерону постоянно хотелось играть роль миротворца между Цезарем и Помпеем; но в то время он уже сомневался в искреннем желании Помпеем мира; "удивительным образом Кней наш захотел повторения Сулланова царства. Да он этого никогда и не скрывал. Так с ним-то ты хочешь быть? - Исполняю долг благодарности, а не сочувствую делу, как в отношении Милона и - но довольно. - "А дело-то разве не хорошо?" Вполне хорошо, но осуществляется самым гнусным образом. Первый план - задушить город и Италию голодом, потом - опустошать поля, жечь, не воздерживаться от денег богатых людей. Но когда того же можно опасаться и с этой стороны, то я считал бы за лучшее, чтобы то ни было перенести дома. Не решаюсь только подвергнуться обвинению в неблагодарности... Но ты может быть ждешь всего лучшего от Цезаря? Скажу тебе, что когда он взойдет в силу, то в Италии крыши ни одной не оставит. - А ты будешь помогать? - Далеко нет, а что бы не видеть этого, я хочу отсюда удалиться. Разве не видишь? Сенат, законы, судьи, суды утратили свою власть и не только чьего-либо частного, но и общественного состояния не достанет на удовлетворение страстей, издержек и нужд стольких беднейших людей."
В высшей степени любопытно письмо Цезаря в его приятелям Оппию и Корнелию, писанное после сдачи Домиция в Корфиние (см. записки о войне граждан, кн. 1, гл.20-23), где он раскрывает вполне свой план действий: "весьма радуюсь, что вы в письмах высказываете большое одобрение тому, что произошло у Корфиния. Вашими советами я буду пользоваться весьма охотно и тем охотнее, что я, по собственному побуждению, решился действовать как можно мягче и снисходительнее, и стараться всеми силами примириться с Помпеем. Сделаем же попытку, нельзя ли нам снискать расположение всех и пользоваться (долговременною) прочною победою? Прочие жестокостью не могли ни избегнуть ненависти, ни долго удержать за собою плоды победы. кроме одного Л. Суллы, но ему я подражать не буду. Пусть будет новый способ как побеждать, опираясь на милосердие и щедрость. Как это возможно было бы осуществить, кое что мне приходит на ум, а отыскать можно еще больше. Прошу вас, чтобы и вы сами тоже имели в мыслях. Захватил я Кн. Магия, Помпеева префекта; верный моему плану действия - я тотчас его выпустил. Уже два начальника кузнецов Помпея попались в мои руки и отпущены мною. Если они захотят быть признательны, то должны увещевать Помпея, чтобы он был лучше моим другом, чем другом тех, которые и мне и ему были всегда враждебнейшими; их то происками и обязаны мы, что дело общественное пришло в такое положение". Бальб, присылая это письмо Цицерону, присоединяет от себя данные, которые указывают, до чего простиралось неслыханное снисхождение Цезаря: "он сам, без всякого с моей стороны вызова, позволил не находиться при войске, назначенном действовать против Лентула и Помпея, которым я слишком много одолжен. Он, Цезарь, высказал, что с него довольно, если я, по его просьбе, возьмусь исполнять его поручения в городе, но их я, по желанию и тех (противников Цезаря), исполнять могу, и теперь я в Риме занимаюсь и управляю всеми делами Лентула, исполняя в отношении и к ним обязанности дружбы честно и верно... Ручаюсь (если только я хорошо знаю Цезаря), что он больше будет заботиться о твоем значении (достоинстве), чем о своих собственных пользах...."
О силах, и образе действий, Помпея в предстоящую кампанию находим весьма интересные сведения у Цицерона: "справедливо высказываешь ты сомнение о числе воинов; ровно на половину меньше - пишет Клодия. Неправда и относительно истребления судов. А что ты хвалишь консулов, то и я одобряю их образ мыслей, но не действия. С удалением их все надежды на мир должны исчезнуть, а я на него-то и рассчитывал; теперь несомнительно угрожает гибельная война, и начнется она голодом. Впрочем я не скорблю, что не буду участвовать в этой войне, грозящей такими злодействами, что если преступно родителям отказывать в пропитании, то каково же, если наши лучшие люди собираются изнурить голодом исконную и святейшую общую мать - отчизну. И не догадка моя это только, но я присутствовал при их беседах. Все эти морские силы изготовляются в Александрии, Колхиде, Тире, Сидоне, Араде, Кипре, Памфилии, Ликии, Родосе, Хиосе, Византии, Лезбосе, Смирне, Милете, Коосе, с целью - отрезать все подвозы продовольствия от Италии и занять все хлебородные области. И с каким раздражением явится тогда назад Помпей и в особенности против тех, которые хотели только сохранения общественного порядка, как бы оставленный теми, которых сам покинул,... Боюсь, как бы не был опустошен Эпир; да какой же уголок Греции уцелеет, когда Помпей явно хвалится и рассказывает воинам, что он щедростью превзойдет самого Цезаря?..." Говоря о желании своем купить одно поместье, Цицерон высказывает: "теперь все это пойдет за бесценок вследствие того, что вздорожали деньги." А еще далее присоединяет эти, много знаменательные и почти пророческие, слова: "мне кажется все это уже обречено запустению".
Вот что отвечал Цицерон на письмо к нему Цезаря, которое мы привели выше: я прочел письмо, полученное от, общего нашего приятеля, Фурния, в котором ты просил меня приехать в Рим. Что ты желаешь пользоваться моими советами и достоинством - это мне удивительно не было; но тщетно я старался разгадать - о каком влиянии. и содействии во всех делах ты говоришь. Впрочем надежда увлекала меня к той мысли, что ты имеешь в виду, и это вполне соответствует твоей удивительной и необыкновенной мудрости - восстановление спокойствия, мира, согласия между гражданами, и на этот-то предмет я полагал довольно пригодными - и мой характер и личное значение. Если это действительно так, и если у тебя есть какая-либо мысль поберечь Помпея нашего и примирить его с тобою и делом общественным, то для этой цели человека более пригодного как я, конечно не найдешь. Постоянно я и ему, и сенату, при первой возможности толковал о мире и когда взялись за оружие, не принимал ни малейшего участия в военных действиях. Находил я, что этою войною причиняется насилие тебе и что против почести твоей, данной тебе благодеянием народа римского, стараются действовать твои недруги и завистники. А я и в то время не только сам был поборником твоих успехов, но и прочим советовал тебе помогать. Теперь же озабочивает меня сильно достоинство Помпея. Вот уже несколько лет, как я избрал вас двоих, предметом моего особенного ухаживанья, и с тем, чтобы вам оказывать, что и исполнял, мою искреннейшую и усерднейшую дружбу. А потому прошу тебя, или лучше, всеми силами умоляю и заклинаю - при твоих величайших заботах, удели сколько-нибудь времени и этому размышлению, и я тогда навсегда пребуду, памятуя о твоем величайшем благодеянии, тебе признательным и твоим усерднейшим поклонником. Имей только это дело отношение ко мне одному, то и в этом случае я надеялся бы успеть в своем домогательстве; но теперь полагая, что и твоей чести, и общего блага, касается, тебе - меня из немногих сберечь, как человека наиболее полезного вам обоим, и преимущественно могущего содействовать восстановлению согласия между граждан. Еще прежде благодарил я тебя за Лентула, за сохранение человека, которому и я одолжен возвращением (из ссылки). Читая его, полное выражений признательности, письмо о твоем к нему благодеянии, я остался при убеждении, что благодеяние, оказанное Лентулу, на столько же относится и ко мне. Теперь дай же мне возможность благодарить тебя еще больше за Помпея".
Каковы были чувства Цицерона, когда он получил известие, что Помпей осажден в Брундизии: "от слез не могу ни сообразить ничего, ни писать... Что нам делать? Народа римского войско осаждает Кнея Помпея! Рвом и валом окруженного держит! Не дает даже возможности убежать! А мы еще живы, и город этот (Рим) стоит! Преторы оказывают суд и расправу! Эдилы готовят игры! Люди состоятельные берут проценты, да я и сам сижу. Попытаюсь ли броситься туда, но меня сочтут за безумного. Умолять города о содействии? Благонамеренные граждане не пойдут, а пустые даже насмеются; алчущие переворота, в особенности победители и с оружием в руках - употребят насилие... Есть ли честный исход такой бедственной жизни?... Никогда не хотел я разделить победу с Помпеем, но бедствие его предпочел бы!"
Считаем нелишним привести здесь два письма Цезаря, в которых выражается его характер краткостью и сжатостью выражения: "Цезарь - Корнелию Оппию приветствие. 7 марта пришел я к Брундизию, расположился лагерем у стен. Помпей в Брундизии. Прислал ко мне М. Магия о мире. Отвечал я, что мне заблагорассудилось. Хотел, что бы вам это тотчас же, было известно. Как только буду иметь надежду дело привести к какому-либо соглашению, тотчас я вас уведомлю". - К К. Педию Цезарь пишет: "Помпей держится в городе, а мы стоим в лагере у ворот. Затеваем дело большое, много дней на него потребуется вследствие глубины моря, но дело это существенной необходимости. С обоих концов пристани ведем насыпи для того, чтобы или вынудить его оставить Брундизий с войсками, какие у него есть, или воспрепятствовать его выходу". - К Цицерону Цезарь писал: "Правильно ты судишь обо мне - да ведь ты меня хорошо знаешь, что ничто так от меня не далеко, как жестокость. А я, как в своих действиях (милосердия) нахожу себе истинное удовольствие, так и веселюсь, торжествую, что они заслужили твое одобрение. И нисколько меня не волнует то, что, отпущенные мною на свободу, ушли опять, чтобы мне же нанесть войну. Мое первое желание, чтобы я остался верным себе, а они себе. А я бы хотел, чтобы ты у меня находился под рукою в городе (Риме) и дал бы мне возможность пользоваться, как я уже и привык. твоими советами и содействием во всех делах. Да будет тебе известно, что мне нет ничего приятнее твоего (зятя) Долабеллы, Такое и я к нему буду иметь расположение, что и ему другого ничего не останется делать, до того чувства его ко мне сильны и благосклонны"!
Когда, по удалении Помпея из Брундизия, Цезарь отправился в Рим, то по дороге - недалеко от Арпина, он имел свидание с Цицероном. В высшей степени любопытны подробности этого свидания, как их передал Цицерон, которому мы и предоставим говорить самому: "я говорил с ним в таком смысле, чтобы он лучше имел обо мне хорошее мнение, чем нашел бы, за что благодарить. Остался я при своем, что не поеду в Рим; но ошибся в расчете, если полагал, что мне легко будет получить его согласие на это. Напротив, он ни за что не соглашался; в этом он видел с моей стороны приговор осуждения его действиям и прочие - так говорил он - глядя на меня, задумаются приехать. На это я возразил, что других положение совсем не то. Много он убеждал меня. "Да приезжай же и толкуй о мире". - Вполне, как я хочу? - "Да разве я тебе буду предписывать?" - Ну, так я буду говорить, что сенат не одобрит ни преднамеренного похода в Испанию, ни переправы войск в Грецию, да и много сожаления выскажу я о Кнее (Помпее). - На это он Цезарь: "я не хочу, чтобы это было говорено". - Да я так и предполагал, отвечал я на это; потому-то самому и не хочу я быть там, где мне необходимо нужно будет говорить так, и где, я раз приеду, молчать отнюдь не смогу, а потому-то лучше и не ехать. Кончилось тем, что он - Цезарь, видя единственный исход дела, просил меня: подумать. - Отказать и в этом, было бы неприлично. Так мы расстались; я полагаю, что он мною недоволен, а за то я собою так доволен, как уже со мною давно не было".
Но пора и остановиться; этому предмету - отношениям Помпея, Цезаря и Цицерона - посвятим мы со временем особое сочинение. Приведенного выше достаточно, чтобы читатель оценил всю важность и интерес предмета, можно сказать еще нетронутого, так как и в исторических сочинениях обыкновенно повторяют одно и тоже, а к самим источникам обращаются очень редко и неудачно. Так напр. неужели люди, помогавшие Наполеону III писать историю Цезаря, не знали хорошенько по латыни, а между тем у него в цитатах хоть бы писем Цицерона, нередко находим совершенное извращение смысла; приведем любопытный пример. В предисловии Наполеон говорит (в переводе, изданном Вольфом) "Цезарь исчезает, и его влияние господствует еще более, чем при его жизни. Цицерон, его противник (это совершенное неправда, как видно из многого мною приведенного выше) вынужден (!?) воскликнуть: "все деяния Цезаря, его литературные произведения, его слава, его обеты, его мысли представляют после его смерти более силы, нежели тогда, когда он еще жил" Цицерон в приведенном месте, в 10 письме 14 книги к Аттику, говорит совсем не то, что угодно Наполеону; вот слова Цицерона (он отвечает на письмо Аттика и содержащиеся в нем известия): "Полно так ли? И мой, и твой приятель Брут удовольствовался тем, что бы оставаться в Ланувии? А Требонию пришлось окольных путей отыскивать, чтобы отправиться в провинцию? Неужели все, что Цезарь делал, писал, говорил, обещал теперь должно иметь более значения, чем если бы он сам жил?.. Вот это-то и прочее я и выносить не могу"... Из этого явствует - и мы просим всех, знающих Латинский язык, обратиться к подлиннику - что Цицерон хотел высказать совсем противоположное тому, что Наполеону угодно было ему приписать... При жизни Цезаря Цицерон не только ему противником не был, но даже был его приятелем, и в январе 710 года (в марте убит Цезарь) Цезарь обедал подружески у Цицерона... После смерти Цезаря Цицерон принял сторону тех, которые видели в этом событии благоприятный случай восстановить древний порядок вещей, и потому-то Цицерон стал выражаться о Цезаре неприязненно и так, как при жизни Цезаря в самой откровенной переписке никогда и не думал.
Не можем не сделать несколько общих выводов. Из слов лучшего и разумнейшего представителя лучших людей того времени - Цицерона, мы видим, что политическое устройство римского государства, как оно сложилось в историческом ходе событий, уже отжило свой век; страшная неурядица стала господствовать; в этот хаос внесть порядок - могла только власть одного. Не учреждения делают людей, а люди созидают себе те именно порядки, каких стоят. Безусловно хорошей Формы правления или государственного быта нет; все зависит от людей. И демократия, и аристократия, и монархия заключают в себе условия, необходимые для существования каждого общества и государства - обеспечение личности и собственности, и желание я средства доставить каждому возможность наибольшего и наилучшего развития моральных и материальных сил каждого с возможно меньшим пожертвованием личной свободы, но те же сами учреждения носят в себе и семена собственного разрушения. Не всегда истинное равенство живет в демократии, я нет ничего несноснее для разумного человека господства неразвитых масс, а образовать их или развить возможно настолько же, насколько возможно утишить волны морские. Монархия, если во главе ее стоит умный человек, опирающий свое право на длинном ряде веков и именно тем самим не нуждающийся в подольщении низким страстям масс, прибежищу презренных выскочек честолюбцев, представляет наиболее условий благосостояния, прочности и долговечности государства. Наследственный монарх, отрешась от всяких личных видов, которых он иметь не может, до того его личность тесно сливается с государством, держит разумное равновесие между всеми сословиями государства, не допуская преобладания одного ко вреду другого; он имеет возможность выбирать себе достойных слуг и исполнителей везде и всюду, обращая внимание на одни достоинства, богом данные, а не на права рождения или происки демократии, от которых отвернется каждый честный человек. Оттого-то и становится понятным, почему демократические учреждения древнего Рима кончились монархиею; оттого понятно, почему высокая личность Цезаря, едва пять лет, и то среди военных бурь, стоявшая во главе вещей, оставила такое неизгладимое впечатление, что память его, дорогая современникам, сделать еще дороже потомству. Заметим, что Цезарь никакого государственного переворота не делал, ни одной из властей, стоявших во главе государства не отменил, а силою вещей и высокими качествами ума и души стал выше всех. В гражданских смутах не пролил он ни капли крови; только на полях битвы. Милосердием и прощением дышали все его действия. Не льстил он страстям народным: даровая раздача хлеба народу введена до него; до него честолюбцами, не имевшими другой надежды выказаться, истощены все средства обольщения черни, так что в этом отношении Цезарю уже не осталось ничего. Если Цезарь пал от мечей своих друзей и приближенных, то не очистительною жертвою идеальных мечтаний восстановления уже, невозможной тогда, республики, а просто потому, что своим бескорыстием не удовлетворил он ожиданий своих близких, в мыслях деливших собственность лиц, принадлежавших к противной партии. Имя Цезаря сделалось почти нарицательным для имени монархов, и действительно он им великий урок... Если имя Цезаря благословляли современники, если к нему благоговеет и потомство, то какому позору обречены имена Тиберия, Нерона, Калигулы и прочих?
А. Клеванов.
Москва. 1869 г. Апреля 14.
Сочинения Юлия Цезаря, содержащие в себе записки об его походах, составленные отчасти им самим, отчасти его приближенными, чрезвычайно интересны. Из них знакомимся мы с жизнью и деятельностью одного из величайших полководцев древнего мира, с военною тактикою того времени, с нравами и обычаями многих народов, с которыми Цезарь имел столкновение. Несмотря на видимую простоту и легкость слога Цезаревых записок, передать их на другой язык весьма затруднительно, именно потому, что вся эта легкость и так сказать плавучесть слога теряется в переводе. Впрочем, довольно для меня, если те из моих читателей, которые не знакомы с подлинником, через мой перевод ознакомятся с столь разнообразною и замечательною деятельностью Цезаря. Люди же, хорошо знающие подлинник, пусть укажут мне недостатки моего перевода; с благодарностью я приму их и постараюсь исправить.
Замечательная личность Цезаря и жизнь его таковы, что о них надобно или слишком много говорить, или лучше умолчать, чем сказать что-либо недостойное его великой памяти. А потому я предоставлю вместо себя говорить Светонию. Подробное жизнеописание Цезаря, им составленное, прилагаю при сем в переводе, как самый лучший и полный материал для его биографа.
Первый том сочинений Цезаря, в моем переводе, содержит, кроме его жизнеописания, сочиненного Светонием, записки о Галльской войне в восьми книгах. Во втором томе будут заключаться записки о внутренней войне и записки о походах Александрийском, Африканском и Испанском, т. е., одним словом, все остальное, что мы имеем от Цезаря или под его именем.
А. Клеванов.
Москва 1854.
Марта 4-го.
1. Галлия вся делится на три части: в одной живут Белги, в другой Аквитаны, а в третьей Кельты, как они по-своему себя называют, а по нашему Галлы. Эти три народа существенно различаются друг от друга наречием, нравами и законами. Река Гаронна служит границею между Галлами и Аквитанами, а от Белгов Галлы отделены реками Марною и Сеною. Из этих трех народов храбростью отличаются преимущественно Белги; причина та, что, по отдаленности их от Римской провинции, они чужды влияния ее образованности; купцы весьма редко проникают к ним, внося то, что служит в изнеженности нравов. Притом же они самые ближайшие соседи Германцев, живущих по ту сторону Рейна, и с ними в постоянной войне. По той же причине и Гельветы превосходят доблестью остальных Галлов; почти ежедневно имеют они стычки с Германцами, иди отражая их от собственных пределов, или внося войну в их земли. Область собственно так называемых Галлов начинается от реки Роны, окаймлена рекою Гаронною, океаном и областью Белгов; со стороны Секвавов и Гельветов она достигает реки Рейна, имея наибольшее протяжение по направлению к северу. Область Белгов, начинаясь с самого отдаленного конца области Галлов, касается нижней части течения реки Рейна, имея протяжение к северу и востоку. Аквитавия от реки Гаронны простирается к Пиренейским горам и к части океана, омывающей берега Испании, и расположена на север и запад.
2. У Гельветов самим знатным и богатым был некто Оргеторикс. В консульство М. Мессалы и М. Пизона он, желая сделаться единовластителем над своими соотечественниками, составил заговор с дворянством - убедить их со всем войском выйти из пределов отечества, представляя им завоевание всей Галлии весьма легким, по их храбрости, которою они превосходят всех других - предприятием. Убеждения его тем более имели силы, что природа как бы сама заключила Гельветов в тесных рубежах: с одной стороны область Гельветов отделяется от Германцев весьма широкою и глубокою рекою Рейном, а с другой стороны от Секванов крутыми горами Юры. Далее озеро Леман и река Рона служат границею Гельвеции от нашей провинции. Таким образом Гельветы не могли свободно ни расходиться по сторонам, ни делать нападения на соседей как бы хотели, что было им, при страстной охоте к войне, крайне прискорбно. Область свою они считали тесною для многочисленного, жившего в вей, населения, и несоответственною приобретенной ими славе о храбрости; в длину она простиралась на 240, а в ширину на 180 миль (тысяч шагов).
3. Понуждаемые такими обстоятельствами и уступая влиянию Оргеторикса, Гельветы определили устроить все, что следует к походу, скупить как можно более телег и вьючных животных, произвести посевы как можно в большем размере, чтобы заготовить потребное количество хлеба на дорогу, скрепить узы дружбы и приязни с соседними народами. Они постановили законом - в течение двух лет изготовить все что нужно, а на третий год выступить в поход. Приведение в исполнение всего этого поручено Оргеториксу. Он, отправившись послом в соседние государства, на пути убеждает Кастика, сына Катаманталедова, Секвана, присвоить над соотечественниками царскую власть, которою пользовался его отец в продолжении многих лет, быв от сената и народа римского назван другом и союзником. Также убедил он Эдуя Думнорига, Дивитиакова брата, который в это время занимал высшее место управления и пользовался наибольшею любовью простого народа, - домогаться верховной власти; ему он отдал дочь свою в замужество. Оргеторикс выставил им план этот весьма удобоисполнимым, тем более что он сам готовился присвоить верховную власть над своими соотечественниками. Не было подвержено сомнению, что Гельветы изо всех народов Галлии самый могущественный; их войсками и средствами Оргеторикс обещал поддержать попытки своих друзей к достижению верховной власти. Вняв его убеждениям, они скрепили союз свой общими клятвами и льстили себя надеждою, что, присвоив себе царскую власть над тремя сильнейшими и могущественнейшими народами Галлии, они без труда овладеют и всею Галлиею.
4. Гельветам донесено было об этих замыслах Оргеторикса; они, по заведенному обычаю, заключили его в оковы и приказали ему оправдаться; в случае, если бы он не успел доказать свою невинность, его по закону надлежало сжечь. В день, назначенный для суда, Оргеторикс велел собраться к месту судилища всем своим сродникам, а было их не менее десяти тысяч; сюда же присоединились клиенты его и должники, которых также было не малое количество. С помощью их, Оргеториксу удалось избавиться от оков и от необходимости оправдываться. Между тем как граждане, в негодовании на такой поступок, хотели оружием защищать свои права, и этой этою целью правительство собирало вооруженных поселян, Оргеторикс скоропостижно умер, не без подозрения, как полагали Гельветы, что он сам себе причинил смерть.
5. Несмотря на кончину Оргеторикса, Гельветы не оставляют своего замысла и усиливаются покинуть страну свою. Когда они сочли себя достаточно приготовленными и снаряженными к походу, то они предали огню все свои города, в числе двенадцати, сел до четырех сот и вообще все частные строения; равным образом они истребили весь хлеб, какой не могли с собою взять; все это они делали с той целью, чтобы отнять всякую надежду на возвращение и тем с большею готовностью выносить труды и опасности; каждому приказано было взять с собою съестных припасов на три месяца. Уступая убеждениям Гельветов, Раураки, Тулинги и Латобриги, их соседи, присоединились к ним и, также предав огню свои жилища, отправились в поход вместе с вами. Бойи, которые жили по ту сторону Рейна, перешли в область Норическую и заняли Нореию; они заключили союз с Гельветами и присоединились к ним.
6. Гельветам, для выхода из их страны, предстояло избрать которую-нибудь из двух дорог. Одна шла чрез землю Секвавов, между горою Юрою и рекою Роною; она представляла много затруднений и до того узка, что с трудом могла проехать по ней одна телега; над нею возвышалась чрезвычайно крутая гора, так что здесь немногочисленный отряд мог остановить сильное войско. Другая дорога, много легче и удобнее, пролегала чрез нашу провинцию, так как Рона, отделяющая землю Гельветов от Аллоброгов, недавно покоренных нами, в некоторых местах может быть переходима вброд. Самый пограничный и ближайший к земле Гельветов город Аллоброгов есть - Женева; тут находится мост на Роне, ведущий к Гельветам. Они не сомневались или привлечь на свою сторону Аллоброгов, еще так недавно покоренных Римлянами и потому не совсем к ним расположенных, или силою принудить - пропустить их чрез свою область. Приготовив все к походу, Гельветы назначили день, в который все должны были собраться к берегам Роны; то было 5-ое число перед апрельскими календами, в консульство Л. Пизова и А. Габиния.
7. Цезарь, получив известие, что Гельветы намереваются проложить себе путь через нашу провинцию, поспешил оставить Рим, и как можно более ускоренными переходами прибыл в дальнюю Галлию и в Женеву. В провинции приказал он произвести самый усиленный набор (во всей дальней Галлии находился только один легион). Мост на Роне в Женеве Цезарь велел сломать. Гельветы, узнав о его прибытии, отправили к нему послов, именитых людей; во главе посольства стояли Намей и Верудоктий. Они сказали Цезарю: "намереваются они пройти Римскую провинцию не делая никакого вреда, а по необходимости, не имея иного пути из своей страны, и просят на этот предмет его дозволения". Цезарь, припоминая, как Гельветы убили консула Л. Кассия, войска его поразили и обезоружили, не счел благоразумным дозволить им просимое. Зная враждебное расположение Гельветов, трудно было предполагать. чтобы они, в случае движения через Римскую провинцию, удержались от грабежа и неприязненных действий. Впрочем, желая выиграть время и дать собраться войску, Цезарь отвечал Гельветам, что "ему нужно время на размышление, и что ответ его они получать в апрельские иды."
8. Между тем Цезарь с помощию легиона, с ним находившегося, и воинов, набранных в провинции, провел вал на десять миль протяжения от озера Лемана, чрез которое проходит Рона, до горы Юры, служащей границею Гельветов от Секвавов; в вышину этот вал имел шестнадцать футов и при нем был еще ров. По окончании работ, Цезарь расположил войска по укреплениям, готовый, в случае покушения Гельветов насильственно проложить себе дорогу, отразить их. Когда в назначенный день послы Гельветов прибыли за ответом, Цезарь дал им следующий: "Не в обычае народа римского чрез свои области пропускать вооруженных, и потому он не согласен дозволить им путь чрез провинцию; если же они вздумают действовать силою, то он будет отражать ее." Гельветы пытались было силою, одни на судах и плотах, собранных ими в большом числе, а другие вброд, где дозволяла малая глубина Роны, проложить себе дорогу, то днем, то ночью возобновляя свои попытки; но все они были безуспешны; воины римские из укреплений осыпали их стрелами, и вынудили наконец отказаться от этого предприятия.
9. Оставалась еще дорога через землю Секванов, но по ней, вследствие теснин, без согласия Севканов, невозможно было пройти. Так как просьбы Гельветов о дозволении им пройти оставались бесполезными, то они отправили послов к Думнориксу Эдую с просьбою - посредничеством своим испросить у Секванов требуемое дозволение. Думнорикс пользовался большим расположением и влиянием у Секванов; притом он был в дружественных связях и с Гельветами, как потому, что за ним была дочь Оргеторикса, так и потому, что, пылая честолюбием и добиваясь верховной власти, он старался задобрить в свою пользу как можно больше союзников. Вследствие этого он охотно взялся исполнить желание Гельветов, и успел уговорить Секванов пропустить их по своей земле. Оба народа скрепили свой союз клятвами и взятием заложников с обеих сторон. Секваны ручались, что пропустят Гельветов по своей земле, а Гельветы, что они, во время пути, не сделают никакого вреда.
10. Цезарю донесено, что Гельветы намереваются по землям Секванов и Эдуев пройти в область Сантонов, а она была недалеко от земель нашего города провинции - Тулузы. Цезарь понимал, в случае удачи этого предприятия, всю опасность соседства воинственного и неприязненного нам народа для плодородных и открытых природою наших земель в провинции. Вследствие этого соображения, Цезарь поручает сделанное им укрепление легату Т. Лабиену, сам поспешно едет в Италию, набирает там два легиона, берет с собою три, которые были расположены на зимних квартирах около Аквилеи, и с пятью легионами поспешает в дальнюю Галлию ближайшим путем через Альпы. Здесь Центроны, Граиоцелы и Катуриги, заняв высоты, хотели-было остановить движение нашего войска. После многих с ними схваток, в которых Римляне имели верх, Цезарь из Оцела, города, стоящего на краю ближней провинции, на седьмой день прибыл в область Воконтов в дальней провинции. Оттуда Цезарь прошел в область Аллоброгов, а от них в землю Сегузианов, Они первые живут по ту сторону Роны вне провинции.
11. Между тем войско Гельветов уже прошло теснины и землю Секванов, проникло в землю Эдуев и опустошало ее. Эдуи, не будучи в состоянии защищать себя и имущества от них, отправили послов к Цезарю с просьбою о помощи, выставляя ему свои заслуги на вид, что они вели всегда себя в отношении к народу римскому так дружелюбно, что не следовало бы римскому войску смотреть равнодушно на то, как поля их опустошаются, дети уводятся в рабство, а города подвергаются опасности быть взятыми. В то же время, что и Эдуи, Амбарры, племя, связанное узами родства с Эдуями, дают знать Цезарю, что поля их опустошены, и что самые города свои они с трудом могут отстоять от нападения Гельветов. Аллоброги, имевшие дома и поседения по ту сторону Роны, спаслись бегством к Цезарю, жалуясь, что у них ничего не осталось, кроме одной обнаженной земли. Вследствие всего этого Цезарь решился не дожидаться, чтобы Гельветы, разорив до конца наших союзников, прибыли в землю Сантонов.
12. По границе Эдуев и Секванов течет река Арар, (ныне Саона), впадающая в Рону. Течение ее до того медленно, что трудно узнать, смотря на нее, в какую сторону она имеет движение. Через эту реку переправлялись Гельветы на плотах и паромах. Лазутчики дали знать Цезарю, что три части войска Гельветов переправились через реку Арар, а четвертая осталась еще на этой стороне. Тогда Цезарь с третьей стражи ночи выступил из лагеря с тремя легионами и достиг той части войска Гельветов, которая еще не успела перейти реку. Те были застигнуты врасплох и не ожидали нападения, а потому большая часть их пала. Остальные бежали и скрылись в соседних лесах. Разбитые Гельветы принадлежали к Тигуринскому племени; вся же Гельвеция делится на четыре племени. Тигуринцы, оставив раз свои пределы, на памяти отцов наших, убили консула Л. Кассия, и послали под ярмо римское войско. Таким образом - случай ли, воля ли богов бессмертных - определили, что та же часть Гельветов, которая нанесла народу римскому великий вред, первая понесла за то возмездие. В этом случае Цезарь был мстителем и за отечество, и за себя. Тигуринцы в том же сражении, где убили консула Кассия, убили и легата Л. Пизона, деда тестя Цезарева Л. Пизова.
13. После этого сражения Цезарь, с целью настичь остальные войска Гельветов, приказал навесть мост на Араре и перевел свое войско. Гельветы были поражены внезапным прибытием Цезаря, никак не ожидая, чтобы он в один день совершил ту переправу, на которую они употребили, и то с величайшими усилиями, 20 дней, и отправили посольство к Цезарю. Во главе посольства был Дивикон, тот самый, который начальствовал Гельветами во время военных действий с Кассием. Дивикон говорил Цезарю следующее: "Буде народ римский заключит мир с Гельветами, они изъявляют готовность идти туда и жить там, где им укажет Цезарь. Если же хотят их преследовать войною, то пусть вспомнят и о старинной невзгоде народа римского и о прежней доблести Гельветов. Если Цезарь врасплох напал на часть их войска, отделенную от прочего рекою и потому не получившую помощи, и разбил ее, то пусть он этим не гордится и не приписывает своей доблести или недостатку мужества их. Они от предков получили завет - сражаться открытою силою и рассчитывать более на мужество, чем на военные хитрости. А потому берегся бы Цезарь, как бы то место, на котором они расположены, не ознаменовалось в памяти веков новым бедствием народа римского и гибелью его войска".
14. Цезарь ему отвечал так: "Пусть они нисколько не сомневаются, что он очень хорошо помнит событие, на которое намекают Гельветы; оно тем прискорбнее для него, что вины народа римского в нем не было никакой, разве в том, что он, не сознавая ничего за собою, не взял мер осторожности, не сделав ничего, за что бы можно было опасаться, и не желая показать чувство страха без причины. Но если бы он и желал предать забвению давнишнюю обиду, может ли он забыть их недавние оскорбления, - то, как они насильственно хотели проложить себе путь через Римскую провинцию, - то, что они разорили земли Эдуев, Амбарров и Аллоброгов? А если они так кичливо превозносят свои победы и хвалятся безнаказанностью своих злодейств, то все это ведет к одному. Боги бессмертные, намереваясь наказать людей за их преступления, чтобы чувствительнее сделать кару внезапным переходом от благополучия к несчастию, долго медлят возмездием и даже посылают успех нечестивым. Как бы то ни было, если они, в доказательство чистосердечия своих намерений, дадут заложников и если вознаградят Эдуев и их союзников, а равно и Аддоброгов за нанесенный ими вред, то он согласен заключить с ними мир". Дивикон отвечал: "Гельветы следуют завету предков своих - брать заложников, а не давать их; народ римский на себе испытал это".
15. Дав такой ответ, Дивикон удалился. На другой день Гельветы сняли лагерь с прежнего места. Также поступил и Цезарь; он всю свою конницу, собранную в провинции, у Эдуев и их союзников, в числе 4 т. ч., послал вперед узнать, в какую сторону двинется неприятель. Наши всадники, с жаром преследуя задние ряды неприятеля, в неудобном месте схватились с Гельветами и немного наших пало. Гельветы еще более возгордились этим успехом, отразив пятьюстами всадников многочисленную нашу конницу, и перешли к наступлению, по временам из задних рядов нападая на наших. Цезарь не допускал своих до решительного боя, довольствуясь наблюдать за движениями неприятеля и не давать ему опустошать край. Таким образом оба войска, Гельветов и наше, двигались одно за другим, так что между задними рядами неприятеля и нашими передовыми было расстояние не более 5-ти или 6-ти миль.
16. Между тем Цезарь ежедневно требовал от Эдуев провианту, который они целым обществом обещались выставить. По случаю холодов, так как Галлия имеет климат суровый по своему северному положению, не только хлеб на полях еще не созрел, но самые пастбища были еще весьма недостаточны. Пользоваться хлебом, подвезенным на судах по реке Арару, Цезарь не мог, так как Гельветы, от преследования которых он не хотел отстать, удалились от берегов Арара. Эдуи все откладывали со дня на день, говоря, что провиант собирают. Цезарь, видя, как много времени прошло в проволочках и что день раздачи хлеба воинам приближается, созвал главных из Эдуев; много их находилось в римском лагере. Тут были Дивитиакон и Лискон, - этот последний исправлял верховную у Эдуев должность вергобрета, избираемого на один год, и пользующегося правом жизни и смерти над согражданами. Цезарь стал их сильно винить, что они, при столь крайних обстоятельствах, в виду неприятеля, когда невозможно ни купить хлеба, ни найти его в полях, оставляют его, вопреки обещанию, без всякой помощи, и это с их стороны тем не простительнее, что война начата главным образом по их же просьбе, и потому содействие их тем необходимее.
17. Тогда Лискон, вынужденный речью Цезаря, решился высказать то, что до того времени умалчивал; он говорил: "Есть люди, имеющие, не смотря на свое частное положение, по своему влиянию на простой народ, более силы, чем самые начальники. Они-то своими возмутительными и бессовестными речами удерживают большинство выставить, сообразно обещанию, хлеб. Видя, что они сами не в силах присвоить себе господство над Галлиею, хотят, чтобы оно скорее принадлежало их же соотечественникам Галлам, чем Римлянам. А не подлежит сомнению, что если только Римляне победят Гельветов, то они отнимут вольность у всех Галлов вообще, и в том числе и у Эдуев. Эти-то злонамеренные люди переносят врагам все наши намерения и все, что делается в нашем лагере. Положить этому конец не в его власти. Цезарю самому не безызвестно, что только крайняя необходимость заставила его высказать все это, в притом с величайшею для себя опасностью, - почему он и молчал покуда мог".
18. Цезарь понял, что Лискон в своей речи намекал на Думнорикса, Дивитиакова брата; но, не желая до времени перед многими раскрывать этого дела, он поспешно распустил собрание, а Лискона удержал при себе. Тот смелее в свободнее один на один подтвердил то, что говорил при всех. Тайно старался разузнать об этом Цезарь и от других, и все подтвердило истину слов Лискона. Думнорикс, человек предприимчивый и смелый, снискал любовь народа своею щедростью, и честолюбию его не было границ. В течение многих лет за ничтожную плату имел он на откупе дорожные и другие сборы у Эдуев, в никто не смел идти против него на торгах. Из этого источника он составил себе большое состояние, и вместе извлекал средства к господству подкупом и щедростью. На свой счет содержал он большой отряд конницы и имел его всегда при себе. Не довольствуясь влиянием у своих соотечественников, он всячески старался распространить его и на соседние народы; с этою целью он выдал мать свою за одного из первых по роду и могуществу лиц у Битуригов; жена его была из племени Гельветов. Сестру свою по матери и других родственниц он повыдавал замуж в другие соседственные города. Самые узы родства заставляют его желать успеха Гельветам. Ненавидит же он от всей души Римлян за то, что с их прибытием его влияние начало слабеть, и брат его Дивитиакон получил прежнюю степень чести и значения. Думнорикс питал себя надеждою, в случае поражения Римлян при содействия Гельветов, присвоить себе власть царскую. При господстве же Римлян он опасается не только за свои честолюбивые замыслы, но боится утратить в то влияние, которым теперь пользуется". В этих расспросах Цезарь узнал, что "в недавней неудачной стычке нашей конницы Думнорикс с своим отрядом первый обратился в бегство (а Думнорикс был начальником вспомогательного отряда конницы, присланного Эдуями Цезарю), и тем произвел робость и замешательство во всех".
19. Разузнав все это, Цезарь имел в виду многие обстоятельства, сомнению не подверженные, как то: что Думнорикс доставил Гельветам свободный проход через землю Секванов, что при его посредничестве они дали друг другу заложников, что все это совершено им не только без ведома его, Цезаря, и государства, но и сам народ Эдуев об этом не знал ничего, в чем свидетельствовали его власти. По всему этому Цезарь видел необходимость или самому принять меры против Думнорикса, или предать его суду его соотечественников. При этом его затрудняло одно обстоятельство: брат Думнорикса - Дивитиак отличался величайшею преданностью к народу римскому, большим расположением к Цезарю, умеренностью, справедливостью, постоянством и верностью в слове. А потому Цезарь боялся оскорбить его казнью брата. Итак, не приступая к решительным действиям, Цезарь призвал к себе Дивитиака. Он стал с ним говорить не через посредство всегдашних переводчиков, но чрез К. Валерия Процилла - первое лицо в провинции Галльской, приближенное к нему, Цезарю, и пользовавшееся его полным доверием. Тут Цезарь объявил Дивитиаку, что, в его присутствии, на совете галльских начальников, было говорено о его брате, и что потом он узнал из частных расспросов разных лиц. В заключение, Цезарь убеждает и просит Дивитиака не обижаться, если он, Цезарь, исследовав обстоятельства дела, присудит его брата к заслуженному наказанию или сам, или предоставит его суду его соотечественников.
20. Дивитиак, обливаясь слезами, обняв Цезаря, умоляет его "не быть слишком строгим к его брату; что все обвинения на него, к несчастию, слишком справедливы; что это никого так не оскорбляет до души, как его, Дивитиака; что в то время, когда он, Дивитиак, пользовался честью и уважением не только соотечественников, но и всей Галлии, брат его был еще слишком молод и не пользовался никаким значением; что, будучи всем обязан ему, Дивитиаку, он всеми средствами старался не только уничтожить его влияние, но и погубить его; тем не менее он, Дивитиак, дорожит чувством любви братской и уважением соотечественников. Если Цезарь поступит с Думнориксом строго, то каждый, видя. каким уважением пользуется у него Дивитиак, подумает, что не без его участия так поступлено, и таким образом он, Дивитиак, сделается предметом негодования всей Галлии". Долго со слезами умолял об этом Дивитиак Цезаря. Тот, взяв его правую руку, просит его успокоиться и не молить его более, уверяя его, что он так его любит, что из расположения к нему готов забыть обиду свою личную и отечества. Послали за Думнориксом, и Цезарь при его брате выставляет ему на вид все его вины, как собственные его, так и обвинения его сограждан; убеждает не подавать в будущем повода к подозрениям, а прошедшее его он соглашается предать забвению из расположения к брату его, Дивитиаку. Тем не менее к Думнориксу назначена стража, так что все его действия и слово должны были быть известны Цезарю.
21. В тот же день передовые разъезды дали знать Цезарю. что неприятель расположился лагерем у подошвы горы, милях в восьми от римского лагеря. Тотчас Цезарь послал осмотреть эту гору и узнать, удобен ли на нее всход. Оказалось, что он незатруднителен. С третьей стражи ночи Цезарь велит своему легату, правившему должность претора, Т. Лабиену, с двумя легионами занять вершину горы; в проводники ему даны те, которые были посланы для осмотра горы; ему Цезарь открыл свой план действия. В четвертую стражу ночи с остальным войском Цезарь двинулся к неприятелю тем же путем, по которому он шел, отправив впереди себя всю конницу. Вперед послал с лазутчиками П. Консидия, пользовавшегося славою опытности в военном искусстве, которое он изучил сначала в войске Л. Суллы, а потом в войске М. Красса.
22. На рассвете вершина горы была занята Т. Лабиеном, и Цезарь с войском от неприятельского лагеря находился в расстоянии не более полуторы мили. Как в последствии узнал он от пленных, Гельветы ничего не знали еще о приближении Лабиена и его самого. Вдруг Консидий поспешно подскакал к Цезарю и сказал ему, что гора, которую приказано было занять Лабиену, в руках Галлов; что он безошибочно узнал их вооружение и значки. Цезарь отвел свои войска, на, находившийся по соседству, холм и стал располагать их в боевой порядок. Лабиен, следуя приказанию Цезаря - не прежде вступать в битву с неприятелем. как когда войско самого Цезаря будет близ его лагеря, для того чтобы нападение было дружно и одновременно, заняв вершину горы, поджидал движения наших и стоял спокойно. Уже много дня прошло, когда Цезарь узнал от лазутчиков, что гора находится в нашей власти и что Гельветы сняли лагерь. Консидий же, пораженный страхом, донес Цезарю то, чего он и видеть не ног. Цезарь пошел за неприятелем, в том же расстоянии как и прежде, и расположился лагерем в 3-х милях от лагеря Гельветов.
23. На другой день Цезарь, видя, что остается только два дня до срока, назначенного для раздачи хлеба воинам, и что город Бибракт, один из важнейших и богатейших городов земли Эдуев, находится в расстоянии не более 18-ти миль, решился запастись провиантом, и с этою целью двинулся к Бибракту. Беглецы из отряда Л. Емилия, десятского Галльской конницы, дали звать неприятелю о новом движении Цезаря. Гельветы полагали, что Римляне удалились от них по чувству робости, тем более, что они, накануне заняв гору, не решились вступить в сражение; с другой стороны они надеялись может-быть воспрепятствовать римскому войску снабдиться провиантом. Как бы то ни было, но Гельветы, изменив свои намерения и направление пути, двинулись вслед за Цезарем, по временам нападая на задние ряды его войска.
24. Видя это, Цезарь завял соседнюю возвышенность своими войсками, а всю конницу выслал вперед остановить натиск неприятеля. Между тем, устраивая боевой порядок в три линии, Цезарь в первой, по середине холма, поместил четыре легиона старых, опытных воинов; сзади же их, на самой вершине холма, поставил он два легиона, недавно набранные им в ближней Галлии, и все вспомогательные войска. Таким образом весь холм был наполнен воинами; тяжести все Цезарь велел снести в одно место на вершине холма и его велел укрепить тем, которые находились в самой верхней линии. Гельветы, шедшие со всеми своими повозками, также собирают их в одно место; сами же, сплошною массою отразив нашу конницу и свернувшись в колонну, бросаются на нашу передовую линию.
25. Цезарь спешился сам и, велев всему войску оставить коней, чтобы, уравнять опасность всех, отнять надежду на бегство, краткою речью ободрил своих и дал знак к битве. Наши воины осыпали сверху неприятеля стрелами и тем бросили замешательство в его ряды; заметив это, извлекши мечи, они бросились на врагов. Галлы терпели большое затруднение в бою, оттого что наши стрелы вонзались в их щиты и, загнувшись там, не могли легко быть вынуты и обременяли тяжестью левую руку до того, что многие Галлы, чтобы ловчее сражаться, вовсе бросали щиты и бились ничем не прикрытые. Получив много ран, утомленные боем, неприятели стали отступать, и удалились было на гору в миле расстояния. Между тем как они занимали гору, а наши их преследовали, Бойи и Тулинги, в числе пятнадцати тысяч прикрывавшие отступление неприятеля, заметив, что наши, преследуя, открыли свой фланг, ударили в него и стали обходить наших. Видя это, Гельветы, уже удалившиеся было на гору, снова стали наступать и возобновили битву. Римляне, сообразно требованию обстоятельств, построились иначе: первая и вторая линии выдерживали нападение врагов уже было побежденных, а третья противустала свежим силам его.
26. Долго жестокий бой продолжался с переменным счастием и упорно с обеих сторон. Не будучи более в состоянии выдерживать нападение наших, Гельветы иные удалились, как прежде, на гору, а другие обратились к защите своего обоза. Во время всей этой битвы, от седьмого часу продолжавшейся до вечера, неприятель ни разу не показал нам тылу. До поздней ночи битва происходила у обоза; повозки служили неприятелю вместо окопа; одни сверху осыпали наших стрелами, другие из-за повозок и колес метали дротики и копья и ранили наших. Наконец после упорной битвы, наши овладели неприятельским обозом; тут были захвачены в плен дочь Оргеторикса и один из его сыновей. Около 130,000 человек составляли силу неприятельскую после этого сражения; они шли всю ночь, не останавливаясь ни на минуту, а на четвертый день достигли области Лингонов. Наши не могли преследовать; употребив три дня на погребение убитых и на оказание пособия раненым воинам, Цезарь послал к Лингонам письмо и гонцов, запрещая им подавать пособие Гельветам хлебом, или чем бы то ни было, и угрожая, в случае ослушания, поступить с ними также как в с неприятелями. По прошествии трех дней, Цезарь со всем войском двинулся вслед за Гельветами.
27. Гельветы, в крайности лишенные всего, отправили послов к Цезарю с изъявлением покорности. Они застали Цезаря на пути, пали к его ногам и со слезами молили его о мире. Цезарь приказал им дожидаться его прибытия в том месте, где они находились. Воля его была исполнена; тогда Цезарь потребовал заложников, выдачи оружия и рабов, убежавших к ним. Пока его требование приводилось в исполнение, по прошествие суток, шесть тысяч человек из того колена Гельветов, которое называлось Вербигеном, решились бежать, или опасаясь казни по выдаче оружия, или надеясь, что во множестве покорных не будет замечено их отсутствие. Как бы то ни было, они, с наступлением следующей ночи, оставили лагерь Гельветов и двинулись к Рейну и Германской границе.
28. Цезарь, узнав об этом, приказал тем племенам, по земле которых должны были проходить беглые Гельветы, чтобы они захватили их и привели, если сами хотят оставаться в покое. С пойманными Гельветами велено поступить как с врагами; остальные же, дав заложников и выдав оружие и перебежчиков, остались невредимы. Цезарь приказал Гельветам, Тулингам и Латобригам возвратиться на прежние жилища. Так как они лишены были средств прокормиться, истребив все дома, то Аллоброгам велено было снабдить их потребным количеством хлеба; предписано было Гельветам возобновить сожженные ими города и села. Цезарь более всего опасался, как бы земля Гельветов не оставалась впусте и не сделалась легкою добычею Германцев, живших за Рейном. Прельщенные плодородием почвы, Германцы могли занять Гельвецию, и таким образом сделаться непосредственными соседями провинции Галльской и Аллоброгов. Что касается до Бойев, то, уступая просьбе Эдуев, Цезарь дозволил этому народу, знаменитому храбростью, поселиться с ними вместе. Эдуи дали Бойям земли для поселения и сравняли их правами со своими согражданами.
29. В лагере Гельветов найдены и принесены в Цезарю списки на Греческом языке, в которых подробно показано число Галлов, оставивших свои жилища, как способных носить оружие, также и детей, стариков и женщин. Всех вообще было душ: Гельветов 263,000, Тулингов - 36,000, Латобригов - 14,000, Рауравов 23,000, Бойев - 32,000. Из этого числа способных носить оружие было 92,000; всех же вообще 368,000 душ. По переписи, сделанной по приказанию Цезаря, оказалось, что из этого числа возвратились домой 110,000 душ.
30. По окончании войны с Гельветами, к Цезарю прибыли послами от всех почти племен Галлии первые лица; они принесли ему поздравления и говорили: "Небезызвестно им, что Цезарь мстил Гельветам за давнее оскорбление, нанесенное ими народу римскому; тем не менее достойная казнь, понесенная этим племенем, полезна была в высшей степени для всей Галлии. Гельветы, находясь на верху силы в могущества, оставили свои древние жилища и устремились на Галлию, с целью покорить ее, избрать лучшие и плодороднейшие места ее для поселения, племена же, ее населяющие, сделать своими данниками. В заключение, Галльские послы просили Цезаря дозволить им назначить день общего для всей Галлии совета; на нем, по взаимном совещании, имеют они просить Цезаря о многих важных делах. Получив это дозволение, Галлы назначили день совещания, обязавши друг друга клятвою держать его втайне и не открывать иначе, как где это будет дозволено с общего согласия.
31. Когда собрание разошлось, те же главные лица галльских племен собрались опять и Цезарю и просили дозволения - на тайной аудиенции объяснить ему свои нужды. Получив желаемое, со слезами они все упали в ноги Цезарю: "Для них - говорили они ему - столько же важно достигнуть цели своих просьб, сколько и то, чтобы высказанное ими оставалось втайне; если же это обнаружится, то всем им угрожает неминуемая гибель." От лица всей Галлии Эдуй Дивитиак сказал следующее: "Галлы разделены на две враждебные партии; во главе одной стоят Эдуи, во главе другой Арверны. много лет продолжалась между этими двумя народами борьба о первенстве; наконец Арверны и Секваны вздумали пригласить к себе на помощь Германцев. Сначала только 15,000 их перешли по сю сторону Рейна; этим грубым и невежественным людям полюбилась почва Галлии, богатства я образованность ее жителей; одни за другими подходили в Галлию Германцы, в ныне уже в Галлии их находится 120,000. Эдуи, со своими союзниками, не раз пытались прогнать оружием пришельцев, но понесли жестокое поражение, утратив сенат, всю конницу и цвет дворянства. Таким образом Эдуи, народ, прежде и по своей доблести, и по союзу, и приязни народа римского занимавший первое место между галльскими племенами, вынужден был - именитейших граждан отдать в заложники Секванам в вместе присягнуть в том, что никогда не будет требовать назад своих заложников, не умолять народ римский о помощи, ни какими-либо средствами домогаться свергнуть наложенное на него иго рабства. Один он, Дивитиак, изо всего народа Эдуев не согласился ни дать в том клятву, ни детей своих в заложники. Вследствие этого вынужденный бежать, он прибыл в Рим и умолял сенат о помощи, не будучи один изо всех связан ни клятвами, ни заложниками. Не менее, как в Эдуев, горькая участь постигла и их победителей, Секванов. Ариовист, царь германский, поселился в их области, плодороднейшей изо всей Галлии, и занял для своих воинов третью часть ее; ныне же он требует у Секванов еще третьей часть их полей, так как, несколько месяцев тому назад, прибыли к нему еще 24,000 Гарудов, которым и нужно очистить землю для поселения. В течение немногих лет, все Галлы будут лишены своих земель, в все Германцы перейдут по сю сторону Рейна, так как почву Германии нельзя сравнить с галльскою, в образ жизни Галлов несравненно лучше германского. Ариовист же, с тех пор как разбил галльские войска у Магетобрии, стал повелителем надменным и жестоким; в заложники требует он детей благороднейших семейств, и, в случае малейшего ослушания его воли, истязает их разного рода мучениями. Вообще, как истинный варвар, Ариовист действует под влиянием гнева и гордости; власть его стала для Галлов невыносима. Если народ римский и Цезарь не вступятся за них, то им не останется ничего более, как последовать примеру Гельветов, то есть оставить свои жилища в искать других мест для поселения, подалее от Германцев, и, что бы ни случилось, возложить всю надежду на судьбу. Если только. Ариовист узнает о предмете их просьб, то все заложники, у него находящиеся, погибнут мучительною смертью. Цезарь во главе многочисленного войска, своим личным влиянием, еще свежим впечатлением недавней победы и величием народа римского, может остановить движение германского народа на сю сторону Рейна и защитить всю Галлию от притеснения Ариовиста".
32. Когда Дивитиак окончил говорить, то все Галлы, сколько их было в собрании, с великим плачем стали просить Цезаря подать им руку помощи. Цезарь заметил, что одни Секваны не следовали примеру других, но, в горе, потупив головы, смотрели в землю. Удивленный этим, Цезарь спросил их о причине, но они ничего не отвечали и пребывали в том же грустном молчании. Несколько раз спрашивал Секванов Цезарь, и не мог добиться от них никакого ответа. Наконец Эдуй Дивитиак сказал Цезарю: "Жребий Секванов потому ужаснее и тягостнее всех прочих, что одни они не смеют даже и тайно жаловаться, ни молить о помощи; жестокости отсутствующего Ариовиста они опасаются столько же, как если бы он здесь был. Прочим есть возможность спастись бегством; Секваны же, приняв Ариовиста в свои пределы и отдав в его власть все свои города, не могут избегнуть страшных от него мучений.
33. Выслушав все это, Цезарь старался ободрить Галлов и обещал им озаботиться их просьбою, причем высказал надежду, что Ариовист, из уважения и благодарности к нему, Цезарю, положит конец притеснениям. Затем Цезарь распустил собрание, впрочем, по многим причинам, он счел нужным обратить внимание на высказанные в нем, весьма важные, дела. Во-первых, Эдуи - народ, не раз удостоенный от сената и народа римского названия сродников и братьев, был унижен и порабощен Германцами и вынужден дать заложников им и Секванам. А при такой степени могущества народа римского допустить это - было бы унизить и себя и его. Притом, навык Германцев - переходить по сю сторону Рейна и в большом числе селиться в Галлии - грозил в будущем серьезною опасностью для народа римского. Нельзя было не предвидеть, что эти дикие и необузданные варвары, заняв всю Галлию, по примеру Кимвров и Тевтонов, не оставят в покое и нашу провинцию и оттуда ударят на Италию; опасность была тем ближе, что только Рона отделяет нашу провинцию от земли Секванов. Против этого, следовательно, надобно было взять меры заблаговременно. К тому же Ариовист до того сделался надменен и дерзок, что пора было положить конец его своеволию.
34. Вследствие таких соображений, Цезарь отправил послов к Ариовисту, требуя от него, чтобы он назначил ему время и место для совещания, так как ему, Цезарю необходимо нужно переговорить с ним о важных делах, касающихся народа римского и его, Ариовиста. Послам Цезаря Ариовист дал следующий ответ: "Если бы ему было до Цезаря какое дело, то он сам бы его отыскал; если же Цезарю он теперь нужен, то Цезарь может сам к нему пожаловать. Притом он не решится без войска явиться в ту часть Галлия, которою владеет Цезарь; собрать же войско в одно место нужно много труда и издержек. Впрочем, ему удивительно, какое может быть дело Цезарю, или народу римскому, до той части Галлии, которою он владеет по праву оружия?"
35. Цезарь, получив такой ответ от Ариовиста, отправил к нему снова послов с такими речами: "Так как он, Ариовист, забыв благодеяния народа римского, в консульство его, Цезаря, нарекшего его через сенат царем в другом, не согласился, будучи приглашен, явиться на свидание, в даже отрекся переговорить об общих делах, то неугодно ля ему будет согласиться на следующее: "отныне впредь не переводить более в Галлию по сю сторону Рейна своих соотечественников; возвратить взятых у Эдуев заложников, дозволив Секванам со своей стороны сделать то же; ничем не наносить обиды Эдуям в их союзникам. Если он, Ариовист, согласен на эти условия, то прочная приязнь будет у него и с ним, Цезарем, и с народом римским. Если же откажется, то он, Цезарь, на основании сенатского декрета, изданного в консульство М. Мессалы в М. Пизона, по которому начальникам Галльской провинции велено блюсти интересы государства и заботиться о защите Эдуев и других союзников народа римского, возьмется за оружие в защиту, притесненных Ариовистом, Эдуев.
36. Ответ Ариовиста на это был следующий: "Право войны велит победителям налагать на побежденных такие условия, какие заблагорассудят. Конечно, народ римский в этих случаях руководствуется своим произволом и не нуждается в чьем-либо посредничестве. Если он, Ариовист, не указывает народу римскому, как ему поступать в своем праве, то и народу римскому не следует препятствовать ему в свободном отправлении его права. Эдуи состязались с ним оружием, побеждены открытою силою и стали его данниками. Цезарь делает ему, Ариовисту, великую обиду уже тем, что, с его прибытием, они стали платить неисправно дань. Эдуям заложники возвращены не будут, но и войною они будут пощажены дотоле, пока будут соблюдать данные обещания и исправно платить ежегодную дань. Буде они этого не исполнят, то далеко им не поможет наименование братства с народом римским. Что же касается до угрозы Цезаря - мстить за обиду Эдуев, то доселе никто безнаказанно не обнажал меч на Ариовиста. Буде хочет, пусть идет на бой и сведает мужество Германцев, доселе непобедимых, опытных в бою, в течение четырнадцати лет не знавших покоя и отдохновения".
37. В одно в то же время, когда Цезарю принесли ответ Ариовиста, пришли к нему послы от Эдуев и Тревиров. Эдуи жаловались, что Гаруды, недавно переведенные в Галлию, опустошают их земли, и что, таким образом, они даже дачею Ариовисту заложников, не могли искупить себе у него мира. Тревиры дали знать Цезарю, что сто родов Свевских остановились на берегах Рейна. стараясь перейти на сю сторону; ими начальствуют два брата, Назуя и Цимберий. Эти известия сильно встревожили Цезаря: он увидел необходимость действовать поспешно; в случае соединения прежних сил Ариовиста с вновь прибывшими Свевами, трудно было бы противуставить им сопротивление. Вследствие этого, Цезарь, запасшись как можно поспешнее провиантом, двинулся к Ариовисту.
38. Три дня уже был Цезарь в походе, когда ему дано звать, что Ариовист со всем войском двинулся занять Везонций[1], главный город Секванов, и что третий день, как он перешел границу. Для Цезаря было весьма важно не допустить Ариовиста овладеть этим городом: во-первых, он был в изобилии снабжен всеми запасами, нужными для ведения войны; притом, в военном отношении он представлял весьма важный пункт, будучи сильно укреплен природою - почти кругом омывает его река Дубис, как бы искусственным рвом. В промежутке, оставленном рекою, футов на 600 вышиною, возвышается крутая гора, склоны которой с обеих сторон доходят до самых берегов реки. Вершина горы обнесена стенами и составляет крепость; она соединяется с городом. Цезарь поспешно, не останавливаясь ни днем ни ночью, идет к городу, занимает его и ставит там гарнизон.
39. Цезарь провел несколько дней в Везонции для заготовления провианта и принятия мер к свободному его подвозу. Между тем, на расспросы наших воинов, купцы и Галлы говорили им с ужасом об огромном росте Германцев, невероятном их мужестве и опытности в военном деле, утверждая, что, встречаясь с ними, они не в состоянии даже вынести их страшного лица и огненного взора. Такие слухи распространяли по нашему лагерю значительные робость и смятение умов. Первые поддались чувству страха военные трибуны, префекты и другие, более из дружбы в Цезарю последовавшие за ним из Рима, и не имевшие большой опытности в военном деле. Они искали разных предлогов просить у Цезаря позволения ехать домой. Иные еще оставались, стыдясь обнаружить страх, но он невольно высказывался в выражении их лиц; даже иногда не могли они удержаться от слез; удалясь в палатки, они или сами наедине оплакивали свой жребий, или горевали вместе со своими приближенными об общей угрожавшей им опасности. По всему лагерю публично, везде, писались завещания. Такая робость не могла не повлиять мало-помалу и на более опытных в военном деле солдат, сотников и начальников конницы. Не желая показать себя столько же трусливыми, как первые, они говорили, что не враг внушает опасение, а неудобство пути, узкого и идущего между огромными лесами, какой отделяет еще их от Ариовиста, и невозможность свободно подвозить съестные припасы. Некоторые даже предупреждали Цезаря, что когда он поднимет сигнал снимать лагерь и выносить военные значки, то воины откажут повиноваться и, от робости, не понесут военных значков.
40. Примечая это, Цезарь приказал созвать в себе сотников всех рядов в с жаром пенял им: "На что им допытываться в обдумывать - куда их ведут в с какою целью? Ариовист, во время его консульства, добивался с величайшею охотою дружбы народа римского. Почему же предполагать, чтобы он так необдуманно изменил своему долгу? По крайней мере он, Цезарь, убежден, что Ариовист, обдумав его требования и усмотрев справедливость предложенных им условий, не отвергнет дружеское расположение и его, и народа римского. если же он в безумии и неистовстве и начнет войну, то чего им опасаться? Зачем им сомневаться в собственном мужестве и благоразумии их полководца? Отцы ваши уже имели дело с этим врагом, в поражение Кимвров в Тевтовов К. Марием доставило равную славу и полководцу, в его войску. И сами они недавно в Италии испытали военные труды в усмирении бунта рабов. которые много находили еще опоры в нашей же дисциплине в обычаях у вас перенятых. Ив этого они сами могут. видеть, сколько храбрость сама по себе представляет ручательства безопасности; тех же, кого они без причины боялись безоружных. в последствии вооруженных и победителей, они усмирили. Наконец это те же самые Германцы, с которыми неоднократно Гельветы имели схватки не только в своей, но и в их земле и оставались по большей части победителями, тогда как сами Гельветы не могли выдержать нападения нашего войска. Но их пугает несчастие Галлов в их поражение; о причинах если они их спросят, то в узнают, что Ариовист в течении нескольких месяцев находил защиту в лагерях и болотах, не давая Галлам возможности напасть на себя. Когда же они, утомленные ожиданием и не имея терпения дождаться боя, стали расходиться, тут он напал на них и разбил их более хитростью и искусством. чем доблестью. Но тот же благоприятный случай, который помог ему против народа невежественного и неопытного, вряд ли может служить ему пособием против нашего войска; да и сам Ариовист вряд ли на него рассчитывает. Обнаруживать же им опасение относительно затруднений пути или подвоза съестных припасов - значит дерзко сомневаться в способности их полководца, или присваивать себе его обязанности. Пусть они заботу обо всем этом предоставят ему одному. Секваны, Левкы, Лингоны будут снабжать нас хлебом; притом же он поспевает на полях. А относительно удобств дороги, они сами могут скоро узнать их. Ослушания же воинов и отказа их поднять военные значки он не боится. Знает он, что войско теряет уважение к начальнику или в тои случае, когда ему изменяет счастие, или в том, когда он будет уличен в злоупотреблениях и лихоимстве. Порукою его невинности - вся его прошлая жизнь, а залогом счастия - благоприятный конец войны гельветской. Итак, он поспешит выступлением, которое было хотел отложить, и в следующую же ночь, в четвертую стражу ее, даст знак снимать лагерь, желая поскорее узнать, что имеет более власти над его воинами, чувство ли чести и долга, или страха. Если же никто за ним не последует, то он пойдет в с одним десятым легионом, в котором он не сомневается; он будет для него преторианскою когортою". К этому легиону Цезарь особенно благоволил,· и вполне полагался на его испытанное мужество.
41. Речь эта совершенно как бы чудом изменила расположение умов; у всех явилось величайшее рвение и усердие к войне. Первый десятый легион благодарил, чрез военных трибунов, Цезаря за выгодное о нем мнение, и изъявил полную готовность идти с ним в поход. Прочие легионы также через военных трибунов и сотников первых рядов просили Цезаря принять их объяснение: "что никогда не имели они ни сомнений, ни робости, и всегда были того убеждения, что о военных делах должен заботиться один полководец, а не они". Удовлетворясь этим объяснением, Цезарь расспросил о дороге Дивитиака, к которому изо всех Галлов вмел наиболее доверия. Он предпочел сделать обход на 50 миль для того, чтобы вести войско открытыми местами, в в четвертую стражу, как обещал, выступил в поход. На седьмой день безостановочного похода, передовые разъезды дали знать, что войска Ариовиста находятся от наших в 24 милях.
42. Узнав о првблежении Цезаря, Ариовист отправил в нему послов, напоминая ему, что как он, Цезарь, изъявил желание переговорить с ним. то теперь, так как он подошел ближе, то и находит возможным сделать это без опасности. Цезарь не отверг предложения Ариовиста; он надеялся, что Ариовист возвратился к здравым видам умеренности, потому что предложил сам то, в чем отказал прежде, когда его просили. Льстил себя большою надеждою Цезарь, что Ариовист, из благодарности за столько знаков расположения со стороны его, Цезаря, и народа римского, не будет упорствовать и согласится на его требования. День свидания назначен пятый от того дня. Между тем неоднократно с обеих сторон пересылались уполномоченными, и Ариовист изъявил желание, чтобы Цезарь не брал с собою ни одного пешего воина, опасаясь со стороны его покушения захватить его, Ариовиста; и тот и другой должны были иметь с собою только конную свиту; иначе Ариовист не соглашался. Цезарь не хотел по столь ничтожной причине расстроить сделку, но и опасался вверить свою жизнь коннице, состоявшей из Галлов. А потому он счел за лучшее, взяв всех воней у Галльских всадников, отдать их воинам десятого легиона, к которому он имел наибольшее доверие; таким образом, в случаи нужды, он приготовил себе самую верную защиту. По этому случаю остроумно заметил один из воинов десятого легиона: "Цезарь более сделал, чем обещал; он дал слово считать десятый легион за свою преторианскую когорту; ныне же он их пожаловал во всадники".
43. Посреди обширной равнины возвышался земляной холм изрядной величины; он находился почти в равном расстоянии от обоих лагерей, и потому он был избрав для свидания. Цезарь, в двух стах шагах не доходя холма, поставил свой конный легион; в таком же расстоянии от холма стояла конница Ариовиста. Германский вождь требовал, чтобы переговоры вести не сходя с коней и чтобы взять с собою по десять верховых на совещание. Когда свиделись оба вождя, Цезарь стад говорить первый. Он напомнил Ариовисту свои одолжения и милости сената: "как он получил от сената наименование царя и друга, и осыпан был щедрыми подарками. Милости такой прежде удостаивались немногие и то в награду за великие услуги. Он же, Ариовист, получил все это по великодушию сената и расположению его, Цезаря, не имея на это собственно никакого права. Далее Цезарь изложил, как издавна и какие основательные причины имеют Эдуи рассчитывать на союз Римлян, какие неоднократно римский сенат милостивые декреты издавал в отношении к ним, как Эдуи всегда пользовались старейшенством в Галлии, еще прежде чем искали союза народа римского. А у него в обычае не только ничего не отнимать у своих друзей и союзников, но всячески содействовать увеличению их чести, славы и могущества. А потому, может ли он теперь равнодушно снесть, что у Эдуев отнято даже в то, с чем она приступили к союзу Римлян"? В заключение Цезарь повторил те же условия, которые он предлагал через послов: "чтобы Ариовист не тревожил впредь войною Эдуев и их союзников, чтобы возвратил им заложников и, если уже вовсе невозможно нисколько из находящихся у него Германцев отправить домой, то чтобы он впредь не дозволял никому из них переходить Рейн.
44. Ариовист мало отвечал на требования Цезаря, во сильно хвалился своими подвигами: "перешел он Рейн не сам по себе, но по желанию и усиленной просьбе Галлов; оставив дом и родных, вправе он был льститься великими надеждами, ожидать большого вознаграждения. Если он имеет места для поселения в Галлии, то они уступлены ее жителями; равно и заложники даны ими же добровольно. Дань наложена на них по военному праву, как всегда победители поступают с побежденными. Не он начал войну с Галлами, но Галлы с ним; все племена Галлии ополчились было на него и стали против него лагерем; но он всех их в одном сражении поразил и обратил в бегство. Если они снова желают возобновить с ним бой, то он согласен принять его. Если же они желают пользоваться миром, то несправедливо с их стороны отказываться платить дань, которую они по сю пору платили добровольно. Дружба народа римского должна служить ему к чести и защите, а не к его ущербу, и в этой-то надежде он и искал ее. Если же народ римский будет прощать за него дань в лишать его плодов его побед, то не с меньшим усердием готов он отречься от его приязни, с каким добивался ее прежде". Если он множество Германцев переводит в Галлию, то для защиты своей, а не для фа завоевания; доказательство то, что он пришел в Галлию только по приглашению ее жителей и не начинал войны, а только отразил ее. А явился он в Галлию прежде, чем народ римский; до ныне войско римское еще ни разу не переходило границ провинции. Что же ему нужно? Зачем он пришел в его владения? Эта Галлия по такому же праву провинция его, Ариовиста, по какому та провинция Римлян. Если, ему Ариовисту-Римляне не дозволят сделать нападение на свои владения, то может ли он равнодушно видеть вмешательство Римлян в его право? Хотя Цезарь и говорит, что Эдуи получили от сената наименование братьев, но не до такой степени он дикарь и дела не смыслит, чтобы не знать, что, в недавнюю войну Римлян с Аллоброгами, Эдуи не давали помощи Римлянам, а в борьбе Эдуев с ним, Ариовистом и с Секванами, Римляне также не принимали участия. Вынужден он по всему этому подозревать, что Цезарь под личиной дружбы, имея войско в Галлии, держит его на его угнетение. А потому он ему объявляет, что если он не уйдет и не выведет войска из этих месть, то он будет с ним обращаться уже не как с другом, а как с врагом. Убийством Цезаря он, Ариовист, задобрит в свою пользу, многих знатнейших Римлян, занимающих первые места в государстве; они сами присылали к нему об этом, в таким образом он имеет возможность гибелью Цезаря снискать благосклонность и дружбу всех. Если же Цезарь отступят и предоставит ему спокойное обладание всею Галлиею, то получит от него, Ариовиста, великое за то вознаграждение. Где бы и с кем бы Цезарь ни начал войну, Ариовист берется вести ее за него, безо всяких с его стороны трудов в опасностей"
45. Цезарь со своей стороны говорил много, стараясь доказать, почему ему невозможно отказаться от своих намерений. Между прочим сказал он: "что не в обычае его и народа римского оставлять союзников, оказавших отличные услуги и что он, Цезарь, не может понять, почему бы этой Галлии принадлежать Ариовисту, а не Римлянам? К. Фабий Максим победил Рутенов и Арвернов, но народ римский простил им, земли их не присоединил к провинции и даже не взял с ни дани. Да если бы необходимо было обратиться и к самым отдаленным временам, то право владения Римского народа в Галлии основано на самой строгой справедливости. Если необходимо соблюсти приговор сената, то Галлия, хотя по праву войны и покорная Римлянам, должна пользоваться ненарушимо вольностью и управляться собственными законами".
46. Переговоры еще шли, когда Цезарю дали знать, что всадники Ариовиста подвигаются к холму и мечут в наших стрелы в камни. Тогда Цезарь положил конец совещанию и отъехал к своим, строго приказав не метать ничего в неприятеля. Бой отборного легиона с неприятельскою конницею не мог быть сомнителен, во Цезарь не допустил до него. опасаясь, как бы победу не приписали коварству, что будто бы он заманил неприятеля под видом переговоров. Когда ваши воины узнали, с какою надменностью действовал Ариовист на совещании, как он отрицал право Римлян на всю Галлию, как всадники его сделали нападение на наших и тем положили конец переговорам, то они обнаружили сильнейшее рвение и охоту к бою, чем прежде.
47. Через два дни после того, Ариовист прислал к Цезарю послов сказать, что ему нужно переговорить с ним о делах, о которых толковали на совещании, но не кончили. А потому пусть он вновь назначит день совещания или, буде не желает, пришлет к нему послом кого-нибудь из своих легатов. Цезарь не заблагорассудил согласиться на новый съезд тем более, что и на первом Германцы не могли удержаться от неприязненных поступков. Отправить уполномоченным кого-либо из своих Цезарь также не решился, не желая подвергать опасности и отдавать на жертву произволу диких и необузданных людей. Всего лучше Цезарь нашел послать к Ариовисту К. Валерия Процилла, сына К. Валерия Кабура; этот молодой человек отличался прекрасными достоинствами и ласковым обращением, - отец его получил право гражданства от К. Валерия Флакка; пользовался доверием Цезаря и знал хорошо язык галльский, на котором Ариовист, от давнего пребывания в Галлии, привык говорить бегло. Притом же Германцы не имели причины и повода к неудовольствию на этого молодого человека. С Проциллом послав был еще М. Меттий, не раз пользовавшийся гостеприимством Ариовиста. Им поручено было узнать, в чем состоят предложения Ариовиста и передать их Цезарю. Увидав у себя в лагере послов римских, Ариовист, в присутствии всего войска, воскликнул: "что вы пришли здесь делать? Заниматься шпионством"? Тщетно те пытались говорить, им не дали и заковали их.
48. В тот же день Ариовист подвинул лагерь и расположился у подошвы горы, милях в шести от Цезарева лагеря. На другой день Ариовист прошел с своим войском мимо лагеря Цезарева, и остановился за ним в двух милях. Это движение Ариоввст совершил с тою целью, чтобы отрезать Цезарю подвоз съестных припасов из земель Секванов и Эдуев. Начиная с этого дня. в течение пяти, Цезарь ежедневно выводил свои войска из лагеря, устроенные в боевом порядке, для того чтобы Ариовист, если бы захотел состязаться сражением, имел к тому возможность. Между тем Ариовист, в течение всего этого времени, держал свои войска в лагере; только ежедневно высылал для нападения конницу. В этом роде сражения Германцы приобрели величайшую опытность. число всадников простиралось до 6.000, столько же сопровождало их пеших, отличающихся мужеством и быстротою на бегу; всадники их выбирали из числа всего войска для своей защиты и безопасности. В сражении они сражались подле всадников, на них же обыкновенно опирались всадники в случае отступления. Они же выручали в минуту опасности. Если всадник падал раненый с коня, они его защищали. В случае быстрого движения конницы в нападении или в отступлении, эти пехотинцы равнялись быстротою на бегу с конями, - до того ловкость развилась у них от упражнения!
49. Цезарь, видя, что Ариовист не выходит из лагеря, в желая открыть себе опять свободный подвоз съестных припасов, прошел то место, на котором стояли Германцы и, в шестистах шагах от них, выбрал место удобное для лагеря; он шел с войском, расположенным в три линии. Первая и вторая стояла под оружием, между тем как третья трудилась над укреплением лагеря. Место это, как мы выше сказали, было от неприятеля в расстоянии не более 600 шагов. Ариовист выслал туда около 16 тысяч легкого войска и всю конницу с целью устрашить наши войска и воспрепятствовать работам над укреплениями. Но Цезарь выполнил свой план; первая и вторая линии отразили неприятеля, а третья безостановочно производила работы. Когда укрепления лагеря были окончены, Цезарь оставил в нем два легиона и часть союзных войск, а четыре остальных отвел в большой лагерь.
50. На следующий день Цезарь не изменяя своему обыкновению, вывел войска из обоих лагерей и, отойдя немного от главного, стал в боевой порядок, предлагая бой Ариовисту, Германцы и на этот раз не вышли из лагеря; дожидавшись их до полудня, Цезарь опять увел войско в лагери. Тогда только Ариовист выслал часть своих войск для нападения на наш ближайший лагерь; тут с обеих сторон происходил упорный бой до вечера. Солнце уже садилось, когда Ариовист, после кровопролитного и не решительного боя, отвел свои войска в лагерь. Цезарь спрашивал у пленных Германцев, почему Ариовист не решается вступить в битву, и узнал следующее: у этого народа матери семейств гаданиями в метанием жеребья узнают: следует ли сражаться или нет? В настоящем же случае они предсказали, что до новолуния военное счастие не может быть благоприятно для Германцев.
51. На другой день Цезарь оставил в лагерях потребное для их обороны число воинов; а вспомогательное все войско расположил перед меньшим лагерем для того, чтобы скрыть малочисленность воинов в легионах, уступавших в числе неприятельскому войску. Сам же, устроив войско в три линии, двинулся с ним к лагерю неприятельскому. Тогда, вынужденные необходимостью, Германцы выводят свои войска из лагеря; каждое племя стало отдельно, и, в равном друг от друга расстояния, поместились Гаруды. Маркоманны, Трибокки, Вангионы, Неметы, Седузии, Свевы, Строй их, с целью - бегство сделать невозможным, обнесен был их повозками; на них поместили они своих женщин и они, сложа руки, умоляли шедших на битву воинов не отдавать их в рабство Римлянам.
52. Цезарь каждому легиону дал в начальники легата и квестора, для того, чтобы они были свидетелями и поруками взаимной храбрости, Сам же с правым крылом ударил на ту часть неприятельского строя, которая была слабее других. По данному сигналу наши так быстро ударили на неприятеля, и тот со своей же так поспешно бросился на встречу, что бой сделался рукопашным, прежде чем могли быть брошены дротики. Кинув их, наши схватились за мечи; Германцы, по обыкновению свернувшись в колонну, приняли на щиты удары мечей. Но многие из наших воинов втеснялись в их строй, вырывая у них щиты и нанося раны посверх их. Уже неприятель на левом крыле пришел в расстройство и обратился в бегство, когда его правое сильно теснило наши войска своею многочисленностью. Заметив это, молодой П. Красс. командовавший конницею, - а ему, не участвовавшему в бое, виднее был ход дела, ввел в бой третью запасную линию, и тем во время поддержал наших в минуту опасности.
53. Таким образом бой был восстановлен, а неприятель повсюду обратился в бегство и не останавливался да самого Рейна, находившегося от места битвы в 50 милях расстояния. Весьма немногие спаслись на той стороне или вплавь, или на лодках. Сам Ариовист ушел на тот берег в найденном им челноке. Всех остальных нагнав умертвили наши всадники. Две жены было у Ариовиста: одна, свевского рода, которую он привел с собою из дому, а другая, сестра царя Нориков Воциона; на ней, присланной ее братом, женился он в Галлии; обе погибли во время бегства. Из двух их дочерей одна убита, а другая попалась в плен. Сам Цезарь, преследуя с конницею неприятелей, нагнал К. Валерия Процилла; его, тройными оковами скованного, влекли Германцы за собою. Этому обстоятельству Цезарь не менее обрадовался как и победе; он был в восхищении, что видел невредимым одного из благороднейший мужей Галлии, своего приятеля и друга, попавшегося было в руки врагов. Судьба сделала торжество Цезаря более полным, спасши Процилла. Он рассказывал Цезарю, что три раза, в его же, Процилла, присутствии метали о нем жребий, немедленно ли его сжечь на костре, или оставить до времени, и три раза жребий велел ему жить. Также нашли и привели к Цезарю в М. Меттия.
54. Когда на той стороне Рейна получено было известие об этом сражении, то Свевы, пришедшие было в реке, стали расходиться по домам. Прибрежные жители, пользуясь их испугом, преследовали их и многих побили. Цезарь, в течения одного лета, кончив две весьма значительные войны, отвел немного ранее, чем следовало по времени года, войска свои на зимние квартиры в землю Секванов; начальство над войсками, расположенными по зимним квартирам, сдал Т. Лабиену, а сам отправился в ближнюю Галлию, на, имевшие там открыться, собрания.
1. Между тем как Цезарь, о чем уже сказано выше, находился на зимних квартирах в ближней Галлии, доходили до него частые слухи, подтвержденные и письмами Лабиена, что все Белги, - а они, как мы видели, занимали третью часть Галлии, - составляют союз против народа римского, и скрепляют его взаимною дачею заложников. Причиною этого были следующие обстоятельства: во-первых, Белги опасаются, как бы, по усмирении всей Галлии, римское войско не обратилось на них. Во-вторых, много содействовали к этому убеждения некоторых Галлов. Одни из них, не желая водворения в Галлии Германцев, неохотно в враждебно смотрели на то, что римское войско зимует, и как бы осваивается в Галлии, Другие, по легкомыслию и ветрености, ждали перемен; особенно те, которые, пользуясь своих влиянием и возможностью держать наемное войско, присваивали над своими соотечественниками царскую власть; при господстве же Римлян, они не могли так свободно приводить в исполнение свои честолюбивые замыслы.
2. Вследствие таких слухов и писем, Цезарь набирает два новых легиона в ближней Галлии. С наступлением лета, он их отправляет в дальнюю Галлию под начальством К. Педия легата. Сам он отправился к войску, когда в поле стало довольно кормов; Сенонам и другим Гальским племенам, жившим по соседству с Белгами, Цезарь приказал разведывать и давать ему знать обо всем, что у них происходит. Известия все говорили об одном, что Белги собирают войско и сводят его в одно место. Тогда Цезарь решился действовать, и на двенадцатый день выступить в поход. Озаботясь о том, чтобы в подвозе провианта не было недостатка, Цезарь снял лагерь и, после 15-ти дней похода, прибыл к границам Белгов.
3. Движение Цезаря было так быстро в приход его так неожидан, что Ремы, первое племя Белгов со стороны Галлии, отправили к нему послов, знатнейших лиц - Ицция в Антеброга. Именем своих соотечественников, они сказали Цезарю: "что отдают себя и все свое на волю в произвол римского народа, что они не принимали участия в общем союзе Белгов против Римлян; готовы они дать заложников, исполнить все, что будет приказано от Цезаря, пустить его войско в свои города, снабдить провиантом и всем, в чем оно будет иметь нужду". При этом послы Ремов сообщили известие: "что все Белги взялись за оружие, что Германцы. живущие по сю сторону Рейна, присоединились к ним, и что всеобщее воодушевление таково, что племя Суессонов, родственное и одной крови с Ремами, пользующееся с ними одними и тени же правами и законами, признающее одну и ту же власть и одних начальников, не смотря на все их убеждения, пристало к общему союзу Белгов.
4. Цезарь расспрашивал послов о том, какие именно племена взялись за оружие, в как велики их силы на войне, и узнал следующее: "большая часть Белгов - германского происхождения; предки их, давно перешедши Рейн, поселились здесь вследствие плодородия почвы, вытеснив отсюда коренных жителей, Галлов. Одни Белги изо всех племен Галлии, когда, на памяти наших предков, Кимвры в Тевтоны поработили было всю Галлию, отразили их с успехом от своих пределов. Вследствие этого воспоминания, они, относительно военного дела, пользуются большею славою, и не менее и сами думают о себе в этом отношении. О числе их послы Ремов брались сообщить нам верные в подробные сведения; вследствие их родственных отношений с Белгами, они знали, сколько каждое племя обещалось на общем сейме выставить воинов. Первое место между Белгами, по могуществу, влиянию и многолюдству, занимают Белловаки; они могут выставить до 100,000 человек; они из этого числа обещали 60 тысяч отборного войска с тем, чтобы им принадлежало главное распоряжение войною. За Белловаками следуют Суессоны, соседи их, Ремов; обширная их область отличается плодородием. У них еще недавно, на нашей памяти, был царем Дивитиак, могущественнейший в Галлии; он простер свою власть не только на большую ее часть, но и на Британию. Теперь у них царем Гальба. По испытанному его благоразумию и храбрости с общего совета, ему вверено начальство на войне. У Суессонов 12-ть городов; они обязались выставить на войну 50,000 человек. Столько же обещались Нервии, самое отдаленное и дикое из племен Белгов. Атребаты дадут 15,000; Амбианы - 10,000; Морины - 25,000, Менапии - 9,000, Калеты - 10,000, Верокассы и Веромандуи - столько же, Адуатики - 19,000. Кондрузы, Эбуроны, Церазы, Пеманы, известные под общим именем Германцев, по их мнению, могут выставить до 60-ти тысяч человек.
5. Цезарь ласково обошелся с Ремами, приветливо говорил с ними; только потребовал, чтобы к нему явился весь их сенат, и чтобы дети первых семейств были отданы ему в заложники. Все это было в точности исполнено в назначенный срок. Между тем, Цезарь тщательно внушает Дивитиаку, какая общая опасность угрожает и Римлянам, в всей Галлии, если силы врагов соберутся вместе, и указывает ему на необходимость разделить их. Этого же достигнуть. можно, если войска Эдуев нападут на землю Белловаков и станут ее опустошать. Поручив ему это, Цезарь отпустил его. Между тем все войска Белгов, собравшись в одно место, двинулись навстречу Римлянам и находились уже не в дальнем от них расстоянии. Узнав об этом от своих разъездов и из показаний Ремов, Цезарь перешел реку Аксону, составляющую крайнюю границу Ремов, в стал за нею лагерем. Тут он вмел в виду защитить берегом один фланг своей армии в вместе обезопасить ее тыл; таким образом, подвозы съестных припасов от Ремов и из прочей Галлии могли подходить к нему беспрепятственно. Через Аксону был мост; для оберегания его поставил Цезарь отряд, а на другой стороне реки - легата К. Титурия Сабина, с шестью. когортами; лагерь обнес валом, вышиною в 12 футов, в рвом, глубиною в 22 фута.
6. В 8-ми милях от лагеря Цезарева находился город Ремов - Бибракт; на него обратились первые усилия Белгов и в этот день с трудом устоял город. У Галлов и Белгов осада городов производится одним в тем же образом. Окружив город войском со всех сторон, они бросают во множестве на стены камни и стрелы, и тем стараются прогнать с них защитников; потом, прикрыв себя черепахою из щитов, они подходят к воротам в подрывают стену. Успех такой осады тем вернее, что почти никогда осажденные не могут выдержать града стрел и камней, и вынуждены бывают оставить стену. На этот раз ночь положила конец осаде. Рем Ицций, тот самый, который был послом у Цезаря, начальствовавший в то время в городе и пользовавшийся уважением в любовию его сограждан, отправил гонцов к Цезарю, давая ему знать, что город, если ему не будет прислано на выручку войско, не может долее держаться.
7. В полночь Цезарь посылает на помощь городу нумидских и Критских стрелков и балеарских пращников; проводниками этому вспомогательному отряду служили посланные Ицция. С прибытием их, осажденные Ремы ободрились и оборонялись с новым мужеством; а во той же причине осаждающие потеряли надежду взять город. Вследствие этого, они не долго оставались под городом, а, опустошив его окрестности и предав огню все села и строения, какие только могли захватить, обратили все свои силы к лагерю Цезаря. В расстоянии от него менее двух миль, расположились они лагерем, который, как можно было судить по разведенным огням и дыму от них, протянулся более, чем на 8 миль.
8. Сначала Цезарь вследствие и значительности сил неприятеля и молвы об его отличной храбрости, решился приостановиться сражением; но ежедневно в легких стычках конницы он испытывал и силы неприятеля, и смелость своих воинов. Убедясь, что наши ни в чем не уступят врагу, он избрал перед лагерем, для устройства боевого строя, от природы удобное и благоприятное место. Холм, на коем расположен был наш лагерь, мало-помалу возвышался над равниною; в ширину имел он именно столько пространства, сколько требовалось для расположения на нем войска в боевом порядке; по обе же стороны он имел скаты, а спереди к равнине опускался, мало-помалу, едва приметною наклонностью. Цезарь обе стороны холма прорезал широкими поперечными рвами, в длину шагов на 600; по концам рвов он сделал укрепления и поставил на них метательные орудия. Все это было сделано с тою целью, чтобы превосходный числом неприятель не воспользовался своею многочисленностью и не обошел фланги армии Цезаря во время битвы. Устроив все это, Цезарь оставил в лагере два легиона, недавно им набранные, для того, чтобы они могли подать помощь там, где нужно будет; а шесть легионов, составлявших остальное его войско, расположил в боевом порядке перед лагерем. Неприятели также вывели свои войска из лагеря, и выстроили их в боевом порядке.
9. Между войсками нашим и неприятельским, находилось небольшое болото. Неприятель ждал, чтобы наши первые его перешли; наши же хотели напасть именно тогда, когда неприятель станет его переходить. В ожидании же происходили схватки конницы. Так как ни та, ни другая сторона не решалась перейти первая, то Цезарь, довольствуясь перевесом наших в бывшем сражении обеих конниц, отвел войска в лагерь. Неприятель же немедленно обратился к реке Аксону, которая, как мы сказали выше, протекала позади наших лагерей; тут он пытался, воспользовавшись найденными бродами перевесть часть своих сил через реку с тем, чтобы овладеть укреплением, которым начальствовал К. Титурий легат, и разрушить мост. В случае же неудачи нападения неприятель хотел опустошить поля Ремов, которые были нам весьма полезны к ведению войны, и отрезать подвоз съестных припасов вашему войску.
10. Титурий дал знать об этом Цезарю и тот немедленно повел к нему всю конницу, легко вооруженных Нумидов, пращников в стрелков; перешед мост, они встретили неприятеля. Дело в этом месте произошло жаркое. В то время, когда неприятель, взойдя в реку, покушался ее перейди, наши перебили у него много людей. Тщетно неприятель с величайшею смелостью по грудам своих же тел, пытался перейти реку, град стрел вынудил его остановиться. Тогда, неприятель, видя невозможность овладеть городом и перейти реку, или напасть на наше войско при благоприятных для себя условиях местности, испытывая при том же недостаток в съестных припасах, собрал общий совет и постановил на нем за лучшее разойтись всем по домам, с тем чтобы при первом нападении Римлян на какое либо племя Белгов, все спешили на помощь, полагая с большею пользою вести войну в своих пределах и пользуясь хлебом и всем нужным дома. Много содействовало к этому решению между прочими причинами известие, что Дивитиак, с войском Эдуев, приближается к области Белловаков. Ничто не могло долее удержать Белловаков и они пошли защищать свои дома.
11. Решившись на это, они, во вторую стражу ночи, выходят из лагеря с шумом, безо всякого порядка, не признавая ничьего начальства и распоряжения; каждый поспешал сам по себе домой, идя, где ему вздумалось. Таким образом удаление Белгов более походило на бегство. Цезарю лазутчики его тотчас дали знать о происходившем; во ему такое действие со стороны Белгов казалось необъяснимым, и он подозревал тут военную хитрость, а потому в пешему и конному войску не велел выходить из лагеря. Да рассвете, получив более точные и подробные известия от передовых разъездов, Цезарь послал в погоню за неприятелем всю конницу, вверив ее начальству легатов К. Педия и Л. Аурункулея Котты; а Т. Лабиену легату велел идти за конницею с тремя легионами. они нагнали задние ряды неприятеля, теснили их и били на пространстве многих миль; последний строй неприятеля наконец остановился, и сильно и с успехом отражал натиск ваших; но те из Белгов, которые были впереди, полагая себя вне опасности не признавая ничьего над собою приказания, заботясь только о себе, услыша военные клики, разорвали свои ряды и искали спасения в одном бегстве. Таким образом наши убивали врагов безо всякой опасности в течении всего дня. С наступлением сумерек, по данному приказанию, они оставили преследование и возвратились в лагерь.
12. На другой день Цезарь, не давая неприятелям опомниться от поражения и страха, повел войска в область Суессонов, граничащую с землею Ремов. Сделав длинный переход, он подошел к городу Новиодуну[1]. Он пытался было овладеть этим городом внезапным нападением, по слуху, что в нем нет защитников; но при ширине рва и вышине стены, несмотря на малочисленность осажденных, не мог взять город. Тогда Цезарь укрепил лагерь, стал устраивать осадные машины и вообще готовиться к ведению правильной осады. Между тем в следующую ночь, Суессоны, бежавшие вместе с другими от Римлян, взошли в город. Немедленно к стенам приставлены были стенобитные орудия, сделаны насыпи и на них поставлены башни. Все эти громадные осадные работы, которых Галлы прежде никогда не видали и о них не слыхали даже, и быстрота действий Римлян поразили ужасом Суессонов; они прислали к Цезарю послов с изъявлением покорности. При посредничестве Ремов, за них ходатайствовавших, им дарована безопасность.
13. Цезарь взял в заложники детей именитейших граждан и даже двух сыновей царя Гальбы; обезоружив всех жителей города, он принял от Суессонов изъявление их покорности и повел войско против Белловаков. Они и сами собрались, и свои имущества снесли в город Братуспантий. Цезарь еще находился от этого города в 5 милях расстояния, когда все старейшины Белловаков вышли к нему из города на встречу, протягивая к нему руки и объявляя, что они отдаются в полную его волю и не желают вести войну с народом римским. Когда же Цезарь подошел к городу и у него расположился лагерем, то дети и женщины со стен протягивали по своему обычаю к Римлянам руки, умоляя их о мире.
14. За них - Дивитиак (а он, по удалении Белгов, распустил войско Эдуев и возвратился к Цезарю) говорил следующее: "Белловаки постоянно были в союзе и в дружбе с Эдуями. Они были обмануты своими начальниками, которые уверили их, что Эдуи обращены Цезарем в рабство и терпят величайшее угнетение и притеснения всякого рода и, следуя их внушениям, оставили союз с Эдуями и начали войну с Римлянами. Виновники ее, видя, каких бедствий они были причиною, бежали в Британнию. Не только сами Белловаки, но даже за них Эдуи, умоляют Цезаря применить и к ним великодушие и милосердие. Если он так поступит, то увеличит влияние Эдуев на всех Белгов; а на их помощь и содействие они привыкли рассчитывать во всех войнах, какие только случатся.
15. Цезарь, желая почтить Дивитиака и Эдуев, сказал, что он принимает их покорность и ручается за их безопасность. Принимая в соображение, что это племя Белгов самое значительное и многолюдное, Цезарь потребовал от него 600 заложников. Получив их, а равно и отобрав оружие у жителей города, Цезарь оттуда двинулся в землю Амбианов; те без замедления изъявили совершенную покорность. За ними находились земли Нервиев; расспрашивая о свойствах этого народа и о нравах его, Цезарь узнал следующее: "нет к ним входа купцам, строжайше запрещен ввоз вина и прочих, в роскоши служащих, предметов; этим они желают предупредить расслабление нравственности и ослабление военной доблести. Это народ дикий, но весьма храбрый. С негодованием и презрением отзываются они о прочих Белгах, виня их, что они, изменив примеру мужества, завещанному предками, покорились Римлянам и утверждают, что никогда не отправят послов и не согласятся на мир, на каких бы то ни было условиях.
16. Три дни уже шел Цезарь по земле Нервиев, когда узнал от пленных, что остается не более 10 миль от его лагеря до реки Сабиса; за нею же собрались, дожидаясь Римлян, все Нервии, вместе с соседями своими Атребатами и Веромандуями, которых они убедили испытать вместе военное счастие. Они ждали еще прибытия войск Адуатиков, уже бывших на походе. Женщин и вообще всех бесполезных на войне они удалили в места, непроходимые для войска по причине топей и болот.
17. Узнав обо всем этом, Цезарь послал вперед разъезды и с ними сотников - выбрать удобное место для лагеря. При войске Цезаря находилось очень много Белгов, изъявивших покорность, и прочих Галлов, последовавших за ним в поход. Из них-то некоторые, как после открылось из показаний пленных, разузнав порядок движения нашего войска в продолжении этих дней, ночью отправляются к Нервиям и дают им знать, что между легионами бывает обыкновенно значительный обоз и нисколько не затруднительно сделать нападение на первый легион, когда он под тяжестями будет входить в лагерь, а другие легионы будут отделены от него значительным пространством. Поразив первый легион и разграбив обозы, без труда справятся они с остальным войском, пораженным страхом. Совет этот был тем более кстати, что Нервии издревле не имеют конницы, и доныне они не стараются заводить ее, обращая все свое внимание на пешее войско. Они обыкновенно, желая воспрепятствовать движению по своей земле коннице соседственных народов, делающей набеги для грабежа, рубят деревья рядами широкими; их сучья, перепутавшись вместе и оплетенные разными ползучими растениями и кустарником, представляют настоящее подобие стены; не только перелезть через нее, но даже и видеть ничего невозможно. Принимая в соображение, что эти засеки будут останавливать движение нашего войска, Нервии решились воспользоваться поданным советом.
18. Местность, избранная для устройства нашего лагеря, была такова: холм со всех сторон исподволь спускался к реке Сабису, о которой мы упоминали выше. Шагах в двухстах, насупротив этого холма, возвышался над рекою такой же холм одинаковой покатости; нижняя часть его была открыта, а верхняя покрыта лесом так что не легко было проникнуть внутрь глазом. В этом-то лесу неприятель скрылся в засаде; по открытому же месту виднелись по течению реки небольшие отряды конницы. Глубина реки в этом месте была футов около трех.
19. Цезарь велел вперед идти коннице, а за нею следовал со всеми войсками, впрочем совершенно в ином расположения и порядке, чем дали было знать Нервиям Белги. Принимая в соображение близость неприятеля, Цезарь, по своему обыкновению, вел шесть легионов налегке, тяжести же всего войска находились позади их; два легиона, недавно набранные, прикрывали тыл всей армии и обозы. Наша конница, вместе со стрелками и пращниками, перешла реку и ударила на неприятельскую конницу; та отступила к лесу и из лесу возобновляла нападение; наши же преследовали отступающих неприятелей только на открытом месте и не отваживались следовать за ними в лес. Между тем шесть легионов, шедшие впереди, размерив место, приступили к работам укрепления лагеря. Лишь только неприятель, бывший в лесу в засаде, увидал первые тяжести нашего войска, - а это у них было условленным знаком к нападению, - как в том же боевом порядке, как он был в лесу, ободрив друг друга, всеми силами, с удивительною быстротою, бросился на нашу конницу. Без труда смяв ее и прогнав, неприятель с невероятною поспешностью бросился к реке, так что почти одновременно он был и в лесу, и у реки, и уже нападал на наших. С тою же поспешностью неприятель взобрался на холм к месту нашего лагеря и к нашим войскам, занимавшимся возведением укреплений.
20. Цезарю предстояло в одно и то же время много распоряжений: нужно было поднять знамя, служившее сигналом браться воинам за оружие, дать другой знак трубою, чтобы отозвать воинов от работы, и созвать тех, которые, ища материалов для насыпи, отошли далеко. Сделать все это - препятствовала краткость времени и быстрота нападения неприятеля. В этом затруднении большою помощью служила опытность воинов и знание дела; из прежних сражений они уже знали сами - как им надлежало поступить - так же хорошо, как если б это было им приказано. Притом, при каждом легионе находился легат, которому Цезарь не велел отлучаться от легиона в от производимых работ, пока укрепления лагеря не будут окончены совершенно. Близость неприятеля в быстрота его движений была такова, что легаты, не дожидаясь уже распоряжений самого Цезаря, принимали меры к защите, каких требовали обстоятельства.
21. Цезарь, отдав самые необходимые приказания, поспешил ободрить воинов; поехав наудачу, он прежде всех других встретил десятый легион. Краткою речью он убеждал воинов, чтобы они не изменили прежней доблести в не допускали бы чувства робости, выдерживая стойко натиск врага. Так как неприятель был не далее полета стрелы, то Цезарь дал знак к сражению. Отправившись далее, с тою же целью - речью ободрить воинов, Цезарь попал уже в самый пыл битвы. Время было так коротко, и неприятель так нетерпеливо завязал бой, что наши не только не успели приготовить значки, во даже надеть шлемы и снять со щитов покрышки. Воины наши, оставив работы, строились под первым знаменем, которое видели, для того чтобы не упустить время боя, пока станут отыскивать свои ряды.
22. Таким образом войско римское построилось по указанию обстоятельств, сообразно условиям покатой и гористой местности, более чем следуя требованиям военного искусства. Каждый легион сражался сам по себе, будучи отделен от других непроходимыми засеками, о которых мы говорили выше, и через них даже ничего не было видно. Таким образом не было резервов, не было возможности следить за ходом боя, не было общего им распоряжения. При таких неблагоприятных условиях, исход военного дела был в разных местах различный.
23. Воины девятого и десятого легиона, составлявшие левое крыло нашей боевой линии, бросили свои дротики в неприятеля, и Атребаты, находившиеся против них, выбившиеся из сил вследствие поспешности их движения вперед и ран, нанесенных дротиками, были без труда смяты и сбиты в реку. В попытках перейти ее, они смешались и потеряли весьма много убитыми от мечей преследовавших их Римлян, а те не усумнились перейти реку и, несмотря на неблагоприятную для себя местность, поразили снова неприятеля, пытавшегося было остановиться и возобновить сражение. В другом месте одиннадцатый в восьмой легионы, поразив Веромандуев, с которыми сошлись, и преследуя их, с холма спустились до самой реки и сражались на ее берегах, Таким образом наш лагерь сделался совершенно открытым с лица и с левой стороны; на правом крыле оставался один двенадцатый легион и, в небольшом от него расстоянии, седьмой. Все Нервии, под предводительством своего главного начальника Бодуогната, сплошною массою обратились в этому месту. Часть их начала с открытой стороны обходить с флангу наши легионы, а часть устремилась на вершину холма - в месту вашего лагеря.
24. В это время наша конница в легко вооруженная пехота, ее сопровождавшая, при первом нападении неприятеля, как я сказал пораженные, удалялись в лагерь; но встретив неприятеля перед собою, они снова бросились бежать в другую сторону. Служители, находившиеся при нашем войске, видя от задних ворот нашего лагеря и с вершины холма, что наше войско поразило неприятеля и преследовало его за реку, вышли было за добычею; как вдруг, посмотревши назад, увидели неприятеля уже в нашем лагере, и в ужасе обратились в бегство. Также и те, которые были при обозе, в испуге и замешательстве, кричали и разбежались, кто куда попало. видя все это, конница Тревиров, считавшаяся храбрейшею из Галльских войск и пришедшая на помощь Цезарю, отправилась домой. Она полагала, что дела ваши в самом отчаянном положении: лагерь наш наполнен был неприятелями, легионы стеснены и почти окружены ими; конница наша, пращники, Нумиды, воинские прислужники в беспорядочном бегстве. Тревиры, возвратясь домой, известили своих соотечественников, что Римляне разбиты и обращены в бегство, что лагерь их и обозы в руках неприятеля.
25. Цезарь, после увещания десятого легиона, отправился на правое крыло своей армии. Он увидел, что наши крайне стеснены; снесенные в одно место значки двенадцатого легиона умножали и без того великую тесноту, так что наши воины не могли свободно действовать оружием. В четвертой когорте все сотники и знаменосец были убиты и самый значок потерялся. И в прочих когортах почти все сотники убиты или ранены; в том числе передовой сотник П. Секстий Бакул, известный своею храбростью, получил несколько тяжких ран и не мог уже держаться на ногах. Вообще воины стали терять присутствие духа, а некоторые из вновь набранных уклонялись из рядов, стараясь избегнуть стрел неприятельских. Неприятель безостановочно теснил наших и спереди и с тылу и заходил с обоих флангов. Положение нашего войска было тем отчаяннее, что не было резерва, который можно было бы ввести в дело. Тогда Цезарь, взяв у одного воина щит, потому что сам был без щита, и став в первом ряду, поименно призывал сотников и увещевал воинов. Он приказал значки вынести вперед и расширить ряды, чтобы воинам удобнее было действовать мечами. Прибытие Цезаря ободрило воинов и вселило в них бодрость и надежду; каждый, несмотря на крайность своего положения, хотел отличиться в глазах военачальника и потому сражался с удвоенным мужеством. Это на время остановило натиск неприятеля.
26. Цезарь, приметив, что седьмой легион стоявший близко, так же стеснен неприятелем, приказал военным трибунам, чтобы они старались соединить оба легиона и потом действовать наступательно на неприятеля. Таким образом оба легиона подали друг другу руку помощи и не опасались, чтобы неприятель зашел им в тыл, а потому стали сражаться с большим мужеством и смелостью. Между тем воины двух легионов, шедших сзади для прикрытия обоза, услыхав о сражения, поспешно шли и уже показались на вершине холма в тылу неприятеля. Т. Лабиен, овладев неприятельским лагерем, с возвышенного места увидел, что происходило в нашем лагере, и послал на помощь десятый легион. Он, узнав дорогою от бегущих всадников и служителей, где происходит бой и в какой опасности находятся наши легионы, лагерь и сам Цезарь, поспешил сколько можно быстрее к месту боя.
27. Прибытие нашего свежего войска совершенно изменило положение дела. Наши до того ободрились, что и те раненные, которые лежали, силились приподняться с помощию щитов и нанесть вред неприятелю. Даже прислужники лагерные, приметив смущение неприятеля, безоружные нападали на вооруженных. Конница, желая загладить доблестью позор своего бегства, во всех местах сражения, действовала впереди воинов легионов. Неприятель, уже отчаявшись в спасении, не только не терял мужества, но действовал с удивительною храбростью. Первые ряды его падали, но те, которые были за ними, становились бесстрашно на тела убитых и сражались с них. Когда и эти падали и тела лежали кучами, то остальные, с груды их, как с возвышения, бросали в наших стрелы и, доля наши дротики, отсылали их обратно в наши ряды. Неудивительно было после этого, что столь храбрые люди решились перейти широкую реку, взобраться на крутой берег, преодолеть столько затруднений местности; величие их духа сделало для них легким то, что в сущности представляло великие препятствия.
28. В этой битве племя Нервиев было истреблено почти совершенно. Старики их, которые, как мы сказали, вместе с женами и детьми, были отправлены в болотистые и непроходимые места, получив известие об этом сражении, полагая, что для победителей нет никаких затруднений, а для побежденных ничего достаточно безопасного, с общего совета со своими соотечественниками, оставшимися от боя, отправили послов к Цезарю и отдались совершенно на его волю. Чтобы показать, какое бедствие постигло их племя, они сказали Цезарю, что из 600 сенаторов уцелело только трое, а из шестидесяти тысяч воинов едва пятьсот, способных поднять оружие. Цезарь показал милосердие и снисходительность в просьбе побежденных, в сберег их самым тщательным образом, велел пользоваться их их землями и городами, а соседям их строго приказал не делать им никакой обиды, ни притеснения.
29. Атуатуки, о которых мы выше писали, со всеми своими силами шли на помощь Нервиям; узнав об их поражении, они возвратились с похода домой. Оставив все свои города и укрепленные села, они снесли все свое имущество в один город, отлично укрепленный природою. Он со всех сторон окружен крутыми скалами и обрывами, и только с одной стороны, в ширину не более 200 футов, было отлогое и доступное место. Это место Атуатуки укрепили высокою двойною стеною и приготовили на ней огромные каменья и заостренные колья. Этот народ происходил от Кимров и Тевтовов; они, по дороге в провинцию нашу в Испанию, оставили по сю сторону Рейна те тяжести, которых не могли взять с собою, а для оберегания их, из среды своей армии, шесть тысяч человек. Они, после гибели своих соотечественников, долго были в беспрестанных войнах с соседями, то сами нападая на них, то отражая нападение; наконец заключен был, с общего согласия, мир, по которому они и избрали их теперешние жилища.
30. С первым прибытием нашего войска, неприятели делали частые вылазки и нападали на наших в мелких стычках. Когда же наше войско окружило их валом, в вышину 12 футов, на протяжении 15 миль, по которому были частые укрепления, то они вынуждены были держаться в городе. Когда они увидели, что наши делают насыпь, подвигают стенобитные орудия, воздвигают башню, то сначала они насмехались со стен и спрашивали наших, зачем они в таком отдалении затевают такие машины, чьими руками и какою силою они, при своем малом росте (а он постоянно был предметом насмешек и презрения со стороны Галлов, отличающихся большим ростом), надеются такую огромную башню придвинуть в стенам?
31. Когда же они увидели, что башня и наши орудия подвигаются к стене, встревоженные новым и невиданным зрелищем, отправили к Цезарю послов о мире. они говорили таким образом: "Не сомневаются они, что Римляне ведут войны с помощью высших сил, когда они в состоянии с такою быстротою двигать столь огромными в тяжелыми орудиями, и таким образом сражаться вблизи. И потому они отдают на волю Цезаря себя и все свое. Одного только они у него просят: если он, по своему милосердию в добродушию, слава о которых дошла в до них, соглашается даровать им существование, то пусть он не отбирает у них оружия. Они окружены соседями, враждебно в ним расположенными и завистливыми. Выдав оружие, они будут не в состоянии от них защищаться. Если только они будут доведены до того, то они предпочитают претерпеть от Римлян какое угодно наказание, чем в мучениях погибнуть от тех, над кем они привыкли повелевать".
32. Цезарь на это отвечал: "следуя своему нраву, а не по их заслугам, он обещает безопасность их народу, если они покорятся ему прежде, чем машины его начнут бить стену. Первым же условием с их стороны должна быть выдача оружия. Что же касается до их соседей, то он поступит в отношении к ним так же, как и к Нервиям, то есть прикажет, чтобы они ничем. не тревожили покорных Римлянам племен". Послы возвратись домой и сообщили там волю Цезаря. Атуатуки изъявили согласие ее исполнить. Такое количество оружия было сброшено со стены в ров, находившийся перед городом, что кучи его равнялись вышиною с зубцами стены и насыпью осаждающих. Впрочем, как после открылось, третья часть оружия была скрыта Атуатуками в оставлена ими в городе. Ворота его отворились, и этот день прошел с обеих сторон мирно.
33. К вечеру Цезарь велел запереть ворота, а своим воинам выйти из города, опасаясь, как бы они ночью не нанесли какой обиды его жителям. Они, по заранее составленному, как после узнали, плану, рассчитывая на то, что Римляне, вследствие их покорности, сведут вовсе караулы, или вообще не будут так старательны как прежде, взяли оружие, ими припрятанное, а иные вооружились щитами, сделанными на скорую руку из коры, или сплетенными из тростника и покрытыми шкурами. В третью стражу ночи осажденные со всеми войсками вышли из города, и по направлению, где им казался легче доступ к нашим укреплениям, ударили в наших. По предварительно, данному Цезарем, приказанию, о нападении дано знать разведенными огнями, и по данному сигналу воины ваши из укреплений поспешили на встречу неприятелю. Тот сражался с отчаянным мужеством, как и следовало храбрым людям, вся надежда на спасение которых оставалась в доблести. Местность была против них: с вашего вала и башни они были осыпаемы стрелами; четыре тысячи человек у них побито, остальные прогнаны в город. На другой день ворота, уже никем не защищаемые, были отбиты и город занят нашими войсками. Цезарь приказал всех жителей в имущество их продать с аукциона. От покупщиков узнали, что всех проданных было 53 тысячи душ.
34. В то же время П. Красс, который с одним легионом был послан в Венетам, Унелам, Озизмиям, Куриосолитам, Сезувиям, Авлеркам, Редонам, галльским племенам, живущим по берегам океана, донес Цезарю, что всех их привел в покорность и повиновение народу римскому.
35. Вследствие всех этих событий в умирения всей Галлии, такая слава об этой войне везде распространилась между дикарями, что народы, живущие по ту сторону Рейна, прислали послов в Цезарю, обещая дать заложников и выполнять все его приказания. Цезарь, поспешая в Италию и Иллирик, велел этим послам явиться к себе в начале следующего лета, а сам, расставив легионы по зимним квартирам в землях Карнутов. Андов, Туронов, ближайших к местности, где происходила война, отправился в Италию. Там, вследствие письма Цезарева, по поводу этих событий обнародовано было общественное благодарственное молебствие в течение 15 дней, чего дотоле ни с кем еще ни случалось.
1. Цезарь, собираясь ехать в Италию, послал Сервия Гальбу, с двенадцатым легионом и частью конницы, к Нантуатам, Вераграм и Седунам, живущим между землею Аллоброгов, озером Леманом, рекою Роною и вершинами Альпов. Причина отправления была та, чтобы сделать свободною дорогу через Альпы, сопряженную дотоле для купцов с большою опасностью и тяжкими пошлинами. Цезарь дозволил Гальбе, если только сочтет это нужным, поставить свой легион в тех местах на зимние квартиры. Гальба в нескольких сражениях разбил неприятеля и взял у него много укреплений; со всех сторон явились в нему послы с изъявлением покорности и дали ему заложников. Установив мир, Гальба заблагорассудил поставить две когорты в земле Нантуатов, а сам, с остальными когортами того легиона, остался зимовать в селении Верагров, называемом Октодур; оно находится в небольшой долине, со всех сторон окруженной весьма крутыми горами. Рекою разделено оно на две части: одну уступил Гальба Галлам, а другую, выслав оттуда Галлов, отвел своим когортам для зимних квартир; это место он укрепил валом в рвом.
2. Уже прошла большая часть зимы, и Гальба приказал доставить в себе в это место провиант, как вдруг лазутчики дали ему знать, что Галлы ночью все ушли из своей части селения, а нависшие горы наполнены огромным множеством Седунов в Верагров. У Галлов много было побуждений вдруг возобновить военные действия в подавить наш легион. Во-первых, они с презрением смотрели на его малочисленность: от него, бывшего и без того не в полном составе, были отделены две когорты, и кроме того множество людей по одиночке было разослано для снабжения его провиантом. Во-вторых, они рассчитывали на несомненный успех, вследствие благоприятной для себя местности: с гор нападая и бросая стрелы, они надеялись смять Римлян первым натиском. Притом с прискорбием смотрели они, что дети их находятся в виде заложников во власти Римлян, и были убеждены, что Римляне пришли к ним не для оберегания торгового пути, шедшего по их земле, но для окончательного занятия вершин Альпов и присоединения этой местности к соседней провинции.
3. Получив это известие, Гальба тотчас собрал совет и спрашивал его мнения в положении тем более затруднительном, что, вследствие покорности Галлов, взятия у них заложников и потому отсутствия мысли о возможности с их стороны нападения, укрепления зимних квартир не вполне были окончены, и для снабжения провиантом не было взято достаточно безопасных мер. На этом совете иные, принимая в соображение неожиданность и важность опасности (в глазах Римлян все вершины гор кругом были покрыты вооруженными Галлами), отсутствие всякой помощи, и невозможность подвоза провианта вследствие преграждения неприятелем всех путей, предложили отчаянное средство к спасению: оставив все тяжести, попытаться оружием проложить себе путь через толпы Галлов тою же дорогою, какою они сюда пришли. Впрочем, большинство голосов на совете положило - прибегнуть к вышеизложенному мнению в случае крайности, а дотоле попытать военного счастия и оборонять лагерь.
4. Едва прошло столько времени, чтобы успеть принять, вследствие этого решения, самонужнейшие меры к обороне, как уже неприятель, по данному знаку, устремился к нам со всех сторон, бросая в вал камни и колья. Наши сначала встретили неприятеля твердо и мужественно; из бросаемых с вала их стрел ни одна не пропадала даром. Где угрожала опасность, туда наши подавали помощь. Одним перевешивал неприятель: в продолжение сражения утомленные ряды его воинов сменялись свежими; малочисленность же наших не только не позволяла им думать об отдохновении, но и раненные не могли оставлять своих мест и искать спокойствия.
5. Уже более шести часов длился упорный бой. У наших не только от усталости изнемогли силы, но и обнаружился недостаток в стрелах. Неприятель тем сильнее теснил наших и, не встречая уже упорного сопротивления, начал засыпать ров и пролагать себе дорогу через наш вал. Опасность уже дошла было до крайних пределов, как П. Секстий Бакул, сотник первого строя (мы упоминали о нем, что в битве с Нервиями он получил множество ран), и военный трибун, К. Волузен, человек столько же рассудительный, сколько и храбрый, поспешили к Гальбе в сказали ему, что к спасению одно средство - выйти из лагеря и сделать нападение. С этою целью созваны сотники, я чрез них приказано воинам приостановить военные действия, довольствуясь отражением стрел неприятельских, и отдохнуть немного от трудов; потом, собравшись с силами, по данному знаку, они должны были устремиться из лагеря, помня, что вся надежда на спасение заключается в их храбрости.
6. Приказание это было исполнено; нападение Римлянами было учинено вдруг, одновременно, изо всех ворот лагеря. Неприятель поражев был его неожиданностью, не понимал, что это значит, и совершенно растерялся. Таким образом наши с ним поменялись положением и тех, которые уже в мыслях овладели нашим лагерем, окружив со всех сторон, поражали. Из тридцати тысяч Галлов, пришедших для нападения на наш лагерь, пало более третьей части, прочие обращены в бегство и, преследуемые нашими, даже на высотах гор не нашли безопасности. Поразив неприятеля и обобрав его оружие, наши возвратились в укрепления лагеря. Избегнув счастливо опасности, Гальба не желал в другой раз испытывать судьбу, видя, что он встретил совсем другое, а не то, для чего он был послан, а особенно испытывая недостаток в подвозе хлеба и съестных припасов; вследствие этого он на другой день предал огню занятое им селение и отправился обратно в провинцию. Неприятель нигде не старался преградить или замедлить ему путь, и Гальба без потери привел свой легион сначала в землю Нантуатов, а оттуда Аллоброгов, и там зимовал.
7. После этого, Цезарь по всем причинам почитал Галлию замиренною: Белги были побеждены, Германцы изгнаны, Седуны побеждены на Альпах. Таким образом, в начале зимы, Цезарь отправился в Иллирик, желая познакомиться и с этою страною и ее жителями. Вдруг неожиданная война вспыхнула в Галлии от следующей причины: молодой П. Красс, с седьмым легионом, зимовал в земле Андов, близ берегов океана. Ощущая недостаток в хлебе, он разослал многих трибунов военных и префектов по соседственным городам для собрания продовольствия в его доставления; в этом числе Террасидий был послан к Унеллам, М. Требий Галл - к Куриосолитам, К. Веланий и Т. Силий - к Венетам.
8. Это племя Венетов занимает первое место между всеми прибрежными племенами Галлии, во-первых, потому, что оно имеет многочисленный флот, служащий ему для сообщения с Британиею. Притом оно обладает званием и опытностью морского дела и, имея в своей власти немногие пристани, какие только есть на этом открытом и бурном море, оно берет дань со всех мореходов, его посещающих. Венеты первые задержали Силия в Велания, надеясь за них выручить заложников, данных Крассу. Следуя примеру Венетов, их соседи - в природе Галлов ветреность в непостоянство - задержали с тою же целью Требия и Террасидия. Они тотчас обослались между собою послами в положили, через своих первых сановников, - ничего не предпринимать без общего согласия и разделять всем одну и ту же участь. они убеждали в прочие племена лучше не изменять вольности, завещанной им предками, чем носить иго рабства Римлян. Быстро все приморские племена соединились для одной цели и отправили общее посольство к П. Крассу с требованием - $1выдать заложников их, буде желает обратно получить своих послов."
9. Цезарь, уведомленный об этом Крассом, так как сам находился слишком далеко, распорядился пока строить длинные суда на реке Лигере[1] (*), впадающей в океан, набирать в провинции гребцов, матросов в кормчих. Когда все это поспешно было изготовлено, Цезарь, как только возможно было по времени года, отправился к войску. Венеты в другие с ними общества, узнав о прибытии Цезаря и сознавая всю преступность своего поступка (они задержали в бросили в оковы послов, которых личность неприкосновенна в священна у всех народов), всеми силами стали готовиться к войне, сообразно важности угрожавшей им опасности; особенное внимание обратили они на умножение морских сил. Главная надежда их была на благоприятные для них условия местности. Пути для пеших были все перерезаны морскими течениями; плавание для Римлян было весьма затруднительно по незнанию местности и малочисленности пристаней. Притом они надеялись, что римское войско, по недостатку съестных припасов, не может долго оставаться в их стране. Но если бы они и ошиблись во всех этих расчетах, то более всего убеждены были в превосходстве своих морских сил. Римляне не имели большего количества судов и вовсе не знали местности страны, где должны были вести войну, не знали положения пристаней, островов в мелей. Притом мореплавание на обширном и, со всех сторон открытом, океане, не имело ничего общего с плаванием по Средиземному, отовсюду замкнутому, морю. Сообразив такой план действия, Венеты укрепляют города, собирают в них хлеб с полей, сосредоточивают сколько можно более судов в Венетию куда, как достоверно знали, Цезарь прежде всего обратит свое оружие. Союзниками их в этой войне были Озизмии, Лексовии, Наннеты, Амбилиаты, Морины, Диаблинты, Менапии; пригласили вспоможение и из Британии, лежащей против их области через пролив.
10. Таковы были затруднения к ведению войны, которые мы выше показали; но многое впрочем побуждало Цезаря к этой войне: "задержанием посланных Красса сделано оскорбление народу римскому: бунт произошел по изъявлении покорности и после дачи заложников; множество племен приняло участие в союзе". Цезарь опасался, в случае, если пренебречь этою частью дела, то как бы и прочие народы Галлии не сочли бы себе тоже позволенным. Он понимал, что Галлы от природы имеют большую наклонность к переменам и с жадностью хватаются за первый повод к войне. Притом вольностью и независимостью дорожить, и стараться о свержении рабства - свойственно каждому человеку. А потому Цезарь обратил все свое внимание на то, чтобы предупредить союз многих племен, и для того счел нужным как можно шире распределить свое войско по их землям.
11. А потому Цезарь посылает легата Т. Лабиена с конницею в землю Тревиров, самих близких к берегам Рейна, и приказывает ему зайти к Ремам и прочим Белгам и удержать их в повиновении, а Германцев, о которых говорили, что они призваны Белгами на помощь, если они будут пытаться силою на судах переходить реку, отразить. П. Крассу с двенадцатью когортами из легионов, и с большим количеством конницы, Цезарь велел идти в Аквитанию. дабы из этих народов не были посланы вспоможения в Галлию, и такие сильные народы не соединились бы вместе. К. Титурия Сабина с тремя легионами посылает в землю Унеллов, Куриосолитов и Лексовиев, чтобы развлечь силы этих народов. Флот из наших судов и галльских, набранных у Пиктонов, Сантонов и других покорных нам племен, Цезарь вверил еще юному Д. Бруту и приказал ему с ним при первой возможности отправиться к Венетам; сам он туда же двинулся с пешими войсками.
12. Почти все города Венетов были расположены так, что, находясь на оконечностях мысов и перешейков, вдавшихся в море, они были недоступны для войск, потому что прилив морской, случающийся постоянно два раза в сутки, совершенно прекращал сообщение с сушею; корабли также могли подходить к стенам их только во время прилива; с отливом же они остались бы на мели. Таким образом и то, и другое обстоятельство препятствовало осаде городов. Если, после величайших трудов и усилий, удавалось нам, среди самих волн моря, сделать насыпь, и по ней достигнуть стен города, то осажденные, доведенные до крайности, во время прилива садились на суда, собранные во множестве, и со всем имуществом перебирались в близ лежащий город. Тут они защищались опять теми же, для них благоприятными, условиями местности. Таким образом прошла уже большая часть лета без вреда для них; наш же флот не мог действовать по случаю противных ветров и величайшей трудности плавать в обширном и открытом море, волнуемом. сильными течениями с редкими пристанями или почти без них.
18. Суда Венетов имели следующее устройство и вооружение: днища у них несколько более плоски, чем у наших, для удобнейшего движения по мелям и низким во время отлива водам. Кормы у них весьма возвышенные, и носы приспособлены выдерживать силу волн во время бурь. Эти суда во всех частях были сделаны из дубу, и потому не боялись никакого удара. Скамьи для гребцов на них были из бревен, в целый фут толщины, прибитых гвоздями в большой палец толщины. Якори у них были прикреплены не на веревках, но на железных цепях. Кожи зверей, тонко выделанные, служили им вместо парусов, или по неимению льна и незнанию его употребления, или, что вероятнее, потому, что такие паруса способнее льняных могли служить к управлению столь тяжелыми судами и выдерживать порывы бурь, свирепствующих на океане. В стычках наших судов с судами Венетов, первые превосходили быстротою и легкостью движения; последние же, более приспособленные к местности, к силе бурь, во всех отношениях были удобнее и лучше наших. Крепкие бока венетских судов безвредно выдерживали удары носов наших судов, а вышина их делала наши стрелы безвредными; она же облегчала им движение между подводными камнями. Во время ветров, суда венетские выдерживали их легко, становились на мели и, оставленные морем в отливе, места безвредно и не опасались подводных скал и утесов. Для наших же судов все эти случайности были предметом опасений.
14. Цезарь овладел многими неприятельскими городами, но видя, что все его труды напрасны, и неприятель без вреда от него убегает с одного места на другое, решился дождаться флота. Как только он прибыл, и неприятель его заметил, то его суда, числом около 220, совсем готовые и снабженные оружием всякого рода, вышли из пристани и стали против наших. Ни начальнику флота Бруту, ни военным трибунам и сотникам, которым распределены были отдельные суда, не было известно, как поступить и какой избрать порядок битвы. Их суда - они это знали - не могли вредить ударом носов - неприятельским; даже если бы на них поставить башни, то в тогда вышина их была бы ниже палубы неприятельских судов, а потому стрелы Римлян мало могли вредить Венетам, тогда как их, падая с высоты, были тем пагубнее. Весьма же большую пользу принесли нашим преострые косы, воткнутые на длинных шестах, похожие на таковые же косы, употребляемые при осадах городов; ими цепляли за веревки неприятельских судов, привязывавшие снасти к мачтам, приводили их в себе, и потом гребли всею силою весел, от чего это веревка натягивалась в лопалась. Тогда снасти сами по себе падали в суда неприятельские, потеряв паруса и все вооружение, делались разом совершенно негодными в дело. Тут уже исход борьбы зависел единственно от личного мужества, а им превосходили наши воины неприятелей, тем более, что битва происходила в виду Цезаря и всего нашего войска, и ни один сколько-нибудь замечательный подвиг не мог остаться в неизвестности: наше войско занимало все холмы и высоты, прилежащие к морю, с которых можно было поближе видеть на море.
15. Когда сброшены были, как мы уже сказали снасти, то каждое из судов должно было иметь дело с двумя или тремя из наших; тут наши воины всячески старались перейти на неприятельские суда. Дикари, заметив, что это удавалось нашим и уже многие их суда взяты, не нашли возможности сопротивляться и искали спасения в бегстве. Впрочем, в то самое время, когда они повернули свои суда по ветру, сделалась вдруг такая тишь, что они не могли двинуться с места. Это обстоятельство пришлось как нельзя более кстати для довершения дела; наши нагнав суда взяли их порознь, так что весьма немногим, под покровом ночи, удалось пристать к земле, а сражение происходило почти от четвертого часу до захода солнца.
16. Этою битвою приведена к концу война с Венетами и всем морским прибрежъем. Все их молодые люди в даже все старики, отличавшиеся благоразумием или опытностью, участвовали в ней, а все корабли, сколько их было, собраны отовсюду к этому сражению в одно место. Утратив все это, неприятель не знал, где искать спасения и каким образом защищать города. А потому он отдал себя и все свое Цезарю, и тот решился поступить с побежденными как можно строже, чтобы приучить Галлов на будущее время более чтить святость посольского звания, а потому он, предав смертной казни весь сенат, остальных продал в рабство с молотка.
17. Пока это происходило у Венетов, К. Титурий Сабин с войсками, вверенными ему Цезарем, прибыл в землю Унеллов. Ими предводительствовал Виридоковикс; в его руках была верховная власть над всеми племенами, возмутившимися против власти Римлян; из них набрал он сильное войско. В скором времени Авлерки, Эбуровики и Лексовии избили своих старейшин, не советовавших войны, заперли ворота своих городов и присоединились к Виридовиксу. К нему же стеклись со всей Галлии преступники всякого рода, искатели приключений и все вообще, для кого война и надежда грабежа была привлекательнее ежедневного труда и занятия земледелием. Сабин, избрав во всех отношениях выгодное место для лагеря, оставался в нем. Виридовикс остановился в двух милях от него и всякий день выводил войско из лагеря, предлагая нашим сражение. Таким образом Сабин не только скоро пришел в презрение у неприятеля, но терпел порицание даже от своих; робость Римлян до того казалась велика, что неприятель бесстрашно подходил почти к окопам нашего лагеря. Причиною бездействия Сабина было то, что он, будучи только легатом, в отсутствие главнокомандующего не решался сразиться с неприятелем, столь превосходившим числом, иначе, как при самих благоприятных для себя обстоятельствах.
18. Дав вкорениться· у неприятеля мнению о своей робости, Сабин выбирает из числа Галлов вспомогательного отряда одного хитрого и способного на все человека. Его большими наградами и обещаниями он убеждает перейди к неприятелю и дает ему наставление, как действовать. Тот явился к неприятелю и выдал себя за перебежчика; он сказал: "что будто в лагере Римлян господствует страх и смятение, что войско Цезаря находится в самом критическом положении от Венетов; дело доходят до того, что кажется в следующую же ночь Сабин со всем войском скрытно выступит из лагеря и пойдет на помощь Цезарю". Неприятельские воины, услыхав все это, воскликнули, что не надо терять столь удобного случая к победе, а следует тотчас же ударять на лагерь Римлян. Эта мера для Галлов казалась самою лучшею и необходимою по многим причинам: Сабин все время обнаруживал нерешительность, слова перебежчика подтверждали догадки Галлов; притом в их лагере начал обнаруживаться недостаток в съестных припасах вследствие их незаботливости о снабжении себя ими. Цезарь занят был войною с Венетами; притом человеку свойственно верить легко тому, чего он желает. Под влиянием всех этих обстоятельств, Галлы не прежде из собрания выпустили Виридовикса и прочих старейшин, как вынудив их согласие - взяться за оружие и идти на приступ римского лагеря. Получив дозволение к битве, Галлы радовались ей, как верной победе; взяв с собою кучи хвороста, чтобы заваливать рвы нашего лагеря, они двинулись к нему.
19. Место лагерей было возвышенное и мало-помалу сверху наклонное длиною почти на милю. Неприятель, с целью дать Римлянам как можно менее времени собраться и вооружиться, бегом устремился к нашим окопам, и достиг их в изнеможении и усталости. Сабин, сделав своим краткое увещание, дал знак к битве при их сильном желании. Пока неприятель возился с принесенными нм тяжестями, Римляне вдруг, по приказанию Сабина, сделали вылазку в двое ворот. Благодаря благоприятной для нас местности, неопытности неприятеля и его усталости, а также храбрости наших воинов и их опытности, приобретенной в прежних битвах, успех наш был до того полон, что неприятель не выдержал первого натиска наших и тотчас же обратил тыл. Наши воины со свежими силами без труда избили множество Галлов, утомленных и расстроенных, а конница, устремясь в погоню за бегущими, оставила из них живыми весьма немногих. Таким образом в одно и то же время пришла к Сабину весть о морской битве Цезаря, а к Цезарю известие о победе Сабина; взбунтовавшиеся же племена все немедленно отдались Титурию. Вообще Галлы горячо и охотно берутся за войну, но - переносить ее трудности и неудачи - не имеют достаточно терпения и твердости.
20. В тоже время П. Красс прибыл с войском в Аквитанию. Область эта, по обширности своей и числу жителей, составляет, как уже о том было сказано выше, третью часть всей Галлии. Красс, зная, что ему предстоят вести войну в тех же местах, где несколько лет перед тем легат Л. Валерий Преконин с войском потерпел поражение и убит, а проконсул Л. Маллий должен был, утратив обоз, искать спасения в бегстве, понимал необходимость обратить все внимание и старание на ведение этой войны. Обеспечив подвоз съестных припасов, собрал Красс конницу и вспомогательные войска, а многих людей, известных своею храбростью, он вызвал поименно из Тулузы, Каркасонны и Нарбонны, городов Галлии провинции, пограничной с этими краями, и повел войско в область Социатов. Узнав о его прибытии, Социаты, собрав большое войско пешее и конное (конница составляет главную их силу), встретили ваше войско на пути, и сначала завязали сражение конницею. Когда она была смята нашею, и началось преследование со стороны наших, вдруг явились на поле битвы пешие неприятельские войска, находившиеся в засаде в лощине; они напали на наших, расстроивших свои ряды во время преследования, и возобновили бой.
21. Бой был долговременный в упорный: Социаты, обнадеженные прежними победами, сражались храбро, полагая, что спасение всей Аквитании зависит от их мужества. Наши же старались показать, что они в состоянии сделать и с юным еще вождем, в при отсутствии главного начальника и без содействия прочих легионов. Наконец израненные неприятели вынуждены были обратить тыл. Избив большую часть их, Красс на походе приступил к городу Социатов. Упорное их сопротивление заставило его прибегнуть к правильной осаде, устроить насыпи и башни. Осажденные делали вылазки и вели подкопы против осадных работ Римлян (Аквитане обладают большою опытностью в этом деле, имея во многих местах своей области медные рудники). Видя, что все их усилия бесполезны перед упорством и старанием наших, они отправили послов к Крассу, прося принять их в свое распоряжение. Получив его согласие - и приказание - выдать оружие, они его и исполнили.
22. Но пока все внимание ваших было обращено на этот предмет, главный начальник Социатов, Адкантуанн, с шестьюстами отборных воинов, называемых у Галлов солдуриями, попытался из другой части города сделать вылазку, Эти солдурии имеют обычаем, каждый избрав себе друга, делить с ним все наслаждения жизни; если же кому-либо из них случится погибнуть, то друг его должен или тут же разделить его участь, или после причинить себе смерть; и не было еще на памяти людей примера, чтобы кто либо из них, в случае, если убит тот, чьей дружбе он себя обрек, отказался бы умереть с ним. Когда Адкантуанн попытался сделать вылазку, в с той стороны города услышав был военный крик, то воины наши устремились туда с оружием; схватка была упорная; наконец Адкантуанн со своими отброшен в город. Впрочем Красс согласился и его пощадить на том же условии, как и прочих.
23. Приняв оружие и заложников, Красс отправился в земли Вокациев и Тарузатов. Эти невежественные племена с ужасом услышали, что столь важный город, укрепленный природою и искусством, в такое короткое время сделался добычею Римлян; а потому повсюду рассылали послов, скрепляли свой союз клятвами и дачею заложников, и со всех сторон собирали войска. Они отправляют послов к племенам ближней Испании, соседственным с Аквитаниею; берут оттуда вспомогательное войско и вождей. По их прибытии Аквитанцы, полагаясь на многочисленность своего войска, с большою уверенностию пытаются вести войну. Вождями избраны те, которые постоянно находились при К. Сертории, и потому пользовались славою великой опытности и знания военного дела. Они, согласно обычая народа Римского, обращали внимание на местность для избрания лагеря, укрепляли его окопами и старались отрезать нашему войску подвоз съестных припасов. Красс понимал очень хорошо невозможность раздроблять свое войско отрядами, видел напротив, что многочисленность неприятеля дозволяет ему и рассылать по дорогам отряды и иметь достаточно сил для оберегания лагеря, а таким образом подвоз провианта к римскому войску не был безопасен и надежен; число же неприятелей умножалось с каждым днем. Принимая все это во внимание, Красс решился немедленно дать сражение; видя, что на военном совет все разделяют его мысли, следующий же день назначил для битвы.
24. На рассвете Красс вывел все свои войска, расположив их в две линии, причем вспомогательный отряд находился в середине, и ждал, на что решится неприятель. Он хотя и в открытой битве твердо надеялся на успех вследствие многочисленности своей и старинной военной славы, а малочисленности нашего войска, однако счел за лучшее безопасно получить победу, отрезав Римлянам подвоз съестных припасов. Когда же Римляне, терпя недостаток в съестных припасах и упав духом, вынуждены будут отступать, тут неприятель и хотел напасть на них на походе обремененных тяжестями. Этот план был одобрен всеми галльскими вождями, а потому они остались в лагере, когда Римляне вывели свои войска. Видя, что неприятель не принимает боя и тем как бы обнаруживает робость, а его нерешительность придает особенное рвение нашему войску, и слыша повсюду крики его вести к неприятелю, Красс решился не медлить долее и, к великому удовольствию наших воинов, сказав им краткое увещание, повел их к неприятельскому лагерю.
25. Тут одни засыпали рвы, другие осыпали защищавших вал и укрепления неприятелей градом стрел, стараясь сбить их оттуда; союзный отряд, по мнению Красса, не весьма надежный для битвы, подавал нашим стрелы, каменья, и делал из дерну мост к валу, и тем издали показывал вид, что также принимает участие в сражении. Неприятель со своей стороны сопротивлялся упорно и без робости; его стрелы, пускаемые с высокого места, причиняли ли большой вред нашим. Между тем некоторые наши всадники, объехав неприятельский лагерь, донесли Крассу, что он у задних ворот не так старательно укреплен, в что оттуда без труда можно в него проникнуть.
26. Красс убеждал префектов нашей конницы, чтобы они ободрили своих воинов обещанием значительных наград, и показал им как он хочет действовать. Они, по данному приказанию, выведя четыре когорты, оставленные для защиты нашего лагеря в потому не утомленные трудом, повели их далеко в обход для того, чтобы неприятель из лагеря не заметил их движения, а это было тем легче, что все внимание его было обращено на бой. Таким образом наши поспешно подошли в той части неприятельских укреплений, о которой мы сказали, прорвали их в очутились в лагере неприятеля прежде, чем он приметил их в понял в чем дело. Услыхав крики своих в тылу неприятеля, наши удвоили свои силы, в надежде на несомненную победу и, забыв свою усталость, ударили на неприятеля с новым жаром. Тот, обойденный со всех сторон, отчаялся в успехе и, метаясь через окопы, искал спасения в бегстве. Конница наша его преследовала до поздней ночи, благодаря совершенно открытой местности, в из пятидесяти тысяч воинов неприятельских, по достоверному известию пришедших из Аквитании и Кантабрии, дала уйти не более четвертой части. Была уже глубокая ночь, когда наша конница возвратилась в лагерь.
27. Услыхав об этом сражении, большая часть Аквитании отдалась Крассу, прислав по собственному побуждению заложников. В этом числе находились: Тарбеллы, Бигеррионы, Прецианы, Вокаты, Тарузаты, Элузаты, Гариты, Авски, Гарумны, Сибузаты в Кокозаты. Немногие лишь самые отдаленные племена, полагаясь на позднее время года (зима уже наступала), сочли ненужным покориться Римлянам.
28. В то же почти время Цезарь, хотя лето почти уже кончилось, повел войско в земли Моринов в Менапиев; эти племена, несмотря на усмирение всей Галлии, не изъявляли покорности, не присылали послов о мире и оставались вооруженными. Цезарь надеялся скоро окончить с ними войну; но они придумали для ведения ее совсем другой от прочих Галлов способ. Они слышали, что многие галльские народы, гораздо сильнее их, были побеждены Римлянами в открытом бою, а потому главную свою надежду они полагали на свои почти непроходимые леса и болота, снесли туда свои имущества и удалились в них сами. Когда Цезарь пришел к месту, где леса начинаются и стал лагерем, неприятеля нигде не было видно, и наши принялись за работу укреплений. Вдруг со всех сторон из лесу неприятель ударил на рассеянных по разных местам наших воинов. Они тотчас взялись за оружие и прогнали неприятеля обратно в лес и с большею потерею, но, углубясь за ним в лес и не зная местности, наши в сами понесли некоторые потери.
29. За тем в остальные дни Цезарь приказал рубить леса. а чтобы, во время их рубки, неприятель не вздумал напасть на наших безоружных и занятых работою воинов, он приказал срубленный лес валить на обе стороны к неприятелю в виде стены. В короткое время с невероятною быстротою очищено было от леса значительное пространство; во когда ваши достигали уже неприятельского обоза в стад, он удалялся с ними в леса еще более густые. Между тем настали такие непогоды, что необходимо было оставить работы, а постоянные дожди не представляли возможности долее держать воинов под палатками. А потому Цезарь, опустошив поля неприятельские и предав огню их села и строения, повел войско назад и поставил его на зимние квартиры в землях Авлерков, Лексовиев и других галльских племен. которые еще в самом недавнем времени вели с нами войну.
1. В последовавшую за тем зиму - а то был год консульства Кв. Помпея и М. Красса, - германские народы Узипеты и Тенхтеры, в огромном числе людей, перешли Рейн неподалеку от его впадения в море. К этому движению побудило их то, что соседи их Свевы, в течение многих лет, постоянно тревожили их войною и не давали им заниматься земледелием. Между Германскими народами Свевы занимают первое место и по многочисленности и по храбрости. Рассказывают, что они делятся на сто участков, и каждый ежегодно высылает на войну за границу по тысяче вооруженных воинов. Прочие остаются дома для прокормления и тех и себя, на следующий год эти идут на войну, а первые остаются дома; таким образом они вместе занимаются и войною и земледелием. Впрочем у них нет деления полей в частную собственность, и более одного года они не остаются на одном месте для возделывания. Хлеб притом не составляет главной их пищи; они большею частью кормятся молоком и мясом животных, преимущественно убитых ими на охоте. Это занятие, род пищи, ежедневное движение, полная свобода жизни - с детства не знают они никакой обязанности и принуждения, следуя во всем побуждению одной воли своей - все это содействует к развитию их сил, а потому они бывают необыкновенно рослы и здоровы. До того приучают они себя к холоду, что в самую сильную стужу прикрываются одними кожами, которые, по малой их величине, оставляют большую часть тела открытою, и купаются в реках.
2. Они позволяют купцам посещать их земли более потому, что они им продают то, что приобретают войною; покупают же они сами весьма немногое. Германцы не приобретают даже привозных лошадей, до которых такие охотники Галлы, что не жалеют на них никаких денег; они довольствуются своими малорослыми и некрасивыми лошадьми в постоянным упражнением приучают их переносить величайшие труды. Во время сражений конницы, они нередко соскакивают с лошадей и сражаются пешие; лошади же так приучены, что стоят на месте, как вкопанные. В случае надобности Германцы опять спешат к коням; у них считается за стыд и признак трусости прибегать к употреблению седла, а потому они в самом малом числе не боятся напасть на множество всадников на седлах. Вина ввозить к себе они вовсе не дозволяют на том основании, что, по их убеждению, оно расслабляет человека и изнеживает его.
3. Считают они за величайшую славу для своего общества то, что на далекое пространство окружены опустошенными и безлюдными полями; по их мнению, это доказательство того, что ни один соседственный народ не может вынести силы их оружия. А потому говорят, что с одной стороны на 600 миль от границы Свевов тянется безлюдное пространство земли. С другой стороны граничат со Свевами Убии; народ этот был могущественным, и в положении столь цветущем, сколько то можно сказать о Германцах, из коих он даже был образованнее прочих вследствие соседства Рейна, частого посещения купцов и близости Галлии; все это содействовало в смягчению их нравов. Свевы вели с Убиями частые войны, но не могли вытеснить из их жилищ этот многочисленный и могущественный народ; они заставили его платить дань; вообще ослабили его и привели в положение, против прежнего, гораздо худшее.
4. Точно также Узипеты и Тенхтеры, о коих мы упомянули выше, в течение многих лет выдерживали постоянные нападения Свевов. Наконец изгнанные из своих жилищ, они в течение трех лет скитались по многим местам Германии и пришли к Рейну. В этих землях жили Менапии; их поля, деревни и хутора находились по обеим сторонам Рейна. Устрашенные приближением многочисленного войска Германцев, Менапии оставили свои жилища по ту сторону Рейна и перешли по сю сторону; они, покрыв ее своими отрядами, препятствовали Германцам перейти реку. Те тщетно испытали все средства: прибегнуть к открытой силе невозможно им было без судов; тайно перейти реку препятствовали караулы, расставленные Менапиями. Германцы сделали вид, будто пошли обратно в свою землю, а после трехдневного движения внутрь Германии обратились назад и быстрым набегом конницы в одну ночь совершили весь этот путь, без труда избили Менапиев, ничего не опасавшихся и возвратившихся в свои жилища по ту сторону Рейна, вследствие донесения лазутчиков, что Германцы удалялись от берегов реки. Германцы овладели судами избитых ими Менапиев и на них перешли реку, прежде чем Менапии, спокойно остававшиеся в своих жилищах на той стороне реки, узнали об их приходе. Германцы заняли все их села, и провели у них остальную часть зимы, пропитываясь их запасами.
5. Цезарь, узнав об этом, опасался непостоянства Галлов (столь легкомысленно изменяющих свои предположения, и склонных к перемене) и решился ни в чем на них не полагаться. Галлы имеют обыкновение останавливать волею неволею всех прохожих и спрашивать их, не видали ли они или не слыхали ли чего-нибудь нового. Купцов, когда они приезжают в город, сейчас окружают жители и расспрашивают, из каких они мест и что там делается. На основании этих слухов и полученных таким образом сведений, Галлы нередко задумывают самые важные планы. Легко можно себе представить, как скоро приходится им раскаиваться в столь опрометчиво принятых решениях на основании неопределенных слухов; а нередко те, кого они спрашивают, выдумывают известия, согласно с их желанием.
6. Зная эту склонность Галлов к новизне и опасаясь увеличить затруднения войны, Цезарь ранее обыкновенного отправился к войску. По прибытии он узнал, до какой степени основательны были его подозрения; некоторые галльские племена отправили послов к Германцам, приглашая их оставить берега Рейна и изъявляя готовность доставить им все, что им потребуется. Обнадеженные этим Германцы распространили круг своих набегов и пришли в земли Эбуронов и Кондрузов, находящихся под покровительством Тревиров. Цезарь пригласил к себе главных галльских вождей и не показывая им виду, что знает об их действиях, обласкал их, обнадежил и приказал им собрать конницу, а сам стал готовиться к войне с Германцами.
7. Заготовив припасы и отобрав конницу, Цезарь двинулся в те места, где по слухам должны были находиться Германцы. Когда уже его от них разделяло расстояние немногих дней пути, то к нему явились послы Германцев с такими речами: "Германцы не имеют намерения первые нанесть войну народу римскому, но и не откажутся прибегнуть к оружию, если их затронут. От предков Германцам завещано обыкновение - не отказываться от войны им предложенной и не прибегать к мольбам. Впрочем должны они сказать, что сюда пришли не добровольно, но быв изгнаны из отечества. если Римляне хотят их дружбы. то союз их будет для них весьма полезен; а для того пусть они или отведут им земли для поселения, или дозволят им оставаться на уже занятых ими силою оружия. Вынуждены они были уступить одним только Свевам, с которыми бороться и боги бессмертные не в силах; из прочих же народов на земле нет ни одного, которого они не могли бы победить.
8. На это Цезарь дал ответ, какой ему заблагорассудилось; но исход речи был таков: "приязнь для него с Германцами невозможна, доколе они будут оставаться в галльских пределах. Да и несправедливо тем, которые не сумели защитить своих земель, отнимать чужие. Притом в Галлии нет земель, которые можно было бы отвести для пришельцев столь многочисленных, без обиды коренных ее жителей. Впрочем, если они хотят, то могут идти селиться в землю Убиев, которых послы теперь у него, жалуются на притеснения Свевов и просят помощи. Он, Цезарь, надеется получить на это согласие Убиев."
9. Послы Германцев обещались слова Цезаря передать своим соотечественникам, просили три дня на обсуждение их по истечении их, хотели явиться с ответом; а покамест просили Цезаря не идти далее. Цезарь на это предложение отвечал отказом, так как он узнал, что Германцы отправили большую часть своей конницы для фуражировки и грабежа на ту сторону Мозы к Амбиваритам. Он догадывался, что Германцы поджидают свою конницу, и для того просят отсрочки.
10. Моза течет из горы Вогеза, находящейся в земле Лингонов; принимая в себя рукав Рейна, называемый Вагалис. Моза с ним образует остров Батавов; и не далее как милях в восьмидесяти от него впадает она в океан. Рейн же имеет начало в земле Лепонтиев, живущих в Альпах; в быстром своем течение, на большое пространство, орошает он земли Нантуатов, Гельвециев, Секванов, Медиоматриков, Трибуков и Тревиров. Приближаясь к океану, Рейн разделяется на множество рукавов, образующих большое число значительной величины островов; многие из них обитаемы народами дикими в грубыми. которые, как сказывают, питаются рыбою и птичьими яйцами. Рейн вливается в океан многими устьями.
11. Когда Цезарь с войском был уже не далее 12 миль от неприятеля, то послы его прибыли снова к нему, как было условлено. Встретив Цезаря на пути, они его упрашивали сильно не идти далее. Не успев в этом, они просили "дать приказание коннице, шедшей впереди, не начинать сражения, а им дозволить отправить в Убиям послов. Если сенат и старейшины этого народа заключат с ними договор, скрепленный клятвами, то они согласны будут на условие предложенное Цезарем; на этот предмет просят они у него трехдневного сроку". Цезарь подозревал, что все эти просьбы клонятся к одному и тому же: в течении трех дней дождаться возвращения конницы их, находившейся в отлучке. Впрочем Цезарь отвечал, что в этот день он двинется впредь не далее как на 4 мили для снабжения войска водою, а чтобы в следующий затем день они собрались к нему, как можно в большем числе, и изложили бы свои требования. Префектам же, шедшим впереди со всею конницею, Цезарь послал приказание - первым не начинать военных действий; если же неприятель сам нападет на них, то чтобы они его отражали, пока он сам подойдет к ним ближе со всех войском.
12. Неприятели, как только увидели нашу конницу (она была в числе 5,000 человек, тогда как у неприятеля, вследствие того, что всадники, посланные для фуражировки по ту сторону Мозы, еще не возвращались, было не более 800 всадников), как ударили на нее. Наши между тем не опасались ничего подобного, видя недавнее возвращение германских послов от Цезаря и зная, что этот день по их же просьбе назначен для перемирия, и потому при сделанном на них нападения тотчас же пришли в смятение. Когда они стали сопротивляться, Германцы по обыкновению спешились, прокалывали коней и многих из наших сбросили с них, прочих же обратили в бегство и приведенных в ужас гнали, так что они не прежде остановились, как когда были уже в виду нашего войска. В этом сражении всадников наших пало 74, в в том числе отличный храбростью Пизон Аквитанец; он был знаменитого роду: дед его был царем над своими соотечественниками и от сената римского получил наименование друга. Видя брата своего, окруженного врагами, он поспешил к нему на помощь и исторг его из опасности; но сам сброшен был с раненого коня и пока только был в силах сопротивлялся с отчаянною храбростью. Окруженный со всех сторон врагами, он пал, получив множество ран. Видя это издали брат его, вышедший уже из сражения, пустил коня своего в середиву врагов в также получил смерть.
13. После этого сражения, Цезарь решился не принимать послов и не выслушивать никаких условий со стороны тех, которые, вероломно и коварно испрашивая мир, думают только о войне. Дожидаться же, чтобы неприятель получил новые подкрепления и притянул к себе свою конницу, было бы в высшей степени неблагоразумно. притом он звал непостоянство Галлов, в которых этот один успех неприятелей вселил уже о них высокое мнение, и решился не дать им времени к измене. Цезарь остановился на этой мысли, сообщил ее легатам и квестору и следующий же день назначил для битвы. Между тем случилось неожиданно благоприятное обстоятельство: на другой день рано утром явились многочисленною толпою к Цезарю все старейшины и вожди Германцев опять со словами коварства в лицемерия, а вместе, как они говорили, для того чтобы оправдаться в начатом накануне сражении вопреки их же просьбам и предложениям; вместе хотели испробовать, не удастся ли им обманом снова получить перемирие. Цезарь очень рад был, что Германцы сами отдались ему в руки; он их велел задержать, а сам все войска вывел из лагеря; коннице же, которая еще, как он полагал, была в страхе от недавнего поражения, велел следовать за главною армиею.
14. Расположив свое войско в три линии и быстро пройдя восемь миль, достиг неприятельского лагеря прежде, чем неприятель мог узнать о том что произошло. Германцы вдруг поражены были ужасом и, в следствие поспешности прихода нашего войска и отсутствия начальников своих, не имели даже времени обдумать свое положение и взяться за оружие. Они в смятении не звали что им делать, - идти ли на встречу врагу, защищать ли лагерь, или искать спасения в бегстве. Смятение неприятелей заметно было по беготне в лагере и беспорядочным крикам; воины наши, негодуя за вероломное нападение накануне, тотчас вломились в неприятельский лагерь. Тут те из неприятелей, которые успели взяться за оружие, оказали некоторое сопротивление, сражаясь из за телег и обозных вещей, а остальное множество женщин и детей (Германцы со всеми семействами своими оставили свои земли и перешли Рейн) пустились бежать куда попало; в погоню за ними Цезарь послал конницу.
15. Германцы, услыхав крики с тылу и видя поражение своих, бросив оружие и оставив военные значки, устремились сами из лагеря. Достигнув места, где сливаются Рейн и Моза, Германцы, видя, что самое бегство не спасает их и что много пало от нашей конницы, бросились в волны реки; страх, усталость их и быстрота течения содействовали к их гибели. В наших рядах не было ни одного убитого и весьма мало раненых; после войны, внушавшей такие большие опасения - потому что у неприятеля воинов было до 180,000 человек, наши удалились в лагерь. Тогда Цезарь тем, которых задержал было в лагерях, дал дозволение уйти, но они, опасаясь мщения Галлов за опустошение их полей, просили у Цезаря позволения остаться у него; им Цезарь дал свободу.
16. Приведя к концу Германскую войну, Цезарь решился по многим причинам перейти Рейн. Из них самая основательнейшая была та, что видя, как легко Германцы переходят в Галлию, хотел внушить им опасение за их собственные земли; а оно явится, когда они увидят, что войско народа римского имеет довольно смелости и возможности перейти Рейн. Присоединилось я то, что та часть конницы Узипетов и Тевхтеров, которая, как я упомянул выше, была послана по ту сторону Мозы за добычею и провиантом и не участвовала в сражении, после бегства их соотечественников, удалилась по ту сторону Рейна в области Сигамбров и с ними соединилась. Цезарь отправил к ним послов требовать, чтобы они выдали тех, которые начали войну с ним и с Галлиею, и получил на это ответ: "Рейном оканчивается власть народа римского. Если он считает несправедливым, чтобы Германцы без его позволения переходили в Галлию, то к чему он простирает свои требования за Рейн, где его власти нет места?" А Убии, которые одни изо всех народов, живущих по ту сторону Рейна, прислали в Цезарю послов, заключили с ним союз, и дали заложников, усердно просили Цезаря: "подать им руку помощи, так как они крайне утеснены Свевами. Если это сделать помешают ему государственные занятия, то пусть он только переведет войско через Рейн, в этого уже достаточно на будущее время для их надежды и защиты: так сильно уважение в войску Цезаря вследствие поражения Ариовиста в этой последней войны, что слава об этом проникла до самых отдаленных германских племен, и они Убии вперед будут иметь для своей безопасности достаточное ручательство в союзе в дружбе народа римского. Они обещали большое количество судов для перевоза римского войска."
17. Итак, по вышеизложенным причинам, Цезарь решился перейти Рейн. На судах совершить этот переход было, по его мнению, и не довольно безопасно, и не соответственно достоинству его собственному и народа римского. Таким образом, несмотря на затруднения, к устройству моста представляемые шириною, быстротою и глубиною реки, Цезарь решился или их преодолеть в устроить мост, или, иначе не переводить войско. Устройство моста придумал такое: взяты были по два бревна, фута полтора толщины, к низу немного заостренные, размером по глубине реки и соединены друг с другом на расстоянии двух футов. Они были с помощью машин опущены в реку и вбиты, но не перпендикулярно, а наклонно по течению воды. В расстоянии сорока футов, ниже по течению реки, против этих были опущены точно такие же другие, обращенные против течения. На эти сваи положены были поперечные бревна в два фута толщины, служившие для них связью; они прикреплены были к сваям двойными гвоздями. Прочность этого моста было такова и так хорошо он был приспособлен к течению реки, что быстрота ее течения только содействовала к его крепости, поддерживая сваи и заставляя их держаться вместе. По сваям были положены поперечные бревна, а по ним настлан накатник из мелкого лесу. Для большей крепости моста в противодействия напору волн, были снизу к сваям сделаны еще подпорки; сверх моста устроены были такие отводы, в небольшом друг от друга расстоянии, с целью, в случае если неприятели станут пускать на мост бревна или суда, ослабить их удар о мост я таким образом сделать их безвредными.
18. Через десять дней после того, как начали подвозить материалы для изготовления моста, он уже был готов вполне, и Цезарь перевел по нем войско. Оставив для безопасности моста по обеим сторонам сильные отряды, Цезарь двинулся с войском в землю Сигамбров. Тут многие племена прислали к нему послов, прося мира и союза, и получили ласковый ответ и приказание доставить заложников. Сигамбры, лишь только Римляне стали наводить мост, по совету Тевхтеров и Узипетов, нашедших у них убежище, со всем имуществом удалились в пустыни и леса.
19. Цезарь провел несколько дней в земле Сигамбров, предал огню их селения, истребил находившийся в поле хлеб и потом пошел в землю Убиев. Он обещал им свою помощь в случае, если Свевы будут теснить их, и узнал от них следующее: Свевы, лишь только узнали от своих лазутчиков о том, что наводится через Рейн мост, как по обыкновению своему созвали собрание и, вследствие принятого им решения, повсюду разослали повестки Свевам оставлять города - жен, детей и все имущество скрыть в леса, а всем, способным носить оружие, собраться в одно место; для этой цели избрав пункт, находящийся почти в середине Свевсвой области. Здесь Свевы хотели дождаться прихода Римлян в дать решительный бой. Узнав об этом, Цезарь понял, что исполнил все то, для чего перешел с войском Рейн: распространил страх между Германцами, отмстил Сигамбрам, освободил Убиев от беспрестанных притеснений. Вообще, в течение восемнадцатидневного пребывания с войском за Рейном, Цезарь сделал все, что мог, по своему мнению, и для славы и для пользы отечества, а потому, возвратился в Галлию и развел мост.
20. Оставалось лета уже очень немного, и Цезарь, хотя, в тех местах - так как Галлия обращена к северу - зимы очень ранние, решился отправиться в Британнию, так как во всех почти галльских войнах врагам нашим приходила оттуда помощь. Цезарь полагал, если и мало будет времени для ведения войны, то весьма полезно для него будет ознакомиться с местностью острова, с живущими на нем народами, открыть пристани, удобные для высадки места, а все это Галлам было почти неизвестно. Кроме купцов никто не решается посещать этот остров, да и те знакомы сколько-нибудь только с берегом моря и с местами противолежащими Галлии. Хотя Цезарь созвал отовсюду купцов, но не мог узнать от них ничего о том, как велик остров, какие в нем обитают народы, как они сильны на войне, какими они управляются законами, а равно в о том, какие места удобнее для пристани многочисленному флоту.
21. Для получения этих сведений, прежде чем сделать попытку Цезарь заблагорассудил послать вперед К. Волузена на длинном судне. Он приказал собрать ему самые нужные сведения и возвратиться к нему как можно скорее. Сам же со всеми войсками отправился в землю Моринов, откуда ближайший переезд в Британию. Сюда Цезарь приказал собраться судам изо всех соседственных стран и флоту, устроенному в прошлое лето по случаю войны с Венетами. Между тем его намерение узнали купцы, в пересказали Британцам; многие племена их прислали послов в Цезарю, изъявляя готовность покориться народу римскому и дать заложников. Цезарь выслушав речи послов, ласково обещал им покровительство народа римского, убеждал их оставаться при этом образе мыслей, в отправил их обратно домой; с ними вместе послал он Коммия, которого он, покорив Атребатов, сделал у них царем. Цезарь знал его за благоразумного, храброго, неспособного к измене человека, пользовавшегося большим весом и известностью в этих краях. Он ему приказал побывать у всех племен Британии и склонить их признать власть народа римского, а равно дать им знать о скором прибытии его, Цезаря, в Британию. Волузен высмотрел местность острова, сколько то возможно было, не решаясь выходить на берег в отдаться в руки диким его жителям; на пятый день возвратился он в Цезарю и донес ему обо всем, что ему удалось видеть.
22. Пока Цезарь оставался в этих местах по причине заготовления судов, в нему явились послы от большой части Моринов; они раскаивались в своем поведении за прежнее время и приписывали своему незнанию наших сил то, что они, люди невежественные, дерзнули вести войну с народом римским; и обещали исполнить то, что прикажет. Это обстоятельство было по мнению Цезаря для него весьма кстати; так как он не хотел оставить врага в тылу своем, вести же с ним войну невозможно было по позднему времени года и значило бы для занятия ничтожным делом отказаться от гораздо важнейшего похода в Британию, а потому велел послам Моринов привесть к себе большое число заложников; когда они были приведены он даровал им мир. Около восьмидесяти транспортных судов было собрано и изготовлено; их было достаточно, как он полагал, для перевоза двух легионов; бывшие у него кроме того длинные суда Цезарь отдал квестору, легатам и префектам. Еще было у него 18 транспортных судов, но их задерживал ветер милях в 8 в не допускал до той пристани, откуда отправлялся Цезарь; их он назначил для конницы. Остальное войско он велел легатам К. Титурию Сабину и А. Аврункулею Котте отвесть в земли Менапиев в тех Моринов, которые еще не присылали в нему послов о мире. П. Сульпицию Руфу легату приказал Цезарь оберегать пристань, дав ему достаточные для этого предмета силы.
23. Устроив все таким образом и дождавшись попутного ветра, Цезарь в третью стражу ночи снялся с якоря, а коннице приказал идти к той пристани, где находились 18 транспортных судов, сесть на них и следовать за ним. Так как они немного замешкали, то Цезарь с первыми судами достиг Британии в четвертом часу дня. По всем прибрежным высотам увидел он вооруженное неприятельское войско. Местность здесь была такова, что крутые утесы спускались до самого моря, а стрела, брошенная сверху, упала бы у самой подошвы утеса? Цезарь счел невозможным пристать и высадиться в этом месте по его крутизне, и до девятого часу стоял на якоре, ожидая прихода прочих судов. Между тем, созвав легатов в трибунов военных, он сообщает им известия, полученные от Волузена, сказывает им, как намерен поступить и внушает им, что правило военного искусства, а особенно на море, столь изменчивом и непостоянном, требует действовать дружно, скоро и решительно. Отпустив их, Цезарь, пользуясь одновременно благоприятным ветром и приливом, дал знак сниматься с якоря, и пристал с кораблями к ровному и открытому месту, милях в семи расстояния от прежнего места.
24. Туземцы, узнав намерения Римлян, послали вперед конницу и колесницы, - ими то они привыкли пользоваться преимущественно в сражениях, а потом двинули и остальные войска к тому месту, и препятствовали Римлянам высадиться. Вообще ваше положение было затруднительно; по своей величине, суда наши не могли остановиться иначе как далеко на море, и нашим воинам надлежало, при незнании местности, в тяжелом вооружении, с занятыми руками, вместе и прыгать с кораблей, и стоять в волнах, и бороться с неприятелем. А он стоял на сухом месте, на отмелях или в самых мелких местах, был легко вооружен и свободен в своих движениях; знание местности давало ему возможность верно стрелять и на лошадях, приученных к тому, бросаться в воду. Наши воины, непривычные к этому роду сражения, чувствовали робость и сражались с меньшим жаром и усердием, чем обыкновенно в битвах на сухом пути.
25. Замечая это, Цезарь приказал длинным судам, вид которых незнаком был диким обитателям Британии (а на ходу они были много легче), отделиться от транспортных судов и, действуя веслами, стать с открытого флангу неприятелей и, бросая пращи, стрелы и камни, отразить их; это много помогло нашим. Пораженные невиданною ими наружностью судов, с удивлением Британцы смотрели на действие весел в незнакомых им метательных орудий, приостановили нападение и начали даже отступать. Когда наши воины были в нерешительности, опасаясь глубины моря, знаменосец десятого легиона, с орлом в руке, призвав богов благословить его начинание на пользу его легиона, обратясь к своим, сказал: "Товарищи, устремитесь вперед, если не хотите оставить вашего орла в руках врагов; по крайней мере я исполню долг мой отечеству и моему начальнику". Сказав это громким голосом, он спрыгнул с корабля и с орлом бросился в средину неприятелей. Тогда наши, ободряя друг друга спасти легион от посрамления, все побросались с кораблей. Находившиеся на других судах, видя это, также последовали их примеру и приблизились к неприятелю.
26. Бой был упорный с обеих сторон; однако наши, не будучи в состоянии ни построиться в ряды, ни действовать дружно, ни следовать за значкам и - приходили в замешательство; не видя своих значков, строились, сходя с корабля, под первым встретившимся. Неприятель с берега, если замечал наших отделившихся от прочих, пользуясь знанием бродов и мелей, смело бросался туда на конях и нападал многочисленною толпою на малочисленных наших воинов, рассыпанных врозь и обремененных тяжестями. Другие толпы неприятелей осыпали наших стрелами с открытой стороны. Цезарь, замечая это, приказал наполнить воинами челноки, находившиеся при длинных судах и легкие лодки, употреблявшиеся для разъездов; они должны были поспешать на помощь во все пункты, где ваших особенно теснил неприятель. Когда же наши достигли берега и, собравшись все вместе, ударили на неприятеля, то он обратился в бегство. Преследовать его дальше не было возможности; суда, на которых находилась конница, не могли пристать к берегу и должны были держаться в открытом море. Только этого одного обстоятельства не доставало к обычному успеху Цезаря.
27. Неприятель побежденный в сражении, как только опомнился от поражения, немедленно отправил к Цезарю послов о мире, обещая выдать ему заложников и исполнять все его приказания. Вместе с этими послами пришел Атребат Коммий. который, как мы выше сказали, был послан Цезарем в Британию. Когда он вышел из корабля и, исполняя обязанность посла, хотел передать поручения главного вождя, его схватили и бросили в оковы. По окончании битвы, Британцы возвратили ему свободу и, прося мира, сваливали вину на чернь: они умоляли простить им их необдуманный поступок. Цезарь пенял им за то, что, прислав сами в нему на твердую землю послов с предложением мира, они объявили ему войну, без всякого с его стороны повода; впрочем он решился простить им их неблагоразумный поступок и требовал заложников. Часть их Британцы немедленно привели, а другую, которую надлежало собрать из мест более отдаленных, обещались представить в самом непродолжительном времени. Между тем они отдали приказание своим возвратиться к полевым работам; старейшины их явились со всех сторон, и начали себя и свои города поручать в доброе расположение Цезаря.
28. Таким образом, мир казался упрочен. Между тем, на четвертый день после нашего прибытия в Британию, 18-ть транспортных судов о которых мы выше говорили, с нашею кавалериею отплыли из пристани при тихом ветре. Когда они приближались к Британии и были в виду вашего лагеря, вдруг поднялась ужасная буря; ни один из кораблей не мог подойти в берегу, но иные были отнесены в то же место, откуда вышли; другие, с величайшею для них опасностью, были выброшены на берег Британии, пониже и далее в западу. И те суда, которые попытались было остановиться на якоре, видя, что их заливает водою, вынуждены были, несмотря на ночь, сняться с якоря и пуститься в открытое море, которое их прибило опять к твердой земле.
29. В ту же ночь случилось быть полнолунию, когда прилив морской в океане бывает сильнейший; нашим же это обстоятельство было неизвестно. Таким образом, в одно время длинные суда, на которых Цезарь перевез войско и которые по его приказу были вытащены на берег, залиты приливом, а транспортные суда, находившиеся у берега на якорях, бились от напора волн и ветра. Ни тем ни другим невозможно было подать помощи, вследствие чего многие суда разбились совершенно, другие, потеряв веревки, якоря и прочие снасти, сделались негодными в употреблению; это не могло не произвесть смущения в нашем войске. Других кораблей не было, на которых можно было бы плыть назад; исправить и починить, находившиеся под руками, суда невозможно было по отсутствию материалов. А тем не менее все звали, что необходимо было возвратиться на зимовку в Галлию; в Британии не было заготовлено хлеба для войска на зимнее время.
30. Видя это затруднительное положение вашего войска, старейшины Британские, собравшиеся было для выполнения приказаний Цезаря вследствие его победы, рассудили между собою снова взяться за оружие. Они видели, что Римляне лишены конницы, кораблей и имеют недостаток в съестных припасах; малое пространство лагеря обнаруживало малочисленность наших; он был тем менее, что Цезарь при войсках не вмел обоза. Таким образом Британцы возмутились снова, с целью, отрезав подвозы нашему войску$1$2$3 оголодить его и, протянув дело до зимы, победить Римлян или не допустить их до возвращения в Галлию, и тем однажды навсегда положить конец покушениям Римлян к завоеванию Британии.
31. Вследствие этого замысла, Британцы, мало-помалу, стали оставлять лагерь Цезаря и тайно уводить жителей с полей. Цезарь хотя и не звал еще о замысле Британцев, но подозревал возможность его и вследствие несчастия, постигшего его суда и по медленности, с какою они выставляли заложников. А потому он принимал меры против всех могущих быть случайностей: ежедневно с полей свозили хлеб в лагерь. Дерево и железо разбитых совершенно судов было употреблено на починку менее пострадавших; прочие нужные материалы для того же предмета были привезены из Галлии. Таким образом, благодаря усиленным трудам наших воинов, все суда, за исключением двенадцати совершенно разбитых, приведены в такое состояние, что годны были снова для перевоза войск.
32. Пока это происходило, по обыкновению один легион, на этот раз случился седьмой, отправился для фуражировки. Неприязненных действий, казалось, нельзя было ожидать; еще не только много жителей оставалось в полях, во даже они не переставали посещать наш лагерь. Воины, находившиеся на страже впереди ворот лагеря, вдруг донесли Цезарю, что в той стороне, куда пошел наш легион, видна более сильная пыль, чем какая обыкновенно бывает. Цезарь тотчас догадался о том, что там происходит, а именно что Британцы приступили к неприязненным действиям. Он тотчас берет с собою когорты, стоявшие на страже, другим двум велит занять их место, а прочим, вооружась немедленно, последовать за ним. В довольно большом расстоянии от лагеря, Цезарь увидал свой легион; сжатый в кучу; он с трудом выдерживал нападение неприятелей, окружавших его со всех сторон и осыпавших его стрелами. Так как по окрестности везде уже был скошен хлеб и оставался только в одном месте, то неприятель, догадываясь, что наши придут за ним, ночью сделали засаду в соседственном лесе. Когда наши рассеялись безоружные и стали убирать хлеб, неприятель вдруг из засады напал на них; некоторые из наших пали, другие в замешательстве составили ряды как попало; неприятель окружил их со всех сторон разом конницею и колесницами.
33. С колесниц сражаются обыкновенно так: сначала неприятельские воины на них скачут кругом, бросая стрелы и распространяя смятение в рядах наших пехотинцев бегом коней и стуком колес. А когда заедут в средину конницы, то вдруг соскакивают с колесниц и сражаются пеши. Между тем возницы с колесницами мало-помалу удаляются от места сражения и становятся так, чтобы всегда быть готовым убежищем для своих, в случае, если неприятель станет их очень теснить. Таким образом сражение с колесниц соединяет выгоды пехоты и конницы, превосходя стойкостью первую и быстротою движения вторую. Ежедневным упражнением приучили они своих коней останавливаться на самом крутом месте, поворачивать, опять мчаться и, вдруг остановясь, принимать их на всем бегу в повозки.
34. Помощь, поданная Цезарем. пришлась как нельзя более кстати нашим воинам, уже пришедшим в робость от невиданного ими рода сражения. Прибытие Цезаря приостановило нападение неприятеля и ободрило наших. Достигнув своей цели, Цезарь не заблагорассудил напасть на неприятеля, а постояв несколько времени на месте сражения, отвел легионы в лагерь. Пока все это происходило, остальные жители удалились с полей, пользуясь тем, что нашим было не до них. Затем в течение многих дней были непогоды, не позволявшие и нашим оставить лагерь, и неприятелям напасть на нас. Британцы же во все стороны разослали гонцов, выставляя на вид малочисленность нашего войска, ожидающую их добычу и всегдашнюю вольность в случае взятия ими римского лагеря. Собрав таким образом большое число пехоты и конницы, они двинулись к нашему лагерю.
35. Цезарь хотя и знал, что неприятель, в случае поражения, найдет как то было и в прежние дни спасение в быстроте бегства, однако, имея около тридцати всадников, перевезенных Коммием Атребатом, о котором сказано выше, поставил легионы в боевом порядке перед лагерем. В происшедшей битве неприятель не выдержал долго натиска наших и обратился в бегство. Наши преследовали его, сколько позволили их силы и быстрота бегущих, и весьма многих из них убили; потом опустошив и предав огню все, на далекое пространство, наши удалились в лагерь.
36. В тот же день прибыли к Цезарю послы с просьбою о мире. Цезарь приказал им выставить заложников, в двойном против прежнего числе, и привесть их на твердую землю так как близость равноденствия и непрочность судов делали бы плавание зимою небезопасным, а сам при первой благоприятной погоде немного спустя полночи, велел сняться с якоря, и благополучно со всеми кораблями пристал к твердой земле. Только два транспортных судна не могли пристать к одной с прочими пристани, месту, а были отнесены ветром немного пониже.
37. Когда из этих судов около 300 воинов было высажено на берег, то они и пошли к нашему лагерю. Морины, которых Цезарь, при отъезде его в Британию оставил замиренными, польстились на легкую, по их мнению, добычу, и сначала не в очень большом числе, окружили наших, требуя, чтобы они, если хотят быть в живых, положили оружие. Наши собрались в кружок, и сопротивлялись упорно. Поспешно на крик их собралось тысяч с шесть человек. Получив известие об этом, Цезарь послал на помощь своим всю конницу свою, сколько ее было в лагере. Между тем наши выдерживали нападение неприятеля и более четырех часов сражались весьма храбро; у наших немногие получили раны, а неприятелей очень много было убито. Когда же показалась наша конница, то неприятель бросил оружие и обратился в бегство, и тут много людей у него убито.
38. На другой день, Цезарь отправил легата Т. Лабиена с легионами, приведенными назад из Британии, против взбунтовавшихся Моринов. Так как болота пересохли вследствие засухи и не представляли для них безопасного убежища, как то было в предшествовавшем году то почти все попали во власть Лабиена. А легаты, К. Титурий и Л. Котта, которые водили легионы в земли Менапиев - возвратились к Цезарю; они опустошили все их поля, истребили хлеб, сожгли селения; а Менапии скрылись в самых густых лесах. Цезарь расставил все легионы по зимним квартирам в Бельгии. Туда только два племени британских прислали заложников; прочие же пренебрегли этим. Вследствие этих событий, сенат, по письмам Цезаря, определил двадцатидневное благодарственное молебствие.
1. В консульство Луция Домиция я Аппия Клавдия, Цезарь, отправляясь с зимних квартир в Италию, что он делал каждый год, приказал легатам, которым вверил легионы, чтобы они, в течение зимы, построили как можно более новых судов в починили бы старые; он указывает их наружный вид и форму: для более скорой нагрузки и вытаскиванья их на берег, он велел делать несколько ниже тех, которыми привыкли мы пользоваться в нашем (Средиземном) море. И тем более, что, вследствие частых приливов в отливов, волны бывают, как он узнал из опыта, не так велики в океане, как в нашем море, а для тяжестей и перевоза большего числа лошадей несколько шире тех, какие у вас в употреблении в других морях. Все же суда приказывает сделать так, чтобы они были вместе и парусными и гребными; для этой цели низкая палуба была очень полезна. Все, что требовалось для вооружения судов, Цезарь приказал доставить из Испании. А сам, закончив сеймы ближней Галлии, отправился в Иллирик так как он слышал, что Пирусты опустошают набегами прилежащую к ним часть провинции. По прибытии в Иллирик, Цезарь приказал городам выставить воинов и назначил им сборное место. Получив об этом известие, Пирусты прислали в Цезарю послов сказать ему, "что если что случилось с их стороны враждебное, то большинство народа не принимало в этом никакого участия, и что они готовы дать всяческое удовлетворение за причиненный вред, какое от них потребуют". Выслушав речи послов, Цезарь приказывает им к назначенному сроку доставить заложников; в случае ослушания, он грозит им войною. Заложники были доставлены в "предписанный срок, и Цезарь назначил между городами посредников - оценить иск в назначить штраф.
2. Окончив это дело в закрыв собрание, Цезарь возвратился в ближнюю Галлию и оттуда отправился в войску. По прибытии туда, Цезарь объездил все зимние квартиры и нашел, что воины его; при неусыпном старании, несмотря на величайший недостаток во всем, успели построить шестьсот судов по вышеизложенному образцу, двадцать восемь длинных судов, и привесть их в такое положение, что в несколько дней они могли быть пушены в дело. Осыпав похвалами воинов, а равно в людей, имевших надзор за работами, Цезарь открывает им свои намерения: все суда должны были собраться в порт Итий, удобство которого для переезда в Британию, находящуюся от него к 30 милях, давно было замечено Цезарем. Для этой цели он оставил столько воинов, сколько по его мнению было достаточно, а сам с четырьмя легионами налегке, и с 800-ми всадников, отправился в земли Тревиров: они и не присылали депутатов на сейм, в не исполняли приказаний, а, по слухам, звали к себе зарейнских Германцев.
3. Народ Тревиров, изо всех галльских, имеет сильнейшую конницу и весьма многочисленное пешее войско; земли его, как мы упомянули выше, прилегают к реке Рейну. Два человека, Индутиомар и Цингеторикс, оспаривали друг у друга верховную власть над этим племенем. Последний лишь только узнал о прибытии Цезаря и легионов, явился к нему, ручался за преданность свою и своих приближенных и за всегдашнюю покорность народу римскому; он сообщил Цезарю подробности о том, что происходит у Тревиров. Между тем Индутиомар собирал пешее и конное войско; тем же, которые по летам не в состоянии были носить оружие, приказал удалиться в Арденский лес (он огромною полосою перерезывает область Тревиров, начинаясь у реки Рейна и доходя до области Ремов) вообще он всеми силами готовился в войне. Но когда некоторые старейшины народа, отчасти из расположения к Цингеториксу, отчасти испуганные приближением нашего войска, явились к Цезарю и просили его за себя в частности, не будучи в состоянии принести пользу всему своему народу, то Индутиомар стал опасаться, как бы все его не оставили и отправил послов к Цезарю сказать ему: "он потому не решается покинуть своих, и явиться к нему, чтобы лучше удержать в повиновении своих сограждан; иначе чернь, оставленная совершенно аристократиею, может принять самые необдуманные решения; теперь же народ Тревиров у него в руках, и если Цезарь позволит, он сам придет к нему в лагерь и вручит ему судьбу свою и всего народа Тревиров".
4. Цезарь, хотя и понимал по какой причине это говорится и какое обстоятельство отпугнуло его от задуманного плана действия но, дабы не быть вынужденным провесть лето в земле Тревиров, между тем, как у него все уже было для войны Британской изготовлено, приказал Индутиомару явиться в себе с двумястами заложников. они пришли, и в числе их, вследствие особенного Цезарева приказания, сын Индутиомара и все его родственники, вызванные поименно. Цезарь утешил Индутиомара и убеждал его оставаться всегда верным, но; собрав старейшин тревирских, их порознь задобрил в пользу Цингеторикса. Так поступил Цезарь частью потому, что, по его убеждению, Цингеторикс этого заслуживал, частью в потому, что при его доказанной преданности, усилить его значение у соотечественников могло быть для нас весьма полезно. Это намерение Цезаря - ослабить его влияние в народе - весьма огорчило Индутиомара, и прежде быв к нам неприязненно расположен в душе, он с того времени сделался еще ожесточеннее в своей ненависти.
5. Устроив эти дела, Цезарь с легионами прибыл к порту Ицию. Здесь он узнал, что сорок судов, сделанные в земле Мельдов, отброшенные бурею, не могли продолжать плавания и вернулись туда, откуда они вышли; остальные же суда были снабжены всем нужным и были совершенно готовы к отплытию. Туда же пришла конница изо всей Галлии, в числе четырех тысяч, а равно съехались старейшины всех галльских племен. Из них Цезарь весьма немногих, верность коих была уже доказана опытом, определил оставить в Галлии, а всех прочих решился взять с собою в виде заложников; он опасался, как бы во время его отсутствия, не возмутилась Галлия.
6. В числе прочих находился и Эдуй Думнорикс, о коем мы упоминали выше. Его то в особенности Цезарь решился держать при себе, зная его предприимчивость, смелость, жажду новизны, неумеренное честолюбие и большое влияние на все галльские племена. Притом он уже похвалился на сейме Эдуев, что Цезарь делает его царем над ними, а это Эдуям было весьма неприятно; послать же к Цезарю уполномоченных с заявлением, что они не желают иметь у себя царем Думнорикса, они не смели. Цезарь знал об этом от своих друзей, бывших у него между Галлами. сначала Думнорикс усиливался просьбами всякого рода получить позволение остаться в Галлии: то он выказывал страх моря, на котором, как он говорил, он никогда еще не плавал; то выставлял как препятствие данные им будто бы религиозные обеты. Видя упорный отказ на все свои просьбы и отчаявшись в их успехе, Думнорикс обратился к галльским старейшинам, порознь убеждал каждого из них оставаться в Галлии; он их стращал, что не без причины уводит Цезарь из Галлии всю аристократию; что он ведет их на избиение в Британию, опасаясь в Галлии привести в исполнение свое намерение. Думнорикс клялся в истине своих слов, а равно требовал и от других клятв - действовать с общего совета в том, что они найдут полезного для отечества. Многие - слова Думнорикса пересказали Цезарю.
7. Узнав об этом Цезарь, дорожа значением народа Эдуев, им уважаемого, решился всеми мерами предупредит и обуздать Думнорикса. Безрассудство этого человека вышло из пределов и могло быть весьма вредно для него Цезаря и польз государства. Таким образом Цезарь провел в этом месте около 25 дней. Северо-западный ветер, господствующий в этих местах, препятствовал плаванию; между тем Цезарь старался удержать Думнорикса в повиновении и наблюдал за всеми его действиями. Подул попутный ветер, и Цезарь приказал своему войску, и пешему и лонному, садиться на суда. Пользуясь тем, что все были заняты, Думнорикс без позволения Цезаря со всадниками Эдуев удалился из лагеря. Когда Цезарю дали знать об этом, он остановил отправление, и, отложив все дела, послал в погоню за Думнориксом большую часть конницы с приказанием - привесть его, в случае же сопротивления или ослушания - убить его. Цезарь основательно заключал, что если Думнорикс не повинуется ему, когда он еще в Галлии, то по отъезде его непременно задумает что нибудь недоброе. Когда Думнорикса звали назад, он сопротивлялся. защищался, призывал своих на помощь, повторяя, что он вольный гражданин вольного народа. Тогда наши, исполняя приказание, окружили его и убили; всадники же Эдуйские все до одного возвратились к Цезарю.
8. По совершении всего этого, Цезарь оставляет Лабиена в Галлии с тремя легионами и двумя тысячами человек конницы; он ему поручает - оберегать пристань, заботиться об исправном подвозе съестных припасов, иметь наблюдение над всем, что произойдет в Галлии, и действовать по указанию обстоятельств. Сам же с пятью легионами и таким же количеством конницы, какое он оставил в Галлии, отправился в путь во время захождения солнца при тихом южном ветре. Почти в полночь ветер утих в суда отдались течению, которое их отнесло так, что на рассвете наши увидели берег Британии влеве. Тогда Цезарь, пользуясь изменением прилива, велел действовать веслами и стараться причалить к тому же месту, которое по прошлогоднему опыту оказалось удобнее прочих для высадки. В этом случае заслуживает похвалы удивительное усердие воинов; они гребли так сильно, что их тяжелые суда не отставали от долгих судов. Был почти полдень, когда все наш корабли причалили к берегу Британии. Неприятеля в это время нигде не было видно; после Цезарь узнал, что он было собирался на берегу в больших силах, но был испуган прибытием огромного числа наших судов (число их с лодками, принадлежавшими частным лицам, простиралось до восьмисот и все они показались в одно время) и, оставив берег, удалился на возвышенные места.
9. Цезарь высадил на берег войско и избрал место удобное для лагеря. узнав от пленных, в каком месте находятся войска неприятельские; он оставил на берегу моря, для оберегания судов, десять когорт и триста всадников, и в третью стражу ночи пошел к неприятелю. он тем менее опасался за суда, что они были привязаны на ровном и открытом месте, где грунт земли был мягкий. Начальство над судами, вверил К. Атрию. Цезарь ночью прошел около 12 миль и увидал неприятельские войска. Конница и колесницы Британцев выступили до реки и, пользуясь выгодами возвышенной местности, отражали наших и завязали бой. Отраженные конницею, они удалились в лес, в прекрасно укрепленное и природою и искусством место, приготовленное ими кажется прежде на случай междоусобной войны; всякой доступ к нему был загорожен огромными срубленными деревьями. Из лесов по временам показывался неприятель не в большом числе, препятствуя нашим проникнуть в укрепление. Впрочем воины седьмого легиона, образовав из себя черепаху и сделав насыпь к укреплению неприятельскому, взяли его с весьма малым уроном и выгнали неприятеля из лесу. Цезарь остановил преследование и по незнанию местности, в желая употребить остальное время дня, которого большая часть уже прошла на укрепление лагеря.
10. На другой день утром Цезарь разделил все свое войско и пешее и конное на три отряда и отправил их в погоню за бегущим неприятелем. Уже наши прошли некоторое расстояние и видели задние ряды Британцев, как от К. Атрия прискакали к Цезарю всадники с известием, что в бывшую накануне ночь поднялась столь сильная буря, что ни канаты и якори не могли выдержать, ни гребцы и кормчие не могли стерпеть силы бури, а потому суда взаимно сталкиваясь, потерпели весьма много вреда.
11. Цезарь, получив такое известие, оставляет поход и приказывает пехоте и коннице возвратиться с пути. а сам он отправился к кораблям и собственными глазами увидел истину того, что прежде было ему известно из слухов и писем: он удостоверился, что 40 судов совершенно погибли, остальные привесть в прежнее состояние также требовалось много трудов. Для того Цезарь отбирает находившийся в легионах воинов, сведущих в кузнечном деле, и посылает в Галлию за кузнецами. Лабиену Цезарь написал, чтобы он с помощью находившихся у него легионов, заготовил как можно большее число судов, а сам несмотря на трудность этого предприятия, решился, корабли вытащить на берег и окружить вместе с лагерем одними и теми же укреплениями. И день и ночь неусыпно трудилась воины в течение десяти дней, приводя в исполнение мысль Цезаря. Вытащив корабли на берег и окружив лагерь превосходными укреплениями. Цезарь оставил для оберегания его те же войска, что и прежде, а с прочими отправился к тому месту, откуда вернулся. Прибыв туда, Цезарь нашел, что против него собрались со всех сторон силы Британцев в большем против прежнего числе; верховная власть и распоряжение войною с общего совета вверено Кассивеллавну; его владения от земель приморских племен Британии отделяет река Тамезис, находящаяся от моря в расстоянии около 80 миль. В прежнее время и еще недавно Кассивеллавн находился в постоянной войне с прочими племенами Британии; но, устрашенные нашим прибытием, они забыли свою вражду и вручили ему власть и ведение войны
12. Внутренность Британии населена коренными жителями, о которых предание сохранилось, будто бы они там и родились. Приморские же места населены выходцами из Бельгии, привлеченными сюда жаждою войны и добычи; по переселении они сохраняли наименования тех племен, от которых происходят; не ограничиваясь простым набегом, они остались здесь и принялись обрабатывать землю. Страна здесь чрезвычайно населена, села и деревни частые и строятся почти по образцу галльских, скота здесь очень много. Вместо денег употребляется здесь медь и железные кольца известного веса. Во внутренности острова есть рудники белого олова, а в приморских местах - железа; впрочем последнее встречается в малом количестве. Медь здесь привозная. Дерева всякого рода попадаются здесь в лесах, как и в Галлии, только кроме бука и лиственницы. Британцы считают непозволенным есть мясо зайца, кур и уток; но последних они держат для удовольствия и охоты. Климат здесь умереннее чем в Галлии, и не бывает здесь такой сильной стужи.
13. Остров Британия имеет вид треугольника, одна сторона которого обращена к Галлии. Один угол этой стороны, где находится земля Кантий, куда обыкновенно пристают из Галлии все корабли, обращен к востоку, а другой нижний к югу; этот бок простирается почти на 500 миль. Другая сторона обращена на запад к Испании; с этой стороны, в таком же расстоянии от Британии как и Галлия, находится остров Гиберния; как полагают, он вполовину менее Британии в в равном расстоянии в от нее и от Галлии. По средине пролива, отделяющего Гибернию от Британии, находится остров Мон, окруженный, как говорят, великим множеством малых островов; о них некоторые писали, что там зимою, в течение 30 дней, господствует, непрерывная ночь. Достоверного об этом предмете ничего не могли мы узнать; а по водяным часам убедились, что ночи здесь короче, чем на материке. По мнению Британцев длина западного берега около 700 миль. Третья сторона обращена к северу и против нее нет никакого берега; впрочем она обращена более в Германии и имеет протяжения 800 миль; таким образом весь остров Британия имеет в окружности две тысячи миль[1].
14. Из жителей Британии в отношении гражданственности стоят выше других жители Кантия, приморской страны; обычаи у них мало чем отличаются от галльских. Жители внутренности острова почти не сеют хлеба, питаются молоком и мясом и одеваются шкурами зверей. Все же вообще Британцы мажутся купоросом, отчего цвет тела их зеленовато-синий, внушающий на войне ужас. Волосы на голове носят длинные; на теле же везде бреют, кроме головы в усов. Жен имеют общих человек на десять или на двенадцать, и преимущественно братья с братьями одних, а родители с детьми. Дети же все считаются того, кто первый взял за себя жену девицею.
15. Неприятельская конница и колесницы завязали жаркое дело с нашею конницею на походе. Наши остались победителями во всех отношениях и прогнали неприятелей в горы и леса; но убив весьма многих из них, наши зашли далеко и потеряли несколько своих. Немного времени спустя, когда наши воины, ничего не опасаясь, занимались укреплением лагеря, неприятель, вдруг вышед из леса, устремился на них. Упорный бой завязался между ним и нашими войсками, прикрывавшими лагерь. Цезарь послал в подкрепление своим две когорты, обе из двух легионов первые. Они оставили между собою весьма малый промежуток, но неприятель, пользуясь смущением наших от нового для них рода сражения, успел с величайшею смелостью прорваться в промежуток между обеих когорт и возвратиться оттуда без вреда. В этот день убит военный трибун К. Лаберий Дур; неприятель же отражен с помощью новых подкреплений.
16. Это сражение, происходившее у лагеря и в глазах всех, показало, что в этом роде битвы наши воины не могут равняться с неприятелем; причиною тому тяжелое вооружение, препятствующее преследовать отступающего неприятеля и необходимость не выходить из строя. Конница наша сражалась всегда с великою для себя опасностью: неприятель обыкновенно делает вид отступления; потом, заманив вашу конницу подалее от легионов, соскакивает с колесниц и делает таким образом бой неровным; вследствие чего сражение конницы представляло одинаковую опасность и при атаке, и при отступлении. притом неприятель никогда не действует сплошною массою, а в рассыпную; он располагается отрядами, куда удаляются, отступая, его воины утомленные битвою, а на их место выходят новые со свежими силами.
17. На другой день неприятель остановился далеко от нашего лагеря на горах; он изредка показывался и не так охотно, как прежде, затевал схватки с нашею конницею. А в полдень, когда Цезарь отправил легата К. Требония с тремя легионами и со всею конницею для фуражировки, они, лишь только наши хотели было заняться ею, налетели на них со всех сторон так, что нашим невозможно было оставить рядов своих в отойти от значков. Они ударили сильно на неприятеля, отразили его и горячо преследовали; конница наша смело гнала неприятелей, видя за собою пехоту, и не давала им отдыху: они не имели времени ни опомниться, ни остановиться, ни соскочить с колесниц, и понесли большой урон в людях убитыми. Вследствие этого поражения вспомогательные войска неприятелей тотчас разошлись по домам, и с того временя мы уже не имели более дела со всеми неприятельскими силами.
18. Цезарь, узнав о намерениях неприятеля, повел войско к реке Тамезису в земли Кассивеллавна; на этой реке был всего только один пеший брод, и то весьма затруднительный. Пришед к реке, мы увидели на той стороне значительные неприятельские силы устроенные в боевом порядке; берег защищен был тыном из острых кольев; они же были набиты на дне реки под водою. Все это известно было от пленных и перебежчиков. Цезарь, послав вперед конницу, немедленно велел следовать за нею легионам. С такою быстротою и силою наши воины, несмотря на то, что переходили реку по шею в воде, ударили на неприятеля, что он не ног выдержать одновременного натиска нашей пехоты и конницы, оставил берег и пустился бежать.
19. Кассивеллавн, потеряв, как видно было из описанного выше, надежду иметь над ним верх в решительной битве, распустил большую часть своих войск. Он оставил при себе четыре тысячи колесниц; с ними наблюдал он за нашими движениями, скрываясь в малом от нас расстоянии по лесистым и малоизвестным местам, а из тех краев, куда лежал нам путь, он жителей и стада угонял в леса. Когда же наша конница чуть немного неосторожно рассыпалась по полям для грабежа и опустошения, Кассивеллавн высылал по ему одному только известным, путям и тропинкам свои колесницы в завязывал бой весьма опасный для нашей конницы. Таким образом страх, им внушаемый, препятствовал нашей коннице делать дальние набеги. Вследствие этого Цезарь не приказал коннице отделяться от строя легионов и ограничивался опустошением края и причинением вреда неприятелю настолько, на сколько позволяли силы пеших воинов и путь, по которому они двигались.
20. Между тем Тринобанты (народ этот один из сильнейших в Британии; из него то бежал в Галлию к Цезарю под его покровительство молодой человек, по имени Мандубратий; отец его Имануенций был царем Тринобантов и убит Кассивеллавном, а сам он нашел спасение от смерти только в бегстве) присылают уполномоченных к Цезарю, изъявляя покорность и готовность исполнить все его приказания. Они просили его защитить Мандубратия от преследования Кассивелавна и прислать его к ним для верховного над ним начальства. Цезарь приказывает им выставить 40 заложников и хлеб войску, и посылает к ним Мандубратия. Тринобанты немедленно исполнили приказания Цезаря и доставили и всех заложников, и хлеба.
18. Видя, что Тринобанты получили от Цезаря защиту, а от нашит воинов не потерпели ни малейшего вреда, Ценимагмы, Сегонтиаки, Анкалиты, Биброки и Кассы через послов отдались под покровительство Цезаря. От них он узнал, что неподалеку находится городя Кассивеллавна, защищенный лесами и болотами, где нашли убежища множество людей и скота. Городом называется у Британцев место в густом лесу, обнесенное валом и рвом, куда они удаляются обыкновенно в случае неприятельского нашествия. Цезарь повел туда легионы; он нашел, что это место прекрасно укреплено природою и искусством, но предпринял атаковать его с двух сторон. Неприятель, после кратковременного сопротивления, не выдержал натиска наших воинов и пустился бежать через другую сторону города; тут нашли большое количество скота. Из бегущих неприятелей многие были настигнуты и убиты.
22. Пока это здесь происходило, Кассивеллавн посылает в Кантий, приморскую область, о которой мы говорили выше, к четырем царям ее Цингетористу, Карвилию, Таксимагулу и Сегонаксу приказание - собрать все силы, напасть вдруг на наш приморский лагерь и стараться им овладеть. Когда неприятель подошел к нашему лагерю, наши воины сделали вылазку, убили у неприятеля много людей и к числе их именитого вождя Луготорикса, а сами возвратились безо всякого урона. Кассивеллавн, узнав об этом сражении в видя везде одни потери, неудачи в опустошение земель своих, а особенно встревоженный отпадением племен, через посредство Атребата Коммия, посылает к Цезарю послов с изъявлением покорности. Цезарь, располагая, вследствие неожиданных смут в Галлии, провести зиму на твердой земле и видя, что лета немного уже осталось, а борьба может быть продолжительна, приказал Кассивеллавну дать заложников, определил количество ежегодной дани, которую Британия должна была платить народу римскому, и строго запретил Кассивеллавну вести войну с Мандубратием и Тривобантами.
23. Получив заложников, Цезарь возвратился с войском на морской берег и нашел, что корабли уже исправлены. Велев их спустит на воду, Цезарь, вследствие большого количества находившихся при войске пленных и убавления числа судов от бури, решился в два раза перевести войско. Случилось так, что, при столь большом числе судов, ни в эту кампанию, ни в прошлогоднюю, не погибло ни одного судна с воинами. Но когда суда, высадив бывших на них воинов, отправились в обратный путь, в сопровождении 60 сделанных после по приказанию Лабиена, то весьма многие дошли до места; прочие же почти все были отнесены бурею назад. Тщетно подождав их несколько дней, Цезарь, опасаясь приближения равноденствия и видя необходимость поспешить отъездом по случаю приближения времени года для плавания неблагоприятного, посадил воинов на суда в большем, чем бы следовало, количестве. Погода была совершенно тихая и, оставив Британию в начале второй стражи ночи, Цезарь благополучно со всеми судами на рассвете пристал в берегу Галлии.
24. Приказав вытащить суда на берег, Цезарь председательствовал в Самаробриве на гальском сейме и, принимая в соображение, что в этом году хлеб родился в Галлии, вследствие засухи, скудно, он отступил от принятого им в прежних годах порядка на счет зимних квартир и решился распределять войска на большое пространство. Один легион Цезарь велел легату К. Фабию вести в землю Моринов; другой К. Цицерону в землю Нервиев; третий Л. Росцию в землю Эссуев; с четвертым легионом Т. Лабиен должен был зимовать в земле Ремов у границ Тревиров. Три легиона поставил в Бельгии под начальством квестора М. Красса и легатов Л. Мунация Планка и К. Требония. один легион, недавно им набранный по ту сторону реки По в пять когорт, Цезарь отправил к Эбуронам; большая часть их земель находится между Мозою и Рейном; ими управляют Амбиорикс и Кативолк. Этою частью войска Цезарь велел начальствовать легатам, К. Титурию Сабину и А. Аврункулею Котте. Таким распределением легионов Цезарь хотел предупредить недостаток провианта; притом квартиры всех войск (за исключением той части, которую Л. Росций повел в совершенно покоренную в смирную сторону) были расположены вокруг миль на сто. Цезарь решился и сам оставаться в Галлии, пока легионы займут и укрепят назначенные им места для зимовки.
25. У Карнутов знаменитостью рода славился Тасгетий; предки его пользовались у них царскою властью. В награду достоинств Тасгетия в его в себе преданности, доказанной неоднократно в продолжении галльских войн, Цезарь возвел его на место его предков. На третий год царствования, враги Тасгетия открыто убили его и в этом заговоре принимали участие многие из его соотечественников. Цезарю донесено об этом событии. Он зная, что многие из Карнутов участвовали в нем, и опасаясь поэтому возмущения всего их народа, немедленно приказал Л. Планку с легионом идти поспешно из Белгии в землю Карнутов и там зимовать. Планк, по приказанию Цезаря, должен был разыскать виновных в убийстве Тасгетия, схватить их и прислать к Цезарю. Между тем все легаты и квесторы, имевшие легионы под своим начальством, донесли Цезарю, что они стали на зимние квартиры и укрепили их.
26. Дней через пятнадцать после того, как войска стали по зимние квартирам, неожиданный пример измены и возмущения подали Амбиорикс и Кативолк. Сначала они было встретили Сабина и Котту на границах своих владений, выставили на зимние квартиры потребное количество хлеба, но потом замыслили восстание, подстрекаемые наущениями Тревира Индутиомара. Нечаянным нападением избив несколько наших воинов, рассеявшихся за дровами, они с многочисленными силами явились к нашему лагерю, намереваясь атаковать его. Наши немедленно взялись за оружие и стали на вал. Испанская конница вышла из лагеря, ударила на неприятеля и одержала над ним верх. Тогда неприятель, отчаявшись открытою силою овладеть нашим лагерем отвел свои войска от приступа и, стал по своему обычаю кричать, чтобы кто-нибудь из наших явился для переговоров, что они имеют сообщить нечто важное о делах, касающихся и до них и до нас, и надеются окончить несогласия в взаимному удовольствию.
27. Для переговоров с нашей стороны посланы К. Арпиней, всадник римский, приближенный в К. Титурию, и Б. Юний, родом из Испании, который, по поручению Цезаря, уже не раз бывал у Амбиорикса. Перед нами Аибиорикс начал говорить следующее: "помнит он благодеяния в нему Цезаря, как он освободил его от дани, которую он платил Адуатикам, своим соседям, и как он возвратил ему сына и племянника, бывших у Адуатиков в числе заложников в рабстве и в оковах. Если же случилось нападение на римский лагерь, то не по его совету и согласию, а по воле народа. Власть его, Амбиорикса, над народом такого рода, что скорее он должен бывает исполнять волю народа, чем его волю народ. Народ же его потому начал войну, что был увлечен всеобщим восстанием в Галлии; иначе понятно, что, при своем бессилии, мог ли он надеяться получить верх в борьбе с народом римским? Но Галлы все действуют заодно; день назначен для одновременного нападения на все войска Римлян, расположенные на зимних квартирах в Галлии, с целью воспрепятствовать легионам подать друг другу руку помощи. Естественно, что Галлы не могли отказаться действовать единодушно, когда дело шло о возвращении общей вольности и независимости. Исполняя долг любви и отечеству, он не может забыть. сколько он обязав Цезарю за его к нему благодеяния, а потому умоляет и заклинает Титурия правами дружбы, принять меры к спасению его и его войска. Значительные силы Германцев, нанятые Галлами, перешли Рейн, а через два дня будут здесь. Итак, пусть они сами рассудят, не лучше ли им, прежде чем узнают об этом соседственные народы, вывести войска из этих зимних квартир и поспешить на соединение с войском или Цицерона или Лабиена, из коих первый находится в пятидесяти милях, а второй немного далее. Он же, Амбиорикс, с своей стороны обещает и подтверждает это клятвою: дать Римлянам свободный в безопасный путь по своим землям. Действуя таким образом, он в исполняет долг свой к отечеству, освобождая его от зимовки Римлян, и старается отплатить Цезарю за его благодеяния". Сказав это, Амбиорикс отпустил послов.
28. Арпиней и Юний передали легатам все, что слышали от Амбиорикса; те, пораженные неожиданностию событий, совет Амбиарикса, хотя и врага, решились взять во внимание. Особенно им казалось невероятно, чтобы незначительный и слабый народ Эбуронов дерзнул один и сам по себе начать войну с народом римским. Дело это представлено обсуждению военного совета, и послужило поводом к жарким спорам. Л. Аврупкулей и многие военные трибуны и сотники первых рядов утверждали: "что нет необходимости брать скорые решения и без позволения Цезаря покидать зимние квартиры. Как бы ни были велики силы Германцев, их можно отразить в укрепленном лагере; тому доказательство уже есть, что первое нападение неприятелей стоило ему много крови, и было для него совершенно безуспешно; в продовольствии они но терпят недостатка. Между тем поспешат на выручку или сам Цезарь, или войска, расположенные по соседству на зимних квартирах. Наконец, что может быть необдуманнее и позорнее, руководствоваться советом врага в важных решениях"?
29. Титурий на это возражал: "Поздно будет тогда принимать меры к спасению, когда они будут окружены многочисленнейшими войсками Галлов в соединении с Германцами, или когда какое-нибудь несчастие постигнет войска, расположенные на ближайших зимних квартирах; времени на размышление остается немного. Цезарь по всей вероятности отправился в Италию; иначе Карнуты не решились бы умертвить Тасгета и Эбуроны, если бы Цезарь был в Галлии, не дерзнули бы так самонадеянно напасть на наш лагерь. В своем мнении основывается он не на совете врага, а на обстоятельствах. Рейн близко, а Германцы раздражены смертью Ариовиста и нашими победами. Галлия вся кипит негодованием, видя одни поражения, утрату славы военной, которою она прежде гордилась, и необходимость покориться владычеству Римлян. Наконец может ли быть, чтобы Амбиорикс решился на восстание, не имея ничего верного в виду? Впрочем его мнение во всяком случае не представляет никакой опасности. Если обстоятельства наши не затруднительны, то без труда они достигнут квартир соседнего легиона. Если же вся Галлия восстала за одно с Германцами, то вся надежда на спасение в поспешности отступления. Мнение же Котты и его товарищей какое представляет ручательство за будущее? если в настоящем они и избегнут опасности, то разве со временем в случае продолжительного обложения не должны они опасаться голода?"
30. Долго спорили с обеих сторон; так как Котта и сотники первых рядов упорно настаивали на своем мнении, то Сабин воскликнул, возвышая нарочно свой голос, чтобы слышно было большой части воинов: "пусть будет по вашему. когда вы так этого хотите! Конечно, изо всех вас не я больше всех страшусь смерти. Пусть они рассудят, и, в случае какого несчастия, с тебя пусть они требуют отчет! они, если бы не твое упорство, на третий день соединились бы с войсками на ближайших зимних квартирах и вместе бы с ними стали действовать на войне, а не подвергались бы опасности, отброшенные далеко и предоставленные одним своим силам, - погибнуть от меча или от голода!"
31. Затем Сабин встал, оканчивая заседание. Тогда все окружили обоих легатов, умоляя их - своим упорством и несогласием не увеличивать общей опасности. Останутся ли они, пойдут ли в поход - и то и другое мнение равно хорошо, если они единодушно станут действовать; при несогласии же нет надежды на спасение". Спор продолжался до полуночи; наконец Котта убежденный подал руку Сабину. Мнение последнего восторжествовало. Определено было на рассвете выступить в поход; остальная часть ночи прошла для воинов без сна; они перебирали свои вещи, что брать с собою и что вынуждены были оставить здесь, из приготовленного для зимы. Казалось, все соединилось к тому, чтобы увеличить опасность для наших, в случае, если бы они и остались, и ослабить их усталостью и отсутствием сна. На рассвете наши выступили в поход и, в полном убеждении, что Амбиорикс из приязни к нам подал такой совет, растянулись на большое пространство и взяли с собою огромный обоз.
32. Неприятель догадался по шуму в нашем лагере и движению, что наши собираются в поход. В двух милях оттуда, в лесистом и удобном месте, поставил он засаду, разделив ее на две части, в дожидался там прибытия Римлян. Когда большая часть вашего войска, не опасаясь и не подозревая ничего, спустилась в глубокую долину, вдруг неприятель показался по обеим сторонам дороги, преградив дорогу шедшим впереди и тесня задние ряды наши. Бой был для вас неизбежен при самых, для вас неблагоприятных, условиях местности.
33. Тут Титурий, который никак не предполагал возможности этого события, приходит в смущение, мечется туда в сюда, хочет ставить когорты в боевой порядок. Но самые распоряжения он делал робко и нерешительно; заметно было, что он совершенно потерялся и не знал как поступить - что обыкновенно бывает с людьми в случае событий, которых возможности они никак не предполагали. Но Котта, предугадывавший, что это случится на пути и потому советовавший оставаться, не упустил ничего к спасению войска. Он исполнил долг хорошего полководца, одобряя воинов, и храброго солдата личным мужеством в сражении. Вожди, видя, что наши воины растянулись на большое пространство, и потому находясь в невозможности поспеть везде и следить, что где происходит, приказали воинам оставить обозы и собраться в одну толпу. Мера эта, при таких обстоятельствах, сама по себе была необходима, однако повлекла за собою большое расстройство. Наши воины упали духом, а неприятели ободрились, видя в этом действии признак робости и отчаяния. Притом случилось то, чего и надобно было ожидать; воины оставляли ряды, бежали к обозу за тем, что имели самого дорогого, и уносили с собою: везде раздавались крики смятения и вопли.
34. Противники наши действовали благоразумно. Вожди их отдали по всему войску приказание "чтобы никто не смел покидать своего поста; все, что Римляне оставили, их неминуемая добыча и непременно им достанется, лишь бы только удалось их победить, а потому чтобы они все усилия употребили на бой". Наши не уступали неприятелю ни в числе, ни в мужестве, и не смотря на измену счастия, предоставленные полководцем сами себе, они всю надежду на спасение полагали в храбрости. Куда бы ни бросалась наша когорта, везде там неприятель терпел жестокий урон. Заметив это, Амбиорикс приказал своим - только издали метать стрелы, в случае же нападения Римлян отступать. При легком вооружении неприятеля и опытности в этого рода войне, наши не могли им вредить; когда же наши отступали, то они опять за ними следовали.
35. Исполняя в точности полученное приказание, неприятель, лишь только наша когорта бросалась на него, обращался в бегство, самое поспешное; наши же, обнажив свой фланг, получали в него град стрел. Когда же наши возвращались на прежнее место, бегущие следовали за ними и вместе с прочими находившимися вблизи, теснили их. Оставаться же на месте значило оставаться в бездействии под тучею стрел, из которых почти каждая вредила вследствие того, что все войско было в одной куче. Несмотря на столько неблагоприятных для себя условий, наши, осыпанные ранами, упорно сопротивлялись. Жаркий бой продолжался уже большую часть дня, с рассвета и до восьмого часу, и наши не обнаруживали признаков робости, а показывали себя достойными своей славы. Тогда Т. Балвентий, в прошлом году командовавший первою сотнею, храбрый и уважаемый, пал пронзенный в обе ноги дротиком. К. Луканий, также один из первых сотников, погиб храбро сражаясь, защищая от опасности сына своего. Л. Котта, легат, в то время, когда он ободрял воинов всех рядов и когорт, ранен в лицо пращою.
36. Пораженный всем этим, К. Титурий, видя вдалеке Амбиорикса ободряющего своих воинов, посылает в нему переводчика своего, Кн. Помпея, с просьбою пощадить его и войско. Амбиорикс сказал посланному: "Если легат Титурий хочет с ним переговорить, то очень может; он надеется настоять у своих соотечественников, чтобы они пощадили римских воинов. Что же касается до него, Титурия, то он не может сомневаться в своей безопасности, за которую он Амбиорикс ручается". Титурий сообщает раненому Котте свое намерение - идти на свидание с Амбиориксом, в надежде исходатайствовать у него свою жизнь и воинов. Котта сказал, что он не пойдет к вооруженному врагу, и остался при своем мнении.
37. Сабин приказал за собою следовать находившимся при нем военным трибунам и сотникам первых рядов. Когда они приблизились к Амбиориксу, тот приказал им положить оружие. Сабин повиновался и приказал то же сделать его сопровождающим. Пока толковали об условиях, в Амбиорикс с умыслом тянул время в разговорах, Сабин и его свита были мало-помалу окружены в избиты. Тогда Галлы по своему обычаю иступили радостные крики победы, подняли вой и ударили с силою на наших и смешали их ряды. Л. Котта и большая часть воинов погибли, храбро сражаясь; остальные удалились в лагерь, откуда вышли. Тут Л. Петросидий, носивший орла, теснимый многочисленным неприятелем, бросил орла в лагерный окоп, а сам, впереди его храбро сражаясь, убит. С трудом наши защищались до ночи, а с наступлением ее, не видя никакой надежды на спасение, они избили до смерти друг друга, все до одного. Немногим удалось уйти из сражения и малоизвестными лесными тропинками достигнут зимних квартир легата Т. Лабиена, и сообщить ему известие о всем, что случилось.
38. Возгордясь этою победою, Амбиорикс спешит с конницею в землю Адуатуков, соседственного ему народа. Он шел и день и ночь, приказав пехоте следовать за собою. Он возмутил Адуатуков, рассказав о том, что случилось; на другой день он отправился к Нервиям, убеждая их "не упускать столь благоприятного случая для упрочения за собою навсегда вольности и отмщения Римлянам за причиненные ими обиды. Два их легата и значительная часть войска погибли. Не трудно нечаянным нападением истребить один легион, под начальством Цицерона, стоявший на зимних квартирах. Он, Амбиорикс, берется в этом случае быть им помощником". Такими убеждениями он без труда склоняет Нервиев на свою сторону.
89. Немедленно разосланы гонцы к Центронам, Грудиям, Левакам, Плевмоксам, Гейдунам (все эти пленена признают над собою власть Нервиев) и собраны, сколько можно более, значительные силы. Они неожиданно устремились на зимние квартиры Цицерона, еще не знавшего о судьбе, постигшей Титурия. И здесь невозможно было воспрепятствовать, чтобы несколько наших воинов, отошедших от лагеря в лес за дровами и материалами для укрепления, не достались в руки нечаянно прибывшей неприятельской коннице. Окружав ваш легион своими многочисленными полчищами, Эбуроны, Нервии, Адуатуки и прочие их друзья и союзники усиливались взять его приступом. Наши немедленно взялись за оружие и стали на вал. С трудом в этот день наши выдерживали натиск неприятеля, полагавшего все надежды на успех в поспешности нападения; они уже мечтали этою победою навсегда обеспечить свою независимость.
40. Цицерон немедленно посылает к Цезарю письмо с известием о случившемся, и посланным обещает в случае успеха большие награды. Но гонцы его были перехвачены неприятелем, преградившим все пути. В течение ночи наши воины с невероятною быстротою из леса, заготовленного для укрепления, воздвигли более 120 башен, и довершили укрепление лагеря, где они казались недостаточными. На другой день неприятель еще с большими силами приступил к лагерю, заваливая рвы; наши упорно защищались, также как и накануне; это повторялось в течение многих дней. для наших не было ни минуты покоя ни днем, ни ночью, отдохновения не знали ив больные, ни раненые; все готовили средства к обороне на следующий день, приготовляли множество заостренных, обожженных с конца, кольев, стрел, служащих для обороны стен, прибавляли вышину башен, поправляли зубцы вала и парапет с помощью хвороста. Сам Цицерон, несмотря на свое, весьма слабое, здоровье, даже ночью не знал себе покоя, так что воины почти насильно заставляли его поберечь себя и сколько-нибудь отдохнуть.
41. Тогда вожди и старейшины Нервиев, из которых некоторые видались прежде с Цицероном в были с ним дружны, просили у него свидания. Подучив на этот предмет дозволение, они Цицерону говорили в том же смысле, как Амбиорикс Титурию: "Вся Галлия взялась за оружие, Германцы перешли Рейн; Цезаревы в другие зимние квартиры Римлян все в настоящее время предмет нападения. Сабин уже погиб. В доказательство истины своих слов они ссылаются на Амбиорикса. Безрассудно было бы, говорили они надеяться помощи от тех, которые сами не знают, как себя защитить. Но они так расположены к Цицерону и к народу римскому, что желают только избавиться от зимних квартир и не дать вкорениться этому обыкновению; а потому они дозволяют Римлявам без вреда удалиться с зимних квартир, в какую сторону они пожелают". Цицерон на это отвечал только следующее: "не в обычае народа римского принимать условия от вооруженного врага. Если же они положат оружие и пошлют послов к Цезарю, то он (Цицерон) возьмет на себя за них ходатайство и надеется, что Цезарь не откажет, по врожденной ему справедливости, в их законных требованиях".
42. Видя, что эта хитрость не удалась, Нервии окружили нашу зимовку валом в одиннадцать футов вышины и рвом в пятнадцать глубины. Они выучились этому от нас [в прошлогодние кампании и от некоторых, взятых ими у нас, пленных. Не имея готовых железных для этого орудий, они мечами обрубали дерн, а землю таскали руками и полами своих одежд. Из этого можно судить, как велико было число неприятелей, что им нужно было менее трех часов работы сделать окоп на 15 миль в окружности. Потом они воздвигали башни в вышину вала, готовили осадные косы[2] и черепахи[3] по наставлению наших пленных.
43. На седьмой день осады, при сильном ветре, неприятель начал бросать из пращей на шалаши наших солдат, по галльскому обыкновению покрытые соломою, раскаленные куски глины и железные стрелы, накаленные докрасна. От них загорелись шалаши, а сильный ветер развес скоро огонь по всему лагерю. Неприятель бросился с радостными кряками к нашим укреплениям, как будто уже на верную победу, стал придвигать к валу башни и машины (черепахи) и по лестницам взбираться на вал. Но такова была доблесть и присутствие духа наших воинов, что, несмотря на окружавшие их потоки пламени, несмотря на осыпавший их град стрел неприятельских, несмотря на потерю всего своего имущества, пожираемого огнем, не только ни один не оставил своего поста на валу, во даже не поглядел назад, а каждый сражался с усиленным жаром. День этот был для вас самый опасный и трудный; за то неприятель понес также в течение этого дня величайший урон убитыми и ранеными: до того тесною толпою стоял он у нашего вала, что задние ряды передним не представляли возможности отступить. Пламя уже начало утихать, когда неприятелю удалось придвинуть к самому валу одну из башен; находившиеся против этого места сотники третьей когорты отступили, и всем своим воинам приказали сделать тоже; они знаками и криками приглашали неприятеля проникнуть в лагерь, но никто из Галлов не дерзнул. Наши пустили тогда множество камней в неприятеля, сбили его, а башню сожгли.
44. В этом легионе было два сотника отличной храбрости, один Т. Пульфион, а другой Л. Варен; оба имели право стоять в первых рядах. Между ними было постоянное соперничество и шла жестокая война о первенстве. Пульфион, сражаясь храбро с укреплений, обратясь к Варену, сказал, "что ты колеблешься, Варен? Когда ты отыщешь место доказать твое мужество? Пусть нынешний день решит наш всегдашний спор!" Сказав это, Пульфион вышел за укрепления лагеря и бросился в самую тесную толпу неприятелей. Варен также не остался в лагере и, дорожа общим мнением о своей храбрости, поспешил за Пульфионом, тот подойдя на близкое к неприятелю расстояние, бросил дротик и пронзил им бежавшего вперед Галла. Он пал бездыханен, товарищи прикрыли его щитами, а в Пульфиона бросали стрелы, не давая ему возможности отступать. Щит его был пробит насквозь, и острие стрелы загнулось на самом его поясе. Удар был так силен, что ножны свернулись с места, и правая рука Пульфиона с трудом доставала меч. Галлы окружили его, пользуясь его замешательством. Варев, забыв свои неприязненные отношения в Пульфиону, поспешил ему на помощь. Внимание Галлов обратилось на него; о Пульфионе же они думали, что он получил в пояс смертельную рану. Варев обнажил меч и встретил врагов, одного убил и прочих заставил отступить, но, подвигаясь вперед, попал в яму и упал. В эту минуту Пульфион поспешил на помощь Варену, окруженному Галлами, и оба сотника совершенно без вреда, поразив множество неприятелей, возвратились в лагерь и были оба осыпаны похвалами товарищей. Таким образом, в этой борьбе судьбе угодно было, чтобы они оба, будучи врагами, выручили в спасли друг друга и вопрос о том, кто из них превосходит храбростью, остался нерешенным.
45. Чем продолжительнее и упорнее была осада нашего лагеря, тем положение наше становилось затруднительнее (ежедневно число защитников убавлялось вследствие множества раненых) и тем чаще отправлял Цицерон письма и гонцов к Цезарю; большая часть их попадала руки неприятеля, и наши посланные гибли в мучениях в виду нашего лагеря. У нас находился один Нервий знатного происхождения, по имени Вертикон; он с начала осады перешел к нам и поклялся Цицерону в верности; он уговорил одного из своих рабов надеждою вольности и богатого награждения доставить Цезарю донесение Цицерона. Тот, обернув им дротик, незаметно, как Галл, прошел между Галлами и достиг к Цезарю, который только тут узнал об опасности, какой подвергается Цицерон и его войско.
46. Цезарь получил донесение Цицерона в одиннадцатом часу дня; ту же минуту послал он гонца в землю Белловаков к квестору М. Крассу, находившемуся на зимних квартирах, милях в двадцати пяти, с приказанием выступить в полночь и спешить к нему на соединение. М. Красс выступил в поход немедленно по получении приказания. Другого гонца Цезарь отправил к легату К. Фабию, с приказанием идти в землю Атребатов, чрез которую надлежало ему проходит. Цезарь написал и Лабиену, чтобы он, если может без вреда для пользы общей шел со своим легионом в землю Нервиев. Дожидаться остального войска - Цезарь не заблагорассудил по отдаленности его помещения; всадников около четырех сот он взял с ближайших зимних квартир.
47. В третьем часу Цезарь, узнав от передовых разъездов о приближении Красса с войском, выступил в поход и в тот день сделал переход в двадцать миль. Цезарь поручил Крассу с легионом защиту Самаробривы, куда, по случаю близости зимних квартир римского войска, свезены были войсковые тяжести, заложники от разных племен, разного рода публичные акты и все хлебные запасы. Фабий, исполняя приказание, скоро на походе присоединился к войску Цезаря. Лабиен, узнав о гибели Сабина и его когорт и видя приближение к своему лагерю всех тревирских войск, возымел опасение, как бы при таких обстоятельствах отступление не сочли бегством и не открылось бы свободное поле неприятельскому нашествию, тем более что неприятель и так возгордился недавним успехом. Вследствие этого Лабиен доносит письменно Цезарю, с какою опасностью сопряжено было бы его выступление с легионом из зимних квартир; вместе с тем он дает звать Цезарю о том, что случилось у Эбуронов, и что все пешие и конные войска Тревиров остановились не далее 3-х миль от его лагеря.
48. Цезарь одобрил мнение Лабиена и, хотя вместо трех легионов должен был ограничиться двумя, однако решился поспешить, зная, что вся надежда на спасение оставалась в быстроте действий. Длинными переходами двинулся он в землю Нервиев. Тут от пленных он узнал об опасном и крайнем положении, в каком находятся войска Цицерона. Цезарь надеждою больших наград убедил одного галльского всадника доставить к Цицерону письмо; оно было писано по гречески, чтобы в случае, если бы оно и досталось неприятелю, он не мог бы узнать о намерениях Цезаря. Он приказал посланному, если нельзя будет пройти в лагерь, бросить туда письмо с дротиком, завязав его в ремень[4]. В письме Цезарь извещал Цицерона, что он идет к нему на помощь с легионами и убеждает его защищаться с прежним мужеством. Галл, видя, что в лагерь пройти было бы опасно, бросил, как ему приказано было, в лагерь письмо Цезаря на дротике. Случилось, что он вонзился в башню и в течение двух дней не был замечен нашими; на третий, один воин его увидал и принес к Цицерону. Он собрал воинов и при них прочитал письмо Цезаря к их великой радости. Притом уже в отдалении видны были зарева зажженных войсками Цезаря деревень; это обстоятельство уничтожило всякое сомнение насчет приближения легионов.
49. Галлы, узнав от своих лазутчиков о приближении Цезаря, сняли осаду и со всеми силами пошли на встречу Цезаря: число их простиралось до 60 тысяч человек. Цицерон, пользуясь этим обстоятельством, опять выпросил у Вертикона, о котором мы говорили выше, Галла для того, чтобы отправить письмо к Цезарю, в котором он советует ему соблюдать на походе все меры осторожности, так как все силы неприятельские обратились к нему, оставив его лагерь. В полночь это письмо было принесено к Цезарю; о содержании его он тотчас дал знать воинам и ободрял их к предстоявшему сражению. На другой день, на рассвете, Цезарь с войском двинулся вперед, но не успел пройти четырех миль, как увидел обширную долину перерезанную ручьем, и на той стороне большие силы неприятельские. Было бы весьма опасно сразиться с превосходным в числе неприятелем при неблагоприятных условиях местности. А потому Цезарь, зная, что войска Цицерона от облежания освободились и не видя необходимости поспешать, остановился и избрал, сколько можно благоприятнее, место для лагеря. Хотя оно и само по себе было очень не велико (наших было едва ли 7000 человек), особенно при отсутствии обоза, но Цезарь стеснил его с умыслом сузив промежутки между палаток с целью - внушить неприятелю к себе самое большое презрение. Между тем он отправил во все стороны разъезды отыскать удобнейший путь через долину.
50. В этот день оба войска оставались на своих местах; только небольшие стычки конницы происходили у водопоя. Галлы поджидали к себе еще не подошедших подкреплений. Цезарь же надеялся вызвать неприятеля к себе по сю сторону долины, обнаруживая мнимую робость, и заставить его принять сражение у своих укреплений; в случае же если бы он и не успел в этом, то, разведав местность, он хотел найти безопаснейший путь к переходу через долину и речку. На рассвете неприятельская конница подвинулась к нашему лагерю и завязала бой с нашею. Цезарь с умыслом приказал своим всадникам отступить и удалиться в лагерь; вместе с тем он отдал приказание насыпать вал повыше, заваливать ворота и, исполняя все это, обнаруживать как можно более суматохи и суетливости, как будто все это делается под влиянием страха.
51. Неприятели, видя во всем этом ручательство успеха, перешли на нашу сторону и выстроились к битве в самом неудобном месте. Наши сошли с умыслом с вала; Галлы пододвинулись еще ближе, и со всех сторон стали бросать стрелы внутрь наших укреплений; они послали трубачей прокричать: "если кто-либо Галл или Римлянин хочет к ним перейти, то может без опасности до третьего часу; по прошествии которого уже нельзя будет". До того Галлы с презрением смотрели на наших, что хотя лагерные ворота были завалены для виду только одним слоем дерну; однако они полагали, что в них прорваться невозможно и потому одни руками разрывали вал, другие заваливали ров. Тут Цезарь стремительно ударил со всем войском изо всех лагерных ворот и выслал конницу; неприятель так поспешно обратился в бегство, что даже в не думал о сопротивлении; множество было убито в все обезоружены.
52. Цезарь остановил дальнейшее преследование, видя, что местность покрыта лесами и болотами; ему хотелось оставить это место без малейшей потери, и действительно, с войсками совершенно невредимыми, в тот же день он пришел к Цицерону. С удивлением увидел он сделанные неприятелем башни, осадные орудия и укрепления. При осмотре Цицеронова легиона оказалось, что и десятый человек в нем не остался не раненым. Это обстоятельство показало в степень опасности, в какой находились наши воины, и силу их мужества. Цезарь осыпал похвалами и Цицерона, и его легион; отличившихся особенно храбростью сотников и военных трибунов, по засвидетельствованию Цицерона, он поименно призывал к себе и хвалил. Пленные сообщили Цезарю более точные подробности о несчастии, постигшем Сабина и Котту. На другой день в собрании воинов, Цезарь упомянул о случившемся, утешал и ободрял воинов; он сказал им, что перенесть его должно тем великодушнее, что случилось оно по вине и неблагоразумию легата, и что, по благоволению богов бессмертных и вследствие личного мужества воинов, это несчастие заглажено, и торжество неприятеля было так же недолговременно, как и наше огорчение.
53. Между тем молва о победе Цезаря достигла Лабиена через землю Ремов с невероятною быстротою, так что, хотя до зимних квартир Цицеронова легиона было около 60 миль и Цезарь прибыл туда в девятом часу в исходе, а уже в полночь у ворот нашего лагеря раздались радостные крики Ремов, поздравлявших Лабиена с победою. Когда известие об этом пришло к Тревирам, Индутиомар, предположивший на следующий же день напасть на лагерь Лабиена, ночью бежал и все войска отвел обратно в землю Тревиров. Цезарь Фабия с легионом отсылает на прежние зимние квартиры, а сам остается зимовать с тремя легионами, в трех зимних лагерях в окрестностях Самаробривы. Вследствие же сильных волнений в Галлии Цезарь решился всю эту зиму провести у войска. Узнав о несчастии Сабина и о его смерти, почти все галльские народы замышляли войну, рассылали во все стороны гонцов и посольства, советуясь как лучше поступить и откуда начать войну; ночью в пустынных местах у них бывали совещания. Почти вся зима прошла для Цезаря в постоянных тревогах; редкий день не присылали к нему гонца с известием о новых совещаниях и волнениях Галлов. Л. Росций легат, начальствовавший 13-м легионом, донес Цезарю, что племена так называемой Арморики собрали было большие силы для нападения на его лагерь и подошли к нему на расстояние не более 8 миль; но получив известие о победе Цезаря, они так поспешно удалились, что отступление их правильнее можно считать бегством.
54. Впрочем Цезарь призвал в себе старейшин каждого галльского племени: одних он стращал наказанием, говоря, что он знает об их замыслах, других убеждал оставаться верными; таким образом ему удалось большую часть Галлии удержать в повиновении. Однако Сеноны, племя весьма могущественное в пользующееся большим весом у галльских народов, замыслили с общего согласия убить Каварина, которого Цезарь поставил над ними царем (во время прибытия Цезаря в Галлию над Сенонами царствовал брат Каваринов, Моритасг, в предки его все пользовались царскою властью). Каварин, узнав об угрожавшей ему участи, бежал; его преследовали Сеноны до границ земель своих и лишили его и царской власти, и отечества. Они отправили послов к Цезарю с предложением удовлетворения; но когда Цезарь прказал явиться к нему всему сенату, они ослушались его приказания. Для этих диких народов важно было подать первый пример неповиновения, а вслед затем последовала такая быстрая перемена в их расположении, что изо всех племен Галлия только два, Эдуи и Ремы, пользовавшиеся всегда особенным уважением Цезаря (первые за постоянную и опытами доказанную преданность к народу римскому, вторые за недавние важные услуги, оказанные в галльских войнах) остались верными; из прочих же ни один не оставался вне подозрения. И, по моему мнению, это было нисколько не удивительно, как по многим иным причинам, так особенно потому, что Галлы с крайним огорчением видели утрату своей древней воинской славы, которою они гордились перед прочими народами, и необходимость покоряться власти народа римского.
55. Тревиры и Индутиомар, в продолжении всей зимы, беспрестанно посылали послов по ту сторону Рейна, убеждая деньгами жившие там племена принять участие в войне: они говорили, что большая часть нашего войска истреблена и осталась самая малая. Впрочем они не могли склонить к переходу через Рейн ни одного племени Германцев; двойной пример - войны Ариовиста в перехода Тенхтеров отбил у них охоту испытывать счастия в предприятиях этого рода. Обманутый в этой надежде, Индутиомар тем не менее собирал войска, учил их, умножал свою конницу от соседственных народов, приманывал к себе надеждою больших наград со всей Галлии изгнанников и преступников. Действуя таким образом, Индутиомар приобрел такое сочувствие всей Галлии, что со всех сторон стекались к нему посольства; в народы, и частные лица, и тайно и явно, искали его союза.
56. Видя такую готовность к войне галльских племен (Сеноны и Карнуты готовы были взяться за оружие, сознавая свою вину в отношении к Цезарю; Нервии и Адуатики всеми силами готовились вести войну с Римлянами), Индутиомар знал, что стоит только ему выйти за рубежи своей земли, и толпы воинов станут в нему стекаться. А потому он назначил вооруженный сейм (у Галлов всегда служащий знаком в открытию войны); на него должны непременно являться все способные носить оружие Галлы; кто приходил после всех, тот в виду собрания погибал в ужасных мучениях. На сейме Индутиомар - Цингеторикса, зятя своего, главу враждебной ему партии (он, как мы выше упоминали, отдался под покровительство Цезаря и оставался ему верен) объявил врагом отечества, а имущество его отобрал в пользу общественную. Потом он объявил на сейме, что его призывают на помощь Сеноны, Карнуты и весьма многие галльские племена, что он пойдет к ним по землям Ремов и будет опустошать их область; но прежде всего намерен он учинить нападение на лагерь Лабиена; в заключение он сообщил свой план нападения.
57. Лабиен был убежден, что его лагерь наилучшим образом укреплен и местностью и искусством, а потому ничего не опасался ни за себя, ни за свой легион, а решился поджидать случая к какому-либо успешному действию. Узнав о речи, сказанной Индутиомаром на сейме, от Цингеторикса в его родственников, Лабиен послал ко всем соседственным племенам собрать конницу и назначил ей срок, к которому она должна была явиться. Между тем Индутиомар со всею своею конницею почти ежедневно ходил вблизи нашего лагеря, частью стараясь ознакомиться с его местностью, частью стращая наших и ища случая к переговорам;· его конница метала стрелы в средину нашего лагеря за окопы. Лабиен удерживал свои войска в лагере и всячески старался усилить в неприятеле мнение о нашей робости.
58. Индутиомар с каждым днем смелее приближался к нашему лагерю, оказывая презрение к нашим. В одну ночь Лабиен впустил в свой лагерь всю конницу, которой он приказал явиться, и так тщательно держал около лагеря наши караулы, что тревиры вовсе не знали о случившемся. Между тем Индутиомар по обыкновению явился к нашему лагерю и большую часть дня провел около него; всадники его метали в наш лагерь стрелы и, осыпая наших порицаниями вызывали их на бой. Наши ничего им на это не отвечали; тогда они к вечеру отошли в беспорядке. Тут Лабиен приказал коннице броситься вдруг из двух ворот лагеря, и когда неприятель придет в ужас и обратится в бегство (что по его мнению и случится) домогаться одного: смерти Индутиомара; пока он не будет убит, никого наши всадники не должны были разить для того, чтобы, преследуя других, не дать ему возможности спастись бегством; кто убьет Индутиомара, тому обещано большое награждение. В подкрепление конницы высланы были и когорты. Судьба содействовала успешному исполнению намерения Лабиена. Преследуемый всею нашею конницею, Индутиомар застигнут в самой переправе через реку и убит; голова его принесена в лагерь к Цезарю; всадники, на возвратном пути, преследовали и поражали неприятеля, сколько могли. Узнав об этом, все войска Эбуронов и Нервиев, которые было собрались, разошлись. После этого события волнение в Галлии несколько утихло.
1. Цезарь, имея многие причины полагать, что волнение в Галлии еще усилятся, предписал легатам М. Силану, К. Антистию Регину и Т. Секстию произвесть набор. Вместе с тем он просил Кн. Помпея проконсула, остававшегося в Риме для попечения о делах государственных, чтобы он тем, которые были приведены уже из Цизальпинской Галлии им в бытность его консулом к присяге на военную службу, велел собираться под знамена и идти к нему, Цезарю. Он представлял, как важно будет и на будущее время внушить Галлии мнение о том, что силы Италии неистощимы, что они не только могут в короткое время пополнить ущерб, понесенный на войне, но и выставить гораздо большие силы. Помпей поспешил исполнить желание Цезаря и для общей пользы и по дружбе в нему. Набор легатами Цезаря произведен был также поспешно, и таким образом, прежде исхода зимы были сформированы и приведены три новых легиона и число когорт, погибших с Титурием, заменилось двойным. Так поспешно собранные значительные силы показали, что в состоянии сделать средства Римлян и их дисциплина!
2. По смерти Индутиомара, описанной нами выше, Тревиры власть его передали его родным. Они не переставали приглашать соседственных Германцев и обещать им денег. Когда ближайшие Германцы отказались, они перешли к дальним. Из них некоторые согласились на предложения Тревиров, заключили с ними союз, скрепленный клятвами, и взяли заложников в обеспечение исправного платежа денег; к этому союзу пристал и Амбиорикс. Когда Цезарь все это узнал, он понял, что со всех сторон угрожает ему война: Нервии, Адуатики и Менапии в соединении со всеми Германцами, живущими по сю сторону Рейна, уже вооружились и приготовились к войне. Сеноны отказывают в повиновении и соглашаются действовать за-одно с Карнутами и прочими соседними племенами. Тревиры Германцев беспрестанно осаждают посольствами; а потому Цезарь решился поспешить началом военных действий.
3. Не дождавшись конца зимы, Цезарь, собрав четыре ближайших легиона, вдруг двинулся в землю Нервиев. Нападение было так неожиданно, что Нервии не успели ни вооружиться, ни бежать; множество жителей и скота было захвачено в плен и отдано в добычу нашим воинам; поля все опустошены, и Нервии были вынуждены изъявить покорность и дать заложников. Поспешно окончив это дело, Цезарь отвел легионы назад на зимние квартиры. На сейм, собравшийся по назначению Цезаря в начале весны, все племена Галльские прислали депутатов, кроме Сенонов, Карнутов и Тревиров. Видя в этом явный знак неповиновения и восстания, Цезарь решился отложить все прочие дела, а сейм перенесть в Лутецию Паризиев Паризии были соседи Сенонов и на памяти отцов слились с ними в один народ; полагали впрочем, что они не принимали участия в умысле Сенонов. Провозгласив со своего седалища перенесение сейма, Цезарь в тот же день отправился с легионами в землю Сенонов и большими переходами поспешно туда прибыл.
4. Узнав о прибытии Цезаря, Аккон, главный зачинщик восстания Сенонов, приказал народу собираться в города, Пока они готовились к этому, Римляне уже были у них. Тогда по необходимости Сеноны оставили свой умысел и послали к Цезарю просить пощады через посредничество Эдуев, связанных с Сенонами узами старинной дружбы. Цезарь охотно исполнил просьбу Эдуев, простил Сенонов и принял их извинения. Летнее время он хотел посвятить военным действиям, а не розыскам. Взяв у Сенонов сто заложников, Цезарь отдал их на сбережение Эдуям. Карнуты также прислали послов и заложников при посредничестве Ремов, покровительством коих они пользовались; ответ Цезаря был тот же, что и Сенонам. Цезарь потом участвовал в заседаниях сейма и предписал на нем галльским племенам выставить вспомогательную конницу.
5. Умирив эту часть Галлии, Цезарь обратил все свое внимание на войну с Тревирами и Амбиориксом, Он приказал Каварину с конницею Сенонов следовать за собою, опасаясь как бы не возникли волнения вследствие досады Каварина на своих соотечественников или ненависти их к нему, им заслуженной. Устроив это и считая за верное, что Амбиорикс будет избегать открытого сражения, Цезарь старался отгадать его намерения. Соседями Эбуронов были Менапии; имея постоянное и безопасное убежище в своих болотах и лесах, они одни изо всех галльских племен ни разу не присылали к Цезарю послов. Цезарь знал, что Амбиорикс связан с ними узами приязни и что, с другой стороны, чрез посредство Тревиров он подружился с Германцами. Вследствие этого Цезарь вознамерился прежде, чем напасть на самого Амбиорикса, отнять у него надежду на помощь; иначе, угрожаемый войною и не видя спасения, он или скрылся бы у Менапиев, или вынужден был бы к тесному союзу с живущими по ту сторону Рейна племенами. Для сего Цезарь отправил обозы всей армии к Лабиену в землю Тревиров, и туда же приказал двинуться двум легионам; а сам с пятью легионами налегке, без тяжестей, пошел в землю Менапиев. Те, не собирали вовсе войск, но надеясь на неприступность своих жилищ, бежали в леса и болота и снесли туда свое имущество.
6. Цезарь, разделив войско на три отряда (одним начальствовал сам, а другими двумя - К. Фабий легат и квестор М. Красс), двинулся таким образом тремя колоннами, поспешно пролагая мосты, предал огню селения и деревни и овладел множеством людей и скота. Менапии вынуждены были прислать к нему послов с просьбою о мире. Цезарь взял заложников, а Менапиям объявил, что он поступит с ними как с врагами, если они когда-нибудь примут к себе Амбиорикса или его послов. Распорядившись таким образом, Цезарь оставил для наблюдения в земле Менапиев Атребата Коммия с конницею, а сам двинулся в землю Тревиров.
7. Пока Цезарь занят был этими делами, Тревиры, собрав многочисленное пешее и конное войско, решились атаковать Лабиена, стоявшего с одним легионом у них на зимних квартирах. Уже были они от его лагеря в расстоянии не более двухдневного перехода, как вдруг они узнали, что к Лабиену присоединились два легиона, присланные Цезарем. Расположившись лагерем милях в 15, Тревиры решились подождать прихода вспомогательных германских войск. Лабиен узнал о намерении неприятеля, но, зная его опрометчивость, не терял надежды заманить его к бою; он оставил в лагере для оберегания тяжестей пять когорт, а с двадцатью пятью когортами и многочисленною конницею двинулся на встречу неприятеля, и не доходя только милю (тысячу шагов) от него, остановился лагерем, который и укрепил. Между лагерями Лабиена и неприятельским протекала река, переход через которую был крайне затруднителен по ее глубине и крутизне берегов, Предпринимать переправу через нее Лабиен не хотел и не надеялся, чтобы и неприятель решился на нее. С каждым днем надежа на подкрепления усиливалась у неприятеля. Лабиен на военном совете во всеуслышание сказал: "так как Германцы, по слухам, уже приближаются, то он не решается подвергнуть опасности себя в свое войско, а на другой же день на рассвете отступит". Об этом намерении Лабиена немедленно дано звать неприятелю; весьма естественно, что из такого множества галльских всадников были и расположенные в пользу общего дела их соотечественников. Лабиен ночью созвал к себе трибунов военных и сотников первых рядов, открыл им свое намерение и прикавал при снятии лагеря обнаруживать более чем в привычках народа Римского, поспешности и замешательства, чтобы неприятеля утвердить в мнении о своей робости; таким образом наше отступление должно было иметь вид бегства. При такой близости лагерей, на рассвете неприятельские лазутчики узнали и донесли своим о том, что происходит в римском лагере.
8. Едва только наши последние ряды успели покинуть свои окопы, как Галлы стали говорить друг другу: "что не должно выпускать из рук столь верную добычу; долго было бы, при ужасе Римлян, дожидаться помощи Германцев; несовместно было бы с их воинскою славою с столь многочисленными силами медлить и не решиться напасть на малочисленного неприятеля, бегущего в беспорядке и замешательстве". Вследствие этого неприятель решается перейти реку и завязать бой на неблагоприятной местности. Лабиен, этого-то и хотел, и постоянно, но медленно отступал, желая всех неприятелей заманить на эту сторону. Тут отделив войсковые тяжести и поставив их на некотором возвышении, Лабиен сказал своим воинам: "Воины, вы дождались того, чего хотели, неприятель отдался вам в руки при, самых невыгодных для него, условиях местности. Итак, под моим начальством покажите ту же доблесть, с какою обыкновенно сражаетесь при Цезаре; имейте убеждение, что он здесь присутствует и все видит!" Потом Лабиен велел обернуть значки к неприятелю и двинуться к нему строем; оставив несколько эскадронов конницы при тяжестях, остальную он расположил во обеим флангам. Наши, испустив военный крик, бросили в неприятеля дротики. Тот был удивлен, видя, что вместо бегства наши первые собираются напасть и, не выдержав первого нападения, обратился в бегство, ища спасения в ближайших лесах. Лабиен послал за ним в погоню конницу, которая многих убила, а еще более захватила в плен. Вскоре затем Тревиры изъявили покорность. Германцы, шедшие было к ним на помощь, узнав об их поражении, поспешно возвратились домой. Родные Индутиомара, главные виновники этого отпадения, оставили отечество и удалились вместе с Германцами. Власть же над Тревирами вверена Цингеториксу, который, как мы и выше говорили, оставался постоянно верен своим обязанностям.
9. Цезарь, из земли Менапиев придя к Тревирам. решился перейти Рейн по двум причинам: во-первых потому, что оттуда Тревирам были присланы против него вспомогательные войска; во-вторых, для того чтобы Амбиорикс не имел у них убежища. Решась так, Цезарь приказал наводить мост немного повыше того места, где прежде перевел войско. Так как способ его построения был уже известен, то при усердной работе воинов, он был в несколько дней окончен. Оставив у моста со стороны Тревиров сильный отряд, чтобы предупредить возможность нечаянного движения с их стороны, Цезарь с прочими пешими войсками и конницею перешел Рейн. Убии, еще прежде изъявившие покорность и давшие Цезарю заложников, прислали к нему послов для оправдания; они говорили: "что и не думали нарушать верность и не оказывали никакого пособия Тревирам". Они умоляли "пощадить их и не приносить их невинных и навлекших на себя ненависть всех Германцев в жертву за виновных; если ему угодно, они умножат число заложников". Цезарь исследовал дело и узнал, что к Тревирам приходили вспомогательные войска от Свевов; он удовольствовался объяснениями Убиев и стал разузнавать о дорогах в землю Свевов.
10. Скоро Убии известили Цезаря, что Свевы собирают войска в одно место и что они приказали всем им подвластным племенам выставить вспомогательное войско, конное и пешее. Узнав это, Цезарь берет меры к продовольствию войска, избирает место, удобное для лагеря, приказывает Убиям скот их и все имущество с полей собрать в города. Действуя таким образом, Цезарь намеревался неприятеля невежественного и непредусмотрительного заставить голодом принять бой при неблагоприятных для него условиях. Вместе Цезарь приказал Убиям посылать часто к Свевам лазутчиков для разузнания всего, что у них делается. Те исполнили приказание и несколько дней спустя донесли, что "все Свевы, получив достоверное известие о приближении римского войска, удалились со всеми своими и своих союзников войсками к самым почти отдаленным пределам своей земли. Там тянется на неизмеримое протяжение лес, называемый Баценис[1], который глубоко проникает внутрь области Свевов и вместе служит естественною стеною Свевам от Херусков, препятствуя взаимным обидам и нападениям. У начала этого леса Свевы решились дожидаться Римлян.
11. Говоря об этом предмете, не излишним будет коснуться нравов и обычаев Галлов и Германцев и показать, чем разнствуют друг от друга эти народы. В Галлии не только в каждом племени, но и в каждом округе и в каждом селении существуют партии, во главе которых стоят люди, пользующиеся всеобщим уважением; им поручается вся власть и забота об интересах партии. Такой порядок вещей возник, как кажется, издревле, потому что в нем большинство народа находит ручательство от притязания сильных. Глава партии не дает никого из себе подвластных в обиду; в противном случае он теряет у своих всякий вес и значение. Тот же порядок вещей имеет место и в управлении всею Галлиею; все племена ее разделены на партии.
12. Когда Цезарь прибыл в Галлию, во главе одной партии стояли Эдуи, а другой Секваны. Последние, видя превосходство Эдуев, основанное и на давности их влияния, и на множестве состоящих под их покровительством племен, искали союза Ариовиста и Германцев; большими пожертвованиями и еще большими обещаниями они призвали их к себе. Таким образом, победив Эдуев в нескольких сражениях и истребив их знатные роды, Секваны получили такой перевес над ними, что большая часть бывших под покровительством Эдуев племен признала их власть. они взяли у них в заложники детей их старейшин и их самих заставили дать публичную клятву - не предпринимать ничего враждебного против Секванов. они даже заняли силою соседнюю часть их полей и пользовались старейшинством над всею Галлиею. Вследствие этой то необходимости Эдуй Дивитиак вынужден был отправиться в Рим к сенату с просьбою о помощи, во возвратился оттуда без успеха. С прибытием Цезаря этот порядок вещей изменился: Эдуи получили обратно своих заложников; не только прежние их союзники возвратились к ним, но и через Цезаря многие племена вновь искали их союза, видя лучшее и справедливейшее управление у тех, которые находились под властью Эдуев; вообще власть и влияние Эдуев весьма усилились, а Секваны совершенно утратили свое первенство. Место из заняли Ремы; те из галльских племен, которые по старинной вражде не желали искать союза Эдуев, отдавались под покровительство Ремам, видя, что Цезарь к ним одинаково расположен, как и к Эдуям. Таким образом Ремы, оказывая деятельное покровительство своим союзникам, скоро распространили круг своего влияния. В настоящее время был такой порядок вещей, что Эдуи пользовались старейшинством; второе же за ними место занимали Ремы.
13. Во всей Галлии есть два сословия, которые пользуются значением и почестью; большинство же народа или чернь не имеет никакой силы и участия в управлении и находится почти в состоянии рабства. А от накопления долгов, от больших поборов или притеснения сильных, многие из черни добровольно отдаются в рабство знатным лицам, которые таким образом приобретают над ними те же права, как господа над рабами. Два же сословия, о которых мы говорили это - сословие друидов, а другое всадников. Друиды - посредники между людьми и богами, отправляют богослужение и общественное и частное, толкуют гадания и все, что относится к религии. Они пользуются большим уважением и к ним стекаются молодые люди учиться. Друиды решают почти все дела общественные и частные; преступления всякого рода, убийства, споры о наследствах и о границах земель - все подлежат разбирательству друидов; они определяют награды и наказания. Если же частный человек, или и должностное лицо, не исполнили приказания друидов, то они его отстраняют от жертвоприношений, а это считается у них величайшим наказанием. люди, подвергшиеся ему, считаются безбожниками и злейшими преступниками; от них все удаляются, избегают прикосновения их и разговора с ними; все их просьбы остаются без уважения и им не оказывается никакой почести. У друидов есть верховный начальник, пользующийся над ними главною властью. В случае его смерти, место его заступает тот друид, который пользуется наибольшим уважением; в случае нескольких соискателей с равными правами, выбирается голосами друидов, а иногда прибегают и к оружию, чтобы решить спор о первенстве. В известное время года бывает общее собрание друидов на освященном месте в земле Карнутов, которая считается расположенною в середине всей Галлии. Туда стекаются все, имеющие какие-либо дела и тяжбы, прибегают к решению и приговору друидов. Учение их, как полагают, возникло в Британии и оттуда перенесено в Галлию. Да и поныне те, которые желают основательно его узнать, по большей части отправляются туда для изучения.
14. Друиды не участвуют в войне и свободны от платежа податей; они не несут ни военной и вообще никаких повинностей. Вследствие таких преимуществ, многие и добровольно посвящают себя этому званию, и принимают его по воле родителей и родственников. Говорят, что они обязаны выучивать множество стихов; для иных учение продолжается более двадцати лет. они не считают позволенным учение свое передавать на письме; для прочих же общественных дел и для частных употребляют они греческие буквы. Это кажется делают они по двум причинам: первое - не желают, чтобы учение их сделалось известно простому народу; второе, дабы не ослабить память, вверяя все бумаге: вообще ведь с распространением письменности ослабевает заучивание наизусть и возможность долго и много помнить. Между прочим друиды стараются вселить убеждение, что души не подлежат разрушению, а по смерти одного существа переходят в другое; цель этого учения - внушить презрение в смерти и сделать храбрее. Кроме того они много рассуждают о светилах небесных и их движении, о величине мира, земли, о природе вещей, о силе и могуществе богов бессмертных, и свои сведения об этих предметах передают молодым людям.
15. Другое сословие - всадников. Они, в случае необходимости, или когда случается война (а до прибытия Цезаря она была почти постоянна, с тою разницею, что то те, то другие из племен Галлии были зачинщиками), все участвуют в ней. Чем кто знатнее родом или имеет больше денег, тем собирает около себя большую толпу служителей и друзей; в этом только заключается их и значение и могущество.
16. Все вообще Галлы очень склонны к набожности. В случае важной болезни или когда угрожает опасность, они или приносят на жертву людей или дают обет принести; для совершения этих жертвоприношений употребляются друиды. По убеждению Галлов, боги их могут быть умилостивлены только тогда, когда за жизнь человека будет им принесена в жертву жизнь также человека; бывают и общественные жертвоприношения этого рода. Иные племена употребляют для этого сплетенных ив хворосту огромных идолов; их наполняют живыми людьми, которые и погибают в пламени. Галлы считают угоднее богам приношения в жертву людей виновных в грабеже, воровстве или каком-либо преступлении; в случае же неимения таковых, приносят в жертву и людей ни в чем невинных.
17. Из богов наибольшим уважением пользуется у Галлов Меркурий. Его идолов чрезвычайно много. Он считается изобретателем всех искусств, покровителем путешественников и странников; к нему прибегают в денежных и торговых делах. Кроме Меркурия, Галлы поклоняются Аполлону, Марсу, Юпитеру и Минерве; о них они имеют почти то же понятие, что и прочив народы. Аполлона они считают исцелителем болезней, Минерву - учительницею разных рукоделий и искусств, Юпитера властителем небесных сил, Марса - начальником воинского дела. Собираясь на войну, они большею частью дают обет принесть ему в жертву то, что возьмут на войне, и действительно, что им живое попадается в руки, они закалают, а прочее все сносят в одно место. У многих народов Галлии можно видеть в освященных местах целые горы, сделанные из разных предметов этого рода; и весьма редко случаются примеры такого неуважения к святыне, чтобы кто либо дерзнул из взятого что либо у себя скрыть или из положенного унести; в таком случае наказанием бывает самая мучительная смерть.
18. Галлы считают себя потомками бога Дита[2] и говорят, что предание о том сохранилось у друидов. Потому в счислении времени они употребляют не дни, а ночи; относительно дней рождения и первых дней каждого года и месяца, они их считают с наступления ночи и уже за нею полагают день. Относительно прочих обычаев от других народов отличаются только одним: они не позволяют явно следовать за собою своим юным сыновьям, пока они не придут в лета мужества и не будут в состоянии отправлять военную службу. Таким образом у них считается за стыд отцу выходить в люди с сыном в детском или отроческом возрасте.
19. Когда женятся Галлы, то муж из своего имущества отделяет такую же часть, какую жена ему приносит за собою в приданое, я обе соединяют в одно. Эти деньги употребляются нераздельно и прибыль от них сберегается; кто из супругов переживет другого, тому достается общий капитал со всеми за прошлые года процентами. Мужья имеют относительно жен, равно как и относительно детей, право жизни и смерти. Когда умирает отец семейства, сколько-нибудь знатный родом, то собираются к нему его родные, и если относительно причины смерти возникает какое либо подозрение, то жен пытают наравне с рабами, и если откроется их виновность, то они погибают в огне и страшных мучениях. Похороны у Галлов бывают сколько возможно великолепнее и пышнее; все, что было дорого покойнику, сжигают и даже живое. Еще недавно, по отправлении надлежащих похорон, вместе с телом сжигали рабов и клиентов, наиболее приближенных к покойнику.
20. У племен Галлии, отличающихся лучшим управлением общественных дел, постановлено законом, что если кто либо из граждан узнает от соседей что нибудь касающееся до отечества, то должен немедленно сообщить правительству, а другим не передавать. Это произошло вследствие того, что бывали примеры, как часто эти люди невежественные и легкомысленные, на основании пустых слухов, приходят в ужас и принимают самые отчаянные решения в важнейших делах. В таком случае правительство скрывает что нужно, а сообщает для сведения народу то, что можно; говорить же об общественных делах иначе, как на сейме, запрещено.
21. Германцы многим отличаются во всех отношениях от Галлов; они не имеют друидов для заведования делами религии и не знают жертвоприношений. Божества они признают только те, которых благодетельным действием явно пользуются - солнце, Вулкана (огонь) и луну; о прочих они кажется и понятия не имеют. Жизнь их вся проходит в занятии охотою и военным делом; с детства привыкают они к самому суровому и трудному образу жизни. Сохранить и мужчине как можно долее невинность - считается у них за большую честь; они полагают, что это сберегает силы, укрепляет нервы в увеличивает рост человека. За величайший стыд считается иметь сообщение с женщиною ранее двадцатилетнего возраста; скрыть же этого невозможно бывает как потому, что они все вместе моются в реках, так и потому, что покрываясь кожами зверей и небольшими шкурами ланей, они имеют большую часть тела открытою.
22. Они не занимаются земледелием; главная пища их заключается в молоке, сыре и мясе. Никто из них не имеет своего собственного и определенного известными рубежами участка; но сановники их и старейшины ежегодно делят землю по семействам и родам, собравшимся жить вместе, в таком количестве, как им заблагорассудится; по истечении года они заставляют переходить на другие места. В пользу этого учреждения приводят они много причин: они этим хотят предупредить, чтобы Германцы, пристрастившись к земледелию, не забыли для него войну; чтобы не старались распространять своих владений и чтобы люди могущественные не вытеснили бедных из их участков; чтобы не привыкли они строиться удобнее и защищаться от зноя и стужи; чтобы не возникла страсть в собиранию денег, служащая поводом к смутам и раздорам. Вообще в этом случае цель правительства - управлять народом в духе справедливости: каждый доволен, видя, что ему достается такой же участок, как в самому могущественному.
23. В великую честь ставят Германцы народу, если он, опустошив прилежащие земли, на большое пространство окружил себя пустынею. По их мнению, это доказательство храбрости, если он вынуждает соседей оставить их жилища и если, по близости с ним, никто не осмеливается поселиться; притом этим они хотят себя обезопасить от возможности внезапного нападения. Когда племя Германское отправляется на войну или обороняется, то оно избирает сановников для ее ведения, имеющих право жизни и смерти; в мирное же время они не имеют вовсе общих начальников; в каждом участке в роде есть старейшина, ведающий суд и расправу над своими и решающий их тяжбы. Воровство и грабеж не приносят никакого позора, если только они совершены за пределами своего племени; напротив они его считают наилучшим занятием для молодежи и лучшим средством противу лености и праздности. Когда кто-либо из старейшин на сейме вызывается быть вождем и приглашает желающих; то, при всеобщем одобрении народа, встают и следуют за ним те, которые довольны и его личностью и намерением. Кто же из них откажется после, тот считается за беглеца и предателя, и теряет во всем к себе доверие на будущее время. Беззаконием считается чем-либо оскорбить гостя; за чем бы он ни пришел, особа его считается священною и его защищают от всякой обиды; ему везде открыт доступ и его угощают всем что есть.
24. Было прежде время, что Галлы побеждали Германцев храбростью, сами на них нападали и, вследствие малоземелья и многолюдства, выводили колонии по ту сторону Рейна. Таким образом Волки и Тектосаги заняли плодороднейшие поля Германии около Герцинского леса (он, как я вижу, по слуху был известен Эратосфену[3] и некоторым Грекам, которые его именуют Орцинским) и там поселились. Они и поныне живут там и пользуются великою славою справедливости на судах и храбрости на войне. Только они и по ныне ведут такой же строгий, скудный и воздержный образ жизни, как и Германцы: они одинаково с ними одеваются и употребляют ту же пищу. Соседство провинции и привоз заморских товаров ознакомили Галлов· с потребностями образованности и роскоши. Мало-помалу Галлы привыкли быть побеждаемыми и, проиграв много сражений, они уже и сами сознают над собою превосходство Германцев в мужестве.
25. Герцинский лес, о котором мы не раз упоминали, простирается в ширину на девять дней скорого пути; иначе нельзя ее определить, так как Германцы не знают измерения дорог. Начинаясь от границ Гельветов, Неметов и Раураков, он сопровождает реку Дунай с правой стороны в ее течении и доходит до земли Даков и Анартиев; тут он поворачивает влево, расходится от реки по разным странам, и по своей величине касается земель многих народов. Ни один Германец, от начала этого леса совершив по нем путь в течение 60 дней, не достигал его конца и не знает, где он оканчивается. В нем водится много пород животных, ему только свойственных и в других местах не встречающихся. Упомянем о некоторых из них, наиболее замечательных, по отличию от наших животных.
26. Там водится бык[4] на подобие оленя; на средине лба между ушей возвышается один рог, выше и прямее всех нам известных рогов; на вершине этот рог разветвляется на широко расстилающиеся ветви. И самец и самка имеют одинаковую наружность и рога одинаковой формы и величины.
Там же водятся звери, называемые алки[5]. Наружным видом походят они на козу, но шкуру имеют полосатую; притом они немного поболее козы, рога имеют кривые, а ноги у них без составов в членоразделений. А потому они не ложатся для отдохновения; а если по какому случаю упадут, то встать уже. никак не могут. Им деревья служат вместо ложа; они к ним прислоняются и, упираясь в них, засыпают. Охотники, по следам этих животных узнавая место их отдохновения, подрубают там корни дерев или самые деревья так, чтобы они чуть держались. Когда эти животные по своему обыкновению упрутся в деревья, те уступают их тяжести и их самих увлекают с собою в падении.
28. Третья порода животных, называемых ури - буйволы[6]; величиною роста они немного только уступают слонам; наружным видом, сложением и цветом кожи они походят на быков. Они отличаются чрезвычайною силою и быстротою и не щадят ни человека, ни животного, лишь только увидят; их ловят с большим трудом с помощью рвов и там убивают. Трудная охота за ними служит к занятию и укреплению сил молодых людей. Убить как можно более этих зверей и в доказательство представить с них рога - считается за большую честь. Эти животные никак не могут сделаться ручными и привыкнуть к человеку, хоть бы и маленькими были взяты. Рога их обширностью, величиною и наружностью весьма различаются от наших бычачьих. Германцы тщательно их отыскивают, обделывают края серебром и в торжественных случаях пьют из них вино.
29. Цезарь, узнав от лазутчиков Убиев, что Свевы удалились в леса, не решился за ними следовать туда, опасаясь недостатка в продовольствии, так как, мы и выше имели случай заметить, Германцы мало занимаются земледелием. Но для того, чтобы постоянно держать их в страхе относительно своего возвращения и тем воспрепятствовать им идти на помощь Галлам, Цезарь развел мост только на 200 футов от Убийского берега: на конце моста воздвиг башню в четыре этажа, окружил голову моста сильными укреплениями и оставил для сберегания его 12 когорт под начальством К. Волкация Тулла, еще юноши. Сам же, лишь только хлеб в полях начал поспевать, отправился на войну с Амбиориксом через Ардуенский лес (он во всей Галлии наибольший, тянется от берегов Рейна и области Тревиров до земли Нервиев в длину более чем на 500 миль). Он приказал Л. Мивуцию Базилю со всею конницею идти вперед для того, чтобы воспользоваться выгодою быстроты пути и неожиданности нападения. Он дал ему наставление не разводить огней в лагере, дабы не показать издали неприятелю свое приближение, а сам обещал идти за ним немедленно.
30. Базиль исполнил, как было ему приказано; поспешно совершив путь, он застал неприятеля врасплох неожиданно; многие даже были в поле. По их показанию, Базиль двинулся к тому месту, где находился Амбиорикс с небольшим отрядом конницы. Счастие много значит везде, а особенно в военном деле. Хотя случай был весьма удивительный, что Амбиорикс застигнут был вождем Римским неожиданно и не приготовившись, и прежде увидел его чем услышал или узнал о его приближении; однако счастие ему так благоприятствовало, что, потеряв все военные снаряды, повозки и лошадей, он избавился от смерти. Главною причиною было то, что жилище его находилось кругом в лесу (как почти всегда Галлы, убегая от зноя, селятся в лесах и близ рек); приближенные и слуги· Анбиорикса. в тесном месте, своим сопротивлением задержали вашу конницу. Пока происходило сражение, один из окружавших Амбиорикса посадил его на коня; лес скоро скрыл его за собою. Таким образом судьба и ввергла его в опасность, и почти чудесно от нее избавила.
31. Амбиорикс с намерением ли не собрал войска, не желая прибегать к бою, или быстрое нападение нашей конницы в том ему воспрепятствовало, так как за нею он ожидал немедленно все наши силы, - это трудно решить; но разослав тайно по полям гонцов, приказывал каждому думать самому о себе. Часть жителей бежала в Арденский лес, часть в непроходимые болота. Жившие по близости океана искали убежища на островах, образовавшихся от его прилива; многие навсегда бросили отечество и со всем имуществом переселились в чужие края. Кативолк, царь над половиною Эбуронов, участвовавший за-одно в умысле Амбиорикса, по преклонным летам своим не имея сил ни бежать, ни прибегнуть к силе, осыпав самыми жестокими проклятиями виновника всего этого события, Амбиорикса, умертвил себя ядом из дерева (taxum)[7], которого очень много растет в Галлии и Германии.
32. Сегны и Кондрузы, принадлежащие к роду и числу германских племен, живущих между Эбуронами и Тревирами, прислали послов к Цезарю, умоляя его не считать их врагами и не полагать, что все Германцы, живущие по сю сторону Рейна, за-одно; что они никогда не замышляли войны и не оказывали никакого пособия Амбиориксу. Цезарь, узнав истину из показаний пленных, приказал послам - выдать всех Эбуронов, если которые разбежавшись ушли к ним; когда они так поступят, то он земли их оставит без насилия. Тогда Цезарь все войска свои разделил на три отряда, а тяжести всех легионов велел снесть в Адуатику; так называется это укрепление, которое находится почти в средине земли Эбуронов; в нем то были зимние квартиры Титурия в Аврункулея. Это место заслужило внимание Цезаря во многих отношениях и между прочим потому, что укрепления, сделанные в прошлом году были еще целы и потому облегчали воинов от большого труда. Оставив для оберегания тяжестей 14-й легион, один из трех недавно им набранных и приведенных из Италии, начальство над ним и лагерем Цезарь вверил К. Туллию Цицерону и дал ему сверх того двести всадников.
33. Разделив войско, Цезарь отправил Т. Лабиена с тремя легионами на берега океана в земли, прилежащие в области Менапиев. К. Требонию с таким же числом легионов Цезарь приказал идти опустошать страну, соседнюю с Адуатиками. Сам же Цезарь предположил с остальными тремя легионами идти в реке Скальде, впадающей в Мозу, и к самым отдаленным местам Арденского леса, куда, по слухам, удалился Амбиорикс с небольшим отрядом конницы. Отправляясь в поход, Цезарь обещал возвратиться через семь дней, именно к сроку, когда надлежало раздавать провиант тому легиону, который оставался в лагере. Цезарь также дал наставление Лабиену и Требонию, чтобы они, если только будут в состоянии это сделать без ущерба для интересов отечества, возвратились к тому же сроку для того, чтобы с общего совета, разузнав намерения неприятеля, постановить план военных действий на будущее время.
34. Неприятель, как мы выше сказали, не имел ни войска, ни укрепленных мест и вообще никаких средств к открытой обороне; это была толпа, рассеянная во всех местах. Глубокие долины, леса, непроходимые болота и служили для Галлов убежищем и ручательством спасения. Все эти места были им хорошо известны, как коренным жителям. Главному нашему войску не угрожала никакая опасность (да в какая могла быть со стороны устрашенных и рассеянных неприятелей?), но требовалась величайшая осторожность для сбережения отдельных воинов при таких затруднениях, а это обстоятельство отчасти относилось до безопасности нашего войска. Алчность добычи увлекала по сторонам многих наших воинов, а теснота и неизвестность лесных тропинок препятствовали проникать им туда целыми отрядами. Для исполнения цели похода и истребления неприятельских шаек надлежало по многим местам рассылать отряды и заставлять воинов действовать в рассыпную. Если же Цезарь хотел бы остаться верным коренному обычаю и порядку, в римском войске заведенному, и не позволять воинам отходить от своих значков, то враг наш находил для себя безопасность в самой местности и не терял смелости, выждав благоприятный случай, нападать из засады на наших воинов порознь. В таких затруднительных обстоятельствах Цезарь употреблял всю осторожность и предусмотрительность, сколько возможно, и старался скорее виновных оставить без наказания, хотя воины наши пылали мщением, чем их самих подвергать гибели. Цезарь по соседним народам разослал посланных с известием, что он отдает на разграбление землю Эбуронов; в он хотел лучше, чтобы Галлы подверглись опасностям этого рода войны по лесам, а не легионы; а с другой стороны он имел в виду, умножив число врагов для Эбуронов, искоренить самую память этого племени за совершенное им злодейство. В короткое время для этой цели стеклось множество Галлов.
35. Вот что происходило во всех частях земли Эбуронов, и приближался уже седьмой день, на который Цезарь предполагал возвратиться к оставленным им обозу и легиону. Тут случилось происшествие, которое показывает, как много счастие значит на войне, и какие странные случая иногда от него происходят. Неприятель наш был рассеян и в ужасе, как мы уже сказали, и не было, казалось, ни с какой стороны ни малейшей опасности. На ту сторону Рейна к Германцам пришел слух, что земля Эбуронов отдана на разграбление и что всех приглашают туда за добычею. Сигамбры, живущие на берегу Рейна, которые, как мы говорили выше, дали у себя убежище Узипетам и Тенхтерам, собрались в числе 2000 всадников и переправились через Рейн на лодках и паромах в 80 милях ниже того места, где Цезарем устроен был мост и оставлен гарнизон. Сначала они ударили на землю Эбуронов, захватили много бегущих в плев и нагнали большое количество скота, добычи самой привлекательной для этих диких народов. Жажда добычи завлекла их далеко; ни болота, ни леса не могли остановить их, с детства приученных к набегам и грабежам. От пленных они расспрашивали, где находится Цезарь, и узнали, что он далеко отошел и что с ним удалилось почти все войско. один из пленных сказал им: "и охота вам гоняться за этою ничтожною и скудною добычею, когда сама судьба отдает вам в руки богатейшую? Через три часа вы можете достигнуть Адуатики, куда войско римское собрало все свое имущество; гарнизону там так мало, что не достаточно для прикрытия окопов и даже никто не дерзает выходить за укрепления". Обнадеженные этими словами, Германцы уже полученную добычу скрыли в безопасном месте, а сами двинулись к Адуатике; дорогу им указывал тот же, кто в подал совет.
36. Цицерон сначала строго соблюдал наставление Цезаря - не выпускать воинов из лагеря - до того, что в армейским прислужникам не дозволял выходить за укрепления. Но на седьмой день он перестал верить, чтобы Цезарь сдержал данное ему слово насчет срока возвращения, тем более, что Цезарь зашел далее, чем предполагал, и не было никакой вести об его возвращении. притом ему надоело слышать жалобы своих воинов, называвших такой образ действий осадою, так как никому нельзя было выйти из лагеря. Опасности никакой нельзя было ожидать: неприятель был рассеян и почти уничтожен, девять легионов и многочисленная конница была в поле; казалось, какая могла быть опасность на три мили от лагеря! А потому, пять когорт было послано за хлебом на ближайшие нивы, бывшие от лагеря только за холмом. В лагере оставалось много больных изо всех легионов; 400 человек выздоровевших с того времени туда же отправлены вместе под одним значком. Притом, с дозволения легата, отправились во множестве армейские прислужники, взяв лошадей, оставленных в лагере.
37. Надобно было случиться, что в это самое время пришла германская конница; тотчас, не останавливаясь, она устремилась задним воротам лагеря, пытаясь ворваться в него. Лесистая местность не прежде позволила заметить неприятеля, как когда уже он был возле; поспешность его прихода была такова, что купцы, стоявшие в палатках под самыми лагерными окопами, не успели удалиться в лагерь. наши смешались от неожиданности нападения и когорта, бывшая у ворот, с трудом сдержала первый натиск неприятеля. Он рассыпался кругм лагеря, отыскивая, где бы удобнее в него проникнуть; с трудом наши отстаивали ворота; в прочих местах одни укрепления служили нам защитою. Ужасное смятение господствовало в нашем лагере; один спрашивал у другого, откуда неожиданная опасность; никто не отдавал распоряжений, куда нести значки и в каком месте собираться с оружием. Один утверждает, что лагерь уже во власти неприятеля; другой, что Германцы пришли сюда победителями, истребив Цезаря и его войско. У многих явились тотчас и суеверные мысли: несчастие Котты и Титурия, погибших в этом же самом лагере, у всех было на уме. Видя наших в ужасе, Германцы убедились, что показания пленного справедливы, и что лагерь наш беззащитен. Они стараются ворваться в него и ободряют друг друга - не упустить столь счастливого случая к победе.
38. В укреплении нашем оставался больной П. Секстий Вакул (мы о нем не раз упоминали по поводу прежних сражений); он у Цезаря командовал передовой сотней и уже пятый день он не принимал пищи. Отчаявшись в спасении себя и всех находившихся в лагере, он безоружный вышел из палатки. Видя, что неприятель грозит отовсюду и что дела находятся самом опасном положении, он взял оружие у ближайшего воина и встал в лагерных воротах; за ним последовали сотники когорты, оберегавшей ворота; общими силами они несколько сдержали нападение. Секст, получив тяжкие раны, скоро потерял память: с трудом спасли его передавая из рук в руки. Впрочем этого достаточно было, чтобы ободрить наших, и собравшись с духом, они помышляют об обороне. Решаются занять вал и представляют вид правильной защиты.
39. Между тем воины наши, собрав хлеб, слышат крики. Конница полетела вперед и видит, в каком опасном положении дело. Для наших устрашенных не было никакого укрепления куда бы можно удалиться; недавно набранные, неопытные в военном деле, воины смотрели на военных трибунов и сотников и ждали что они прикажут. Кажется самый храбрый растерялся при виде такой опасности. Германцы, увидя издали наши значки, сначала было остановили осаду, полагая, что это возвратились наши легионы, о которых пленные им сказали, что они далеко ушли; потом, видя с презрением малочисленность наших, они со всех сторон возобновили нападение.
40. Служители армейские выбежали вперед на ближайший холм. Немедленно сбитые оттуда, они бросились на ряды наших воинов в произвели смятение в них, и без того оробевших. Одни полагали, построивши войско клинообразно, прорваться поспешно через неприятеля в лагерь, находивший очень недалеко: если бы часть и пала, а все прочие могли надеяться на спасение. Другие хотели оставаться на холме и там все вынести одну участь. Этого не одобряли старые$1$2$3 воины, которые, как мы упоминали, вместе отправились под значком. Итак, ободрив друг друга, предводительствуемые К. Требонием, всадником римским; который был поставлен над ними начальником, они прорываются через неприятельские ряды и, не потеряв ни одного человека, достигают лагеря. За ними непосредственно проследовали дружным усилием армейские служители и всадники, и спасены храбростью наших воинов. А те, которые стали на холме, на зная вовсе правил военного дела, не могли ни остаться верными своему первоначальному намерению на нем защищаться, пользуясь местностью, ни подражать решительности и быстроте, спасшей их товарищей. Стараясь прорваться в лагерь, они спустились в неблагоприятную местность. Сотники, из коих некоторые за храбрость повышены из нижних рядов прочих легионов в верхние этого, не желая омрачить прежнюю славу воинской доблести, пали, храбро сражаясь. Часть воинов, пользуясь тем, что храбрость их начальников отвлекла неприятеля, сверх всякой надежды благополучно достигла лагеря: часть же погибла, будучи окружена Германцами.
41. Они, потеряв надежду овладеть нашим лагерем, так как наши уже заняли укрепления, с тою добычею, которая была ими оставлена в лесу, убрались на ту сторону Рейна. Даже, по удалении неприятеля, ужас наших был так велик, что когда в ту же ночь прибыл в лагерь К. Волузен с конницею, присланный Цезарем, то он не мог убедить наших, что Цезарь идет назад невредимо со всем войском. Страх у всех был до того велик, наши, как бы потеряв рассудок, уверяли, что наше войско все погибло, а только конница спаслась бегством; никак никто не воображал, чтобы Германцы дерзнули напасть на наш лагерь, если бы все наше войско было невредимо. Когда Цезарь прибыл, то все эти опасения исчезли.
42. Цезарь, возвратясь, будучи хорошо знаком со случайностями войны, сильно пенял за то, что когорты были высланы из лагеря; он говорил, что им ни в каком случае не надлежало покидать свой пост, а быть готовыми на всякий случай, как и доказало неожиданное нападение неприятеля. Но счастие еще более нам благоприятствовало тем, что мы успели отразить врагов почти от самого вала и лагерных воротах. В этих всех событиях. всего удивительнее казалось то, что Германцы, переправились через Рейн с целью опустошить земли Амбиорикса, нечаянно напали на римский лагерь, и оказали было тем величайшую услугу Амбиориксу.
43. Цезарь снова отправился тревожить неприятеля; собрав множество соседних жителей, он их разослал во все стороны. Все деревни и строения, какие только попадались, были преданы огню; со всех сторон тащили награбленное. Хлеб не только тратился на прокормление огромного количества людей и лошадей, но и погибал от позднего времени года и дождей, так что если бы кто из жителей и спасся где-нибудь скрывшись, то и по удалении нашего войска, должен был бы погибнуть от голода. Нередко случалось, так как конница наша была разделена на многочисленные отряды, что захваченные ею пленники показывали, что только что видели Амбиорикса, и уверяли, что он еще не совсем исчез из виду. Впрочем, несмотря на все старание наших воинов, желание услужить Цезарю в почти невероятные и свыше сил их труды, при чем они самую природу побеждали усердием, и постоянно самой малости по-видимому недоставало для полного торжества, однако постоянно Амбиорикс ускользал в ту минуту, когда наши уже полагали иметь его в своей власти. Он уходил, пользуясь оврагами и лесами, и в течение ночи бывал уже далеко, совсем на другом конце страны; его сопровождали только четыре всадника, которым он решился вверить свою жизнь.
44. Опустошив таким образом неприятельскую страну, Цезарь привел войско в Дурокорт Ремов[8] и назначил в этом месте галльский сейм, он на нем сделал следствие о заговоре Сенонов и Карнутов. Аккон был уличен, как виновник этого умысла, над ним произнесен строгий приговор и он казнен смертью по обычаю предков. Некоторые из виновных, опасаясь суда, бежали. Им воспрещено давать воду в огонь. Цезарь поставил на зимних квартирах 2 легиона в земле Тревиров, 2 в земле Лингонов, пять остальные в Агендике[9], в области Сенонов. Приняв меры к продовольствию войска, Цезарь отправился в Италию, по обычаю, для участия в народных собраниях.
1. Успокоив Галлию, Цезарь, как предположил, отправился в Италию для участвования в народных собраниях. Там он узнал об убийстве П. Клодия, и уведомленный сенатским декретом, что вся молодежь Италии замышляет заговор, он распорядился произвесть набор во всей провинции. Такое положение дел скоро стало известно в Трансальпинской Галлии. Галлы присоединили в этому еще ложный слух, имевший, по их мнению, основание: "что волнения в Риме задержали Цезаря, и что при таких смутах ему невозможно возвратиться к войску. Думая воспользоваться такими обстоятельствами, Галлы, постоянно с прискорбием снося римское владычество, стали смелее в решительнее замышлять войну. Старейшины галльские собирались на совещания в лесах и уединенных местах, и сетовали о смерти Аккона; они говорят друг другу, что тот же жребий может ожидать и их, сострадают над общим жребием Галлии; не щадят ни обещаний, ни наград для тех, которые будут зачинщиками войны и с опасностью собственной жизни будут отыскивать вольности для всей Галлии; утверждают, что прежде всего надобно позаботиться о том, как бы не допустить Цезаря до войска ранее, чем осуществятся их тайные намерения. Они полагали достигнуть этого без труда, рассчитывая, что ни легионы без главного полководца не решатся выйти с зимних квартир, ни Цезарь, не подвергаясь опасности, не может их достигнуть без прикрытия. Наконец, Галлы хотели лучше погибнуть с оружием в руках, чем не вернуть назад и вольность и древнюю воинскую славу, завещанные им предками.
2. Когда об этом толковали, Карнуты вызвались: ни от какой опасности не отказываются они для общей безопасности и обещаются первые из всех начать войну. Так как в то время невозможно уже было обеспечить себя взятием и дачею заложников без того, чтобы их замысел не открылся, то они просят их общий союз скрепить клятвою на военных значках и оружии (этот священный обряд у них считается величайшей важности) в предупреждение того, чтобы, когда они начнут войну, прочие племена их не оставили". Карнуты были осыпаны похвалами от своих соотечественников; взаимный союз скреплен общими клятвами всех присутствовавших, назначено время для открытия военных действий и тем окончилось совещание.
3. В назначенный день Карнуты, под предводительством Котуата и Конетодуна, людей готовых на все, по данному сигналу$1$2$3 устремились в Генаб[1]. Римские граждане, находившиеся там для торговли, и в числе их К. Фузий Цита, один из известных римских всадников, который по приказанию Цезаря заведовал снабжением наших войск провиантом, были убиты и имущества их разграблены. Известие об этом событии быстро разнеслось по всей Галлии (в случае какого-либо важного и значительного происшествия, Галлы клич кличут по всей стране своей один другим, его перенимают следующие и передают ближайшим, что случилось и в этот раз). Таким образом то, что случилось в Генабе при восходе солнца, сделалось известным в земле Арвернов прежде, чем кончилась первая стража ночи; а от одного места до другого расстояние около 160 миль.
4. По примеру Карнутов, Верцингеторикс, сын Целтилла, Арверн, несмотря на свою молодость пользовавшийся огромным влиянием у своих соотечественников (отец его получил старейшинство во всей Галлии и был убит своими согражданами за покушение сделаться царем), собрал приверженных к себе людей и легко воспламенил их. Узнав о его намерении, все устремились к оружию. Гобанитион, его дядя, и прочие старейшины народа не разделяли образа мыслей Верцингеторикса и считали его намерение безрассудным; они его изгнали из города Герговии[2]. Он не отказался от своего умысла, а собирал около себя шайку людей беглых и нуждающихся. С этими силами он убедил некоторых из своих соотечественников взяться за оружие в защиту общего дела их независимости. Составив таким образом многочисленное войско, он изгнал из города своих недоброжелателей, столь недавно его самого выгнавших оттуда. Он получил от своих приверженцев наименование царя и разослал во все стороны посольства, убеждая галльские племена оставаться верными общему союзу, В короткое время примкнули к нему Сеноны, Паризии, Пиктоны, Кадурки, Туроны, Авлерки, Лемовики, Анды и прочие племена, земли которых доходят до океана. Главное начальство, с общего согласия, вверено Верцингеториксу; пользуясь этою властию, он немедленно предписал всем этим племенам выставить заложников, и в самом скором времени привести известное число воинов; он назначил, сколько какое племя должно заготовить у себя оружия и к какому времени; главное внимание обратил он на конницу. К усиленной деятельности он присоединил великую строгость; колеблющихся в верности устрашал он строгими казнями: за большее преступление он предавал смерти огнем, или другой мучительной. За вину менее важную, он отрубал уши или выкалывал глаз, и в таком виде отсылал виновных домой для того, чтобы они прочим служили примером, и чтобы страхом большего наказания удержать других от подобных действий.
5. Такими строгими казнями. в короткое время собрав значительное войско, Верцингеторикс отправил Кадурка Луктерия, человека в высшей степени смелого, с частью войск в землю Рутенов; а сам отправился к Битуригам. Узнав о его приближении, те отправили к Эдуям, под покровительством коих они находились, послов с просьбою о помощи, чтобы быть в состоянии удержать натиск неприятеля. Эдуи, по совету легатов, оставленных Цезарем при войске, отправили на помощь Битуригам пешие и конные войска. Они пришли к реке Лигеру, составляющей границу между землями Битуригов и Эдуев, постояли у ней несколько дней, не решились ее перейти и донесли нашим легатам, что вынуждены были возвратиться вследствие вероломства Битуригов: они узнали, что якобы те замышляли, при переходе их через реку, ударить с одной стороны, а Арверны с другой должны были их окружить. Правду ли они сказали легатам или коварно выдумали - трудно решить за недостатком доказательств. Битуриги, узнав о возвращении шедших к ним войск, немедленно соединились с Арвернами.
6. Об этих происшествиях дано звать Цезарю в Италию; узнав, что, благодаря деятельности Кв. Помпея, внутренние смуты в Риме несколько утихли, Цезарь отправился в Трансальпинскую Галлию. По прибытии туда он был в большом затруднении, каким образом присоединиться к войскам: вызвать их сюда в провинцию - значило подвергнуть их необходимости выдержать несколько сражений в его отсутствии; самому отправиться к войску - было бы вверить свою безопасность галльским племенам, а это было бы неблагоразумно и даже в отношении к тем, которые в то время оставались замиренными.
7. Между тем Луктерий Кадурк, посланный к Рутенам, задобрил это племя Арвервам. Оттуда он перешел в Нитиобригам и Габаллам, взял заложников у тех и у других и, собрав значительные силы, думал было уже сделать вторжение в провинцию, по направлению к Нарбонне. Узнав об этом, Цезарь решился прежде всего предупредить этот замысел неприятеля, в с этою целью отправился тотчас в Нарбонну. По прибытии туда, он обнадежил оробевших жителей и вооруженные отряды расставил по землям Рутенов, присоединенных к провинции, Волков-Арекомиков, Толозатов, вокруг Нарбонны и вообще по всем местам, соседним с неприятелем, а части войск, из провинции, и пополнению, приведенному им самим из Италии, Цезарь приказал собраться в землю Гельвиев, пограничных с Арвернами.
8. Этими распоряжениями Цезарь вынудил Луктерия отступить и отказаться от намерения вторгнуться в провинцию, так как Луктерий считал опасным очутиться со своим войском посреди вооруженных отрядов. Затем Цезарь отправился в землю Арвернов. Здесь преграждали ему путь Цевенские горы, составляющие границу земель Гельвиев и Арвернов; они были покрыты весьма глубоким снегом по случаю сурового еще времени года. Впрочем, при усердной работе воинов, снег был очищен в глубину на 6 футов, и таким образом проложена дорога к земле Гельвиев, куда и прибыл Цезарь. Те были поражены неожиданностью нападения; гору Цевенскую считали они за неприступный оплот для своей земли; особенно в это время года через нее нет тропинок даже и для одного человека. Цезарь приказал коннице опустошить земли Арвернов как можно на большее пространство, и внушить им как можно больше страха. Гонцы, да и сама молва, скоро известили Верцингеторикса о случившемся; устрашенные Арверны окружили его и неотступно просили защитить их достояния и не отдавать их на жертву неприятеля, особенно видя, что вся тяжесть войны пала на их землю. Уступая просьбам своих земляков, Верцингеторикс двинулся от Битуригов в землю Арвернов.
9. Цезарь в этих местах оставался только два дня, предвидя возвращение Верцингеторикса; он уехал от войска будто для собрания конницы и вспомогательных сил, а начальство над ним вверил молодому Бруту, приказав ему рассылать конницу для опустошения земли неприятельской как можно на большее пространство; сам же обещал постараться провесть в отлучке не более трех дней. Устроив здесь все, Цезарь, сверх всякого ожидания своих, прибыл в Виенну как можно поспешнее. Взяв с собою свежую конницу, вперед за много времени им туда отправленную, день в ночь Цезарь проводил в пути и, через землю Эдуев, прибыл в землю Лингонов, где зимовали два легиона; поспешностью перехода Цезарь хотел предупредить замыслы, которые могли иметь Эдуи на его безопасность. По приезде к Лингонам, Цезарь послал за прочими легионами и собрал их в одно место прежде, чем об его действиях слух дошел до Арвернов. Узнав о них, Верцингеторикс отвел войско назад в землю Битуригов, и оттуда двинулся к Герговии, городу Бойев, которых Цезарь, побежденных в Гелветской войне, поместил здесь и отдал Эдуям, - и решился взять его силою.
10. Это обстоятельство поставило Цезаря в немалое затруднение относительно того, на что решиться. Если он остальную часть зимы удержит легионы в одном месте, то как бы по поражении данников, Эдуев, не отпала бы вся Галлия видя, что он вовсе не защищает своих союзников. Раннее же выступление легионов с зимних квартир сопряжено было с великими затруднениями относительно подвоза продовольствия для них. Все таки Цезарь решился преодолеть затруднения, как бы они велики ни были, лучше, чем навлечь на себя позор и тем отдалить от себя расположение всех. Итак, убедив Эдуев подвозить провиант, он дал знать Бойям вперед о своем прибытии, убеждая их оставаться верными и выдержать храбро нападение неприятеля. Оставив в Агендике два легиона и обозы всего войска, Цезарь двинулся в Бойям.
11. На другой день придя к городу Сенонов, Веллавнодуну, чтобы не оставлять в тылу у себя неприятеля и таким образом облегчить себе подвоз провианта, Цезарь предпринял овладеть этим городом; в течение двух дней он его окружил окопом, а на третий день явились из города послы с изъявлением покорности; Цезарь приказал им выдать все оружие, лошадей и выставить 600 заложников. Для приведения в исполнение этих условий Цезарь оставил легата К. Требония. а сам, как можно поспешнее, двинулся в Генаб Карнутов. Там только что получено было известие об осаде Веллавнодува; Карнуты, полагая, что он будет долго сопротивляться, готовились, находившиеся у них для защиты их города, войска послать ему на помощь. Через два дня Цезарь, достиг Генаба; расположившись лагерем перед городом; Цезарь вследствие позднего времени дня, отложил приступ до следующего для, приказав воинам изготовить все что для этого нужно. Так как из города Генаба есть мост через реку Лигер, то Цезарь, опасаясь, как бы жители города не бежали из него ночью, приказал двум легионам провести ночь под оружием. Жители Генаба немного ране полуночи вышли в тишине из города и начали переходить реку. Узнав об этом через лазутчиков, Цезарь с двумя легионами, которым он приказал быть готовыми на всякий случай, сжегши городские ворота, проник в город и овладел им. Весьма немногим из неприятелей удалось уйти, а прочие все взяты: теснота моста и дорог делали бегство для такого множества народу весьма затруднительным. Цезарь город предал огню и разграблению, добычу отдал воинам, а войско перевел через Лигер и прибыл в земли Битуригов.
12. Верцингеторикс, узнав о приходе Цезаря, снял осаду в двинулся ему на встречу. Между тем Цезарь предположил приступить к Новиодуву, городу Битурнгов, лежавшему у него на пути. Жители города прислали послов к Цезарю, прося даровать им прощение и оставить им жизнь. Он, желая с такою же поспешностью, с какою совершил столь многое, довершить и все прочее, приказал жителям Новиодува вынесть оружие, вывесть коней и дать заложников. Уже часть заложников была в наших руках; пока же прочее готовили, несколько наших сотников и небольшое число воинов были впущены в город собирать оружие и лошадей. Вдруг показалась вдали неприятельская конница, предшествовавшая всей армии Верцингеторикса. Увидав ее, горожане обрадовались в надежде на пособие; ободряя друг друга криками, они схватились за оружие, заперли ворота и начали занимать стены. Сотники, находившиеся в городе, отгадали по наружности Галлов об их враждебном умысле и, обнажив мечи заняли ворота, пока все наши воины не вышли из города в целости.
13. Цезарь приказывает вывесть конницу из лагеря и завязывает конное сражение. Наши начали уступать неприятелю; тогда Цезарь двинул им на помощь 600 германских всадников, которых он сначала положил постоянно иметь при себе. Галлы не выдержали их нападения и обратились в бегство, ища убежища у главной армии; потеря их была весьма велика. Вследствие этого поражения жители города, снова прийдя в ужас, схватили тех, которых считали виновниками народного восстания, и выдали их Цезарю, а сами изъявили полную покорность. Окончив и это дело, Цезарь двинулся к Аварику; в земле Битуригов он самый значительный и укрепленный и находится среди самой плодородной страны. Взятием этого города Цезарь недеялся принудить все племя Битуригов к покорности.
14. Верцингеторикс, видя падение одного за другим городов - Веллавнодуна, Генаба и Новгодуна, созвал совет своих приверженцев. Он ия представил: "что на будущее время надобно вести войну совершенно иначе, чем до сего времени; что всеми силами надобно добиваться одного, как бы Римлянам препяствовать в снабжении их фуражом и провиантом. Им это легко по множеству у них (Галлов) конницы и по времени года. В полях невозможно еще косить траву; неприятелям рассеявшись надобно искать корму по селениям, а они то все ежедневно и могут быть истребляемы конницею. Притом для общего блага и спасения всех надобно пренебречь частными потерями: на всем этом пространстве надобно предать огню все деревни, и постройки и по направлению к Бойям, куда только неприятель мог бы отправиться за кормом. Что касается до них самих, то они ни в чем не будут иметь нужды, пользуясь средствами той страны, где будет ведена война. Римляне же или не вынесут недостатка, или будут с большою опасностью далеко отходить от лагеря. Все равно - избить ли самих Римлян, или отнять у них все тяжести; утратив их, они не могут вести войну. К тому же нужно предать огню все: города, которые не вполне защищены от неприятельского нападения или природою, или укреплениями; пусть же они не служат убежищем своим для уклонения от военной службы, а Римлянам не представят запасов продовольствия и верную добычу. Как ни тяжело это и прискорбно, но все же легче решиться на это, чем самим погибнуть, а жен и детей отдать в рабство, что неминуемо должно случиться с ними побежденными".
15. Мнение Верцингеторикса получило всеобщее одобрение; в один день более 20 Битуригских городов преданы огню: примеру этому следуют и другие племена. Везде видны зарева пожаров; хотя все это Галлы делали с большим прискорбием, но они тем утешали себя, что, считая победу почти верною, они надеялись свои потери восполнить в скором времени. На общем совете рассуждали о городе Аварике - предать ли его огню, или защищать. Битуриги пали в ноги прочим Галлам, умоляя их не быть вынужденными собственными руками предать пламени город их, красивейший почти во всей Галлии, служащий и украшением и защитою всему их племени. Они говорили, что его не трудно защитить по его местности, тек как он почти со всех сторон окружен рекою и болотом и имеет только с одной единственный и тесный доступ". На просьбу Битуригов последовало дозволение: сначала Верцингеторикс был против этого, но потом уступил и их просьбам и движимый состраданием к народу. Избраны способные защитники городу.
16. Верцингеторикс следовал за Цезарем малыми переходами; он избрал место для лагеря, защищенное лесами и болотами, в расстоянии от Аварика более 16 миль. Там, через верных лазутчиков, он получал по нескольку раз в день подробные донесения о том, что делалось у Аварика, и через них же отдавал он нужные приказания, Он наблюдал за всеми движениями наших воинов для фуражировки и снабжения хлебом, и когда они по необходимости расходились далеко, нападал на них и наносил им большой вред, хотя наши, стараясь по возможности предупредить это, отправлялись не в одно время и разными дорогами.
17. Цезарь расположил лагерем войска с той стороны города, которая одна представляла к нему свободный доступ между рекой и болотами, но, как мы выше сказали, довольно тесный. Тут он велел сделать насыпь, устраивать осадные орудия и строить две башни; обвести кругом окоп не дозволяла местность. Насчет снабжения продовольствием Цезарь не переставал убеждать Бойев и Эдуев: последние не имели усердия и потому весьма мало оказывали помощи. Первые же имели весьма скудные средства вследствие слабости и незначительности этого племени, и потому их достало весьма не надолго. Войско наше было в величайшем затруднении насчет продовольствия вследствие бедности Бойев, незаботливости Эдуев и сожжения построек. Случалось, что воины наши в течение многих дней бывали без хлеба и с трудом прокармливались стадами, пригнанными из отдаленных мест. Несмотря на это, ни разу не слышно было между ними ропота, который омрачил бы славу прежних их побед и был бы недостоин величия народа римского. Даже когда Цезарь, осматривая осадные работы, подходил к легионам каждому порознь и говорил, что он снимет осаду, если им тяжело сносить нужду в продовольствии, то все просили Цезаря: "не делать этого; в течение многих лет они под его начальством служили верно и не навлекали на себя никакого порицания, ни разу не отступали они ни от какого предприятия, не приведя его в концу; теперь же, оставить осаду, значит подвергнуть себя неминуемому бесславию; скорее перенесут они всевозможные нужды и лишения, чем откажутся отмстить за сограждан своих, погибших в Генабе жертвою вероломства Галлов". Тоже самое воины передавали военным трибунам в сотникам, прося их сообщить об этом Цезарю.
18. Когда придвигали уже башни в стене, Цезарь узнали от пленных, что Верцингеторикс, вытравив пастбища, придвинул свой лагерь ближе в Аварику, а сам с конницею и легко вооруженными пешими, приученными сражаться между всадников, отправился в засаду на то место, на которое, по его мнению, должны были прийти на следующий день наши воины для фуражировки. Узнав об этом, Цезарь, среди ночи в тишине, отправился в поход и рано утром пришел к неприятельскому лагерю. Галлы немедленно от лазутчиков узнали о движении Цезаря: тяжести свои и повозки скрыли они в лесную чащу, а войска все выстроили в боевой порядок на открытой и возвышенной местности. Узнав об этом Цезарь немедленно приказал воинам сложить с себя тяжести и приготовиться к бою.
19. Холм, на котором стояли Галлы, имел небольшую покатость к болоту, которое опоясывало его почти со всех сторон, а в ширину было не более 50 шагов; оно было весьма глубоко и непроходимо. На этом холме смело обнадеженные местностью расположились Галлы, уничтожив все мосты по болоту; они стояли рядами каждое племя особо, заняв все броды и проходы по болоту верными караулами. Галлы намеревались в случае, если бы Римляне вздумали перейти болото, напасть на них с возвышенного места, когда они будут затруднены переходом. Кто бы издали смотрел, то подумал бы, что условия боя для обоих войск одни и те же; а вникнув в отношении местности, видно было, что со стороны Галлов намерение боя было более одним пустым тщеславием Воины римские негодовали, что неприятель может сносить их вид в столь близком расстоянии, и требовали знака к сражению; но Цезарь им внушил: "что победа стоила бы величайших пожертвований и гибели множества храбрейших из них. видя, что воины для его славы не отказываются ни от какой опасности, он не согласится быть так несправедливым, чтобы не считать жизнь воинов дороже собственной". Так утешив воинов, Цезарь в тот же день отвел их в лагерь; а сам решился употребить в дело остальное, что относилось к осаде города.
20. Между тем Верцингеторикс возвратился к своим; он был ими обвиняем в измене за то. что лагерь придвинул ближе к Римлянам, что удалился со всею конницею, оставив без начальника столь значительные силы, что по его удалении Римляне немедленно пришли так кстати и с такою быстротою; все это не могло быть случайно и без умысла; Верцингеторикс предпочитает получить царскую власть над Галлиею с согласия Цезаря, чем благодеянием ее жителей. На эти обвинения Верцввгеторикс отвечал: "если он перенес лагерь, то по недостатку пастбищ и вследствие их же убеждений, а что он подошел ближе к Римлянам, то в надежде на благоприятную местность, так как он находил защиту в самой ее крепости. Что же касается до конницы, то в ее содействии по болотистой местности не было надобности, а там куда они отправились, она была необходима. Удаляясь от войска, он с умыслом никому не передал главного начальства. опасаясь, как бы он не вынужден был желанием народа к битве; а он видел, что все, по малодушию. предпочли бы скорее решить дело битвою, чем сносить дальнейшие труды войны такого рода. Что Римляне пришли так кстати, это угодно было судьбе; а если они призваны каким-либо изменником, то последний только оказал Галлам великую услугу, дав им возможность и видеть малочисленность неприятелей со своей возвышенной позиции, и насмеяться над их храбростью; ибо они не дерзнули вступить в сражение и постыдно удалились в лагерь. Желать ему, Верцингеториксу, власти от Цезаря, изменяя своим соотечественникам, было бы безрассудно: она и так в его руках и обеспечена верною для него в всех Галлов надеждою победы. Он сейчас готов им возвратить, вверенную ими ему, власть, если им кажется, что они более делают ему чести, чем одолжены ему спасением. "А чтобы вы поняли, что я говорю это чистосердечно, - заключил Верцингеторикс - выслушайте римских воинов". Приведены были рабы, захваченные во время фуражировки, несколько дней тому назад, и измученные голодом и тюремным заключением. Они отвечали так, как научены были ранее: "они - воины из римских легионов; вынужденные голодом и лишениями всякого рода, - они тайно ушли из лагеря отыскивать в полях хлеба или скота; все наше войско находится в страшной нужде; воины почти изнемогли от слабости и не в состоянии выносить никакой работы; а потому главный вождь решился отступить с войском, если в три дня не возьмет города". Вот результат трудов коих, сказал Верцингеторикс, а вы меня же обвиняете в измене; я довел победоносное войско Римлян, не потеряв ни капли нашей крови, до того, что оно сделалось жертвою ужасного голода; а когда оно вынуждено будет к позорному бегству, то, вследствие принятых мер, ни одно галльское племя не даст ему у себя убежища.
21. Галлы отвечали на это криками и стуком оружия, что, по их обыкновению, означает одобрение: Верцингеторикса признали превосходным полководцем, не сомневались в его преданности и сознались, что образ ведения войны, им избранный, есть самый лучший. Положили на общем совете послать в город десять тысяч человек отборного изо всех племен войска, Общую безопасность не решились они вверить одним Битуригам главное потому, что в случае, если бы они удержали город, то вся честь победы принадлежала бы им одним.
22. Удивительная храбрость наших воинов встречала себе противодействие в разного рода мерах со стороны Галлов, принятых ими для обороны; народ этот отличается смышленостью и изобретательностью, а более всего способностью подражать тому, чему научился от других. Сделав из веревок петли, они ловили ими осадные косы и, привлекши их к себе, машинами втаскивали внутрь города. Насыпь они портили, подводя мины - в устройстве их всякого рода они чрезвычайно искусны и опытны, имея у себя большие железные рудники и разные подкопы им известны и у них употребительны. Всю стену со всех сторон они покрыли башнями, имевшими верхи из кож. Частыми вылазками и днем и ночью неприятели частью поджигали террасу, устраиваемую нами к стене, частью нападали на воинов в то время, как они были заняты работою. Они постоянно старались равнять свои башни, надстраивая их, вышиною с нашими башнями, по мере того как ежедневно возрастала наша насыпь. Открытым траншеям они вредили острыми, с конца обожженными, кольями, бросали туда кипящую смолу и огромные каменья, чем замедляли работы и препятствовали им подвигаться ближе к стенам.
23. У всех галльских стен почти такая наружность: прямые бревна во всю длину кладутся на землю, в равном, двух футов один от другого, расстоянии; они связываются поперечными бревнами и одеваются земляною насыпью; промежутки же с лица закладываются большими каменьями. Устроив таким образом первый ряд, на него кладется такой же точно другой, с соблюдением такого же промежутка, так что бревна не соприкасаются между собою, но искусно держатся, с помощью вложенных в промежутки камней. Так устраивается вся стена до такой высоты, какую ей хотят дать. Снаружи она красива этим разнообразием составного материала, бревен и камней, расположенных правильными рядами. Притом такое устройство стен много придает им прочности и крепости к обороне; камень делает пожар стены невозможным, а дерево притупляет силу действия стенобитного орудия. Деревянная связь, сорока футов в длину, во многих местах поперечно скрепленная, не может быть ни проломлена, ни растаскана.
24. Несмотря на столько препятствий осадным работам и постоянные дожди в холода, также их замедлявшие, воины наши, преодолев все затруднения, в течение двадцати пяти дней вывели насыпь в ширину 330, а в вышину 80 футов. Уже она почти касалась городской стены; Цезарь, по своему обыкновению, осмотрел работы и увещевал воинов не пропускать нисколько времени для работы. Вдруг, немного ранее третьей стражи ночи, заметили наши, что насыпь дымится; неприятель поджег ее с помощью мины. В то же время по всей стене раздались военные клики Галлов, и в двое ворот с обеих сторон башен они сделали вылазку. Одни со стены издалека бросали на террасу зажженные факелы и разного рода горючие вещества, а другие лили смолу и всячески старались усилить действие огня. Затруднительно было сообразить, за что нужно было взяться и чему прежде препятствовать. Впрочем, так как по распоряжению Цезаря впереди лагеря постоянно были наготове два легиона, а многие воины, сменяясь постоянно, находились при осадных работах, то немедленно приняты были меры отразить неприятелей, вышедших на вылазку; другие отводили башни и перерубали террасу, чтобы воспрепятствовать распространению огня, все же наши, сколько их было в лагере, устремились гасить огонь.
25. Везде был упорный бой, в котором прошла остальная часть ночи; неприятель не отчаивался в победе; он видел, что верхи башен обгорели и они не могли более, быв придвинуты, служить убежищем нашим воинам; притом утомленных беспрестанно сменяли свежие, и они дрались упорно, надеясь в этот час решить судьбу Галлии. Я сам видел особенность, достойную памяти и которую спешу здесь записать. У ворот города стоял Галл, метавший к стороне горевших башен куски сала и смолы, передаваемые ему из рук в руки; с правой стороны стрела скорпиона[3] пронзила его и он пал бездыханен. Ближайший к нему Галл переступил через него, стал на его место, продолжая делать то же, что он: его постигла та же участь; за ним стал третий, и когда тот убит был, - четвертый, и пост этот не прежде был оставлен защитниками, когда пожар был потушен, неприятели отражены на всех пунктах и бой совершенно прекратился.
26. Истощив все средства защиты и видя безуспешность их, Галлы на другой день задумали оставить город по убеждению и приказанию Верцингеторикса. Они надеялись в тишине под покровом ночи, совершить отступление без большой потери, тем более, что лагерь Верцингеторикса находился недалеко от города и непрерывное болото, тянувшееся по тому направлению, препятствовало бы преследованию со стороны нашей конницы. Уже они готовились привести в исполнение свой умысел ночью, как вдруг матери семейств явились на площадь и со слезами пали в ноги своим, умоляя их и заклиная всем, не предавать их и общих их детей на жертву неприятелю; бежать же им невозможно было по слабости сил, в которых отказала им самая природа. Видя, что они остаются глухи к их просьбам и что, как обыкновенно бывает в таких случаях, чувство боязни за себя изгнало чувство жалости, они стали кричать и давать знать Римлянам о замысле бегства Галлов. Тогда Галлы, опасаясь, чтобы Римляне не заняли впереди дорог конницею, оставили намерение.
27. На следующий день, когда, по распоряжению Цезаря, башня была выдвинута и прочие работы приняли направление какого он желал, то поднялась сильная непогода. Считая ее не бесполезною для исполнения замысла и видя, что осажденные не так старательно расставили стражей по стенам, Цезарь приказал и своим воинам показывать менее деятельности в работах, а между тем сделал наставление, как они должны были поступить. Незаметно, по его приказанию, воины легионов налегке вошли в траншеи. Цезарь сделал им увещание, говоря, что пришло наконец время воспользоваться плодом стольких трудов. Он обещал награды тем из воинов, которые первые взойдут на стены, и в заключение подал знак воинам к приступу. Они вдруг налетели со всех сторон и быстро заняли стены.
28. Неприятель, в ужасе от такой неожиданности, будучи сброшен со стены и башен, по площадям и вообще открытым местам останавливался толпами, с тем чтобы сразиться открытым боем в случае, если Римляне с какой-нибудь стороны нападут на них. Видя, что никто из них не спускается на ровное место, но они везде занимают стену, Галлы, дабы не отнята у них всякая возможность к бегству, побросали оружие и дружно пустились бежать в отдаленные части города. Одни, столпившись у ворот и по случаю тесноты их сами себя давившие, погибли от мечей наших воинов; успевшие выйти из ворот были настигнуты и умерщвлены конницею; никто из наших не думал о добыче. Ожесточенные избиением Римлян в Генабе и перенесенными трудами, наши воины не щадили ни дряхлых старцев, ни женщин, ни детей. Таким образом из всего числа защитников города, сорока тысяч, спаслось не более восьми сот; они услыхав первый крик бежали из города и достигли невредимо Верцингеторикса благополучно. Была уже совершенная ночь, когда они пришли, и Верцингеторикс велел принять их без тихонько из опасения, как бы сострадание и жалость к ним не произведи в народе какого-либо волнения. Он далеко по дороге расставил своих приближенных и старейшин разных племен, приказав им, чтобы они беглецов разделили и каждого отвели в часть лагеря, где находились его соотечественники.
29. На другой день, Верцингеторикс созвав сейм утешал и увещевал: "слишком не унывать духом и не смущаться постигшею их потерею. Не доблестью и не в сражении победили Римляне, но хитростью какою то и знанием осадного искусства, в котором они, Галлы, еще не опытны. Ошибаются те, которые стали бы от войны ждать одних успехов. Что же касается до него, то они сами могут быть свидетелями, что он был против намерения оборонять Аварик. А если и случился теперь урон, то этому причиною неблагоразумие Битуригов и излишняя уступчивость прочих Галлов; впрочем потерю эту он постарается вскоре загладить блестящими успехами. Если какие племена Галльские доселе были еще в разномыслии с ними, теперь они, благодаря его усилиям, скоро к нему присоединятся и образуется общий союз всех Галлов, против единодушия коих на всем земном шаре ничто устоять не может; а этого он уже почти достиг. Впрочем справедливым считает он требовать от них для общей безопасности заняться укреплением лагерей, чтобы они могли легче выдерживать внезапные нападения неприятеля.
30. Речь эта произвела на Галлов благоприятное впечатление; особенно им понравилось, что после такого урона Верцингеторикс не прятался от народа и не боялся ему показаться. Напротив Галлы получили еще более уважения к благоразумию и предусмотрительности Верцингеторикса, подавшего совет в то время, когда Аварик был цел, сперва его сжечь, а потом его оставить. Таким образом потери, обыкновенно служащие к уменьшению влияния полководца на его воинов, в этом случае имели совершенно противоположное действие: влияние Верцингеторикса на Галлов после понесенной им потери росло с каждым днем; они льстились поданною им надеждою, что и прочие племена Галлии присоединятся к ним. С этого времени Галлы начали укреплять свои лагери и до того они были воодушевлены, что, несмотря на труд для них непривычный, они в полной готовности и совершенном послушания исполняли все, что им было приказано?
31. И не менее, как обещался, хлопотал Верцингеторикс присоединить к себе прочие племена Галлии; он старался их старейшин прельстить подарками и обещаниями, а для этой цели он употреблял людей ловких, умевших в говорить красноречиво, и вкрадываться в дружбу. Ушедших из Аварика, Верцингеторикс одел и вооружил, а для пополнения убыли в войсках предписал подвластным ему племенам выставить к назначенному сроку известное число воинов; всех стрелков, коими Галлия весьма обильна, он велел собрать и к себе прислать; такими мерами урон, понесенный в Аварике, скоро был пополнен. Между тем Тевтомат, сын Оловикона, царь Нитиобригов, отец которого получил от нашего сената название друга, привел к Верцингеториксу многочисленную конницу, набранную им в Аквитании.
32. Цезарь долгое время пробыл в Аварике; нашед здесь огромные запасы хлеба и прочих припасов, он давал войску отдохнуть и опомниться от перенесенных им трудов в лишений. Зима уже почти кончилась, подходило время благоприятное для ведения военных действий; Цезарь намеревался отыскивать неприятеля и попытаться выманить его из лесов и болот или обложить его там осадою. В это время прибыли к нему послы Эдуев с просьбою: "употребить свое посредство в крайне нужном случае. Внутренние дела их находятся в весьма опасном положении. Издревле ежегодно избирается у них лицо, которое облекается на год царскою властью. Ныне же таких сановников у них два, и каждый убежден, что он-то в выбран по закону. Один Конвиктолитан, достойный молодой человек знатного рода; другой - Кот, весьма древнего происхождения, с большим весом и огромною партиею; в прошлом году брат его Валетиак отправлял эту должность. Все граждане под оружием, раздор господствует и в сенате и в народе; все разделилось на две враждебные партии. Если такой порядок вещей продлится, то неминуемо угрожает междоусобная война; желая это предупредить, прибегают они в благоразумию и распорядительности Цезаря."
33. Цезарь знал, как невыгодно оставить войну в уйти от неприятеля при таких обстоятельствах; но, принимая в соображение, какие дурные последствия могут быть от этих несогласий, и опасаясь, как бы племя Эдуев, столь сильное, верное в союзе римскому народу и всегда пользовавшееся его, Цезаря, особенным расположением, и милостями всякого рода, не сделалось жертвою домашних насильств и несогласий и как бы партия, менее рассчитывающая на поддержу с его стороны, не призвала на помощь Верцингеторикса - решился немедленно заняться этим делом. Так как по закону Эдуев их верховные сановники не должны переходить за пределы своей области, то Цезарь, не желая ни в чем коснуться их древних прав и обычаев, решился сам ехать в землю Эдуев и пригласил их сенат и обоих соперников в Децетию. Туда собрался почти весь народ; тайно разведал Цезарь, что Кот избран братом не в том месте и не таким образом, как надлежало; а так как закон Эдуев запрещает двум братьям при жизни один другого не только отправлять эту должность, но даже и заседать вместе в сенате, то и Цезарь принудил Кота отказаться от власти, а Конвиктолитана, избранного по закону жрецами в присутствии старейшин народа, утвердил в должности.
34. Сделав такое определения, Цезарь увещевал Эдуев покончить их раздоры и несогласия и обратить все внимание на ведение настоящей войны, по окончании коей и по усмирении всей Галлии, они получат заслуженную ими награду. он назначил им как можно в скорейшем времени прислать к нему всю конницу и десять тысяч пеших, которых он намерен употребить для прикрытия своему войску сообщений относительно продовольствия. Войско он разделил на две части: четыре легиона он отдал Лабиену вести в землю Сенонов Паризиев, а сам повел шесть легионов в земли Арвернов к городу Герговии, следуя течению реки Элавера; часть конницы Цезарь дал Лабиену, часть при себе оставил. узнав об этом, Верцингеторикс, уничтожив все мосты по Элаверу, следовал за Цезарем вдоль другого берега.
35. Оба войска постоянно почти находились в виду одно у другого и лагерем располагались напротив друг друга. Неприятельские разъезды не дозволяли нигде Римлянам навесть мост и перевесть войска. Это обстоятельство ставило Цезаря в большое затруднение: надобно было бы дожидаться за рекою большую часть лета, так как Элавер делается доступен в брод не ранее осени. Во избежание этого Цезарь расположился лагерем в лесистом месте, насупротив одного из мостов, разобранных по приказанию Верцингеторикса; на другой день он там тайно остался с двумя легионами, а прочие войска со всеми обозами, как обыкновенно, отправил, взяв несколько когорт для того, чтобы число легионов казалось все тоже. Он приказал этому войску отойти как можно подалее, и когда день уже был на всходе и войско по расчету Цезаря долженствовало стать лагерем, Цезарь приказал устроить мост с помощью прежних свай, которых нижняя часть была еще видна. Скоро мост был готов, легионы перешли и Цезарь, избрав удобное место для лагеря, воротил к себе и остальные войска. Верцингеторикс, узнав об этом и не желая быть вынужденным против воли принять сражение, длинными переходами ушел вперед.
36. Цезарь с этого места в пять переходов достиг Герговии. Тут в тот же день произошла незначительная схватка конницы. Цезарь, осмотрев местность города, расположенного на весьма высокой горе, доступ на которую был со всех сторон весьма затруднителен, убедился в невозможности взять его приступом; а к облежанию приступить решился он не прежде, как обеспечив продовольствие для войска. Верцивгеторикс расположился лагерем подле города по горе; войска каждого племени стояли порознь отделенные одно от другого небольшими промежутками. Возвышения горного хребта, насколько их видно было, покрыты были неприятелями: вид был способный внушить ужас. Старейшины из каждого племени, избранные Верцингеториксом для участия в военных советах, должны были являться к нему каждый день на рассвете для донесений о случившемся в принятия приказаний. Ни один день не проходил без того, чтобы не происходило по приказанию Верцингеторикса нападения со стороны Галлов конницы, перемешанной со стрелками; этими постоянными стычками он хотел испытать мужество и присутствие духа своих воинов. против города, у самой подошвы горы, находился холм, со всех сторон отделенный и представлявший весьма крепкий пункт. Занятием его наши казалось могли бы сильно препятствовать неприятелю в снабжении себя водою и в свободном пользовании пастбищами, а между тем он занят был не слишком сильным отрядом. Впрочем Цезарь в тишине ночи вышел из лагеря, выбил неприятеля и овладел этим местом, прежде чем могли ему подать пособие из города; тут оставил он два легиона и от меньшего лагеря к большому провел двойной ров в двенадцать футов ширины, представлявший во всякое время безопасное сообщение даже для одного воина, на случай внезапного нападения неприятеля.
37. Между тем как это происходит у Герговии, Эдуй Конвиктолитан, которому, как мы выше говорили, Цезарь присудил царскую власть над Эдуями, обольщен был деньгами со стороны Арвернов и вступил в заговор с несколькими молодыми людьми, первое место между которыми занимали Литавик в его братья, принадлежавшие в самому знатнейшему семейству. С ними делит Конвиктолитан вознаграждение и убеждает: "не забывать, что они родились вольными и на то, чтобы повелевать. Племя Эдуев в настоящее время одно замедляет верную победу Галлов; их влияние удерживает остальных. Если же Эдуи восстанут, то Римлянам невозможно будет держаться в Галлии. Хотя Цезарь и оказал ему некоторым образом благодеяние, но в таком деле, где вся правда и так была на стороне его. Впрочем дело общей свободы для него всего дороже. Да и почему Эдуи в своих правах в законах отдаются на суд Цезарю? Почему же Римляне не приходят к ним за тем же?" Не трудно было молодежи увлечься и примером начальника и соблазном денежной награды; они даже взяли на себя приведение в исполнение этого умысла. Нужно было только найти предлог к восстанию; они не надеялись легкомысленно увлечь в войну большинство народа. Определено вверить Литовику начальство над теми десятью тысячами человек, которых назначено послать к Цезарю на войну, и поручить ему вести их; а братья Литавика должны были вперед ехать к Цезарю. Дальнейший образ действия также назначен.
38. Литавик, получив войско и находясь уже от Герговии не более как в 30 милях, созвал вдруг воинов и со слезами на глазах стал им говорить; "Куда мы идем, товарищи? Вся наша конница, все лучшие роды погибли; старейшины племени нашего, Епоредорикс и Виридомар, обвиненные в измене, умерщвлены Римлянами, не быв выслушаны. Это узнать вы можете от тех, которые бежали из самого побоища; а я, у которого убиты братья и все родные, от горя не могу вам передать того, что случилось". Выведены были люди$1$2$3 которые научены были, что им отвечать; они подтвердили войску все то, что сказал Литовик: "все всадники эдуйские умерщвлены за то, что будто бы они имели переговоры с Арвернами; они же скрылись в многолюдстве воинов, и таким образом спаслись от верной смерти". Эдуи выразили криками свое негодование, умоляя Литавика принять меры к их общей безопасности: "нужно ли еще дальнейшее размышление? - сказал Литавик - нам следует идти к Герговии и соединиться с Арвернами. Усумнимся ли мы, что Римляне, раз решившись на столь великое злодеяние, не устремятся и на нашу гибель? Итак, если еще есть в нас остаток мужества, то отомстим за смерть соотечественников наших, погибших предательским образом, и умертвим этих разбойников". Тут он указал на граждан римских, находившихся, в надежде на верность Эдуев, при их войске. Немедленно предан разграблению значительный обоз хлеба и прочих припасов; Римляне, при нем находившиеся, погибли в жестоких мучениях. Он разослал гонцов по всей области Эдуев с известием о мнимом избиении всадников и старейшин, убеждая всех последовать его примеру и устремиться на отмщение за кровавую обиду.
39. В числе эдуйских всадников, находились двое молодых людей, нарочно вызванные Цезарем: Эпоредорикс, знаменитый родом, сильный влиянием на соотечественников, и Виридомар, равный по значению первому, но уступавший ему относительно знатности рода; Цезарь его, переданного ему Дивитиаком, из незначительного положения сделал одним из первых лиц между Эдуями. У Виридомара с Эпоредориксом было постоянное соперничество о первенстве: в междоусобии за первую должность у Эдуев один всеми силами поддерживал Конвиктолитана, а другой - Кота. Эпоредорикс, узнав о замысле Литавика, почти в полночь явился к Цезарю с донесением, умоляя его "не допускать, чтобы целое племя, вследствие интриг молодежи, отпало от союза с народом римским; а это непременно случится, если столько тысяч Эдуев присоединятся к неприятелю; потерю их и родные их не перенесут, да в для всего племени она будет весьма чувствительна".
40: Цезарь был крайне озабочен этим известием, тем более, что племя Эдуев постоянно пользовалось особенным его расположением. Немедля нисколько выводит он из лагеря четыре легиона налегке (без тяжестей) и всю конницу; понимая необходимость поспешности, он не дал даже времени снять палатки; для защиты лагерей оставил он легата К. Фабия с двумя легионами, а братьев Литавика велел схватить, но узнал, что они незадолго перед тем уже успели перейти к неприятелю. Сделав увещание воинам: "в течение предстоящего пути не щадить трудов", при величайшей готовности их исполнять его приказания, Цезарь сделал 25 миль. Тут увидели войско Эдуев; Цезарь приказал коннице окружить их в преградить им путь, но строго запретил убивать кого либо. Эпоредориксу же и Виридомару Цезарь велел показаться в первых радах всадников и переговорить с их соотечественниками, которые считали их убитыми. узнав их и убедясь таким образом в обмане Литавика, Эдуи протягивали к нам руки в знак покорности и, бросив оружие, молили только даровать им жизнь, а Литавик бежал в Герговию со своими приближенными, которые, по обычаю Галлов, не мотут оставить своего покровителя, в каком бы он ни был отчаянном положении.
41. Цезарь отправил к Эдуям гонцов, давая им знать, что он, по своему снисхождению, дарует жизнь их соотечественникам, которых по праву войны он ног бы убить. Дав три часа ночи на отдохновение войску, Цезарь двинулся назад к Герговии. почти на половине дороги встретил он всадников, посланных к нему Фабием, с известием о его весьма опасном положении. Неприятель в превосходных силах напал на наш лагерь, сменяя постоянно утомленных людей свежими, тогда как наши изнемогали от постоянного труда и при обширности лагерей должны были оставаться постоянно на тех же местах вала. Неприятель переранил у нас много людей, бросая огромное количество стрел и разных метательных снарядов. Их выдержать весьма полезны были метательные орудия. По уходе неприятеля, Фабий оставил только двое ворот, а прочие завалил, прибавил к валу парапет и готовился на следующий день выдержать новый приступ. Узнав об этом, Цезарь, благодаря усердию воинов, поспел в лагери прежде восхода солнца.
42. Между тем как это происходило у Герговии, Эдуи, получив первые известия от Литавика, не оставили себе нисколько времени для расследования. Одни побуждаемы были корыстолюбием, другие раздражительностью и опрометчивостью, столь свойственными характеру здешних жителей, готовых пустой слух считать за дело доказанное. Имущества граждан римских преданы разграблению, а они сами или умерщвлены, или увлечены в рабство. Конвиктолитан поддерживал такое расположение умов народа, стараясь раздражить его более и важностью совершенных злодеяний сделать возврат к умеренности невозможным. М. Аристий, трибун военный, ехал к легиону и остановился в городе Кабиллоне; Эдуи дали ему клятву, что не тронут его, и тем выманили его из города, а равно и множество купцов, собравшихся туда для торговли. Дорогою они напали на них и отняли все их вещи, а самих и день и ночь держали в тесной осаде. Много пало с обеих сторон, но число Эдуев, бравшихся за оружие, постоянно росло.
43. Когда же пришло к Эдуям известие, что все их воины во власти Цезаря, то они прибегли к Аристию, доказывая ему, что все, что произошло, случилось без согласия народа, назначили следствие насчет разграбленного имущества, а Литавика и братьев его имение взяли в общественную казну; к Цезарю отправлены послы для принесения их оправданий. Это было сделано ими для возвращения своих сограждан; но, опозорив себя злодействами, прельщенные доставшейся им частью добычи, разошедшейся по многим рукам, опасаясь возмездия за все это, они тайно составили замысел войны, а посольствами склоняли к ней и прочие племена. Цезарь, хотя и понимал все это; тем не менее он принял эдуйских послов самым ласковым образом: "снисходя к неведению и легкомыслию народа, он не намерен употребить против него строгих мер и лишить Эдуев своей благосклонности". А сам, ожидая большого восстания Галлии, и не желая быть окруженным всеми ее племенами, придумывал средство, как бы отойти от Герговии и все войско собрать в одно место так, чтобы отступление, сделавшееся необходимым вследствие опасения измены, не показалось бы бегством.
44. Пока Цезарь обдумывал это, ему казалось представился случай к удачу военному делу. Прибыв для осмотра работ в меньшем лагере, Цезарь приметил, что тот самый холм, который в прежние дни едва виден был за множеством неприятелей, почти совершенно был обнажен от людей. Удивившись этому, Цезарь спросил о причине перебежчиков, стекавшихся к нему ежедневно в большом числе. Все подтвердили то, что уже известно было Цезарю чрез лазутчиков, а именно, что это гористое возвышение на вершине представляет почти ровное лесистое место, довольно узкое, представляющее доступ в другой части города. За этот пункт крайне опасались неприятели; они очень хорошо знали, что, потеряв уже один холм, если и другой достанется Римлянам, то они будут как бы в осаде и им невозможно будет ни выходить, ни пользоваться пастбищами; для укрепления этого места все вызваны Верцингеториксом.
45. Узнав об этом, Цезарь среди ночи посылает туда весьма многие отряды конницы; он им приказывает, чтобы они, по всем местам, производили как можно более шуму. На рассвете он отдал приказание вывесть из лагерей большую часть тяжестей, а погонщикам, дав им шлемы, велел ездить вокруг холмов, дав им вид и наружность конницы; с ними было и несколько всадников, и они на показ заходили и подальше, Длинным обходом он всех их направляет к одному месту. Все это было видно далеко из города, откуда по его возвышенному положению открывался вид на лагерь; но на таком дальнем расстоянии хорошенько понять, в чем дело, невозможно было. Один легион послал он к тому же холму и, дав ему немного пройти, скрыл его в низменном месте среди лесов. У Галлов увеличилось подозрение и они сосредоточили туда для укрепления все войска. Цезарь, видя, что лагери неприятелей опустели, приказал своим воинам понемногу, прикрыв военные значки и скрывая по возможности их передвижение, как бы оно не было замечено из города, переходить из большего лагеря в меньший; легатам же, командовавшим отдельными легионами, предписал образ действия. Он внушает им, главное, воздерживать воинов, дабы их рвение к битве или жадность к добыче не увлекли дальше, чем бы следовало, обращает их внимание на неблагоприятные условия местности, чему помочь можно только быстротою; все дело в случае, а не в напряжении сил. Изложив все это, Цезарь дает знак, а с правой стороны по другому всходу в то же время посылает Эдуев.
46. Стена города, от равнины и начала всхода, по прямому направлению, не принимая в расчет неровностей почвы, была не более, как в тысяче двухстах шагах. Извилины же дороги, содействовавшие в смягчении крутизны холма, увеличивали это расстояние. Почти на половине холма, как позволяла местность, проведена была в длину Галлами каменная стена из огромных камней, в 6 футов вышины, с целью задержать натиск наших. Нижняя часть холма была совершенно пуста, но верхняя, до самих стен города, покрыта была сплошными неприятельскими лагерями. По данному знаку, воины наши быстро достигают до укрепления и овладевают тройным лагерем. Такова была быстрота, с какою захвачены лагери, что Тевтомат, царь Нитиобригов, захваченный врасплох в палатке, когда он расположился на послеобеденный отдых, едва ушел от рук наших воинов, рассеявшихся по лагерю для грабежа, полунагой сверху до пояса, на раненом коне.
47. Достигнув того что предположил в уме, Цезарь велел играть отбой, а значкам десятого легиона, который в то время его сопровождал, приказал остановиться. Воины прочих легионов не слыхали звука трубы, так как их отделяла довольно большая равнина, но удерживаемы были военными трибунами и легатами, по приказанию Цезаря. Обнадеженные быстрою победою, бегством неприятелей и счастливыми сражениями прежних дней, воины не считали никакого предприятия выше сил своих и доблести; не прежде они остановились в преследовании, как приблизясь к стене и воротам города. Тут то изо всех частей города поднялись крики испуга; жители, находившиеся подалее, пораженные внезапным страхом, полагая, что Римляне уже в стенах, устремились из города. Матери семейств метали со стен одежды и серебро; обнажив груди, они протягивали руки к Римлянам, с мольбою о пощаде; они боялись участи жителей Аварика, где не пощажены были смертью ни женщины, ни дети; некоторые на руках быв спущены со стены, отдавались нашим воинам. Л. Фабий, сотник восьмого легиона, говоривший, как после узнали, в этот день своим, что его соблазняет добыча, ожидающая его в Аварике, и что он не допустит кому либо первому, кроме него, взойти на стену, с помощью трех солдат, ими поднятый, взобрался на стену и, подавая оттуда руку, встащил и их каждого порознь за собою.
48. Между тем те, которые собрались у другой части города, как мы писали выше, для укрепления, услыхав первые крики, а затем и побуждаемые частыми гонцами, с известием, что город в руках Римлян, послав вперед всадников, устремились туда всею массою: приходившие становились под стеною и ежечасно увеличивали число наших врагов. Видя множество своих, матери семейств, еще столь не давно протягивавшие со стены руки к Римлянам, распустив волосы по гальскому обычаю, умоляли своих, вынося к ним детей, о защите. Бой для Римлян был неровный и местностью и числом; утомленные быстротою движения в продолжительностью битвы, с трудом выдерживали они нападение свежих и не тронутых сил неприятельских.
49. Цезарь, видя, что бой невыгоден по, местности, и что силы неприятельские все прибавляются, стал опасаться за своих. он немедленно послал приказание к легату Т. Секстию, оставленному для защиты меньшего лагеря, вывести тотчас когорты из лагеря и поставить их у подошвы холма с правой стороны неприятеля, для того, чтобы, если увидит наших сбитых с позиции, наводил бы страх, чтобы неприятель не так свободно их преследовал, а сам, немного выступив вперед с легионом с того места, где было остановился, дожидался исхода битвы.
50. Битва была рукопашная и упорная: неприятель полагался на выгоду местности и превосходство в числе, а наши на свое мужество. Вдруг с нашего неприкрытого фланга показались Эдуи, посланные Цезарем с правой стороны, по другой дороге, для развлечения сил неприятельских; сходством оружия они привели было наших в сильный ужас. Хотя у них правое плечо было обнажено - признак покорных нам племен, но воины наши считали это умышленным действием неприятеля для их обмана. В это время сотник Л. Фабий и те, которые вместе с ним взошли на стену, были окружены врагами, умерщвлены и тела их сброшены. М. Петрей, сотник того же легиона, старался проломить ворота, но, окруженный и стесненный многочисленным неприятелем, отчаявшись за себя, - он уже получил несколько ран - обратился к воинам своей сотни, которые за ним следовали, и сказал им: "и вам и мне вместе невозможно спастись, и так я обеспечу вам безопасность, вам которых ввела в опасность моя жажда к славе. А вы, пользуясь случаем, думайте о себе!" Тут он бросился в средину врагов, убил двух а прочих несколько оттеснил от ворот. Когда воины хотели подать ему помощь, то он им сказал: "вотще вам было бы заботиться о жизни моей, - человека, которому уже изменяют кровь в силы. Уходите отсюда, пока есть возможность, и спешите к своему легиону". Сражаясь, он вскоре погиб, но своим доставил возможность спастись.
51. Наши, теснимые со всех сторон, потеряв 46 сотников, сброшены с занятой было ими позиции; жаркое преследование Галлов остановил десятый легион, расположенный для вспоможения на месте более ровном; а его подкрепили когорты тринадцатого легиона, Т. Секстием, легатом, выведенные из меньшего лагеря и занявшие более возвышенное место. Легионы, как только достигли ровного места, остановились и обернули значки к неприятелю. Верцингеторикс от подошвы холма воротил своих в укрепления; в этот день мы лишились немного менее 700 человек воинов.
52. На следующий день Цезарь, созвав собрание воинов, упрекал их за самонадеянность и алчность: "они сами себе предписывали как идти далеко и как действовать; слыша сигнал военачальника, не остановились и не могли быть удержаны ни трибунами военными, ни легатами. Им внушено было, что значит неблагоприятная местноть, что испытал и он сам (Цезарь) у Аварика, где хотя неприятель и был захвачен без вождя и конницы, однако он (Цезарь) упустил верную победу для того, что бы в борьбе не понесть и малого урона вследствие невыгодной местности. Отдавая должную дань похвалы и удивления мужеству тех, которых не могли остановить ни укрепления лагеря, ни вышина горы, ни стены города, однако не может не упрекнуть их своевольства и дерзости, что они сочли себя в праве лучше его, главного начальника, судить и о победе и о ходе событий. В воине послушание, умеренность и скромность для него столько же дороги, сколько храбрость и присутствие духа".
53. В заключение речи, Цесарь счел нужным ободрить воинов: "дабы они не смущались духом о том, что случилось, и урон, который потерпели от неблагоприятной местности, не приписывали доблести неприятелей". Исполняя давно задуманный план отступления, Цезарь вывел войска из лагеря и в удобном месте выстроил их в боевом порядке. Верцингеторикс однако не решился спуститься в равнину и, ограничившись схваткою конницы, кончившуюся благоприятно, Цезарь отвел войско в лагерь. Также он поступил и на другой день, полагая, что он достиг цели, т. е. убавил самонадеянности у Галлов и ободрил мужество своих воинов, двинулся в область Эдуев. Неприятель и тут не преследовал его; на третий день Цезарь на реке Элавере исправил мост и перевел войско.
54. Тут Цезарь узнал от пришедших к нему Эдуев, Виридомара и Эпоредорикса, что Литавик со всею конницею отправился склонять Эдуев к восстанию; и им необходимо ехать вперед разуверить своих соотечественников. Цезарь, хотя из многих обстоятельств ясно видел коварство Эдуев и догадывался, что удаление Виридомара и Эпоредорикса только ускорит отпадение их племени, впрочем не счел нужным их удерживать, не желая ни оскорбить их явным подозрением, ни обнаружить перед ними робость. Когда они удалялись, то Цезарь вкратце изложил свои к Эдуям благодеяния: в состоянии унижения были они при его приезде в Галлию; лишенные большей части земель и пожитков, они были стеснены в города, вынуждены платить дань и с величайшим позором исторгнуты были у них заложники. Теперь же они поставлены на такую степень могущества и славы, что не только получили все, что потеряли, но и далеко превзошли все, чего только могли ожидать сравнительно с прежним". Внушив им это все, Цезарь отпустил их от себя.
55. Город Эдуев, Новиодун[4], лежит на берегу Лигера. в местности весьма выгодной; здесь Цезарь собрал всех Галльских заложников, большие запасы хлеба, общественную казну, значительную часть собственного и войскового обоза; туда же отправил он большое количество лошадей, закупленных для этой войны в Италии и Испании. Прибыв туда, Эпоредорикс и Виридомар расспрашивали о состоянии общественных дел и узнали, что Эдуи впустили Литавика в Бибракт[5], один из важнейших у них городов. что к нему туда прибыли сановник Конвиктолитан и большая часть сенаторов, и что с общего согласия уже отправлены к Верцингеториксу послы с предложением мира и дружественного союза. При таком положении дел, они и сами хотели воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Избив Новиодунский гарнизон и всех Римлян, бывших там проездом или для торговли, они деньги и лошадей поделили меж себя, заложников Галльских племен отправили в Бибракт к старейшинам, а город, находясь в невозможности защищать и не желая, чтобы он достался Римлянам, предали пламени. Хлеба, сколько могли наскоро захватить с собою, увезли на лодках, а остальной побросали в реку или сожгли. Сами они набирали войско по соседним местам, расставили отряды и караулы по берегам реки Лигера и повсюду показывались с конницею, желая вселить робость в Римлянах, замышляя отрезать им подвозы съестных припасов и нуждою изгнать их из Галлии. В этой надежде много их поддерживало то, что Лигер очень наполнился водою от таяния снегу до того, что по видимому вброд его вовсе невозможно было перейти.
56. Узнав об этом, Цезарь видел необходимость поспешности; нужно было стараться во что бы то ни стало навесть мосты и принудить неприятеля к сражению, не дав сосредоточиться всем его силам. Оставив свой план военных действий, возвратиться в Провинцию - и самое чувство страха нашло бы неблагоразумным. Не говоря уже о позоре такого поступка, гора Цевеннская на дороге, представляла насчет пути величайшие затруднения, тем более, что отсутствие Лабиена и вверенных ему легионов внушало опасение. Таким образом с величайшею поспешностью совершая и днем и ночью огромные переходы, Цезарь, против всех ожиданий, достиг Лигера. Здесь конница нашла брод, в крайних обстоятельствах годившийся, так что при переходе только плечи и руки воинов не были в воде и они могли нести оружие; конница была расставлена в воде, и так, как неприятели при первом виде были смущены, то войско перешло реку без потерь. Нашед хлеб на полях и большое количество скота, Цезарь снабдил войско всем нужным и решился идти в землю Сенонов.
57. Между тем как это делалось у Цезаря, Лабиен - резерв, только что прибывший из Италии, оставил в Агендике для оберегания обозу, а сам с четырьмя легионами отправился в Лютецию, город Паризиев, расположенный на острове реки Секваны[6]. Узнав о прибытии его, неприятель собрал значительные силы из соседних племен. Главное начальство вверено Авлерку Камулогену; дряхлый старик, он удостоен этой чести по отличному знанию военного дела. Обратив внимание на существование большего болота, имевшего исток в Секвану и служившего естественною защитою этого места, Камулоген тут расположился лагерем, и вознамерился воспрепятствовать нашим в переправе.
58. Лабиен сначала пробовал употребить машины, делал насыпи и гати в болоте, стараясь проложить себе по ней путь. Видя же трудность этого предприятия, он в тишине, в третью стражу ночи, вышел из лагеря и тою же, какою шел сюда, дорогою, достиг Мелодуна[7], города Секванов, расположенного на острове реки, как мы сказали и о Лютеции. Здесь Лабиен захватил около 50 судов; собрав их поспешно и посадив на них воинов, Лабиен без сопротивления овладел городом, тем более, что жители пришли в ужас от неожиданности нападения, да и большая часть их была вызвана на войну. Исправив мост, за несколько дней перед тем разломанный неприятелем, Лабиен перевел по нем войско и, вдоль по течению Сены, двинулся к Лютеции. неприятель, узнав о случившемся от бежавших жителей Мелодуна, предал огню Лютецию и разломал ведущие к ней мосты; а сам под защитою болота, расположился лагерем на берегах Сены, напротив Лютеции и Лабиенова лагеря.
59. Уже пронесся слух, что Цезарь отступил от Герговии, приходили вести об измене Эдуев и о вторичном вооружении всей Галлии. Галлы передавали друг другу на сходках, будто Цезарь, отрезанный от Лигера и ото всех дорог, вынужден был недостатком съестных припасов отступить в Провинцию. Белловаки со своей стороны, постоянно к нам враждебные, узнав о восстании Эдуев, стали собирать войска и явно готовиться к войне. Видя такую перемену обстоятельств, Лабиен понимал необходимость избрать совершенно другой план действия, чем какой он прежде думал. Теперь уже он добивался не того, чтобы что нибудь приобрести или вынудить неприятеля к бою, а старался об одном только, как бы войско без потерь привесть в Агендик. С одной стороны угрожали Белловаки, народ, считающийся храбрейшим в Галлии; с другой стоял Камулоген с сильным и готовым к бою войском. Легионы были отделены от обозов и резерва, а глубокая река разделяла их. Среди таких затруднений, возникших внезапно, видел необходимость искать помощи только в твердости духа.
60. А потому, созвав совет к вечеру, убеждал - исполнить его приказания в точности и тщательно, а суда, приведенные из Медодуна, роздал всадникам Римским и приказал им, в конце первой стражи ночи, плыть в молчании по реке 4 мили, и там его дожидаться. Четыре когорты, не надежные для боя, Лабиен оставил защищать лагерь, а прочим пяти когортам того же легиона Лабиен приказал со всем обозом отправиться в поход против течения реки, как можно с большим шумом. Найденные несколько лодок он отправил туда же, наказав производить веслами как можно больше шуму. А сам Лабиен немного спустя вышел в тишине с тремя легионами и отправился к тому месту, к которому велел причалить судам.
61. Когда наши туда прибыли, то без труда схватили неприятельские разъезды, находившиеся по всему берегу и тем более не ожидавшие нападения, что в это время случилась сильная буря; наше войско, и пешее и конное, поспешно было перевезево при содействии Римских всадников, коим это дело было поручено. На рассвете, почти в одно и тоже время, неприятель получил известие и о необыкновенной суматохе в лагере Римлян, и о том, что главная их масса двигается против течения реки, что в той же стороне слышен шум весел, а немного ниже воины переправляются на судах. Услыхав об этом, Галлы предположили, что легионы наши переходят реку в трех местах и, смущенные отпадением Эдуев, собираются бежать; а потому они и свои силы разделяли на три части. Отряд оставили насупротив нашего лагеря для наблюдения; небольшой отряд отправили по направлению к Метиоседу, приказав ему следовать за движением наших судов, а прочие войска повели против Лабиена.
62. На рассвете и наши все уже войска были перевезены, и показалось неприятельское войско. Лабиен сделав увещание воинам, "помнить прежнюю доблесть и столько удачнейших сражений и считать, что тут присутствует сам Цезарь, под предводительством которого они столько раз побеждали врагов" - подает знак к битве. При первом натиске наше правое крыло, где находился седьмой легион, обратило неприятеля в бегство; на левом же, где стоял 12-й легион, хотя первые ряды неприятелей пали, пронзенные дротиками, но прочие оказывали самое упорное сопротивление, и никто и не помышлял о бегстве. Тут находился сам военачальник неприятельский Камулоген и ободрял своих. Победа и тут казалась еще нерешенною, когда трибуны седьмого легиона, узнав о том, что происходит на левом крыле, двинули свой легион в тыл неприятеля и стали наступать на него. Но и тут ни один из неприятелей не оставил своего поста, хотя окруженные, они были избиты все до последнего; той же участи подвергся и сам Камулоген. Неприятельский отряд, находившийся для наблюдения против Лабиенова лагеря, услыхав о том, что завязалось сражение, двинулся на помощь своим и занял было холм, но не устоял против первого натиска наших победоносных воинов. Смешавшись с толпами своих же беглецов, не находивших защиты ни в лесах, ни в горах, они избиты нашею конницею. Окончив это дело, Лабиен возвратился в Агендик, где находились обозы всей его армии, а оттуда со всеми войсками пришел к Цезарю.
63. Известие об измене Эдуев дало войне новую пищу. Во все стороны отправляются посольства. Эдуи все свое влияние, могущество и деньги употребляют на то, чтобы и прочие галльские племена заставить следовать своему примеру. Получив в свои руки заложников, оставленных у них Цезарем, они страшат их казнью робких и нерешительных. Эдуи требуют от Верцингеторикса, чтобы он явился к ним и вел бы войну с общего с ними совета. Когда это их желание было исполнено, они потребовали, чтобы главная власть была им вверена. По этому предмету возник спор и для решения его назначен общий съезд всей Галлии в Бибракте. Во множестве стеклись туда Галлы со всех сторон, дело предоставлено решить большинством голосов всего народа; все единогласно избирают главным начальником Верцингеторикса. В этом сейме не участвовали Ремы, Лингоны и Тревиры: первые оставались верными союзу с Римлянами; Тревиры - по отдаленности жилищ и теснимые Германцами; по этой причине они не принимали никакого участия в войне и не помогали ни той, ни другой стороне. С большим огорчением переносят Эдуи то, что лишились старейшинства; они жаловались на перемену счастия и с сожалением воспоминали о расположении к ним Цезаря. Впрочем, взявшись за оружие, Эдуи не дерзают отстать от общего союза. С большою неохотою молодые люди Виридомар и Эноредорикс, питавшие самые честолюбивые надежды, повиновались Верцингеториксу.
64. Он предписывает прочим племенам выставить заложников и назначает для этого известный срок. К тому же времени он приказывает явиться всей коннице, в числе пятнадцати тысяч. Тут он сказал: "что пехоты ему достаточно, сколько у него есть; что он не будет испытывать счастия и не решится на сражение. Имея сильную конницу, ему весьма легко воспрепятствовать римскому войску снабжаться хлебом и фуражом. Лишь бы только сами Галлы равнодушно истребляли свой хлеб и жгли селения; небольшая потеря частных лиц послужит к прочному торжеству их свободы". Распорядясь таким образом, Верцингеторикс приказал Эдуям и Сегузианам, как самым ближайшим к нашей провинции племенам, выставить десять тысяч пеших; он присоединил к ним 800 всадников и начальство над ними вверил брату Эпоредорикса, приказав ему идти войною на Аллоброгов. С другой стороны он поручил Габалам и ближайшим родам Арвернов опустошать земли Гельвиев, а Рутенам и Кадуркам земли Волков Арекомиков; тем не менее тайными посольствами к Аллоброгам Верцингеторикс пытался и их привлечь на свою сторону, полагая, что у них еще не не изгладилось воспоминание о недавней войне; он сулил старейшинам их деньги, а народу - власть над всеми землями провинции.
65. На всякой случай здесь приготовлено было для отражения неприятеля войско из 22 когорт, набранных в провинции. Легат Л. Цезарь противуставлял их неприятелю везде, где нужно было. Гельвии, приняв легкомысленно сражение с соседями, были разбиты; старейшина их, К. Валерий Донотавр, сын Кабура, и многие другие убиты, а прочие вынуждены искать спасения в стенах городов. Аллоброги, покрыв берега Роны частыми своими отрядами, с большим усердием и старанием защищали свои пределы. Цезарь, зная, что неприятель превосходил его конницею и находясь в невозможности получить подкрепления из провинции и Италии, так как все пути туда были преграждены, послал в Германию к племенам, в прошлом году изъявившим покорность, и привел от них и конницу и легковооруженных пеших, привыкших сражаться между конницею. Когда они прибыли, то Цезарь, видя, что лошади у них плохи и к делу неспособны, отобрал коней не только у военных трибунов и у прочих, но и у всадников римских и ветеранов, и разделил их между Германцами.
66. Пока это происходило, к неприятелю пришло вспомогательное войско из Арвернов и конница, выставленная всеми племенами Галлии; таким образом у неприятеля собрались значительные силы. Видя, что Цезарь направляет путь в землю Секванов, по крайним пределам области Лингонов, с целью быть в состоянии подать провинции руку помощи, Верцингеторикс остановился в десяти милях от Римлян тройным лагерем. Собрав на совет начальников конницы, он им сказал: "ударил час победы! Римляне бегут в провинцию и оставляют Галлию. Это событие в настоящее время достаточно обеспечивает ее независимость, но в будущем представляет мало ручательств к прочному миру и спокойствию. Римляне явятся с новыми и большими силами и не положат войне конца. А потому надобно напасть на них на походе. Если пешее войско будет защищать своих, то дальнейшее движение для него невозможно. Если же, чего он ждет наверное, Римляне, оставив тяжести, будут только стараться спасать свою жизнь, то они с тем вместе утратят и необходимые для них вещи и последнее значение. Что касается до неприятельских всадников, то они должны быть убеждены, что ни один из них и не решится показаться из-за пешего строя. А чтобы лучше обнадежить своих, он войска свои все выведет из лагеря, стращая ими неприятеля". Галльские всадники воскликнули: "самою священною клятвою надлежит обязать всех, дабы не дерзал входить под кровлю и иметь доступ к детям, родителям и жене тот, кто не проскачет два раза сквозь весь строй неприятельский"!
67. Предложение это принято с общим одобрением и все дали клятву. На другой день Верцингеторикс разделил свою конницу на 3 части: две показались у Римлян с флангов, а третья с лица начала им преграждать путь. Получнв об этом известие, Цезарь отдал приказание я своей коннице идти на неприятеля; он разделил ее также на три части. Сражение завязалось разом на всех пунктах; ряды наших воинов остановились, тяжести приняты в средину легионов. Если где-либо наши, сильно теснимые неприятелем, начинали уступать, то Цезарь приказывал туда идти пехоте; она останавливала преследование неприятеля и вместе служила опорою для своей конницы. Наконец Германцы на правом фланге овладели возвышенностью и сбили неприятеля; они преследовали беглецов до реки, у которой стоял Верцингеторикс с пешими войсками, и многих убили. Видя это, неприятель и на прочих пунктах опасался быть обойденным в тыл и обратился в бегство; везде его гнали и избивали. Три знатных Эдуя захвачены и приведены к Цезарю; то были: Кот, начальник конницы, на последних выборах имевший спор с Конвиктолитаном о старейшинстве, Каварилл, после измены Литовика командовавший пешими войсками, и Эпоредорикс, под предводительством коего, до прибытия Цезаря, Эдуи вели войну с Секванами.
68. Видя всеобщее бегство конницы, Верцингеторикс отвел войска свои, которые он расположил было перед лагерем, назад и тотчас направил путь к Алезии, городу Мандубиев; немедленно приказал он обозы вывезти из лагеря и следовать за собою. Цезарь же обоз свой оставил на ближайшем холме, под прикрытием двух легионов, и преследовал неприятеля до самого вечера. Убив у неприятеля в задних рядах около 3-х тысяч человек, Цезарь на следующий день стал лагерем под стенами Алезии. Осмотрев местоположение города и надеясь воспользоваться ужасом неприятеля вследствие поражения его конницы, на которую он главным образом рассчитывал, Цезарь увещевал воинов усердно приняться за дело и замыслил всю Алезию окружить окопами.
69. Город расположен был на верху холма, на весьма высоком месте, так что взять его казалось невозможным иначе, как правильною осадою. Подошву этого холма с двух сторон омывала река; перед городом расстилалась равнина мили на три в длину; со всех прочих сторон город окружен был холмами почти равной вышины, отделенными один от другого небольшими промежутками. Под стенами города, на части холма, обращенной к востоку, расположилось Галльское войско, окружив свой лагерь рвом и стеною в 6 футов вышины. Таким образом Римлянам надлежало вокруг всего этого вести окопы на 11 миль в окружности. Лагерь наш расположен был на удобном месте и укреплен 23 крепостцами; даже днем стояли в них караулы на случай вылазки, а ночью постоянно были там часовые и находились сильные отряды.
70. Работы производились когда завязалось сражение конницы на равнине, которая, как мы выше упомянули, в промежутке холмов, тянется в длину на три мили. Бой был самый упорный с обеих сторон. Видя, что наши готовы уступить, Цезарь послал им на помощь Германцев и поставил легионы в боевом порядке перед лагерями на случай нечаянного нападения неприятельской пехоты. Видя содействие легионов, наши ободрились, а неприятель· обращен в бегство и тут сам себе повредил многочисленностью, стеснившись в воротах, весьма узких. Германцы горячо гнались за неприятелем до самих укреплений и множество людей у него избили; иные, спешившись, пытались перейти ров и взобраться на стену. Цезарь выдвинул немного вперед легионы, расположенные перед лагерем. Галлы, находившиеся в своем укреплении, пришли в смятение, ожидая к себе немедленно приступа, они с криками бросаются к оружию, а некоторые в ужасе пустились в город. Верцингеторикс приказывает запереть ворота, опасаясь как бы не опустел лагерь. Умертвив множество неприятелей и взяв значительное количество коней, Германцы возвратились обратно.
71. Верцингеторикс принял намерение ночью отослать от себя всю конницу, прежде чем Римляне приведут к концу свои окопы. Отсылая, он дал поручение своим: "чтобы каждый, возвратясь к своему племени, убеждал всех способных носить оружие идти на войну. Он выставил им на вид свои в отношении к ним заслуги и заклинал их позаботиться о его спасении и не допустить, чтобы он достался врагу на мучения за свои заслуги делу общей свободы. Если же Галлы не приложат об этом старания, то пусть они не забудут, что с ним вместе погибнут 80,000 ч. отборного войска. По его соображению, у него хлеба едва достанет на тридцать дней; впрочем с умеренностью может еще протянуть на несколько времени". Сделав эти распоряжения, он в тишине, во вторую стражу ночи, отпустил конницу тем местом, где наши окопы еще не были довершены. Он приказывает весь хлеб принести к нему, угрожая смертною казнью ослушнику; скот, которого большое число было пригнано Мандубиями, он роздал воинам, почем пришлось на каждого. Хлеб он распорядился выдавать бережливо и понемногу; войска, которые были расположены перед городом, ввел в него. С такими средствами решился он дождаться помощи Галлов, и весть войну.
72. Узнав об этом от перебежчиков и пленных, Цезарь распорядился сделать укрепления такого рода: сначала провел он ров, в 20 футов ширины, с отвесными боками так, что он был одинакового размера и внизу и вверху. прочие укрепления были проведены от этого рва отступя на 600 футов. Это было сделано с тою целью, что как, по обширности укреплений, трудно было на всех пунктах защищать их воинами, то и нужно было сделать преграду ночным вылазкам неприятеля против наших укреплений и воспрепятствовать ему вредить метанием стрел нашим воинам, занятым работою укреплений. Итак, в означенном расстоянии были проведены два рва, каждый в 15 футов ширины и такой же глубины; в ровных и низких местах рвы были наполнены водою, проведенною из реки. Позади рвов сделана была насыпь в 12 футов ширины и вышины, укрепленная бруствером с зубцами, она представляла в тех местах, где бруствер соединялся с валом, крепкие отводы, с целью воспрепятствовать неприятелю взобраться на вал. Вся связь укреплений была прикрыта башнями, на расстоянии одна от другой 80 футов.
73. В одно и тоже время приходилось - и доставать материал для укреплений, и хлеб для прокормления войска и производить тяжкие работы, отделив значительное число людей, которые должны были отлучаться далеко от лагеря для вышеозначенного предмета. Несколько раз Галлы нападали на наши работы и пытались всеми силами делать вылазки из города в несколько ворот. А потому Цезарь счел нужным - еще более усилить укрепления, дабы иметь возможность защищать их меньшим числом воинов. для этой цели, он приказал нарубить деревьев и, обчистив на них не крепкие сучья, велел вершины их заострить; потом вырыт был ров в пять футов глубины, в который эти дерева опущены и внизу укреплены так, чтобы их вырвать невозможно было, а заостренные сучья их стояли к верху. В пять рядов поставлены они были и между собою перепутаны, так что кто попытался бы проникнуть внутрь, очутился бы в лесу заостренных сучьев гроздьями (cippus). Впереди их наискось, расположены были ямы, вырытые вглубь на три фута; к низу они суживались мало-помалу; туда опущены были обтесанные колья, толщиною в ногу, к верху заостренные и обожженные; они были так врыты в землю, что вытыкались из нее не более как на 4 вершка; для большей крепости и прочности земля около них была крепко убита. Сверху, для большего обмана неприятеля, ямы эти были заметаны хворостом и травою. В восемь рядов проведены эти ямы, на расстоянии одна от другой 3-х футов; они названы лилиями, представляя подобие этого цветка. Перед ними врыты были совершенно в землю колья с железными остриями; они были рассеяны часто один от другого по всем местам и носили название жал.
74. Когда все эти работы приведены были в концу, при чем, для произведения их, местность выбиралась как можно более ровная, то они обняли собою пространство в четырнадцать миль. Точно такие же укрепления сделаны Цезарем и с другой стороны, на случай нападения неприятеля извне. Таким образом никакие силы, как бы они ни были велики, не могли, и в случае отсутствия Цезаря, одолеть защищавший укрепления гарнизон римский. А для того, чтобы воины не подвергались постоянно опасности выходя из лагеря, Цезарь приказал всем заготовить хлеба и фуража на 30 дней.
73. Пока это происходило под Алезиею, Галлы собрали совет старейшин, но на нем постановили, вместо поголовного ополчения, как приказал было Верцингеторикс, каждому племени выставить известное число воинов; это было сделано в предупреждение замешательства и беспорядка, неизбежных с таким многолюдством, и по невозможности принять меры к снабжению его провиантом. Эдуям и племенам, от них зависящим, Сегузиянам, Амбиваретам, Авлеркам, Бранновикам, Бранновиям положено выставить 35 тысяч человек. Столько же Арвернам вместе с Элевтетами-Кадурками, Габалами и Велавнами, племенами, прознающими над собою господство Арвернов. Сенонам, Секванам, Битуригам, Сантонам, Рутенам в Карнутам - 12 тысяч; Белловакам 10 т., столько же Лемовикам. По восьми тысяч человек должны были выставить Пиктоны, Туроны, Паризии и Гельвии. Суессоны, Амбианы, Медиоматрики, Петрокории, Нервии, Морины, Нитиобриги - по пяти тысяч; Авлерки Ценоманы столько же, Атребаты - 4 тысячи; Беллокассы, Лексовии, Авлерки Эбуроны - по три тысячи; Раураки и Бойи - 30 тысяч. Все племена, живущие по берегам Океана и у Галлов носящие название Армориков - к этому числу принадлежат Куриосолиты, Редоны, Амбибары, Калеты, Озизмии, Лемовики, Венеты и Унеллы - шесть тысяч. Из этого числа Белловаки своей доли не выставили; они сказали, что будут вести войну с Римлянами сами по себе и не признавая ни чьей над собою власти; впрочем, по просьбе Коммия, с которым они водили хлеб соль, они дали две тысячи человек.
76. Это был тот самый Коммий, которого верность и услуги, как изложено нами выше, были еще недавно так полезны Цезарю в Британнии; в награду за них Цезарь племя, к которому принадлежал Коммий, освободил от всяких даней и повинностей, возвратил ему пользование его законами и правами и отдал в его распоряжении Моринов. Впрочем Галлия так единодушно восстала в защиту своей вольности и старинной воинской славы, что забыла все благодеяния, все отношения дружбы; все внимание и силы обратила она на войну и собрала войско из 8000 конницы и около двух сот сорока тысяч пеших. Сборное место войску и смотр ему сделан на земле Эдуев и там же назначены главные начальники: верховная власть вверена Атребату Коммию, Эдуям-Виридомару и Эпоредориксу, Арверну - Вергазиллавну, двоюродному брату Верцингеторикса. С ними вместе назначены отборные люди из каждого племени, с общего совета которых надлежало вести войну. Поспешно, полные надежды на успех, Галлы двинулись к Алезии; они были убеждены, что никто не будет в состоянии выдержать самый вид их многочисленности; особенно рассчитывали они на то, что, когда будет из города вылазка, в тоже время с другой стороны покажутся их огромные массы кавалерии и пехоты.
77. А те, которые были осаждены в Алезии, когда прошел уже день, в который они ждали помощи от своих, хлеб весь уже был съеден, что делалось у Эдуев - не знали, собрали совет для рассуждения о том, как поступить в столь крайнем случае. Мнения, здесь поданные были разнообразны; одни советовали сдаться, другие, пока еще есть избыток сил, прорваться чрез укрепления Римлян, но особенно заслуживает упоминания речь Критогната, дышащая каким то диким и зверским ожесточением. Этот муж, по происхождению один из знатнейших Арвернов и пользовавшийся большим у них влиянием, сказал следующее: "Не стану я говорить ничего о мнения тех, которые постыднейшее рабство предлагают вам, украшая его именем покорности; эти люди недостойны носить имя граждан и не должны бы иметь доступа здесь, в нашем совете. Хочу поговорить с вами о мнении тех, которые советуют вам вылазку; все вы сознаетесь, что мнение это по видимому внушено чувством древней нашей воинской доблести. Признак изнеженности и слабости духа - не быть в состоянии долго терпеть нужду. Скорее найдешь людей, которые добровольно подвергнутся опасности смерти, чем таких, что в состоянии терпеливо выносить страдания долгое время. Но я одобрил бы это мнение (сочувствуя сам по себе тому, сколько оно показывает величие духа), если бы дело только шло об утрате нашей собственно жизни; но, принимая наше решение, мы должны помнить об участи всей Галлии, которую мы призвали к себе на помощь. Если в одном месте погибнут восемьдесят тысяч человек, то с каким духом должны будут наши единокровные и близкие сражаться почти на самых трупах? Итак не лишите же преждевременно вашего содействия тех, которые для спасения вашего решились сами подвергнуться опасности. Берегитесь, как бы ваше неблагоразумие и опрометчивость с одной стороны, и слабость духа с другой, не были причиною падения и порабощения вечного всей Галлии. Если ваши соотечественники не явились в срок, то достаточно ли этого, чтобы усомниться в их верности и постоянстве? Что же еще? Не ужели вы думаете, что Римляне для собственного ободрения только ежедневно занимаются возведением укреплений от поля? Так как, по случаю преграждения вам всех путей, вы не можете получить верного известия от их гонцов, то сами Римляне представляют доказательство их приближения; пораженные ужасом, оттого-то они день и ночь заняты работами. В чем же заключается мой совет? - спросите вы. Последовать примеру предков наших, показанному ими в войну с Кимврами и Тевтонами, далеко не столь важную, как нынешняя борьба. Они, быв вынуждены искать спасения в городах, терпели такую же нужду, как вы теперь, но поддержали в себе силы, питаясь телами тех, которые оказались к войне неспособными, в таким образом не отдались врагам. Если бы даже мы не имели уже этого примера перед глазами, то в защиту вольности установить его и завещать потомкам - дело великое и прекрасное. Та война не представляет ничего общего с нынешнею. Опустошив Галлию, Кимвры причинили ей много жестоких потерь, но наконец вышли из наших пределов и отправились в иные земли; законы же наши и права, земли наши и вольность они оставили неприкосновенными. А Римляне движимые завистью к вашей воинской славе и могуществу, домогаются одного: водвориться в городах ваших в поработить вас навсегда; с этою целью ведут они постоянно все войны. Конечно вы не ведаете о том, что происходит у отдаленных народов. Посмотрите на соседнюю вам Галлию: она обращена в провинцию Римскую, права и законы даны ей иные от прежних; угрожаемая секирами Римлян, она угнетена постоянным рабством."
78. Выслушав все мнения, определено было на совете, неспособных, или по летам или по состоянию здоровья, к войне выслать из города и прибегнуть к мнению Критогната не иначе, как в самой крайности, когда все прочее окажется бесполезным. А решено лучше воспользоваться им, если замедлит помощь и потребуют обстоятельства, чем согласиться на мир и покорность. Мандубии, давшие в своем городе убежище войску галлов, вынуждены оставить его вместе с женами и детьми. Они, подошед к укреплениям Римлян, со слезами умоляли их всячески взять их в рабство, но не дать умереть голодною смертью. Цезарь, расположив по валу вооруженных воинов, не принял Мандубиев.
79. Между тем Коммий и прочие вожди, которым поручена была верховная власть, прибыли со всеми войсками к Алезии, заняв наружные высоты и расположились не более, как в тысяче шагов от наших укреплений. На другой день, выведя конницу из лагерей, наполнили ею всю равнину, которая, как мы выше сказали, открывалась в длину на три мили; пешие войска несколько позади были расположены по высотам. Все поле видно было из Алезии. Сбежались увидя это вспоможение, приветствовали, поздравляли друг друга и обнаруживали все признаки радости, а потому выведя войска расположили перед городом; ближайший ров Галлы заваливают хворостом и землею, готовятся к вылазкам и всем случайностям.
80. Цезарь, расположив все свое войско на обе стороны укреплений так, чтобы, на случай нападения, каждый звал свой пост и держал его, приказывает коннице выйти из лагеря и вступить в сражение с неприятельскою. Изо всех лагерей, так как они были расположены по высотам, отовсюду открывался вид вниз и все воины со вниманием ждали всхода сражения. В рядах конницы Галльской были рассыпаны там и сям стрелки и легко вооруженные пешие, с целью - оказывать помощь своим в случае отступления в замедлять натиск наших всадников. Они-то, в начале сражения, переранили много наших и заставили их оставить ряды. Галлы надеялись на перевес своих соотечественников в сражения, и видя, что наши стеснены их многочисленностью со всех сторон, и те из них, которые находились позади укреплений, и те, которые пришли на помощь, радостными криками и завываниями ободряли своих. Так как сражение происходило на виду всех и ни одно деяние, ни славное, ни позорное, не могло быть скрыто, то обе стороны возбуждаемы были к храбрости и жаждою славы и опасением бесславия. От полудня почти до захождения солнца победа не склонялась ни на чью сторону; наконец Германцы, на один пункт сосредоточив своя силы, ударили на неприятеля и сбили его; когда наконец неприятельская конница обратилась в бегство, оставленные ею, стрелки были окружены и избиты. Также и в прочих местах наши преследовали неприятеля до его лагеря, не давая ему опомниться. А те, которые расположились было перед Алезиею, с прискорбием, почти отчаявшись в победе, возвратились в город.
81. Пропустив один день и этим временем заготовив между тем большое количество фашин, лестниц и крючьев, Галлы, в полночь вышли тихонько из лагеря и устремились к нашим укреплениям со стороны поля. Подняв разом крики, давая знать ими осажденным о своем прибытии, они начали класть фашины, а стрелами, пращами и камнями наших сбивать с валу и вообще всеми силами делать приступ к нашим укреплениям. В то же время, услыхав крики, Верцингеторикс трубою дал сигнал своим и вывел их из города. Наши же, как в прежние дни каждому назначено было его место, занимают укрепления; пращами, дротиками, свинцовыми пулями и камнями, заготовленными в большом количестве, они распространяют ужас в рядах Галлов. Так как темнота не позволяла ничего видеть, то и с той и с другой стороны много принято ран; наши орудия бросали всего более стрел. Легаты М. Антоний и К. Требоний, которым эта часть достались для защиты, в тех пунктах, где наши были особенно теснимы, делали вспоможение войсками, выведенными из более дальних укреплений.
82. Пока Галлы находились по дальше от укреплений, то с большою пользою употребили они множество стрел. Но когда они подошли ближе, то иные натыкались неожиданно на колья, другие попадали в волчьи ямы и там гибли пронзенные, а прочие падали от дротиков, пущенных с башен и с валу. С обеих сторон много было переранено, но нигде неприятель не прорвался в укрепления; с рассветом неприятель, опасаясь, как бы Римляне не напали на его обнаженный фланг из верхних укреплений, отступил к своим. Осажденные выносили между тем заготовленные прежде, по приказанию Верцингеторикса, материалы на случай вылазки и заваливали первые рвы; замедлив долее в заготовлении нужных для этого вещей, они узнали об отступлении своих прежде, чем успели подойти к нашим укреплениям. Таким образом, не сделав ничего, они возвратились в город.
83. Два раза отбитые с большим уроном, Галлы рассуждают о том, как поступить; они прибегают к людям, хорошо знакомым с местностью, и разузнают о том, как расположены и укреплены наши верхние лагери. На северной стороне их находился холм; по его обширности его нельзя было захватить внутрь укреплений, а потому мы вынуждены были провесть здесь линию укреплений по неровной и немного покатой местности. Этот лагерь защищали легаты К. Антистий Регин и К. Каниний Ребил с двумя легионами. Узнав хорошенько через лазутчиков местность, неприятель избирает изо всего войска 60 тысяч человек, преимущественно из племен, пользующихся наибольшею славою храбрости. Они тайно уговариваются между собою насчет образа действий; время для нападения они назначают около полудня. Начальство над этими войсками вверено Арверну Вергазиллавну, одному из четырех вождей, родственнику Верцингеторикса. Он, выступив из лагеря в первую стражу ночи, к рассвету достиг назначенного места и, скрыв войско за горою, приказал воинам отдохнуть от ночного похода. Когда полдень начал приближаться, он двинулся с войсками к нашему лагерю, о котором мы говорили выше. В то же время конница неприятельская начала подходить к нашим укреплениям со стороны поля, а прочие войска стали показываться перед лагерем.
84. Верцингеторикс, с вершины Алезии видя движение своих соотечественников, вышел из города и приказал вынести из лагеря длинные лестницы, косы и прочие нужные предметы, заготовленные на случай вылазки. Почти единовременно завязался упорный бой на всех пунктах; неприятель употреблял свои последние усилия: где место по видимому казалось слабее, туда он устремлялся. По обширности укреплений наши войска были развлечены в разные стороны и не легко поспевали они во все места. Немало к смущению наших содействовали крики, поднявшиеся в тылу сражающихся: мужество врагов служило для них как бы ручательством опасности. Вообще то, что действует издали, производит на умы людей сильнейшее впечатление.
85. Цезарь, заняв удобное место, видел все, что где происходило, и подал помощь нашим в минуту опасности. Та и другая сторона имела в памяти, что теперь-то необходимо употребить все усилия. Галлы знали, что если не прорвут линии наших укреплений, то нет надежды на спасение; а Римляне видели конец всех трудов, если устоят. Главное сражение происходило у верхних укреплений, куда, как мы выше сказали, был отряжен Вергазиллавн И небольшая покатость местности дает большой перевес неприятелю: Галлы бросают стрелы, то, образуя черепаху, подходят к самим укреплениям; утомленные сменяются еще не бывшими в деле. Насыпь, всеми сброшенная в укрепление, открыла свободный доступ Галлам, засыпав приготовленные для них в земле западни; у наших уже недоставало ни оружия, ни сил.
86. Узнав об этом, Цезарь посылает на помощь теснимым Лабиена с шестью когортами и приказывает, если не в состоянии будет удержать натиск неприятеля, сделать вылазку, но и то в крайнем случае. Сам между тем обходит остальных, убеждает не падать под тягостью трудов, внушает нм, что от этого дня и часа должны зависеть плоды их всех прежних усилий. Осажденные, отчаявшись взять наши укрепления в ровных местах потому, что они были слишком сильно защищены, пытаются взять приступом места крутые. Они сносят к ним все заготовленные снаряды; множеством стрел сбивают с башен защищавших их воинов; землею и фашинами наполняют ров и открывают себе дорогу, а косами растаскивают вал и защищавший его бруствер.
87. Цезарь посылает сначала туда юношу Брута с шестью когортами, потом с другими семью легата К. Фабия; наконец, видя упорную борьбу, сам привел свежие войска. Восстановил сражение и отразив неприятеля, он двинулся туда, куда послал Лабиена, четыре когорты вывел из ближайшего укрепления; коннице он приказал частью следовать за собою, а частью, обошед укрепления, ударить в тыл неприятелю. Лабиен, видя, что ни вал, ни рвы не могут удержать напора неприятелей, собирает тридцать девять когорт - а их, выведенных из ближайших укреплений, судьба послала ему навстречу и дает знать Цезарю через гонцов, как он намерен поступить.
88. Цезарь поспешает быть свидетелем сражения. О прибытии его скоро узнал неприятель по цвету его одежды (в сражениях он имел обыкновение надевать особенную), и сверху, по склону холма, видел, как за ним следовали эскадроны конницы и когорты пехоты; неприятель начал сражение. С обеих сторон поднялись крики, которым отвечали с вала и со всех укреплений. Наши, оставив дротики, мечами решают дело. Вдруг с тылу неприятеля показалась конница наша и приблизились другие когорты; неприятель обратился в бегство, но бегущих встречает конница; побоище было страшное. Седулий, вождь и старейшина Лемовиков, убит; Вергазиллавн Арверн живой схвачен в бегстве; 74 военных значка неприятельских пронесено к Цезарю; немногие из такого множества удалились безвредно в лагерь. Видя из города избиение и бегство своих, неприятель, отчаявшись в спасении, отводит войска от укреплений. Услыхав об этом, Галлы, находившиеся в лагере, немедленно обратились в бегство. Если бы наши воины не были утомлены дневными трудами и частыми переходами с места на место для подания помощи, то все неприятельское войско могло бы быть уничтожено. С полночи наша конница отправлена в погоню за неприятелем, настигла его задние ряды, многих взяла в плен и многих побила; остальные рассеялись по своим домам.
89. На другой день Верцингеторикс собрал совет, где он сказал: "что войну начал не по собственной надобности, но в защиту общей свободы; теперь, когда надлежит покориться судьбе, он готов на все - или смертью своею сделать удовлетворение Римлянам, или быть выдан живым. Об этом отправлены послы к Цезарю; он приказывает выдать оружие и старейшин. Сам перед лагерем поместился в укреплении; туда приведены вожди. Верцингеторикс выдан, оружие брошено к ногам Цезаря. Оставив Эдуев и Арвернов, намереваясь через пленных привлечь эти племена опять на свою сторону, Цезарь прочих пленных разделил своим воинам поголовно в виде воинской добычи.
90. Приведя к концу эти дела, Цезарь отправился в землю Эдуев; они изъявили ему покорность. Туда же прибыли к Цезарю послы от Арвернов и обещали исполнить все его приказания. Цезарь предписал им выдать большое число заложников, а легионы отправил на зимние квартиры; около 20,000 пленных Цезарь возвратил Эдуям и Арвернам; Т. Лабиену с двумя легионами и конницею Цезарь приказал идти в землю Секванов: к нему присоединил М. Семпрония Рутилия. А К. Фабия и Л. Минуция Базиля Цезарь поставил с двумя легионами в земле Ремов, дабы они не потерпели какого-либо вреда от своих соседей Белловаков. К. Аптистия Регина послал Цезарь в землю Амбиваретов, а Т. Секстия в землю Битуригов; К. Каниния Ребила в землю Рутенов, дав каждому из них по легиону. К. Туллия Цицерона, П. Сульпиция Кабиллона и Матискона Цезарь поместил в земле Эдуев у Арара для обеспечения подвоза съестных припасов, а сам положил зимовать в Бибракте. Когда об этих событиях узнали в Риме из писем Цезаря, то определено двадцатидневное благодарственное молебствие.
(Предисловие А. Гирция.)
Уступая твоим постоянным просьбам, Бальб, и зная, что отказ мой ты сочтешь не со сознанием моего бессилия, но знаком лености, берусь за весьма трудное дело. Я принялся за продолжение записок Цезаря о Галльской войне, но не с тем, чтобы произвесть что-либо подобное его прежним и последующим трудам, и привел в концу последнюю его недоконченную книгу о событиях в Александрии; я ее заключил не окончанием наших междоусобий, которым конца не предвидится, а смертью самого Цезаря. Желал бы, чтобы тот, это станет читать эти книги, знал, с какою неохотою я взялся писать их; тогда может - быть меня помиловали бы от обвинения в безрассудстве и самонадеянности за то, что я дерзнул смешать мои сочинения с Цезаревыми. Истина неоспоримая, что ни одно сочинение, каких бы трудов и усилий оно ни стоило, не может сравниться с прелестью Цезаревых записок. они изданы для того, чтобы будущим историкам сохранить сведения о столь великих событиях, но до того они заслужили общее одобрение, что на самом деле после него стало невозможным писать об этом предмете. Мне надлежит более прочих удивляться Цезарю; других прельщает простота и прелесть его сочинений, а я один знаю, как он легко и без усилий писал их. В Цезаре удивительная легкость и простота изложения соединена с ясностью и правдивостью, с какими излагает он свои действия. Мне не случилось самому участвовать ни в Александрийской, ни в Африканской войне; хотя я отчасти знаю события этих войн из слов самого Цезаря, однако иное дело излагать по наслышке события, поразившие нас своею новостью, или заслужившие наше удивление, или описывать их на основании собственных наблюдений. Хотя я всячески стараюсь оправдать себя в покушении сравниться с Цезарем, но этим самим навлекаю на себя обвинение в безрассудной самонадеянности уже за то только, что я дерзнул взяться за то же дело, что и Цезарь. Прощай.
1. Победив всю Галлию, Цезарь хотел было дать своим воинам отдохнуть на зимних квартирах от тяжких трудов, так как все лето прошло в беспрерывных войнах. Между тем доходили до него слухи, что многие племена одновременно хотят взяться за оружие и составляют об этом заговоры. Весьма правдоподобную приводили причину ту, что Галлы убедились в невозможности, сосредоточив в одном месте какие бы то ни было многочисленные силы, с успехом сопротивляться Римлянам. Между тем как - так они думали - если бы многие племена в одно в то же время взялись за оружие, то у народа римского не достало бы ни времени, ни средств, ни людей - на всех пунктах противопоставить сопротивление. И если какое-либо племя и должно было перенести на себе временную невзгоду, то она послужила бы к обеспечению независимости прочих племен.
2. С целью разуверить Галлов в таком их убеждении, Цезарь вверил начальство над своими зимними квартирами квестору М. Антонию; а сам, накануне январских календ, с отрядом конницы отправился от города Бибракта к 13-му легиону, - а его он поставил, недалеко от области Эдуев, на землях Битуригов; к нему присоединил он находившийся по близости 11-й легион. Оставив две когорты для прикрытия обозов, Цезарь ввел остальное войско в обильные всем земли Битуригов. Имея область обширную и множество городов, это племя не могло быть удержано в повиновении одним легионом, стоявшим у него на зимних квартирах, составляло заговоры в готовилось к войне.
3. Вследствие внезапного прибытия Цезаря случилось, как обыкновенно в таких случаях бывает, что жители, рассеянные по полям в безоружные, занимавшиеся полевыми работами, сделались добычею нашей конницы прежде, чем успели бежать в города. Обыкновенного признака нашествия неприятеля - пожаров - на этот раз не было, по приказанию Цезаря. Отчасти он не хотел истреблять запасов хлеба и фуража, которые могли пригодиться при дальнейшем движении; отчасти - дабы не привесть в ужас неприятеля пожарами. Тысячами доставались Битуриги в плен; те же из них, которые успели уйти с приближением Римлян, в ужасе искали безопасности в бегстве к соседним племенам, полагаясь на связь гостеприимства с иными и на единодушие в общем деле. Но они ошиблись в расчете. Длинными и поспешными переходами Цезарь поспевал везде и не давал племенам галльским времени - озаботиться судьбою своих единоземцев, а заставлял думать только о своей. Такою поспешностью движений, Цезарь верные племена обнадеживал всегдашнею помощью, а тех, которые колебались в чувствах верности, грозою наказания принуждал к миру. Видя такое положение дел, Битуриги решились прибегнуть к милосердию Цезаря и искать его дружбы, тем более, что они видели, как соседние племена, дав заложников, не были наказаны, а мирно приняты в повиновение; и они поступили также.
4. Цезарь, в награду воинам за их труды и терпение, - они, не смотря на зимние непогоды, на затруднения дорог, на невыносимую стужу, с постоянным усердием переносили все труды и лишения, - обещал выдать, как бы вместо военной добычи, простым воинам по 200 сестерциев, а сотникам по две тысячи золотых монет. Отпустив легионы по зимним квартирам, Цезарь сам на 40-й день удалился в Бибракт. Когда он там занимался судом и расправою, к нему явились послы Битуригов, прося помощи против Карнутов, и жалуясь, что те тревожат их войною. Узнав об этом, Цезарь, проведши на зимних квартирах не более 18 дней, легионы 14-й и 6 й вывел с зимних квартир от Арара, где, как сказано в предыдущей книге, они были поставлены для прикрытия подвозов провианта. Таким образом с двумя легионами Цезарь отправился преследовать Карнутов.
5. Когда весть о движении нашего войска достигла неприятелей, Карнуты, опасаясь бедственной участи других племен, оставили свои города и деревни, - они наскоро выстроили себе небольшие жилища для защиты от зимней стужи (еще недавно бо́льшая часть их городов была уничтожена вследствие их поражения) - бежали и рассеялись в разные стороны. Цезарь, не желая подвергать своих воинов только что наступившим во всей силе зимним непогодам, расположил их по квартирам, в городе Карнутов, Генабе, отчасти в жилищах Галлов, отчасти построенных на скорую руку домах, прикрыв их соломою, приготовленною для покрытия палаток. Конницу же и пехоту союзных племен разослал во все стороны, куда, по слухам удалился неприятель. Поиски эти не были тщетны; наши возвратились, обремененные огромною добычею. Карнуты терпели жестоко от зимнего времени: изгнанные из жилищ, они в ужасе не могли нигде остановиться на долгое время; леса же не представляли защиты от жестоких непогод. Таким образом многие из них погибли, а прочие рассеялись по соседним племенам.
6. Цезарь, принимая в расчет затруднения времени года, довольствовался тем, что предупреждал скопление неприятельских сил в одно место и не давал войне возможности открыться. Сколько можно было предполагать, Цезарь убежден был, что ранее лета военные действия не могли быть важными. А потому он Требония с двумя легионами, при нем находившимися, оставил на зимних квартирах в Генабе. Сам, так как неоднократными посольствами Ремы ему давали знать, что Белловаки, племя храбрейшее изо всех галльских и бельгийских, вместе с соседними им племенами, собирают войска под предводительством Белловака Коррея в Атребата Коммия и сосредоточивают их в одно место, намереваясь всеми силами сделать вторжение в земля Суессонов, находящихся под властью Ремов, - понимая, что не только честь его, но и сама безопасность повелевает ему принять все меры к защите союзников, оказавших своею верностью народу римскому большие услуги, вызывает снова с зимних квартир девятый легион, а к К. Фабию посылает письмо, чтобы он два легиона, у него находившихся, привел в землю Суессонов в призывает к себе один из двух легионов Т. Лабиена. таким образом Цезарь, соображаясь с потребностями войны и расположением зимних квартир, вводил поочередно то тот, то другой легион в дело, отправляя их один за другим в походы.
7. Собрав эти войска, Цезарь отправился с ними в землю Белловаков и, расположившись там лагерем, разослал во все стороны отряды конницы с приказанием изловить кого нибудь, кто мог бы сделать показание о намерениях неприятелей. Всадники, исполнив приказание, дают знать, что в селах нашли они весьма немногих жителей, а прочие все отовсюду тщательно скрылись - и те остались не для полевых работ, но отосланы назад для разведывания. Когда у них Цезарь спрашивал, где главные силы Белловаков, и какие их намерения, то узнал, что все Белловаки, способные носить оружие, собрались в одно место, а с ними Амбианы, Авлерки, Калеты, Велокассы и Атребаты, что место для лагеря выбрано возвышенное, среди леса, окруженное болотами, что все свои имущества снесли они в отдаленную чащу лесов; что зачинщиков войны очень много; но чернь с большою охотою повинуется особенно Коррею, зная, как ему ненавистно самое имя Римлян; что несколько дней тому назад Атребат Коммий уехал из лагеря привесть вспомогательные войска Германцев, которые и близко живут, да и в бесчисленном множестве; что Белловаки постановили, с согласия всех старейшин, к великому удовольствию народа, в случае, если Цезарь действительно, как говорили, идет к ним с 3-мя легионами, предложить ему сражение, дабы в последствии не иметь дела со всем войском Римлян, что было бы для них несравненно затруднительнее и тяжелее. В случае же, если Цезарь придет с более значительными силами, то Белловаки вознамерились оставаться на выбранном ими месте; а поставив засады, препятствовать в вредить всячески Римлянам в поисках фуража, по времени года весьма скудного и рассеянного по разным местам, в снабжении их продовольствием в подвозах всякого рода припасов.
8. Когда Цезарь узнал это из единогласного почти показания весьма многих и рассудил, что такой план действий Галлов исполнен благоразумия и весьма далек от их всегдашней опрометчивости. Со своей стороны он решился всеми силами домогаться того, как бы неприятель, презирая малочисленность его войск, вышел скорее в открытое поле на битву. Он имел удивительной доблести весьма старые легионы седьмой, восьмой и девятый, одиннадцатый из отборных молодых людей, подававших о себе большие надежды, служивших уже восемь лет; но сравнительно с прочими легионами он не приобрел еще такой славы заслуг и мужества. А потому Цезарь, созвав совет и, изложив все, что сам узнал, ободрил воинов. На случай того, если он будет в состоянии неприятеля, числом трех легионов, вызвать на бой, Цезарь устроил такой порядок движения: легионы 7-ой, 8-ой в 9-ый должны были идти впереди всех обозов; потом вокруг обозов - немногочисленных, как обыкновенно бывает на походе, шел 11-й легион; это было сделано с тою целью, дабы неприятель не заметил, что Римляне многочисленнее, чем он ожидал. Устроив таким образом войско почти в квадратном порядке, Цезарь привел на вид неприятелей войско прежде, чем они его ожидали.
9. Галлы видели, что наши легионы идут к ним в боевом порядке мерным шагом, и хотя Цезарю наверное передали их намерения, однако они устроили войска свои перед лагерем, а не сошли с возвышенного места, или опасаясь решительного дела, или пораженные внезапностью прибытия Римлян и желая узнать, как те намерены поступить. Цезарь хотел немедленного боя; но, видя с удивлением многочисленность неприятеля, отделенного долиною более глубокою чем широкою, стал лагерем подле неприятельского. Он приказал свой лагерь обнесть валом в 12 футов, с малым на нем бруствером, соответствующим его вышине; потом велел вырыть двойной ров в 15 футов глубины с отвесными боками. В частом друг от друга расстояния воздвигнуты были трехэтажные башни, соединенные одна с другою помостами, с лица имевшими хворостяную стенку для того, чтобы быть защищенным от неприятеля двойным рвом и двойным рядом защитников: один на помостах находил безопасность в самой возвышенности места и метал оттуда стрелы тем смелее и вернее; другой ряд, вблизи неприятеля расположенный на самом валу, помостом, под которым находился, защищен был от падавших сверху неприятельских стрел. Ворота лагеря были укреплены затворами и еще более высокими башнями.
10. Укрепления эти возводились с двоякою целью: первое, показать неприятелям громадностью их, будто мы его боимся, в тем придать им более самонадеянности. Во-вторых, так как на дальнее расстояние надобно было посылать за фуражом и провиантом, то лагерь нужно было привести в такое положение, чтобы его можно было защищать и небольшими силами вследствие его крепости. Между тем, несмотря на то, что между обоими лагерями было болото, беспрестанно происходили схватки между выходившими вперед с обеих сторон немногочисленными воинами: то наши вспомогательные войска Галлов и Германцев переходили на ту сторону болота и живо теснили неприятеля; то напротив неприятель перейдя тоже болото, отодвигал наших дальше. На ежедневных наших поисках за фуражом случалось (как и надобно было ожидать вследствие того, что его надлежало отыскивать в редких в разбросанных строениях), что наши воины были окружены в неблагоприятных местах и гибли. Эти потери не были важны и ограничивались с нашей стороны несколькими лошадьми и рабами, но они служили к поддержанию неблагоразумной самонадеянности Галлов. Она еще увеличилась, когда Коммий, который, как мы говорили выше, отправился призывать вспомогательные войска Германцев, возвратился и привел германских всадников; хотя число их не превышало 500, но прибытие их весьма ободрило дикарей.
11. Цезарь, видя, что неприятель в течение весьма многих дней держится в лагере, укрепленном природою и болотистою местностью, что напасть открытою силою на его лагерь было бы невозможно без гибельной борьбы, обложить же его укреплениями требовалось более значительных сил, послал письмо Требонию, чтобы он, как можно поспешнее присоединив к себе 13-й легион, зимовавший с легатом Т. Секстием в землях Битуригов, с тремя легионами шел к нему поспешными переходами, а сам всадников Ремов, Лингонов и прочих племен, в большом числе им вызванных на войну, послал на помощь партиям наших фуражиров для поддержки их в случае внезапных нападений неприятеля.
12. Так как это делалось всякий день, то, как обыкновенна случается с течением времени, от привычки старательность уменьшилась. Белловаки, зная места, где ежедневно располагались наши конные отряды, собрали отряд отборной пехоты и устроили засаду в лесистой местности; туда же на другой день посылают всадников сначала навесть наших на скрытую засаду и потом окружив напасть на них. Судьба назначила Ремам это несчастие: им в этот день досталась очередь исполнять обязанности службы. Они, видя вдруг перед собою неприятельских всадников и превосходя силами, с пренебрежением смотрели на его малочисленность, с жаром его преследовали и вдруг окружены со всех сторон толпами неприятельской пехоты. Придя в замешательство, они отступили поспешнее, чем того требовал порядок конного сражения, потеряв Вертискона, старейшину их племени и начальника конницы. Он был так стар, что с трудом держался на коне, но, по обычаю Галлов, не захотел ни под предлогом старости отказаться от начальства над конницею, ни допустить своих сразиться без себя. Удачный результат этого сражения ободрил и придал мужества неприятелям, тем более, что вождь и начальник Ремов был тут убит. Нашим же урон показал необходимость - посты ставить в местности, тщательно осмотренной, а отступающего неприятеля преследовать умереннее.
13. Между тем ее переставали ежедневные схватки в виду обоих лагерей у переправ и переходов через болото. В такой борьбе Германцы, (приведенные Цезарем из-за Рейна именно для того, чтобы они сражались перемешавшись с конницею) все дружно перешли болото и, умертвив немногих, пытавшихся противуставить им сопротивление, упорно гнали перед собою массу неприятеля. Не только те пришли в ужас, которые непосредственно были теснимы, но и те, до которых достигали стрелы наши и которые должны были служить поддержкою первым рядам, - все обратились в самое беспорядочное бегство. они не прежде остановились, потеряв занятые ими возвышения, как скрывшись в лагерь, а другие от стыда убежали еще далее. Их опасностью все войска неприятели приведены были в такое смятение, что трудно было решить, чего у них больше, самонадеянности ли при маленьком успехе, или робости при неважном поражении.
14. Весьма много дней провел неприятель в тех же лагерях, пока узнал о приближении легионов в легата К. Требония. Вожди Белловаков, опасаясь осады подобной Алезии, ночью отсылают тех, которые были слабы возрастом или силами или не имели оружия и с ними все обозы. Пока собиралась и готовилась в путь эта смятенная и беспорядочная толпа (притом Галлы, и отправляясь налегке, обыкновенно имеют при себе большое число повозок), настал день. Тогда Галлы вывели свои войска из лагеря и расположили их впереди его, для того что бы задержать погоню Римлян и дать время уйти длинному ряду обозов. Цезарь не считал нужным ни нападать на хотевших сопротивляться, ни преследовать отступавших при неблагоприятной для него крутизне холма; впрочем заблагорассудил выдвинуть легионы вперед настолько, чтобы в присутствии их отступление Галлов не могло совершиться без опасности в виду близости наших воинов. Между тем как затруднительное для перехода болото отделяло оба лагеря и тем представляло большое препятствие для быстрого преследования отступавших, а по ту сторону находилась гора, почти касавшаяся неприятельского лагеря, от которого она была отделена только небольшою долиною; то Цезарь, заметив это, покрыв болото мостами, перевел легионы, поспешно достиг до верхней площадки горы и расположился в боевом порядке в таком месте, что стрелы, брошенные из наших метательных орудий, могли достигать рядов неприятельских.
15. Галлы, полагаясь на свойство местности, не отказывались принять сражение, в случае если бы Римляне вздумали атаковать их позицию на холме; но не решались мало-помалу уводить свои войска, опасаясь, как бы они врозь не пришли в смущение и потому остались в боевом порядке. Видя их упрямство, Цезарь, оставив вод оружием двадцать когорт, назначил место для лагеря и приказал его укрепить. По окончании работ, Цезарь поставил легионы перед валом в боевом порядке; всадники занимали посты на взнузданных лошадях. Белловаки, видя, что Римляне готовы их преследовать, не могли оставаться на этом месте или провести на нем ночь, не имея при себе съестных припасов; в этой крайности они придумали такой план отступления. Из предыдущих книг этого сочинения видно, что Галлы обыкновенно носят с собою пуки хвороста и садятся на них в ожидании сражения. Эти-то пуки соломы в хвороста, которых весьма много находилось у них в лагере, Галлы, передавая из рук в руки, сложили в кучи впереди своего фронта, и с наступлением вечера, по данному знаку, в одно и то же время подожгли их. Море огня вдруг скрыло от глаз Римлян неприятельскую армию; пользуясь этим, Галлы пустились в самое поспешное бегство.
16. Цезарь, хотя за пожаром и не мог видеть бегства неприятелей, однако, подозревая, что такой план действия придуман для бегства, двинул вперед легионы, а конницу послал в погоню; сам же двигался медленно, опасаясь засады и того, как бы неприятель не попытался остановиться в том же месте и заманить наших на бой в неблагоприятной местности. Наши всадники опасались пуститься в середину дыма и густейшего пламени и те, которые с большим усердием пытались туда проникнуть, едва могли видеть головы собственных лошадей; опасаясь засады, они дали Белловакам полную возможность уйти. Совершив таким образом бегство, исполненное и робости и изобретательности, безо всякого урона, неприятель, пройдя вперед не более 10 миль, стал лагерем в самой крепкой местности. Оттуда, расставляя часто в засады пеших и конных воинов, неприятель наносил большой вред нашим в их фуражировках.
17. Когда это стало случаться все чаще в чаще, Цезарь узнал от одного пленного, что Коррей, вождь Белловаков, с отрядом 6 тысяч человек отборной пехоты и тысячи человек лучшей конницы, расположился в засаде в том месте, куда подозревал, что Римляне пришлют вследствие обилия хлеба и фуража. Узнав об этом намерении, Цезарь вывел более легионов, чем обыкновенно, и послал вперед конницу, которую приобык посылать в защиту фуражирам; вместе с конницею отправил он легковооруженных пеших, а сам пододвинулся с легионами сколько только мог ближе.
18. Неприятели, расположенные в засаде, избрали себе для действия поляну, которая во все стороны простиралась не более как на тысячу шагов, опоясанная со всех сторон непроходимыми лесами и преглубокою рекой; эту поляну окружили они засадою, как бы тенетами. Наши, зная об умысле неприятеля, готовы были встретить бой; для него все у них было приготовлено - и дух, и оружие; надеясь на содействие следовавших за ними легионов, они не отказались бы ни от какой борьбы, и по-эскадронно прибыли к назначенному месту. С их прибытием, Коррей счел случай благоприятным для нападения; сначала он, показавшись с немногими, ударил на ближайшие к нему наши эскадроны. Наши твердо выдерживают натиск неприятелей и не толпятся многие в одно место, как это часто случается и вредно в сражениях конницы происходя вследствие каких либо опасений, и в таком случае вследствие самой многочисленности получается урон.
19. Между тем как наши выдерживали нападение отдельными эскадронами, не допуская обходить себя с боков, прочие неприятели, видя, что Коррей вступил в бой, устремились из лесу. Бой в разных местах завязался с равным упорством; долго продолжался он с одинаковым с обеих сторон счастием; наконец мало-помалу вышла неприятельская пехота в боевом порядке и вынудила наших всадников отступить; на выручку ее поспешно двинулись легковооруженные пешие, о которых я сказал, что они посланы впереди легионов; став в промежутки наших эскадронов, они упорно сражались и бой продолжался несколько времени с равным упорством, потом, как и требовал порядок сражения, те, которые выдержали первый натиск вышедших из засады, этим самим взяли верх, что и будучи настигнуты врасплох не понесли никакого урона от напавших. Между тем легионы наши подошли ближе, в в одно и то же время частые вести приносится нам и врагам, что главный вождь тут с войском, готовым к бою. Узнав об этом, наши, полагаясь на содействие когорт, стали сражаться с большим жаром, опасаясь, как бы в случае замедления не разделить славу победы с легионами. Неприятель упал в духе и искал спасения в бегстве разными путями, но напрасно; те же затруднения местности, коими он хотел замкнуть Римлян, задержали его самого. Побежденные в ужасе бежали наудачу, стремились и в леса и в реку, ослепленные страхом; большая часть их погибла: наши жарко преследовали и убивали их. И в таком бедственном положении Коррей не хотел, ни, оставив воле битвы, искать спасения в лесах, ни сдаться, несмотря на убеждения наших; храбро сражаясь и переранив много наших, он вынудил раздраженных победителей забросать его стрелами.
20. Таким образом дело было уже кончено, когда Цезарь вступил на свежие следы сражения. Он полагал, что неприятель, будучи поражен таким бедствием и получив о нем весть, оставит место лагерей, которое, как говорили, находилось от побоища тысячах в 8 шагов расстояния. Итак, несмотря на затруднения переправы, Цезарь перевел легионы через реку и двинулся вперед. Белловаки и прочие галльские племена приняв поспешно из бегства немногих и тех раненых, избежавших от смерти только по милости лесов, видя, что все против них: Коррей убит, конница утрачена и лучшая пехота, и ожидая с часу на час прихода Римлян, звуком труб созвали вдруг совет и криками изъявили на нем желание - немедленно послать к Цезарю послов и заложников.
21. Намерение это одобрено всеми, а Коммий Атребат бежал к тем Германцам, от которых на эту войну привел было вспомогательное войско. Прочие немедленно отправляют послов к Цезарю и просят: "удовольствоваться таким их наказанием, какому бы он никогда, по своему милосердию и человеколюбию, не подверг их без войны, если бы и был в состоянии. В сражении конницы сокрушилось могущество Белловаков; много тысяч отборных пеших воинов погибло; едва ушли вестники побоища. Впрочем и в таком бедствии этим сражением приобрели они ту большую· выгоду, что убит Коррей, виновник войны, возмутитель народа. При жизни его сенат имел гораздо менее власти, чем неразумная чернь.
22. На эти мольбы послов Цезарь им напомнил: "что в одно в то же время в предыдущем году Белловаки и прочие галльские племена взялись за оружие; что они упорно и долее всех оставались при своем умысле и пример покорности других не мог их образумить. Знает он и понимает, что вину греха всего легче свалить на мертвых; а впрочем никто не может иметь столько силы, чтобы, без согласия старейшин, при противодействии сената и всех благонамеренных граждан, опираясь на одну бессильную чернь, быть в состоянии возбудить и вести войну. Несмотря на то, он довольствуется мерою наказания, ими самими себе нанесенного".
23. На следующую ночь послы принесли к своим согражданам ответ Цезаря; они начали готовить заложников. Стеклись послы прочих племен, так как они смотрели на исход дела Белловаков; они дали заложников и исполнили приказания, за исключением Коммия, а тот от страха не решался никому доверить своей безопасности. В предыдущем году Т. Лабиен, между тем как Цезарь в ближней Галлии оказывал суд и расправу, слыша, что Коммий составляет против Цезаря заговор и приглашает к тому галльские племена, счел себя в праве на его измену отвечать хитростью, безо всякого вероломства. Полагая, что он на зов не придет в лагерь, а попыткою как бы не сделать его осторожнее - Лабиен послал к нему К. Волузена Квадрата, поручив ему, под предлогом совещания, умертвить Коммия; на этот предмет дал ему отборных и способных сотников. Когда сошлись на совещание - это долженствовало служить условным знаком - Волузен схватил руку Коммия, сотник нанес мечом Коммию тяжелый, но не смертельный, удар в голову; или не приучив еще руку к убийству, или может быть удержанный приближенными Коммия, но он не мог его прикончить. Обе стороны извлекли мечи, во и те и другие думали более о бегстве, чем о сражении: наши полагая, что Коммий получил смертельную рану, а Галлы, узнав о коварном умысле, опасались худшего, чем что уже видели. После этого происшествия - говорят - Коммий дал клятву никогда и на глаза не показываться никакому Римлянину.
24. Победив таким образом самые воинственные племена, Цезарь видел, что ни одно уже не замышляло войны и не думало о сопротивлении. Только иные, упорно взбегая в настоящее время власти Римлян, оставляли города и бежали из своих земель. Тогда Цезарь заблагорассудил разослать войско как можно больше в разные стороны. М. Антонию, квестору, с одиннадцатым легионом, он велел при себе оставаться; а легата К. Фабия с 25-ю когортами он отправил на самый противоположный конец Галлии, где, как до него дошел слух, некоторые племена были под оружием; для усмирения их, как полагал Цицерон, недостаточно было двух легионов, расположенных там под начальством легата К. Каниния Ребила. Т. Лабиена Цезарь призывает к себе, а 12-й легион, бывший с ним на зимних квартирах, посылает в Галлию Тогату, для защиты находившихся там поселений римских граждан в предупреждение того, дабы они не пострадали от внезапного набега Галлов, как случилось в прошлом лете с Тергестинцами, которые внезапным разбойническим набегом и натиском их подавлены. Сам Цезарь отправился разорять и опустошать владения Амбиорикса. Так как Цезарь потерял надежду захватить в свои руки Амбиорикса, пораженного страхом и находившего спасение в бегстве с одного места на другое, то и признал наиболее соответствующим своему достоинству до того истреблять в его владениях жителей, строение и скот, чтобы Амбиорикс сделался ненавистным тем из его соотечественников, которые пощажены будут судьбою, и вследствие таких потерь возврат для него в отечество сделался бы невозможным.
25. Цезарь разослал во все стороны владений Амбиорикса частью легионы, а частью союзные войска; убийства, пожары, грабежи не превращались. Умертвив и взяв в плен множество неприятелей, Цезарь послал в землю Тревиров Лабиена с 2-мя легионами. Племя их, вследствие соседства Германии, приобрело опытность в ежедневных войнах, образом жизни в дикостью немного разнилось от Германцев и никогда не исполняло приказаний иначе, как вынужденное войском.
26. Между тем легат Л. Каниний, которому Дураций (остававшийся постоянно верным союзу Римлян, несмотря на отпадение некоторой части его соотечественников) дал знать и письмами и чрез гонцов, что большие силы неприятелей сосредоточились в области Пиктонов, двинулся к городу Лемону[1]. Прибыв туда, он повернее узнал от пленных, что, вождь Андиев, Думнак с многим тысячами воинов осадил Дурация в Лемоне; не решаясь свои слабые легионы пустить в сражение с неприятелем, Каниний расположился лагерем в укрепленном месте. Думнак, узнав о приближении Каниния, обратил все войска против легионов и замыслил сделать приступ к лагерю Римлян. Потратив весьма много дней на осаду и с большим уроном своих, не мог повредить никакой части наших укреплений и обратился снова к осаде Лемона.
27. В то же время легат К. Фабий принял покорность весьма многих племен, взял у них заложников и из писем Каниния узнал о том, что происходит в земле Пиктонов; сведав об этих делах, он отправился подать помощь Дурацию. Узнав о приходе Фабия, Думнак отчаялся в спасении, если он будет вынужден в одно в то же время и выдержать извне неприятелей Римлян и озираться с опасением на горожан, немедленно отступил со своими войсками. Он не прежде счел бы себя в безопасности, как когда успел бы перевести свои войска через реку Лигер, чрез которую по ее значительности был мост. Фабий, хотя еще не видал неприятеля и не успел соединиться с Канинием, но, основываясь на показаниях людей, хорошо знавших местность, догадался, куда направит свое движение устрашенный неприятель. а потому он двинулся с войском к тому же мосту, отдав приказание коннице идти впереди легионов настолько, чтобы она всегда могла без утомления коней в случае нужды иметь убежище в одном и том же лагере с пехотою. Наша конница, двигаясь вперед сообразно данному ей наставлению, нагнала войско Думнака, и напав на неприятеля бегущего, смятенного ужасом и обремененного тяжестями, многих избила и получила богатую добычу. Таким образом сделав блистательное дело, наша конница удалилась в лагерь.
28. На следующую ночь Фабий послал вперед всадников так изготовленных, чтобы они сразились и задержали все войско, пока нагонит их сам. Чтобы дело сделалось согласно с этим наказом, А. Аттий Вар, начальник всадников, отличавшийся редким мужеством и благоразумием, делает увещание своим и, нагнав неприятельское войско, часть конницы отрядами расположил на выгодных местах, а с частью завязал сражение. Неприятельская конница смело ударила на нашу, опираясь на следовавшую за нею пехоту, а пешие, развернув свой фронт, на всех пунктах поддерживали против нас свою конницу. Сражение было весьма упорное: наши, презирая накануне еще побежденного ими неприятеля и зная, что с часу на час должны подойти легионы, упорно сражались с неприятельскою пехотою, не желая подвергнуться позору отступления в желая сами довершить сражение. Неприятель же, полагая. что ваших войск нисколько более не пойдет как он узнал накануне, думал воспользоваться случаем истребить нашу конницу.
29. Несколько времени бой был самый упорный. Думнак устроил боевую линию пехоты с тем, чтобы она с своей стороны была опорою коннице. Тут вдруг густые ряды легионов показались в виду неприятеля. Это зрелище поразило ужасом его пешие и конные полки и распространило смятение в его обозе, и неприятели с большими криками пустились бежать в рассыпную. А наши всадники, которые не задолго прежде с сопротивляющимися сразились самым храбрым образом, в торжестве победы испустили радостные и дружные клики и пустились в погоню за бегущими; они гнали их сколько позволили силы коней и убивали, пока не утомились их руки. Более 12,000 убито неприятелей, отчасти вооруженных, отчасти в страхе пометавших оружие, и весь обоз неприятеля захвачен.
30. Скоро узнали, что при этом поражении Драппет Сенон (он при самом начале восстания Галлии собрал вокруг себя шайку негодяев разного рода, рабов, призванных им к свободе изгнанников разных племен, разбойников, перехватывал обозы и припасы Римлян), собрав не более как тысяч пять беглецов, бросился с ними к стороне провинции. Соучастником его умысла был Кадурк Луктерий (из предыдущей книги видно, что, при начале восстания Галлии, замышлял он сделать нападение на провинцию). Легат Каниний с 2 легионами устремился за ним в погоню, дабы не допустить шайку негодяев внесть страх или опустошение в провинцию и тем бросить тень на славу римского оружия.
31. К. Фабий с остальным войском отправился в землю Карнутов и прочих племен, силы которых, как ему было известно, сокрушены были в сражении с Думнаком. Он не сомневался, что, по случаю недавнего бедствия, они будут покорнее, а оправившись со временем, они могут снова восстать по наущениям того же Думнака. В этом случае счастие в быстрота удивительно благоприятствовали Фабию в усмирении племен. Так Карнуты, которые, часто терпя вред, никогда о мире не упоминали, изъявили покорность и дали заложников. прочие племена, находящиеся в отдаленных концах Галлии, близ океана, носящие название Арморических, следуя примеру Карнутов, с прибытием Фабия и легионов, немедленно исполняют приказания. Думнак, изгнанный из отечества и блуждая и скитаясь один, вынужден был уйти в самые отдаленные места Галлии.
32. А Драппес в вместе с ним Луктерий, узнав, что Каниний с легионами идет за ними вслед, не решились идти в провинцию на явную гибель, имея по пятам за собою римское войско; равно видели невозможность долее безнаказанно производить свои набеги и грабежи; они остановились в земле Кадурков, Здесь Луктерий, пользуясь влиянием, какое он имел во времена благоденствия на своих соотечественников, и вообще благосклонностью, с какою Галлы постоянно смотрят на виновника новых замыслов, занял своими войсками и Луктериевыми город Укселлодун, находившийся под его покровительством. Город этот сильно укреплен местностью; жители его пристали к стороне Луктерия.
33. К. Каниний поспешно прибыл туда. Он увидел, что город защищен со всех сторон такими крутыми скалами, что даже если бы и никто его не защищал, то и в таком случае вооруженным воинам трудно взойти к нему. Находившиеся же в городе Галлы имели при себе такие большие обозы, что если бы они вздумали с ними вместе спастись тайным бегством, то не только конница могла их настичь, но им невозможно было бы уйти и от легионов. Разделив свои когорты на три части, Каниний сделал три лагеря на самой возвышенной местности; от них он мало-помалу, сколько позволяли силы войска, решился весть вал кругом города.
34. Заметив это, горожане, озабоченные воспоминанием о, в высшей степени несчастной, судьбе Алезии опасались такой же участи в случае осады, а более всех Луктерий, который сам на себе испытал ее; он, внушал жителям города необходимость запастись хлебом. Итак, с общего согласия, положено: Луктерию, оставив часть войска в городе, отправиться с остальным налегке для привоза хлеба. Когда этот план действия был одобрен, то в следующую же ночь Драппес и Луктерий вывели войска из города, оставив в нем две тысячи вооруженных воинов. В короткое время Луктерий и Драппес собрали в земле Кадурков множество хлеба; одни добровольно им его доставляли, а другие и хотели бы отказать, да не смели; несколько раз ночью они производили даже нападения на наши укрепления. Вследствие этого К. Каниний медлил окружать весь город укреплениями, опасаясь или не быть в состояния везде прикрывать их, или раздроблением войска по разным местам боясь его ослабить.
35. Собрав большое количество хлеба, Драппес и Луктерий остановились от города не далее как в 10 милях и оттуда намеревались мало-помалу ввезти хлеб в город. Они разделили между собою занятия: Драппес остался прикрывать лагерь с частью войск, а Луктерий повел в город вьючных животных. Расставив там вооруженные отряды, Луктерий, часу в 10 ночи, отправился с обозом к городу по узким дорогам, шедшим по лесу. Услыхали шум; караульными нашего лагеря посланы лазутчики и они то дали знать о том, что происходило. Каниний, получив об этом донесение, собрал вооруженные когорты из ближайших укреплений и поспешно на рассвете ударил на обоз неприятелей. Они, придя в ужас от неожиданной беды, бежали к своим вооруженным отрядам; а наши, увидав их, еще более разгорячились против вооруженных и из того числа никого живым не брали в плев. Бежал оттуда с немногими Луктерий, но не в лагерь.
36. После этого удачного дела, Каниний от пленных узнал, что часть неприятельских войск, под начальством Драппеса, находится в лагере, в расстоянии не более 12 миль. Удостоверяясь от многих в истине этого известия, Каниний не без основания полагал, что оробевшего неприятеля теперь не трудно подавить, обратив уже в бегство одного его вождя. Весьма благоприятным в этом случае обстоятельством было то, что из беглецов ни один не явился в лагерь дать знать Драппету о случившемся поражении. Не видя никакой опасности попытать счастья, Каниний послал вперед к неприятельскому лагерю всю конницу и Германцев пеших, отличающихся неимоверною быстротою движения; а сам, распределив один легион по трем лагерям, с другим пошел в поход налегке. Приблизившись к неприятелю, Каниний узнал от своих посланных вперед лазутчиков, что лагерь неприятеля, по обычаю Галлов, находится не на верху горы, а на ее покатости к реке. Германцы и всадники наши вдруг ударили на неприятеля, не ожидавшего нападения, и начали сражение. Узнав об этом, Каниний привел и легион под оружием в боевом порядке. Вдруг, по данному знаку, со всех сторон Римляне заняли высоты. Когда это случилось, Германцы и всадники, видя значки легионов, сражались с большим жаром. Когорты наши разом со всех сторон устремились на врагов: Галлы были почти все или побиты, или взяты в плен; добыча же захвачена огромная. В этом сражении захвачен в плен сам Драппес.
37. Каниний, совершив чрезвычайно счастливо это дело безо всякой почти раны кого либо из воинов, возвратился к осаде города. Уничтожив внешнего врага, опасение которого препятствовало ему до сих пор разделять вооруженные отряды и укреплением окружить осажденных, велит его вести со всех сторон разом. На другой день туда же прибыл с своими войсками К. Фабий и взял на себя осаждать часть города.
38. Между тем Цезарь оставил квестора М. Антония в земле Белловаков с 15 когортами, из опасения, дабы не дать Белгам возможности придумать новые замыслы. Сам он посетил прочие племена, приказал выставить более заложников. а своими ласковыми речами успокоил жителей, бывших в страхе. Прибыв в землю Карнутов, которые, как видно из записок Цезаря, были зачинщиками войны и потому, по сознанию свои проступков, опасались за себя более других, Цезарь, чтобы скорее успокоить умы прочих граждан, потребовал выдать ему для казни виновника восстания и возмутителя народа - Гутруата. Он, хотя даже соотечественникам своим не доверялся, однако, вследствие самых тщательных поисков, пойман и приведен в лагерь Цезаря. Вынужден был Цезарь против побуждений сердца своего казнить этого человека, смерти которого требовали воины громкими криками, припоминая все потери и бедствия, перенесенные ими через него. Вследствие этого Гутруат умер под розгами и потом ему отрублена голова секирою.
39. Тут узнал он из частых писем Каниния, что сделано относительно Драппеса и Луктерия и что предприняли жители города. Хотя малочисленность неприятелей внушала только к ним презрение, но упорство их тем не менее заслуживало, по мнению Цезаря, строгого наказания. Иначе вся Галлия почла бы, что не сил недостало у ней для сопротивления Римлянам, а постоянства и прочие племена, увлеченные примером и полагаясь на крепкую мемтноть станут домогаться свободы; а он знал, что всем Галлам известно, что ему, Цезарю, осталось год управлять Галлиею, и они были убеждены, что стоило им только этот год выдержать, а затем уже опасности дальше ни какой не будет. Итак он оставил легата К. Калена с 2 легионами и приказал им следовать за собою прямым путем, а сам со всею конницею, как можно поспешнее, двинулся к Канинию.
40. Когда Цезарь, сверх всеобщего ожидания, прибыл в Уксуллодун и видел, что город со всех сторон окружен осадными работами, и что никак нельзя оставить осаду; а с другой стороны из показаний перебежчиков видно было, что город снабжен большим количеством хлеба; потому Цезарь пытался отрезать неприятелю воду. Река перерезывала низменную долину, опоясывавшую почти со всех сторон гору, на крутой и обрывистой вершине которой расположен город Уксуллодун. Местность не позволяла отвесть воду из этой реки; у подошвы горы она неслась с такою быстротою, что ни в одну сторону, как бы ни были глубоки рвы, она не могла сбегать. Для жителей города сход к реке был весьма затруднителен по его крутизне, так что, подвергаясь нападению наших, они не могли без опасности жизни ни подходить в реке, ни без вреда возвращаться в город по крутым скатам горы. Видя такое затруднение горожан Цезарь расположил стрелков и пращников, а против мест, представлявших удобнейший сход, он поместил метательные орудия и тем препятствовал осажденным брать воду из реки. Тогда они начали ходить за водою все в одно место, где, почти под самою стеною города, бил из горы сильный ключ, и с этой стороны до реки было шагов триста расстояния.
41. Все видели необходимость отрезать горожан от этого водопоя; но Цезарь один изыскал к тому средство. Он с этой стороны приказал весть насыпь при помощи крытых ходов; это предприятие стоило великих трудов и постоянных стычек с неприятелем. Жители города, сбегая с более возвышенного места, издали сражались безопасно и много наших упорно подходивших было ими переранено; но воины наши не могли быть остановлены, вели траншеи и работами побеждали затруднения местности. В тоже время стали проводить потайные мины от места осадных работ к самому роднику, а этот род работы можно было вести без всякой опасности в не внушая неприятелю подозрений. Насыпь сделали в вышину 9 футов, в на ней устроили башню в 10 этажей; но тут она не могла сравняться с вышиною стены - достигнуть этого было решительно невозможно, - но она превысила уровень родника. С этой башни стрелы, бросаемые из машин. достигали родника и жители города не могли более ходить за водою без большой опасности. Таким образом не только скот и лошади, но и множество людей гибло от недостатка воды.
42. Устрашенные этою бедою жители города наполняют бочки соломою, смолою и щепками и, зажегши их, бросают в наши осадные работы. В то же время они завязали самый упорный бой для того, чтобы сражением и опасностью отвлечь римлян от потушения пожара. Вдруг возникло сильное пламя в самих работах. Пущенные по крутому склону горы, зажженные бочки останавливались у крытых ходов и насыпи и зажигали все, что им попадалось на встречу. Напротив наши воины, несмотря на опасный род битвы и на неблагоприятные для них условия местности, сражались с величайшим усердием. Битва происходила на возвышении в в виду всего нашего войска; с обеих сторон поднимались громкие военвые клики. Итак храбрые воины выбивались из сил, чтобы показать и засвидетельствовать свою храбрость и смело бросались на встречу стрелам неприятельским и огню.
43. Цезарь, видя, что множество наших воинов переранено, приказал когортам со всех сторон города всходить на гору и поднять отовсюду большой крик, как бы они уже готовы были занять стены города. Приведенные в ужас этим жители, не зная, что происходит в прочих местах, в нерешительности отзывают вооруженных от нападения на работы и располагают их по стенам. Тогда наши, по окончании сражения, поспешно работы, охваченные пламенем, частью погашают, частью ломают. Неприятели упорно сопротивлялись и оставались при своем образе мыслей, хотя большая часть их погибла от жажды. Наконец подземными работами отведена вода из родника, так что он, прежде неистощимый, иссяк вдруг. Жители города пришли в отчаяние, думая в этом видеть не действие усилий человеческих, но волю божества и, вынужденные крайностью, сдались.
44. Цезарь, зная, что его милосердие известно всем, не опасался более, чтобы его строгость приписали жестокости, а не предвидел успешного конца своих намерений, если в разных местах возникнут подобные упорные восстания; и потому он счел за нужное примерным наказанием устрашить прочих. Вследствие этого он приказал всем из осажденных, которые носили оружие, отрубить руку, оставив им жизнь, чтобы они служили живым уроком для других. Драппес, о котором мы сказали выше, что он взят в плен Канинием, или от огорчения и боли оков, или из опасения более тяжкого наказания, несколько дней не принимал пищи и таким образом лишил себя жизни. В то же время Луктерий, о котором я уже писал, что он бежал из сражения, попался в руки Арверну Эпазнакту (Луктерий беспрестанно переезжал с места на место, вверяя свою жизнь разным лицам и не решаясь долго оставаться на одном месте, сознавая, какого жестокого врага он сделал себе в Цезаре). Епазнакт, из приверженности к народу римскому, нисколько не усомнился задержать Луктерия и в оковах его представить к Цезарю.
45. Лабиен между тем имел с Тревирами удачное конное сражение. много Тревиров убито, а старейшины Германцев, никогда не отказывавшие в своем содействия против Римлян, достались ему живые в руки. В числе взятых в плен находился в Эдуй Сур, отличавшийся и доблестями и знатностью происхождения; он один из Эдуев по сие время еще не положил оружия.
46. Узнав об этом, Цезарь, видя, что во всех частях Галлии дела наши в прекрасном положения, и убежденный, что прошлогоднею кампаниею Галлия окончательно побеждена и усмирена, с двумя легионами двинулся в Аквитавию; дотоле Цезарь сам в ней еще не был, но некоторую часть ее покорил через П. Красса; теперь же он хотел не без пользы употребить конец лета. Поход в Аквитавию, как и все действия Цезаря, был так же быстр, как и удачен: все племена Аквитания прислали к нему послов и дали ему заложников. После всех этих действий Цезарь с конным отрядом отправился в Нарбонну, а войско поручил легатам развесть по зимним квартирам: четыре легиона под начальством легатов М. Антония, К. Требовия, П. Ватиния и К. Туллия$1$2$3 стали и Бельгии. Два легиона были отправлены в земли Эдуев, о которых Цезарь знал, что они имеют во всей Галлии наибольшее значение. Два легиона поставил в земле Туронов, у границ Карнутов, с целью держать в повиновении всю страну, прилежащую в океану, а два остальные легиона были посланы в землю Лемовиков, по соседству с Арвернами; таким образом ни одна часть Галлия не оставалась без войск. Несколько дней Цезарь провел в провинции, поспешно посетил все сеймы, разобрал судебные общественные дела и роздал награды всем, кто заслуживал; а ему ближе и лучше всего было знать расположение к Римлянам всех и каждого из жителей провинции во время восстания всей Галлии, усмирить которое дали ему возможность верность и средства этой области. Окончив все эти дела, Цезарь удалился в Бельгию к легионам и зимовал в городе Неметоценне[2].
47. Здесь Цезарь получил известие, что Атребат Коммий имел сражение с нашею конницею. Хотя с тех пор, как Антоний занял зимние квартиры, племя Атребатов оставалось в повиновении, однако Коммий, после нанесенной ему раны, о которой упомянуто выше, постоянно готов был поддерживать своих сограждан в их замыслах, в те из них, которые искали войны, имели в нем верного вождя и руководителя. С тех пор, как Атребаты находились в повиновении у Римлян, Коммий кормился со своим отрядом всадников грабежами; он перехватил в неблагоприятных местах большие обозы, шедшие к зимним квартирам Римлян.
48. При Антонии находился, префект всадников, К. Волузен Квадрат; с ним он и зимовал. Его Антоний послал в погоню за неприятельскою конницею. Волузен соединял в себе с отличною храбростью сильную ненависть к Коммию и тем охотнее взялся исполнять то, что ему было приказано. Итак, расположивши войска свои в засаду, он часто нападал с успехом на всадников Коммия. Раз, в пылу особенно упорного сражения, Волузен, увлеченный желанием захватить самого Коммия, с жаром далеко преследовал его с немногими всадниками. Тот быстрым бегством отвлек Волузена далеко; вдруг он, обратясь к своим, сделал првзыв к их верности и помощи, прося их отмстить за предательски нанесенные ему раны. Повернув коня, Коммий, отделясь от своих, неосторожно бросился на префекта. Также точно поступили все его всадники; малочисленных наших воинов они обратили в бегство и погнались за ними. Коммий, подстрекнув шпорами коня, подскакал к коню Квадрата рядом с ним и со всей силы ударил его копьем в середину ляжки. Видя префекта раненым, наши стали упорно сопротивляться и, обратясь, ударили на неприятеля. А когда это случилось, то большая часть неприятелей, сбитых сильным натиском наших, ранены и частью обращены в бегство, частью захвачены. Этой беды избег вождь быстротою коня; префект, раненый по видимому так сильно, что опасались за его жизнь, отнесен был в лагерь. А Коммий, или считая себя достаточно отомщенным, или вследствие гибели большей части своих воинов, отправил послов в Антонию и представил ему заложников в ручательство того, что он будет жить там, где он ему предпишет, и исполнит все его приказания. Об одном он просил, чтобы сделали уступку его страху, чтобы он не показывался на глаза какому нибудь Римлянину. Антоний, находя, что эта просьба внушена справедливым страхом, простил Коммия по его желанию и принял от него заложников.
Я знаю, что Цезарь в каждой книге своих записок обнимал события одного года, а я не счел нужным так поступить потому что следующий год, когда были консулами Л. Павел и, К. Марцелл, прошел для Галлии без особенно важных событий. Но для того только, чтобы не оставить в забвении, где в течение этого времени находился Цезарь и его войско, я заблагорассудил написать об этом краткое известие и присоединить к этой книге.
49. Цезарь, проводя зиму в Бельгии, имел одну цель: удержать племена Галлии в дружественном расположении и не дать им никаких надежд, ни повода к войне. Менее всего желал он ко времени своего удаления иметь необходимость вести войну. Он опасался того, чтобы не оставить войны в Галлии в ту минуту, когда войска из нее должны быть выведены; тогда вся Галлия, не видя над собою постоянной опасности, готова была бы взяться за оружие. Итак он с Галльскими племенами обращался весьма ласково, осыпал их старейшин большими наградами, не налагал на них вновь никаких тягостей и, облегчив положение Галлии, обессиленной столь продолжительною и неудачною борьбою, он без труда удерживал ее в мире и повиновении, дав ей возможность лучшего положения.
50. Цезарь, по окончании зимы, против обыкновения отправился в Италию самым поспешным образом, для того чтобы посетить муниципии и колонии и склонить их поддержать его квестора М. Антония в его искательстве жреческой должности. В этом случае Цезарь весьма охотно хлопотал в пользу человека, соединенного с ним узами тесной дружбы в им самим представленного в эту должность, против усилий партии немногих, которая, отвергнув Антония, хотела тем поколебать значение удаляющегося Цезаря. Хотя Цезарь, еще не доехав до Италии, получил известие, что М. Антоний избран авгуром; однако он находил не менее справедливым повод посетить муниципии и колонии, как для того, чтобы поблагодарить их за то, что они своим влиянием в голосами поддержали Антония, так и попросить их не отказать и ему в искательстве на следующие выборы чести консульской, - тем более, что враги Цезаря нагло хвалились тем, что с избранием консулов Л. Лентулла в К. Марцелла Цезарь будет лишен всякой чести и достоинства; что консульство исторгнуто у Сервия Гальбы, несмотря на то, что он имел более голосов и пользовался большим расположением избирателей - вследствие того, что он был в дружеских отношениях к Цезарю и находился легатом при его войске.
51. Прибытие Цезаря во всех муниципиях и колониях встречено было - так как он только в первый раз приехал после общей войны в Галлии - с невероятною честью и любовью. Ничего не оставалось, чего бы не было придумано в сделано для Цезаря относительно убранства ворот, дорог и всех мест, по которым должен был идти Цезарь. Весь народ, и с детьми, выходил в нему на встречу; везде приносили благодарственные жертвы; площади и помосты храмов покрылись столами. Одним словом, Цезарь заранее насладился всеми удовольствиями самого желанного триумфа: такова была щедрость богатых и усердие бедных.
52. Цезарь, объездив все земли Галлии Тогаты, возвратился с величайшею поспешностью к войску в Неметоценну. Вызвав легионы изо всех зимних квартир в земли Тревиров, он отправился туда и сделал им там смотр. Т. Лабиену Цезарь вверил в управление Галлию Тогату, для того чтобы он лучше ему содействовал в его искательстве консульства, а сам делал такие только переезды с места на место, какие лишь нужны были для поддержания здоровья вследствие перемены мест. Нередко доходили до Цезаря слухи, что враги его стараются увлечь Лабиена; а с другой стороны достоверно он знал, что немногочисленная партия хлопочет о том, как бы, под предлогом сенатского определения, отнять у Цезаря какую-нибудь часть войска. Впрочем Цезарь и относительно Лабиена не давал веры никаким слухам и ни в каком случае не хотел действовать против сената, будучи убежден, что пока мнения в сенате будут свободны, он всегда будет оправдан. К. Курион, трибун народный, взяв на себя защиту дела Цезарева и его чести, не раз говорил сенату, что если он имеет опасение насчет Цезаря и его войска, то так как власть и армия Помпея не менее внушают страха народу, необходимо тому и другому положить оружие и оставить войско; что таким образом независимость и вольность государства будут обеспечены. И он не ограничился этим обещанием, но уже начал было собирать голоса. Консулы в друзья Помпея настояли, чтобы этого не было; на этот раз сенат ограничился неопределенным решением дела.
53. Великое это было свидетельство всего сената и соответствовало прежнему действию. Еще в прошлом году Марцелл, стараясь всячески повредить значению Цезаря, вопреки закону Помпея и Красса, доложил сенату о провинциях Цезаря до срока. При подаче голосов, несмотря на то, что их собирал Марцелл, который достоинство свое ставил в унижении Цезаря, сенат значительным большинством принял решение, совершенно противоположное предложению Марцелла. Враги Цезаря от этого не теряли присутствия духа, а старались только распространением круга своих связей достигнуть того, чтобы сенат одобрил то, что они сами между собою задумали.
54. Состоялось потом определение сената: на Парфянскую войну отправить два легиона, взяв один у Помпея, а другой у Цезаря; явно было намерение отнять у Цезаря одного оба легиона. Помпей как бы из своего войска дал первый легион, который им был послан к Цезарю, но составлен из рекрутов Цезарева участка. Цезарь, не смотря на то, что явно видел, к чему клонится умысел его противников, отослал Кн. Помпею его легион, а от себя, и исполнение сенатского определения, велел сдать пятнадцатый легион, находившийся в ближней Галдии. На место его Цезарь отправил в Италию тринадцатый легион занять караулы, оставленные пятнадцатым, а сам распределил войскам квартиры: К. Требония с четырьмя легионами поместил в земле Бельгов, а К. Фабия, с таким же числом легионов отвел в землю Эдуев. Цезарь был убежден, что Галлия будет совершенно спокойна, если Бельги, отличающиеся храбростью, и Эдуи, имеющие сильное влияние на Галлов, будут войсками содержимы в повиновении; а сам отправился в Италию.
55. По прибытии туда, Цезарь узнает, что консул Марцелл сам по себе, оба легиона, Цезарем представленные и долженствовавшие, по сенатскому определению, идти на войну с Парфами, отдал Кн. Помпею, который и удержал их в Италии. Несмотря на очевидность этого факта и ясность приготовлений против Цезара, он решился скорее все перенести, доколе останется какая либо надежда - решить дело справедливым разбирательством, а не войною; утверждал...
конец записок о Галльской войне.
(Между собою).
1. Когда письмо К. Цезаря было вручено Фабием консулам, то едва, благодаря сильному настоянию трибунов, удалось еду успеть в том, что письмо Цезаря было прочитано в сенате; но никакими силами нельзя было добиться до того, чтобы о нем сделан был доклад сенату. Консулы предложили сенату об опасности угрожающей государству. Консул Л. Лентул сказал: "что касается до него, то сенат и дело общественное найдут в нем храброго защитника в том случае, если они - сенаторы - намерены принять твердые и смелые решения. Если же они будут обращать внимание на Цезаря и заискивать его благосклонность, как они навыкли поступать прежде, то и он будет заботиться тогда о себе и воле сената повиноваться не будет, и для него есть верное убежище в дружбе и добродушии Цезаря". В эхом же смысле говорил и Сципион: "Помпей, как он уверен, не. оставит отечества в опасности, если сенат его станет поддерживать. Если же он станет действовать вяло и нерешительно, то вотще стал бы он в последствии, если бы и захотел, искать помощи от него".
2. Слова Сципиона казалось выходили из уст самого Помпея, тем более, что заседание сената было в Риме и сам Помпей находился тут налицо. Были поданы некоторые мнения в духе примирения, как-то во-первых М. Марцелла; он в своей речи, коснувшись. этого вопроса, сказал, что о нем не прежде надлежит доложить сенату, как когда будет произведен набор по всей Италии и войска будут собраны; под защитою их сенат смело в свободно произнесет решения, какие захочет. В том же духе было мнение М. Калидия, состоявшее в том, чтобы и Помпей отправился в свой участок, дабы отнять повод к войне; что Цезарь в настоящее время опасается, как бы Помпей, отняв у него два легиона в удержав их при себе, не обратил бы их на гибель его. М. Руф также подал мнение, в весьма немногом отличавшееся от мнения Калидия. Консул Л. Лентул не щадил ругательств для подавших эти мнения, а пустить на голоса мнение Калидия он начисто отказался. Марцелл, испуганный ругательствами взял свое мнение назад. Таким образом, подстрекаемые консулом, под страхом окружавшей их вооруженной силы, опасаясь угроз Помпеевой партии, большая часть сенаторов неохотно и против себя утвердили мнение Сципиона. Оно стояло в следующем: "к назначенному сроку Цезарь пусть отпустит войско; ослушание его будет сочтено враждебным против отечества действием". Трибуны народные М. Антоний в К. Кассий восстали против этого решения. Доложено немедленно сенату о праве вмешательства трибунов; предлагаются мнения самые решительные. Чем кто говорил резче и ожесточеннее против Цезаря, тем более получал похвал от его недоброжелателей.
3. К вечеру заседание сената кончилось; Помпей призывает к себе всех сенаторов, ободряет их усердие и убеждает сохранить его и впредь; нерешительным же он делает выговор и убеждает их обнаружить более рвения. Между тем призываются многие из старых воинов, служивших прежде под знаменами Помпея; им обещают чины и повышения; а также вызваны в большом числе воины из двух легионов, отданных Цезарем. Город наполнился воинами; трибун народный, К. Курион, ссылается на право народных собраний. Все друзья консулов, приближенные Помпея и закоренелых врагов Цезаря, стеклись в сенат во множестве; своими голосами и числом они устрашают слабых и нерешительных увлекают за собою; большая часть сенаторов лишена возможности свободно подавать мнения. Цензор Л. Пизон вызывается идти к Цезарю; за ним претор Л. Росций - для того, чтобы известить его о положении дел; они просят сроку шесть дней на исполнение этого поручения. Некоторые сенаторы были того мнения, чтобы к Цезарю отправить послов - известить его о воле сената.
4. Все эти меры встретили сильное сопротивление в речах консула, Сципиона и Катона. Последний действовал против Цезаря по старинной вражде и огорченный безуспешным исканием почести. Лентула заставляло так действовать множество накопившихся на нем долгов, надежда иметь войско и области в своих руках и жить щедрыми подарками союзных царей, которые стали бы искать его расположения. Он хвалился между своими, что он будет вторым Суллою и захватит верховную власть в свои руки. Сципиона побуждала та же надежда иметь в своей власти войска в области, которые он надеялся разделить с Помпеем по родству с ним; не мало содействовал к тому страх суда, лесть и тщеславие его собственное и аристократов, имевших в то время наибольшее влияние на общественные и судебные дела. Сам Помпей, увлеченный врагами Цезаря, не хотел, чтобы кто-нибудь мог равняться с ним властью, и решительно отверг дружбу Цезаря, пристав к прежде бывшим их общим врагам, недружбу которых Цезарь нажил большею частью во время сближения своего с Помпеем. Чувствуя низость своего поступка относительно двух легионов, оставленных им в видах своего честолюбия вместо того, что им надлежало идти в Азию и в Сирию, Помпей всячески хотел войны.
5. Все это содействовало к тому, что все делалось поспешно и в замешательстве; родным Цезаря не дают времени известить его. Трибуны народные, угрожаемые сами опасностью, не могут себе найти опоры в праве вмешательства в крайних случаях, оставленном им Л. Суллою. Уже на седьмой день они должны были помышлять только о собственной безопасности, тогда как самые буйные трибуны прежнего времени привыкли страшиться за своя действия и ждать за них наказания не ранее восьмого месяца. Итак приступлено к самому решительному сенатскому определению, обыкновенно имевшему место лишь тогда, когда в стенах самого Рима опасность, а все средства к спасению истощены, в к которому не дерзали прибегать прежде иначе, как в самой крайности: "консулы, преторы, трибуны народные и все лица, когда-либо бывшие облеченными консульскою властью, находящиеся в городе, должны иметь заботу о том, дабы отечество не потерпело какого ущерба". Это сенатское определение состоялось в 7-й день ид Январских. Итак в течении первых пяти дней, как начались заседания сената и Лентул вступил в отправление консульской должности, за исключением двух прошедших в выборах, состоялись уже самые решительные и дышащие ожесточением определения относительно власти Цезаря и знатнейших сановников, каковы трибуны народные. Они немедленно бежали из города и ушли к Цезарю, который находился в то время в Равенне, дожидаясь ответа на свои столь снисходительные требования и стараясь, в надежде на чувство справедливости и в противниках своих, кончить дело миролюбивым образом.
6. Через несколько дней после того было заседание сената за городом. Помпей говорил в том же духе, в каком прежде через Сципиона: "хвалить твердость и достойный образ действий сената; исчисляет свои силы; у него десять легионов готово; притом ему за-верное известно, что воины Цезаря к нему не расположены и что он никак не в состоянии будет их убедить - защищать его или даже следовать за ним". Тут же было доложено сенату о прочих делах: о том, чтобы по Италии произведен был набор; чтобы Фауст Сулла за претора был послан в Мавританию; чтобы из общественного казнохранилища были выданы деньги Помпею. Доложено также о царе Юбе, чтобы удостоить его названия союзника и друга народа римского. Марцелл сказал, что он этого никак де допустит до крайней мере в настоящее время. Относительно Фавста воспрепятствовал Филипп, трибун народный. О прочих же предметах состоялись сенатские декреты; области розданы частным лицам; две обыкновенно дававшиеся бывшим консулам, а две преторам. Сципиону досталась Сирия, а Л. Домицию Галлия. Филипп и Метелл обойдены по частному соглашению и даже их жеребьи не были вьнуты. В остальные провинции отправлены преторы; они не ждали для вступления в должность, как то водилось прежде, чтобы об определении было доложено народу и чтобы, по совершении обычных молитв, их облекли в военное платье. Консулы, чего прежде никогда не бывало, выходят из города и не в отправлении должности, а и как частные люди, везде и в городе и Капитолии ходят в сопровождении ликторов, что было против всех примеров страны. До всей Италии произведены наборы, заказано оружие, муниципиям велено выставлять деньги, драгоценности берутся из храмов; перемешаны все права божественные и человеческие.
7. Узнав об этом, Цезарь сказал своим воинам речь: он им припоминает постоянное гонение его недоброжелателей, которым наконец удалось увлечь с собою и вооружить против него Помпея, а тот завидует его славе и старается его унизить, тогда как он, Цезарь, всегда содействовал всеми силами к увеличению чести и величия Помпея. Он жалуется, что в управление общественными делами вкралось небывалое злоупотребление - подавлять оружием право вмешательства трибунов, возвращенное им уже давно. И Сулла, обнажив должность трибуна от всех почти прав, на это не покусился. Помпей же, выдающий себя за восстановителя трибунской власти, отнял у ней и те права, которыми она до него пользовалась. Декрет - всем должностным лицам радеть о том, дабы отечество не потерпело ущерба (этим воззванием и декретом народ римский весь призывается к оружию) - издавался только как противодействие злонамеренным законам и в случаях злоупотребления власти трибунской, отпадения народа, удаления его в храмы и возвышенные места. Примеры прежних лет и судьба, постигшая Сатурнина и Гракхов, служат тому свидетельством. Ничего подобного на этот раз не только не случилось, но даже и в помышлении не было: никакого закона не издано, с народом нет никакого заговора и раздор международный не угрожает государству. Итак, он убеждает воинов принять под свою защиту от покушений врагов честь и величие его, полководца, под начальством которого, в течение девяти лет они оказали столько услуг отечеству, одержали столько побед и усмирили всю Галлию в Германию". Воины тринадцатого легиона, находившиеся в то время при Цезаре (он его призвал к себе в начале смут, а прочие еще не подошли) воскликнули, что "они готовы мстить за оскорбление их полководца и трибунов народных"!
8. Узнав расположение умов своих воинов, Цезарь отправился с этим легионом в Аримин, и там имел свидание с ушедшими к нему трибунами народными. Прочие легионы он вызывает с зимних квартир и велит им следовать за собою. Туда прибыл молодой Л. Цезарь, которого отец был при Цезаре легатом. Он, передав поручения, для которых приехал, сказал Цезарю, что Помпей велел ему сказать от себя частным образом: "что он хотел бы оправдать себя перед Цезарем, дабы он не приписал его личному недоброжелательству то, что он делает в видах общего блага, которое для него всегда было выше всех частных связей. Величию Цезаря прилично для пользы отечества забыть свои неудовольствия и обиды и не простирать своего негодования на врагов до того, что, желая вредить им, он может сделать вред отечеству". Он еще кое-что сказал в том же духе, извиняя образ действий Помпея. Претор Росций почта о том же самом и в тех же словах говорил с Цезарем, присоединив, что он говорил так, как ему передано от Помпея.
9. Хотя все это нисколько не могло содействовать к окончанию взаимных неудовольствий, однако Цезарь видел в послах людей, способных передать Помпею его намерения, а потому Цезарь просил Л. Цезаря в Росция не отяготиться его поручениями, там как они взяли же их со стороны Помпея; малым трудом своим они могут содействовать в окончанию важных несогласий и возвратить спокойствие всей Италии. Для него всегда честь и польза отечества выше всего и жизни дороже. Прискорбно ему, что по недоброжелательству и злобе врагов его отнято у него то, чем он одолжен благодеянию народа римского. За шесть месяцев до окончания срока его служения, его требуют в Рим, тогда как на ближайших выборах народ велел иметь его в виду не смотря на его отсутствие. Впрочем для спокойствия отечества он равнодушно перенес такое покушение на его честь. Он отправил письмо к сенату, в коем предлагал, чтобы все оставили свои войска, но и того добиться не мог. По всей Италии производятся наборы; два легиона, отнятые у него под предлогом Парфянской войны, задержаны в Италии; все граждане призываются к оружию. К чему все это клонится, если не к его гибели? Впрочем для спокойствия отечества он все готов перенести и все вытерпеть. Пусть Помпей отправится в своя провинции; войска пусть будут распущены; пусть все в Италии положат оружие; пусть в государстве исчезнут все опасения; выборы пусть будут свободные, а правление делами общественными да возвратится в руки сената и народа римского. Чтобы определить все условия и скрепить их клятвами, пусть или Помпей приедет в нему, или его допустит в себе; таким образом личным свиданием они окончили бы все недоразумения".
10. С этими поручениями Цезаря Росций и Л. Цезарь прибыли в Капую, и там нашед Помпея и консулов, сообщили им требования Цезаря. Они по взаимном совещании отвечали письменно через тех же посланных следующее: "пусть Цезарь возвратится в Галлию, выйдет из Аримина и распустит войско. Если он это все исполнит, тогда Помпей отправится в Испанию. Между тем пока Цезарь не дает обеспечения в том, что исполнит свои обещания, консулы и Помпей будут продолжать набор".
11. Несправедливо было требовать от Цезаря, чтобы он вышел из Аримина в возвратился в провинцию, тогда как Помпей вмел в руках не принадлежащие ему провинции и легионы. Войско Цезаря должно было быть распущено, а с другой стороны набор не прекращается; Помпей обещает возвратиться в свой участок, но срока не назначил; таким образом Помпей, и по окончании Цезарева консульства, мог еще оставаться здесь, не подвергаясь обвинению в нарушении данного им обещания. Главное же, что делало мир почти невозможным, это - отказ его дать время на совещание и явиться на него. Итак Цезарь выслал из Аримина М. Антония с пятью когортами взять Арреций, а сам с двумя легионами остановился в Аримине и оттуда стал производить набор; города Пизавр, Фан и Анкону он занял отдельными когортами.
12. Между тем дали знать Цезарю, что в Игувии, где находился претор Терм с пятью когортами и приводил его в оборонительное положение, все жители весьма расположены к нему, Цезарю. Вследствие этого Цезарь отправил туда Куриона с тремя когортами, взятыми из Пизавра в Аримина. Узнав о его прибытии, Терм, не надеясь на содействие граждан, вывел когорты из города и бежал; воины на дороге оставили его и разошлись по домам. Курион занял Игувий при величайшей готовности всех его жителей. Узнав об этом и полагаясь на расположение муниципиев, Цезарь взял с собою когорты 13 легиона из гарнизонов и отправился в Авксим. В этом городе находился Аттий с когортами; разослав сенаторов, он по всей Пиценской земле производил набор.
13. Узнав о прибытии Цезаря, начальства авксинские все явились в Аттию Вару и сказали ему: "что дело это не подлежит их рассуждению; но ни они, ни прочие муниципия не допустят, чтобы знаменитому полководцу К. Цезарю, оказавшему столько услуг отечеству, совершившем столько славных подвигов - отказать в доступе в их город; итак пусть он подумает о потомстве и о собственной безопасности". Встревоженный их словами, Аттий вывел из города введенный им было туда гарнизон и убежал. Воины из передних рядов войска Цезарева погнались за ним и принудили его остановиться; в происшедшем сражении воины оставили Вара: частью разошлись по домам, а частью перешли на сторону Цезаря. Тут был схвачен сотник первого ряда Л. Пупий, давно уже занимавший эту должность в войске Помпея. Цезарь осыпал похвалами воинов Аттия, Пупия отпустил домой, благодарил Авксиматов и сказал, что он не забудет их усердия.
14. Когда об этом получено было в Риме известие, то вдруг овладел всеми такой страх, что консул Лентул, пришед в то время в казнохранилище, для выдачи денег Помпею вследствие сенатского декрета, вдруг, бросив внутренние двери казнохранилища отпертыми, убежал из города. Тогда же пронесся ложный слух, будто Цезарь приближается к городу, и всадники его уже у ворот. За Лентулом последовал товарищ его Метелл и большая часть должностных лиц. Кн. Помпей накануне этого дня выехал из города и отправился к легионам, взятым у Цезаря и расположенным на зимних квартирах в Апулии, Набор в Риме приостановлен; до самой Капуи все места казались недовольно безопасными. В Капуе только враги Цезаря опомнились, пришли в себя и начали производить набор между колонистами, поселенными здесь по Юлиеву закону, Гладиаторов, от Цезаря находившихся там для публичных игр, Лентул вывел на площадь, дал им свободу и коней и велел им следовать за собою. В последствии узнав от своих, что этот поступок навлек всеобщее порицание, он распределил их для стражи около сборищ невольников в Кампании.
15. Цезарь, вышед из Авксина, объездил всю Пиценскую область. Везде префектуры встречали его с величайшими усердием и радостью, снабжая войска всем нужным. Даже из Цингула, города устроенного Лабиеном и выстроенного на свой счет, явились к Цезарю послы, изъявляя готовность с величайшею охотою исполнить все его приказания. Им велено выставить воинов; они немедленно прислали. Между тем двенадцатый легион приходит к Цезарю; с двумя легионами он отправляется в Аскул Пиценский, где находился Лентул Спинтер с 10-ю когортами; он, узнав о приближении Цезаря, бежал из города, пытаясь увлечь за собою когорты, но большая часть воинов от него бежала. Оставшись на пути с немногими воинами, он встретил Вибуллия Руфа, которого Помпей отправил в Пиценскую область для удержания ее в повиновении. Вибуллий, узнав от Лентула о том что делается в Пицене, принял от него воинов, а самого отпустил. Тут он старался из соседственных мест собрать, какие только мог, когорты набора, произведенного Помпеем, и таким образом, присоединив к себе Ульцилла Гирру, бежавшего из Камерин с находившимися там в гарнизоне шестью когортами, Вибуллий имел при себе 13 когорт. С ними он прибыл поспешными переходами в Корфиний к Домицию Агенобарбу, давая ему знать о приближении Цезаря с 2-мя легионами. Домиций сам собрал в Альбе, из округов Марского, Пелигнского в других соседственных, около 20 когорт.
16. Заняв Фирм и выгнав Лентула из Аскула, Цезарь велел отыскивать воинов, оставивших Лентула, и произвести набор, а сам, пробыв тут только один день для принятия мер о снабжения войска хлебом, пошел в Корфинию. Когда он приближался в городу, Домиций выслал вперед пять когорт - разобрать мост на реке, находившейся впереди города милях в трех. Передние войска Цезаревы завязали с ними сражение; отбитые от моста, когорты Домиция вынуждены были поспешно отступить в город. Цезарь перевел легионы и стал у города, расположившись лагерем под самыми его стенами.
17. Узнав об этом, Домиций людей, знающих хорошо местность, обещав им большую награду, немедленно отправил к Помпею в Апулию с письмом, прося его о помощи: "по тесноте места Цезарь легко может быть обойден с двух сторон войсками и отрезав от подвозов хлеба. В случае замедления он, Домиций, более чем с 30 когортами и с большим числом сенаторов и всадников римских, подвергается большой опасности". Между тем он ободрял своих, расставил по стенам метательные орудия, распределил войска по разным частям города для защиты их; в речи к воинам он обещал каждому из собственных земель по четыре десятины, а сотникам и волонтерам по расчету.
18. Между тем Цезарь получил известие, что жители города Сулмона, находящегося от Корфиния в расстояния 7 миль, расположены исполнить чтобы он ни захотел, но что им в том препятствуют сенатор К. Лукреций и Аттий Пелигн, с 7-ю когортами гарнизона находящиеся там в гарнизоне. Цезарь туда послал М. Антония с пятью когортами 8-го легиона. Жители Сулмона, лишь только завидели наши значки, тотчас отворили ворота и все, и жители и воины, вышли на встречу Антонию, поздравляя его с приходом; Лукреций и Аттий думали спастись бегством через стену. Аттий был схвачен я приведен к Антонию; он просил его переслать в Цезарю. Антоний в тот же самый день, в который выступил в поход, возвратился с когортами и Аттием к Цезарю. Он когорты присоединил к войску, а Аттия отпустил без всякого вреда. Цезарь, в первые три дни, занимался обнесением лагеря сильными укреплениями, свозил туда хлеб из соседних муниципиев и решился поджидать прибытия прочих войск. В течение этого времени пришел к нему восьмой легион, 22 когорты, вновь набранные в Галлии, в около 300 всадников от царя Норика; с прибытием их Цезарь устроил еще лагерь с другой стороны города; начальство над ним он вверил Куриону; в течение остального времени он положил обнесть город валом и укреплениями. Большая часть их уже была окончена, когда к Домицию возвратились его посланные к Помпею.
19. Прочитав письмо Помпея, Домиций скрыл его настоящее содержание и объявил на совете, что Помпей спешит на их выручку. Он убеждает своих не терять присутствия духа и готовить все, что нужно к защите города; а сам, тайно переговорив с немногими приближенными, замыслил бежать. Так как самое выражение лица Домиция не соответствовало его словам и он во всем поступал не как прежде, но с большею робостью и некоторым смущением, и беспрестанно имел тайные сверх того совещания с приближенными, избегая встречи с прочими воинами, то настоящее положение дел не могло долго оставаться в неизвестности. А Помпей писал: "что он никак не намерен дела ставить в такое крайнее положение· что, не по его приказанию и даже без его согласия, Домиций заключился в Корфиние, и что ему следует, если только есть возможность, спешить к нему, Помпею, со всеми войсками". Последнее для Домиция было невозможно вследствие осадных робот, коими Цезарь окружил город.
20. Узнав об умысле Домнция, воины, находившиеся в Корфинии, в первый же вечер держат меж себя сходку; через военных трибунов; сотников и почетнейших из среды себя; они говорят друг другу: "находятся они в облежании от Цезаря; осадные его работы почти приведены к концу; вождь их, Домиций, на которого они надеялись и к которому имели полное доверие, бросив все, помышляет об одном бегстве; надлежит и им озаботиться собственною безопасностью". Сначала Марсы не соглашались с прочими и завяли часть города, по-видимому самую укрепленную; возник между войсками такой было раздор, что казалось дело дойдет до сражения. Впрочем скоро они обослались гонцами и узнали то, что дотоле им было неизвестно - умысел Домиция бежать. Согласясь тогда все заодно, они вывели Домиция, окружили его стражею, а к Цезарю из среды себя отправили послов сказать: "что они готовы отворить ворота города, исполнить все его приказания, а Л. Домиция живьем отдают в руки".
21. Узнав об этом, Цезарь, как ни понимал всю важность немедленно иметь город в своих руках и перевесть когорты к себе в лагерь, тогда как там они были доступны и подкупу, и убеждениям людей злонамеренных, - даже одна пустая молва могла в одну минуту изменить расположение умов воинов; Цезарю весьма хорошо известно было, как много значит в военном деле быстрота для того, чтобы пользоваться обстоятельствами: однако опасаясь ввести войска ночью в город, как бы воины, под покровом ее, не предали его разграблению, Цезарь осыпал похвалами посланных и отослал их назад в город с приказанием оберегать стены и ворота. А сам на производимых им работах расставил воинов не тая как в прежние дни, по известным местам, но покрыл их беспрерывною цепью караульщиков, так что укрепления были унизаны воинами. Он разослал повсюду трибунов военных и префектов внушить воинам - остерегаться не только вылазок, но не пропускать и порознь выходящих людей. Бдительность и деятельность воинов была такова, что ни один из них в не сомкнул глаз в эту ночь, С величайшим, нетерпением все ожидали и делали самые различные предположения о том, какая будет участь жителей Корфиния, Домиция и Лентула, и какие будут последующие события.
22. Почти в четвертую стражу ночи Лентул Спинтер со стены переговаривался с нашими часовыми: "что он желает, если можно, видеться с Цезарем". Получив позволение, он был пропущен из города, и не прежде оставили его сопровождавшие его Домициевы воины, как когда он предстал пред Цезаря. Лентул молил его о пощаде и безопасности, ссылаясь на старинную между ними дружбу; он упоминает о значительных в отношении и нему благодеяниях Цезаря: "что через него он был допущен в число первосвященников, получил в управление Испанию после преторства и им же был поддерживаем в искательстве консульства". Цезарь прервал его речь словами: "не для того оставил он свою провинцию, чтобы вредить другим, но для того, чтобы защитить себя от притеснений врагов, чтобы трибунов народных, за него изгнанных из отечества, восстановить в их достоинстве, чтобы возвратить и для себя и для народа римского пользование вольностью, подавленною партиею аристократов". Лентул, ободренный речью Цезаря, просил позволения возвратиться в город; безопасность его обнадежит и других относительно их участи; а некоторые до того чувствуют страх, что считают себя вынужденными искать смерти. Получив позволение, Лентул возвратился в город.
23. Цезарь, лишь только рассвело, велел привесть к себе всех сенаторов и детей сенаторских, трибунов военных и всадников римских. Тут находились из сословия сенаторов Л. Домиций, П. Лентул Спинтер, Л. Вибуллий Руф, Секс Квинтилий Вар, квестор, Л. Рубрий, притом сын Домициев, весьма много молодых и большое число всадников римских и декурионов, вызванных сюда Домицием из муниципиев. Цезарь, когда они были ему представлены, защитил их от насмешек и оскорблений со стороны воинов. Он им слегка только заметил, "что не такой ждал он от них благодарности за свои в отношении к ним великие благодеяния", и отпустил их всех без вреда. Шесть миллионов сестерциев, привезенные Домицием и положенные им в общественное казнохранилище, были дуумвирами Корфинскими принесены к Цезарю. Он возвратил их Домицию, дабы показать, что он также не жаден на деньги, как я на жизнь людей, хотя не было сомнения, что деньги эти общественные и даны Помпеем на жалованье войску. Цезарь приказал войнам Домиция дать себе клятву в верности, и в тот же день снял лагери и совершил обыкновенный переход, промедлив всего семь дней у Корфиния. Цезарь через области Марруцинов, Френтанов и Ларинатов пришел в Апулию.
24. Помпей. получив известие о событиях у Корфиния, из Луцерии отправился в Канузий, а оттуда в Брундизий. Он дает приказание войскам нового набора всем стекаться к себе, раздает оружие рабам и пастухам и даже коней; таким образом из них он собрал 800 всадников; Л. Манлий, претор, ушел из Альбы с шестью когортами; Рутилий Луп, претор, из Таррачины - с тремя; они, увидав издали конницу Цезаря, бывшую под начальством Бивия Курия, оставив претора, со значками своими перешли к Курию. И по прочим дорогам некоторые когорты наткнулись на главное войско Цезаря, а другие на его конницу. Тут привели к Цезарю захваченного на дороге из Кремовы Кв. Магия, начальника кузнецов Кн. Помпея. Цезарь отослал его к Помпею с такими речами: "так как до нынешнего времени он, Помпей, не соглашался на свидание с ним, теперь же он, Цезарь, сойдется с ним в Брундизии, то их собственное благо и благо отечества непременно требуют их личного свидания. Совсем иное дело в дальнем друг от друга расстоянии сноситься об условиях через посредство других, или лично переговорить обо всем".
25. Дав это поручение, Цезарь прибыл в Брундизий с 6-ью легионами, тремя ветеранов, а тремя, составленными из вновь набранных и пополненными на дороге. Домициевы когорты Цезарь немедленно из Корфиния отправил в Сицилию. Он тут узнал, что консулы, с большею частью войска, отправились в Диррахий, а Помпей оставался в Брундизии с 20 когортами (наверно неизвестно было, для того ли он остался в Брундизии, чтобы удержать в своей власти господство над Адриатическим морем, крайними частями Италии и над Грециею, и быть в возможности вести войну, с двух сторон, или потому, что не достало судов для переправы). Цезарь, опасаясь, как бы Помпей не раздумал очистить Италию, предпринял запереть вход в Брундизийский порт; с этою целью были произведены следующие работы: в самом узком месте входа в гавань с обоих берегов начали насыпать мол, что было возможно по мелководию в этом месте. Когда же дошли до глубокого места, где невозможно, было делать насыпь прямо со дна моря, то непосредственно к молу ставили двойные плоты квадратные, во все стороны имевшие 30 футов и, для противодействия силе волн, со всех четырех сторон укрепляли их якорями. Утвердив одни, в ним немедленно присоединяли другие и на них насыпали землю, чтобы сделать удобнее по ним движение защищавших их войск; с лицевой и других сторон для защиты их были сделаны плетни и решетки. На каждом четвертом плоту воздвигнута была двухэтажная башня для удобнейшей защиты мола от пожара и ударения судов.
26. Против этих работ Помпей употреблял большие транспортные суда, захваченные им в Брундузийской гавани. Он на них воздвигал башни в 3 этажа и, наполнив их всякого рода оружием и метательными машинами, пускал их на производимые Цезарем укрепления, стараясь прорвать плоты и воспрепятствовать работам. Таким образом ежедневно обе стороны сражались издалека пращами, стрелами и метательными снарядами разного рода. Цезарь впрочем, занимаясь войной, не терял из виду возможности мирных условий. Хотя ему казалось удивительным, что Магий, отправленный им с поручениями к Помпею, не возвращался еще к нему, в хотя эти неоднократные попытки примирения замедляли его, Цезаревы, планы и приостанавливали решительные действия, однако он решился упорствовать в своих усилиях к примирению. А потому он отправил к Скрибонию Либону родственника его и весьма короткого знакомого, легата Каниния Ребила; он убеждает Либона быть посредником примирения и всячески настаивает, чтобы ему, Цезарю, иметь свидание с Помпеем: "уверяет, что если только он будет к этому иметь возможность, то война окончится на справедливых для той и другой стороны условиях; большая честь будет Либону, если, при его посредстве, война будет иметь конец". Либон, поговорив с Канинием, отправился к Помпею, и вскоре от него возвратился с ответом: "по случаю отсутствия консулов, без них невозможно вести переговоры о мире". Итак Цезарь должен был на время отложить свои неоднократно повторенные неудачные попытки к примирению и заняться военными действиями.
27. Почти уже вполовину были окончены работы Цезаря - на что употреблено было 9 дней, - когда корабли, отосланные консулами обратно из Диррахия, куда они отвезли первую часть войска, возвратились в Брундизий. Помпей, или вследствие начатых Цезарем работ, или, может быть, с самого начала войны предположив оставить Италию, по прибытии кораблей начал готовиться к отплытию. С целью удобнее замедлять наступательное движение Цезаря и предупредить, как бы его войска не ворвались в город во время самого его отъезда, он приказал завалить ворота, площади и перекрестки перегородил баррикадами, а улицы перерыл поперечными рвами, во глубине которых воткнуты были заостренные колья. Этот ров чуть покрыт был хворостом, а по нем завален легким слоем земли. Самый доступ и две дороги, где стены шедшие к гавани, были перегорожены частоколом из огромных заостренных бревен. Когда все это было готово, то Помпей велел воинам, соблюдая тишину, садиться на корабля; а легковооруженных из волонтеров, стрелков и пращников, он расположил изредка по стене и башням. Они должны были следовать за ним по данному знаку, когда все войны сядут на корабли; для них в удобном месте были оставлены легкие суда.
28. Жители Брундизия, с негодованием перенося оскорбления воинов Помпея и порицания со стороны его самого, были расположены в пользу Цезаря. Вследствие этого, узнав об отъезде Помпея, когда войны его заняты были сборами в дорогу, жители открыто давали знать об этом нашим с кровель. Цезарь, узнав об этом и не желая упустить столь благоприятного случая к действию, велел воинам вооружиться и готовить лестницы. Помпей в ночи снялся с якоря; а расположенная на стене стража, по условленному знаку, была отозвана, и по известной ей дороге спешила к судам. Воины, приставив лестницы, взошли на стены; жители предупредили их о существовании скрытого рва и волчьих ям, остановили их, а потом обвели их дальнею дорогою к пристани: два корабля, нагруженные воинами, остановились у возводимого Цезарем мола; на лодках я челноках воины Цезаря окружили их и взяли в плен.
29. Цезарю по-видимому было необходимо, для скорейшего окончания войны, собрав корабли, переплыть море, преследовать Помпея и не дать ему усиляться вспомогательными войсками из областей, лежащих за морем. Впрочем он опасался потерять много времени в сборах, тем более, что Помпей, захватив с собою все суда, сделал немедленную за ним погоню невозможною. Нужно было дожидаться кораблей из отдаленных мест Галлии и Пицена и от пролива (Сицилийского); по времени года, плавание их оттуда было бы и долговременно, и сопряжено с опасностями. Между тем Цезарь знал, что во время его отсутствия ободрится старое войско Помпея, обе Испании (из коих одна была связана весьма значительными благодеяниями его) соберутся с силами, приготовят вспомогательные войска и конницу, и могут попытаться произвесть нападение в его отсутствие на Галлию и на Италию.
30. А потому Цезарь на этот раз прекратил преследование Помпея и решился отправиться в Испанию. Он приказал дуумвирам всех муниципиев собрать суда и отправить их в Брундизий. В Сардинию он послал с одним легионом легата Валерия, а в Сицилию пропретора Куриона с четырьмя легионами, приказав ему, по занятии Сицилии, немедленно перейти с войском в Африку. Сардиниею правил М. Котта, Сицилиею М. Катон, а Африка по жребию досталась Туберону. Жители Каралеса, услыхав, что в ним послан Валерий, по собственному побуждению изгнали из города М. Котту, прежде чем Валерий успел оставить Италию. Котта, в ужасе, полагая, что вся провинция действует за одно, бежал из Сардинии в Африку. Катон в Сицилии исправлял старые галеры и приказал городам выставить новые; с большим усердием заготовлял он все для ведения войны: через легатов он производил набор между римскими гражданами в Лукании и в Бруттии; города Сицилии должны были, по его приказанию, выставить положенное число пеших и конных воинов. Почти окончив все эти приготовления и узнав о прибытии Куриона, Катон жаловался публично: "что он брошен на жертву Помпеем предательским образом; Помпей, не приготовившись нисколько, начал вовсе не нужную войну, уверив и его и сенат, что у него готово все, что нужно для ведения ее". Излив свои жалобы в словах, он бежал из своей провинции.
31. Получив оставленные начальниками Сардинию - Валерий, а Сицилию - Курион, приходят туда с войсками. Туберон, прибыв в Африку, нашел власть над этою провинциею в руках Аттия Вара (того самого, который, как мы выше говорили, потеряв когорты под Авксимом, прямо оттуда бежал в Африку). Он в отсутствии ее начальника присвоил своевольно власть над нею и набрал два легиона; знание людей и местности этой провинции, приобретенное им в то время, когда он, несколько лет тому назад, из преторов получил ее в управление, дали ему к тому возможность. он не пустил в Утику, не только в город, во и в пристань, Туберона с судами, в даже не позволил ему высадить на землю его больного сына, но вынудил его сняться с якоря и отплыть от этого места.
32. Устроив таким образом дела, Цезарь развел войска во ближайшим муниципиям, желая дать им время для отдыха от трудов, а сам отправился в Рим. В собрания сената он жалуется на притеснения врагов, говоря: "что он не домогался никакой небывалой почести, но дожидался установленного законом срока для получения консульства, и довольствовался тем, что доступно в одинаковой мере для всех граждан. Предложено было десятью трибунами народными, в консульство самого Помпея, чтобы его, Цезаря, иметь в виду, несмотря на его отсутствие; предложение это встретило ожесточенное сопротивление Катона, который остался верея своему обычаю - многословием тянуть дела. Если Помпей сам был против этого предложения, то зачем он его допустил? Если же нет, то почему он не дал ему воспользоваться милостью народа? Он упомянул о своей снисходительности, как он первый вызвался оставить войско, и тем добровольно сам отрекался от своей власти и чести. Он указывает на несправедливость и ожесточение его врагов, не допускавших к себе того, чего они от него требовали, и предпочитавших привесть все в замешательство и беспорядок скорее, чем отказаться от власти и начальства над легионами. Он упоминает также, как несправедливо у него взяты были два легиона, припоминает насильственное покушение стеснить власть трибунов и то, сколько раз предлагал он условия примирения, требовал свидания с Помпеем и получил во всем отказ. Он заклинает их озаботиться делами отечества и содействовать ему, в устройстве их. Если же они, по робости, устранят от себя эту обязанность, то он им не будет в тягость, а сам на себя возьмет ведение дел общественных. Надлежит отправить послов к Помпею с попыткою соглашения. Не остановят его в этом случае слова Помпея, недавно сказанные в сенате, что тот, к кому посылают с предложениями мира, выигрывает в значении, а кто посылает, тот обнаруживает робость. Рассуждать так свойственно слабому и малодушному; что касается до него, Цезаря, то и делами стараясь стать выше других, он вместе с тем старается превзойти других справедливостью и великодушием.
33. Сенат одобрил предложение Цезаря относительно отправления послов; но трудно было найти, кто бы взялся его исполнять; всякий из опасения отклонял от себя это поручение. Все помнили слова Помпея, сказанные в сенате, когда он уезжал из города, что он будет считать тех, которые останутся в Риме, наравне с теми, которые находятся в лагере Цезаря; три дня прошло в бесполезных спорах и отговорках. Враги Цезаря избрали еще орудием своим трибуна народного Л. Метелла, чтобы противодействовать как этой мере, так и другим намерениям Цезаря, которые тот хотел осуществить. Убедясь в таком образе его действий и истратив таким образом без пользы несколько дней, Цезарь - опасаясь как бы не потерять и остальное время, недовершив того, что было хотел сделать, выехал из Рима, и прибыл в дальнюю Галлию.
34. По приезде туда, Цезарь узнал, что Помпей отправил в Испанию Вибуллия Руфа, того самого, которому он даровал свободу, захватив его недолго перед тем в плен в Корфинии; что Домиций отправился занять Массилию на 7 легких судах, взятых во Игилии в Козане у частных людей и наполненных рабами, вольноотпущенными и своими поселенцами; что еще впред его отправлены обратно в отечество послы Массилийские, молодые люди знатного происхождения; уезжая из Рима, Помпей их убеждал, чтобы недавние услуги Цезаря не вытеснили из их памяти давнишних его, в отношении к ним, благодеяний. Получив такой наказ, Массилийцы затворили ворота Цезарю и призвали к себе на помощь дикое племя Альбиков, живущее в горах над Массилиею и издавна признававшее над собою власть этого города; из соседней страны и изо всех укреплений свезли они хлеб в город, завели в городе мастерские оружия, чинили стены, ворота и флот.
35. Цезарь призывает к себе пятнадцать старейшин Массилийских и убеждает их - не быть зачинщиками войны: "не лучше ли им последовать примеру всей Италии, чем повиноваться воле одного человека?" Не преминул Цезарь упомянуть и обо всем прочем, что, по его мнению, могло содействовать к вразумлению Массилийцев. Послы возвратились домой и передали согражданам все, что говорил Цезарь; потом, с общего совета, они отправлены с таким ответом: "видят они, что народ римский разделился да две враждебные партии; которой из них дело более справедливо, они не имеют ни довольно основания, ни довольно сил, чтобы решить. Во главе же этих двух партий стоят покровители их города, Кн. Помпей и Ю. Цезарь: один публично уступил им земли Гельвиев и Волков Арекомиков; другой приписал к ним Галлии, побежденные на войне и увеличил их сборы. Видя равные их к себе благодеяния, они должны совершенно одинаково действовать в отношении к ним обоим; вследствие этого они не хотят помогать одному против другого, и намерены не впускать ни того, ни другого в город, иди в его пристани".
36. Пока шли эти переговоры, Домиций с судами прибыл в Массилию. Жители ее не только впустили его, но и вверили ему власть над городом и управление военными действиями. По его приказанию они рассылают во все стороны флот; везде, где только можно, захватывают транспортные суда и приводят к себе в гавань; материалом и вооружением судов, пришедших в ветхость, починивают и приводят в хорошее положение прочие суда; хлеб, сколько его нашлось, обращен весь в общественное достояние; товары и прочие предметы привоза сбережены для того, чтобы быть употребленными в случае осады города. Цезарь, выведенный из терпения столь оскорбительным для него поведением граждан, привел три легиона к Массилии, велел устраивать башни и машины для осады города, а в Арелате строить 12 галер. Через тридцать дней после того, как срублен был потребный на них лес, она были готовы, вооружены и приведены в Массилию; начальство над ними вверено Д. Бруту; а К. Требонию поручено ведение осады Массилии.
37. Пока все это готовилось, Цезарь послал вперед в Испанию легата К. Фабия с тремя легионами, находившимися на зимних квартирах в Нарбонне и ее окрестностях; он приказал ему, как можно поспешнее, занять Пиренейские горы, охраняемые в то время отрядами легата Л. Афрания; а прочий легионам, зимовавшим далее, велел следовать за первыми. Фабий, исполняя приказание Цезаря и действуя с быстротой, сбил отряды, стоявшие на горах, и поспешными переходами двинулся к войску Л. Афрания.
38. С прибытием в Испанию Вибуллия Руфа, отправленного туда, как мы выше сказали, Помпеем, Афраний, Петрей и Варрон, легаты Помпея (из них первый занимал тремя легионами ближнюю Испанию, другой с двумя легионами занимал область от Кастулонских гор к Ан; третий, начиная от Аны, с таким же числом легионов, занимал землю Веттонов и Лузитанию) разделили между собою свои обязанности так: Петрей из Лузитании через землю Веттонов должен был отправиться со всеми войсками к Афранию; Варрон с теми, какие у него были, легионами, должен был оберегать всю дальнюю Испанию. Распорядившись таким образом, Петрей предписывает всей Лузитании выставить конницу и вспомогательные войска, а Афраний собирает их с Цельтиберов, Кантабров и всех диких племен, живущий по берегам океана. Собрав их, Петрей поспешно через землю Веттонов прибыл к Афранию. Они решили с общего совета весть войну у Илерды, вследствие благоприятной там местности.
39. У Афрания, как мы выше сказали, было три легиона, а у Петрея два; притом из блажней провинции - вооруженных щитами и из дальней Испании - снабженных цетрами[1], - около 80 когорт, а всадников из той и другой провинции около 5 тысяч. Цезарь отправил вперед в Испанию три легиона и с ними до шести тысяч вспомогательного пешего и три тысячи конного войска, участвовавшего во всех его прежних войнах и столько же им самим вновь набранного в Галлии, по поименному вызову из каждого города самых благороднейших и храбрейших граждан; в этом роде лучшие люди были из Аквитанцев и горцев, живущих на границах галльской провинции. До Цезаря дошел слух, что Помпей с легионами через Мавританию идет в Испанию, и скоро туда прибудет. Тут он занял денег у сотников и трибунов военных и роздал их воинам. Таким образом достиг он двух целей разом: умы сотников связал залогом, а щедростью снискал расположение воинов.
40. Фабий пытался письмами и гонцами привлечь соседние племена на свою сторону - На реке Сикоре сделал он два моста, в расстоянии четырех миль один от другого. По этим мостам посылал он за фуражом, стравив в прежние дни весь корм, какой был на этой стороне. То же самое почти по той же причине делали вожди Помпеева войска. Часто происходили конные сражения между обоими войсками. Раз, когда, по заведенному обыкновению, служившие прикрытием фуражирам два Фабиева легиона перешли реку, а за ними следовал обоз и вся конница, вдруг сильною бурею и напором воды разорвало мост и большая часть конницы осталась на том берегу. Петрей и Афраний узнали об этом, видя, как волны несли остатки моста. Тогда Афраний поспешно, по своему мосту, находившемуся у города и лагеря, с четырьмя легионами и со всею конницею, перешел на ту сторону и ударил на два Фабиевых легиона. Получив известие о приближении неприятеля Л. Планк, начальствовавший над этими легионами, вынужденный необходимостью, занял возвышенное место и стал на обе стороны в боевом порядке, чтобы не быть обойденным конницею. Не смотря на неравенство сил, он с успехом выдерживал сильные атаки легионов и конницы. Между тем как происходило конное сражение, вдруг с обеих сторон увидали вдалеке значки двух легионов, посланных К. Фабием по другому, дальнему мосту, на помощь нашим; он основательно догадывался о том, как в случилось, что неприятельские вожди не преминут воспользоваться случаем к успешному нападению на наших. С прибытием к нашим подкрепления, сражение прекратилось, и тот, в другой вождь отвел свои легионы в лагерь.
41. Через два дни после того, Цезарь прибыл в лагерь с отрядом из 900 всадников, которых он оставил при себе для безопасности. Мост прорванный было непогодою, был почти исправлен; Цезарь велел его ночью докончить. А сам, рассмотревши местность, оставил для защиты моста и лагеря шесть когорт и все обозы, а на другой день со всеми войсками, расположив их в три боевых линии, двинулся к Илерде и остановился у Афраниева лагеря. Тут он несколько времени простоял, вызывая Афрания на бой при равных с обеих сторон условиях. Видя возможность сражения, Афраний вывел войско из лагеря и поставил его в боевой порядок у лагеря, на половине холма. Цезарь, видя, что дело за Афранием, если сражение не произошло, вознамерился остановиться лагерем шагах в 600 от подошвы горы. Для того, чтобы при производстве работ, воины не приведены были в ужас внезапным набегом неприятеля и не остановились бы вследствие того работы, Цезарь не приказал делать вала, так как он подымается в вышину и заметен издали, а велел с лица против неприятеля рыть ров в 15 футов. Первая и вторая линии стояли под оружием как сначала было заведено, а за ними неприметно третья линия трудилась над деланием рва и он был окончен, прежде чем Афраний заметил, что Цезарь укрепляет свой лагерь.
42. К вечеру Цезарь отвел легионы за ров и следующую ночь провел под оружием. На другой день он оставался с войском по сю сторону рва, и так как материал для вала надобно было брать издалека, то и на этот раз он последовал обыкновенному образу действий. Работы над укреплением каждой стороны лагеря были вверены отдельному легиону; рвы должны были соответствовать размеру первого рва; прочие легионы, легковооруженные, стояли, готовые встретить неприятеля. Афраний и Петрей с целью устрашить наши войска и воспрепятствовать их работам, выдвинули свои легионы до подошвы горы, вызывая на бой. Но Цезарь и тут не приостановил работ, полагаясь на защиту трех легионов и на находившийся впереди ров. Неприятель недолго там оставался, а дальше от подошвы холма не выступал вперед и отвел войска свои назад в лагерь. На третий день Цезарь окружил валом свой лагерь; прочие когорты, поставленные в прежнем лагере, и обозы велел перевесть к себе.
43. Между городом Илердою и ближайшим холмом, на котором находился лагерь Петрея и Афрания, была равнина шагов на триста. Почти на половине ее была небольшая возвышенность. Цезарь надеялся, заняв ее войсками и укрепив, отрезать вождей неприятельских от города, моста и всех запасов, ими собранных в городе. В этой надежде Цезарь вывел три легиона из лагеря и, выстроив их на ровном месте в боевом порядке, приказал передним рядам одного легиона бегом занять эту возвышенность: Узнав об этом, когорты Афрания, находившиеся на карауле впереди лагеря, кратчайшим путем бросились туда же. Произошло сражение; воины Афрания, заняв первые холм, оттеснили оттуда наших и, получив еще подкрепления, вынудили их обратить тыл и отступить туда, где находились значки легионов.
44. Воины неприятельские сражались таким образом: они всеми силами производили натиск и занимали смело позицию, не соблюдая строго рядов, а сражаясь отдельно и в рассыпную. Теснимые, со своей стороны, они не считали позорным отступать и оставлять занятую ими позицию. Такой род битвы заимствовали они от частых столкновений с Лузитанами и другими варварскими племенами. Весьма естественно, что воин, долго оставаясь в одной стране, перенимает ее обыкновения. Наши воины, не привыкнув к такому роду сражения, пришли от него в замешательство; видя неприятеля рассеянным со всех сторон, они опасались за свой открытый фланг; строго соблюдая ряды, они не отходили от значков и без крайней нужды не решились бы оставить занятого ими места. Вследствие этого, когда передние ряды смешались, легион, стоявший с этой стороны, не удержался на своей позиции и отступил на ближайший холм.
45. Страх распространился почтя по всему войску Цезаря: так неожидан и поразителен был результат нападения! - ободрив своих краткою речью, Цезарь ввел в дело девятый легион. Он остановил неприятеля, дерзко и горячо теснившего наших, и заставил его в свою очередь обратить тыл, удалиться к городу Илерде и остановиться под стенами его. Воины девятого легиона, горя усердием загладить только что понесенную неудачу, неосторожно преследуя бегущих, зашли на неблагоприятную местность и остановились не прежде как под горою, на которой стоял город Илерда. Когда они стали было отступать, неприятель их снова стал теснить с возвышенной местности. Место было весьма крутое, а по сторонам были отвесные скалы; в ширину же оно представляло столько места, что три когорты могли стоять рядом; с боков получить подкрепление или действовать коннице было невозможно. От города шла покатость с легким склоном, в длину на 600 шагов; туда-то хотели пробиться наши, будучи излишнею ревностью занесены далее, чем бы следовало. Итак сражение происходило на месте неблагоприятном для наших по тесноте и потому, что так как они стояли у подошвы стены, то ни одна неприятельская стрела не пропадала даром. Несмотря на то, наши воины с мужеством и терпением сражались и переносили раны. Силы неприятеля беспрерывно умножались, и новые когорты часто приходили из лагеря, через город, на смену свежими утомленных. Также вынужден был поступать и Цезарь и, выводя из сражения утомленных, он ставил на их место новых.
46. Бой таким образом продолжался беспрерывно в продолжении пяти часов. Наши, сильно теснимые неприятелем, имевшим перевес в силах, истратив все стрелы, извлекли мечи и сделали сильный натиск на когорты неприятельские, расположенные по горе; они были сбиты и вынуждены отступить. В страхе они удалились под самую стену города, а иные даже вошли в город, а потому наши беспрепятственно могли совершить отступление. Конница наша, по обоим флангам, несмотря на то, что стояла в местах низменных и неудобных, устремилась храбро на гору и, расположившись между обоими войсками, прикрывала отступление наших. Так кончилось это сражение, где успех несколько раз переходил с одной стороны на другую. В первой схватке пало наших 70 человек и в числе их первый копьеносец 14-го легиона К. Фульгиний, достигший этого поста из самого низкого звания примерным мужеством: ранено у нас более 600 человек; Из войска Афраниева убит Т. Цецилий, сотник первого ряда, и кроме его 4 сотника и более 200 воинов.
47. Результат этого дня был таков, что обе стороны приписывали себе победу. Воины Афраниевы, сознавая сами, что уступают воинам Цезаря и в мужестве и в опытности, гордились тем, что столь долго вблизи выдерживали упорный бой, устояли против нападения наших, с самого начала удержались на холме, за который происходило сражение, и в начале его принудили было наших обратить тыл. А наши приписывали себе верх, ссылаясь на то, что, несмотря на неблагоприятную для них местность и численное превосходство сил неприятельских, они, в продолжении пяти часов, выдерживали бой, с мечами в руках приступом заняли гору, а неприятеля, расположенного на возвышенности, вынудили обратить тыл и втеснили его в город. Неприятель холм, за который происходило сражение, обнес сильными укреплениями и оставил в них гарнизон.
48. Через два дня после этого сражения случилось неожиданное несчастие. Пошли такие дожди, что в этих странах вода везде прибыла до такой степени, как никто не запомнит. От растаявших на горах снегов, реки вышли из берегов, и оба моста, сделанные К. Фабие, снесены в один день. Это Обстоятельство поставило войско Цезаря в весьма затруднительное положение. Лагерь его расположен был между двумя реками, Сикорисом и Цингою; они были одна от другой в расстоянии 80 миль и ни через одну не было сообщения; по необходимости надобно было ограничиваться этим тесным пространством. Союзные Цезарю племена не могли доставлять его войску съестных припасов; фуражиры, посланные на дальнее расстояние, не в состоянии были возвратиться за реками; большие обозы, шедшие из Италии и Галлии, находились в совершенной невозможности достигнуть нашего лагеря. Время года было затруднительное; зимние запасы истощились, а новый хлеб уже поспевал. Весь край был истощен: Афраний, еще до прибытия Цезаря, свез почти весь хлеб в Илерду, а что и оставалось, то в последнее время потреблено уже войсками Цезаря. Скот, могший служить подспорьем хлебу в случае нужды, был угнан, по случаю войны, соседними племенами на дальнее расстояние, Фуражиры наши подвергались преследованию легковооруженных Лузитанцев и хорошо знакомых с местностью цетратов ближней Испании. Они всегда могли переплыть реку, так как они без мехов на войну не ходят.
49. Войско же Афрания не имело ни в чем нужды. Большой запас хлеба сделан был заблаговременно и весь свезен; в большом количестве подвозили еще его со всей провинции; корму для лошадей было в изобилии. Мост, находившийся в Илерде, давал ко всему этому возможность, без всякой опасности представляя сообщение с еще неопустошенною страною на той стороне реки, доступ в которую для Цезаря был невозможен.
50. Вода долгое время не сбывала. Цезарь пытался было восстановить мосты, но к этому служили препятствием и воды реки, бывшей в разливе, и неприятельские когорты, расположенные по берегу. Их сопротивление тем было важнее, что ширина реки и быстрина вод затрудняли работы, а стрелы со всего противоположного берега были бросаемы на один, и притом же тесный, пункт. Затруднительно было в одно и то же время бороться и с быстриною вод, и уклоняться от стрел неприятельских.
51. Афраний получил известие, что на берегу реки остановилось сильное подкрепление, идущее к Цезарю. То были стрелки из Рутенов, конница галльская с большим количеством повозок и тяжестей, как обыкновенно привыкли с собою брать Галлы. При них находилось еще разного звания людей тысяч около шести с рабами и детьми; но между ними не было никакого порядка; определенного начальства не было, а всякий действовал по своему благоусмотрению; все шли свободно и без страха, полагаясь, как прежде, на безопасность дорог. Тут находилось много молодых людей знатных родов, дети сенаторов и всаднического сословия, послы разных племен и при них легаты самого Цезаря. Все они остановились за рекою. С намерением захватить их, Афраний отправился ночью со всею конницею и тремя легионами. Конница, пришед вперед, напала на наших, не ожидавших ничего подобного. Галльские всадники немедленно приготовились и вступили в бой; они упорно его выдерживали, пока он был при одинаковых условиях, несмотря на перевес в силах неприятеля. Когда же увидели приближение легионов, то наши, с небольшою потерею, удалились в соседние горы. Таким образом это сражение спасло наших, дав им время удалиться на возвышенные места. В этот день мы потеряли около 200 стрелков, немного всадников и небольшое число войскового обоза и прислуги.
52. Нужда в съестных припасах увеличивалась; как обыкновенно водится в подобных случаях, опасение за будущее более настоящей потребности делало ее ощутительною. Цена за меру хлеба дошла до пятидесяти денариев, а силы воинов ослабели от недостаточного количества пищи. Затруднение росло со дня на день. В несколько дней обстоятельства изменились до того, что мы в самом необходимом терпели крайнюю нужду, а неприятель изобиловал всем и имел перевес на своей стороне. Цезарь с союзных племен собирал скот за недостатком хлеба, слуг войсковых рассылал вдаль за хлебом и старался, сколько мог, облегчать нужду.
53. Афраний и Петрей сообщили все это своим друзьям в Рим через письма, с прибавлением таких подробностей, каких и не было. Молва, как обыкновенно, преувеличивала все и представляла войну как бы оконченною. Когда эти письма были получены в Риме, в домАфрания стеклось много народу, принося поздравления. Многие из Италии спешили к Помпею: иные - стараясь первые принесть благоприятную весть, другие - желая предварить конец войны, дабы не показать, что они были в числе последних, перешедших на сторону победителя.
54. В таком затруднительном положении, когда конные и пешие отряды Афрания преградили нам все пути и построить мосты оказалось невозможным, Цезарь приказал своим воинам строить суда по образцу тех, какие в прошлые годы употреблял он в Британии. Остов лодки делался из легкого лесу, потом заплетался хворостом и обтягивался кожею. Когда эти суда были окончены, то Цезарь ночью приказал их связанных по двое на телегах перевезть на реку в 22 милях от лагеря. Воины переплыли на этих судах на противоположный берег и, к удивлению неприятеля, заняли там позицию и укрепили ее прежде, чем неприятель мог взять против этого меры. Потом Цезарь переправил туда легион и соединил в этом месте оба берега мостом, - каждый в течение двух дней был окончен. Тогда безопасно присоединились к нему и подкрепление, шедшее из Галлии, и подвозы хлеба, и можно было озаботиться правильным снабжением войска хлебом.
55. В тот же день, по приказанию Цезаря, значительная часть конницы перешла на ту сторону реки и, напав на неприятельских фуражиров, рассеявшихся во все стороны без всякого опасения, захватила множество людей и лошадей. Посланные на помощь коннице когорты, расположенные по сотням, благоразумно разделились на две части: одна служила прикрытием захваченной добыче, а другая должна была отражать неприятеля в случае, если бы он вздумал учинить нападение. Одна неприятельская когорта, неосторожно отделись от других, была окружена нашими и истреблена; а наши без всякой потери возвратились в лагерь, по тому же мосту, с большою добычею.
56. Пока все это происходило у Илерды, Массилийцы, по совету Л. Домиция, приготовляют семнадцать галер и в том числе одиннадцать крытых; к ним присоединили они множество малых судов, чтобы многочисленностью устрашить наш флот. На суда посадили они большое число стрелков и Альбиков, о которых говорено выше, и подстрекнули их рвение разного рода обещаниями и наградами. Домиций берет себе известное число судов и сажает на них колонистов и пастухов, которых он привел с собою. Таким образом снарядив окончательно флот, неприятель с большою самоуверенностью двинулся к нашим судам, которыми командовал Д. Брут. Они стояли на якорях у острова, лежащего против Массилии.
57. Числом судов Брут много уступал неприятелю; но Цезарь назначил на флот, по их собственному желанию, отборных изо всех легионов храбрейших передовых сотников. Они взяли с собою железные лапы и крюки и сделали большой запас стрел, дротиков и прочих метательных орудий. Узнав о прибытии неприятеля, наши вывели суда из пристани и сразились с Массилийцами. Сражение с обеих сторон было весьма упорное. Альбики, грубые жители гор, опытные в военном деле, мало чем уступали в мужестве нашим. Обещания Массилийцев, только что ими оставленных, были у них в свежей памяти; эти необузданные пастухи, в надежде на обещанную им свободу, старались в глазах своих повелителей доказать, что они ее достойны.
58. Массилийцы, полагаясь на быстроту своих судов я на искусство кормчих, избегали столкновения с нашими судами и увертывались от их нападения. Они старались, развернув боевую линию на большое пространство, обойти наши суда или несколькими судами напасть на одно, или мимоходом оторвать у наших судов весла. В случае хе непосредственного столкновения они от опытности кормчих и от хитростей разного рода имели прибежище в храбрости горцев. Наши же, имея гребцов малоопытных и несведущих в своем деле кормчих (они были взяты для скорости из транспортных судов и даже мало были знакомы с техническими названиями галерных снастей) затруднялись еще тяжестью и неповоротливостью судов своих. Сделанные на сворую руку из сырого материала, они не представляли надлежащих условий легкости. Вследствие этого наши домогались только того, как бы сойтись близко с неприятельскими судами, хотя бы на одном судне с двумя; придерживая их железными лапами, наши переходили на них. Много убито было Альбиков и пастухов; несколько судов потоплено, а другие захвачены с людьми; прочие вынуждены искать спасения в пристани. В этот день Массилийцы потеряли и со взятыми в плен девять судов.
59. Лишь только Цезарь, стоя вод Илердою, подучил это известие, как приведение к окончанию моста дало делам нашим вдруг благоприятный оборот. Неприятель, устрашенный мужеством вашей конницы, не так свободно и смело как прежде производил свои поиски: то фуражиры его не отходили далеко от лагеря, чтобы иметь возможность уйди в него, то делали длинные обходы. Они избегали встречи с нашими конными разъездами и при встрече с ними при малом ущербе, а часто в при одном виде их издали, обращались в бегство, пометав тяжести. Наконец в течение многих дней неприятель вовсе прекратил фуражировку, а если и производил ее, то, против принятого обычая, по ночам.
60. Между тем Оски и Каллагуриты, платившие дань вместе с Осками, прислали к Цезарю послов, изъявляя готовность исполнить его приказания. Примеру их в скором времени последовали Тарраконензы, Яцетавы в Авзетаны, а через несколько дней и Иллургавонензы, живущие близ реки Ибера. Цезарь просил их всех снабдить его хлебом. Они обещали и, собрав со всех сторон всех вьючных животных, доставили, его в лагерь. Когорта Иллургавонензов, узнав о действиях своих соотечественников, перешла к Цезарю в со значками, как была на карауле. Обстоятельства вдруг переменились совершенно. Мост был приведен к окончанию; пять племен значительных перешли на сторону Цезаря; подвозы хлеба были в изобилии; слухи о движении Помпея с легионами через Мавританию на помощь Испании оказались неосновательными. Тогда многие и дальние племена Испании отпали от Афрания и искали союза с Цезарем.
61. Все это ввергло в ужас противников Цезаря. Он же, дабы не посылать беспрестанно конницу на мост большим обходом, в удобном для того месте велел рыть несколько рвов, шириною в 30 футов, с целью отвесть воды из Сикоры в сделать ее проходимою в брод. Предприятие это почти подходило в концу. Афраний и Петрей стали опасаться, как бы им самим не отрезали подвозы хлеба и фуража вследствие перевеса сил Цезаря конницею. А потому они решились выйти из этих мест и перенесть войну в Цельтиберию. К этому побуждало их то обстоятельство, что там те племена, которые в недавнюю войну с Л. Серторием держали его сторону, еще свежо в памяти имели страх к власти и имени Помпея, хотя и отсутствующего; а те, которые были верны союзу с Помпеем, были осыпаны его великими благодеяниями и потому любили его. Слава же Цезаря еще не распространилась между варварскими племенами этой страны. Тут неприятельские вожди надеялись собрать значительные вспомогательные войска и многочисленную конницу и в хорошо известной им стране протянуть военные действия до зимы. Вследствие этого плава, они приказали по всему течению Ибера собрать суда и отвесть их в Октогезу, городу на берегу Ибера милях в 20 от лагеря. В этом месте реки они из судов приказывают устроить мост, переводят два легиона через Сикорью и укрепляют там лагерь валом в 12 футов.
62. Узнав об этом через лазутчиков, Цезарь и день и ночь старался неусыпными трудами воинов отвесть воду из реки. Он успел в том, что всадники хотя в с трудом, но решались и могли переезжать через реку; пешим же вода доставала почти до самых плеч; такая глубина при быстроте течение была еще большим препятствием. Но в это время получено известие, что на реке Ибере почти окончен мост, а на Сикорье открыли брод.
63. Неприятельские вожди вследствие всего этого видели необходимость поспешить выступлением в поход. Оставив две когорты из вспомогательного войска в Илерде в виде гарнизона, они со всеми войсками перешли Сикорью я стали лагерем вместе с 2 легионами, переведенными ранее. Цезарю оставалось только конницею тревожить неприятельскую армию в ее отступлении. Движение в след за вею через его мост было бы бесполезно, вследствие длинного обхода; неприятель прямым путем гораздо скорее мог достигнуть Ибера. Итак, Цезарь послал через реку конницу. Петрей и Афраний в третью стражу ночи сняли лагерь; наши вдруг показались в тылу неприятельской армия и, атакуя большими массами ее задние ряды, замедляли и останавливали ее движение вперед.
64. На рассвете с возвышенных мест, прилежавших к лагерю Цезаря, видно было, как наша конница сильно теснила задние ряды неприятеля и иногда прорывалась в них, внося замешательство, - как неприятель всеми когортами, переходя в наступление, отражал нашу конницу и как потом снова она не давала ему повоя. По всему лагерю воины роптали, огорчаясь тем, что неприятель ускользает у них из рук, и что таким образом война тянется вдаль без нужды. Они приходили к сотникам и трибунам военным и умоляли их: "представить Цезарю, что они готовы не щадить трудов и не отступать ни перед какою опасностью; что они могут и решаются перейти реку там, где прошла конница". Цезарь, видя общую готовность воинов, решился исполнить их желание и перейти реку, хотя он и опасался подвергнуть войско опасности. Он отобрал из всех сотен воинов слабых силами или духом и с одним легионом оставил их гарнизоном в лагере; а прочие легионы налегке повел к реке. Поставив в воде в два ряда множество вьючных животных, он между ними перевел войско. Немногие воины, увлеченные силою воды, были пойманы нашими всадниками и перевезены; но ни один человек не погиб. Переправившись благополучно с войском, Цезарь двинулся с ним вперед, расположив его готовым к бою в три линии. Усердие воинов было таково, что несмотря на обход в шесть миль, на замедление при переправе в брод, они ранее девятого часа настигли неприятеля, вышедшего из лагеря в третью стражу.
65. Афраний в Петрей, увидав издалека приближение нашего войска, пришли в ужас, не предполагая возможности такого случая. Став на возвышенном месте, они привели войска в боевой порядок. Цезарь дал отдохнуть на полях своему войску, дабы не ввесть его в дело утомленным. Когда неприятель хотел было продолжать движение вперед, Цезарь его стал преследовать и замедлять его ход. Вынужденный необходимостью, неприятель остановился лагерем ранее, чем предположил. Не далее 5 миль оттуда начиналась дорога тесная и затруднительная. Цель неприятельского движения была поспешить в этим горам, где бы он нашел защиту от конницы Цезаря и небольшими отрядами в тесных местах мог остановить преследование нашей армии, а между тем безопасно достигнуть реки Ибера; этого-то надлежало им домогаться всеми средствами; но утомленные дорогою и сражением в течение целого дня, они отложили исполнение этого намерения до следующего дня. Цезарь со своей стороны стал лагерем на ближайшем холме.
66. Около полуночи наши всадники схватили несколько неприятельских воинов, отошедших от лагеря несколько далее за водою. От этих пленных Цезарь узнал, что неприятельские вожди в тишине выводят войска из лагеря. Узнав об этом Цезарь делает сигнал, приказав затрубить по военному обычаю. Неприятель, слыша военные крики, не решился выступить и остался в лагере, опасаясь быть вынужденным принять сражение в ночное время под тяжестями или в теснинах быть обойденным Цезаревою конницею. На другой день Петрей с немногими всадниками тайно отправляется для исследования местности. То же самое сделано и со стороны Цезаря: Л. Децидий Сакса с немногими всадниками послан рассмотреть местность. Показания обоих были одинаковы: в пяти милях впереди начинались места гористые и неудобопроходимые, которыми кто прежде завладеет, то без труда преградит сопернику совершенно путь.
67. Петрей и Афраний собрали военный совет для обсуждения времени, когда выступить. Большая часть были того мнения, "что надо двинуться вперед ночью и что теснин можно достигнуть прежде, чем узнает об их движении Цезарь. Другие были против этого: тревога в лагере Цезаря в прошлую ночь показывает, что выступить из лагеря не быв замеченными невозможно. В ночное же время конница Цезаря окружит их и преградит им все дороги. Сражения ночного надо взбегать; в междоусобной войне для воина чувство страха сильнее сознания его обязанности; днем он знает, что его видят, и стыдится позора; присутствие и участие военных трибунов и сотников много может содействовать к успеху сражения, к удержанию воинов в повиновении и в исполнении их обязанностей. Поход надобно во всяком случае продолжить днем; тогда если бы и урон какой приключился, то главная масса войска во всяком случае может безопасно достигнуть цели похода. Мнение это на военном совете имело верх; решено выступить в поход на другой день на рассвете.
68. Цезарь, рассмотрев хорошо местность, чуть забрежжился дневной свет, вывел все войска из лагеря и повел их в дальний обход не по дороге; все, какие были пути к Иберу и Октогезе, были преграждены неприятельским лагерем. Воинам нашим предстояло перейти глубокие долины, что было сопряжено с большими затруднениями; во многих местах им преграждали путь крутые утесы, на которые они взбирались безоружные на плечах один другого, а оружие потом передавали из рук в руки и таким образом совершили большую часть пути. Впрочем воины не тяготились такими трудами, надеясь ими привесть к концу войну, отрезав неприятелю дорогу от Ибера и от подвозов провианта.
69. Сначала воины Афрания, видя выступление нашего войска, радовались, выбегали из своего лагеря, преследуя наших воинов насмешками и ругательствам: они бегут вынужденные недостатком съестных припасов, и возвращаются к Илерде. Мнение это возникло оттого, что наши воины шли в направлении совершенно противоположном настоящей цели их похода. Вожди неприятельские радовались, что настояли на том, чтобы остаться в лагере; предположение их относительно движения нашего войска в Илерде казалось тем основательнее, что оно двинулось без обоза и вьючных животных и потому не могло долго выдерживать недостаток съестных припасов. Когда же неприятели увидели, что наше войско мало-помалу поворачивает вправо в уже обходит их лагерь; тогда все, забыв свои труды в усталость, стали готовиться к немедленному выступлению. они взялись за оружие и все, за исключением немногих когорт, оставленных для охранения лагеря, двинулись прямою дорогою к Иберу.
70. Все дело заключалось в быстроте, в том, чье войско первое займет теснины и достигнет гористого места. Движение войска Цезарева замедляли трудности пути; а войско Афрания приостановлено было преследованием нашей конницы. Впрочем ему, если бы оно успело первое достигнуть гор, куда оно шло, удалось бы там найти безопасность; обозы же всего войска и когорты, оставленные в лагере, не могли никак спастись, быв отрезаны войском Цезаря. Цезарю первому удалось достигнуть цели; из гористых мест он вывел войско на равнину и выстроил его там в боевом порядке. Афраний, видя, что войско его сзади теснимо нашею конницею, а спереди также угрожает ему неприятельское войско, остановился на возвышении. Отсюда он послал четыре когорты цетратов с приказанием занять самый возвышенный пункт из бывших в виду гор. Он им предписывает исполнить это как можно поспешнее с целью туда же ринуться со всеми войсками и по вершинам горного хребта, переменив путь, достигнуть Октогезы. Конница Цезаря, вида, что цетраты косвенным путем спешат к горе, ударила на них; они не в состоянии были почти ни на минуту сдержать натиск нашей конницы; окруженные со всех сторон, они были избиты в виду того и другого войска.
71. Не надобно было упускать благоприятного случая к решительному успеху. Цезарь понимал, что войско неприятельское, приведенное в ужас таким уроном, понесенным в глазах, не в состоянии будет сопротивляться тем более, что сражение будет происходить на ровном месте, где нашей коннице возможно будет действовать со всех сторон против неприятеля. Воины единогласно требовали боя. Легаты, сотники, военные трибуны сбежались и упрашивали Цезаря - не опасаться решить дело сражением, уверяя, что дух воинов самый наилучший. Напротив войско Афрания не могло скрыть овладевшего им ужаса: это видно из того, что оно не подало помощи своим цетратам, не решилось сойти с вершины холма, с трудом выдерживало атаки нашей конницы, сбилось в кучу и значки снесло в одно место, не соблюдая более строгой правильности рядов. Если Цезарь останавливается перед затруднениями местности, то возможность боя не замедлит представиться, так как Афранию, по безводности занятого им места, не возможно будет долго на нем оставаться.
72. Цезарь возымел надежду окончить войну без кровопролития, не прибегая к сражению, а отрезав неприятелю подвоз съестных припасов: "Как бы ни был благоприятен конец сражения, для чего ему терять своих людей? Для чего допустит он пролитие крови воинов, оказавших ему столько услуг? Да и для чего дело· верное вручать решению переменчивой судьбы? Для полководца столь же честно одержать победу умными распоряжениями, как в открытою силою". С соболезнованием смотрел Цезарь на пролитие крови своих сограждан; он домогался достигнуть успеха так, чтобы это не стоило им ни горя, ни потерь. Такая умеренность Цезаря многим не нравилась; воины его явно толковали меж себя: "так как Цезарь упустил такой случай к победе, то буде он и пожелает когда, а они тогда откажутся сражаться". Несмотря на это, Цезарь твердо держался своего решения и несколько даже отступил, чтобы уменьшить опасения неприятеля. Петрей и Афраний, видя возможность, удалились в лагерь. Цезарь расположил отряды по горам, отрезав неприятелю всякое сообщение с Ибером и, избрав место для лагеря как можно ближе к неприятелю, укрепил его.
73. На другой день неприятельские вожди в затруднении, видя себя совершенно отрезанными от подвозов съестных припасов и от реви Ибера, совещались о том, как поступить. Одна дорога была им возвратиться в Илерду, а другая идти в Тарракону. Когда они об этом имели совещание, дано им знать, что наша конница препятствует их воинам в снабжении себя водою. Узнав об этом, неприятельские вожди расставили в близком одна от другой расстоянии союзные когорты, перемешав их с взятыми из легионов, и эскадроны конницы, и начинают весть вал от лагеря к воде, для того, чтобы во всякое время можно было под защитою укреплений безопасно ходить за водою. Петрей в Афраний разделили между своими войсками эту работу и сами для того, чтобы она скорее была окончена, вышли вперед подалее.
74. С удалением их воины, получив более свободы для переговоров, толпами подходят к нашему лагерю, отыскивая и вызывая знакомых и земляков. Сначала "они высказывают им всем признательность на то, что они пощадили их накануне, когда они были в ужасе, и считают себя им обязанными жизнью". Потом они расспрашивают, до какой степени можно верить Цезарю и могут ли они положиться на него? Жалеют, что сначала так не поступили и обнажили оружие против людей, связанных с ними узами родства и крови. Переходя от одного предмета в другому, они просят от Цезаря снова пощадить жизнь Петрея и Афрания для того, чтобы не взять на себя преступления и подозрения в измене. Подучив в этом обеспечение, они немедленно перейдут и со значками в лагерь Цезаря. Для переговоров об условиях мира отправлены к Цезарю послами сотники первых рядов. Между тем одни других приглашают в свой лагерь и воины обеих сторон перемешались так, как будто два лагеря уже составляли один. Многие сотники и трибуны военные явились к Цезарю, поручая себя в его расположение. Также точно поступили старейшины испанских племен, которых Петрей и Афраний вызвали к себе и держали в своем лагере в виде заложников; они отыскивали своих знакомых и просили их замолвить за них слово Цезарю. Даже юный сын Афрания чрез легата Сульпиция вел с Цезарем переговоры о безопасности своей и отца своего. Все радовались и поздравляли друг друга; одни были довольны, что избегли таких опасностей, а другие, что безо всяких потерь достигли столь желанного успеха. Медленность в снисхождение Цезаря, столь прежде осуждаемые, были оценены по достоинству и все одобрили основательность его образа действий.
75. Афраний, получив известие обо всем этом, оставил предпринятые работы и удалился в лагерь, готовый хладнокровно и спокойно встретить все, что бы ему ни готовила судьба. Но Петрей не изменил своему всегдашнему характеру; вооружив своих приближенных, преторианскую когорту, цетратов, небольшое число туземных всадников, состоявших на его жалованьи для охранения его особы, неожиданно проскакал к валу, положил конец сходбищам воинов, наших прогнал от лагеря, а некоторых, которые попались ему в руки, и убил. Прочие собрались в толпу и, испуганные неожиданною опасностью, обернув левую руку сагою, извлекли мечи и оборонялись от цетратских всадников, обнадеженные близостью лагеря. Они отступили к нему и были защищены когортами, расположенными для караула впереди ворот.
76. Когда это было сделано, Петрей, проливая слезы, обходил воинов своих, заклиная их: "не выдавать ни его, ни отсутствующего Помпея, их главного военачальника, врагам на мучительную смерть". Немедленно собрались воины в преторий. Петрей тут требует, чтобы все дали клятву не оставлять своих вождей и рядов, не изменять им, ни искать какого-либо соглашения иначе, как с общего совета. Он сам первый дает эту клятву; потом принуждает Афрания сделать то же. Трибуны военные в сотники последовали примеру главных вождей. Воины, приведенные по сотням, дали все ту же присягу. Приказано каждому, у кого есть воин Цезаря, привести его; когда они были приведены, то их всех тут же в претории умертвили. Но большую часть принятых воины не выдали, а скрыли у себя и потом ночью спустили через вал. таким образом ужас, внушенный вождями, жестокость казней, обязанность новой присяги - все это в настоящем уничтожило надежду на примирение, изменило расположение умов воинов и военные действия возобновились по прежнему.
77. Цезарь приказал с большим старанием отыскать всех неприятельских воинов, во время переговоров пришедших в наш лагерь, и отослал их обратно. Впрочем некоторые трибуны военные и сотники добровольно пожелали остаться на службе у Цезаря; он и в последствии имел их в большой чести: сотников он повысил на службе, а всадников римских сделал трибунами.
78. Войско Афрания теснимо было нашими во время фуражировки, с трудом доставало себе воду. Что касается до хлеба, то воины легионов имели еще сколько-нибудь его, взяв с собою при выходе из Илерды провианту на 22 дня. Цетраты же и союзные войска вовсе не имели его, как потому, что не имели средств добыть его, так и потому, что неспособны были носить с собою тяжести; вследствие этого ежедневно большое число их переходило к Цезарю. Обстоятельства неприятеля были самые крайние; но из двух предположений его лучшим казалось возвратиться в Илерду, где еще оставался небольшой запас хлеба, и там обдумать дальнейший ход войны. Тарракон был дальше и потому в походе туда могли бы встретиться и случаи, которых нельзя было ожидать. Приняв это решение (возвратиться в Илерду), неприятель выступил из лагеря. Цезарь послал за ним конницу в погоню, чтобы не давать покою задним его рядам; а сам с легионами последовал за нею. Схватки нашей конницы с задними войсками неприятеля почти не прекращались.
79. Сражение происходило таким образом. Легко вооруженные когорты замыкали собою главную массу всей армии и нередко, на ровных местах, останавливались, чтобы делать отпор. Когда нужно было всходить на гору, то легко было по самому свойству местности неприятелю защищаться; передние его ряды с помощью возвышения прикрывали задних. Когда же нужно было переходить долину, то и передние ряды были в невозможности подать помощь оставшим и наша конница с возвышения осыпала их сзади стрелами; тут опасность неприятеля была велика. Ему оставалось одно в таком случае: приближаясь к таким местам, останавливать легионы и дружным нападением отразить нашу конницу; отодвинув ее, бегом спускаться в долину и, перешед ее, останавливаться снова на возвышенном месте. Несмотря на многочисленность своей конницы, неприятель не только не получал от нее никакого пособия, во ее же защищал пехотою, заключив ее в середину рядов, - до того она была расстроена в приведена в ужас прежними битвами. Ни одному неприятельскому воину невозможно было оставить рядов без того, чтобы не попасться в руки коннице Цезаря.
80. Таким образом неприятель подвигался вперед медленно, сражаясь почти на каждом шагу и беспрестанно останавливаясь, чтобы поддержать своих; так случилось и на этот раз. Прошед мили четыре, сильно тревожимый конницею, он занял позицию на высокой горе и, став фронтом, начал перед ним делать укрепления, а между тем не снимал вьюков с лошадей. Видя, что и Цезарь стад лагерем, что палатки раскинуты и конница отправилась за кормом для лошадей, неприятель вдруг, часу в шестом дня, отправился в путь, надеясь сколько-нибудь выиграть времени вследствие удаления нашей конницы. Заметив движение неприятеля, Цезарь немедленно двинулся за ним в погоню с остальным войском, из легионов состоявшим; только несколько когорт оставил он для прикрытия войскового обоза. В десятом часу он приказывает следовать за собою фуражирам, и отзывает конницу. Она немедленно возвратилась к исполнению своей ежедневной обязанности похода. У задних рядов неприятеля произошло упорное сражение, которое чуть не окончилось его совершенным поражением; многие воины и даже некоторые сотники были убиты. Войско Цезаря шло по пятам неприятеля и угрожало всею массою наступить на него.
81. Тогда неприятель, не имея возможности ни избрать удобное место для лагеря, ни продолжать путь, вынужден был остановиться вдали от воды и при самых неблагоприятных для него условиях местности. Оставаясь верным своему вышеизложенному плану, Цезарь прекратил сражение и, не беспокоя более неприятеля, своим воинам не приказал разбивать палаток для того, чтобы они готовы были во всякое время продолжать преследование, будет ли то днем или ночью. Неприятель, видя неудобное положение своего лагеря, всю ночь занимался распространением своих укреплений, присоединяя лагерь в лагерю. Работы эти продолжал он и в следующий день, начав их с ранней зари. Но чем дальше переносил он укрепления, распространяя лагерь, тем дальше отходил от воды, и желая помочь горю, впадал в худшее. В первую ночь никто не выходил из лагеря за водою; на следующий день, оставив только гарнизон в лагере, неприятель со всеми силами двинулся к водопою, а за кормом для лошадей не посылал никого. Цезарь предпочитал нуждою заставить неприятеля просить о пощаде и покориться ему, чем достигнуть того же сражением. С этою целью он начал окружать его валом и рвом для того, чтобы преградить ему путь к вылазкам, в ту сторону, куда его вынуждала идти потребность воды. Терпя недостаток в корме и с целью ускорять свое движение, неприятель порезал всех вьючных животных.
82. В этих соображениях и работах прошли два дня; на третий большая часть предположенного Цезарем укрепления была уже сделана. С целью воспрепятствовать работам, неприятельские вождя, по данному в восьмом часу сигналу, вывели легионы из лагеря и расположили их в боевом порядке за валом. Цезарь отозвал легионы от работы, собрал всю конницу и поставил войско в боевом порядке. Не принять сражения было неблагоразумно по влиянию этого на умы воинов и их понятия. Впрочем Цезарь не изменил своему намерению избегать всячески сражения; тем более, что и в случае поражения неприятеля победа над ним не могла быть решительною по случаю близости лагеря. Между обоими лагерями расстояния было не более двух миль; две трети этого пространства занимали собою враждебные войска; треть его оставалась для движений их. В случае сражения пораженные всегда имели безопасное убежище в лагере; а потому Цезарь твердо решился принять сражение в случае, если его атакуют, но сам не делать нападения.
83. Войска Афрания, состоявшие из пятя легионов, были расположены в две линии; третью, в виде резерва, составляли когорты из союзных войск. Цезарево войско было расположено в три линии: первая состояла из четырех когорт пяти легионов; вторая из трех когорт тех же легионов и третья из остальных когорт каждого из пяти легионов. Стрелки и пращники находились в середине боевого фронта; конница стояла по флангам. Расположив армию в боевом порядке, обе стороны, казалось, равно достигали своих целей: Цезарь готов был принять сражение только в случае, если его вынудят; а неприятель довольствовался тем, что воспрепятствовал нашим работам. До захода солнца обе армии стояли под оружием одна против другой, а потом разошлись по своим лагерям. На другой день Цезарь спешит привести к концу начатые работы. Неприятель же пытался реку Сикорью перейти в брод. Приметив это, Цезарь послал на ту сторону реки отряды легковооруженных Германцев и конницы, и расположил по берегам частые караулы.
84. Окруженные со всех сторон, уже четвертый день нуждаясь в корме лошадей, не имея ни воды, ни дров, ни хлеба, неприятельские вожди просят переговоров и, если можно, в отдаленном от воинов месте. Цезарь в последнем отказал и соглашался на переговоры не иначе, как явно; в заложники Цезарю прислан был сын Афраниев. Переговоры открылись в месте, назначенном Цезарем. Афраний стал говорить - так что слышало то и другое войско - следующее: "Цезарю не следует сердиться ни на них, ни на воинов за то, что они исполнили обязанности верности в отношении к своему вождю Кн. Помпею; теперь уже они довольно сделали для своего долгу и достаточно понесли мучений, претерпев лишения всякого рода. Окруженные укреплениями, лишенные воды, не имея возможности сойти с места, они приведены в состояние слабых женщин, не будучи более в состоянии переносить ни телом скорби, ни духом страх позора. А потому они признают себя побежденными и молят лишь о пощаде, если только есть место состраданию, что бы не быть вынужденными отчаянием добровольно претерпеть мучения смерти". Все это сказал Афраний самым смиренным образом и со всеми знаками уважения.
85. Цезарь на это отвечал: "всего менее прилично им жаловаться и просить о милосердии. Воины конечно исполнили только свой долг. Что же касается до него, Цезаря, имея на своей стороне все выгодные условия и времени и места, он не прибегал к сражению, всячески стараясь открыть путь к примирению. Войско его, несмотря на то, что было оскорблено избиением своих товарищей, тех из неприятельских воинов, которые находились в его власти, защитило и отпустило без вреда. Да и они, сами собою начав переговоры о мире, следовали только внушению чувства собственной их всех безопасности. Итак обе стороны желали мира, давая место состраданию друг о друге. Одни вожди остались глухи на желания мира, презрев права мирных переговоров, они предали мучительной смерти людей, ни в чем невиновных, завлеченных в их лагерь надеждою на мир. А потому и случилось с ними то, что обыкновенно бывает с людьми надменными в упрямыми, что они вынуждены молить теперь о том, что так недавно сами отвергли с пренебрежением. Впрочем он, Цезарь, не хочет воспользоваться для увеличения своего могущества ни их несчастным положением, ни всеми благоприятными для него обстоятельствами. он требует одного, чтобы эти войска, столько лет содержимые с враждебною для него целью, были распущены. Против него посланы в Испанию шесть легионов, а седьмой там набран; против него приготовлены сильные флоты, против него присланы сюда опытные вожди. Ничего это не нужно было для удержания Испании в покорности, уже давно наслаждающейся совершенным спокойствием. Давно все это готовится против него. Против него возникла новая власть, управляющая и внутренними делами в Риме и заочно столько лет владеющая двумя провинциями, самыми воинственными. Против него изменены давнишние законы об определении в должности: управление провинциями, следующее бывшим преторам и консулам, ныне достается по усмотрению и выбору немногих лиц. Против него выслуга лет потеряла свою силу и призываются в ряды самые опытные из отличавшихся в прежние войны солдаты. Ему одному невозможно то, что дотоле было уделом всех военачальников - счастливо окончив возложенные на него дела, если и без награды, то по крайней мере спокойно, распустив войско, возвратиться домой, не подвергаясь порицаниям. Впрочем он Цезарь все это терпеливо перевес и будет переносить. И не того он добивается, чтобы присоединить к своим войскам их войска, что впрочем для него не трудно было бы сделать, но чтобы они не могли их снова обратить против него. А потому он повторяет уже, высказанное прежде, требование - выйти из Испании и распустить войска. В случае исполнения этого условия, он никому не сделает вреда: с его впрочем стороны это крайнее и решительное условие для мира".
86. Весьма естественно, что для воинов ничего не могло быть приятнее: вместо наказания, какого они должны были ожидать, они получали позволение оставить службу, что для них равнялось награде. Когда началось совещание о времени в месте распущения легионов, все воины с валу, на котором они стояли, стали показывать и руками и криками, что они желают немедленного отпуска. Никакой клятвы не считали они достаточным ручательством этого, если дело пойдет в оттяжку. Об этом предмете с обеих сторон было непродолжительное совещание; положено тех воинов, которые имели дома и земли в Испании, распустить тотчас, а прочих у реки Вара; условлено было дать им безопасный пропуск и не принуждать никого силою к службе Цезарю.
87. Цезарь обещался прокормить их с этого времени и до достижения ими реки Вара. Притом он объявил: "если это из неприятельских воинов найдет у его воинов в числе военной добычи вещь, ему принадлежавшую, то он пусть ее отберет себе". Вещам этим сделана была оценка, в по ней Цезарь удовлетворял своих воинов деньгами. Воины все свои распри, какие и впоследствии между ними возникали, отдавали добровольно на суд Цезарю. Когда Петрей в Афраний отказывались заплатить воинам требовавшим почти с возмущением жалованье, утверждая, что срок еще не пришел, то они требовали довесть об этом до сведения Цезаря и обе стороны были довольны его решением. В течение двух дней третья часть войска была распущена; на походе Цезарь впереди приказал идти двум легионам, а прочим замывать шествие, и лагерем становились оба войска одно подле другого; этим делом поручил Цезарь заведывать легату К. Фуфию Калену. Сообразно наставлению Цезаря, войска совершили так путь из Испании к реке Вару, и тут была распущена остальная часть войска.
1. Пока происходили в Испании события, описанные выше, легат К. Требоний, которому Цесарь поручил весть осаду Массилии, с двух сторон производил осадные работы, делал насыпь, крытые ходы для воинов, строил башни. В одном месте со стороны пристани и верфей; в другом со стороны дороги, ведущей из Галлии в Испанию, к той части морского берега, которая лежит близ устья Роны. Город Массилия почти с трех сторон омывается волнами моря; только с четвертой к нему есть доступ сухим путем. И тут со стороны крепости он защищен природою и весьма высоким валом так, что осада в этом месте крайне затруднительна. Для производства осадных работ К. Требоний собирает со всей провинции большое число вьючных животных и людей, и делает распоряжение о заготовлении хворосту в всякого потребного материалу. Изготовив все, он возвел террасу в 80 футов вышины.
2. Город Массилия до того изобиловал всеми военными снарядами издревле и имел так много метательных машин, что действию их не могли противостоять никакие крытые хворостом ходы. В двенадцать футов длины бревна, окованные на конце, будучи пущены из огромных баллистов, пробивали четыре яруса плетневых крыш и втыкались в землю. А потому выстроен был портик, крыша которого состояла из бревен, толщиною в фут; под ним из рук в руки передавали материалы, нужные для довершения террасы. Впереди была устроена черепаха в 60 футов для уравнения местности; она состояла из самых крепких дерев и покрыта была всем, что только могло противодействовать метанию огня и камней со стороны осажденных. Огромные размеры работ, вышина стен я башен, множество метательных орудий - все это затрудняло действия осаждающих. Притом Альбики делали беспрестанные вылазки из города, усиливаясь поджечь вашу террасу и башни; наши воины без труда отражали их и с большим уроном принуждали отступать в город.
3. Между тем Л. Назидий отправлен был Кн. Помпеем на помощь Домицию и Массилийцам с флотом из шестнадцати судов, из коих несколько было окованных медью. Он беспрепятственно прошел через Сицилийский пролив, благодаря тому, что Курион, ничего не ожидая, не принял мер предосторожности. Назидий причалил в Мессане; сенат и главные лица города бежали, пораженные внезапным страхом; он беспрепятственно увел один корабль с верфей этого города и, присоединив его к своим судам, прямо поплыл к Массилии. Приближаясь к городу, он тайно послал вперед лодку, давая звать Домицию и Массилийцам о своем прибытии и сильно убеждал их - снова, соединясь с ним, сразиться с флотом Д. Брута.
4. Массилийцы после первого поражения пополнили число судов старыми, бывшими у них на верфях в починке и вооружили их с большим тщанием (они изобиловали гребцами и кормчими). Присоединили они сюда и рыболовные суда, сделав над ними шалаши из хвороста для защиты гребцов от неприятельских стрел; их снабдили стрелками и метательными машинами. Когда флот был изготовлен, то Массилийцы, уступая слезным мольбам стариков, матерей семейств и девушек, просивших не оставить их без защиты в такой крайности, сели на суда не с меньшим духом и надеждою на успех, как и в первый раз. Такова несовершенная природа человека, что нас равно легко может и ободрить и привесть в ужас, чего мы еще не видели и не испытали; так случилось в на этот раз. Прибытие Назидия вселило в жителей Массилии новое мужество и новую надежду. При попутном ветре они вышли из пристани, поплыли к Тавроенту, небольшому укреплению Массилийцев и соединились с Назидием. Тут они изготовили суда к бою, ободряя друг друга, в сообщили взаимно свои предположения относительно сражения. На правом крыле флота стали Массилийцы, а на левом Назидий.
5. Туда же двинулся Брут, умножив число судов своего флота: кроме прежних, сделанных в Арелате по приказанию Цезаря, он починил шесть Массалийских судов, захваченных в сражении и снабдил их всем нужным. Брут ободрил своих воинов речью, представляя им, что. они должны иметь только презрение к врагу, уже раз побежденному. Смело и в надежде на успех, выступил он в поход. Из лагеря К. Требония и возвышенных мест легко было видеть, как в городе вся молодежь, в нем оставшаяся и все старики с женами, с детьми, с общественными стражами, одни со стен простирали руки к небу, другие наполняли храмы богов бессмертных и, простершись перед их изображениями, умоляли о победе. Каждый чувствовал и понимал, что в этот день решается его участь: с флотом отправился и цвет юношества и все, что было знатнейшего в городе, сообразно общему желанию и выбору. В случае поражения, не оставалось и средств возобновить попытку к отражению неприятеля. Победа же дала бы уверенность Массилийцам спасти их город или собственными средствами, или стороннею помощью.
6. В происшедшем сражении Массилийцев нельзя было упрекнуть в недостатке мужества. Помня внушения своих соотечественников, они постоянно, казалось, имели перед собою мысль о том, что время было показать последние усилия; погибнуть в этом сражении за отечество - в их мыслях значило только немногими часами опередить судьбу, при взятии города, имеющую быть уделом всех его жителей. Когда мало-помалу между нашими судами обнаружился промежуток, то, при искусстве гребцов, Массилийцы пользовались поворотливостью судов своих. Если же нашим удавалось притянуть железною лапою неприятельский корабль, то прочие спешили к нему на выручку. Да и в рукопашном бое Массилийцы вместе с Альбиками обнаружили отличное мужество и мало чем разве уступали нашим. Из малых судов неприятель осыпал наших стрелами и они нанесли немалый вред, тем более, что против них не было взято никаких мер защиты или осторожности. Две неприятельские триремы, заметив корабль, на котором находился Д. Брут - что видно было по его отличию - устремились на него с двух сторон. Поспешно Брут успел поворотить свой корабль и тогда обе триремы налетели с такою силою одна на другую, что понесли большой вред, а у одной был пробит нос и она совершенно была повреждена. Приметив это, суда нашего флота, находившиеся по близости, устремились на поврежденные суда неприятельские и без труда потопили их.
7. Корабли Назидия почти не принесли никакой пользы Массилийцам; не долго участвовав в сражении, они удалились. Ни вид опасности отечества, ни убеждения родных не могли склонить их пожертвовать собою; а потому из них все остались невредимы. Из флота Массилийцев пять судов потоплены, а четыре взяты в плен; одно ушло вместе с кораблями Назидия, искавшими убежища в ближней Испании. Из остальных один был отправлен в Массилию с известием об исходе боя. Увидав его приближение к городу, все жители вышли на встречу. Когда же узнали о случившемся, то по городу поднялся такой вой и плачь, как будто уже он взят неприятелем. Впрочем Массилийцы, не унывая, деятельно принялись готовить все, что оставалось для защиты города.
8. Воины нашего легиона, находившегося на правой стороне осадных работ, убедились вследствие частных вылазок неприятельских, что весьма полезна будет им башня в виде укрепления и прикрытия, если ее выстроить кирпичную у подошвы стены города. Они уже ее сделали на случай нечаянных набегов, но в малом размере и низенькую. Она служила им убежищем; теснимые неприятелем, они его отражали отсюда; отсюда они нападали на него и преследовали. Во все стороны она вмела по 80 футов, а толщина ее стен была в пять футов. В последствии времени открылось, как обыкновенно опыт при наблюдательности человека есть лучший учитель, что эта башня принесет гораздо больше пользы, если ее прибавить в вышину; этого они достигли, делая следующим образом.
9. Когда башня выведена была до первого этажа, то стены устроили так, что концы бревен помоста были заложены кирпичами и нисколько не выказывались наружу; таким образом огню, бросаемому неприятелями, негде было прицепиться. Сверх первого этажа они вывели кирпичные стены и вышину на столько, сколько позволили крыши крытых галерей, где находились воины; над этим местом, почти по концам стен, они положили два поперечных бревна, на которых должна была висеть деревянная связь, назначенная служить крышею для башни. На эти бревна поперек положили еще бревна и прикрепили к первым деревянными гвоздями. Бревна эти были длиннее стен и выдавались из них для того, чтобы было к чему привесить покровы, служащие к отражению стрел и прочих метательных снарядов, пока под защитою этой крыши станут выводиться стены. Крышу покрыли они землею и кирпичами для того, чтобы не могла загореться; а сверху покрыли еще ее толстыми покрывалами из грубой материи, для того, чтобы стрелы, пущенные из машин, не могли пробить крышу, а камни, брошенные из катапултов, разбить кирпичей. Три покрывала, сплетенные из якорных канатов, в длину равнявшиеся стенам башни а в ширину имевшие 4 фута, были повешены со всех трех сторон, обращенных к неприятелю, на выдающихся концах поперечных бревен; дознано было неоднократными опытами, что только такого рода покрывала не могут быть пробиты ни стрелою, ни каким другим метательным снарядом. Когда таким образом уже сделанная часть башни была покрыта и защищена от неприятельских орудий, крытые ходы приняли и употребили на другое дело. Крышу же башни они приподнимали изнутри по мере того, сколько требовало производство работ по выведению стены и сколько позволяла длина покрывал. Защищенные ими и крышею, воины безопасно клали из кирпича стены башни и, сложив часть, поднимали опять крышу ее и таким образом снова открывали себе место для работ. Когда нужно было делать еще этаж, то они, как и в первом, закладывали кирпичами концы помоста и на нем опять поднимали крышу с привешенными покрывалами. Таким образом в совершенной безопасности воины наши выстроили башню в 6 этажей, оставив в ней окна, где они нужны были для метания из них стрел.
10. Когда наши убедились, что этою башнею могут быть защищены все лежащие кругом осадные работы; то они задумали сделать мускул или крытую галерею до неприятельской стены и башни; идя от каменной нашей башни на 60 футов в длину, он сделав был из толстого лесу в 2 фута толщиною. Устроен же он был следующим образом: сначала клались на землю параллельно в промежутке четырех футов два бревна одинаковой длины; в них вставлялись столбы пять футов вышины. На них укреплены были стропила, имевшие не крутой склон; по стропилам сделана была деревянная бревенчатая крыша, прикрепленная к ним гвоздями и связьми. У конца ската крыша по обе стороны сделана была деревянная решетка в четверть вышины для того, чтобы держались кирпичи, которыми сверху покрыта была кровля; вместе с кирпичами была и земля для противодействия огненным снарядам, со стены бросаемым. Сверх кирпичей мускул был покрыт кожами, для того, чтобы вода, пущенная трубами, не могла смыть земли в кирпичей на кровле; а по кожам были еще толстые покрывала для противодействия огню и камням, бросаемым осажденными. Производство работ мускула было у башни прикрыто крытыми ходами; по окончании его наши воины вдруг, к ужасу неприятеля, не ожидавшего такого случая, на деревянных катках, служащих в спуску судов на воду, пододвинули мускул к стене неприятельской; с другой стороны он примыкал к нашей кирпичной башне.
11. Жители, пораженные неожиданностью и близостью опасности, с помощью рычагов придвигают огромные камни и сбрасывают их на мускул; но крепость его была такова, что они ему не повредили и, скатившись по крыше, падали на землю. Тогда осажденные прибегли к другому средству: наполненные смолою и горючими материалами зажженные бочки, они бросают со стены на мускул, те, неудержась на его скатах, падают вниз и, с помощью длинных рогачей, отодвигаются нашими от наших работ. Между тем под мускулом воины наши ломали разрушали основание неприятельской башни. С кирпичной башни мускул защищаем был градом стрел и метательных снарядов до того, что невозможно было долее неприятельским воинам держаться на стене и башнях и свободно защищать их. Когда основание неприятельской башни было в половину разрушено, то значительная часть ее вдруг упала.
12. Остальная часть башни угрожала также падением. Тогда жители, опасаясь, как бы город не был предав разграблению, все безоружные с покрытыми головами выходят из ворот и умоляют легатов и войско с распростертыми руками о пощаде. При таком неожиданном случае, неприязненные действия прекратились и наши воины, наскучив продолжительною борьбою, готовы были внимать просьбам жителей. Они, подошед к легатам и к войску, бросились им в ноги и просили: "дать им время дождаться прибытия Цезаря; город их уже почти взят, осадные работы все приведены к концу, башня полуразрушена. А потому они не думают более о сопротивлении. До прибытия же Цезаря обстоятельства нисколько не могут перемениться в их пользу: если они не изъявят покорности, то ничто не воспрепятствует их город мгновенно предать разграблению. Если же теперь башня совершенно будет разрушена, то воинов невозможно будет удержать: алчные добычи, они немедленно ворвутся в город и разграбят его". Такие и в этом же роде речи со слезами говорили Массилийцы, как люди опытные, стараясь всячески возбудить к себе сострадание.
13. Легаты вняли мольбам горожан, отведя воинов от стен, прекратили военные действия, расставив только у осадных работ стражу. Из милосердия к жителям даровано им перемирие впредь до прибытия Цезаря; а со стен, и из наших укреплений не было пущено более ни одной стрелы. Дело казалось совершенно поконченным, а потому прежние деятельность и бдительность ослабели. И Цезарь через письма неоднократно внушал Требонию, чтобы он не брад города приступом: в таком случае воины, озлобленные бунтом жителей, упорным их сопротивлением и вследствие этого понесенными долгое время трудами воинскими, могли предать мечу всех взрослых жителей мужского пола, а они грозили это сделать, и с трудом воздержаны были от немедленного приступа к городу, сильно негодуя на Требония, так как по-видимому он воспрепятствовал им завладеть городом.
14. А вероломные враги искали времени и случая к измене и коварству. Несколько дней спустя, в самый полдень, когда воины наши, не ожидая ничего, ослабили свою бдительность-одни из них разошлись по разным местам, другие предавались покою после продолжительных трудов в осадных работах; оружие было сложено в кучи и покрыто - вдруг жители города устремляются из ворот и поджигают все наши работы при сильном и благоприятном ветре. Разнесенное им быстро, пламя мгновенно и разом охватило террасу, крытые ходы, черепаху, осадные орудия: все это погибло прежде, чем наши поняли в чем дело. Пораженные неожиданностью случая, они бросаются как попало к оружию; находившиеся в укреплении выходят также и бросаются на врагов. Те отступают к стенам, откуда град стрел и метательных снарядов не дает нашим преследовать; тут неприятель свободно предал огню мускул и кирпичную башню. Работы стоявшие усилий нескольких месяцев, погибли в самое краткое время, жертвою вероломства неприятелей и силы стихий. На другой день Массилийцы пытались возобновить свою попытку; в сильную бурю, обнадеженные прежним успехом, они с горючими материалами устремились на истребление другой террасы и башни. Но наши, наученные примером предыдущего дня, где они, захваченные врасплох, почти не могли сопротивляться, были совершенно готовы к отпору. Много неприятелей погибло, а прочие без успеха должны были отступить в город.
15. Требоний решился усиленными трудами воинов исполнить и возобновить все, уничтоженное неприятелем. С негодованием видели воины, что стоившее им таких великих усилий истреблено врагом, вероломно нарушившим перемирие, как бы в насмешку над их доблестью и потому были весьма огорчены; но земли для насыпи не откуда было брать. Тогда Требоний приказал срубить и привезть все деревья в Массилийской земле на далекое пространство кругом, сколько их нашли. Террасу же он начал делать дотоле небывалую из двух каменных стен, каждая толщиною в шесть футов, а промежуток между ними был равен ширине прежней террасы, сделанной из земли и дерева; на эти стены настлан был помост из бревен; где требовала того ширина пространства между стенами или непрочность лесу, поставлены были столбы н на них укреплены поперечные бревна, долженствовавшие служить укреплением помосту. Сверху положен хворост и привален землею. Таким образом, под этою террасою воины, защищенные и справа и слева ее стенами, а спереди крытыми ходами, не подвергались никакой опасности в производстве каких нужно было работ. Поспешно возникла новая терраса и благодаря усердию и трудолюбию воинов, в короткое время пополнено разрушение того, что им стоило долговременных усилий. В стене террасы оставлены где нужно было ворота, на случай вылазки воинов.
16. Неприятели никак не ожидали, чтобы те работы, которые по их понятию требовали очень много времени, в короткое время были довершены и притом в таком виде, что они сделались не доступными ни коварству, ни силе; так как в них ничего не было, что могло дать пищу огню или уступить усилиям нападающих. Они понимали, что такими же точно укреплениями и башнями может быть обнесен их город отовсюду с той стороны, где он имеет сообщение с твердою землею, в тогда им невозможно будет и держаться на стенах. Возведенные нашим войском стены, почти касались их стен так, что можно было из рук бросать туда стрелы; такая близость делала метательные орудия осажденных, на которые они весьма рассчитывали, бесполезными. При равных же с обеих сторон условиях боя со стен и башен бороться мужеством с нашими воинами осажденные чувствовали себя не в силах. А потому они решились снова прибегнуть в покорности.
17. Между тем М. Варрон, находившийся в дальней Испании, узнав о событиях в Италии, сначала сомневался в успехе Помпея и говорил о Цезаре с большим дружелюбием: "весьма ему Варрону жаль, что он вперед взял должность от имени Помпея, что теперь данное обещание верности его связывает; впрочем и с Цезарем у него не менее тесные связи дружбы. Притом по обязанности легата, которого вся сила заключается в доверии ему, не безызвестно расположение к Цезарю всей провинции и свои собственные силы". В таком духе были все его слова и он оставался в бездействии. Когда же он узнал, что Цезарь задержан у Массилия, что войска Петрея соединились с Афраниевыми, что к ним пришли сильные вспомогательные войска и поджидают еще сильнейших; что вся ближняя Испания действует единодушно; а особенно когда он услыхал о затруднительном, по недостатку съестных припасов, положения Цезаря под Илердою - о чем ему подробно и с преувеличением писал Афраний - то в он стал готовиться к войне, в пользу той стороны, на которую по видимому склонялось военное счастие.
18. Он производит набор по всей провинции, комплектует два легиона и присоединяет к ним около 30 союзных когорт, заготовляет большое количество хлеба для отсылки Массилийцам, Афранию и Помпею; предписывает Гадитанам построить десять галер, в Гиспале занимается изготовлением их в гораздо большем числе. Казну и все драгоценности, находившиеся в храме Геркулеса, переносит он в город Гадес, послав из провинции туда в виде гарнизона шесть когорт. Каию Галлонию, всаднику Римскому, родственнику Домиция, приехавшему сюда по поручению Домиция, для принятия наследства, Варрон вверил начальство над Гадесом; все оружие, какое было, общественную и частных лиц собственность приказал снести в домГаллония, а сам отзывался о Цезаре очень дурно: "что он терпит поражения; большая часть его воинов перешла на сторону Афрания; знает он об этом положительно от верных людей". Устрашенных такими слухами граждан римских этой провинции он вынудил обещать ему будто на общественные потребности девятнадцать миллионов сестерциев, 20 тысяч фунтов серебра и 120 тысяч мер пшеницы. На города, коих расположение к Цезарю было известно, он налагал особенные тягости, ставил у них войска и произносил судебные приговоры против частных лиц; за действия же в даже слова против общественного порядка, он отбирал имения в казну; жителей провинции вынуждал всех дать клятву на верность Помпею и ему Варрону. Узнав о том, что произошло в ближней Испании, он готовился к войне; план его был с двумя легионами удалиться в Гадес, собрать туда флот и весь хлеб; он звал, что жители провинции все расположены в пользу Цезаря. На острове же, имея большой запас хлеба и суда под руками, он надеялся без труда вести войну. Цезарь, не смотря на то, что многие и необходимые дела призывали его в Италию, решился не прежде оставить Испанию, как подавив в ней совершенно войну, зная, что в ближней Испании свежо было еще воспоминание о благодеяниях Помпея, поддерживавшего в ней больше связи.
19. Вследствие этого, Цезарь, отправив в дальнюю Испанию два легиона под начальством К. Кассия, трибуна народного, сам спешит вперед с отрядом в 600 всадников большими переходами, разослав повсюду вперед приказание к назначенному дню - должностным лицам провинции и старейшинам всех городов собраться в Кордубе. Когда об этом узнали по всей провинции, то каждый город поспешил немедленно отправить туда к назначенному времени часть сената; каждый гражданин римский сколько-нибудь значительный не преминул явиться к сроку. Собравшийся в Кордубе сейм по собственному побуждению запер ворота города для Варрона, и расположил военных людей по стене и башням для стражи и обережения. Когда в город случайно вошли две когорты из так называемых колонических[1], то сейм удержал их в городе в виде гарнизона для его защиты. В то же время жители Кармона[2], значительнейшего города во всей провинции, выгнали от себя три когорты, оставленные было Варроном в крепости в виде гарнизона, и заперли ворота города.
20. Тем более спешил Варрон с легионами к Гадесу; видя чрезвычайное усердие жителей провинции к Цезарю, он опасался как бы они не преградили ему путь. Уже он сделал большую часть дороги, когда получил из Гадеса письменное известие, что старейшины города, узнав о распоряжения Цезаря относительно сейма в Кордубе, согласились за одно с трибунами когорт, находившихся там в гарнизоне: Галлония изгнать из их города, а его и остров отдать во власть Цезаря. Задумав так действовать, они сказали Галлонию, чтобы он убирался из города, пока может это сделать безопасно для себя; если же он этого не сделает, то они сами распорядятся, как знают. Галлоний в страхе должен был покинуть Гадес. узнав об этом, один из двух Варроновых легионов, носивший название туземного[3], оставил лагерь в глазах самого Варрона; подняв свои значки, он удалился в город Гиспалис и спокойно, безо всякого вреда для жителей, расположился по главной площади и портикам. Граждане римские, находившиеся в этом городе, до того довольны были поступком этого легиона, что с величайшею охотою пригласили к себе воинов по домам и оказали им гостеприимство. Испуганный такими событиями, Варрон располагал было, изменив дорогу, идти в Италику[4]; но от приверженцев своих получил уведомление, что ворота города заперты. Видя, что путь ему прегражден отовсюду, Варрон послал сказать Цезарю, что он готов сдать свой легион тому, кому он прикажет. Цезарь посылает к Варрону Секс. Цезаря и приказывает ему принять легион от него. Сдав легион, Варрон прибыл в Цезарю в Кордубу; тут он ему отдал верный отчет в общественных издержках, вручил остальные деньги, сколько их было, и сообщил ему сведения обо всех имевшихся у него запасах хлеба и судах.
21. Цезарь на сейме в Кордубе благодарил всех вообще: граждан римских за то, что они пеклись об удержании города в своих руках; Испанцев за то, что они изгнали от себя военные отряды; жителей Гадеса за то, что они расстроили планы неприятелей и отстояли свою независимость; а трибунов и сотников, прибывших туда для защиты города, за то, что они своим мужеством поддержали добрые намерения граждан. Деньги, обещанные Варрону гражданами римскими на общественные издержки, Цезарь им простил; возвратил имения, отобранные Варроном за возмутительные разговоры прежних владельцев. Раздав некоторым лицам общественные и частные награды, он обнадеживает всех своею благосклонностию на будущее время. Пробыв два дня в Кордубе, Цезарь отправляется в Гадес; тут он приказывает деньги и достопримечательные вещи, снесенные было из храма Геркулесова в дом частного лица, отнести опять в храм: начальство над провинциею вверяет К. Кассию и дает ему четыре легиона; а сам с судами, изготовленными Варроном и Гадитанами, по приказанию Варрона, в короткое время приходит в Тарракону. Там дожидались прибытия Цезаря посольства почти со всей ближней Испании. Тут, следуя своей всегдашней политике, Цезарь осыпал некоторые города частно и публично почестями; потом он оставил Тарракону и сухим путем прибыл в Нарбонну, а оттуда в Массилию. Здесь он узнал, что в Риме прошел закон о диктаторе, и что он, Цезарь, претором М. Лепидом назначен диктатором.
22. Массилийцы, измученные всеми бедствиями, терпя самую крайнюю нужду в продовольствии, побежденные в двух морских битвах, несли поражение в частых вылазках; к тому же присоединилось сильное моровое поветрие вследствие долговременного заключения и перемены пищи (они все вынуждены были питаться рожью и просом, испортившимися от давнего времени, с какого этот хлеб был заготовлен на подобный случай). Башня их упала, стена представляла почти одну груду развалин, надежды на подкрепление или пособие не было ни откуда, все кругом признавало власть Цезаря; а потому они решились на этот раз чистосердечно покориться. За несколько дней до того А. Домиций, узнав о расположении Массилийцев к сдаче, взял три корабля; на двух сели его приближенные, а на третьем он сам; пользуясь бурною погодою, они вышли из пристани. Увидав их, наши корабли, ежедневно по приказанию Брута стоявшие настороже перед пристанью, подняли якори и бросились их преследовать. Корабль, на котором находился Домиций продолжал бежать и пользуясь сильною непогодою, скоро исчез из виду; а остальные два судна, испуганные преследованием наших судов, возвратились в пристань. Массилийцы, по данному им приказанию, вынесли из города оружие и машины военные; корабли вывели из верфей и пристани и выдали деньги, находившиеся в общественной казне. Когда жители Массилии исполнили все эти условия, то Цезарь пощадил их город в уважение более его древности и известности, чем заслуг в отношении к нему; он оставил в гарнизоне там два легиона; прочие отослал в Италию, а сам отправился в Рим.
23. В то же время К. Курион отправился из Сицилии в Африку. Питая уже с самого начала пренебрежение к войскам П. Аттия Вара, он взял с собою два легиона из четырех, вверенных ему Цезарем и 500 всадников. Два дня и три ночи провел он в плаваньи, и наконец пристал к месту, называемому Аквилария[5], расстоянием от Клупеи[6] в 22 милях: оно находится между двух мысов и в летнее время представляет довольно удобную стоянку для судов. Л. Цезарь сын с десятью галерами стоял у Клупеи, дожидаясь прибытия неприятеля; галеры эти взятые у морских разбойников, были по приказанию П. Аттия исправлены и починены в Утике для этой войны. Видя многочисленность флота Курионова, Л. Цезарь ушел с моря, пристал к берегу и, бросив трирему, вытащенную на берег, пешком отправился в Адрумет (город этот защищал К. Консидий Лонг с одним легионом); прочие суда Цезаревы по его удалении нашли себе убежище также в Адрумете. М. Руф квестор преследовал Л. Цезаря с двенадцатью кораблями, которыми он прикрывал транспортные суда Куриона и, увидав брошенную на берегу трирему, спустил ее на воду и потом с флотом возвратился к Куриону.
24. Курион, послав вперед к Утике Марка с судами, сам двинулся с войском туда же; через два дня похода он прибыл в реке Баграде; тут он оставил с легионами легата К. Каниния Ребила, а сам с конницею отправился вперед для осмотра места, носящего название Корнелиевого лагеря[7], представлявшего большое удобство для устройства там лагеря. Оно состоит из прямого горного хребта, вдающегося в море, круто спадающего на обе стороны; только к стороне Утики скат представляет некоторую отлогость. По прямой линии это место от Утики расстоянием не более мили, но тут идет в море ручей: разливаясь широко, он образует топкое место, которое если объезжать, то до Утики будет шесть миль.
25. Рассматривая местность, Курион увидал и лагерь Вара, примыкавший к стенам города у ворот, называемых Беллическими, и сильно укрепленной природою позиции. С одной стороны она упиралась в самый город Утику, с другой в театр, находившийся перед городом и представлявший большую массу построек. Доступ в лагерю был вследствие того и узок и затруднителен. Курион заметил большое движение по всем дорогам, идущим к городу: шли большие обозы и гнали стада вследствие внезапной тревоги от нечаянного приближения неприятеля к городу. Немедленно послал Курион конницу разграбить обозы и захватить их, как военную добычу. В то же время из города для защиты высланы шестьсот Нумидских всадников, к которым Вар присоединил четыреста пеших; войска несколько дней тому назад, были присланы в Утику в виде вспоможения от Царя Юбы; узы наследственного гостеприимства связывали его с Помпеем; с Курионом же была давнишняя вражда за то, что Курион, в бытность свою трибуном народным, издал закон об отобрании у Юбы царства в собственность народа римского. Обе конницы схватились одна с другою: Нумиды не могли выдержать первого натиска наших и, потеряв убитыми 120 человек, остальные удалились в лагерь к городу. Когда прибыли к Куриону галеры, то он послал сказать судам, стоявшим в числе двух сот в Утической гавани с грузами разного рода: "что он поступит неприязненным образом теми из них, которые тотчас не приплывут в Корнелиеву урочищу". Получив это приказание, суда, находившиеся в Утике, немедленно снялись и отправились к назначенному месту; вследствие чего в нашем лагере открылось изобилие во всем.
26. Распорядясь таким образом, Курион возвратился в свой лагерь у Баграды, и восклицаниями всего войска провозглашен Императором. На другой день он повел войско к Утике и стал лагерем подле города. Работы по укреплению лагеря не были еще приведены к концу, когда всадники, расположенные на карауле, дали знать, что к Утике приближается многочисленное пешее и конное войско, присланное на помощь городу царем Юбою. Действительно, к той стороне поднимались облака пыли и вдруг открылся первый строй. Курион, взволнованный неожиданностью этого события, послал вперед свою конницу, выдержать первый напор неприятеля и замедлить его движение, а сам, поспешно отозвав легионы от лагерных работ, выстроил их в боевом порядке. Всадники между тем вступили в сражение и прежде чем легионы построились в назначенном для них порядке, вспомогательные царские войска пришли в смятение и обратились в беспорядочное бегство: они шли в рассыпную, не ожидая нападения. Конница неприятельская почти не понесла никакого урону, поспешно берегом отступя в город, но пехота много потеряла убитыми.
27. В следующую ночь два марсийских сотника с двадцатью двумя из своих воинов перебежали из Курионова лагеря к Аттию Вару. Чистосердечно ли сами убежденные в этом мнении, или желая услужить Вару (мы охотно верим тому, чего желаем и свои собственные чувства легко надеемся передать другим), как бы то ни было, они твердо уверяют, что все войско Куриона не расположено в нему, что главное теперь заключается в том, как бы приблизиться к войску и завести с ним переговоры. Вследствие этого, на другой день рано утром, Вар выводит свои легионы из лагеря; Курион последует его примеру и оба войска стоят в одной и той же долине, один против другого, в боевом порядке, отделенные небольшим пространством места.
28. В войске Вара находился Секс. Квинктилий Вар, тот самый, который, как мы выше упоминали, находился в Корфинии: будучи отпущен Цезарем, он удалился в Африку. Войско же Куриона состояло из тех самых легионов, которые покорились Цезарю несколько времени тому назад в Корфинии: за переменою немногих сотников, воины были все те же. Пользуясь этим, Квинктилий начал обходить воинов Куриона в умолять их - $1вспомнить о прежней присяге, данной Домицию, которую он принимал, быв в должности квестора; не обнажать меча на тех, которые несли одну и ту же участь, терпели одно в тоже облежание; не сражаться за тех, от которых в насмешку получили они презрительное наименование перебежчиков". Намекнул он несколько на надежду награждения, которого они в праве будут ожидать от его щедрости в случае, если они последуют за ним и за Аттием.
29. Несмотря на эти убеждения, войско Куриона не обнаруживало своих истинных намерений и таким образом и тот и другой вождь отвел свои войска в лагери. В лагере Куриона господствовало смятение вследствие самых разнообразных мнений и толков. Каждый останавливался на каком нибудь предположении и к тому, что слышал от других, присоединял что нибудь свое, отзывавшееся чувством робости. Иногда то, что выдумано было одним, распространясь между многими, казалось произведением нескольких лиц; все толковали в том духе: "война между гражданами; всякий волен свободно действовать, как ему вздумается и следовать той стороне, какой пожелает". Легионы же были те, которые еще недавно были совсем противной партии (они увлечены были на сторону Цезаря готовностью, с какою покорялись ему муниципии) и состояли из людей разных мнений (тут были и Марсы и Пелигны, однокашники тех, которые ушли к Вару в предыдущую ночь); из воинов иные весьма неохотно слушали легкомысленные толки товарищей; другие же выдумывали разные слухи, чтобы показать, что они внимательнее и деятельнее других.
30. Вследствие этого собран военный совет, на котором обсуждают, как следует поступить при таком крайнем положении дел. Одни были того мнения, что надлежит идти приступом на лагерь Вара, так как ничего не может быть вреднее праздности для своевольных воинов. Притом утверждали они, "что лучше в открытом бою ждать всего от личного мужества каждого, чем отдать себя на истязание, быв оставленными своими воинами". Другие полагали, "что в третью стражу ночи надобно отступить в Корнелиево урочище, что с течением времени воины образумятся; а если бы и случилось что-нибудь важное, то большое число судов, собранных там, сделает отступление в Сицилию и свободным и безопасным".
31. Куриону не понравилось ни то, ни другое мнение: одно ему казалось слишком робким, а другое слишком дерзким; одно заставляло прибегать к постыдному бегству, а другое предлагало бой даже при неблагоприятных условиях местности: "Как можем мы, говорил Курион, с некоторою основательностью рассчитывать на успех в нападении на неприятельский лагерь, сильно укрепленный и природою и искусством? Что же тогда будет, если мы будем отбиты с большим уроном? Разве полководцы не снискивают расположения воинов удачными действиями а чрез несчастные не теряют ли совершенно их привязанность? Перемена лагеря повлечет за собою ничто иное, как постыдное бегство, упадок духа в войске и совершенное его расстройство. Не надобно показывать добросовестным людям, что сомневаются в их верности, а злонамеренным, что их опасаются; тогда ослабеет усердие первых, а дерзость последних усилится. Мы собираемся действовать так, как будто мы убеждены в нерасположении к нам нашего войска; а я так полагаю, что слухи об этом или вовсе неосновательны, или далеко не имеют той степени важности, какую мы им приписываем. Да$1$2$3 если это и так, то не лучше ли это скрыть в показать, что мы ничего не замечаем, чем поддерживать нашими подозрениями. В этом случае слабые стороны наших воинов, как и раны телесные, мы должны прикрывать, дабы не ободрить врагов наших. Притом нам советуют отступление ночью: вероятно для того, чтобы изменниках было свободное поде действовать. Если на кого либо из них еще имел влияние страх или стыд, то ночь уничтожит в них всякое сомнение. Не так много во мне самонадеянности, чтобы я, без надежды на успех, стал атаковать неприятельский лагерь, но и не так робок, чтобы прежде времени оставить борьбу. Прежде я истощу все средства и изберу такой образ действия, с коим вероятно вы будете совершенно согласны".
32. Распустив совет, Курион собирает воинов. он напоминает им "расположение, которое они показали Цезарю у Корфиния; благодаря ему, а равно и деятельной их помощи, он в короткое время покорил большую часть Италии. Вашему примеру - сказал Курион - последовали все муниципии. Вы оказали величайшую услугу Цезарю и навлекли сильнейшее нерасположение противной стороны. Помпей, не будучи побежден ни в одном сражении, вынужден был без боя оставить Италию вследствие вашего поступка. Цезарь, постоянно оказывавший особенное ко мне расположение, поручил моей заботе важнейшие провинции Сицилию и Африку, без которых невозможно удержать ни Рим, ни Италию. Есть люди, убеждающие вас оставить меня. Конечно, что может быть желательнее врагам нашим, как в одно и то же время и нас окутать в свои сети, и вас сделать орудиями гнусного преступления? В негодовании на вас советуют они вам изменить тем, которые признают себя всем одолженными вам, и пристать к тем, которых гибели вы же были орудием. Разве до вас не дошел слух о подвигах Цезаря в Испании, как он разбил два войска и двух лучших полководцев, покорил своей власти две провинции и все это в течении не более, как сорока дней с того времени, как сошелся с неприятелем? Если со всеми силами они не в состоянии были бороться, то что же они могут сделать теперь, побежденные? Вы, избравшие сторону Цезаря в то время, когда еще неизвестен был исход борьбы, теперь ли последуете за побежденными, когда вам предстоит пожинать награды за ваши прекрасные действия? Они скажут, что вы изменили им, выдали их, напомнят вам про прежнюю присягу. Но кто покинул: вы ли Л. Домиция или Л. Домиций вас? Не он ли вам изменил, когда вы готовы были стоять за него до последней крайности? Тайно от вас он искал спасения бегством. Оставленные своим вождем, не взысканы ли вы благодеяниями Цезаря? Не тот ли вам напоминает о святости присяги, кто сам с себя сложив должность и бросив ее знаки, частным лицом сам достался в руки неприятеля? Это уж будет неслыханное доселе заведение, если, пренебрегши присягу, которою вы теперь связаны, вы возвратитесь к той, от которой вы освобождены изъявлением покорности со стороны вашего бывшего вождя и опасностью жизни, в какой вы находились. Но вы, я убежден, не имеете ничего сказать против Цезаря; все ваше неудовольствие на меня. Конечно, нечего мне говорить о моих в отношении к вам заслугах: они далеко не соответствуют и моему к вам расположению и тому, чего вы в праве ожидать. Но всегда воины по окончании войны ждут наград за свои подвиги; а в чью пользу будет она окончена, я полагаю, вы сами не имеете сомнения. Успехи теперешнего похода в том виде, как он есть, надобно приписать, если не нашей деятельности, то по крайней мере счастию. Может быть вам неприятно, что и привез сюда войско в целости, не потеряв ни одного корабля? Что самым прибытием обратил в бегство флот неприятельский? Что в двух сражениях конницы, происходивших два дня сряду, мы одержали победу? Что я из пристани и из рук неприятеля исторг двести нагруженных судов и довел неприятеля до того, что он не дерзает думать о сопротивлении ни на море, ни на суше? Может быть такими успехами и такими вождями вы пожертвуете корфинийскому позору, Италианскому бегству, покорению Испаний и тому из африканской войны, что вы уже видели. Я гордился названием воина Цезарева, вы нарекли меня императором. Если вы раскаиваетесь в том, снимите с меня этот титул, отдайте мне мое прежнее звание, но не доведите до того, чтобы честь, вами данная, обратилась мне в посрамление".
33. Тронутые этою речью, воины не раз перерывали ее криками, показывая тем, как им горько быть подозреваемыми в измене. Когда же Курион окончив уходил из собрания, то все окружив его, убеждая не терять к ним доверия и немедленно вступить в бой, который докажет их верность и мужество. Таким образом убедясь в расположении воинов, Курион положил как можно скорее решить дело сражением и воспользоваться для него первым удобным случаем. На другой день он выводит войска из лагеря и выстраивает их в боевом порядке на том же месте, где и накануне. И Аттий Вар с своей стороны вывел войска или с целью подговаривать ваших воинов, или может быть ли с тем, чтобы дать сражение в случае, если это будет возможно при благоприятных для него условиях.
34. Между обоими войсками, как мы выше сказали, была долина хотя не очень обширная, но представлявшая скаты крутые или затруднительные для перехода. Каждая из двух враждебных сторон ждала, чтобы войска другой первые спустились в эту долину, чтобы потом напасть при благоприятных для себя условиях местности. На левом крыле Аттия вся его конница и, находившиеся в ее промежутках, легковооруженные воины начали спускаться в долину. Увидя это, Курион послал на встречу неприятелю конницу и две когорты Марруцинов. Даже первого натиска наших не выдержала неприятельская конница и, дав поводья коням, искала убежища у главной массы армии. Легковооруженные воины, брошенные на произвол судьбы своею конницею, были окружены нашими и избиты. Войско Вара, обращенное в ту сторону, видело поражение и бегство своих. Тут легат Цезарев Ребял, взятый Курионом с собою из Сицилии за его опытность и знание военного дела: "ты видишь, - сказал он Куриону, что неприятель в ужасе; чего же ты медлишь воспользоваться благоприятным случаем"? Тогда Курион, обратясь к воинам, напомнил их вчерашние обещания, приказал им следовать за собою, а сам бросился первый. Переход через долину был до того затруднителен, что воины взбирались на крутизну на плечах своих товарищей. Воины Аттиевы были поражены ужасом вследствие поражения и бегства своих и не думали о сопротивлении, полагая, что они обойдены уже нашею конницею. Итак, не подпустив наших на расстояние стрелы, брошенной из лука, они не дождались их и всею массою обратились в бегство, ища убежища в своем лагере.
35. Во время бегства неприятелей некто Фабий, родом Пелинг, простой воин из задних рядов Курионова войска, нагнав передний отрой бегущих неприятелей, громким голосом звал Вара, показывая, что он из числа его воинов и имеет нечто ему сказать. Слыша неоднократный зов, Вар заметил это и остановился, спрашивая Фабия, кто они и что ему нужно. Тогда тот нанес ему мечем рану в неприкрытое ничем плечо; удар этот для Вара едва не был смертельным; впрочем он успел прикрыться щитом от покушения Фабиева, который был окружен неприятелями и погиб. Многочисленные беглецы в смятении столпились у ворот лагеря; тут произошла такая давка, что более погибло здесь воинов, чем во время сражения и бегства. Не трудно было бы тут овладеть неприятельским лагерем; многие из беглецов уходили прямо в город. Но укрепления лагеря и самая местность делали затруднительным занятие его; притом Курионовы воины, идя на сражение. не взяли с собою предметов, нужных для приступа к лагерю. А потому Курион отвел войско назад в лагерь, потеряв убитым только одного Фабия; неприятель же понес урон убитыми около 600 ч. и 1000 человек ранеными; они все и еще много других, притворившихся ранеными, по удалении Куриона, от страха искали убежища из лагеря в городе. Вар, видя это и замечая общий упадок духа в войске, оставил в лагере одного трубача и несколько палаток для виду, а сам в третью стражу ночи тихонько сперешел со всем войском из лагеря в город.
36. На другой день Курион предпринял осадить Утику и окружить ее валом. Большая часть жителей города в долговременном наслаждении миром, отвыкли от ужасов войны и расположены были в пользу Цезаря вследствие некоторых его в отношении к ним благодеяний; притом в городе были собраны люди с разных сторон; впечатление ужаса от прежних сражений было велико. Все явно толковали о сдаче и просили П. Аттия, чтобы он своим упорством не подвергал всех опасности. Когда дела находились в таком положении, вдруг прибыли послы от Царя Юбы, отправленные им вперед с тем, чтобы дать знать о его приближении к городу с многочисленным войском и советовать упорно обороняться. Это обстоятельство несколько ободрило устрашенных граждан.
37. Известие о приближении Юбы дошло до Куриона, но сначала он ему не верил, до того надеялся на содействие счастия: по письмам и слухам уже известно было в Африке об удачных действиях Цезаря в Испании. Обнадеженный всем этим, Курион полагал, что Юба не осмелится против него действовать. Наконец достоверно узнал он, что Царь Юба стоит с войском менее, чем в двадцати пятя милях от Утики. Тогда Курион, оставив свой лагерь у города, удалился в лагерь на Корнелиевом урочище, приказав туда свозить хлеб и материалы, потребные для укреплений; немедленно он послал в Сицилию приказание остальным двум легионам и всей коннице спешить в Африку. Лагерь здесь был удивительно хорошо приспособлен для ведения войны; укрепленный местностью, он мало требовал содействия искусства, находился вблизи от моря, изобиловал водою и солью, большое количество которой уже заготовлено было и свезено сюда из ближайших соловарен. Множество деревьев давало в избытке лес и дрова, а окрестные плодородные поля доставляли большое количество хлеба. Вследствие этого Курион, с общего с своими приближенными совета, решился здесь дожидаться прибытия прочих своих войск и отсюда вести войну.
38. Все это было так устроено и план для будущих действий одобрен с общего совета, когда некоторые перебежчики из города принесли известие, будто Царь Юба остался в своих владениях, задержанный пограничною войною и несогласиями с жителями Лептиса[8], и что к Утике приближается только полководец его Сабура с небольшим войском. Легкомысленно поверив этому слуху, Курион изменяет свое намерение и решается немедленно дать сражение. Много к этому содействовала юношеская пылкость его, жажда славы, удача прежних действий, надежда, что счастие и тут его не оставит. Как бы то ни было, в ту же ночь он высылает конницу к реке Баграде, у которой стал лагерем Сабура, о котором прежде дошел слух, с неприятельским войском. Но за ним непосредственно следовал Царь Юба со всеми войсками, и стал позади Сабуры только в шести милях. Всадники ночь провели в дороге и ударили на неприятелей рассеянных и не ожидавших нападения. Нумиды не изменили и тут своему варварскому обычаю и стояли как попало безо всякого устройства и порядка. Застав их сонными и рассеянными в беспорядке, наши всадники убивают многих; остальные в ужасе бросаются бежать. После этого удачного нападения, конница наша возвратилась к Куриону, ведя пленных.
39. Курион вышел со всеми войсками в четвертую стражу ночи, оставив в лагере для ганизона пять когорт. Прошед шесть миль, встретил он свою конницу и узнал о происшедшем сражении. На вопрос Куриона кто начальствует в лагере у Баграды, пленные отвечали: "Сабура". Об остальном Курион не спросил, спеша походом; обратясь к ближайшим воинам, он им сказал: "видите показания пленных подтверждают слова перебежчиков. Царя самого здесь нет; силы неприятелей небольшие не могли выдержать нападения нашей немногочисленной конницы. Поспешите же туда, где вас ждет слава и добыча; время уже подумать о награде, какая следует за ваши заслуги". Действительно подвиг конницы заслуживал похвалу, особенно если сравнить несоразмерность сил обеих сторон; а всадники наши еще преувеличивали его, как обыкновенно наши действия нам кажутся выше похвалы. они показывали свою добычу, выводили пленных пеших и конных; воины наши всякое замедление на пути считали отсрочкою верной победы. Ревность воинов вполне соответствовала надеждам Куриона. Он приказывает всадникам следовать за собою и как можно ускоряет движение, чтобы застать неприятеля еще неопомнившимся от поражения. Всадники, утомленные походом, продолжавшимся всю ночь, не могли поспевать за войском Куриона и многие отставали на походе, что впрочем нисколько не могло убедить Куриона замедлить свое движение.
40. Юба, получив от Сабуры донесение о ночном нападении конницы Куриона, послал ему на помощь две тысячи Испанских и Галльских всадников, находившихся в числе телохранителей при его особе и самую надежную часть пехоты; а сам немедленно двинулся вперед со всем остальным войском и шестьюдесятью слонами. Он догадывался, что Курион незамедлит следовать за своею конницею. Сабура выстроил в боевой порядок свои пешие и конные войска, приказав им сначала будто в испуге отступать, доколе он недаст сигнала к битве, и не предпишет, как нужно будет действовать. Курион видя, что отступление неприятелей оправдывает его мнение о расстройстве их войска и считая признаком бегства, спустился с своим войском с возвышенного места в открытое поле.
41. Долго преследовал таким образом Курион неприятеля; наконец видя, что воины его выбились из сил от похода, сделав шестнадцать миль, он остановился. Сабура, дал приказание и своим воинам остановиться, обходил их ряды и ободрял их. Впрочем он пеших поставил подалее только для виду, а в дело послал всю конницу. Курион не потерял присутствия духа; он убеждает своих всю надежду на спасение полагать в одном лишь мужестве. Пешие его воины, не смотря на свою усталость и всадники, не смотря на свою немногочисленность и утомление, не обнаруживали недостатка ни в усердии, ни в мужестве; не смотря на то, что она числом были не более двух сот, прочие же отстали на походе. Куда они делали натиск, то сбивали неприятеля с этого пункта, но преследовать далеко бегущих они не мог ли, а равно и принудить к быстрому бегу своих утомленных коней. Конница неприятельская с обоих флангов теснила войско наше и, зайдя ему в тыл, нападала оттуда на воинов наших, обращенных туда задом. Когда наши когорты, выходя из фронта, бросались в атаку, то Нумиды, свежие и бодрые силами, увертывались от нападения; когда же когорты отступали на прежнее место, они обходили их в отрезывали им путь к соединению с остальным войском. Таким образом равно опасно было для наших воинов и, стоя на месте, оставаться в рядах и бросаться в атаку, чтобы решить дело рукопашным боем. Неприятельские войска все умножались, получая от Царя подкрепления; наши же совершенно изнемогли от усталости. Раненые не могли ни выйти из рядов, ни быть отнесены в безопасное место; со всех сторон грозила неприятельская конница. Тогда наши воины, отчаясь в спасении по всегдашней привычке людей в подобных обстоятельствах, оплакивали свою неизбежную смерть или поручали свои семейства попечению тех, которым может быть удастся каким нибудь случаем избегнуть опасности; везде раздавался плач, и ужас был всеобщий.
42. Курион видел, что устрашенные воины его не внимают более ни его увещаниям, ни мольбам, а потому, взявшись за последнюю надежду на спасение, велел своим воинам всеми силами устремиться на близ лежащие высоты и стараться их занять; во там уже стояла конница, посланная туда Сабурою. Тогда наши совершенно расстроились в отчаянии: одни погибают, стараясь в бегстве найти спасение, другие - оставаясь на своих местах. Кн. Домиций, начальник конницы, имея около себя небольшой отряд, советовал Куриону спастись бегством в лагерь. Курион отвечал, что никогда не дерзнет он показаться на глава Цезарю, утратив войско, им вверенное: он погиб сражаясь. Немногие всадники ушли с места битвы; те же, которые от усталости коней своих не могли следовать за войском, а были на дороге, видя издали поражение нашего войска, удалились без вреда в лагерь. Пешие же воины погибли все до одного.
43. Узнав об этом, квестор М. Руф, которому Курион вверил начальство над лагерем, убеждал своих воинов не терять присутствия духа, но те умоляют его переправить их немедленно на судах в Сицилию. М. Руф согласился исполнить желание воинов и предписывает всем кормчим судов к вечеру прислать все лодки к берегу. Ужас до того был велик, что одни утверждали: вот войска Юбы, другие: вот идут легионы Вара; заверяли, что видят уже пыль от движения их по дороге. Все это были одни пустые слухи. Иные опасались, что вот приплывет флот неприятельский. В таком смятении каждый помышлял только о себе; находившиеся на военных судах спешили отплыть; видя их бегство, примеру их не замедлили последовать кормчие транспортных судов. Немногие ладьи явились только вследствие приказания. На берегу была теснота от воинов; они спешили друг перед другом садиться в лодки, так что некоторые от тяжести груза сели на дно; другие, опасаясь подобной участи, не решались пристать в берегу.
44. Вследствие этого весьма немногие воины и отцы семейств, которые или умели возбудить к себе сострадание и участие, или вплавь достигли кораблей, или спаслись благополучно бегством в Сицилию. Остальное войско при наступлении ночи отправило к Вару послами сотников, изъявляя готовность покориться ему. На другой день Юба, увидав их когорты перед городом, сказал, что это его добыча; большую часть воинов он велел побить, немногих отобрав отослал в свою землю. Вар жаловался, что Юба сделал его клятвопреступником, но противиться ему не смел. Юба на коне въехал в город Утику, в сопровождении многих сенаторов, в числе которых находился Сер. Сульпиций и Лициний Дамазипп; несколько дней пробыл он в Утике, распоряжаясь и отдавая приказания, а потом со всеми войсками удалялся в земли своего царства.
1. На выборах, открывшихся под председательством Цезаря, выбраны консулами Юлий Цезарь в П. Сервилий; в этом году по закону ему уже можно было быть снова консулом. По закрытии выборов Цезарь, обращая внимание на общий упадок кредита по всей Италии вследствие того, что должники отказались платить деньги ими должные, постановил, чтобы избраны были посредники; они должны были оценить движимые и недвижимые имущества должников по той ценности, какую они имели до войны, и передать их во владение кредиторов. Этим Цезарь хотел уничтожить опасение, столь обыкновенное во время внутренних несогласий и междоусобных войн, относительно уничтожения долговых обязательстве, и вместе с тем поддержать доверие к должникам. Также вследствие предложения, сделанного народу преторами и трибунами народными, об уничтожении закона Помпеева относительно осуждения граждан за противозаконные на выборах действия, изданного Помпеем во время его вооруженного господства в Риме (причем один судьи выслушивали оправдания подсудимых, а. другие их присуждали к наказанию и все делалось одним днем), Цезарь совершенно оправдал подпавших вследствие этого закона осуждению. Усердие тех, которые сначала войны предложили ему свои услуги, он ценил наравне как бы ими воспользовался, хотя оно и ограничилось одним желанием. Притом он предпочел, чтобы они своим оправданием одолжены были суду народа, а не его частному влиянию; действуя таким образом, он доказывал и свою личную признательность, и не посягал на права народа.
2. Одиннадцать дней употребил Цезарь на устройство всех этих дел, на празднование латинских ферий и на окончание всех выборов; потом он сложил с себя звание диктатора и, выехав из Рима, прибыл в Брундизий, куда приказано было собраться двенадцати легионам и всей коннице. Но судов оказалось столько, что с трудом могли они принять пятнадцать тысяч воинов из легионов и 500 всадников. Это одно обстоятельство заставило Цезаря отложить мысль - решить войну быстрым ударом. Притом самые войска в большом недочете садились на суда: урон столь продолжительных галльских войн не был еще пополнен; дальний поход из Испании также уменьшил состав войск, но особенно тяжелая осень, проведенная легионами в Апулии и около Брундизия, куда они прибыли из здорового климата Галлии и Испания, была причиною, что в войске оказалось весьма много больных.
3. Помпей имел целый год свободного времени для собрания войск, в течение которого он не был тревожим никаким неприятелем и пользовался совершенным спокойствием. Он собрал большой флот из Азии, Цикладских островов, Корциры, Афин, Понта, Вифинии, Сирии, Киликии, Финикии и Египта; притом, по его распоряжению везде строились новые суда. Большие деньги собрал он в Азии и Сирии с царей, династов, тетрархов и вольных племен Ахайи; а равно значительное количество денег велел он выставить управлениям тех областей, которые находились в его власти.
4. Помпей составил девять легионов из римских граждан: пять из них были им перевезены с собою из Италии; один из Сицилии, составленный из ветеранов: в него слил Помпей два легиона и потому дал ему название двойного; один из Крита и Македонии также состоял из ветеранов, которые, быв отпущены прочими Императорами, были поселены в этих провинциях. Два легиона были набраны консулом Лентулом в Азии. большое число воинов, набранных в Фессалии, Веотии, Ахаие в Эпире, были распределены по легионам в виде резерва. Сюда присоединены были также бывшие Антониевы воины. Кроме этих легионов Помпей ожидал еще из Сирии два, бывшие под начальством Сципиона. У него находилось три тысячи стрелков из Крита, Лакедемона, Понта, Сирии и других областей; две когорты пращников, каждая по 600 человек. Конницы было 7000 всадников: в том числе 600 Галлов привел Деиотар, 500 Ариобарзан из Каппадокии; столько же Котис прислал из Фракии под начальством сына своего Садала. Из Македонии было 200 всадников под начальством Расциполиса, известного своим мужеством; 500 всадников Габиниевых из Александрии; их привел Помпей сын из Александрии из числа тех Галлов в Германцев, которых А. Габиний оставил в виде гарнизона у царя Птоломея. 800 всадников собрал Помпей из своих рабов и пастухов. Триста всадников выставили из Галло-Греции Таркондарий Кастор в Донилай; один из них сам прибыл, а другой сына прислал. Двести всадников были присланы из Сирии Антиохон Комагеном, которого Помпей осыпал своими благодеяниями; большая часть их были конные стрелки. Тут были Дарданы и Бессы частью по найму, частью присланные своими властями, или добровольно пришедшие. Присоединив сюда Македонцев, Фессалов и собранных у разных племен и народов, составилось выше упомянутое число всадников.
5. Огромные запасы хлеба были собраны из Фессалии, Азии, Египта, Крита, Киринеи и прочих стран. На зимние квартиры Помпей расположил свои войска в Диррахие, Аполлонии и во всех приморских городах для того, чтобы воспрепятствовать Цезарю переплыть море; с тою же целью по всему морскому берегу был расставлен флот. Египетскими кораблями начальствовал Помпей сын, Азиатскими Д. Лелий и К. Триарий; Сирийскими К. Кассий, Родийскими К. Марцелл и с ним К. Каноний; Либурнскими и Ахайскими Скрибоний Либон и М. Октавий; впрочем главное начальство и управление надо всем флотом было вверено М. Бибулу; от него были все общие распоряжения.
6. Цезарь, по прибытии в Брундизий, сказал следующую речь воинам: "вот уже близко желанный конец трудов и опасностей; не тужите о том, что вы в Италии оставите ваших рабов и вещи ваши; садитесь на корабли налегке, чтобы можно было поместить на них большее число воинов, и ждите всего от моей победы и щедрости". Все воины отвечали на это единодушными восклицаниями: "пусть он Цезарь только повелевает, каждое его приказание будет ими исполнено с усердием". Четвертого января Цезарь снялся с якоря, взяв с собою на судах, как мы выше упомянули, семь легионов. На другой день причалили к земле, нашед довольно удобную стоянку между Керавнскими скалами и другими местами, полными опасностей. К пристани ни к одной не решился подойти Цезарь, полагая, что они все во власти неприятелей; воины были высажены в урочище, называемой Фарсалия; из судов флота все до единого пришли в целости.
7. В Орике находились Лукреций Веспиллон и Минуций Руф с 15-ю судами Азийскими, которыми они начальствовали по приказанию Лелия; а у Корциры стоял М. Бибул со ста десятью судами. Несмотря на свою самонадеянность первые не дерзнули выйти из пристани, между тем как у Цезаря было всего 12 галер, из коих четыре с палубою. Бибул же, имея суда неснаряженные и гребцов распущенными, не поспел вовремя. Цезаря увидали уже причалившим к берегу прежде, чем молва о его прибытия достигла этих мест.
8. Когда воины были высажены, то Цезарь корабли в ту же ночь отослал обратно в Брундизий за остальными легионами и за конницею. Поручение это возложено на легата Фурия Калена, ему приказано употребить наивозможную поспешность в перевозке легионов. Корабли поздво отправились и не воспользовались ночным ветром, а потому возвращаясь понесли урон. Бибул, узнав в Корцире о прибытии Цезаря, вышел поспешно в море, надеясь захватить часть нагруженных судов, во вместо того встретил возвращавшиеся пустые. В бессильной злобе выместил он на них свою небрежность и досаду и, захватив судов с тридцать, сжег их совсем с гребцами и хозяевами судов; жестокостью казни он думал устрашить прочих. Совершив такой подвиг, он расставил суда по всем пунктам морского берега от Салона до Орикской пристани, а по берегам расставил частые караулы. Сам, несмотря на жестокие непогоды, ночи проводил на корабле, не щадя трудов и исполняя старательно свой долг; он не ждал себе пощады в случае, если бы достался в руки Цезаря.
9. По удалении Либурнских судов из Иллирика, М. Октавий с теми судами, какие имел при себе, прибыл в Салону. Здесь, возмутив Далматов и прочие варварские племена, он город Иссу отторг от союза с Цезарем; но Салонский сенат не внял ни его обещаниям, ни угрозам; тогда Октавий предпринял взять его правильною осадою. Этот город, будучи расположен на холме, укреплен самою местностью. Поспешно граждане римские устроили деревянные башни и имя укрепились. По малочисленности своей, чувствуя свою слабость к сопротивлению и теряя много ранеными, жители города прибегли к мере, внушаемой крайностью: дала свободу всем рабам способным носить оружие, а у женщин отрезали волоса на приготовление метательных машин. Узнав о решимости граждан к обороне, Октавий окружил город пятью лагерями, намереваясь в одно и то же время теснить их и облежанием и правильною осадою. Граждане, будучи готовы перенесть все, терпели главное - нужду в съестных припасах; а потому отправили послов к Цезарю просить помощи; сами же помогали своему горю, как могли. По долгом времени, когда воины Октавия, вследствие продолжительной осады, сделались не так бдительны, осажденные - в самой полдень, пользуясь удалением осаждающих, расставили по стенам женщин и детей для того, чтобы показать будто все как обыкновенно, сами же все с теми, которых недавно освободили, ударили на ближайший лагерь Октавия. Взяв его приступом, бросились на другой, потом на третий, четвертый в наконец овладели всеми; убив много неприятелей, они вынудили Октавия с остальным войском искать спасения на судах. Таков был результат осады. Приближалась зима, и Октавий после такого урону, потеряв надежду овладеть городом, удалился в Диррахий к Помпею.
10. Мы выше писали, что префект Помпея Л. Вибуллий Руф два раза попадал в руки Цезаря и был им отпущен, первый раз у Корфиния, а второй раз в Испании. Считая его себе обязанным, Цезарь заблагорассудил его отправить к Помпею с поручениями, тем более что ему известно было расположение Помпея к Вибуллию. Сущность поручений заключалась в следующем: "Пора положить конец с обеих сторон упрямству, прекратить войну и не искушать более счастия. С обеих сторон понесены значительные потери, которые должны служить уроком на будущее и предостережением от могущих быть еще худших последствий. Что касается до Помпея, то он вынужден был очистить Италию, утратил Сицилию, обе Испании и вместе с Италиею и Испаниею сто тридцать когорт граждан римских. Он же Цезарь потерял Куриона и с ним большую часть Африканского войска, а равно некоторую часть воинов, сдавшихся под Корцирою. Время им пощадить и себя и отечество. Какую значительную роль играет на войне счастие, тому живым примером могут служить ими самими понесенные потерн. Теперь-то и время толковать о мире, когда они оба уверены в своих силах, находящихся почти в равновесии; но если только счастие сколько-нибудь перевесит на одну сторону, то тот, кто будет иметь верх, не удовольствуется возможными теперь условиями мира и льстясь все иметь один, не ограничится равным уделом с побежденным. Условия мира, вследствие того, что они и прежде сами по себе не могли в них сойтись, должны быть назначены по их просьбе сенатом и народом Римским. В настоящее же время и их частный и общий всего отечества интерес требует, чтобы оба они в собрании сограждан дали присягу в течение трех дней распустить войско. Положив оружие, отказавшись добровольно от вспомогательных средств, на которые они оба теперь рассчитывают, они должны будут удовольствоваться решением сената и народа. Чтобы доказать Помпею чистосердие своих намерений и побудить его к тому же, он готов немедленно распустить все свои войска, как находящиеся в поле, так и стоящие по городам.
11. Вибуллий, приняв от Цезаря поручение к Помпею, счел нужным предупредить его о быстром движении Цезаря для того, чтобы Помпей был в состоянии предпринять против него меры прежде, чем должен был заняться обсуждением предложений Цезаря. С этою целью он спешил день в ночь, на переменных лошадях для скорости, прямо к Помпею для того, чтобы дать ему знать о приближении Цезари со всеми силами. В то время Помпей находился в Кандавии, на пути из Македонии на зимние квартиры в Аполлонию и в Диррахий. Пораженный неожиданным известием, он самыми поспешными переходами стал спешить в Аполлонию, опасаясь, как бы Цезарь не занял приморские города. А он, высадив войска, в тот же день двинулся к Орику. Когда он подошел к городу, то начальствовавший в нем от имени Помпея Л. Торкват, имевший под своею командою гарнизон из Парфинов, пытался было, затворив ворота, защищать город, отдав приказание Грекам взять оружие и взойти на стены. Но они отказались сопротивляться власти народа римского; жители города даже желали покоряться Цезарю. Отчаявшись получить откуда либо помощь, Торкват отворил городские ворота, вручив себя и город власти Цезаря; тот не сделал ему ни малейшего вреда.
12. Цезарь, взяв Орик, немедленно двинулся к Аполлонии. Услыхав о приближении его, Л. Стаберий, начальствовавший в городе, приказал запасать воду в крепости и приводить ее в оборонительное положение, а от граждан требовал заложников. Те отвечали: "что не дадут ему заложников, не запрут консулу городских ворот и не берут на себя права судить дело иначе, как рассудил его народ Римский и вся Италия". видя такое расположение умов жителей, Стаберий тайно ушел из Аполлонии. Граждане тогда отправили послов к Цезарю и приняли его в свой город. Примеру их последовали Буллидензы, Амантианы и прочие соседние племена, а также и весь Эпир; они отправили послов к Цезарю, изъявляя готовность исполнить все его приказания.
13. Помпей, узнав о происшедшем в Орике и Аполлонии и опасаясь за Диррахий, спешил к нему день и ночь. Слыша о приближении к нему же Цезаря, войско Помпея пришло в ужас; оно без отдыху спешило день и ночь, так что оставило почти все значки в Эпире и соседних землях и даже разбросало оружие; поспешный поход этот походил на бегство. Когда Помпей стал подле Диррахия и начал располагаться лагерем, то войско его еще не опомнилось от ужаса. Тут Лабиен выступил первый и дал клятву не оставлять ни в каком случае Помпея и разделить его участь, какую бы ему ни судила судьба. Ту же клятву дают и прочие легаты, а за ними трибуны военные, сотники и все войско. Цезарь, видя что путь к Диррахию уже прегражден, приостановил поспешное движение своего войска и расположился лагерем у реки Апса на границе земель Аполлониатских, прикрывая рядом вооруженных отрядов и укреплений области, ему покорившиеся. Тут он решился дожидаться прибытия из Италии остальных легионов и провести зиму в палатках. Также точно поступил Помпей; он, расположившись лагерем по ту сторону реки Апса, собрал туда все свои собственные и союзные войска
14. Кален посадил на суда в Брундизие легионы и конницу сообразно наставлению Цезаря, то есть сколько могло поместиться на суда, снялся с якоря и немного отплыл уже от пристани, как вдруг получил письмо от Цезаря, в котором тот дает ему знать, что все пристани и вся линия берега находятся во власти неприятельского флота. Получив это известие, Кален возвратился в пристань и отозвал все корабли. Только один из них, упорствовавший в своем намерении и непослушавший приказания Калена, так как на нем не было воинов, а составлял он частную собственность, был отнесен к Орику и попался в руки Бибула; тот всех совершеннолетних как свободного, так и рабского состояния, казнил всех до единого. Таким образом спасение целого войска зависело от самого небольшого промежутка времени, в которое ему удалось избегнуть большой опасности.
15. Бибул, как мы выше говорили, находился с флотом у Орика; имея в своей власти море и пристани и обороняя их от Цезаря, он сам не имел доступа к берегу, который весь находился во власти последнего. Нельзя было ни снабжаться водою или дровами, ни прикреплять суда к берегу. Положение Бибула было весьма затруднительно; терпя недостаток в предметах самой первой необходимости, он был вынужден не только хлеб, но и дрова и воду возить из Корциры на транспортных судах. Случилось даже одно время, что, по случаю неблагоприятной погоды, неприятели вынуждены были довольствоваться ночною росою, которая оставалась на кожах, покрывавших суда; такую нужду неприятель переносил с терпением и равнодушно, не решаясь ни как очистить пристани и открыть доступ в морскому берегу. Когда он терпел такой во всем недостаток, то, по соединении Либона с Бибулом, оба они с судов заводят переговоры с легатами Цезаря М. Ацилием в Статием Мурком: первый начальствовал над городом, а второй над войсками, защищавшими берег. Они сказали им, что желают, буде есть возможность, переговорить с Цезарем о предметах первой важности. К этому они вкратце намекнули о возможности примирения в требовали перемирия, что и получили. Слова неприятельских вождей казались тем важнее, что миролюбивое расположение Цезаря было известно и полагали что поручения, данные Вибуллию, тут что-нибудь значат.
16. Цезарь в то время находился с одним легионом у Бутрота, против Корциры, куда он отправлялся для покорения своей власти более отдаленных городов и для снабжения себя провиантом, в котором он терпел недостаток. Извещенный письмом Ацилия и Мурка о предложениях Либона и Бибула, Цезарь оставил легион, а сам возвратился в Орик. прибыв туда, он потребовал их к себе на свидание. Явился Либон; он не оправдывал Бибула; "в том, что он простирает свою злобу до величайшей крайности, действуя в этом случае под влиянием частной своей неприязни к Цезарю, возникшей вследствие их соперничества в должностях эдила и претора. По этой причине не явился он и на совещание, дабы своею раздражительностью не расстроить переговоры, весьма важные и по предмету, и по надежде на мир. Помпей всегда расположен был к прекращению войны и к миру. Что же касается до них, то предмет этот от них не зависит; с общего согласия ведение войны и управление всем поручено Помпею. Теперь они желают знать, в чем заключаются требования Цезаря для того, чтобы известить о них Помпея и, употребив свое посредство, склонить его к миру. А перемирию быть, пока Помпей даст ответ на предложения Цезаря и ничем не вредить друг другу."
17. На это Цезарь не счел нужным в то время отвечать, да в вряд ли теперь стоило бы упоминать об этом. Цезарь с своей стороны требовал: "чтобы ему дозволено было беспрепятственно отправить послов к Помпею; а они этих послов пусть или сами примут, или, приняв, от себя отправят к Помпею. Что же касается до перемирия, то военные обстоятельства таковы, что если они своим флотом задерживают его суда и вспомогательные войска, то и он с своей стороны не допускает их до берега и не дозволяет им брать воду. Пусть они не препятствуют ему и он допустит их на берег; буде же они будут упорствовать, то того же и от него они должны ждать. Впрочем можно весть переговоры, продолжая неприязненные действия; они ни в каком случае не могут служить препятствием." Неприятельские же вожди не соглашались ни принять послов Цезаря, ни ручаться за их безопасность, а во всем ссылались на Помпея; они настаивали главным образом на необходимость перемирия. Цезарь понял, что все это дело затеяно для отвращения угрожающей нужды и опасности, и нисколько не обнадеживает на мир, и потому опять все свое внимание обратил на ведение войны.
18. Бибул, в течение долгого времени лишенный всякого сообщения с землею, впал в тяжкую болезнь, последствие трудов и холода; он не ног лечиться, и не решался оставить вверенную ему должность, а потому и не мог выдержать силу болезни. По смерти его, власть над флотом не сосредоточивалась более в одних руках; было столько же начальников, сколько отделений флота. Между тем лишь только утихло волнение в войске Помпея вследствие принесенного Вибуллием известия о неожиданном приближении Цезаря, Помпей пригласил к себе Либона, Л. Лукцея и Теофана, с которыми всегда советовался в важнейших делах. Когда, в их присутствии, Вибуллий стал высказывать предложения Цезаря, Помпей перебил его и не дал ему кончить, сказав: "не нужно мне ни жизни, ни отечества, если я тем и другим буду обязан, хотя по-видимому, милости Цезаря. Оставив раз Италию, не могу возвратиться туда: общее мнение будет, что я уступил в этом случае силе". По окончании войны Цезарь узнал о том, что было на этом совещании от тех, кто в нем участвовал. Тем не менее Цезарь считал необходимым испытать и иные пути к переговорам о примирении.
19. Лагери Помпея и Цезаря были отделены друг от друга только рекою Апсом: воины беспрестанно приходили друг к другу на свидание и по взаимному соглашению во время этих переговоров, все неприязненные действия прекращались. Цезарь послал легата П. Ватиния к самому берегу реки, поручив ему в главном высказать всю необходимость мира. Ватиний неоднократно громким голосом кричал: "неужели гражданам нельзя будет отправить друг к другу по два посла и воспользоваться тем, что было доступно беглецам гор Пиренейских и разбойникам - тем более что необходимо им потолковать как бы положить конец войне сограждан между собою?" Много говорил он в этом роде с мольбою, заклиная воинов позаботиться об их взаимной безопасности. Те с обеих сторон слушали слова его в молчании. Со стороны неприятелей дан был ответ, что А. Варрон вызывается добровольно явиться на другой день на совещание; тут же назначено было место, вполне безопасное для ведения переговоров, и условлено было время совещания. На другой день на совещание явились много с обеих сторон; казалось, с нетерпением ждали результата переговоров и все дышали миролюбивым расположением.· Из среды неприятелей выступил Т. Лабиен; он тихим голосом начал с Ватинием вести переговоры о мире и спорить с ним. Вдруг разговор их был прерван полетевшим со всех сторон градом стрел. Прикрытый щитами воинов, Лабиен едва избег смерти; многие получили раны, как то сотники Корнелий Бальб, М. Плоций, Л. Тибуртий и некоторые воины. Тогда Лабиен сказал: "не говорите же более о мире; с нашей стороны он невозможен, пока нам не будет принесена голова Цезаря".
20. Между тем в Риме претор М. Целий Руф взял под свою защиту должников. Лишь только вступил он в отправление должности, как распорядился поставить свой трибунал рядом с креслом городового претора К. Требония и вызвался принимать жалобы на оценку и уплату через посредников, что установлено было самим Цезарем во время его бытности в Риме. Впрочем справедливость декрета была так очевидна, и в применении его Требоний действовал с такою умеренностью и снисходительностью, что не нашлось ни одного, кто бы пожелал принять услуги Целия Руфа. Если само по себе довольно низко отказываться от платежа нуждою, тяжелыми обстоятельствами, собственными и общественными, и выставлять затруднения аукционной продажи, то у кого достанет духу или бесстыдства, имея долги, не уделить на уплату их части имущества? Итак, не нашлось никого, кто бы этого домогался, и Целий навлек на себя только презрение тех, в интересе которых он думал действовать. Впрочем, не желая остановиться на таком прекрасном пути, он предложил закон об отсрочке долгов на год без платежа процентов.
21. Так как этот закон встретил сопротивление консула Сервилия и прочих властей государства, и Целий Руф видел, что ошибся в своих расчетах, то, взяв назад этот закон, он издал еще два с целью - произвесть смуту в гражданах: по одному наемная плата квартир должна быть прощена жильцам за целый год, по другому долговые обязательства должны быть пересмотрены. Народ возмутился, сделал нападение на Требония, и ниспроверг его с седалища. При этом несколько человек переранено. Об этих событиях консул Сервилий доложил сенату, который определил Целия устранить от должности. Вследствие этого декрета консул не пустил Целия в сенат, и силою свел с ростр в то время, когда он хотел было говорить речь к народу. Огорченный своим бесславием, Целий говорил всем, что едет к Цезарю, а тайно отправил гонца к Милону (тому самому, который осужден за убийство Клодия) и вызвал его в Италию. У Милона были еще остатки шайки гладиаторов, которых он привязал к себе щедрыми подарками. Соединившись таким образом за одно с Милоном, он послал его вперед в Турин - задабривать в свою пользу пастухов: а сам отправился в Казилин. Впрочем в одно в то же время были захвачены в Капуе военные значки и оружие, заготовленные для Целия; а шайка гладиаторов показалась в Неаполе и тем обнаружила намерение овладеть городом. Целий, видя, что замысел его открыт и опасаясь, что с ним поступят как с врагом отечества, за покушение прибегнуть к оружию, отказался от его исполнения и переменил направление своего бегства.
22. Между тем Милон разослал по всем муниципиям письма, извещая, что он действует по приказанию самого Помпея, переданному ему через Бибула, и стараясь главное склонить на свою сторону несостоятельных должников. Видя, что они остаются в бездействия, Милон, разломав несколько сельских тюрем в освободив оттуда рабов, пытался овладеть городом Козою на Туринсвом поле, где начальствовал претор К. Педий с легионом; тут Милон убит камнем, брошенным со стены. Целий между тем по дороге, как он уверял, к Цезарю, прибыл в Турий. Когда он вздумал склонять на свою сторону некоторых граждан этого городка, а всадников Цезаря Галлов в Испанцев, находившихся тут в гарнизоне, подкупать деньгами, то они его умертвили. Такой быстрый и счастливый конец имели важные волнения в Италии, которые, при затруднительных обстоятельствах времени в озабоченности начальств, могли иметь самые вредные последствия.
23. Либон вышел из Орика с флотом из пятидесяти судов, подошел к Брундизию и занял остров, находящийся против Брундузийского порта. Действительно, казалось лучшим наблюдать один пункт, из которого по необходимости надлежало нашим выйти, чем охранять все пристани и морской берег на большом пространстве. Вследствие неожиданности своего прихода, Либон успел схватить и сжечь несколько транспортных судов, а один корабль, нагруженный хлебом, увел с собою и распространил между нашими сильный ужас. Ночью он высадил на берег воинов в стрелков, сбил стоявший на карауле отряд нашей конницы и до того возгордился своим успехом, зависевшим единственно от благоприятных условий местности, что послал к Помпею письмо такого содержания: "остальной флот он может обратить к пристани и отдать в починку; он со своею одною эскадрою не допустит к Цезарю подкреплений."
24. В то время в Брундизии находился Антоний; полагаясь на мужество своих воинов, он взял около 60 лодок с больших судов и, сделав над ними крыши из хвороста, наполнил их отборными воинами; он велел им стать у берега во многих местах, а две триремы, которые он велел сделать в Брундизии, выслал ко входу в гавань, как бы для упражнения гребцов. Видя смелое их движение вперед, Либон возымел надежду отрезать их от пристани и послал на встречу им пять квадрирем (судов о четырех рядах весел). Видя приближение неприятеля к нашим судам наши ветераны устремились обратно к пристани; неприятельские суда, увлеченные жаром преследования, зашли слишком далеко. Тут, по данному сигналу, приготовленные Антонием лодки, устремились со всех сторон на неприятельские суда; первым натиском они овладели одною квадриремою с находившимися на ней гребцами и воинами, а прочие обратили в постыдное бегство. Кроме этого урона, по распоряжению Антония, наши конные отряды, расставленные по берегу, не давали неприятелю наливаться водою. Терпя в ней нужду и пристыженный своим поражением, Либон ушел от Брундизия, отказавшись от блокады этого порта.
25. Много уже месяцев прошло и зима уже подходили в концу, а к Цезарю все еще не приходили суда и легионы из Брундизия. По мнению Цезарю, несколько в тому благоприятных случаев было упущено, тем более, что часто дули попутные ветры, с которыми можно было пуститься в путь. Чем более временя уходило, тем начальники отделений Помпеева флота становились бдительнее; надежда не допустить неприятеля к берегу у них усиливалась; с другой стороны Помпей в своих беспрестанных письмах пенял им, что они допустили сначала Цезаря к берегу и убеждал их, чтобы они по крайней мере отрезали от него остальное войско. При том они надеялись, что с уменьшением силы ветров, плавание для Цезарева флота будет тем затруднительнее. Зная и сам это, Цезарь написал в Брундизий к своим строгое приказание немедленно, при первом попутном ветре, выйти из пристани и в случае крайности пристать к берегам у Аполлонии, хотя бы для того нужно было пожертвовать судами; место, назначенное Цезарем, по случаю отдаления его от пристаней, подвергалось не столь строгому надзору неприятельского флота, опасавшегося отходить далеко от пристаней.
26. Надеясь на храбрость и счастие, главные начальники, М. Антоний и Фурий Кален, поддерживаемые в своем намерении самими воинами, изъявлявшими готовность для Цезаря подвергнуться какой угодно опасности, при южном ветре снялись с якоря; на другой день они проплыли мимо Аполлонии и Диррахия. Увидя их с берега, Б. Копоний, находившийся в Диррахии с Родосским флотом, вывел суда из пристана. При слабом ветре уже он нагонял наших, когда он вдруг посвежел в послужил для наших защитою. Впрочем и Копоний не отказался от погони; усердием и старанием гребцов, он надеялся преодолеть силу ветра и хотя наши уже прошли Диррахий, он при сильном ветре продолжал их преследовать. Достигнув пристани, называемой Нимфейскою, находящейся в трех милях по ту сторону Лисса, наши ввели туда корабли (пристань эта, открытая для южного ветра, была защищена от западного), предпочитая потерпеть от бури, чем от неприятеля. Но едва только наши суда вошли в пристань, по невероятному счастию, вдруг южный ветер, дувший два дни сряду, перешел в западный.
27. Перемена счастия была самая поразительная и неожиданная: те, которые еще недавно опасались за себя, нашли убежище в самой безопасной пристани, а неприятель видел перед собою гибель, которою он нам угрожал. С переменою ветра, наши были в совершенной безопасности, а Родосские суда были выброшены на берег и все до одного, в числе шестнадцати, разбиты; находившиеся на судах гребцы и воины частью погибли ударившись о скалы, частью, выброшенные на берег, достались в руки нашим. Цезарь не сделав ни одному из них вреда, всех их отправил домой.
28. Два наших корабля, отставшие от других по медленности хода и застигнутые ночью, не зная, где нашли убежище прочие суда, стали на якоре против Лисса. Отацилий Красс, командовавший в Лиссе, послал множество лодок и разных судов малого размера против наших кораблей с целью овладеть ими; вместе с тем он требовал сдачи, обещая всем нашим безопасность. На одном из наших кораблей было 120 человек из легиона новобранцев, а на другом без малого 200 человек ветеранов. Тут оказалось, как много значит для спасения людей присутствие духа. Новобранцы, устрашенные множеством неприятельских судов, терпя страдания морской болезни, сдались Отацилию, когда он дал клятвенное обещание, что не сделает им ни малейшего вреда; но все в его, Отацилия, присутствии умерщвлены самим варварским образом, несмотря на клятву. Ветераны же, терпя не менее первых от бурь и болезней, не изменили своему дознанному мужеству. Они старались выиграть время под предлогом ведения переговоров о сдаче и, протянув таким образом дело до ночи, принудили своего кормчего выбросить судно на берег. Тут они в удобном месте провели остальную часть ночи и на рассвете они отразили нападение 140 всадников, посланных за ними Отацилием из числа составлявших береговую стражу и, умертвив несколько неприятелей, проложили себе безопасный путь к соединению с нашими.
29. Когда это случилось, то собрание Римских граждан, во власти которых находился этот город, отданный им Цезарем и укрепленный им же, приняло Антония и оказало ему пособие во всем, в чем он имел нужду. Отацилий, опасаясь за собственную безопасность, бежал из города к Помпею. Антоний высадил на берег все свои войска, состоявшие из трех легионов ветеранов, одного новобранцев и 800 всадников; большую часть судов он отправил обратно в Италию за остальными пешими и конными войсками; только понтоны, род судов, употребляемый в Галлии, он оставил в Лиссе на тот случай, что если, как распространился было слух, Помпей вздумает с войском переправиться в Италию, которую он считал беззащитною, то, чтобы Цезарю было на чем его преследовать. Немедленно Антоний известил Цезаря через гонцов о месте высадки и количестве высаженных войск.
30. О приближении Антония Цезарь и Помпей узнали почти в одно и то же время: из Аполлонии и Диррахия видно было движение его кораблей мимо этих городов; они сами сухим путен следовали за ними; но сначала им было не известно, куда их занес ветер; когда же об этом они получили известие, то каждый них принял разные решения. Цезарь хотел как можно поспешнее соединиться с Антонием, а Помпей захватить на походе вновь прибывшие войска и произвесть на них нечаянное нападение. А потому оба противника в один и тот же день выводят войска свои из постоянных лагерей у реки Апса. Помпей выступает тайно и ночью, а Цезарь явно и днем. Цезарю надлежало идти дальше для того, чтобы найти на реке брод. Помпею же, бывшему на той стороне, не нужно было переходить реку; он двинулся большими переходами к Антонию и, узнав о его приближении, остановился в удобном месте, расположил там войска, удерживая их в лагере и не дозволяя даже разводить огней, чтоб скрыть свое приближение; но Греки немедленно дали об этом знать Антонию. Он послал гонцов к Цезарю, а сам один день держался в лагере, а на другой прибыл к нему Цезарь. Узнав о его прибытии, Помпей, опасаясь быть обойденным обоими войсками, оставил занятую им было позицию и со всеми войсками прибыл в Аспарагий Диррахинов, у которого в удобном месте в расположился лагерем.
31. В то же время Сципион принял наименование Императора, как бы в награду за некоторые потери, понесенные под горою Аманом. Тогда он вольным городам и правителям предписал внесть значительные денежные суммы; от сборщиков податей своей провинции он потребовал, чтобы они внесли их за два года оставшиеся в долгу, а за третий дали бы ему взаймы; притом он объявил набор конницы по всей провинции. Собрав ее, он оставил в тылу у себя столь близких врагов Парфов, которые незадолго перед тем убили императора М. Красса, а М. Бибула со всем войском держали в облежании, и вывел и легионы и конницу из Сирии. Опасение войны с Парфами в страх за свою безопасность сильно встревожили всю провинцию; воины Сципиона говорили ему: "пусть он их ведет на внешнего врага, и они готовы идти, а против сограждан и консула они не обнажат меча". Сципион расставил свои легионы на зимние квартиры в Пергаме и других богатых городах, и для того, чтобы привязать к себе воинов, делам им весьма щедрые подарки и отдал им на разграбление те города, где они стояли.
32. Предписанные Сципионом денежные сборы производимы были по всей провинции с величайшею строгостью; вообще все, что только может придумать корыстолюбие, то все было приведено в дело. И рабы и свободные граждане были обложены поголовно податью: собирали пошлину с колонн, с дверей, с провозимых по дорогам предметов, кроме того натурою требовали воинов, гребцов, оружие и военные машины. Казалось все, что только носило название вещи, уже по тому самому служило достаточным поводом к обложению его денежною пошлиною. Не только каждый город, но каждое селение и каждая деревня имели своего начальника; чем неограниченнее и строже он пользовался своею властью, тем более приобретал себе право на название достойного человека и благонамеренного гражданина. Вся провинция была наполнена ликторами и исполнителями приказаний Сципиона; толпы сборщиков, кроме следующих по положению денег, собирали еще в свою собственно пользу. Свое гнусное корыстолюбие они извиняли крайнею нуждою во всех нужных предметах жизни, какую они терпели, будучи изгнаны из отечества и своих домов. Возник притом страшный рост на деньги, как обыкновенно бывает при военных обстоятельствах, когда вдруг потребуется значительная сумма денег: снисхождение одного дня бессовестные сборщики считали частым с своей стороны подарком. Таким образом, в течение двух лет, вся эта провинция обременена была огромными долгами. И граждане римские не были пощажены; их отдельные общества в города обложены были известною суммою, будто бы взаимообразно взимаемою вследствие сенатского определения; а у сборщиков податей подати за следующий год, как было поступлено и в Сирии, взяты заимообразно же вперед.
33. Не удовольствовавшись этим, Сципион приказал вынесть из храма Дианы, находящегося в Ефезе, с давних времен хранившиеся там сокровища и разные литые изображения богини. Уже Сципион, в сопровождении многих лиц сенаторского сословия, нарочно для того приглашенных, взошел в храм богини, как ему подали письмо от Помпея: "Цезарь с легионами переправился через море; пусть, оставив все, Сципион немедленно спешит к нему, Помпею, на помощь со всем войском". Получив это письмо, Сципион отпустил собранных сенаторов, а сам начал готовиться к походу в Македонию, куда в выступил немного дней спустя. Только это обстоятельство спасло от разграбления сокровища Ефезския.
34. Цезарь, соединившись с войском Антония, взял с собою легион, находившийся в Орике для прикрытия морского берега, и предпринял наступательное движение, с целью узнать расположение провинций. Уже к нему из Фессалии и Этолии приходили послы, изъявляя со стороны живших там племен готовность исполнять его приказания в случае, если к ним будут присланы войска для их безопасности. А потому Цезарь отрядил в Фессалию Л. Кассия Лонгина с легионом новобранцев, носившим название двадцать седьмого, и с 200 всадников, а К. Калвизия Сабина с пятью когортами и немногими всадниками в Этолию; особенно жителей ближайших стран убеждал Цезарь снабжать его войско хлебом. Кв. Домицию Кальвину с двумя легионами, одиннадцатым и двенадцатым, в с пятьюстами всадников Цезарь велел идти в Македонию; из части этой провинции, называемой вольною, Менедем, старейшина тех мест, явился послом к Цезарю, засвидетельствуя ему особенное расположение всех его подвластных.
35. Кальвизий лишь только прибыл, как жители Этолии встретили его с особенным усердием; изгнав неприятельские гарнизоны из Калидона в Навпакта, он в короткое время, овладел всею Этолиею. Кассий прибыл с легионом в Фессалию, где жители разделены были на две партии: Гегезарет, человек старый в сильный своим могуществом, стоял во главе приверженцев Помпея, а Петрей, молодой человек знатной фамилии, собрав вокруг себя единомышленников, усердно и словами и действиями содействовал успеху Цезаря.
36. В тоже время Домиций прибыл в Македонию. Когда начали к нему со всех сторон являться посольства от ее жителей, получено известие, что Сципион приближается с легионами; оно возбудило общие толки: обыкновенно слава всегда предшествует всему новому. Не останавливаясь нигде в Македонии, Сципион шел пряно на Домиция, но, не доходя до него только двадцать миль, вдруг обратился в Фессалию на Кассия Ловгина. Все это он делал так поспешно, что едва приходило известие о его приближении, и уже он сам был тут. Чтобы поспешнее совершать походы, Сципион оставил у реки Галиакмона, отделяющей Македонию от Фессалии, М. Фавония с восемью когортами для прикрытия находившихся там войсковых тяжестей, приказав ему там сделать укрепление. В то же время конница царя Котиса явилась у лагеря Кассия, находившегося близ границ Фессалии. Пораженный ужасом, Кассий узнал о приближении Сципиона; видя перед собою конницу, он счел ее принадлежавшею к его войску и, удалясь в горы, опоясывающие Фессалию, по ним двинулся к Амбракии. Сципиона в его поспешном походе настиг гонец от М. Фавония с письмом, где он извещает Сципиона, что Домиций идет на него с легионами, и что вследствие этого ему, Фавонию, невозможно удержаться в занимаемой им позиции без помощи Сципиона. Получив это известие, Сципион тотчас изменил и намерение и направление пути: оставив погоню за Кассием, он двинулся на помощь Фавонию. День и ночь проведя на походе, он прибыл так кстати, что почти в одно и то же время густая пыль означила приближение войска Домициева и показались в виду передовые ряды войск Сципиона. таким образом Кассий спасен был искусною диверсиею Домиция, а Фавоний поспешностью движения Сципиона.
37. Сципион провел два дня в лагере у реки, отделявшей его от Домициева войска; на третий день, на рассвете, он со всем войском перешел реку в брод, и на той стороне расположился лагерем, а на другой день рано утром устроил войска перед лагерем в боевом порядке. Домиций с своей стороны нисколько не усомнился вывести легионы и предложить сражение. Так как между обоими лагерями было ровное место на шесть миль протяжения, то Домиций с войском подошед было к самому лагерю Сципиона, но тот упорно не отходил от своих окопов. С трудом Домиций удержал своих воинов, чтобы они не начали боя, в котором крутизна берега, на котором стоял Сципион, была для наших весьма неблагоприятным обстоятельством. Видя рвение наших воинов к битве и опасаясь, что на другой день он вынужден будет или постыдно оставаться в лагере, или против воли принять сражение, Сципион обманул общие, возбужденные им, ожидания и его самонадеянный поход кончился самым постыдным образом. Ночью, даже без звука воинских инструментов, он перевел войско обратно за реку, возвратился на прежнее место и там стал лагерем на возвышении. Несколько дней спустя, ночью он велел скрыться в засаду нескольким конным отрядам близ того места, куда наши в предшествовавшие дни ходили фуражировать. Когда на то место, по ежедневному обыкновению, прибыл начальник конницы Домиция, К. Вар, с отрядом, то неприятель вдруг ударил на наших их засады. Наши твердо выдерживали его натиск, немедленно построясь в ряды и дружно сами ударили на врагов: убив из около 80, остальных обратили в бегство, а сами, потеряв только двоих, отступили в свой лагерь.
38. После этого Домиций, надеясь вызвать Сципиона на открытый бой, притворился, будто недостаток съестных припасов заставляет его оставить лагерь; а потому, при звуке воинских труб, он выступил из него, но, отошед мили три, скрыл в удобном месте все свое пешее войско и конницу. Сципион, готовясь за ним следовать, послал вперед, для узнания направления пути Домиция, всю конницу и большую часть легковооруженных воинов. На пути своем передовые уже взошли в место, где стояла засада; возымев подозрение, слыша ржание коней, они начали отступать; следовавшие за ними, видя поспешное отступление передних остановились. Тогда наши, видя, что их намерение открыто неприятелем, и что бесполезно было бы дожидаться более, ударили на два передовых отряда неприятельских (при одном находился начальник конницы, М. Опимий); остальных всех воинов этих отрядов или умертвили или, захватив в плен, привели к Домицию.
39. Мы упомянули выше, что Цезарь взял с собою войска, прикрывавшие морской берег; только в Орике, для защиты города, оставил он три когорты, поручив им охрану галер, приведенных им из Италии. Эта обязанность и начальство над Ориком вверено легату Ацилию. Он ввел суда внутрь гавани за город, прикрепил их к берегу; у входа в гавань он затопил транспортное судно, а сверху поставил на якорях другое, Устроив на нем башню, у самого входа в пристань. Он наполнил ее воинами и имел на ней постоянную стражу на случай нечаянного нападения со стороны неприятеля.
40. Узнав об этом, Кн. Помпей сын с египетским флотом, находившимся под его начальством, прибыл к Орику; затопленный корабль, зацепив его несколькими канатами в при помощи буксира, он оттащил в сторону, а на другой, поставленный Ацилием для обережения входа в гавань, многими судами произвел нападение. На обоих концах судов своих устроил он башни; сменяя усталых свежими воинами, которые имели ту выгоду, что сражались с возвышенного места, он одновременно и с сухого пути приступал к стенам города, приставляя лестницы и старался развлечь силы неприятельские. Наши принуждены были уступить усилию неприятелей и множеству брошенных ими стрел; они на лодках бежали в город, оставив судно во власти неприятелей, В то же время неприятель овладел природным молом по ту сторону города, образовавшим в этом месте род островка; перетащив через него на катках суда о 2 х рядах весел, неприятель спустил их внутрь пристани; таким образом с двух сторон напав на наши пустые галеры, прикрепленные к земле, неприятель увел с собою четыре из них, а прочие сжег. Исполнив это, Помпей оставил перед Ориком Д. Лелия, взятого из азиатского флота, поручив ему не пропускать в город хлебных подвозов из Буллиды и Аманции, а сам отправился в Лиссу и, там, проникнув в пристань, сжег тридцать транспортных судов, оставленных М. Антонием. Пытался было овладеть он Лиссом, но встретив сильное сопротивление как со стороны живущих там граждан римских, так и воинов, оставленных там Цезарем для гарнизона, он безуспешно отступил с небольшою потерею.
41. Цезарь, узнав, что Помпей находится у Аспарагия, двинулся туда с войском; на пути он взял город Парфинов, в коем Помпей имел гарнизон. На третий день Цезарь прибыл в Македонию к Помпею и стал лагерем возле его лагеря. На другой день он вывел все войска из лагеря и, поставив их в боевом порядке, предложил сражение Помпею. Видя, что он не двигается со своего места, Цезарь отвел войско в лагерь и решился действовать иначе. Итак на другой день весьма поспешно со всеми войсками он двинулся к Диррахию в обход по узкой в весьма затруднительной дороге; этим движением он хотел или Помпея заключить в Диррахии, или отрезать его от этого города, заключавшего в себе все военные запасы и снаряды. Ожидания Цезаря оправдались. Помпей сначала не догадывался об истинном намерении Цезаря: видя, что он отправился совершенно по другому направлению, он предполагал, что недостаток съестных припасов вынудил Цезаря к этому движению; но, получив известие от своих разъездов, на другой день Помпей снял лагерь, надеясь прямым путем опередить Цезаря у Диррахия. Подозревая это, Цезарь убеждал воинов не щадить усилий и трудов и, употребив только весьма малую часть ночи на отдых, он рано утром пришел уже к Диррахию, тогда как едва только вдалеке видны были передние ряды Помпеева войска. Цезарь у Диррахия стал лагерем.
42. Помпей, видя неуспех своих намерений и будучи отрезав от Диррахия, заблагорассудил расположиться укрепленным лагерем на возвышенном месте, называемом Петра; к нему имели доступ суда небольшого размера, находившие тут защиту от некоторых ветров. Помпей приказал явиться сюда части своего галерного флота и свесть хлебные и всякие запасы, находившиеся в Азии и других, принадлежавших ему, провинциях. Цезарь, видя, что война обещает быть продолжительною и отчаясь в получении подвозов из Италии вследствие неусыпной бдительности, с какою начальники Помпеева флота охраняли их берега (суда же Цезаря, в течение зимы построенные по его приказанию в Сицилии, Галлии и Италии медлили своим приходом), отправил в Эпир К. Тития и легата Л. Канулея за провиантом. По отдаленности этих мест, Цезарь вынужден был выстроить житницы, а ближайшим жителям предписать выставить подводы для подвоза хлеба; а равно он приказал собрать все количество хлеба, какое могло найтись в Лиссе, в Парфине в других, лежавших вблизи, укрепленных городах, но оно было весьма скудно по свойству самой местности: гористая почва здешних мест так мало родит хлеба, что для продовольствия жителей употребляется большею частью привозной. Притом Помпей, предвидя это, незадолго перед тем опустошил в конец область Парфинов; конница его, разграбив дома жителей, захватила с собою весь хлеб, какой там был.
43. Узнав все это, Цезарь придумал план действия, соображаясь с условиями местности. Вокруг лагеря Помпеева было много высоких и крутых холмов; сначала он занял их вооруженными отрядами, а потом стал возводить на них укрепления. За тем, где позволяла местность, укрепления соединялись окопами, и таким образом Цезарь хотел окружить Помпея сетью укреплений. Цель его была: так как сам он нуждался в подвозе съестных припасов, а у Помпея была очень многочисленная конница, то обезопасить себе фуражировку и подвоз съестных припасов, а для Помпея же затруднить фуражировку и сделать конницу его бесполезною. Притом Цезарь имел в виду подорвать тот вес, каким по видимому пользовался Помпей у иноземных народов; что неминуемо должно было случиться, как только распространилось бы везде известие, что он находится в облежании у Цезаря и не дерзает вступить в бой.
44. Помпей между тем не хотел отойти от Диррахия и от морского берега: там у него был запас всего нужного для ведения войны: оружия, стрел, военных машин; притом подвоз съестных припасов для его войска совершался морем. Воспрепятствовать производству укреплений со стороны Цезаря, Помпей не ног иначе, как вступив в решительный бой, чего он до времени не хотел. Итак ему оставалось только занять своими войсками как можно более холмов, и отрядами захватить наибольшее пространство, чем он должен был растянуть войска Цезаря, как и случилось. Устроив двадцать четыре укрепления, Помпей охватил ими пространство на 15 миль в окружности и таким образом приготовил себе безопасное место для фуражировки; притом внутри этого места было много посевов, которые могли служить для корма лошадей. Как наши вели беспрерывные окопы от одного укрепления в другому для того, чтобы воины Помпеевы не имели возможности сделать вылазку и напасть с тылу на наших; так Помпеево войско со своей стороны вело непрерывные внутренние укрепления, желая оградиться от нападения наших и предупредить с их стороны возможность нападения с тылу. Работы Помпеевых воинов шли успешнее наших и по их многочисленности, в потому, что будучи внутри, они охватили собою меньшее пространство. Где предстояло Цезаревым воинам занять позицию, то Помпей, хотя не хотел противодействовать всеми силами и ввести их в дело, однако со своей стороны отряжал туда пращников и стрелков, которых имел большое число; они переранили много наших и страх стрел неприятельских был так велик, что почти все наши воины сделали себе в защиту от них туники или верхние одежды из валеной шерсти, из кож и шерстяной толстой ткани.
45. Занятие позиций с обеих сторон стоило всегда больших усилий: Цезарь хотел стеснить Помпея как можно на меньшее пространство, а Помпей старался как можно более холмов занять вооруженными отрядами и распространить таким образом круг своих действий; эти усилия с обеих сторон служили поводом к частным схваткам. Раз случилось, что когда девятый легион Цезаря занял одну позицию и начал ее укреплять, насупротив ее, вблизи лежавший холм, Помпей занял своими войсками и стад препятствовать нашим в производстве работ. Так как с одной стороны доступ был незатруднителен, то Помпей сначала пустил в дело стрелков и пращников, потом большое количество легковооруженных воинов и, приказав подвести метательные машины, препятствовал нашим в производстве работ; им не легко было в одно и то же время и работать над укреплениями и отражать неприятеля. Цезарь, видя, что его воины много теряют ранеными, приказал им оставить позицию и отступить. Отступление должно было совершаться по скату холма; тем упорнее наступали неприятели, отнимая у них свободу движения и приписывая их отступление страху. Говорят, что в то время хвалясь Помпей сказал: "соглашается он на будущее время иметь репутацию самого пустого полководца, если он не вынудит Цезаря с большим уроном отступить оттуда, куда он зашел так самонадеянно.
46. Цезарь, опасаясь за порядок отступления своих, приказал вывести вперед на вершину холма, перед фронт неприятеля, плетни и укрепить их там; позади и под защитою их проведен был не очень широкий ров и вообще употреблены были все средства для замедления напора неприятеля. В нужных местах Цезарь поставил пращников прикрывать отступление наших. Помпеевы воины тем смелее и упорнее стали теснить наших; опрокинув плетни в ров, они открыли себе через него дорогу. Видя это, Цезарь, опасаясь, как бы добровольное отступление его воинов не было сочтено за вынужденное и не послужило бы таким образом поводом к большему урону, приказал Антонию, начальствовавшему этим легионом, на половине дороги ободрить воинов речью и, дав сигнал военною трубою, ударить на неприятеля. Воины девятого легиона, стеснив ряды свои и пометав вперед дротики, не смотря на то, что место шло в гору, устремились бегом на возвышение, ударили сильно на Помпеевых воинов и принудили их обратить тыл: в бегстве им служили большим препятствием наваленные плетни, длинные шесты и незасыпанный ров. Наши воины, ограничась тем, что обезопасили себе отступление и убили много неприятелей, сами, потеряв только пять человек, совершили его совершенно спокойно и пробыв не долго около этого места, заняли другие возвышения, и сделали на них укрепления.
47. Таким образом, образ ведения войны принял характер новый и небывалый: обширный объем укреплений, их громадные размеры, число фортов, самый род осады, все вообще должно было останавливать на себе внимание. Обыкновенно облежание неприятельского войска возможно только тогда, когда оно проиграло сражение или вообще поражено каким-либо уроном и притом со стороны превосходящего числом войска, и пешего и конного. Повод же к осаде обыкновенно заключается в том, чтобы неприятеля не допустить снабжаться хлебом. Тут напротив свежие и многочисленные войска были в облежании от гораздо меньшего числом войска Цезарева. притом осажденный изобиловал всем: ежедневно приходило отовсюду множество судов с припасами разного рода. С какой бы стороны ни дул ветер, но он со всех сторон множество пригонял к Помпею всякого рода судов с запасами. Войско же Цезаря, стравив все запасы, какие только можно было достать на большое пространство вокруг, находилось само в крайней нужде, которую впрочем воины переносили с необыкновенным терпением. Они помнили, что вытерпели в прошлом году в Испании и что ценою этого терпения они привели к концу весьма важную войну. Они припоминали, что ценою великих лишений у Алезии, и еще больших у Аварика, они победили народы, славные храбростью. Без ропота питались они ячменем и овощами разного рода; мясо же скота, пригоняемого в большом количестве из Эпира, считали за роскошную пищу.
48. Немалое пособие в недостатке хлеба оказывал род съедобного корня растения, называемого хара[1]; он открыт был теми, которые находились при Валерии; из него на молоке делали род хлеба; корень этот был в большом изобилии. Сделанные из него хлебы наши воины обыкновенно бросали воинам Помпея, когда те при переговорах попрекали их голодом, и тем уменьшали в них надежду на успех.
49. Хлеб в поле начал уже поспевать и надежда на скорое его изобилие в будущем помогала в настоящем переносить его недостаток. Воины Цезаря в беседах между собою неоднократно говорили: "что скорее станут питаться древесною корою, чем дозволят ускользнуть Помпею из своих рук". С удовольствием слышали они от перебежчиков, что лошади их едва дышат, а прочие вьючные животные погибли, что между воинами свирепствуют болезни вследствие тесноты места, дурных испарений от множества гниющих трупов и от усиленных ежедневных трудов, к которым они себя прежде не приучали, а особенно от большого недостатка в хорошей воде. Цезарь все реки и ручьи, которые в этом месте впадают в море, или отвел, или преградил их течение плотинами, устройство которых было незатруднительно, потому что весь здешний край взрезав глубокими лощинами, представлявшими пространные водоемы. В такой нужде неприятель должен был отыскивать низменные места и рыть колодцы; работы эти требовали еще новых трудов сверх обыкновенных; вырытые колодцы от многих отрядов войск находились в отдалении, и притом от жаров скоро пересыхали. Здоровье же войска Цезарева находилось в прекрасном положении; оно имело избыток в воде; притом не было недостатка и в съестных припасах всякого рода, за исключением одного хлеба; поспевавшая с каждым днем жатва обещала в скором времени водворить у нас обилие и в этом отношении.
50. Новый образ ведения войны вызвал и с той, и с другой стороны новые военные действия. Неприятель, по раскладенным ночью огням видел веста, где наши когорты собирались для ночной стражв. Подкравшись к ним потихоньку всею массою, они осыпали наших градом стрел и потом поспешно удалялись. Наученные примером, наши помогли этому горю тем, что в одном месте раскладывали огни, а в другом проводили ночь...
51. Между тем П. Сулла, которому Цезарь вверил на время своего отсутствия начальство над лагерем, получив известие о случившемся, поспешил с двумя легионами на помощь когорте; с его прибытием Помпеевы воины без труда были отражены. Они не могли выдержать самого приближения и натиска наших; когда первые ряды были сбиты, остальные обратились в бегство, оставив свою позицию; впрочем Сулла остановил дальнейшее преследование наших, и отозвал их. Большинство полагало, что в этот день могла бы окончиться война, если бы наши упорствовали в преследовании. Но нельзя осуждать и действий Суллы; иные обязанности легата (наместника), иные - главного вождя: один должен во всем строго исполнять данные ежу приказания, другой же действует совершенно по своему благоусмотрению, соображаясь только с требованием обстоятельств. Сулла, будучи оставлен Цезарем в лагере, был доволен тем, что освободил своих и не хотел прибегать к решительному сражению (которое могло представить неожиданные случайности), и брать на себя то, что по праву принадлежало одному главному полководцу. Отступление для Помпеевых воинов было сопряжено с большими затруднениями: зашед с низменной местности на возвышение, они должны были отступить вниз по скату, преследуемые нашими сверху; притом уже немного времени оставалось до захождения солнца: надеясь окончить дело, они дотянули его почти до ночи. Соображаясь с указаниями необходимости и времени дня, Помпей занял холм, находившийся от нашего укрепления вне полета стрелы, как из лука, так и из машины пущенной. Он остановился на этом холме, укрепил его и расположил на нем все свои войска.
52. В то же время происходило сражение еще в двух местах: Помпей с целью разделить наши силы, произвел одновременное нападение на большое число наших укреплений, для того, чтобы не могли находившиеся в них воины подать друг другу помощь. В одном месте Волкаций Тулл с тремя когортами выдержал нападение легиона и даже заставил его отступить; в другом месте Германцы, вышед из наших укреплений, убили много неприятелей в возвратились к своим, не потерпев никакого вреда.
53. Таким образом в один день произошло шесть сражений: три под Диррахием, и три у укреплений. Последствия их были следующие: в Помпеевом войске, по достоверным сведениям, пало две тысячи человек и много сотников и ветеранов; в числе их был Л. Валерий Флакк, сын того, который в должности претора правил Азиею; найдено нашими шесть неприятельских военных значков. Потеря наша во всех сражениях простиралась не более двадцати человек; но в укреплении не оставалось ни одного воина, который не получил бы раны; в одной когорте и у четырех сотников были выбиты глаза. В доказательство перенесенных ими трудов и опасностей, воины, бывшие в укреплении, насчитали, что в него пущено около тридцати тысяч неприятельских стрел; к Цезарю принесли щит сотника Сцевы, пробитый во 120 местах. Цезарь в благодарность ему, за услуги ему и отечеству, дал тысячу двести сестерций и перевел из восьмого ряда в первый, так как не подвержено было сомнению, что он своими трудами и мужеством не мало содействовал к защите укрепления. Когорте же Цезарь приказал выдать двойное жалованье, двойное количество хлеба и платья, и притом каждому воину порознь щедрое военное награждение.
54. Помпей провел всю ночь, устраивая укрепления и усиливая их; в течение следующих дней он воздвиг башни и сделав укрепления в пятнадцать футов вышины, прикрыл эту часть лагеря крытыми ходами. Через пять дней, пользуясь пасмурною ночью, он приказал завалить все лагерные ворота и, всячески затруднив к ним доступ, в начале третьей стражи ночи вывел войско в тишине, и удалился в прежние укрепления.
55. Покорив своей власти Этолию, Акарнанию, Амфилохов через Кассия Лонгина в Калвизия Сабина, как о том было упомянуто выше, Цезарь предпринял покушение на Ахайю и решился несколько распространить круг своих действий. С этою целью он отправил туда Фуфия Калена, присоединив к нему К. Сабина и Кассия с когортами. Узнав об их приближении, Рутилий Луп, начальствовавший над Ахайею по поручению Помпея, вознамерился укрепить перешеек, чтобы преградить дорогу в Ахайю Фуфию. Кален овладел Дельфами, Фивами, Орхоменом с согласия жителей этих городов, а прочие покорил силою; по остальным городам он разослал посольства, склоняя их на сторону Цезаря; таков был план действий Фуфия.
56. Во все последующие дни Цезарь постоянно выводил войско в боевом порядке на ровное место почти к самому Помпееву лагерю, предлагая ему сражение; первые ряды войска Цезарева были от окопов Помпеева лагеря на таком расстоянии, чтобы стрелы, пущенные из лука, или из машин, не могли достать до них. Помпей с своей стороны, не желая утратить славу свою и влияние, которыми пользовался, перед лагерем выстраивал свои войска так, что третий ряд их стоял под самыми окопами; все же войско было под прикрытием стрел, бросаемых с лагерного валу.
57. Пока это происходило в Ахайи и у Диррахия, получено верное известие о прибытии Сципиона в Македонию. Цезарь, не забывая своего прежнего плава действий, отправил к нему Клодия, хорошего их общего знакомого, которого сначала Сципион поручил в доброе расположение Цезаря, и с тех пор Цезарь всегда осыпал его знаками своего внимания. Он дал Клодию письмо, и изустное поручение следующего содержания: "Истощил он, Цезарь, все средства к примирению; если доселе они все остались безуспешными, то причиною тому он полагал вину тех, которых он избирал орудиями этого дела; вероятно они при неблагоприятных обстоятельствах, не сочли за нужное его поручения передать Помпею. Он же Сципион пользуется таким весом, что не только может свободно высказывать то, что чувствует, но и может заставить принять свое мнение и уничтожить заблуждение Помпея. Он сам от себя начальствует над войском и потому, кроме влияния, имеет и достаточно сил, чтобы внушить уважение в своему мнению. Поступив таким образом, он сделает то, что все ему будут обязаны спокойствием Италии, мирным благоденствием провинций и спасением отечества". Такого рода поручение передал от Цезаря Сципиону Клодий. сначала Сципиов, как казалось, слушал его внимательно; но потом отказался от переговоров с ним, получив выговор от Фавовия, как об этом узнали по окончании войны. Таким образом Клодий, не успев в своем посольстве, возвратился к Цезарю.
58. Цезарь, с целью стеснить у Диррахия Помпееву конницу и воспрепятствовать ей в фуражировке, оба прохода, которые как мы выше упомянули, были очень узки, укрепил сильно и поделал подле них форты. Помпей, видя, что конница ему совершенно бесполезна, несколько дней спустя, на судах перевез ее обратно внутрь укреплений. В корме для лошадей был такой недостаток, что их вынуждены были кормить листьями с деревьев и толчеными кореньями молодого тростника; посевы хлеба, бывшие внутри укреплений, были давно уже стравлены и нужно было, не смотря на дальность расстояния, привозить фураж из Корциры и Акарнании на кораблях; по небольшому количеству фуража, примешивали к нему рожь и небольшими порциями кормили лошадей. Когда же не только истощился весь фураж и вся рожь, сколько ее было в этих местах и вся трава была подкошена, но даже листья на деревьях все уже были употреблены в дело, и лошади гибли от недостатка корма, то Помпей видел необходимость попытаться сделать вылазку.
59. У Цезаря в числе всадников были два брата Аллоброги Росцилл и Эг, сыновья Абдуцилла, в течение многих лет пользовавшегося старейшинством в своем племени. Они славились своею храбростью и оказали ею не мало услуг Цезарю в течение всех Галльских войн. За то он поручил им в их отечестве важнейшие должности, позаботился чтобы их выбрали в сенаторы не в очередь, дал им земли из отнятых у неприятелей и большое денежное награждение, вообще из бедных людей сделал их богатыми. За храбрость свою они пользовались не только уважением Цезаря, но и любовью всего войска. Обнадеженные расположением Цезаря и предавшись безрассудной и свойственной невежественным людям самонадеянности, они обнаруживали пренебрежение к своим соотечественникам, неисправно выдавали жалованье находившимся под их начальством всадникам и присваивали всю добычу в свою личную собственность. Негодуя на это, Галльские всадники все толпою пришли к Цезарю и открыто жаловались на притеснения; между прочим они сказали ему, что и самое число всадников показано не верно, чтобы брать для них жалованье.
60. Цезарь заблагорассудил не давать хода этому делу, или находя это несообразным с обстоятельствами, или прощая из уважения к их доблести. Он ограничился тем, что, призвав их к себе тайно, сделал выговор за то, что они притесняют всадников и внушал им, чтобы они ждали всего только от его дружеского расположения и памяти их прежних заслуг. Тем не менее это обстоятельство не мало уронило их значение, которым они пользовались; не редко слышали они упреки, а главное имел на них влияние суд их соотечественников и их собственной нечистой совести. Под влиянием стыда и может быть наказания, считая себя несовершенно оправданными, но людьми, суд над которыми оставлен до более благоприятных обстоятельств, как бы то ни было, а они решились изменить нам, искать себе счастия в новых друзьях и союзниках. Они сообщили о своем преступном замысле немногим своим клиентам, и сначала хотели было умертвить начальника нашей конницы, К. Волузена (как об этом узнали по окончании войны), чтобы хоть этою заслугою иметь право на благодарность Помпея. Увидя же трудность исполнения этого последнего замысла, они назанимали как можно более денег, под предлогом будто бы удовлетворять своих соотечественников за прежние притеснения, скупили множество лошадей и перешли к Помпею с участниками своего замысла.
61. Помпей, принимая в соображение знатность происхождения беглецов, пышность их обстановки, многочисленность сопровождавшей их свиты на конях, славу их храбрости и уважение, каким они пользовались у Цезаря, а главное неожиданность и новость такого события, провел их по всему лагерю и показал всему своему войску. Дотоле ни один воин Цезаревой армии, ни пеший, ни конный, не переходил к Помпею; между тем как из Помпеева войска к Цезарю беглецы переходили почти ежедневно, а особенно в большом числе переходили к нам недавно набранные Помпеем воины в Эпире, Этолии и других местах, в настоящее время находившихся во власти Цезаря. Беглецам известно было положение всех дел, что в наших укреплениях не было довершено, или что представляло недостатки в глазах людей, опытных в военном искусстве, что когда и как сделалось, где были расположены наши отряды, с какою бдительностию охранялся какой пост, каковы были свойства и усердие начальствовавших лиц - обо всем этом подробные сведения они сообщили Помпею.
62. Помпей, разузнав таким образом все и решившись, как выше было упомянуто, сделать вылазку, приказал своим воинам сделать на шлемы покрышки из хвороста и заготовить множество фашин. Когда все было готово, он приказал садиться на легкие суда и лодки многочисленному отряду легковооруженных и стрелков, и загрузить туда же заготовленные фашины. С полуночи он, взяв с собою шестьдесят когорт из большого лагеря, двинулся с ними к той части укреплений, которая доходила до моря и находилась в самом большем расстоянии от главного Цезарева лагеря. Туда же велел Помпей идти как судам нагруженным, как мы выше упомянули, фашинами и легковооруженными воинами, так и всем его галерам, сколько их было у Диррахия, дав им наставление, как действовать. Эту часть укреплений, по приказанию Цезаря, оберегал девятый легион под начальством Лентулла Марцеллина; по случаю слабости его здоровья, ему дав был на помощь Фульвий Постум.
63. В этом месте был ров в 15 футов ширины и вал к стороне неприятеля вышиной в десять футов; насыпь этого вала имела столько же в ширину. В промежутке 600 футов был насыпан другой вал, обращенный в противоположную сторону, несколько пониже первого. Цезарь опасался за это место, как бы неприятель на судах не обошел бы нас с этой стороны, и потому-то велел провесть двойной ряд укреплений, чтобы быть в возможности сделать отпор с двух сторон. Громадный размер укреплений, обнимавших собою 18 миль в окружности, был причиною, что они, несмотря на усиленный ежедневный труд наших воинов, не были приведены к концу; таким образом поперечный вал к стороне моря, долженствовавший соединить оба вала, о которых сказано выше, не был еще довершен. Это обстоятельство известно было Помпею из показаний Аллоброгских беглецов, и имело для нас весьма вредные последствия. Когорты девятого легиона ночью на карауле были расположены на берегу моря; как вдруг на рассвете они неожиданно увидали перед собою большую часть Помпеева войска. Воины Помпея, высаженные из судов в тылу наших укреплений, стреляли в вал, бывший с этой стороны и заваливали рвы фашинами. Воины девятого легиона защищали внутренний вал, приставив лестницы, и пускали в неприятеля множество стрел и разных метательных снарядов, которых тут с обеих сторон было выпущено большое количество. Против метания камней, главного с нашей стороны средства обороны, воины неприятельские были защищены тростниковыми покрышками на шлемах. Таким образом наши сильно теснимы были с обеих сторон; когда же неприятель заметил недостаток наших укреплений, то в промежуток между двух валов высадил своих воинов; действуя в тыл нашим, он без труда сбил их с укреплений и заставил обратиться в бегство.
64. Получив известие о замешательстве наших войск, Марцеллин прислал им на помощь когорты; но они еще из лагеря видели беглецов и не только не могли поддержать их, но и сами не выдержали натиска неприятеля. Таким образом при распространившемся страхе и смятении, самая помощь обращалась во вред и только еще более портила дело: увеличивая число беглецов, делала отступление более затруднительным. В этом сражении воин, носивший орла, изнемогая от раны и чувствуя совершенное истощение сил, увидал наших всадников и закричал им: "Вот орел, возьмите его; пока жив был, в течение многих лет защищал его я со всем моим усердием. Теперь умоляю вас, не допустите случиться в войске Цезаря небывалому доселе посрамлению воинской чести; относите Цезарю этого орла в целости". Таким случаем орел был спасен; в первой когорте все сотники были убиты, кроме сотника первого ряда.
65. Уже Помпеевы воины, избивая наших, приближались к лагерю Марцеллина и ужас распространился и на прочие когорты. Тогда М. Автоний, занимавший соседние укрепления, получив об этом известие, двинулся вперед с двенадцатью когортами и неприятелю видно было, как он спускался с возвышения. Приближение его приостановило напор Помпеевых воинов, ободрило наших и дало им возможность оправиться от чувства сильного страха. Да и вскоре сам Цезарь, видя сигнал дымом по укреплениям, установленный еще прежде, взяв несколько когорт из разных укреплений, прибыл на тоже место. Тут он узнал весь объем своего урона; он увидел, что Помпей вырвался из сети возведенных около него укреплений, что теперь ему свободно фуражировать, и что, имея лагерь на берегу моря, он может свободно получать подвозы с моря. Испытав неудачу прежнего плана, Цезарь решился действовать иначе, и начал располагаться укрепленным лагерем подле Помпеева лагеря.
66. Укрепления лагеря были приведены к концу, когда лазутчики Цезаря заметили, что несколько когорт и вероятно целый легион находился за лесом и вдет к старому лагерю; а местоположение этого лагеря было следующее. В прежние дни, когда девятый легион Цезаря выдерживал борьбу с силами Помпея, он окружил место, им занимаемое, укреплениями, как мы говорили выше, и сделал тут правильный лагерь. Он примыкал к лесу, а от моря был в расстояния не более шести сот шагов. В последствии, по некоторым своим соображениям, Цезарь перенес лагерь на другое место немного подалее от прежнего; вскоре после того Помпей завял его, и как он содержал тут несколько легионов, то, находя прежний вал тесным, он приказал, не трогая его, сделать окопы гораздо обширнее. Таким образом маленький лагерь, находясь внутри большего, походил на крепость или цитадель. От левого угла лагеря, во приказанию Помпея окопы были проведены к реке на четыреста шагов расстояния для того, чтобы воины могли в безопасности снабжать себя водою. По некоторым причинам, о которых не стоят говорить, и Помпей вывел войско из этого лагеря; много времени этот лагерь оставался пустым, хотя укрепления его оставались в совершенной целости.
67. Заметя в этом лагере знак легиона, лазутчики дали звать Цезарю; показание их подтверждено было известиями из некоторых наших укреплений, расположенных на возвышенной месте. Место это находилось в расстоянии от нового лагеря Помпеева шагах в пятистах. Цезарь возымел надежду подавить этот легион, и таким образом загладить урон, понесенный в этот день; с этою целью он оставил в лагере две когорты, которые делали вид, будто трудились над приведением укреплений к концу, а сам другой дорогою, соблюдая по возможности величайший секрет, с прочими когортами, в числе 33 (тут был и девятый легион, понесший большой недочет в воинах и потерявший много сотников), двинулся к маленькому лагерю, где находился легион Помпея, расположив свои войска в две линии. Сначала все соответствовало ожиданиям Цезаря: и прибыл он прежде, чем Помпей узнал о его движении, и несмотря на силу укреплений, Цезарь с левого флангу, где сам находился, быстрым натиском сбил Помпеевых воинов с валу. Ворота были заставлены железною решеткою; в этом месте произошло несколько упорное сражение: натиск наших пытались остановить неприятели и особенно храбро защищал этот пост Т. Пульцион, который, как мы выше упомянули, своею изменою предал войско Б. Антония. Впрочем наши воины взяли верх своею храбростью; вырубив решетку, они сначала ворвались в большой лагерь, а потом в цитадель, находившуюся внутри его; при отступлении туда легиона, теснимого нашими, он понес значительный урон убитыми.
68. Счастие всесильное как вообще во всех делах человеческих, так на войне преимущественно, совершенно принимает другой оборот, в самое непродолжительное время; так случалось и на этот раз. Мы упомянули выше, что окопы неприятельские шли от лагеря к реке; на правом фланге Цезаревы когорты, по незнанию местности, вошли было в них, отыскивая лагерных ворот, и воображая, что это все лагерные укрепления. Заметив же, что они идут к реке, наши, беспрепятственно разрушив в этом месте укрепления, открыли себе таким образом дорогу, прошли, а за ними последовала и вся наша конница.
69. Между тем Помпей, уже по прошествии значительного промежутка времени, послал на помощь своим пятый легион, отозвав его от работ. В одно и то же время наши войска, занимавшие лагерь, увидали приближение стройных рядов неприятельских, и его конница стала подходить к нашей. Тут то последовала общая перемена. Легион Помпея, вытесненный было из лагеря, обнадеженный скорою помощью, возобновил сам борьбу от задних ворот лагеря и стал теснить наших. Конница Цезаря, которой предстоял весьма узкий путь через укрепления, опасаясь за свою безопасность, первая смешалась и обнаружила признаки бегства. Правое крыло наших войск, видя себя отрезанные от левого и замешательство конницы и опасаясь быть окруженным в укреплениях, устремилось к выходу тем местом, которым сначала проникло в лагерь; но, по тесноте выхода, многие воины бросались прямо через ров, имевший десять футов глубины; первые погибли; но по их трупам прочие искали спасения в бегстве. На левом крыле наши воины, видя с валу, что приближается Помпей и, замечая бегство своих, опасались быть окруженными в тесном месте (неприятель им угрожал и спереди и с тылу), а потому стали отступать тем же местом, каким пришли. Общее смятение, страх, расстройство войска были неописанные. Тщетно сам Цезарь приказывал остановиться бегущим, и собственною рукою удерживал их за значки: одни соскакивали с лошадей, чтобы удобнее бежать, а другие бросали значки и все-таки бежали; никто не помышлял о сопротивлении.
70. Бедствие вашего войска было так велико, что его постигла бы совершенная гибель, если бы не излишняя осторожность Помпея, медленно приближавшегося к укреплениям лагеря; он опасался засады и, как я полагаю, не верил можно сказать своим глазам, видев незадолго перед тем из лагерей бегство своего войска. Конница его не могда свободно преследовать наших по тесноте ворот, занятых притом же воинами Цезаря. Таким образом незначительные по-видимому обстоятельства имели огромное влияние на исход событий. Окопы, проведенные от лагеря в реке, были причиною, что легкая и полная победа Цезаря, занявшего приступом лагерь Помпея, обратилась в поражение, но тоже самое обстоятельство, замедлив преследование со стороны неприятеля, спасло наше войско от совершенной гибели.
71. В двух сражениях, бывших в этот день, Цезарь потерял 960 человек воинов и в том числе именитых всадников римских: Фельгината Тутикана Галла, сенаторского сына, К. Фелгината, родом из Плаценция, А. Гравия из Путеол, М. Сакративира из Капуи; 32 трибуна военных и сотника. Большая часть их впрочем погибла не от меча неприятельского, но была задавлена в тесноте и замешательстве своими же во рвах, укреплениях и на берегу реки; тридцать два военных значка осталось на поле битвы. За это сражение воины Помпея провозгласили его императором; он принял это наименование, и дозволял себя так величать, но ни в письмах своих, ни на пуках ликторских не употреблял изображения лавровой ветви. Лабиен выпросил у Помпея наших пленных в свое распоряжение, и когда они были приведены к нему, то он, вероятно желая показать свое усердие к Помпею и возбудить к себе еще более доверия с его стороны, назвав их в посмеяние товарищами, спросил с большою на словах бранью: "неужели заслуженные воины умеют бежать с поля битвы?" и потом велел их в виду всех умертвить.
72. Событие это до того обрадовало Помпеево войско и придало ему духу, что оно казалось ему решительною победою. Не принимало оно в соображение малочисленности нашего войска, неблагоприятные по тесноте условия местности, присутствие неприятеля и в самом лагере, который им занят был сначала, и извне его напор (а обстоятельство и распространило смятение в наших рядах), в раздробление нашего войска на две части, из коих ни одна не могла подать помощи другой. Не рассудили неприятели того, что одолели они не в открытом бою и что наши пострадали гораздо более от тесноты и собственного замешательства, чем от их оружия. Забыли они и то, какое несчастное влияние на оборот военных событий имеют по видимому самые ничтожные обстоятельства, пустой страх, возникший от неосновательного предположения и внезапный упадок духа в воинах от пустого суеверия; как иногда самая малая ошибка вождя и промах трибуна бывают причиною гибели целого войска. Но Помпеевы воины приписывали это событие исключительно своей доблести и, не опасаясь перемены счастия, прославили его повсюду и изустно и в письмах к своим, как решительную победу.
74. Цезарь, видя неудачу своих прежних соображений, предпринял действовать на будущее время совершенно иначе. Он оставил мысль блокировать Помпея, собрал все свои отдельные отряды в одно место и, сосредоточив таким образом свои силы, Счел нужным перед войском сказать речь, увещевая его: "не слишком тревожиться случившимся и не иметь большого опасения на будущее время; если они понесли урон в одном сражении и то незначительном, то сколько они могут ему противопоставить одержанных ими побед! Они должны благодарить судьбу за то, что без пролития крови овладели Италиею, покорили обе Испании, где имели дело с храбрейшими войсками под начальством опытнейших вождей, подчинили себе обильные хлебом соседние провинции. Пусть они не забудут, как счастливо переплыли они сюда без всякого вреда посреди неприятельских флотов, наполнявших не только пристани, но все прибрежье. Если не все делается по нашему желанию и счастие иногда изменяет, то этому должно помочь умом и присутствием духа. Понесенное недавно поражение надобно именно приписать обстоятельствам, а не его или их вине. Сражение началось при благоприятных условиях, они овладели неприятельским лагерем, разбили и прогнали неприятелей. Но чему бы ни приписать поражение их - собственному ли недостатку присутствия духа, ошибке ли какой с их стороны, враждебной ли судьбе, хотевшей исхитить из наших рук уже верную победу - во всяком случае надобно всем стараться, чтобы общими усилиями доблестно загладить понесенный ущерб. Действуя так, они минутным поражением приготовят себе верную победу и случится то же, что у Герговии, что неприятель, уклонявшийся от решительного боя, сам его неосторожно предложит.
74. Сказав эту речь к воинам, Цезарь заклеймил позором нескольких значконосцев и лишил их занимаемых ими мест. Вследствие поражения в войске Цезаря господствовало чувство горести и такое усердие поскорее загладить посрамление, что никто не дожидался приказаний трибуна или сотника, а каждый воин сам себя наказывал усиленною работою. Все воины пылали желанием сразиться и некоторые из старших военных сановников, тронутые речью Цезаря, просили его оставаться на этом месте и дать сражение. Но Цезарь не решился вверить судьбу его воинам своим, еще не совсем оправившимся от страха и вознамерился, оставив свои укрепления, дать им время совершенно опомниться и прийти в себя. Притом же его тревожило опасение относительно снабжения войска провиантом. А потому немедленно, приняв меры, которых требовала заботливость о больных и раненых, он в следующую же ночь приказал всему обозу в совершенной тишине выступить из лагеря к Аполлонии, не отдыхая нигде на дороге; для охранения обоза отправлен с ним один легион.
75. Распорядясь таким образом, Цезарь удержал при себе в лагере два легиона, а прочим велел выступить в поход несколькими воротами для поспешности по тому же направлению. Несколько времени спустя, Цезарь, желая соблюсти и военный обычай и дать знать неприятелю о своем выступлении, как можно позднее велел заиграть в трубы; выступив немедленно из лагеря и догнав задние ряды своих войск, он поспешно скрылся из виду. Помпей, узнав о намерении Цезаря, немедленно пустился его преследовать; он надеялся напасть на войска Цезаря, не совсем оправившиеся от страха, на дороге; потому тотчас вывел войско из лагеря, а конницу послал вперед беспокоить задние ряды наши; но он не мог нагнать войска Цезаря: идя налегке без тяжестей, они успели опередить его далеко. Когда же они прибыли к реке Генузу, которой крутые берега затрудняли переправу, тогда конница неприятельская нагнала наши задние ряды и тревожила их. Цезарь послал против неприятеля своих всадников, придав им четыреста отборных пеших воинов налегке; в происшедшем сражении неприятельская конница была разбита и понесла значительную потерю убитыми, а наши возвратились к главной армии в целости.
76. Сделав в этот день столько дороги, сколько следовало по его соображениям, Цезарь, по переходе войска через реку Генуз, остановился в своем бывшем лагере у Аспарагия; он вовсе не велел своим воинам выходить за лагерные окопы, а коннице, которая была выслана для фуражировки, немедленно приказал возвратиться в лагерь задними воротами. Точно также и Помпей, удовольствовавшись на этот день пройденным пространством, остановился в бывшем своем лагере у Аспарагия. Так как укрепления его оставались в совершенной целости, то воины Помпея, не занятые работою при лагере, одни разошлись за дровами и фуражом и притом иные на дальнее расстояние, а другие, принужденные вследствие поспешности выступления оставить большую часть своих вещей, отправлялись за ними по случаю близости другого лагеря и, оставив оружие в палатках, выходили из укреплений. Видя, что неприятель не в состоянии немедленно возобновить преследование, Цезарь, предвидя последствия этого, почти в полдень дал сигнал к выступлению, вывел войско из лагеря и сделав в этот день двойной переход, отошел 8 миль от своей стоянки; а Помпей не мог его преследовать, так как воины его не были в сборе.
77. На другой день Цезарь также послал вперед ночью обоз, а сам выступил в четвертую стражу ночи; на этот раз он, на случай необходимости принять сражение на пути, хотел иметь войско постоянно готовым и не затрудненным тяжестями. Также действовал он и в следующие дни и достиг того, что, несмотря на глубину рек и затруднительность дорог, он нигде не понес никакого урону. Помпей в первый же день преследования вынужденный замедлить свое движение, и в следующие тщетно истощал усилия нагнать Цезаря длинными переходами; наконец, на четвертый день, отказался от этого намерения и решился избрать другой план действий.
78. Цезарю необходимо было остановиться в Аполлонии для того, чтобы оставить там больных, раздать войску жалованье, ободрить союзников и расставить по городам гарнизоны. Все эти дела окончил он, как можно поспешнее. Он опасался сильно за Домиция, как бы Помпей не захватил его войско врасплох, а потому с величайшим старанием спешил к нему на помощь. Весь план действий Цезаря объяснялся тем, чтобы в случае, если Помпей действительно идет на Домиция, отвлечь его от моря и сил, которые у него собраны в Диррахии, отрезать от подвозов к нему морем хлебных и разного рода запасов, и заставить принять бой при равных с обеих сторон условиях. В случае же, если бы Помпей вознамерился перейти в Италию, Цезарь, соединясь с Домицием поспешил бы ей на помощь через Иллирик. Если же Помпей обратил бы свои силы на Аполлонию и Орик и вздумал бы завоевать у Цезаря морской берег, то рано или поздно вынужден был бы подать руку помощи осажденному Цезарем Сципиону. Вследствие этого Цезарь отправил вперед гонцов к Домицию с письмом, извещая его о том, как намерен поступить. Он оставил в Аполлонии в гарнизоне четыре когорты, в Лиссе одну и три в Орике; тут же оставил он больных и раненых, а через Эпир и Акарнанию двинулся в поход. Помпей, догадываясь о намерениях Цезаря, решился идти как можно поспешнее на соединение с войском Сципиона: в случае, если Цезарь туда же вдет, он подал бы Сципиону помощь. Если же бы Цезарь не хотел отойти от морского берега и окрестностей Орика, поджидая из Италии легионы и конницу, то Помпей хотел всеми силами напасть на войско Домиция.
79. Вследствие этих причин поспешность была главным условием действий Помпея и Цезаря, и тот и другой хотел воспользоваться случаем, чтобы своим подать руку помощи и подавить неприятельские силы, не дав им соединиться. Необходимость зайти в Аполлонию замедлила движение Цезаря; Помпей же прямым путем через Кандавию двинулся в Македонию. Притом, для нас случилось еще неожиданное неблагоприятное обстоятельство. Домиций, долгое время простояв в лагере возле лагеря Сципиона, вынужденный недостатком съестных припасов, должен был оставить его и идти в Гераклею, лежащую возле Кандавии; счастие, казалось, само отдавало его в руки Помпея, послав к нему на встречу; Цезарю это обстоятельство было покуда неизвестно. Притом же Помпей разослал по всем провинциям и городам письма о сражении у Диррахия; со свойственным ему тщеславием, он выставил это дело гораздо важнее, чем оно было; по преувеличению молвы; разбитый на голову Цезарь, утратив большую часть войска, искал спасения в бегстве. Это затруднило путь нашим войскам, поколебав верность племен, по землям которых он шел; таких образом множество гонцов, отправленных и от Домиция к Цезарю, в от Цезаря к Домицию, не могли достигнуть цели своего назначения. Случилось впрочем, что Аллоброги, из числа приближенных Росциллу и Эгу, которые, как выше было упомянуто, перешли на сторону Помпея, встретясь на дороге с разъездами Домиция, или по старому знакомству (они вместе участвовали в Галльских войнах), или желая похвалиться своими успехами, рассказали все как было о движении Цезаря и о приближении Помпея. Получив от них известие, Домиций, едва на четырех часовое расстояние пути опередил Помпея и быв обязан неприятелю своим спасением, у Егиния, на границе Фессалии, встретился с шедшим к нему на встречу Цезарем.
80. Соединив свое войско с Домициевым, Цезарь прибыл в Гомфы, первый город Фессалии по дороге из Эпира. Жители этого города, несколько месяцев тому назад, посылали к Цезарю послов, предлагая ему содействовать всеми силами и прося от него воинов для гарнизона. Но уже туда пришла молва весьма преувеличенная - о ней мы упоминали выше - о сражении под Диррахием. Вследствие этого Андросфен, претор Фессалии, предпочел лучше вместе с Помпеем разделять плоды его победы, чем оказать пособие Цезарю в несчастии, а потому он собрал с полей в город большое количество как рабов, так и свободных, запер ворота и послал гонцов к Сципиону и Помпею, призывая их на помощь; он им наказывал, что надеется на укрепления города в случае, если ему скоро подадут руку помощи: продолжительную же осаду он не в состоянии выдержать. Сципион, узнав об удалении войск от Диррахия, привел легионы в Лариссу. Помпей же еще и не приближался к Фессалии. Цезарь, укрепив свой лагерь, велел войску готовить лестницы, стенобитные орудия и все, что нужно для взятия города приступом, а равно заготовить большое количество фашин. Когда все это было готово, то он сказал речь своим воинам, убеждая их: "не щадить усилий, чтобы взять город богатый и обильно всем снабженный, а это было бы как нельзя более кстати; притом же пример одного города послужит уроком для прочих городов той же области; город надобно взять как можно поспешнее прежде чем пойдут к нему на выручку". Воины показали необыкновенное рвение, и Цезарь в тот же самый день, когда подошел к городу, после девятого часа произвел приступ к городу, окруженному весьма высокими стенами, а прежде захода солнца овладел им и отдал его на разграбление своим воинам. Потом немедленно он снял лагерь и пришел к Метрополю, так что опередил вести и слухи о взятии города.
81. Жители Метрополиса, увлеченные теми же слухами, сначала последовали было примеру жителей Гомф, заперли ворота и вооруженные стали на стенах; но потом, узнав об участи Гомф от пленников, которые по приказанию Цезаря, были выведены к стенам, они отворили ворота. Цезарь обошелся с ними чрезвычайно милостиво и города Фессалии, сравнивая участь Метрополиса с участью Гомф, все, за исключением Лариссы, занятой многочисленным войском Сципиона, изъявили покорность Цезарю и готовность исполнять его приказания. Цезарь, найдя местность, где хлеб уже почти совершенно поспел, решился здесь поджидать прихода Помпеева и перенесть сюда главный театр военных действий.
82. Немного дней спустя Помпей прибыл в Фессалию. Перед собранием всего войска он благодарил воинов за усердие. Обратясь к воинам Сципиононой армии, Помпей сказал: "хотя победа уже решена, но плоды ее и награды вы разделите". Оба войска соединены в одном лагере; Помпей разделил со Сципоном признаки власти, приказал и перед ним играть в трубы и разбить для него другую палатку. Усиление войск Помпеевых, соединение двух многочисленных армий - все это поддерживало уже вкоренившееся мнение о победе; она казалась столь верною, что каждая прошедшая минута по-видимому только замедляла время возвращения в Италию. Обвиняли даже Помпея в тех случаях, когда он действовал медленно и рассудительно: "дело, которое можно решить в один час, он тянет утешаясь как дитя призраком власти; ему весело иметь рабскими исполнителями своей воли бывших преторов и консулов". Приверженцы его уже спорили друг с другом о наградах и должностях, разобрали консульства вперед за несколько лет; другие просили себе дома и имущества лиц, находившихся в лагере у Цезаря. Даже в совете произошел большой спор о том, нужно ли на предстоящих выборах претора обращать внимание на Л. Гирра, посланного Помпеем к Парфам. Родственники Гирра просили заступничества Помпеева, указывая на то, что поручение им данное может лишить Гирра следующей ему чести, и таким образом вместо знака доверия быть для него наказавием; прочие же оспаривали права Гирра и говорили, что несправедливо было бы его одного предпочесть всем, тогда как все одинаково делили труды и опасности.
83. О первосвященнической должности Цезаря ежедневно почти спорили Домиций, Сципион в Лентулл Спинтер и в ежедневных состязаниях громко не щадили ругательств друг для друга. Лентулл предъявлял на эту должность права лет своих, Домиций ссылался на расположение к нему жителей Рима и всеобщее будто бы в нему уважение, а Сципион рассчитывал на свои родственные связи с Помпеем. Аттий Руф обвинял перед Помпеем Л. Афрания в том, что он в Испанскую войну изменнически предал свое войско Цезарю. Л. Домиций на совете сказал, что по окончании войны тем лицам сенаторского сословия, которые за одно с ними действуют, нужно будет вручить тройные таблички для произнесения приговора над теми, которые или остались в Риме, или хотя и находились в городах, принадлежащих Помпею, но не оказывали ему надлежащего содействия в войне. На одной табличке должны были записываться имена тех, которые признаны будут совершенно невинными, на другой тех, которые будут присуждены в смертной казни, а на третьей, которые будут оштрафованы деньгами. Одним словом, каждый помышлял об удовлетворении или своего честолюбия, или корыстолюбия, или личной неприязни; все думали не о том, как бы приобресть победу, но о том, какие из нее извлечь для себя выгоды.
84. Не инея недостатка в продовольствии для войска, ободрив его дух, изгладив впечатление поражения у Диррахия значительным промежутком времени и удостоверясь в воодушевлении своих воинов, Цезарь заблагорассудил испытать, до какой степени Помпей расположен к решительной битве. А потому Цезарь стал выводить войска из лагеря и располагать их сначала подле своего лагеря и несколько далее от лагерей Помпея, а с течением времени начал удаляться от своих лагерей и придвигать свои войска к возвышениям, на которых был расположен лагерь Помпея, и тем со дня на день все более и более вселять дух в своих воинах. Относительно конницы Цезарь оставался верен давнишнему своему правилу, о котором мы говорили выше; имея конницу числом несравненно менее неприятельской, оп обыкновенно посылал вместе с нею сражаться молодых отборных воинов из передовых рядов, отличавшихся быстротою и ловкостью, - от ежедневного навыка они хорошо изучили этот род сражения. Таким образом Цезарь достиг того, что даже в ровном в открытом месте, где нужно было, его тысяча всадников выдерживала напор семи тысяч Помпеевых всадников и не робела от многочисленности неприятелей. В течение этого времени одно конное сражение кончилось в нашу пользу, и в нем между прочими погиб Аллоброг Эг, один из двух, о которых мы упомянули выше что они перебежали к Помпею.
85. Помвей, лагерь которого находился на возвышении, расположил войско в боевом порядке у подошвы его; он все ждал, не начнет ли сражения Цезарь при неблагоприятных для него условиях местности. Цезарь, полагая, что Помпей твердо решился избегать боя, счел за лучшее беспрестанно менять лагери и быть в постоянном движении. Действуя таким образом, он всегда уверен был в изобилии продовольствия, надеялся когда-нибудь подстеречь случай, как бы вынудить Помпея к сражению, и постоянными ежедневными переходами изнурить, не привыкшее к трудам, Помпеево войско. Все уже было приготовлено сообразно этому намерению, сигнал выступления дан, палатки сняты, как вдруг наши увидали, что Помпеево войско стало в боевом порядке не у лагеря, но далее от него, так что условия местности перестали быть неблагоприятны для Цезарева войска на случай сражения. Тогда Цезарь, обратясь к воинам, приготовившихся уже выходить из лагерных ворот: "отложим - сказал - на этот раз выступление и обратим все наше внимание к предстоящему сражению, которого давно уже ждем мы с нетерпением, и случай к которому в другой раз мы не скоро найдем". Немедленно затем Цезарь вывел войска налегке из лагеря, готовые к бою.
86. Помпей также решился дать сражение, уступая убеждениям своих приверженцев, как об этом узнали мы в последствии. Да и прежде на совете он сказал: "войско Цезаря будет разбито прежде, чем дело дойдет до рукопашного боя". Видя, что многие дивились его словам: "знаю, сказал он, что я обещаю то, что почти невероятно, но я вам объясню мой план действия для того, что что бы вы смелее были в предстоящем бою. Я полагаюсь главное на нашу конницу (а она ручается мне за исполнение): когда войска сойдутся, она обойдет с открытого фланга левое крыло Цезаревой армии и станет действовать ему в тыл: таким образом войско Цезаря будет приведено в расстройство и в бегство прежде, чем с нашей стороны будет пущена хотя бы одна стрела. Таким образом бой решится, не трогая легионов и почти без кровопролития. А это не будет затруднительно, когда мы так сильны конницею". Вместе с тем он прибавил: "чтобы они были готовы на будущее время и в предстоящем сражении, которого они давно дожидались, чтобы не обманули общих ожиданий, возбужденных во всех их знанием воинского дела и храбростью".
87. За тем Лабиен стал говорить. Превознося похвалами план Помпея, он с презрением отзывался о войсках Цезаря: "Ты не думай, сказал он Помпею, что перед тобою то самое войско, которое покорило Галлию и Германию. Сам я был во всех сражениях, и что я здесь говорю, то твердо знаю по опыту. Из старых воинов осталось весьма немного: большая часть их погибла, что необходимо должно было случиться в войне почти беспрерывной; прочие частью померли осенью в Италия от моровой язвы, частью разошлись по домам или остались на материке. Разве вы не слыхали, что в Брундизии целые когорты составлены из тех, которые там оставались по причине болезни? Войска же, которые теперь перед нами, составлены из наборов, произведенных в эти года в ближайшей Галлии и от части в поселениях наших по ту сторону По; да и из них храбрейшие погибли в двух битвах под Диррахием". Сказав это, Лабиен поклялся: "иначе как победителем не возвращаться в лагерь" и убеждал прочих последовать его примеру. Одобряя слова Лабиена, Помпей дал ту же клятву, да и из прочих не нашлось никого, это бы усомнился дать ее. Вот что происходило на совете и все разошлись с надеждою на успех и радостью; в душе они уже считали победу верною, полагаясь на слова опытного полководца и думая, что он в столь важном деле не стал бы их тратить по пустому.
88. Приближаясь к лагерю Помпея, Цезарь увидел войско его расположенным в таком порядке. На левом крыле стояли два легиона, переданные Помпею Цезарем вследствие сенатского определения в начале их взаимных несогласий; один из этих легионов носил название первого, а другой третьего; тут находился сам Помпей. В середине стоял Сципион с сирийскими легионами. Легион Киликийский, вместе с когортами Испанскими, приведенными Афранием, составлял собою правое крыло; эти войска Помпей считал самыми надежными; прочие войска он поместил в промежутках центра и обоих крыл; всего же в строю было сто десять когорт, а числом 45 тысяч человек. Кроме того две тысячи ветеранов, добровольно по призыву принявших службу из числа уже награжденных за прежние кампании, были рассеяны по всему фронту войска. Семь остальных когорт поставлены были для охранения лагеря и прилежащих укреплений. Правое крыло Помпеевой армии упиралось в ручей с крутыми и затруднительными к переходу берегами и вследствие этого вся конница, все стрелки и пращники прикрывали собою левое крыло.
89. Цезарь, оставаясь верным прежнему решению, на правом фланге поставил десятый легион, а на левом девятый, бывший весьма не в комплекте, вследствие потерь под Диррахием; потому Цезарь прибавил к нему восьмой и почтя составил из двух легионов один, приказав им поддерживать друг друга. Всего в строю у Цезаря находилось 80 когорт, а числом 22 тысячи человек: две когорты оставлены были гарнизоном в лагере. Начальство над левым крылом Цезарь вверил Антонию, над правым П. Сулле, над центром К. Домицию, а сам стал против Помпея. Предугадав план действий его из порядка расположения войск, Цезарь, опасаясь как бы многочисленная неприятельская конница не обошла в тыл его правый фланг, немедленно из третьей линии взял несколько когорт, составил из них четвертую с целью противопоставить ее коннице, в дал ей наставление, как следовало ей действовать в сражении; он внушил им, что от мужества этих когорт зависит успех сражения. Затем третьей линии и всему войску он повелел никак не вступать в дело без его приказания; когда же придет время, то он сам подаст знак флагом.
90. Сказав по военному обычаю речь к воинам перед битвою, где он выставил им на вид неусыпное всегдашнее его о них попечение, Цезарь напомнил им: "что сами они могут засвидетельствовать, как усердно всегда желал он мира; к нему клонились переговоры Ватиния и посольство А. Клодия в Сципиону; у Орика - с Либоном он просил дозволения отправить послов к Помпею. Искренним его желанием было щадить кровь воинов и сберечь для отечества оба враждебных войска". Окончив речь, Цезарь, видя усердие воинов, требовавших битвы, дал трубою знак в сражению.
91. В войске Цезаря находился один волонтер, по имени Крастин; в кампанию прошедшего года он командовал первым строем десятого легиона; храбрость его была чрезвычайная. Когда знак к сражению был дан, то он, обратясь к воинам сказал: "последуйте за мною, бывшие мои сослуживцы; оправдайте вашими усилиями ожидания, какие возлагает на вас вождь. Еще одно и последние сражение; по довершении его и он достигнет чести, ему следующей по праву, и вы навсегда обеспечите себе вольность". А посмотрев на Цезаря, он произнес: "Император, сегодня я так буду действовать, что ты останешься мне благодарен, останусь ли я жив или буду убит". Сказав это, он первый бросился из рядов нашего правого крыла и за ним последовали 120 отборных воинов-волонтеров той же сотни.
92. Между обоими войсками оставалось именно столько пространства, сколько нужно для атаки; Помпей приказал своему войску не двигаться с места и дожидаться нападения Цезарева войска, которое естественно должно было расстроиться при атаке. Говорят, что в этом случае Помпей последовал совету К. Триария; он имел целью, действуя таким образом, надломить первые напоры и усилия неприятельского войска, и потом стройными и правильными рядами ударить на неприятеля, в нападении расстроившего ряды и пришедшего в беспорядок. Притом Помпей полагал, что дротики неприятелей менее менее сделают вреда стоящему на месте войску, чем идущему к ним на встречу, и что воины Цезаря при усиленной атаке истратят все силы и изнемогут от усталости. В этом случае мнение Помпея едва ли было основательно; цель сражения возбудить и развить враждебное во всяком человеке воодушевление и чувство храбрости. Каждый полководец должен поддерживать это воодушевление, а не подавлять его. С этою целью, чтобы сильнее действовать на воображение воинов, издревле заведено перед сражением играть во все трубы и поднимать общие клики всему войску: это придумано, чтобы устрашить неприятеля и воодушевить своих.
93. По данному сигналу, наши, подняв дротики, бросились вперед, но видя, что Помпеевы воины не двигаются с места, они, наученные опытом прежних сражений, остановились по собственному побуждению почти на половине предстоявшего им пути и отдохнули немного; собравшись с силами, они пустили дротики и, сообразно данному Цезарем наставлению, схватились за мечи. Воины Помпея также не забыли своих обязанностей: хладнокровно приняли они пущенные в них дротики, выдержали натиск легионов и сомкнутыми правильными рядами, пустив со своей стороны дротики, вступили в рукопашный бой. В то же время конница Помпея, стоявшая на левом фланге, сообразно данному ей приказанию, стала двигаться вперед, рассыпав перед собою большое количество стрелков. Конница наша, уступая напору неприятеля, стада отступать, а неприятельская тем сильнее преследовать ее и, развернувшись повзводно, стада обходить нашу армию с открытого фланга. Цезарь приметив это, повелел вступить в дело нарочно на этот предмет сформированной из шести когорт четвертой линии. Быстро устремилась она вперед и натиск ее на конницу неприятельскую был так силен, что она, не выдержав его, не только была сбита с позиции, но в беспорядочном бегстве искала спасения прямо на весьма высокие горы. С удалением конницы стрелки и пращники оставшись беззащитными, безоружные сделались легкою жертвою наших и были все избиты. Четвертая же линия, не останавливаясь, стала обходить левое крыло Помпеева войска, на всем пространстве фронта уже вступавшего в дело, и действовать ему в тыл.
94. Тогда Цезарь приказал выступить вперед третьей линий, еще не бывшей в деле и спокойно стоявшей на своем месте. Видя наступление свежих сил неприятеля и его же войска в тылу у себя, Помпеевы воины не выдержали и все обратились в бегство. Мнение Цезаря, высказанное им перед битвою воинам, что от когорт в четвертой линии противопоставленных неприятельской коннице, зависит весь успех сражения, вполне оправдалось: они поразили неприятельскую конницу, избили стрелков и пращников, обошли с левого фланга Помпеево войско и вынудили его бежать. Помпей, видя поражение конницы и замечая, что ужас стал вкрадываться в ту часть войска, на которую он возлагал особенную надежду, отчаялся в успехе и, оставив армию, немедленно на коне удалился в лагерь. Обратясь к сотникам, стоявшим на карауле перед преторианскими воротами, Помпей им сказал громко так, чтобы воины слышали: "Защищайте лагерь, отстаивайте эти ворота сколько можно, если нас постигнет несчастие; а я объеду прочие лагерные ворота и приму меры к их обороне!" Сказав это, Помпей удалился в преторий, предчувствуя уже поражение и дожидаясь результата боя.
95. Цезарь, видя, что воины Помпеевы с поля битвы в беспорядке удалились в свои окопы и, не желая им дать время оправиться от ужаса, сказал речь своим воинам, убеждая их воспользоваться покровительством счастия и взять приступом неприятельский лагерь. Воины, несмотря на то, что страдали от зноя - дело было уже к полудню - готовые на все труды, повиновались воле Цезаря. Храбро защищали лагерь когорты, находившиеся в гарнизоне и особенно вспомогательные войска Фракийцев и других варварских народов. Что же касается до воинов, убежавших с поля сражения, то они были вне себя от ужаса и усталости; большая часть их потеряли оружие свое и военные значки и все они думали более о бегстве, чем о защите лагеря. Но и войска, стоявшие на валах, не могли долго там держаться вследствие множества пущенных нами стрел; израненные, они вынуждены были уступить и все под начальством своих сотников и трибунов искали спасения на весьма высоких горах, подходивших к лагерю.
96. Мы нашли в лагере Помпея множество накрытых столов, большое количество серебряной посуды; палатки были тщательно покрыты свежим дерном, а Лентула и некоторых других увиты даже плющом; вообще все обнаруживало неумеренную роскошь и уверенность в победе. Так что легко было понять, что те, которые приготовляли себе необходимые наслаждения, не имели ни малейшего сомнения относительно исхода этого дня. А между тем они не стыдились упрекать в сластолюбии, завидуя его силе, бедное, но сильное войско Цезаря, нередко терпевшее нужду в предметах первой необходимости. Помпей, видя, что наши воины уже в его лагере, сняв с себя признаки императорского звания, сел на коня и в задние ворота лагеря поспешно поскакал к Лариссе. Там он не остановился, но с такою же поспешностью, собрав вокруг себя небольшое число своих приверженцев, ушедших из лагеря, несмотря на ночное время, продолжил путь, в сопровождении тридцати человек свиты прибыл к морскому берегу и сел на судно, которое было нагружено хлебом. Дорогою, как сказывают, часто вырывались у него жалобы, что он ошибся в тех самых людях, на которых наиболее рассчитывал; а те, как бы изменив ему, первые показали, пример бегства.
97. Цезарь, овладев лагерем, требовал от воинов, чтобы они, занятые добычею, не забыли, что им еще надлежит сделать. Видя готовность воинов, Цезарь немедленно стал принимать меры окружить окопами неприятеля, расположенного на горе. Помпеевы воины, замечая, что на занимаемой ими горе нет воды, не решились на ней остаться и двинулись все по направлении к Лариссе. Приметив эти их надежды, Цезарь разделил свои войска: части легионов он приказал остаться в лагере Помпея, а часть отправил обратно в свой лагерь; с четырьмя же двинулся прямою и удобнейшею дорогою на перерез Помпеву войску и, прошед шесть миль, стал в боевом порядке. Увидя это неприятель занял позицию на холме, у подошвы которого протекала река: Цезарь ободрил воинов речью, и несмотря на труды целого дня и приближение ночи, отделил окопом гору от реки для того, чтобы Помпевы воины не могли ночью ходить за водою. Вследствие этого, они прислали послов для переговоров о сдаче; немногие лица сенатского сословия, находившиеся при неприятельском войске, в течение ночи искали спасения в бегстве.
98. На рассвете Цезарь приказал всем осажденным на горе неприятелям сойти оттуда в равнину и бросить оружие. Они без отговорки это исполнили и, простирая руки, упали на землю, моля о пощаде. Цезарь сказал им несколько слов в утешение, и чтобы их успокоить от страха, напомнил им свое всегдашнее милосердие; а воинам своим строго приказал ничем не обижать пленных и ничего у них не отнимать. Устроив это, Цезарь призвал к себе из лагеря другие легионы; а тем, которые с ним были велел возвратиться в лагерь и отдохнуть; в тот же день Цезарь прибыл в Лариссу.
99. В этой битве Цезарь потерял не более 200 человек, в том числе 30 храбрейших сотников. Убит и Крастин, о котором мы говорили выше, сражаясь с отчаянною храбростью; он получил рану мечом прямо в лицо. Он вполне оправдал слова, сказанные им при начале сражения. Цезарь сам был в том убеждении, что храбрость Крастина была выше всякой похвалы и оказала ему великие услуги. В Помпеевом войске пало около пятнадцати тысяч человек, а сдалось более 24 тысяч (в те когорты, которые были гарнизоном в укреплении сдались Сулле); многие же разбежались по соседним городам; на поле сражения найдено и принесено к Цезарю 180 значков и девять орлов. Л. Домиций во время бегства из лагеря на гору, в изнеможении сил от усталости, был нагнан и убить нашими всадниками.
100. В тоже время Д. Лелий с флотом прибыл к Брундизию и по примеру Либона, о действиях которого мы говорили выше, - занял остров; лежащий против входа в Брувдизийскую гавань. Точно также Ватиний, который начальствовал в Брундизие, выманил суда Лелия, покрыв в снабдив воинами ладьи, и когда некоторые из судов Лелия зашли далеко, то он при входе в гавань захватил одну квинкверему (судно о пяти рядах весел) и два небольших судна; а конными отрядами, расположенными на берегу, не давал судам Лелия наливаться водою. Но Лелий, пользуясь временем года благоприятным для плавания судов, на них привозил воду из Корциры и Диррахия и никак не хотел оставить своего намерения ни вследствие бесславной потерн судов, ни вследствие недостатка в самых необходимых предметах и, очистив остров, отойти от пристани.
101. Почти в это же время Кассий прибыл к берегам Сицилии с флотом из судов Сирских, Финикийских и Киликийских. Флот Цезаря был разделен на две части: одною, находившуюся в проливе у Вибона, начальствовал претор П. Сульпиций, а другою у Мессаны М. Помпоний. Кассий с судами прилетел к Мессане прежде, чем Помпоний узнал о его прибытии, и напав на него врасплох (не было ни стражи у судов, и никакого порядка в их размещении) он воспользовался сильным ветром и наполнив суда смолю, паклею и разными горючими веществами, пустил их на Помпониев флот и сжег все его суда числом 35; из них 20 были с палубами. Вследствие этого в, городе распространился такой страх, что хотя в нем находился целый легион, но едва город защищался. Да и по весьма вероятному предположению многих он вряд ли бы уцелел, если бы в то же самое время не прискакали на переменных лошадях гонцы с известием о победе Цезаря. Оно пришло как не надобно более кстати; город был приведен в оборонительное положение, а Кассий оттуда отправился к Вибону, где находился Сульпиций с флотом; он нашел наши суда у берега в том же самом замешательстве и беспорядке, как и у Массаны. Кассий, пользуясь благоприятным ветром пустил около 40 транспортных судов, наполненных горючими веществами. Флот наш с двух сторон был объят пламенем, от которого погибло пять судов. Видя распространение огня по судам, вследствие сильного ветра, воины ветераны, из числа больных оставленные для охранения судов, не снесли такого позора; но по собственному побуждению сели на суда, снялись с якоря и ударяли на Кассиев флот. Они взяли две квинкверемы; из них на одной находился сам Кассий, но он убежал на лодке; кроме того наши захватили еще две триремы. Немного спустя узнали о сражении, происшедшем в Фессалии, так что сами Помпеевы приверженцы не могли уже более сомневаться в истине этого события; прежде же они полагали, что оно придумано друзьями Цезаря. Удостоверясь в этом, Кассий немедленно удалился с флотом от берегов Сицилии.
102. Цезарь заблагорассудил, оставив все прочее, заняться немедленным преследованием Помпея, в какую бы сторону он не вздумал бежать, для того, чтобы не дать ему возможности собрать новые войска и возобновить войну. Каждый день Цезарь настолько двигался вперед, сколько пути могла сделать конница; а одному легиону он приказал следовать за собою меньшими переходами. В Амфиполе от имени Помпея было объявлено, чтобы все молодые люди этой провинции, как Греки, так римские граждане; явились для принесения воинской присяги. Впрочем, не известно, для того ли это было сделано, чтобы скрыть истинное намерение Помпея бежать в отдаленные края, или может быть он действительно хотел с помощью вновь набранных воинов удержать Македонию, в случае, если бы его не теснили преследованием по горячим следам. Одну только ночь Помпей простоял на якоре у Амфиполя; они призвал к себе находившихся там своих приверженцев и, собрав с них денег сколько нужно было на самые необходимые издержки, получив известие о приближении Цезаря, удалился оттуда, и через несколько дней прибыл в Митилену. Задержанный два дня бурею и, собрав вокруг себя несколько небольших судов, прибыл в Киликию и оттуда в Кипр. Здесь узнал он, что все жители Антиохии и граждане римские, находившиеся в этом городе для торговли, согласились между собою занять крепость города, чтобы не допускать в нее Помпея. Они разослали к беглецам, находившимся в соседних городах, чтобы они ни приходили в Антиохию; в противном случае угрожали им опасностию жизни. Также точно в Родосе было поступлено относительно Л. Лентулла, бывшего консулом в прошлом году, П. Лентулла, бывшего также некогда консулом, и других беглецов. Они бежали за Помпеем и прибыли к острову, но не были впущены ни в город, ни в гавань, а получили приказание отплыть прочь, что и должны были сделать к большому своему огорчению. Уже молва о приближении Цезаря достигла и городов Азии.
103. Узнав об этом, Помпей оставил намерение удаляться в Сирию. Он взял деньги общественные и кроме того завял у некоторых частных лиц; заготовив таким образом большую сумму денег на военные издержки, он с нею сел на судно, имея при себе до двух тысяч вооруженных людей, частью набранных из находившихся в службе у граждан римских и у купцов; частью из бывших при нем лиц способных носить оружие; с ними прибыл он в Пелузий. В то время там случайно находился царь Птоломей, еще почти дитя, с многочисленным войском; он вел войну с сестрою своею Клеопатрою, которую несколько месяцев тому назад выгнал из своего царства через своих родных и приближенных. Лагерь Клеопатры находился недалеко от его лагеря. Помпей отправил послов к Птоломею, прося у него, во имя дружественных его отношений с отцом его, впустить его в Александрию и защитить его в постигшей невзгоде. Послы Помпея, исполнив возложенное на них поручение, вздумали свободно толковать с воинами царя и убеждать их оказать содействие Помпею, сострадая его несчастию. А в числе воинов Птоломея было много находившихся в службе Помпея; их Габиний, отправляясь в Александрию, взял у Помпея, а по окончании войны они остались на службе у Птоломея, отца того, о котором мы здесь говорили.
104. При таком положении дел, приближенные царя, по его малолетству правившие царством, или опасаясь, как они в последствии утверждали, того, чтобы Помпей не овладел Александриею и Египтом, привлекши на свою сторону царское войско, или презирая его в бедственном положении - как обыкновенно несчастие делает из друзей врагов. Как бы то ни было, они весьма ласково отвечал послам Помпея и пригласили его к царю. А сами, замыслив его гибель, послали Ахилла, префекта царского, человека отчаянного, готового на все, и Л. Септимия, трибуна военного, приказав как им убить Помпея. Они встретили Помпея с изъявлениями ласки и дружбы. Он несколько знал Септимия, командовавшего отрядом под его начальством в войну с морскими разбойниками, и потому, ничего не опасаясь, последовал за ним в ладью с немногими из своих. Тут он был убит Ахиллою в Септимием. Л. Лентулл также попался в руки Птоломея и умерщвлен в тюрьме.
105. Цезарь, прибыв в Азию, узнал, что Т. Аммий хотел было взять деньги, находящиеся в храме Дианы в Ефезе и с этою целью пригласил туда всех сенаторов, какие находились в провинции, чтобы при них поверить количество этих денег; но помешало ему прибытие Цезаря и он спасся бегством; таким образом Цезарь два раза спас сокровища Ефезския от разграбления. В то же время распространился слух, что в Элиде, в храме Минервы, по расчету времени в тот самый день, когда Цезарь одержал победу, изображение победы, стоявшее лицом к Минерве, и перед нею самою вдруг повернулось лицом к вратам храма. В тот же день в Антиохии, в Сирии, два раза слышаны были такие воинские клики и звук оружия, что все граждане с оружием спешили на стены. То же самое случилось в Птоломаиде. В Пергаме, в самой дальней сокровенной части храма, куда дозволяется входить только одним жрецам (по-гречески она называется ἄδυτα) слышен был звук музыкальных инструментов (тимпанов). В Траллах, в храме Победы, где посвятили Цезарю статую, на кровле из расщелины плит, ее составлявших, в эти же дни выросла пальма.
106. Цезарь только несколько дней пробыл в Азии. Услыхав, что Помпея видели в Кипре, Цезарь догадался о его удалении в Египет, и, опасаясь дружеских его отношений к царю Птоломею и местности страны, представляющей столько удобств для ведения войны, он немедленно отправился в Александрию с двумя легионами (из них одному приказал за собою следовать из Фессалии, а другой взял из Ахайи от легата К. Фуфия) и 800 всадников; с Цезарем находилось 10 Родосских галер и небольшое число Азийских. В двух легионах Цезаря было только три тысячи двести человек; прочие же остались или будучи ранены, или изнемогая от трудов и дальней дороги. Цезарь, полагаясь на свою великую совершенных деяний славу, не усомнился отправится с такими малыми силами, будучи уверен в своей безопасности везде, где бы ни находился. В Александрии узнал он о смерти Помпея. Выходя на берег, встречен был неприязненными кликами воинов, оставленных царем в городе для гарнизона и враждебными толпами народа, которому пуки, несенные перед Цезарем, казались посягательством на царскую власть. Несмотря на скорое усмирение этого мятежа, между воинами Цезаря и Птоломеевыми были беспрестанно неприязненные столкновения весьма много наших воинов были убиваемы во всех частях города.
107. Видя такое положение дел, Цезарь приказал привести к себе из Азии легионы, составленные из Помпеевых воинов; сам же волею-неволею должен был оставаться в Александрии по случаю периодических ветров, дующих навстречу судам, выходящим из этого города. Между тем Цезарь был убежден, что право разбирать несогласия между царями принадлежит народу римскому и ему, Цезарю, как консулу, тем более, что в его прежнее консульство законом и сенатским определением заключен союз с отцом Птоломея. А потому он высказал свою волю, чтоб царь Птоломей и сестра его Клеопатра распустили свои войска, какие у них есть и предоставили бы решение их взаимных несогласий его суду, а не силе оружия.
108. Главное управление делами царства лежало, по случаю малолетства царя, на его воспитателе евнухе Петине. С негодованием, которое изливал он в жалобах своим приближенным, встретил он волю Цезаря о предоставлении прав царя его, Цезаря, разбору. Соединясь за одно с несколькими приближенными царя, своими единомышленниками, он тайно призвал войско из Пелузия в Александрию и начальство над ним вверил Ахилле, о котором мы говорили выше; ему он дал наставление как действовать, не щадя обещаний от имени царя. В завещании Птоломея наследниками назначены старший из его двух сыновей и старшая из его двух дочерей, и в нем он заклинал народ римский соблюсти - его - всеми богами и святостью союза, заключенного в Риме. Завещание одно было доставлено послами Птоломея в Рим для хранения в общественной сокровищнице; но оно не могло быть положено туда вследствие общественных смут, и потому вверено было Помпею. Другое, точно такое же, находилось в Александрии, запечатанное царское печатью.
109. Этим-то делом занимался Цезарь, имея искреннее желание окончить споры между царями в качестве общего друга и посредника; как вдруг он узнал о прибытии в Александрию войска царского и всей конницы. Войско Цезаря было так малочисленно, что о сражении вне стен городских не могло быть и речи; Цезарю оставалось только защищать занимаемую им часть города и узнать истинное намерение Ахилла. Цезарь отдал приказание всем своих воинам быть под оружием, и убеждал царя из его приближенных избрать людей пользующихся наибольшим влиянием, и отправить их послами к Ахилле узнать, чего он хочет. Отправленные с этою целью Диоскорид и Серапион, те самые, которые были послами в Риме - они пользовались большим расположением Птоломея-отца прибыли в Ахилле. Увидав их Ахилла не спросил даже, для чего они пришли и, не выслушав их, велел схватить и умертвить: один упал раненый и замертво был вынесен своими, а другой убит на месте. Узнав об этом событии Цезарь принял меры к тому, чтобы особу царя иметь в своей власти, зная какое влияние имя его имело на туземцев; он, действуя им, хотел выставить возникшую борьбу частным - некоторых неблагонамеренных людей ищущих грабежа - умыслом, в котором царь не принимал никакого участия.
110. Войска Ахиллы и числом, выбором людей, и воинскою опытностью заслуживали внимание; их было под оружием около 20 тысяч. Они состояли из воинов Габиния; но они уже совершенно утратили дисциплину, свыклись с роскошною жизнью в Александрии; забыв свое происхождение, они уже поженились здесь, а многие имели детей. Тут же находились бывшие пираты и разбойники из провинций Киликии, Сирии и соседственных стран. Кроме того собрались сюда в большом числе преступники, бегством ушедшие от смертной казня, и изгнанника разного рода. Вообще Александрия представляла надежный и безопасный приют нашим беглецам; здесь они имели верное средство к жизни, поступая на военную службу. Если в числе их господин видел беглого своего раба и хотел его схватить, то товарищи его заступались за него, все за одно, и вырывали его силою, опасаясь сами той же участи, сознавая за собою ту же опасность. Нередко возмущались они, требуя головы приближенных царя или предавая разграблению дома богатых, находя жалование свое недостаточным, осаждали царские палаты, изгоняли одного царя, сажали на его место другого. Дух своеволия как-то искони свойственен был александрийскому войску. Оно возвратило царский престол Птоломеву отцу, умертвило двух сыновей Бибула, вело войско с Египтянами и в них приобрело навык и опытность военного дела.
111. Полагаясь на свои силы и презирая малочисленность войск Цезаря, Ахилла имел в своей власти всю Александрию, кроме той части города, где находился Цезарь. Сначала пытался было приступом взять домЦезаря; но Цезарь защитил его, заняв когортами ведшие к нему улицы. В то же время происходило упорное сражение у пристани, которое могло иметь важные последствия. Разделив свои силы, неприятель в одно и то же время нападал на наших во многих улицах, но главные свои силы обратил на пристань, с целью занять галеры. Их было 50; они ходили было на помощь Помпею, но после битвы в Фессалии возвратились домой. То были все суда о 3-х и 5-ти рядах весел в совершенной исправности и снабженные всем для плавания. Кроме того там находились 22 палубных судна, которые обыкновенно употреблялись для защиты Александрии со стороны моря. Неприятель хотел исторгнуть этот флот из рук Цезаря, иметь таким образом море в своей власти и отрезать Цезарю все подвозы. Упорная битва произошла вследствие этого: одни хотели обеспечить себе скорую и верную победу решительным ударом, а другие помнили, что сражались за свою жизнь. Победа осталась на стороне Цезаря и он, не будучи в состоянии со своим малочисленным войском защищать суда, столь отдаленные от его главной квартиры, предал эти суда, и все, которые находились в верфях, пламени; а воинов поспешно высадил на Фарос и овладел им.
112. Фарос - это весьма высокая башня на острове, замечательная по красоте и обширности постройки, получившая наименование от острова; а остров своим положением насупротив Александрии образует гавань. Древние цари египетские соединили Фарос с твердою землею двумя молами, имеющими в длину 900 шагов; они образуют узкий переход в мост, соединяющий Фарос с Александриею. На острове живут туземцы Египтяне и поселок их по величине можно назвать городом; они привыкли - суда, силою ветров или неопытностью кормчих брошенные в сторону, захватывать как морские разбойники. Без согласия того, в чьей бы власти находился Фарос, невозможно судам по узости прохода проникнуть в гавань. Опасаясь этого Цезарь в то время, когда все внимание неприятеля было обращено на битву, высадил воинов на Фарос, овладел им, поставил в нем гарнизон и таким образом обеспечил себе свободную доставку на судах хлеба и войск. Он разослал по соседним странам, требуя вспомогательных войск. В прочих местах города сражение кончилось ничем, вследствие тесноты места, и ни одна сторона не уступила другой победу. Потеря с обеих сторон также была незначительной. Цезарь, заняв важнейшие пункты войсками, ночью принял меры к их укреплению. В части города, бывшей во власти Цезаря, находилось небольшое отделение царских палат, сначала отведенное ему для помещения; к нему примыкало здание театра; оно, господствуя над пристанью и верфями, у Цезаря составляло род крепости. К нему присоединил Цезарь еще укрепления, образовав вокруг себя род стены, для того, чтобы не быть вынужденным сражаться против воли. Между тем младшая дочь Птоломея, надеясь получить престол, который она уже считала незанятым, прибыла из дворца к войскам Ахиллы и вместе с ним стала распоряжаться военными действиями. Впрочем скоро у них возникло соперничество о власти, которое клонилось к большой выгоде войска; и та и другая сторона старалась большими подарками привлечь его на свою сторону. Пока это происходило у неприятеля, Потин, правитель царства и воспитатель Птоломея, был уличен перехваченными письмами его к Ахилле, - в которых он его убеждал продолжать твердо начатое дело и не упадать духом, - и казнен Цезарем. Тая началась война в стенах Александрии.
1. Вследствие открытия военных действий в Александрии, Цезарь призвал из Родоса, Сирии в Киликии весь флот. Из Крита он вызвал стрелков, а от Мальха, царя Набатеев, всадников. Притом он сделал распоряжение о заготовлении везде в доставке к нему хлеба, военных машин разного рода и вспомогательных войск. Между тем ежедневно возводились по его приказанию новые укрепления и все места города, казавшиеся недовольно крепкими, были защищены черепахами и мускулами. Из одних же строений в другие соседние чрев пробитые отверстия вдвигали стенобитные орудия и обратив его в развалины или открытою силою захватив поболее места, распространяли круг укреплений. От пожаров Александрия почти совершенно безопасна; в постройку здании там не входит вовсе дерево, а они возводятся из камня, большею частью со сводами, и покрыты плитами или убитым щебнем. Главною целью усилий Цезаря было, с помощью новых работ, отрезать от остального города ту небольшую часть его, которая и без того отделена была от него на большое пространство болотом, проникавшим с юга. Таким образом разрезав город на две части, удобнее было действовать с войском, сосредоточенным на одном пункте; притом тогда легко было бы Цезарю подавать руку помощи туда, где потребовалось бы по обстоятельствам, и притом из одной части города в другую. Главною же целью было обезопасить себе снабжение водою и фуражом; первой у него было малое количество, а во втором совершенный недостаток; болото же; о котором мы говорили выше, доставляло в изобилии и то и другое.
2. Да и жители Александрии при ведении дела не оказывали ни нерешительности, ни медленности. Во все места, куда только хватали границы Египта и царства, были разосланы уполномоченные, которые поручено произвесть набор; они свезли в город огромное количество оружия и машин всякого рода, и сосредоточили туда несметное число людей. В городе открыты в большом размере мастерские разного оружия. Даже взрослым рабам роздано оружие, а богатые владельцы взялись кормить их и платить им жалованье. Эти многочисленные войска расположены были для прикрытия укреплений отдаленных частей города, когорты же ветеранов стояли свободно в самых важнейших его пунктах и оттуда готовы были ударить со свежими силами в каком бы месте ни произошло сражение. Все улицы и перекрестки были перерезаны тройным валом; он был сложен из четырехугольных камней и в вышину имел не менее 40 футов. Часть города, находившаяся внизу, была укреплена чрезвычайно высокими башнями в 10 этажей. Сверх того устроены были и подвижные башни о стольких же этажах; на колесах, с помощью веревок и лошадей, они двигались по улицам туда, где в них оказывалась надобность.
3. Город, по своему богатству и обилию запасов всякого рода, представлял для неистощимое пособие для неприятеля. Жители одарены таким умом и сметливостью, и так быстро перенимали все, что мы ни делали, что казалось не они у нас, а мы уже с них брали пример. Притом многое они сами изобрели, и одновременно и вредили нашим укреплениям, и защищали свои. Главы народного восстания в собраниях его говорили; "что народ Римский мало-помалу простирает свои честолюбивые замыслы на Египет. Немного лет тому назад, Габиний был в нем с войском. Помпей туда же удалился после поражения. Цезарь прибыл сюда же с войском. Смерть Помпея нисколько не помешала водвориться у них Цезарю, которого если им не удается изгнать, то царство их обратится в римскую провинцию. А для этого надобно действовать поспешнее, пока Цезарь, вследствие непогод нынешнего времени года, не может получать помощи из за моря".
4. Мы уже говорили о несогласии, происшедшем между Ахиллою, начальником войска ветеранов, и Арсиноею, младшею дочерью Птоломея. И тот и другая коварно замышляли друг против друга, стараясь присвоить себе верховную власть. Но Арсиноя предупредила Ахиллу и, через своего воспитателя, евнуха Ганимеда, лишила его жизни. Таким образом она присвоила себе одной полную и нераздельную власть, а начальство над войском поручила Ганимеду; тот, вступив в эту должность, не щадил денег для воинов и неусыпно заботился о деятельном продолжении войны.
5. Александрия почти вся подрыта водопроводными подземными каналами, доставляющими в дома жителей воду из Нила. Она, несколько времени постояв и сделав осадок, становится чистою годною для питья; в том же виде как она прямо взята из реки, отстаивается. Ее то обыкновенно употребляют хозяева домов и их семейства; а та, которая несется в реке Нил до того иловата и мутна, что производит в пьющих многие и разнообразные болезни. Впрочем ею чернь и большинство жителей поневоле должны довольствоваться, так как в городе нет никакого родника. Самая же река находится в той части города, которая была во власти жителей; вследствие этого Ганимед понял возможность отрезать нам воду; а наши воины, расположенные по разным частям укреплений для их обороны, пользовались ею из водопроводов и колодцев, находившихся при частных строениях.
6. Задумав такой план, Ганимед начал великую и затруднительную работу. Он перерыл все водопроводные каналы и отрезал всякое сообщение нам с занятою им частью города; потом колесами и разными машинами он усиливался достать из моря большое количество воды и пользуясь возвышенностью места впускал ее в водопроводы части города, занятой войсками Цезаря. Мало-помалу, к общему удивлению наших, не постигавших причины, вода в ближайших строениях сделалась соленою. Да я сами себе сначала, не верили, тем более, что стоявшие подалее утверждали, что у них вода все еще прежнего вкуса. Они сличали одну воду с другой и таким образом убедились в разнице, между ними существующей. Но через короткое время, вода в ближайших местах сделалась совершенно негодною для питья, да и в отдаленных начала уже портиться я солонеть.
7. Когда все убедились в истине этого факта, то такая робость распространилась в нашем войске, что оно считало уже себя на краю гибели. Одни упрекали Цезаря, что он медлят садиться на суда; другие же чрезвычайно опасались последствий самого отступления. Скрыть приготовления бегства от Александрийцев было бы невозможно по близости расстояния, а совершить его в порядке к судам при противодействии и сопротивлении жителей было бы невозможно. И в части города, занятой Цезарем, оставалось много жителей, которых Цезарь не изгнал из их домов, потому что они по наружности присоединились к его стороне. А утверждать, что жители Александрии способны к верности и постоянству - звачило бы терять слова по пустому. Что касается до свойств этого народа, то каждый убежден, что нет иного, более способного к измене и предательству.
8. Цезарь старался уменьшить опасение своих воинов словами утешения и рассудка. Он утверждал: "что, роя колодцы, можно найди пресную воду; в береговых местах непременно должны находиться от природы жилы хорошей воды. Если даже свойство берегов Египта иное, чем. в других странах, то и в таком случае, имея во власти своей море, при недостатке флота у неприятелей, он может ежедневно, без всякого препятствия, привозить воду на судах или слева от Паретония или справа от острова; не может быть такого противного ветра, чтобы нельзя было плыть по одному из этих направлений. Помышлять же о бегстве не только несообразно с их достоинством и честью, но несовместимо с самою безопасностью. Если теперь им трудно из-за укреплений удержать напор неприятеля, то оставив их, они не будут равны ему и в численности, и выгоды местности будут на стороне неприятеля. Садиться на суда будет в высшей степени затруднительно и сопряжено с медленностью, тем более, что это нужно будет делать на лодках. На стороне Александрийцев величайшая быстрота их движений, знание местности и городского строения. Они, ободренные надеждою на победу, обойдут наших спереди, займут все выгодные пункты и таким образом воспрепятствуют нашему отступлению и удалению на корабли. А потому мысль об очищении города нужно им предать забвению, а думать. только о том, как бы победить, во что бы то ни стало".
9. Сказав эту речь своим и ободрив умы всех, он приказал сотникам, чтобы они оставив все прочие работы, употребляли воинов на рытье колодцев и не прекращали бы его и во всю ночь. Работы производились с особенным старанием и усердием, и в течение той же ночи открыта в изобилии пресная вода. Таким образом, мы со своей стороны в непродолжительным трудом сделали бесполезными, сопряженные с великими усилиями и огромными работами, труды Александрийцев. Через два дни после того 37-й легион (он был составлен из сдавшихся Цезарю воинов Помпея), посаженный на суда Домицием Кальвином с огромным запасом хлеба, оружия, стрел, осадных машин, был занесен ветром к берегам Африки немного выше Александрии. Но восточный ветер, дувший постоянно в течение многих дней, препятствовал им войти в гавань; впрочем там везде у берегов прекрасные якорные стоянки. Наши же суда, стоя уже долгое время и чувствуя недостаток в воде, дали знать Цезарю на легком судне о своем затруднительном положении.
10. Цезарь для того, чтобы самому сообразить как следует поступить, сел на корабль и приказал за собою следовать всему флоту, но на корабли не взял с собою вовсе наших воинов. Отъезжая на дальнее расстояние, он не хотел обнажить укрепления от защитников. Прибыв на место, называемое Херсонес, Цезарь высадил на берег гребцов за пресною водою; некоторые из них, отошед далеко от судов для грабежа, были захвачены неприятельскими всадниками. От них неприятель узнал, что с флотом находятся сам Цезарь, и что на судах нет воинов. На основании этого показания, неприятель надеялся уже покончить войну одним ударом, полагая, что судьба предоставила ему к тому прекрасный случай. А потому, он все суда, сколько их у него было годных в плаванию, нагрузил воинами и ринулся на встречу Цезарю, возвращавшемуся с флотом. Цезарь по двум причинам не хотел сразиться: первое, с ним на кораблях не было воинов и дело было уже в десятом часу дня. Наступавшая ночь принесла бы большую уверенность тем, которые полагались на знание местности. А для него Цезаря не было бы даже возможности увещевать своих. Не было бы убеждений довольно сильных, когда наступавшая ночь равно бы покрыла мраком и доблесть их и трусость. А потому Цезарь придвинул суда как можно ближе к берегу в таком месте, что неприятелю следовать за ним было невозможно.
11. На правом фланге Цезаря, один родосский корабль стоял в некотором отдалении от прочих. Приметя это, неприятель устремил на него четыре палубных и множество открытых судов. Цезарь был вынужден подать ему помощь, дабы не быть свидетелем постыдного урону, но сознавая, что если что дурное и случится, то по делом. В происшедшем сражении Родосцы оказали упорное сопротивление: они и всегда во всех сражениях отличались и знанием дела и храбростью: а теперь не щадили величайших усилий, дабы отклонить урон, виною которого была их собственная оплошность. Вследствие этого сражение увенчалось полным успехом: одно неприятельское судно о четырех рядах весел взято, а другое затоплено, два потеряли весь свой экипаж и на остальных побито множество воинов. Если бы не наступила ночь, то весь флот неприятельский достался бы в руки Цезаря. Неприятель пришел в ужас от этого поражения, а Цезарь, при дувшем слабо противном ветре, ввел транспортные суда в гавань буксиром тех судов, которые с ним были.
12. Это поражение произвело в Александрийцах сильный упадок, духа: они видели себя побежденными не храбростью воинов, а опытностью и знанием дела моряков[1]... Они взбирались на возвышенные места и на крыши домов, надеясь оттуда обороняться; притом она везде возводили укрепления, опасаясь нападения флота. Когда же Ганимед на совете сказал утвердительно, что не только пополнит утраченное число судов, но и увеличит его против прежнего, то неприятель, обнадеженный этим, начал с великим усердием починять старые суда и вообще неусыпно трудиться над всем, что касалось этого предмета. Несмотря на то, что всего в пристани и в верфях им было утрачено сто десять галер, однако он не терял надежды возобновить флот. Только имея флот, мог неприятель отрезать Цезарю все подвозы людей и припасов. Притом будучи моряками, жителями города в страны приморской жители Александрии, приучась к морю ежедневным его пользованием, имели страсть прибегать к добру своему природному и домашнему и понимали сколько бы они могли сделать себе пользы маленькими судами. А потому они налегли всеми силами на приготовление флота.
13. По всем устьям Нила стояли сторожевые суда для сбора таможенных пошлин. Притом в самых сокровенных царских верфях находились старые корабли, которые уже в течение многих лет не была употребляемы для плавания. Последние вычинили, а первые собрали в Александрию. В веслах был недостаток; портики, гимназии в другие общественные строения раскрывали и из балок делали весла. Природная сметливость жителей, и богатство города доставляли средства ко всему. Притом они не рассчитывали на дальнее плаванье; им суда нужны были только в настоящем случае, и для сражения в самой гавани. Таким образом в короткое время они сделали сверх всякого чаяния 22 судна о четырех рядах весел и 5 о пяти. Кроме того у них было множество малого размера судов открытых (без палубы). Неприятель сделал всем своим судам пробу в гавани, для того чтобы узнать, чего от каждого из них можно было ожидать. Потом они посадили на суда опытных воинов и приготовились совсем к сражению. Цезарь имел 9 судов родосских (всех было к нему отправлено 10, но одно претерпело крушение у берегов Египта), понтийских 8, ливийских 5, азийских 12. Из них было пять о пяти рядах весел и 10 о четырех; остальные были меньшего размера и по большей части без палубы. Впрочем обнадеженный доблестью воинов Цезарь, зная и силы неприятеля, готовился вступить с ним в бой.
14. Таким образом обе враждующие стороны пришли к полной уверенности в своих силах. Цезарь с флотом, обойдя Фарос, поставил суда в боевом порядке против неприятеля: на правом крыле родосские, а на левом понтийские. Между ними оставил он промежуток в 400 шагов, считая его достаточным для маневрирования судов. В другой линии позади он поставил остальные суда в виде резерва, распределив и предписав каждому из них, которому из передовых судов ему служить пособием. Александрийцы также не задумались вывести свой флот и выстроили его в боевом порядке: 22 корабля составили первую линию, а прочие суда образовали собою вторую или резерв. Вывели кроме того множество судов малого размера и лодок с калеными стрелами в разными горючими веществами. Неприятель между прочим рассчитывал, что наши придут в ужас от многочисленности судов, кликов воинов и от пламени. Оба флота были отделены мелью, тянувшейся до берегов Африки (жители Александрия хвалятся, что половина их города находится в Африке). И та и другая из враждующих сторон пережидали довольно долго друг друга для начатия военных действий. Причиною было то, что чей флот первый взошел бы в мелководье, то для него и затруднительно было бы маневрировать и, в случае необходимости отступления при неудаче, не ног бы совершить его без расстройства.
15. Родосскими судами начальствовал Евфранор. Величием духа и храбростью он скорее принадлежал к числу наших, чем Греков, из числа которых он был по рождению. Вследствие его отменных познаний и величия духа, Родосцы вверили ему начальство над своим флотом. Евфранор, отгадывая мысли Цезаря, сказал ему: "мне кажется, Цезарь, ты опасаешься вступить в дело и послать суда вперед, чтобы они не сделались жертвою неприятеля прежде, чем успеет подойти остальной флот. Поручи вам это; мы выдержим бой (и, поверь мне, не обманем твоих ожиданий) пока все прочие за нами последуют. Долее же мы не можем сносить огорчений и досады, видя, как они величаются и виду нашем". Цезарь осыпал Евфранора похвалами и, сделав ему со своей стороны наставления, подал сигнал к битве. Четыре родосский судна первые прошли мелководье; на них устремились Александрийские суда. Выдерживают натиск в с удивительною ловкостью и искусством маневрируют Родосцы, и на столько знание дела превозмогло, что при численном неравенстве, ни одно из их судов не подставило своего борта неприятелю и не допустило отнять у себя весел, а постоянно каждое из них противоставляло неприятелю свой нос. Между тем подошли в остальные наши суда; тут уже по необходимости искусство оставлено, а исход борьбы зависел только от личного мужества. Воины наши, находившиеся в Александрии, и жители ее, оставив свои занятия и работы, все унизали собою крыши и вообще возвышенные места, откуда видна была гавань. Они воссылали к бессмертным богам обеты и мольбы, каждый на успех той стороны, к которой он принадлежал.
16. Борьба была для обеих сторон далеко неравная. Нашим, в случае поражения, не было спасения ни на суше, ни на море, и в случае победы успех не был еще вполне обеспечен. Неприятель, одолев ваш флот, имел все в своей власти; в случае же поражения, мог еще надеяться на успех другими средствами. Притом опасным и сомнительным казалось то, что судьба и спасение всех зависело от мужества немногих. Отсутствие же храбрости и смелости у одного влекло за собою гибель многих, которые сами не могли принять участия в борьбе. Перед сражением Цезарь неоднократно обращал внимание воинов на это обстоятельство и убеждал их сражаться тем с большим усердием, что от них зависит участь всех. Притом друзья и товарищи шедшего на битву воина, провожая его, просили не обмануть их выбора и ожиданий. А потому наши воины обнаружили такое мужество, что искусство и ловкость неприятельских моряков не принесли никакой помощи; равно и перевес численный сил неприятельских был совершенно для них бесполезен. Несмотря на то, что и воины неприятельские были отборные из такого большего числа, однако в мужестве они не могли сравниться с нашими. Мы овладели в этом сражении одним судном о пяти рядах весел, и одним о двух с бывшими на них воинами в гребцами, да потопили три; из наших же судов все остались невредимы. остальные неприятельские суда поспешили отступить к городу под защиту мола и своих укреплений, что и остановило преследование со стороны наших.
17. Желая предупредить на будущее время это, Цезарь счел за нужное овладеть во что бы то ни стало островом и молом, примыкающим к острову. Так как большая часть укреплений в части города, занимаемой Цезарем, уже была приведена в концу, то он находил возможным атаковать в одно в то же время и остров и неприятельскую часть города. Для исполнения этого плана Цезарь посадил на малые суда и лодки десять когорт и отборных, легко вооруженных воинов, избрав к тому наиболее способных из числа Галльских всадников. В то же время, для развлечения сил неприятельских, Цезарь атаковал другую часть острова палубными судами, обещав большое награждение тем, которые первые им овладеют. Сначала неприятель упорно выдерживал натиск наших; в одно и то же время он и оборонялся с крыш домов и защищал вооруженными людьми берег; доступ к нему для наших был затруднителен по его крутости; притом неприятель, искусно пользуясь знанием местности, защищал узкие морские проходы пятью галерами и многими мелкими судами. Наконец наши, исследовав местность и отыскав броды, вышли на берег сначала в малом числе, а поток и все за ними последовали и произвели дружное нападение на неприятелей, оборонявших берег. Тогда все Фаросцы обратили тыл; видя это, бывшие на судах, оставив защиту гавани, причалили к берегу и расположенному на нем селению, и вышли из судов для защиты домов.
18. Впрочем и в укреплениях неприятель не мог долго продержаться. Хотя строения здесь были такие же, как и в Александрии (конечно только в меньшем размере), а высокие и сплошные башни представляли настоящую стену; притом наши не взяли с собою ни лестниц, ни фашин, и ничего, что нужно для приступа; однако ужас заставляет в людях молчать голос здравого рассудка и отнимает силу у членов, как случалось в на этот раз. Те же самые неприятельские воины, которые мыслили о сопротивлении нашим на ровном месте, считая себя совершенно им равными, были до того испуганы поражением и большою потерею своих, что уже не считали себя в безопасности на вершине строений, имевших 30 футов вышины, и через мол метались оттуда в море, пытаясь спастись вплавь до города, отстоявшего оттуда на 900 шагов. Однако многие из них были взяты и умерщвлены, всего же взятых в плен было 400 человек.
19. Цезарь отдал занятые им строения на разграбление воинам, как воинскую добычу; укрепление же, находившееся у моста, ближе к Фаросу, возобновил и оставил в нем гарнизон. Фаросцы из него бежали; но другой мост, ближайший к Александрии и сильнее укрепленный, они еще обороняли. На другой день Цезарь произвел пристук и к нему, надеясь взятием его положить конец внезапным грабительским набегам неприятельских судов. Меткою стрельбою ручною и из орудий неприятель скоро был сбит с моста и отступил к городу. Тогда Цезарь высадил на него примерно около трех когорт (более поместить там войск не позволяла теснота места, а потому прочие войска и остались на судах). Потом Цезарь приказал на мосту к стороне неприятеля возводить вал, а место, где мост образовал свод, назначенный для выхода судов, велел завалить каменьями. Последнее немедленно было приведено в исполнение, и таким образом ни самого малого размера суда не могли более выходить из гавани, и работы по укреплению моста начались; тогда, по совершенно другому плану действия, все войска Александрийцев вышли из города и на широком месте, у головы моста, стали готовые к бою; в то же время суда, которые обыкновенно высылались из-за мостов для зажжения транспортных судов наших, были придвинуты к молу. Таким образом наши сражались с мосту и с мола, а неприятель с площадки, находящейся напротив моста, и с судов действовал против мола.
20. Пока Цезарь занимался этим и увещевал воинов, с наших галер большое число гребцов и моряков высадилось на мол, - одни увлечены были желанием посмотреть, а другие увлечены желанием подраться. Они сначала отражали подходившие к мосту суда неприятельские, бросая каменья и пращи, и приносили значительную пользу в этом отношении множеством метательных снарядов. Когда же в стороне от них, с открытого фланга, высадилось несколько Александрийцев, то наши, бывшие безо всякого порядка и распоряжения, видя свою неосторожность, стали спасаться бегством с мола на суда. Видя их бегство, обрадованные Александрийцы спешили высаживаться и сильно теснили и преследовали наших при отступлении. Остававшиеся же на галерах спешили, отняв лестницы, отодвинуть суда от берега, дабы они не достались в руки неприятеля. Наши воины трех когорт, находившиеся на мосту и первом моде, смутились, слыша за собою крики и видя бегство своих, а спереди поражаемые множеством стрел неприятельских, они испугались, как бы неприятель не зашел им в тыл, и как бы с удалением судов не были они совершенно отрезаны. А потому они оставили начатые ими работы по укреплению моста и в поспешном бегстве устремились к судам. Частью они достигли ближних судов, но, насажавшись в большом числе на них, они от тяжести вместе с ними пошли ко дну. Часть, колебавшаяся и думавшая о том, как ей поступить, была избита Александрийцами. Некоторые были так счастливы, что нашли безопасное убежище на легких судах, стоявших у берега на якоре. Немногие спаслись вплавь к ближайшим судам с помощью щитов и употребив все усилия.
21. Цезарь сам не избег этой опасности; пока можно было, он все убеждал своих защищать мост и укрепление. Видя же, что бегство становится общим, он удалился на свой корабль. Когда множество воинов бросились на него в беспорядке и невозможно было ни управлять судном, ни отодвинуть его от берега, то Цезарь, предвидя участь этого судна, бросился с него и вплавь достиг одного из судов, стоявших поодаль. Отсюда он посылал на помощь своим лодки; они спасли некоторых; корабль же его, обремененный людьми, потонул. В этом сражении мы потеряли из числа легионных воинов около 400 и немного больше гребцов и моряков. Александрийцы усилили укрепление в этом месте новыми работами и военными орудиями; а заваленный проход для судов очистили совершенно так, что они свободно могли ходить по прежнему.
22. Этот урон не только не смутил наших воинов, но еще более их воодушевил и вызвал на отмщение; с нетерпением ждали они случая напасть на укрепления неприятеля. В ежедневных стычках, бывавших совершенно случайно вследствие вылазок и набегов Александрийцев.... несмотря на то, что силы наши были развлечены защитою больших укреплений, воины пылали усердием. Убеждения Цезаря не соответствовали ни терпению воинов в работах, ни их желанию сражаться. Скорее кажется нужно было охладить жар воинов, чтобы не допустить их очертя голову бросаться в самые опасные предприятия, чем возбуждать их к сражению; поощрять же их усердие было бы излишним.
23. Александрийцы, видя, что Римляне в счастии становятся самоувереннее и в несчастии не теряют присутствия духа, истощив все средства к обороне, и в нерешительности, как надобно полагать, не зная более в чему прибегнуть, или вследствие убеждений приближенных царя, которые находились во власти Цезаря, или секретно получив одобрение своего прежнего замысла от царя, через его послов, отправили к Цезарю просить: "чтобы он выпустил царя и дозволил бы ему перейти в своим; что весь народ, которому надоело правление женщины через доверенное лицо, крайне жестокое управление Ганимеда, готов будет исполнить то, что ему прикажет царь, и если он изберет дружбу и союз с Цезарем, то никакой страх опасности не воспрепятствует всему народу совершенно покориться",
24. Цезарь, хотя знал вероломство этого народа, привыкшего высказывать совершенно противоположное его настоящим чувствам, однако нашел полезным дать ему прощение по его просьбе. В этом случае расчет его был таков: если Александрийцы действительно также думали, как говорили, то нельзя было сомневаться, что царь, и будучи отпущен, останется в дружбе с Римлянами. Если чего скорее надобно было ожидать от природных свойств жителей, они только желают иметь в царе главу своего восстания, то для него, Цезаря, более чести и славы вести войну с царем, чем с шайкою беглых и пришлецов, А потому Цезарь убеждал царя: "порадеть о наследственном его государстве, пощадить прекраснейшее свое отечество, которое, быв дотоле в цветущем положении, сделалось теперь жертвою огня и разрушения. Ему надлежит образумить своих подданных и открыть им в союзе с народом римским верный путь к безопасности. Доверие же его, Цезаря, к нему так велико, что он отпускает его к его подданным, находящимся в открытой войне с ним". Цезарь взял правою рукою правую же руку царя, уже приходившего в совершенный возраст, и начал с ним прощаться. Царь с малолетства бывший в шкоде лицемерия и обмана, остался и тут верен характеру своего народа; со слезами он начал умолять Цезаря: "чтобы он его не отпускал от себя; и самое царство для него не так приятно как видеть Цезаря". Цезарь сам был растроган, уговаривал царя не плакать, представляя ему, что от него зависит, чтобы их разлука была кратковременная, а потом отпустил его к его народу. Но он как бы вырвавшись на свободу из тюрьмы, с таким ожесточением начал вести войну с Цезарем, что не оставил сомнения, что слезы, пролитые при разлуке с ним, были слезы радости. Приближенные Цезаря и многие из его войска легаты, сотники и воины не без удовольствия видели, как коварно насмеялся лицемерный мальчик над излишнею доброту Цезаря; но Цезарь в этом случае следовал не одному только доброму влечению сердца, а имел план, основанный на глубоком расчете.
25. Получив нового вождя, Александрийцы нисколько не сделались от этого сильнее, а Римляне не ослабели в силах. С огорчением они видели, что воины с презрением и насмешкою смотрят на возраст и слабость царя, и что от него нет им никакой пользы. До неприятелей дошел слух, еще самому Цезарю неизвестный, что сильное вспомогательное войско идет на помощь Цезарю сухим путем из Сирии и Киликии. Они вознамерились отрезать нам подвозы разных припасов морем. С этою целью в удобных местах у Канопа они расставили настороже легкие суда и вредили нашим транспортам. Получив об этом известие, Цезарь приказал изготовиться и выступить в поход своему флоту, поручив над ним начальство Тиб. Нерону. При этом флоте отправились и родосские суда и с ними Евфранор, без которого не обходилась ни одна, мало-мальски удачная, морская экспедиция. Но счастие, нередко берегущее несчастный конец для своих любимцев, изменило Евфранору и привело его к гибели. Когда флот наш прибыл к Канопу и сразился с неприятельским, то Евфранор, по своему обыкновению, первый вступил в дело, пробил одну неприятельскую трирему и затопил ее; но, преследуя другую, нашел слишком далеко и был окружен Александрийцам; наши же суда не поспели за ним и не подали ему помощи, или полагая, что Евфранор довольно храбр и сам вывернется из опасности, или опасаясь сами за себя. Таким образом, в этом сражении, только один Евфранор поступил как следовало, но и погиб жертвою своей храбрости и со своим победоносным кораблем.
26. Около этого времени Митридат, уроженец Пергама, знатного происхождения человек, известный званием военного дела и храбростью, испытанной верности и преданности в дружбе к Цезарю (он еще в самом начале Александрийской войны был отправлен в Сирию и в Киликию за вспомогательным войском, в собрал его в течение непродолжительного времени, как вследствие общего усердия всех племен к Цезарю, так в неусыпными своими трудами) пришел в Пелузию с войском по перешейку, соединяющему Египет с Сириею. Этот город, весьма важный по своему положению (он с сухого пути ключ Египта, точно также как с моря Фарос), был занят сильным гарнизоном из войска Ахиллы. Митридат, окружив его со всех сторон многочисленным войском, одновременно произвел нападение на всех пунктах, и постоянно вводил в дело свежие силы, благодаря храбрости и упорству своих войск тем же днем овладел городом, каким к нему подошел и оставил в нем гарнизон. Совершив такой славный подвиг, он двинулся к Цезарю в Александрию в покорил Цезарю все места, по которым проходил, больше одною славою, обыкновенно предшествующею победителю, чем силою оружия.
27. Лучшим местом Египта по справедливости можно назвать то, которое находится близ Александрии и именуется Дельтою, вследствие сходства с этою буквою. Здесь река Нил неожиданно делится на двое и, понемногу расходясь двумя руслами по разным направлениям, впадает в море, оставив между ними весьма большое расстояние. Царь, узнав о приближении Митридата к этому месту и желая воспрепятствовать ему перейти реку, послал против него сильные войска с приказанием, или совершенно истребить его войска, или только удержать их, в чем, как полагал, не было затруднения. Главное, царю нужно было не столько уничтожить войска Митридата, сколько воспрепятствовать ему соединиться с Цезарем. Передовые войска царя, как только перешли реку у Дельты, и встретились с войсками Митридата, торопясь, как бы не разделить честь победы со следовавшими за ними войсками вступили в бой. Первый натиск их Митридат выдержал весьма осторожно в лагере, укрепленном сообразно с нашими военными обычаями. Когда же неприятель в расстройстве и опрометчиво подошел под самые его укрепления, то, сделав со всех сторон вылазку, он умертвил весьма многих из них. Только благодаря знанию местности и присутствию судов, с помощью которых он перешел реку, неприятель избег совершенного истребления. Опомнившись от страха, разбитые неприятельские войска примкнули к следовавшим за ними свежим и снова начали нападать на войска Митридата.
28. Митридат отправил гонца к Цезарю, давая ему звать о случившемся; в то же время царь узнал о том же от своих. Таким образом почти одновременно отправились - царь раздавить всеми силами войска Митридата, а Цезарь на выручку его. Царь скорее совершил путь быстрым плаванием по Нилу, имея на нем многочисленный и совершенно готовый флот. Цезарь не хотел идти тем же путем, дабы не быть вынужденным принять на реке сражение; но он предпочел плыть по морю, омывающему, как мы говорили выше, эту часть африканского берега, и поспел прежде, чем царь произвел нападение на Митридата; таким образом этот последний с победоносным и невредимым войском остановился на возвышенной местности, укрепленной природою; она окружена со всех сторон равниною и с трех прикрыта была укреплениями разного рода. Одною стороною примыкала она к реке Нилу, другою и самому высокому пункту возвышенности, где и расположен был лагерь, а с третьей она опоясывалась болотом.
29. На пространстве, отделявшем лагерь царя от лагеря Цезарева, в расстоянии от первого милях в семи, текла в крутых берегах неширокая река, впадающая в Нил. Царь, зная, что этим путем надлежало идти Цезарю, отправил вперед к этой реке всю конницу и отборных легковооруженных пехотинцев с целью воспрепятствовать переходу Цезаря через реку. Неприятель стрелял издали с возвышенного берега реки; бой был для обеих сторон неравный; при таких условиях и храбрость оставалась бесполезною и трусость без наказания. Воины наши, как пешие, так и конные, ведя в течение столь долгого времени борьбу с Александрийцами при равных условиях, пришли теперь в негодование. Таким образом в одно и то же время наши германские всадники, отыскивая брод по реке, спустились по берегу, где он был менее крут, и бросались вплавь через реку, - и наших легионов воины, срубив огромные деревья, которые доставили с одного берега на другой, образовали на скорую руку мост, и перешли реку. Неприятель до того пришел в ужас от нападения наших, что всю надежду на спасение положил в бегстве; впрочем, напрасно: весьма немногим удалось уйди к войскам царя, а почти все остальные в большом числе были избиты.
30. Цезарь, после полного успеха, немедленно двинулся к царскому лагерю, желая своим быстрым и неожиданным движением вселить ужас в Александрийцев и без того пораженных одержанною им победою. Но видя, что лагерь царя сильно укреплен и местностью и искусством, и что вал покрыт множеством воинов готовых в защите, Цезарь не заблагорассудил произвесть приступ с воинами, утомленными от дороги и от сражения. Вследствие этого он расположился лагерем в небольшом расстоянии от неприятельского. На другой день Цезарь со всеяв силами ударил на укрепление, сделанное царем в ближайшем селении, неподалеку от его лагеря (желая удержать это селение за собою, царь соединил его линиею укреплений с лагерем) и овладел им. Нападение произведено было Цезарем со всеми силами не потому, чтобы с меньшим числом воинов нельзя было ждать успеха, но для того, чтобы, пользуясь своим успехом в смятением Александрийцев, немедленно сделать приступ в царскому лагерю. Таким образом воины наши, преследуя Александрийцев, спасавшихся бегством из укреплений в лагерь, подошли к самому валу, у которого и завязался упорный бой. С двух сторон только можно было нашим весть приступ: с одной, где была, как выше сказано, ровная местность; с другой, где оставался небольшой промежуток от укреплений лагеря до реки Нила. Со стороны ровной, местности отборные и многочисленные полки Александрийцев делали отпор нашим; но еще с большим успехом и вредом для наших воинов действовал неприятель к стороне реки Нила: наши были поражаемы с двух сторон стрелами: с вала неприятельского лагеря и с судов, в большом количестве стоявших на реке и наполненных стрелками и пращниками.
31. Цезарь, видя, что его воины вотще истощают все усилия храбрости и ничего не могут сделать вследствие неблагоприятных условий местности, заметил, что Александрийцы оставили без защиты самый возвышенный пункт лагеря. Полагая его достаточно защищенным крутизною местности, они все собрались к тому месту, где происходило сражение, частью из любопытства, частью желая принять в нем участие. А потому Цезарь отдал приказание нескольким когортам обойти лагерь и овладеть самим возвышенным его пунктом; начальство над этою экспедициею Цезарь вверил Карфулену, которого присутствие духа и знание военного дела были ему хорошо известны. Когда воины наши прибыли к цели похода, они встретили самое незначительное сопротивление. Александрийцы, видя опасность и слыша наши воинские клики со всех сторон, пришли в смятение и искали спасения в бегстве из одной части лагеря в другую. Видя замешательство врагов, наши пришли еще в большее одушевление и почти одновременно на всех пунктах произвели в неприятельский лагерь; впрочем воины Карфулена первые заняли самый возвышенный пункт его и, рассыпавшись оттуда по лагерю, избивали неприятелей. Большая часть Александрийцев, избегая грозившей им опасности, устремились толпами с лагерного вала к реке: множество их погибло в самом рву, но по трупам их следующие проложили более удобный для себя путь к бегству. Достоверно известно, что сам царь бежал из лагеря и был принят на судно, но погиб вместе с ним, когда оно было затоплено множеством людей, которые подплывали к ближайшим судам.
32. Свершив дело весьма счастливо и быстро Цезарь, обнадеженный совершенно такою блистательною победою, ближайшей сухопутною дорогою двинулся к Александрии и вошел победителем в ту часть города, которая занята была неприятельскими войсками. Он не обманулся в своем ожидании, что неприятель, услыхав о результате последнего сражения, не будет более помышлять о сопротивлении. По прибытии своем в Александрию, Цезарь пожал достойные плоды своей храбрости и величия духа. Все жители города, бросив оружие, вышли из укреплений и, облекшись в одеяния, в которых обыкновенно молят победителей о пощаде, вынесли всю свою святыню, которою привыкли умилостивлять своих разгневанных и оскорбленных царей, и так встретили Цезаря с изъявлением совершенной покорности. Цезарь ободрил их милостивыми словами и, приняв их обещания в верности, через укрепления неприятельские прибыл в свою часть города, где встречен был поздравлениями своих: они радовались не только счастливому окончанию опасностей и войны, во и самому прибытию Цезаря.
33. Он, овладев Египтом и Александриею, поставил над ними царей, назначенных Птоломеем в завещании (свидетелями и поручителями того, что его распоряжения не будут изменены, он назначил Римлян). Так как старший из сыновей Птоломея погиб, то царская власть отдана младшему и с ним старшей из двух сестер его Клеопатре, которая все время неизменно оставалась в дружественном союзе с Цезарем и не покидала его владений. Младшую же царевну Арсиною, именем которой, как мы выше писали, так неумеренно в течение долгого времени правил Ганимед, Цезарь решился удалить из Египта для того, чтобы на будущее время, пока упрочится власть новых государей, отнять повод к возмущению, которым могли воспользоваться люди злонамеренные. С собою Цезарь взял только шестой легион, состоявший из ветеранов; прочие же легионы оставил здесь, чтобы упрочить власть царей, которые не могли пользоваться расположением своих подданных, так как они оставались верными дружбе Цезаря и еще не имели в свою пользу прав давности владения, будучи царями только едва несколько дней. Притом общая польза и величие государства требовали, чтобы войска римские оставались здесь: в случае верности новых государей, они были для них опорою и ручательством безопасности; в случае же их измены, они легко могли быть тотчас наказаны. Распорядясь таким образом и устроив все дела, Цезарь сухим путем двинулся в Сирию.
34. Пока описанные выше события происходили в Египте, царь Деиотар прибыл к Домицию Кальвину, управлению которого Цезарь вверил Азию и соседние провинции, и умолял его не допустить Фарнака присваивать себе и опустошать его царство Малую Армению и царство Ариобарзана - Каппадокию. В противном случае - говорил Деиотар - они будут не в состоянии исполнять его приказания в платить положенную с них дань. Домиций рассудил, что как с одной стороны необходим исправный платеж дани, употребляемой на содержание войска, так с другой стороны несовместно с честью и величием народа римского и побеждавшего везде Цезаря, допускать чуждого царя отнимать владения у государей, бывших в союзе и в дружбе с нами. Он немедленно отправил гонцов к Фарнаку, давая ему знать, чтобы он очистил Армению и Каппадокию, и что народ римский, хотя и занятый внутреннею войною, не допустит посягательства на свои права и величие. Чтобы силою поддержать свои требования, Домиций решился двинуться вперед с войском. Прибыв к легионам, он взял с собою один из трех, а именно 36-й, а два послал в Египет к Цезарю вследствие его письменного приказания: один из них, отправленный сухим путем через Сирию, не поспел к Александрийской войне. Кв. Дониций к своему тридцать шестому легиону присоединил два Деиотаровы, в течение многих лет обученные нашей дисциплине и вооружению, и сто всадников; столько же всадников взял он у Ариобарзана. он послал П. Секстия к Кв. Плеторию, квестору, с приказанием привесть легион, набранный в Понте на скорую руку, а Квинкта Патизия в Киликию за вспомогательными войсками. По распоряжению Домиция все эти войска поспешно сосредоточились в Комане.
35. Между тем послы принесли от Фарнака такой ответ: "Каппадокию он очистит, но Малую Армению он удержал, так как права на нее достались ему от отца. Впрочем он их отдает вполне на суд Цезаря; готов он будет исполнить все, чтобы тот ни постановил. Кв. Домиций понимал, что Фарнак очистил Каппадокию не добровольно, а по необходимости; ему легче было защитить Малую Армению, непосредственно и его царству прилежащую, чем отдаленную Каппадокию. Притом Фарнак полагал, что Домиций идет со всеми тремя легионами; когда же узнал, что два из них отправлены к Цезарю, то он смелее расположился в Армении. Впрочем Домиций настаивал на своих требованиях: "чтобы Фарнак вышел и из Малой Армении, на которую он не больше имеет права, как и на Каппадокию. Несправедливо с его стороны требовать, чтобы дело оставалось в таком положении до прибытия Цезаря; и пусть он приведет его в тот вид, как оно было прежде". Дав такой ответ Фарнаку, Домиций двинулся в Армению с теми силами, о которых мы упомянули выше, избрав для похода дорогу по возвышениям. Из Понта от Команы вдет довольно высокий горный хребет, поросший лесом, и достигает до Малой Армении в том месте, где она граничит с Каппадокиею. Выгода избранного Домицием пути заключалась в том, что по возвышенности места нельзя было опасаться нечаянного нападения со стороны неприятеля. Притом Каппадокия, расстилавшаяся у подошвы этого горного хребта, в избытке могла доставлять все припасы, нужные для содержания войска.
36. Между тем Фарнак отправлял посольство за посольством к Домицию с предложениями мира и с богатыми подарками. Домиций упорно отвергал и то и другое, говоря послам Фарнака, что для него всего дороже величие народа римского и защита прав союзных царей. Большими и безостановочными переходами Домиций прибыл к Никополю (город этот находится в Малой Армении на ровном и открытом месте, но в некотором расстоянии по обеим сторонам его идут горы) и расположился лагерем в семи милях от него. Так как, по выходе из этого лагеря, Домицию надлежало проходить теснины, то Фарнак расположил у них в засаде отборную пехоту и почти всю конницу; в соседних же местах велел стеречь в большом количестве стада и показываться земледельцам и горожанам без опасения, как в мирное время. Цель Фарнака была или заманить Домиция в засаду мирными предложениями и тем, что вид страны, наполненной стадами и мирными жителями, казалось уничтожал всякое опасение войны; или дав приманку добычи воинам Домиция, напасть на них в то время, когда они рассеются для грабежа.
37. Приготовив эту засаду, и чтобы лучше заманить в нее Домиция, Фарнак не переставал посылать к нему, высказывая желание мира и дружбы. Но это самое ожидание и надежда кончить все миром и замедлили выступление Домиция из лагеря. Фарнак, видя, что случай к нечаянному нападению прошел, и что его засада может быть открыта, отвел свои войска оттуда в лагерь. На другой день Домиций подошел к самому Никополю и стал у стен его лагерем. Пока наши воины занимались его укреплением, Фарнак расположил свои войска в боевом порядке, им изобретенном и всегда употребляемом: с фронта он поставил войска в одну линию, но на флангах в три линий. В центре точно также были три линии и только в обоих промежутках между центром и крыльями войска были расположены в одну линию. Домиций беспрепятственно привел к концу укрепления лагеря, поставив часть войск перед валом.
38. В следующую ночь Фарнак, перехватив гонцов несших письма к Домицию об Александрийских делах, узнал из них, что Цезарь сам находится в большой опасности и просит Домиция прислать ему как можно скорее вспомогательные войска и самого через Сирию придвинуться ближе к Александрии. Узнав об этом, Фарнак надеялся на успех, только стараясь выиграть время и полагая, что Домицию необходимо будет поспешно удалиться. С этой целью он от города с той стороны, где нашим удобнее было произвести на него нападение, приказал провесть два рва, параллельно, один от другого в небольшом расстоянии, в четыре фута глубины. За эти рвы Фарнак решился не выводить войска и позади их располагал их в боевом порядке. Конницу же всю ставил вне рва по флангам, как потому, что иначе она не могла приносить никакой пользы, так я потому, что она далеко была гораздо многочисленнее нашей.
39. Домиций более озабочен был затруднительным положением Цезаря, чем своим собственным. Отступление совершить с безопасностью он не мог и как было отступить без всякого повода и напрашиваться на те условия, которые им же были отвергнуты? А потому он вывел войска из лагеря и расположил их в боевом порядке. Тридцать шестой легион он поставил на правом фланге, а понтийский на левом; из легионов Деиотаровых он составил центр, сжав его с фронта как можно теснее; из остальных когорт образовал он резерв. Тогда между обоими войсками, готовыми в бою, завязалось сражении.
40. По данному в одно и то же время с обеих сторон сигналу, бросились воины одни на других; бой был упорный и с переменным счастием. Тридцать шестой легион, ударив на неприятельскую конницу, расположенную по сю сторону рва разбил ее на голову, гнал до стен города и, перешед там ров, напал на неприятелей с тылу. Понтийский легион отступил немного, а резерв пытался, обошед неприятеля, ударить на него с открытого флангу, но не мог удачно исполнить этого, был сжат я разбит при самом переходе рва, а Деиотаровы легионы едва выдержали первый натиск. Таким образом неприятель, одержав совершенную победу в центре и на правом крыле, обратился всеми силами на тридцать шестой легион. Несмотря на несоразмерность сил, тот образовал из себя круг, храбро оборонялся от многочисленного неприятеля и, не теряя присутствия духа, сражаясь отступил к подошве гор. Фарнак не решился преследовать его туда по затруднительной местности. Таким образом Понтийский легион был почти совершенно уничтожен, большая часть воинов Деиотара погибла; но тридцать шестой легион успел спастись в горы, потеряв не более 250 человек; в этом сражении было убито несколько всадников римских, известных по своей храбрости и общественному положению. Домиций после такого поражения собрал остатки разбитого войска в отступил в Азию через Каппадокию, следуя безопасными дорогами.
41. Фарнак возгордился успехом и надеялся, что с Цезарем делается именно то, чего бы ему хотелось, и всеми силами занял Понт. Он уже мечтал о величии своего отца только с более счастливым исходом. Как победитель он пользовался своим торжеством и царскою властью с величайшею жестокостью: взял силою много городов, разграбил имения граждан римских и жителей Понта и применял в отношении к тем из них, которые заслуживали внимания по своему возрасту и красоте, такие казни, которые были хуже самой смерти. одним словом беспрепятственно заняв Понт, Фарнак хвалился, что возвратил под свою власть царство принадлежавшее его отцу.
42. Около того же времени, значительный урон понесли мы в Иллирике; дотоле же эта область оставалась за нами и оборона ее ничего не принесла нам, кроме чести. Посланный туда летом с двумя легионами, К. Корнифиций, квестор Цезаря, исправлявший должность претора, несмотря на то, что эта провинция была опустошена и истощена войною и раздорами жителей, своею неусыпною деятельностью и благоразумием, а главное осторожностью, с какою он избегал заходить далеко, не только что удержал, но и отстаивал ее с большим успехом. Он покорил силою многие крепостцы, расположенные на возвышенных местах, жители которых под защитою местности вносили своими набегами войну и опустошение в прилежащий край и отдал их на разграбление своим воинам. Как ни скудна была найденная там добыча, но при бедности провинции и она была дорога для воинов, тем более, что она была снискана их доблестью, Когда Октавий, после Фарсальской битвы, искал в том заливе убежища с большим флотом, то Корнифиций с немногими судами Ядертинцев, которые постоянно оказывали Римскому государству значительные услуги, овладел многими судами Октавия, отошедшими от прочих и, присоединив взятые суда к имевшимся у него судам союзников, образовал флот, который мог ввести в дело с неприятельским. Цезарь после своей победы, отправился преследовать Помпея в отдаленные земли и слыша, что много из бежавших неприятелей ушло в Иллирик по его близости к Македонии и что там образовалось значительное скопище, отправил к Габинию письменное приказание, чтобы он шел в Иллирик с легионами рекрутов последнего набора и, соединясь с Корнифицием, отстоял бы провинцию в случае, если ей будет угрожать опасность. Буде же для удержания ее не будут, потребны значительные силы, то Габиний должен был отвести свои легионы в Македонию. Цезарь был убежден, что доколе Помпей будет в живых, жители этих стран будут помышлять только о том, как бы возобновить войну.
43. Габиний прибыл в Иллирик в зимнее время среди затруднений всякого рода. Может быть он имел о средствах провинции преувеличенное понятие или надеялся на счастие, сопровождавшее Цезаря во всех его действиях или слишком рассчитывал на свою храбрость и знание военного дела, совершив не раз с успехом затруднительные походы. Как бы то ни было, но по прибытии он увидел, что нечего было надеяться на средства области, частью истощенной, частью непокорной; на судах подвозить съестные припасы было невозможно, вследствие бурь, обыкновенно свирепствующих в море в это время года. Среди таких затруднений, Габиний должен был вести войну по указанию необходимости, а не по внушению благоразумия. Таким образом он вынужден был недостатками всякого рода в самое суровое время года нападать приступом на города и укрепления неприятельские, причем терпел неоднократные поражения. До того пришел он в пренебрежение у туземцев, что дорогу в Салону, приморский город, населенный верными и храбрыми римскими гражданами, проложил себе только открытою силою и упорным боем. Тут потерял он более двух тысяч воинов, 38 сотников, четыре трибуна; с остальными же войсками удалился в Салону; терпя там лишения всякого рода, через несколько месяцев он умер там от болезни. Неудача его при жизни и нечаянная смерть подали было большую Октавию надежду захватить всю эту провинцию; но счастие, играющее первую роль в военном деле, предусмотрительность Корнифиция и мужество Ватиния дали другой оборот делу.
44. Ватиний, находясь в Брундизии и узнав о событиях в Иллирике, будучи вызываем частыми письмами Корнифиция, для подания помощи провинции, слышал, что Октавий вступил в союз с дикими обитателями этой страны и в весьма многих местах приступает к запятым нашими войсками укреплениям, частью морем с помощью флота, частью с сухого пути пешими войсками туземцев. Несмотря на слабость здоровья и то, что силы тела не соответствовали бодрости духа, однако Ватиний преодолел все трудности, какие ему противопоставили его собственный недостаток сил, зимнее время года и необходимость действовать поспешно. Имея у себя в пристани очень мало галер, он послал письма в Ахайю к К. Калену, прося его прислать к нему судов. Видя, что они замедлили прибытием, опасное же положение наших, не бывших в состоянии сопротивляться нападению Октавия, не позволяло долго ждать, он придумал употребить в дело транспортные суда, которых у него было большое количество, хотя и не такое, чтобы их достаточно было для открытого сражения, и снабдил их рострами такими, как у галер. Он присоединил их к галерам в, составив довольно значительный численностью флот, посадил на них старых воинов, которые в большом числе изо всех легионов оставались в Брундизии за болезнью при переходе войска в Грецию и отправился в Иллирик. По дороге он взял несколько приморских городов, покорившихся было Октавию; прочие же города, упорствовавшие в неповиновении, оставил покуда в покое, имея главною целью как можно скорее настигнуть самого Октавия. Он в это время осаждал с моря и с сухого пути Епидавр, где находился наш гарнизон; Ватиний своим прибытием вынудил Октавия снять осаду, а гарнизон привял к себе на суда.
45. Октавий, узнав, что большая часть Ватиниева флота состоит из транспортных судов, надеялся на превосходство своего флота и остановился у острова Тавриды. Ватиний следовал за ним, не предполагая, чтобы он там остановился, но не желая дать ему отдыха преследованием. Когда уже он подходил к Тавриде и суда его шли в беспорядке, вследствие непогоды и не предполагая близости неприятеля, как вдруг увидел, что навстречу ему идет корабль; реи его были спущены до половины, мачты и сам он наполнен воинами. Заметив это, Ватиний немедленно отдал приказание свернуть паруса, спустить реи, а воинам взяться за оружие. В то же время поднятием флага, служащего сигналом к сражению, он дал знать следовавшим за ним судам, чтобы они поступили по его примеру. Ватиниевы воины изготовлялись застигнутые врасплох, а Октавиевы суда уже совершенно готовые выступили из гавани. С обеих сторон выстроились суда в боевой порядок. Порядок и устройство были на стороне Октавия, а готовность воинов и усердие на стороне Ватиния.
46. Вативий, зная, что флот его и размером судов и числом их уступает неприятельскому, не решился предоставить бой случайностям судьбы, а сам первый со своим судном о пяти рядах весел устремился на корабль о четырех рядах весел, на котором находился сам Октавий. С таким напряжением сил и ловкостью действовали гребцы, что при столкновении обоих судов носами, медная оббивка у корабля Октавиева была пробита и он удержался на одном дереве. Упорное сражение завязалось на всех пунктах, но особенно около судов, где находились вожди; к ним спешили на помощь, а потому сражение сосредоточилось на малом пространстве моря и приняло характер рукопашного боя. Но чем ближе сходились суда, тем больше перевес был на стороне Ватиния. Храбрые воины его с удивительным самоотвержением перескакивали на неприятельские суда и в рукопашной схватке, где мужество было на их стороне, без труда были победителями. Корабль Октавиев затоплен; многие его суда или захвачены в плев, или с пробитыми носами (рострами) пошли ко дну; бывшие же на них воины частью перерезаны, частью сброшены в море. Сам Октавий искал спасения на лодке и хотя она от тяжести пошла ко дну, вследствие того, что на нее набралось слишком много народу, но он раненый успел доплыть до своего запасного корабля. Принятый на него, когда ночь положила конец сражению, он, пользуясь бурною погодою, ушел на всех парусах. За ним последовали остальные суда его флота, которых случай спас от гибели.
47. Одержав победу, Ватиний приказал играть отбой и, не потеряв ни одного судна, вступил победителем в ту самую пристань, из которой вышел на бой флот Октавиев. В этом сражении Ватиний захватил одно судно о пяти рядах весел, два о трех, восемь о двух и многих гребцов Октавиевых. Употребив два дня на исправление повреждений в своих судах и захваченных у неприятеля, на третий Ватиний двинулся к острову Иссе, куда, как он полагал, бежал Октавий; здесь находился один из значительных городов всей страны, известный своею преданностью к Октавию. По прибытии Ватиния к городу жители его немедленно ему покорились. Тут он узнал, что сам Октавий с немногими небольшими судами, пользуясь попутным ветром, отправился в Грецию с тем, чтобы оттуда искать убежища в Сицилии и в Африке. Таким образом Ватиний в короткое время достиг блистательного успеха: выгнав флот неприятельский изо всего этого залива, он возвратил Иллирик под власть Корнифиция и вернулся победителем в Брундизий безо всякой потери в войске и флоте.
48. В то время, когда Цезарь у Диррахия держал Помпея в облежании, потом, получив решительный над ним успех у Палефарсал, вел борьбу в Александрии с большою опасностью, но еще с большею славою, в Испании оставлен был в должности претора для окончательного покорения дальней Испании К. Кассий Лонгин. он, или верный своему природному характеру или движимый местью за то, что, во время управления его этою провинциею в должности квестора, едва не погиб жертвою предательского нападения, явно выказывал свою ненависть к жителям этой провинции. Или сознавая в душе, что он заслуживает их взаимную ненависть или замечая ее худо скрытою в их действиях и словах, как бы то ни было, Лонгин хотел найти против нее защиту, привязав к себе войско. Лишь только собрал он его в одно место, как обещал каждому воину по сто сестерций. Скоро после того, взяв в Лузитании приступом город Медобрегу в гору Герминийскую, на которой жители Медобреги искали было спасения, Лонгин был провозглашен императором и подарил каждому из воинов по сто сестерций. Кроме того он не щадил для них подарков и награждений, которыми в настоящем приобретал по-видимому любовь войска, но которые неприметно мало-помалу ослабляли строгость военной дисциплины и уважение к вождю.
49. Кассий, расположив легионы на зимних квартирах, отправился в Кордубу для делания там суда и расправы. он задумал собрать с провинции, как ни обременительно это было для нее, деньги на покрытие сделанных им долгов. Как обыкновенно бывает с щедрыми людьми, он был тем требовательнее, чем более ему самому нужно было средств для удовлетворения его расточительности. Люди богатые были обложены денежными суммами, и Лонгин не только принимал их, но и настоятельно их требовал. Самые пустые обвинения принимались в соображение, если они касались людей богатых и где только дело шло о деньгах, была ли то большая и значительная сумма, или малая и ничтожная, то это делалось первою заботою императора и предметом разбирательства его судилища. Вряд ли кого оставили в покое, про кого знали, что он в состоянии откупиться; его или отдавали на поручительство, или прямо отдавали под суд. Таким образом жителям провинции, кроме убытка в денежных интересах, угрожала еще личная опасность.
50. Вследствие этого случилось, как и надобно было ожидать, что Лонгин, действуя также, как когда был квестором, навлек на себя ту же ненависть жителей провинции и они снова стали составлять умыслы против его жизни. Им сочувствовали в этом и некоторые приближенные Кассия; хотя они и были соучастниками его грабительства, но ненавидели того, кто дозволял им злодейства: они брали то, что удавалось, а что ускользало или было у них отсуждаемо, то в том они винили Кассия. Он набрал вновь пятый легион; самый набор и увеличение издержек вместе с умножением войска только содействовали к тому, чтобы сделать Лонгина еще более ненавистным. Кроме того набрано три тысячи всадников, вооружение которых стоило огромных издержек. Одним словом, Лонгин не давал отдыха своей провинции.
51. Между тем Лонгин получает от Цезаря письменное приказание перейти с войском в Африку, и через Мавританию двинуться к пределам Нумидии. Распоряжение это сделано было вследствие того, что царь Юба послал вспомогательные войска Кн. Помпею и как полагали соберет еще большие. С великим удовольствием и с чувством удовлетворенного самолюбия прочел Лонгин письмо Цезаря, усматривая из него, что в его распоряжение отдаются области еще неистощенные и царство, находящееся в цветущем положении. Вследствие этого он сам отправился в Лузитанию за легионами и вспомогательными войсками. Без себя же он поручил людям, на которых мог полагаться, изготовить запасы хлеба и сто судов, а равно собрал деньги по сделанному расписанию. Лонгин приказал, чтобы к его прибытию все это было изготовлено. Возвратился же он ранее, чем его ожидали; труд и деятельность были ни по чем Кассию, особенно, если он имел в виду удовлетворение своих страстей.
52. Собрав войско в одно место и расположив его лагерем у стен Кордубы, Лонгин перед собранием всего войска изложил ему, чего ждет от него Цезарь; со своей же стороны дал обещание по переходе в Мавританию дать каждому воину по сто сестерций. Пятый же легион должен был оставаться в Испании. Сказав речь к войску, Лонгин возвратился в Кордобу, и в тот же день после обеда пошел в храм. Тут на дороге некто Минуций Силан, клиент Л. Рацилия, подал ему письменное прошение, как бы прося его в качестве воина о чем-то нужном. Потом, как бы дожидаясь от Рацилия ответа (а Рацилий шел подле Лонгина) он пошел сзади и, мало-помалу подкравшись к Лонгину, левою рукою схватил его, а правою два раза ударил его кинжалом. Поднялся крик, служивший заговорщикам сигналом к действию. Минуций Флакк поразил мечом находившегося подле него ликтора; убив его, он ранил легата К. Кассия. Обнадеженные этим, Т. Вазий и Л. Мергилион, оба родом из Италики, помогают своему земляку Флакку. На Л. Лонгина бросился Л. Лициний Сквилл и лежащему нанес несколько легких ран.
53. Окружавшие Кассия устремились на его защиту; обыкновенно его сопровождали телохранители и множество ветеранов с оружием. они не допустили прочих заговорщиков довершить злодейство; в числе последних был Кальпурний Сальвиан в Манилий Тускул. Минуций бросился бежать, но был пойман между каменьями, лежавшими по дороге, и приведен к Кассию, которого отнесли домой. Рацилий ушел в находившийся неподалеку дом одного своего приятеля и там дожидался верного известия, остался ли в живых Кассий. Л. Латеренз, считая его убитым, прибежали в лагерь, радуясь, и поздравлял воинов туземных и второго легиона, питавших наиболее ненависти к Кассию. Толпы воинов потащили его к трибуналу и провозгласили претором. Все воины, как происходившие родом из Испании (из таковых состоял вновь набранный из туземцев легион), так в освоившиеся с нею по давнему в ней пребыванию (как например, составлявшие второй легион) питали сильную ненависть к Кассию. Только легионы двадцать первый в тридцатый, отданные Лонгину по распоряжению Цезаря, состояли из воинов, набранных только несколько месяцев тому назад в Италии; пятый же легион там же был набран в самое недавнее время.
54. Между тем Латеренз получает известие, что Кассий остался в живых. Более огорченный, чем испуганный этим известием, он, оправясь немного от смущения, поспешил тотчас к Кассию. Узнав о случившемся, тридцатый легион поспешил в Кордубу на помощь своему вождю; примеру его последовал двадцать первый, а за ним и пятый. Только два легиона остались в лагере; воины второго легиона, опасаясь как бы не остаться одним и не быть наказанным за явно высказанную нелюбовь к вождю, последовали примеру других легионов. Остался только верен в ненависти к Кассию один легион, составленный из туземцев, и никакими угрозами не мог быть приведен в повиновению.
55. Кассий приказал схватить тех из заговорщиков, которые покусились на его жизнь; пятый легион он отослал обратно в лагерь и оставил при себе тридцать когорт. Из показаний Минуция открылось, что в заговоре принимали участие Л. Рацилл, Л. Латеренз и Анний Скапула; этот последний, испанский уроженец, пользовался большим весом и вместе с Рациллом и Латерензом был в числе приближенных Кассия. Сожаление о них впрочем у Кассия было так не велико, что он немедленно велел их казнить. Минуция он отдал в пытку отпущенникам, а так же и Кальпурния Сальвиана; последний указал на многих участников заговора, но искренно ли - или вынужденный страданиями пытки, неизвестно. Им же подвергнут и Л. Мергилион. Сквилл также указал на многих; их Кассий приказал умертвить за исключением тех, которые откупались деньгами; явно за десять тысяч сестерций он даровал жизнь Кальпурнию, а за пятьдесят тысяч К. Секстию. Если такой выкуп пал на главных виновников заговора, то Кассий, за деньги забывая опасность жизни, которая ему угрожала и мучительные раны, обнаружил, что корыстолюбие в нем не уступало жестокости.
56. Через несколько дней он получил письмо от Цезаря, из которого узнал, что Помпей побежденный, утратив все свои войска, вынужден бежать. Это известие вместе и обрадовало его и огорчило. Нельзя было не радоваться победе Цезаря, но конец войны был вместе с концом злоупотребления власти. Он колебался в душе, что ему остается делать, ничего ли не страшиться или дерзнуть на все. Оправившись от ран, он приказал явиться к себе всем, которые обязались ему внести денежные суммы и потребовал их взноса, а на иных наложил еще, считая прежний выкуп недостаточным. Кроме того он положил произвесть набор из римских граждан и приступил к исполнению его по всем обществам в муниципиям. Стараясь избегнуть службы за морем, многие откупались от нее. Сбор денежный по этому случаю был велик, но вместе с тем и общая ненависть к Кассию росла. Окончив эти распоряжения, Кассий делает смотр всему войску. Легионы, назначенные в Африку и вспомогательные войска он отправил к перевозу; а сам отправился в Гиспалис осмотреть флот, который там изготовлялся и там замедлил. Отсюда он разослал указ по всей провинции, чтобы все те, которые еще не выплатили наложенных на них сумм, явились к нему. Это распоряжение всех привело в сильный страх и замешательство.
57. Между тем Л. Тиций, в это время находившийся в туземном легионе в должности военного трибуна, дал знать о дошедшем к нему слухе, что тридцатый легион, находившийся под предводительством легата К. Кассия, стал было лагерем у города Лептиса, но там взбунтовался, умертвил несколько человек сотников, пытавшихся остановить волнение, и своевольно двинулся на соединение со вторым легионом, который другою дорогою вели к проливу. Узнав об этом, Кассий выступил ночью в поход с пятью когортами двадцать первого легиона и прибыл рано утром. Пробыв там день для того, чтобы исследовать что там случилось, Кассий отправился в Кармону. Сюда собрались тридцатый и двадцать первый легионы, четыре когорты из пятого легиона и вся конница. Тут Кассий услыхал, что туземцы захватили врасплох у Обукулы четыре когорты и с ними отправились ко второму легиону и собрав таким образом все свои силы вместе, избрали над ними начальником Т. Тория, родом из Италики. Соображаясь с требованием обстоятельств, Кассий немедленно послал Марцелла в Кордубу удержать ее в повиновении, а К. Кассия легата в Гиспалис. Несколько дней спустя пришло известие, что сенат кордубский изменил Кассию и что Марцелл добровольно ли или уступая силе (об этом были разные мнения) согласился действовать за одно с жителями Кордубы вместе с двумя когортами пятого легиона, находившимися в Кордубе в гарнизоне. Раздосадованный всем этим, Кассий снял лагерь и на другой день прибыл к реке Силиценской, у города Сеговии. Здесь он собрал воинов, стараясь узнать их образ мыслей; он убедился, что они остаются в неизменной к нему верности хотя не для него, а для отсутствующего Цезаря и что они готовы решиться на все, лишь бы обеспечить за Цезарем спокойное обладание Испаниею.
58. Между тем Торий привел к Кордубе старые легионы. А для того, чтобы причиною возмущения не сочли один беспокойный характер его и его воинов и чтобы противопоставить К. Кассию, которого вся сила заключалась в том, что он действовал от имени Цезаря, равносильное влияние, Торий стал явно высказывать свое намерение возвратить Испанию под власть Кн. Помпея. Руководствовался ли он в этом случае ненавистью к Цезарю и расположением к Помпею, которое питали все легионы, состоявшие под начальством М. Варрона, или иным каким побуждением, нельзя достоверно утверждать. Как бы то ни было он высказывал свое расположение к Помпею, а воины имя его даже вырезали на своих щитах. Легионы, приближаясь к Кордубе, были встречены многочисленными толпами жителей, не только мужей, во и женщин и несовершеннолетних. Они умоляли пощадить Кордубу от неприязненных действий и разграбления; говорили, что разделяют с ними ненависть к Кассию, но ни за что не согласятся действовать против Цезаря.
59. Войско не могло без участия внимать столь слезным мольбам такого многолюдства и поняло, что для преследования Кассия нет надобности в имени и памяти Кн. Помпея, что Лонгин сделался равно ненавистен для приверженцев обеих партий и Цезаревой и Помпеевой; что ни сенат Кордубский, ни Марцелл не согласятся действовать против Цезаря. Вследствие этого воины стерли с щитов имя Помпея и взяли себе вождем Марцелла, явно высказывавшего, что он будет действовать в пользу Цезаря, провозгласили его претором и, присоединив к себе жителей Кордубы, стали лагерем у ее стен. Два дня спустя, Кассий подошел к городу и в виду его расположился лагерем на возвышении в 4-х милях от города по ту сторону реки Бетиса. Он отправил письма к царю Богуду в Мавританию и к М. Лепиду проконсулу в ближнюю Испанию, призывая их к себе на помощь и на защиту провинции для Цезаря; а сам стал неприязненным образом опустошать поля Кордубские я предавать огню селения.
60. В негодовании на низость и безобразие этого поступка, легионы, избравшие себе вождем Марцелла, бросились к нему, требуя, чтобы он вел их против неприятеля, что они готовы немедленно с ним сразиться, но не потерпят посрамления, чтобы у них в глазах жгли и истребляли лучшее и драгоценнейшее достояние жителей Кордубы. Марцелл считал бой решительным несчастием; на чьей бы стороне ни была победа, во всяком случае она была ко вреду Цезаря; но, вынужденный уступить желанию своих воинов, перевел легионы через Бетис и расположил их в боевом порядке, но видя, что Кассий со своей стороны перед лагерем устроил войска в боевом порядке на месте, более возвышенном, Марцелл, выставив предлог, что Кассий не хочет спуститься в равнину, убедил воинов возвратиться в лагерь и начал отводить войска. Кассий, превосходя Метелла конницею, воспользовался этим перевесом и пустив ее в погоню за отступавшими легионами, задним рядам их нанес большой вред на самом берегу реки. Испытав на деле, как опасно в виду неприятеля переходить реку, Марцелл перевес лагерь на ту сторону Бетиса. Не раз и тот и другой легионы выводили в боевом порядке, но к бою не приступали по затруднениям местности.
61. Что касается до пеших войск, то в них перевес был на стороне Марцелла; у него были легионы ветеранов, испытанные во многих боях. Кассий же более надеялся на преданность легионов, чем на их храбрость. Таким образом, вследствие близости обоях лагерей, Метеллу удалось возвесть укрепление в весьма удобном пункте, с которого он ног препятствовать войску Кассия снабжаться водою. Лонгин, опасаясь, как бы не очутиться в некотором смысле осажденным среди края, ему мало знакомого и неприязненного, ночью, в глубоком молчании, выступил из лагеря и поспешно двинулся к городу Улии, на верность жителей которого он рассчитывал. Там он расположился лагерем под самыми стенами города, таким образом, что и сама Местность (Улия находится на высокой горе) и укрепления города делали его позицию отовсюду неприступною. Марцелл шел во пятам Кассия и расположился лагерем сколько можно было ближе к городу Улия и к лагерю Кассия. Местность делала бой невозможным, а этого именно и хотелось Марцеллу; будь же малейшая возможность, он не ног бы устоять против желания своих раздраженных воинов сразиться с неприятелем. С другой стороны, Марцелл преградил Кассию возможность - распространять набегами опустошения, какие он делал около Кордубы. Устроив на главных пунктах укрепления и соединив их окопами, Марцелл со всех сторон окружил своими войсками и город Улию и войско Кассия. Пока еще укрепления Марцелла не были приведены в концу, Лонгин отослал от себя всю свою конницу. Он надеялся, что она принесет ему большую пользу, препятствуя Марцеллу снабжать войско съестными припасами и фуражом. Внутри же укреплений оставить конницу - значило бы сделать ее бесполезною и истощить скорее запасы хлеба, по осадному положению необходимые.
62. Получив письмо Кассия, царь Богуд в непродолжительном времени прибыл с войсками; он привел с собою легион и много вспомогательных когорт испанских. Как обыкновенно случается в междоусобных войнах, в то время вся Испания разделилась на две половины; иные племена держались Кассия, большая же часть Марцелла. Богуд с войсками приступил к наружным укреплениям Марцелла; с обеих сторон произошел упорный бой и победа не раз клонилась то на ту, то на другую сторону. Впрочем ни на одном пункте воины Марцелла не были сбиты с укреплений.
63. Между тем прибыл к Улии Лепид из ближней Испани· с 35-ю когортами разных легионов в с большим числом конницы в вспомогательных войск. Он с тем и пришел, чтобы совершенно беспристрастно покончить несогласия, возникшие между Кассием и Марцеллом. Последний без всякого опасения доверился Лепиду и отдался в его распоряжение. Кассий же держал себя в оборонительном положении или потому, что считал себя в большем праве, чем Марцелл или опасаясь, что Марцелл уже предупредил Лепида в свою пользу. Лепид стал лагерем подле Улии в лагерь его составлял как бы один с Марцелловым; он приказал прекратить военные действия и пригласил к себе Кассия, давая ему свое слово, как ручательство безопасности. Долго Кассий не решался как поступить и верить ли Лепиду. Видя наконец, что в случае упорства ему нет надежды на спасение, он потребовал разрушить окружавшие его окопы и открыть ему свободный выход. Перемирие было заключено и окопы, уже приведенные почти к концу, срыты, а караулы сняты с укреплений. Как вдруг сверх всякого ожидания всех (если только в числе всех был Кассий, а в чистосердечии его можно было по крайней мере усомниться) вспомогательные войска царя Богуда устремились на отдельное укрепление Марцелла, находившееся ближе других к Царскому лагерю, и убило там весьма много воинов. Они бы наделали еще более вреда, если бы Лепид, с негодованием видевший такое предательство, не поспешил подать помощь и не положил тем конец сражению.
64. Когда путь Кассию был открыт, Марцелл соединил свой лагерь с Лепидовым. В одно и то же время Лепид и Марцелл отправились в Кордубу, а Кассий со своими в Кармону. В то же время прибыл проконсул Требоний для принятия управления провинциею. Узнав о его прибытии, Кассий - легионы, бывшие при нем, и конницу расставил по зимним квартирам, а сам отправился в Малаку, захватив с собою наскоро все свои вещи. В Малаке он сел на корабль не смотря на то, что время было неблагоприятно для плаванья, не желая, как он говорил, отдаться в руки Лепида, Требония и Марцелла. Друзья его говорили, что ему совестно было и несовместно с его достоинством ехать через область, большая часть которой отпала от него. А многие были того мнения, что он опасался за свои сокровища, награбленные бесчисленными притеснениями, как бы они не достались в чьи либо руки. Сначала ветер, хотя и ненастный, был ему попутен; но когда он на ночное время свернул в реку Ибер, а оттуда, несмотря на то, что ветер усилился, продолжал плавание, надеясь его совершить также безопасно как прежде и пустился против прибоя в устьи реки, и самом этом месте не будучи в состоянии ни повернуть судно против течения реки, ни преодолеть бывшего на встречу прибоя, потонул с кораблем.
65. Когда Цезарь прибыл из Египта в Сирию, тут он узнал от приехавших к нему из Рима о том, о чем уже он давно догадывался из писем, оттуда к нему писанных, что управление делами общественными идет в Риме очень дурно и беспорядочно: государство волновалось гибельным своеволием трибунов. военные трибуны из честолюбия излишнею снисходительностью ослабили военную дисциплину и начальники легионов, приняв многое, не соответствовавшее духу военных учреждений, содействовали тем к ослаблению прежней строгости и дисциплины. Все это требовало присутствия Цезаря в Риме. Впрочем Цезарь заблагорассудил прежде те страны и области, в которых находился, оставить в таком виде, чтобы у них не было более повода к внутренним несогласиям, чтобы они управлялись постоянными правами в законами и вперед не могли бы страшиться врага внешнего. Достигнуть этого в Сирии, Киликии и Азии Цезарь надеялся очень скоро, потому что эти провинции не были угрожаемы войною. В Вифинии и в Понте предстояло более затруднений: Фарнак не выходил из Понта, да и нельзя было ожидать, чтобы он вышел, возгордясь свою победою над Домицием Кальвином. Цезарь сам посетил все города, сколько нибудь значительные и роздал награды гражданам, заслуживавшим их, отдельно и целым обществам вместе. Он исследовал давнишние несогласия и решил их; принял изъявления верности царей, тиранов, областных династов, собравшихся к нему отовсюду из соседних стран, предписал им условия, на которых они должны были управлять и оберегать земли, вверенные их управлению, и потом отпустил их, привязав их к себе и к народу Римскому.
66. Проведя несколько дней в этой провинции, Юлий Цезарь вверил начальство над Сириею и легионами Сексту Цезарю, своему родственнику и другу, а сам с тем же флотом, с которым прибыл, отправился в Киликию. Представителей всех городов ее он созвал в Тарс, самый значительный и укрепленный изо всех Киликийских городов. Здесь он пробыл не долго, но, спеша отправиться на место военных действий, оставался здесь именно на столько времени, сколько нужно было для устройства всех дел в этой провинции и прилежащих ей землях. Совершая длинные переходы по Каппадокии, Цезарь на два дня останавливался в Мазаке и прибыл в Коману, где находится храм Беллоны, весьма уважаемый в Каппадокии по древности его и святости. Уважение это простирается до того, что жрец Беллоны пользуется у жителей этой страны величием, властью и могуществом таким, что в этом уступает только одному Царю. Эту должность Цезарь отдал Ликомеду, родом из Вифинии; он, происходя от царей Каппадокийских, имел на нее бесспорные права, но они были немного забыты вследствие несчастий, постигших его предков и перемену рода; теперь же Цезарь восстановил его в правах, ему принадлежавших. Что же касается до, брата Ариобарзанова, Ариарата (а оба они равно принесли большие услуги Римскому государству), то Цезарь, чтобы и наследство царства не соблазняло Ариарата, и как наследник не был бы он постоянною грозою, подчинил Ариарата власти брата, а сам отправился в дальнейший поход с прежнею поспешностию.
67. Когда Цезарь был уже близко от Понта и границ Галлогреции, то Деиотар, в должности тетрарха владевший почти всею Галлогрециею (прочие тетрархи утверждали, что он сделал это против закона и против существующих обычаев) и бесспорно утвержденный сенатом в качестве царя Малой Армении, явился к Цезарю просителем, сложив с себя знаки царского достоинства, в одежде не столько частного человека, сколько кающегося. Он умолял Цезаря: "простить его; не видя в том краю, где было его царство, войск Цезаревых, предоставил свои войска и себя в распоряжение Помпея. Он не мог быть судьею раздора, возникшего в народе Римском, а повиновался власти, в чьих руках она была в то время".
68. Цезарь на это: "припомнил ему свои весьма многие услуги в бытность консулом и распоряжения правительства, сделанные тогда им в его Деиотара пользу, выставил ему на вид, что причин, им приведенных в оправдание, недостаточно. Он, как человек умный и деятельный, не мог не знать в чьей власти Рим и Италия, где искать сената и народа Римского и от кого ждать приказаний, кто сделался консулом вместо Л. Лентулла в К. Марцелла. Впрочем он его прощает в уважение прежних его в отношении к нему услуг, старинных связей гостеприимства и дружбы, летам его и душевным качествам, и просьбам его друзей и приближенных, стекшихся к нему в большом числе просить за него милости. Рассудить несогласия, возникшие между тетрархами, Цезарь оставил до другого времени, а Деиотару возвратил одеяние царское и приказал привесть к себе для войны легион, составленный Деиотаром из его подданных в отношении к порядку и вооружению по примеру наших легионов, а равно и всю конницу.
69. Цезарь прибыл в Понт и собрал там все свои войска в одно место; они не были значительны числом и не отличались военною опытностью. Только исключение в этом отношении составлял шестой легион, приведенный Цезарем из Александрии; он состоял из ветеранов, перенесших много трудов и опасностей, но, вследствие частью беспрерывных войн, частью затруднительного пути и плавания, заключал в численном своем составе менее чем тысячу человек. Кроме этого легиона, у Цезаря были еще три: один Деиотаров, а два те самые, с которыми Кн. Домиций сражался против Фарнака, как о том писано выше. Тут послы Фарнака пришли к Цезарю, умоляя его: "не начинать неприязненных действий против Фарнака, который готов исполнить все его приказания". Послы Фарнака особенно указывали на то обстоятельство, что Фарнак ничем не оказывал пособия Помпею против Цезаря, а Деиотар помогал Помпею и несмотря на то получил прощение от Цезаря.
70. На это Цезарь отвечал: "что он будет весьма снисходителен к Фарнаку, буде он исполнить все, что обещал". Следуя своему обыкновению, в ласковых словах он внушил послам: "что нет повода им ссылаться на пример Деиотара или ставить в заслугу себе то, что они не оказывали содействия Помпею. Для него Цезаря нет ничего приятнее, как прощать кающимся; но за заслугу, ему лично оказанную, он не считает себя в праве прощать обиды, публично нанесенные целым провинциям. Тем, что Фарнак не оказал содействия Помпею, он сделал себе же самому пользу, избавив себя от поражения; что же касается до него Цезаря, то бессмертные боги ему во всяком случае даровали бы победу. Как бы то ни было, а он Цезарь прощает Фарнаку тяжкие оскорбления, причиненные им гражданам римским, занимавшимся в Понте торговлею, прощает потому, что их теперь ничем нельзя загладить: мертвым уже не возвратит Фарнак жизни, и евнухам силу возмужалости; а много граждан римских подверглись этой казни, которая для них тяжелее смерти. Пусть Фарнак немедленно очистит Понт, возвратит свободу семействам Римских сборщиков податей и, захваченные им у граждан Римских в их союзников, имущества. Только по исполнении всего этого пусть пришлет он ему подарки; императоры Римские принимают их только от царей, с которыми находятся в дружественных отношениях и притом тогда, когда все вдет хорошо". Фарнак прислал было Цезарю в подарок золотую корову; а он, дав вышеизложенный ответ, отослал к нему послов обратно.
71. Фарнак обещал весьма охотно исполнить все требования Цезаря; он льстил себя надеждою, что Цезарь, желая поспешить к важным, его ожидавшим делам (всем было известно, что Прибытие Цезаря в Рим было необходимо по многим причинам), обрадуется возможности кончить дело под благовидным предлогом и поверить его обещаниям. С этою целью Фарнак нарочно медлил, просил дальнего срока на очищение Понта, предлагал перемирие, одним словом обманывал Цезаря. Но тот, понимая его хитрые замыслы, вынужден был обстоятельствами прибегнуть к обыкновенному во всех случаях своему образу действий - т. е. поскорее решить дело боем.
72. В Понте есть город Зела; самим положением, хотя в на ровном месте он достаточно укреплен; он стоит на вершине природного холма, со всех сторон крутого и как бы обрытого руками человеческими и обнесен стенами. В некотором расстоянии город окружен горными возвышениями, перерезанными долинами; самое значительное из них, получившее известность по победе, одержанной на нем Митридатом и по поражению Триария и нашего войска, почти примыкает отрогами своими к самому городу; а от него находится в расстоянии немного более трех миль. На этом месте, расположился Фарнак со всеми своими силами, возобновив укрепления отцовского лагеря, столь счастливой для него памяти.
73. Цезарь, лагерь которого находился от неприятельского в пяти милях, сообразил, что те же горные долины, которые служат защитою царского лагеря, будут служить для той же цели и его лагерю, в случае, если только ему удастся занять их прежде неприятеля, от лагеря которого они находились ближе. Цезарь приказал заготовить внутри укреплений материал, нужный для насыпи. Когда это было сделано с поспешностью, то в следующую же ночь, в четвертую ее стражу, Цезарь выступил с легионами налегке, оставив все тяжести в лагере и на рассвете, сверх всякого ожидания неприятеля, стал на той самой позиции, на которой так успешно сразился Митридат с Триарием. Туда же приказал Цезарь рабам снести из лагеря материал, заготовленный там для насыпи с целью, чтобы не отрывать ни одного воина от работ, начатых по укреплению лагеря; неприятельский лагерь был по ту сторону долины, имевшей в ширину не более мили.
74. Фарнак, увидав это, вдруг на рассвете выстроил все свои войска перед лагерем в боевом порядке. Местность до того была неблагоприятна для сражения, что Цезарь сначала думал видеть в действиях Фарнака одно исполнение всегдашнего военного обычая или желание воспрепятствовать нашим работам и заставить нас держать долее людей под оружием или намерение похвалиться, что он Фарвак полагается не столько на крепость местности, сколько на силу войска. Впрочем это движение Фарнака не воспрепятствовало Цезарю, расположив часть войска в боевую линию перед валом, продолжать, начатые по укреплению лагеря, работы. Но вдруг Фарнак обнаружил намерение вступить в сражение, и начал спускаться с войском в долину по крутому ее склону. Что его к этому побудило: надежда ли, что счастие, на этом месте благоприятствовавшее отцу, не оставит в его; или полагаясь на предсказания гадателей, как о том распространился слух после сражения; или обнадеженный малочисленностью наших, бывших под оружием (толпы рабов, таскавших материал для укреплений, он вероятно счел за воинов); или полагаясь на силу и мужество своего опытного войска, победителя в двадцати двух боях по уверению его начальников; или из презрения к нашему войску, тому же самому, которое уже он разбил, когда оно было под начальством Домиция. С насмешкою смотрел Цезарь на такую безрассудную выходку неприятеля, зашедшего с своими войсками в такую теснину, в которую казалось бы никто в здравом рассудке не спустился для сражения. Но Фарнак тем же самым порядком, каким спустился в долину, стал подниматься на другую, не менее крутую, ее сторону с войсками, готовыми к бою.
75. Цезарь поражен был невероятною самонадеянностью и смелостью Фарнака. Впрочем, он уже ждал и был готов встретить его, в одно в то же время отдал приказание оставить работы, взяться за оружие и стать в ряды легионам. Неизбежное, вследствие поспешности, замешательство причинило нашим воинам некоторый страх и, снабженные косами, колесницы царские внесли было замешательство в толпы наших воинов, еще несовершенно приведенные в порядок. Впрочем множество наших стрел осыпало эти колесницы. За ними следовали ряды неприятелей и, испустив военный крик, вступили в дело. Тут нам большую пользу принесла выгода местности, бывшая на нашей стороне, но главное - содействие богов бессмертных. Хотя участие их видно во всех действиях войны, но особенно в тех, которые выходят из границ человеческих соображений, где никакой ум не может уже ничего сделать.
76. Рукопашный бой был продолжительный и упорный; на правом крыле, где стоял шестой легион, состоявший из ветеранов, победа прежде всего оказалась на нашей стороне. Тут неприятель был сбит в долин: несколько позднее, благодаря помощи богов бессмертных, и на левом крыле, и в центре, войска царские были обращены в бегство. Тут местность не мало содействовала их поражению. Много неприятелей было побито нашими, а много задавлено своими в бегстве. Иные, чтобы скорее бежать, побросали оружие и ушли на ту сторону, но, будучи без оружия, не могли оттуда оказать никакой помощи своим, несмотря на выгоду местности. Наши воины в упоении победы не усомнились взобраться на неприятельскую сторону и напасть на его окопы. Не смотря на сопротивление когорт, оставленных Фарнаком для защиты лагеря, наши войска овладели им очень скоро. Потеряв почти все свое войско, которого часть была избита, а часть в плену, Фарнак бежал с немногими всадниками. Если бы наши не были немного задержаны приступом к лагерю, давшим время Фарнаку уйти, то он попался бы живой в руки воинов Цезаря.
77. Радость Цезаря после такой решительной победы, увенчавшей ряд блистательных успехов, не звала предела; важная война была окончена одним ударом. Приятно было воспоминание о минувших опасностях и победа, стоившая больших усилий, была тем дороже. Возвратив под власть Римскую Понт, Цезарь - всю добычу, найденную в царском лагере, отдал своим воинам и на другой же день сам отправился в поход с легкими войсками; шестому легиону он приказал идти в Италию для получения следовавших ему почестей и наград; Деиотаровым войскам велел возвратиться домой, а два легиона оставил в Понте под начальством Целия Винициана.
78. Таким образом Цезарь направил свой путь в Азию через Галлогрецию и Вифинию. По дороге он занялся делами областей, требовавшими его разбирательства и решил их; он установил права городов, тетрархов и царей. Митридата, уроженца Пергаменского, который так хорошо и удачно действовал в Египте (о чем писано выше), сделал царем Босфора, прежде находившегося под властью Фарнака на что этому Митридату давали право и его происхождение от царей и достойное царя воспитание (его Митридат, царь всей Азии, за благородство его происхождения взял еще маленького из Пергама и держал при себе в течение многих лет. Вверив Вифинию царю, на верность которого он мог полагаться, Цезарь обеспечил безопасность областей народа римского с этой стороны от покушений варварских народов и царей, не бывших в союзе с нами. Ему же он отдал тетрархию Галлогреков, которая следовала ему по праву происхождения и по законам этого народа; ее немного лет перед тем занял Деиотар и владел ею. Впрочем везде оставался Цезарь не долее, сколько позволяла ему забота о волновавших Рим смутах. Устроив поспешно и удачно все дела, Цезарь прибыл в Италию прежде, чем его ждали.
1. Цезарь, совершив правильные переходы и не останавливаясь ни на один день, прибыл в Лилибей, в 14-й день Январских календ, и немедленно обнаружил намерение садиться на суда, хотя при нем был только один легион из новобранцев и около 600 всадников. Палатка Цезаря была разбита по его приказанию у самого берега, так что до нее почта доходили морские волны. Это было сделано с тою целью, чтобы никто не рассчитывал на промедление, а чтобы все каждую минуту были готовы. В это время господствовали сальные ветры, не благоприятствовавшие плаванию; тем не менее, по приказанию Цезаря, воины и гребцы не выходили из судов, но были готовы воспользоваться первою возможностью для отплытия. От жителей этой провинции узнали о силах неприятеля, о его бесчисленной коннице: у царя Юбы было четыре легиона, много легковооруженных, у Сципиона десять легионов, 120 слонов; притом у неприятеля был огромный флот. Ничто не могло смутить Цезаря или остановить его действия; уверенность была у него в душе, обнаруживалась и в действиях. Между тем с каждым днем умножалось число галер, стекались в большом числе транспортные суда, сходились легионы вновь набранные, и с ними пришел пятый легион, состоящий из ветеранов; всадников же было около двух тысяч.
2. В сборе было шесть легионов и две тысячи всадников. Каждый легион лишь только подходил к берегу, то немедленно садился на галеры, а конница была нагружаема на транспортные суда. Цезарь отдал приказание большей части флота идти вперед к Апонианскому острову, находящемуся неподалеку от Лилибея. Сам же остался на короткое время, и продал с молотка имущества немногих жителей, потом дал наставление претору Аллиену, правившему Сицилиею, относительно всех дел и особенно просил его как можно скорее, отправить вслед за ним еще остававшиеся войска. Распорядясь таким образом всем нужным, Цезарь сам сел на корабль в шестой день перед Январскими календами я тотчас же настиг прочие суда. Пользуясь благоприятным ветром и имея судно легкое на ходу, Цезарь на четвертый день по отплытия достиг берегов Африки в сопровождении немногих галер. Прочие транспортные суда, кроме немногих, были рассеяны ветром и плыли на удачу разными дорогами. Цезарь с флотом проплыл сначала мимо Клупеи, потом Неаполя и много других городов и укрепленных мест, находившихся невдалеке от берега и оставил их за собою.
3. Цезарь подошел к Адрумету (где находился гарнизон неприятельский под начальством К. Консидия), а с другой стороны у Адрумета явился Кн. Пизон, шедший от Клупеи с тремя тысячами Мавров всадников. Тут Цезарь, постояв несколько времени перед пристанью для того, чтобы дать время подойти прочим судам, высадил войска на берег; их было с ним только три тысячи пеших и 150 всадников. Цезарь расположился лагерем перед городом; воздерживаясь от неприязненных действий, он строго запретил воинам грабить. Между тем жители города вооруженные стали на стенах и многочисленными отрядами прикрывали городские ворота; гарнизон города состоял из двух легионов. Цезарь объехал город кругом и, рассмотрев местность, возвратился в лагерь. Были люди, которые обвиняли Цезаря в непредусмотрительности за то, что он не назначил кормчим и начальникам судов сборного места и, изменив своему всегдашнему обыкновению, которому постоянно следовал прежде, не дал запечатанных конвертов, распечатав которые в назначенный срок, все начальники знали бы одно сборное место, куда должны были идти. Но Цезарь сделал это не без причины; не было ни одной пристани по всему Африканскому берегу, которую можно бы считать совершенно безопасною от покушений неприятеля. Только случай мог указать Цезарю безопасное место для высадки.
4. Между тем Л. Планк легат стал просить у Цезаря позволения снестись с Консидием и попытаться, нельзя ли как будет его образумить. Получив позволение, Планк написал письмо к Консидию и поручил его отнесть в город пленному. Когда тот пришел в город и, исполняя возложенное на него поручение, стал вручать Консидию письмо, то тот спросил: "откуда он?" Пленный на это отвечал: "от императора Цезаря". На это ему Консидий сказал: "в настоящее время а знаю только одного императора у народа Римского в это - Сципион". Потом при себе тотчас приказал умертвить принесшего письмо, а его, не читая, запечатанным как оно было, отослал с верным человеком к Сципиону.
5. Сутки провел Цезарь у города, а ответа от Консидия не было. Прочие войска не приходили еще; в коннице был недостаток. Войск было мало для приступа к городу и притом войска были вновь набранные. Притом Цезарю не хотелось подвергать урону войско при самом прибытии. Город был сильно укреплен и самая местность не благоприятствовала приступу. Слух носился, что сильное подкрепление конницы идет на помощь городу. Вследствие всех этих соображений Цезарь не хотел приступать к городу и оставаться долее перед ним. Он мог в случае, если бы упорствовал в своем намерении, быть взят с тылу неприятельскою конницею.
6. Когда же Цезарь хотел снять лагерь, то многочисленные толпы неприятелей устремились вдруг из города. Случайно в то же время поспела к ним на помощь конница, присланная Юбою для получения жалованья. Неприятель занял место лагеря, только что покинутое Цезарем и, преследуя его, стал тревожить задние рядя его войска. Видя это, легионы вдруг остановились и ваша конница, как ни была малочисленна, смело устремилась на несравненно превосходившую ее в числе неприятельскую. Случилось событие невероятное: менее чем тридцать Галльских всадников сбили две тысячи Мавров и втоптали их в город. Когда таким образом неприятель был отражен в загнан в укрепления, то Цезарь продолжал начатый поход. Неприятель возобновлял свои нападения и снова был прогоняем в город нашею конницею; но Цезарь медленно продолжал путь, прикрывая задние ряды несколькими, бывшими при нем, когортами ветеранов и частью конницы. Чем далее наше войско отходило от города, тем медленнее в преследовании были Нумиды. На пути встречали Цезаря посольства разных укреплений городов, предлагая ему запасы хлеба и изъявляя готовность исполнить все его приказания. Таким образом в этот день, первый календ Январских, Цезарь стал лагерем у города Руспины.
7. Оттуда двинулся Цезарь и прибыл к городу Лептису, вольному и самостоятельному. На встречу ему вышли послы из города, изъявляя готовность охотно исполнить все его требования. Цезарь поставил у городских ворот сотников и караулы из воинов для того, чтобы кто нибудь из воинов не проник в город и не причинил бы какой обиды его жителям; в недальнем же расстоянии от города, у самого морского берега, расположился он лагерем. Туда же случайно пришло несколько галер и транспортных судов. прочие же, не зная местности, отплыли по направлению к Утике, как это показали видевшие их. Таким образом Цезарь не мог отойти от берега и проникнуть внутрь страны вследствие разбросанности своего флота; конницу всю он держал на судах, вероятно опасаясь, как бы она не причинила грабежа и велел суда снабдить водою. Когда гребцы вышли из судов на водою, то вдруг вовсе неожиданно бросились на них Маврские всадники, и иных убили, а многих переранили. Вообще они всегда ищут случая напасть из засады, скрываясь с конями в оврагах; рукопашного же боя в открытом поле они взбегают.
8. Между тем Цезарь послал в Сардинию, и во все соседние области, гонцов с письмами к их начальствам, приказывая им, немедленно по получении писем, прислать вспомогательного войска, хлеба и припасов разного рода. Разгрузив часть галер, он послал их, под начальством Рабирия Пестума, в Сицилию за вторым транспортом войск. Десять галер он отправил разыскивать транспортные суда остального флота, и вместе оберегать прибрежье от покушения неприятеля. Претору К. Саллюстию Криспу Цезарь приказал с частью флота идти в Церцинскому острову, находившемуся во власти неприятеля, где, как Цезарь звал по слуху, находились большие запасы хлеба. Цезарь давал каждому такие приказания и такие точные наставления, что отговорки не могло быть ни в каком случае, и медленность или уклонение не нашли бы себе оправдания. Между тем Цезарь от перебежчиков и жителей узнал об обстоятельствах Сципиона и тех, которые за одно со Сципионом вели против него войну; он подивился ослеплению и нерассудительности людей, которые предпочитают быть данниками иноземного царя (Сципион насчет провинции Африканской содержал царскую конницу) возможности жить спокойно в отечестве, пользуясь всеми своими правами и состоянием.
9. Цезарь, в третий день Январских нон, выступил из лагеря и, оставив гарнизоном в Лептисе шесть когорт под начальством Сазерны, с остальными войсками двинулся к городу Руспине, откуда пришел за день. Тут покинув войсковые обозы, с легким отрядом отправился на поиск хлебных запасов по соседним селам, приказав горожанам выставить телеги и вьючных животных. Нашед хлеба большое количество, Цезарь возвратился в Руспину. Я полагаю, что Цезарь поступил так с тою целью, чтобы, на случай похода внутрь страны, приморские города не оставались без запасов, а будучи снабжены гарнизонами, представляли бы верные и безопасные убежища для флота.
10. Вследствие этого Цезарь оставил там легион вод начальством П. Сазерны, брата того, которого власти вверил, лежавший поблизости, город Лептис, и приказал ему заготовить и свезти в город как можно более лесу. А сам, взяв с собою семь когорт, состоявших из ветеранов, служивших на флоте под начальством Сульпиция и Ватиния, вышел из города Руспины и отправился к пристани, которая от города находится в расстоянии двух тысяч шагов. Тут к вечеру Цезарь с этими войсками сел на суда. Никто в войске не знал намерений Цезаря и все старались отгадать их, сильно тревожась беспокойством и страхом. Не без чувства печали видели они, что с небольшим войском новобранцев, и то не в полном составе высаженном, они были брошены в Африке на жертву народа, известного своим предательством, и неприятеля, имевшего многочисленные пешие войска, и бесчисленную конницу. Настоящее не представляло ничего утешительного и не было казалось надежды ни откуда; но они получали ее, глядя на спокойное и веселое лицо своего вождя. Твердость, величие и спокойствие его духа высказывались на нем. На него все надеялись и были убеждены, что, как бы ни были велики опасности и затруднения, но он восторжествует над ними умом своим и знанием военного дела.
11. Цезарь провел ночь на судах и на рассвете уже собирался сняться с якоря, как вдруг часть флота, заблудившаяся было, прибыла к этому же месту. Узнав это, Цезарь, тотчас приказал высадить всех воинов, и которые выходили из судов на берег, должны были в оружии дожидаться, пока высадка кончилась. Таким образом суда немедленно были отведены в пристань, а Цезарь с вновь прибывшими пешими и конными войсками возвратился к городу Руспине и стад там лагерем; сам же с тридцатью легкими когортами отправился собирать запасы хлеба. Тогда-то узнали план Цезаря: он, тайно от неприятеля, хотел идти на помощь заблудившейся части своего Флота, опасаясь как бы она не наткнулась неосторожно на неприятельский флот. А от воинов своих оставленных в гарнизоне, Цезарь скрыл свое намерение, дабы они не ощутили робости, оставшись в малом числе в виду неприятеля, гораздо многочисленнейшего.
12. Цезарь уже отошел от лагеря мили три, когда лазутчики и конные разъезды его дали звать ему о том, что видели не вдалеке неприятельские войска. Почти в то же время замечены были вдали облака пыли. Узнав об этом, Цезарь тотчас послал в лагерь за всею конницею, которой с ним было весьма немного и за стрелками, которых число было также не велико, и приказал и коннице в стрелкам в порядке, не спеша, идти за ним, а сам с немногими вооруженными воинами пошел вперед. Когда же вдалеке ясно увидели ряды неприятельские, то Цезарь отдал приказание воинам тут же в поле надеть шлемы в приготовиться к бою. Войска Цезаря состояли из тридцати когорт, ста пятидесяти всадников и ста сорока стрелков.
13. Между тем вожди неприятельского войска, Лабиен и оба Пацидия, выстраивают его в боевую линию, растянув ее в длину на огромное пространство и наполнив ее не пехотою, а конницею. В промежутках поместили Нумидов легковооруженных и пеших стрелков в толпах, густых до того, что сначала наши полагали, что фронт неприятеля состоит из пехоты. Правое и левое крыло также было подкреплено сильными массами кавалерии. Цезарь со своей стороны, по малочисленности своего войска, образовал из него только одну боевую линию, прикрыв ее спереди стрелками. Конницу свою поместил он на обеих крылах, правом и левом, и приказал ей всячески беречься, как бы не обошла ее с тылу неприятельская конница. Цезарь был в том убеждении, что будет иметь дело с пешими войсками неприятеля.
14. Обе стороны казалось чего-то ждали. Цезарь не двигался с места: при малочисленности своего войска, сравнительно с неприятельским, ему нужно было рассчитывать не столько на открытую силу, сколько на хитрость. Вдруг конница неприятельская стала развертываться, обходить возвышения и тревожить нашу конницу, обнаруживая явное намерение обойти ее в тыл. С трудом наша конница отражала нападение неприятельской несравненно многочисленнейшей. Когда главные силы обеих армий, находившиеся в центре, сошлись для боя, вдруг из густой толпы неприятелей бросились легковооруженные пешие Нумиды и с ними всадники, и осыпали наших воинов стрелами. Когда наши бросились на неприятеля, всадники его отступали, но пешие воины старались задержать наших, а между тем конница их, оправившись, снова возобновляла атаку.
15. Цезарь, заметив при этом новом роде сражения, что его воины, бросаясь на неприятеля для его отражения, приходят в замешательство (когда наши пешие воины, выходя из рядов, далеко преследовали неприятельскую конницу, то находившиеся вблизи Нумиды осыпали их стрелами с открытого фланга, и много народу у нас таким образом переранили), приказал по всем рядам, чтобы воины не отходили от значков далее, как на четыре шага. Между тем конница Лабиена, в надежде на свою многочисленность, пытается обойти слабые силы Цезаря. Малочисленные наши всадники, утомленные борьбою с несравненно многочисленнейшим неприятелем, переранившим у них большую часть лошадей, стали мало-помалу отступать; тем сильнее и упорнее напирал неприятель. Таким образом немного времени потребовалось на то, чтобы неприятелю обойти наши войска. Сбитые в кружок, они не имели места, чтобы развернуться, и должны были сражаться в тесноте.
16. Лабиен на коне с обнаженною головою ездил по передним рядам своего войска; то ободрял своих, то с насмешкою обращался к воинам Цезаря. Так он сказал одному: "Что ты горячишься, новобранец; и тебя сумел своими речами свести с ума он (т. е. Цезарь); и ввел он вас в большую опасность, жаль мне вас". Воин ему отвечал: "не новобранец я, Лабиен, но старый воин десятого легиона". Лабиен ему на это сказал: "не узнаю значков десятого легиона". Тогда воин ему в ответ: "а вот узнаешь, кто я таков" и, сбросив с себя шлем, чтобы Лабиен мог его узнать, воин всею силою руки бросил в Лабиена дротик, который пронзил глубоко грудь его лошади, говоря: "узнай же, Лабиен, в том, кто бросил в тебя дротик, воина десятого легиона". Впрочем невольно ужас овладевал всеми и в особенности новобранцами. Взоры всех обратились на Цезаря, а воины уже ограничивались тем, что старались уклоняться от стрел, бросаемых неприятелем.
17. Заметив план неприятеля, Цезарь приказал своим войскам растянуться в длину как можно более, а когортам обратиться одним к одной, а другим к другой стороне, следуя одна за другою и поддерживая друг друга. Таким образом Цезарь разрезал армию неприятельскую на две половины в тогда напал на каждую порознь, осыпав стрелами и пустив в атаку пехоту и конницу. Неприятель обратился в бегство, но Цезарь не преследовал его далеко, опасаясь засады и вернулся к своим. Тоже сделала другая часть конницы и пехоты Цезаря. Удовольствуясь тем, что отразил неприятеля и с уроном, Цезарь в боевом порядке отступил к своим запасным войскам, находившимся в лагере.
18. Между тем М. Петрей и Кн. Пизон с тысячью сто отборных Нумидских всадников и значительною массою Нумидской пехоты, прямо с похода подоспели на помощь своим. Тогда неприятель, оправясь от замешательства и страха, обратил коней вперед и снова смело ударил на наших отступавших воинов, тревожил их задние ряды и не давал им спокойно взойти в лагерь. Приметив это, Цезарь приказал снова выступить вперед и возобновить битву на средине поля. Она происходила по прежнему; неприятель избегал рукопашной схватки, а лошади малочисленной Цезаревой конницы были до того изморены недавно перенесенною морскою болезнью, жаждою и усталостью, а многие и переранены, что невозможно было рассчитывать на них для атаки и преследования неприятеля; притом день уже клонился к вечеру. А потому Цезарь приказал когортам, вместе с конницею, дружно и в порядке ударить на неприятеля, прогнать его за ближайшие возвышения и овладеть ими. Вдруг, по данному сигналу, когда уже неприятель действовал вяло и изредка пускал стрелы, устремились на него наши когорты, в сопровождении кавалерии. В одну минуту без труда неприятель был сбит с поля и отброшен за холмы; наши, заняв на них удобную позицию и постояв на ней несколько времени, в том же самом порядке медленно отступили к своим укреплениям. Неприятель после этого поражения наконец также отступил к своим окопам.
19. Во время сражения, и по окончании его, много перебежчиков явилось к нам в лагерь и много неприятельских воинов, и пеших и конных, захвачено было в плен. От них узнали мы, что неприятель имел в виду небывалым родом сражения привесть в замешательство наших немногочисленных вновь набранных воинов и, как это, случилось с войском Куриона, подавить их своею кавалериею. Лабиен сказал в военном совете: "что он противопоставит нам столь многочисленные вспомогательные войска, что наши придут в изнеможение, только поражая их, и тогда сделаются его легкою добычею". Лабиен основывал надежду успеха на многочисленности своих воинов. Притом до него дошел слух, что в Риме легионы ветеранов отказались от службы и не захотели перейти в Афрвку; своих же воинов, в течение трехлетнего пребывания в Африке, он успел привязать к себе. Кроме того он имел многочисленное вспомогательное войско Нумидов, состоявшее из кавалерии и легковооруженных воинов. Кроме того Лабиен собрал после поражения Помпеева, всадников Галльских и Германских, которые были привезены им с собою из Брундизия; к ним присоединил он впоследствии толпы людей смешанного происхождения (от Римлянина или вольного от чужестранки или рабыни), вольноотпущенных и рабов, дав им вооружение и приучив их управлять конями взнузданными. Сверх всего этого у Лабиена были, присланные на помощь от царя, многочисленные пешие и несметные конные войска, и 120 слонов: вообще у него было составлено из разного звания людей более 12 легионов. Такою надеждою и смелостью воспламененный Лабиен, смело атаковал Цезаря с тысячью пятьюстами всадников Галльских и Германских, с 8 тысячами Нумидских на невзнузданных конях; кроме того приведены были на помощь Петреем 1100 всадников, а пеших и легковооруженных в четыре раза более, множество пращников и стрелков, и пеших, и конных. Против этих-то сил сражался Цезарь, накануне нон Январских, на третий день после высадки в Африку, на совершенно ровном и открытом месте, от пятого часа дня до самого заката солнца. В этом сражении Петрей был так тяжело ранен, что должен был оставить поле битвы.
20. Между тем Цезарь тщательно укреплял лагерь, усилил гарнизоны в отдельных укреплениях; от города Руспины провел окопы до самого моря и таковыми же соединил лагерь с городом. Это он сделал с целью - обеспечить себе сообщения и возможность получать безопасно подкрепления всякого рода. Цезарь приказал перенесть с кораблей в лагерь оружие всякого рода и военные машины. Он взял с судов в лагерь часть гребцов и матросов родосских и галльских, вооружил их, имея в виду образовать из них род легкой пехоты, которая, по примеру неприятельской, могла бы сражаться вместе с конницею. Взяв стрелков со всех кораблей Итирейских, Сирских в других, Цезарь привел их в лагерь, стараясь всячески умножить свои силы (он слышал, что, на третий день после вышеописанного сражения, приблизился Сципион с восьмью легионами и тремя тысячами всадников, и соединился с Петреем в Лабиеном). Цезарь приказал устроить мастерские с кузницами для заготовления как можно более стрел и всякого рода оружия и для литья пращей, велел заготовить множество кольев, послал в Сицилию гонцов и письменное приказание заготовить и привезть лесного материалу для приготовления военных машин, в котором Африка терпит недостаток, а также железа и свинцу. Цезарь видел, что продовольствовать войско ему придется привозным хлебом. В прошлом году вследствие набора, обратившего земледельцев в солдат, жатвы не было; а какой и был Африке хлеб, то неприятель свез его в немногие и сильно укрепленные города, а поля опустошил и все на них истребил. Города, кроме немногих, сильно укрепленных и снабженных многочисленными гарнизонами, неприятель разрушил, а жителей принудил перейти в укрепленные места. Таким образом поля представляли покрытую развалинами в выжженную пустыню.
21. Вынужденный такою необходимостью Цезарь, действуя ласкою и убеждениями на жителей, успел получить от них некоторое количество хлеба, свезть его в свои укрепления и расходовал его с большою бережливостью. Сам ежедневно обходил укрепления лагеря, и, вследствие многочисленности неприятелей, имел на постах попеременно караулы. Лабиен своих раненых, которых у него было множество, приказал отвезть, привязанных к телегам, в Адрумет. Между тем транспортные суда Цезаря, не зная местности, ни того, где наш лагерь, скитались на удачу; некоторые из них попадись в руки многочисленным легким судам неприятельским и сожжены ими, или захвачены в плев. Узнав об этом, Цезарь расставил свой флот около островов и пристаней, с целью обеспечить себе подвозы морем.
22. Между тем М. Катон, начальствовавший в Утике, не давал покоя Кн. Помпею, сыну убитого Помпея, своими убеждениями и упреками. Он говорил ему: "твой отец, когда был в твои года, видя государство жертвою немногих наглых злодеев, благонамеренных граждан или казненными или сосланными и таким образом лишенными и отечества и прав гражданства, воспламененный жаждою славы и величием духа, будучи еще частным человеком и едва вышедши из отроческих лет, собрал остатки отцовского войска, спас Италию и город Рим, бывшие на краю гибели и возвратил вольность отечеству. С удивительною быстротою возвратил он нашей власти Сицилию, Африку, Нумидию и Мавританию. Такими подвигами снискал он ото всех народов уважение и славу, которой нет ничего на свете дороже. Будучи только всадником римским и в самых юных летах, он был удостоен триумфа. А впрочем ему не могли служить опорою славные деяния отца, ни уважение, предками заслуженное, у него не было ни многочисленных друзей отца, ни общего уважения к его памяти. Ты, уже прославленный и возвеличенный отцом, наследник его величия духа и деятельности, почему сидишь в бездействии, не ищешь себе поддержки в друзьях твоего отца и не стараешься принесть пользу отечеству, которой ждут от тебя с нетерпением все благонамеренные граждане?"
23. Юный Помпей не пропустил без внимания убеждений столь почтенного человека, как Катон, и с тридцатью судами небольшого размера, из коих очень немного было с носами, обитыми железом, отправился из Утики в Мавританию и проник в земли царя Богуда. С легким войском, состоявшим из рабов и из свободных, частью вооруженных, а частью безоружных, числом около двух тысяч человек, приступил к городу Аскуру, где находился царский гарнизон. Видя приближение Помпея, жители города дали ему подойти к самим укреплениям и, вдруг сделав вылазку, напали на его воинов, поразили их, смяли и погнали частью в море, частью на суда. После этого поражения, Кн. Помпей сын отплыл от Африки и, не приставая более к ее берегу, со своим флотом направился к Балеарским островам.
24. Между тем Сципион с теми силами, о которых мы говорили перед этим, выступил в поход, оставив в Утике большой гарнизон, и сначала остановился лагерем у Адрумета. Пробыв здесь недолго, он продолжал поход ночью и соединился с войсками Петрея и Лабиена. Они остановились в трех милях от Цезаря, все в одном лагере, заняв им большое пространство. Между тем их конница бродила кругом укреплений Цезаря в захватывала в плен тех из его воинов, которые выходили за вал искать фуражу или воды; таким образом войско Цезаря принуждено держаться внутри укреплений. Вследствие этого, оно стало терпеть большую нужду; подвозов не было еще ни из Сицилии, ни из Сардинии. притом флот по времени года не мог безопасно плавать в открытом море. В нашей власти в Африке было земли не более, как на шесть миль кругом. Главное - ощутителен был недостаток в корме для лошадей; в такой крайности воины наши, участвовавшие во многих сухопутных и морских войнах и нередко бывавшие в подобных опасных и крайних обстоятельствах, собирали по берегам морские поросли и, вымыв их в пресной воде, давали лошадям, терпевшим голод, и таким образом поддерживали в них жизнь.
25. Пока это происходило, царь Юба, сведав о затруднительном положении, в каком находился Цезарь, и о малочисленности его войска, решился не дать ему времени оправиться и собраться с силами. С этою целью, собрав многочисленное войско и пешее и конное, он двинулся на помощь своим и вышел за пределы своего царства. Между тем П. Ситий и царь Бокх соединили свои войска и, узнав о выступлении царя Юбы, придвинули к царству свои войска и, напав на Цирту, один из самых богатых его городов, после кратковременной осады, взяли приступом и сверх того два города Гетулов. Сначала предложили было они жителям выйти из города и сдать его пустым; они отвергли это условие и по взятии города были все умерщвлены. Продолжая поход, они опустошали поля и тревожили города. Узнав об этом, Юба, уже находившийся не в дальнем расстоянии от Сципиона и других главных начальников, счел за лучшее возвратиться на помощь своему царству и не подвергаться опасности, оказывая помощь другим, лишиться собственных земель и там не достигнуть цели. Вследствие этого он не только отступил, но в взял с собою вспомогательный отряд, находившийся у Сципиона, - так он опасался за безопасность свою и того, что ему принадлежало. он оставил ему только 30 слонов и отправился на защиту своих областей и городов.
26. Между тем Цезарь, вследствие того, что в провинции возникло сомнение о его прибытии и все полагали, что он не сам пришел в Африку, а легат его с войском, разослал письма по провинции, давая звать всем городам о своем прибытии. Между тем стекались к нему в лагерь значительнейшие граждане из городов, жалуясь ему на жестокие обиды и притеснения со стороны неприятеля. Сильно подействовали их жалобы и слезы на Цезаря и он, дотоле стоявший постоянным лагерем, с наступлением теплого времени года, сосредоточил все свои войска, и собственные и вспомогательные, и решился перейти к наступательным действиям. Немедленно написал он письма в Сицилию к Аллиену и Рабирию Постуму, и отправил с нарочным, на легком судне; эти письма были такого содержания: "чтобы они немедленно, не ссылаясь ни на ненастную погоду, ни на противные ветры, как можно поспешнее, отправили к нему войска. Провинции Африке угрожает совершенная гибель и окончательное разорение. Если не будет оказана немедленная помощь союзникам, то скоро в Африке, кроме голой почвы, ничего не останется, ни даже одной крыши, которая могла бы служить приютом; до того далеко неприятель простирает свои коварные и злодейские замыслы". Нетерпение и желание немедленной деятельности были так велики у Цезаря, что не успел он отправить гонца и письма в Сицилию, а на другой день ждал уже прихода флота и войска, не сводил глаз с моря и винил своих наместников в медленности. Это было весьма понятно: в глазах у него селения предавались пламени, поля - опустошению; неприятель отгонял скот, убивал жителей, города и укрепления обращал в развалины; именитейших граждан или казнил смертью, или содержал в оковах, а их детей уводил в рабство под видом заложников. Но Цезарь, несмотря на мольбы жителей о защите, находился в то время в невозможности, по малочисленности своих войск, пособить им. В ожидании подкреплений, Цезарь занимал воинов разного рода работами, укреплял лагерь, возводил башни и укрепления, а в пристани делал новый мол; все эти работы продолжались безостановочно.
27. Между тем Сципион старался приучить слонов к сражению следующим образом: он поставил две боевых линии одна против другой; первая - пращников была обращена лицом к слонам, изображая собою неприятельскую армию во время сражения; она пускала маленькие камни в слонов, расположенных против нее в ряд. За ними стояло собственно его войско: воины должны были - слонов, когда те, испуганные неприятельскими каменьями, обратятся на них, метанием со своей стороны камней обращать снова на неприятеля. Впрочем маневр этот исполнялся тяжело и не совсем удачно; тяжелые, неповоротливые слоны, как их ни учат в течение многих лет, в сражении не менее страшны для своих, как и для неприятелей.
28. Между тем как у Руспины с обеих сторон готовились к решительным действиям, К. Виргилий, бывший претор, начальствовавший приморским городом Тапсом, заметив, что некоторые суда флота Цезарева, не зная местности и расположения своего лагеря, скитаются по морю, думал этим воспользоваться. Взяв находившееся в пристани транспортное судно, он наполнил его воинами и стрелками и, взяв еще несколько небольших судов с собою, начал производить погоню за судами Цезаря. Наткнувшись на несколько их, бывших вместе, он потерпел поражение и должен был бежать. Это впрочем не заставило его отказаться от своих намерений; случайно встретил он корабль, на котором находились два молодые Испанца Тиции, трибуны пятого легиона (отца их Цезарь избрал в число сенаторов) и с ними сотник того же легиона Т. Салиен (он то осаждал в Мессане легата М. Мессалу и говорил ему самую возмутительную речь). Теперь, присвоив себе деньги и украшения, назначенные для триумфа Цезарева, он опасался за это ответственности. Сознавая свою виновность, уговорил он молодых людей не сопротивляться и сдать судно Виргилию. будучи приведены Виргилием к Сципиону, они заключены в оковы и на третий день казнены. Когда их вели на казнь, то старший Тиций просил как милости у сотников, чтобы его умертвили прежде брата, на что без труда и получил их согласие. Таким образом оба они и погибли.
29. Между тем конные отряды, прикрывавшие с обеих сторон укрепления по распоряжению вождей, не переставали иметь между собою ежедневно небольшие схватки. Нередко, по взаимному согласию, на короткое время, неприязненные действия превращались и служившие у Лабиена галльские и германские всадники дружелюбно вели разговоры с Цезаревыми. Лабиен с частью конницы пытался взять приступом город Лептис, где начальствовал Сазерна с тремя когортами. Впрочем, благодаря сильному укреплению города и множеству метательных орудий, гарнизон отстоял его без труда. Впрочем конница неприятельская неоднократно возобновляла свои покушения; раз, когда густая толпа ее стояла перед воротами, скорпион был брошен так удачно, что пронзил неприятельского десятника и как бы пригвоздил его в воротам. Устрашенные всадники обратились в бегство к лагерю, и с того времени оставили свои покушения на город.
30. Между тем Сципион, почти ежедневно перед своим лагерем, шагах в трехстах, выстраивал войско в боевой порядок и, продержав под оружием большую часть дня, отводил его назад в лагерь. Несмотря на это, войска Цезаря не выходили из лагеря и оставались на своих местах. Тогда, как бы в насмешку над терпением Цезаря и его войска, Сципион вывел все свои пешие и конные войска и 30 слонов с башнями и, вытянув свою боевую линию как можно больше в длину, расположился, готовый к битве, недалеко от лагеря Цезарева.
31. Узнав об этом, Цезарь отдал приказание воинам своим, находившимся в равнине вне укрепления частью для сбора фуража и дров, частью материала для лагерных укреплений, и тем из них, которые занимались производством работ, отступить к укреплениям мало-помалу, не обнаруживая ни робости, ни торопливости, и остановиться на них. Конным отрядам, оберегавшим посты, Цезарь отдал приказание держаться на них, пока до них не станут долетать неприятельские стрелы; когда же неприятель подойдет ближе, то они должны во всевозможном порядке отступить внутрь укреплений. Остальной коннице Цезарь отдал приказание, чтобы она на своих местах была совершенно готова и в полном вооружении. Все эти распоряжения делал Цезарь не на основании личных наблюдений, сделанных с лагерного валу, но до того приобрел он удивительную опытность в военном деле, что приказания отдавал, не выходя из своей преторианской палатки, через гонцов и рассыльных. Цезарь был убежден, что как неприятель ни смотрит с самоуверенностью на свои многочисленные силы, но уже не раз им разбитый и обращенный в бегство, не раз обязанный его милосердию жизнью, никогда не отважится он, вследствие собственного малодушия и под влиянием претерпленного от него уже страха, атаковать его лагерь. Достаточно было имени Цезаря и его славы, чтобы уменьшить самонадеянность неприятеля. Притом, превосходно устроенные, укрепления лагеря, вышина вала и глубина рвов, скрытые перед укреплениями, рассеянные в удивительном порядке, волчьи ямы - делали доступ неприятелю к нашему лагерю затруднительным уже сам по себе. Притом лагерь снабжен был в изобилии скорпионами, катапультами в другими военными орудиями, служащими для обороны. Все эти меры защиты приняты были Цезарем вследствие малочисленности и неопытности его войска, а не потому, чтоб он опасался или робел неприятеля. С умыслом старался Цезарь вселить в нем убеждение в своей нерешительности и робости. Не потому Цезарь не выводил в поле своего войска, чтобы сомневался в победе вследствие его малочисленности, а потому, что он принимал в соображение, что победа победе рознь. Он был убежден, что после столь блистательных успехов, после поражения столь сильных неприятельских войск, после столь славных побед, мало чести ему принесет одержать с усилием, стоившую бы много крови, победу над остальными силами неприятельскими, уцелевшими и собравшимися после поражения. А потому Цезарь решился сносить похвальбу и надменность неприятеля, пока вторичный транспорт не доставит ему хоть некоторую часть опытного, состоявшего из ветеранов войска.
32. Сципион со своей стороны несколько времени помедлил на занятой им позиции, как бы в пренебрежение Цезарю, а потом мало-помалу отвел свои войска в лагерь. Здесь, перед собранием воинов, он говорил, что ужас и отчаяние господствуют в войске Цезаря и убеждал своих потерпеть еще немного, говоря, что скоро он доставит им верную победу. Цезарь приказал воинам возвратиться к работам, и новобранцы постоянно у него трудились над укреплениями лагеря. Между тем Нумиды и Гетулы почти ежедневно уходили из лагеря Сципиона - одни домой, а другие толпами в лагерь Цезаря, помня благодеяния к ним К. Мария и слыша, что Цезарь ему приходится с родни. Цезарь, отобрав значительнейших из Гетульских беглецов, дал им письма к их соотечественникам, убеждая их взяться за оружие и защитить себя и страну от врагов своих, совершенно поработивших их своей власти.
33. Пока это происходило у Руспины, к Цезарю явились послы из Ахиллы, вольного города, и разных других мест, изъявляя готовность исполнить охотно все его приказания. Одного просили они у Цезаря - прислать к ним отряд войска, под защитою которого они могли бы безопасно принесть свои намерения в исполнение; со своей же стороны они готовы доставить хлеба, и вообще всеми силами содействовать делу общей безопасности. Цезарь без труда согласился на их требование, и приказал К. Мессию, бывшему эдилу, отправиться в Ахиллу с отрядом войска. Узнав об этом Консидий Лонг, имевший в Адрумете под своим начальством два легиона и 700 всадников, поспешно, оставив часть войска в гарнизоне, с 8 когортами двинулся в Ахилле. Мессий, ускорив походом, первый со своим отрядом прибыл в Ахиллу. Между тем Консидий, подошед к городу со своими войсками, заметил, что он уже занят войсками Цезаря и не решился приступить в нему, несмотря на значительные свои силы, и таким образом безо всякого успеха отступил обратно в Адрумет. Потом, через несколько дней, к нему привел Лабиен на помощь часть конницы; тогда Консидий двинулся к Ахилле и, расположившись лагерем, стад снова осаждать город.
34. В тоже время К. Саллюстий Крисп, который, как мы упоминали выше, за несколько дней перед тем был с флотом отправлен Цезарем, прибыл к Церцине. При его приближении начальствовавший там К. Децимий, бывший Квестор, охранявший запасы хлеба с многочисленною толпою рабов, на небольшом судне искал спасения в бегстве. Тогда претор Саллюстий, принятый дружелюбно жителями Церцины, найдя там большие запасы хлеба, наполнил им, находившиеся в значительном числе, транспортные суда и отправил их в лагерь к Цезарю. Между тем проконсул Аллиен в Лилибее посадил на суда воинов 13 и 14 легионов, восемьсот Галльских всадников, тысячу пращников и стрелков и отправил к Цезарю в Африку второй транспорт войск. При попутном ветре все эти суда на четвертый день прибыли благополучно в Руспинскую пристань, у которой был расположен лагерем Цезарь. Таким образом, к искренней радости Цезаря, все исполнилось сообразно его желанию - и войска прибыли, и съестные припасы были в изобилии. Он был успокоен, воины стали веселы, и нужда исчезла; войскам, вышедшим на берег и пешим и конным, Цезарь дал время отдохнуть и оправиться от страданий морской болезни, а потом разместил их по укреплениям и отдельным постам.
35. Видя все это, Сципион и его приближенные дивились и не знали, что и подумать: К. Цезарь, обыкновенно сам начинавший всегда военные действия и первый вступавший в сражение, теперь вдруг стал действовать совершенно иначе. Они подозревали, что эта перемена не могла произойти без важной причины. Самая мнимая робость Цезаря была для неприятеля поводом к сильному опасению. Вследствие этого Сципион двух Гетулов, которых считал наиболее к себе приверженными, склонил наградами и надеждою еще больших, явиться к Цезарю в лагерь в виде перебежчиков и разузнать там все. Приведенные к Цезарю, эти Гетулы просили позволения говорить с ним свободно, без опасений. Получив его, они сказали следующее: "Не раз уже, император, намеревались многие из нас Гетулов, которые считаем себя вечными клиентами К. Мария и почти все граждане римские, составляющие легионы четвертый в шестой, перейти к тебе на службу; но нам не давали безопасно привести в исполнение ваш умысел конные сторожевые отряды Нумидов. Теперь мы рады поводу явиться к тебе в качестве лазутчиков Сципиона; он прислал вас разузнать, какие рвы и западни для слонов сделаны тобою перед лагерным валом и его воротами, и вообще изведать твои распоряжения как в этом отношении, так и твои намерения относительно военных действий и обо всем этом дать ему знать". Цезарь сказал им несколько слов похвалы, дал денежное награждение и приказал отвесть к прочим перебежчикам. Скоро истина показания перебежчиков не замедлила подтвердиться; на другой день из тех легионов, о которых упоминали Гетулы, много воинов перебежало в лагерь Цезаря.
36. Пока это происходило у Руспины, М. Катон, начальствовавший в Утике, ежедневно производил набор вольноотпущенников, туземцев, рабов, - одним словом, всякого разбору людей, способных по своим летам носить оружие, и отрядами постоянно отсылал их в лагерь Сцициона. Между тем к Цезарю пришли послы из города Тисдры, где находилось триста тысяч мер пшеницы, свезенной туда итальянскими купцами и земледельцами, и сообщили ему сведение о, находившемся у них, запасе хлеба и вместе с тем просили послать к ним гарнизон для защиты как запасов хлеба, так в частной собственности. Цезарь благодарил послов в обещал в самом непродолжительном времени прислать отряд войска; сделав увещание послам, он им велел возвратиться к своим соотечественникам. Между тем П. Сиций двинулся с войском в пределы Нумидии и силою овладел укреплением, устроенным на высоком месте, которое царь Юба избрал складочным местом для провианта и прочих вещей, необходимых для ведения войны.
37. Войско Цезаря, по прибытии второго транспорта, умножилось двумя легионами ветеранов, частью конницы и легковооруженными воинами. Немедленно Цезарь приказал шести транспортным судам идти в Лилибей и привести оттуда остальное войско; а сам в 6 день Февральских календ, около первой стражи ночи, отдал приказание, чтобы все лазутчики и разъездщики были неотлучно при войске. Таким образом никто из неприятелей не звал и не подозревал, как в третью стражу ночи Цезарь вывел все легионы из лагеря и приказал им следовать за собою к городу Руспине, который первый встретил его дружелюбно и в котором находился его гарнизон. Оттуда, спустившись с небольшого возвышения, Цезарь повел свои легионы левою стороною равнины, подле морского берега. Равнина эта представляет открытую местность на пятнадцать миль протяжения. Поднимаясь от моря огромный, но не очень высокий, горный хребет опоясывает ее в виде амфитеатра. В хребте этом есть несколько отдельных возвышений: на некоторых из них издавна устроены были сторожевые башни; у крайней находился отряд войска Спициона для охранения позиции.
38. Цезарь, подошед к вышеупомянутому горному хребту, начал строить башни и укрепления на каждом холме; менее чем в полчаса они были приведены к концу. Подошед на недальнее расстояние к последнему холму и башне, ближайшим к неприятельскому лагерю, где находился, как мы выше сказали, отряд Нумидов, Цезарь остановился на некоторое время, рассматривая местность. Расположив впереди конницу, Цезарь приказал легионам заняться немедленно работами для соединения валом того места по середине горного хребта, до которого он дошел, с тем пунктом, откуда выступил. Когда Сципион и Лабиен это приметили, то, выведя всю конницу из лагеря и расположив ее в боевой порядок, двинулись с нею на милю вперед укреплений; пешие же войска были расположены во второй линии, в расстоянии от лагеря менее четырехсот шагов.
39. Цезарь нисколько не встревожился вследствие движения неприятельских войск и убеждал своих воинов продолжать работы. Когда же расстояние неприятельского фронта от его укреплений было не более полуторы тысячи шагов, то Цезарь угадал намерение неприятеля своим приближением остановить наши работы и вынудить его отвести легионы от производства укреплений. Он приказал эскадронам Испанцев поспешить на ближайший холм, сбить оттуда неприятельский пост и занять позицию; в подкрепление коннице Цезарь послал за нею небольшой отряд легковооруженных воинов. Действуя с быстротою, наша конница ударила на Нумидов, частью захватила в плен, частью переранила обратившихся в бегство всадников, и овладела позициею. Заметив это, Лабиен, желая скорее подать помощь своим, двинул туда из боевого строя кавалерии почти все правое крыло и поспешил на помощь своим, искавшим спасения в бегстве. Цезарь, видя, что Лабиен оставил значительный промежуток между собою и прочим войском, отправил левое крыло своей конницы с целью отрезать часть неприятельского войска.
40. В той части поля, где происходило описанное выше дело, находился огромный загородный дом, на котором устроены была четыре башни. Он-то закрыл от глаз Лабиена движение Цезаревой конницы, и не прежде увидал он Цезаревых всадников, как уже с тылу они поражали его воинов. Неожиданность нападения вкинула ужас в конницу Нумидов, и она пустилась в бежать по прямому направлению к своему лагерю. Галлы и Германцы, оставшиеся на своем посту, были обойдены с тылу и спереди с горы теснимы нашими, и после упорного сопротивления погибли все до одного. Видя это, легионы Сципиона, которые были расположены в боевом порядке перед лагерем, в ослеплении ужаса, устремились в свой лагерь всеми воротами. Таким образом войска Сципиона были сбиты и с возвышенной позиции, и с поля, и оттеснены в свой лагерь. Цезарь приказал играть отбой, и всей коннице удалиться внутрь укреплений. Когда поле совершенно очистилось, то увидали громадные тела Галлов и Германцев; это были те, которые частью ушли за Лабиеном, подчинившись его влиянию, частью вызваны были из отечества обещаниями наград; а некоторые, пощаженные после поражения Куриона, остались на службе у победителя из благодарности за сохранение им жизни. Тела их обращали внимание красотою и огромностью и, будучи разбросаны в разных местах, покрывали все поле.
41. После этого успеха, на другой день, Цезарь вывел когорты из отдельных укреплений, и все свои войска расположил на ровном месте в боевом порядке. Сципион, видя поражение своих и понесши значительный урон убитыми и ранеными, заблагорассудил лучше остаться внутри укреплений. Цезарь, сначала расположившись у самой подошвы горы, мало-помалу стал придвигаться к неприятельским укреплениям. Уже тысячи шагов (мили) не оставалось пройти легионам Цезаря до города Узиты, находившегося во власти Сципиона, как тот, опасаясь потерять город, откуда он снабжал войско свое водою и прочими нужными предметами, вывел все свои войска из лагеря и, по своему обыкновению, устроил их в боевом порядке в четыре линии, из коих первая состояла из конных отрядов, в интервалах между которыми были поставлены слоны с башнями и вооруженными воинами. В таком порядке Сципион готовился идти на помощь городу. Цезарь, заметив это, полагал, что Сципион готов принять сражение и потому в некотором расстоянии от города, на месте, о котором я упоминал выше, остановился так, что город прикрывал центр его армии; а правое и левое крыло, прикрыв слонами, расположил в виду неприятеля.
42. Почти до заката солнца дожидался Цезарь и заметив, что Сципион, с того места, где остановился, ближе к нему не подступает, он, Цезарь, ожидал нападения Сципиона, но скоро увидел, что тот остается на месте и более рассчитывает на крепость своей позиции, если бы его к чему нибудь и вынудили обстоятельства, чем решается выступить в открытое поле. Цезарь не заблагорассудил в этот день подойти ближе к городу, зная, что в нем находится сильный гарнизон Нумидов, и что неприятель им прикрыл центр своей боевой линии. Цезарю надлежало бы в одно и то же время - и брать приступом город, и сражаться на правом и левом крыле при невыгодных условиях местности, что сопряжено было с большою опасностью тем более, что войско его с раннего утра было под оружием и без пищи, и следовательно было усталое и голодное. А потому Цезарь, отведя свои войска обратно в лагерь, решился на следующий день выдвинуть свои укрепления ближе к стороне неприятеля.
43. Между тем Консидий, осаждавший с восемью когортами Нумидов и Гетулов, состоявших на жалованьи, город Ахиллу, где находился К. Мессий с своими когортами, в течение долгого времени истощал все свои усилия. Неоднократно производил он большие осадные работы, но они осажденными были преданы огню. Видя бесполезность своих усилий и встревоженный внезапно полученным известием о поражении конницы, Консидий - запасы хлеба, находившиеся у него в лагере, сжег, а прочие припасы, как то вино, масло в другие годные в пищу, испортил; затем отступил от Ахиллы, сняв осаду. Направив путь через области царя Юбы, Консидий часть своих войск уступил Сципиону, а с остальною удалялся в Адрумет.
44. Между тем одно судно второго транспорта, отправленного Аллиеном из Сицилии, на котором находились К. Коминий и Л. Тицида, всадник Римский, отстало от остального флота и занесено ветром к Тапсу. Тут Виргилий захватил его с помощью лодок и легких судов и отвел к Сципиону. Другая трирема этого же флота, отделившаяся от прочих судов, бурею была занесена к Эгимуру и здесь захвачена флотом Вара и М. Октавия; на этой триреме находились воины ветераны под начальством одного сотника и несколько человек новобранцев. Вар сберег пленных безо всякого вреда и велел их отвесть к Сципиону. Когда они явились к Сципиону и стали перед его судилищем, то он сказам им следующее: "знаю, что вы не по собственному побуждению, но вынужденные властью преступного вашего императора, безбожно преследуете всех благонамеренных граждан. Теперь, предоставленные судьбою во власть нашу, возвратитесь к своему долгу, за одно с благомыслящими гражданами защищайте отечество и таким образом заслужите и жизнь и денежные награждения. Скажите же, как вы об этом думаете?"
45. Сказав эту речь, Сципион был убежден, что пленные с признательностью примут его предложения в потому-то он позволял ям говорить; но из них сотник четырнадцатого легиона сказал следующее: "Благодарю тебя, Сципион (а императором тебя не признаю) за твое великое к нам благодеяние, что, захватив нас военнопленными, ты обещаешь нам жизнь и безопасность. Твоим благодеянием может быть я бы и воспользовался, если бы оно не было под условием гнусного преступления. Дерзну ли поднять меч на Цезаря, моего императора, под начальством которого я служил, и на его войско, за честь которого и торжество сражался я в течение более, чем тридцати шести лет? Но я никогда этого не сделаю, да и тебя прошу оставить твои намерения. С какими войсками имеешь ты дело, если ты не испытал прежде, то узнай теперь. Выбери из своих войск одну когорту, самую лучшую по твоему мнению, и поставь ее против меня; я же из моих товарищей, находящихся теперь в твоей власти, возьму только десять. Тогда мужество наше тебе покажет, в какой степени можешь ты надеяться на свои войска.
46. Когда сотник с совершенным хладнокровием высказал свое убеждение, вовсе не соответствовавшее надежде Сципиона, то он, пришед в гнев и будучи глубоко оскорблен в душе, дал знать своим сотникам, как им надлежало поступить. У ног Сцнциона убит был сотник Цезаря; прочих ветеранов Сципион повелел отделить от новобранцев. "Уведите - сказал он - этих людей, запятнанных преступлениями и злодействами, и несытых крови сограждан". Они отведены за вал и там убиты мучительным образом. Новобранцев приказал Сципион распределить по своим легионам, а Коминия и Тициду запретил приводить к себе. Цезарь был весьма огорчен этим событием и тех, которым он поручил с галерами крейсировать перед Тапсом для того, чтобы они служили прикрытием транспортным и прочим судам, счел за нужное удалить из войска в виде позорного наказания, и издал против них эдикт в самых сильных выражениях.
47. Около этого времени с войском Цезаря случилось обстоятельство невероятное и неслыханное. По заходе созвездия Плеяд, около второй стражи ночи, поднялся страшный вихрь, сопровождаемый каменным дождем. Последствия его были тем хуже для нас, что Цезарь - не как военачальники, до него бывшие, держал воинов не на зимних квартирах, но каждый третий и четвертый день подвигал лагерь ближе к неприятелю и снова его укреплял; в беспрерывных работах воины не имели времени позаботиться о себе. Притом войско из Сицилии было перевезено так, что на суда брали только воинов и их оружие; брать же с собою прислужников и вообще вещи для домашнего обихода, к употреблению которых привыкли воины, не позволялось. Во время же пребывания в Африке воины не только не имели возможности приобресть что нибудь для себя или запастись чем нибудь, но и вследствие дороговизны хлеба и прежде приобретенное все истратили. Вследствие этого воины наши до того обедняли, что, стоя под городом, весьма немногие находили убежище в кожаных палатках; остальные же ограничивались шалашами, покрытыми их же платьем или хворостом и камышом. Таким образом застигнутые внезапно дождем и градом, они сильно потерпели от них, в темноте под потоками воды, они скитались по лагерю, покрывая головы щитами; огни все были загашены, предметы же, употреблявшиеся в пищу, были повреждены. В ту ночь верхушки дротиков пятого легиона были сами собою все в огне.
48. Между тем Царь Юба, получив известие о результате бывшего сражения конниц и приглашаемый письмами Сципиона, оставил против Сиция префекта Сабуру с частью войска; а сам, надеясь своим прибытием придать силы войску Сципиона и устрашить Цезаря, взял с собою три легиона, восемьсот всадников со взнузданными конями, множество Нумидских всадников на невзнузданных конях и легковооруженных воинов и 30 слонов. Вышед из своего царства, Юба двинулся на соединение с Сципионом. Приблизившись к нему, Юба расположился со своими войсками, исчисленными выше, отдельным лагерем неподалеку от Сципионова. (В лагере Цезаря сначала с ужасом ждали прибытия Царя, и войско Цезаря тревожилось при мысли об его силах; а когда он соединил лагерь с лагерем, то, наше войско вместо страха стало питать пренебрежение в неприятелю. Таким образом Юба по прибытии своем утратил и то значение, какое имел находясь в отсутствии). Впрочем весьма естественно, что с прибытием царя, Сципион возымел более надежды на успех. На другой же день он вывел в поле все свои войска и пришедшие с Царем, и 60 слонов; он расположил их в боевом порядке, стараясь выказать их многочисленность. Выступив с ними несколько вперед своих укреплений в, помедлив немного в поле, Сципион отвел свои войска обратно в лагерь.
49. Цезарь видел, что к Сципиону прибыли все подкрепления, каких только он ждал и что стало быть сражение не замедлит иметь место. Вследствие этого он выдвинул свои войска вперед по вершине горного хребта, приказал весть дальше свои работы и укреплять отдельные пункты, занимая возвышенности все ближе и ближе к армии Сципиона. Неприятель с своей стороны, обнадеженный многочисленностью своих войск, занял ближайший холм, и таким образом преградил дорогу Цезарю к дальнейшему наступлению. Лабиен задумал овладеть этим пунктом и, находясь ближе всех к нему, тем скорее завял.
50. Цезарю надлежало, чтобы достигнуть этого холма и овладеть им, перейти глубокую лощину, довольно широкую; скаты ее, очень крутые, имели расселины в роде пещер, по ту сторону долины находилась очень густая роща старых масличных дерев. Заметив все это, Лабиен и зная, что Цезарю, чтобы достигнуть холма, надобно пройти лощину и масличную рощу, решился воспользоваться своим знанием местности и расположился там в засаде с частью кавалерии и легковооруженной пехоты, а по ту сторону горы и холмов скрытно расположил всадников. Плав его был таков: когда он с фронта неожиданно ударит на легионы Цезаря, с холма вдруг покажется его конница, то Цезарь и его войско, обойденные кругом, не имея возможности ни пробиться вперед, ни отступить назад, должны были бы погибнуть. Цезарь, отправив вперед конницу, шел с войском, не подозревая засады и подошел к этому месту; но неприятельские воины, находившиеся в засаде, или забыв наставления Лабиена или опасаясь быть захваченными в ущелье, стали один по одному выбираться на скалу и двигаться по направлению к холму. Конница Цезаря погналась за ними и частью побила их, частью захватила в плев. Вслед за тем тотчас она атаковала холм и немедленно овладела им, сбив находившийся там отряд Лабиена, который сам едва успел спастись бегством с частью своей конницы.
51. После этого дела конницы, Цезарь назначил работу легионам и на том холме, которым овладел, начал укреплять лагерь. Потом он приказал весть два вала от своего главного лагеря через поле по направлению к городу Узите, находившемуся в равнине между лагерями его и Сципиона, таким образом, чтобы они сходились один к правому, а другой к левому углу города. Цель этих работ была та, чтобы когда он войска подвинет ближе к городу и станет к нему приступать, то чтобы прикрыты были укреплениями оба его фланга, как бы обойденный многочисленною неприятельскою конницею, не был вынужден оставить приступ. Притом эти укрепления облегчали сношения с неприятельским войском и перебежчики могли без труда исполнить свое намерение, тогда как прежде это было сопряжено с большою опасностью. Притом, приближаясь более и более к неприятелю, Цезарь хотел узнать, расположен ли он дать сражении. Ко всем этим причинам присоединялась и та, что низменность места позволяла поделать в нем частые колодцы, а войско Цезаря снабжалось водою издалека и с трудом. Пока эти работы производимы были частью легионов, другая часть нашего войска, стоя под оружием, прикрывала их от нападения неприятеля. Его туземная конница и легковооруженные воины не переставали пробовать силы в небольших схватках.
52. Уже к вечеру Цезарь отвел свои войска, прикрывавшие работы, в лагерь. Тут Юба, Сципион, Лабиен со всею конницею и легкою пехотою дружным натиском напали на наши легионы. Конница Цезаря не вынесла внезапного нападения неприятеля столь многочисленного, и отступила немного. Но конец предприятия неприятельского не соответствовал его началу. Цезарь воротил свои войска с половины дороги и поспешил на помощь своей коннице. Она, обнадеженная прибытием пехоты, повернула своих коней снова на неприятеля и напала на нумидских всадников, рассеявшихся в преследовании, переранила большую часть их, многих умертвила и гнала ее до самого царского лагеря. Если бы не ночь положила конец сражению и пыль, гонимая встречным ветром, не ослепляла глаза нашим, то Юба и Лабиен попались бы в руки Цезаря, а неприятельская конница и легкая пехота были бы совершенно истреблены. Между тем, по непонятной причине, воины из четвертого и шестого легионов Сципиона толпами бежали одни в лагерь Цезаря, а другие куда попало. Также всадники из бывшей армии Куриона, сомневаясь в успехе Сципиона и его войска, переходили в большом числе к Цезарю.
53. Между тем как такого рода действия происходили между обеими враждующими сторонами под Узитою, два легиона - девятый и десятый - были отправлены из Сицилии на транспортных судах. Уже они были недалеко от Руспинской пристани, как вдруг увидав корабли Цезаря, стоявшие перед Тапсом для наблюдения, сочли их неприятельскими и опасаясь, как бы не наткнуться на флот неприятелей, остававшихся там как бы в засаде - неблагоразумно, опасаясь засады, пустились снова в открытое море. Таким образом только после долговременного и трудного плавания, в течение многих дней терпя голод и жажду, наконец эти суда прибыли к Цезарю.
54. Легионы были высажены, а Цезарь не забыл своеволия некоторых воинов в Италии и их грабительств. Потому он воспользовался незначительным поводом, что К. Авиен, военный трибун десятого легиона, целый корабль занял своею прислугою, собственными вещами и вьючными животными, не взяв собою ни одного воина. На другой день, в собрании трибунов в сотников всех легионов, Цезарь, с своего места сказал следующее: "Всегдашним и искренним моим желанием было образумить вас, чтобы вы добровольно положили конец вашему своеволию и дерзости и оценили наконец мою снисходительность, кротость и долготерпение. Но так как вы не знаете ни меры, ни границ вашему своеволию, то я покажу на вас пример строгости воинской дисциплины, чтобы удержать других от подражания вам. Ты, Авиен, в Италии возмущал воинов народа римского против отечества и производил грабежи по муниципиям, ты оказался бесполезным для дела общественного, нагрузивши на свой корабль, вместо воинов, своих рабов и имущество. Через тебя отечество в такую крайнюю минуту терпит недостаток в воинах. За все за это обрекаю тебя позору, отсылаю тебя от своего войска и приказываю тебе сегодня же, в как можно скорее, оставить Африку. И тебя, А. Фонтей, отсылаю от себя за то, что ты, в должности военного трибуна, показал себя неблагонамеренным и беспокойным гражданином. И вы, Т. Салиен, М. Тирон, К. Клузинас, не заслугам вашим, а моей милости обязанные местами в моем войске, вели себя так, что, не отличась ничем на войне, и в мирное время показали себя негодными и бесполезными гражданами; ваши способности употребляли вы не на то, чтобы отличиться скромным и тихим поведением, но возмущали воинов против вашего императора. А потому я вас считаю недостойными занимать места в моем войске, отсылаю вас от себя в приказываю немедленно оставить Африку". Затем Цезарь сдал их на руки сотникам, и они порознь были посажены на суда, и каждому дозволено взять с собою не больше одного невольника.
55. Между тем гетульские перебежчики, отправленные домой, как мы выше упоминали, с письмами и поручениями Цезаря, прибыли к своим соотечественникам. Своим влиянием они от имени Цезвря легко убедили их, оставив царя Юбу, взяться поголовно за оружие и действовать против него. Узнав об этом, Юба, принужденный весть войну в трех местах, отделил от своего войска, приведенного им против Цезаря, шесть когорт и отправил их в земли своего царства для обороны их от Гетулов.
56. Цезарь привел к концу обе линии укреплений, выдвинув их к городу настолько, чтобы стрелы из города не могли вредить нашим воинам, и укрепился лагерем. С лицевой стороны его против города выставил он множество метательных машин, баллистов и скорпионов, стараясь их действием сбить осаждающих со стены; сюда же перевел Цезарь 5 легионов из прежнего лагеря. Таким образом явилась возможность для важнейших и значительнейших лиц видеться с родными и бывшими знакомыми и переговорить с ними. Цезарь предвидел, какие полезные последствия будет иметь это обстоятельство. Действительно, знатнейшие Гетулы, из царской конницы и префекты всадников, которых отцы служили некогда под начальством Мария и получили от него в награду земли, а Сулла, победив Мария, отдал их под власть царя Гиемпсала - в числе тысячи человек, с конями и прислужниками, ночью, когда уже огни были разложены, перешли в лагерь Цезаря, находившийся подле города Узиты.
57. Когда это известие дошло до сведения Сципиона в его приверженцев, то оно поразило их неприятным образом. Около этого же времени случилось, что Сципион увидал М. Аквиния, ведущего разговор с Б. Сазерною. Сципион послал сказать Аквинию, что ему не о чем весть переговоры с неприятелями. Останусь - отвечал Аквиний посланному, пока не скажу всего, что нужно. Когда же царь Юба прислал к нему воина сказать - Сазерна это слышал - царь запрещает тебе дальнейшие переговоры, то в страхе Аквиний немедленно повиновался и ушел. И случилось это с гражданином римским, почетным лицом между соотечественниками! Еще отечество и благо всех было вне опасности, а он предпочел повиноваться лучше чуждому царю, чем приказанию Сципиона, тогда как даже, если бы его партии угрожала гибель, все он имел возможность безопасно возвратиться в отечество. Притом поступок Юбы был не столько оскорбителен для М. Аквиния, человека еще недавно выслужившегося и не пользовавшегося большим весом сенатора, сколько для Сципиона, именитого происхождением, саном и почестями. До прибытия царя Сципион надевал обыкновенно порфиру (красную мантию); но Юба, говорят, сделал ему представление, что неприлично ему носить ту же одежду, какую и он. Вследствие этого Сципион опять стад надевать белое платье и должен был повиноваться - Юбе, непомерно гордому, но лишенному всех прочих достоинств.
58. На другой день обе стороны вывели из лагерей все свои силы. Заняв небольшую возвышенность недалеко от Цезарева лагеря, неприятель расположился на ней в боевом порядке. Цезарь также вывел свои войска и поспешно расположил их в боевом порядке впереди своих полевых укреплений. Он полагал, что неприятель, надеясь на многочисленность собственных и вспомогательных войск царя, сам двинется к нему и начнет сражение, тем более, что он первый с такою готовностью вывел свое войско в поле. Цезарь объездил на коне легионы, ободряя их, и дал сигнал к бою, ожидая с минуты на минуту атаки неприятеля. Сам двинуться вперед Цезарь не хотел по многим причинам. В городе Узите, находившемся во власти Сципиона, были когорты войска, а в него упирался правый фланг Цезаря; потому Цезарь опасался, что, в случае движения его вперед, из города может быть произведена вылазка, и его войска обойдены с боку. Притон перед фронтом Сципионовой армии было неудобопроходимое место, и Цезарь не решался первый пуститься туда со своим войском.
59. Считаю неизлишним упомянуть, в каком порядке были расположены обе армии. Сципион таким образом устроил свое войско: в первой линии он поставил свои легионы и царя Юбы, и позади ее в резерве Нумидов, растянув их в длину так, что издали казался центр стоящим из одной линии, а фланги из двух. Слонов поставил Сципион на обоих крыльях, правом и левом, оставив между ними ровные промежутки. Позади слонов находились легковооруженные воины и вспомогательная Нумидская конница. Вся регулярная кавалерия (со взнузданными конями) собрана была на правый фланг; левый упирался в город Узиту и там не было достаточно места свободно действовать кавалерии. Кроме того Сципион на правом же крыле, почти в миле от главной армии, расположил отдельно у подошвы холма несметное множество Нумидской конницы и легкой пехоты, с умыслом удалив их от боевой линии своей и неприятельской. Это сделано было с тою целью, что когда оба войска сойдутся и начнется сражение, тогда конница Сципиона, обойдя немного подальше, неожиданно замкнет своею многочисленностью войско Цезаря и подавит его, нанеся ему большой вред стрелами. Вот каков был плав Сципиона для сражения в этот день.
60. Говоря о расположении войска Цезарева, начнем с левого фланга и кончим правым. На левом крыле стояли легионы восьмой и девятый, на правом тридцатый и двадцать восьмой; а тринадцатый; четырнадцатый, двадцать шестой и двадцать девятый составляли центр. У правого фланга вторая линия состояла из когорт, взятых из тех же легионов; к ним присоединено было несколько когорт новобранцев. Третья линия находилась на левом крыле, протягиваясь до середины всей боевой линии; таким образом левое крыло армии Цезаря состояло из трех линий. Такое расположение было необходимо потому, что правое врыло опиралось на укрепления, а левое надобно было особенно усилить, чтобы оно могло с успехом сопротивляться атакам многочисленной неприятельской конницы. На этом же крыле Цезарь поставил всю свою конницу; но, не очень на нее полагаясь, он подкрепил ее пятым легионом и перемешал всадников с легковооруженными пехотинцами. Стрелки были рассыпаны в разных, наиболее важных пунктах, но преимущественно по флангам.
61. Устроенные таким образом в боевом порядке, оба войска простояли от раннего утра до десятого часа дня, в расстоянии друг от друга не более трехсот шагов и не сразились, - пример дотоле почти небывалый. Цезарь уже начал вводить свои войска в укрепления, как вдруг весь дальний отряд неприятельской иррегулярной конницы, состоявшей из Нумидов и Гетулов, всею массою стал двигаться вправо по направлению к лагерю Цезаря, расположенному на холме. Между тем регулярная конница неприятельская, которою начальствовал Лабиен, стояла на месте и задерживала движение легионов Цезаря. Вдруг часть нашей конницы и легкой пехоты, без приказания Цезаря, необдуманно устремилась вперед на Гетулов и проскакала болото, но, не будучи в состоянии выдержать натиск неприятеля, оставленная легкою пехотою, она была сбита и переранена; потеряв одного всадника и двадцать шесть легковооруженных воинов убитыми, с перераненными конями, наша конница искала спасения в бегстве к своим рядам пехоты. Обрадованный успешным концом этой стычки обеих конниц, Сципион уже ночью отвел свои войска в лагерь. Но судьба не долго позволила ему гордиться этим успехом. На следующий день часть конницы, отправленная Цезарем в Лептис за запасами хлеба, дорогою нечаянно наткнулась на, возвращавшуюся с грабежа, конницу Нумидскую и Гетульскую, напала на нее и разбила. Неприятель потерял до ста человек убитыми и много пленных. Цезарь между тем ежедневно выводил свои легионы в поле, занимал их работами, стараясь перерезать все поле валом и рвом, и всячески стараясь препятствовать набегам неприятельским. Сципион со своей стороны вел укрепления с поспешностью, опасаясь, как бы Цезарь не отрезал его от горной возвышенности. Хотя таким образом оба вождя заняты были работами, но, несмотря на это, ежедневно происходили небольшие сражения конницы.
62. Между тем Вар, услыхав о приближении из Сицилии транспорта с седьмым и восьмым легионом, флот свой, собранный им уже было на зимовку в гавань города Утики, поспешно вывел в море, наполнил его гребцами и матросами из Гетулов. Выступив из Утики, с целью захватить врасплох ваш флот, он прибыл к Адрумету с пятьюдесятью пятью судами. Не зная о его приближении, Цезарь отправил к Тапсу на крейсировку для безопасности шедших к нему транспортов Л. Циспия с флотом из двадцати семи судов, а К. Аквилу с тринадцатью галерами послал для той же цели к Адрумету. Циспий поспешно прибыл к месту своего назначения; а Аквила вытерпел бурю, никак не ног обойти мыс и вынужден был искать убежища в одной пристани, защитившей его от бури, не вдалеке от обыкновенной дороги судов. Остальной наш флот находился в море перед Липтисом; гребцы частью с него разошлись на берег, а частью в город за покупками, и флот был почти беззащитен. Вар узнал об этом от перебежчика и, желая воспользоваться столь благоприятным случаем, во вторую стражу ночи вышел из Адруметского Котона, и на рассвете со всем флотом прибыл к Лептису. Тут он предал огню транспортные суда, находившиеся в открытом море в отдалении от гавани, а два корабля о пяти рядах весел увел за собою беспрепятственно, так как на них не было защитников.
63. Тотчас же гонцы дали знать Цезарю о случившемся. Он в это время осматривал работы в лагере, расстоянием от пристани в шести милях; немедленно, оставив все, он поскакал в Лептис. Тут он приказал следовать за собою всем судам в сам сел на небольшой корабль. Дорогою встретил он Аквилу, испуганного многочисленностью неприятельского флота. Вместе с Аквилою Цезарь бросился в погоню за неприятельским флотом. Вар был устрашен решительностью и смелостью Цезаря и со всем своим флотом стал бежать по направлению к Адрумету. За четыре мили до пристани, Цезарь нагнал неприятельский флот, отнял назад свою квинкверему со всем ее экипажем и 130-ью находившимися для ее защиты воинами, и кроме того захватил со всеми, находившимися на ней, гребцами в воинами, бывшую вблизи неприятельскую трирему, пытавшуюся было обороняться. Прочие неприятельские суда поспешили обогнуть мыс и все искали убежища в Адруметском Котоне. При том же ветре Цезарь не мог успеть обойти мыс и провел эту ночь с флотом на якорях в открытом море, а на рассвете подошел к Адрумету; там транспортные суда, находившиеся вне Котона, предал пламени, а остальные вынудил неприятеля или вытащить на берег. или увесть в Котон. Цезарь несколько времени простоял перед пристанью, ожидая, не примет ли неприятель сражения на море, а потом удалился в лагерь.
64. На неприятельском судне захвачены в плен П. Вестрий, всадник римский, в П. Лигарий. Последний служил в Испании под начальством Афрания: там, вместе с прочими, Цезарем ему возвращена была свобода, но он опять ушел к Помпею; потом он бежал со сражения и пришел в Африку к Вару. За такое клятвопреступление и вероломство Цезарь велел его казнить смертью, а П. Вестрия простил. Во-первых брат Вестрия в Риме внес предписанную ему сумму денег, во вторых П. Вестрий доказал Цезарю, что, будучи захвачен флотом Назидия в плен, он спасением жизни обязав был Вару, в потом не имел возможности бежать к Цезарю.
65. Жители Африки имеют обыкновение в полях и везде в жильях. в нарочно устроенных для того ямах, прятать хлеб, а особенно в военное время и при нашествии неприятеля. На основании показаний лазутчика, Цезарь, в третью стражу ночи, отправил за десять миль от своего лагеря два легиона и всю конницу; они возвратились оттуда со значительным количеством хлеба. Узнав об этом, Лабиен, выступив от своего лагеря миль на семь по горным возвышениям, по которым накануне шел Цезарь, и расположил там в лагере два легиона. Полагая, что Цезарь неоднократно в этом направлении будет посылать за хлебом, Лабиен располагался ежедневно в засаде по местам удобным с большим отрядом кавалерии и легкой пехоты.
66. Цезарь от перебежчиков узнал о засаде, приготовленной ему Лабиеном; с умыслом промедлил он несколько дней, предвидя, что неприятель. повторяя ежедневно один в тот же маневр, ослабит свою бдительность. В один день, вдруг рано утром, Цезарь приказал выступить за собою в задние ворота лагеря восьми легионам ветеранов и части конницы. Конница была послана вперед; она вдруг напала, на находившиеся в засаде, неприятельские войска, не ожидавшие ничего подобного и рассеянные по ущельям, и умертвила около 500 человек легковооруженных воинов; прочих же вынудила обратиться в самое постыдное бегство. Между тем Лабиен со всею конницею поспешил на помощь своим, обращенным в бегство. Наша конница по своей малочисленности не могла бы устоять против гораздо многочисленнейшей неприятельской, и потому Цезарь противопоставил неприятелю свои легионы, устроенные в боевом порядке. Тогда устрашенный Лабиен приостановил нападение, и наша конница без потери примкнула к войску. На другой день Юба приказал распять на кресте тех Нумидов, которые, оставив свой пост, бежали в лагерь.
67. Затем Цезарь, ощущая недостаток в продовольствии для войска, сосредоточил все свои силы в лагерь, оставив гарнизоны в Лептисе, Руспине и Ахилле; а флот вверил Циспию и Аквилле, приказав первому осаждать с мора Адрумет, а последнему. - Тапс. Сам Цезарь, предав лагерь пламени, в четвертую стражу ночи, выступил в поход в боевом порядке, на левом фланге поместив войсковые тяжести, и прибыл к городу Агар. Гетулы не раз уже приступали в этому городу, но были отбиты его жителями, защищавшимися с величайшим упорством. Здесь Цезарь все войска расположил в одним лагере в поле, а с частью их отправился по окрестным местам за поисками хлеба. Он нашел большое количество ржи, вина, масла деревянного и фиг, а очень мало пшеницы. Дав таким образом оправиться своему войску, Цезарь возвратился в лагерь. Между тем Сципион, узнав о движении Цезаря. со всеми войсками стал следовать за ним по возвышениям и, остановясь от его лагеря в шести милях, расположил свои войска в трех отдельных лагерях.
68. Милях в десяти от лагерей Сципиона в к их стороне находился город Зета, гораздо ближе впрочем от них, чем от лагеря Цезарева, от которого он был в расстоянии более 18 миль. Сципион отправил туда за хлебом два легиона. Цезарь, узнав об этом от перебежчика, перенес лагерь с поля на холм для большой безопасности и, оставив там для защиты лагеря часть войска, с остальною выступил в четвертую стражу ночи, прошел мимо неприятельских лагерей и овладел городом Зетою. Здесь Цезарь узнал, что легионы Сципиона отправились за хлебом далеко; тем не менее он хотел идти их отыскивать, как вдруг увидал, что все войско неприятельское выступило к ним на помощь; это обстоятельство замедлило дальнейшее движение Цезаря. Таким образом Цезарь в Зете взял в плен К. Муция Регина, всадника римского, одного из самых приближенных лиц к Сципиону (он начальствовал в этом городе), в П. Атрия, всадника римского, одного из членов сената города Утики, и двадцать два верблюда, принадлежавших царю Юбе. Оставив в городе гарнизон под начальством легата Оппия, Цезарь выступил в обратный путь к своему лагерю.
69. Когда Цезарь с войском стал приближаться к лагерям Сципиона, мимо которых ему надлежало проходить, Лабиен и Афраний выступают вдруг из засады со всею конницею и легкою пехотою, нападают на задние ряды и спереди с возвышений тревожат наше войско. Видя это, Цезарь отдал приказание своей коннице отражать неприятеля, а легионам снять свои тяжести и собрать их в середину, а потом быстро ударить на неприятеля: когда это было исполнено, то, при первом натиске наших легионов, неприятельская конница и легкая пехота без труда были сбиты с места и сброшены с холма. Цезарь уже полагал, что отбитый и устрашенный неприятель потерял охоту его преследовать, и продолжал свое движение вперед, как вдруг с соседних возвышений поспешно устремились, как прежде, на легионы Цезаря Нумиды и легкая пехота. Последняя действовала с удивительною быстротою и ловкостью; она сражалась в рядах конницы и поспевала вместе с ними и наступлении и в отступлении. Неприятель неоднократно повторял этот маневр, то преследуя войско Цезаря в походе, то отступая, когда оно останавливалось, и прекращая на то время нападение, сражался в рассыпную и старался метанием дротиков как можно более переранить наших. Цезарь понял намерение неприятеля - вынудить его остановиться лагерем в этом месте, совершенно лишенном воды, и погубить голодом и жаждою как все его войско, с четвертой стражи ночи до десятого часа дня не принимавшее никакой пищи, так и вьючных животных.
70. Уже солнце приближалось к закату, а войско Цезаря в течение часа подвинулось вперед не более как на сто шагов. Конница, потерявшая большую часть лошадей, вынуждена была удалиться к задним рядам войска, и Цезарь поочередно вводил легионы в дело для отражения неприятеля, а сам продолжал движение вперед, приостанавливая и отражая успешно натиск неприятеля пехотными воинами легионов. Между тем Нумидская конница с обеих сторон шла впереди нашего войска и по всей многочисленности со всех сторон окружала войска Цезаря, а часть ее следовала по пятам за его арьергардом. Впрочем стоило только трем или четырем из ветеранов Цезаревых обратиться лицом к неприятелю и пустить в него дротики, то две в более тысячи Нумидов все до одного обращались в бегство и отступали к своим рядам. Потом собравшись с силами через несколько времени, снова возобновляли преследование и бросали дротики. Таким образом Цезарь то идя вперед, то отражая неприятеля, двигался чрезвычайно медленно и не прежде, как в первом часу ночи, возвратился в лагерь с войском, не потеряв ни одного человека и имея только десять раненых. Лабиен же отступил к своим войскам, потеряв более 300 человек, имея кроме того много раневых и изморив всю конницу преследованием. Сципион между тем отвел в лагерь войска свои и слонов; он расположил их было в боевом порядке перед своим лагерем в виду Цезаря, думая этим устрашить его.
71. Видя, с какого рода неприятелем он имел дело, Цезарь вынужден был свое, столь заслуженное и победоносное войско, бывшее в стольких кампаниях, обучать тем же штукам, каким учат молодых людей и гладиаторов. он учил воинов, как им уклоняться от неприятеля и на каком расстоянии снова к нему обращаться, то нападая, то убегая нападения, то снова угрожая им; он дал им наставление, как, и откуда, и когда с большим успехом бросать в неприятеля стрелы. Вообще легкая пехота неприятельская наиболее причиняла хлопот и вреда нашему войску. Конница не могла вступить в дело, не потеряв тотчас лошадей, большая часть коих гибла от неприятельских дротиков; а быстротою и ловкостью движений легкая пехота неприятельская очень утомляла нашу тяжелую пехоту легионов. Тяжело вооруженный воин как только, будучи преследуем неприятелями, останавливался и хотел сделать на них нападение, то те быстрым бегом легко избегали от опасности.
72. Сильно тревожило Цезаря то обстоятельство, что в сражениях каждый раз его конница, без поддержки воинов из легионов, должна была уступать коннице и легкой пехоте неприятельской. Озабочивало его еще и то, что не испытал он силу неприятельских легионов и не знал еще, как выдержать нападение конницы и легкой пехоты неприятельской, сила коих была удивительна, когда их будут поддерживать легионы. Притом множество слонов и их громадность распространяли ужас в наших воинах. Впрочем этому последнему обстоятельству Цезарь нашел средство помочь. Нарочно приказал он привезть слонов из Италии, чтобы ознакомить лучше воинов с видом и привычками этих животных. Воинам указывали места, куда следовало бросать стрелы, особенно когда слон был вооружен и покрыт; надобно было им звать места, где обнаженное его тело давало возможность навести ему вред. Притом таких образом лошади наши мало-помалу привыкли к этим животным и не пугались их страшного вида, пронзительного крика и распространяемого ими вокруг себя дурного запаху. Расчет Цезаря удался вполне: воины до того привыкли к этим животным, что не боялись трогать их руками, зная их неповоротливость, а всадники обучались бросать в них стрелы, острия у которых были сняты; самые лошади от частого обращения перестали пугаться слонов.
73. Все эти вышеприведенные обстоятельства, озабочивавшие Цезаря, были причиною, что он стал действовать медленно и обдуманно, отказавшись от прежнего своего быстрого и решительного образа действий на войне. И неудивительно. Имел он войска, привыкшие сражаться в Галлии на ровных и открытых местах, притом с народом, действовавшим прямо и без хитростей, обыкшим прибегать только к открытой силе, а не в ухищрению коварства. А потому Цезарю нужно было приучить своих воинов к хитростям, уловкам и засадам неприятельским, внушить им, чего они должны домогаться и чего избегать. С этою целью, чтобы скорее познакомить своих воинов с образом действий неприятеля, Цезарь редко оставался с легионами долго на одном месте, а водил их с места на место под предлогом фуражировки, зная, что неприятель, куда бы он ни двинулся, станет следовать за ним по пятам. На третий день Цезарь, устроив тщательно войска в боевом порядке, прошел с ними мимо неприятельского лагеря, предлагая врагу бой в открытом поле. Видя, что неприятель не расположен принять сражения, Цезарь к вечеру отвел свои легионы в лагерь.
74. Между тем в Цезарю пришли послы из города Вакки, находившегося недалеко от города Зеты, которым, как мы выше упомянули, овладел Цезарь. Они умоляли Цезаря прислать к ним для защиты отряд войска, обещаясь снабдить его многими предметами, нужными для ведения войны. Но в то же время - и в этом нельзя не видеть особенной милости богов бессмертных в Цезарю - явился перебежчик, который объявил своим согражданам, что царь Юба устремился поспешно к городу, чтобы упредить приход войска Цезарева, окружил его своими многочисленными силами и овладел им. Жителей города он всех до одного перерезал, а город отдал своему войску на разграбление и совершенное уничтожение.
75. Затем Цезарь, в 12-й день календ Апрельских, произвел смотр своему войску, а на другой день вывел все войска из лагеря, отошел от него миль пять так, что между занятою им позициею в лагерем Сципиона было не более двух миль расстояния, и расположил свои войска в боевом порядке. Долго оставался Цезарь на позиция, предлагая неприятелю бой, но видя, что он от него отказывается, Цезарь отвел свои войска обратно в лагерь. На другой день Цезарь снял лагерь и двинулся с войском к городу Сарсуре, где Сципион имел гарнизон из Нумидов и куда он свез запасы хлеба. Лабиен, увидав движение Цезаря, стал тревожить его задние ряды своею конницею и легкою пехотою. Ему удалось отбить у нас несколько повозок, на которых армейские прислужники и купцы везли войсковые тяжести и товары; такая удача ободрила неприятеля и он стал сильнее теснить наших, полагая, что воины наши под тяжестью вооружения и походных вещей не в состоянии будут отразить его. Но Цезарь, предвидя этот случай, оставил в каждом легионе по триста человек легковооруженных. они-то поспешили на помощь нашей коннице и ударили на войско Лабиена. Не ожидая этого, Лабиен, устрашенный при одном виде наших значков, обратился в постыдное бегство; он много потерял из своего войска убитыми, а еще более ранеными. Отразив неприятеля, воины наши возвратились в ряды легионов и продолжали движение вперед. Лабиен впрочем не переставал следовать за нашим войском в значительном от него отдалении по горным возвышениям, находившимся у нас справа.
76. Цезарь прибыл к городу Сарсуре; находившийся в нем гарнизон Сципиона он истребил в глазах неприятеля, не смевшего подать помощи своим. В Сарсуре противопоставил сильное и упорное сопротивление П. Корнелий, волонтер армии Сципиона, начальствовавший здесь от его имени; но он был окружен многочисленными нашими войсками, погиб сражаясь, и город достался Цезарю. Раздав хлеб войску, Цезарь на другой день прибыл к городу Тиздре, в коем в это время находился Консидий с многочисленным гарнизоном и собственною когортою гладиаторов. Цезарь осмотрел местность города и видя, что осаждая его будет терпеть недостаток в воде, отошел от него тотчас и, расстоянием в четырех от него милях, расположился лагерем у воды; а на четвертый день выступил и возвратился в лагерь, находившийся подле Агара. Тоже сделал и Сципион; он отвел войско в свой прежний лагерь.
77. Между тем жители города Табены, находившегося под властью царя Юбы в его землях, почти на границе их и на берегу моря, избили находившийся у них гарнизон царский и отправили послов в Цезарю, давая ему знать о своем поступке и прося народ Римский не оставить их без помощи в их искреннем желании быть ему полезным. Цезарь одобрил их поведение и послал для обороны Табены трибуна Марция Криспа с когортою, стрелками и многими военными орудиями. В тоже самое время воины разных легионов, которые дотоле не могли переехать в Африку или по болезни или потому, что срок отпуска их не вышел, прибыли в Цезарю на одном транспорте в числе четырех тысяч пехоты, шестисот всадников, тысячи пращников и стрелков. Цезарь все своя войска как прежние, так и вновь прибывшие, устроил в боевой порядок и, отошед с ними на 8 миль от своего лагеря, остановился в открытом и ровном месте, в четырех милях от Сципионова лагеря.
78. Пониже лагеря Сципионова находился город Тегея, в котором в виде гарнизона было постоянно около 600 всадников. Расположив ату конницу по направлению от города на право и на лево, Сципион вывел свои войска из лагерей и поставил их в боевом порядке на небольшом возвышении, где и оставался, отошед от своих укреплений не более, как милю. Видя, что Сципион долго остается на одном месте и что день проходит без пользы, Цезарь отдал приказание своим конным отрядам напасть на неприятельскую конницу, стоявшую на позиции перед городом, послав им на подкрепление легковооруженных, стрелков и пращников. Приказание Цезаря было исполнено, но когда наша конница бросилась в атаку на неприятельскую, то Пацидий, не прекращая упорного сражения, стал растягивать фронт своей конницы в длину с целью обойти эскадроны Цезаревы с флангов. Заметив это движение неприятеля, Цезарь тотчас послал на помощь коннице своей триста человек легковооруженных, находившихся по его распоряжению при каждом легионе, из того легиона, который стоял ближе других к месту сражении. Лабиен с своей стороны беспрестанно посылал на помощь своей коннице новые конные войска и заменял раненных и утомленных людей свежими в не бывшими в деле. Уже наши всадники, бывшие в числе четырехсот, уступая превосходству сил неприятельских, состоявших более чем из четырех тысяч человек, начали отступать, преследуемые легкою пехотою неприятельскою, переранившею у нас много людей тогда Цезарь приказал двинуться свежему конному отряду, который и бросился поспешно на выручку наших, теснимых неприятелем. Тогда наши, ободрясь, все дружно ударяли на неприятеля и обратили его в бегство, при чем он потерял много убитыми, а еще более ранеными. На три мили преследовали наши войска неприятеля, оттеснив его до самых возвышений и потом отступили к своим рядам. Цезарь оставался до десятого часу в боевом порядке и потом возвратился в лагерь, не потеряв ни одного человека. В этом сражении Пацидий получил тяжелую рану в голову дротиком, пробившим шлем; другие вожди неприятельские и храбрейшие воины или убиты, или тяжело ранены.
79. Цезарь видел невозможность вынудить неприятеля принять сражение, и вывести его легионы в открытое поле; сам же не мог стать лагерем ближе к неприятельскому по безводности места. Неприятель в этом случае полагался не столько на собственную храбрость, сколько на отсутствие воды и потому не опасался нападения Цезаря. Вследствие этого, накануне Апрельских нон, в третью стражу ночи, Цезарь оставил Агар и, пройдя в течение ночи шестнадцать миль, стал лагерем под городом Тапсом, где находился Виргилий с многочисленным гарнизоном. В тот же день Цезарь принял меры к обложению города, укрепив и заняв войсками важнейшие около него пункты; так он поступил, чтобы неприятелю не дать возможности проникнуть к нему, или иметь сообщение с внутренностью страны. Сципион, между тем, узнав о движении Цезаря, увидел необходимость прибегнуть наконец к бою для того, чтобы не оставить постыдным образом на жертву Цезарю жителей Тапсы и Виргилия, не раз доказавших на деле свою к нему верность. Вследствие этого Сципион немедленно двинулся вслед за Цезарем по горным возвышениям, и остановился двумя лагерями, в восьми милях расстояния от Тапса.
80. В этом месте, в расстоянии от морского берега не более полторы тысячи шагов, находится соляное озеро. Сципиону, чтобы подать помощь городу, надобно было идти этим перешейком. Цезарь это предвидел и устроил в этом месте укрепление, в котором оставил тройной гарнизон, а сам с прочими войсками расположился, в устроенных им около Тапса, укреплениях в виде полукружия. Тогда Сципион, видя, что ему перерезана дорога, которою он предполагал идти, по прошествии дня и последовавшей за ним ночи, стал на рассвете лагерем повыше озера у морского берега, в расстоянии от вашего укрепления не более тысячи ста шагах. Цезарь, получив об этом известие, отозвал воинов от работ и, оставив в лагере для защиты его проконсула Аспрената с двумя легионами, сам с остальными войсками налегке поспешно двинулся к означенному месту. Флоту Цезарь отдал приказание - части его оставаться перед Тапсом, а прочим судам пристать к берегу в тылу неприятеля, как можно в нему поближе и там дожидаться от него сигнала; по данному же сигналу находившиеся на судах люди должны были поднять громкие крики, чтобы устрашить неприятеля и развлечь его внимание и силы опасением того, что происходит у него в тылу.
81. Цезарь, прибыв на место, увидал армию Сципиона расположенную впереди вала; правое и левое крыло ее были прикрыты слонами, а часть армии неусыпно трудилась над укреплениями. Цезарь расположил свое войско в три линии: на правом крыле стояли легионы десятый и второй, на левом восьмой и девятый, в центре пять легионов. Четвертую линию составляли поставленные против слонов на каждом крыле, по пяти когорт; по крыльям же были сосредоточены стрелки и пращники, а легкая пехота перемешана с кавалериею. Сам Цезарь пешком обходил ряды солдат, напоминая ветеранам их подвиги в прежних сражениях ими совершенные и ласково беседуя с ними, воспламенял их дух. Новобранцев, еще не бывших ни разу в деле, Цезарь убеждал: "в доблести брать пример с ветеранов и домогаться того, чтобы по приобретении победы они во всем, и в славе и в чести, сравнялись совершенно с ними".
82. Обходя свои ряды, Цезарь заметил в неприятельском войске беготню и смятение: воины неприятельские суетились около укреплений: иные теснились у ворот, стремясь в лагерь, а другие неосторожно выступали слишком далеко вперед. Тоже было замечено и многими из наших воинов; тогда легаты и волонтеры стали умолять Цезаря дать сигнал к сражению: "пусть он - говорили они ему - подаст сигнал без всякого сомнения; боги бессмертные дают ему в руки верную победу". Но Цезарь еще колебался, не уступал желанию в просьбам воинов, кричал громко, что он несогласен атаку обратить в род вылазки или набега, и удерживал ряды на месте. Вдруг на правом крыле раздался звук трубы (воины принудили трубача играть, не дождавшись приказания Цезарева). По этому сигналу все когорты устремились на неприятеля; тщетны были усилия сотников грудью удержать воинов, чтобы они не вступали в бой, не дождавшись приказания Императора. Все средства к этому остались бея успеха перед воодушевлением воинов.
83. Цезарь, видя, что ничто не может остановить воспламененный дух воинов, дал пароль слово "счастие" я сам, подстрекнув коня, в первых рядах устремился на неприятеля. В тоже время на правом крыле наши стрелки и пращники осыпали слонов, стоявших близко друг к другу, градом стрел. Эти животные, испуганные свистом пращ и камней, обратились назад, внося смятение и смерть в густые ряды неприятелей и стремясь к воротам вала, еще не приведенного к концу. Мавританские всадники, находившиеся на том же крыле, где слоны, видя, что остались одни вследствие бегства этих животных, первые показали пример бегства! Таким образом, действуя поспешно, наши легионы обошли слонов и овладели неприятельских валом. Немногие из неприятелей, оказавшие упорное сопротивление, были убиты, а прочие искали спасения в поспешном бегстве, стремясь в тот лагерь, из которого вышли накануне.
84. Пример доблести и присутствия духа, оказанный ветераном 5-го легиона, заслуживает, чтобы его рассказать. На левом крыле один слон, получив рану, разъяренный от боли, бросился на безоружного прислужника и, повалив его, наступил на него коленом, давя его изо всех сил и испуская страшный рев, поднял к верху хобот. Воин не вынес этого зрелища и бросился к слону. Тот, видя, что к нему на встречу идет человек с поднятым мечем, оставил свою жертву, ставшую уже трупом, обвил воина своим хоботом и поднял его к верху, как он был с мечем в руках. Несмотря на такую опасность, воин не потерял присутствия духа и мечем не переставал рубить его всех сил по обвивавшему его хоботу. Наконец боль вынудила слона далеко отбросить от себя воина, и с ревом искать спасения в бегстве к прочим животным.
85. Между тем гарнизон города Тапса вышел из города в обращенные к морю ворота, с целью или подать помощь своим или, оставив город, искать спасения в бегстве. Воины неприятельские по пояс в воде старались достигнуть берега; но рабы и дети, находившиеся в нашем лагере, не допустили их выйти на берег, бросая в них каменья и дротики и принудили их возвратиться в город. - Войска Сципиона были совершенно разбиты, и все поле было ими покрыто, бегущими в беспорядке. Их преследовали по пятам легионы Цезаря, не давая им времени опомниться и собраться с силами. Неприятельские воины, прибежав в прежний лагерь, хотели было удержаться в нем и возобновить укрепления; но тщетно искали они человека, который бы привял над ними начальство и сделал бы нужные распоряжения. Не видя ни в ком себе опоры, они побросали оружие и устремились к лагерю царя Юбы, но, приблизившись в нему, увидели его во власти наших воинов. Тогда, не видя ни откуда надежды на спасение, неприятель положил оружие и приветствовал наших по военному обыкновению. Но это не спасло несчастных от гибели. Наши ветераны до того были воодушевлены и ожесточены, что не только не щадили никого из неприятелей, но и много своих убили и переранили, особенно знатнейших граждан города Рима, обвиняя их, что они действовали за одно с неприятелем. Так погиб Туллий Руф, бывший квестор, которого один воин умышленно проколол дротиком. Также Помпей Руф был ранен мечем в руку и был бы убит, если бы не ушел поспешно в Цезарю. Видя такое своеволие и остервенение воинов, которые в чаду победы полагали, что им все позволено и, опасаясь за свою жизнь, многие всадники Римские и сенаторы оставили поле битвы. А воины Сципиона в глазах Цезаря, которого они умоляли о пощаде, избиты все до одного, несмотря на все усилия Цезаря защитить их от ярости воинов.
86. Таким образом Цезарь овладел тремя неприятельскими лагерями и удалился в свой лагерь, потеряв убитыми только 50 человек и немного ранеными; неприятель же потерял десять тысяч убитыми, и войско его было совершенно рассеяно. Прямо с похода явился Цезарь в городу Тапсу и велел выстроить перед ним в ряд шестьдесят четыре неприятельских слона, захваченных в плен с находившимися на них башнями и полным вооружением. Это он сделал для того, чтобы убедить Виргилия и осажденных в полноте своего успеха и склонить их к сдаче, победив их упорство. Тут же сам Цезарь, обратясь к Виргилию, говорил ему о своем милосердии и кротости, и предлагал ему сдаться. Не получив никакого ответа на свои предложения, Цезарь отступил от города. На другой день, по совершении благодарственной мольбы, Цезарь собрал воинов и в глазах осаждающих похвалил их за мужество, одарил всех ветеранов и со своего возвышенного места раздал награды особенно отличившимся. Потом Цезарь немедленно выступил в поход, оставив для осады Тапса - Ребила проконсула с 3 легионами, а для осады Тисдры, где находился Консидий - Кн. Домиция, с двумя легионами. Послав вперед свою конницу, под начальством М. Мессалы, к Утике, Цезарь и сам двинулся туда же.
87. Конница Сципиона, убежавшая с поля битвы, по направлению к городу Утике, достигла города Парад. Жителя его, до которых уже достигла молва о победе Цезаря, отказались принять в свои стены воинов Сципиона. Они овладели городом силою и, разложив на площади посереди города огромный костер, зажгли его и побросали не только все имущество жителей, во и всех их связанных без различия пола и возраста. Так погибли несчастные жители этого города в ужасных мучениях. Оттуда конница Сципиона прибыла прямо в Утику. Еще прежде М. Катон, не полагаясь на верность жителей Утики, воспользовавшихся благодеянием закона, изданного Юлием Цезарем, изгнал всю безоружную чернь из города. Перед воротами, носившими название военных, он отвел ей место для поселения, окружив его небольшим рвом и поставив там стражу для наблюдения, а сенат города держал под стражею. Зная приверженность жителей этого предместья к Цезарю, всадники Сципиона, пришед к городу, пытались овладеть предместьем, чтобы гибелью его жителей утолить свою злобу. Но жители Утики, ободренные известием о победе Цезаря, отразили нападение конницы Сципиона палками и каменьями. Не будучи в состоянии овладеть предместьем, она проникла в город и многих жителей его умертвила, а дома их взяла приступом и разграбила. Тщетно Катон убеждал ее, оставив убийства и грабежи, за одно с ним защищать город, обещаясь исполнить их требования. Чтобы отвязаться от них, он выдал каждому воину по сто сестерций. Сулла Фавст поступил точно также, сделав им подарок из собственных своих денег; вместе с ними оставил он Утику и двинулся в земли царя Юбы.
88. Мало-помалу в Утику собралось много беглецов. Катон созвал их, пригласив в собрание и те триста человек, которые дали Сципиону свои деньги на военные издержки. он их убеждал - возвратить свободу рабам и вооружиться всем на защиту города. Видя, что одни согласны с ним, а другие в ужасе помышляют только об одном бегстве, Катон оставил свое намерение и отдал в их распоряжение суда, чтобы они ехали на них, куда их вздумается. А сам, распорядясь всем самым тщательным образом, вверил своих Л. Цезарю, находившемуся при нем в должности квестора, и пошел спать со спокойным видом, как всегда. Тайно принес он с собою в свою комнату меч, и закололся им. Он упал, не смертельно поразив себя; в комнату к нему бросились домашние его и доктор, подозревая что нибудь необыкновенное, и начали перевязывать рану; но Катов сам сорвал повязки в умер с полным сознанием того, что он делает. Жители Утики хотя ненавидели Катона за избранную им сторону, но, отдавая справедливость его удивительному бескорыстию, в чем он вовсе не походил на бывших прежде у них начальников и его заслугам, что он окружил их город превосходными башнями в укреплениями, похоронили его со всеми почестями. По смерти Катона, Л. Цезарь решился воспользоваться этим обстоятельством, созвал народ и сказал к нему речь, убеждая его отворить ворота Цезарю в прибегнуть к его изведанному милосердию. Таким образом оставив мысль о сопротивлении, Л. Цезарь вышел из Утики в отправился на встречу Цезарю. Мессала, исполняя данное ему приказание, вошел в Утику и поставил стражу у всех ворот города.
89. Между тем Цезарь, выступив от Тапса, прибыл к городу Усцету, в котором находился, под защитою небольшого отряда Сципионова, большой запас хлеба, оружия и равных других вещей. Цезарь овладел им как только подошел и оттуда прибыл в Адрумет, который отворил ему тотчас ворота. Осмотрев находившийся в городе запас хлеба, оружия и денег, Цезарь даровал жизнь К. Лигарию в К. Консидию сыну, находившимся в то время в Адрумете. В тот же день Цезарь выступил из Адрумета, оставив в нем гарнизон из одного легиона под начальством Ливинейя Регула, и двинулся в Утике. Тут на дороге встретил его Л. Цезарь; он пал ему в ноги, умоляя его только об одной жизни. Цезарь без труда простил его, следуя в этом случае столько же и влечению своего доброго сердца, сколько и видам политики. Вследствие этого Цезарь даровал прощение Цецине, К. Атею, П. Атрию, Л. Целле как отцу, так и сыну, М. Еппию, М. Аквинию, сыну Катона и детям Дамазиппа. К Утике Цезарь подошел в начале ночи, когда стали зажигать огни, и эту ночь провел вне города.
90. На другой день рано утром Цезарь вошел в город. Созвав нарочно собрание, он в речи своей благодарил жителей за их усердие, а граждан Римских, купцов в тех, которые в числе 300 человек пожертвовали деньги Варону и Сципиону, укорял в сильных выражениях. Изложив подробно их в отношении к нему проступки, Цезарь наконец приказал явиться к себе без страха: "Он им дарует - таков был его приговор - одну лишь жизнь, а имущества продает с публичного торгу, с тем впрочем условием, что кто из них пожелает, имеет право сан внести в виде выкупа за свою жизнь цену своего имущества". Те, трепетавшие от страха за свою жизнь, быв исполнены отчаяния от сознания своих проступков, увидели вдруг неожиданно надежду на спасение и приняли ее с радостью и благодарностью. Они просили как милости у Цезаря, чтобы он их всех, в количестве трехсот человек, обложил пенею денежною; вследствие чего Цезарь и приказал им внесть в казну народа римского два миллиона сестерций, рассрочив на три года и на шесть взносов. Виновные с радостью согласились на это и благодарили Цезаря, говоря, что он им даровал новую жизнь.
91. Между тем царь Юба, спасаясь бегством после сражения, вместе с Петреем, днем скрывался в селениях, а по ночам совершал путь к землям своего царства. Наконец достиг он города Замы, где у него находился весь дом, жены и дети. Туда же по распоряжению Юбы с начала войны собраны были все его сокровища и драгоценности, и этот город обнесен был вследствие этого сильными укреплениями. Но жители города уже получили столь желанное для них известие о победе Цезаря, а потому затворяли Царю ворота. Причиною было и то, что он с самого начала войны с народом Римским, приготовил на площади огромный костер из дров. Он хотел, в случае поражения, бросить в огонь все свое имущество, граждан всех перерезать и тела их предать пламени, а в заключение и самому себя умертвить; одним словом погубить огнем жен и детей своих, граждан и все сокровища. Долго стоял Юба перед воротами города. сначала угрозами стараясь подействовать на жителей его и склонить их к повиновению. Видя, что это средство остается без пользы, он стал их умолять пустить его к его домашнему очагу. Но жители города продолжали упорствовать в своем намерении, равно презирая и угрозы Царя в его мольбы. Наконец Юба просил жителей Замы выдать ему покрайней мере жен и детей, чтоб он мог их взять с собою. Видя что и эту просьбу жители города оставили безо всякого внимания, царь Юба отошел от Замы и, вместе с Л. Петреем, в сопровождении немногих всадников, удалился в свой загородный дом.
92. Между тем жители Замы отправили послов в Утику к Цезарю о своих делах, представляя ему: "чтобы он поспешил прислать ям вспомогательное войско прежде, чем царь соберет новое войско и сделает на них нападение; впрочем они готовы защищать для него город, пока у них будет искра жизни". Цезарь, выразив послам свое благоволение, приказал им возвратиться домой и сказать там, что он немедленно прибудет вслед за ними. На другой день Цезарь выступил из Утики и с конницею вошел в пределы царства. На дороге встретились ему многие вожди царских войск, прося его о пощаде. Простив их, Цезарь прибыл в Заму. Вследствие распространившейся молвы о милосердии и кротости Цевара, почти все всадники царские явились в Заме к Цезарю, который простил их, и не велел им ничего опасаться.
93. Пока это происходило, Консидий, который в Тисдре начальствовал над толпою рабов своих, гладиаторов и Гетулов, получив известие о поражения своей партии, с ужасом услыхал о приближении Домиция и легионов и, отчаявшись в своем спасении, оставил город с огромною суммою денег, в сопровождении немногих туземцев, и бежал в земли Мавританского царства. Но сопровождавшие его Гетулы, соблазнясь на унесенные Консидием сокровища, убили его дорогою и с своею добычею ушли куда кто попало. Вслед затем и Виргилий, видя, что он обложен и с моря и с сухого пути, и что партия, к которой он принадлежал, уничтожена совершенно, что М. Катон в Утике сам на себя наложил руки, что царь Юба скитается беглецом, презренный и оставленный всеми, что войско Сабуры и сам Сабура погибли от войска Сициева, что Утика без сопротивления отворила ворота Цезарю, что от такого войска не осталось и столько, чтобы могло служить защитою ему и детям его, сдался осаждавшему его проконсулу Канинию, взяв с него клятвенное обязательство в безопасности его жизни.
94. Между тем ни один город не хотел впустить к себе царя Юбу. отчаявшись в спасении, раз после ужина он с Петреем решились умереть смертью храбрых и сразились мечами. Юба, как сильнейший, без труда умертвил Петрея, уступавшего ему в силе и в здоровье. Потом он хотел себе пронзить грудь, но без успеха, и наконец один из его рабов, уступая его просьбам, умертвил его.
95. Между тем П. Сиций, разбив войско Сабуры, полководца царя Юбы и его самого умертвив, двинулся к Цезарю с небольшим отрядом через Мавританию. Случайно встретил он Фавста и Афрания с тем войском, которое ограбило Утику и теперь направляло путь к Испании, в числе тысячи пятисот человек. Немедленно, пользуясь ночным временем, Сиций расставил отряды в засаду, и на рассвете произвел нападение на неприятеля. За исключением немногих всадников, ушедших из первых рядов в начале сражения, остальные все были или убиты, или захвачены в плен. Афраний в Фавст были захвачены живые, и с последним жена его и дети. Вскоре после того в войске произошло возмущение, в котором Афраний и Фавст убиты. Помпее, жене Фавста и детям его, Цезарь даровал жизнь и возвратил им все их имущество.
96. Что касается до Сципиона, то он вместе с Дамазиппом, Торкватом и Плеторием Рустианом ушли в море на галерах, намереваясь бежать в Испанию. Настигнутые бурею, они долго носились по морю, пока не прибило их к Гиппону царскому, где в то время находился флот П. Сиция. Окруженные многочисленными судами, немногие неприятельские без труда были потоплены; тут-то погиб Сципион и с ним все те, которых я только что назвал.
97. Вслед за тем, Цезарь в Заме продал с публичного торга имущество царя Юбы и тех граждан Римских, которые обнажили оружие против народа Римского, а жителям Замы за то, что они не впустили к себе царя, роздал награждения, отменил подати, установленные царем, а земли его обратил в провинцию, Власть над новою провинциею Цезарь вверил проконсулу Криспу Саллюстию и, оставив Заму, удалился в Утику. Здесь он продал с публичного торга имущества тех лиц, которые служили в войске Юбы и Петрея, и в виде пени приказал внесть жителям Тапса два миллиона сестерций, а правительственным лицам города три миллиона сестерций, жителям Адрумета три миллиона, а их сенату пять миллионов сестерций. Самые же города и все имущества жителей защитил от всякой обиды и грабежа. Жители Лепта, несколько лет тому назад, терпя притеснения и грабежи от царя Юбы, через послов принесли свои жалобы сенату Римскому, который возвратил им понесенные убытки. Так как, не смотря на это, они сначала войны, вследствие домашних своих несогласий, вступили в союз с царем Юбою и оказывали ему пособие оружием, людьми и деньгами, то Цезарь велел им вносить в виде пени ежегодно по триста тысяч фунтов деревянного масла. Жители Тисдры, вследствие бедности их города, наказаны были небольшим ежегодным взносом хлеба.
98. Совершив все это, Цезарь в июньские Иды сел на корабль в Утике, в на третий день прибыл в Каралес в Сардинию. Здесь он Сульцитан за то, что дали было у себя убежище Назидию и его флоту и помогали ему войсками, обложил пенею в десять миллионов. сестерций и приказал им платить, вместо десятой части своих доходов, восьмую, а некоторых немногих лиц имущества продал с публичного торгу. За три дня июльских календ Цезарь снова сел на корабль и отправился из Каралеса, держась берега. Впрочем, не прежде, как на двадцать восьмой день после отъезда из Каралеса, удалось Цезарю прибыть в Рим, потому что сильные встречные ветры не позволяли ему войти в пристань.
1. После поражения Фарнака и занятия вновь Африки, остатки неприятельской армии под начальством юного Кн. Помпея, ушли в Испанию и овладели ее дальнею провинциею. Пока Цезарь был занят в Италии раздачею наград, Помпей между тем собирался с силами и призывал жителей городов действовать за одно с ним. Таким образом, отчасти просьбами, отчасти насилием собрав довольно значительное войско, Кн. Помпей опустошал им нашу провинцию. Некоторые города добровольно давали ему пособие, другие же оказывали сопротивление. Овладев каким нибудь городом силою, юный Помпей обыкновенно скоро находил какую нибудь вину в самих богатых гражданах, хотя бы и оказавших большие услуги его отцу и, казнив их, имущество их раздавал в добычу своей шайке, правильнее состоявшей из разбойников, чем из воинов. Таким образом приманкою добычи он без труда собрал значительные силы. Города, враждебные Помпею, не переставали посылать гонца за гонцом в Италию, умоляя о защите их против покушений Помпея.
2. Каий Цезарь, уже третий выбор диктатор, утвержденный и на четвертый срок, после долгого странствования, наконец поспешно прибыл в Испанию, чтобы положить конец пылавшей там войне. Тут явились к нему послы жителей Кордубы, вознамерившихся отпасть от Кн. Помпея, и сказали ему: "в ночное время можно без труда занять Кордубу тем более, что он Цезарь неожиданно прибыл в провинцию, и что гонцы, Кн. Помпеем расставленные по всем дорогам, чтобы известить его о приближении Цезаря, все переловлены". Многое и кроме того приводили они в пользу своего мнения. Уступая их просьбам, Цезарь дал знать о своем прибытии К. Педию и К. Фабию Максиму, которые были им оставлены легатами при войске, предписывая им прислать ему немедленно на помощь конницу, набранную ими в провинции. А сам он двинулся к ним поспешнее, чем они ожидали его прибытия, не имея при себе, как желал, вспомогательного конного отряда.
3. В это время находился с отрядом войска в Кордубе, которая считалась главным городом всей этой провинции, Секст Помпей, брат Кнеев. А самый юный Кн. Помпей осаждал город Улию, под стенами которого уже он стоял несколько месяцев. Жители этого города, узнав о прибытии Цезаря, отправили к нему послов, которым удалось благополучно миновать разъезды Помпея; послы, явясь к Цезарю, просили его прислать к ним, как можно скорее, вспомогательное войско. Цезарь, зная, что жители этого города всегда отличались верною службою народу Римскому, немедленно, во вторую стражу ночи, приказал идти шести когортам и такому же количеству конницы; начальство над этим отрядом Цезарь вверил одному из известных туземцев, хорошо знакомому с местностью страны, Л. Юнию Пациеку. Когда он приблизился к окружавшим город войскам Помпея, то была страшная непогода и ужасно сильный, встречный для осаждающих, ветер. Темнота была такая, что с трудом можно было видеть человека возле себя: обстоятельство это было весьма благоприятно для нашего вспомогательного отряда. Когда он подошел к неприятельским аванпостам, то Пациек приказал всадникам ехать вперед прямо по перерез неприятельского войска. Когда кто нибудь из неприятелей спрашивал наших, то они отвечали: "молчите, не делайте шуму; дело в том, чтобы подобраться в стене и взять город". Стражи неприятельские, по случаю страшной непогоды, не могли быть очень бдительны. Притом же они поверили тому, что было им сказано. Подошед в воротам, наши по данному сигналу были узнаны осажденными и впущены в город. Тут пешие и конные войска, за исключением отряда оставшегося в городе, с военными кликами бросились на неприятельский лагерь. Неприятель, не ожидавший ничего подобного, в ужасе вообразил, что он уже почти взят в плен.
4. Отправив вспомогательный отряд в Улию, Цезарь двинулся к Кордубе, желая отвлечь Помпея от осады этого города. С похода Цезарь отправил вперед к Кордубе, отряд тяжеловооруженных воинов и конницы. Приближаясь к городу, первые сели на коней позади всадников. Из города не могли приметить этого и, видя приближение нашей конницы, выслали на встречу ей сильное войско, надеясь без труда истребить ее. Но тут наши тяжеловооруженные воины соскочили с коней и завязали упорное дело, из которого немногим неприятелям удалось без вреда уйти в город. Секст Помпей в ужасе послал к брату, призывая его к себе на помощь и умоляя его поспешить, чтобы до его прихода Цезарь не овладел городом. Таким образом Кн. Помпей вынужден был снять осаду Улии на половину почти взятой и, вследствие письменных убеждений брата, поспешить с войсками к Кордубе.
5. Цезарь, подошед к реке Бетису, не мог ее перейти в брод с войском, по причине ее глубины. Он приказал набросать в воду корзин с каменьями и сверх их устроил мост. Тремя отделениями переведя войско свое по мосту, Цезарь подле него расположился лагерем. К стороне города мост состоял из бревен и делился на две части. Помпей, подошед с своими войсками, стал лагерем также недалеко от мосту напротив Цезаря, который, намереваясь отрезать ему путь от моста и от города, начал вести линию укреплений от лагеря к мосту. Помпей со своей, стороны вознамерился сделать тоже. Тогда между обоими вождями произошло страшное состязание о том, кто прежде подойдет к мосту. Вследствие этого произошел упорный рукопашный бой, в котором обе стороны, оспаривая упорно друг у друга обладание мостом, теснили друг друга к реке, стараясь туда опрокинуть. Груды тел покрывали место сражения. В течение многих дней Цезарь выжидал случая предложить неприятелю бой на ровном месте, чтобы одним решительным ударом окончить войну.
6. Видя, что неприятель не желает принять сражения. в что план его с этою целью отвлечь его к себе не удался, Цезарь перевел войска через реку в ночью, приказав разложить большие огни, двинулся к Атегую, одному из самых укрепленных городов Помпеевых. Когда Помпей узнал от перебежчиков об этом движении Цезаря, то он в тот же день приказал собрать все повозки и осадные орудия, которые он было оставил назади по тесноте дорог, и удалился в Кордубу. Цезарь начал осаждать Атегуй правильною осадою и открыл перед нею траншеи. Узнав об этом, Помпей в тот же день выступил в поход. Готовясь на случай его прибытия, Цезарь укрепил позади себя все важнейшие пункты и, заняв их отрядами конницы и пехоты, прикрыл ими путь к своему лагерю. Когда Помпей приблизился к позиции Цезаря, был чрезвычайно густой туман. Под покровом его Цезаревы конные отряды отрезали и окружили со всех сторон несколько неприятельских батальонов и эскадронов и истребили их так, что весьма немногим из неприятелей удалось уйти.
7. В следующую ночь Помпей предал огню свой прежний лагерь и расположился вновь лагерем между городами Атегуем и Укубисом по горам, перерезанным лощинами. Цезарь между тем, окончив линию укреплений и все предварительные работы, нужные для осады города, стал устраивать террасу и делать подступы. Местность была гористая, и самою природою приспособленная к военным действиям. Долина перерезана была ревою Сальсом, расстоянием от города Атегуя только в двух милях. Напротив города по горам расположен был лагерь Помпея в виду обоих городов; на выручку же своим он не смел идти. У Помпея находились значки и орды тринадцати легионов, во единственные силы, на которые он рассчитывал, были - два легиона туземцев, те самые, которые ушли от Требония. Один легион состоял из переселенцев, живущих в Испании. Четвертый был Афраниев из Африки, приведенный им с собою оттуда. Прочие легионы составлены были из сбора беглецов разного рода. Что же касается до легкой пехоты в конницы, то и тою и другою мы далеко превосходили неприятеля.
8. Помпею, в его намерении тянуть военные действия, много содействовала местность страны, состоящей из горных возвышений и весьма удобной к устройству укрепленных лагерей. Трудно весть наступательную войну во всей дальней Испании, где плодородие почвы и обилие воды везде дают средства к обороне. Притом вследствие частых набегов диких народов все важнейшие пункты, как бы они ни были отдалены от городов, обнесены укреплениями и снабжены башнями. Притом строения здесь, как и в Африке, покрыты цементом, а не черепицею; они очень высоки и в них устроены каланчи, с которых далеко видно. Притом большая часть городов этой провинции укреплены самою местностью, то есть своим положением на горах и притом так превосходно, что самый подступ к ним и нападение становятся крайне затруднительны. Таким образом, находя свою защиту в местоположении, города Испании не могут быть легкою добычею неприятеля, что доказала и теперешняя война. Помпей, как мы выше сказали, расположился лагерем между городами Атегуем и Укубисом, в виду их обоих, а в четырех милях от занятой им позиции находился удивительно укрепленный природою холм, известный под названием Постумиевых лагерей; его, по этой самой причине, Цезарь обнес укреплениями и завял отрядом войска.
9. Помпей, позиция которого, находившаяся довольно в большом расстоянии от лагеря Цезарева, была защищена гористою местностью, надеялся без труда овладеть вышеупомянутым постом Цезаря, отделенным от него рекой, так как ему подать помощь при таких обстоятельствах было весьма затруднительно. В этом убеждении, в третью стражу ночи, Помпей выступил из лагеря и произвел атаку на укрепление Цезарево, надеясь таким образом помочь осажденным. Видя приближение неприятелей, находившийся в укреплении, наш гарнизон, встретил их громкими кликами и градом стрел, переранившим у них много людей. Таким образом осаждающие оказывали упорное сопротивление. Когда известие об этом пришло в главный лагерь Цезаря, то он двинулся на помощь своим с тремя легионами. Узнав о приближения Цезаря, неприятель в ужасе обратился в бегство, потеряв много убитыми, а еще больше взятыми в плен, да и которым удалось уйди, то и те побросали оружие; восемьдесят щитов поднято на месте сражения.
10. На следующий день утром рано прибыл из Италии Аргуеций с конницею. Он с собою принес пять Сагунтинских знамен, отбитых им у жителей этого города. Да мы забыли еще упомянуть, что Аспренат привел еще прежде Цезарю на помощь конницу из Италии. В ту же ночь Помпей, предав огню свой лагерь, отправился к Кордубе. Царь Индо, пришедший на помощь Цезарю с своею конницею, преследуя горячо неприятеля, был захвачен воинами его туземных легионов и убит.
11. На другой день конница наша далеко преследовала по направлению к Кордубе тех, которые везли разного рода припасы в лагерь Помпея; захвачены 50 человек с лошадьми, и приведены в лагерь. В тот же день перебежал к нам в лагерь К. Марций, служивший в войске Помпея военным трибуном. Около третьей стражи ночи произошел у стен города упорный бой. Осажденные метали в нас огнем и испробовали тут все средства, какие только существуют для бросания огня. Вслед за тем всадник римский, Б. Фунданий, перебежал к нам в лагерь из стана неприятельского.
12. На другой день ваши всадники захватили в плен двух неприятельских воинов из легиона туземцев; эти воины показали, будто они рабы; но их узнали воины, которые служили под начальством Фабия и Педия, и перебежали от Требония. Такая вина не могла быть прощена и пленные убиты нашими воинами. В то же время попались в плен гонцы, посланные из Кордубы к Помпею, но ошибкою зашедшие в наш лагерь. Они отпущены обратно с отрубленными руками. Следуя своему обыкновению, осажденные и в эту ночь, со второй ее стражи, пустили в нас множество огненных снарядов и стрел, не переставая в течение долгого времени, и переранили у вас много народу. К концу ночи осажденные сделали вылазку к тому месту, где был расположен шестой легион, растянутый на большое пространство для производства работ, и завязали упорный бой. Впрочем они отбиты, несмотря на то, что выгоды местности были все на их стороне. Когда осажденные сделали вылазку, то наши воины встретили их храбро, и хотя производили нападение с возвышенного места, однако были с большим уроном оттеснены и возвратились в город.
13. На другой день Помпей начал весть траншею от своего лагеря в реке Сальсу. Тут случилось, что большая конная неприятельская партия, наткнувшись на наш небольшой пост, сбила его, причем мы потерпели урону три человека убитых. В тот же день А. Вальгий, сын сенатора (брат его остался в лагере Помпея), бросив все свое, сел на коня и бежал к нам. В руки воинов наших попался лазутчик из второго Помпеева легиона и убит ими. В то же время со стены брошена была к нам праща, с запискою: "когда будет положен на стене щит, то это будет знаком, что можно взять город без труда". В этой надежде некоторые из наших воинов, надеясь без опасности приблизиться к стене и овладеть городом, на другой же день начали весть к стене подкопы, и большая часть первой стены рушилась. Несмотря на это жители города обошлись с ними как со своими и умоляли только выпустить из города к Помпею тяжеловооруженных воинов и начальников города, поставленных в нем Помпеем. Цезарь отвечал на это: "что он привык предписывать условия, а не принимать их". По возвращении послов в город, узнав ответ Цезаря, осажденные, выпустив в нас все метательные снаряды, какие у них были, начали упорный бой на всем протяжении стен, так что большая часть наших ждала непременно вылазки. Окружив город живою стеною воинов, мы с своей стороны несколько времени поддерживали упорный бой. Выстрелом из вашего баллиста сбита башня неприятельская с пятью, находившимися на ней, воинами и с мальчиком, которому поручено было наблюдать на действием нашего баллиста.
14. Немного спустя, Помпей устроил укрепление по сю сторону Сальса, причем наши его не тревожили. Вследствие этого Помпей возгордился, пришел к ложному убеждению, будто он в наших пределах устроил это укрепление. На следующий день Помпей продолжал свое наступательное движение. Тут многочисленные силы неприятельские напали на наш пост, состоявший из нескольких эскадронов конницы и отряда легкой пехоты, сбили его и, пользуясь своим перевесом численности, почти совершенно уничтожили. Это происходило в виду обоих лагерей. Возгордясь своим успехом, Помпеевы войска, преследуя наших, далеко зашли вперед. Когда же наши, собравшись с силами, остановились и встретили неприятеля грудью, то он, ограничившись военным кликом, которым он желал показать, что не уступает в мужестве нашим, не принял предложенного ему сражения.
15. У нашего войска в случае сражения с конницею было принято за правило: когда всадник, вступая в рукопашный бой с пехотинцем, спешивается, то он ни как не может с ним сравняться, что доказало и нынешнее сражение. Когда легкая неприятельская пехота неожиданно ударила в нашу конницу, то она большею частью спешилась. Таким образом произошел упорный бой, в котором всадники сражались пеши, а пехотинцы сражались как всадники. Побоище окончилось не прежде, как у самого вала неприятельского. В этом сражения пало у неприятеля 123 человека, остальные возвратились в лагерь, многие перераненные, а еще больше потеряв оружие. Наших пало трое, а ранено 12 человек пеших и пять всадников. Остальную часть дня бой продолжался у стен города, как прежде. Осажденные по обыкновению своему осыпали нас огненными снарядами и стрелами. Потом они взялись за страшное и неслыханное злодейство. В виду нашем они начали убивать хозяев домов, где они находились, и бросать их со стены, как делается только у варварских народов, а о чем у нас подобного примера дотоле не сохранила память людей.
16. К вечеру этого дня прошел в город так, что мы его не видали, гонец из лагеря Помпеева с приказанием: в эту же ночь предать огню нашу террасу и башни, и в третью стражу произвесть вылазку. Осажденные, бросив в нас множество огней и стрел, сожгли большую часть нашей стены и отворили ворота города, обращенные к лагерю Помпея. они произвели вылазку всеми силами, вынесли с собою фашины заваливать рвы и крючья для растаскивания наших шалашей, сделанных из соломы для защиты воинов от зимних непогод. Они взяли с собою денег и дорогие платья, надеясь, пока наши будут заниматься грабежом, пробиться к войскам Помпея, которые он водил в боевом порядке по той стороне Сальса. Хотя наши не ожидали этой вылазки, но мужественно ее встретили, отбили нападение и с большим уроном втоптали осажденных в город, ограбив их и лишив оружия; иных захватили живьем, и на другой день умертвили их. В то же время один перебежчик из города принес известие, что Юний, находившийся там для ведения минных работ, видя, что началось избиение жителей города, воскликнул: "что вы делаете за страшное и неслыханное злодейство я преступление? Чем эти несчастные заслужили его? Разве тем, что нас впустили в дома свои к своим домашним очагам? За гостеприимство вы воздали гнусным злодейством". Много Юний говорил в этом же роде, и ему удалось усовестить своих и остановить избиение граждан.
17. Вследствие этого, на другой день, явились к нам послами из города Туллий и Катон Лузитанец. Первый сказал Цезарю: "о, если бы боги бессмертные судили мне лучше быть воином твоим, чем Кнея Помпея и мужество мое показать скорее в твоем счастии, чем в его несчастии! Его роковая слава кончилась тем, что мы, граждане римские, будучи лишены защиты, в таких гибельных обстоятельствах, стали, можно сказать, на одну доску с его врагами. Чуждые успехов отечества, мы только перенесли его несчастия. Мы выдержали нападение стольких легионов, днем и ночью на укреплениях не боялись ни ударов мечей, ни града стрел. Теперь, побежденные твоим мужеством, а Помпеем брошенные на произвол судьбы, прибегаем к твоему милосердию, ища в нем одном себе спасения". Цезарь на это отвечал: "могу ли я согражданам моим, сознающим свою вину, отказать в том, в чем я никогда не отказывал иноплеменникам?"
18. Когда послы возвратились к городу и подошли уже к его воротам, то Тиб. Туллий не последовал за К. Антонием. Тот уже было пошел в ворота, но, не видя Туллия, воротился за ним, и схватил его за руку. Тиберий Туллий тогда выхватил из-за пазухи кинжал и нанес Антонию рану в руку. Таким образом ему и его товарищу Катону Лузитанцу удалось уйти обратно к Цезарю. В тоже время перебежал к нам знаменосец первого легиона. Между прочим он показал, что, в день сражения конницы, из людей, находившихся под его знаменем, пало тридцать пять человек; в лагере же Помпея не только не велено было распространять это известие, но запрещено говорить, и об убыли одного человека. Один невольник. владелец которого находился в лагере Цезаря, оставив жену и сына в городе, зарезал своего господина и ушел в лагерь к Помпею тайно от наших караулов. он прислал оттуда записку на праще, в которой сообщил сведения о мерах, какие принимаются в городе для его обороны. Таким образом передав письма те, которые обыкновенно бросали к нам записки на пращах, возвратились в город. Немного спустя два Лузитанца. родные братья, перешли к вам. Они рассказывали, что Помпей в собрании воинов сказал: "вследствие того, что городу невозможно подать помощи, он намерен ночью из виду неприятеля скрыться и удаляться к морскому берегу". На это ему один воин отвечал: "не лучше ли идти прямо сразиться с врагом, чем показать себя беглецами?" За такой ответ этого воина тут же умертвили. В тоже время захвачены гонцы Помпея, отправленные им в город. Цезарь, письма, найденные у гонцов, приказал показать жителям города, а тому из них, кто желает остаться в живых, приказал поджечь деревянную городскую башню. Тому, кто решился бы на этот подвиг, Цезарь обещался все, чего он только ни пожелает. Покушение зажечь эту башню сопряжено было с большою опасностью. И действительно тот, кто хотел ее зажечь, как только приблизился к ней, был с нее убит. В туже ночь один перебежчик сообщил нам известие, что Помпей и Лабиен с большим негодованием узнали о, случившемся в городе, избиении граждан.
19. Во вторую стражу ночи, одна наша деревянная башня, вследствие множество пущенных в нее осажденными метательных снарядов, обнаружила сверху до второго и третьего этажа большие повреждения. В тоже время у стен города происходил упорный бой и осажденным удалось, пользуясь благоприятным для них ветром, сжечь одну нашу башню. На следующий день. рано утром одна мать семейства спустилась со стены и убежала к вам. Она показала, что хотела уйти к Цезарю со всем своим семейством и прислугою, но те все были схвачены и перерезаны. В тоже время брошены были со стены дощечки, на которых было написано следующее: "К. Минаций - Цезарю. Если ты мне обещаешь жизнь, то, будучи брошен Помпеем на произвол судьбы, я буду служить тебе с таким же мужеством и верностью, с каким служил ему". В то же время явились к Цезарю послы из города те же самые, которые и прежде, и сказали ему, что на следующий же день сдадут ему город, буде он обещает им жизнь". На это Цезарь отвечал: "что он - Цезарь, в слово свое привык держать". Таким образом, накануне одиннадцатого дня мартовских календ, Цезарь овладел городом и провозглашен воинами императором.
20. Помпей, узнав от перебежчиков о сдаче города, перенес свой лагерь ближе в городу Укубису, окружил его укреплениями и расположил в них свое войско. Цезарь со своей стороны двинулся вперед и расположился лагерем близ неприятельского. Вскоре после того, как-то раз рано утром, один тяжеловооруженный воин из туземного легиона перебежал к нам и сообщил нам известие, что Помпей собрал жителей Укубиса и приказал им произвесть меж себя строгой разбор, кто из них держится его стороны и кто желает успеха Цезарю. Спустя несколько временя во взятом нами городе, в одном подкопе, найден тот невольник, о котором мы выше упоминали, что он убил своего господина; он сожжен на костре живьем. Около того же времени восемь тяжеловооруженных сотников из туземного легиона перешли к Цезарю; а ваша конница имела стычку с неприятельской, где мы потеряли несколько человек из легкой пехоты ранеными. В ту же ночь пойманы неприятельские лазутчики: три из них невольника, а четвертый - воин из туземного легиона. Рабы распяты на крестах, а воину отрублена голова.
21. На следующий день из неприятельского лагеря перебежали к нам всадники и легковооруженные воины. В то время одиннадцать всадников сделали набег на наших воинов, когда те брали воду, несколько человек убили, а других живых увели с собою в плен. Из всадников при этом случае взяты в плен восемь человек. На следующий день, по приказанию Помпея, отрублены головы семидесяти четырем человекам, которых подозревали в тайном расположении к стороне Цезаря. Остальных, на кого пало подозрение, Помпей велел отвесть в город; из них сто двадцать человек бежали и ушли к Цезарю.
22. Спустя несколько времени жители Бурсаволы, захваченные нами в плен в Атегуе, отправлены были, вместе с нашими послами, в Бурсаволу, чтобы уведомить своих соотечественников о случившемся и внушить им, какую они могут иметь надежду на Кн. Помпея, когда воины его режут тех, которые их же оказали гостеприимство и совершают многие другие злодейства там, куда они впущены для защиты. Приблизившись в городу, наши послы, в числе коих были сенаторы и всадники римские, не решились войти в город и отпустили туда одних туземцев. Те, после долгих переговоров, уже возвращались к нашим, во, находившиеся в городе, воины, из ненависти к ним, нагнали их и перерезали. Только двум из послов удалось уйти к Цезарю и дать ему знать о случившемся. Жители же Бурсаволы послали лазутчиков в Атегуй; узнав от них, что показания послов были справедливы, они пришли в волнение, схватили виновника избиения послов и хотели его побить каменьями, говоря, что он виновник гибели их всех. С трудом избежав смерти, он просил жителей города дозволить ему - самому отправиться к Цезарю и выдать себя головою, как главного виновника. Выпущенный на волю, он вышел из города и, собрав шайку вооруженных людей, ночью обманом пробрался в город и произвел там страшные убийства. Лишив жизни старейшин города, в коих он видел своих врагов, он город подчинил своей власти. Немного спустя рабы перебежчики показали, что имущества граждан продаются с публичного торга и никому не дозволяется уходить из города иначе, как совершенно раздетому. Вследствие этого, после взятия Агетуя, жители Бурсаволы, отчаявшись в победе своей стороны, в страхе многие бежали в Бетурию. Наших перебежчиков неприятель помещал в легкую пехоту, давая им на содержание не более шестнадцати асс в сутки.
28. Немного времени спустя Цезарь приблизил свой лагерь к неприятельскому и начал весть траншею в реке Сальсу. Когда наши воины заняты были производством работ, то на них устремились в большом числе с возвышенного места неприятельские воины, и пока наши успели противопоставить сопротивление, они пустили в них множество стрел и переранили очень много народу. Энний говорит, что тут наши должны были уступить напору неприятеля. Видя, как наши - что было не в их обыкновении - отступают перед неприятелем, два сотника пятого легиона перешли реку и своим мужеством остановили напор неприятеля. Они ободрили наших и двинули их вперед; но тут один из них пал, пораженный стрелами, которыми осыпали нас неприятели с возвышенного места. Другой все таки поддерживал еще бой, начинавший становиться неровным, но тут как-то оступился и упал. Неприятельские воины устремились к нему со всех сторон; но тут наши всадники, перешед на ту сторону, ударили в середину врагов, гнали и теснили их до валу. Здесь впрочем занесшись далеко в средину неприятельских сил, конница наша окружена была со всех сторон легкою пехотою неприятельскою и его кавалерию. Только беспримерным мужеством удалось коннице нашей спастись от плена; теснота места, где происходил бой у неприятельских укреплений, была такова, что всадник с трудом мог защищаться. В этих обоих сражениях у нас переранено много всадников и в том числе Клодий Аквиций. Не смотря на то, что бой был почти рукопашный, наши воины потеряли только двух сотников, а покрыли себя славою.
24. На другой день войска обеих сторон сосредоточились у Сорикарии; наши начали весть траншеи. Помпей, видя, что его хотят отрезать от укрепления Аспавии, находящегося от Укубиса в расстоянии пяти миль, понял необходимость дать сражение. Долго он не решался дать его при, одинаковых для себя и для вас, условиях местности; но наконец, с целью овладеть возвышенностью, более благоприятною для него, чем та, которую он занимал, по необходимости он должен был сойти на неблагоприятную для него местность. Таким образом оба войска сразились за эту возвышенность, и ваше поразило неприятельское и сбило его с равнины. Сражение это увенчалось полным успехом. Неприятель был разбит на всех пунктах с большим уроном, и не мужество его, а гористая местность, куда он удалился, спасла его от совершенного истребления. Притом наступление вечера воспрепятствовало нашим, - что бы они непременно сделали, несмотря на то, что перевес численности был на стороне неприятеля, - окружить его со всех сторон и отрезать ему отступление. Урон неприятеля простирался до трех сот двадцати четырех человек легкой пехоты, в ста тридцати восьми тяжелой пехоты (легионов) убитыми. Кроме того многие его воины побросали оружие. Так мы отплатили неприятелю за гибель двух сотников, случившуюся накануне.
25. На следующий день Помпей опять вывел войска свои на то же место, но тут остался верен своему обыкновению - не сражаться с нами на ровном месте иначе, как одною конницею. Между тем как наши заняты были работами, конница беспрерывно производила нападения. Воины наших легионов громкими кликами требовали сражения, полагая, что они в состоянии преследовать неприятеля и в его выгодной позиции, а потому они вышли из низменной равнины, на которой прежде были расположены и остановились вблизи от неприятеля, хотя на равнине же, но при, неблагоприятных для себя, условиях местности. Несмотря на то, неприятель не решался спуститься с возвышенности и принять сражение в открытом поле; только один воин Антистий Турпион, надеясь на свои силы и считая себя непобедимым, выступил вперед. Тогда произошло единоборство, подобное тому, которое, как сказывают, случилось некогда между Ахиллом и Мемноном. На вызов Антистия выступил из наших рядов К. Помпей Нигер, всадник римский, родом из Италики. Храбрость Антистия была известна, и потому, оставив работы, все воины поспешили смотреть на единоборство. Обе армии стояли в боевом порядке и с таким вниманием смотрели, за кем из двух сражающихся останется победа, как будто она должна была решить участь всей войны. Каждая сторона ободряла своего воина, и самые опытные и сведущие люди с участием следили за ходом боя. Оба единоборца шли друг к другу на встречу на равнине и щиты их блистали резными украшениями; но между ними бой не состоялся вследствие движения с одной стороны конницы, а с другой стороны легкая пехота выступила вперед для прикрытия укреплений. Неприятель горячо преследовал по пятам вашу конницу, отступавшую в лагерь; она, обратившись назад, с криками, дружно на него ударила, смяла, обратила в бегство и гнала до самого лагеря, куда он в удалился с большою потерею.
26. Цезарь, в награду за отличное мужество, дал эскадрону Кассия денежную награду тринадцать тысяч сестерций, а начальнику его пять золотых ожерельев. Легкой пехоте Цезарь роздал десять тысяч сестерций. В этот же день явились к Цезарю неприятельские перебежчики - А. Бебий, К. Флавий и А. Требеллий, всадники римские из города Асты; их вооружение было, можно сказать. залито серебром. Они принесли известие, что все всадники римские, сколько их есть в лагере у Помпея, сделали быстро заговор перейти к Цезарю; но, по доносу одного раба, они схвачены и посажены под стражу, откуда удалось уйти им только одним. В этот же день перехвачено письмо Кн. Помпея к жителям Урсаоны: "нахожусь в добром здоровьи в вам того же желаю. Хотя и теперь уже мы счастливо и с успехом отражаем неприятеля, но лишь только мы найдем случай сойтись с ним на ровном месте, то скорее, чем вы можете ожидать, окончим войну. Неприятель не решается ввести в дело свое войско, состоящее из новобранцев. Он войну ведет, можно сказать, нашими средствами; осаждая порознь наши города, найденными там запасами поддерживает свое войско. А потому я приму меры и к защите наших городов и к тому, чтобы войну кончить как можно скорее, решительным ударом. Я пошлю к вам скоро вспомогательный отряд. Неприятель, лишенный средств, которые он добывал в наших же городах, вынужден будет принять сражение".
27. Несколько времени спустя, когда наши неосторожно были растянуты для производства работ, конница неприятельская ударяла на наших, когда те занимались рубкою дров в масличной роще. К ним перебежало несколько человек рабов; они дали знать, что сражение, произошедшее у Сориции в 3-й день Мартовских Нон, распространило ужас в неприятельском войске, и что защита отдельных фортов неприятельских вверена Аттию Вару. В тот же день Помпей снял лагерь и расположился насупротив Гиспалиса в масличной роще. Когда Цезарь собирался за ним следовать, то около 6-го часу увидали месяц. Отступая от Укубиса, Помпей отдал приказание, остававшемуся в нем, гарнизону - сжечь город и потом удалиться в большой лагерь. После того Цезарь приступил к городу Вентиспонту и когда тот покорился, он двинулся к Карруке, и стал лагерем против Помпеева. Помпей город Карруку за то, что он затворял перед его войсками ворота, сжег. Нашими пойман тот воин, который заколол своего брата, и забит палками до смерти. Двинувшись отсюда, Цезарь на Мундийской равнине сошелся с Помпеем и стал лагерем напротив его лагеря.
28. На следующий день Цезарь с своими войсками хотел уже продолжать путь, когда лазутчики дали ему звать, что Помпей с третьей стражи ночи стоит с войском в боевом порядке. По получении известия об этом, Цезарь велел поднять флаг. Потому то он и вывел войска, что в них были люди, расположенные в пользу жителей города Урсаоны, а им прежде Помпей писал: "Цезарь не решается сойти на ровное место, вследствие того, что большая часть его войска состоит из вновь набранных солдат". Такого рода письма сильно обнадеживали горожан. Да и сам разделяя эти надежды, он уже надеялся исполнить все, тем более, что позицию, где находился лагерь, он избрал защищенную и самою природою, и укреплениями города. Местность здесь, как мы объяснили выше, была возвышенная, состоявшая из непрерывного ряда холмов, между которыми почти вовсе не было долин.
29. Необходимо упомянуть о том, что случилось в это время. Между обоими лагерями находилась равнина, имевшая миль пять протяжения. Сообщения Помпея были обеспечены крепостью города и гористою местностью. Спереди возвышенность переходила круто в равнину; ее перерезывал ручей, переход через который был весьма затруднителен, так как он бежал в правую сторону по болотистому и топкому месту. Сначала Цезарь, видя армию неприятельскую расположенную в боевом порядке, надеялся, что она спустится в раввину для сражения и все были того же мнения. Притом на раввине коннице было несравненно удобнее действовать. День был тихий и ясный, и казалось сами боги бессмертные дали ему все условия, удивительно благоприятные для сражения. В нашем войске чувство радости не исключало у некоторых чувства тревожного беспокойства, так как дело было поставлено в такое положение, что никто не ног предузнать, какую перемену произведет судьба в один наступающий час времени. Таким образом наши выступили на бой. Полагали, что и неприятели также поступят, но они, отошед милю от города, на большое расстояние удалиться от его укреплений не дерзали, решившись принять сражение не иначе как, так сказать, под стенами города. А потому наши все шли вперед. Благоприятные условия местности побуждали наших противников идти как бы на верную победу; но он не изменял своему обычаю сражаться не иначе, как с возвышенной позиции и у стен города. Уже наши поспешно приблизились к ручью, а неприятель и не думал оставлять своей неприступной местности.
30. Неприятельские войска, расположенные в боевом порядке, состояли из тринадцати легионов; во флангах они были прикрыты кавалериею. Легкой пехоты у Помнея было тысяч шесть и столько же вспомогательного войска. Наши силы состояли из восьмидесяти когорт, и восьми тысяч конницы. А потому когда наши, пройдя равнину, вступили в неудобные места, то переход через них сопряжен был с большою опасностью, потому что неприятель угрожал с возвышенного места. Цезарь, опасаясь этого обстоятельства и того, как бы оно не обратилось ко вреду всего его войска, задержал свои войска. Солдаты с негодованием и досадою встретили приказание Цезаря, горя усердием немедленно вступить в бой. Такое замедление с другой стороны послужило к ободрению неприятеля, вообразившего, что робость овладела войском Цезаря и что оно остановилось вследствие этого. Возгордясь этим, неприятель громко приглашал наших к бою при невыгодных для них условиях, убежденный в неприступности своей позиции. Десятый, легион по обыкновению был на правом крыле, на левом третий и пятый, и там же сосредоточены были вспомогательные войска и конница. Испустив военные клики с обеих сторон, войска вступили в сражение.
31. Хота наши превосходили мужеством неприятеля, но тот упорно защищался с возвышенного места. С обеих сторон раздавались громкие военные клики и пущено было множество стрел, так что была минута, когда наши усомнились было в победе. Натиск с обеих сторон и военные клики, которыми обыкновенно стараются испугать друг друга, были с обеих сторон одинаковы. Таким образом сражение продолжалось долго с равным упорством, но со стороны неприятеля много людей пало от наших дротиков. Мы уже говорили, что на правом нашем крыле стоял десятый легион; несмотря на свою малочисленность, он внушал неприятелю своею известною храбростью такой страх, что Помпей, видя стесненное положение своих на правом фланге и опасаясь, как бы он не был обойден, отправил один легион с левого фланга на правый. Лишь только тот двинулся, наша конница начала теснить левый фланг неприятеля. Он делал мужественный отпор и войска в бою стеснились так, что даже помощи подать им было невозможно. Военные клики смешивались со стонами умирающих и раненных, страшный звук мечей - все это должно было вселять робость в воинах, еще неопытных. "Тут, по словам Энния, - нога теснила ногу, а оружие встречалось с оружием". Наконец, несмотря на упорное сопротивление, наши стали теснить сильно неприятеля, который отступил к городу. Таким образом неприятель потерпел поражение в самый день, посвященный Вакху, в был бы совершенно истреблен, если бы не нашел убежища на той самой позиции, с которой выступил для сражения. В этом сражении пало около 30.000 челокек у неприятеля, если не больше; в числе убитых были Лабиен и Аттий Вар. Их тела похоронены с надлежащими почестями. Тут же пало всадников римских, частью происходивших из города Рима, частью из провинций, до трех тысяч. Мы потеряли около тысячи человек частью пехоты, частью конницы убитыми, и до пятисот человек ранеными. У неприятеля отняли мы тринадцать орлов, множество значков и ликторские пуки; да семнадцать военачальников взято в плен. Таков-то был результат этого боя.
32. Вследствие того, что неприятель нашел себе убежище в городе Мунде, наше войско приступило к его обложению. Трупы неприятельские, оружие, щиты и дротики, найденные на поле сражения - вот из каких материалов состоял вал. Сверху были поставлены отрубленные головы неприятелей, с одной стороны как свидетельство победы, а с другой для внушения страха осаждающим. Таким образом мы со всех сторон окружили неприятеля валом. Потом, по примеру Галлов, окружив город стеною из неприятельских тел, из-за нее осыпали мы неприятеля градом стрел и дротиков. Из этого сражения молодой Валерий бежал с немногими всадниками в Кордубу и дал знать Сексту Помпею, находившемуся там, о результате сражения. Помпей, узнав об этом, немедленно все деньги, сколько их у него было, раздал находившимся при нем всадникам и сказал жителям города, что он отправляется к Цезарю для переговоров о мире. Во вторую стражу ночи вышел он из города. А Кней Помпей, в сопровождении немногих пеших и конных воинов, отправился в город Картеию, где находились их морские силы; этот город от Кордубы находится в расстояния ста семидесяти миль. За восемь миль не доходя города, П. Кальвиций, которому Помпей прежде вверял начальство над лагерем, от его имени написал письмо в город следующего содержания: "так как он не совсем хорошо себя чувствует, то пусть ему пришлют носилки для того, чтобы отнести его в город". Вследствие этого письма Помпея отнесли в Картеию. Узнав об этом, приверженцы Помпея поняли его намерение войди в город тайно и собрались в дом, куда он был отнесен, что бы узнать его намерения относительно военных действий. Когда они собрались в большом числе, то Помпей с носилок искал убежища под защиту их верности.
33. Цезарь после сражения, обложив со всех сторон Мунду, отправился в Кордубу. Ушедшие с поля сражения неприятельские воины заняли мост. Когда наши войска подошли к мосту, то неприятель издевался над ними, говоря: "что нас мало осталось после сражения и что где мы найдем убежище?" Они упорно обороняли мост. Цезарь переправился через реку и стал лагерем. Скапула, главный виновник восстания вольноотпущенников и рабов, с поля сражения прибыл в Кордубу и созвал и тех и других. Тут приказал он сделать для себя костер, облекся в самые роскошные одежды, приказал подать себе самый изысканный ужин; все свои деньги и все ценное имущество он роздал своим приближенным. Он спокойно поужинал, причем возливали на него разные благовонные масла. Потом, по его приказанию, один раб его заколол его, а вольноотпущенник, разделявший с ним ложе, поджег его костер.
34. Жители Кордубы, когда Цезарь расположился лагерем подле их стен, до того стали между собою спорить, что крики приверженцев Цезаря и Помпея достигали нашего лагеря. Тут находились легионы, составленные из перебежчиков; да и рабы жителей города, отпущенные на волю Секс. Помпеем, теперь радели уже Цезарю. Тринадцатый легион начал оборонять город, и несмотря на сопротивление, которое он встретил в противной партии, он овладел частью башен и стены. Партия Цезаря отправила послов к нему, прося его прислать ей на помощь легионы. Беглецы, заметив это, старались поджечь город. В происшедшем бою они истреблены нашими, и тут погибло двадцать две тысячи неприятелей, не считая тех, которые пали вне стен города. Кордуба таким образом досталась во власть Цезаря. Пока он здесь был задерживаем, неприятельские войска, бывшие у вас в облежании, сделали вылазку, но с большою потерею прогнаны назад в город.
35. Когда Цезарь стал приближаться к Гиспалису, из этого города вышли послы, моля его о пощаде. Цезарь обещал безопасность городу, и велел войти к нему легату Канинию с гарнизоном, а сам остановился лагерем под городом. В нем находился сильный отряд войска Помпеева; он с негодованием видел в городе гарнизон Цезаря; особенно действовал против этого некто Филон, самый горячий защитник интересов Помпея, имевший большие связи по всей Лузитании. Тайно от Цезарева гарнизона, Филон отправился в Лузитанию и у Ления нашел Цецилия Нигра, родом туземца, имевшего под своим начальством значительный отряд Лузитавцев. С ним он двинулся снова к Гиспалису и принят в город ночью через стену. Тогда гарнизон Цезарев и его караулы истреблены острием меча, ворота города затворены и военные действия открылись снова.
36. Пока происходили эти события, послы жителей города Картеии дают знать Цезарю, что Помпей в их власти. они надеялись этою услугою загладить в памяти Цезаря то, что они перед ним заперли ворота. В Гиспалисе Лузитанцы продолжали упорно сопротивляться; Цезарь понял, что если он будет пытаться взять город открытою силою, то защитники его, готовые на все, разрушат город и оставят ему одни развалины, а потому, ночью собрав совет, он допускает Лузитанцев сделать вылазку, а те и не догадались, что допущены к тому с умыслом. Когда же осажденные, сделав вылазку, зажгли наши суда, находившиеся на реке Бетисе и полагая, что наше войско занято погашением пожара, стали отступать к городу, то наша конница окружила их и истребила. Таким образом город Гиспалис снова достался в руки Цезаря; он оттуда двинулся к городу Асте, из которого явились к нему послы с изъявлением покорности. многие из жителей Мунды, ушедшие с поля сражения в город, после долговременной осады, явились к нам с изъявлением покорности. Их распределили в одном легионе, но они составили заговор: ночью, в одно и то же время, по данному сигналу, они должны были произвесть убийства в нашем лагере, а осажденные учинить вылазку. Впрочем об этом умысле узнали, и заговорщики, находившиеся у нас в лагере, в следующую же ночь, в третью стражу, по данному знаку, отведены за вал и там избиты.
37. Между тем как Цезарь по пути покорял остальные города, между начальниками города Картеии возникли раздоры из-за Помпея. Одни отправили послов к Цезарю, а другие стали в защиту Помпея. Началось возмущение; заняты были ворота. Произошло большое побоище. Раненый Помпей успел захватить 20 галер и бежать с ними. Дидий, начальствовавший в Гадесе над флотом, получив известие о бегстве Помпея, немедленно погнался за ним, приказав следовать за собою поспешно берегом пешему и конному отряду. На четвертый день Дидий наконец настиг неприятеля: вынужденный отплыть из Картеии, не запасшись водою, он должен был за нею пристать к берегу. Пока он наливался водою, Дидий его настиг, с флотом, некоторые суда сжег, а другие захватил в плен. Помпею удалось с немногими приближенными бежать, и найти убежище в укрепленном природою месте.
38. Всадники и когорты, отправленные для преследования, узнали от передовых разъездов об открытии неприятеля и спешили день и ночь. Помпей был сильно ранен в плечо и в бедро левой ноги, кроме того он себе вывихнул ногу, и потому не мог свободно ходить. Вследствие этого его несли на тех же самых носилках, на которых унесли из города. Войско Цезаря не замедлило узнать место, где скрывался Помпей, приметив Лузитан в их военных одеждах, и окружило его со всех сторон. Несмотря на то, что, по возвышенной местности, занятой Помпеем, и многочисленности бывшего при нем отряда, нападение на него сопряжено было с большими трудностями, но наши не замедлили его атаковать. Неприятель осыпал их стрелами и, преследуя отступавших, делал их атаку безуспешною. Наши не замедлили заметить, что такого рода нападения на неприятеля и бесполезны, и сопряжены с большою потерею, а потому они решились обложить неприятеля со всех сторон. Немедленно приступив в работам с этою целью, они скоро достигли того, что могли сражаться с неприятелем грудь с грудью, устранив невыгоду местности. Не находя в ней более никакой себе защиты, неприятель искал спасения в бегстве.
39. Помпей, как мы выше сказали, раненый и с вывихнутою ногою, не мог бежать скоро; притом затруднительная местность не позволяла ему прибегнуть к употреблению коня или повозки. Неприятель, оставив свои укрепления и не имея ни откуда помощи, был повсюду преследуем и избиваем вашими. Помпей нашел было убежище в расселине свалы, имевшей подобие пещеры и не скоро был бы там найден, если бы пленные не указали этого места. Таким образом Помпей был найден и убит. Цезарь находился в Гадесе, когда, накануне Апрельских Ид, голова Помпея была принесена в Гисвалис, в там выставлена на показ народу.
40. Дидий, захватив и предав смерти Помпея младшего, был очень рад. Он удалился в соседний укрепленный городок, а некоторые суда свои приказал чинить. Лузитанцы, уцелевшие от сражевия, собрались снова и, получив большое подкрепление, обратились опять к Дидию. Ему нужно было принимать меры к защите судов, в потому он неоднократно делал вылазки. Осаждающие решились воспользоваться ежедневными вылазками Дидия и, разделив войска свои на три части, устроили ему засаду. Часть их должна была зажечь наши суда, а остальные - ударить на наших в то время, когда они будут спешить на помощь своим. Эти отряды неприятеля были расположены так, что их нельзя было приметить ранее той минуты, когда они дружно должны были ударить на наших. Таким образом, когда Дидий сделал вылазку и, преследуя неприятеля, отошел от города, тот по данному сигналу зажег наши суда; в то же время толпы неприятелей явились с военными кликами в тылу наших, гнавших перед собою других. Тут Дидий, храбро сражаясь, погиб с большою частью своего отряда. Некоторым из его воинов удалось захватить лодки, бывшие на берегу, а другие вплавь достигли наших судов, стоявших на якорях, и отплыли на них в открытое море. Лузитанцы захватили тут большую добычу. Цезарь опять из Гадеса поспешил в Гиспалис.
41. Фабий Максим, оставленный Цезарем под стенами Мунды для ее осады, вследствие постоянных работ, обвес ее со всех сторон укреплениями, отрезав неприятелю совершенно выход. В неприятельском гарнизоне возник раздор, кончившийся открытым боем, в котором много погибло. Прочие сделали вылазку; ваши тут не щадили усилий овладеть городом и захватили в плен четырнадцать тысяч человек неприятелей. Оттуда Фабий Максим с войском двинулся в Урсаону. Город этот был обнесен сильными укреплениями, но еще более в условиях местности находил защиту от нападения неприятеля. Притом вокруг города, достаточно снабженного водою, на восемь миль во все стороны не было воды, - обстоятельство весьма благоприятное для осажденных. Лесного материалу для осадных работ на устройство террасы и башен нельзя было найти ближе, как в шести милях расстояния. Помпей, чтобы еще более обезопасить город, приказал срубить все деревья, какие находились в окрестностях города и свезть их в город. Таким образом наши вынуждены были - возить материалы, нужные для осадных работ, из города Мунды, которым они незадолго перед тем овладели.
42. Между тем, как эти события происходили под стенами Мунды и Урсаона, Цезарь, прибыв в Гиспалис из Гадеса, на следующий день созвал народное собрание и в нем сказал следующее: "С самого своего вступления в должность квестора, он преимущественно перед интересами других провинций, поставил себе целью заботиться об интересах Испании, оказывая этой стране все те услуги, какие были в его силах. Получив преторство, а с ним более веса во власти, он просил сенат сложить подати, наложенные Метеллом на эту провинцию, и успел в том. Далее он взялся ходатайствовать по всем делам, по которым Испания присылала послов, как частным, так в общественным, чем навлек на себя немало неприятностей. Во время своего консульства, несмотря на то, что он находился большею частью в отлучке, он заботился постоянно об интересах Испании. Но они забыли все благодеяния и его, и народа римского, и заплатили за них самою черною неблагодарностью, что доказывает и нынешняя война, и прошлые события. "Вы, ведая народное право и обычаи народа римского, неоднократно посягали на жизнь сановников его, личность коих долженствовала быть для вас священною, что извинительно было бы только одним диким племенам. Среди белого дня злодейски, на общественной площади, хотели вы убить Кассия. Мир для вас так ненавистен, что легионы народа римского никогда не выходят из этой провинции. Услуги, вам сделанные, вы принимаете за неприязненные действия, а последние считаете за благодеяния в отношении к вам. У вас недостает ни единодушия в мирное время, ни энергии и храбрости на войне. Беглецом и частным человеком явился к вам Помпей, присвоив себе власть консульства и ее признаки. Он предал смерти многих граждан, и собрал сильное войско против народа римского. Вы - главные виновники, что он огнем и мечом опустошил провинцию. Можете ли вы рассчитывать быть когда-нибудь победителями? Если бы вам даже удалось стереть меня с лица земли, то разве не останется у народа римского еще десяти легионов таких, что они в состояния не только истребить вас, но и потрясти всю вселенную? Их славою и доблестью,...
Москва
1857.
Января 19.
конец
1... На шестнадцатом году от роду Юлий Цезарь лишился отца. Во время правления следующих консулов, будучи назначен Диальским фламином, Цезарь, оставил Коссуцию, ему обрученную, когда он был еще отроком (Коссуция была из всаднической фамилии и очень богата), женился на Корнелии, дочери Цинны, бывшего четыре раза консулом; она ему вскоре. затем родила дочь Юлию. Никакие ни просьбы, ни угрозы Суллы, бывшего в то время диктатором, не могли склонить Цезаря развестись с женою; вследствие этого, он был лишен занимаемой им должности фламина, женниного приданого в дошедшего к нему, вследствие разных завещаний, имущества, и должен был скрываться. Страдая в это время лихорадкою, Цезарь почти ежедневно должен был переменять места, служившие ему убежищем, и от сыщиков откупаться деньгами. Наконец Цезарь получил прощение Суллы через посредничество дев Вестальских и ходатайство своих родных и приближенных Мамерка Эмилия и Аврелия Котты. Почтя не подвержено сомнению, что Сулла, когда его просили столь почтенные и ему близкие люди, долго не соглашался; наконец, как бы уступая их усиленным просьбам, вскричал, или отгадывая характер Цезаря, или может быть по вдохновению свыше: "пусть будет но вашему, но только знайте, что тот, кого вы так горячо отстаиваете, некогда окончательно погубит аристократическую партию, которую вы вместе со мною защищали. Цезарь один стоит нескольких Мариев".
2. Цезарь военную свою службу начал в Азии, под начальством претора Терма. Отправленный претором в Вифинию за флотом, Цезарь несколько времени прожил у царя Никомеда, в тут-то распространился слух, что он ему пожертвовал своим целомудрием. Слух этот усилился, когда Цезарь, через несколько дней по возвращении, опять отправился в Вифинию, будто бы взыскивать деньги, должные какому-то отпущеннику, его клиенту. Остальное время службы своей здесь, Цезарь провел с большею честью; при покорении Митилен он получил от претора Терма венок за храбрость.
3. Потом Цезарь служил в Киликии под начальством Сервилия Исаврика, но непродолжительное время. Узнав о смерти Суллы, Цезарь поспешно возвратился в Рим, надеясь воспользоваться смутами, возбужденными М. Лепидом. Впрочем Цезарь не хотел пристать к Лепиду, не смотря на весьма выгодные, предлагаемые им условия союза, или не доверяя способностям Лепида, или видя настроение умов, не совсем соответствовавшее его ожиданиям.
4. По окончании внутренних смут, Цезарь потребовал на суд за взятки Корнелия Долабеллу, бывшего консула и удостоенного почестей триумфа. Когда Долабеллу оправдали, Цезарь решился удаляться в Родос, желая избежать возбужденного им неудовольствия и с целью, в это спокойное и свободное время, слушать уроки красноречия у Аполлона Молонского, знаменитого в то время учителя красноречия. Совершая переезд туда уже в зимнее время, Цезарь у острова Фармакузы попался в плен морским разбойникам. Он провел у них около сорока дней с доктором и двумя прислужниками; разбойники обращались с ним с большим уважением; прочих же людей, его сопровождавших, Цезарь немедленно отправил за деньгами для выкупа. Он внес за себя пятьдесят талантов и был высажен на берег. Немедленно взяв с собою суда, он преследовал разбойников, настиг их и казнил, исполнив над ними то, о чем он говорил им в шутку. Видя, что Митридат опустошает близлежащие страны, не желая показать, что он равнодушно смотрит на опасность союзников, из Родоса перешел в Азию. Собрав вспомогательные войска, он прогнал префекта царского, и таким образок удержал в повиновении города и племена, готовившиеся отпасть.
5. Сделавшись военных трибуном - это первая должность в Риме голосами народа данная, по его возвращении Цезарь всеми силами поддерживал тех, которые хлопотали о восстановлении власти трибунов, которую Сулла очень уменьшил. Он также содействовал возвращению в Рим Л. Цинны, брата жены и других, во время внутренних смут державшихся стороны Лепида и по умерщвлении его ушедших к Серторию, что и исполнено по предложению Плотия; по этому случаю Цезарь даже говорил сам речь в народном собрании.
6. Находясь в должности квестора, он сказал по обычаю перед рострами похвальное слово Юлии, тетке по отцу, и своей жене Корнелии. В говоренном в честь Юлив он в таких выражениях упомянул о роде ее и своего отца: "родственницы моей Юлии - род по матери царского происхождения, а по отцу связан с богами бессмертными. От царя Анка Марция ведут свое происхождение Марции, от которых была ее мать; а Юлии, к которым принадлежит и наше семейство, происходят от Венеры. Таким образом с этим происхождением связана и святость сана царского, столь много значащая у людей, и уважение к богам, во власти коих находятся сами цари". Вместо Корнелии он женился на Помпее, дочери К. Помпея, племяннице Л. Суллы. он с нею в последствии развелся, подозревая в преступной связи с Клодием; а слух о том до того был гласен, что Клодий в женском платье прокрался к ней во время совершения священных обрядов, и сенат определил произвесть следствие об осквернении святыни.
7. Когда Цезарь был квестором, то ему в управление досталась Дальняя Испания. Тут, по поручению претора, он объезжал города, оказывая суд и расправу. Когда он приехал в Гадес, то, увидя у Геркулесова храма изображение Великого Александра, залился слезами, оплакивая свое бездействие, что он еще ничего замечательного не совершил в те лета, когда Александр уже покорял земной шар. Постоянно просил он отпуска для того, чтобы искать в отечестве случая к возвышению. Его смутил странный, виденный им сон, что он был в преступной связи с матерью. Гадатели возбудили в нем великие надежды, предсказав ему обладание земным шаром. Они толковали, что мать, находившаяся в его объятиях, есть земля, общая родительница всех живущих.
8. Таким образом, оставив до истечения срока Испанию, Цезарь отправился к латинским колониям, искавшим в это время право гражданства. Он заставил бы их решиться на что-либо важное, если бы консулы не задержали именно вследствие этого на несколько времени легионы, набранные для отправления в Киликию. Несмотря на неудачу, Цезарь не переставал вслед за тем искать большого переворота в государстве.
9. За несколько дней перед тем, как ему вступить в отправление эдильской должности, Цезарь впал в подозрение, что он, вместе с М. Крассом, бывшим консулом, П. Суллою в Л. Автровием, избранными консулами, осужденными за подкуп на выборах, составил заговор - в начале года сделать нападение на сенат, избить тех из сенаторов, кого им заблагорассудится, и диктатором провозгласить Красса. Цезарь должен был быть у него начальником конницы. Все общественные дела должны были устроиться по их произволу, а консулами остаться Сулла и Автроний. Об этом заговоре упоминают Танузий Гемин в своей истории, М. Бибул в Едиктах, К. Курион отец в речах. На это намекает и Цицерон, говоря в одном письме к Аксию: "Цезарь, в бытность свою консулом, упрочил за собою царскую власть, о которой помышлял еще, будучи эдилем". Танузий присовокупляет, что Красс или от страха, или вследствие раскаяния, не явился в назначенный для убийства день, и вследствие этого Цезарь не подал условленного знака: он должен был сбросить с плеча тогу. Тот же Курион, и с ним М. Акторий Назон, утверждают, что Цезарь был в заговоре и с молодым Кв. Пизоном, которому, опасаясь от него волнения и смут в городе, сенат предложил сам не в очередь управление Испаниею. Между Цезарем в Пизоном условлено было: первому в Риме, а второму в провинциях стараться об осуществлении их замыслов с помощью Амбронов и Транспаданов. Этот план обоих расстроился вследствие смерти Пизона.
10. Будучи эдилем, кроме места комиций, Форума и базилик, Цезарь украсил Капитолий. Он построил портики, в которых были поставлены предметы, уже не вмещавшиеся в храмы. Травли зверей и игры он, и отдельно сам по себе давал, и вместе с товарищем. Таким образом он один заслужил благодарность за издержки, произведенные вдвоем. Потому-то, товарищ его, М. Бибул говорил: "случилось с ним то же, что с Поллуксом. Как храм обоих братьев близнецов, воздвигнутый на Форуме, именуется одного Поллукса, так щедрость его и Цезарева приписывается одному Цезарю". Кроме того Цезарь стал содержать за свой счет гладиаторов, впрочем для какой цели - та ему не удалась. Так как он, собрав многочисленную толпу гладиаторов, внушил этим опасение своим противникам, то законом было постановлено число гладиаторов, более которого никто не мог держать в Риме.
11. Снискав благорасположение народа, Цезарь, чрез посредство трибунов народных, хлопотал о том, чтобы ему в управление народ назначил Египет. Там жители Александрии царя своего, который получил от сената название друга и союзника, изгнали, к большому неудовольствию Римлян. Это желание Цезаря осталось без исполнения, вследствие сопротивления аристократической партии. Мстя ей и желая, какими бы то ни было средствами, ослабить ее влияние, Цезарь восстановил трофей, поставленный Марию в честь его побед над Югуртою, Кимврами и Тевтонами, ниспровергнутый было Суллою. Когда производилось следствие об убийцах, то к числу их Цезарь присоединил и тех, которые, во время проскрипций Суллы, получали плату из общественной казны за принесенные ими головы граждан, хотя, по законам Корнелиевым, эти люди были изъяты от судебного преследования.
12. Цезарь подкупил деньгами одного, который потребовал к суду, обвиняя в государственной измене, К. Рабирия, того самого, при помощи главным образом которого несколько лет тому назад сенат с успехом подавил волнения, начатые было трибуном Л. Сатурнином. Случилось, что судья, избранный по жребию, сделал такой строгий приговор, что, при апелляции к народу. ничто не принесло подсудимому такой пользы, как эта чрезмерная строгость судьи.
13. Видя неудачу расчетов на провинцию, Цезарь стал искать великого первосвященства, и это стоило ему страшных издержек. Тогда-то Цезарь, имея в виду огромные суммы долгу, им нажитые, отправляясь утром на выборы, сказал, говорят, своей матери: "что он домой иначе не возвратится, как первосвященником". Таким образом он восторжествовал над двумя сильными соперниками, превосходившими его и летами и службою, и торжество его было до того полное, что он и тех трибах, к которым они принадлежали, получил больше голосов, чем они во всех трибах, вместе взятых.
14. Цезарь был в должности претора в то время, когда открыт был заговор Катилины и когда весь сенат постановлял соучастников злодейства смертную казнь, Цезарь один подал мнение, чтобы их распределить по муниципиям и держать под стражею, описав их имущества в казну. притом он внушил такой страх тем из сенаторов, которые были строгого мнения, показав им, какое будет впоследствии негодование против них народа Римского, что сам Децим Смлан, только что выбранный консулом, не устыдился если не взять свое мнение назад, что было невозможно, то смягчить, показав, что оно принято в более строгом смысле, чем он хотел. Мнение Цезаря восторжествовало бы непременно; уже многие сенаторы приняли было его, и в том числе Цицерон, брат консула; с трудом речь М. Катона разуверила сенат. Не смотря на то, Цезарь продолжал настаивать на своем мнении до того, что всадники римские, из вооруженного отряда, стоявшего для обережения сената, грозили Цезарю за его упорство смертью, и даже устремились к нему с обнаженными мечами так, что сидевшие подле Цезаря бежали; только немногие прикрыли Цезаря руками и тогами. Тогда Цезарь, устрашенный, не только ушел, но в остальное время года не показывался уже в сенате.
15. В первый день своего преторства Цезарь позвал на суд народа К. Катулла за возобновление Капитолия и предложил, чтобы это дело было поручено другому. Впрочем он не ног восторжествовать над силою аристократической партии; она, оставив заботу о выборе новых консулов, так горячо и упорно воспротивилась предложению Цезаря, что он взял его назад.
16. Тем не менее Цезарь сильно поддерживал трибуна народного Цецилия Метелла, который предлагал самые возмутительные законы против права вмешательства трибунов народных. Сенат постановлением своим определил - устранить от управления общественными делами и Метелла и Цезаря. Не смотря на запрещение сената, Цезарь не хотел отказаться от должности, и давал суд и расправу. Узнав, что против него хотят действовать вооруженною силою, Цезарь, отпустив ликторов и бросив служебную мантию, убежал тайно домой, видя необходимость уступить силе обстоятельств и оставаться до времени в покое. Дня через два чернь во множестве собралась к Цезарю, обещая ему поддержать его силою в его притязаниях. Цезарь не только отказался, но и убедил чернь успокоиться. Ни как не ожидая такой с его стороны умеренности, сенат, собравшийся было поспешно вследствие народного волнения, благодарил Цезаря через самых именитых своих членов. Пригласив его в курию, и высказав ему в самых лестных выражениях свою признательность, сенат уничтожил свой прежний декрет и возвратил Цезарю сан претора.
17. Он снова впал было в опасность. Его обвинили в участии в заговоре Катилины перед Новием Нигром квестором Л. Веттий судья, а перед сенатом К. Курион. Последнему назначено было награждение от государства за то, что он первый открыл умысел заговорщиков. Курий говорил, что он от самого Катилины слышал об участив Цезаря, а Веттий хвалился даже, что он представит собственноручную записку Цезаря, данную им Катилине. Цезарь решился раз навсегда положить конец подобным обвинениям. Сам Цицерон, по просьбе Цезаря, показал, что Цезарь многое о заговоре. Что звал, донес ему; таким образом Цезарь успел в том, что Куриону награждение не было дано; Веттий был осужден, отдав на поруки, а имущество его разграблено; потом Цезарь посадил его в тюрьму вместе с квестором Новием, а этого последнего за то, что он дерзнул принять к своему разбирательству жалобу на лицо, облеченное высшею, чем он, властью.
18. Выслужив свой срок претором, Цезарь по жребию получил в управление Дальнюю Испанию. Он склонил кредиторов обождать, представив за себя поручителей. Против установленных законов и обычаев, он отправился, не быв официально еще утвержден в должности. Неизвестно, по какому поводу он так поспешил, опасаясь судебного ли преследования, которое ему готовили как частному человеку, или желая поскорее поспешить на помощь союзным народам, умолявшим его о защите. Восстановив в провинции мир и спокойствие, Цезарь с такою же поспешностью, не дождавшись преемника, отправился в Рим в надежде триумфа и консульства. Так как выборы уже были назначены, и он не мог быть к ним допущен иначе, как если он войдет в город частным человеком, а многие когда он просил сделать для него из законов изъятие, противоречили, то он вынужден был, отказаться от триумфа, чтобы не быть устраненным от консульства.
19. Из двух соискателей консульства, Л. Лукцея и Марка Бибула, Цезарь привязал к себе Лукцея, договорясь чтобы он, имея мало связей в народе, а будучи очень богат, из собственных средств, от имени обоих консулов, роздал бы известные суммы денег по сотням. Узнав об этом аристократическая партия, опасаясь, что Цезарь воспользуется покорностью своего товарища и решится на все, имея верховную власть в своих руках, уговорила Бибула обещать столько же, и на этот предмет многие оказали пособие деньгами, с согласия самого Катона, которому этот подкуп показался согласным с интересами государства. Вследствие этих усилий аристократической партии, Бибул выбрав консулом вместе с Цезарем. Усилиям аристократической партии обязаны были новые консулы тем, что им назначены были в управление самые незначительные области, состоявшие из одних лесов и гор. Жестоко оскорбленный этим, Цезарь старался всячески сблизиться с Кн. Помпеем, а тот со своей стороны считал себя оскорбленным сенатом за то, что он медлил подтвердить его распоряжения, сделанные им вследствие победы над царем Митридатом. Цезарь сблизил также М, Красса с Помпеем; у них была старинная вражда со времени консульства, которое они ознаменовали сильною враждою. Они трое составляли между собою товарищество на том условии, чтобы в государстве ничего не делалось неугодное им всем трем.
20. Первым распоряжением Цезаря, по вступлении его в должность консула, было установить - чего прежде не было, - чтобы велись протоколы занятиям сената и народа, и чтобы их решения приводились в общую известность. Цезарь восстановил также древнее обыкновение, чтобы в том месяце, когда не имеет права консул иметь при себе ликторские пуки, впереди его всегда шел урядник, а за ним вслед ликторы. Вследствие обнародования Цезарем поземельного закона, он своего товарища Бибула, оказавшего противоречие, оружием согнал с площади. В следующий день Бибул принес на это действие Цезаря жалобу в сенат, но не нашлось ни одного человека, кто бы осмелился заняться этим делом и пустить его на голоса, как то бывало и в менее важных случаях. Бибул, вследствие этого, пришел в такое отчаяние, что удалился домой, и все остальное время своего служения, скрываясь там, одними письменными протестами сопротивлялся распоряжениям Цезаря. С этого времени Цезарь один, по своему произволу, распоряжался общественными делами. Вследствие этого, многие жители Рима, когда им случалось подписываться свидетелями под какими-нибудь документами, писали: в консульство Цезаря и Юлия, отделив его имя и фамильное прозвание, а не, как бы следовало: в консульство Цезаря и Бибула. Оттого-то в народе ходили стихи:
"В последнее время все, что делалось, то делалось при Цезаре, а не помню я, чтобы что-нибудь случилось при консуле Бибуле".
Стеллатское поле, освященное заветом предков, и Кампанское поле, которое ходило внаймы в пользу общественной казны, - Цезарь разделил, не по жребию, двадцати тысячам граждан, имевшим трех и более детей. Откупщикам, имевшим в оброчном содержании статьи государственных доходов, Цезарь сложил третью часть, следовавшей с них, суммы, сделав им всенародное увещание, чтобы они вперед не наносили слишком необдуманно цены на торгах. Вообще он не знал меры своей щедрости и давал каждому, что ему хотелось, никого не спрашиваясь и запугав всех, кто бы захотел противоречить. М. Катона, когда он вздумал ему сопротивляться, он велел ликтору вытащить из сената и весть в темницу. Когда Л. Лукулл слишком свободно стал возражать Цезарю, то он осыпал его такими угрозами, что тот в страхе на коленах просил у него прощения. Узнав, что Цицерон раз в одной речи, по поводу какого-то процесса, оплакивал положение дел, Цезарь, чтобы отмстить ему, в тот же самый день, в девятом часу, завербовал в свою партию П. Клодия, отъявленного врага Цицеронова, уже давно хотевшего из аристократической партии перейти к народу. Ища гибели глав враждебной партии, Цезарь подкупил деньгами Веттия - донесть, будто его подговаривали некоторые лица убить Помпея. Веттий должен был с ростр к народу наименовать тех, кого ему укажут. Видя, что этот донос возбудил только неудовольствие и недоверчивость к доносчику, Цезарь - как говорят - избавился ядом от опасного соучастника.
21. Около того же времени Цезарь женился на Кальпурнии, дочери Л. Пизова, который должен был быть после него консулом. Свою дочь Юлию - Цезарь отдал в замужество Кн. Помпею, отказав прежнему жениху Сервилию Цепиону, которого содействием он главным образом восторжествовал над Бибулом. Породнившись таким образом с Помпеем, Цезарь стал спрашивать в сенате о мнении первого Помпея, тогда как прежде спрашивал Красса. а было обыкновение в течение всего года спрашивать сенаторов о мнении в том порядке, как консул спросил первый раз в Январские календы.
22. Таким образом, пользуясь содействием своих зятя и тестя, Цезарь из множества провинций выбрал себе в управление Галлию, будучи уверен, что она доставит ему случай к победам и торжествам. Сначала, по Ватиниеву закону, Цезарю в управление отдана была Цизальпинская Галлия и Иллирик; вскоре сенат присоединил в этому Галлию Комату, опасаясь, в случае отказа, что народ своею властью вручит и ее Цезарю. Обрадованный Цезарь не мог скрыть своего восхищения, и несколько дней спустя, в полном заседании сената, он хвалился, что достиг цели своих желаний на зло и к великому огорчению своих врагов, а потому совершенное торжество его над ними близко. Когда кто-то в насмешку ему сказал, что трудно это сделать женщине, то Цезарь, как бы соглашаясь с ним, указал на примере Семирамиды, царствовавшей в Сирии, и Амазонок, господствовавших над большою частью Азии.
23. По окончании срока консульства Цезарева, претор К. Меммий и Люций Домиций требовали от Цезаря отчета в его действиях за истекшее время консульства. Цезарь представил это дело на благоусмотрение сената. Тот отказывался; три дня прошло в бесполезных спорах, а за тем Цезарь удалялся в свою провинцию. Квестор его тотчас был отдан под суд за какие-то проступки. Вслед затем Л. Автистий, трибун народный, позвал на суд самого Цезаря, и он только, прибегнув к защите всего сословия трибунов, успел выхлопотать свое избавление от суда, по случаю отсутствия на службе государству. Вследствие этого, Цезарь, чтобы на будущее время обезопасить себя от притязания преемников, принял за правило - ставить их от себя в зависимости, поддерживая из них только тех, которые обязывались защищать все его действия. В этом случае он брал с них даже клятвы и письменные обещания.
24. Когда Л. Домиций, кандидат в консулы, явно грозил, что он, в должности консула, добьется того, чего не мог сделать быв претором, и отнимет у него войско, то Цезарь убедил Красса и Помпея, вызвав их в Лукку город своей провинции, чтобы они вторично домогались консульства для того только, чтобы не допустить Домиция и чтобы власть ему была продолжена на пять лет; и в том, и в другом успел. С такою же самоуверенностью, Цезарь - и легионам, полученным при вступлении в должность, присоединил еще несколько - частью на общественный, а частью на свой собственный счет. Один легион был весь составлен из жителей Трансальпинской Галлии и даже носил галльское наименование Алавда. Он их обучил дисциплине и обычаям римским, и впоследствии всем даровал право гражданства. Затем Цезарь не отступал ни перед каким поводом к войне, как бы он ни был несправедлив и опасен. Он сам затевал войну с народами, даже бывшими в союзе, и с другими - дикими и неприязненными. Сенат определил было как-то раз - отправить легатов для наследования галльских дел; а некоторые из сенаторов были даже того мнения, чтобы выдать Цезаря врагам головою. Впрочем все походы Цезаря оканчивались счастливо и по его донесениям чаще, чем когда-либо прежде, и на более продолжительный срок, были определены благодарственные молебствия.
25. В течение девяти лет управления Галлиею, Цезарь совершил следующее: всю Галлию, заключающуюся между Пиренейскими горами, Альпами, горами Севеннскими и реками Рейном и Роною, представляющую в окружности шесть тысяч миль, за исключением союзных и оказавших услуги племен, обратил в Римскую провинцию, положив с нее ежегодную дань сорок миллионов сестерций. Цезарь, первый из Римлян, устроив мост через Рейн, навес большое поражение Германцам. Внес войну Цезарь и к Британцам, до него неизвестным; победив их, он взял с них заложников и обложил ежегодною данью. При стольких успехах три раза не более испытал неудачи: в Британии римский флот был почти истреблен бурею; в Галлии легион Римский разбит у Герговии, да и германских пределах пали изменою легаты Титурий и Аврункулей.
26. Почти в одно и то же время Цезарь потерял сначала мать, потом дочь, а немного после и внука. Вслед затем, когда умы всех поражены были убийством П. Клодия и сенат определил быть одному консулу, а именно Кн. Помпею, то трибуны народные хотели ему в товарищи дать Цезаря. Цезарь просил их лучше исхлопотать у народа, чтобы он, к концу срока его управления, дозволил ему заочно искать вторичного консульства, для того чтобы он не вынужден был вследствие этого, преждевременно и не довершив войны, оставить провинцию. Подучив желаемое, Цезарь мечтал уже о большем и полный надежд, он не щадил ни издержек ни услуг всякого рода, чтобы задобрить и весь вообще народ и частных лиц. Он начал отделывать форум на счет военной добычи; одна площадь форума стоила ему более ста миллионов сестерций. По случаю поминок дочери Цезарь объявил народу игры и обед, чего до него никто прежде не делал. Чтобы сделать сильнее общее ожидание, Цезарь, кроме того, что заказал все относящееся до пиршества харчевникам, приказал готовить и дома. Сколько-нибудь известных гладиаторов, узнав, что они где-нибудь дерутся к неудовольствию зрителей, Цезарь приказывал брать силою и уводить к себе под строгий надзор. Новичков из них он обучал не на сцене и не через обыкновенных учителей фехтования, но по дохам, через всадников римских и даже через сенаторов, особенно опытных в искусстве владеть оружием. Он их просил, как видно из его писем, чтобы они имели надзор над каждым из них и сами давали бы нужные уроки. Жалованье легионам Цезарь удвоил навсегда. Что касается до хлеба, то, как только его было много, Цезарь раздавал его без меры и ограничения; даже из пленных он раздавал гражданам римским по одному в рабы.
27. Для того, чтобы удержать расположение Помпея и скрепить его узами родства, Цезарь отдал за него в замужество Октавию, внучку своей сестры, бывшую прежде за мужем за К. Марцеллом; а сам просил руку его дочери, обещанную было Фавсту Сулле. Цезарь всех своих знакомых, и в том числе многих сенаторов, обязал денежными ссудами, или вовсе без процентов или за самые ничтожные. Вообще всех гостей, как приглашенных, так и случайно у него бывавших, Цезарь награждал щедрыми подарками. Он не щадил их и для вольноотпущенников и рабов, особенно для тех, которые пользовались особенным расположением своих господ. Цезарь был верным и единственным прибежищем всех подсудимых, обремененных долгами, и молодых людей, поставленных своею расточительностью в затруднительное денежное положение. Он отказывался помогать только тем, которых преступления были уж слишком явны, или которых нищета или мотовство были так значительны, что и пособить им не было возможности. Этим он явно говорил, что для них необходима война между гражданами.
28. С не меньшим старанием заискивал Цезарь расположение царей и народов по всему земному шару; одним он дарил тысячи пленных, другим, без ведома сената и народа, посылал вспомогательные войска, сколько и когда они желали, Притом он украсил работами, стоившими больших издержек, самые могущественные города Италии, Галлии, Испанин, Азии и Греции. Все были удивлены этими действиями Цезаря и не знали, к чему они клонятся. Тут консул М. Клавдий Марцелл, предупредив сенат, что он будет говорить о предмете первой важности для государства, предложил сенату, не дожидаясь истечения срока управления Цезарева, послать ему преемника. Так как война окончена и повсюду господствует мир, то победоносное войско Цезаря должно быть распущено. Притом, на следующих выборах, не допускать до искательства консульства Цезаря, как отсутствующего, тем более, что и Помпей отказался от права, предоставленного ему народным постановлением. Случилось, что, в законе о правах должностных лиц, он забыл именно исключить Цезаря в той главе, где говорилось об отсутствующих. Уже закон был врезан на доску и отнесен в казнохранилище, когда спохватились об ошибке и исправили ее. Марцелл, не довольствуясь отнять у Цезаря область и дарованные ему народом права, предложил у поселенцев, вследствие Ватиниева закона водворенных Цезарем в Новокоме, отнять право гражданства, как данное им произвольно и из честолюбивых видов.
29. Цезарь был крайне встревожен этими мерами. Он понимал - и говорят он не раз повторял это впоследствии, что гораздо труднее противникам его столкнуть его с первого места в государстве на второе, чем со второго на самое последнее. А потому он всеми силами воспротивился покушениям своих врагов, частью чрез посредство трибунов, частью Сервия Сульпиция, второго консула. В следующем году К. Марцелл, поступивший в консулы заместо своего двоюродного брата Марка, стал того же добиваться, что и брат. Цезарь за большие деньги нашел ему противодействие в Эмилие Павле, другом консуле, и в Кайе Курионе, одном из самых горячих трибунов. Видя же, что враги его действуют упорно, не оставляют своих замыслов, и что консулы выбраны из враждебной ему партии, Цезарь письменно просил сенат не лишать его того, что он имеет по милости народа римского, или вместе распорядиться, чтобы и прочие военачальники распустили находящиеся при них войска. Полагают, что Цезарь, предлагая эту меру, надеялся, что ему легче будет, в случае надобности, собрать снова своих ветеранов, чем Помпею его новобранцев. Противникам своим Цезарь предложил, как средство соглашения, что он, пока будет вновь консулом, удовольствуется провинциею Галльскою по сю сторону Альпов и одним легионом; восемь легионов распустит, а равно откажется от управления всею Галлиею по ту сторону Альпов; даже просил он, пока будет консулом, один легион с Иллириком.
30. Но в сенат не хотел оказать своего посредства, а противники его не вступали ни в какие соглашения относительно государственных вопросов. Тогда Цезарь перешел в Ближнюю Галлию и, участвовав в заседаниях сеймов, остановился в Равенне, не скрывая своего намерения прибегнуть к оружию в случае, если сенат примет строгие меры против, заступившихся за Цезаря, трибунов народных. Говорят, что для Цезаря это был только предлог к начатию междоусобной войны, а что на самое деле у него были другие, побудительные к ней, поводы. Кн. Помпей утверждал, что Цезарь потому хотел произвесть общую суматоху и войну, что не был в состоянии своими частными средствами привесть к концу затеянные им работы, ни удовлетворить ожиданиям народа, в надежде на его неслыханную щедрость с нетерпением ждавшего его возвращения. Другие утверждают, что Цезарь опасался, возвратясь в положение частного человека, ответственности за противозаконные и произвольные свои действия во время первого консульства. М. Катон хвалился и даже клялся, что он немедленно позовет на суд Цезаря, лишь только тот распустит войско. Враги Цезаря не стыдились гласно говорить, что, буде он только возвратится в Рим то, как Милон, предстанет пред судилище, окруженное войсками. Тем вероятнее то, что рассказывает Азиний Поллион: "Цезарь, видя поражение в бегство своих противников на Фарсальском поле, сказал будто бы следующее:
"Сами тою захотели. Не прибегни я к защите моего войска, они меня, К. Цезаря, после стольких на службу отечеству подвигов, осудили бы на казнь".
Иные полагают, что Цезарь, стремясь к верховной власти, действовал по заранее составленному плаву: взвесив силы свои и противников, он воспользовался первым случаем в осуществлению своих задушевных от самой юности замыслов. такого мнения о Цезаре был и Цицерон. В третьей книге своего сочинения "Об обязанностях", он говорят, что Цезарь постоянно любимым своим изречением имел стих Еврипида:
"Только для достижения верховной власти можно попирать законы; в прочих случаях они должны быть для нас священны!"
31. Получив известие, что сенат положил силою конец заступничеству трибунов, в что они вынуждены были бежать из Рима, Цезарь немедленно послал вперед когорты тайно, а чтобы ни дать повода к подозрению, он скрыл свои намерения, присутствовал на публичном зрелище, и рассматривал план для построения новой арены для гладиаторов; потом по обыкновению участвовал в пиршестве, где было много гостей. После захода солнца, Цезарь приказал заложить в повозку мулов с ближней мельницы, и отправился в путь самым скрытным образом с многочисленною свитою. Ветер задул огни; Цезарь заблудился, долго не мог попасть на дорогу, в наконец только к утру нашел проводника, и пешком, во тесным тропинкам, прибыл к когортам. Он их нагнал у речки Рубикона, составлявшей границу его провинции. Тут Цезарь простоял несколько времени, обдумывая всю важность своего начинания. Обратясь к окружающим, он сказал: "еще теперь есть время возвратиться назад; но если мы перейдем этот маленький мостик, тогда уже одна сила оружия решит дело".
32. Когда Цезарь таким образом был в раздумьи, случилось чудное происшествие. Вдруг неподалеку явился в человеческом образе кто-то, величавой и прекрасной наружности, и сладко заиграл на свирели. Пастухи сбежались со всех сторон его слушать, и многие воины Цезаревы подошли туда же, и в том числе несколько трубачей. Вдруг игравший на свирели схватил у одного трубу, бросился к реке, играя громко и звучно клич военный, переплыл ее и исчез на противоположном берегу. Тогда Цезарь, обратясь к воинам, сказал: "пойдем же, куда зовет нас голос свыше и несправедливость врагов наших. Жребий решен!"
33. Переправив таким образом войско, Цезарь допустил к себе трибунов народных, изгнанных из Рима. Тут Цезарь собрал воинов, со слезами растерзав одежду на себе, он умолял их быть ему верными. Распространился тут слух, будто он всем обещал такие оклады, какими пользуются всадники римские; но слух этот произошел от недоразумения. Цезарь, говоря речь, часто поднимал палец левой руки, показывал его народу и уверял, что он готов для тех, которые защищают его честь, пожертвовать всем, хотя бы даже и тем самым кольцом, которое он носит на руке. Стоявшие назади воины, которым видны были движения Цезаря, но не слышны его слова, заключили о них из его жестов и пересказывали друг друг другу, будто Цезарь обещал каждому из них всаднические права и по четыреста тысяч сестерций.
34. Кратко упомянем о главнейших действиях и походах Цезаря, им после совершенных. Он занял Пицен, Умбрию, Этрурию. Л. Домиция, во время внутренних смут назначенного было ему в преемники и находившегося в городе Корфинии с гарнизоном, Цезарь взял в плен со всем войском. Возвратив Домицию свободу, Цезарь по берегу Верхнего (Адриатического) моря двинулся к Брундизию, куда удалились и Помпей и консулы, поспешая за море. Цезарь не успел, не смотря на все свои старания, воспрепятствовать их выходу. Тогда Цезарь поехал в Рим и, устроив там с сенаторами общественные дела, отправился в Испанию - против сильнейших войск Помпеевых, бывших под начальством трех легатов: М. Петрея, Л. Афрания в М. Варрона. Отправляясь в этот поход, Цезарь сказал: "я иду к войску, не имеющему вождя, а оттуда возвращусь к вождю, лишенному войска". Несмотря на сопротивление Массилии, замедлившее Цезаря на пути, и недостаток съестных припасов, представлявший большое неудобство в этом походе, Цезарь в самое короткое время окончил его с совершенным успехом.
35. Из Испании Цезарь возвратился в Рвм. Оттуда отправился в Македонию; в течение четырех месяцев Цезарь держал Помпея в осаде работами, стоившими больших - труда и времени. Наконец Цезарь совершенно разбил его в Фарсальском сражении. Бегущего преследовал он в Александрию. Узнав, что Помпей умерщвлен и что царь Птоломей и ему строит ковы, Цезарь начал самую трудную войну. Все было против Цезаря - и местность, и время года зимнее; военные действия происходили в стенах города, находившегося во власти неприятеля, изобретательного и изобиловавшего всем; Цезарь же имел недостаток во всем, не приготовясь в этой войне. Оставшись победителем, Цезарь - царство египетское вверил Клеопатре и младшему ее брату. Он не решался еще сделать из Египта провинцию, опасаясь, что его предприимчивые жители, нашед себе более ловкого предводителя, могут наделать много хлопот. Из Александрии Цезарь перешел в Сирию и оттуда в Понт, куда его призывали известия о действиях Фарнака. Сын великого Митридата, он воспользовался для ведения войны обстоятельствами времени и возгордился многими успехами. На пятый день по прибытии в Понт, и через четыре часа после первой встречи с войском Фарнака, Цезарь разбил его в одной решительной битве. Часто с улыбкою Цезарь вспоминал о военной славе Помпея, приобретенной им главным образом в войнах с подобного рода изнеженными неприятелями. Вслед за тем Цезарь разбил Сципиона и Юбу, старавшихся раздуть огонь междоусобной войны в Африке, а лотом детей Помпеевых в Африке.
36. В продолжении всех гражданских войн, Цезарь не потерпел никакого урону, кроме в лице своих легатов. Из них Б. Курион погиб в Африке, К. Антоний в Иллирике попал во власть неприятеля, П. Долабелла там же потерял флот, а Кв. Домиций Кальвин в Понте войско. Сам Цезарь везде сражался с полным и только два раза с сомнительным успехом: раз у Диррахия Цезарь претерпел поражение, но Помпей его не преследовал, и по этому случаю Цезарь сказал, что Помпей не умеет побеждать. Во второй раз, в последнем сражании в Испании, Цезарь до того отчаялся в успехе, что хотел сан себя лишить жизни.
37. По окончании всех войн, Цезарь пять раз имел почести триумфа: победив Сципиона, он в одном и том же месяце праздновал четыре раза свои победы, каждый раз через несколько дней одна после другого. Пятый раз торжествовал Цезарь, победив детей Помпея. Первый в лучший триумф его был Галльский, второй - Александрийский, третий - Понтийский, четвертый - Африканский и последний - Испанский. Все пять триумфов праздновались с чрезвычайною пышностью и отличались один от другого. Во время Галльского триумфа, когда Цезарь проезжал улицу Велабр, у колесницы его сломалась ось, и он чуть не упал из нее. При факелах Цезарь вошел в Капитолий через ряд сорока слонов, стоявших во обе стороны; на них были огни. Во время Понтийского триумфа несли перед Цезарем изображение трех слов: пришел, увидел, победил. Они означали не самые события войны, как пря других триумфах, но быстроту, с какою они были окончены.
38. Старым заслуженным пешим воинам легионов Цезарь роздал каждому в виде добычи, в самом начале междоусобной войны, по две тысячи сестерций, а по окончании еще по двадцати четыре тысячи мелких монет. Роздал он им и земли для поселения, но не к ряду, не желая лишить кого-нибудь из владельцев принадлежащих им участков. Простому народу Цезарь роздал по десяти мер хлеба и по десяти фунтов масла, а кроме того каждому гражданину по триста монет, давно им обещанных, и по сотне еще за промедление. Из ежегодных за квартиры платежей Цезарь простил в Риме до двух тысяч монет, а во всей Италии не более пяти сот тысяч сестерций. К этому Цезарь прибавил еще пир и раздачу мяса народу, а после Испанской войны еще два обеда. Дав один сначала, Цезарь нашел его не соответствующим своей щедрости и слишком умеренным, а потому через пять дней сделал другой, много роскошнее.
39. Он дал зрелища разного рода: бой гладиаторов. Игры давал он по всему городу по разным его частям; в них участвовали актеры, говорившие на разных языках; кроме того были по его приказанию представления в цирке, борьба атлетов, морские сражения. В гладиаторском бое, происходившем на форуме, участвовал Фурий Лептин, которого отец был претором, и А. Кальпен, некогда заседавший в сенате и заведовавший судебными делами. Пиррихийскую пляску танцевали дети владетелей Вифинии и Малой Азии. Во время игр всадник римский заменил место своего шута. Он получил в подарок пятьсот тысяч сестерций и золотое кольцо, и через четырнадцать ступенек перешел со сцены через оркестр. В цирке, на обе стороны продолженном и принявшем в свой состав и Еврип, молодые люди знатных фамилий состязались друг с другом в быстроте бега в колесницах четверками и парами, и верхами на скаковых лошадях. Троянскую басню представляли два отделения актеров, одни по-моложе, а другие по-старше. В течение пяти дней была травля зверей, а потом сражение, в котором участвовали с обеих сторон по 500 пеших, по двадцати слонов и по триста всадников. Чтобы дать больше простору сражающимся, приняты были межи цирка и на их месте устроены два лагеря один против другого, Три дня продолжалась борьба атлетов во, временно устроенном на Марсовом поле, цирке. На вырытом в меньшем пустыре пруде сражались, представляя подобие морской битвы, тирские и египетские суда о 2-х, 3-х в 4-х рядах весел; на судах было много воинов. На все эти зрелища столько собралось со всех сторон зрителей, что им не доставало помещения в домах, в они жили во временных шалашах, устроенных на улицах и площадях. Теснота и давка были такие, что не раз многие лишались жизни в толпе; в числе этих несчастных жертв были и два сенатора.
40. Среди этих увеселений, Цезарь не забывал заниматься устройством общественных дел. Он исправил календарь, до того испорченный произвольными со стороны первосвященников вставками, что праздник жатвы не приходился детом, а уборка винограда осенью. Цезарь приспособил год к солнечному обращению и составил его из трехсот шестидесяти пяти дней. Отменив вставочный месяц, Цезарь установил прибавлять к каждому четвертому году по одному дню. Чтобы однажды навсегда на будущее время сделать счет времени правильным, начиная от январских календ, Цезарь между ноябрем и декабрем вставил два промежуточных месяца. Таким образом этот год, с обыкновенным вставочным месяцем, содержал в себе пятнадцать месяцев.
41. Цезарь пополнил сенат, умножил число патрициев. Он увеличил число преторов, эдилей, квесторов и вообще всех второстепенных сановников. Лицам, подпавшим под осуждение цензоров, или находившимся под судом за подкуп избирателей, Цезарь возвратил их права. На выборах Цезарь разделил власть с народом. Кроме только лиц, искавших должности консульской, всех прочих половину избирал народ, кого хотел, а другую половину назначал Цезарь. В таком случае обыкновенно раздавались по народным трибам записочки Цезаря такого содержания: "Диктатор Цезарь такой-то трибе. Поручаю в ваше расположение такого-то в такую-то должность; поддержите его вашими голосами". Цезарь допустил к общественной службе и детей опальных граждан. Суды Цезарь составлял только из двух сословий - сенаторского и всаднического, а заседателей от казначейства, прежде в них участвовавших, отменил. Перепись народную произвел Цезарь не как прежде в определенное время и в назначенном месте, но по кварталам, через посредство владельцев домов. Таким образом Цезарь уменьшил число граждан, получавших хлеб от казны, от трехсот двадцати тысяч до полутораста. А чтобы на будущее время уничтожить повод к новым переписям, то Цезарь установил: на места умерших, претор по жребию назначал из числа граждан, не попавших в прежние списки.
42. Выселив восемьдесят тысяч граждан в колонии по ту сторону моря, Цезарь, желая пополнить население города, постановил, чтобы ни один гражданин римский, не моложе двадцати и не старее сорока лет, не был более трех лет сряду в отлучке из Италии, кроме случая, когда он обязан в тому присягою. А также чтобы ни один сын сенатора иначе, как для обучения военной службе, или сопровождая должностное лицо, не уезжал бы из города; чтобы занимающиеся разведением стад имели в числе пастухов не менее третьей части взрослых вольных. Всем занимающимся медициною и искусствами Цезарь, чтобы привязать их в городу и через них зазвать в других, даровал права гражданства. Относительно долгов, Цезарь решительно отказался - отменить их совершенно, как того надеялись от него многие, а определил, чтобы должники заплатили своим кредиторам по оценке их недвижимой собственности в том виде, как они были до начала междоусобной войны, исключив из суммы долга то, что уже они уплатили процентами. И таким образом кредиторы теряли почти четвертую часть своих денег. Все коллегии, кроме издревле установленных, Цезарь уничтожил. Преступникам Цезарь увеличил меру наказания, заметив, что люди богатые тем смелее решались на убийства, что, отправясь в виде наказания в ссылку, они продолжали жить там роскошно своими доходами. Цезарь определил, как пишет Цицерон, отцеубийц лишать всего их имения, а прочих убийц - половинной части его.
43. Правосудие оказывал Цезарь с большою заботливостью и и весьма строго; уличенных во взятках он исключал из сенаторского сословия. Он уничтожил брак одного претора, который женился на жене, оставившей мужа, через два дня после развода, хотя другой никакой у нее вины не было. Цезарь установил пошлины с чужестранных товаров. Он запретил общее употребление носилок, пурпурного платья и жемчугу, разрешив употребление всего этого только некоторым лицам известного возраста и в назначенные дни. Строго приказывал Цезарь наблюдать за умеренностью в пище. Расставлены были стражи около рывка, смотреть, чтобы не носили запрещенных яств. Случалось, что воины, исполняя приказание Цезаря, уносили уже из столовых кушанья, ошибкою пропущенные сторожами.
44. Цезарь постоянно заботился об украшении и улучшении Рима, и об утверждении и упрочении его всемирного значения. Он предполагал возобновить храм Марса в огромном, небывалом дотоле виде, засыпав совершенно и сравняв пруд, на котором происходили морские сражения, и построить самый большой театр, прислонив его к подошве горы Тарпейской. Цезарь хотел изо всех гражданских законов составить одно уложение, и из удивительного множества, столь разнообразных, законов выбрать самые важные и нужные и составить из них краткие своды. Он приказал М. Варрону собирать книги греческие и римские, приводить их в порядок, и составлять из них библиотеки, которые он намеревался сделать доступными для публики. Он задумал осушить Помптинские болота, спустить Фуцинское озеро, провесть большую в удобную дорогу от Верхнего моря через вершины Апеннинов к Тибру, перекопать перешеек Коринфский, усмирить Даков, которые сделали нашествие на Понт и Фракию; через Малую Армению внесть войну к Парфам не иначе как разузнав хорошенько, что это за народ. Смерть застала Цезаря среди всех этих замыслов и планов. Прежде чем станем говорить мы о его несчастном конце, скажем вкратце о наружности, привычках, характере Цезаря, о его поведении на войне и в мирное время.
45. Говорят, - Цезарь был высокого роста, бел лицом, члены вмел нежные и тонкие, лицом несколько полноват, глаза имел черные и выразительные. Отличался постоянно крепким здоровьем; только перед концом жизни стал чувствовать упадок духа и имел тревожный сон. Два раза среди важных дел схватывала его падучая болезнь. Что касается до наружности, то Цезарь очень о вей заботился, и не только тщательно брился и стригся, но даже выщипывал волосы, как некоторые ставили ему в вину. Весьма огорчала его лысина, служившая предметом острот его завистников, а потому он обыкновенно начесывал к верху оставшиеся на затылке волосы. Изо всех почестей, предоставленных ему определениями сената и народа, ни одною так не был доволен Цезарь, и ни одною так часто не пользовался, как правом носить всегда лавровый венок. Одежду всегда Цезарь носил изысканную; употреблял он и латиклавий, у рукавов выложенный бахромою; по нем он опоясывался и всегда очень слабо. Оттого-то, говорят, Сулла обыкновенно говаривал аристократам: "бойтесь этого молодого человека, слабо опоясанного".
46. Сначала Цезарь жил в Субуре в скромном домике; а со времени вступления в должность великого первосвященника - на Священной улице, в казенном доме. Цезарь любил жить с удобством и роскошно: виллу Неморевскую он построил всю вновь и с огромными издержками; нашед, что она не совсем соответствует его желанию, Цезарь приказал ее сломать до основания, хотя и то время он еще был беден и обременен долгами; даже в походах Цезарь приказывал возить за собою штучные паркетные полы.
47. Цезарь совершил поход в Британию, надеясь достать жемчугу. он саж не редко занимался взвешиванием жемчужин, желая определить их ценность. Притом он был охотником до драгоценных камней, до произведений чеканной работы, до статуй и картин древних художников, и собирал их с большим тщанием. Огромные суммы платил он за рабов хороших в ловких, до того, что сам стыдился столь больших вздержек и не приказывал записывать их в счетах.
48. Во время поездок своих по провинциям, Цезарь постоянно обедал на два стола: за одним сидели одетые в саги и паллии (т. е. лица, не имевшие права гражданства римского), а за другим одетые в тоги и знатнейшие лица провинции. Цезарь до того был аккуратен и строг относительно порядка в доме, что заключил в оковы раба, подавшего ему за столом хлеб не такой, как его гостям. А любимого своего вольноотпущенника, за преступную связь с женою всадника римского, Цезарь, хотя никто ему не приносил жалобы, казнил смертью.
49. Целомудрие Цезарь хранил строго; только пребывание его у царя Никомеда в Вифинии остаюсь вечным для него пятном и поводом к злым насмешкам и упрекам его врагов. Не стану говорить об известных стихах Кальва Лициния, где он называет Никомеда соблазнителем Цезаря; напомню речи Долабеллы и Куриона отца, в которых первый называет Цезаря совместником царицы, брусом царского ложа, а Курион - вифинским развраником и стойлом Никомеда. Не стану говорить и об эдикте Бибула, где он своего товарища, называя его Вифинскою царицею, упрекает в том, что "прежде ему близок к сердцу был царь, а теперь царская власть". М. Брут рассказывает, что в то время некто Октавий, которому слабость его рассудка извиняла все, при огромном стечении народа Помпея назвал царем, а Цезаря царицею. К. Меммий упрекал Цезаря, что ан присутствовал при пиршествах Никомеда в толпе презренных людей, служивших страстям царя, чему свидетелями были некоторые Римские купцы, участвовавшие в пиршестве, которых он именует. Цицерон на довольствовался тем, что в своих письмах упрекает Цезаря, что он в ранней юности потерял целомудрие, что одетый в пурпурное платье введен он был в царскую спальню на золотое ложе исполнителями прихотей царя Никомеда, и в Вифинии утратил цвет красоты, данной ему Венерою. Раз когда Цезарь перед Римским сенатом защищал дело Низы, дочери Никомедовой, и упомянул о благодеяниях Вифинского царя к нему лично, то Цицерон воскликнул: "Молчи пожалуйста об этом. Слишком хорошо нам всем известно, чем ты обязан Никомеду и чем Никомед тебе". Наковец, во время Гальского триумфа, воины Цезаря, следуя за его колесницею, между прочими шуточными стихами, которые обыкновенно при этом случае поются, упоминали и следующие, наиболее в то время распространенные:
"Цезарь покорял Галлию, Никомед же Цезаря.
Вот Цезарь теперь торжествует за то, что покорил Галлию.
Никомед же не торжествует за то, что покорил Цезаря".
50. Не подвержено сомнению, что Цезарь любил женщин и не жалел на них денег; с многими знатнейшими женщинами того времени был он в любовной связи: с Постумиею, женою Сервия Сульпиция, с Леллиею - Авла Габиния, с Тертуллию - М. Красса, и даже с Муциею - Кнея Помпея, которому оба Куриона, отец и сын, и многие другие ставили в вину то, что "он из честолюбия женился на дочери того самого, через которого развелся с женою, родившею ему уже трех детей, и которого он иначе не называл со слезами, как "Эгистом". Более других Цезарь любил Сервилию, мать М. Брута. Во время своего консульства он купил ей жемчугу на шесть миллионов сестерций, и, кроме многих других подарков, он приобрел на ее имя несколько прекрасных поместий, продававшихся с аукциона за ту цену, в какую они были оценены. Когда многие не могли надивиться дешевизне цены, то Цицерон в шутку говорил: "не так дешево, как вы думаете, ведь Терция пошла еще в придачу". Терция была дочь Сервилии, которую как была общественная молва, мать продавала сама Цезарю.
51. Цезарь не менее невоздержен был относительно замужних женщин и по провинциям, как видно из шуточного стиха, который был часто повторяем. его воинами во время Галльского триумфа:
"Горожане, берегите жен ваших! Мы к вам приводим лысого прелюбодея. Он все деньги истратил в Галлии на женщин, взяв их здесь взаймы".
52. Цезарь был в любовной связи и с царицами. Он очень любил Мавританку Евною, жену царя Богуда и, как пишет Назон, и ее и мужа ее одарил слишком щедро. Но особенно любил Цезарь Клеопатру; он с нею нередко проводил ночи в пирах до рассвета. На одном с нею судне, имевшем в себе опочивальню, Цезарь проплыл по Нилу весь Египет до самой Эфиопии; пошел бы он и дальше, но войско отказалось за ним следовать. Потом Цезарь пригласил Клеопатру в Рим, и отпустил ее не прежде, как осыпав большими почестями и наградами; он ей позволил, родившегося у ней, сына назвать своим именем. Некоторые Греки утверждают, что он походил на Цезаря и наружностью и походкою. М. Антоний перед сенатом утверждал, что Цезарь признал его за своего, и ссылался в этом случае на К. Матия, К. Оппия и других друзей Цезаря. Из них К. Оппий признал дело это стоящим серьезного опровержения и издал книгу, где доказывает, что "не Цезарев сын тот, кого так называет Клеопатра". Гельвий Цинна, трибун народный, признавался многим, что у него уже был написан и приготовлен, по приказанию Цезаря, на утверждение народа, во время его отсутствия, закон "о дозволении иметь сколько угодно жен для произведения из них детей". Чтобы, одним словом характеризовать безнравственность и распутный нрав Цезаря, Курион отец, в одной своей речи, именует Цезаря "мужем всех женщин и женою всех мужчин".
53. Воздержание от вина у Цезаря было так велико, что сами враги его не могли в этом не сознаться. Известны слова М. Катона: "изо всех лиц, домогавшихся ниспровержения государственных учреждений, Цезарь первый взялся за это дело трезвый". Что касается до пищи, то Цезарь был так неразборчив, что, рассказывает Оппий, когда на одном обеде хозяин подал вместо свежего масла - старое, и все гости от него отказались, Цезарь взял себе больше обыкновенного для того, чтобы не обличить хозяина в нерадении и неумении жить.
54. В управлении провинциями и при отправлении должностей Цезарь показал себя не очень строгой нравственности. Так, по словам некоторых, ссылающихся на собственные расписки Цезаря, он в Испании от проконсула и от союзных народов выпросил денег на уплату долгов. Некоторые города Лузитании, изъявившие готовность исполнить его приказания и отворившие перед ним ворота, были разграблены Цезарем, как бы взятые приступом. В Галлии Цезарь ограбил храмы богов и отнял у них богатые приношения, а города отдавал на разграбление не столько за проступки их жителей, сколько за богатство и для добычи. Таким образом Цезарь достал себе множество золота, так что он его дешевою ценою продавал в Италии в областях фунт по три тысячи монет. Во время своего первого консульства, Цезарь взял себе из Капитолия тайно золота три тысячи фунтов, заменив его позолоченною медью. Царства и дружбу народа римского он продавал за деньги; так у одного Птоломея он взял почти шесть тысяч талантов для себя в для Помпея. Вообще несметные издержки, которых требовали военные действия, триумфы и подкуп народа - Цезарь пополнял явными святотатствами в грабежами.
55. Что касается до красноречия и военных дарований, то Цезарь в этом отношении едва ли не превзошел всех. После обвинительной речи своей против Долабеллы Цезарь вдруг стал на ряду с первыми ораторами своего времени. Цицерон, обращаясь в Бруту и исчисляя ораторов, пишет о Цезаре: "вряд ли он уступит кому-нибудь даром слова. Слог его обилен, жив, благороден и не лишен украшений речи". В письме своем в Корнелию Непоту, Цицерон говорит: "вряд ли кого можно поставить выше Цезаря и из тех ораторов, которые только одним этим я занимаются". За образец красноречия для себя он принял кажется с ранней юности Страбона Цезаря; из его речи за Сарды много внес слово в слово в свое рассуждение о предвещаниях. Современники Цезаря сохранили нам, что он говорил речи голосом громким, выразительным, в что его приятно было не только. слушать, но и видеть говорящим. От кого сохранялись некоторые речи, впрочем несправедливо ему приписываемые. Так, что касается до речи за К. Метелла, то Август говорит, что она неверно записана скорописцами со слов Цезаря, когда он ее произносил. В некоторых рукописях эта речь имеет заглавие на за Метелла, но писанная к Метеллу от лица Цезаря, где он оправдывает себя и Метелла от обвинений их общих врагов. Что касается до, приписываемой Цезарю, речи к воинам в Испании, то, по мнению Августа, она едва ли им писана. Притом этих речей две, одна будто бы говоренная Цезарем в первом сражении, а другая в последнем. Азиний Поллион говорит, что тут, по внезапному нападению неприятеля, Цезарю не было времени говорить речи.
56. Цезарь описал свои походы в своих записках: Галльские и гражданскую войду с Помпеем. Записки о походах Александрийском, Африканском и Испанском принадлежат неизвестному сочинителю; одни приписывают их Оппию, а другие Гирцию; он же будто бы привел к концу последнюю, недовершенную Цезарем, книгу о Галльской войне. Цицерон, в сочинении, упомянутом выше, так отзывается о записках Цезаря: "написал он записки, заслуживающие полного одобрения: они составлены кратко, ясно и правильно, но обнажены совершенно от всех украшений слога. Од хотел доставить материал для тех, которые вздумают писать историю; но за это возьмутся разве невежды, чтобы изуродовать его сочинение, а у благоразумных людей он скорее отбил охоту писать об этом предмете". А Гирций о записках Цезаря говорит следующее: "они в такой степени заслужили всеобщее одобрение, что отняли возможность написать что-нибудь лучше об этом предмете, тогда как они должны были служить только материалом для писателей. В моих глазах, более чем в чьих либо других, заслуживают они удивления. Все могут оценить, как правильно и хорошо они писаны, но я, как свидетель, знаю также, как легко и скоро писал их Цезарь". Азиний Поллион замечает, что записки Цезарем составлены небрежно, и без соблюдения строгой истины исторической. Многое Цезарь легковерно внес туда, как ему донесено было другими, да в свои действия передал неверно, отчасти с намерением, отчасти ошибкою, забыв как было дело. Впоследствии Цезарь хотел пересмотреть и исправить свои записки. Он оставил нам еще две книги об аналогии, две книги против Катона, и кроме того поэму под заглавием путь. Из этих сочинений первое Цезарь написал при переезде через Альпы, возвращаясь к войску из Ближней Галлии по закрытии сеймов. Следующее сочинено им около времени сражения при Мунде, а последнее, когда он из Рима прибыл в Дальнюю Испанию в течение 24 дней. Есть еще письма Цезаря к сенату; он кажется первый подал пример писать их в виде книжки по страницам, а прежде они писались поперек одного листа. Существуют еще письмо Цезаря к Цицерону, и в его приближенным о его домашних делах. Когда он в них желал выразиться, чтоб его не все поняли, то он писал, перестановив буквы, и прочитать этих мест невозможно иначе, как считая д за а и в таком порядке заменив одна другою буквы. Говорят, что Цезарь написал несколько сочинений в детстве и в отрочестве, как-то похвальное слово Геркулесу, трагедию Эдип, а также собрание изречений. Все эти сочинения Август запретил издавать в свет, в своем кратком и простом письме к Помпею Марку, которому он поручил привесть в порядок библиотеки.
57. Владеть оружием и ездить верхом Цезарь умел в совершенстве; труды переносил с удивительным терпением. Во время похода иногда верхом, а больше пеший, он шел впереди войска с открытою головою, несмотря на на солнце, на на дождь. С невероятною поспешностью совершал он самые быстрые переходы; налегке, в простой телеге он делал по сто и более миль в сутки. Когда встречались реки, Цезарь переплывал их вплавь, или на мехах, наполненных воздухом, и нередко он поспевал прежде, чем гонцы, посланные известить о его приезде.
58. Во время походов - трудно решить, что преобладало у Цезаря осторожность ли, или смелость. Никогда Цезарь не вступал со своим войском в затруднительные места, не исследовав прежде хорошенько местности. В Британнию Цезарь переехал не прежде, как сам лично исследовав положение пристаней, удобства плавания около острова, и лучшие места для высадки. А между тем он же, получив известие об осаде его лагеря в Германии, через неприятельские посты в Галльской одежде, пробрался к своим. Из Брундизия Цезарь переехал зимою в Диррахий, посреди неприятельского флота. Раз, когда медлили подходить войска, которым Цезарь приказал следовать за собою, он много раз за ними посылал и наконец сам отправился, сев тайно ночью один с закутанным лицом в челнок, и не прежде он открыл себя кормчему и позволил ему возвратиться вследствие неблагоприятной погоды, как уже полузатопленный волнами.
59. Никакое суеверие не могло его отвратить от раз задуманного предприятия, или убедить его отложить. Раз у жреца из рук вырвалось и убежало животное, назначенное к закланию; это это обстоятельство не заставило Цезаря отложить свой поход против Сципиона и Юбы. Выходя из корабля, пристав к Африканскому берегу, Цезарь упал на землю; он обратил это в хорошее предзнаменование, сказав: Ухватил я тебя Африка! Чтобы отнять силу у предсказаний, предвещавших, что, по воле судеб, имя Сципионов счастливо и непобедимо в Африке, Цезарь держал у себя в лагере какого-то из рода Корнелиев человека, самого последнего во всех отношениях, в насмешку прозванного низкопоклонником, за низкий его образ жизни.
60. Вступал Цезарь в бой не только по обдуманному намерению, но и пользуясь представившимся вдруг случаем. Нередко он давал сражение прямо с похода и в самую дурную погоду, когда неприятель менее всего ожидал этого. К концу своей деятельности, Цезарь стад с большою осторожностью вступать в бой; после длинного ряда успехов, он стал недоверчивее к счастию, зная, что еще одна победа не может столько ему дать, сколько отнять одно поражение. Не довольствуясь разбитием неприятеля в открытом поле, Цезарь всегда овладевал его лагерем, не давая времени опомнится устрашенному неприятелю. В сражениях, где успех ног быть неверен, Цезарь отсылал из рядов всех коней и особенно своего, для того, чтобы, отняв всякую надежду на бегство, сделать воинов отчаяннее.
61. У Цезаря был весьма замечательно сложенный конь; ноги у него были сложены почти как у человека и подковы подстрижены на подобие ногтей. Когда он родился, то гадатели предсказывали, что кто сядет на него, будет господствовать над вселенною, а потому Цезарь приказал ходить за ним с особенным старанием и первый сел на него. Изображение коня своего Цезарь велел поставить перед храмом Венеры Родительницы.
62. Личными своими усилиями Цезарь нередко приводил в порядок ряды своих воинов, уже готовившихся бежать; он ловил каждого отдельно и поворачивал его лицом к неприятелю. Случилось, что воины до того растерялись в ослеплении, что раз один орлоносец замахнулся на старавшегося его удержать Цезаря острием, а другой значок свой оставил у него в руках, а сам убежал.
63. Твердость и присутствие духа Цезаря по-истине заслуживают удивления, чему много ясных примеров. Уже после битвы Фарсальской, когда Цезарь, переправив вперед войска в Азию, на простой лодке переезжал Геллеспонт, ему встретился К. Кассий, принадлежавший к враждебной ему партии, с десятью военными судами. Цезарь не только не устрашился и не бежал, но приблизился к судам неприятельским и убедил Кассия - перейти на его сторону со всеми судами.
64. Во время военных действий в Александрии, когда бой завязался на мосту, и неприятель нечаянною вылазкою принудил Цезаря искать спасения в лодке, он, видя, что она слишком обременена беглецами, спрыгнул в море и проплыл пространство на двести шагов до ближайшего корабля, подняв левую руку к верху, что бы не замочить находившиеся у него бумаги, а верхнее свое одеяние придерживая зубами для того, чтобы оно не досталось неприятелю в руки.
65. Что касается до своих воинов, то Цезарь больше всего дорожил их силою в храбростью, не разбирая ни их нравственности, ни счастья. Не всегда и не везде, но только вблизи неприятеля, Цезарь обнаруживал особенную строгость дисциплины. Не назначал он заранее времени ни похода, ни сражения, но держал войско так, чтоб оно всегда готово было по первому знаку - вдруг выступить из лагеря. Часто делал Цезарь ложные тревоги, особенно, когда воины менее всего этого ожидали, т. е. в ненастные дни и в праздники. И вдруг, сделав увещание воинам, чтобы они следовали за ним, Цезарь вступал в поход, было ли это среди дня или среди ночи. Он двигался на походе с большою быстротою, чтобы побудить задних не отставать от него.
66. Когда Цезарь звал, что воины его со страхом ожидают приближения неприятельских сил, то он не только не старался их разуверить в уменьшить в их главах силу неприятеля, во напротив увеличивал ее и придавал ей такие размеры, каких она далеко не имела. Когда в рядах воинов Цезаря распространился ужас по случаю приближения царя Юбы, то Цезарь, созвав их, сказал: "знайте, что вот, на этих днях, явится сюда царь с десятью легионами, с тридцатью тысячами конницы, ста тысячами легковооруженных и с тремястами слонов. А потому, не расспрашивайте более ничего о его силах; поверьте мне, что я хорошо их знаю. Ослушников же я велю посадить на полусгнившее старое судно и пустить на волю ветров, к какому берегу они их прибьют".
67. Не за все проступки воинов Цезарь строго взыскивал, а многие оставлял без исследования. Ни за что так строго не наказывал Цезарь, как за дезертирство и за бунт, на прочее же все смотрел снисходительно. Нередко, после упорной битвы и блистательной победы, Цезарь давал воинам полную свободу гулять и веселиться, оставив строгие правила военной службы, в таких случаях он обыкновенно говорил: "что воины его умеют побеждать и заботясь о своей наружности". В речах к ним, Цезарь называл их не воинами, а более ласковым словом: сослуживцами. Цезарь заботился даже о достатке воинов, многим давал он оружие, украшенное золотом и серебром, как для виду, так в для того, чтобы они в сражении более им дорожили, опасаясь потерять его. А привязан был Цезарь к ним до того, что, узнав о гибели воинов, бывших под начальством Титурия, отпустил себе бороду и волосы, и не прежде стал их стричь, как отмстив неприятелю. этим он и сильно привязал к себе воинов, и сделал их непобедимыми.
68. В начале междоусобной борьбы Цезаря с Помпеем, сотники каждого Цезарева легиона вооружили из своего жалованья по всаднику. Все воины вызвались служить ему без жалованья и не получая провианту, причем достаточные взяли на себя содержание неимущих. Ни один из воинов Цезаря не изменил ему в столь продолжительную войну, а многие, доставшись в плен неприятелю, отказались от жизни, предложенной им на условии - обратить свое оружие против Цезаря. Голод и разного рода лишения воины Цезаря сносили с удивительным терпением, и при том не только когда сами были в осаде, но и когда неприятеля держали в облежании. Когда Помпей под Диррахием был осаждаем Цезарем, то, увидя хлеб из какой-то травы, которым питались воины Цезаря, сказал, что он имеет дело с дикими, приказал его забросить и никому не показывать, опасаясь, как бы не подействовало вредно на умы его воинов такое терпение и упорство неприятеля. О храбрости воинов Цезаря в сражении можно судить по тому, что когда под Диррахием они потерпели поражение, то сами потребовали наказания, и Цезарю оставалось не мстить им, но их же утешать. Во многих сражениях они без труда победили многочисленные войска неприятельские, находясь сами в много меньшем числе. Так одна когорта шестого легиона, защищая вверенное ей укрепление, в продолжении нескольких часов, выдерживала нападение четырех легионов Помпея, почти засыпанная стрелами неприятельскими, которых нашли внутри укрепления сто тридцать тысяч. Не удивительны после этого подвиги личного мужества некоторых воинов, как-то например Кассия Сцевы сотника и воина К. Ацилия, не говоря о множестве других. Сцева потерял глаз, получил опасные раны в ногу и в плечо (щит его был пробит в ста двадцати местах), а все-таки удержал вверенный ему пост, защищая ворота укрепления. Ацилий, во время морской битвы у Массилии, схватился правою рукою за корму судна; ему отрубили руку, но, он, следуя знаменитому примеру Грека Цинегира, перескочил на судно неприятельское, гона перед собою неприятелей щитом, бывшим на левой руке.
69. В течение десяти лет, как продолжались Галльские походы, воины Цезаря не бунтовали ни разу, а во время междоусобной войны несколько раз, но каждый раз скоро возвращались к повиновению, не столько в следствие снисхождения полководца, сколько из уважения к нему. Не только Цезарь никогда не обнаруживал робости во время ослушания своих воинов, но сам шел на встречу их негодованию. Девятый легион у Плаценции в то время, когда Помпей был еще во всей силе, Цезарь, в полном его составе, прогнал от себя с позором и не иначе, как вследствие многих усиленных просьб, согласился простить, наказав впрочем самих виновных.
70. Когда десятый легион в самом Риме взбунтовался, грозя гибелью и Цезарю, и городу, и требуя отставки и обещанных наград, то Цезарь, несмотря на то, что война в Африке кипела еще в полной силе, не замедлил идти сам к бунтовщикам, против. совета друзей, и сказать им, что они ему не нужны. Одно слово Цезаря, что он назвал воинов, вместо обычного имени, словом квириты, так сильно поразило воинов, что они в один голос отвечали: "мы воины" - и сами последовали за Цезарем в Африку, хотя он отвергал их услуги. Впрочем Цезарь не преминул наказать главных зачинщиков, отняв у них третью часть обещанного им награждения деньгами и землею.
71. С молодых лет Цезарь любил одолжать своих клиентов, и делать им всевозможные услуги. Масинту, молодого человека знатного происхождения, он защищал с таким жаром против царя Гиепсала, что раз за него в споре схватил Юбу, сына Гиемпсалова, за бороду. Когда Масинта отдав был в распоряжение Гиемпсала, то Цезарь исторг его из рук тех, которые хотели его схватить, и скрыл у себя; а когда, по окончании своего служения в должности претора, Цезарь отправился в Испанию, то он взял с собою в носилки и Масинту, несмотря на сопровождавших его и бывших тут ликторов.
72. С своими друзьями Цезарь обращался всегда чрезвычайно ласково и обнаруживал к ним большое расположение. Раз, когда К. Оппий ехал с ним по местам пустым и лесистым и внезапно занемог, то Цезарь, остановясь в небольшом постоялом дворе, встретившемся на дороге, единственную, бывшую там, постелю уступил Оппию, а сам провел ночь на земле, на открытом воздухе. На верху могущества он не презирал своих бедных друзей, и многих из ничтожества довел до высоких степеней. Когда слышал за это порицания, то громко признавался: "что счел бы себя обязанным также поступить со злодеями и разбойниками, если бы он пользовался их помощью в достижении величия и могущества".
73. Ненависть и вражда не могли долго гнездиться в душе Цезаря, и он рад был первому случаю забыть их. С К. Меммием Цезарь жестоко бранился в речах, отвечая на его резкие ругательства такими же, а впоследствии Цезарь всеми силами поддерживал его в домогательстве консульства. К. Кальв, сочинитель известных против Цезаря эпиграмм, просил друзей Цезаря помирить их; узнав об этом, Цезарь первый написал к нему письмо. Когда Валерий Катулл, которого стихи о Мамурре нанесли, по собственному призванию Цезаря, ему неизгладимое оскорбление, явился к нему с извинением, то Цезарь оставил его в тот же день с собою ужинать, а даже, быв и в ссоре с ним, не переставал быть хорошим знакомым и частым гостем его отца.
74. Видя необходимость наказания, Цезарь по своей врожденной кротости избегал жестокости. Получив в свои руки морских разбойников, у которых в плену он находился, Цезарь исполнил над ними обещанную им угрозу - распять их на кресте - не прежде, как отрубить им головы. Он не сделал ни малейшего вреда Корнелию Фагите, которого преследования во время Суллы он с трудом избежал, скрываясь, несмотря на свою болезнь, и от которого он откупился только деньгами. Филемона, своего раба, обещавшего врагам его лишить его жизни ядом, Цезарь казнил смертью просто, без мучений. Когда Цезаря вызвали свидетелем в деле П. Клодия, обвиненного в преступной связи с женою Цезаря, Помпеею, и в осквернении священных обрядов, то Цезарь сказал, что он ничего не знает, несмотря на то, что мать его Аврелия и дочь Юлия показали все, как было по чистой правде. На вопрос, зачем же он в таком случае развелся с женою, Цезарь отвечал, "что, по его убеждению, принадлежащие к его семейству лица не только не должны быть виновны, но в должны быть свободны от подозрения".
75. Умеренность и кротость Цезаря, обнаруженные им и во время его управления и в продолжении междоусобных войн, по-истине заслуживают удивления. Помпей объявил, что он за врагов сочтет тех, которые вовсе не примут участия в начинавшейся междоусобной борьбе. Цезарь же со своей стороны сказал, что он таких сочтет не принадлежащими ни к той, ни к другой стороне, и оставляет их в покое. Всем, получившим хотя от него, Цезаря, места, но по рекомендации Помпея, Цезарь дал полную свободу идти к нему. Когда под Илердою зашла речь о соглашении и уже воины обеих сторон сблизились и бывали часто друг у друга, Афраний и Петрей, застав в своем лагере воинов Цезаря, во внезапном припадке гнева, избили их; но Цезарь не захотел быть товарищем их вероломства и отплатить тем же их воинам, бывшим у него. Во время Фарсальского боя, Цезарь приказал щадить жизнь граждан. Притом для каждого из своих воинов он простил, по их выбору, по одному из противной партии. Ни один из врагов Цезаря не погиб от него иначе, как в открытом сражении, за исключением впрочем Афрания, Фавста и молодого Л. Цезаря. Да и те убиты, как говорят. против желания Цезаря. Первые два погибли, взбунтовавшись снова, после уже раз дарованного им прощения; а Л. Цезарь, погубив в жестоких истязаниях отпущенников и рабов Цезаря, избил зверей, приготовленных для травли, обещанной народу. Наконец, в последний год своего правления, Цезарь, позволил и всем остальным изгнанникам, еще им не прощенным, возвратиться в Италию и занять бывшие их должности и места. Ниспроверженные народом, статуи Л. Суллы и Помпея Цезарь велел снова поставить на их прежние места. Замыслы против своей безопасности и злые о себе слухи - Цезарь предпочитал предотвращать, чем за них наказывать. Узнав о заговорах против себя и о ночных сборищах, Цезарь их обличал в декретах, показывая только, что ему известно их существование; а тех, которые дерзко о нем отзывались, Цезарь довольствовался обличать перед собранием, увещевая их вперед быть воздержнее на язык. Весьма хладнокровно снес Цезарь то, что Авл Цецина в своем ругательном сочинении, и Питолай в стихах самым дерзким образом терзали его добрую славу.
76. Впрочем остальные его действия заслуживают осуждения и в некотором смысле оправдывают его насильственную смерть. Слишком жадно сосредоточил он на себя почести, как-то: постоянное консульство, беспрерывную диктатуру, заведование общественною нравственностью, кроне того титул императора, наименование отца отечества, статую в ряду царских, особенное возвышенное место в театре. Мало этого, не удовольствовался Цезарь почестями человеческими, но в пожелал несовместных со слабостью природы смертного. Он допустил, что ему дали позолоченное кресло в сенате и перед трибуналом, во время игр в цирке, торжественную колесницу, воздвигали в его честь храмы, жертвенники; изображение его поставили в ряду богов, соорудили ему священное ложе, определили в честь его особых жрецов и именем его назвали один из месяцев. Некоторыми почестями Цезарь распоряжался произвольно, и как бы в насмешку. Довольствуясь властью диктатора, данною ему вместе с постоянным консульством, Цезарь, обыкновенно, на три последние месяца каждого года назначал от себя подставных консулов. Таким образом в этот промежуток времени, не было иных выборов, кроме трибунов и эдилей народных. Вместо преторов, Цезарь назначал от себя префектов, которые в его присутствии заведовали городскими делами. случилось раз, уже, что накануне календ январских, один из консулов умер скоропостижно. Цезарь и тут на несколько часов должностью, уже приближавшуюся к концу, облек одного просителя. С такою же дерзостью помирая древние законы, Цезарь отсрочивал на несколько лет срок служения чиновникам; десяти бывшим преторам Цезарь дал почести, принадлежащие консулам. Некоторым из Галлов полудиким Цезарь дал права гражданства и допустил их даже в сенат. Притом он к монетному делу и к сбору податей приставил своих собственных рабов на жалованьи. Начальство над тремя легионами, оставленными в Александрии, Цезарь вверил Рузиону, сыну своего отпущенника, служившему низким орудием его страстей.
77. Не менее надменно высказывал Цезарь свои убеждения. Он не стыдился, как пишет Т. Амций в своем сочинении, публично говорить: "что республика перестала существовать, осталось одно ее бездушное и безжизненное тело. Сулла не знал самых первых правил политики, сложив с себя диктатуру. Все люди должны теперь смотреть на него, Цезаря, с особенным уважением и считать его волю за закон". Гордая уверенность Цезаря простиралась до того, что когда раз гадатель принося жертву, предсказывал несчастия потому, что у жертвы не оказалось сердца: "ничего, сказал Цезарь - стоит только мне захотеть и будущее окажется веселым; а это что за диво, если у животного не оказалось сердца!"
78. Но главное обстоятельство, которым Цезарь навлек себе глубокую и непримиримую ненависть, заключалось в следующем: когда все сенаторы явились к нему, поднося ему многие свои определения, облекавшие его, Цезаря, великими и властью и почестями, то он принял их, сидя, перед храмом Венеры Родительницы. Одни говорят, что Цезарь хотел встать, но его удержал Корнелий Бадьб. Другие утверждают, что он не только не думал встать, но когда Б. Требаций советовал ему это сделать, то Цезарь взглянул на него весьма недружелюбно. Этот поступок Цезаря заслужил тем более всеобщее порицание, что он сам, когда, во время торжественного своего входа в Рим, поровнялся с местом, где сидели трибуны народные, в они все встали, кроме одного Понтия Аквилы, Цезарь не мог сдержать своего негодования, и тут же воскликнул: "трибун Аквила, отними один у меня власть, данную мне народом"! И потом долго еще помнил Цезарь поступок Аквилы, и на просьбы просителей он соглашался не иначе, как с оговоркою, в которой отзывалась горькая насмешка: "буде позволит впрочем Понтий Аквила!"
79. Показав столь явное пренебрежение к сенату, Цезарь не менее произвольно и нагло поступил с чиновниками народа. Когда, после Латинских жертвоприношений, Цезарь возвращался домой, и народ сопровождал его неумеренными изъявлениями радости и благодарности, то один простолюдин надел на статую Цезаря лавровый венок, перевязанный белою лентою. Трибуны народные Епидий Марулл и Цезетий Флав приказали снять венок со статуи, а положившего его отвесть в тюрьму. Цезарь с негодованием принял такой поступок, или огорчась, что так не удачно предложен ему царский венок, или тем, что у него отнята была честь добровольно от него отказаться. Как бы то ни было, Цезарь осыпал трибунов ругательствами и лишил их власти. Впрочем молва его явно обвиняла в домогательстве царской власти, и Цезарь не мог ее уничтожить; хотя раз, когда чернь приветствовала его наименованием царя, то Цезарь отвечал, что он честь быть Цезарем ставит выше, чем быть царем. Также, во время празднеств в честь Пана, Цезарь отверг диадему, несколько раз предложенную Антонием, и отослал ее в Капитолий Юпитеру Всемогущему. Распространился в народе слух, что Цезарь замышляет все силы государства переместить в Александрию, или в Илион, и самому туда переехать, а Италию изнурить наборами и Римом управлять через приближенных; что в ближайшее заседание сената Л. Котта, один из комиссии пятнадцати, предложит дать Цезарю титул царя на том основании, что пророческие книги утверждают, что Парфов Римляне победят не иначе, как под предводительством царя.
80. Эти слухи ускорили приведение в исполнение заговора против Цезаря; участвовавшие в нем испугались возможности быть орудиями его замыслов. Таким образом прежде отдельно замышлявшие смерть Цезаря, или по двое, по трое, соединились теперь все вместе. Самый народ уже не был доволен своим положением, тайно тяготился рабством и искал освободителей. Когда Цезарь допустил в сенат чужеземцев, то выставили объявление: "доброе дело сделает тот, кто новым сенаторам не укажет дороги к курии". В народе ходили стихи:
"Цезарь вел на собою Галлов в триумфе, а потом их же ввел в курию. Галлы сняли своя народные одежды, и облеклись в сенаторские".
Когда раз К. Максим, подставной Цезарев трехмесячный консул, вошел в театр, и ликтор по обыкновению провозгласил, чтобы ему отдавали честь, то все, бывшие в театре, закричали: "какой это консул!" Удаленных от должности трибунов, Цезециа м Марулла, на следующих выборах, многие голоса предлагали в консулы. На статуе Л. Брута написал кто то: "о если бы ты воскрес!" А на статуе Цезаря:
"Брут за то, что изгнал царей, сделан первым консулом; а этот за то, что изгнал консулов, сделан напоследок царем!"
В заговоре против Цезаря участвовали человек шестьдесят или больше; главными участниками его были К. Кассий, Марк и Дедим Бруты. Долго не решались они избрать место, где убить Цезаря: то они хотели во время выборов на Марсовом поле, когда Цезарь поочередно будет звать трибы для подачи голосов, разделиться на две части: одни должны были сбросить его с мосту, а другие принять его на мечи; то когда он проходил по Священной улице, то когда он входил в театр. Узнав же, что в Мартовские Иды назначено собрание сената в Помпеевой курии, заговорщики остановились на мысли, - в это время убить Цезаря.
81. Насильственная смерть Цезаря была предвозвещена ему верными чудесными предзнаменованиями. За несколько перед нею месяцев, поселенцы, вследствие Юлиева закона, пришедшие в Капую, роя землю для фундамента своих будущих жилищ на месте старого кладбища, производили эти работы с особенным старанием, находя в земле кой-какие старинные вещи. При разрытии гробницы, где по преданию схоронено было тело Каписа, основателя Капуи, найдена была медная доска, писанная на греческом языке и греческими буквами; на вей значилось следующее: "Когда будут открыты кости Каписа, то потомок Юла погибнет от руки своих единокровных, и Италия вслед затем сделается жертвою больших бедствий". За истину этого сказания ручается Корнелий Бальб, один из самих приближенных к Цезарю лиц. А за несколько дней до смерти Цезаря кони, при переходе Рубикона им обреченные богам и ходившие стадами на свободе, отказались от пищи, как было донесено Цезарю, и проливали обильные слезы. Когда Цезарь приносил жертву, то, заклавший ее, гадатель Спуринна предупредил его, чтобы "он берегся опасности, которая будет грозить ему не далее Мартовских Ид". Накануне их одна птичка, крапивишник, держа в носу лавровую ветвь, влетела в здание Помпеевой курии, но, преследовавшие ее, птицы из соседней рощи разорвали ее там же. В ночь, предшествовавшую непосредственно дню убийства, Цезарь видел себя во сне летающим за облаками и пожимающим руку Юпитеру. А Кальпурния, жена Цезаря, видела во сне, что крыша дома упала, и что муж ее убит у ней на груди. В ту же минуту двери спальни отворились сами собою. Эти предзнаменования не могли не подействовать и на Цезаря, и он, особенно чувствуя в этот день себя не совсем здоровым, долго не решался идти в сенат, и хотел свои предложения отложить до другого времени. Наконец, уступая просьбам Д. Брута, представлявшего ему, что сенаторы собрались в большом числе и уже давно с нетерпением ожидают его прибытия, Цезарь не ранее пятого часа отправился в сенат. Дорогою ему кто-то подал записку, извещавшую его о злодейском на его жизнь умысле. Цезарь, не читая, подложил ее к прочим бумагам, бывшим у него в левой руке, собираясь их прочитать после. Много было принесено жертв, но все неудачно. Несмотря на такое дурное предзнаменование, Цезарь вошел в курию, и с усмешкою сказал Спуринне: "вот неправда, что для меня гибелен день Мартовских Ид"! На это Спуринна отвечал: "этот день настал, но еще не прошел"!
82. Когда Цезарь сел, заговорщики обступили его, как бы с выражениями усердия. Тут Цимбер Тиллий, взявший на себя начать дело, подошел к Цезарю, прося его о чем-то, Цезарь отказал и движением руки показал, что отлагает до другого времени; Тиллий вдруг схватил тогу Цезаря у плеч. Цезарь воскликнул: "это, я вижу, насилие!" Тут один из заговорщиков Каска, ударил его кинжалом и нанес ему рану немного пониже глотки. Цезарь грифелем, бывшем у него в руке, проколол руку Каске и хотел бежать, но остановлен был еще нанесенною ему раною. Видя, что со всех сторон устремлены на него кинжалы убийц, Цезарь прикрыл голову тогою, а левою рукою придерживал ее у колен. И падая, он думал, как бы пасть прилично, прикрыв нижнюю часть тела. Безмолвно принял он двадцать три раны; только при первом ударе испустил он легкий стон. Впрочем некоторые говорят, что когда Брут бросился на него с кинжалом, то Цезарь сказал ему по гречески: "и ты, дитя мое, в числе их!" Сенат, по совершении злодейского умысла, весь разбежался в страхе. Цезарь долго лежал бездыханный; наконец три невольника пришли, и на носилках отнесли его домой. В числе стольких ран, по показанию Антистия врача, только одна оказалась смертельною, полученная Цезарем в грудь. Заговорщики хотели было тело павшего Цезаря оттащить и бросить в Тибр, имение его продать с публичного торга и отменить все его распоряжения; но оставили этот умысел без исполнения, опасаясь консула М. Антония и Лепида, главнокомандующего конницею.
83. Вследствие требования тестя Цезарева, Л. Пизона, завещание его было вскрыто в прочитано в доме Антония. Оно было написано Цезарем, в последние сентябрьские Иды, в Лавиканском его загородном доме, и вверено хранению старшей из Вестальских дев. К. Тубернв пишет, что в прежних завещаниях Цезаря, писанных от первого его консульства до начала междоусобной войны, он обыкновенно назначал главным своим наследником Помпея, о чем неоднократно объявлял воинам перед их собранием. А в последнем завещании Цезарь отказал трем наследникам, внукам сестер своих: К. Октавию три четверти всего, а четвертую разделил между Л. Пинарием и Б. Педием. В конце завещания он усыновил Октавия и принял его в свое семейство. Многие из участвовавших в убиении Цезаря были назначены им в завещании опекунами к его сыну, если бы таковой родился; а Д. Брут упомянут даже в числе второстепенных наследников. Народу римскому Цезарь завещал в общественное пользование сады около реки Тибра, и по триста сестерций каждому гражданину.
84. В день, назначенный для похорон, воздвигнут костер на Марсовом поле, подле могилы Юлии, а перед рострами воздвигнут позолоченный небольшой храм на подобие того, что построен в честь Венеры Родительницы; внутри приготовлено было ложе из слоновой кости, украшенное золотом и пурпурными тканями; в головах трофей с одеждами покойного, в которых он был в ту минуту, когда его постигла смерть. Так было много знаков почестей, несенных за телом Цезаря, что, принимая в соображение краткость дня, дозволено было лицам, их несшим, идти какими им угодно улицами города на Марсово поле. Тут пели стихи, выражавшие сожаление о смерти Цезаря и ненависть к его убийцам, взятые из Пакувия суд об оружии и примененные к этому случаю:
"За тем ли я их спас, чтобы приготовить себе в них убийц?"
Иные в том же смысле стихи были заимствованы из Электры Аттилия. Вместо похвального слова Цезарю консул Антоний через глашатаев объявил сенатский декрет, покрывший память Цезаря всеми, какие только есть, почестями человеческими и божескими. Равно при этом же случае объявлено было, данное сенаторами, клятвенное обещание, обречь себя всем для спасения одного. Ко всему этому Антоний присоединил от себя очень не много слов в похвалу покойному. Смертный одр его вынесли на Форум и поместили перед рострами сановники и разные почетные лица. Одни предлагали сжечь тело Цезаря в ограде храма Юпитера Капитолийского, а другие в Помпеевой курии. Вдруг явились двое неизвестных; оба они имели мечи при поясах, и в руках по два дротика; они зажгли костер восковыми свечами. Окружавший народ подкладывал сухой хворост, скамейки с судебного трибунала и вообще все, что ему попадалось под руки. Музыканты в актеры, которые имели на себе те же одежды, в которых они участвовали в триумфах Цезаря, сняли их и разорвав бросили в огонь. Бывшие при этом, ветераны легионов Цезаря бросили туда же оружие, какое при них было; Матери снимали с себя украшения, а с детей одежды их и ожерелья и метали в огонь. Общий плач был велик; бывшие при этом чужестранцы оплакивали смерть Цезаря, каждый по своему. Особенную горесть показывали иудеи; они и по ночам ходили плакать на гробницу Цезаря.
85. Чернь, прямо с похорон Цезаря, тотчас устремилась с зажженными головнями к домам Брута и Кассия. С трудом отраженная, она умертвила попавшегося ей на дороге Гельвия Цинну, введенная в заблуждение его именем, полагая, что он тот Корнелий, который, как с негодованием услыхала чернь, накануне дурно отзывался в своей речи о памяти Цезаря. Вонзив голову его на копье, чернь носила ее перед собою. Потом она воздвигла на форуме цельную, в двадцать футов вышины, колонну из Нумидского камня, надписав на ней: "отцу отечества". И в течение долгого времени спустя, народ у ней приносил жертвы, давал обеты и разрешал свои споры, клянясь именем Цезаря.
86. Некоторые из приближенных лиц к Цезарю были убеждены, что он сам не хотел жить более, и не заботился о своей безопасности, особенно с тех пор, как стад чувствовать слабость здоровья. Вследствие этого-то Цезарь оставил без внимания и советы друзей и предвещания судьбы. Другие полагают, что Цезарь, обнадеженный особенно определением сенаторов и данною ими клятвою, отказался от, сопровождавшей его всегда, свиты Испанцев с вооруженными мечами. Иные утверждают, что Цезарь предпочитал лучше идти на встречу опасности и раз ее испытать, чем постоянно находиться в состоянии страха и ожидания. Говорят, что Цезарь часто повторял: "жизнь ему не дорога, а если он хочет жить, то потому, что нужен он для отечества. Довольно уже насладился он и всеми удовольствиями жизни, и вполне насытился почестями. Но отечество, с его смертью, не будет спокойно; жертва междоусобных браней, оно придет в худшее, чем при нем, состояние".
87. А почти за достоверное всеми принято, что род смерти его соответствовал его задушевному желанию. Раз Цезарь, прочитал в Ксенофонте, что Кир, уже будучи отчаянно болен, сделал некоторые распоряжения о своих похоронах, с презрением отозвался о такой медленной смерти в сказал, что для себя желает он скорой и неожиданной. Накануне того дня, как он был убит, Цезарь за ужином у М. Лепида, когда зашел разговор о том, какой исход из жизни самый удобнейший, сказал, что предпочитает внезапный и неожиданный.
88. Цезарь погиб на шестьдесят пятом году от роду. Он причислен к сонму богов не только устами произносивших определение, но таково было и убеждение народа. Во время игр, в честь его данных наследником его Августом, в течение семи дней беспрерывно показывалась комета, восходя около одиннадцатого часа. Народ был того убеждения, что то была душа Цезаря, принятая в небесные жилища; по этой то причине над головою Цезаря в его изображениях видна звезда. Здание сената, в котором Цезарь убит, завалено навсегда, по определению сената, а Иды Мартовские прозваны отцеубийственными, и поставлено в этот день на будущее время не иметь собрания сената.
89. Из убийц Цезаря вряд ли один прожил более трех лет, и все погибли насильственною смертью. Как обреченные судьбою, они все погибли, одни мечом, другие в волнах моря, а некоторые сами себя пронзили тем же самым кинжалом, который преступною рукою подняли на Цезаря.
Перевел с Латинского
А. Клеванов.
МОСКВА.
1857.
Марта 4-го.
В виде предисловия считаем самым лучшим предпослать рассказ самого Цицерона об обстоятельствах, сопровождавших эту речь, изложенный в письме его к Сергию Сульпицию, писанном в 708 году от построения города, в консульство Цезаря и Лепида. Вот слова Цицерона:
"Такое смущение и замешательство во всем, до того все сбито и лежит сраженное гнуснейшею войною, что каждый кажется сам по себе несчастнейшим, в каком бы месте ни находился; оттого и ты раскаиваешься в твоем образе действий и мы, находясь дома, кажемся тебе счастливыми. Но твое положение уже тем лучше нашего, что ты дерзаешь описывать свое горе, а мы не можем с безопасностью и того. И это грехом не победителя - нельзя быть ею умереннее, но самой победы, которая в гражданских войнах всегда не знает меры. В одном ты позавидуешь нам, что мы, немного раньше тебя, узнали о спасении Марцелла, твоею товарища, и даже были свидетелями как то дело произошло. Знай только наверное, что с той бедственной поры, как оружием стали разрешать вопросы общественного права, ничего еще не происходило другого с достоинством. Сам Цезарь винил ожесточение - так он именно выразился - Марцелла, с великою честью и похвалою отозвался о твоих справедливости и благоразумии, и вдруг, сверх всякого ожидания, сказал: "что он не откажет сенату на просьбу о Марцелле, несмотря на личные к нему отношения". А сенат это и сделал: когда Л. Пизон упомянул о нем, а К. Марцелл бросился к ногам Цезаря, сенаторы встали все, и с мольбою подошли к нему. И не расспрашивай: до того мне показался прекрасным день тот, что казалось я видел возникающим образ ожившего общественного тела! А потому, когда все сенаторы, спрошенные до меня, высказали благодарность Цезарю, кроме одного Волкация, а тот высказал, что, будь он на месте самого Марцелла, и то не поступил бы так. Когда мне предложили вопрос, то я переменил мое решение - а я было постановил в душе, конечно не от лености, но от сожаления о прежнем значении - постоянно хранить молчание. Сломилось это мое решение и перед величием духа Цезаря, и перед моими обязанностями к сенату. а потому я многословно высказал благодарность Цезарю и теперь опасаюсь, как бы и прочих делах не лишил бы он нас честного бездействия, а это было единственным утешением в этом бедственном положении. Но теперь, когда уже не может обижаться на меня Цезарь, полагавший себя, пока я молчал, в праве предполагать, что я теперь совершающееся не считаю даже за общественный порядок, я буду словом пользоваться умеренно, так чтобы удовлетворить и его желаниям и моим стремлениям.
1. Долговременному молчанию, почтенные сенаторы, каким я пользовался в эти времена не из робости какой, но частью из скорби, частью из почтительности, нынешний день принес конец, и вместе с тем начало высказывать по прежнему то, что я желаю и что чувствую. Такую снисходительность, такую необыкновенную и неслыханную кротость, такую, при власти необъятной, умеренность во всем, наконец такую невероятную и почти божественную мудрость, не могу никаким образом пройти молчанием.
2. С возвращением Марцелла, почтенные отцы, я полагаю не только его, но и мой голос и значение и вам, и общественному делу сохранены и возвращены. Горько мне было, отцы почтенные, и сильно тосковал я, видя, что такой человек в том же деле, в котором я был, делит не ту же судьбу и не мог я сам себя убедить, и не считал приличным - действовать на моен прежнем поприще, когда этот соревнователь и подражатель трудов и занятий моих оторван от меня как бы товарищ и спутник. Следовательно ты, Цезарь, и мне открыл подавленные (задержанные) было привычки моей прежней жизни и им всем, для лучших надежд обо всех частях общественного дела, как бы поднял своего рода знамя.
3. Понял я на многих, в особенности же на мне самом, а вот незадолго перед этим поняли все, когда уступил ты Марцелла сенату и народу Римскому, припомнив впрочем его оскорбления, что ты значение этого сословия и достоинство общественного дела ставишь выше твоих и огорчений, и подозрений. А тот (Марцелл) конечно в нынешний день получил лучший плод всей своей по-ныне проведенной жизни, как в величайшем единодушии сената, так и особенности в приговоре твоем, исполненном важности и величия. Из этого ты вполне понимаешь, сколько похвалы в данном (оказанном) благодеянии, когда в принятом такая заключается слава. Но по-истине счастлив тот, спасение которого доставило почти всем не менее радости, сколько он и сам должен ее чувствовать. Впрочем ему случилось это и по заслугам, и с самым основательным правом. Кто же может превзойти его и знатностью рода, и честностью и усердием к самым возвышенным занятиям, и чистотою нравов, или чем бы то ни было похвальным?
II. Ни у кого не найдется такого обилия сил умственных, ни у кого такой силы выражения как на словах, так я на письме, которая в состоянии не скажу украсить твои деяния, К. Цезарь, во и только изложить. Впрочем утверждаю, и скажу это с твоего позволения, что в них (твоих деяниях) нет большей похвалы, какую ты стяжал нынешний день. 5. Имею обычаем часто ставить перед глазами и охотно приводить в беспрестанных беседах: все деяния ваших великих полководцев (императоров) чужестранных племен и могущественнейших народов, знаменитейших царей, не могут сравниться с твоими ни важностью борьбы, ни числом сражений, ни разнообразием стран, ни быстротою приведения к концу: и земли, отброшенные одна от другой на самое большое пространство, вряд ли могут быть пройдены чьими либо ногами быстрее, чем отмечены они твоими, не скажу походами, но победами. 6. Безумным был бы я, если бы не сознался, что они слишком велики, чтобы быть схваченными чьим-либо умом или помышлением; но впрочем есть еще и то, что значительнее этого. Некоторые имеют обычай - военные похвалы уничтожать словами, отнимать их у победителей, обобщать их со многими, дабы они де были исключительною собственностью главных вождей. И действительно, на войне содействуют много - доблесть воинов, удобства местности, вспомогательные силы союзников, флоты, подвозы продовольствия; но особенно большую часть, как бы по собственному праву, присваивает себе счастие и чтобы ни сделалось удачного, то почти все называет своим. А в этой похвале, К. Цезарь, которой ты достиг незадолго перед этим, товарища тебе нет ни кого. Тут все, каково бы оно ни было, а конечно оно самое возвышенное, все, я утверждаю, твое нераздельно; нисколько из этой похвалы не может себе присвоить ни сотник, ни префект, ни пеший, ни конный отряд. Да и самая полновластная хозяйка дел человеческих - судьба не может отнюдь войти в товарищество этой славы; тебе уступает, сознает, что она твоя собственная нераздельно. Никогда случайность не будет смешана с мудростью, и обдуманное не есть плод слепого случая. III. Смирил ты народы, зверски дикие, бесчисленные множеством, местностью беспредельные, обилующие всякого рода средствами, но впрочем ты победил то, что по природе и положению могло быть побеждено силою: Конечно нет такой, как бы она ни была велика, силы, которая не может быть ослаблена и сломлена железом и силами. Победить свой дух, сдержать раздражение, умерить победу (найти умеренность и в победе) противника, отличающегося знатностью рода, умом, доблестью, не только поднять лежащего, но и возвысить его прежнее значение: кто так поступит, того я буду сравнивать не только с самими великими людьми, но и сочту его ближайшим подобием Бога. 9. А потому, К. Цезарь, твои военные похвалы будут прославлены не только нашими, но почти всех народов письменами и языками, и никогда ни одно поколение не умолчит о славе твоей; впрочем такого рода вещи, не знаю как-то почему, даже когда читаются, заглушаются по-видимому криками воинов и звуками труб. А когда мы выслушиваем или читаем, что кто-нибудь поступил милостиво, кротко, справедливо, умеренно, мудро в особенности при раздражении, не совместном с размышлением, и при победе, по природе уже надменной и выходящей за границы законности; то каким воспламеняется усердием - не только на дела совершенные, но даже и за вымышленные - и начинаем любить часто тех, кого никогда не видали! 10. А тебя, которого видим на лицо, которого помышления, чувства и выражения перед нами, какими похвалами будем превозносить за то, что сколько судьба войны пощадила общественного дела, ты хочешь, чтобы все это было невредимо? Каким усердием будем преследовать, каким расположением обнимать? По-истине, мне кажется, самые эти стены сенатского здания хотели бы высказать тебе свою благодарность за то, что вскоре будет присутствовать тут та высокая личность в местопребывании ее предков и своем. Действительно, когда я только что перед этим видел вместе с вами слезы К. Марцелла, отличнейшего человека, одаренного высокою набожностью, ум мой затмился воспоминанием всех Марцеллов. Им-то, хотя они уже и померли, ты, Цезарь, сохранив М. Марцелла, сохранил их достоинство и - знатнейший род, уже сведенный к немногим, сберег почти от гибели. А потому-то этот день ты, Цезарь, основательно предпочтешь твоим самым великим и бесчисленным торжествам. Это дело есть единственно и нераздельно Цезаря и ему только свойственное; остальные совершены под твоим водительством и конечно велики, но впрочем и товарищей у тебя было много, и значительных. Но в этом деле ты один и вождь и товарищ, а оно таково, что время принесет конец твоим трофеям и памятникам: так как нет ничего силою или трудом совершенного, чего когда-нибудь не сокрушило бы и не уничтожило время. А эта твоя справедливость и кротость духа все более и болев будет процветать день со дня, так что насколько продолжительность времени будет убавлять у твоих деяний, настолько тут прибавлять похвалы. И конечно ты прочих всех победителей в междоусобных войнах победил еще прежде справедливостью и милосердием, а в нынешний день ты победил самого себя. Опасаюсь, как бы то, что я скажу, не так вполне было бы понятно слушателям, как я сам представляю себе это в мыслях: ты по-видимому победил самую победу, когда ты простил побежденным все ее последствия. Между тем как, по необходимому условию самой победы, мы, побежденные, которые по всей справедливости должны были принять смерть, суждением твоего милосердия спасены. А потому по-истине один непобедимый ты, которым побеждены самой победы - и условия и сила.
V. 13. Но обратите внимание, почтенные сенаторы, такое суждение К. Цезаря какой широкий имеет размер! Все мы, побужденные на ту войну не знаю каким гибельным и бедственным решением судьбы отечества, хотя и не чужды вины заблуждения человеческого, но от преступления конечно свободны. Когда Цезарь по вашей просьбе сохранил для дела общественного М. Марцелла, то он и меня - мне и делу общественному, безо всякой чьей-либо просьбы, и остальных знаменитейших мужей возвратил им и отечеству, и их-то и многочисленность и значение видите в этом самом заседании. Не врагов ввел он в здание сената, но судил, что большинство вовлечено в войну больше незнанием, ложными и тщетными опасениями, чем алчностью и жестокостью. Да и в самой этой войне я постоянно прислушивался к толкам о мире и всегда скорбел, что не только мир, но даже речи граждан, сильно его желавших, были отвергаемы. Не ходил я ни на эту и ни на какую междоусобную войну; мой образ мыслей был всегда мирный, соответствующий моей гражданской деятельности, а не воинственный и неприязненный. За человеком (Помпеем) последовал я подолгу частной признательности, а не как общественный деятель, и настолько во мне имела силы верная память признательного духа, что не только ничего не желая, но даже и не надеясь, сознательно и обдуманно стремился я как бы на добровольную гибель, 15. И такой мой образ мыслей во все не был тайною: и в этом сословии, при непочатом еще деле, многое сказал я о мире, и среди самой войны. Чувствовал я тоже, даже с опасностью головы моей. Вследствие этого не найдется никого, столь несправедливого, ценителя событий, который усомнился бы - каков был образ мыслей Цезаря о войне, когда он тем, которые хлопотали о мире, даровал немедленно безопасность, а к прочим был раздраженнее. И это не так еще может быть удивительно тогда, когда не известен был бы еще исход и судьба войны еще не решена. Но кто победителем любит желавших мира, то ясно обнаруживает тем, что желал бы лучше не сражаться, чем победить. - VI. 16. И в этом деле я свидетель М. Марцеллу; наши мысли, как и мирное время постоянно, так на тот раз и в войне, были одинаковы. Сколько раз, и с каким прискорбием, видел я его полного опасений относительно наглости некоторых людей и жестоких последствий самой победы. И тем приятнее это должно быть для нас, видевших это твое снисхождение, Цезарь. Уже не дело той и другой стороны, но победы должны идти в сравнение. 17. Мы видели твою победу оконченною исходом сражений: меча, вынутого из ножен, в городе не видали. Если каких утратили мы граждан, то они пали жертвою силы войны (на поле сражения), а не раздражения победы. Никто и сомневаться не должен, что К. Цезарь - многих, если бы только имел возможность, воротил бы с того света, когда он и уцелевших в тех же рядах сохраняет всех кого может. Другой же стороны, ничего не скажу более того, чего мы все опасались, победа была бы слишком исполнена раздражения. Некоторые грозили не только тем, что за оружие взялись, но иногда даже и тем, которые оставались праздными я говорили, что в соображение надобно принимать не образ мыслей каждого, но то, где он находился. И мне кажется, что боги бессмертные, хотя я наслали кару на народ Римский за какое нибудь его прегрешение, возбудив междоусобную войну столь огромную и столь плачевную, но или умилостивленные, или может быть сколько нибудь удовлетворенные, всю надежду спасения обратили на кротость победители и его мудрость.
А потому радуйся твоим этим, столь выходящие из ряду, добром, и пользуйся как счастием и славою, так и природными твоими наклонностями и привычками, а в этом то по истине величайшие плод и приятность мудрому. Когда памятью будешь проходить ты прочие твои деяния, хотя очень часто - доблести, но и большую часть - счастью твоему должен ты приписать. О нас, которых ты пожелал сохранить вместе с собою для общественной деятельности, каждый раз как подумаешь, то столько же раз припомнишь твои благодеяния, невероятное добродушие и редкую мудрость; а эти то не только высшие блага, но и по истине дерзну сказать - единственные. Таков блеск в праведной похвале, таково достоинство в величии духа и намерений, что это то дары добродетели, а остальное все принадлежности судьбы! А потому не уставай в сохранении хороших людей, притом сделавшихся жертвою не пожеланий каких либо или порочных наклонностей, но мыслью об обязанности, может быть и безрассудною, но во всяком случае не бесчестною, и каким то предлогом общественного блага. Твоей вины нет вовсе в том, что тебя некоторые боялись, а напротив величайшая похвала, так как большинство почувствовало, что тебя бояться вовсе не следовало.
VII. 21. Теперь прихожу к важнейшей жалобе, в самому жестокому твоему подозрению, и о них надобно позаботиться по крайней мере столько же, сколько тебе самому, и всем гражданам. И хотя я надеюсь, что это подозрение ложное, но словами уменьшать его важность никогда не ставу. Твоя безопасность есть вместе наша и, если необходимо увлечься в ту или другую сторону, то лучше пусть поважусь слишком робким, чем мало осторожным. Но кто же бы нашелся столь безумный? Из твоих? Но поистине кто же более твои, чем те, которым ты, сверх их ожидания, даровал безопасность? Или из числа тех, которые были вместе с тобою? Трудно поверить, чтобы в ком либо нашлось такое безумство, жизнь того, под чьим водительством получил все самое лучшее, не предпочел своей? Но если твои не замышляют ничего преступного, то нужно принять меры против недоброжелателей. Но где они? Все, какие и были, или по своему упорству утратили жизнь, или твоим милосердием сохранены так что или никто не пережил из недоброжелателей. а кто пережил, сделались в высшей степени друзьями. Но как в душе человека много извилин в тайных уголков, то конечно мы постараемся усилить твою подозрительность; вместе с тем увеличим и заботливость. Кто же может быть столь чуждый знания всех предметов, столь неопытный в делах общественных, столь не заботливый ни о своей, ни общественной безопасности, кто бы не понимал - что в твоем спасении и его собственное и что от жизни одного зависит жизнь всех. Что же касается до меня, то я, размышляя о тебе и дни и ночи, как и обязан, опасаюсь покамест только случайностей человеку сродных, неверного исхода перемен в здоровьи и вообще не прочности нашей общей природы. Скорблю, что дело общественное, долженствующее быть бессмертным, заключается в душе одного смертного. Но если к человеческим случайностям, и неверным исходам (положений) здоровья - присоединится содействие преступления и коварства, то - полагаем - какое божество, если бы и желало, будет в состоянии помочь общественному делу? - VIII. Тебе, Цезарь, предстоит воздвигнуть все то, что чувствуешь сам ниспровергнутым напором самой войны и что, по необходимому последствию, лежит разбитое и брошенное: необходимо устроить судебную часть, восстановить кредит, подавить дурные страсти, содействовать деторождению, все, что уже распавшись пошло куда попало, скрепить строгими законами. Невозможно было избежать, при столь значительной междоусобной войне, при такой ожесточенной борьбе мнений и оружия, что бы общественный порядок, до основания потрясенный каков бы ни был исход войны, не утратил много и украшений, и достоинства, и ручательств прочности. И тот и другой вождь с оружием в руках сделал многое, чего он же в мирное время не допустил бы. Теперь приходится тебе излечивать все эти раны, войною нанесенные, а им кроме тебя никто пособить не в состоянии. А потому неохотно слышал я твои знаменитейшие и мудрейшие слова: "достаточно долго жил я и для естества и для славы". Достаточно, если ты уже так хочешь, может быть для естества, присоедини даже если угодно и для славы, но - и это самое важное - для отечества конечно мало. А потому оставь, прошу тебя, эту ученых людей мудрость и презрение смерти. Пожалуйста не мудрствуй с опасностью для нас. Нередко доходит до моего слуха, что ты слишком часто повторяешь это самое, что довольно ты жил для тебя. Верю; но тогда стал бы я это слушать, если бы ты жил только для себя, или если бы ты рожден был только для себя. А теперь, когда твои подвиги охватили безопасность всех граждан и весь общественный строй, так далек ты от довершения величайших работ, что и оснований, которые ты обдумываешь, еще не положил! Меру жизни твоей соображаешь ты не с сохранением общественного строя, но с равнодушием твоих мыслей. Что же если этого надо будет и для твоей славы, а что ты к ней жаден в высшей степени, то при всей своей мудрости ты и отрицать не станешь. Но ты скажешь: не достаточно ли великую славу оставлю? Конечно, для всех других, как бы их ни было много, достаточною, а тебе одному - нет. Что бы то ни было, как бы ни было само по себе велико, во всяком случае мало, когда есть что нибудь еще большее. Если твоих К. Цезарь. бессмертных дел такой исход должен был быть, что победив противников, общественный строй оставишь в таком положении, в каком теперь есть, то рассмотри, прошу тебя, твоя божественная доблесть не вызывает ли более удивления, чем славы. Притом же не мало есть и без того славы громкой и распространенной у многих и великих личностей, заслуживавших известность или по отношению к себе, или к отечеству, или ко всему роду человеческому. IX. Вот тебе осталась какая часть: это открыто поле действия; в том должен ты трудиться, чтобы устроить общественное дело и ты первый, приведя его в порядок, будешь наслаждаться величайшим спокойствием и свободным временем. Только тогда ты, когда и отечеству исполнишь свой долг и удовлетворишь самой природе, насытясь жизнью, скажешь, что ты жил достаточно долго. Да и действительно, что же то может быть вполне продолжительным, чему же есть какой-либо конец, а когда он приходит, то все прошлое наслаждение ни во что, так как впоследствии его уже вовсе не будет. Притом дух твой никогда не был доволен теми тесными пределами, какие нам назначила для жизни природа, но постоянно пылал любовью к бессмертию. Да и не это должно считать твоей жизнью, что ограничивается твоим телом и дыханием. Вот та, утверждаю, жизнь твоя, которая будет иметь силу в памяти всех веков, которую поддерживать будет потомство, а самая вечность всегда будет сохранять. Ей то ты должен служить, ей то показать себя необходимо, и предметов к удивлению ей, уже много есть, а теперь ожидает она предметов для похвалы. Конечно с удивлением остановятся потомки над распоряжениями, провинциями, Рейном, океаном, Нилом, бесчисленными битвами, невероятными победами, несметными их памятниками, читая и слыша о твоих торжествах. Но если город этот не будет упрочен твоими мыслями и учреждениями, то слава имени твоего пронесется далеко и широко, но прочного местопребывания, и определенного жительства, иметь не будет. И в будущих поколениях возникнет тот же великий раздор, какой был у нас, когда одни похвалами превозносили до небес твои действия, а другие может быть потребуют чего нибудь, и это самого важного - спасением отечества погасить пожар междоусобной войны; и то по-видимому следует приписать судьбе, а это обдуманности. А потому послужи и тем приговорам, которые будет изрекать над тобою суд потомства через много веков и притом не знаю, не беспристрастнее ли, чем мы. Судить потомки будут без расположения и страсти, но за[то без][1] ненависти и зависти. И хотя бы это тогда до тебя, как нек[оторые] ложно утверждают, и не касалось, то теперь конечно имеет [отно]шение, чтобы тебе быть таким, что твои похвалы никогда не [за]кроет никакое забвение. X. Различные были желания граждан, несогласны мнения. Да и не стремлениями только и усилиями, но и оружием и походами, обнаруживали мы наш раздор. Была какая-то смута; возникла борьба между знаменитейших полководцев. Многие находились в сомнении, что было бы лучшим; многие, что для них было бы выгоднее, многие, что приличнее, а некоторые даже, что им позволительнее. Общественное дело погибло в этой бедственной и печальной войне; победил тот, кто не находил в счастии пищи своей ненависти, но благостью смягчал и не полагал, чтобы все те, на которых он был раздражен, этим самым были достойны изгнания или смерти. Оружие одними было положено, у других исторгнуто. Неблагодарен и несправедлив тот гражданин, который, будучи освобожден от опасности оружия, сохранит дух вооруженный. И лучше его тот, кто пал в сражении, кто в самом разгаре дела испустил дух! То, что некоторым может показаться упрямством, другие назовут твердостью духа. Но уже всякое несогласие сломлено силою оружия и изглажено справедливостью победителя; остается, чтобы все, имеющие сколько нибудь не только благоразумия, но и здравого смысла, желали одного. Только если ты, К. Цезарь, будешь невредим и останешься при том образе мыслей, который как прежде приводил ты в дело, так и теперь в особенности - мы можем сказать, что мы спасены. А потому мы все, которые дорожим существованием всего этого, и убеждаем, и заклинаем тебя - подумать о твоей жизни, о твоей безопасности и все тебе - я говорю и за других то, что чувствую сам за себя, так как ты полагаешь, что есть что-то такое, чего тебе нужно опасаться - обещаем не только стражу и караульных, во и защиту наших собственных тел и сил.
XI. Но откуда взяла начало, на том пусть и кончится речь. Мы все приносим тебе, К. Цезарь, величайшую благодарность, и еще большую сохраняем. Все чувствуют одно и тоже, и это ты мог понять из единодушных слез и просьб всех; но так как не необходимо, чтобы все встали и говорили, то они (сенаторы) ясно хотят, чтобы я высказал, и это мне необходимо и потому, что они желают и потому, что прилично и по моим обязанностям, как я их понимаю относительно М. Марцелла, возвращенного тобою этому [со]словию, народу Римскому и делу общественному. Я понимаю, что [вс]е радуются не спасению одного только, но общему всех спасению. [А] это свойственно высшей благосклонности, а она в отношении к [не]му с моей стороны всем достаточно до того была известна, что ед[ва] ли я уступлю в ней К. Марцеллу, лучшему и любимейшему брату, а другому, кроме его, не уступлю никому. И если я так много обнаруживал заботливости, попечений и труда, пока еще было сомнение о его (Марцелла) спасении, то конечно теперь, освободясь от больших забот, огорчений и неприятностей, должен я исполнить. А потому я тебя, К. Цезарь, так благодарю, что будучи во всех отношениях не только сохранен тобою, но и почтен - теперь к твоим мне одному оказанным бесчисленным благодеяниям, ты этим поступком присоединил еще самое высшее, чего я не предполагал даже возможности осуществления когда либо на деле.
1869 г.
Марта 15
Москва.
А. Клеванов.
Вопрос о выходе в свет «Комментариев» Цезаря осложняется разноречивыми сообщениями его современников. Так, Гирций (Praef., VIII, 2) удостоверяет, что им были произведены дополнения и взаимоувязки разновременных «Записок» Цезаря. Из сообщения Цицерона (Brut., 262) может быть выведено заключение об единовременном выпуске Цезарем его «Комментариев». Кроме того, представляется несомненным наличие более поздних и соответственно окрашенных политически интерполяций в тексте «Записок»,[1] а также неоднократных искажений Цезарем, опять-таки в угоду политической тенденции, исторических фактов.[2]
На факте единовременного опубликования «Записок» в 52/51 г. до н.э. как произведения, направленного против помпеянской партии, настаивал еще Моммзен, и эта точка зрения находит сторонников и поныне. Однако с другой стороны, сочинение Цезаря или, вернее, какая-то его часть, могло быть тем официальным политическим документом, на основании которого сенат еще в сентябре 57 г. до н.э. апробировал деятельность Цезаря в Галлии и объявил supplicatio quindeeim dierum. Повторение подобного акта имело место в 55/54 г., когда Цезарь возвратился из первой британской экспедиции и когда была назначена двадцатидневная supplicatio (BG, II, 35, 4; IV, 38,5). Текст Цезаря подчеркивает, что в обоих случаях supplicatio назначалась ех litteris Caesaris.
В пользу постепенности выпуска «Записок» свидетельствует также помещенное в конце второй их книги (BG, II, 35,1) заявление автора об окончательном покорении Галлии (his rebus gestis omni Gallia pacata). Видимо, вторая книга была когда-то концом «Записок», которые впоследствии были продолжены.
Все эти факты противоречат теории единовременного выхода «Записок» Цезаря в свет, противоречат они, впрочем, и традиции, в силу которой Цезарь ежегодно публиковал часть своих «Записок».[3] Балсдон (ук. соч.) полагает, в частности, что «Записки», трактующие о войне в Галлии, могли быть опубликованы в два приема: книги I и II осенью 57г. до н.э., а книга VII осенью 52 г. С подобным предположением согласуется приведенное выше замечание Гирция о неполноте цезаревых «Записок».
Однако принимая во внимание наличие свидетельств современников Цезаря, характеризующих его сочинение в целом (Citer., De prov. cons., 19), следует все же полагать, что «Записки» появились в более полном виде еще при его жизни.