Со строго исторической точки зрения византийский мир начинает свое существование и мая 330 г. - со дня, когда Константин торжественно основал на берегах Босфора новую столицу империи, - а заканчивает 29 мая 1453 г., со смертью последнего византийского императора, убитого в сражении под стенами столицы, и со вступлением турок в город. Но в контексте истории философии византийская философия начинается с закрытия Афинской школы Юстинианом в 529 г. (см. выше, с. 695).
Прежде чем приступить к дальнейшему рассмотрению, надо напомнить о следующем. Изучение того, что определяется как "византийская философия", с самого начала наталкивается на значительные трудности в отношении источников. Большое количество текстов, важность которых очевидна, остается все еще неопубликованным, а среди тех, что увидели свет, очень малая часть оказалась объектом настоящего критического издания.
Закрытие Афинской неоплатонической школы Юстинианом в 529 г. по P. X. связано с борьбой против воинствующего язычества, однако это событие не означало со стороны христианской империи стремления реформировать в религиозном духе высшее образование, как, впрочем, и образование среднее и начальное.
Мы плохо знакомы с начальными ступенями образования, но есть основания полагать, что на этом уровне античная традиция не пресекалась. В любом случае, многие свидетельства указывают на то, что Гомер оставался главным изучаемым автором. Михаил Эфесский (XII в.), друг Анны Комниной, который известен благодаря своим комментариям на Аристотеля, сообщает нам, что мальчики в школе должны были заучивать Гомера наизусть: средняя норма составляла 30 строк в день, но самые блестящие ученики могли доходить до 50 строк. Со своей стороны, Михаил Пселл начал читать Гомера в возрасте восьми лет и через год уже прошел всю Илиаду.
Относительно высшего образования мы осведомлены намного лучше, чем относительно образования начального и среднего. При этом употребление термина "университет" для обозначения того типа учреждений, которые обеспечивали такое, более углубленное, образование, сомнительно: преподаватели риторики, права или философии, иногда нанимаемые и оплачиваемые гражданскими властями, проводили как частные лица занятия с учениками, привлеченными их личной репутацией.
Во времена наибольшего процветания Римской империи главные школы греческих провинций находились в Александрии, Антиохии, Афинах, Эфесе и Смирне. Были и другие, - но гораздо менее значимые, - в Пергаме и в Византии. К концу V в. ситуация изменилась.
В то время как Эфес, Пергам и Смирна полностью утратили свою известность, Афины (см. Часть шестую, главу "Платонизм", с. 653-654) оставались влиятельным центром. В Афинах преподавание философии сохранялось в течение VI в.; даже если эдикт Юстиниана (529) был менее эффективен, чем это можно предположить, нет никаких данных, свидетельствующих о том, что высшее образование продолжало существовать в прежних формах далее первой половины VI в.
Александрия (см. главу "Платонизм", с. 694-696), Антиохия и Газа были на привилегированном положении. Существовала школа права в Бейруте, но она, судя по всему, не пережила землетрясения, опустошившего город в 551 г.
В Александрии традиция оставалась живой дольше, чем где-либо в другом месте (как это можно было видеть в предыдущей главе), ибо там отмечаются проявления активности вплоть до арабского завоевания 641 г. Интеллектуальным авторитетом Александрии, даже если он не был уже таким, как прежде, объясняется тот факт, что именно этот город стал основным очагом философской и научной аккультурации арабов, начиная с первых лет владычества Омейядов. Великие арабские мыслители читают Аристотеля глазами его александрийских комментаторов. Они также знакомы с творчеством Филопона (см. главу "Платонизм", с. 695).
Философская активность Антиохии известна преимущественно благодаря Либанию (314-393), наиболее знаменитому ритору своего времени; среди его учеников - Феодор, который был епископом Мопсуэстийским в период между 390 и 428 гг. и стяжал особую известность своими трудами по аллегорической экзегезе Библии, и, возможно, сам Василий Кесарийский (см. выше, с. 803). В 526 и 528 гг. в Антиохии произошли землетрясения; в 540 г. она была захвачена и разграблена персами.
В Газе наиболее известным главой школы является Прокопий (ок. 465 - 529); сохранилась только часть его произведений. Будучи ритором, Прокопий написал ряд комментариев, в том числе In Isaïam prophetam, In Genesin, где он возобновляет ожесточенную полемику, направленную против учения о вечности мира, которую он уже вел в рамках своего опровержения Начал теологии Прокла. Два других представителя "школы" в Газе заслуживают отдельного упоминания вследствие того, что написали философские диалоги, вдохновившись Платоном, так что некоторые места в этих диалогах отражают идеи Платона и близки ему по стилю; диалоги эти направлены против идей, развивавшихся в неоплатонической школе Александрии. Речь идет об Энее (ок. 450 - 534), написавшем диалог Теофраст, посвященный бессмертию души, и о Захарии (465/466-550), авторе диалога Аммоний, посвященного сотворению мира.
Эней проходил курс обучения у Гиерокла, ученика Плутарха Афинского (см. выше, с. 691), в Александрии. Его Теофраст - это диалог между язычником Теофрастом, христианином Евксифеем и Эгиптом (последний практически не участвует в беседе). Диалог можно разбить на три части. После "драматического" введения следует первая часть, посвященная рассмотрению метемпсихоза и его сложностям; в этой части приводятся соответствующие мнения Платона, Плотина, Гарпократиона, Порфирия, Боэта, Нумения, Ямвлиха, Сириана и Прокла. Далее идет вторая часть, посвященная изложению ряда христианских апорий, опровергающих языческие учения, и это изложение завершается следующим признанием Теофраста: отныне он чувствует себя убежденным и отказывается от философии, чтобы обратиться в христианство.
Уроженец Газы, Захария отправился сначала в Александрию, чтобы посещать школу Аммония, сына Гермия (см. выше, с. 695). Затем он продолжил риторическое и юридическое образование в Бейруте; в Газу он вернулся в 491 г. и занялся там адвокатской деятельностью. Захария стал епископом Митиленским, и это дало ему право участвовать в Константинопольском соборе в 536 г. Его Аммоний - диалог, написанный с целью опровергнуть учение о вечности мира, которое исповедовалось в Александрии неоплатоником Аммонием, сыном Гермия, учеником Прокла. Положение, отстаиваемое Аммонием, совпадает с положением Прокла, согласно которому творение сводится к причинной связи, не зависящей от божественной воли. Захария цитирует Тимея, Федона и Федра Платона, приводит различные теории Аристотеля и ссылается на Василия Кесарийского и Григория Нисского.
Таким образом, видно, что города Среднего Востока и Малой Азии играли значительную роль в деле распространения античной культуры, и так было, пока юго-восточные провинции не попали в руки арабов. Только тогда Константинополь занял неоспоримое положение в сфере образования и культуры.
Многое указывало на то, что будущее свое развитие философия получит в Византии. В 330 г. Константин основал "университет", так называемый Капитолийский. В феврале 425 г. эдиктом Феодосия II ему была предоставлена возможность расширения. Императорский эдикт, судя по всему, придавал привилегированный статус учебному заведению, где учителя и их ученики могли бы заниматься предметами, входящими в систему высшего образования. В период с 425 по 1453 гг. этот "университет" оставался плодотворным учебным центром и столпом классической традиции в пределах византийского мира. И хотя на протяжении веков "университет" претерпевал многочисленные преобразования и знал как взлеты, так и падения, он всегда оставался верен тому духу, который был предопределен его учреждением. В основании системы обучения лежали свободные искусства: геометрия, арифметика, музыка и астрономия; на ее вершине находились риторика, философия и право. Философия была представлена весьма скудно. При Феодосии II ей была посвящена только одна из двадцати кафедр; та же самая картина наблюдалась и при императоре Ираклии (610-641), когда эту кафедру возглавлял "вселенский учитель" (титул, изначально закреплявшийся за преподавателями права в Бейруте) Стефан (см. Часть шестую, главу "Аристотелизм", с. 757), ученик Иоанна Филопона, прибывший в Александрию, где он и получил образование. Роль "университета" в обществе всегда была одна и та же - сформировать образованную элиту, из которой император мог бы набирать персонал чиновников. Вот почему философия в этом учебном заведении была ориентирована на метафизику в меньшей степени, чем на предметы позитивные (quadrivium римлян): хороший философ - это хорошо эрудированный человек (по-гречески polyhistor), способный преподавать как можно больше разнообразных предметов; он также - и в первую очередь - ритор, в совершенстве владеющий искусством описаний, сочинения надгробных речей, панегириков в честь императора и различных трактатов, в основе которых лежит умение убеждать. Однако в этом учебном заведении всегда будут игнорироваться церковные предметы, точно так же как и в высшей школе, созданной в середине IX в. басилевсом Феофилом во дворце Магнавра (см. ниже, с. 833-834).
Если же попытаться найти некий центр религиозного образования, в котором бы оно осуществлялось в противовес светскому образованию в императорском "университете", то мы обнаружили бы его скорее не в монастырях, где, конечно, было много школ, но школ, закрытых для мирян, а в таком весьма своеобразном учреждении, как патриаршая школа.
Монашество в форме строжайшего аскетизма стремительно развивалось в Восточной Церкви. Его авторитет возрос до такой степени, что императорам и патриархам приходилось считаться с точкой зрения монахов при принятии решений по самым важным вопросам церковного и религиозного порядка в целом. Монастырский аскетизм, пребывавший в нерасторжимой связи с определенного рода мистицизмом, сохранял более или менее тесные контакты с философской традицией, как это можно видеть на примерах Диадоха Фотикийского (V в.), св. Дорофея (VI в.), Иоанна Карпатосского (VII в.), св. Иоанна Лествичника (ок. 525 - 605), Иоанна Раифского (его почитателя), Илии Экдика (VIII в.). В еще большей степени несут на себе печать философии творения Леонтия Византийского (ок. 475 - 542/543) и особенно Максима Исповедника (580-662), который снова берет на вооружение - стремясь внести в них ясность - многие идеи Псевдо-Дионисия и которым вдохновляется Иоанн Скотт Эриугена в своем сочинении Перифюсеон, способствуя тому, чтобы Максим Исповедник стал известен миру латинского Средневековья.
Истоки патриаршей школы, еще недостаточно проясненные, быть может, надо искать в VI в.; в любом случае, в VII в. эта школа существует как уже сложившееся учебное заведение. Учителя назначались в нее не сенатом, который представлял гражданскую власть, в частности и в вопросах образования (как это было в случае "университета"), а патриархом, т. е. властью церковной. Патриаршая школа была открыта влиянию со стороны светской культуры, однако лишь в очень ограниченной мере, так как Фотий и Пселл в этом отношении не являются сколько-нибудь характерными фигурами.
Став христианами, греки не отреклись от античной мысли. Философия, понимаемая как автономная мыслительная деятельность, сосредоточенная на вопросах, касающихся мироздания и предназначения человека, оказалась, как и все прочие виды духовной культуры в этом всецело христианизованном обществе, тесно связанной и с античной традицией, и с христианской верой.
В византийском мире в терминах philosophos и philosophia существует двойственность смысла, унаследованная от соответствующего их употребления в неоплатонической Афинской школе и у Отцов Церкви.
Термин philosophos обозначает, в его светском понимании, того, кто интересуется специализированной литературой, именуемой словом philosophia, или того, кто создает подобный вид литературы. Смысл, который византийцы вкладывают в понятие philosophia, непосредственно восходит к неоплатонической Афинской школе. Для афинских неоплатоников философия Платона есть, в сущности, теология, в преподавании которой интерпретация второй части Парменида является кульминацией; однако восприятие этой теологии должно быть подготовлено усвоением таких инструментов познания, как аристотелевские логика и физика. Впрочем, смысл понятия philosophos часто оказывается настолько широким, что оно применяется для обозначения как мудреца, так и прорицателя, изрекающего оракулы или зрящего видения. Таким образом, "философами" называются Семь мудрецов, Гомер, Фукидид, Софокл, Сократ, Платон, Аристотель и Сибилла. Впоследствии термин philosophos становится даже синонимом понятия человека образованного и ученого, в противоположность людям из народа, необразованным и невежественным. Именно тогда снова начинает употребляться выражение philosophoi kai rhētores, "философы и риторы"; считалось, что и тем и другим присуще искусство владения средствами убеждения, а значит, и способность рассуждать.
В религиозном смысле philosophos - это монах, на практике осуществляющий philosophia, т. е. аскезу, позволяющую ему уподобиться Богу, как то предписывал Платон в Государстве (X, 611 d-e) и в Теэтете (176 b).
Эта смысловая двойственность со всей ясностью проступает в двух следующих текстах. Первый из них принадлежит Иоанну Цецу (начало XII в.): "Ложная философия - это та, которая кичится знанием, в то время как истинная философия - это философия монахов. Ее интересует смерть и умерщвление плоти, она состоит в познании реальностей истинно существенных и в уподоблении Богу, насколько это возможно для человеческого существа. Она сопряжена узами дружества с Премудростью и с Богом, она из искусств есть самое высокое искусство и наука, воспарившая над прочими науками, она - возвышенная музыка, она - средство врачевания души и т. п." (Хилиады Х., 590-598 Leone). Во втором тексте Михаил Пселл защищает Михаила IV Пафлагона (1034-1041) в следующих выражениях: "Между тем я знаю, что этот человек явил полнейшее благочестие после своего пришествия к власти и что он не только усердно посещал церкви Божии, но также выказывал пристрастие к философам, воздавая им исключительные почести. Под "философами" же я понимаю не тех, кто исследовал сущность вещей, и не тех, кто изыскивал начало мира, пренебрегая началами собственного спасения, но тех, кто презрел мир и жил в общении с вещами, возвышающимися над этим миром" (Хронография IV, § 34 = I, р. 73 Renauld). Итак, Цец и Пселл вписываются в проблематику, сформулированную Отцами. Греческие философы имеют ярко выраженную склонность к метафизической интуиции, которая выявляет место, занимаемое человеком в мировом порядке, но их души с легкостью могут отвратиться от веры и погрузиться в созерцание этого миропорядка.
Из всех школ и всех философских течений Греции, как классической, так и эллинистической, к концу Античности и к началу эпохи Средних веков сохранились только платонизм и аристотелизм. В течение II в. стоицизм, эпикуреизм, пифагореизм, кинизм и скептицизм шли к упадку, а затем вообще перестали существовать как живая мысль. Чтобы противостоять аскезе и отречению от мира, которые проповедовались христианами, неоплатоники развили систему, где платоническая философия стала синонимом теологии - теологии, имеющей своей конечной целью уподобление Богу; и они прилагали недюжинные усилия к тому, чтобы доказать полное согласие такой теологии с другими языческими теологиями, как греческими, так и "варварскими". Аристотелевская традиция, с другой стороны, посредством логики и физики обеспечивала доступ к платонической теологии.
Итак, византийский платонизм не являлся плодом непосредственной интерпретации творений Платона. Разумеется, эти произведения были известны и напрямую, но интерпретация, объектом которой они становились, совпадала с той, что предлагалась Плотином, Порфирием, Ямвлихом и особенно Проклом, которого критиковал, оставаясь, однако, в целом ему верным, Дамаский (см. выше, с. 694).
С другой стороны, аристотелизм выжил в византийском мире, в первую очередь, благодаря распространению Исагоги Порфирия, которая была представлена как комментарий на Категории (см. выше, с. 754-755)· Следующие данные могут проиллюстрировать это утверждение. От византийского периода дошли 1000 рукописей Аристотеля, но только 260 рукописей Платона; численное отношение папирусов, сохранивших творения этих двух писателей, оказывается обратно пропорциональным: 44 папируса - в случае Платона и 8 папирусов - в случае Аристотеля. Кстати, подавляющее число рукописей, связанных с Аристотелем, относится к Органону.
Приведенные сведения выявляют черты, характеризующие роль и статус Аристотеля в философской традиции Византии. Изучение Аристотеля служило введением к изучению Платона и сводилось, в сущности, к изучению комментариев к трудам Аристотеля, осуществленных сквозь призму неоплатонизма по образцу Порфирия. И действительно, Аристотель рассматривался как философ, который подводит своей физикой и особенно своей логикой к чтению творений Платона, снабжая читающего инструментами, позволяющими эти творения понимать. Это объясняет тот факт, что труды, посвященные Аристотелю, представляют собой по большей части комментарии к Органону, хотя и другие его трактаты не обойдены вниманием, в чем можно убедиться, просмотрев список Commentaria in Aristotelem Graeca (в GAG, см. выше, с. 763-764). Заметим, что Софоний, автор XIII в., во введении, предваряющем его парафраз De anima, различает два рода комментаторов. Это экзегеты в собственном смысле слова, т. е. те, кто интересуется текстом как таковым и пытается прояснить передаваемое в нем учение; к этой группе принадлежат не только александрийцы, такие как Аммоний, Симпликий и Филопон, но также Александр Афродисийский. И те, кто пишет парафразы, кто стремится интерпретировать темные места в речах Аристотеля, как если бы они имели дело с речью оракула или гадателя; к этой группе, несомненно, принадлежат Фемистий и Пселл. Сам же Софоний пытается продвигаться по третьему пути, промежуточному по отношению к двум упомянутым.
В первое время изучать и преподавать философию в Византии было нелегко, так как условия, налагаемые религиозной ортодоксией, были весьма жесткими. Но постепенно стал развиваться некий "христианский гуманизм", который трактовал языческую мысль как необходимый этап на путях продвижения к христианству, что вынуждало, однако, идти на некоторые компромиссы. Так, например, Исаак Севастократор, брат императора Алексея Комнина (1140), написавший три очерка, в основе которых лежали малые произведения Прокла - О зле, О Промысле и О свободе, - заменил множественное число theoi (= боги) на единственное, daimones - на "ангелов", "оракулы Аполлона" - на "божественные пророчества". Он убрал имена языческих божеств - таких, как Гелиос, Селена, Немесида, Аполлон и Асклепий, которые, вероятно, счел оскорбительными для своей совести. Он удержался также от того, чтобы называть по именам Платона и Сократа. Он сознательно обошелся без упоминания о Tykhē (= случайность), входившей в противоречие с идеей Божественного Промысла. Он вплел в текст Прокла цитации из Псевдо-Дионисия. И для того, чтобы установить связь между Единым, Божественным и множественностью, он ввел три триады Псевдо-Дионисия.
Поддержание преподавания античной культуры на всех уровнях послужило стимулом для передачи текстов, которые являлись носителями этой культуры. Школы, нуждавшиеся в них как в орудиях своей профессиональной деятельности, должны были обеспечивать формирование эрудитов, способных эти тексты понимать, передавать и, главное, изъяснять с помощью своих критических примечаний и комментариев.
По мнению многих историков, царствование Ираклия (610-641) ознаменовало собою конец античного мира. В этот период арабы осуществили свои первые значительные завоевания и, закрыв Средиземное море для международной торговли, подорвали экономическую базу Римской империи. Структура образования сохранилась, но культура переживала относительный упадок. Невозможно определить, в какой мере этому упадку способствовали иконоборческие споры. С негодованием обличая крайности, в которые впадали почитатели мощей и икон - подобий "идолам", - иконоборцы были склонны простирать свое осуждение на светскую культуру. Пагубность их роли в интеллектуальной жизни, возможно, была преувеличена, в том смысле что некоторые признаки оживления интеллектуальной активности стали заметны еще до окончания иконоборческих споров в 843 г. Более того, приблизительно в 754 г. Иоанн Дамаскин, поборник почитания святых икон, имел возможность выступить против политики византийских императоров-иконоборцев, которые не могли принять против него каких-либо ответных репрессивных мер, так как он проживал на мусульманской территории. В творчестве Иоанна Дамаскина сочетаются идеи Порфирия, Аммония и Аристотеля, а светские науки рассматриваются в качестве инструментов, необходимых для теологии. Кроме того, он выражает глубокое восхищение Платоном, философию которого расценивает как до такой степени сообразную учению Христа, что заявляет, будто она непосредственно почерпнута из Ветхого Завета.
В течение этих двух веков, когда философия переживала период упадка, передача текстов продолжалась. Появилось техническое нововведение, а именно: замена унциального письма курсивным, что изменило историю распространения античных текстов более радикальным образом, чем два нововведения, появившиеся в IV в. по P. X., - речь идет о замене папируса пергаментом как писчим материалом и о переходе от свитка к кодексу, т. е. к книге, ставшей прообразом нашей современной книги (относительно всех этих нововведений см. Приложение, с. 867-873). Уменьшив стоимость книг, два первых нововведения позволили значительно расширить их производство. Но взятие на вооружение нового типа письма потребовало существенных усилий по адаптации к нему. Транслитерация предполагала ответственную и трудоемкую работу. Для начала следовало провести дешифровку унциальных строк, тесно примыкающих друг к другу без знаков пунктуации и, как правило, без акцентуации; затем следовало переписать исходный текст, переведя его в курсивное письмо, где встречались сокращения, слова писались раздельно, имели акцентуацию и связывались друг с другом с помощью более или менее разработанной пунктуации. Представляется весьма вероятным, что переписчик, прежде чем приступить к своей работе в собственном смысле слова, "размечал" исходный текст и отдавал его на проверку корректору. Но именно на этих первых подступах к тексту возникало много примечательных ошибок, вошедших в реестры разночтений, составленные палеографами. Транслитерация выступила, таким образом, в роли "фильтра" по отношению к книжной культуре, и все, что просочилось через этот фильтр, дошло до наших дней, остальное же оказалось утраченным.
К середине IX в. благодаря Иоанну Хараксу и Георгию Хировоску почувствовалось наступление некоторой культурной оттепели. Но доминирующей фигурой в те времена был Лев, платоник, которого называли "mathēmatikos", поскольку он был способен читать лекции по любым отраслям знания. Его считают главой новой "школы". Эта школа, созданная басилевсом Феофилом, сыном Михаила II Травла (820-829), во дворце Магнавра, была позднее, в 863 г., преобразована кесарем Вардой. Ее задачей было готовить потенциальных чиновников, и она располагала четырьмя кафедрами: грамматики, геометрии, астрономии и философии. Феодор и Феодегий - иная их деятельность нам неизвестна - преподавали там соответственно геометрию и астрономию, а Комитас, несколько эпиграмм которого сохранились в греческой антологии (Anth. Pal. XV, 36-38), - грамматику; Лев же преподавал философию.
Быть может, более значима деятельность того склонного к платонизму неизвестного и анонимного ученого, который жил в третьей четверти IX в. Он был владельцем прекрасной библиотеки, от которой до наших дней дошел десяток рукописей. Ядром этого собрания (собрания, философского по своему содержанию) являются шесть манускриптов, написанных одной и той же рукой, среди которых - знаменитый Pansinus graecus, 1807, т. е. один из двух манускриптов, положенных в основу современных изданий текстов Платона: упомянутый манускрипт составляет вторую часть двухтомного издания Платона. К этой библиотеке принадлежит также манускрипт, содержащий тексты Максима Тирского и Didaskalikos Алкиноя; два других манускрипта заключают в себе соответственно Комментарий Прокла на Государство и Комментарий Прокла к Тимею; пятый манускрипт содержит единственное свидетельство относительно главных сочинений Дамаския, а последний манускрипт объединяет тексты географов, мифографов, парадоксографов, а также фальсифицированные памятники эпистолярного жанра (Гиппократ и др.). Существование в Константинополе в эту эпоху такого собрания позволяет оценить тот интерес, который поддерживался тогда в отношении платонической традиции.
Это свидетельство обладает тем большей парадоксальной значимостью, что из 280 глав любопытного памятника эрудиции, каковым является Библиотека Фотия (ок. 810 - ок. 893), только три главы посвящены философии: codices 214 и 251, трактующие о Гиерокле-неоплатонике, и codex 212, где речь идет о скептике Энесидеме. В остальном там можно обнаружить только упоминания о теологических трудах и о сочинениях светского содержания, причем среди последних преобладают сочинения исторические. Состав этой библиотеки дает нам довольно ясное представление о том, с чем именно хотели ознакомиться те молодые люди, движимые тягой к знанию, которые посещали собрания, устраиваемые Фотием у себя дома.
В следующем поколении доминирующей фигурой является Арефа (ок. 86о - после 932), которого обычно рассматривают как ученика Фотия. Арефа стал знаменит благодаря тому обстоятельству, что до нас дошли восемь томов его библиотеки, содержащие на полях его собственноручные пометки (пример см. ниже, на с. 872). Список сохранившихся томов дает возможность судить о направленности его интересов: это том Евклида, том Платона (известный Clarkianus, 39), включающий все диалоги, кроме Государства, Тимея и Законов (этот манускрипт рассматривается как второй по значению из позволивших установить текст, положенный в основу современных изданий Платона), Органон Аристотеля, том Лукиана, том Аристида и три тома христианской литературы. Что касается пометок Арефы, то они позволяют оценить уровень его философской и литературной культуры. А тот факт, что до нас дошли многие манускрипты этой эпохи, очень качественно представляющие текст важнейших произведений, несомненно, свидетельствует о том, что Арефа был не единственным эрудированным читателем своего поколения.
К концу X в. сам император, Константин Багрянородный (912-959), выступил одновременно и как писатель, и, что еще важнее, как инициатор огромной энциклопедической работы, которая так никогда и не была доведена до конца. Другая инициатива, будучи менее амбициозной, чем та, которую проявил император, сделала возможным создание Суды, завершенной предположительно в начале XI в.; именно Суда позволяет охарактеризовать с количественной и качественной стороны знания той эпохи в целом ряде областей. Суда, смысл наименования которой остается загадкой, содержит около 30 000 статей: это могут быть как отдельные глоссы, разъясняющие значение какого-либо слова, так и заметки о понятиях, а также исторические, биографические и библиографические справки о знаменитых личностях. Статьи расположены в алфавитном порядке, с некоторыми особенностями, связанными с византийской фонетикой.
Для того чтобы написать свои статьи, посвященные биографиям философов, составители Суды делали многочисленные заимствования из сочинения Диогена Лаэртского О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, из анонимной Жизни Пифагора (с этим сочинением, кстати, знаком Фотий), из Жизни Аполлония Тианского, из Жизнеописаний софистов Филострата, из Жизни Прокла Марина и из Жизни Исидора Дамаския. Для статей, посвященных учению тех или иных философов, составители Суды перерабатывали материал, получаемый из вторых или даже из третьих рук, используя сборник, содержавший в сводном виде доксографические разделы из сочинения Диогена Лаэртского, из комментариев Александра Афродисийского на Топику и Иоанна Филопона на De anima и, быть может, доксографические разделы из сочинения Иоанна Дамаскина Источник знания. Единственный философ, который цитируется непосредственно, - Марк Аврелий. К этому списку можно было бы присовокупить Сонник Артемидора и Эпитому Аристофана Византийского, составленную на основе зоологических трактатов Аристотеля.
В интеллектуальной истории XI века доминируют Михаил Пселл, его приверженцы и ученики.
Пселл родился в конце весьма продолжительного царствования Василия II (976-1025) и был учеником Иоанна Мавропода, который в одной из своих эпиграмм молит Иисуса даровать спасение Платону и Плутарху, так как они и образом мышления, и душою были совсем недалеки от Закона, каковой сам Иисус пришел проповедовать. В течение всей своей жизни Пселл пытался сочетать философию и риторику, приводя их в согласие между собою, но рассматривал их не как самоцель, а как средства формирования совершенного человека, при том, однако, условии, что к этим средствам будет присоединена некоторая доля политики. В таком духе он и реформировал "университет". Начинающих сначала приобщали к грамматике, риторике и диалектике (trivium), которые преподавались его другом и коллегой Никитой. Затем переходили к предметам, относящимся к высшему образованию: к арифметике, геометрии, музыке и астрономии (quadrivium). И только потом приступали к философии, начиная с логики Аристотеля.
В "университете" Иоанн Итал, наиболее выдающийся ученик Пселла, стал в 1055 г. его преемником в качестве "консула философов". Вместе со своим учеником Евстратием, которому латинский мир воздаст особое почитание как комментатору Никомаховой этики, Итал был автором внушительного числа произведений; у обоих было много учеников. В эту эпоху философия в Византии приобрела такое значение, что Поль Лемерль считает возможным говорить о "правительстве философов".
В течение последних пяти веков существования Византийской империи наблюдается возрастание антицерковных тенденций, развивающихся в русле высвобождения философской мысли. Этот феномен, по сути, совпадал с возрождением неоплатонизма Прокла. Судя по всему, Итал именно как представитель этого направления был осужден церковным собором. Около 1076-1077 г. десять пунктов, выдвинутых без упоминания имени Итала, были осуждены на другом соборе. Но 13 марта 1082 г., в Неделю православия, учение Итала, сжато изложенное в одиннадцати статьях, было предано анафеме в присутствии самого повинного профессора. Вот краткое содержание девяти первых обвинений, которые Итал признал основательными. Итал обвинялся в следующем, 1) Он рационально объяснял воплощение Христа и наличие в нем двух природ - божественной и человеческой. 2) Реанимировал заблуждения древних языческих философов относительно человеческой души, неба, земли и творений. 3) Учил о метемпсихозе и тем самым отрицал бессмертие души и жизнь будущего века. 4) Исповедовал вечность материи и Идей. 5) Ставил греческих философов и ересиархов над Отцами Церкви и над святыми. 6) Отрицал чудеса Христа, Девы Марии и святых. 7) Рассматривал светскую культуру не только как элемент интеллектуального формирования человека, но и как сокровищницу истины. 8) Признавал существование Идей, утверждая, что материя существует сама по себе, воспринимая Идеи, и, значит, отрицал абсолютную независимость Творца (ср. статью 4). 9) Учил, что люди воскреснут в иных телах, чем те, в которые они облечены в этом мире (ср. статью 3). После предания анафеме Италу было воспрещено заниматься преподаванием в любых, как публичных, так и частных, формах и он был сослан в монастырь. Сохранились некоторые из его философских рассуждений (около ста кратких текстов) и фрагменты комментариев на Аристотеля, подававшие меньше поводов для осуждения, чем его платонические сочинения.
Подобные же меры были приняты и против учеников Итала, но в конечном счете все они оказались оправданы. Осуждение Итала повлекло за собой временное замалчивание платонизма в пользу аристотелизма, что можно видеть в царствование Мануила Комнина на примере вступительной лекции, прочитанной Михаилом Анхиальским, новым "консулом философов". Такого рода перемены вписывались в непресекающуюся традицию, имеющую глубокие корни, и не содержали в себе ничего революционного; речь шла, в первую очередь, о смене акцентов: стали в меньшей степени интересоваться метафизикой, а в большей степени - логикой, эпистемологией и космологией.
Мы были бы лучше осведомлены относительно ситуации, возникшей после этого осуждения, если бы было издано полное собрание сочинений Феодора Смирнского, который стал преемником Михаила Анхиальского. Соотношение сил между платонизмом и аристотелизмом представляется недостаточно выраженным. Прокл становится объектом резких нападок в большом манифесте Николая Мефонского - в его Разъяснении, сводящемся к последовательному опровержению Начал теологии, но вместе с тем именно Прокл выдвигается на первый план братом императора Алексея Комнина Исааком Севастократором (1140), который, как мы уже говорили, написал три очерка, вдохновившись малыми произведениями Прокла О зле, О Промысле и О свободе. В эту же эпоху изучению Аристотеля покровительствовала Анна, дочь императора, относительно которой ее мать Ирина Дукена вынашивала амбициозные планы и которой пришлось удалиться в монастырь после обвинения в подготовке заговора против своего брата Иоанна (1118-1143). Михаил Эфесский (XII в.) и Евстратий Никейский (1050-1120) деятельно способствовали обновлению аристотелизма. Следуя Стефану Александрийскому, Михаил Эфесский написал комментарии ко многим трактатам Аристотеля по вопросам логики, риторики, биологии и этики, не оставив без внимания его Метафизику и даже Политику. Со своей стороны, Евстратий Никейский снабдил комментариями, в частности, Никомахову этику и Вторую Аналитику, переведенные на латинский язык, эти комментарии имели большое влияние на Западе. И, наконец, Феодор Продром (ок. 1080 - после 1160) написал логическое сочинение, до сих пор еще мало изученное: это комментарий на Исагогу Порфирия, озаглавленный Xenedēmos (или, иначе, На "Пять звучаний"), и комментарий - среди прочих - на II книгу Второй Аналитики, который будет частично воспроизведен в пересказе, приписываемом Иоанну Хортасмену (ок. 1370 -1436/1437); относительно всего этого см. главу "Аристотелизм" Части шестой, с. 757-760).
Григорий Коринфский хронологически - первая из видных фигур XII в., но не самая важная, если сравнить его с братьями Цецами. Старший, Исаак, умер еще молодым человеком в 1138 г. Его младший брат Иоанн прожил намного дольше и, несмотря на трудности в начале карьеры, оставил значительное литературное наследие. Он был экстравагантной личностью, писал практически на все темы и имел многочисленных покровителей. В европейском мире Иоанн Цец стал одним из первых людей, зарабатывавших себе на хлеб литературной деятельностью; будучи плодовитым автором, он, по собственному свидетельству, написал более 60 книг. Большинство этих произведений прямо или косвенно связаны с его преподавательской деятельностью и посвящены Гомеру. До нас дошли три его сочинения, в которых предложена аллегорическая интерпретация Гомера, причем принципы такой интерпретации почерпнуты у различных философских школ.
Первым из этих сочинений является комментарий на Илиаду, составленный около 1140 г., когда Иоанну Цецу было не более 30 лет. Излюбленная тема Цеца - аллегория, но он разбавляет ее рядом более или менее существенных соображений, заимствованных из схолий, т. е. из примечаний, объясняющих отдельные термины, выражения или целые места из Илиады, схолии эти находятся в более полном манускрипте (с ним был знаком Евстафий) названной поэмы Гомера - Venetus А. Комментарий Цеца, не сохранившийся в своем целостном виде, до сих пор еще не опубликован.
Два других сочинения адресованы совершенно иному кругу читателей. Это Аллегории Гомера, полный текст которых стал недавно доступным: Аллегории Гомера, на "Илиаду" и на "Одиссею", 1-13, 13-24. Речь идет о двух пространных поэмах, посвященных императрице Ирине, супруге Мануила I. Урожденная Берта фон Зульцбах, императрица, состоявшая в свойстве с императором Конрадом III Гогенштауфеном, была представлена еще молодой девушкой к Константинопольскому двору. Поэтому она высказала пожелание, чтобы было написано несложное введение к творчеству величайшего поэта ее приемной родины. Цец согласился взять на себя эту задачу. В первых 527 стихах своей Хроники - единственных, которые до нас дошли, - он рассуждает об аллегории как таковой.
Но из всех византийских ученых, быть может, наиболее полное представление мы имеем о Евстафии, самые значительные произведения которого дошли до наших дней. Родился он около 1115 г., а в 1185 г. прекрасно проявил себя во время захвата Фессалоники норманнами. Умер Евстафий приблизительно в 1195-1199 г. Прославившийся, в первую очередь, своими комментариями на Илиаду и Одиссею, Евстафий - автор малооригинальный, но он использует большое количество чужих произведений, что и делает интересным его собственное творчество.
Сначала преподаватель риторики в патриаршей школе Константинополя, Евстафий затем стал митрополитом Фессалоникийским (ок. 1174-1177). Его Parekbolai на Илиаду и Одиссею дошли до наших дней, в рукописях, предположительно написанных рукою самого автора. Наиболее правдоподобна гипотеза, что это - текст лекций, которые он читал в патриаршей школе до своего отбытия в Фессалонику. Осуществить эту гигантскую работу Евстафию позволило то обстоятельство, что он имел в своем распоряжении не только экзегетические комментарии на Илиаду и Одиссею, составленные византийцами, но и отредактированный вариант (более полный, чем дошедший до нас в Venetus А) той компиляции, которая была сделана в IX в. и которая содержала в себе критический аппарат к текстам Гомера. Вот почему Евстафий может воспроизводить интерпретации физического, морального и исторического порядка, относящиеся к очень многим местам из Илиады и Одиссеи, - интерпретации, получившие развитие в особенности в среде стоиков.
Взятие Константинополя венецианцами и их союзниками в 1204 г. и перемещение византийского двора, вплоть до 1261 г., в Никею означало время приостановки культурного развития империи. Император Иоанн Дука Ватац (1222-1254) учредил в Никее школу философии, которую сначала возглавлял Никифор Влеммид (1197-1272). Он был послан во Фракию, в Македонию, на гору Афон и в Фессалию, в частности, с целью купить драгоценные рукописи, а при необходимости сделать с них копии. Никифор писал сочинения на научные и философские темы, которые использовал как учебные пособия. Прекрасными примерами таких учебных пособий являются его логика, вдохновленная Исагогой Порфирия, и краткий курс физики.
После того как, в 1261 г., Константинополь был отвоеван византийскими войсками, "университет" был восстановлен. Но в царствование Андроника II Палеолога (1282-1328) признаки необратимого экономического и политического упадка становились все более очевидными, хотя парадоксальным образом именно тогда культурная жизнь достигла беспрецедентно высокого уровня. Среди первенствующих ученых эпохи династии Палеологов наиболее значимая фигура - Максим Плануд (ок. 1255 - ок. 1305). Его интересы простирались на все области тривиума и квадривиума. Более того - явление, исключительное для этой эпохи, - его знание латинского языка позволило ему осуществить перевод многих текстов, созданных на Западе. Среди современников Максима Плануда, представляющих меньший интерес, чем он сам, следует упомянуть Софония, опубликовавшего парафразы сочинений Аристотеля; Мануила Мосхопула (род. ок. 1265); Димитрия Триклиния (род. ок. 1316-1319); Георгия Пахимера (1242-1310), который, будучи в равной мере склонным и к платонизму, и к аристотелизму, написал в платоническом духе Парафраз Дионисия Ареопагита (ок. 1280) и продолжение принадлежащего Проклу Комментария на вторую часть платоновского Парменида, а в аристотелевском духе - Эпитому философии Аристотеля в двенадцати книгах и, около 1300 г., Тетрабиблос, иначе Quadnvium, или Трактат о четырех науках. Георгию Пахимеру мы обязаны также копией Комментария Прокла к Алкивиаду I Платона и сокращенным изложением сочинения Боэция De differentiis topicis, ранее переведенного с латинского языка на греческий Мануилом Холоволом.
В начале XIV в. оказываются противопоставленными две концепции Аристотелевой науки - "современная", в большей степени ориентированная на астрономию, и "древняя", в большей степени обращенная к физике. "Модернисты" представлены Никифором Хумном (1250-1327), который около 1315 г. написал девять трактатов, касавшихся проблем вечности мира и вечности материи и озаглавленных О природе мироздания, о первых и простых телах, о материи и формах. Его наиболее оригинальным произведением является Опровержение Плотина относительно души - изложение психологии перипатетиков, адаптированное к креационистской тематике. Без колебаний отвергая положения о предсуществовании души и о припоминании, Никифор Хумн поддерживает, в противовес платонизму, аристотелевскую теорию абстракции. В свою очередь, Феодор Метохит (1270-1333) пишет в 1317 г. Начала астрономической науки - парафраз Альмагеста Птолемея - и дает полное изложение Аристотелевой науки о природе в работе, озаглавленной О физике Аристотеля в целом и посвященной вопросам физики, психологии, биологии и метеорологии. В своих Двух обличениях невежественных писателей, сочиненных в 1323-1324 г., Феодор Метохит утверждает превосходство Птолемеевой астрономии и математики над древней физикой, понимаемой так, как ее интерпретирует Никифор.
По мере захвата Малой Азии турками гора Афон становилась все более значимым центром монастырской жизни Византии. Синайский монах Григорий обосновался там в царствование Андроника II (1282-1328) и ввел "исихию", т. е. "квиетизм", и молитвенные приемы, практикуемые в среде восточных монахов. С помощью этих приемов монах должен отыскивать то место в сердце, где сосредоточены способности души: прижимаясь подбородком к груди, он не отрывает взгляда от своего пупка, старается почти не дышать и непрерывно призывает имя Иисусово. Таким образом можно достичь непосредственного единения с Богом. Адепты этих молитвенных приемов рассказывали, что им дано было видеть великий свет, преисполнявший их неизреченной радости, - нетварный свет Божий, отличный от божественной сущности, тот свет, который был явлен апостолам на горе Фавор.
С таким учением столкнулся Варлаам, когда он вынужден был укрыться на горе Афон. Будучи греком по крови, но не по языку, Варлаам родился в Семинаре (Калабрия); в 1328 г. он прибыл в Грецию, в Фессалонику, ради изучения греческого языка. Приблизительно в 1330 г. Варлаам отправляется в Константинополь, где ему удается завоевать благосклонность императора Иоанна VI Кантакузина (1341-1355), который возлагает на него преподавание философии в монастыре Спасителя. Вследствие поражения во время публичного диспута с Никифором Григорой, чья репутация затмевала его собственную, он удаляется на гору Афон, где оказывается среди монахов, проникнутых мистицизмом и враждебно настроенных против классических исследований и схоластики.
Ополчившись на главного представителя этого мистического направления, а именно на Григория Паламу, который выступил с защитой положений исихастов ("квиетистов") в двух своих произведениях: В защиту священнобезмолвствующих (13371341) и Сто пятьдесят глав физических, богословских, нравственных и практических (1350), Варлаам пишет, в свою очередь, Малые труды против исихастов. В Послании Игнатию-исихасту - единственном из этих малых трудов, дошедшем до наших дней, тогда как все другие известны нам только по цитациям, приводимым противниками, - содержится сильная по своей аргументации защитительная речь в пользу рационального метода, представленного Платоном и Аристотелем, а также в пользу необходимости прибегать к светской науке для разрешения теологических вопросов.
Исихастские споры завершились поражением Варлаама; он был осужден на соборе 1341 г. Дело дошло даже до канонизации Григория Паламы. Однако это не помешало Григорию Акиндину, который сначала был врагом Варлаама и другом Паламы, а затем возглавил движение антипаламизма, написать трактат в семи книгах о сущности и действовании Бога, причем первые две книги трактата - это почти дословно переведенные извлечения из Суммы теологии Фомы Аквинского.
Проведя три года в тюремном заключении после победы "паламитов" на соборе 1351 г., Никифор Григора (1295-1360) выступает с резкой критикой как исихастов, так и их противников. В своей трилогии, направленной против Варлаама, в которой Antilogia посвящена смирению, Philomathēs - высокомерным людям, a Phlorentios - мудрости, Никифор Григора предстает как философ, апеллирующий и к Плотину, и к Аристотелю, и к Проклу и довольно убедительно настаивающий на согласии (symphonia) между греческими философами и Отцами Церкви.
Что касается Николая Кавасилы (ок. 1320 - ок. 1398), который был сторонником Иоанна Кантакузина во время гражданской войны (1341-1355), то он удалился в Манганский монастырь. Две его книги - О жизни во Христе и Изъяснение божественной литургии, написанные около 1380 г., составили эпоху в истории мистицизма. Противник Никифора Григоры, он объявил писания Паламы непогрешимыми, однако Никифор не принял это во внимание и, осудив отшельническую жизнь, отмежевался от исихастов.
Значение исихастских споров огромно, так как они выходят за рамки теологии. Мы имеем дело с борьбой между университетской культурой, связанной с классической традицией, и монашеской духовностью, не испытывающей к эллинизму, который совпадает для нее с язычеством, ничего, кроме ненависти и презрения. На одном полюсе этого противостояния находятся схоластики, подобные Варлааму, и гуманисты, подобные Никифору Григоре, а на другом - монахи и их глава Григорий Палама, пребывающие в убеждении, что молитва и созерцание составляют высшую ступень христианской жизни. Этот конфликт привел к радикальному размежеванию позиций и высветил те вопросы, в которых Церковь и приверженцы эллинистического гуманизма придерживались прямо противоположных воззрений.
В XV в. мы обнаруживаем в лице Плифона ярко выраженную ностальгию по античной культуре и приверженность Платону, - но уже вдали от Константинополя, в Мистре. Во время правления Кантакузина латинское Ахайское княжество, постепенное отвоевывание которого началось с первых побед, одержанных Михаилом VIII над Вильгельмом Вильардуэном, превращается в деспотат - "деспотат Мистры", по названию города, находящегося недалеко от древней Спарты, где Вильардуэн воздвиг свой самый укрепленный замок. Этот деспотат, законодательно являвшийся уделом второго сына императора, превратился практически в независимое государство: в 1402 г. его границы простирались до Матегрифона (Акова), в 1415 г. - до Коринфа, в 1432 г. - до Коринфского залива на севере и побережья Ионического моря на западе.
Именно там жил и трудился Георгий Гемист Плифон, который родился и получил образование в Константинополе, а впоследствии провел некоторое время при мусульманском дворе Адрианополя. Этот удивительный человек изменил свое имя "Гемист" ("полный", "дородный") на "Плифон" ("полный", "наполненный"), означающее практически то же самое, но более созвучное имени "Платон" ("широкий", "пространный"). Платон, известный Плифону, - это Платон, принадлежащий традиции Пселла, который черпал свое вдохновение в неоплатонизме. Все более и более увлекаясь мистицизмом, Плифон задумал - в середине XV в. - возобновить попытки Порфирия, Ямвлиха и Прокла основать на руинах христианского вероисповедания новую универсальную религию. Противником Плифона был Георгий Схоларий (1405-1472), написавший комментарии на Исагогу Порфирия и на многие логические трактаты Аристотеля, следуя томистской методике. Комментарий каждого разбираемого места предваряется общим введением; затем следуют вопросы и возражения, на которые даются ответы. В своем сочинении Против Плифоновых апорий, касающихся Аристотеля он выступает с возражениями на краткий трактат Плифона О различиях между Платоном и Аристотелем, написанный в 1439 г. Трактат Плифона можно расценивать как первую в новой истории попытку сопоставления двух систем мысли, которые начиная с III в. рассматривались как взаимодополняющие; при этом намерение автора состоит в том, чтобы доказать неизменное превосходство ученика Сократа над Стагиритом.
Присутствие Плифона в Ферраре, а затем во Флоренции на соборе, ставившем своей целью объединение Церквей (14381439), может рассматриваться как наиболее значительное событие в его жизни, так как именно Плифон стоит у истоков возрождения платонической философии на Западе. Под влиянием Плифона Козимо Медичи стал вдохновителем проекта, который позднее был реализован Марсилио Фичино, основавшим в 1459 г. во Флоренции Платоновскую Академию.
О двух авторах, Георгии Трапезундском и Виссарионе, продолживших за пределами Константинополя те споры, которыми были отмечены последние годы империи, мы говорили выше, в Части шестой (см. с. 759). В сочинении Против клевещущего на Платона Виссарион пытается показать, что наветы на Платона со стороны Георгия Трапезундского по большей части сводятся к фактическим ошибкам.
Итак, византийский мир до самого конца ревниво оберегал унаследованную им греческую культуру. И хотя в этом мире безраздельно господствовала одна религия - христианство, философия, неразрывно связанная с риторикой, продолжала передаваться из поколения в поколение, конечно, подвергаясь интерпретации, делавшей ее приемлемой для тех, кому она предназначалась.
Здесь будут представлены только два автора - Пселл и Плифон (их место в истории уже было определено: см. выше, с. 836, 844-845), поскольку они более других демонстрируют именно такое восприятие греческой философии византийским миром. Византийцы читали тексты Платона и Аристотеля, однако естественная для них интерпретация этих текстов исходила из неоплатонических школ Афин и Александрии, которые с самого начала - в рамках энциклопедического образования, где риторике отводилось привилегированное место, - искали согласия между всеми философиями и всеми теологиями, между философией и теологией, между христианской теологией и другими теологиями. По их мнению, Аристотель должен был служить введением к Платону, причем не к тому Платону, который был исторически известным философом, а к Платону-теологу, который передавал посвященным (особенно во второй части Парменида) религиозную доктрину, согласную со всеми другими религиями, и прежде всего с христианством. Поэтому понятно, почему византийцы, обеспечившие передачу философских текстов в своих собственных интересах, направили усилия не на изобретение новых форм мысли, а на достижение наиболее полного синтеза тех различных течений мысли, которые составляли их духовную атмосферу.
С этой точки зрения наиболее интересным для нас мыслителем является Пселл. Ему одному реально удалось осуществить двойной синтез: между языческими теологиями, как греческими, так и "варварскими", с одной стороны, и между этими языческими теологиями и христианской теологией - с другой.
Основную часть своего времени Пселл посвящал служению императорам - занимаясь написанием Хронографии. Но его деятельность и влияние не ограничивались дворцом, так как он заведовал кафедрой философии в "университете". В качестве преподавателя он пользовался большим успехом и привлек к себе множество учащихся. Помимо Хропографии, которая начинается с царствования Василия II и которая, изобилуя забавными эпизодами и личными заметками, по жанру ближе к мемуарам, чем к официальной истории, Пселл писал надгробные речи для своих друзей, родственников и известных людей; ему принадлежит огромная корреспонденция, а также сборник, названный издателями De omnifaria doctrina, который представляет собой совокупность небольших трактатов, посвященных различным философским понятиям и в большинстве своем написанных под влиянием De philosophorum placitis Плутарха, и т. д.
Полученное Пселлом образование, внедрению которого он и сам впоследствии способствовал как преподаватель императорской школы, объясняет свойственное ему стремление к синтезу. В надгробном похвальном слове в честь своего учителя Никиты Пселл признается: "Прежде чем я отдался философии, я был влюблен в риторику", - и в этом он идет по стопам Дамаския (см. главу "Платонизм" Части шестой, с. 694). Чтобы сформировать собственный стиль, он терпеливо и прилежно читал Демосфена, Платона, Плутарха и Лисия. Вот почему в одном из своих писем он доверительно сообщает: "Я сочетаю философию с риторикой и стремлюсь достичь согласия со всеми вещами с помощью их обеих".
Целью курса философии, который обеспечивал Пселл в императорском "университете", было преподать, посредством Аристотелевой логики и физики, основы философской мысли. Довольно точное отображение этого преподавания можно найти в Малых философских произведениях, опубликованных в 1989 г. под названием Philosophica minora, в двух томах, где трактуются проблемы логики, естественных наук, метафизики и философской теологии. Эти примечания к курсу и ответы на вопросы, касающиеся конкретных философских проблем, - труд истинного преподавателя философии. Однако философия представлялась Пселлу лишь предуготовлением к метафизике, а в этой области все проистекало от Аристотеля или, точнее сказать, от аристотелевской интерпретации Платона, переданной через Плотина и особенно через Прокла. Таким образом, понятно, почему метафизика оказывается тождественной теологии. С другой стороны, история философии, как, впрочем, и у Прокла, не ограничивалась у Пселла греческой мыслью. Она простиралась и на "варварскую" мудрость (Египет, Халдея, Палестина) и должна была достигнуть гармонии с христианской верой.
И действительно, наиболее ценные, в силу их количества и качества, сведения Пселл сообщает нам именно о Халдейских оракулах (относительно этих загадочных текстов см. главу "Платонизм", с. 689). Халдейским оракулам Пселл посвятил целый ряд малых произведений. Три важнейшие из них - следующие:
1. Комментарий на "Халдейские оракулы".
2. Изложение халдейских верований.
3. Очерк верований халдеев.
Наряду с этими основными сочинениями, в его трудах там и тут встречаются краткие ученые рассуждения, в которых Пселл сжато излагает систему халдеев. Оракулы окажут определяющее влияние не только на Пселла: еще и в XIV в. Никифор Григора, комментируя трактат Синесия О сновидениях, будет их широко цитировать. А Георгию Плифону мы обязаны первым изданием Халдейских оракулов (под названием Магические оракулы учеников Зороастра).
Итак, подобно Проклу, Пселл хочет гармонизировать теологии Платона и Пифагора и теологические учения Орфических рапсодий и Халдейских оракулов. Но, в отличие от Прокла, он пытается согласовать эти языческие теологии с теологией христианской. Теория плагиата, согласно которой все написанное греками заимствовано у Моисея, позволяет ему достигнуть этой цели. Однако именно интерес Пселла к Халдейским оракулам вынуждает его выступать против теургии, прорицательства и культа демонов. Эти выступления, которые были сочтены малоубедительными, не спасли его от обвинения в языческих тенденциях, выдвинутого Иоанном Ксифилином из Трапезунда.
Пселл стремится реализовать тот обширный синтез всех дисциплин, включая и оккультные науки, который пытались осуществить неоплатоники Афинской школы. Все управляется каузальностью в рамках универсального детерминизма. Каждая реальность имеет свою причину, и, двигаясь от следствий к причинам, можно взойти к Богу - первой причине, - который, однако, действует через посредство природы каждой реальности. Хотя у всего есть свое собственное основание существования, это не значит, что все причины нам известны. Божественное недоступно для нас в своей целостности, но и природа не может быть познана в своей целостности путем рассуждения. Только ум, который превыше рассуждения, постигает вещи непосредственно, без доказательства, через интуицию.
Таковы идеи, развиваемые в трактате О золотой цепи. Тема Золотой цепи напрямую связана со следующим знаменитым местом из Илиады. Зевс собрал богов на самой вершине Олимпа. Он воспрещает им оказывать помощь троянцам или данайцам и грозит тем, кто вздумает его ослушаться. Свою речь он заканчивает такими словами:
Или дерзайте, изведайте, боги, да все убедитесь:
Цепь золотую теперь же спустив от высокого неба,
Все до последнего бога и все до последней богини
Свесьтесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю
Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились!
Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, -
С самой землею и с самым морем ее повлеку я
И моею десницею окрест вершины Олимпа
Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет -
Столько превыше богов и столько превыше я смертных!
(.Илиада VIII, 18-27)[1]
В соответствии с неоплатонической метафизикой трех ипостасей, Кронос, следующий за Ураном, уподобляемым Единому, рассматривается как чистый Ум, который дает рождение Мировой Душе и с которым сопряжены узы творения в целом. Определив место, занимаемое Зевсом в этой системе, Пселл переходит к этимологии его имени. Бог этот называется то "Зевс", то "Дий". Два имени, слитые в одно, выражают его функцию и его потенцию. Зевс дает рождение всем богам, всем ангелам, всем героям и соответственным существам женского рода. Если перечисленные существа разделены на пары, то это значит, что мужские божества соотносятся с Умом, а женские божества - с Душами.
Для Пселла золотая цепь есть символ сцепления всех вещей. Она связывает низшие существа с первой причиной. Но, даже соединенные с Зевсом, низшие существа не способны заставить его спуститься вниз, в то время как Зевс может заставить их подниматься вверх, подчиняя двоякому движению: "исхождение" /"возвращение".
Трактат завершается интерпретацией темы золотой цепи в духе христианства. Но в данном случае речь идет только о способе выражения. Пселл ограничивается тем, что заменяет имена Зевса и других языческих божеств именами христианского Бога и небесных духов. Он объясняет, что золотая цепь - не что иное, как связь ангелов и людей с тем Богом, который находится на верхнем конце этой цепи.
При таком подходе цель человеческого существования состоит в уподоблении Богу посредством добродетели. Для достижения этой цели надо преодолеть множественные уровни добродетелей, впервые выделенные и описанные Порфирием (Сентенции, 32): гражданские добродетели, которые в чувственном мире регулируют отношения человека с ему подобными; очищающие добродетели, которые позволяют мудрецу абстрагироваться от чувственного, чтобы достигнуть бесстрастия на пути к умопостигаемому; добродетели созерцательные, имеющие своей целью созерцание умопостигаемого; добродетели теургические, позволяющие через экстаз соединиться с первым Богом.
Пселл не ограничивается выявлением скрытого смысла мифов и прояснением символов, заключенных в числах; он аллегорически перетолковывает притчи и делает это уже не на ученом языке, а на языке народном, обнаруживая тем самым, что ему также присуща способность образного осмысления вещей божественных.
Плифон примет положения Пселла и доведет их до крайности. Платонизм побудит его к отрицанию христианства. Иудаизм и производные от него религии исповедуют общую им всем веру в "единого Бога, Творца неба и земли". Все сущее является прямым и непосредственным следствием деятельной и свободной воли всемогущего Бога. Именно этот догмат стал камнем преткновения для платонизма в целом и для такого платоника, как Плифон. Ни одна причина не может приводить к следствиям, сущностно отличным от нее самой. Существа, разнящиеся по своей природе, с необходимостью должны происходить от причин, также субстанциально друг от друга разнящихся. Доказывая необходимость посредников между первоначалом вещей и различными реальностями чувственного мира, платонизм Мистры доходит, таким образом, до оправдания и реставрации политеизма.
Все эти идеи сформулированы в трактате Законы, догматическом сочинении, где теология соединяется с философией. Законополагающие принципы выдвигаются здесь без какого-либо обоснования. Работа содержит свод социальных, политических, моральных и религиозных реформ. Конечная цель, по Плифону, заключается в том, чтобы обеспечить человеку соответственную ему форму счастья. Но сначала нужно познать человека, а познать человека невозможно без определения его места в мироздании.
Универсум Плифона населен существами божественными и не божественными; первые - это чистые умы, пребывающие в занебесной области, вторые, состоящие из души и тела либо из одного только тела, обитают в небесах и в подлунном мире. Весь универсум эманировал, в нисходящем порядке, из мысли Зевса, великого бога, первоначала, и совечен ему, ибо происходит из него как из причины, а не во временном смысле. Следовательно, Зевс не может изменить свою волю. Так же как и универсум, он подчинен жесткому детерминизму через непреложную связь с Судьбой, с Heimarmenē.
Реальности классифицируются в порядке их генерации. Посейдон, старший сын Зевса, ведает творением в целом, его братья - стихиями, Гера - числом существ и их размножением, низшие боги - законами бытия. По мере того как мы продвигаемся вниз по иерархической лестнице, соответствующие полномочия становятся все менее и менее общими, так как согласно платоновской теории идей общее объемлет собою частное. За сферой богов следуют гении, демоны, души, обособленные от тел, бессмертные, как боги, но способные впадать в грехи и заблуждения, и, наконец, люди, состоящие из души и тела, чье предназначение - уподобляться богам.
1. Абстрактные категории = мир надчеловеческий, или божественный, = Зевс и дети Зевса
А) Категории вневременные = законнорожденные дети Зевса
01. бытие = Зевс (Бог)
02. действительность = Посейдон (Noys)
03. возможность = Гера
04. тождество = Аполлон
05. различие = Артемида
06. покой = Гефест
07. движение
a) спонтанное = Дионис
b) сообщаемое извне = Афина
08. астральная природа = Атлант
a) блуждающие звезды = Тифон
b) неподвижные звезды = Диона
09. демоническая природа = Гермес
10. человеческий дух = Плутон
11. телесная природа = Рея
12. эфир и тепло = Латона
13. воздух и холод = Геката
14. вода и текучесть = Фетида
15. земля и твердость = Гестия
В) Категории временны́е = незаконнорожденные дети Зевса
16. время = Кронос
17. продолжение рода = Афродита
18. телесная жизнь человека = Кора
19. животная жизнь = Пан
20. растительная жизнь = Деметра
II. Конкретные категории = дети Посейдона
A) Категории бессмертные = законнорожденные дети Посейдона
21-27. Солнце, Луна и прочие блуждающие звезды, или планеты, = Гелиос, Селена, Эосфор, Стилбонт, Фенонт, Фаэтон, Пироэнт
28. светила, или неподвижные звезды, = прочие, безымянные, астральные боги
29. демоны
B) Категории смертные = незаконнорожденные дети Посейдона
30. люди
31. животные
32. растения
33. неорганические субстанции
Эта таблица, похожая на те, которые можно составить исходя из комментариев Прокла, синтезирует все, что обнаруживается в греческой философии. Бытие, тождество, различие, покой и движение суть пять родов из платоновского Софиста. Действительность и возможность, без сомнения, заимствованы у Аристотеля. Эфир, воздух, вода и земля эквивалентны четырем стихиям, принятым философами со времен Эмпедокла. А противопоставление неподвижных и блуждающих звезд восходит к Тимею Платона. Остальные категории являются еще более известными.
Посредством имен олимпийских богов Плифон обозначает бытие и его законы, природу и происхождение сущих, сходство и различие между ними. Боги Плифона сродни умопостигаемым идеям, но таким, которые стали личностями.
Для Плифона философия есть теология - "националистическая" теология постольку, поскольку она укоренена в греческой традиции: "Люди придерживаются весьма различных мнений о божестве... Что до нас, то мы останемся приверженцами учения, с которым лучше всего знакомы, т. е. учения Зороастра, которое проповедовали также Пифагор и Платон; оно превосходит все прочие своей правильностью, а кроме того, для нас это учение национальное" (Законы)[1]. У Плифона, основавшего в Мистре, неподалеку от древней Спарты (на Пелопоннесе), своего рода тайное общество, где он преподавал неоплатонизм, можно обнаружить в обостренной форме то ностальгическое чувство, которое с давних пор побуждало греческих мыслителей заново усваивать, как нечто им безраздельно принадлежащее, весь комплекс отечественных традиций, включая и мифы. Но кому было по силам осуществить такие планы? Только царь может противостоять деспотизму сильных мира сего, с одной стороны, и деспотизму народа - с другой. Но достоинство законов, которые должны вдохновлять царя на подобную деятельность, с необходимостью зависит от наших представлений о Боге: он един, он промыслитель, он есть совершенство.
За всей этой системой вырисовывается неоплатонический идеал гармонии, существующей между философией и теологией, идеал, который у Плифона вписывается в рамки особой религии со своим культом и своим богослужением. Кстати, первая глава Законов, названная "Культ богов", включает календарь религиозных праздников. Это вполне естественно для мыслителя, говорившего Георгию Трапезундскому во время своего пребывания во Флоренции, что скоро весь мир примет религию, которая, не являясь ни христианством, ни исламом, не будет расходиться с древним язычеством.
Итальянские гуманисты испытывали к Плифону, умершему 26 мая 1452 г., столь глубокое благоговение, что в 1475 г. его бренные останки были извлечены из могилы и перенесены в Римини, в церковь Св. Франциска, по распоряжению правителя Римини Сиджизмондо Пандольфо Малатесты, отвоевавшего Мистру у турок. Так прах платоника из Мистры нашел пристанище, подобно его ученикам и его идеям, в той Италии, которая одна только могла отныне стать колыбелью Возрождения.