3. "ДИСТИХИ КАТОНА" И "ИЗРЕЧЕНИЯ СЕМИ МУДРЕЦОВ"

Особым видом эпиграммы уже в греческой литературе были "гномы"- моральные сентенции, изложенные в стихотворной, легко запоминающейся форме. От римской литературы республиканского периода до нас таких стихотворных дидактических произведений не дошло, но "Поучение сыну" Катона Старшего, написанное прозой, переходя из поколения в поколение и вбирая в себя постепенно взгляды более поздних времен, стало по-видимому, тем прототипом, под который стали, так сказать, "подгонять" сборники практически-моральных изречений. Изложение такого свода обиходной морали в стихотворной форме напрашивалось само собой, особенно если учесть распространенность этой формы у стоиков и неопифагорейцев. Именно такая сводка правил практической мудрости - весьма практической, как мы увидим - дошла до нас в так называемых "Дистихах Катона" и в стихотворных "Изречениях семи мудрецов". Не обладая особенно высокими художественными достоинствами, эти произведения дают ясное представление о ходячей морали, пригодной для среднего человека в императорском Риме [1].
Точно определить время составления сборника не удалось. От IV в. н. э. сохранились надписи, использующие отдельные изречения, а в письме Виндициана, советника императора Валентиниана, имеется уже ссылка на сборник, якобы написанный некиим "Катоном". Итак, в IV в. этот сборник уже существовал. Влияние христианской морали на нем еще не отразилось, хотя скептическое отношение к языческим верованиям и обрядам уже проступает то тут, то там, но оно не носит того патетического обличительного характера, который присущ сочинениям писателей раннехристианского периода, боровшихся в то время за власть над умами. Интересно отметить, что, несмотря на отсутствие специфических черт христианского нравоучения, этот сборник пользовался впоследствии чрезвычайно широким распространением и уважением в средневековых монастырских школах в качестве учебного материала. Легкий по языку и по содержанию, практически применимый в житейском обиходе, он был очень подходящим материалом для школьников. Кроме значительного количества рукописей, сохранивших нам латинский оригинал, имеется огромное число подражаний и переводов, начиная с IX и вплоть до XVIII в. Нередко для этих переводов пользовались не только языками крупных народностей (старо-французским, средне-верхне-немецким и древнеанглийским), но и языками малых стран (ирландским и чешским), и даже диалектами (лотарингским, энгадинским и др.).
На малоизвестном валлийском (кельтском) языке тоже имелось несколько переводов.
Имя Катона, стоящее во многих рукописях как имя составителя сборника, едва ли является его подлинным именем; это имя в течение веков стало просто символом строгого учителя морали; заголовки рукописей имеют явно подражательный характер: Dicta Marci Catonis ad filiim suum, Marci Catonis ad filium salutem и libri Catonis philosophi, автор одной рукописи, очевидно, не отличал Катона от другого римского моралиста, Сенеки, тоже неоднократно использованного в средние века, и приложил к Катону прозвище "Кордуанский" (Cordubensis) (Кордуба - родина Сенеки). Уже из этого видно, что имя Катона является только литературной фикцией.
Если бы Катон Старший мог прочесть сборник, который носил его имя, он был бы чрезвычайно удивлен тем полным отсутствием общественного сознания, чувства любви к своему отечеству и государству, которое господствует в сборнике; для римлянина времен республики государственная жизнь и обязанности каждого римского гражданина по отношению к ней были основой всей его моральной системы. Напротив, в сборнике "Дистихи Катона" изложена только мораль индивидуального, частного человека. Эта мораль узка, часто себялюбива, даже враждебна людям и скорее предостерегает от дурных последствий злых поступков, чем учит добрым.
Общее число дистихов - 144; они разделены на четыре книги (в кн. I - 40 дистихов, кн. II - 31, кн. III - 24, кн. IV - 49), по какой-либо системы в расположении их установить нельзя; сентенции общего характера беспорядочно сменяются мелкими житейскими правилами; довольно часты повторения одних и тех же мыслей. Возможно, что разделение на четыре книги было сделано не составителем сборника, а одним из позднейших редакторов. Это тем более вероятно, что II, III и IV книгам предпосланы стихотворные прологи, явно отличающиеся по стилю от самих дистихов, а всему сборнику предшествует введение в форме письма к сыну, подлинность которого тоже берется под сомнение. В этом письме говорится следующее: "Когда я увидел, как много людей тяжко заблуждается во всем, что касается нравов, я счел нужным укрепить их мысли и позаботиться о добром имени, чтобы они могли провести жизнь со славой и стать достойными людьми. А сейчас тебя, дорогой мой сын, я научу, каким образом ты должен заботиться о своих душевных нравах. Читай мои предписания так, чтобы понять их. Ибо читать правила и не понимать их, значит - пренебрегать ими". Последняя фраза - типичный риторический фокус, который все же дает основания предполагать, что данное введение - не поздняя подделка, а оригинал (legere enim et non inteliegere neglegere est).
Кроме этого введения в рукописях имеется 57 кратких изречений в прозе, сухих и плоских по содержанию. Эти изречения дают полный кодекс обиходной практической морали и по своему уровню значительно ниже дистихов: кроме прописных истин (люби родителей, родственников, жену, обучай детей, читай книги, избегай продажных женщин, пей умеренно) даются и советы насчет имущества (береги свое добро, смотри, кому даешь) и личного поведения (будь вежлив, будь прилежен); имеются и некоторые забавные советы, например "сии достаточно" и "на пирах говори поменьше".
О соотношении этих прозаических изречении с дистихами высказывались разные предположения: их считали то оглавлением, предшествующим дистихам, то, напротив, сокращенным изложением их; однако содержание их не подтверждает ни того, ни другого. Вернее, они просто включены в общин сборник дидактического характера, тем более, что после дистихов (в некоторых рукописях) имеется еще приложение (appendix) тоже в дистихах и ряд изречений по одному стиху (моностихов), трактующих те же темы, но в еще более сжатой форме. Происхождение их и время составления этих добавлений также неизвестно.
Термин "дистих" обычно прилагается к двустишию, состоящему из гексаметра и пентаметра. Дистихи Катона не подчиняются этому правилу - они состоят из двух гексаметров.
Познакомимся несколько ближе с той системой мировоззрения, которая изложена в дистихах. Взгляд на жизнь по сравнению с древними римскими временами круто изменился - отношение к жизни по большей части отрицательное, и мысль о смерти повторяется постоянно.

Жизнь непрочна и хрупка - верны одни лишь невзгоды[2].
День, что истек без потерь ты должен записывать в прибыль.
(I, 33)

Накрепко помни всегда, что смерти страшиться не надо.
Если она и не благо, она - окончание бедствий.
(III, 22)

Что тебе рок принесет, об этом не думай заране.
Смерти страшиться не станет, кто жизнь презирать научился.
(IV, 22)

Мотив использования радостей жизни, так блестяще развернутый когда-то Горацием, находит свой слабый отклик и в этих дистихах.

Смерти не надо бояться: подумай, насколько нелепо,
Смерти боясь, отказаться от радостей жизни цветущей.
(II, 3)

В жизни все случайно: иногда кажется, что в ней есть какая-то справедливость и возмездие:

Ты не сердись на судьбу, если в гору идет недостойный;
Злым потакает Фортуна... чтоб после их глубже низвергнуть.
(III, 23)

Иногда, напротив, автор предостерегает от такого, слишком примитивного, представления о миропорядке:

Если нежданно погибнет злодей, то не радуйся слишком,
Часто ведь гибнет и тот, чья жизнь протекла беспорочно.
(IV, 40)

Вообще же дается совет - думать только о своей собственной жизни; жизнь и смерть других людей не должна ни радовать, ни огорчать:

Жизнь, которой владеем,- то дар непрочный и хрупкий.
Пусть никогда тебе смерть чужая не будет на радость.
(I, 19)

В некоторых рукописях после IV книги вставлено несколько добавочных дистихов, один из которых гласит:

Радуйся жизни своей, о смерти чужой не крушися.
Что ты болеешь о том, кто боли уже не доступен?
(Приложение, 1)

Общих философских мыслей в дистихах встречается мало; в них преобладает скептицизм и стремление устроить только свою личную судьбу, по возможности избегая бедствий.

Правят ли нами бессмертные боги, узнать не старайся.
Помни, ты - смертный и должен заботиться только о смертном.
(II, 2)

Если ты сам неразумен и дело ведешь неразумно,
Что ты Фортуну слепою зовешь? Нет Фортуны на свете.
(IV, 3)

Надо заметить, что в сборнике нет никакого следа мистики и суеверий, столь распространенных в первые века империи: мы видели, что такой образованный человек, как Плиний Младший, совершенно серьезно переписывался со своими друзьями о значении снов и о существовании призраков ("Письма", I, 18). В данном же сборнике мы находим, напротив, такое верное психологическое наблюдение.

Ты сновиденьям пе верь: чего на яву ты желаешь,
Это же самое ночью ты видишь во сне пред собою.
(II, 31)

В следующей сентенции также отражается очень трезвый взгляд на жизнь.

Богу кури фимиам, а волы полезней для плуга.
Думаешь ты неужель, что богам убийство приятно.
(IV, 38)

Наиболее выразительно и жестко высказан безнадежный, даже страшный взгляд на человеческую жизнь в следующем дистихе:

Если ты страхом объят перед зверем диким, то вспомни:
Страшно одно - человек; его лишь и надо бояться.
(IV, 11)[3]

Однако, каким-то образом надо было все-таки устраивать свою жизнь и пытаться не только не страдать, но и приобретать некоторые блага - достаток и уважение. Практические советы о том, как именно это сделать,- основное содержание сборника, они привлекают к себе главный интерес его составителя. В этой тяжкой и сложной жизни надо приобрести оружие для борьбы с ней: таким оружием служит, с одной стороны, знание и уменье, с другой - хитрость и ловкость.

Если ты много учился и знаньем обширным владеешь,
Дальше учись,- и жизнь тебе знаний немало прибавит.
(IV, 48)

Что-нибудь делать умей; если счастье внезапно покинет,
Ввек не покинет уменье и жизнь облегчит человеку.
(IV, 19)

Если имеешь детей, но беден - учи их ремеслам.
Смогут себя защитить и со скудною жизнью бороться.
(I. 28)

Мораль "золотой середины" и полной покорности судьбе тоже нашла себе место в дистихах.

То, что доступно тебе, то и сделать пытайся и челн свой
Ближе веди к берегам - не пускайся в открытое море.
(IV, 33)

Лишних вещей избегай; запомни: будь малым доволен -
Лодка плывет безопасно по водам реки неглубокой.
(II, 6)

Помни, природа тебя родила нагим и бессильным.
Бедность и гнет потому ты должен нести терпеливо.
(1, 21)

Эта практическая мораль мелкого обывателя предлагает, однако, и ряд средств самозащиты, советует использовать все то, что может быть выгодно.

Если кто телом тщедушен, его презирать ты не вздумай.
Мудростью часто богат, кто, телесного силою беден.
(II, 9)

Во-время всем уступай, кто тебя, как ты знаешь, сильнее.
Знай, победитель нередко бывал побежден побежденным.
(III, 10)

То, что на пользу тебе, упускать никогда ты не должен.
Случай сегодня кудряв, а завтра, глядишь, облысеет.
(III, 26)

Наконец, дается совет не избегать и прямого обмана:

С тем. кто неверен тебе, что лжет душой и словами,
Можешь неискренним быть; пусть с ловкостью ловкость поспорит!
(I, 26)

Еще более жестокое правило поведения рекомендуется в "Приложении"

Ты оскорблен и не смог отомстить - ты должен таиться.
Тот, кто месть затаит, тот будет для всякого страшен.
(Приложение, 4 )

Лишь изредка дается совет все же думать и о своей собственной доброй славе:

Помни, пе слишком заботься о счастья дарах мимолетных.
Добрая слава дается не деньгам твоим, а поступкам.
(III, 9)

Наиболее ясно отразилась та тяжелая историческая обстановка, в которой сложился данный сборник, в неоднократно повторяющихся советах быть осторожным, скрытным и молчаливым:

С многоречивым не вздумай в речах состязаться и спорить.
Речь дарована всем, а мудрость духа - немногим.
(I, 10)

Россказням глупым не верь, не будь передатчиком слухов.
Многим во вред болтовня - никому не вредило молчанье.
(II, 12)

Между пирующих будь на язык и сдержан, и скромен,
Если не быть болтуном, а изысканно тонким ты хочешь.
(III, 19)

Интересно отметить, что в этом дистихе сохранилось любимое слово Цицерона urbanus, для этого времени уже звучавшее по-старинному.
Однако, избегая болтливости, самому следует остерегаться и избегать молчаливых людей:

Тех, кто мысли таит, кто много молчит, опасайся.
Мирно струится река, но глубокие гибельны воды.
(IV, 31)

Некоторое доверие к силе законов выражено в двух связанных между собою изречениях:

Если тебя не по праву обидят - пусть суд выручает.
Сами законы хотят, чтоб за помощью к ним обращались.
Ты по заслугам наказан? Неси приговор терпеливо.
Если ты сам виноват, умей себе быть и судьею.
(III, 16 - 17)

Единственным дистихом, в котором, может быть, отразилось христианское влияние, можно считать следующий, пользующийся терминами peccare ("грешить") и castigare (карать):

Если ты в чем-нибудь грешен, карай себя сам покаяньем,
Рану излечишь свою: ведь боль исцеляется болью.
(IV, 40)

Чисто бытовые черты тоже нашли свой отклик в дистихах, например:

Чти одинаково свято обоих родителей милых:
Мать не посмей обижать, желая к отцу подольститься.
(III, 24)

Наоборот, проявлять большое уважение к жене автор не рекомендует:

Ты не гонись за приданым невесты; тем легче, женившись,
Сможешь разделаться с ней, когда тебе станет противна.
(III, 12)

Знай, ни гневу жены, ни слезам поддаваться не надо.
Помни, что женщина, плача, уже замышляет коварство.
(III, 20)

Если жена недовольна служанками, лучше не верить.
Тех, кого любит супруг, жена никогда не полюбит.
(I, 8)

Наконец, дается полезный совет мужчинам, который, пожалуй, сохраняет свою свежесть до наших дней:

Коль набуянил в хмелю, себе не ищи оправданья.
"Я-де был пьяп", неповинно вино; ты, пивший, виновен.
(II, 21)

Книга IV замыкается очень удачным дистихом, определяющим задачу данной литературной формы:

Странно тебе, что стихи пишу я словами простыми.
Краткость родит их: одной они мыслью скованы в пары.
(IV, 49)

Второй дидактический "свод" моральных правил - "Изречения семи мудрецов" - не приписывается никакому определенному лицу, но, несомненно, принадлежит одному автору. Он представляет собой изящное метрическое построение: мысли, влагаемые в уста каждого из семи мудрецов, изложены особым размером: Биант Приенский говорит гексаметром, Питтак Митиленский - шестистопным ямбом, Клеобул Линдский - малым асклепиадовым стихом, Периандр Коринфский - гендекасиллабами, Солон Афинский - восьмистопным хореем, Хилон Спартанский - гликонеем и ферекратеем, Анахарсис Скиф - пентаметром. Стих всех семи разделов легок и звучен, мысли выражены краткой ясно. Каждый раздел состоит из семи стихотворных строк.
По своему содержанию "Изречения" очень схожи с дистихами Катона: тот же скептицизм и неверие в жизнь, та же обиходная, неглубокая мораль. Лишь изредка попадаются более серьезные и благородные мысли, как например [4]:

Пусть не внушу слабому страх или презренье сильным
..................................................................
Если добро ты совершил, помнить о том не надо;
Помни всегда ты о добре, что для тебя свершили.
(Хилон)

Лучше, если благородным ты воспитан, не рожден.
(Солон)

Намек на императоров-тираннов, может быть, скрывается в стихе Периандра:

Пусть страшится людей, кто страшен людям.

Ходячая философская истина выражена в стихе Анахарсиса:

Жизнь пролетит, но вовек слава ее не умрет.

В гексаметрах "Бианта Прненского" дана сводка практической мудрости с тем же налетом глубокого пессимизма, что и в дистихах Катона:

В чем величайшее благо? В уме справедливом и честном.
В чем человека погибель таится? В другом человеке.
Кто всех богаче? Кто малым доволен. Кто нищ? Ненасытный.
Женщину что украшает? Ее целомудрие в жизни.
Кто целомудренна? Та, пред которой молва умолкает.
Как поступает разумный? Он может вредить, но не хочет.
Как поступает глупец? Не может вредить он, но хочет.

Те же мысли о ненадежности и непрочности жизни и счастья, проповедь равнодушного и легкомысленного отношения к ней выражены так в стихах Солона:

Если жребий предначертан, то чего нам избегать?
Если ж все неверно в мире, то чего бояться нам?

То же и в стихах Периандра:

Если счастье с тобой, к чему тревоги?
Если против тебя, к чему старанья?

Эта печальная "мудрость" была единственной помощью для тех, кто ясно видел гибель своего государства, жизненного уклада и быта перед натиском новых свежих сил.


[1] Они собраны в III томе изданных Э. Беренсом «Poötac latini minores» (1-е изд. — 1882; 2-е изд. — 1914. Лейпциг, Тейбнер).
[2] Перевод дистихов Катона сделан М. Грабарь-Пассек.
[3] Этот дистих напоминает письмо Сенеки к Луцилию № 103 (см. гл. IV).
[4] Перевод «Изречений семи мудрецов» сделан ΙΟ. Ф. Шульцем.