Ценными памятниками римской филологической литературы III-V вв. н. э. служат сохранившиеся до нас "Грамматические руководства" (Artes grammaticae), написанные различными авторами, но составленные по одному плану и восходящие к единой традиции. Начинаются такие труды, как правило, с учения о звуках, буквах, о слове и т. д., потом, после подробного анализа частей речи, в них говорится о варваризмах, солецизмах, о тропах, о фигурах речи и мысли, т. е. о тех средствах словесного выражения, которыми засоряется или, наоборот, украшается слог. Иногда в конце добавляется еще и раздел стихосложения. Такое построение "руководства" с непременной стилистической частью восходит к грамматической теории стоиков ("пергамской школе"), которая пользовалась известностью в Риме с конце II в. до н. э. [1] Ссылки на стоиков можно встретить и в тексте самих "руководств" [2]. Однако гораздо более ощутимы в них следы влияния противоположной "александрийской школы", стяжавшей широкую известность своим учением об аналогии [3]. Любопытен в этой связи один отрывок из "Грамматики" Харисия (IV в. и. э.).
"Латинский язык, возникший одновременно с коренным жителем своего города, отличался меткостью и понятностью своих выражений. После того, как с течением столетий стали появляться мастера слова, мы искусно охватили его нашими наблюдениями, связали почти не отступающими от нормы частями речи. Латинский язык предал себя руководству правил и былую свободу слова обрек на рабство теории, которая настолько присуща самой речи, что теперь аналогия от себя уже ничего не вносит. То, что из всеобщего смешения извлек наш ум для объяснения стиля, она рассеяла и от неравного соединила равные части. Доводом подобия утверждается правило исчезновения. В латинском языке различаются: природа, аналогия, привычка и авторитет. Природа имен и глаголов неизменна, она не передает нам ни больше, ни меньше того, что восприняла... Аналогия есть упорядочение природной речи. Между языком варвара и образованного человека аналогия создает такое же различие, какое существует между свинцом и серебром... Привычка равна аналогии не по мастерству, а по своей силе. Ее допускают лишь потому, что у многих она встречает поддержку. Теория с ней не соглашается, но относится к ней снисходительно. Последнее дело - это ссылка на авторитет, к которому прибегают как к священному алтарю, когда нельзя сослаться ни на что другое. Если ни природа, ни теория, ни обычай не могут подтвердить чего-либо, то тут полагаются на мнения ораторов, которые, если бы их спросили, почему они так именно выразились, признались бы, что сами этого не знают".
Далее Харисий пишет, что предпочитает следовать правилам, а не обиходному словоупотреблению, которое, впрочем, допустимо, если оно делает речь более благозвучной. В специальном разделе об аналогии Харисий прямо ссылается на Аристарха (G. L., I, 116-117). О достоинствах аналогии можно прочесть также и у Теренция Скавра (II в. н. э. -G. L., VII, 11-12) и у Диомеда (VI в. н. э. - G. L., I, 384, 456). Стремление установить и поддерживать освященные авторитетом далекого прошлого морфологические и фонетические нормы латинского литературного языка привело к тому, что эти грамматики превратились в ценные для нас сборники цитат из сочинений писателей классического периода (Плавта, Цицерона, Саллюстия, Теренция, Вергилия и др.). Иногда они служат единственным источником для нашего знакомства с латинскими авторами [4].
Вместе с тем, конечно, эти работы дают немалый материал для истории латинского языка [5]. Несмотря на сухой и формальный характер изложения в них встречаются и отголоски филологической полемики (G. L., 1, 21-22, 42-43, и 141), описание деталей быта[6], и своеобразные трактовки грамматических вопросов [7].
Наибольшего внимания среди сохранившихся до нашего времени "руководств" III-IV в. заслуживают "Грамматики" Харисия и Диомеда.
Флавии Сосипатр Харисий (Flavius Sosipater Charisius) в предисловии к своему труду называет себя Magister и заявляет о желании внушить сыну любовь к латинскому языку. Отсюда обычно делают вывод, что сам Харисий не был уроженцем Рима. Среди многочисленных примеров на 2-е склонение встречаются подряд слова "великий", "Юлиан", "Август" (G. L., I, 44). Это позволяет считать Харисия современником Юлиана (361-363 гг. н. э.).
"Грамматика" (Ars grammatica) Харисия была разделена на пять книг, из них книга I сохранилась почти полностью, II и III целиком, IV с большими пропусками, от книги V же остался лишь отрывок. Собственно грамматическое учение излагается в книгах I-III, V. Книга IV посвящена вопросам стилистики и метрики. После описания общих понятий языка (слова, слога и т. п.), морфологических категорий (рода, числа, падежа и т. д.) и частей речи в книгах I-II, в книге III подробно анализируется глагол, причем не проводится четкой грани между морфологическими признаками наклонения и его синтаксической ролью. В книге V собраны примеры несовпадающего с греческим языком падежного управления латинских глаголов. Защищая аналогию, т. е. подчинение языка системе правил, Харисий вместе с тем выступает против крайностей унификации и допускает некоторый разнобой в морфологии (G. L., I, 21-22, 42-43), когда его можно оправдать историей языка или ссылкой на авторитет писателей-классиков. Констатирует он также и роль привычки (consuetudo), благодаря которой иногда побеждают формы, не соответствующие учению грамматиков (G. L., I, 90, 94).
В книге IV рассматриваются недостатки и достоинства стиля; в ней был также раздел метрики, от которого дошли до нас лишь два небольших отрывка о сатурнийском стихе и о ритме. Основными недостатками стиля считались варваризмы и солецизмы. Под варваризмом разумелось слово, неправильно написанное или произнесенное (G. L., I, 265), под солецизмом - не соответствующая теории связь слов в предложении (G. L., I, 267). Украшению речи способствовали тропы и фигуры (G. L., I, 272, 279). Харисий приводит подробнейшую классификацию изобразительных средств. Тропы подразделяются им на 12 видов, метаплазмы на 14, фигуры речи на 18, фигуры мысли на 15; для каждого вида дается определение, сопровождаемое поясняющим примером.
Труд Харисия представляет собой явную компиляцию, источники которой в большинстве случаев указаны самим составителем ее. Больше всего мест взято им, пожалуй, у Коминиана (IV в. н.э.) и Юлия Романа. В тексте "Грамматики" очень много ссылок на Варрона, Палемона, Гигина, Аспра и др. Обилие греческих слов и ссылки на Аристофана Византийского и Аристарха свидетельствуют о существовании еще и греческих источников Харисия.
Диомед (Diomedes) - автор сочинения о грамматике (De arte grammatica), которая дает еще более полное представление об уровне филологических знаний в IV в. н. э. О самом Диомеде мы ничего не знаем. Труд его в трех книгах сохранился полностью. Порядок расположения материала в них несколько отличен от общепринятого: сначала излагается учение о частях речи и лишь в книге II автор касается элементарных языковых понятий (звука, буквы, слова и т. д.). Стилистическая часть той же книги содержит традиционные определения тропа, фигур речи, мысли и т. п. Учение о достоинствах и недостатках слога изложено в более обобщенном виде, чем у Харисия. Вопрос этот выделен в особые небольшие разделы. Главными достоинствами речи названы соответствие (proprietas) и красочность (ornatus), которые истолковываются следующим образом: "Соответствие есть правило речи, которое греки зовут аналогией, некоторые из наших - соразмерностью (proportio). Сюда присоединяется краткость, которую греки зовут синтомией, и интонация (tenor), которую греки зовут тасисом, или просодией. Существует два вида украшений (ornatus) стиля, из них на первое место должно поставить стройность (compositio), которую греки называют синтесис, на второе-обработанную и толковую речь, по гречески кириологию, которая включает в себя тропы" (G. L., I, 456). К основным погрешностям стиля отнесены "неясность" (G. L,, I, 449). неукрашенность, варваризмы.
В книге III затронуты вопросы поэтики и метрики. Особо подчеркнуто различие менаду абстрактным понятием "поэтики" и конкретными поэтическими жанрами: "Поэтика -это метрическая структура вымышленного или истинного рассказа, составленная из стройного ритма и стоп, приспособленная для пользы и наслаждения. Поэтика отличается и от поэмы и от поэзии, так как под поэтикой разумеется само искусство, поэма же - это часть повествования, как, например, трагедия, а поэзия -это цепь и стройная система целого законченного повествования, как например "Илиада", "Одиссея", "Энеида" (G. L., I, 473). Немало места уделено описанию поэтических жанров: ямба, элегии, эпода, мима, комедии, трагедии и др. Приводятся различные теории происхождения буколической поэзии, терминов "сатира", "трагедия", и т. п. (G. L., I, 482-492).
В конце книги III дан обзор стихосложения и перечень горацианских размеров.
О своих источниках Диомед пишет гораздо реже, чем Харисий. Несколько раз упоминает он Варрона, Валерия Проба, Квинтилиана, Светония, нередко ссылается на Теренция Скавра, знаменитого грамматика Адриановского времени, автора грамматического "Руководства" и недошедших до нас комментариев к Плавту и Вергилию. Термины и цитаты на греческом языке говорят о продолжающемся влиянии греческой науки на римскую школу. О компилятивном характере филологических сочинений той эпохи легко судить, сравнив некоторые почти дословно совпадающие отрывки из руководств Харисия (G. L., I, 51) и Диомеда (G. L., I, 439). а также обе эти работы с "Грамматикой" Досифея, в которой очень много совпадений с книгой I Харисия и книгой II Диомеда.
В традиционное определение предмета грамматики (G. L., I, 426 -Диомед; VI, 3 - 4 - Марий Викторин) непременно входило "понимание поэтов" (intellectus poetarum). Иногда именно поэтическая часть, т. е. анализ стихосложения, и оказывалась основным содержанием руководства. Примером может служить "Грамматика" Мария Викторина (IV в. и. э.) в четырех книгах. Уже в самом начале своего сочинения Марий Викторин подчеркивает музыкальную сторону звука (G. L., VI, 4)[1], говорит о метрической и музыкальной долготе и краткости слогов, об основных метрических понятиях (стопы, стиха, строфы, ритма и др.), о погрешностях в стихе и т. п. Книга II целиком посвящена девяти основным размерам - прототипам. В книгах III и IV рассматриваются размеры, производные от этих девяти. В конце перечислены размеры Горация.
Подобной же схеме, но в более сжатом виде следует и Атилий Фортунатиан (Atilius Fortunatianus) в своей "Грамматике" (G. L., VI, 278 - 304). Флавий Маллий Феодор (Flavius Mallius Theodorus) в небольшой работе "О метрах" ограничивается рассмотрением восьми основных размеров (дактиля, ямба, трохея, анапеста, хориямба, антиспаста, малого и большого ионийского стихов). Выделение многочисленных размеров-прототипов говорит о том, что названные авторы продолжали линию Юбы (II в. и. э.), который в несохранившемся до нас большом труде перенес на римскую почву учение греческого метрика Гелиодора.
Более древний принцип классификации, разработанный в Риме еще Варроном и Цезием Бассом, возводил все размеры к двум основным - гекзаметру и ямбическому триметру. Отголоски этой традиции в IV в. и. э. можно найти у Диомеда (G. L., I, 501).
К грамматическим руководствам примыкают и работы по лексикографии и орфографии, в которых указывается, как надо правильно писать и употреблять слова и отдельные выражения. Справочники подобного рода помогают воссоздать картину семантической и звуковой стороны литературного латинского языка.
В IV в. н. э. Ноний Марцелл (Nonius Marcellus), африканский перипатетик, составил нечто вроде толкового словаря- De compendiosa doctrina, который почти полностью сохранился до нашего времени. В соответствии с характером объяснения слов книга эта делится на главы. Так, в главе II дается перевод малопонятных слов, в главе V перечисляются синонимы с указанием различия между ними. В главах III, VII,- XI говорится о том, к какому роду, склонению или залогу следует относить помещенные там слова. В последних главах (XII-XIX) поясняются различные термины военного и морского дела, повседневного быта и родства. Ноний как архаист стремится сохранить лексическое богатство литературной латыни II-I в. до н. э. и свои объяснения постоянно подтверждает цитатами из произведений писателей главным образом классического периода, что особенно ценно для нас.
Словарь его - явная компиляция. Очень многим обязан он Флавию Капру (II в. н. э.), у которого заимствовал почти весь материал книги III. Через посредство работ того же Флавия Каира Ноний был знаком и с содержанием трудов Веррия Флакка (I в. н. э.) и Плиния[1]. Среди современных Нонию трудов лексикографического типа заслуживает внимания составленный Арусианом Мессием сборник цитат из Вергилия, Саллюстия, Теренция и Цицерона. В этом сборнике в алфавитном порядке перечисляются слова с указанием требуемой ими падежной конструкции, затем в качестве образца приводятся цитаты из авторов.
Особую отрасль античной филологии составляло комментирование текстов классических писателей. По дошедшим до нас комментариям к Горацию (Порфириона и Псевдо-Акрона -III в. н. э.), Теренцию (Элия Доната и Евграфия IV-V вв. н. э.) и Вергилию (Сервия и Тиберия Доната - IV-V вв. н. э.) можно судить о некоторых общих принципах, которыми руководствовались составители подобного рода трудов. Как правило, в них много места уделяется грамматическим и стилистическим пояснениям [1], а также философской [2] и исторической [3] стороне разбираемого текста. Подобно "Грамматическим руководствам", эти комментарии насыщены цитатами из произведений латинских авторов.
Самые обстоятельные из сохранившихся до нашего времени комментариев IV-V вв. н. э. принадлежат Элию Донату и Сервию.
Элий Донат (Aelius Donatus), грамматик середины IV в. н. э., учитель Иеронима, приобрел широкую известность своими комментариями к Теренцию и Вергилию, а также двумя грамматическими руководствами (Ars minor и Ars maior), которые подробно комментировались уже в древности (Помпеем, Тиберием Клавдием Донатом и др.) и были известны ученым вплоть до средних веков. До нас дошли эти грамматики, комментарий ко всем комедиям Теренция, за исключением комедии "Сам себя наказывающий", и незначительные отрывки из комментария к Вергилию.
Его анализ комедий представляет для нас немалый интерес.
Элий Донат как бы анатомирует художественное произведение и на мелких деталях с большой тонкостью раскрывает драматургические приемы поэта, умеющего создавать на сцене "впечатление действия, а не рассказа о действии" (Донат, "Андрианка", I, 1,1), при этом он путем сопоставлений освещает также отношение Теренция к греческой комедии. Защищая римского поэта от нападок, Элий Донат нередко ссылается на то, что вызывающий упреки текст есть дословный перевод греческого оригинала (там же, III, 2, 3). Вместе с тем он никогда не упускает случая подчеркнуть своеобразие Теренция и указать на его отход от греческого образца (там же, IV, 4, 55). Большое число ссылок на Вергилия в этом комментарии возможно позволяет предполагать, что Донат писал его после комментария к Вергилию.
Присущий античности взгляд на комедию как на подражание истинной повседневной жизни вполне отражен в комментарии к Теренцию. Целый ряд сцен рассматривается Донатом как типичные жизненные ситуации [4]. Его внимание привлекают и голос, и выражение лица, и жесты, с которыми должны были произноситься слова комедии. Он стремится раскрыть психологию персонажей, указывает читателю на таящиеся в глубине их души чувства радости, страха, робости, грусти, хитрости и т. д. [5]
На конкретных примерах Донат выявляет единство стиля комедии и те способы, которыми поэт достигает комизма [6].
Стараясь и в тексте римской комедии установить деления, аналогичные тем, которые в греческой драме отмечались хором, Донат разделяет комедии Теренция на пять действий, замечая при этом, что рукописная традиция текста такого деления не знает. Новшество это несомненно было анахронизмом в отношении Теренция, но вместе с тем оно явилось предвестником нового качества драматургической техники европейского театра [7].
В комментарии Доната много общего со схолиями к Аристофану, с комментариями Сервия, с греческими и римскими руководствами по риторике. Все это однако не снижают ценности работы Доната, который добавляет много своего, как с живыми беседует с вымышленными персонажами, скорее переживает, чем описывает их настроения.
Нет оснований думать, что комедии Теренция ставились на сцене в середине IV в. н. э. Комментарий к ним написан не для актеров и не под впечатлением игры актеров. Подобно Сервию и Макробию, Донат - защитник старины; он стремится спасти от забвения и донести до ума и сердца своих современников литературу далекого прошлого, эпохи республики и наибольшего могущества Рима[8].
Комментирование Вергилия началось вскоре после его смерти и не прекращалось до конца империи. При этом если в I в. н. э. при всем уважении к Вергилию критики открыто признавали и ошибки его[9], то с конца II в. н. э.[10] комментаторы стараются во всем оправдать его, и произведения Вергилия постепенно становятся для образованной римской публики нормой литературного латинского языка, богатым источником сведений о древнеримских обычаях, нравах, мифах, на них начинают смотреть как на произведения национального значения, защита Вергилия превращается в защиту древнеримских традиций (Макробий, "Сатурналии"). Комментарии к Вергилию превращаются в обширные энциклопедии по географии, истории, философии, грамматике, стилистике, риторике и т. п.
О том, какой характер имело комментирование[11] Вергилия в IV-V в. и. э мы можем судить по сохранившимся схолиям Сервия. Мавр Сервий Гонорат (Maurus Servius Honoratus) по свидетельству Макробия был ученейший в Риме грамматик, ежедневно занимавшийся разъяснением текста Вергилия (Макробий, "Сатурналии", I, 2, 15; VI, 6, 1). Его комментарий, по всей вероятности, написан в конце IV-начале V в. н. э. (395-410 гг.)[12].
Как почти все латинские филологические труды IV в. н. э., сочинения Сервия - несомненно обработка и переделка более ранних источников. Наука нового времени немало сделала для установления подлинного текста Сервия и определения его отношения к другим комментариям Вергилия.
В 1600 г. Пьер Даниель в результате изучения ряда неисследованных дотоле рукописных схолий выпустил в Париже новое, более полное издание Сервия, которое во многом отличалось от предыдущих. П. Даниэль считал, что в его издании дан подлинный текст Сервия и что печатавшийся до тех пор более сжатый вариант комментария есть не что иное, как позднейшее сокращение оригинала. Дальнейшая работа над рукописными текстами схолий нашла свое отражение в амстердамском издании Вергилия 1746 г., которое было подготовлено П. Бурманном старшим и выпущено в свет П. Бурманном младшим. Как издание Даниэля, так и издание Бурманна, не было свободно от недочетов, от включения в текст Сервия таких схолий, какие не могли принадлежать ему[13].
В XIX в. Тило разыскал в библиотеках Италии и Франции те кодексы, которыми пользовался Даниэль, описал помимо них еще шестьдесят лучших кодексов Сервия в укороченной редакции и пришел в выводу, что комментарий Сервия не варварски склеенный из кусков труп, как думал Скалигер, что он отнюдь не укорочен и что схолии Даниэля - это дополнения ирландских ученых VIII в. В своем издании текста Тило взял за основу краткую редакцию Сервия и курсивом напечатал в тексте дополнения из схолий Даниэля[14]. Однако издание Тило не разрешило окончательно вопроса о тексте Сервия. В конце XIX и начале XX в. .исследования, посвященные Сервию, отражают как точку зрения Тило[15], так и мнение О. Риббека, полагавшего, что схолии Даниэля восходят .к более полному и раннему варианту комментария[16].
В 1916 г. Э. К. Ранд высказал в печати предположение, что схолии Даниэля списаны с комментария Элия Доната к Вергилию[17].
Мысль Ранда была воспринята его учениками, которые путем детального исследования большого числа рукописей пришли к выводу, что некоторые схолии восходят к более полному комментарию, который они считают принадлежащим Донату.
Данные, полученные при изучении рукописей, и новый взгляд на текст Сервия и схолии Даниэля легли в основу Гарвардского издания, которое стало опубликовываться с 1946 г. и по принципу расположения и классификации материала в корне отличается от издания Тило[18].
По этому комментарию можно судить о приемах литературной критики и грамматической традиции, об уровне философских, естественнонаучных, исторических и географических знаний, о восторженном отношении к Вергилию в IV в. н. э.
Труд Сервия, так же как и сочинения Макробия, отражает архаистические тенденции, характерные для образованной языческой публики IV-V вв. н. э.
В методику анализа материала Сервий не вносит ничего существенно нового по сравнению с работами других римских грамматиков: его объяснения стилистических приемов близки к тому, что мы читаем в "Грамматических руководствах" IV в. н. э.[19], его аллегорические толкования, которых так много в примечаниях в "Буколикам", восходят к приемам Пергамской школы[20].
Подробное изложение древних мифов и легенд должно было удовлетворять тот особый интерес к старине, который проявляли образованные римляне конца IV и начала V в. н. э. Сам Сервий ("Энеида, 1,743) но верит мифам и склонен искать истину в учениях философов.
Комментарий Сервия с типичным для IV-V вв. н. э. эклектизмом отразил воззрения неоплатоников, стоиков, неопифагорейцев, орфиков, эпикурейцев. Не придерживаясь строго какой-либо одной линии философского направления, Сервий часто излагает взгляды разных философских школ. Так, давая анализ человеческой души, он ссылается на Платона и Аристотеля (Сервий, "Энеида", V,81), рассуждая о том, несут ли боги ответственность за дурные поступки людей, он присоединяется к мнению Плотина (там же, IX, 182), концепция же очищения душ и дуалистического устройства человека напоминает учение орфиков (Сервий, "Георгики", I, 166; "Энеида", VI, 7 24 , 741)[21]. О философских убеждениях самого автора комментария к Вергилию судить трудно, так как этот комментарий есть,, конечно, плод компиляции многих недошедших до нас работ, и нелегко установить, что именно принадлежит в нем Сервию. Все же можно отметить две характерные черты комментария, в известной мере свидетельствующие о философских симпатиях составителя:
1. В комментарии не освещены специфические стороны учения неоплатонизма и приведено очень мало ссылок на Плотина и Порфирия[22].
2. В комментарии много ссылок на эпикурейцев, много цитат из Лукреция. Автор комментария высоко ценит Лукреция и как поэта и как философа, несмотря на то, что признает бессмертие души и упрекает эпикуреизм в пренебрежении к религии и в поверхностной трактовке серьезных вопросов [23].
В отдельных выражениях Вергилия комментатор часто видит следы влияния стоиков (Сервий, "Энеида", I, 11, 257-604; II, 689 и др.) и эпикурейцев (Сервий, "Энеида", V, 81; IV, 34, 210) [24]; реже - других философских школ (Сервий, "Энеида", I, 387; IV, 625).
Разъясняя смысл стихов Вергилия, Сервий как бы подводит итог многовековой истории толкования творчества великого поэта.
По традиции, восходящей к Асконию Педиану[25], он во многих выражениях Вергилия видит намек на современные поэту события, лесть Августу, а иногда и порицание его [26]. Однако Сервию чужды крайности увлечения аллегориями: "Не нужно искать аллегорий в буколических стихотворениях, - пишет он, - кроме тех случаев, когда они вызываются необходимостью в рассказе об отнятии полей" (примеч. к Экл. III, 20; см. также III, 71).
Вергилий назван в комментарии "знатоком старины" (примеч. к Экл. VIII, 68), и Сервий высоко ценит его глубокие познания в области истории и учения "философов, теологов, египтян" (прим. к Эн. VI кн. Введение). С большим тщанием отмечает комментатор удачные выражения поэта, используемые им изобразительные средства и риторические приемы (примеч. к Экл. IV, 47, 69; I, 64), с возмущением опровергают он невежественных хулителей Вергилия и находит иногда у него лучшие строки, чем у перелагаемого им греческого поэта (примеч. к Экл. 11,23).
Столь богатый компиляциями IV в. н. э. оставил нам в области риторики ряд работ, дающих представление о характере риторского образования в Греции и Риме от Аристотеля до конца античности.
Хирий Фортунатиан (Chirius Fortuiiatianus), Сулъпиций Виктор (Sul-picius Victor) и Юлий Виктор (Iulius Victor) были составителями подробных наставлений по ораторскому искусству.
В составленных ими риторских руководствах дается подробнейший анализ возможного характера споров (контрверсий), сущности спора, способов изложения дела и построения юридического умозаключения, большое внимание уделяется также и чисто стилистической стороне ораторского искусства. О том, как излагается материал в этих пособиях, можно судить по следующему отрывку из "Риторического руководства" Хирия Фортунатиана.
"Сколько бывает типов юридических умозаключений?- Четыре: на основании закона, обычая, учения какой-либо школы, искусства.
Каким образом на основе закона оправдывается личность? "Допустим, можно убивать собственных детей без суда: человек убил трех сыновей согласно этому закону; его обвиняют в том, что с женой стало плохо". Так вот он говорит, что поступил по закону.
Каким образом это обосновывается обычаем? "У скифов был обычай бросать в море шестидесятилетних стариков. Некий Скиф в Афинах сбросил в море шестидесятилетнего отца. Его обвиняют в отцеубийстве". Так вот он го-t ворит, что поступил по обычаю своего народа.
А каким образом оправдываются на основании учения школы? "Философ рассуждал среди собравшихся о благе смерти; все, кто его слушал, повесились: их хозяева обвиняют философа в нанесении ущерба". Так вот он говорит, что вел этот разговор, следуя учению своей школы.
На основе искусства каким образом?
"Художник нарисовал кораблекрушение и выставил картину для всеобщего обозрения; после этого никто ие отправляется в плавание. Его обвиняют в антигосударственном поступке". А он должен защищать себя своим искусством, потому что у художников принято рисовать много подобных вещей и выставлять их для всеобщего обозрения[1].
Труды названных выше авторов являются лишь продолжением многовековой традиции и ценны для нас главным образом тем, что пополняют наши знания о риторической системе стоиков и Гермагора (I в. до н. э.)
Сульпиций Виктор в предисловии к своим "Риторическим наставлениям" признается, что труд его есть в основном переложение Зенона. О методе стоиков заставляет вспомнить и подчеркнутый интерес к логической стороне умозаключения, с которым мы сталкиваемся у Юлия Виктора в его "Риторическом руководстве Гермагора, Цицерона, Квинтилиана, Аквилы, Маркоманна, Татиана"[2].
Помимо таких общих фундаментальных работ в ходу были и трактаты по отдельным вопросам риторики. От IV в. н. э. до нас сохранились два сочинения "О фигурах речи и мысли", составленные Аквилой Римлянином и Юлием Руфинианом и представляющие собой сплошную компиляцию. Аквила Римлянин сделал простое извлечение из греческой работы Александра, сыпа Нумения, "О фигурах мысли и речи", которая в свою очередь восходит к соответствующему труду Цецилия. Юлий Руфиниан берет за основу те извлечения, которые сделаны Аквилой Римлянином, и присоединяет к ним некоторые добавления из других источников.
От III в. н. э. до нас дошел труд Цензорина (Censorinus), оставившего· потомству книгу "О дне рождения" (De die natali), посвященную некому Цереллию. В противоположность многим латинским авторам, весьма скупо сообщающим о себе биографические сведения, Цензорин точно указывает и свою родину - Рим (в конце книги IV) и время написания своей работы - во второй половине 238 г. н. э., в начале царствования Гордиана III, в консульство Ульпия и Понтиана (гл. 21).
Цензорин принадлежал к одной из ветвей знатного и старинного рода Марциев. Из этого рода вышло немало лиц, занимавших высокие должности. Один из рода Марциев, благодаря своим высоким качествам дважды выбирался на должность цензора. Предок нашего Цензорина был другом Гая Цезаря, внука Августа. Он был богат, писал стихи и любил искусство. Гораций, бывший одним из его клиентов, не имея возможности сделать более ценный подарок, поднес ему ко дню рождения свое стихотворение (Гораций, "Оды", IV, 8).
Наибольшего развития фамилия Цензоринов достигла в 270 г. н. э., когда Цензорин был провозглашен императором. Но это был предел величия их семьи: через несколько дней новый император был убит недовольными войсками.
Наш автор жил в промежуток времени между упомянутыми обоими Цензоринами, но не имел уже никаких средств и нуждался в богатом покровителе. Таковым и был для него Цереллий.
Цензорин восхваляет Цереллия, наделяет его все возможными добродетелями и говорит, что он явится "украшением будущих веков" (гл. 1 и 15). Будучи римским всадником, Цереллий занимал в провинции высокие общественные должности, был богат и пользовался большим влиянием. По-видимому, Цензорин был многим обязан Цереллию, сумевшему оценить несомненный талант нашего автора (гл. 3), который в своем произведении старался всячески подчеркнуть уважение и признательность своему патрону.
Труд Цензорина имеет весьма смешанный характер. Он начинается с краткого введения о жертвах Гению ко дню рождения, а затем делится на две большие части: в первой из них автор пишет обо всем, что так или иначе относится к рождению человека: здесь и сведения о религиозных, обрядах, о звездах, о музыке, и наряду с этим чисто биологические данные о появлении на свет ребенка. Все это перемежается с изложением взглядов различных философов на происхождение людей.
Вторая часть представляет наибольший интерес для позднейших исследователей: это определение Цензорином понятий, связанных со временем - "век", "год", "месяц", "день" и т. п.
В сочинении Цензорина много заимствований из сочинения Марка Теренция Варрона - Antiquitates rerum humanarum[1], которое было использовано Цензорином главным образом для первой части - De die natali.
Кроме этой работы, Цензорином было написано сочинение "О грамматике" (De arte grammatica), хорошо известное древним, а также сочинение "Об ударении" (De accentibus).
Позднейшие исследователи ценили его, как, например, Сидоний Аполлинарий (гл. 14, предисловие, 3: Censorinus qui de die natali volumen illustre confecit); все, кто писал о нем, хвалят его, восхищаясь его образованностью, точностью, ясностью и изяществом языка и стиля.
Цензорин был одним из лучших писателей своего времени, значительно превосходя многих своих современников, например "Писателей истории императоров" (Scriptores historiae Augustae). Он не упоминает ни об Авле Геллии, ни об Апулее, но хорошо знает юриста Папиниана и его учеников. Работы Цензорина пользовались большим успехом и в более, позднее время.
Среди писателей времени поздней римской империи Юлий Солин занимает значительное место: он является автором широко известной в свое время работы "Собрание достопамятных событий (явлений)" (Collectanea rerum memorabilium).
О жизни и деятельности Солина и о времени создания его книги у нас нет почти никаких сведений. Даже по поводу имени его существуют разногласия: одни называют его Гаем Юлием Солином (C. Iulius Solinus), другие - Юлием Солином или просто Солином. Самое имя Солина не позволяет определить, к какому роду он принадлежит, так как в патрицианских родах такого имени не встречалось, а у плебеев оно было чрезвычайно редким. Поскольку в работе Солина нигде не упоминается более или менее подробно ни об одной римской провинции, то предполагают, что Солин вероятнее всего был уроженцем Рима и жил там большую часть своей жизни.
Время литературной деятельности Солина определяется по-разному, но и по языку и по содержанию он может быть отнесен к авторам, жившим не раньше III и не позже IV в.
Тройное имя Солина характерно для писателей более раннего времени. На III в. указывают и такие сведения, приводимые Солином, как ношение мужчинами шелковой одежды, впервые введенное при Гелиогабале (218-222 гг. н. э.), или упоминание о верблюдах, появившихся в Италии в тот же период.
Пессимистический тон повествования Солина наряду с преувеличенным восхвалением прошлого также весьма характерен для авторов, живших во время царствования солдатских императоров. Моммзен считает, что Солин жил при Валериане и Галлиене, так как он знает Константинополь лишь под именем Византия. Кроме того, в его работе не нашел никакого отражения ни новый порядок в римских провинциях, установленный при Диоклетиане и Константине, ни вопрос о христианстве, которому уделяли внимание почти все авторы IV в.
Свою работу Солин посвятил Адвенту, которого исследователи на основании глоссы Iulius Solinus sub Octaviano fuit (по конъектуре sub Oclatinio) отождествляли с консулом 218 г. Оклатинием Адвентом. Этот факт также говорит за то, что наш автор жил в начале III в.
Относительно названия работы Солииа - Collectanea rerum memorabilium имеются прямые указания самого автора, а иногда он называет свой труд in memorabilibus. У Присциана мы встречаем и второе название этого произведения - Polyhistor, которое, вероятно, было знакомо уже и самому Солину.
Обширная работа Солина интересна по содержанию, но она не является самостоятельным произведением, а представляет собой компиляцию из нескольких авторов. Установить все источники, использованные Солином,- нельзя, но с уверенностью можно сказать лишь то, что Солин очень много заимствовал у Плиния (в особенности из книг III-XIII и XXXVII), у Мелы, а также у историков августовского времени.
Солин рассказывает о возникновении Рима, о его легендарной предыстории, о римских царях, касается принципата Августа и повествует о деяниях его самого. Большое внимание автор уделяет географическому описанию различных стран, знакомит читателей с чужеземными нравами и обычаями, не упускает возможности поразить их рассказами об экзотических растениях и животных. Солин начинает свое описание с Европы, прежде всего Италии во главе с Римом и островов (1-2), затем переходит к Греции и греческим островам (7 -11), далее рассказывает о Скифии и Понте (12-19), затем о Германии, Галлии и Британии (20-23). Покончив с Европой, оп переходит к Африке (24-32) и Азии (33-45) и заканчивает Ассирией, Индией, Парфянской землей, Горгадами и Гесперидами (46-56).
Заимствуя из различных источников, Солин часто переделывал их, иногда в ущерб смыслу, что служило не на пользу его работе. Не обладая хорошим вкусом и достаточными знаниями, Солин излагал подряд противоречивые сведения, проявляя тем самым свою неосведомленность в различных вопросах; так, например, он даже вводит названия несуществующих городов.
Выбирая большие куски из различных авторов, Солин соединял их, скрепляя их вставками, собственными или взятыми из какого-то неведомого нам источника.
Солин - автор малоталантливый и неоригинальный; тем не менее он пользовался большим успехом. Цитаты из него встречаются у Августина и Марциана Капеллы, Присциана и у поздних схолиастов Вергилия и Лукана.
В средние века компендиум Солина был одной из излюбленных книг для чтения. Его содержание перерабатывалось на разные лады, подправлялось и изменялось. Эти подделки часто выдавались за подлинный труд Солина, выходивший под названием "Полигистор".
От античности до нас дошло немало трудов, посвященных вопросам военного дела. Греческие и латинские авторы уделяли большое внимание организации армии и искусству осаждать города. Об этом мы найдем указания и у Витрувия (книга X) и у Фронтина ("Стратегемы") и у Полиена ("Стратегемы") и у других.
Такой повышенный интерес к изучению роли войска вполне понятен, если вспомнить о том, что война для Рима была не только средством добычи имущественных богатств, но и захвата рабов, на чьем подневольном труде целиком держалось рабовладельческое античное общество.
К числу поздних римских писателей, писавших о военном искусстве, относится Флавий Вегетий Ренат (Flavius Vegetius Renatus), написавший "Краткое изложение военного дела" (Epitome rei militaris). Вегетий дает нам общую картину состояния военного искусства в древности и всюду старается подчеркнуть военную мощь Рима в прошлые времена.
Точных данных о времени жизни Вегетия, так же как и о годе написания его труда, нет. Автор не называет имени императора, которому он посвятил свою книгу, но большинство ученых относит это посвящение к Феодосию II (408-450 гг.), устанавливая время жизни Вегетия между 383-450 гг. н. э.
Начав свой труд из чувства патриотизма, чтобы хоть как-нибудь быть полезным своему государству, Вегетий сам скромно считает себя ниже древних писателей. Его цель - собрать рассеянные в различных источниках ценные сведения о военном мастерстве, явно клонившемся к упадку во времена Вегетия, чтобы вооружить теоретическими знаниями своих соотечественников. Работа Вегетия состоит из четырех книг. Он является компилятором старых военных трудов: Катона Старшего, Цельса, Фронтина и др.
В книге I наибольшее внимание уделяется вопросу о новобранцах, откуда их набирать, какие профессии следует предпочитать и в какую часть войск их направлять.
Вегетий не упускает никаких, даже второстепенных вопросов, рассказывает о внешнем виде новобранцев, подробно перечисляя, какого возраста, роста, телосложения, нрава и какой профессии должен быть римский солдат. Например, он рекомендует отвергать: рыболовов, птицеловов, кондитеров, ткачей - всех тех, кто в своей работе имеет какое-либо отношение к женским покоям, и рекомендует брать кузнецов, мясников, тележных мастеров, охотников и других лиц мужественных профессий. Много внимания уделяет Вегетий и физическому воспитанию новобранцев, чтобы, закалив, приучить их к невзгодам военной жизни. В книге II рассказывается об организации армии, войсковых соединениях и функциях начальников.
Книга III посвящена вопросам стратегии и тактики наступательной и оборонительной войны.
В книге IV подробно разбирается, как следует укреплять города и как вести себя, если враги ворвались в город. Здесь же излагаются правила ведения войны на море.
Всем четырем книгам предпослано обращение к неизвестному императору, где в льстивых словах Вегетий восхваляет его военные таланты.
В своей работе Вегетий не только рассказывает об истории военного дела, но и вносит ряд предложений. Так, в книге I он предлагает вернуть панцири и шлемы для снаряжения пехоты, как это было прежде. Он уделяет большое внимание вопросу снабжения армии и заботы о воинах. Через весь труд Вегетия проходит мысль, что прежде римские легионы были непобедимы, но теперь, хотя они и сохранили прежнее название вследствие небрежного отношения к военному искусству, былая мощь римской армии заметно упала. Награды и поощрения, даваемые прежде достойным, теперь незаслуженно получают льстецы и интриганы.
Взявшись за этот труд, Вегетий не придерживался хронологических рамок и не смог дать в историческом разрезе картины развития военного искусства. Для этого у него не было ни достаточного таланта, ни знаний, так как он никогда не был военным.
Язык его чист и прост, только отдельные выражения выдают, что он принадлежит к позднейшим писателям.
Книгу Вегетия много читали. В средние века его труд был сильно распространен, что доказывает большое число рукописей, в которых он дошел до нас.
Под именем Вегетия после 375 г. было написано еще четыре книги по ветеринарной медицине (digeslorum artis mulomedicinae). Труд этот по языку сходен с работой Вегетия и преследует ту же цель - собрать воедино все, относящееся к данному предмету.
Последним из известных нам латинских авторов, писавших о сельском хозяйстве, был Палладий Рутилий Тавр Эмилиаи (Palladius Rutilius Taurus Aemilianus).
О Палладии до нас не дошло почти никаких сведений, известно лишь то немногое, что мы можем извлечь из его произведения De re rustica. Он был знатного происхождения, из богатой семьи и владел многими имениями в различных частях Италии. Палладий упоминает о своих владениях, находящихся в Италии (IV, 10, 24) и в теплых областях (in locis calidis - III, 25, 27) и с весьма холодным климатом (regionîbus frigidissimis - IV, 10, 15). Время жизни Палладия и написания им De re ruslica точно установить не представляется возможным. Одни исследователи полагают, что Палладий жил в начале II в. н. э., другие - в конце IV в. Некоторые связывают Палладия с именем галльского поэта Рутилия Намациана, высказывая предположение, что Палладий был родственником последнего. Но эта гипотеза не подтверждается прямыми данными и основана лишь на умозаключениях. Писатель Кассиодор относит жизнь Палладия даже к первой половине V в.
Другим косвенным указанием на время жизни Палладия служит его обращение к другу Пасифилу, которому он в знак уважения посвятил свою книгу XII. Кто был этот Пасифил, которого сам Палладий называет ученым человеком и осыпает похвалами за верность друзьям, точно не установлено. Но его отождествляют с философом Пасифилом, подвергшимся пыткам и истязаниям при открытии заговора против Валента (371 г. и. э.), но не выдавшим своих друзей. Об этом событии упоминает Аммиан Марцеллин, рассказывая, что проконсул Евтропий, попав в число подозреваемых в заговоре, был спасен благодаря мужеству Пасифила. Если этот Пасифил и друг Палладия - одно и то же лицо, то есть указания, что в 395 г. Пасифил был правителем провинции, и тогда можно считать, что книга Палладия была написана между 371 и 395 гг.
По всей вероятности, Палладий и сам занимал какую-либо высокую должность, так как об этом свидетельствует название его - vir illuster - в рукописях его книги.
Работа Палладия De re rustica разделена на 14 книг. Первая является как бы предисловием ко всему труду и носит самый общий характер: о выборе земли, о постройках хозяйственного значения, об укладе жизни в деревне. Дальнейшие 12 книг представляют собой подробное руководство, что надо делать крестьянину в каждом месяце, и носят названия двенадцати месяцев года.
Книгу XIV Палладий посвящает специально своему другу Пасифилу (viro doctissimo Pasiphilo). Это дидактическая поэма в стихах о прививке и улучшении пород деревьев, написанная в подражание книге X Колумеллы.
В своей работе Палладий как бы подводит итог всех высказываний и советов авторов-агрономов. Его De re rustica представляет собой несомненную компиляцию из греческих и латинских писателей, интересующихся вопросами сельского хозяйства. Особенно много у него заимствований из Колумеллы (в частности в книге III почти около четверти текста).
Хотя работа Палладия и мало оригинальна, она представляет несомненный интерес для истории сельского хозяйства времени поздней римской империи. Что же касается языка Палладия, то несмотря на его стремление к простоте (как бы в противовес Колумелле с его вычурным языком), он уже далек от чистоты и ясности более ранних античных писателей и страдает обилием неологизмов и стилистических погрешностей.
Одним из поздних латинских авторов-энциклопедистов был Марциан Капелла (Martianus Capella), написавший обширный труд в девяти книгах о семи свободных искусствах (Artes liberales) под названием "О бракосочетании Меркурия и Филологии".
В своем единственном сочинении сам Марциан называет себя Felix Capella или просто Felix, а сына своего, которому он посвящает свой труд,- Марцианом. Античный автор Фульгенций, упоминая о нем, называет его Felix Capella. В средние века Марциан Капелла был наиболее известен как Марциан, но иногда встречалось и его полное имя.
Точно определить время жизни Марциана не представляется возможным. Но по некоторым данным работы можно заключить, что свой труд он писал уже после взятия Рима Аларихом. Границы его жизни до известной степени определяются также и теми авторами, сочинениями которых он пользовался. Таковы Солин, Аквила Роман (вторая половина III в.) и Аристид Квинтилиан (предположительно между 284 и 330 гг.). Что касается наблюдений над языком Марциана, то они также подтверждают, что он жил, по всей вероятности, не раньше IV в.
Скудные биографические сведения о жизни нашего автора можно почерпнуть только из его книги. Он был уроженцем Северной Африки, города Карфагена, и по роду ьвоих запятий был поверенным, т. е. имел какое-то отношение к юридическому миру, о чем сам не раз упоминает.
Написав свою работу уже в зрелом возрасте, Марциан не дал ей никакого общего названия, но в первой книге сам упомянул о ней, как о "бракосочетании Меркурия и Филологии", и тем самым как бы закрепил за ней это название. О бракосочетании говорится в книгах I и II, а книги III-IX имеют иной характер: в них приводятся энциклопедические сведения по разным дисциплинам, и они носят соответствующие названия: о грамматике, о диалектике, о риторике, о геометрии, об арифметике, об астрономии, о медицине.
Наибольшим своеобразием и оригинальностью отличаются две первые книги. В них автор в сатирической форме по образцу менипповой сатиры излагает в прозе и стихах сюжет мифологического характера.
Меркурий решил по примеру других богов найти себе достойную супругу. Его выбор после долгих размышлений и при содействии Аполлона останавливается на "ученейшей деве" Филологии (virgo doctissima). После некоторого колебания и сопротивления Филология дала свое согласие на брак, который был разрешен и Юпитером и Юноной. На небесном совете было принято решение ввести невесту в круг бессмертных.
При пении Муз и в сопровождении Добродетелей и Харит Филологию в торжественном шествии ведут в ее новый дом. Но на пороге неба невесте подносят напиток, после которого ее начинает рвать целой библиотекой всевозможных знаний, носящих названия artes et disciplinae. Затем Филология вкушает другой напиток - напиток бессмертия и отводится в жилище богов, где брачный союз закрепляется по всем правилам. К молодой подводят служанок Меркурия, олицетворяющих искусства и науки. После брачного пира молодых уводят в брачный покой.
Как видно из изложенного, содержание первых двух книг достаточно вычурно и безвкусно, в особенности это относится к картине с рвотным напитком. Автор попытался соединить множество ученых мыслей, но ни его стиль, ни выразительность языка не позволили ему создать настоящее художественное произведение.
Стиль Марциана отличается обилием новых словообразований, употреблением слов в необычном значении и вставлением греческих слов. Он чрезмерно применяет фигуры, метафоры и аллитерации. Имея большое сходство с Апулеем из-за общей склонности к риторическим прикрасам, Марциан значительно уступает последнему в искусстве изложения. Влияние Апулея также чувствуется и на языке Марциана, но у него много и от классических авторов (Цицерона, Вергилия, Саллюстия) и от более поздних (Арнобия, Тертуллиана, Сидония, Авзония и др.)·
Что же касается остальных семи книг Марциана, то они имеют подражательный характер. Для своей работы он широко использовал энциклопедию Варрона и другие более поздние источники: для книги V - Солина и Плиния, для книги IX-Аристида Квинтилиана.
Марциан обычно излагает подряд полученные им сведения, но иногда и обрабатывает их. Очень часто он проявляет поверхностное знание предмета, вследствие чего у него встречается много неточностей, ошибок и противоречий.
Но несмотря на свои невысокие литературные достоинства Марциан Капелла со своей компиляцией из античных пособий пользовался в средние века большой популярностью, оказывая несомненное влияние на духовную жизнь своего времени. Его книгой пользовались как школьным пособием и много раз издавали целиком или частями. Во всех крупных библиотеках имелись его сочинения. Признанные ученые создавали обширные комментарии к его труду, цитаты из его работы широко применялись в средневековой литературе.