Посидоний родился в Апамее (Сирия), но впоследствии был принят в число граждан Родоса[1] где и занимал должность притана[2] и откуда вместе с Молоном ездил посланником в Рим для переговоров с Марием.
В Афинах Посидоний слушал последнего крупного представителя Стой Панэтия, но учеником его не остался, поскольку ему хотелось в корне реформировать весь древний стоицизм. Для этой цели он основал собственную философскую школу на Родосе, которую посещали многие образованные люди того времени, в том числе и римляне, и среди них Цицерон в 78 г. и Помпей в 66 и 62 гг. Известно, что Посидоний много путешествовал с научными целями, в результате чего объездил весь Запад, не исключая Испании, Галлии, а также был в Египте, производя разного рода географические, астрономические и этнографические наблюдения. Известен рассказ о том, что, страдая подагрой, Посидоний как настоящий стоик продолжал учить, что болезнь не есть зло, и с подобным шуточным наставлением обращался и к своей подагре. О политических взглядах Посидония свидетельствуют его симпатии к Помпею и сенату [3].
Сочинений Посидония было очень много. Ни одно из них до нас не дошло полностью, от некоторых дошли лишь названия. Даже фрагментов Посидония сохранилось очень немного. И тем не менее, благодаря работе филологов, содержание многих сочинений Посидония удалось в значительной мере воссоздать на основании более известных нам писателей, находившихся под его влиянием или имевших его своим источником. Ввиду исключительной дробности и кропотливости всех относящихся сюда филологических аргументов нет никакой возможности касаться их в настоящем изложении. Поэтому мы ограничимся приведением названий главнейших сочинений Посидония, а его философию придется изложить лишь в общем виде.
Чисто философским и гносеологическим темам были посвящены два трактата - "Увещания" с проповедью главенства философского ума в человеке и "О критерии". К религиозной области относились трактаты "О богах", "О судьбе" и "О мантике". Философско-космологические взгляды Посидония представлены в его комментарии к "Тимею" Платона. К этико-психологической области относятся трактаты Посидония "Этическое учение", "О душе", "О добродетелях", "О страстях", "О гневе", "О долге".
Огромное внимание, как сказано, уделял Посидоний вопросам естественнонаучным, а именно, географически-астрономическим. Сюда относятся: "Физическое учение", "Об океане" (излагается у Страбона [4] с указанием на учение Посидония о шарообразности земли и всего мира), "О метеорах". Чтобы убедиться в разнообразии географических и астрономических изысканий Посидония, стоит почитать Страбона, который полемизирует с ним по ряду вопросов, критикуя, например, учение Гомера и Посидония об окружении земли рекой Океаном [5].
Огромным историческим и этнографическим трудом Посидония были "Истории" в 52 книгах, являвшиеся продолжением труда Полибия и охватывавшие период с 144 по 86 г. до н. э. Указанный труд был, вероятно, наполнен этнографическими, географическими и бытовыми наблюдениями и моральными рассуждениями; эти особенности мы находим у историков, бывших под влиянием Посидония, прежде всего у Саллюстия, Тацита и Плутарха. Риторике посвящен трактат "О словесном выражении" и трактат против ритора Гермагора. Весьма характерно название еще одного трактата Посидония - "Сравнение Гомера и Арата", свидетельствующее о тенденции реставрировать древние мифы с точки зрения науки, в частности астрономии.
Посидоний поражает удивительным разнообразием тематики, чисто эмпирическим и позитивным отношением к изображаемой им природе и истории, а также огромной наблюдательностью и интересом к бесконечной пестроте жизни. Он писал о размерах земли, о материках, о климатических поясах, о движении Океана о землетрясениях, о глубине Сардинского моря, об италийских рудниках, об иберийских городах, о ливийских реках, о кипрской меди, о перешейке между Понтом и Каспием, об извержении Этны, о разливах Нила, о минералах, о нефти, о глине, о разных народах - финикийцах, лигурийцах, галлах, римлянах, египтянах.
В своих сочинениях он частично рассказал о том, что видел во время многочисленных путешествий, частично использовал слышанные им рассказы и анекдоты. В Лигурии он видел женщину, у которой, во время тяжелой работы случились роды, что не помешало ей продолжать работу[6]. По его словам, на одной равнине в Сирии нашли "мертвую змею длиной почти в сто футов и такой ширины, что два всадника, стоя по обеим сторонам змеи, не видели друг друга; пасть у нее была так велика, что могла вместить в себя всадника с конем, а каждый листок чешуи был больше щита" [7]. При описании галльских нравов Посидоний обращает внимание на такие обычаи, как обезглавливание врагов и вывешивание их голов на стенах своих сеней [8].
Мифология, которой Посидоний следовал несмотря на свой позитивизм, еще увеличивала пестроту и живописность изображаемого им. Он совершенно серьезно относится к мифическим Геракловым Столбам[9], гомеровскому Океану и Платоновой Атлантиде [10]; атомистическое учение, по его мнению, принес в Грецию сириец из Сида Мох еще до Троянской войны [11].
Историческое место Посидония определяется тем, что он пытался синтезировать классические и эллинистические методы мысли. Это означало, что будучи ревностным сторонником одной из раннеэллинистических школ, а именно стоицизма, Посидоний реформировал стоицизм, пытаясь приблизить его к платонизму, т. е. он пропагандировал так называемый стоический платонизм, которым и отличалась возглавляемая им Средняя Стоя от Древней Стой. Это, однако, еще далеко не все. Социальная жизнь того времени неминуемо вела умы в сторону всякого рода мистики. Поэтому Посидоний использовал стоический платонизм для обоснования мистики, прежде всего демонологии и мантики.
Демонология и мантика были исконным достоянием греческой религии; эллинистическая философия особенно в свой поздний период стремилась воскрешать архаические верования; но это делалось всегда с переводом древних суеверий на язык субъективных мыслей и чувств. Демонология и мантика становятся у Посидония предметом философского рассуждения, определения и классификации, а равно и предметом технически тренированной и целесообразно направленной воли. Посидоний использовал и выдвинул на первый план одно из старых стоических учений - о всеобщем законе и судьбе. Это обстоятельство тоже весьма способствовало обоснованию теории мантики. Получилось, что все явления природы и общества подчинены одному непреложному закону, и, следовательно, пользуясь этим законом, можно предсказывать любые явления в будущем. Таким образом, старинные мифологические представления получали у Посидония как бы научный характер. Небесные явления, полет птиц, сновидения и т. д. - все это, будучи проявлениями общих законов, свободно могло рассматриваться в качестве достаточного теоретического обоснования мантики.
Весь материал античной мантики и демонологии подвергся у Посидония подробной классификации. Об этом свидетельствует I книга трактата Цицерона, "О гадании", где использованы материалы из Посидония.
С учениями о мировой симпатии и роке у Посидония связана вера в астрологию, которая была чужда классической мысли Греции, но явилась одним из характерных продуктов эллинистических учений, так как наблюдение небесных светил, необходимое для составления гороскопа, возможно было только в период весьма развитой цивилизации. Здесь, как и везде у Посидония, архаическая мифология объединялась с новейшими достижениями научной мысли.
Ближайшим источником для изучения космологии Посидония является знаменитое "Сновидение Сципиона", содержащееся в конце трактата Цицерона "О государстве".
В физике и биологии Посидоний стоит на той же самой иерархической позиции, что и в теологии. Подобно тому, как между человеком и божеством при помощи демонологии он устанавливает целую систему мельчайших переходов, такие же переходы он мыслит и между камнем и человеком (через растения и животных). Последняя мысль была не чужда уже перипатетикам. Однако в обработке Посидония этот иерархизм принимал последовательную и завершенную форму.
Тот же иерархизм Посидоний проводил и в психологии. Человеческие влечения он вместе с Аристотелем и перипатетиками считает вполне естественным достоянием души человека и животного. Интеллект также трактуется как естественное достояние человеческой души. Таким образом, весь мир, и органический, и неорганический, и одушевленный, и разумный, и человеческий, и демонический, и божественный, являясь разными степенями уплотнения огня, оказывается в то же время и разными степенями интеллектуальности и сознания.
Наконец, необходимо отметить еще одну общую идею философии Посидония. У Посидония нет непроходимой пропасти между человеком и божеством, между человеком и животным, между органическим и неорганическим миром, между мужчиной и женщиной, между греками и варварами, между свободными и рабами, между философом и не философом, между мышлением и ощущением, между спекулятивной теорией и научно-эмпирическим позитивизмом. Мы встречаем у него полное проведение принципа мировой непрерывности.
Подводя итог, необходимо сказать, что Посидоний стал на путь синтезирования главнейших достижений греческой мысли, т. е. мифологии, систем досократиков, Платона, Аристотеля, пифагореизма и стоицизма. То, что не успел сделать он на этом пути, доделали платоники последующих двух столетий, пока весь этот синтетизм и сакрализация не получили завершения в системе неоплатоников.
Эти попытки синтезирования классического наследия греческой мысли с философскими идеями эпохи эллинизма определили влияние Посидония на весь поздний эллинистически-римский мир. В науке довольно точно установлено воздействие Посидония прежде всего на римских писателей I в. до н. э. и I-II вв. н. э. Это и понятно ввиду римских связей Посидония. В первую очередь здесь надо отметить Цицерона, Варрона, Тацита, Плиния Старшего и Апулея ("О божестве Сократа"). Под прямым влиянием Посидония находится и географ Страбон.
Особенно же велико влияние Посидония на последующую философскую литературу, прежде всего Новую Стою, т. е. на Сенеку, Мусония, Эпиктета и Марка Аврелия, затем на весь неопифагореизм, на Плутарха, на герметическую литературу и, наконец, на неоплатонизм.
Кроме Посидония, к стоическому платонизму принадлежало много других философов. В буржуазной историографии на первый план всегда выдвигался Филон и вообще иудейско-александрийская философия. Это, несомненно, крайнее преувеличение. Совершенно не учитывая, с одной стороны, подлинно языческой сущности неоплатонизма и излишне сближая его с еврейско-христианским миром, а с другой - не учитывая всей огромной логической работы, проделанной в неоплатонизме и занимавшей в нем нисколько не меньшее место, чем мистика, буржуазные исследователи ссылались на учение Филона о боговдохновенном экстазе и пророчествах и на этом основании сближали неоплатонизм даже с иудаистическими сектами ессеев и терапевтов. Но, не говоря уже о том, что иудейско-александрийская философия не дала, кроме Филона, ни одного большого философа и что от Филона до Плотина прошло целых двести лет, это учение об экстазах и пророчествах было настолько популярно начиная с I в. до н. э., что его мы находим почти у всех философов этого периода.
Таким образом, влияние Филона и всей александрийской философии на неоплатонизм не следует преувеличивать.
Возможно, что к стоическому платонизму принадлежал также и Нумений (вторая половина II в. н. э.). Однако этот непосредственный учитель Плотина настолько далеко выходит за пределы прежнего стоического платонизма, что его с полным правом можно отнести и к пифагорейцам и к чистым платоникам.
Что уже вне всякого сомнения делает Нумения непосредственным предшественником и учителем неоплатоников - это его доказательство нематериальности души, которая до сих пор толковалась в стоическом платонизме как огонь или теплота. Эти доказательства Нумения сохранены нам у Немесия [1]· Они интересны еще и тем, что Нумений выступает прямо против стоиков.
Огромный вклад в дело подготовки неоплатонизма сделало так называемое неопифагорейство.
Слившись с Древней Академией, древнее пифагорейство в дальнейшем, в связи с переходом Академии к скептицизму, перестало существовать в качестве теоретической философии и приняло форму мало популярного мистического учения. В I в. до н. э. оно возродилось с новой и небывалой силой. Мы имеем сведения о длинном ряде неопифагорейцев; среди них нужно упомянуть автора "Золотых стихов", Нигидия Фигула (ум. в 45 г. до н. э.), его современника Псевдо-Окелла ("О природе Всего"), пророка и мага Аполлония Тианского [1] (конец I в. н. э.), Модерата из Гадеса (того же времени; отрывки у Стобея и Порфирия), Никомаха Геразского из Аравии (первая половина II в. н. э.; от него дошел до нас трактат "Введение в арифметику" и ценные отрывки у Ямвлиха из другого его трактата).
Далее, сама Академия также неуклонно стремилась к синтезированию различных философских течений. Уже представитель Новой Акадёмии Антиох Аскалонский (ум. в 68 г. до н. э.) принципиально требовал объединения платоновской, аристотелевской и стоической философии, надеясь этим путем одержать победу над скепсисом, который двести лет господствовал в Академии. Платоники I-II в. н. э. продолжали эту линию Антиоха. Наибольшее значение имела здесь, по-видимому, школа Гая (первая половина II в. н. э.; известен только по позднейшим упоминаниям), к которой нужно отнести Альбина (II в., сохранилось его "Введение в чтение Платона" дидактического характера и философско-систематический трактат "Введение в философию Платона"), Апулея (род. ок. 125 г.; кроме известного романа "Метаморфозы", сохранились его трактаты "О Платоне и его учении", "О божестве Сократа", "О мире") и анонимного комментатора Платоновского "Теэтета" (время точно не установлено).
Эта школа тоже придает большое значение магии и демонологии. В теоретическом отношении ею вводится одно новшество, которым в дальнейшем в сильной степени пользуется неоплатонизм. А именно, Альбин вводит в число основных философских наук логику, понимая ее в основном по Аристотелю, но с гораздо более широким толкованием.
Даже надменные в своем консерватизме перипатетики не избежали модного в те времена сближения с другими школами. Стоицизма не избежали также и такие перипатетики II в. н. э., как астроном и географ Клавдий Птолемей и врач Гален.
Аммоний Саккас (около 175-242 гг.), александриец, крещенный родителями, но впоследствии вернувшийся в язычество, первоначально носильщик по профессии (откуда и его прозвание Саккас, т. е. мешочник), является непосредственным учителем Плотина.
Сам он ничего не писал, но проповедовал объединение учений Платона и Аристотеля и давал критику понимания Ума как материи и тела, подобно тому как вместе с Нумением он опровергал стоическое учение о том, что душа есть тело.