8. ТРИФИОДОР

Трифиодор, как и Коллуф, был уроженцем Египта. Время его жизни относится также к V в. Более точных сведений о нем не имеется. Из произведений Трифиодора до нас дошла только небольшая эпическая поэма "Взятие Илиона". По характеру она близка к поэме Квинта Смирнского: это чисто мифологическая поэма с несколько морализующим оттенком, без тех родственных эллинизму легкомыслия и сентиментальности, которыми отличается "Похищение Елены" Коллуфа.
По содержанию поэма охватывает меньший период, чем поэма Квинта; в начале ее Трифиодор кратко в повествовательном и печальном тоне перечисляет всех, кто погиб после Гектора, и немедленно переходит к построению деревянного коня. Эпизод с Лаокооном он опускает совсем, о Синоне говорит очень кратко. Центральной и наиболее интересной частью поэмы являются пророчество Кассандры, которая пытается остановить троянцев, везущих в город деревянного коня, и ответ Приама. В обеих речах намеренно подчеркивается контраст между ужасом Кассандры и легкомысленным ликованием Приама.
Кассандра, впавшая в безумие при виде коня, носится по городу, как "вакханка", и выкрикивает страшные предсказания:
Вижу - меж башен троянских бушует, разлившись повсюду,
Алая крови пучина, вздымаются волны убийства.
Цепи ужасного брака плетутся для женщин злосчастных.
В этих древесных стенах [1] пылает сокрытое пламя.
Горе! О горе и мне, и тебе, мой город родимый!
Прах меня скоро покроет. И рухнет великое зданье,
Лаомедонтова рухнет стена, строение бога.
Мать и отец мой! Рыдаю о вас! Я в ужасе вижу,
Что вы претерпите оба. Отец мой, несчастный, во прахе
Будет, простертый, лежать, где жертвенник высится Зевса.
Ты ж, благородная мать, по воле богов потеряешь
Женский свой облик; собакой ты выть над чадами будешь.
О Поликсена! И ты сокроешься в землю родную.
Если б нам вместе погибнуть! Но плакать придется недолго
Мне над тобой. О, зачем я живу? Ведь меня ожидает
Более страшная смерть, и чужая земля меня примет.
Вижу: царица и мне, и мужу готовит подарки;
После военных трудов супругу сплетает погибель.
Слушайте, други, меня! Узнайте, что вас ожидает,
Страшную тучу судьбы отгоните, нависшей над нами.
Мощное тело коня скорей топорами рубите
Или сожгите огнем! Тот конь, что врагов укрывает,
Пусть он погибнет! И с ним погибнут надежды данайцев!
Радуйтесь вместе со мной! Начинайте водить хороводы!
Кубки поднимем все вместе мы в час свободы желанной!
(391-415)
Но Приам прогоняет Кассандру, не желая слушать ее предсказаний:
Прислана злобным каким божеством ты, провидица злая?
Дерзостным лаем своим ты смутить нас хочешь напрасно.
Все еще дух твой не сломлен своею болезнью зловещей,
Все еще он не насыщен безумным призраком бедствий.
Радости наших пиров, как будто завидуя, снова
К нам ворвалась ты в тот день, как Зевс, наш Кронид-повелитель
Дал нам свободу узреть, суда рассеяв ахейцев.
Нынче копье не летит и покоится лук, не натянут.
Стихло бряцанье мечей; не свистят замолчавшие стрелы.
Пляски и сладкие песни повсюду, и стоны затихли.
Мать не рыдает над сыном; и, мужа на бой проводивши,
Нынче жена не заплачет над трупом, оставшись вдовою.
В дар принимает коня защитница наша Афина,
Смелая дева. А ты, вопя пред воротами дома,
Ложно пророчишь беду; беснуясь в безумии диком,
Терпишь напрасную муку и город святой оскверняешь.
Пусть пропадешь ты! А нас хороводы, пиры ожидают.
Нет под троянской стеной так долго стоявшей угрозы -
Голос пророческий твой отныне нам больше не нужен.
(420-438)
Второй крупной частью поэмы является несколько загадочный, недостаточно мотивированный эпизод с Еленой. Елена, как и у Коллуфа, делается жертвой обмана Афродиты, которая пытается с помощью Елены погубить греческих вождей, запертых внутри коня.
Дивной красою блестя, вошла к аргивянке Елене,
Хитрость глубоко тая, Афродита, искусная в кознях.
Ласково к ней обратясь, ее убеждать она стала:
"Знай, дорогая, зовет тебя Менелай-повелитель,
Муж твой. В коне деревянном с ним вместе сокрыты другие
Славных ахейцев вожди. Не колеблясь, не медля, скорее,
Тотчас к нему ты иди. Позабудь и о старце Приаме,
И о троянцах других, позабудь о самом Деифобе[2].
Я отдаю тебя вновь Менелаю, страдавшему много".
Так говоря, удалилась богиня. Поверило козням
Сердце Елены. Покинув свой спальный покой ароматный,
К зданью высокому храма направила шаг свой Елена.
(454-465)
Очи свои устремив на коня, она долго стояла,
Трижды потом обошла вкруг него. Аргивян завлекая,
Жен их кудрявых она по имени всех называла
Голосом нежным своим. Они же, сокрытые, тяжкой
Болью терзались в душе и в молчании слезы глотали.
(468-472)
Многих могла б соблазнить из ахейцев лукавством Елена,
Если бы, страшная ликом, покинув эфир, не явилась
Дева Паллада сама. Елене лишь зрима, из храма
Вывела тотчас ее и к ней обратилась сурово:
"Жалкая! Вот до чего довели тебя злые деянья,
К ложу чужому стремленье и козни лукавой Киприды.
Первого мужа ничуть не жалеешь ты? Дочери видеть
Ты, Гермионы, не хочешь? Опять помогаешь троянцам?
Прочь уходи; и над спальней своею, поднявшись на башню,
Пламя привета зажги кораблям плывущим ахейским".
(487-496)
Елена покоряется Афине, и всю ночь пылает факел на ее башне, указывая ахейцам путь. Некоторый интерес представляет привлеченный здесь Трифиодором вариант мифа о Лаодамии. По распространенному мифу мужем Лаодамии является Протесилай, который, выпрыгнув на берег Малой Азии добровольно, гибнет первым из всех греков, чтобы исполнилось предсказание оракула, что если первым погибнет грек, то победят греки, если же троянец - то троянцы. В поэме Трифиодора мужем Лаодамии является Антикл, находящийся в деревянном коне; когда Елена называет имя его молодой жены, он хочет ответить ей, но Одиссей с Неоптолемом душат его своими руками и кладут труп в задней части коня, прикрыв плащом.
Последнюю часть поэмы составляет описание взятия Трои; гораздо более сжатое, чем у Квинта, оно написано в крайне натуралистических тонах. Менелай убивает Деифоба и ведет за собой Елену, душевное состояние которой Трифиодор описывает так:
Шла за ним следом жена, трепеща, оружья добыча;
То она чуяла радость - окончилось время страданья,
То изнывала в стыде; то казалось ей вдруг, в сновиденьи
Видела вновь, хоть и поздно, любимую землю отчизны.
(630-633)
Поэма оканчивается кратким и сухим описанием отъезда греков на родину.
Вопрос об источниках поэмы Трифиодора столь же сложен, как и об источниках, которые привлекал Квинт. Поэма Трифиодора особыми литературными достоинствами не обладает. Но если предположить, что он пользовался только прозаическими компендиями, то ему нельзя отказать в таланте хотя бы в построении двух указанных эпизодов. Более вероятно, что он располагал какими-то стихотворными источниками, которые компилиропал по правилам обновленной Нонном метрики. Наиболее важно было бы путем детального анализа установить, имеют ли поэмы Квинта и Трифиодора связь с "Энеидой". Косвенным указанием на такую связь можно было бы считать то, что и у Квинта, и у Трифиодора сцены взятия и разрушения Трои написаны не столько с чувством радости победы над врагами, сколько с чувством жалости к побежденным; в "Энеиде", где рассказ ведется от лица сторонника троянцев, это вполне естественно, в поэмах же, которые по замыслу являются завершением "Илиады", авторы должны были бы больше стоять на точке зрения победивших греков. Однако возможно, что этот гуманный тон объясняется более поздней эпохой и отвращением к ненужным жестокостям древних мифов, как, например, к убийству Неоптолемом беспомощного Приама, умолявшего о пощаде.
Еще более настойчиво, чем в поэме Квинта, у Трифиодора проводится идея возмездия за дурные дела, придавая всему произведению морализирующую окраску; эта тенденция раскрывается в первых же стихах поэмы:
Вплоть до последнего дня, под охраной стены богозданной,
Крепко стоял Илион на своей нерушимой основе.
В тяжких сраженьях томясь, страдали ахейцев дружины.
Силы свои напрягая в последних жестоких усильях,
Тщетно лила бы Афина свой пот, трудясь неотступно,
Если б к данайцам нз Трои, как гость, не пришел прорицатель.
Браком он был возмущен Деифоба, бесчестным и дерзким.
Жалостью, мнилось, дышал к Менелаю, страдавшему много.
Близкую он предсказал погибель своей же отчизне.
(40-48)
Это морально-чувствительное истолкование событий совершенно расходится с обычным вариантом мифа, по которому прорицатель Гелен и Деифоб, братья Париса, поссорились после его смерти из-за обладания его вдовой; к грекам же Гелен пришел не добровольно, не из сочувствия к Менелаю, а был пойман Одиссеем по указанию Калхаса и вынужден раскрыть врагам тайну падения родного города.
В дальнейшем ходе поэмы Трифиодор тоже никогда не упускает случая подчеркнуть, что за всякое злое дело человека постигает кара. Описывая, как Неоптолем убил Приама, он немедленно прибавляет:
О злополучный! Такая ж судьба и его ожидала
Там, где воздвиг свой престол Аполлон, соблюдающий правду.
(640-641)
По обычной версии мифа, которой следовал и Эврипид, Неоптолем был убит в Дельфах, около жертвенника Аполлона. Идея возмездия проведена в поэме Трифиодора (как и в поэме Квинта Смирнского) и в отношении Аякса Оилида, осквернившего храм Афины насилием над Кассандрой: Афина губит Аякса, мстя грекам "всем за одного", как подчеркивает Трифиодор (ст. 650).
Со стороны литературных приемов поэма Трифиодооа не особенно оригинальна. Пользуясь обычным твердо установленным языком гомеровского эпоса, Трифиодор, однако, вводит иногда в свою лексику слова современного ему языка, например, для обозначения военных трудов он всегда употребляет вместо слова πόνοι слово μόθοι. Многие сравнения он тоже строит самостоятельно, избегая явного подражания; наиболее удачно сравнение греков, запертых в деревянном коне, с дикими зверями, которых разлившийся горный поток загнал на маленький остров, и они озлобленные, окруженные враждебной стихией, готовятся к последней схватке.
В свою небольшую по объему поэму Трифиодор вводит один из распространенных эпических приемов - длинное описание предмета художественного ремесла. Он рассказывает, как мастер Эпей под руководством Афины построил чудо красоты - коня, и рисует при этом интересную картину техники обработки драгоценных камней. Вообще все это описание носиг вполне реальный характер:
Шею коня он поднял над выпуклой грудью и бросил
Золота яркий отлив на пышную рыжую гриву.
Хлынули волны густые с крутой изогнутой шеи,
Вздыбилась чолка над лбом, скрепленная тонкою цепью.
После он вставил глаза - два круга камней драгоценных.
Взял он берилл голубой, аметиста кристалл красноватый,
Все это вместе смешал, и блеском двойным, разноцветным
Ярко сверкнули глаза - отливом и синим, и алым.
Вставил в оскал челюстей блестящие белые зубы,
Будто готовые грызть сплетенную крепко уздечку.
(65-74)
Не был тот конь неподкован: легко поднимал он копыта;
Были покрыты они черепаховым панцирем ярким,
Чуть лишь касаясь земли могучею медной подковой.
(87-74)
Все эти три мифографические поэмы поэтов-эпигонов - Квинта, Коллуфа и Трифиодора - могут представить значительный интерес для исследований как мифологических, так и литературных.


[1] Т. е. в коне.
[2] Деифоб — третий муж Елены, брат Париса, который взял ее в жены после смерти Париса.