Что называется буколикой, идиллией, а в позднейшее время - пасторалью, знает каждый, знакомый с историей литературы; но определить этот литературный жанр чрезвычайно трудно - до такой степени он разнообразен не только на высоких ступенях своего развития, но и в самом начале.
Наиболее старинное из этих названий - "буколика", оно происходит от слова βουκόλος - пастух, пасущий коров и быков. Менее ясным является термин "идиллия" (греческое είδύλλιον, уменьшительное от εἶδος - вид, жанр), появляющийся впервые в схолиях к Феокриту. Его толкуют или как "картинку", или как "маленький напев", или как "малый жанр". Наиболее вероятным представляется первое толкование; во всяком случае с музыкой произведения эллинистической буколики ничего общего не имеют.
Основоположником буколической поэзии считается Филет Косский, но он нам очень мало известен. Он жил в конце IV и первой четверти III в. до. н. э. и был учителем Птолемея Филадельфа. По-видимому, вокруг него, в 290-х годах группировался кружок молодых поэтов, к которому принадлежал и Феокрит, рисующий участников этого кружка в VII идиллии под вымышленными именами Эвкрита, Аминта, Ликида [1] и выводящий самого себя под именем Симихида. Сам Филет в этой идиллии не изображен, он упоминается как образец, к которому могут только стремиться молодые поэты. Феокрит говорит [2]:
Музам глашатай я звонкий, и часто меня называют
Все наилучшим певцом; но, клянусь, я не так легковерен!
Думаю я, что навряд удалось победить в состязаньи
Славного мне б Сикелида Самосского, также - Филета.
(VII, 37-40)
Также в поэме "Плач о Бионе", принадлежащей неизвестному поэту и приписывавшейся Мосху, Филет изображен плачущим о смерти Биона "там, где Алент протекает", т. е. на Косе; но эти строки написаны непосредственно под влиянием VII идиллии Феокрита, так как наряду с подлинным поэтом Филетом о Бионе плачет и вымышленный Феокритом Ликид и сам Феокрит; к тому же ни Филет, ни Феокрит плакать о Бионе не могли, потому что Бион жил, по-видимому, значительно позже Феокрита, во II в. до н. э. Это свидетельство имеет значение только в том отношении, что имя Филета упоминается в окружении характерно буколическом. Однако о нем самом Свида сообщает только, что он писал элегии, эпиграммы и эпиллии мифологического характера. Об его эпиллии "Гермес" известно, что там рассказывалось о любви Одиссея и дочери Эола Полимелы, т. е. разрабатывался мало известный миф эротического характера, что было излюбленным приемом и последователей Филета. Известен он был своими элегиями к Биттиде - жене или возлюбленной. Его четверостишие, сохраненное Стобеем [3], является либо отрывком из элегии, либо эпиграммой. Есть предположение, что в этом четверостишии Биттида, изображенная под видом молодого деревца, обращается к Филету:
Я не хочу, чтоб меня неотесанный горец-крестьянин
В дом свой, избравши, принес, корни лопатой подрыв.
Нет, пусть возьмет меня тот, кто изысканной речью владеет,
Тот, кому близко знаком многих сказаний напев.
а. Биографические сведения
Скудные сведения о жизни Феокрита получены либо из его собственных произведений, либо от лиц, живших спустя несколько веков. Его юность связана с Великой Грецией и Сицилией; в идиллиях XXVIII и XI он называет Сиракузы "нашим городом", а киклопа Полифема "земляком". Гражданином Сиракуз называет Феокрита и эпиграмма биографического характера (XXII), написанная как бы от его лица в I в. до н. э.
Родом другой был с Хиоса, а я, Феокрит, написавший
Все это, был я одним из сиракузских граждан:
Сыном я был Праксагора и сыном был славной Филины,
И никогда я к себе музу чужую не звал.
Далее, жизнь Феокрита связана с островом Косом и малоазиатским побережьем, судя то идиллиям II, VII, Χ, XXIII, а также с Александрией, в которой происходит действие его знаменитейшего мима [1] "Сиракузянки"; царю Птолемею Филадельфу Феокрит посвятил большой энкомий; об этом Птолемее упоминает он и в идиллии XIV; Афиней сохранил нам название поэмы Феокрита "Береника" (имя жены Птолемея). Из современных ему исторических деятелей Феокрит, возможно, был связан еще с Гиероном (младшим), сперва военачальником, а с 269 г. до н. э. властителем Сиракуз, которому он тоже посвятил энкомий.
Годом рождения Феокрита принято считать 315 г. до н. э., год смерти его неизвестен. Социальное происхождение Феокрита не выяснено; не выяснена и хронологическая последовательность его произведений.
б. Судьба произведений Феокрита
До нас дошел сборник избранных стихотворений Феокрита, составленный, как предполагают, грамматиком Артемидором и его сыном Феоном в I в. до н. э. В этот сборник, кроме 30 стихотворений и 25 эпиграмм, приписываемых Феокриту, входили произведения его подражателей - Биона и Мосха; он был составлен, вероятно, для римских читателей, увлекавшихся в то время эллинистической поэзией. Именно этот сборник, которым пользовался Вергилий, был, по-видимому, первым сборником буколических стихотворений, так как эпиграмма (XXVI), приписанная Артемидору и включенная во все дошедшие до нас рукописи говорит:
Музы пастушьи, досель в одиночку вы жили: отныне
Будете в общем жилье, будете стадом одним.
Большинство рукописей, в которых дошли до нас произведения буколических поэтов, относится к XIV и XV вв., но имеется и два списка XIII в. Разночтения в рукописях почти не изменяют смысла текста.
в. Содержание идиллий
Те 30 стихотворений, которые под общим названием "идиллий" приписываются Феокриту, по содержанию распадаются на несколько групп Ядром являются собственно буколические идиллии - пастушеские сценки, изображающие встречи, разговоры и песни пастухов.
Рядом со стихотворениями, имеющими явно натуралистический характер, мы находим у Феокрита далекие от реальной жизни произведения, обычно с любовной тематикой, построенные на мифологической основе. Главное место среди стихотворений этого жанра принадлежит, несомненно, той идиллии, которая обычно помещается первой и носит название "Тирсис", или "Песня". Пастух Тирсис встречается с другим пастухом (козопасом) и просит его сыграть на свирели, козопас отказывается играть в полдень, боясь разбудить Пана, и в свою очередь просит Тирсиса спеть песню о пастухе Дафнисе, умирающем от того, что не хочет поддаться любви, и в награду предлагает певцу резной деревянный кубок с тремя бытовыми картинами.
Подробное описание этого кубка является данью, которую Феокрит приносит эпической традиции; но сцены, вырезанные на кубке (капризная красавица, старый рыбак и играющий на дудке мальчик), характерны для эллинистической эпохи.
Песня о Дафнисе имеет лирическую окраску. К умирающему Дафнису собираются звери:
Выли шакалы над ним, горевали и серые волки;
Лев из дремучего леса над гибнущим горько заплакал,
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
К самым ногам его жались волы и быки молодые,
Тесно столпившись вокруг, и коровы, и телки рыдали.
(I, 71-75)
Приходят и боги - Гермес и Приап, пытающийся развеселить Дафниса шутливым упреком:
Ты, ведь, погонщик быков, а страдаешь, как козий подпасок.
Он, увидав на лугу, как козы с блеяньем резвятся,
Глаз не спускает, грустя, что козлом он и сам не родился.
(I, 86-88)
Появляется, наконец, богиня любви Афродита, упрекающая юношу за отказ его от любви. Но Дафнис отвечает ей крайне враждебно и, отвернувшись от нее, трогательно прощается с родными лесами:
Волки, шакалы, медведи, живущие в горных пещерах!
Дафнис, пастух ваш, отныне бродить уж не будет по рощам,
Ни по дремучим лесам, ни по чащам. Прости, Аретуса!
Светлые реки, простите, бегущие с высей Тимбрийских!
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
Да, это я, это Дафнис, быков своих здесь стороживший,
Дафнис, гонявший волов и коров своих здесь к водопою.
(I, 115-121)
Потом он призывает Пана, чтоб передать ему свирель.
Вымолвив это, он смолк; и тщетно его Афродита
К жизни пыталась вернуть: перерезали нить его Мойры.
Волны умчали его, и темная скрыла пучина
Дафниса, милого нимфам, любимого Музами мужа.
(I, 138-141)
Как и бо́льшая часть остальных, эта идиллия по сюжету и по форме восходит к народной песне; в ней использованы приемы народной поэтики (анафора, рефрен), но эти приемы подвергались уже у Каллимаха условной литературной обработке.
В противоположность этой идиллии стихотворения, которые обычно помещаются на 3, 4, и 5 месте в сборнике, носят бытовой и юмористический характер. В III идиллии глупый и некрасивый пастух обращается к равнодушной Амариллиде, которая и слушать его не хочет. В IV идиллии изображена болтовня пастухов о стаде, о местных событиях, причем эта полная социально заостренных бытовых подробностей сценка написана чрезвычайно легко и естественно.
В V идиллии встречаются враждебно настроенные пастухи, старый и молодой. Обменявшись крепкими ругательствами и непристойными намеками, они затевают состязание в пении. В этой идиллии Феокрит, вероятно, ближе всего подходит к подлинному пастушескому состязанию.
В VI и XI идиллиях в форме юмористических пастушеских десен поэт затрагивает мифологическую тему о любви молодого киклопа Полифема к морской нимфе Галатее. Мифологический образ жестокого и дикого киклопа превращается у Феокрита в образ наивного, неуклюжего деревенского парня, который надеется пленить своим достатком и успехами в сельском хозяйстве ветреную красавицу Галатею. Сходная тема нашла воплощение в идиллии XX ("Пастушок"), считающейся неподлинной.
Наконец, в X идиллии выведены двое жнецов: молодой сентиментальный Букай поет очень наивную песенку в честь своей возлюбленной - флейтистки, которую за худобу и загар его товарищи прозвали "саранчей", а его приятель, старый Милон, поет трудовую песню жнецов, кончающуюся насмешкой над "толстым надсмотрщиком".
Особняком среди всех этих идиллий стоит VII идиллия "Фалисии" - "Жатва" (праздник осеннего сбора плодов). Это стихотворение написано от первого лица и представляет собой воспоминания Феокрита о прекрасном дне, который он однажды провел в молодости на о(строве Косе. Поэт выводит себя под именем Симихида и описывает, как он с двумя друзьями отправился в путь по приглашению своих приятелей-землевладельцев, справлявших в этот день праздник урожая.
Приятели одеты в костюмы пастухов, в грубые пастушьи плащи, широкополые шляпы, держат в руках "Корины" - длинные пастушьи посохи с кривой рукоятью. По дороге их догоняет такой же "пастух" Ликид. Он подшучивает над Феокритом-Симихидом, и оба поют "пастушеские" песни. После этого они расстаются; стихотворение заканчивается описанием летнего дня, склоняющегося к вечеру, и грустным возгласом автора, вспоминающего о празднике Деметры:
...если б мог я ей снова на кучу
Полной лопатою ссыпать зерно! И смеясь благосклонно,
Той и другою рукой обняла б она мак и колосья.
(VII, 155-157)
В этой идиллии Феокрит излагает свою теорию малой формы, влагая ее в уста Ликиду. Песни Ликида и Симихида ни в какой мере не производят впечатления подлинных пастушеских. В них столько мифологии, ученых географических названий и намеков, что они могли иметь успех только у замаскированных пастухами друзей Феокрита, а настоящий пастух не понял бы в них ни слова.
Вторую группу стихотворений составляют три мима из городской жизни. В первом из них- "Колдуньи, или "Симайта" (II идиллия), выведена девушка, которая вместе со служанкой ворожит на перекрестке за городом, стремясь вернуть себе неверного возлюбленного. Она посылает служанку положить волшебные травы у порога его дома и, оставшись одна, рассказывает Луне о своей несчастной любви. История ее проста: девушка Симайта влюбилась с первого взгляда в красавца и прожигателя жизни Дельфида, заманила его к себе, но он скоро бросил ее, найдя другую. Рассказ Симайты дает тонкий психологический анализ женских страданий; ревнивая и страстная натура девушки обрисована так в ее словах:
Бездна морская молчит, успокоились ветра порывы,
Только в груди у меня ни на миг не умолкнет страданье.
Вся я сгораю о том, кто презренной несчастную сделал,
Чести жены мне не дав и девической чести лишивши.
(38-41)
Эрос жестокий! Зачем, присосавшись пиявкой болотной, В
ысосал черную кровь из груди моей ты без остатка?
(55-56)
В нескольких словах обрисован и Дельфид:
Коли б меня приняла, то и ладно бы; ловким красавцем,
Право, меж юношей всех меня почитают недаром
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
Я ведь почти что сожжен; ах, губительно Эроса пламя!
Жарче палить он умеет, чем даже Гефест на Липаре.
(123-133)
Другой мим "Любовь Киниски" (идиллия XIV) представляет собой разговор двух приятелей. Один из них, Эсхин, вот уже два месяца как по-кинут своей возлюбленной, Киниской, по-видимому, гетерой. Она пировала ночью с ним и с фессалийским солдатом; Эсхин приревновал ее к молодому соседу и дал ей пощечину, а она немедленно убежала к тому с пирушки. Его товарищ Тионих, выслушав эту трагикомическую историю, советует по-кинутому, но по-прежнему влюбленному Эсхину уехать за море и поступить в наемники к Птолемею. Тонкая лесть Птолемею, выраженная в словах Тиониха, свидетельствует о том, что XIV идиллия написана во время пребывания Феокрита в Египте.
Наконец, известнейшее произведение Феокрита "Сиракузянки, или женщины на празднике Адониса" (идиллия XV), прекрасно переведенное Н. И. Гнедичем, с поразительным реализмом и юмором рисует двух александрийских горожанок, идущих на праздник. Их разговоры дома и по дороге словно записаны: они судачат о мужьях, о покупках, платьях и служанках. Мим кончается прекрасным гимном Адонису, который поет приглашенная из Аргоса знаменитая певица.
В этих первых двух группах заключаются лучшие произведения Феокрита, составившие его славу. Группа эпических стихотворений (эпиллиев) гораздо слабее и менее самостоятельна; в них в значительной степени используется эпический словарь и эпические образы, хотя в двух из них, написанных, может быть, в целях полемики с Аполлонием - "Гиласе" и в "Диоскурах" - имеются прекрасные, типично феокритовские, описания ландшафтов. (К этой группе принадлежат идиллии XIII, XXII, XXIV, XXVI и отчасти XVIII).
В группе любовных песен и посланий как очень удачные надо отметить "Любовную песню" (идиллия XXX) и "Прялку" (идиллия XXVIII).
Две хвалебные песни историческим лицам - послания к Гиерону и Птолемею - сравнительно с другими произведениями мало интересны. Послание к Птолемею очень длинно (137 стихов), переполнено лестью, изобилует мифологическими образами и совершенно лишено тех черт, которые особенно привлекают в Феокрите - свежести и искренности.
В "Гиероне" все же есть одна сцена, достойная Феокрита, - это картина мирной жизни, которая наступит, когда из Сицилии будут изгнаны враги. С некоторым юмором поэт описывает также и своих голодных "Харит", которые возвращаются к нему, не найдя пристанища. Возможно, что это стихотворение написано Феокритом в ранние годы жизни, когда он был еще неизвестен и очень нуждался.
Среди других идиллий особенно интересны для нас "Рыбаки" (идиллия XXI).
В этой идиллии действующими лицами являются два бедных рыбака; в начале дано описание их хижины и орудий их ремесла; действие происходит ночью. Плохо поужинав, рыбаки с голоду проснулись среди ночи, и им не спится; один из них видел во сне, будто поймал рыбу из чистого золота и поклялся больше не выходить в море; теперь его смущает эта клятва; другой успокаивает его, говоря, что клятва, данная во сне, не имеет силы, так как "сновидение схоже с обманом". Эта простая тема обработана очень удачно: речь рыбаков проста, естественна и полна народных поговорок.
Поговорка, имеющаяся и в других языках, приведена в стихе 45: "Грезит о хлебе собака, а мы - о рыбах". Горьким юмором бедняка звучат заключительные слова:
...ищи-ка ты рыбу с костями и мясом,
Чтоб с твоим сном золотым не умер ты смертью голодной.
(XXI, 66-67)
г. Тематика произведений Феокрита
Феокрит обладал чрезвычайно многосторонним талантом. Тематика его произведений несравненно шире, чем это кажется на первый взгляд.
Феокрит раскрывает картину высокоразвитой городской культуры: перед нами проходят люди самых различных профессий и различных слоев общества: врачи, воины, купцы, атлеты, кутящие молодые люди, флейтистки. хозяйственные горожане, гадалки, пастухи, крестьяне. Бытовые картинки, которые дает Феокрит, можно поставить наравне с лучшими эпизодами из комедий Менандра без гротескных преувеличений, свойственных комедии.
По идиллии Феокрита мы знакомимся прежде всего с бытом греческого дома среднего достатка. Домашнее хозяйство основано на рабском труде: в нем работают две-три рабыни, на которых покрикивает хозяйка. Сама она тоже усердно прилагает руку к хозяйству: прядет, шьет себе платья и, хотя любит принарядиться, все же соблюдает строгую экономию; она непрочь посплетничать с приятельницей о капризах и непрактичности мужчин, она болтлива, любопытна, бойка на язык, одним словом - типичная горожанка средней руки.
Только такая женщина пользуется уважением. Симайта упрекает Дельфида именно в том, что он "презренной несчастную сделал, чести жены мне не дав..." (И, 40-41). Однако рядом с этой упорядоченной семейной жизнью существует и мир других женщин. Это - мир Киниски, которая одна присутствует на ночной попойке, устроенной ее временным другом сердца для своих приятелей, грубовато подшучивающих над ней; получив пощечину от надоевшего ей поклонника, она той же ночью перебегает к приглянувшемуся ей красивому соседу.
Времяпрепровождение молодых людей - бездельников, принадлежащих к состоятельному кругу, - обрисовано в идиллиях II, XIV и в песнях Симихида и Ликида в идиллии VII. Днем такие юноши проводят время в палестре, вечером гуляют на пирушках. После пирушки, на которой в честь возлюбленных пьют "несмешанное" вино, молодые люди идут к дверям предмета страсти, где более робкие поют песни и зябнут до утренних петухов, а смелые прокладывают путь "факелом и секирой".
Городская жизнь течет оживленно; она не всегда безопасна: наружную дверь даже днем надо держать на задвижке, а на улице остерегаться обидчиков. Деньги играют огромную роль. В словах Праксинои "у богатых- богато" (XV, 25) звучит зависть женщин среднего достатка к богачам. Интересна эпиграмма XXIII - вывеска меняльной лавки (скамьи или стола, где производились денежные операции):
Гражданам нашим и пришлым здесь стол для размена поставлен.
Можешь свой вклад получить. Счеты всегда сведены.
Просят отсрочки другие; но даже ночною порою,
Если захочешь, тебе все подсчитает Каик.
Наряду с рабским трудом, в эту эпоху распространен уже и наемный труд. Наемным пастухом является, например, Коридон (идиллия IV), переходящий от одного хозяина к другому. По найму работают и жнецы Милон и Букай (идиллия X). Жнецов плохо кормят, им мало платят, и Милон отводит душу в насмешках и далеко не безобидных шутках над жадным надсмотрщиком.
Много внимания и в городе и в деревне уделяют празднествам. В городе они обставляются очень пышно, и граждане бегут поглядеть на процессию, в которой ведут даже диких зверей, или на роскошное убранство зал - на ковры, статуи, резьбу по слоновой кости и дереву. В деревне празднества более примитивные: состязания в еде, питье и в силе - силач Айгон съел на таком празднестве 80 лепешек и притащил поваленного быка к ногам своей красавицы (IV и Др.), - праздники жатвы и сбора винограда.
Распространены также кулачные бои: только читатели, интересующиеся этим видом состязаний, могли с удовольствием читать описание боя Полидевка с Амиком в "Диоскурах".
Во всей этой шумной и деловой жизни религия не играет уже никакой роли. В городе религиозные обряды стали только поводом для зрелищ; они уже не являются общегосударственным делом, как было в Афинах, а устраиваются государем для забавы подданных. В деревне еще сохраняется традиция почитания Пана и нимф; им приносят молоко, мед, первые плоды и цветы, но после неудачной охоты мальчишки могут выпороть статую Пана крапивой; в этих близких маленьких божков еще верят, олимпийцы же стали только художественными образами. Однако если угасла религия, то не угасло суеверие; вера в приметы, гадания, в дурной глаз, в магическую силу растений, заклинаний и обрядов господствует и в деревне и в городе.
О положении поэта в этом обществе Феокрит говорит не раз; он не совсем доволен им, охотно развивает "общее место" греческой поэзии: поскольку лишь поэт может прославить богатых и сильных людей, поэтов надо больше ценить и лучше платить им. Но никакого протеста в словах Феокрита не слышится.
Свое личное отношение к религиозным, философским и общественным вопросам Феокрит нигде прямо не высказывает, но оно вполне ясно из его произведений. Мифология и олимпийские боги для него только поэтический материал. В "Гиласе" (идиллия XIII) и "Эпиталамии Елены" (идиллия XVIII) миф становится у него почти бытовым рассказом, так же как в VI и XI идиллиях, трактующих миф о Полифеме.
В истории литературы в термины "буколика", "идиллия", "эклога" (и впоследствии "пастораль") принято вкладывать общий смысл, которого по своему происхождению они не имеют, а именно, для нас эти понятия означают идеализацию скромной, ограниченной, безмятежной и якобы вполне счастливой жизни, которую ведут неиспорченные "простые" люди, живущие на лоне природы. Лучшими представителями их, по мнению поэтов эллинистической эпохи, являются пастухи, ведущие жизнь, наиболее близкую к природе и на первый взгляд совершенно беззаботную.
Этот основной характер буколической поэзии был отмечен уже в схолиях, причем подчеркивалось ее своеобразней в формальном отношении: "Между тем, как всякое поэтическое произведение может принадлежать к одному из трех родов: повествовательному, драматическому или смешанному, - буколическое стихотворение является смесью всех этих родов, как бы сплетением... Оно рисует в веселом тоне быт простых людей, передавая их речи, несколько неуклюжие вследствие неотесанности этих людей. Поэтому оно избегает всего слишком пышного и преувеличенного в способе выражения".
Литературные произведения, идеализирующие быт простых людей и нетронутую природу, могли возникнуть только в эпоху, когда резко наметились черты противоположности между городом и деревней и когда люди городской культуры уже оторвались от народной почвы и почувствовали известное утомление от своей утонченной культуры.
Однако не следует думать, что это стремление к простоте могло подвигнуть автора или читателей идиллий на действительный отказ от городской жизни, на приобщение к деревенскому быту и труду. И автор, и читатели далеки от таких мыслей, и, будучи не прочь помечтать о деревенской тишине, они вряд ли согласились бы стать на место тех, кого сами рисуют как счастливых и довольных жизнью людей. Это только игра в крестьян и пастухов; своеобразие буколических произведений заключается вовсе не в их подлинной безыскусственности, а в том, насколько автору удается создать иллюзию такой безыскусственности. В этом отношении, конечно, не все поэты, которых причисляют к группе буколиков, равноценны. Первое место, бесспорно, принадлежит Феокриту, искусство которого так велико, что становится почти незаметным для читателя; поэтому-то в течение многих веков находились исследователи, утверждавшие, что Феокрит непосредственно использует народную пастушескую песню и только слегка ее обрабатывает.
На самом деле поэты-буколики лишены живой связи с народом и всяких социальных идеалов. Какая бы то ни было политическая деятельность была в их эпоху невозможна, и тот, кого не интересовала военная или бюрократическая карьера, естественно, оставался бездеятельным наблюдателем жизни. Таковы и буколические поэты; для себя лично они многого не требуют - только пропитания при дворе какого-нибудь вельможи или царя, как откровенно высказываемся Феокрит в обращениях к Гиерону и Птолемею и еще яснее устами Тиониха в идиллии "Любовь Киниски", характеризуя Птолемея:
Многое многим дает; просящему редко откажет,
Как подобает царю. Но просить слишком часто не надо.
(XIV, 64-65)
Бион тоже обращается к какому-то покровителю:
Ты без награды меня не оставь: ведь и Феб лишь за плату
Песни поет: от почета работа становится лучше.
(III[2])
Буколические поэты нередко выражают сочувствие бедноте - крестьянам, рыбакам, - отмечают, что труд их тяжел и неблагодарен. Особенно тяжелой представляется поэтам жизнь рыбаков; к этому они возвращаются не раз. Пастухи, напротив, являются предметом их зависти и даже идеалом, так как, несмотря на многие трудности, которых поэты, конечно, не замечают, пастух имеет больше досуга, чем люди других профессий. Менее других поэтов идеализирует действительность сам Феокрит; он не скрывает, что изображаемые им люди могут быть недовольны своей жизнью; но ни он, ни его герои не думают, что эту жизнь можно в какой бы то ни было мере изменить или хотя бы подвергнуть критике. Он принимает все, как должное, и даже любуется этой статической картиной. Его последователи все чаще подчеркивают это бездумное и некритическое восприятие жизни, природы и людей, которых они видят только с декоративной стороны; только эту сторону жизни они любят, понимают и умеют изображать, и, рисуя ее, они в то же время показывают самих себя - людей большого художественного вкуса, но лишенных всяких убеждений, смеющихся над религиозными предрассудками, сочувствующих слабым и бедным, но бездеятельных, индивидуалистов и эстетов, правда, любящих природу, но по существу далеких от нее.
Такая замкнутость в узком кругу эстетических интересов естественно приводит к культу формы, к равнодушию к серьезным вопросам социального и философского характера и в конечном счете к пессимизму. Все эти черты ясно проявляются у буколических поэтов.
Поэтому при всем художественном наслаждении от чтения произведений буколических поэтов, их неизменное изящество и благозвучие может все же, наконец, показаться утомительным и однообразным.
Так же как и у Аполлония Родосского, живое отношение к религии олимпийцев утрачено бесследно. Остался интерес к мифам только как к материалу для поэтической обработки. Попытки Феокрита подражать эпическому благочестию в "Диоскурах" и "Вакханках" (идиллии XXII и XXVI) терпят полное крушение и звучат неприятной фальшью. Единственное божество, силу которого он еще ощущает, это Эрос. У Феокрита Эрос - стихийная сила, для изображения которой он иногда находит очень яркие выражения:
Доброй волей иль нет, шею согнув, иго влачить теперь,
Знаю, мне суждено. Друг дорогой, этого хочет бог,
Тот, кто волей своей часто смущал даже Киприды дух,
Зевса ум колебал; как устою я, однодневный цвет?
Легкий ветер дохнет и далеко мигом умчит меня.
(XXX, 28-32)
У Мосха и Биона и этот бог стал только шаловливым ребенком. Никаких высших сил над человеком нет, и, разочаровавшись в каком бы то ни было сверхъестественном объяснении жизни, не умея принять в ней деятельное участие, Бион призывает к полной бездеятельности и созерцанию [3].
Если б нам жизненный срок был двоякий дарован Кронидом
Или изменчивой Мойрой - и так, чтоб один проводили
В счастии мы и в утехах, другой был бы полон трудами,
То потрудившийся мог бы позднейшего ждать награжденья.
Если же боги решили назначить нам, людям, для жизни
Срок лишь один, и притом столь короткий, короче, чем прочим,
Что же, несчастные, мы совершаем такие работы?
Что же, для цели какой, мы в наживу и в разные энанья
Душу влагаем свою и все к большему счастью стремимся?
Видно, мы все позабыли, что мы родились не бессмертны
И что короткий лишь срок нам от Мойры на долю достался.
У последнего буколика - неизвестного псэта, автора "Плача о Бионе", то же мировоззрение принимает еще более пессимистическую и трагическую окраску [4].
Горе, увы! Если мальвы в саду, отцветая, погибнут
Иль сельдерея листва, иль аниса цветы завитые,
Снова они оживут и на будущий год разрастутся;
Мы ж, кто велики и сильны, мы, мудрые разумом люди,
Раз лишь один умираем, и вот - под землею глубоко,
Слух потеряв, засыпаем мы сном беспробудным, бесцельным.
К такому печальному итогу приходит буколическая поэзия, кажущаяся на первый взгляд поверхностной, веселой и шутливой.
д. Литературные приемы Феокрита
Многосторонность таланта Феокрита находит свое воплощение в умелом использовании разнообразнейших литературных приемов. Он с одинаковой легкостью пользуется диалогом, лирической песней, повествованием от лица автора или одного из действующих лиц и описанием ландшафта, и, наконец, проявляет особое умение характеризовать каждое действующее лицо, не сказав о нем от себя ни одного слова. Речи и действия его героев совершенно ясно обрисовывают их характер; в болтовне двух пастухов (идиллия IV) с первых же слов виден контраст между шутником Баттом и его простодушным собеседником; в XIX идиллии так же верно передан запальчивый тон речи оскорбленного Киниской Эсхина и насмешливо утешающего его Фиониха.
Лирические песни, вводимые Феокритом, очень разнообразны. Юмористические песенки (идиллия VI), которые от лица Полифема и его приятеля поют Дамет и Дафнис, являются по существу зародышем театрального представления. Песни пастуха из идиллии III и Букая в идиллии X - серенады, а в песне Милона (идиллия X) мы имеем черзвычайно интересный пережиток рабочей песни; песни о смерти Дафниса (идиллия I) и гимн аргивянки (идиллия XV) носят культовый характер; двустишия Комата и Лакона (идиллия V) очень хорошо стилизуют поочередное ("амебейное") пение на народном состязании.
Ландшафт в стихотворениях Феокрита обрисован так же четко и просто, как характеры действующих лиц. Его описания тем более своеобразны, что он мало использует самый распространеный в античной поэзии прием - эпитет; вместе с тем, он не называет предметы общими понятиями- "дерево", "трава", а их собственными именами - "тополь", "сосна", "златоцвет", "плющ". Живые существа он показывает в действии: пчелы жужжат, ласточка спешит под крышу, кузнечик стрекочет, голубь стонет.
Один пастух говорит другому:
Нет, не пойду я туда. Здесь разросся чебрец под дубами,
Пчелы жужжат так чудесно, с добычей вкруг ульев кружася,
Здесь же с водой ледяной два источника; здесь на деревьях
Разные птицы щебечут, местечка, чем это, тенистей,
Нет здесь иного, а сверху сосна свои шишки роняет.
(V, 45-49)
Полифем описывает Галатее прелести своей пещеры:
Лавры раскинулись там, кипарис возвышается стройный,
Плющ темнолистиый там есть, со сладчайшими гроздьями лозь".
Есть и холодный родник - лесами обильная Этна
Прямо из белого снега струит этот дивный налиток.
(XI, 45-48)
Вот описание летнего дня:
Был нам постелен камыш и засыпай листвой виноградной,
Только что срезанной с веток. И весело мы отдыхали.
Много вверху колыхалось, над нашей склонясь головою,
Вязов густых, тополей. Под ними священный источник,
Звонко журча, выбегал из пещеры, где Нимфы скрывались.
В тень забираясь ветвей, опаленные солнца лучами,
Звонко болтали цикады, древесный кричал лягушонок,
Криком своим оглашая терновник густой и колючий.
Жавронки пели, щеглы щебетали, стонала голубка,
Желтые пчелы летали, кружась над водной струею.
Все это летом богатым дышало и осенью пышной.
Падали груши к ногам, и сыпались яблоки щедро
Прямо нам в руки, и гнулся сливняк, отягченный плодами,
Тяжесть не в силах нести и к земле приклоняясь верхушкой.
(VII, 133-146)
Заслуживает внимания и типичная для Феокрита некоторая односторонность в изображении природы. Он рисует только мирные ее картины: ясный день, тенистую рощу на берегу ручья, тихое море.
Творчество Феокрита органически связано с художественными приемами народной поэзии его родины - Сицилии; особенно охотно он пользуется народной аллитерацией и анафорой, в композиции же своих лучших стихотворений (I и II идиллии) прибегает к приему повторяющегося через 4-5 стихов рефрена.
Феокрит, несомненно, был знаком с пастушеской народной поэзией Сицилии и Южной Италии; однако он создал из нее нечто совершенно новое и придал ей иной, не свойственный народной поэзии тон.
А его последователи - Мосх и Бион - выдают тайну мнимой безыскусственности буколической поэзии именно тем, что становятся уж чересчур наивными.
Биографии ближайших последователей Феокрита - Биона и Мосха - еще менее известны, чем жизнь его самого. Мы даже приблизительно не знаем времени их рождения и смерти. По-видимому, они оба жили во II в. Мосх, как и Феокрит, был уроженцем Сиракуз. О Бионе известно только, что он был родом из Смирны и, возможно, жил впоследствии в Сицилии, так как в "Плаче о Бионе" о поэте плачут сицилийские музы, и сам "плач" сложен каким-то буколическим "авзонийским" (т. е. сицилийским) поэтом, который говорит, что Бион завещал ему свою "дорийскую музу", и просит Биона спеть Персефоне в Аиде сицилийскую песню. Этот же поэт сообщает, что Бион погиб от яда.
Бион и Мосх в общем сохраняют манеру и приемы изображения Феокрита.
Сюжетом небольшого мифологического эпиллия Мосха "Европа" является похищение Европы Зевсом, принявшим облик быка. В эпиллии много юмористических замечаний, повод для которых давала сама избранная тема - превращение верховного бога в животное. Мосх перечисляет, на каких быков Зевс не похож, а потом говорит о темнолазурных глазах этого быка, о золотистой шкуре его, рогах, подобных месяцу, мычаньи, похожем на звук флейты, и об его дыханьи, которое благовоннее цветов; Европа, восхищенная красотою быка, садится на его спину. Далее следует живое и яркое изображение бега быка по морю между стаями тритонов и нереид.
Так же живо написан "Эрот-беглец" - шуточная жалоба Киприды на убежавшего Эрота. Она просит поймать его и дает для этого описание беглеца, очевидно негодуя на него и в то же время восхищаясь им. В этом описании Мосх очень искусно пользуется антитезами:
Кожа его не бела, а сверкает огнем.
Его взоры Огненны, остры.
И зол его ум, хоть и сладостны речи.
Мыслит одно, говорит же другое.
Как мед его голос, В сердце же горькая желчь у него...
(7-10)
Кроме этих произведений, до нас дошли четыре маленькие эпиграммы Мосха, неоконченная поэма "Мегара" - печальная беседа жены Геракла Мегары с его матерью Алкменой - и уже упоминавшийся "Плач о Бионе", который, по мнению исследователей, Мосху не принадлежит.
Произведения Биона представляют собою ряд мелких изящных стихотворений, преимущественно на любовные темы; их главным героем является тот же шутливый, но жестокий Эрот, которого изображает Мосх. Бион горько жалуется на него, но его жалобы не серьезны. Эти произведения, ближе к анакреонтике [1], чем к буколике. Тема единственного крупного произведения Биона - "Плача об Адонисе" - тесно соприкасается с песней об умирающем Дафнисе в I идиллии Феокрита и с гимном Адонису в XV идиллии. В "Плаче" сочеталось блестящее мастерство с подлинным чувством. Отчаяние женщины, потерявшей любимого, выражено с замечательной силой в обращении Афродиты к богине смерти Персефоне:
Мужа бери моего, Персефона! Ведь ты обладаешь
Силою большей, чем я, все уходит к тебе, что прекрасно.
Я ж бесконечно несчастна, несу ненасытное горе,
Я об Адонисе плачу, о мертвом, повергнута в ужас.
Умер ты, трижды желанный, и страсть улетела, как греза.
(54-58)
В заключение упомянем еще о стихотворении "На смерть Адониса", которое включается в сборник стихотворений буколиков, но принадлежит какому-то второстепенному анакреонтическому поэту и попало в буколическое окружение, вероятно, из-за своей темы. Стихотворение это - шутка по поводу смерти Адониса. Киприда, оплакивая Адониса, велит Эротам поймать кабана, который убил Адониса. Кабана ловят в лесу:
Один Эрот веревкой
Тащил свою добычу,
Другой шагал по следу
И гнал ударом лука.
И шел кабан уныло:
Боялся он Киприды...
В ответ на упреки Киприды кабан говорит, что он влюбился в Адониса, хотел его поцеловать, но нечаянно убил, и предлагает в наказанье срезать ему клыки:
И сжалилась Киприда:
Эротам приказала,
Чтоб развязали путы.
С тех пор за ней ходил он
И в лес не возвратился,
И, став рабом Киприды,
Как пес, служил Эротам.
В этой шутке сконцентрированы типичные черты эллинистической поэзии - подчеркивание эротических моментов, модернизация мифа, легкий юмор и пластическая изобразительность.
Язык большей части идиллий Феокрита и его последователей - условно-дорический, поверхностно подражающий живому городскому и деревенскому диалекту дорической Сицилии. В эпиллиях же Феокрит в основном следует гомеровскому диалекту.
Стихосложение Феокрита и его подражателей также имеет свои особенности. В гексаметре Феокрита, кроме основной цезуры господствует так называемая буколическая цезура - диэреза перед пятой стопой; эта цезура встречается уже у Гомера, но только Феокрит сделал ее своим постоянным приемом; она несомненно делает гексаметр более легким для чтения.